В общем, я придумала сначала один прекрасный эпизод, мрачный и жестокий, в стилистике «Гибели Отрара» (фильм времен конца совка об одном из немногих городов, которые оказали сопротивление Чингиз-хану), а потом, 2 января, и второй – чуть менее мрачный и жестокий, но зато могущий быть аккуратно оторванным по пунктирной линии, так сказать: то есть не нуждающийся для понимания в большом количестве объяснений, контекста и всего такого.

И так этот эпизод мне понравился и так я давно ничего серьезного художественного не заканчивала (собственно, с прошлого НГ, «Гарри Поттера и Гласа Народа»), что я решила этот эпизод додумать и записать. Кроме того, я решила первый раз в жизни что-то написать к самостоятельно поставленному дедлайну. Это мне не вполне удалось: хотела успеть до 10 января, но не уложилась, закончила текст 13 января, потом 10 дней у меня его читали бета-ридеры, и не зря, как выяснилось.

Как бы то ни было, я чуть ли не впервые в жизни осознала, насколько времяемкой является писательская работа – для меня, по крайней мере. Практически десять дней часов по 12-14 в сутки без отвлечений, возможность полной концентрации… Ну не могу я работать в режиме «15 минут понабивал текст – позарабатывал деньги часок – 15 минут понабивал текст».

Три дня в период 2-13 января были потрачены на текстологию Колец Власти по черновикам «Властелина Колец» (6 том «Истории Средиземья») и уточнение собственной версии колечной истории (моего хедканона, собственно). Также я описала всю механику взаимодействия Колец Власти с их носителями, доступную кольценосцам магию, ее изменения («ныне кольценосцы лишь тень того ужаса, каким они были, когда Единое было у Саурона», цитируя Гандальва, — ой-ёй-ёй, что ж тогда было в Войну Последнего Союза?). Все это не может не вдохновлять, потому что картинка получается до крайности замысловатая и очень эмоциональная, хотя и в мрачной части спектра.

Все это время я продолжала придумывать историю об убийстве Чернокнижника, но в этом эпизоде не хватало самого главного: химии или физики, которая превозмогла магию, причем без ведома самого ученого. В силу контраста «маг vs. немаг», «магия vs. наука\технология» стало понятно, что научно-технологическая сторона должна быть не просто жизнеподобной, а совершенно, целиком и полностью реалистичной. Обычно это необязательно, но тут я поняла, что я прямо-таки хочу, чтобы все было «как в жизни». Возможно, так на меня подействовало прослушивание аудиокниг Сапковского: вот уж кто звезда реалистичности и материалистичности.

День я читала интернет про взрывчатые вещества и уяснила, что силами обычного человека, не-химика, эта проблема не решается в принципе: даже хоть сколько-то жизнеподобную химию придумать очень трудно, а уж самостоятельно найти реальную доиндустриальную взрывчатку, которая взрывается без ведома ее создателя, – это что-то запредельное. Потому что химические вещества ведут себя очень капризно, требуют замысловатых условий… Моя единственная гипотеза была взрыв распыленной в воздухе муки, но это явно слабо, потому что без участия героя.

Я пошла на первый попавшийся форум химиков и попросила совета. В итоге мне подсказали мне вариант, который я рассматривала, но с которым сама не смогла разобраться: пикриновая кислота, она же шимоза, она же мелинит.

Пикриновая кислота подходит идеально: у нее есть гражданские применения (изначально она действительно использовалась в качестве красителя для ткани, ею до сих пор красят биологические препараты), свойства взрывчатки у нее были обнаружены сравнительно поздно, они проявляются при соблюдении специфических, но невозможных условий (взаимодействие с металлами вроде свинца или железа), получают ее, как у меня в рассказе, из индиго, а поскольку мой герой – в одном лице Леонардо да Винчи, Джон Ди и Парацельс, ему сделать концентрированную азотную и серную кислоту, необходимые для этого, – пара пустяков. Я так донимала химиков расспросами, что какой-то чел принял меня за ужасного террориста, знакомого со словами «бризантность» и «фугасность». Еще химики накидали мне всяких интересных идей доиндустриальных взрывов, я их все записала на будущее (тополиный пух как взрывчатка – это же восторг!).

Заодно проштудировала доступные яды: их тоже оказалось на удивление мало! Быстродействующий практически один – цианистый калий, но я решила оставить его на другой раз/крайний случай. По счастью, нашелся ядовитый вех, действующий довольно быстро – и симптомы у меня описаны точно, как и «овощной» запах.

После этого – и в процессе – уже можно было набрасывать синопсис, собирать исходные данные: кому сколько лет, кто где правит, география, что Чернокнижнику известно и что он может рассказать своему убийце.

Настала пора браться за текст как таковой. Я даже примерно замерила скорость: порядка 1800 знаков в час. Медленнее можно, но быстрее – вряд ли. Что дает порядка 25 часов только набора текста… Причем при последовательной работе: под конец я вообще перестала выходить из дома.

Можно задаться вопросом – «А что так медленно?» А то, что я очень люблю толкиновский мир и мне хочется сделать его материальным, чувственно ощутимым для себя и читателя. Я, конечно, отдаю себе отчет в том, что Толкин куда менее детален и «материалистичен»: не Мартин и не Сапковский отнюдь. Но мне кажется, что при наличии доброй воли и хорошего вкуса автору фэн-фикшен здесь есть, где развернуться, – не задев притом ни идеологию, ни теологию, ни фактологию мира Толкина.

Что это дает на практике? Что почти за каждым упоминанием сколько-нибудь нетривиального предмета материальной культуры стоит запрос в поисковик: в самом ли деле бывает белый узорчатый дамаст? Открывается страница с описанием редких тканей, где упоминается и сканый шелк: красиво, берем. А теперь посмотрим в поиске гуглокартинок, какие бывают старинные бронзовые кувшины: ага, вот симпатичный кувшин с позолоченной ручкой и горлышком – берем! А годится ли засапожник? Ух ты, какое солидное слово, даже есть в «Слове о полку Игореве»…

Я равнодушна к вину и сыру, поэтому за тимьяновым сыром стоит больше десятка статей из википедии про разные сорта овечьего сыра, с выписанными атрибутами. А про вина наконец пришлось разобраться, какие они бывают и какие считаются хорошими и как делаются: «соломенным» называется вино, которое делается из винограда, некоторое время подвяливавшегося на соломе – чтобы выше была концентрация сахара. И вот это действительно дорогое и хорошее сладкое красное вино.

Языковая составляющая. Всегда, что бы я ни переводила и ни писала, у меня открыт агрегатор словарей русского языка и русскоязычных энциклопедий — https://dic.academic.ru/ . Не захотелось мне связываться ни со словом «негр», ни словом «арап», ни со словом «эфиоп» — и нашлось, на мое счастье, редкое слово «мурин» (от того же корня, что и «мавр»). И редкое слово «карамазый» — роскошь, а не слово, кстати и тюркского происхождения. Мне вообще нравится употреблять редкие слова: как будто жаль, что они осели в словарях никому не нужные, а я их привожу в божеский вид и вывожу обратно в свет. Горный сельдерей, кстати, банальная петрушка: просто слово «петрушка» не очень годится (как и названия типа «венерин башмачок», «иван-да-марья», «божья коровка» и т.д.). А на слова языков харадрим и кочевников я вдохновлялась гугль-переводчиком монгольского и прочих экзотических языков: в этом смысле у меня все простенько, не как у Толкина.

Образ Чернокнижника. Он довольно проходной товарищ, самого вкусного в нем –нелепая смерть от руки немага.

Негр он отчасти из-за рефрена «bind them all», а отчасти — из-за иконографии Рождества: везде с 25 дек. по 7 янв. были три волхва, представляющие три возраста, три расы и три аспекта божественного (посредством даров младенцу). Я даже подумывала назвать ЧК именем, производным от «Балтазар», но поняла, что у него просто нет другого имени: только «Чернокнижник».

Еще в одной статье про волхвов были прекрасные восточные имена, которые я пустила на имена харадских владык. Особенно мне удался Шишрадук Гепард из Хавабхура, я считаю: сразу понятно, как он охотится и какая у него военная тактика.

Еще в конце декабря я пыталась слушать подкаст про писание сочельниковых рассказов, и мне от него заметно поплохело – хотя особой патоки там не было. И, видимо, мое бессознательное демонически расхохоталось и издевательски вывернуло наизнанку рождественский образ чернокожего мага-царя-дарителя. Белые одежды – тоже отчасти атрибут волхва и хороший контраст с черной кожей.

Вспомнился и анекдот про человека, который встретил ночью негра в белом пальто – и очень по этому поводу испугался. Сюда же приклеился толкиновский образ пустого места между короной и плечами, в каковом пустом месте нет ничего, кроме ужасного блеска глаз.

Вычитывание бета-ридерами. Действительно необходимая часть процесса. Потому что когда ты написал, ты в таком рептильном восторге, что вообще ничего, кроме новенькой вещи, не видишь и не слышишь. Это само по себе круче любого наркотика.

В общем, я думала, что у меня все просто, прозрачно и самоочевидно, но обратная связь показала, что это не так и что если не знать всей подноготной (а мне как раз хотелось вещь, которую можно читать безотносительно контекста), то история может добросовестным читателем интерпретироваться совершенно не туда, куда мне надо. Пришлось добавить определенности и перенести рассказ о находке кольца из точки зрения героя в его прямую речь. Конечно, это одно из Девяти: золотой перстень эльфийской – и более крутой, чем эльфийская, — работы, один из самых прекрасных и самых жутких артефактов Средиземья.

В итоге рассказ дает диаметрально противоположные картины при знании контекста и без этого знания. Любопытно, как это будет восприниматься, когда будет готова «Тень Востока».

Метауровень. Это как бы и необязательно, но раз уж я о нем знаю… Имеется в виду – о чем рассказ безотносительно мира Толкина, любого контекста? Ответ – об отпечатке личности автора на его творении, об отношениях связывающих автора и его творение. Вот чем я занимаюсь сейчас, пока набиваю этот текст? Тем же, чем и Чернокнижник, которому ужас как хотелось поговорить о своей прекрасно сработанной личине хотя бы со своей жертвой. И еще это о том, что результат творческого акта несет в себе не только отпечаток сознательных намерений автора, но и других сторон его личности.

Совсем личное. В каждой истории автор рассказывает другим людям что-то о мире, о них самих – и, конечно, что-то о себе. В этой истории очень личное – это «люди, которых на самом деле никогда не было». Бывало, встретишь человека, очаруешься его умом, знаниями, харизмой, захочешь быть его другом… а потом вдруг происходит нечто такое, что открывает тебе на этого человека глаза, и ты понимаешь, что ты занимался самообманом и что человека, которого ты видел у себя в голове, никогда по сути и не было. И друга тоже не было, а было... ничего, пожалуй, не было.

Начну с одной не самой известной цитаты из Толкина: «Берутиэль… По правде говоря, я не знаю о ней ничего. …Она появилась внезапно и явно требовала к себе внимания, но, по правде говоря, мне доподлинно ничего о ней не известно, хотя мне она представляется, как это ни странно, супругой одного из пеларгирских королей-корабелов. Она ненавидела запахи моря, рыбу и чаек. Подобно великанше Скади, которая пришла к богам в Вальхаллу, требуя возмещения за смерть отца. Скади хотела выйти замуж. Боги выстроились за завесой, и она выбрала ту пару ног, которая ей больше всего понравилась. Она думала, что выбирает прекрасного бога Бальдра, но оказалось, что это морской бог Ньерд, и после замужества Скади опротивела жизнь на побережье, крики чаек не давали ей уснуть, и, в конце концов, она вернулась в Ётунхейм. И Берутиэль вернулась в город вдали от моря и обратилась ко злу (или возвратилась к нему – мне кажется, она происходила из черных нуменорцев). Она была из тех людей, кто ненавидит кошек, но кошки готовы на них накинуться и следуют за ними повсюду – вы знаете, как они привязываются порой к тем, кто их ненавидит? …Боюсь, она стала их истязать для собственного удовольствия, но некоторых берегла и использовала в своих целях – приучила по ночам исполнять ее злокозненные поручения, следить за врагами или запугивать их» (Перевод Арторона, W. G. Hammond, C. Scull. The Lord of the Rings. A Reader's Companion. L., 2005. P. 284).

Кто же такая Скади, которая оказывается, по мнению самого Толкина, прототипом зловещей королевы Бэрутиэль? Скади – дочь великана, убитого асами – на этом основании она и требовала от асов возмещения.

Вот как о замужестве Скади рассказывается в «Младшей Эдде» (Видение Гюльви): «Ньёрд взял в жены Скади, дочь великана Тьяцци. Скади хочет поселиться там, где жил ее отец, в горах, в месте, что зовется Трюмхейм, Ньёрд же хочет жить у моря. И они порешили, что девять суток они станут жить в Трюмхейме, а другие девять оставаться в Ноатуне. Но, вернувшись раз с гор в Ноатун, так промолвил Ньёрд:

Не любы мне горы,

хоть я и был там

девять лишь дней.

Я не сменяю

клик лебединый

на вой волков.

Тогда Скади сказала так:

Спать не дают мне

птичьи крики

на ложе моря,

всякое утро

будит меня

морская чайка.

Тогда вернулась Скади в горы, и поселилась в Трюмхейме. И часто встает она на лыжи, берет лук и стреляет дичь. Ее называют богиней лыжницей».

Казалось бы – где суровое северное море, которое плещется у берегов Скандинавии, и где залив Бэльфалас и Пэларгир, который сам Толкин сравнивал с Венецией? И чего общего у богини-лыжницы, дочери великана, — и королевы из людей, пусть даже и такой злокозненной и загадочной, как Бэрутиэль? Однако обратим внимание на то, что жилище Ньёрда, Ноатун, в переводе называется «Корабельный двор», а название Пэларгир переводится как «Двор королевских кораблей»… Одна из этимологий имени Бэрутиэль – «Гневная королева», а одна из версий значения имени «Скади» — «вред, повреждение». Кстати, у Ньорда была дочь, богиня Фрейя, в повозку которой были запряжены кошки. Может, это повлияло, и кошек в историю Бэрутиэль притянуло из колесницы Фрейи.

История Скади и Ньёрда отчетливо интриговала Толкина. Даже в «Роверандоме» она упоминается: «Да и старик Ньёрд давно вышел на пенсию. Он, конечно, тоже не мог уделять делам достаточно времени после своей дурацкой женитьбы на великанше: помнишь, она его полюбила за чистые ноги (очень способствует порядку в доме), а потом разлюбила, хоть и с опозданием, потому что ноги-то у него были мокрые» («Роверандом», детский сборник ТТТ, стр. 51).

Отчасти, наверное, интерес Толкина связан с тем, что этот вопрос – почему самые красивые ноги оказались у Ньёрда? — издавна интриговал комментаторов «Младшей Эдды», которые выдвигали различные предположения на сей счет. Подобные загадки заставляли воображение Толкина включаться на полную мощность. Идея Толкина, про чистые ноги, выглядит шуткой, однако Гордон, коллега Толкина, в примечании к «Введению в древнеисландский» (1927), благодарит Толкина за подсказку и предполагает, что у Ньёрда были самые чистые ноги, поскольку он морское божество (видимо, часто их мыл) (комментарии Скалл и Хэммонда к «Роверандому», ТТТ, стр. 102).

Довольно очевидно, что история несчастливого брака Скади и Ньёрда легла в основу повести «Алдарион и Эрэндис» — уже не в шуточном, а в весьма серьезном виде, можно даже сказать — трагическом. Своего рода размышление женатого мужчины о том, почему любящие друг друга мужчина и женщина могут быть несчастны вместе. Алдарион любит море, корабли и плаванья в дальние земли, а его жена… «Эрэндис ненавидела море, а теперь и на деревья, некогда ей столь милые, глядеть не желала, ибо они напоминали ей мачты огромных кораблей. Так что вскорости покинула она Армэнэлос и перебралась в Эмэриэ в самом сердце острова, где ветер отовсюду доносил неумолчное блеяние овец.

— Этот звук отрадней моему слуху, чем чаячий плач, — говорила она».

Уж если скандинавская богиня не обходится без оружия, то простой германской женщине сам Один велел быть воительницей. Поговорим же о девах щита. По этому поводу цитата из Эовин, которая так говорит Фарамиру: «Я дева щита, и рука у меня тяжелая». Когда Фарамир делает ей предложение, Эовин отвечает так: «Не станут ли люди говорить «Вот идет лорд, который приручил дикую деву щита с Севера! Неужто не мог он выбрать женщину из народа Нумэнора?»». Шутка эта имеет двойное дно, поскольку по бабке, Морвэн Стальной Блеск, Эовин очень хорошего нумэнорского происхождения.

Невозможно не вспомнить про Халэт и обычаи ее народа: «У них были собственные обычаи и обыкновения, которые казались странными и эльфам и эдайн, например, древний обычай женщин-воительниц и амазонок (подобно самой Халэт, у которой была отборная стража из женщин)» («О карлах и людях»).

До недавнего времени я думала, что это выражение – shield maiden – придумал Толкин специально для Эовин. Но оказалось, что и само выражение, и стоящее за ним явление – весьма традиционные.

Ученые долго спорили, были ли женщины у скандинавов воинами на самом деле или это все «литература», но сравнительно недавно существование женщин-воинов было подтверждено археологическими раскопками: в 2017 году анализ ДНК обнаружил, что профессиональный воин, похороненный в X веке в Бирке со всем полагающимся инвентарем (меч, секира, копье, кинжал, боевые стрелы, щиты, два коня, а еще «шахматы» — указание на стратегические способности и принадлежность к «офицерам»), — на самом деле женщина. В масс-медиа ее сравнивают, правда, с героиней Мартина, догадайтесь какой.

Помимо всем известной Брунгильды\Брюнхильд и божественных воительниц валькирий, в раннегерманской литературе упоминаются отдельные женщины, которые берутся за оружие в крайней ситуации: например, в ''Саге о гренландцах'' Фрейдис с мечом в руке отогнала индейцев, когда все ее соплеменники — мужчины уже пустились в бегство, при этом будучи беременной, а в «Саге о людях из Лососьей долины» жена (Ауд), обидевшись на мужа, который развелся с ней под тем предлогом, что она ходит в штанах, застегнутых сзади, как мужчина, взяла меч и своего бывшего от души рубанула.

В «Саге о Хервёр и Хейдрике», которая является сагой о древних временах, поскольку а ней сохранилась память о событиях IV века, о войнах готов и гуннов, есть прекрасная дева-воительница Хервёр: «Дочь Бьярмара родила ребёнка; это была исключительно красивая девочка. Её омыли водой и нарекли Хервёр. Она выросла у ярла и была сильна как мужчина, и когда была возможность, она больше упражнялась в стрельбе, со щитом и мечом, чем в шитье или приготовлении пищи. Также она чаще поступала плохо, чем хорошо, и когда ей это было запрещено, она сбежала в лес и стала убивать людей ради денег». После этого идет отличная история о том, как Хервёр отжала – не могу подобрать другого слова – волшебный меч у лежащего в могиле родного папы и его братьев. «Затем Хервёр долгое время была в походе и одержала много побед. Когда ей это надоело, она отправилась домой к ярлу, отцу своей матери; там она преуспела, как и другие девушки, в занятиях ткачеством и рукоделием». А потом преспокойно вышла замуж и родила двух сыновей, один из которых оказался таким же эпическим гопником, как его мама.

Внучка-тезка в бабушку уродилась. Хервёр-младшая тоже была девой щита и командовала крепостью готов рядом с лесом Мюрквидом: «Однажды утром на восходе солнца Хервёр стояла на башне над воротами крепости. Она увидела на юге у леса такое большое облако пыли, что солнце надолго скрылось. Затем она заметила под облаками пыли блеск, словно она смотрела на золото: красивые окованные золотом щиты, позолоченные шлемы и белые кольчуги. Тогда она поняла, что это войско гуннов и что их великое множество».

Она вступает в битву и гибнет. Вестник так сообщает ее брату-конунгу о ее гибели:

Легче ей было

в битву идти,

чем на свадьбе сидеть

иль беседовать с суженым.

Услышав это, конунг Ангантюр сжал губы и долго ничего не говорил. Наконец, он сказал так:

Не по-братски с тобой

обошлись, сестра славная».

В общем, Хервёр-вторая, командуя крепостью и выводя войска в безнадежный бой, выполняет обязанности, которые Теоден возложил на Эовин, уходя на войну в Гондор. Наверное, можно сказать, что в ВК Толкин переиграл печальную историю готов: и дева-воительница остается в живых, а не только ее брат-конунг, победивший врагов в эпической битве.

А теперь про Лагерту! О ней (как и принце Гамлете) нам рассказывает Саксон Грамматик в «Деяниях данов». В истории Лагерты все прекрасно чуть более, чем полностью, поэтому я изложу ее подробно.

«Тем временем король Фрё убил короля норвежцев Сиварда, а жён близких ему людей отправил в дом разврата, позволив любому пожелавшему надругаться над ними. Узнав об этом, Регнер отправился в Норвегию, горя желанием отомстить за своего деда. Как только он прибыл туда, многие из этих матрон, которые либо уже подверглись бесчестью, либо были в страхе от угрожавшей их целомудрию близкой опасности, переодевшись в мужские платья, сразу же начали сбегаться к нему в лагерь, заявляя, что предпочтут смерть поруганию. И он, грядущий мститель ‘за поруганных женщин’, не погнушался воспользоваться против совершившего это преступление помощью тех, за чей позор он пришёл отомстить (слышен голос монаха-христианина!).

Среди них была и одна опытная в ратном деле женщина по имени Ладгерда, которая ‘имела мужественное сердце, хотя и была лишь девушкой’. С распущенными по плечам волосами она сражалась в числе первых среди самых отважных воинов. Все восхищались её непревзойдёнными подвигами, так как её развевавшиеся за спиной волосы выдавали, что она женщина. Расправившись с убийцей своего деда, Регнер принялся настойчиво расспрашивать у своих воинов об этой девушке, на которую он обратил внимание, когда она сражалась в первых рядах во время боя, признав, что лишь сила этой женщины принесла ему сегодня победу. Узнав, что ‘она принадлежит к весьма известному среди варваров роду’, он сразу же отправил к ней своих сватов.

Девушка делала вид, будто согласна, но в глубине души отнеслась к его сватовству с презрением. Внушив своим ложным ответом пылкому жениху уверенность в осуществлении его желания, она велела привязать в своей прихожей медведя и пса, чтобы при помощи этих хищных зверей преградить влюблённому путь в свою спальню. Регнер, воспряв духом от благоприятного ответа, сел на свой корабль и переплыл через море. Велев своим спутникам оставаться в Гёлердале (так называлась эта долина), он в одиночку вошёл в дом девушки. Там его и встретили эти звери, но одного из них он пронзил своим копьём, а другого схватил за шею и задушил, сомкнув свои пальцы на его горле. Наградой за преодолённые им опасности стала сама девушка. От брака с ней у Регнера родились две дочери, чьи имена не сохранились, и сын Фридлев. [Затем] три года он прожил в мире».

(Потом Регнер отправился на войну)

«В третий и четвёртый раз одолев жителей Скании и Халландии, он воспылал желанием взять в жёны дочь короля Херода Тору, решив при этом развестись с Ладгердой. Дело в том, что он не доверял своей супруге, помня о том, что однажды она попыталась убить его, натравив на него двух диких зверей».

(Женился на Торе, родил с ней много сыновей)

«Между тем среди жителей Ютии и Скании вновь разгорелся ‘неугасимый огонь мятежа’. Отняв королевское звание у Регнера, они передали власть человеку по имени Харальд. Регнер отправил в Норвегию послов с просьбой о дружеской помощи против них. Ладгерда, которую всё ещё переполняла любовь к нему, поспешно прибыла [в Данию] вместе со своим [новым] мужем и сыном. Она привела флот в сто двадцать кораблей на помощь тому, кто не так давно отверг её.

(Происходит решающее сражение)

«Также и Ладгерда, в чьём нежном теле [скрывался] несравненно [более суровый] дух, примерами своей выдающейся отваги ‘смогла уберечь своих уже было дрогнувших воинов от желания [бежать]’. Совершив обходной манёвр, она вышла в тыл ничего не подозревавшего врага, посеяв в его лагере страх и смятение. Под конец войско Харальда пришло в замешательство, а сам он, видя гибель своих воинов, бежал.

Вернувшись после боя домой, Ладгерда ночью вонзила в горло своего мужа наконечник копья, который она спрятала в своём платье, присвоив [, таким образом,] себе всю его власть и звание. Эта своенравная женщина считала более для себя удобным править королевством без мужа, чем быть вынужденной делить его с ним».

Распущенные волосы мне сразу напомнили вот эти слова Толкина о Эовин: во время сражения с владыкой Моргула «упал с ее головы шлем ее тайны, и ее сверкающие волосы, освободившись от оков, заблестели бледным золотом на ее плечах». С одной стороны, увидев, что перед ним женщина, король-чародей притормаживает, вспомнив старое не то пророчество, не то проклятие, с другой стороны – здесь проглядывает дикая северная дева щита.

Можно сказать, что дев щита объединяет нарушение неких гендерных условностей: Эовин нарушает приказ своего дяди, короля Теодена, когда отправляется в Гондор с роханским войском. Хервёр-старшая, помимо условностей, нарушает еще и УК, зато Хервёр-младшая героически гибнет в бою.

Дополнительно рекомендую посмотреть короткий документальный фильм «Девы щита» об исторической подоплеке дев щита в сериале «Викинги»: https://www.youtube.com/watch?v=eUrq3aYuG...

Исландские саги считаются шедеврами мировой литературы. Вот что говорят о них критики: «…Огромная мощь каждого предложения, экономия средств, мастерское применение различных приемов рождают великое искусство, которое… создает удивительно стойкое впечатление объективности повествования, иллюзию его историчности».

Существует несколько разновидностей саг. Нам, неисландцам, интереснее, наверное, саги о древних временах, например, «Сага о Вёльсунгах», в которой, как в «Старшей Эдде», рассказывается о Сигурде, убийце Фафнира. В легендарно-сказочной форме в этих сагах сохранились сведения об истории германских народов: например, в «Саге о Хервёр и Хейдрике» содержатся отсылки ко временам готского королевства на правобережье Днепра.

А самим исландцам, наверное, были интереснее саги об исландцах, с их тщательным указанием на родственные связи, места и события. До сих пор в Исландии иногда, проводя раскопки, находят скелет под тем самым камнем, под которым, согласно сагам, похоронил убитого какой-нибудь знаменитый изгой или мститель.

Саги (как, впрочем, вся древняя литература германских народов) сопровождали Толкина всю жизнь: на экзаменах их сдавал, лекции про них слушал, а потом сами читал о них лекции. Еще когда Толкин учился в школе, в литературном обществе он сделал доклад про саги, где рассказывал, например, что «Сага о Вёльсунгах» местами будет и получше, чем Гомер. Еще первые слушатели «Падения Гондолина», когда Толкин после Первой мировой читал его в клубе эссеистов, сочли, что в нем много от исландских саг. Когда Толкин работал в Университете Лидса, он основал вместе с коллегой «Викингский клуб», где со студентами пили пиво и читали саги. В Оксфордском университете Толкин основал общество Kolbitar (букв. «Пожиратели угольков» — так по-исландски назывались люди, которые сидят у огня, потому что любят слушать истории): там встречались, чтобы читать и переводить, а потом и обсуждать саги.

Собственные вещи Толкин в переписке называл «Сага о Трех Самоцветах и Кольцах Власти» (это когда намеревался издать вместе ВК и «Сильмариллиона»). Или: «Сага об Арагорне, сыне Араторна» — абсолютно классическое название саги, не хватает только «по прозвищу Торонгиль\Бродяга» (ср. с аутентичными названиями исландских саг: «Сага о Курином Торире», «Сага о Бьёрне Витязе из Долины Хит», «Сага о Гуннлауге Змеином Языке»).

И уж конечно, саги, их герои и сюжеты, Толкин, как зерна, пересаживал в собственный садик. Наверное, не будет ни одной вещи в легендариуме, в которой ученые люди не нашли бы мотивов и деталей из «Саги о Вельсунгах» или какой-то еще саги, на худой конец – «Старшей Эдды».

К примеру, привычные нам по произведениям Толкина родословные древа и генеалогии совершенно не свойственны литературе Нового времени, а вот в сагах это фирменное: «Теперь сага переходит к людям из Долин Широкого Фьорда. Там жил человек по имени Хёскульд. Он был сын Колля из Долин. Его мать звали Торгерд. Она была дочь Торстейна Рыжего, сына Олава Белого, внука Ингьяльда, правнука Хельги».

Другой пример. Откуда взялось продление жизни у черных нумэнорцев путем принесения жертв? В «Саге об Инглингах» рассказывается о конунге Ауне, который, прося Одина о долголетии, принес в жертву Одину сына. Один сказал, что если Аун будет давать ему раз в десять лет по сыну, то он будет жить вечно. «После того как он принес в жертву седьмого сына, Аун прожил еще десять лет, но уже не мог ходить. Его носили на престоле. Он принес в жертву восьмого сына и прожил еще десять лет, лежа в постели. Он принес в жертву девятого сына и прожил еще десять лет, и сосал рожок, как младенец. У Ауна оставался тогда еще один сын, и он хотел принести его в жертву и посвятить Одину Уппсалу и прилегающие к ней земли, назвав всю эту область Тиундаланд. Но шведы не позволили ему совершить жертвоприношение. Тут Аун конунг умер, и в Уппсале ему насыпали курган». Яркая история, не так ли.

Теперь поговорим о Греттире. Это персонаж «Саге о Греттире, сыне Асмунда», одной из самых лучших и самых известных исландских саг. Греттир – с одной стороны самый прославленный герой исландских саг, а с другой – ужасно невезучий неудачник. В общем, прототип Турина.

Греттир, в частности, известен он своими сражениями с нежитью и нечистью: убив призрака, он добывает из кургана добрый меч. Однако убитый им ходячий мертвец проклинает Греттира, и тот начинает нестерпимо бояться темноты. Также с Греттиром связан «беовульфовский» эпизод сражения с двумя чудищами, которые живут под водопадом. В общем, настоящий герой, как Турин Дагнир Глаурунга.

Однако совершенные Греттиром убийства ставят его вне закона: он скитается по всей Исландии и гибнет вместе с младшим братом из-за вредоносного колдовства ведьмы. И к Турину, и Греттиру вполне можно приложить любимую исландскую поговорку «Одно дело доблесть, другое – удача»: оба они доблестны, но при этом outlaws (изгнанники, изгои) и неудачники.

Мы знаем, что основным источником истории Турина является история Куллерво из финского эпоса «Калевала», но какими бы источниками Толкин ни пользовался – кельтскими ли, финскими, — он не мог удержаться, чтобы не добавить туда щепотку чего-нибудь германского. Причем при каждой итерации = обработке сюжета, так что любая последняя версия любого сюжета у Толкина более германская, чем первая (особенно история Бэрэна и Лутиэн).

Пример. В «Саге о Греттире» есть эпизодический персонаж – человек по имени Гисли, который пытается убить объявленного вне закона Греттира. Гисли — любитель красиво одеться, но в сражении он оказывается много слабее Греттира, от которого он убегает, скидывая на ходу одежду. Потом он прыгает в реку, чтобы спастись. В «Сказание о Турамбаре» («Утраченные сказания»-2) об Оргофе, эльфе-недоброжелателе Турина, говорится, что «ничто не любил он столь сильно, как прекрасные одеяние, драгоценные камни, золотые и серебряные украшения, и всегда наряжался в самое лучшее». Оргоф убит брошенной Турином чашей. Однако в позднейшем варианте – «Нарн и Хин Хурин» – на смену Оргофу приходит Саэрос, у которого есть несколько более серьезные поводы не любить Турина, нежели растрепанные волосы и неухоженная одежда последнего. На следующий день после ссоры на пиру Саэрос нападает на Турина, но тот быстро берет вверх и, раздев Саэроса догола, гонит его по лесу, как дикого зверя. Саэрос, пытаясь перепрыгнуть через реку, падает на камни и разбивается насмерть. Таким образом, разные части одного и того же эпизода из саги были использованы в двух версиях истории Турина. Каждый раз выбирается то, что больше подходит: в «Сказании...» важно противопоставление роскошно наряженного эльфа и неухоженного Турина, в «Нарн...» активно разрабатывается лейтмотив охоты.

От Турина можно плавно перейти и к «Скитаниям Хурина». «Скитания Хурина» — практически законченная повесть о пребывании Хурина в Брэтиле, которую Толкин написал в конце 1950-х годов. Вещь эта в творчестве Толкина уникальна тем, что в ней много политики (в плохом смысле слова) и что ее существенным элементом является судебная драма.

В чем-то, мне кажется, эта вещь написана под влиянием раздражения от чтения рецензий на ВК: что какая-то эта вещь невзрослая – персонажи без двойного дна, нет политики… И Толкин, как мне видится, воспринял это как вызов.

Всегда, когда современники Толкина смотрят вперед в поисках новой литературной формы, новых типов персонажей и новых сюжетов, Толкин со всей решительностью поворачивается к будущему спиной и смотрит в прошлое. Так ВК – недостаточно взрослая вещь? Надо добавить реализма и психологизма? Ладно, добавим – но возьмем его из саг. Результат – самая «саговая» вещь Толкину, которую иногда называют «фанфиком по сагам»…

В «Скитаниях», например, Толкин довольно нехарактерным образом рассказывает нам об общественном строе Брэтиля: «Все жители Брэтиля были вольные люди, державшие свои усадьбы и большой или малый участок земли сами от себя. Их господин избирался из потомков Халдада из уважения к деяниям Халэт и Халдара; и, хотя титул господина переходил, как если бы это было владение князя или короля, старшему в старшей линии рода, у народа было право отвергнуть претендента или лишить человека этого титула, если на то имелась серьезная причина».

Это сильно напоминает Исландию времен заселения и «века саг»: ее уникальный строй описывался как народовластие. В Исландии не было единого правительства или правителя. Все члены общества – свободные – обладали равными правами. Остров был разбит на общины, которые возглавлял избираемый годи – судья, жрец, но люди могли сами выбирать, за каким годи следовать. Похоже на Брэтиль? Похоже.

Теперь давайте посмотрим на описание подготовки и начала судебного веча (народного собрания) у халадин в «Скитаниях»:

«Вскоре стеклось великое множество народу, и город у чертога предводителей прирос палатками и шалашами. <…> На другой день было объявлено, что судное вече состоится на следующее утро, ибо собралось уже пять сотен старейшин, а по обычаю то было самое малое число, какое могло считаться полным народным собранием».

«Вскоре вся вечевая стогна заполнилась народом. Стогна имела вид огромного полумесяца с семью рядами дерновых скамей, поднимавшихся от ровного дна и вырытых в склоне холма. Вокруг возвели высокую ограду, и пройти внутрь можно было лишь через прочные ворота в частоколе, замыкавшем открытую часть полумесяца. Посреди нижнего ряда сидений был поставлен Ангбор, или Камень приговора, — огромный плоский валун, на котором восседали халады. Приведенные на суд стояли перед камнем лицом к собранию.

Раздавался шум множества голосов, но, как только протрубил рог, наступила тишина и появился халад с множеством провожатых. Ворота за ним затворились, и он медленно проследовал к камню. Там встал халад лицом к собранию и освятил вече согласно обычаю: вначале поименовал он Манвэ и Мандоса, как тому научились эдайн от эльфов, а затем, перейдя на старый язык своего народа, который ныне вышел из ежедневного употребления, объявил триста и первое вече Брэтиля, созванное, чтобы вынести суд в серьезном деле, достодолжно устроенным.

Когда, как требовал обычай, все собрание откликнулось на том же языке «Мы готовы!», халад воссел на камень Ангбор и обратился на наречии Бэлэрианда к стоявшим неподалеку:

— Трубите в рог! Пусть узник предстанет перед нами!»

В Исландии общие решения принимались на народных собраниях – тингах и всеисландском собрании – альтинге, старейшем парламенте в мире. Собрание происходило в определенном месте и в определенное время (Тингвеллире, Долине Тинга). А годи прибывали на тинги в сопровождении своих сторонников (дела не всегда принимали мирный оборот, исландцы были все ж таки викинги). В общем, на альтинг съезжалась вся Исландия и жила там земляночно-палаточным городком.

Чтобы альтинг считался законным, его надо было освятить – это была обязанность потомков первопоселенца. На альтинге принимались законы (например, так было принято решение всей Исландией принять христианство) и велись судебные тяжбы. Выбирался законоговоритель, который со Скалы Закона напоминал каждый альтинг о том, как правильно этот самый альтинг проводить. Со Скалы Закона делались объявления о важных делах, которые касались всех.

Сюжеты многих саг завязаны на особенности исландского судопроизводства – в особенности на манипулирование им. Пример из «Саги о Глуме Убийце», перевод которой на английский язык Толкин редактировал: «А надо сказать, что разбирательство следовало завершить до рассвета, и люди Глума сперва долго рассаживались в круге, а потом всячески медлили, пропуская судей на отведенные им места. Шум и давка мало-помалу сделались невыносимы. Вот судьи открыли разбирательство, и все шло своим чередом, пока Глума не призвали к ответу. Он вышел в круг, повернулся к скамье, где восседали судьи, и без лишних предисловий объявил, что тяжба незаконна, поскольку солнце уже показалось над горизонтом, а потому он оставляет за собой право опротестовать любой исход разбирательства. Это означало, что вся тяжба против него в этом суде теперь полностью обессмыслена. И люди разошлись, а жители Эспихоля были вне себя от ярости».

А вот «Скитания Хурина»:

«Посему Харданг поднялся и, поворотившись к собранию, начал произносить обвинение.

— Обвиняемый, коего вы видите перед собой, — заговорил халад, — именует себя Хурин, сын Галдора, что некогда жил в Дорломине, но долго пробыл в Ангбанде, откуда и пришел сюда. Пусть так.

Но тут поднялся Мантор и встал перед камнем.

— С вашего позволения, господин мой халад и народ! — воскликнул он. — Как друг подсудимого я воспользуюсь своим правом задать вопрос: не имеет ли выдвинутое обвинение прямого отношения к халаду? Не держит ли халад обиды на подсудимого?

— Обиды? — возопил Харданг, и гнев затуманил его разумение, так что он не разглядел, куда клонит Мантор. — Как же, не держит! Я явился на вече с перевязанной головой не потому, что мода такая, а потому что ранен!

— Увы! — молвил Мантор. — Если это так, то я заявляю, что дело нельзя разбирать подобным образом. По нашему закону, никто не может ни произносить обвинение против своего обидчика, ни занимать сидение суда, пока слушается такое обвинение. Не так ли гласит закон?

— Закон гласит так, — отвечало собрание.

— Тогда, — продолжал Мантор, — прежде чем заслушать обвинение, надлежит усадить на камень другого человека вместо Харданга, сына Хундада».

Есть целая «Сага о союзниках», целиком построенная на цинизме ее персонажей и особенностях исландского судопроизводства, очень рекомендую.

Заканчивается судебное заседание междоусобицей и поджогом жилища халада. Поджог жилища часто встречается в сагах, например, в самой знаменитой из исландских саг – «Саги о Ньяле». Но обычное для саг об исландцах сожжение – это результат личной распри. У Толкина же мы видим междоусобицу и убийство вождя – другой уровень: это уже не просто конфликт отдельных людей, но конфликт ценностей.

И здесь мы уже можем вспомнить о сожжение неподобающего вождя вместе с жилищем в «Саге об Инглингах»: «Случился неурожай, и начался голод. Люди сочли, что виноват в этом конунг, ибо шведы обычно считают, что конунг — причина как урожая, так и неурожая. Олав конунг пренебрегал жертвоприношениями. Это не нравилось шведам, и они считали, что отсюда и неурожай. Они собрали войско, отправились в поход против Олава конунга, окружили его дом и сожгли его в доме, отдавая его Одину и принося его в жертву за урожай».

Это чрезвычайно напоминает принесение жертв Морготу путем их сожжения. После этого не приходится удивляться, почему Мантор, защитник и поборник ценностей эдайн, с таким ужасом говорит об этом эпизоде: «Это — из темных дней нашего прошлого, из тех времен, когда еще не обратили мы лиц к западу. На нас тень».

Можно сказать, что Толкин берет старое и мастерским движением руки превращает это старое в современную прозу, способную нести идею и образность толкиновского мира практически в реалистическом ключе.

Расскажу о том, откуда в Средиземье пришел Беорн.

Беорн, персонаж «Хоббита», умеет менять свой облик: то он человек, то огромный медведь – skin-changer, как выражается Гандальв (ср. с англ. shapeshifter – «оборотень»). Еще он разговаривает (рычит) на языке медведей, а также держит чудесных собак, барашков и лошадок, разговаривают с ним, а они на него работают (питается он, кстати, медом и сливками). В Битве Пяти Воинств Беорн грозен, сражается в виде гигантского медведя и оружие врага ему нипочем. (Кстати, в черновике он звался русским словом «Медвед»).

Если говорить о взгляде изнутри мира Толкина, то его загадка – почему он оборотень, что с ним случилось — остается без разгадки. Однако если мы выйдем за пределы мира Толкина и посмотрим на Беорна с традиционной литературоведческой точки зрения, то все более или менее становится на свои места.

Начнем с его имени: в древнеанглийском это был поэтизм со значением «муж, воин», в древнеисландсом – «медведь», и филологам неочевидно, как такое вышло. Соответственно, Толкин часто переносил подобные филологические или литературные загадки из реального мира в свой собственный: «Пока на Дунсинанский холм в поход Бирнамский лес деревья не пошлет, Макбет несокрушим», orþanc enta geweorc = «работа коварных великанов». И в лице Беорна мы имеем персонажа, который одновременно «муж, воин» и «медведь» — потому что оборотень. Что делает толкиновского персонажа толкованием двух персонажей древней литературы германских народов.

Первый, конечно, — Беовульф из одноименной древнеанглийской поэмы. Само имя «Беовульф», «волк пчел», — это кеннинг медведя, с точки зрения Толкина в том числе (здесь можно вспомнить о том, что русское «медведь» — тоже кеннинг). Беовульф вполне себе человек, но с некоторыми медвежьими чертами: например, он сражается с Гренделем не оружием, а голыми руками, как медведь.

В традиции исландских саг существует параллельный Беовульфу персонаж – Бёдвар Бьярки, «воинственный медвежонок». Он фигурирует в отдельной пряди «Саги о Хрольве Жердинке», собственно, дружинник Хрольва.

Текст не очень известный, поэтому перескажу, как Бёдвар дошел до жизни такой. Жил да был на свете сын некоего конунга по имени Бьёрн (др.-исл. «медведь», как мы уже знаем). Злая мачеха заколдовала его, ударив перчаткой из волчьей шкуры, отчего он стал на день превращаться в огромного серого медведя. В конечном итоге медведя затравили, но у него от женщины по имени Бера (тоже что-то медвежье) родилось трое сыновей: старший ниже пупка был лосем, у второго от лодыжек были собачьи лапы, а третий, Бёдвар, был человек. От отца Бедвару достался волшебный меч. На службе у Хрольва Жердинки Бедвар убивает крылатого змия, который повадился в йоль (праздник середины зимы) опустошать страну (такой гибрид тролля и дракона из «Беовульфа»), а также совершает множество других подвигов.

Потом на Хрольфа нападают с огромным войском и чародейством, но в бою рядом с конунгом видят огромного медведя, которому не страшно оружие врага, а Бёдвара – не видят. Друг Бёдвара этим расстроен, начинает Бёдвара искать – и находит его во дворце, где тот «сидит и не двигается». Друг своими упреками выводит Бёдвара из этого состояния, что оказывается к худу: «отныне я смогу пособить многим меньше, чем раньше, до того как ты позвал меня», — говорит Медвежонок. И в самом деле, когда Бёдвар выходит в бой, медведь исчезает, и Хрольв со своими витязями терпят поражение от колдовства и гибнут.

Беорн – персонаж стадии заимствования из источников, как одинический странник Гандальв. Но если Гандальв был в итоге полностью адаптирован к миру во всех своих чертах и особенностях (и даже сделался, так сказать, еще более одиничен), то Беорн так и остался необъясненным уникумом-исключением.