Интервью
В этой рубрике размещаются различные интервью и их анонсы. |
Модераторы рубрики: Ny, С.Соболев Авторы рубрики: Aleks_MacLeod, zarya, Croaker, geralt9999, ergostasio, mastino, Borogove, demihero, Papyrus, vvladimirsky, Vladimir Puziy, gleb_chichikov, FixedGrin, Кадавр, sham, Gelena, Lartis, iRbos, isaev, angels_chinese, Кирилл Смородин, ФАНТОМ, Anahitta, Крафт, doloew, Алекс Громов, tencheg, shickarev, creator, 240580, Толкователь, Г. Л. Олди, Mishel78, polynbooks
| |
| Статья написана 5 сентября 2016 г. 10:11 |
Те, кто не приехал в этом августе на Петербургскую фантастическую ассамблею, упустили редкую возможность задать вопрос Киму Ньюману, почетному зарубежному гостю нынешнего конвента, человеку и пароходу писателю и кинокритику, автору "Эры Дракулы", "Собаки д'Эрбервиллей" и других весьма своеобразных книжек. Ну что ж, вам не повезло. Остается только посмотреть видеозапись его встречи с читателями, сделанную на Фантассамблее при поддержке Книжной ярмарки ДК им. Крупской.
Часть 1
Часть 2
Предыдущие видеоколонки: — Видео с церемонии подведения итогов конкурса «Фанткритик-2016» — Видео с круглого стола «Есть ли будущее у журнала фантастики?». Проект «РаскольниковЪ» (СПб). А.Кривцов (журнал «Если»), Н.Романецкий (альманах «Полдень»), А.Мухин (журналист, независимый эксперт) — Видео с круглого стола «Стилизация в «жанровой» литературе». Проект «РаскольниковЪ» (СПб). Дмитрий Вересов, Антон Первушин, Алан Кубатиев — Людмила и Александр Белаш, «Четыре чёрненьких чумазеньких чертёнка». «Зиланткон-2015» (Казань) — Кирилл Еськов, презентация романа «Америkа (Reload game)». «Зиланткон-2015» (Казань) — Николай Караев. Трансляция культурных внетекстовых смыслов при переводе. Петербургская фантассамблея-2015 — Аластер Рейнольдс, Антон Первушин и другие. Дискуссия о возвращении человечества в космос. Петербургская фантассамблея-2015 — Подведение итогов конкурса "Фанткритик" — Евгений Лукин, Алан Кубатиев. Ток-шоу «Шутки кончились!». Петербургская фантассамблея-2015 — Аластер Рейнольдс на Петербургской фантастической ассамблее-2015. Часть 2 — Аластер Рейнольдс на Петербургской фантастической ассамблее-2015. Часть 1 — Владимир Аренев о польской фантастике — Джо Аберкромби на "Евроконе"/"Интерпрессконе"
|
| | |
| Статья написана 4 сентября 2016 г. 12:50 |
Геннадий Прашкевич восемь лет проработал вулканологом на Курилах. Здесь он написал свои первые произведения. В интервью знаменитый фантаст и биограф Стругацких, Лема и Бредбери рассказал, как чуть было не погиб на вулкане, взрывал бочки с горючим, чтобы его заметили с проходящего судна, и ел моллюсков, которые жалобно скрипели в желудке...
http://cdn1.dv.land/width/850_3e1fb121/dv..." width="600" /> Прашкевич на Итурупе, 1970-е. Из архива писателя.
В середине пятидесятых в университетах СССР появились программы по распределению молодых специалистов. Вместе с дипломом им выдавали «путёвку в жизнь»: тридцатидневный отпуск, билеты до места будущей работы и пособие, на которое на новом месте можно было жить первое время. Отказаться от распределения выпускник не мог — каждого ожидало путешествие длиной в три года. Самые отважные заранее уведомляли комиссию о своих предпочтениях и пытались выбить направление на отдалённые территории.
Одной из них был Сахалин. В 1946 году там жили 170 тысяч человек, а в середине 50-х годов — уже 657 тысяч. Зарплаты на острове были заметно выше, чем на материке, поэтому сюда стремились многие, но уже в первые годы больше половины искателей приключений возвращались обратно на большую землю. Местный климат подходил не всем. У молодых ребят, попавших сюда по распределению, выбора не было. Их ждали три года сложных, но зачастую увлекательных работ, после которых разлюбить острова было уже невозможно.
В начале шестидесятых Геннадий Прашкевич занимался геологией и работал в новосибирском Академгородке, а его жена заканчивала факультет геофизики. Им предложили поехать в Южно-Сахалинск в Сахалинский научно-исследовательский институт. «Мы были молодые и весёлые, рванули туда и совершенно не жалеем. Мы провели там восемь лет, и это было здорово», — вспоминает Геннадий Мартович.
Далее здесь: http://dv.land/people/ya-peshkom-iskhodil...
|
| | |
| Статья написана 20 августа 2016 г. 12:16 |
Для родной газеты. Английский писатель, чей роман о раздробленной Европе переведен на эстонский и планируется к изданию на русском, угадал многое из того, что происходит в нашей реальности. Впрочем, угадал ли? Вдруг наша реальность – это плод воображения Дэйва Хатчинсона? Но – обо всем по порядку: в 2014 году англичанин Хатчинсон, чья писательская карьера до того момента была довольно неровной, выпустил роман «Европа осенью» (Europe in Autumn), где европейский континент в ближайшем будущем дробится на сотни микрогосударств: о своем суверенитете объявляют регионы, города, деревни, железнодорожные магистрали... Карта Крыма на обложке Эту Европу Дэйв придумал на сломе тысячелетий, когда в нашей реальности единству ЕС ничто не угрожало. Хатчинсону был нужен фон для приключений главного героя, эстонца Руди: тот из повара в Кракове превращается в контрабандиста, сотрудника тайной организации, для которой многочисленных границ не существует. Во второй половине книги мы узнаём, что существует параллельная вселенная, где Европу объединило некое англоговорящее Сообщество. Эта вселенная появилась не сама по себе – ее вообразила и создала семья английских картографов. Казалось бы, фантастика – но к моменту, когда «Европа осенью» была дописана и издана, наша реальность определенно стала больше похожей на книгу Хатчинсона, чем на Европу образца 2000 года. Слишком многое из того, о чем написал Хатчинсон, сбылось или грозит сбыться. Начиная с мелочей: в этом году писатель впервые побывал в Эстонии, посетил таллиннский ресторан «Тройка», описанный в книге, – и оказалось, что, ровно как в романе, шеф-повара там зовут Сергей! Другой пример: в книге Шотландия отделилась от Соединенного Королевства, но, будучи очень бедной страной, была вынуждена обратиться за финансовой помощью к Китаю. В нашей реальности шотландцы намерены провести референдум об отделении, что до Китая, он уже там: «Уже после выхода книги я совсем случайно узнал, что аэропорт Манчестера перестраивается на китайские деньги», – говорит Хатчинсон. Безумнее всего, конечно, совпадение, которое с текстом книги напрямую не связано: художник, оформлявший английское издание, решил, что обложку украсит карта не Европы, но... Крыма. До сих пор никто не знает, что руководило этим человеком. Книга вышла – и случились крымские события. На вопрос, не ощущает ли он себя пророком, Дэйв Хатчинсон улыбается и вертит головой: «Нет, нет, нет!.. Я не знаю, почему так получилось. Для меня самого это полная загадка...» Фантастика про обычных людей – Ваш дебют был многообещающим, к 21 году вы умудрились выпустить четыре сборника фантастических рассказов – а уломать издателя на сборник куда труднее, чем на роман. Потом вы на четверть века замолчали. Что случилось? – Я пошел в университет – и «пересох» лет на десять, не писал вообще ничего. У меня не было никаких идей. Я пошел работать в газету, мне нравилось быть журналистом, это был постоянный источник дохода, в результате сочинительство отошло на задний план. И только со временем я снова стал писать фантастику, короткие рассказы, публиковал их здесь и там. До «Европы осенью» у меня вышло несколько книг, но ни одна из них не стала событием – таким, каким стала «Европа». – Фантастика была вашей первой литературной любовью? – Да! Уже в начальной школе я читал НФ-журналы. В юности обожал американскую фантастику – Роберта Хайнлайна, Ларри Нивена, пробовал сочинять, как они. А потом я наткнулся на роман «Павана» англичанина Кита Робертса (эта книга переведена и на русский – прим. Н.К.). «Павана» меня заворожила. И не только потому, что это изумительная книга – Кит Робертс написал ее на пике своего таланта, – но еще и потому, что это роман об англичанах, более того, об обычных людях. Это альтернативная история, в которой Непобедимая армада завоевала Британские острова, так что к середине XX века католическая церковь в Европе доминирует, прогресс тормозится, до сих пор существует инквизиция. Но рассказывается об этом через призму восприятия обычных людей – так, первая глава повествует о «буксировщике», машинисте на допотопном – для нас – локомотиве. Оказывается, англичанин мог написать фантастику про обычных англичан! Я купил сборник Робертса «Машины и люди» – и, опять же, это оказались рассказы про людей из плоти и крови: заправщиков на бензоколонках, владельцев провинциальных кинозалов... Для меня это было настоящее открытие: фантасты пишут не только о том, как герои космоса сражаются с инопланетянами, действие фантастического рассказа может происходить и в Дорсете, и на соседней улице. Тогда я понял, что хочу писать так, как Кит Робертс. Увы, достичь его уровня мне не удалось. «Павана» – шедевр. Писатель может написать одну такую книгу за жизнь, и то – если ему очень-очень повезет. – Насколько тернист был путь к роману «Европа осенью»? – Я сочинял его – с перерывами, конечно, – двенадцать лет. В итоге им заинтересовался мой издатель, я послал ему некоторые главы и синопсис. Он спросил: «Когда вы закончите книгу?» Я попросил дать мне пару месяцев, но закончил роман за десять дней – боялся, что издатель потеряет ко мне интерес. Эстонец, не знающий границ – Как получилось, что главным героем книги стал эстонец? – Не помню! Видимо, когда я начал писать «Европу», в 1999 или 2000 году, Эстонию часто упоминали в новостях. Я очень рад тому, что сделал Руди эстонцем. У вашей страны огромный потенциал, здесь столько всего прекрасного! – У вас странная топография Таллинна, а еще в книге есть одинокий трамвай, который ходит из столицы в парк Лахемаа. Из каких источников вы черпали сведения об Эстонии и других странах? – В то время Google Maps еще не было, так что я искал информацию об Эстонии в библиотеках, в справочниках серии Lonely Planet. Когда книгу переводили на эстонский, переводчик сказал, что я переврал названия автобусных остановок... Сегодня я допустил бы меньше ошибок – есть ведь такая штука, как Google Street View, она позволяет виртуально «ходить» по улицам. Конечно, ты не слышишь при этом, как и о чем говорят люди, не ощущаешь запахов, но все равно это лучше, чем словесное описание в справочнике. Что до других стран, Краков, как я уже сказал, я знаю хорошо, моя супруга – полька, я часто бывал в Польше. А вот Берлин не знаю совсем – я был там проездом в 1991 году. К слову, немецкий критик написал, что я перепутал все акценты и вообще многое из того, что касается Германии. Этого не может быть, того не может быть... – Это фантастика, в конце концов. – Ну да, но я не ставил задачу написать альтернативную историю. Конечно, я всегда могу сказать, что «Европа осенью» – это «альтернативка». И там возможно все что угодно. – В начале 1990-х, когда Эстония только-только восстановила независимость, здесь появились граффити: «Свободу Аэгна!» – речь об островке, который страной быть никак не может. Я вспомнил об этом, когда читал вашу книгу, в которой государствами становятся национальные парки, деревни, районы городов, даже отдельные здания. Как вы набрели на мысль написать о «балканизированной», раздробленной Европе? – В первую очередь я хотел написать что-то вроде шпионского триллера, действие которого происходило бы в Европе, но эта часть света в начале 2000-х была скучным местом. То ли дело «холодная война» – прекрасная эпоха для шпионских триллеров! Мне нужны были границы, и я их вернул. В первом варианте книги я никак не объяснял, почему Европа балканизируется. Потом решил все-таки вставить в текст обоснование – пандемия китайского гриппа, экономический коллапс... Чего я не ожидал, так это того, что описанная в книге ситуация может хоть частично стать реальностью. Я не ожидал кризиса с беженцами, – когда он начался, я был в ужасе. Я не ожидал того, что произошло с Крымом. 16-17 лет назад никто и представить себе не мог, что Россия может что-то такое сделать. При этом я бы не сказал, что Европа становится ровно такой, какой она описана в моей книге. «Европа осенью» – не дистопия, она описывает мир с массой возможностей. Нынешняя Европа, увы, совсем не такова. Она выставляет себя на всеобщее посмешище, Север отгораживается от Юга, используя Турцию и Грецию в качестве буферной зоны, чтобы «чужаки» не добрались до Парижа, Берлина, Стокгольма. Плюс брекзит. Сибирские приключения – Что в вашем мире происходит с Россией? – Россия распалась на Европейскую Россию, она же Русь, и Сибирь. Восточная Сибирь, в свою очередь, состоит из множества микрогосударств – вплоть до Магадана. Когда я писал книгу, мне это казалось логичным. Сейчас – не знаю. Россия – огромная страна, контролировать ее, я думаю, почти невозможно. В «Европе осенью» действует русский персонаж – профессор Лев Семенович Лаптев, «человек из Сибири». В третьей книге, она будет называться «Европа зимой», герои поедут в Сибирь, в кимберлитовую трубку «Мир». Это одно из крупнейших месторождений алмазов в Якутии – дыра в земле диаметром 1,2 километра. Там образовалась своего рода закрытая экосистема, в нее-то герои и отправятся... У писателя Лайонела Дэвиса есть триллер «Колымские высоты» – одна из лучших приключенческих книг на английском языке, действие там происходит как раз в Сибири. Глава про кимберлитовую трубку – своего рода поклон Лайонелу Дэвису. Кстати, о совпадениях: у американца Алана Фёрста есть серия исторических шпионских триллеров «Солдаты ночи» о европейских разведчиках накануне или во время Второй мировой. У Фёрста начало войны часто называют «полночью столетия», потому я и назвал вторую книгу «Европа в полночь». Представьте мое удивление, когда я узнал о том, что в 2014 году Фёрст выпустил очередной роман о «солдатах ночи» – «Полночь Европы»! Помню, я застыл в книжной лавке перед этой книгой и думал: «Нет, я столько раз менял название второго романа, я не буду искать еще одно!..» (Смеется.) – В следующих книгах Руди вернется? – Он появляется на последних страницах второй книги, «Европа в полночь», и будет главным героем в третьей. Если я напишу четвертую книгу, «Европа на заре», Руди там тоже будет, но скорее в эпизодах. – «На заре» чего? – Я пока не знаю. (Смеется.) Будет четвертая книга или нет – зависит от продаж второй и третьей книг. Меня страшно удивил уже успех «Европы осенью». Роман не стал бестселлером, это не «Код да Винчи», но читатели на удивление хорошо его приняли.. – Вы считаете себя европейцем? – Прежде всего я англичанин. И, да, я – европеец. Инфосправка: Дэвид Кристофер Хатчинсон родился 19 декабря 1960 года в Шеффилде, Великобритания. Выпустив в 1978-1981 годах четыре сборника рассказов, ушел в журналистику. Вернулся в литературу в 2001 году с фэнтезийным романом «Деревни». В 2009 году издал повесть «Импульс» в жанре космической НФ. Известность Хатчинсону принес роман «Европа осенью» (2014) и его сиквел, «Европа в полночь (2015). Третий роман цикла готовится к изданию в 2016 году.
|
| | |
| Статья написана 5 июля 2016 г. 18:34 |
Эта беседа была сделана для 28-го выпуска журнала "Фанданго", почти полностью посвящённого его издателем Валерием Гаевским 75-летнему юбилею писателя Геннадия Мартовича Прашкевича. В этом номере в мае и вышла.
http://ic.pics.livejournal.com/lartis/126...">http://ic.pics.livejournal.com/lartis/126..." alt="" title=""> В.Гаевский, Г.Прашкевич, В.Ларионов проводят обряд посвящения в фантасты. Фестиваль "Фанданго". Феодосия. Июнь, 2016. Фото Андрея Щербака-Жукова.
Геннадий Прашкевич: «Будущее нужно понять…»
Давненько не задавал я с вопросов Геннадию Мартовичу Прашкевичу. В 2011 году на основе моих разговоров с ним была написана «Книга о Прашкевиче» (к юбилею Мартовича, в соавторстве с А.Етоевым). С тех пор я с Прашкевичем для печати не беседовал. Пора хотя бы частично заполнить эту информационную лакуну, ведь на носу – новый юбилей моего старого друга, замечательного писателя, нашего дорогого сибирского Белого Мамонта.
Владимир Ларионов.
В.Л.: Мартович, здравствуй, дорогой! Давай оговорим о тебе, о литературе, о делах твоих и новостях. Я даже несколько вопросов подготовил. Не очень трудных.
Г.П.: Дорогой доктор У Пу-мл*! Вопросы твои в тупик меня не поставят. Сейчас раннее утро. Идет снег. Кофе я уже сварил. Приступим.
В.Л.: Откуда ты берёшь сюжеты? Как выбираешь, о чём писать?
Г.П.: Тут, доктор, многое зависит от настроения. Только настроишься на возвышенную тему, как приезжает министр образования и говорит студентам: «Хватит с нас умников! Нам нужны потребители. Учитесь зарабатывать, хватит умничать попусту». И студенты начинают считать Гёте выдающимся французским поэтом, искусствоведы призывают во имя творений Сальвадора Дали перемолоть в щебень сибирские писаницы… В самом деле, кому нужны эти детские творения примитивных народов? А я так не могу. Я смотрю на древние изображения олешков и мамонтов, шаманов и охотников, и сердце отогревается. А, отогреваясь, оно расширяется и слышит музыку – ре-ре-ре, отзвук поэтических строф, может, из прошлого, может, из будущего. И вдруг понимаешь, что все мы встроены в одно время: и министр образования, и придурок из пивной лавочки, и ты сам, не стесняющийся считать себя умником. Начинаешь раскладывать мысли – и получается «Белый мамонт». Вдумываешься в будущее – и получается «Кафа», а то и «Упячка-25», если повезет с настроением. Вспоминаешь Иванова… соседа по бараку… и пишешь «Иванов-48»… и приходишь к мысли, что мир перестроить легко – никаких проблем, надо только переименовать все, что тебе неприятно. Власть, кстати, часто обращается к этому приему. А потом встречаешь коллегу-писателя. Плотный, бритый, голова блестит, по бритой голове стихи – длинные строчки с орфографическими ошибками. И фамилия, как у коня. Так и говорит: «Я Рябокобылко». – «Не бывает таких фамилий». – «Потому и печатаюсь как Рябов». И пробавляется он, кстати, не просто стихами, а циркульными стихами (см. мою повесть «ЗК-5»). Или историями попаданцев. Или историями магов и колдунов. Никто уже и не помнит, что в истинном искусстве жизненно необходим некоторый элемент насилия. Без этого искусства нет. Еще Эсхил говорил: «Там, где возможно все, там уже ничто не имеет значения».
В.Л.: Я, кстати, номинировал в нынешнем году эту твою странную повесть «ЗК-5» о деградации культуры, с героем, теряющим почву под ногами, на премию «Новые горизонты» Санкт-Петербургской ассамблеи фантастики. Посмотрим, что будет… Скажи, Мартович, что сейчас происходит в культуре? Почему, несмотря на декларируемую возможность говорить обо всем, так мало по-настоящему острых произведений?
Г.П.: А зачем писать что-то острое, кого-то критиковать? Я уже цитировал тебе Эсхила. В эпоху невежества острота никому не нужна, и умники тоже не нужны. Хватит умников, требуются потребители! И вы, молодая девушка в первом ряду, и вы, интеллигент в третьем колене, и вы, директор главного телеканала – потребляйте! Лопайте, кушайте, давитесь, радуйтесь. Это же так красиво – эпоха мракобесия, высвеченная шашлычными костерками.
В.Л.: Что, по твоему мнению, надо делать государству, что ещё можно сделать, чтобы как-то вернуть культуру чтения, любовь и уважение к хорошей книге?
Г.П.: Государству ничего этого не нужно. А нужно тебе, нам, вон тем и вон этим. Именно нам надо читать и перечитывать книгу. Если помнишь, я всегда утверждал, что в искусстве необходимо некоторое насилие. Заставьте школьника прочесть «Войну и мир»! Не читает, высеките его! Сеченый зад лучше пустой головы. Включать в школьную программу надо не книги Пелевина, а книги Шолохова, не стихи Окуджавы, а стихи Пушкина. А мы играем именами, как пуговицами, вот и имеем то, что имеем.
В.Л.: Я наблюдаю твою затяжную дружбу-любовь с серией «Жизнь замечательных людей». Уже пять книг в ней: «Братья Стругацкие», «Жюль Верн», «Брэдбери», «Станислав Лем», «Толкин». А ещё был твой «Герберт Уэллс» в серии «Великие исторические персоны» издательства «Вече». Почему именно биографии?
Г.П.: Да потому что каждый из нас – это, прежде всего, биография. Мы – это то, что мы совершили, и то, что еще совершим (или не совершим). Я получил от перечисленных тобою писателей столько, что просто обязан рассказать о них. И мои друзья (соавторы) были согласны с этим. А некоторые, оказывается, просто ждали упоминания своих имён в тех или иных моих книгах. Не дождавшись, объявили мои книги пустышками. Но каждая такая книга – это глубинный разговор с героем, он касается всего – женщин, творчества, путешествий… Всего, что придет на ум. Уверяю тебя, беседовать с паном Станиславом Лемом или Гербертом Джорджем Уэллсом гораздо интереснее, чем с любителем фэнтези и мистических повестей. А беседовать лучше не в зале очередного конвента. Подойдёт ресторан, бар, да любое питейное заведение. Помнишь, гуляли мы с тобой и Васей Головачевым по Крещатику и зашли в ресторан. Хорошо пообедали. Посмотрел я на Головачёва, он отвел глаза. Посмотрел ты на Головачёва, и он не выдержал. Вася сказал: «Давайте на пальцах бросим, кому платить». Договорились бросать с левой руки. Выкинули пальцы, и Вася, понятно, выкинул все пять – максимум. Он, в общем-то, добродушен, он надеялся на ничью. Мы не мухлевали, но жила в нас уверенность, что платить придётся Головачёву. Так и получилось. Выкинули мы пальцы левых рук – двенадцать. У меня и у тебя на левой руке по шесть пальцев – игра природы, Вася этого не знал.
В.Л.: После выбрасывания пальцев мы ещё считали по кругу, на кого выпадет, а платил действительно Головачёв, выпало ему. Где-то у меня есть фото из этого ресторана – Василий Васильевич с рогами. Там интерьер был такой фэнтезийный – всё в дереве, рога, ухваты и прочая этнография. Мартович, вот ты частенько ругаешь фэнтези, называя его тупиковым жанром. Ты даже когда-то провёл параллель между фэнтези и трусостью...
Г.П.: Потребитель всегда требует сладкого. У него понос от сладкого, но ему еще нужно! Да я, в общем, и не против. Любая форма жизни имеет право травиться тем, что кажется ей особенно вкусным. И бог с ними. Но в отличие от многих из них я видел Аравийское море, закат над ним, всплывающие, как луны, медузы, алтайцев, тухтур-бухтур, сползающих по склону Белухи, сибирский мороз, когда след за тобой остается не на снегу, а в прокаленном морозом воздухе – от дыхания. Я видел Черное море, Белое море, Желтое и Красное, и синее видел. Что еще надо увидеть, чтобы бежать от этого в жалкие и пустые книжки? С чего это вдруг после солдат-срочников на Курилах, драк в твиндеках «Балхаша», тайфунов с женскими именами потянет меня на противозачаточные книжки о мистических чудесах. Это для потребителей, а я умник.
В.Л.: Меня сейчас больше смущает не засилие фэнтези, а нескончаемый поток произведений о «попаданцах». Количество желающих перекроить историю огромно. Их вещи однотипны и сшиты по одним и тем же лекалам. Что это? Реванш у истории взять невозможно. Почему нынешние фантасты так редко задумываются о будущем и его вызовах, а без устали переделывают безвозвратно ушедшее?
Г.П.: Прости, но ничего умного об этом сказать не могу. Я такое не читаю. У меня нынче время, как ты понимаешь, сильно ограничено. Вот «Кима» Киплинговского перечитал с наслаждением. Работы своих студентов читаю с удовольствием. С семинаристами спорю. А попаданцы? Что они мне? Я с ними не встречался. Они тень от тени. Они ни к чему не имеют отношения. Ну, кто-то пишет об этом, кто-то злится, что не имеет возможности делать СВОЮ историю. Вот Толкин не видел в этом никакой трагедии и просто выдумал параллельный мир, ему было достаточно того, что его сыновья СОЗДАВАЛИ РЕАЛЬНУЮ ИСТОРИЮ. Я говорю о пилоте, о зенитчике и о священнике. Ты ведь сам ответил на свой вопрос: нынешние фантасты редко задумываются о будущем и его вызовах и без устали переделывают безвозвратно ушедшее. Делают они это, видимо, потому, что о прошлом можно прочесть в книжках друг у друга (о настоящем прошлом большинство этих авторов не имеет истинного представления), а БУДУЩЕЕ нужно понять. Не увидеть, оно не существует, а понять. Потому так редки книги о будущем.
В.Л.: Мартович, а как обстоят дела с твоим многострадальным «Малым бедекером по НФ»?
Г.П.: Полностью закончен второй том. Попытка издать пока не увенчались успехом. Всем надоели умники.
В.Л.: Выходу «Бедекера», планировавшемся в луганском издательстве «Шико» несколько лет назад, помешала война. Я писал к нему предисловие... Отправлю, наверное, выдержки из него Валерию Гаевскому в альманах «Фанданго» к твоему юбилею, Мартович. Но выходят другие твои книги. Ты участвуешь в любопытных проектах. Что вошло из твоих личных архивов в мощный том «Переписка Ивана Антоновича Ефремова»?
Г.П.: Письма, конечно. Огромный том, этот, составленный Ольгой Ереминой и Николаем Смирновым – памятник не просто И. А. Ефремову, памятник эпохе.
В.Л.: А над чем сейчас работаешь?
Г.П.: Работаю параллельно над разными вещами. Над мистическим романом (в соавторстве). Мистическим – в смысле тайны. В нем прошлое и будущее, но преломленное через веселых героев в настоящем. Обдумываю вещь под условным названием «Письмо Ливанову» из цикла «Упячки». Разрабатываю историческую повесть – несчастливая крымская война петровских времен. Вот где потрясающее прошлое, которое уже никто не изменит! Задуманы новые эссе из цикла тех, что делаю с американским физиком А.Буровым. И для серии «ЖЗЛ» есть задумки, но ведь скажешь вслух – упустишь. Скажу только, что книга для ЖЗЛ (если сделаю) будет сенсационной.
В.Л.: Ты мне писал о документальных фильмах, снятых с твоим участием и о тебе. Расскажи о них подробнее.
Г.П.: Их снято в последние годы несколько. С моим участием: документальный детектив режиссёра Ирины Зайцевой «Канские красные сфинксы» (2015) о Вивиане Итине и Владимире Зазубрине и фильм о братьях Стругацких «Дети Полудня» (2013) режиссера Валерия Ткачева. Замечательный режиссер Павел Головкин сделал фильм о философствующем Прашкевиче под названием «Земля». Это мои размышления о том, что я видел, с какими людьми встречался, в каких краях побывал. Об отношении к событиям прошлого и настоящего. И даже некий взгляд в будущее. В некотором роде – попытка осмыслить прожитое. Так сказать, визуальный «Бедекер». Наконец, фильм с предельно откровенным названием: «Прашкевич Геннадий Мартович: Личность в истории Новосибирска». Из цикла фильмов о людях, что-то сделавших для Новосибирска. Мои монологи о городе, жизни, науке и литературе, о людях и времени. Говорил подряд часов шесть – не меньше, оставили полтора, но я бы еще полчаса убрал. Снимала Компания «Видео-DATA» в прошлом году, презентация состоялась в январе 2016-го. Хорошие фильмы. Умные фильмы. И Прашкевич в них ничего. С таким хочется выпить. Что мы с тобой, надеюсь, и сделаем в гостях у Валеры Гаевского нынешним летом в Феодосии на фестивале «Фанданго». -----
*Примечание В.Ларионова: Геннадий Прашкевич часто величает меня «доктор У Пу-младший».. Это началось в 2008 году, когда для послесловия к одному поэтическому сборнику мне понадобился философский эпиграф. Я, ничтоже сумняшеся, придумал и эпиграф, и его автора – никогда не существовавшего китайского мудреца У Пу из пятнадцатого века. А Прашкевич назвал этим именем своего персонажа (доктора-китайца), а заодно – и вашего покорного слугу. И сам получил от меня то же имя, но с уважительной приставкой «старший».
© Владимир Ларионов, Геннадий Прашкевич. Академгородок – Сосновый Бор. Март, 2016.
А вот то самое фото. Киев. 2003 год. Василий Васильевич с рогами: http://ic.pics.livejournal.com/lartis/126...">http://ic.pics.livejournal.com/lartis/126..." alt="" title="">
|
| | |
| Статья написана 21 июня 2016 г. 23:41 |
21 июня объявлены лауреаты престижной АБС-премии и Роберт ИБАТУЛЛИН стал в этом году победителем в номинации "художественное произведение". Мои искренние поздравления лауреату. Ну, а в связи с таким информационным поводом предлагаю свеженькое интервью с автором, опубликованное в корпоративном журнале ПАО "Газпром" (sic!), в №6 за этот год. Ненавижу вручную форматировать текст из PDF-файла, но я его всё-таки победил.
Нынешний год – год тихого и незаметного юбилея. Ровно 20 лет назад началось возрождение русскоязычной фантастики. К моменту развала Советского Союза отечественный читатель начал запоем поглощать наводнившие рынок книги зарубежных авторов. Конечно, книги русскоязычных писателей не переставали издаваться, но их тиражи значительно снизились, а конкурировать с иностранными именами за внимание аудитории (а значит, и за издателей) стало бесконечно сложно. Некоторые авторы в период безвременья брали «импортные» псевдонимы, а некоторые пропадали из поля зрения даже самых преданных читателей. Всё изменилось к 1996 году, когда издатель понял: иностранное имя уже перестало быть гарантией читательского внимания и заметных продаж. Аудитория хотела своих, российских авторов. Самой, пожалуй, значительной первой ласточкой ренессанса русскоязычной фантастики стала книжная серия «Абсолютное оружие» издательства «Эксмо», за ней последовал не менее знаковый «Звездный лабиринт» издательства АСТ. За годы существования серий в их рамках были выпущены сотни книг российских фантастов. Зачастую большими писателями-фантастами становились авторы из журнального «самотека» 1980-х годов. Таковыми, например, являются Виктор Пелевин и Сергей Лукьяненко. Но сегодня публикация малой формы в журнале или газете уже не является необходимой или даже желательной ступенькой на пьедестал читательского внимания. С развитием интернета начинающим авторам стало проще найти свою аудиторию. Добившись популярности в сети, писателю легче добиться бумажной публикации. Так, например, проторил путь на полки книжных магазинов неоднозначный, но популярный автор Дмитрий Глуховский (роман «Метро 2033»). Герой нашего интервью – также выходец из интернет-самиздата, автор популярного у интернет-аудитории и недавно опубликованного в виде книги романа «Роза и Червь» Роберт Ибатуллин. Его роман называют большим событием в «твердой» научной фантастике. Произведение было номинировано на Международную литературную премию имени Аркадия и Бориса Стругацких. Автор стал лауреатом одной из самых престижных в этом жанре премии «Интерпресскон-2016» в номинации «дебют». Интернет-самиздат – Роберт, начнем, если не возражаете, с биографии. – Биография у меня довольно извилистая. Я родом из Уфы, окончил Башкирский государственный университет. По образованию – физик-теоретик. К 1996 году, к концу учебы в вузе, физика мне надоела, я увлекся историей древнего мира и после получения диплома поступил в аспирантуру исторического факультета. Диссертацию защищал по поздней Римской империи. Некоторое время после защиты кандидатской я преподавал историю. В 2003 году решил переехать в Москву. Сейчас преподаю физику и концепции современного естествознания в Московской государственной академии водного транспорта. Сейчас это моя основная работа. Также занимаюсь переводами. И пишу книги. – Когда решили заняться писательской деятельностью? – Я решил писать в детстве. Публиковался еще в Уфе – в газете «Вечерняя Уфа». В этой газете был очень сильный литературный раздел. Его возглавлял ныне покойный критик Александр Касымов, который продвигал молодых авторов. В том числе и меня. В газете вышло несколько моих рассказов – в основном исторические. Не люблю вспоминать тот период, так как считаю эти рассказы очень слабыми. В то же время я занимался физикой, читал много научной литературы, следил за новостями из мира науки, ко мне вернулся интерес к научной фантастике, которую я любил с детства. Но до выхода книги «Роза и Червь» фантастику на бумаге не публиковал. – Самиздат в интернете? – Да. Мои знакомые публиковались на сайте «Самиздат», я тоже решил завести страничку и публиковать какие-то свои работы. Начал с малой формы. Уже были рассказы, которые я раньше выкладывал в своем ЖЖ, на личном сайте и форумах. Не отношусь к этому очень серьезно – просто проба пера. Главная фишка всего этого – делиться своими фантазиями, но заключенными в некие рамки. Не безграничный полет, а ограниченный научными идеями и историческими закономерностями. Полезно заключать фантазию в рамки. Это не только дисциплинирует, но и позволяет идеям развиваться быстрее и ярче. – Кстати, как вы привлекали читателей? На некоторых «самиздатовских» сайтах новые произведения какое-то время висят на главной странице, что дает возможность даже неизвестному автору привлечь к себе внимание, а если произведение окажется того достойно, получить новых постоянных читателей. – Я о поиске читателя и продвижении никогда не думал, так как не умею этим заниматься. Я просто оставлял ссылки на «самиздатовские» публикации в своем ЖЖ и форуме, на котором активно общался на темы астрономии. К широкой популярности не стремился, так как понимал, что делаю очень нишевый продукт. Уничтожить в первой главе – Как пришли к идее романа «Роза и Червь»? – Я активно участвовал в форуме по астрономии, где среди прочего в качестве интересной теоретической задачи обсуждалась возможность реалистичной межзвездной войны. Один из участников предложил концепцию бомбардировки планет с межзвездного расстояния снарядами, летящими с околосветовой (релятивистской) скоростью. Эта идея породила бурное обсуждение. А меня она подтолкнула к написанию романа. – Думаю, надо пояснить нашим читателям, что в первой же главе «Розы и Червя» Землю уничтожают снарядами, которые запустили по нашей планете с околосветовой скоростью. А дальше остатки человечества обживают внутреннюю область Солнечной системы и готовятся к войне. Кстати, в ЖЖ и на форуме люди начинали доказывать, что «автор, ты неправ»? – Конечно. Куда без этого? Моя аудитория специфичная – технари, как и я. Поэтому придирки были к правдоподобию повествования с технической точки зрения. К примеру, мне доказывали, что не могут снаряды так лететь, не будут такие последствия от удара и т.п. Некоторые люди пытались доказать, что снаряд, пущенный из межзвездного пространства, не долетит до Земли, рассыпавшись от взаимодействия с межзвездной средой. – Это ведь известная теоретическая проблема, которая связана путешествием в космосе с релятивистскими скоростями: существующие материалы просто не выдержат взаимодействия с частицами в межпланетном и межзвездном пространстве. Плотность частиц, конечно, невелика, но и скорость огромна. – Чтобы это опровергнуть, мне пришлось написать большую статью с расчетами и выкладками. Я рассчитал, что действительно часть материала снарядов будет потеряна, но не более 1–2%. Так что кое-какие замечания действительно помогли улучшить роман, доработать его научную сторону. Кстати, написанная статья с доказательствами станет главой в монографии, которую я планирую в ближайшее время закончить, – в ней будет обосновываться вся научная сторона «Розы и Червя». Нечто вроде «Науки в “Интерстеллар”». Но, честно говоря, не представляю, кто бы мог подобное произведение издать у нас. Скорее всего, просто выложу его на своей странице. – Как на горизонте появилось издательство «Селадо» с предложением опубликовать роман? – Случайность. Поклонником моего творчества оказался Алексей Анпилогов (эксперт по атомной энергетике, публицист. – Ред.), который опубликовал в этом издательстве свою книгу «Мир на пИке. Мир в пикЕ». Он рекомендовал «Селадо» мой роман. Недавно общались с издателем – он очень доволен, говорит, что «Роза и Червь» продается отлично. – Не думали над продолжением? – Ни в коем случае. Может быть, допишу еще пару рассказов, чтобы прояснить какие-то места. Но роман окончен, и продолжать его смысла я не вижу. – Сколько времени потребовало написание? – Иногда месяцами ничего не писал, а иногда закрывался на даче и писал по многу часов. В целом на книгу ушло два года – 2010–2011‑й. На «Самиздате» книгу выкладывал по главам. – Роман с продолжением. Это помогало с точки зрения обратной связи при написании? – Вы неправильно поняли. Я выкладывал порциями уже после написания. Полагаю, что режим «написал главу – выложил» скорее мешает. – Почему? – Писатель подсаживается на реакцию читателей. Если ее слишком мало, он остывает к написанию продолжения. Не надо себя завязывать на читательскую реакцию. Хотя, конечно, я благодарен читателям в интернете за то, что обращали мое внимание на небольшие огрехи. В плане «ловли блох» такой режим публикации, конечно, очень полезен. Кроме того, не могу не упомянуть, что мне помогал химик Александр Некрасов, с которым я консультировался при написании. Он обладает потрясающей технической фантазией, им сделана часть поправок по технической и литературной части и даже написана пара глав (я их отредактировал под общий стиль книги). Willing suspension of disbelief – Кто из авторов повлиял на ваш стиль и видение будущего? – В первую очередь Брюс Стерлинг, Вернор Виндж, Ларри Нивен, Александр Тюрин. Даже в детстве я читал в основном зарубежных авторов. Конечно, невозможно пройти мимо творчества Ивана Ефремова и братьев Стругацких, но они на моё восприятие жанра (или такого рода литературы, как фантастика) оказали незначительное влияние. Я прочитал их позже, чем следовало. – Поясните эту мысль. – Они бы повлияли на меня, если бы я прочел их в подростковом возрасте, а я прочел их лет в 20. Не секрет, что те или иные книги ориентированы на читателей разного возраста. Скажем, Толкиена я прочитал в том возрасте, в котором следовало, и «Звездные войны» посмотрел в том возрасте, в котором следовало. Они остались со мной надолго. Я считаю, что во многом зрительская ненависть ко второй трилогии «Звездных войн» связана именно с тем, что первую трилогию поклонники посмотрели в нужном возрасте, а вторую – будучи взрослыми людьми. А так-то качество их примерно на одном уровне. На мой взгляд, произведения для подростков более однобоки: вот хорошие, вот плохие, вот так поступать правильно, а так – нет. Произведение для взрослых должно быть сложнее, должно рассматривать непростые жизненные ситуации, в которых нет черно-белых решений. Но здесь я не рискую забрести на поле профессиональной психологии, которая никогда не была моей сильной чертой. Меня, кстати, критиковали за слабое внимание к психологии персонажей в романе. Впрочем, там это было обоснованно. – Раз уж мы об этом, почему «твердая» научная фантастика? – Прежде всего это вопрос личного вкуса – я люблю, когда в произведении всё обоснованно. Необоснованность разрушает доверие, внутренний голос кричит «Не верю!». Конечно, часто этому голосу приходится умолкнуть, так как автор умудряется подкупить чем-то другим. К примеру, возьмем недавний фильм Кристофера Нолана «Интерстеллар». Я оценил усилия авторов подвести под происходящее научную базу. Но эта картина из разряда «Не верю!», так как драматическая часть оказалась слишком слабой, чтобы закрыть глаза на огрехи. А вот «Марсианин» Ридли Скотта – это хороший пример того, что я как зритель готов простить научные ляпы из-за того напряжения, в котором картина меня держит. Есть такое выражение в английском языке – willing suspension of disbelief. У меня это срабатывает, когда вижу какую-то ошибку из области физики. Но если в фильме танк образца 1942 года появляется во время событий 1941 года, меня это не отвлекает, так как я не разбираюсь в этом вопросе. – Во многой мудрости много печали. – Конечно. Возвращаясь к роману. Я установил для себя рамки, чтобы написать что-то интересное. Мне хотелось изобразить не очень далекое будущее, исходя из доступных нам сегодня знаний о физике. Конечно, в книге есть натяжки, именно с научной точки зрения, но немногие их заметят. Если вам кажется, что есть натяжка, но в этом конкретном вопросе вы не специалист, – скорее всего, вы ошибаетесь. Польза рамок – Насколько рамки помогли сформировать окончательную концепцию? – Фантастическое произведение всегда базируется на неких рамках – фантастических допущениях. Они определяют, чем мир художественного произведения отличается от нашего, а чем они схожи. Понимая эти рамки, читатель лучше понимает этот мир. К примеру, если бы я использовал стандартную для фантастики вещь – перемещение в космосе быстрее скорости света, то произведение вышло бы совершенно иным. Иногда хотелось сломать установленные рамки и дать больше воли фантазии, но я сдерживался. Может быть, в чем-то это и ухудшило результат и ограничило сюжетные возможности. Полагаю, следующая книга уже не будет столь стеснена. – Финальный аккорд, в котором объяснялась эволюционная подоплека происходящего в романе, был придуман заранее или он оказался единственно возможным объяснением в установленных рамках? – Он лежал в основе. Я с самого начала понимал, что в заданных рамках развитие цивилизации и ее взаимодействие с цивилизациями инопланетными может развиваться только по такому пути. Именно эту концепцию развития разумной жизни хотелось описать. Оговорюсь, что мы можем судить о цивилизации, о разумной жизни по одному образцу. Не думаю, что в реальности всё происходит именно так, как я описал в романе. Реальный мир не может быть настолько прост. – Зато можно увидеть массу отсылок к нашему «одному образцу». И средний размер мозга за последние 10 тыс. лет уменьшился (хотя считается, что уменьшение объема компенсировало усложнение мозга на клеточном уровне), и наши возможности по передаче информации многократно увеличились, и двигаются люди всё меньше. – Да. Кроме того, я исходил из того, что все основные законы физики мы уже открыли, что более древние цивилизации не будут обладать божественным могуществом, что развитие интеллекта также ограничено, поэтому и сильно умнее нас другие цивилизации быть не могут. Умнее, конечно, но не принципиально. А из заданных параметров выводились две принципиально различные стратегии выживания разумного вида, которые олицетворялись Розой и Червем. Они конкурируют, но при этом работают на единую цель. В этом плане разницы между ними нет. – Думаю, наши читатели сейчас недоумевают: о чем это они? Хочу перед читателями извиниться за эти попытки избежать раскрытия важных сюжетных поворотов и предложить прочитать книгу. Кстати, есть ли в истории человечества какие-то цивилизационные развилки, которые можно было бы соотнести с Розой и Червем? – Можно сравнить с плановой экономикой и рыночной. В одном случае у нас есть прямое управление, а с другой – создание условий для взаимодействий экономических субъектов. В поисках будущего – Говорят, что существует большая проблема для дебютантов: первая книга продумывалась и писалась несколько лет, а со второй требуются более сжатые сроки – и многие авторы просто не справляются, не зная, что писать дальше. Для вас есть такая проблема или уже ясно, что писать дальше? – Такой проблемы нет. Написать хотелось бы о светлом будущем. – А оно возможно? В «Розе и Черве» очень убедительно доказывалось, что будущее нас ждет мрачноватое – с орбитальными бомбардировками и войнами между космическими колониями. – Почти все фантасты изображают будущее мрачным. Я не исключение. Время такое. – Почему сейчас взгляд в будущее мрачен? – Наше развитие уперлось в некие границы, которых до того никто не предвидел. И как их преодолевать – неясно. В 1950–1960‑е казалось, что мир безграничен, что он куда более открыт, чем мы можем наблюдать теперь. Мы увидели больше рамок, чем видели раньше. К примеру, освоение космоса казалось более простым. Осознание рамок там, где раньше чудилось открытое пространство, породило больше скепсиса и страха к тем открытиям, которые делаются сегодня. Если в 1950–1960‑е казалось, что вот-вот выведут новые растения, которые превратят пустыни в цветущие сады, то теперь людьми овладел страх перед ГМО – как они скажутся на нашем здоровье и биосфере. – Но можно вспомнить классическое произведение Джона Уиндема «День триффидов», где ослепшее человечество терроризировали передвигающиеся растения. – Но это пример из жанра постапокалипсиса. Оно не про опасность растений, а про то, как люди раскрываются в условиях глобальной катастрофы. Тогда более распространенным глобальным страхом был страх ядерной войны. А сейчас этот один большой сценарий страшного будущего сменился десятками мелких. Страхов стало много: экологические, демографические, страх перед повальной компьютеризацией и прочие. На этой волне возникло последнее течение в фантастике, предлагавшее целостную картину будущего – киберпанк. Будущее опять же рисовалось в мрачных тонах: корпорации уничтожили государства, всюду проникли компьютерные сети и выход в виртуальную реальность стал обыденностью, но при этом царит упадок. Основатель этого направления Уильям Гибсон сказал, что киберпанк умер, так как стал реальностью. Думаю, он слукавил. Что-то действительно сбылось, но основная причина в том, что сегодня будущее, которое рисовал киберпанк, уже не завораживает своей мрачностью так, как было раньше. Правда, с тех пор никто не смог придумать концепцию будущего, которую бы подхватили и начали осваивать (исследовать) другие авторы. Хотя попытки предпринимаются постоянно. А так как нет картины будущего, литература начинает обращаться к прошлому в попытке воскресить давно ушедшие картины мира, но немного в другой оболочке. Так появились паропанк, дизельпанк и другие экзотические направления. Фантастика сейчас ждет гения, который бы ухватил неявные тренды нашего времени и создал новую глобальную картину будущего. Пока таких было всего две: «космическое» будущее и киберпанк. Третьего пока не дано. Почему Гибсону удалось создать новую картину будущего? Он читал не только фантастику, но и много чего еще – например, литературу битников, его книги во многом основаны на авангардистской литературе 1950–1960‑х. То есть, чтобы создать нечто по-настоящему новое в фантастике, нужно читать не только фантастику. Ближайшее светлое будущее – «Твердая» научная фантастика при Союзе зачастую рассматривалась как средство вовлечения молодежи в тематику, связанную с наукой и техникой, а также как средство донесения актуальных научных знаний. Как относитесь к такой роли этого рода литературы? – Я думаю, что с этой ролью лучше справятся научно-популярные книги. Научная фантастика – это развлечение для аудитории, которой хочется научного правдоподобия. Я не особо верю, что фантастика может иметь просветительскую функцию. – С другой стороны, если человек смотрит фильм «Гравитация», он видит, что космос – очень небольшое место, что между станциями можно на баллоне долететь, что всю орбитальную группировку спутников можно уничтожить одним выстрелом и пр. Это ведь ставит определенные маркеры, искажая картину окружающей действительности. Есть ли фильмы, выходившие за последние годы, про которые можно сказать, что в них всё идеально, от и до? – Такого нет и не может быть. Всегда будут какие-то условности. Например, сквозь настоящее стекло гермошлема нельзя увидеть лицо актера. Самый реалистичный фильм о космосе – это нефантастический «Аполлон-13». А из фантастики – сериал The Expanse («Пространство» в нашем переводе) и кинофильм «Марсианин», хотя и его есть за что ругать. – Из одного пакетика высадить целое поле картофеля. – Как пример. Но, конечно, хотелось бы, чтобы фильмов про космос было больше. Притом и наших российских. И не обязательно фантастических. В истории отечественной космонавтики наберется материала для десятков захватывающих фильмов. – А что хотелось бы увидеть экранизированным? – Назову две классические книги: «Тигр! Тигр!» Альфреда Бестера и «Аэлиту» Алексея Толстого. Обе они популярны, визуально зрелищны, сюжет несложен и полон действия, то есть хорошо подходят для экрана. Я знаю про «Аэлиту» 1920‑х, но хотелось бы увидеть нечто близкое к тексту и современное. Что касается «Тигра», идеальным режиссером для него был бы Терри Гиллиам периода расцвета. Ну и вспомним еще величайший в истории неснятый фильм – «Дюну» Алехандро Ходоровского. – Где Шаддама IV должен был играть Сальвадор Дали? – Да. Я слышал, что кто-то собирается сделать анимацию по сохранившимся концептам. Будет здорово, но всё равно немного не то. – А «Розу и Червя» видите как материал для экранизации? – Меня, автора, об этом спрашивать бессмысленно – конечно, вижу. Притом в виде сериала, чтобы была возможность раскрыть все сюжетные линии. Но пока планируем с иллюстратором сделать комикс по мотивам книги (или по некому боковому сюжету). – В каком направлении хочется видеть позиивное будущее? – В нашей фантастике популярны консервативные сценарии будущего. Когда пытаются изобразить что-то плохое, просто продолжают некий имеющийся тренд и показывают, что он приведет к какому-то ужасу. А для изображения чего-то хорошего воскрешают «прекрасное прошлое»: либо Советский Союз, либо Российскую империю – в зависимости от личных предпочтений. Мне такой подход не нравится. Будущее – это будущее. Сейчас оно вызывает в основном страх. Поэтому хочется попробовать изобразить ближайшее светлое будущее, не повторяя старых утопий. В нем будут свои проблемы, но в нем должно хотеться жить. Беседу вел Александр Фролов
|
|
|