— Потому что он хотел, чтобы они пополнили собранную им весьма любопытную коллекцию драгоценных камней, и потому что он хотел провести с ними определённые химические эксперименты, которые были необходимы, чтобы доказать истинность сделанного им открытия.

— Можешь ли ты объяснить мне подлинную природу этих экспериментов?

— Да, кузен, могу; но у меня бы получилось сделать это ещё лучше, если бы мы оказались в том самом месте, где они должны были быть проведены. Если мы когда-нибудь выберемся из этого дела живыми, я отвезу вас туда.

— Очень хорошо, с этим решено. А теперь, возможно, ты не откажешься рассказать мне, почему Абдулла Хусейн желает завладеть этими чёрными бриллиантами, которые доставили столько неприятностей такому количеству людей?

— Разумеется, мой дорогой кузен. Он украл алмазы, потому что он единственный живой потомок короля Амбера. Предание о том, как камни были украдены у этого предка, передавалась по наследству, хотя его династия сменилась другой несколько сотен лет назад. Абдулла, вероятно, узнал, что драгоценности находились во владении моей семьи, а также то, что мы едем в Турцию. Обнаружив, что мы вдвоём, владеющие камнями, едем в Багдад, он внимательно наблюдал за ними и с помощью гипнотизёра украл один из алмазов у Кассима, а другой случайно получил от Харуна.

— Теперь мне всё ясно, — сказал Мустафа.

— Как и следовало ожидать, — ответил Акмат. — Сейчас уже почти пора спать. Давайте спрячем наше оружие в секретной нише, о которой упомянул капитан.

Едва он поднялся со своего места, как в коридоре послышались тихие шаги. Эти шаги, казалось, приближались к двери, и все шестеро задались вопросом, что это значит. Шаги приближались и приближались, пока не оказались почти напротив двери. Затем они внезапно остановились, и наступила тишина, в которой ожидающие могли услышать биение своих сердец.

— Кто там? — нарушил молчание Акмат и направился к двери с пистолетом в руке. Оружие было заряжено, и он держал палец на замке, готовый взвести его по малейшему поводу.

В ответ из темноты вылетел рулон белого пергамента и ударил его в лицо. Свиток упал на пол, и он услышал звук бегущих ног.

Следующим его действием было прыгнуть в коридор и взвести пистолет. Посмотрев на лестницу в конце, он увидел в лунном свете бегущего по ней невысокого человека. Он был очень маленького роста, и Акмат сразу понял, кто это.

Поднять оружие и нажать на спусковой крючок было делом секунды. Звук выстрела отозвался эхом, и сквозь облако дыма он смутно увидел, как фигура попятилась, пошатнулась, затем снова выпрямилась, и в следующий миг скрылась из виду.

Первым его побуждением было преследовать её, но вместо этого он вернулся в комнату и уже собрался было рассказать остальным, что произошло (они даже не поднялись со своих мест, так велико было их изумление), когда прибежали три или четыре матроса, потребовав рассказать в чём дело. Выстрел разбудил их, они вскочили с кроватей и выбежали в коридор.

Акмат уже собирался объясниться, когда вошёл капитан и отпустил матросов. Затем он обратился к бывшему колдуну и попросил его объяснить, что всё это значит.

Акмат сделал это без всякого видимого волнения. Капитан молча погладил бороду.

— Ты поступил правильно, — сказал он наконец. — Ого, что это?

Его взгляд упал на свиток пергамента, который невысокий мужчина швырнул Акмату в лицо.

Он взял его и развернул. Он был сделан из очень жёсткой козлиной кожи, тщательно обработанной, и в полностью развёрнутом виде имел около фута в длину. Одна сторона была полностью исписана мелким почерком чёрными чернилами. Внизу были три строки, написанные красными чернилами, написанные более тщательно и чётко, чем остальные. Под этими тремя строками стояла подпись. Всё послание, за исключением слов, написанных красными чернилами, было написано на индусском языке, но эти три строки были написаны турецкими буквами.

Бейбар прекрасно умел читать и писать как на индусском, так и на турецком языках, поэтому ему не составило труда прочитать письмо, ибо оно было именно письмом. Он читал вслух, а остальные слушали. Содержание было следующим:

Тебе, Эмир Бек, и всем твоим друзьям посылаю приветствие, поное ненависти и недоброжелательства.

В этот день ты сражался со мной, потому что я велел тебе выполнить какое-то пустяковое поручение, и каким-то дьявольским способом ты одержал победу надо мной.

Бейбар Ятаган, капитан, принял твою сторону, жалкий раб, и заставил меня удалиться. Я полагаю, он твой друг, и если так, то все моряки встанут на его сторону. Впрочем, это не имеет значения. Все моряки в Турции и на морях не смогут ни мгновения противостоять тем силам глубин, которые я и двое моих друзей можем призвать по нашей воле. А посему бессмысленно ожидать, что вы сможете нам сопротивляться, так что вам лучше позволить нам действовать. Если капитан выдаст нам всех вас шестерых, не задаваясь вопросом, что мы будем с вами делать, мы позволим ему и его команде уйти в целости и сохранности; но если этот приказ не будет выполнен, наша месть будет страшной. Вам лучше поговорить с ним об этом как можно скорее.

Для вас будет лучше, если вы сдадитесь нам без сопротивления, ибо в этом случае более чем возможно, что мы сохраним вам жизнь и отпустим вас на свободу, продержав вас в плену не более трёх месяцев. Мы действуем по приказу нашего покровителя и хозяина Абдуллы Хусейна, и он уполномочил нас принять все необходимые меры, необходимые для того чтобы справиться с вами.

Далее я хочу сказать вам вот что. В Индостане существует могучее тайное общество, к которому мы принадлежим, и которое известно как… Я оставляю это место пустым, потому что не хочу вас пугать. Вы, вероятно, упали бы в обморок от страха, если бы узнали имя своего врага (Это были три строки, написанные красными чернилами).

Остаюсь вашим злейшим врагом,

Керрим Бек

— Ах! — сказал Эмир, когда капитан закончил читать. — Пожалуйста, передайте мне пергамент. Наш друг Керрим оставил пустое место. Если я его заполню, это не принесёт никакого вреда, а даже некоторую пользу.

Он отнёс пергамент к столу и сел за него с пером в руке. Затем он написал два слова на пустом месте. Чёрные чернила, которые он использовал, отчётливо выделялись на фоне красного. Это были слова: «Почитатели Пламени».

Мустафа увидел это и вскрикнул от изумления. Он хорошо знал, что Почитателей Пламени следует опасаться. Он слышал о большом храме в Индостане, где, как говорили, они проводили свои ужасные обряды.

Сам капитан тоже был поражён. Более того, он дрожал от страха. Упоминания этого страшного слова в те времена было достаточно, чтобы напугать даже самых смелых. Ужасной была месть общества всем, кто был его врагом. Стоило кому-нибудь обидеть человека, который состоял в нём, и не проходило и нескольких дней, как обидчик исчезал, и о нём больше никогда не слышали. Не зафиксировано, чтобы кто-нибудь из попавших в руки Почитателей Пламени уходил от них живым. Их тела никогда не находили и о них даже не слышали. Ходили слухи, что жертвы приносились в жертву богу огня и заживо сжигались в огненной яме. Говорили даже, что они были в союзе с дьяволом.

Кто был автором этих слухов, никто не знал, но считалось, что это был какой-то член Почитателей Пламени, который стал предателем и начал соперничать с ними, хотя поначалу очень осторожно, из страха навлечь на себя их месть, если они узнают, кто их предал. Во всяком случае, в то время на всём Востоке боялись этого тайного общества.

— Что ж, недурную кашу мы тут заварили, — сказал Акмат, иногда пристрастившийся к своеобразному сленгу, который в нужный момент оказывался очень выразительным.

— Ты прав, — ответил Ахмед, который тоже видел, что написал его сын.

— Что это такое? — спросили Харун и Эмир, которые ещё не видели того, что написал Акмат. Им показали пергамент.

— Ну, что теперь будем делать? — спросили они.

— Арестовать этих негодных шпионов! — крикнул капитан.

— Во что бы то ни стало, — сказал Мустафа. — Они представляют угрозу безопасности корабля. Насколько нам известно, они могут хранить на корабле порох, который могут взорвать в любой момент, если им будет угрожать опасность.

— Только не они! — сказал Бейбар с презрением в голосе. — Я знаю их слишком хорошо, чтобы предполагать, что они на это пойдут. Они слишком берегут свои шкуры, чтобы отважиться на такое. Взрыв корабля не станет для них приемлемой местью, если они сами в то же время взлетят на воздух. Какое удовлетворение это им принесёт?

— Никакого, — ответил Мустафа, покорённый столь разумными рассуждениями капитана. — Но что же это за опасность, которой они нам грозят?

— Только время покажет, — был ответ. — Сейчас мы не будем об этом беспокоиться. Из того, что вы мне рассказали, я понял, — продолжал Бейбар, обращаясь к Акмату, — что ты ранил коротышку. Я позову кого-то из матросов, чтобы он сходил к ним в комнату и разузнал, если возможно, какой ущерб ты нанёс.

Вытащив из кармана раковину, он издал пронзительный звук, который менее чем за пять минут привёл в коридор почти всех матросов, находившихся на борту.

Затем Бейбар выбрал пятерых из них, самых сильных из всех, и сообщил им о возлагаемой на них миссии. Они мгновенно удалились и не возвращались по меньшей мере десять минут. Капитан отпустил всех остальных матросов, и они вернулись на свои койки и в иные места, где они находились, когда их призвал капитан, протрубив в раковину.

Когда все четверо вернулись, младший сказал Бейбару, что они обнаружили, что дверь каюты шпионов заперта, и никто не подошёл к ней на стук.

— Видя, что это бесполезно, мы вернулись, чтобы доложить вам, — закончил он.

— Вы поступили совершенно правильно, — сказал Бейбар. — Если бы вы сделали больше, то превысили бы мои приказы.

— И что теперь будем делать? — добавил он, обращаясь к Мустафе.

— Арестуйте их, как вы советовали ранее, — ответил тот.

— Очень хорошо, — сказал капитан. Он обратился к матросам и рассказал им, что нужно делать. Они плохо понимали по-турецки, ведь Мустафа говорил именно на этом языке. Матросы же были персами.

— Вооружайтесь, — сказал Бейбар четырём из них. Они удалились, он же повернулся к остальным, велев им взять пистолеты и кинжалы и следовать за ним в его каюту.

Там он вручил каждому по новому сверкающему скимитару, и они вернулись в коридор. Четверо матросов уже были там, все они были полностью вооружены.

Затем он повёл их на палубу. Вахтенные стояли на своих местах, неподвижные фигуры в лунном свете. Несколько матросов, которым не спалось, расхаживали по палубам, но кроме их лёгких шагов, тяжёлого шага одиннадцати участников рейда и ударов волн о корабль, не было слышно ни звука. Берега реки находились гораздо дальше, чем в начале путешествия, и Мустафа понял, что они, должно быть, приближаются к Персидскому заливу.

«К утру мы будем в море», — подумал он.

Луна стояла прямо над головой и в эту ночь была полной. Казалось, недалеко от него светился Марс, ярко-красный в лунном свете. Все остальные звёзды и планеты померкли за яркостью этих двух светил. На северо-западе виднелась Большая Медведица.

Мустафа наблюдал за всеми этими вещами, и хотя он видел их прежде тысячу раз, но в этот час он заметил больше, чем в любой другой момент своей жизни.

Была почти полночь. Все остановились, чтобы посмотреть на воду, и на несколько мгновений воцарилась тишина. Затем её нарушил звон колокола в какой-то далёкой деревне. Звук донёсся до них в неподвижном ночном воздухе с поразительной отчётливостью. Казалось, он и вполовину не так далёк, как было на самом деле.

Они ещё немного постояли в тишине. Затем прошли через палубу и вскоре достигли небольшого люка в носовой части. У передней надстройки всё было погружено во тьму. Один из матросов достал из-под плаща огарок свечи и зажёг его.

В его свете они увидели лестницу и всё, что было у её подножия. Виднелась закрытая дверь, которая вела в помещение трёх шпионов.

Они спустились по лестнице и постучали в неё. Ответа не последовало. Через небольшую щель они могли видеть свет внутри.

— Открывайте! — воскликнул Бейбар. — Я, капитан этого корабля, приказываю вам сделать это. Откройте, или я…

Его последние слова были прерваны резким открытием двери. Они не успели рассмотреть, что находится внутри, как раздались три выстрела из пистолета. Один из матросов упал на пол. Две пули просвистели мимо головы Мустафы и ударили в лестницу позади него. Их окутало облако порохового дыма. Акмат вытащил из-под плаща пистолет и выстрелил в комнату. Они услышали удар пули о металл, и внезапно свет погас. Выстрел с близкого расстояния, неподалёку от места попадания пули, Выстрел почти вплотную выбил свечу из руки матроса, и на некоторое время всё погрузилось во тьму. Повсюду царила неразбериха.

Мустафа услышал поблизости громкий звук выстрелов из нескольких пистолетов и решил, что стреляют его двоюродные братья и капитан. Вспышка от одного из них высветила перед ним на одно короткое мгновение Кассима, который изо всех сил боролся с Керрим Беком. Сам он в свою очередь сумел схватить кого-то за горло. Выстрел другого пистолета явил ему, что он душит Морабека, самого высокого из трёх шпионов.

Гигант задыхался и пытался заставить Мустафу ослабить хватку. Однако молодой осман стойко держался, и Морабек безвольно рухнул на пол, увлекая за собой своего врага.

Они крутились и вертелись, сражаясь против нескольких противников. Вспышки и грохот пистолетов свидетельствовали о том, что бой ещё не окончен.

Мустафа увидел Мисабика, скрючившегося в углу, с взведёнными пистолетами в каждой руке, лицо которого было искажено от страха и ярости. Керрим и Эмир всё ещё боролись, хотя ни один из них, похоже, не мог взять верх, и в то же время Мустафа заметил крошечное пламя, вспыхнувшее в одном из углов.

Он моментально отпустил Морабека и вскочил на ноги, оставив изумлённого человека лежать на полу.

Погасить пламя, возникшее из-за опрокидывания лампы, было делом мгновения.

Затем, прежде чем шпион Морабек успел подняться на ноги, Мустафа снова налетел на него, как молния. Три удара кулака лишили парня сознания, а затем Мустафа поднялся и вытащил скимитар.

Теперь всё было погружено во тьму. Пистолеты молчали, и ничего не было видно, кроме блеска стали и смутных фигур людей, мечущихся туда и сюда.

И вдруг схватка прекратилась. Сталь перестала сталкиваться со сталью. Теперь не было слышно ничего, кроме тяжёлого дыхания людей и ещё одного звука, похожего на шуршание верёвки.

Кто-то нащупал свечу, взял её обломок и зажёг. Свет осветил сцену.

Морабек неподвижно лежал на полу. Эмир и Ахмед лежали неподвижно в той же позе. Керрим лежал на спине, а два матроса склонились над ним, связывали ему руки и ноги, в то время как третий удерживал его руки. Четвёртый матрос неподвижно лежал у подножия лестницы. Бейбар и Акмат связывали Мисабика, Кассим сидел у него на груди, а Харун стоял, опираясь на скимитар, осматривая сцену и держа в другой руке обломок свечи.

Остальная её часть лежала на полу, полностью растоптанная. На полу валялись щепки дерева, а дыры в стенах указывали на места попадания пуль. Перевёрнутая лампа лежала в углу, и масло разлилось по всей комнате. На столе стояли три склянки с чернилами, которые, как ни странно, уцелели. Рядом с ними лежала стопка листов пергамента и полтора исписанных листа двумя-тремя перьями сверху.

Пять или шесть сломанных стульев, около дюжины пистолетов, кинжалов и три скимитара довершали сцену. Они лежали на полу там, где их уронили владельцы.

Мустафа нетвёрдой походкой подошёл к столу и попытался прочитать написанное на пергаменте. Однако при плохом освещении он не смог этого сделать, поэтому свернул его и положил в карман. Затем он вложил свой скимитар в ножны и подошёл к тому месту, где лежали Эмир и Ахмед.

Повинуясь первому порыву, он обратил своё внимание на место недавней схватки и обнаружил, что моряк тоже был ранен, но Эмиру повезло больше. Он всего дишь потерял сознание от удара Керрима.

Мисабик был едва в сознании от удара рукоятью пистолета, поэтому едва мог стоять, когда матросы заставили его подняться на ноги.

Мустафа получил несколько синяков, но помимо этого он практически не пострадал. Он поднял Эмира на руки и понёс на палубу. Несколько вахтенных и два или три матроса встретили его наверху лестницы с нетерпеливыми вопросами и предложили спуститься к месту схватки и помочь поднять раненого на палубу.

Дул прохладный ветерок и под его влиянием Эмир вскоре очнулся. Он сел и спросил Мустафу, что случилось.

Едва Мустафа закончил рассказывать, через люк на палубу выбрались капитан, трое пленных и все остальные, участвовавшие в бою. Вахтенные и другие матросы несли Морабека, Ахмеда и раненого моряка.

Вскоре все они очнулись, и Ахмеда отнесли в каюту капитана, где уложили на койку. Эмир уже мог стоять, поэтому остался позади. Раненого матроса товарищи отвели на бак, а троих пленных привязали к мачте и приставили к ним охрану.

Было уже за полночь. Схватка показалась участникам долгой, но на самом деле она занял всего пять минут. Мустафа чувствовал себя очень усталым. Он спустился в маленькую каюту, которую недавно занимал с двоюродными братьями, и вскоре заснул, совершенно забыв о свитке пергамента в кармане, который он намеревался прочитать, когда у него появится возможность и достаточно света для чтения.

С Эмиром, капитаном и остальными всё обстояло наоборот. Им совсем не хотелось спать, для них было буквально невозможно заснуть.

Той ночью в капитанской каюте они обсуждали последние события и решали, как лучше поступить с тремя шпионами.

— Для них хорошо, что они никого не убили, — сказал Бейбар. — Если бы они сделали это, то были бы мертвы к утру. Завтра мы проведём суд и вынесем им приговор. На борту есть матрос, который когда-то был турецким кади, поэтому мы попросим его помочь нам и подсказать, что лучше всего сделать со шпионами.

Все согласились, что это правильный путь, поэтому оставили эту тему и обратили внимание на Ахмеда, который всё ещё был без сознания.

— На борту есть врач? — спросил Эмир.

— Да, — сказал капитан, — чуть не забыл. Я пойду за ним и попрошу его обработать раны.

Бейбар вышел из каюты и вскоре вернулся с человеком с серьёзным лицом в одежде матроса.

Он снял с Ахмеда плащ и рубашку и осмотрел раны. Пули прошли навылет через тело и, к счастью, не задели ни одного органа.

Два ребра были сломаны, но не раздроблены. Доктор сложил сломанные рёбра и перевязал раны большой полосой льняной ткани, а затем укрыл своего пациента и удалился, сказав капитану, чтобы тот не позволял Ахмеду двигаться по крайней мере в течение недели.

Затем они поговорили о некоторых вещах. Под утро Эмир уснул, и остальные последовали его примеру.

Когда они проснулись, было утро, и солнце уже взошло. Капитан поспешил на палубу и увидел, что корабль уже в море. В двадцати милях к северу лежала земля и устье реки Тигр, впадающей в море. За полчаса солнце ещё немного поднялось, и он слышал, как внизу кок разжигал огонь и готовил завтрак. Сцена была красивой. Волны с белыми шапками обрушивались на прокладывающий сквозь них путь корабль, и даже пленники, привязанные к мачте, оценили красоту океана.

Глава XI

Следующее, что сделал капитан, — подошёл к мачте, к которой были привязаны Керрим и его спутники. Они выглядели не слишком довольными, поскольку матросы спешили и связали их сильнее, чем это было действительно необходимо.

— Доброе утро, — обратился к ним Бейбар. — Прекрасная погода, не правда ли?

— Мы бы лучше оценили её, если бы вы немного развязали эти верёвки, чтобы мы могли двигаться, — прорычал Керрим, глядя на Бейбара с ненавистью в глазах.

— Я признаю, что мои матросы были не слишком любезны, но неужели вы думаете, что я такой дурак, чтобы позволить себе так просто попасть в ваши руки?

— В кои-то веки ты говоришь правду, — сказал Морабек, присоединившись к разговору.

— Слово «дурак» можно применить более чем к одному человеку, просто добавив букву «и», — ответил капитан.

— Ты можешь безопасно оскорблять нас, когда мы связаны, — сказал Мисабик, — но если бы мы были свободны и в руках у нас были мечи, ты не смог бы сделать это безнаказанно.

— Приношу тысячу извинений, — сказал Бейбар. — Я не хотел обидеть вас своими словами.

— Так ты ещё и лжец, да? — сказал Морабек. — Дурак и лжец — неплохое сочетание, не так ли? Что ты собираешься добавить к этому дальше, капитан?

— Вы можете оскорблять меня сколько угодно, — воскликнул капитан, — и я не причиню вам никакого вреда. Но всё, что вы скажете, будет свидетельствовать за или против вас на сегодняшнем суде.

— Суд? — сказал Морабек. — За что вы собираетесь нас судить?

— Шантаж и что-то похуже, — ответил капитан.

— Вы не можете сделать это по закону без кади, — сказал Керрим.

— У нас на борту есть моряк, который когда-то был кади, но по личным причинам он оставил эту должность. Однако он сделал это с учётом того, что может вернуться к этому занятию в любое время, когда пожелает.

У Керрима отвисла челюсть.

— И за что же вы собираетесь нас судить? — спросил он.

— За принадлежность к внушающему страх обществу, называемому Почитатели Пламени, — был ответ.

Каким бы храбрым и беспринципным он ни был, Керрим побледнел, бронзовое его лицо сменило цвет на почти белый. Он хорошо знал, что люди, которые были членами Почитателей Пламени, преследовались турецким, индийским и персидским правительствами и наказанием была смерть от огня, в качестве насмешки над этим обществом. Мол, раз его жертвы приняли смерть от огня, значит, и его члены должны погибнуть таким же образом. Так рассуждали правители этих трёх государств.

Капитан развернулся и спустился вниз. Завтрак был подан, а когда он поел, то послал за матросом-кади. Мустафа и остальные были с Бейбаром, а Ахмед всё ещё лежал в постели, хотя теперь он вполне осознавал всё, что произошло. Раны не причиняли ему особой боли, поэтому он уснул через несколько минут после завтрака. Врач сказал, что он не сможет быть на ногах как минимум неделю. Он также добавил, что ему повезло в том, что ни одна кость не оказалась раздроблена и, что странно, две пули, выпущенные с такого близкого расстояния, не разбили ребро на тысячу осколков.

Он был неплохим доктором, но даже не представлял, насколько серьезными могли бы быть раны. Останься пули в теле, его пациент умер бы за сутки — доктор понял бы это, лишь взглянув на них.

Кади вошёл в комнату в сопровождении матроса, посланного сообщить ему, что возникла необходимость в его услугах. Он был невысокого роста, толстый, с весёлым лицом и, казалось, мог насладиться шуткой при любых обстоятельствах. На нём был плащ с медными пуговицами и тюрбан на голове, прослуживший много лет. Панталоны у него были красные, а на ногах — деревянные сандалии, перетянутые кожей. Лицо его было тёмным и смуглым, что говорило о том, что он несколько лет служил матросом. Его руки были большими и сильными, что свидетельствовало о привычности к тяжёлой работе. Ногти были хорошо подстрижены, а лицо чистое, означавшее, что он заботился о своём внешнем виде.

В присутствии капитана он снял тюрбан, показав тщательно зачёсанные назад со лба волосы, и поклонился. На мгновение воцарилось неловкое молчание, прежде чем слова сорвались с его языка.

— Что вы от меня хотите, господин? — спросил он наконец.

— Друг мой, я слышал, что когда-то ты был кади, — сказал Бейбар, — и что ты можешь вернуться к исполнению своих обязанностей в любое время, когда пожелаешь. Таким образом, ты не в отставке. Ты, несомненно, слышал о том, что произошло прошлой ночью. Я послали за тобой, чтобы ты председательствовал на суде над этими людьми и выслушал всё, что будет сказано в обвинение или защиту и, соответственно этому, вынес приговор. Мы подчинимся твоему решению и поступим так, как ты сочтёшь наилучшим, хотя нет никаких сомнений в том, что эти люди виновны во всём, что о них говорят.

— Вы оказываете мне честь, господин, — сказал кади.

— Акмат, спустись вниз и принеси письмо, брошенное тебе в лицо, а также пол-листа пергамента, подобранного в каюте пленников после боя.

Акмат отправился выполнять поручение и вскоре вернулся с нужными бумагами в руках.

— Теперь мы выйдем на палубу, — сказал капитан. Негромким голосом он отдал какой-то приказ нескольким матросам, которых предварительно вызвал, и они побежали вперёд.

Когда группа вышла на палубу, они увидели, что матросы расставили там несколько скамеек и табуретов позади них.

Кади уселся на одном из них. Остальные заняли капитан и его друзья. Одна скамья всё ещё оставалась свободной, за ней стояли три табурета.

Матросы подошли к пленным, развязали их и подвели к этой скамье, где они покорно уселись. Все трое выглядели измождёнными и измученными.

— Принесите им еду и вино, — сказал Бейбар одному из матросов. Мужчина повиновался. Шпионы с удовольствием ели и пили, а остальные молча наблюдали. Сцена была весьма впечатляющей. Солнце находилось на высоте, соответствующей первому часу дня.

Море снова и снова било по кораблю своими волнами, пока он плыл дальше. Земля почти скрылась из виду. Далеко на горизонте они увидели чёрные точки, которые вскоре превратились в корабли, направлявшиеся домой.

Едва заключённые закончили трапезу, как не более чем в миле от них прошло одно из судов. Все его паруса были подняты, и оно шло вполне прилично, хотя ветер был встречный. Вряд ли это был торговец, поскольку на борту было много пушек, но над ним развевался торговый флаг Турции. Мустафа насчитал по восемь орудий с каждого борта, два на носу и два на корме, всего двенадцать.

Он также мог видеть, как за ними наблюдала его команда. Затем он посмотрел на шпионов, которые отложили еду и очень внимательно наблюдали за странным кораблём. Мышцы их лиц были напряжены, и они, казалось, чего-то ждали.

Внезапно над жерлами носовых орудий поднялось облако дыма, и послышались два выстрела. Вдалеке наблюдатели увидели два всплеска на белой верхушке волны, куда попали ядра.

Едва прозвучали эти два выстрела, как из одного из орудий на корме повалил дым, вслед за чем последовал звук выстрела. После этого к верхушке мачты подтянули чёрное полотнище, где она на мгновение задержалось, а затем снова опустилось. Потом поднялся огромный белый вымпел с начертанными на нём огромными чёрными буквами, которые можно было различить с корабля Бейбара:

Затем этот флаг спустился, и корабль продолжил свой путь.

— Что это может значить? — сказал капитан. — Кому они подавали сигналы, ведь это наверняка именно они? Я не понял ни одного из них.

Акмат уловил всю значимость дела и сообразил, что эти сигналы могут быть связаны со шпионами.

Рядом с ним стояло ведро дёгтя. Он отломил щепку от края скамьи и, достав из кармана кусок пергамента, обмакнул щепку в смолу и сделал такую запись:

Два выстрела с носа. Один с кормы. Поднят чёрный флаг. Поднят белый вымпел с чёрными знаками:

Восемь орудий на каждом борту корабля. Два на корме и два на носу. Всего двенадцать орудий. Торговый флаг.

Он сунул пергамент в карман и обернулся, чтобы посмотреть, что происходит. Суд вот-вот должен был начаться. Кади прочищал горло, собираясь говорить. Капитана держал наготове письменные принадлежности и чернила, чтобы записывать сказанное и происходящее.

— Задержанные, встаньте, — сказал кади. Пленники незамедлительно повиновались.

— Обвинители могут встать и рассказать мне, в чём они обвиняют задержанных.

Акмат, Эмир, Мустафа, Кассим и Харун встали.

— Запишите, что они будут говорить, — сказал кади капитану. Тот застрочил так быстро, как только мог. Акмат и остальные откашлялись и сказали:

— Мы, Мустафа Даг, Акмат Бек, Эмир Бек, Касим Бек и Харун Бек, настоящим обвиняем Морабек Бека, Керрим Бека и Мисабек Бека в шантаже и принадлежности к тайной секте, известной всему миру как Почитатели Пламени.

— Задержанные, — сказал кади, — вы слышали обвинение. Обвинители, предъявите доказательства того, что эти люди —вымогатели.

Акмат прочитал кусок пергамента, брошенный ему в лицо, и рассказал об обстоятельствах этого происшествия.

— Вы были неправы, начав стрельбу, — сказал кади. — Какими аргументами вы оправдываете свой поступок?

— В тот момент я подумал, что пергамент может оказаться какой-то адской машиной, поэтому я выстрелил в человека, который, как я предполагал, бросил его.

— Вы, кто бросил этот рулон пергамента, садитесь, — сказал кади задержанным. Морабек остался стоять.

— Покажи нам, где в тебя попали.

Морабек поднял левую руку и показал красную, запёкшуюся от крови рубашку под мышкой.

— Рана была лёгкой, — сказал он, — но на мгновение она заставила меня потерять равновесие и пошатнуться.

— Почему вы попытались оказать сопротивление капитану и его друзьям, когда они вошли в вашу комнату?

— Потому что мы думали, что они собираются нас убить.

— Какая у тебя была причина так думать?

— Тот факт, что капитан и эти люди каким-то необъяснимым образом питают к нам ненависть. Зачем Акмат Беку стрелять в меня, если он не ненавидел меня и не хотел причинить мне вред?

— Вы только что услышали названную им причину.

— Откуда мне знать, что он не лжёт?

— Действительно, это так. Но какие есть доказательства того, что он говорит неправду?

— Никаких, насколько я вижу.

— Тогда оставим это и продолжим. Акмат Бек, ты можешь прочитать другой пергамент, который у тебя в руке.

— Это не что иное, как первый акт пьесы, которую я пишу, — сказал Морабек. — Я занимался этим, когда он и его друзья ворвались в нашу комнату.

— Неважно. Акмат, продолжай.

Морабек едва мог скрыть своё беспокойство, когда Акмат развернул пергамент. Он явно боялся того, что за этим последует. Акмат прочёл вслух следующее:

Тебе, Абдулла Хусейн, Великий командующий тайной прославленной секты Почитателей Пламени, шлю свой смиренный привет.

Я написал письмо рабам, за которыми вы повелели мне следить, а сам отнёс его к их двери и бросил внутрь. Колдун Акмат Бек выстрелил в меня, когда я бежал по коридору, но не причинил мне серьёзных повреждений. Я не буду раздражать вас, мой господин, рассказывая вам об этой пустяковой ране, которая не имеет значения.

Капитан Бейбар Ятаган очень дружелюбен с этими людьми и, кажется, обращается с ними как с равными. Я бы посоветовал вам избавиться от него как можно скорее.

Сегодня утром Эмир Бек, его брат, поссорился с Керримом, и они подрались, причём Эмир одержал верх с помощью бесчестной хитрости. Он очень дерзок, и я советую подвергнуть его пыткам больше, чем других, прежде чем его бросят в горящее озеро.

Ваш слуга,

Морабек Бек.

Внизу листа, видимо, в большой спешке были написаны следующие слова:

Я слышу шаги за дверью и думаю, что рабы и капитан Бейбар собираются взять нас в плен. Боги огня…

Далее чернила перечеркивали оставшийся лист так, как будто в этот момент дверь распахнулась и в неё ворвались враги.

— Это говорит о том, что вы Почитатели Пламени, — серьёзно сказал кади. — Нет никаких сомнений, что вы виновны. Наказание за вымогательство — пять лет тюремного заключения, а что полагается за принадлежность к Почитателям Пламени, вы и сами знаете. Как только мы достигнем земли, вы будете сожжены заживо. Капитан Ятаган, я думаю, что вам лучше направить свой корабль в Персию, где это наказание будет применено к пленным. Принесите мне перо, пергамент и чернила, и я напишу приказ, который вы сможете отдать властям в ближайшем городе.

Приказ был составлен следующим образом:

Эти трое задержанных, Морабек Бек, Керрим Бек и Мисабик Бек, были признаны виновными за принадлежность к Почитателям Пламени и шантаж. Я приказываю вам исполнить для них наказание за первое из упомянутых преступлений, поскольку это намного важнее другого.

Ваш слуга,

…

Кади

Этот приказ был вручён капитану, после чего кади удалился вниз к своим обязанностям, а троих пленников заковали в кандалы.

Акмат положил два куска пергамента в карман и подошёл к ним.

— Что вы можете сказать в своё оправдание? — спросил он их.

— Я скажу, — произнёс Морабек, — что человек, которого вы называете кади, никогда не был таковым и что вы наняли его для того, чтобы признать нас виновными. Любой кади, который когда-либо занимал эту должность, никогда бы не осудил нас по тем глупым уликам, которые ты представил. Но берегись, негодяй, мы ещё не мертвы.

— Но скоро будете, — сказал Акмат.

— Не будьте так уверены в этом, — сказал Морабек. — Прежде чем готовить зайца, ты должен его поймать.

— Так мы тебя поймали.

— Да, но ты нас ещё не приготовил, не так ли?

— Да, тут я признаю истинность твоего аргумента.

— Ну тогда оставь нас в покое на некоторое время.

Акмат прошёл по палубе и опёрся на фальшборт, наблюдая за волнами.

Когда он это сделал, что-то привлекло его внимание. То было пятно черновато-серого цвета, едва различимое сквозь воду, но он не мог определить его природы. Затем внезапно оно исчезло, и он больше его не видел.

Он с любопытством смотрел на то место, где увидел эту картину, гадая, что всё это значит.

Затем, когда корабль прошёл мимо этой точки, он проводил её взглядом и увидел округлое сужающееся к одному концу пятно того же цвета, выпирающее из воды на два фута. Оно было толщиной в полтора фута у основания и резко сужалось до округлой оконечности на вершине. Потом эта штуковина исчезла, и хотя Акмат обшарил море глазами, он больше её не увидел.

Должно быть, он простоял там несколько часов, погружённый в задумчивость. Его мысли вернулись к тем дням в Багдаде, когда он воссоединился со своим отцом и братьями и когда они с Мустафой пережили столько странных приключений, связанных с алмазом.

Он также задавался вопросом, доживет ли он до разгадки этой тайны, и размышлял о том, что может случиться с ним, если Почитатели Пламени наложат на него руку.

Теперь он был уверен, что Абдулла Хусейн был одним из командующих этой секты, и задавался вопросом, не связано ли это как-то с алмазами.

Эти мысли, однако, были грубо прерваны капитаном, который вышел на палубу и позвал его обедать.

Он спустился вниз и рассказал своим братьям и всем остальным о том, что увидел в воде. У каждого была свои мысли на этот счёт, но когда поужинали, все забыли об этом происшествии.

К вечеру они увидели впереди землю и поняли, что приближаются к Персии. Уже был виден город и целый флот кораблей в примыкающей к нему гавани. Там были корабли всех национальностей — торговые суда Турции, Индии и Персии, Китая, Франции и нескольких стран Европы.

Небо было безоблачным, и ветер почти не дул. Корабль шёл очень медленно, и капитан сказал, что они достигнут земли не раньше чем через час.

Мустафа был на палубе, когда внезапно услышал низкий грохот и увидел, как над головой начали собираться облака. Затем из зенита внезапно ударила молния и поднялся страшный ветер, который погнал корабль в море.

Он поспешил удалиться вниз, но Харун, несмотря на качку, вышел на палубу, чтобы посмотреть, в чём дело. Ни он, ни Мустафа, ни кто-либо другой никогда прежде не бывали в море во время шторма.

Вокруг было темно, за исключением тех случаев, когда вспышки молний освещали море, показывая огромные водные холмы и долины, которые падали, взлетали, ломались и образовывались снова. Иногда две волны ударялись друг о друга и разбивались на тысячи частей. Соляные брызги летели ему в лицо, почти ослепив, а когда на корабль накатила большая волна, ему пришлось ухватиться за фальшборт, чтобы не быть смытым в море.

В конце концов он пришёл к выводу, что ему лучше спуститься вниз, но обнаружил, что все люки заперты, и его крики утонули в рёве бури.

В течение многих часов он оставался в этом положении, терзаемый штормом, но не смытый за борт.

Наконец шторм настолько утих, что волны больше не заливали корабль. Затем один из люков осторожно приоткрылся, и оттуда выглянул матрос.

Харун, шатаясь, пересёк палубу и чуть не упал в объятия этого человека. Матрос отнёс его в капитанскую каюту, где все его братья собрались вместе с капитаном.

Когда мужчина положил его на пол, он потерял сознание, и капитан потянулся за восстанавливающим средством. Через несколько мгновений он сел и рассказал им, что с ним случилось.

— Мы думали, тебя смыло за борт, — сказал Эмир со слезами на глазах. — Если б мы открыли люк, корабль мог оказаться залит водой и все бы утонули. Кроме того, капитан подумал, что можно ты мог бы спастись от ярости шторма, ухватившись за фальшборт.

— Который сейчас час? — слабо спросил Харун.

— Думаю, около полуночи, — сказал капитан.

— Где мы находимся?

— Где-то в Персидском заливе, — ответил Бейбар.

— Где мы будем утром, если шторм продолжится в том же духе?

— Где-нибудь в Индийском океане, если ветер не переменится и не отнесёт нас обратно в Персию, или к Тигру, или к побережью Аравии.

Харун уснул через несколько минут, и его уложили в постель капитана вместе с Ахмедом, которого не разбудил даже сильный шторм.

Всю ночь шторм продолжался, но наконец утих, и Харун смог выйти на палубу. Около четырёх утра пошёл дождь и продолжался до восьми часов.

Тогда капитан вышел на палубу, чтобы посмотреть, как обстоят дела. Все подвижные предметы были выброшены за борт, и кое-где скопились небольшие лужи. Половина одной из мачт отсутствовала, весь такелаж в той или иной степени был повреждён. Некоторые его детали были унесены целиком, множество канатов свисало с бортов корабля. Все паруса были разорваны, а часть фальшборта смыло водой.

Выяснив, какой ущерб был нанесён, Бейбар спустился вниз и позавтракал со своими друзьями.

Когда он вышел на палубу, шторм полностью утих, и он послал за матросами, приказав им исправить всё, что повредил шторм.

Вскоре на палубу принесли новые канаты, матросы сняли порванный такелаж и положили на его место новый. Другие принесли паруса, сняли лохмотья с мачт и поставили новые.

Теперь корабль выглядел так, как будто недавний шторм вовсе не причинил ему вреда. Мустафа и его двоюродные братья с интересом наблюдали за всем происходящим. Они никогда раньше не видели подобных вещей и, естественно, испытывали немалое любопытство.

— Похоже, вам это очень интересно, — сказал Бейбар, понаблюдав за ними некоторое время.

— Разумеется, так и есть, — сказал Акмат. — Полагаю, что вы не проявляете к этому какого-то особого интереса, разве что следите за тем, чтобы матросы хорошо выполняли свою работу.

— Нет. Я привык к таким вещам.

— Согласен с вами. Полагаю, что если бы я плавал по морям столько же, сколько вы, я бы испытывал те же чувства.

— Наверняка. Знакомость порождает пренебрежение и равнодушие.

— Не могли бы вы рассказать нам вкратце о своей жизни? — сказал Мустафа.

— Разумеется, — ответил Бейбар. — Я расскажу вам самые важные моменты из моей жизни насколько можно короче. Мне тридцать лет, и я родился в тысяча шестьсот двадцатом году, шестого марта. Мой отец был богатым багдадским купцом по имени Абон Ятаган. Моя мать была индуской, и я родился в Индостане, хотя впоследствии поехал с отцом в Багдад. Она умерла, когда мне было семь лет. Когда мне исполнилось двадцать, мой отец хотел, чтобы я стал торговцем, но я сбежал на корабль, принадлежащий Абдулле Хусейну. Мой отец умер через год после этого от болезни сердца, оставив мне всё своё имущество. В двадцать пять я стал капитаном на корабле Абдуллы и сохранял свою должность пять лет.

Глава XII

Ближе к ночи шторм, который в течение дня несколько поутих, теперь прекратился полностью, и ветер стих, оставив корабль дрейфовать по воле волн. Никаких признаков земли не было видно.

Облака полностью рассеялись, солнце садилось. Половина его огненной сферы погрузилась в воды, когда Акмат, случайно находившийся в это время на палубе, увидел на западном горизонте чёткие очертания того самого корабля, который прошёл мимо них, направляясь домой, всего в нескольких милях от устья Тигра.

В этот момент подул ветер с юга. «Змей» развернулся и поплыл на север, пройдя более четверти мили.

Странный корабль повернул на ветру и последовал за ним. На нём не было видно никакого флага. Всё, что могло бы указывать на её национальную принадлежность, находилось вне поля зрения.

«Почему они преследуют нас?» — подумал Акмат. Поразмыслив несколько мгновений, он оставил этот вопрос покое и спустился вниз как раз в тот момент, когда Мустафа и капитан вышли на палубу.

Солнце почти село. Первое, что бросилось им в глаза, был корабль, который, казалось, следовал за ними.

— Это странный корабль, мимо которого мы прошли в Персидском заливе, — сказал капитан. — Как получилось, что он оказался здесь во время бури? По всем правилам мореплавания, к тому времени, когда на нас обрушился шторм, они должны были находиться в безопасных водах на реке Тигр или в какой-нибудь гавани Аравии. Как ты это объяснишь, Мустафа?

— Либо это совпадение, либо они следят за нами с какой-то целью.

— С чего бы торговому судну преследовать другого торговца в этих морях? Какая может быть цель в движении таким курсом?

— У нас на борту задержанные, — рискнул предположить Мустафа.

— Да, но откуда они могли об этом узнать? Мы задержали этих людей только вчера.

— И всё же я не могу не думать, что это как-то связано с ними.

— Я очень надеюсь, что это не так, — сказал капитан.

— Я тоже хочу на это надеяться, каким бы ни был исход, — ответил Мустафа.

В этот момент они увидели голубя, севшего на фальшборт недалеко от них. Оно было голубовато-белого цвета, а к одной из его лапок был прикреплён маленький белый свёрток.

— Давайте понаблюдаем за ним, — сказал капитан. Птица, казалось, совсем не боялась их и подлетела совсем близко. Наконец она опустилась на плечо Мустафы и клюнула его в щёку.

Разгневавшись на это и желая узнать, что это за белый рулон, он поднял руку и схватил птицу. Она не противилась.

Затем он вытащил кинжал, отрезал пакет от голубиной лапки и развернул его. Это был кусок тонкого пергамента, исписанный только с одной стороны.

Мустафа ничего не мог понять из путаницы слов, которая оказалась у него перед глазами. Они были турецкими, но он не мог разобрать смысла предложений. Сообщение, если только оно было таковым, гласило следующее:

Мы если атакуем не корабль сможем на спасти пятый вас, день прыгайте после за этого. борт, Ответьте вас на подберут. это Если послание не при сможем помощи напасть голубя. дадим … знать.

— Что может означать такая мешанина? — спросил капитан, глядя на сообщение. — Ты можешь это понять?

— Сейчас нет, — ответил Мустафа, — но, возможно, смогу через некоторое время.

— Прочтите задом наперёд, — предложил Бейбар. Мустафа попробовал, но комбинация «Знать дадим голубя напасть» звучала не более многообещающе, чем оригинал.

В конце концов Мустафа в отчаянии оставил это занятие и передал послание своему спутнику. Бейбар понимал не больше, чем он, поэтому вернул его турку. Тот аккуратно сложил его, сунул в карман, на чём и покончили с этим делом.

Капитан уже собирался возобновить разговор на эту тему, как вдруг его внимание привлекло странное волнение в воде недалеко от корабля.

В море плавал какой-то продолговатый предмет серого цвета и очень блестящий. Современный человек назвал бы его сигарообразным. Он имел около 15 футов в длину и 6 футов в центре, сужаясь к острому концу.

Половина этого объекта находилась над водой, а остальная часть была погружена в воду. Вокруг летало с дюжину морских птиц, кричавших от ярости и ужаса. Причина этого вскоре стала очевидна.

У ватерлинии появилась уродливая голова, и какое-то странное существо медленно поднялось из моря. Это был крупный краб, передняя часть тела которого чем-то напоминала лобстера. В своих клешнях он держал молодую чайку, которая тщетно пыталась вырваться. Вот почему кричали морские птицы.

Мустафа с изумлением смотрел на это. Он сразу понял, что должно было произойти.

Краб, или кто бы он ни был, бежал по продолговатому объекту, когда мимо пролетела стая птиц, и одна из них спикировала на краба, сбив его в море. Краб схватил птицу за ногу, когда та упала в воду, и не смогла вырваться. На крики птицы вернулись её товарищи по стае, и теперь они пытались убить краба.

Преисполненный жалости к бедному существу, Мустафа попросил пистолет, и один из матросов принёс его ему.

Он прицелился в краба и выстрелил. Дым и последовавшая за этим птичья суматоха, поразили его. Вся стая дружно улетела с дикими криками и вскоре скрылась из виду.

В краба попала пуля, и он мгновенно выпустил свою добычу. Птица сделала слабую попытку подняться в воздух и сумела пролететь довольно большое расстояние, а затем упала в полном изнеможении прямо к ногам Мустафы. Краб исчез.

Мустафа поднял чайку и взглянул на странный объект в море. К его удивлению, он оказался далеко за кормой и почти скрылся из виду. Внезапно он выпрыгнул в воздух, демонстрируя всю свою длину, а затем носом вперед погрузился в море и исчез из вида.

— Что это могло быть? — спросил Мустафа, обращаясь к капитану, наблюдавшему за этим.

— Я не могу вам этого сказать, — ответил Бейбар. — Это выше моего понимания.

Он взглянул в том направлении, где несколько мгновений назад находилось торговое судно. Оно всё ещё следовало за ними, но находилось на расстоянии не менее трёх миль.

«Что бы это могло означать?» — подумал Мустафа.

— Что ты собираешься делать с этой чайкой? — спросил капитан, переводя разговор в другое русло.

— Первое, что я собираюсь сделать, это перевязать ей ногу.

Находившийся неподалёку матрос предложил ему полоску ткани. Он отлично справился с перевязкой раны, и хотя птица была очень напугана, она, казалось, понимала, что он не причинит ей никакого вреда.

— Ого, что это? — произнёс Мустафа, осматривавший её крылья. Прямо под левым крылом он нашёл кусочек пергамента, привязанный к одному из перьев.

Он снял его и отпустил птицу на свободу. Та взлетела и вскоре скрылась из виду. Тогда он развернул пергамент. На нём было несколько странных символов. Мустафа не мог их понять. Он передал его Бейбару, но тот тоже ничего не понял.

— Как ты думаешь, что это значит? — спросил Мустафа.

— Я не могу тебе сказать, — был ответ Бейбара. — Мне кажется, что это китайская письменность, хотя я не думаю, что это именно она.

Мустафа взял его и просмотрел ещё раз. Там было написано следующее:

— Прочитайте задом наперёд, — предложил Мустафа через некоторое время. — Начнём с правого конца первой строки и посмотрим, что получится.

Он попробовал.

— Ах! Так и есть, — сказал он.

— Ты прав, — произнёс капитан, заглядывая через плечо. Мустафа дочитал его до конца, а затем прочёл так, как если бы оно было написано в обычной манере. Послание гласило:

Тебе, верховный жрец Почитателей Пламени, шлю привет в этот день 2 июля 1650 года.

С момента нашей последней встречи в Багдаде за день до вашего отплытия ничего примечательного не произошло. Я отправил алмазы в место назначения, куда, как я надеюсь, ты скоро прибудешь с пленниками.

Верный слуга твой,

……

Член Почитателей Пламени.

— Молодец, Мустафа, молодец! — восторженно воскликнул капитан, когда его спутник закончил чтение. — Я сам бы никогда так не смог.

— Мне кажется, я неплохо справился, — сказал Мустафа, — но что нам может дать это послание?

— Я не знаю, — сказал Бейбар.

— А я вижу вот что, — произнёс Мустафа. — Чайка, которая принесла это сообщение, была обучена лететь к определённому кораблю — кораблю, на который должен был сесть Абдулла Хусейн. Мы уже знаем, что он жрец Почитателей Пламени, так что это послание наверняка предназначено для него. По всей вероятности, Абдулла находится на борту корабля, который преследует нас. В поисках этого корабля чайка столкнулась с множеством себе подобных и путешествовала с ними, пока не попала в лапы краба, от которого мы её спасли. Вот и всё. Вы заметили, в какую сторону полетела птица, когда я её выпустил?

— Она полетела к странному кораблю, — сказал Бейбар. — Это я заметил.

— Ах! Тогда я прав. Всё указывает именно на это. Из сообщения я также понял, что алмазы были отправлены в какое-то место, предположительно в храм Почитателей Пламени, где ожидают Абдуллу с пленными. Вероятно, упомянутые пленники — это я и мои друзья. Это значит, что наш корабль подвергнется нападению того, на борту которого находится Абдулла.

— Я не могу сомневаться в твоей правоте, — простонал капитан.

— Почему бы тогда не развернуть корабль и не направиться к ним? Если они друзья, то не изменят своего курса, а если враги, то поплывут в другую сторону.

— Совершенно верно, — сказал Бейбар и прокричал приказ матросам и рулевому.

Корабль быстро развернулся и поплыл к странному судну. Ветер был слабый, солнце уже зашло. Его свет, всё ещё видимый над горизонтом, освещал сцену.

Едва «Змей» выполнил поворот, как на нём заметили, что другой корабль сделал то же самое.

— Поднять все паруса! — крикнул Бейбар матросам. — Мы выясним, почему странный корабль пытается уклониться от нас.

«Змей» шёл всё быстрее и быстрее, пока брызги, которые разлетались из-под его форштевня, не начали лететь на палубу.

Странный корабль делал всё возможное, чтобы скрыться, но его преследователь уверенно приближался к нему в течение некоторого времени. Затем ветер совсем утих и «Змей» лениво поплыл по инерции. Море было спокойным, нигде не было видно ни малейшего признака суши.

Стая морских птиц пролетела над головой в свете сгущающихся сумерек, и их скорбные крики заметно усиливали впечатляющее зрелище, делая его ещё более тоскливым и призрачным.

Спустя пять минут темнота начала сгущаться, и вахтенные заняли свои места на палубе. Капитан спустился вниз, чтобы поужинать, но Мустафа всё ещё оставался возле фальшборта, наблюдая, как на небе одна за другой появляются звёзды. Затем над водой он увидел странный серебристый свет, а потом что-то золотисто-красное, похожее на огонь у восточного горизонта. Он становился всё больше и больше, пока массивный золотой шар сферической формы не поднялся над океаном, и Мустафа понял, что взошла полная луна.

Бледный свет падал на его тёмное лицо, когда он стоял там, и наблюдателю на расстоянии он мог бы показаться образом Будды, настолько молчаливым и неподвижным была его фигура.

Затем, почувствовав голод, он покинул своё место и медленно подошёл к люку, находившемуся всего в нескольких шагах от него.

Он спустился по маленькой лесенке и очутился у открытой двери капитанской каюты.

Его освещал свет лампы, и он слышал голоса своих друзей, весело беседовавших на разные темы.

— Что с тобой, Мустафа? — спросил его дядя. — Кажется, ты не голоден этим вечером. Полагаю, ты наблюдал за восходом полной луны?

— Да, — ответил Мустафа. — Для этого я остался на палубе и был так поглощён своими мыслями, что почти не думал о еде. Однако я достаточно проголодался, чтобы отдать должное сытной трапезе.

— Мы только что закончили ужин, — сказал капитан, — но я прикажу коку прислать ещё еды. Ты не откажешься выпить стаканчик-другой хорошего вина, не так ли?

— Разумеется, — сказал Мустафа. — Я не заядлый пьяница, но иногда не прочь немного выпить.

— Какое вино тебе нравится больше всего? Я большой любитель вин, у меня недурной выбор всех сортов, как европейских, так и восточных. Какой сорт ты предпочитаешь?

— Любое белое вино, при условии, что оно не слишком кислое.

— Я могу предложить сладкого вина, если хочешь.

— Нет, не слишком сладкое и не слишком кислое. Больше всего мне нравится белое, на вкус что-то среднее меж тем и тем.

— Очень хорошо. Я предпочитаю красное вино. Какое твоё любимое, Ахмед?

Ахмеда сильно тряхнуло во время бури, и это не пошло на пользу его ране. Однако он мог усесться в своей постели, разговаривать и есть вместе с остальными. Врач сказал, что он сможет встать на ноги менее чем через две недели. Поскольку пули не задели ни одного жизненно важного органа, рана оказалась не настолько серьёзной, как предполагалось вначале.

— Белое вино, очень кислое, — сказал Ахмед в ответ на вопрос Бейбара.

— А тебе что нравится? — спросил капитан у Кассима.

— Красное вино, сладкое, — сказал тот.

— Ты? — обратился он к Харуну.

— Белое вино, очень кислое.

— А тебе? — поинтересовался у Эмира.

— То же самое.

— Что тебе? — спросил он Акмата.

— Я не хочу никакого вина. Я буду пить воду.

— Значит, ты трезвенник? Никогда бы об этом не подумал.

— Не совсем. Иногда я всё-таки пью. Когда мне было двадцать лет, я дал обет никогда не прикасаться к спиртным напиткам более двух раз в году, и сдержал его. В этом году я пил дважды, и больше не смогу пить до первого января 1651 года.

— Какое странное решение. Впрочем, я не удивлён этому, учитывая твой весьма необычный характер. Расскажи, пожалуйста, какие ещё клятвы ты давал?

— С удовольствием. Я поклялся никогда не жениться, если только моя избранница не окажется принцессой.

— Ха-ха-ха! А ещё?

— Да, было несколько. Я прошу вас не смеяться, если расскажу о них.

— Разумеется, не буду, — ответил капитан. — Я хозяин своего смеха. Если бы это было не так, что бы за хозяин из меня получился?

— Я заметил, что у вас на языке крутится множество высказываний. Прежде чем я расскажу о своих обетах, пожалуйста, назови нам свой девиз.

— У меня их много, и я не знаю, какой из них лучше. Прежде чем мы продолжим наш разговор, я прикажу принести вино, которое выбрал для себя и своих друзей. — Тут Бейбар постучал в колокольчик по столу, и в дверях появился африканец.

— Спустись в мой винный погреб и принеси пинту белого вина, не очень кислого и не сладкого, пинту кислого красного, пинту очень кислого белого, пинту сладкого красного, две пинтовые бутылки очень кислого белого вина и кварту минеральной воды с Гималаев. На всех на них есть подписи, так что проблем быть не должно. Сможешь всё это запомнить?

— У вас хорошая память, — заметил Мустафа капитану, пока они ожидали вино.

— Да, у моего отца была такая же, я унаследовал её от него. Что ты хочешь на ужин, Мустафа? — продолжил он.

— Я точно не знаю, чего хочу. Мне нравятся фрукты и мясо.

— Какие фрукты и какое мясо?

— Что угодно, кроме инжира и солонины. Я их не люблю.

— А вот и слуга с вином.

В этот момент вошёл слуга с заказанными напитками на подносе. Он поставил его на стол и стал ждать дальнейших распоряжений.

— Пойди к коку и скажи ему, что я хочу, чтобы он прислал горячего овощного супа и половину отварной бараньей ноги.

Слуга ушёл с новым поручением, и компания обратила своё внимание на вино, которое капитан разлил по маленьким бокалам. Он также передал Мустафе поднос с фруктами, который выбрал то, что хотел, и съел их, запивая вином.

Вскоре слуга вернулся с супом и мясом и поставил их на стол.

Мустафа набрал еды себе на тарелку и, поскольку был очень голоден, отдал должное этому простому блюду.

Когда двадцать минут спустя он закончил с едой, в тарелке осталось совсем немного, и слуга почти не нашёл ничего, что можно было убрать за ним, когда пришёл, чтобы отнести посуду на галерею кока.

Когда со стола было убрано, они посидели ещё несколько минут, допивая вино. Когда с ним было покончено, пришёл слуга и забрал пустые бутылки и поднос.

— Теперь пришло время рассказать нам, какие ещё обеты ты давал, — сказал Бейбар, обращаясь к Акмату.

— Конечно, — ответил тот. — Я поклялся не есть рыбу более десяти раз в год и не разговаривать с буддистским священником, пока не встречусь с ним три раза. Вроде бы, это всё. А теперь, пожалуйста, сообщите нам ваш девиз или девизы. Какой из них вы считаете наилучшим?

— Нет ничего невозможного — этот мне нравится больше всего, хотя я не знаю, действительно ли он самый лучший.

— Ну, а ещё какой? Вы сказали, что их несколько.

— Не сражайся, пока не научишься — ещё один.

— Очень хорошо. Скажите нам ещё один, и я больше не буду спрашивать.

— Конечно, но ты должен сдержать своё обещание. Вот он: — Не умирай, пока не зайдёт солнце.

— Никогда раньше этого не слышал. Я знаю, что змеи не умирают до захода солнца.

— Тогда это может быть применимо как к кораблю под названием «Змей», так и к любой другой разновидности рептилий.

— Объясните, пожалуйста, что это должно означать?

— Неужели ты не понимаешь? Это значит, что человек не должен терять надежду, пока не исчезнут все шансы на успех.

— Очень хорошо. Этот мне нравится больше всего.

— Возможно, он и есть лучший, но первый, который я назвал, мне нравится больше.

В течение двух часов они разговаривали. Мустафа и капитан рассказали о том, что они видели, и показали оба странных послания, которые попали к ним в руки столь необычным образом.

— Не могу себе представить, — сказал капитан, — как этот шторм пронёс нас через Ормузский пролив, не приблизив корабль к суше. Я не знаю точно, где мы находимся, но думаю, что недалеко от аравийского побережья. Компас говорит мне, что мы направляемся на восток, но, поскольку я не видел суши, все мои карты могут оказаться малополезными. Говорят, что в разных морях и океанах вода имеет разный цвет. Воды, в которых мы сейчас находимся, такие же зелёные, как и любая другая солёная вода, которую мне доводилось видеть, поэтому я думаю, что мы находимся в Индийском океане. Если мы увидим землю, я сверюсь со своими таблицами и картами и узнаю наше точное положение.

— Не пора ли нам уходить? — вмешался в разговор Мустафа.

— Да, — ответил капитан, и через пять минут все уже были в постелях. Акмат спал в каюте капитана, Мустафа — в помещении трёх шпионов, а остальные на коврах и кушетках.

Глава XIII

Так или иначе, Мустафа не смог заснуть, поэтому около полуночи он встал, оделся и вышел на палубу. Надеясь, что свежий морской воздух будет способствовать его сну, когда он вернётся на своё ложе, Мустафа прогуливался по палубе и наблюдал за вахтенными.

Луна стояла высоко над головой, её бледно-золотистый свет освещал корабль и море, заметно искажаясь на волнах.

Мустафа взглянул на запад и увидел вдалеке таинственный корабль, который неуклонно следовал за ними вчера и поплыл от них, когда они повернули.

Поднялся лёгкий ветерок, и оба корабля быстро понеслись вперёд. Не было видно ни облачка, вся картина выглядела исключительно безмятежной. Ничего, кроме воды, звёзд и луны над головой, сияющей в безмолвном величии.

Мустафа почувствовал себя странно в такой обстановке и удивился этому. Может быть, дело было в одиночестве, а может быть, в чём-то ещё, неизвестно в чем именно, но он был настолько очарован, что остался на палубе гораздо дольше, чем первоначально намеревался.

Во всяком случае, луна была на час дальше от того положения, в котором он нашёл её, когда вышел на палубу, когда спустился по лестнице и очутился в маленьком коридоре, в который вела дверь шпионской комнаты.

Внутри всё было темно, и первым делом он зажёг небольшую свечу, которую вставил в горлышко перевёрнутой лампы. Эта лампа лежала на полу в том же положении, в котором она находилась после сражения. Никто не потрудился поднять её или убрать.

Затем Мустафа разделся и лёг. Однако он не мог заснуть, и беспокойные мысли не давали ему покоя до рассвета, когда он наконец встал и пошёл в каюту капитана. Солнце ещё не взошло.

Его двоюродные братья и капитан уже поднялись, оделись и говорили о разных вещах.

В кокской галерее, видимо, шли приготовления к завтраку, и после обмена приветствиями с товарищами Мустафа без промедления отправился в эту часть корабля, чтобы поговорить наедине со своим другом, коком Альзимом.

Он обнаружил, что тот готовит мясо, а ещё один человек помогает ему. Этот человек обладал весьма своеобразной внешностью, будучи очень невысоким и несколько полноватым. Лицо его было суровым, казалось, что оно никогда не знало улыбки. Оно было огненно-бронзового оттенка. Волосы мужчины были насыщенно-рыжими, а глаза меняли цвет, выглядя то тёмно-зелёными, то сверкающе-чёрными, в зависимости от освещения. Рыжие волосы очень редко встречаются у жителей Востока, поэтому Мустафа был несколько озадачен. Форма и общий контур лица были восточными и в то же время какими-то иными. Казалось, они менялись вместе с изменением цвета глаз.

— Доброе утро, господин, — сказал кок.

— И вам того же, — сказал Мустафа. — Как ваше здоровье, мой друг?

— Всё отлично. А ваше?

— Точно так же.

— Хорошо. Я хотел бы познакомить вас с моим другом и помощником Пир Ханом, если это не будет не слишком самонадеянным с моей стороны.

— Конечно, нет. Я был бы рад познакомиться с вашим другом, даже если он не принадлежал бы к моему сословию. Я счёл бы несправедливым отказать в разговоре человеку, кем бы он ни был, если только он не мой злейший враг.

— Этот человек, Пир — Мустафа Даг, которому, как ты помнишь, я обязан жизнью. Я рассказывал тебе эту историю вчера вечером, — сказал Альзим.

— Ах! Я помню, — сказал человечек. — Для меня большая честь, господин, что вы соизволили поговорить с таким ничтожным червём в дорожной пыли, как я.

— Не наговаривайте на себя, мой добрый друг. Полагаю, вы турок? — продолжил Мустафа. — Простите за дерзость вопроса, но к какой национальности вы принадлежите?

Человечек гордо выпрямился.

— Я грек, — сказал он.

— Тогда как же вы получили индусское имя Пир Хан?

— Я сам взял это вымышленное имя, господин. На самом деле меня зовут Алексис Понтов. Я человек с большим достатком и положением среди своего народа, но несколько лет назад я покинул свой дом и отправился посмотреть мир. После годичного путешествия я обнаружил, что у меня нет средств и, не желая посылать домой за новыми, я несколько дней назад в Багдаде устроился помощником кока на борту этого корабля. Таково краткое описание моих приключений, господин.

— Что ж, вам определённо не повезло, — заметил Мустафа.

— Вы можете назвать это нелёгкой жизнью, господин, но для меня она восхитительна. Я получаю огромное удовольствие от таких приключений.

— Может быть и так, но у меня бывали и более странные приключения, чем эти. — И здесь Мустафа рассказал историю всех своих приключений, с того момента, как оборванец продал ему чёрный бриллиант за кусок золота, и до текущего дня.

Альзим и Алексис Понтов слушали его с большим вниманием. Такой истории они ещё никогда не слышали в жизни.

— Удивительно! — воскликнул Алексис, когда он закончил. — Не понимаю, как ты мог пережить такие опасности.

— Что ж, теперь мне пора вернуться к друзьям, — сказал Мустафа и, попрощавшись, вышел из комнаты в коридор и закрыл за собой дверь.

В этот момент мимо него пролетел голубь, направляясь неизвестно куда. Он был очень большой, серовато-сизого окраса. Под его правым крылом Мустафа увидел крошечный пакетик, почти такого же размера, как тот, который несла вчерашняя птица. Теперь у него не оставалось сомнений в том, что люди на борту преследовавшего их странного корабля пытались связаться с пленниками.

Как только эта мысль пришла ему в голову, он пустился в погоню за птицей, которая почти скрылась из виду. В конце коридора была открытая дверь, куда влетела птица, а затем последовал за ней и очутился в баковой надстройке корабля.

Помещение было очень длинным и широким, в нём было две двери: одна, через которую вошёл Мустафа, и другая на противоположном конце. Она была открыта.

У каждой стены стоял ряд коек высотой всего в несколько футов над полом. В нескольких футах выше находился ещё один ряд. Эти койки были недостаточно велики, чтобы вместить человека ростом более шести футов. Было очевидно, что при их строительстве старались не тратить места.

На многих из этих коек дремали матросы, но большинство уже проснулись и оделись. Они стояли группами, разговаривая между собой, или сидели на табуретах.

В центре кубрика стоял длинный стол, вокруг которого ровными рядами стояли табуреты. Было видно, что матросы ждали завтрака.

Появление в комнате голубя, а затем Мустафы вызвало немалое изумление среди моряков. Один из них попытался поймать птицу, но неудачно, и она вылетела в открытую дверь.

Матросы узнали Мустафу и пропустили его, когда он прорвался сквозь них и достиг двери, через которую мгновение назад пролетел голубь.

Здесь он оказался на вершине короткой лестницы, ведущей в трюм корабля, где содержались задержанные и корабельные припасы.

Здесь было темно, и он мог ориентироваться лишь по трепету птичьих крыльев. Голубь исчез среди огромных бочек и ящиков, которые он смутно мог различить в слабом свете.

Мустафа в два прыжка спустился по лестнице и в темноте споткнулся о бочку. Он упал вперёд и приземлился на что-то очень твёрдое. Это был небольшой мешок с каменной солью. Придя в себя после этого неудачного падения, он бросился дальше, полный решимости поймать голубя.

В следующее мгновение он снова упал. Виной тому был моток верёвки, в котором он запутался ногой. Как и в первый раз, он упал вперёд и приземлился на бочку с водой, причём первой частью его тела, которая столкнулась с этим грозным объектом, оказалась голова.

На краткий миг он увидел звездочки перед глазами и даже смог сосчитать лучи на одной из них. Их было три.

Несмотря на попытки обуздать свой вспыльчивый характер, он быстро выходил из себя. Он с трудом поднялся на ноги, борясь с угрожающей волной рвущихся ругательств, и помчался дальше.

Однако верёвке, в которой он запутался, не суждено было так скоро потерять свою жертву. Его нога была тщательно затянута в петле, а верёвка упорно висела на ней и отказывалась развязываться.

Большая часть его вытянулась и потащилась за ним. Некоторое время он ни с чем не сталкивался и уже начинал думать, что вырвался из окружения бочек, мешков и ящиков.

Но тут его поджидало неожиданное испытание. Конец тянущей верёвки зацепился за какой-то предмет, и Мустафу резко швырнуло вперёд. Он вытянул руки, чтобы ослабить удар, но там, где они должны были коснуться пола, не оказалось ничего.

Похоже, что он провалился в какое-то отверстие, и следующее мгновение осознал, что висит, подвешенный за левую лодыжку головой вниз в какой-то яме.

В мгновение ока он понял, что в темноте провалился в какой-то люк. Что было под ним, он не знал, чувствовал только, что сильнее всего у него болела лодыжка. Напряжение было настолько велико, что он боялся, что кость сломается. Кроме того, он находился в крайне опасном положении.

Верёвка была не толстой и могла порваться в любой момент. Кроме того она в любой момент могла отцепиться от того предмета, который её удерживал. В любом случае он свалится вниз и сломает себе шею.

Он думал очень быстро и наконец составил план спасения. Если есть люк, то должна быть и лестница, сказал он себе. Во всяком случае, выяснить это не помешает. Первое, что он сделал, это протянул руку как можно дальше. Она ничего не коснулась. Затем он протянул другую руку в противоположном направлении. Его пальцы дотронулись до железной перекладины и сомкнулись на ней. Затем он развернулся и схватил её обеими руками, а затем позвал на помощь.

Он услышал ответный крик и увидел свет. В следующий момент кто-то уже смотрел на него сверху вниз, держа в руке факел.

— Ты продержишься, если мы перережем верёвку? — раздался голос.

— Да, да, — ответил он.

Через несколько секунд его лодыжка внезапно освободилась, а ноги и тело приняли более естественное положение. Шок оказался не таким уж сильным, как он ожидал.

Он поставил травмированную ногу на ступеньку и начал подниматься. В следующий момент он пожалел об этом. Острый спазм пронзил травмированную лодыжку, и он чуть не закричал от мучительной боли.

Нет нужды говорить, что он без промедления перенёс вес тела на вторую ногу. Преодолев несколько ступенек, его вытащили на пол каюты, и тут он увидел причину своего падения. На конце лёгкой верёвки был завязан большой узел. Рядом стоял огромный железный ящик, поднятый над полом примерно на полдюйма, стоящий на железных квадратных подпорках. Одна из них не доставала до пола, и узел на конце веревки застрял под ней.

Это казалось странным совпадением, но Мустафа вскоре получил объяснения. Большой железный ящик был около пяти футов в высоту и шести футов в длину — весьма необычный размер. Ширина его не превышала четырёх футов.

Матрос, спасший Мустафу из опасного положения, помог ему подняться по лестнице. Мустафа не мог пользоваться травмированной лодыжкой, но у него получалось прыгать на одной ноге с помощью моряков.

Они провели его через кубрик, по коридору мимо каюты кока вверх по лестнице в конце, а затем на палубу. Через несколько шагов они оказались у люка, ведущего в каюту капитана. По коридору они прошли по короткому коридору и вошли в помещение, где Бейбар и его товарищи начали завтракать, а им прислуживал мальчик-негр.

— Ничего себе! — изумлённо произнёс капитан. — Что всё это значит?

Мустафа доковылял до стула и сел, а матрос задержался в дверях.

— Ты хромаешь! — сказал Акмат, подойдя к нему.

— Да, — ответил Мустафа и рассказал им, что с ним случилось.

— Да, не повезло тебе, — сказал Бейбар. — У тебя сильное растяжение лодыжки. Ты не сможешь ходить в течение недели.

— Да, этим надо заняться прямо сейчас. Вызови лекаря, мальчик, — произнёс Акмата, обращаясь к прислуживающему за обедом.

Парень поклонился и вышел из комнаты, вскоре вернувшись с нужным человеком. Ему быстро сообщили о случившемся и попросили осмотреть раненую лодыжку. Она сильно распухла, но лекарь сообщил, что это всего лишь сильное растяжение, как и предполагал Акмат. Затем он перевязал его мягкой тканью, смоченной какой-то жидкостью.

— Через неделю или две вы поправитесь, если не попытаетесь встать. Завтра я приду снова и наложу новую повязну, но предупреждаю вас, чтобы вы не снимали её без моего приказания, — сказал он и вышел из каюты.

Затем капитан повернулся к матросам и отпустил их, сказав им несколько слов похвалы за их поведение при освобождении Мустафы.

— Ты, должно быть, голоден, — сказал он, обратившись к последнему.

— Конечно, — ответил турок. Он придвинул стул поближе к столу и молча поел.

Так же поступили и его двоюродные братья. Ахмед ещё не проснулся. Бейбар поел вместе со всеми. Во время трапезы царила тишина почти до самого конца, пока Мустафа не нарушил её, спросив:

— Для чего нужен этот огромный железный ящик, за который зацепилась верёвка?

— В нём я заключил шпиона Керрима. Двое других заперты в таких же ящиках на некотором расстоянии друг от друга. В их дне есть отверстия для доступа воздуха, но нам пришлось их поднять, чтобы он мог проходить внутрь. Тебе повезло, что верёвка зацепилась, иначе ты не смог бы так легко отделаться. Сломанная рука оказалась бы наименьшей травмой, которую ты мог бы получить в результате падения. Открывшийся люк ведёт к самому дну корабля, где находится балласт.

— Куда мог подеваться голубь и откуда он взялся?

— Вероятно, это один из посланников Абдуллы, которого он отправил к шпионам с каким-то сообщением.

В этот момент в комнату вошёл матрос с птицей в руках. Он передал её Мустафе, сказав:

— Вот птица, которую вы преследовали, господин. Я нашёл её среди бочек и ящиков в трюме. Она заблудилась в темноте и не смогла ускользнуть от меня.

— Спасибо, — сказал Мустафа. Он сунул руку в карман, словно что-то ища, и вытащил маленькую серебряную монету. Она лежала там с тех пор, как началась наша история.

Он протянул её мужчине.

Матрос поблагодарил его и вышел из комнаты.

Мустафа поднял голубиное крыло и увидел свиток пергамента. Он был привязан к перьям тонким шнуром. Этот шнурок он перерезал кинжалом, снял пергамент и передал голубя Акмату.

Сам же он развернул пергамент и увидел, что послание было написано задом наперёд, точно так же, как и то, которое несла морская птица. В нормальном виде оно читалось так:

Моему другу Керриму Беку передаю наилучшие пожелания.

Недавно я отправил тебе сообщение с голубем, но, поскольку не получил ответа, думаю, что оно, должно быть, было перехвачено. Как бы то ни было, я расскажу о его основном содержании. Если получится, мы нападём на корабль Бейбара Ятагана через пять дней. Если они заподозрят вас, прыгайте за борт, наши люди спасут вас. Такова была основная часть сообщения. Мы отправили его два дня назад, так что нападение произойдёт через три дня. Нет никаких причин, которые помешали бы нам атаковать в указанный день.

Надеюсь, что ты и твои спутники в добром здравии. По крайней мере, я думаю, что морская прогулка пойдёт мне на пользу. Сейчас я чувствую себя гораздо лучше, чем тогда, когда покидал Багдад. Пушки на нашем корабле исправны и в полной готовности, матросы рвутся в бой, словом, всё готово к предстоящему бою.

Твой друг,

Абдулла Хусейн

— Значит, они собираются напасть на нас, не так ли? Абдулла Хусейн больше не мой хозяин! Под флагом Турции на мачте развевается его торговый флаг. Я немедленно прикажу его сорвать.

Он вызвал матроса и отдал приказ. Мужчина выбежал на палубу и потянул верёвку. Оскорбляющий его чувства флаг опустился. Он был изготовлен из белого шёлка и имел форму вымпела.

Матрос принёс его капитану, который поблагодарил его и отпустил из каюты.

— Принесите мне перо и чернила, — сказал Бейбар. Харун вручил ему необходимые предметы. Капитан писал на белом шёлке несколько минут, хотя тот был сильно потрёпан непогодой. Затем он прочитал то, что написал своим друзьям. Послание было на турецком языке и гласило следующее:

Тебе, Абдулла Хусейн, я шлю приветствие ненависти.

Я перехватил и прочитал твоё послание трём шпионам. Мой друг Мустафа Даг перевёл его нам. Насчёт шпионов я ничего не скажу. Если хочешь, ты можешь напасть на нас через пять дней, как обещал, но я не буду сражаться с тобой под твоим собственным знаменем. Я посылаю тебе его фрагмент с написанным на нём этим посланием, возвращая его с твоим голубем. Я больше не твой слуга. Я считаю, что этот корабль принадлежит мне больше, чем тебе.

Твой враг,

Бейбар Ятаган

— Это ему не понравится, — сказал Мустафа.

— Разумеется, он не обрадуется, — ответил капитан.

— Что он будет делать? — спросил Кассим.

— Не поторопится ли он с атакой? — задал вопрос Харун.

— Поверит ли он тому, что вы написали? — поинтересовался Акмат.

— Я не представляю, что он будет делать, — сказал капитан в ответ на первый вопрос. — Не знаю, поспешит ли он с атакой или нет, но думаю, что, скорее всего, так и сделает. Он поверит моим словам, или я сильно ошибаюсь.

— Что вы будете делать в случае попытки нападения?

— Попробуем сбежать. Мы можем устроить его кораблю долгую погоню, прежде чем он нас настигнет, — сказал Бейбар.

— Надеюсь, что к тому времени, когда это произойдёт, моя нога будет в порядке, — произнёс Мустафа.

— Если я не сильно ошибаюсь, твоя лодыжка к тому времени полностью выздоровеет. По крайней мере, я не меньше тебя надеюсь, что так и будет.

С этими словами капитан свернул кусок вымпела с посланием и привязал его под крылом голубя. Затем он вынес голубя на палубу и выпустил её.

Как только птица оказалась на свободе, она полетела в направлении корабля Абдуллы, который всё ещё находился ещё в трёх милях от него. Капитан наблюдал за ней, пока птица не исчезла, а затем снова присоединился к своим товарищам.

— Голубь вернулся к своему хозяину, — сказал он. — Я поражаюсь тому количеству существ, которых он нанимает для выполнения своей работы и выполнения своих поручений. Всего у него в Багдаде работает около сотни слуг, и он владеет по меньшей мере дюжиной кораблей. Говорят, что его богатство безгранично. Не представляю, почему ему взбрело в голову украсть у тебя пару бриллиантов, но у него наверняка есть какая-то причина, добрая или злая. Также очевидно, что он боится вас и желает от вас избавиться. Он отдал вас мне в рабство с приказом сбросить за борт где-нибудь в китайских морях, но я этого делать не буду. Я не говорил ему об этом, но взял вас с собой, будто бы с намерением высадить вас где-нибудь на берегу. Так или иначе, ночью Абдулла передумал и отправился за нами на борту другого своего корабля. Перед самым штормом он повернул назад в Персидском заливе. Он подавал какой-то сигнал шпионам, которых мы судим за шантаж и принадлежность к Почитателям Пламени. Во время бури ему удалось выследить нас, и теперь он следует за нами. Вероятно, он нападёт завтра. Вот такие дела.

Тут капитан замолчал, потому что в комнату вошёл матрос и попросил разрешения говорить.

— Ну, что такое? — спросил Бейбар.

Матрос ответил очень взволнованным тоном:

— Господин, странный корабль поднимает все паруса, чтобы догнать нас. Следует ли нам его ждать?

Глава XIV

— Поставьте все паруса, чтобы сбежать от него! — сказал Бейбар в волнении. — Не дайте им нас догнать! Я пойду с тобой и скажу людям, что делать.

— Да, господин, — сказал матрос и бросился на палубу в сопровождении взволнованного капитана.

Акмат, которому не терпелось узнать, что происходит, без промедления последовал за ним.

Он застал Бейбара в тот момент, когда он отдавал приказ поднять все паруса. Дул лёгкий ветерок. Не более чем в двух милях к западу находился странный корабль, на котором, как небезосновательно полагали капитан и его друзья, находился Абдулла Хусейн.

Этот корабль, судя по всему, изо всех сил старался нагнать их. Все паруса, которые на нём могли быть подняты, были наполнены ветром, и он летел с огромной скоростью.

Через несколько минут все свободные паруса на «Змее» были подняты, и он тоже стремительно понёсся вперёд.

В течение получаса казалось, что он сможет ускользнуть, но преследующий корабль быстро набирал скорость, и беглецы вскоре увидели, что если ветер не усилится, то они догонят их в течение часа.

К сожалению, неуслужливый ветер ничего подобного не сделал. Напротив, он превратился в слабое дуновение, достойное названия ветерка, и это значительно замедлило скорость «Змея».

Однако, естественным образом, это изменение оказало точно то же действие и на корабль преследователей. В данном случае оказалась применима «Нет худа без добра. Каким бы незначительным ни было это добро, оно дало команде убегающего корабля время подготовиться к, казалось бы, неизбежному сражению.

Бейбар с помощью Акмата помогал матросам доставлять на палубу боеприпасы и решать другие вопросы. Из трюма вынесли и сложили в штабеля мушкеты, рядом с ними уложили, мешочки с порохом, пули и картечь, чтобы всё было под рукой.

К тому времени, когда всё было готово, странный корабль находился в полумиле от «Змея».

Было очевидно, что на его борту тоже шла подготовка к сражению — все его пушки изготовили к стрельбе, а люди на палубе были вооружены.

Акмат спустился вниз и сообщил своим братьям и Мустафе о случившемся. Мустафа вытащил скимитар и увидел, что он готов к действию. Даже если бы он не сможет ходить, то всё равно мог бы нанести несколько ударов клинком, если бы дело дошло до худшего.

Он также осмотрел свои пистолеты и зарядил оба усиленными зарядами. Затем он спокойно сел и принялся наблюдать, как его двоюродные братья занимаются подобным делом.

К тому времени, когда все они закончили снаряжать своё оружие, до их слуха донёсся рёв пушки, за которым последовал залп ружей. Бой начался.

Акмат и все остальные, кроме Мустафы и Ахмеда, вышли на палубу. Мустафа полусидел-полустоял с пистолетом в каждой руке, когда его оставили. Ахмеду дали пистолет, и он сидел на кровати, не отрывая взгляда от открытой двери каюты.

Акмат и его братья обнаружили, что корабль Абдуллы находилось всего в ста ярдах от них. Выстрел из пушки был сделан его командой, но ответом со стороны «Змея» стал мушкетный залп.

Как раз в это время поднялся сильный ветер, и оба корабля вновь двигались с хорошей скоростью, но расстояние между ними постепенно сокращалось.

После выстрелов наступило молчание, которое странный корабль прервал двойным мушкетным залпом.

Несколько пуль попали в «Змея», но остальные упали в воду менее чем в тридцати футах от него.

— Эти мушкеты был слабо заряжены, — заметил Бейбар. — В следующий раз пули нанесут урон.

Ответного выстрела со «Змея» не последовало, и странный корабль продолжил двигаться вперёд, пока не оказался в пятидесяти ярдах от своего противника.

Тогда Бейбар отдал приказ стрелять, и тишину нарушил одновременный рёв семи пушек. Пять или шесть снарядов попали в цель, и фальшборт корабля Абдуллы оказался сильно разбит. Часть такелажа также была разрушена.

Бейбар прошёл на корму. Здесь он приказал разместить доски для защиты. Затем он отдал приказ канониру, а потом рулевому. «Змей» внезапно развернулся, и его корма оказалась направлена прямо на центр странного корабля.

— Сейчас самое время! — произнёс капитан наводчику. — Быстро! Целься в её грот-мачту. Теперь стреляй! — взревел он.

Мгновенно раздался ответный рёв пушки, и в следующее мгновение грот-мачта неприятельского корабля закачалась на ветру, а затем упала, унося с собой всё — снасти, матросов, фальшборты и многое другое.

Обломки повисли на борту корабля и сильно замедляли его движение, к тому же один его борт опустился к воде, в то время как другой поднялся высоко в воздух.

Бейбар и его друзья видели, как дюжина матросов, вооружённых топорами, бросилась вперёд, чтобы разгрести и убрать обломки, но он не стал дожидаться дальнейших результатов, а сразу же отдал приказ матросам развернуть корабль и как можно быстрее уйти с места стычки.

Курс был взят на северо-восток, поскольку капитан считал, что это самый быстрый путь к суше. Затем Акмат спустился вниз и сообщил Мустафе, что опасности нет. Он помог ему подняться на палубу и показал, что случилось с кораблём преследователей.

— Пройдёт много часов, прежде чем они смогут следовать за нами в том состоянии, в котором сейчас находится их корабль, а к тому времени капитан надеется достичь земли, — сказал он.

— Я горячо надеюсь, что так и будет, — сказал Мустафа. — По крайней мере, хотелось бы верить, что они не поймают нас до тех пор, пока моя лодыжка не выздоровеет.

К этому времени они были примерно в миле от странного корабля. Вскоре они отдалились от него ещё на одну милю, а к полудню потрёпанный противник и вовсе скрылся из виду.

Теперь все сидели за ужином и обсуждали события утреннего дня. Мустафа ел кусок хлеба, а капитан пил вино.

Внезапно они почувствовали сильный толчок, как будто какое-то тяжёлое тело столкнулось с кораблём. На мгновение каюта словно встала вверх ногами, и когда вся компания частично оправилась от удивления и люди уже собиралась спросить друг у друга: «В чём дело?», в помещение ворвался испуганный матрос с сообщением, что образовалась огромная дыра. Дно корабля было пробито, и он быстро наполнялся водой.

— Что же делать? — вскричал Бейбар, в отчаянии заламывая руки.

— Встретить смерть, как мужчины, — ответил Мустафа, казалось бы, оставаясь совершенно невозмутимым.

— Да, это всё, что мы можем сделать, — сказал капитан. — Нам стоит подняться на палубу и посмотреть, каковы шансы на спасение. Если появятся какие-либо признаки земли, мы спустим шлюпки и будем надеяться на удачу, чтобы благополучно добраться до берега.

Мустафа в волнении забыл о своей вывихнутой лодыжке и бросился за ними. Ахмед вскочил с кровати и последовал за ним, влекомый фальшивой силой воодушевления.

Бейбар первым поднялся на палубу и бросился к фальшборту, крича остальным, что видит землю. За ним последовал Акмат и остальные. Первое, что бросилось им в глаза, была палуба корабля, затем море и небо, а вслед за этим что-то тёмное на северо-восточном горизонте. Капитан также заметил, что фальшборты находятся недалеко от воды и лучше не терять времени.

На борту было четыре лодки, и трёх из них оказалось достаточно, чтобы вместить всю команду, состоявшую из сорока человек, а оставшейся лодки было вполне достаточно, чтобы вместить капитана и его компании. Каждый матрос взял с собой по приказу капитана буханку хлеба и большой бочонок с водой, а в каждую шлюпку, включая капитанскую, был помещён большой ящик солёной говядины. У каждого из них был заряженный мушкет, два пистолета, скимитар, кинжал, большой запас боеприпасов, а у половины экипажа были топоры. В капитанской шлюпке помимо солидного запаса продовольствия имелся дополнительный запас боеприпасов, а также сундук с инструментами и другими необходимыми предметами.

— Теперь гребите к земле, — приказал капитан. — До неё не больше пятнадцати миль. К ночи мы должны быть в безопасности.

Спустя непродолжительное время лодки отвалили от борта «Змея» и поплыли к далёкой земле на горизонте.

В четверти мили от корабля они оглянулись и как раз успели бросить на него последний взгляд, когда он погружался под воду. Его корма исчезла последней.

— Мы никогда больше не увидим трёх шпионов в этом мире, — заметил капитан, когда увидел, что корабль затонул.

— Да, не в этом мире, — сказал Мустафа.

— И в последующем тоже, — добавил его дядя.

— Конечно, это ужасно, — сказал капитан, — но я думаю, что если бы мы взяли их с собой, они попытались бы предать нас в руки наших врагов.

— И, вероятно, им бы это удалось, — ответил Мустафа.

— Но ценой своей жизни, — парировал Бейбар.

— Тогда хорошо, что они сейчас мертвы. Если бы мы забрали их, они бы нас предали. Они встретили смерть всего на несколько дней раньше, возможно, всего на несколько часов. Они приняли гораздо более милосердную смерть, чем та, на которую обрёк бы их закон, если бы на нас не обрушился шторм в Персидском заливе.

— Совершенно верно, Мустафа, из тебя получился бы хороший философ, — присоединился к разговору Эмир.

— Нечасто ты делаешь мне комплименты, Эмир, — ответил Мустафа, — и я не могу сказать, что из тебя получится хороший профессиональный подхалим. Твоя лесть настолько прямолинейна и откровенна, что её жертва сразу понимает, чего ты пытаешься добиться.

— Однако от этого она не становится менее честной и искренней, — возразил Эмир, чувствуя себя немного задетым этой выходкой, хоть и не показывал этого, будучи слишком хорошо воспитанным.

— Я не говорил, что это не так, верно? — сказал Мустафа.

— Нет, но я решил, что ты это подразумевал, — ответил его кузен. — Моё воображение заставляет меня верить в то, что не было сказано напрямую.

— Естественно. Это показывает, насколько у индусов вообще сильное воображение. Это признак того, что у индусов сильное воображение. Люди говорили о таком, но я никогда раньше не сталкивался с этим.

— Значит, ты у нас заделался профессиональным льстецом, не так ли? — сказал Эмир, видя плохо замаскированный комплимент.

— Да, это неплохо оплачивается, — нахально сказал Мустафа.

— Кто тебе это сказал?

— Ты.

— Когда?

— Около минуты назад.

— Я не знал об этом.

— Ты тогда об этом не думал.

— Объясни-ка мне эту загадку, которую ты только что загадал.

— Почему я должен это делать?

— Потому что я не могу её разгадать.

— По крайней мере, ты можешь попробовать.

— Я не могу придумать никакого решения.

— Воспользуйся воображением.

— Почему?

— Потому что это хорошая штука в таких чрезвычайных ситуациях.

— Полагаю, мне стоит это сделать.

— Конечно. Поторопись.

— Ну, дай мне время.

— Столь яркое воображение, подобное твоему, не должно требовать много времени для решения такой простой задачи.

— Боюсь, я не совсем тебя понимаю.

— Глупый! Полагаю, мне всё-таки придётся объяснить свою загадку, — с отвращением сказал Мустафа.

— Да. Лучше тебе это сделать.

— Я имею в виду, что при желании ты мог бы очень быстро что-то придумать.

— Так вот что ты пытался мне объяснить.

— Конечно. Ты должен был увидеть это сразу.

— Я и увидел, но подумал, что настоящий смысл может быть глубже.

— Тогда я должен извиниться за то, что назвал тебя глупым.

— Я принимаю твои извинения.

— Тогда все же реши ту головоломку, которую я тебе задал.

— Я не могу. Это невозможно.

— Тогда воспользуйся своим воображением.

— Очень хорошо. Я полагаю, ты имел в виду, что вознаграждение за лесть, которое ты надеешься получить — это развлечение, которое ты мог бы получить, льстя людям.

— Конечно. Именно это я и имел в виду.

— Очень хорошо. Тогда давай оставим эту тему. Она несколько утомительна.

Вышеизложенное представляет собой краткий образец диалога, который вели Мустафа и Акмат, когда их везли на берег.

Эмир, капитан, Харун и Кассим гребли, в то время как Мустафа и Ахмед отдыхали.

— Позволь мне на некоторое время занять твоё место, — сказал Мустафа Эмиру, когда они находились в нескольких милях от места, где затонул корабль.

— Очень хорошо, — сказал Эмир со вздохом облегчения, передавая вёсла Мустафе. Непривычное упражнение сильно истощило его силы. Он был сильным человеком, но впервые за последние пятнадцать лет занимался греблей.

Мустафа же, напротив, привык к этим упражнениям, поскольку он много раз ходил на вёслах по реке Тигр.

Вскоре он с лёгкостью присоединился к ритму гребли других матросов. Эмир с изумлением наблюдал за ним.

— Я не знал, что ты так хорошо умеешь грести, — заметил он.

— Ну, для меня в этом нет ничего необычного, — ответил Мустафа. — Я часто занимался греблей просто ради удовольствия. Мне повезло, что я к этому привык.

— Когда я был мальчиком, я ходил на вёслах по рекам моей родины, но с тех пор не занимался этим, — сказал Эмир со вздохом.

— Я бы посоветовал тебе как можно скорее заняться этим, — сказал Мустафа. — Это одно из лучших упражнений, которые я знаю.

— Тогда я так и сделаю. Позволь мне снова сесть за вёсла, когда мы пройдём ещё несколько миль.

— Обязательно. Но не беспокойся об этом, пока не придёт время.

Солнце почти скрылось из виду, когда они подошли к земле, которую видели с корабля, оказавшись на расстоянии ста ярдов от берега. Это был небольшой остров, очень густо покрытый большими деревьями, густыми зарослями и кустарниками, с холмами, поднимавшимися по всему берегу.

— Теперь мы в безопасности, — сказал капитан, и через несколько минут они сошли на берег, впервые за много дней оказавшись на суше.

— Отведите лодки в эту маленькую бухту, — приказал Бейбар матросам. — Спрячьте их за кустами, заберите провизию и другие вещи и следуйте за мной.

В течение пяти минут всё это было сделано, и матросы, нагруженные всякой всячиной, последовали за Бейбаром вверх по склону холма, двигаясь меж гигантских деревьев и кустов.

Пятнадцать минут ходьбы привели их на вершину холма. Отсюда открывался прекрасный вид на остров, и они сумели определить его размеры.

В центре острова возвышался огромный холм, полностью окружённый узкой долиной. Тот склон холма, на котором они сейчас стояли, круто спускался в небольшую долину, ширина которой внизу составляла не более четверти мили.

В полумиле от них виднелась вершина огромного холма, который был выше того, на котором сейчас стояли наши герои. Его крутые склоны были покрыты огромными деревьями и кустарниками, несколько ручьёв с шумом стекали по ним вниз и текли по долине, а затем впадали в море, проходя сквозь разрывы в цепи холмов.

Эти холмы окружали весь центр острова в правильном порядке с одинаковыми ложбинами или долинами между ними. При взгляде с определённой точки зрения, весь остров напоминал королевскую корону с огромной массой золота в центре, возвышающейся над окружающими её вершинами.

На самой вершине этого большого холма было открытое пространство, где возвышались массивные руины замка. Это добавляло сцене одиночества и впечатляемости.

— Ну что ж, этот старый замок станет нашей целью сегодня вечером, — сказал Бейбар. — Утром мы отправимся на другую сторону острова и посмотрим, не видно ли оттуда землю. Если она есть, мы доплывём до неё, а если нет, то нам придётся остаться здесь, пока не появится какое-нибудь судно.

Затем, без лишних слов, вся компания направилась к замку. Спускаясь по крутому склону, люди шли, придерживаясь за кусты и корни, чтобы не покатиться вниз. Затем они пересекли узкую долину и перешли вброд два ручья, с немалым трудом передвигаясь по болотистым местам.

Мустафе шёл без особого труда, так как капитан и Эмир помогали ему, поддерживая с обеих сторон.

Но как только они пересекли долину, начались настоящие проблемы. Крутой холм оказался гораздо круче того, по которому они только что спустились, и был покрыт очень скользкими камнями и травой на безлесных местах.

Уже стемнело, и стволы деревьев были плохо различимы. Несколько моряков успели наткнуться на них, выдав поток ругани, заслужив упрёки Бейбара.

Внезапно Эмир налетел на камень и упал. Он схватил Мустафу за руку, но падение оказалось настолько внезапным, что у него не было времени отпустить его, поэтому Мустафа тоже потерял равновесие и упал. Бейбар схватил Мустафу за другую руку и попытался удержать его от падения. При этом он поскользнулся на маленьком камне, который оказался очень расшатанным. От неожиданности он упал на Мустафу, завершив этот номер.

Когда подошедший матрос помог им встать на ноги, лодыжка Мустафы оказалась в худшем состоянии, чем до того, а у Эмира сильно болели голени. Бейбар не пострадал, но этот инцидент несколько разозлил его и испортил настроение. Поэтому на оставшемся участке пути он был немногословен. Когда они достигли разрушенного замка, всё тяжело дышали, и группа остановилась, чтобы перевести дух, перед тем как зайти внутрь.

После этого Бейбар отдал приказ входить, и они прошли через разрушенные ворота во двор, заросший мелким кустарником и травой.

В конце двора виднелась большая дверь замка, широко открытая, как и на протяжении многих столетий. Они прошли через неё и оказались в разрушенном зале, огромном и тёмном. Здесь носились летучие мыши и вампиры, крик какого-то мелкого животного эхом разносился по огромному коридору, громко звуча в почти нетронутой тишине.

Но вскоре к нему присоединился голос Бейбара, матросов и остальных членов группы. Затем снова наступила тишина, когда они перестали говорить. Вампиры, напуганные и изумлённые голосами, которые никогда не раздавались здесь в течение многих лет, перестали летать, и их сверкающие глаза сияли во тьме, как мерцающие звёзды, в то время как их хозяева, устроившиеся на а карнизах, в трещинах, выступающих камнях и углах, с удивлением и тревогой смотрели на незваных гостей.

Затем тишину нарушили шаги пришельцев, которые звучали в темноте, словно поступь целой армии. Вскоре они достигли дверного проёма, и капитан вынул из-за пазухи свечу и зажёг её с помощью пороха, кремня и стального кресала.

Крошечный свет высветил перед ними огромную комнату с гигантским камином в конце. Вокруг стояли грубые каменные скамейки, а в центре комнаты находился большой стол красного дерева, на котором не было ни единого следа гниения. Он был почти таким же, как и много столетий назад, когда владельцы замка покинули его, разве что покрылся пылью.

Два или три маленьких окна в боковой части комнаты пропускали в неё сумеречный свет и, благодаря ему, а также свече, незваным гостям было хорошо видна остановка помещения, хотя тени в углах оставались нетронутыми.

Вокруг стола стояли большие скамейки из того же материала, без спинок.

— Кто-нибудь из вас, — обратился Бейбар к матросам, — сходите и принесите дров, чтобы развести огонь. Холодный и затхлый вид комнаты совсем не радует. Поторопитесь, потому что чем скорее вы это сделаете, тем быстрее получите твой ужин.

Глава XV

Дюжина вооружённых топорами матросов отправилась выполнять приказ. Они вышли из комнаты и вернулись через десять минут, нагруженные хворостом и поленьями.

В очаге развели огонь, и не прошло и часа, как ужин был приготовлен и съеден. Большинство матросов улеглись спать на каменном полу, но капитан и его друзья не стали уходить так скоро. Напротив, они сидели до полуночи, рассказывая о своих приключениях и наблюдая за угасающими углями костра и отбрасываемыми ими мерцающими тенями на стене. Они слышали громкий храп матросов и видели их смутные фигуры, лежащие на полу в полутьме.

— Теперь, — сказал Бейбар, — мы обследуем этот древний замок и узнаем наше точное местоположение.

— Я слишком устал, чтобы сопровождать вас, — сказал Ахмед.

— Тогда я останусь с тобой, — сказал Мустафа. — Я сам устал, и моя лодыжка болит. Я усну до того, как вы вернётесь, а исследованиями займусь утром, когда не буду так утомлён.

— Что ж, хорошо, — сказал Бейбар. — Мы с вашими кузенами сейчас отправимся на разведку, если конечно они пойдут со мной.

— Можете быть уверены, что мы не упустим такую возможность, мой дорогой друг, — сказал Акмат. — Я бы ни за что не отказался пойти с тобой.

— Я полностью согласен с тобой, брат мой, — произнёс Эмир.

— Я тоже, — добавил Харун.

— И я, — сказал Кассим.

— Тогда наша группа готова, за исключением Мустафы и Ахмеда, — ответил капитан.

При этом он достал несколько небольших свечей и, оставив одну себе, раздал остальным братьям, чтобы хватило на всех.

— Пока не зажигайте их, — сказал капитан и в сопровождении своих товарищей пробрался между спящими членами команды. Наконец они достигли противоположной стороны комнаты от двери в зал, через которую вошли.

Здесь была маленькая дверь, через которую они прошли и оказались в кромешной темноте. Бейбар зажёг свою свечу, и остальные последовали его примеру.

Свет явил им небольшую комнату с диванами и драпировками, расшитыми красивыми узорами, скрывавшими наготу и неровность стен, а диваны красного дерева, покрытые красивой шёлковой материей, стояли под ними, у самых стен комнаты. Шёлковые драпировки заплесневели, состарились и истлели, но всё ещё хранили память о своём древнем великолепии.

Пол был устлан прекрасно сделанными персидскими шерстяными коврами, но и они, так же как драпировки и подушки диванов, поддались разрушительному воздействию времени. Они были разорваны во многих местах, покрыты пылью и грязью и почти сгнили. Помёт птиц и остатки ласточкиных гнёзд покрыли их сором, никак не улучшив их красоту.

— Да быть такого не может, чтобы с тех пор, как тут кто-то был, прошло целых пятьдесят лет, — сказал Бейбар. — Когда я увидел, как выглядит замок снаружи, зал и комнату, в которой сейчас спят моряки, то подумал, что, должно быть, прошли сотни лет с тех пор, когда здесь в последний раз жили люди. Но теперь я понимаю свою ошибку. Эти ковры сделаны не слишком давно, я помню, что видел подобные экземпляры, когда был мальчиком. Один путешественник, продававший персидские ковры, пришёл к нам домой и показал нам весь свой товар. У него было несколько больших ковров с таким же рисунком, как и у этих, которые, по его словам, были сотканы в 1600 году. Драпировки и подушки тоже примерно того же времени. Так что, как видите, этот замок не мог пустовать так долго, как мы предполагали сначала.

— Вы, должно быть, правы, — сказал Эмир. — Я не очень разбираюсь в ковровых науках, но поверю твоему слову. Не лучше ли нам уйти? Сейчас уже за полночь.

— Да, пойдём дальше, — сказал Бейбар и, двигаясь первым, вошёл в другую комнату, обставленную так же. В конце была лестница, и они поднялись по ней. Наверху они оказались перед закрытой дверью тёмного красного дерева.

— Эта дверь прекрасно сохранилась, — заметил Бейбар.

— Да, но дело не в этом, — ответил Кассим. — Главная проблема заключается в том, чтобы открыть эту дверь, если она заперта.

С этими словами он энергично толкнул её. Дверь не поддалась, и Кассим отступил назад.

— Постояльцы, очевидно, заперли её, когда покидали помещение. Должно быть, они очень спешили.

— Мы все должны навалиться на неё плечами и мощно толкнуть, — сказал Бейбар.

Все в группе сделали, как он сказал, и капитан отдал команду к действию. Одновременно пять сильных тел, включая капитана, сильно толкнули дверь, и она затрещала.

— Ещё раз, — сказал капитан. Они толкнули ещё, и дверь поддалась на несколько дюймов.

— Повторить, — приказал Бейбар, и на этот раз дверь внезапно рухнула, при этом все пятеро свалились на неё. Свечи, поставленные на самой высокой ступеньке лестницы, затрепетали от лёгкого ветерка, вызванного этой сумятицей. Треск падающей двери разбудил спящих матросов, которые ввалились в комнату едва ли не раньше, чем Бейбар и его спутники успели подняться на ноги.

— Вам лучше пойти спать, — сказал капитан. — У нас всё в порядке, но вы совершенно правильно сделали, придя посмотреть, что происходит.

Матросы мгновенно исчезли, переговариваясь между собой, а капитан вновь вошёл в комнату, в которую они так грубо и неожиданно ворвались.

Помещение было похоже на то, что располагалось внизу, за исключением окон. Проникающий через них лунный свет освещал обстановку комнаты. Вдали виднелось море, мерцающее в сиянии спутника нашей планеты.

К берегу приближался корабль. Разумеется, корабль — не слишком необычная вещь. Но этот был необычен, потому что его грот-мачта была сломана у самой палубы и Бейбар с друзьями узнали в нём корабль Абдуллы Хусейна.

Акмат замер от удивления и страха.

— Они собираются высадиться на этом острове, — воскликнул он. — Наверняка они найдут наши лодки и поймут, что здесь есть люди. Они придут в этот старый замок и найдут нас здесь. Только Аллах сможет тогда нам помочь.

Вскоре стало очевидно, что пассажиры корабля собираются приземлиться. Незадолго до того как он подошёл к прибрежным холмам, где его не было видно, на воду спустили лодку, наполненную людьми. Затем корабль бросил якорь, и лодка пошла дальше одна.

— В ней по меньшей мере пятнадцать человек, — сказал Бейбар. — Если они придут сюда, мы возьмём их в плен и будем держать в заложниках. Надеюсь, что среди них окажется наш дорогой друг Абдулла. Я бы хотел заполучить в свои руки этого негодяя.

— Можете быть уверены, что я испытываю те же чувства, — сказал Акмат. — Мы спустимся и сообщим морякам о том, что должно произойти, подготовив их к возможному бою.

Бейбар пошёл вперёд и, взяв с собой свечи, они спустились по лестнице и вошли в большую комнату.

Ни один матрос ещё не сомкнул глаз, и вид взволнованного лица капитана подсказал им, что должно произойти что-то важное.

— Ну, что случилось? — сказал Мустафа, когда они подошли к нему. Ахмед погрузился в глубокий сон. — Я услышал, как грохнула дверь, которую вы сломали, — продолжал он, — и хотел было подойти посмотреть, в чём дело, но промедлил, и матросы опередили меня. Они вернулись прежде, чем я дошёл до двери, и рассказали мне о том, что произошло. Я вернулся на своё место, и когда Ахмед услышал мою историю, он уснул.

Акмат кратко рассказал о случившемся. Мустафа выслушал его до конца с явным удивлением.

— Ну что ж, если будет драка, я не позволю своей лодыжке беспокоить меня, — бодро сказал он.

— Не сомневаюсь в этом, Мустафа, — сказал Кассим, — но это нам не поможет, если они прибудут в большом количестве. Думаю, что нам лучше быстро сбегать к лодкам, перетащить их через остров и отправиться в путь к материку. Однако это рискованная затея и, возможно, нам лучше не пытаться её осуществить. Здесь мы сможем продержаться, по крайней мере, неделю. Впрочем, есть шанс, что лодки не найдут. В противном случае я думаю, что мы можем считать себя в безопасности, если только у них нет цели зачем-то прийти сюда.

— Что ж, я скажу матросам, чего ожидать, — сказал капитан. Он так и сделал. Матросы вооружились и приготовились к бою.

Во время этой суматохи Альзим подошёл к Мустафе.

— У меня странное предчувствие чего-то плохого, — сказал он. — Я думаю, что это будет моя последняя ночь на земле. На протяжении всей моей жизни у меня случались предчувствия доброго и дурного, но никогда такого сильного, как это. Можешь считать меня глупым или суеверным, но я скажу тебе, что все эти предчувствия сбылись. Думаю, что тебе, друг мой, лучше быть начеку.

Затем он выскользнул из комнаты и исчез.

Мустафа был поражён таким странным предупреждением, прокручивая его в уме снова и снова. Он не позволил себе испугаться, но был как-то странно возбуждён и взволнован. Он ничего не сказал своим товарищам о том, что сообщил ему Альзим, лишь стоял, прислонившись к столу, положив одну руку на рукоять скимитара, а в другой сжимая заряженный пистолет.

Прошёл час беспокойства, час, который показался целой вечностью Бейбару и его друзьям. Внезапно матрос с негромким шумом поскользнулся на камне, и Мустафа обернулся, чтобы посмотреть, в чём дело. В этот момент он смотрел на дверь, ведущую в зал, но когда повернулся, то оказался лицом к двери на другом его конце.

Огонь в камине разгорелся, в него подбросили ещё дров, и весёлое пламя осветило дверной проём, на который смотрел Мустафа, застывший на месте от изумления и ужаса, ибо там стоял Абдулла Хусейн с дьявольской улыбкой на лице. Его тело закрывал нагрудник, а на голове был металлический шлем с медным орлом наверху. Однако его лицо не было защищено ничем, как и ноги. На боку у него висели богато украшенные драгоценностями ножны, но они были пусты, так как в правой руке он держал острый изогнутый скимитар, который недавно находился в них. В левой руке он держал взведённый пистолет, а на лице играла уже упомянутая дьявольская улыбка.

Он непринуждённо прислонился к стене и, казалось, с некоторым удивлением рассматривал вооружённых людей в комнате. Судя по всему, он был один.

Внезапно его взгляд, блуждавший по комнате, упал на лицо Мустафы, и дьявольская улыбка стала ещё шире.

В этот момент его увидел Акмат и сообщил об этом остальным. Очень быстро все матросы в комнате узнали об этом, но Абдулла всё ещё стоял там, не шелохнувшись ни на дюйм, хотя глаза его всё ещё блуждали по сторонам.

Зловещая тишина опустилась на комнату, точно погребальная пелена, и люди в ней едва дышали. Единственным звуком было потрескивание огня, и оно раздавалось отчётливее, чем когда-либо.

Внезапно тишину нарушил голос Мустафы. Он поднял скимитар высоко в воздух, а затем медленно опустил его, пока остриё не указало на Абдуллу.

— Схватите этого человека, — сказал он тихо и без дрожи в голосе. С гневным рёвом толпа матросов бросилась к Абдулле. Раздался резкий выстрел из пистолета. Альзим высоко подпрыгнул, выпал из толпы и свалился замертво к ногам Мустафы. Его предчувствие сбылось!

Затем послышался рёв множества голосов и топот бегущих ног, который по громкости заметно перекрыл возню в дверном проёме.

Матросов разметало как мякину по ветру, и в комнату ворвалась сотня фигур, закованных в латы. Огромные скимитары в их руках рубили команду направо и налево. Алексис Понтов, грек, вырвался из сумятицы и подбежал к Мустафе.

Прежде чем он успел произнести хоть слово, раздался выстрел, и Алексис повалился на пол рядом с Альзимом. Он был мёртв.

Затем перед изумлёнными глазами Мустафы к нему подошли три фигуры, которые он узнал.

— Неужели мёртвые ожили? — спросил он, узнав Морабека, Керрима и Мисабика.

У него едва хватило сил поднять пистолет и выстрелить почти в лицо Керриму. Тот упал на тела двух поваров и замер. Мисабик и Морабек на мгновение заколебались, а затем бросились на него с обнажёнными мечами.

Меч Мустафы расколол голову Мисабика, и тот упал на тело своего брата. Прежде чем Мустафа успел освободить оружие, Морабек набросился на него с поднятым скимитаром. Мустафа упал на колени под силой натиска и из-за того, что лодыжка подвела его. Он решил, что настал его последний миг, когда в суматохе поблизости раздался пистолетный выстрел, и оружие Морабека выскользнуло из его бессильной руки. Мустафа упал на четвереньки и поднялся на ноги как раз вовремя, чтобы увидеть, как Морабек рухнул на тело брата.

Бейбар стоял рядом с дымящимся пистолетом в руке. Именно он произвёл выстрел.

— Ты спас мне жизнь, — выдохнул Мустафа.

— Да, да, — ответил Бейбар, — но больше ничего не говори. Вот они! Берегись!

Как только он произнёс это, на них набросилось множество людей в латах. Мустафа поднялся во весь рост на одной ноге и высоко поднял меч. Он с ужасающей силой обрушил его на голову первого из них, и тот пошатнулся, но снова поднялся на ноги. Удар едва пробил его шлем и лишь на мгновение оглушил его.

В следующее мгновение Мустафа оказался лежащим на спине, а человек, которого он ударил, сидел на нём и связал его по рукам и ногам верёвкой.

Затем его подняли на руки и вынесли из свалки. По обе стороны от себя он заметил несущиеся фигуры и, повернув голову, увидел, как Бейбар падает, а на нём сидит человек. Но тот не шевелился. Бейбар с трудом поднялся на ноги с мечом в руке, но был сброшен на землю огромным великаном и связал его по рукам и ногам. В ту же минуту в углу, возле камина, где происходила беспорядочная борьба, раздались четыре пистолетных выстрела.

На мгновение он различил Кассима, а затем Эмира и Харуна. Затем он увидел фигуру с мечом в руке, прорвавшуюся сквозь строй фигур в латах и бросившуюся на Абдуллу, который всё ещё стоял в дверном проёме. Это был Акмат!

За ним бежала группа мужчин, и в десяти футах от своей цели он был сбит человеком и упал ничком всего в нескольких футах от Абдуллы. Его меч, ударившись о камни, перевернулся в воздухе и остриём упал на левую ногу Абдуллы. Остриё пронзило его ботинок и проникло глубоко в ступню, а рукоять оружия ударила его в бедро. На мгновение на его лице появилось выражение боли, а затем оно сменилось гневом.

Он взял скимитар в руку, сделал шаг вперёд к тому месту, где лежал Акмат, и подождал, пока его свяжут, а затем поднял на ноги.

Затем, с той же дьявольской улыбкой на лице, Абдулла поднял оружие, словно собираясь сразить Акмата.

Внезапно выражение его лица изменилось, он опустил оружие и, одарив Акмата презрительным взглядом, бросил скимитар, отвернулся от него и пошёл прочь, хромая.

Затем Мустафа увидел, как толпа в углу расступилась и из неё вышли трое мужчин, каждый из которых нёс на руках связанного по рукам и ногам человека. Излишне говорить, что этими пленниками были Кассим, Харун и Эмир. На полу, помимо тел матросов, лежали ещё три человека в латах. Эти люди со своими пленными собрались в группу и последовали за Абдуллой, который уже почти исчез из виду. Остальные последовали за ними с телами трёх шпионов и трёх латников, раненых во время боя. Один из них, тот, которого поразил Бейбар, был мёртв.

Они прошли через множество комнат и наконец, похоже, достигли подвала замка. Здесь всё было темно, и несколько человек с факелами выдвинулись вперёд, освещая путь остальным.

В конце подвала была открытая дверь. Пройдя через неё, они оказались на вершине лестницы, высеченной в скале. На ней было мало места даже для одного человека, поэтому группа двинулась гуськом. Самым высоким местами приходилось наклоняться, чтобы избежать столкновения с каменным потолком.

«Какой контраст с тем подвалом, что располагался под домом Абдуллы в Багдаде», — подумал Мустафа. Они спустились далеко вниз, и Мустафа начал задаваться вопросом, как в такое место попадает свежий воздух.

Когда, по мнению молодого турка, они прошли чуть ли не милю, шаги прекратились, и они ступили на гладкий пол, высеченный в твёрдом граните. Свежий воздух, похоже, проникал через небольшой проход в стене камеры, но вокруг было так темно, что Мустафа ничего не мог разглядеть.

Комната или грот была вырублена в твёрдой скале и имела около пятидесяти футов в длину и двадцать в ширину. В конце была дверь, которая, похоже, вела в другую пещеру. Потолок находился в пятнадцати футах над их головами.

— Если вы пообещаете не пытаться бежать, я освобожу вас всех и позволю вам идти, — сказал Абдулла.

— Что угодно, злодей, — сказал Мустафа, — только позволь нам снова встать на ноги.

— Тогда вы должны пообещать не предпринимать попыток к бегству, если я дам вам свободу в этом месте, — сказал Абдулла.

— Да, если ты скажешь нам, где мы находимся.

— Я сделаю. Вы находитесь в преддверии храма Почитателей Пламени.

«Я так и думал», — простонал про себя Акмат.

— Разрежьте их путы, — сказал Абдулла людям в латах.

В следующее мгновение Мустафа и его товарищи стояли свободно, а верёвки лежали на земле. Их похитители исчезли, и они остались наедине с Абдуллой.

Ахмед стоял, и Абдулла увидел, что у него течёт кровь.

— Ты ранен, — сказал он.

— Да, — слабо сказал Ахмед. — Твои люди слегка порезали мне плечо, но это лишь та рана, которую ты можешь видеть. Настоящая же рана — та, которую твои шпионы нанесли мне в бою на борту корабля. Скажи мне, даже если ты воплощённый демон или всего лишь человек, как им удалось спастись с тонущего корабля.

— Я расскажу вам эту историю как-нибудь в другой раз, — сказал Абдулла. — Пойдём со мной, я залечу твою рану и ту, что Акмат нанёс мне в ногу.

— У меня болит лодыжка, — сказал Мустафа.

— Тогда иди с нами тоже, и она будет излечена. Нет такого ранения и болезни, кроме тех, которые смертельны или происходят от того, что вы, мусульмане, называете «духом», которое я не мог бы вылечить своим флюидом жизни!

Мустафа и Ахмед не слишком верили его обещанию, но пошли с ним, оставив прочих в каменной комнате.

Акмату показалось странным, что он так доверяет их слову, но запоздалая мысль подсказала ему, что за ними наблюдают невидимые глаза.

Абдулла и двое его товарищей прошли через множество комнат, высеченных в цельном камне, и наконец вошли в одну, по размеру меньше всех остальных. В этом месте всё казалось раскалённым, а из стены, на которую Мустафа положил руку, исходили испарения. Воздух был почти удушливым, и до его ноздрей донесся запах чего-то горящего.

Продолжение следует

Перевод В. Спринский, Е. Миронова

В этот самый день ты принёс мне чёрный алмаз и спросил моего совета относительно него. Я не стал отвечать тебе на словах, а сел и написал этот ответ.

«Это важно, — сказал себе человек в плаще. — Я не могу найти сам алмаз, но эта надпись доказывает, что драгоценный камень находится у Мустафы Дага, и вполне вероятно, что именно он украл его у моего хозяина. Надпись совпадает с тем, что колдун сказал Мустафе Дагу, поэтому я понимаю, что это важно. Во всяком случае, я отнесу это своему хозяину. Жаль, чтобы у меня нет остальной части этого пергамента, потому что тогда всё дело, вероятно, было бы раскрыто. А пока мне следует довольствоваться тем, что я уже нашёл». — С этой мыслью незнакомец шагнул за драпировку и исчез.

Рано утром на следующий день Мустафа встал, оделся, позавтракал, положил драгоценный камень в карман и отправился в дом мага, прибыв туда через час после выхода.

Как и раньше, за ним следовали трое мужчин, но он всё так же не заметил их. Он застал колдуна в напряжении от ожидания его прихода, и тот сразу же начал укорять его за опоздание.

— Почему же, я не опоздал, — сказал Мустафа. — Я встал рано, как никогда и очень быстро шёл, чтобы добраться до твоего дома.

— Ты, должно быть, привык поздно вставать, — сказал колдун, — но, полагаю, всему виной лишь моё нетерпение.

— Что ты собираешься делать? — спросил Мустафа после нескольких минут молчания.

— Что ж, пройдём в соседнюю комнату, и я тебе расскажу, — ответил Акмат и повёл его за собой. В указанной комнате Мустафа заметил два костюма, лежащие на столе. Это были одеяния, похожие на обычную рабочую одежду. Он почти догадался, что Акмат имел в виду, когда начал снимать с себя одежду, призывая Мустафу сделать то же самое.

Тогда Акмат надел один из рабочих костюмов и велел другу надеть другой. Когда это было сделано, он сказал:

— Я знаю, Мустафа что ты удивляешься моим действиям, я выполнил то, что было необходимо и заставил тебя сделать то же самое. Сейчас я всё объясню. Как я уже сообщал тебе в своём письме, если бы чёрный алмаз был найден у тебя кем-либо из тех людей, которых этот богач нанял для его поисков, тебя арестуют. Мой план состоит в том, что мы вдвоём, переодевшись в эту одежду, отнесём ему алмаз, скажем, что мы нашли его и хотели бы отыскать его владельца. Он поверит нам, и ты будешь избавлен от всякой опасности ареста.

— Но почему мы должны носить эту одежду? — спросил Мустафа.

— Это я как раз собирался объяснить, — сказал колдун. — Если бы мы пошли в нашей настоящей одежде, этот человек узнал бы нас, а поскольку он один из моих злейших врагов, а также враг твоего покойного отца, он не поверил бы нашей истории.

— Твои доводы превосходны, — ответил Мустафа, — но не расскажешь ли ты мне теперь о тех выводах, которые обещал мне сделать? Сомневаюсь, что ты сможешь рассказать мне, как тот оборванец украл этот чёрный алмаз. Я буду очень удивлён, если ты сможешь это сделать.

— Конечно, смогу, — ответил маг. — Я думаю, что моя теория единственно возможная, поэтому я расскажу тебе о ней.

— Хорошо! — сказал его собеседник. — Если ты сможешь объяснить это, то ты определённо волшебник, как сам себя называешь.

— Я не искал ответа на загадку с помощью астрологии или какой-либо другой подобной ерунды, но нашёл его с помощью обычных рассуждений, без помощи магии или чего-либо ещё того же рода.

— Почему же? — спросил Мустафа. — Я всегда думал, что вы, колдуны, узнаёте подобные вещи с помощью астрологии и других искусств того же рода, о котором ты говоришь. Я знаю, что другие колдуны поступают подобным же образом. Почему же ты так не делаешь?

— Потому что в этих вещах нет правды, — спокойно сказал его собеседник.

— Но я всегда думал, что это не так, и я уверен, что почти все остальные верят в то же самое.

— Может быть, и так, но я скажу тебе, друг мой, что все те вещи, которые кажутся тебе и всем, кто не знает нашего искусства, такими чудесными, не что иное, как фокусы!

— Фокусы? Пожалуйста, объясни, почему это фокусы.

— Обязательно, — ответил маг. — Я прекрасно понимаю, что тем самым подвергаю опасности свою репутацию некроманта, но верю, что ты не раскроешь то, что я собираюсь тебе сказать.

— Не буду, — сказал Мустафа. — Я был бы плохим другом, если бы это сделал. Продолжай.

Колдун продолжил так:

— Ты, нааверняка, видел демонстрации чёрного искусства, поэтому я не буду спрашивать тебя, знаком ли ты с ним. Ты видел, что фон и пол места, где проходило представление, были полностью чёрными. Ты также видел, что исполнители были одеты в белое, и ты думал, что они единственные, кто выступает. Когда артист взмахивал палочкой, вы видели, как появлялись предметы, двигались столы, стулья и другие вещи. Ты думал, что это великое чудо, но это было совсем не так. Я намекнул, что в комнате, где происходило представление, были и другие исполнители. Эти артисты были одеты в чёрное, и их нельзя было увидеть на том фоне, потому что он был такого же оттенка.

— Я понимаю, — сказал Мустафа, когда его осенил свет открытого ему знания, — но не объяснишь ли ты, как можно управлять волей человека и заставлять его делать то, что тебе заблагорассудится?

— Это легко объяснить, — сказал колдун, — поэтому я расскажу об этом в нескольких словах: Моя воля натренирована так, что она сильнее воли обычного человека. Когда воля определённого человека сильнее, чем воля обычного человека, воля этого определённого человека может контролировать волю другого определённого человека.

— Ах! Теперь я вижу это! — сказал Мустафа. — Полагаю, что все остальные приёмы вашего искусства, такие как астрология, имеют схожую основу.

— Да, — сказал маг, — все они могут быть объяснены без всякой чертовщины.

— Но теперь ты должен рассказать мне, как был украден алмаз, — сказал Мустафа.

— Мустафа, — ответил его собеседник, — я не стану рассказывать тебе это сейчас, но отложу на другой раз. Возможно, ты узнаешь, когда мы доберёмся до дома богача.

— Но как зовут этого человека? Ты мог бы сообщить мне это в своём письме, но сказал, что у тебя есть причина не делать этого.

— Абдулла Хусейн, — сказал колдун, — вот как его зовут.

Если бы молния ударила Мустафу в тот миг, он не был бы так поражён. Причину его изумления легко объяснить. Этот Абдулла Хусейн был злейшим врагом его отца, о чём колдун сообщил в своём письме. Абдулла пытался разорить отца Мустафы, но его планы были сорваны, и тогда он воспылал лютой ненавистью к Мустафе, которому тогда было семнадцать лет. Считали, что он пытался убить мальчика, но реальных доказательств не было, и эту историю считали абсурдным слухом, но всё же некоторые верили в неё, и среди них был сам Мустафа.

— Я говорю правду, — сказал колдун, некоторое время молча наблюдая за изумлением своего друга.

— Я не говорил, что ты солгал, — сказал Мустафа. — Теперь я хочу, чтобы ты объяснил, почему не назвали мне имя этого человека в своём письме. Когда ты сказал, что он был одним из врагов моего отца, я едва ли мог бы подумать, что это Абдулла Хусейн.

— Я думал, что ты очень рассердишься, если я скажу тебе об этом, — ответил колдун, — и, поскольку я не хотел тогда расстраивать твои чувства, то воздержался от упоминания имени этого человека.

— Теперь мне всё ясно, — сказал Мустафа, — но не пора ли нам отправиться в путь?

— Верно, — сказал колдун, выходя из комнаты и предлагая своему спутнику следовать за ним. Оказавшись за пределами дома, он сказал:

— Я уверен, что наш план будет успешным. Абдулла поверит нашей истории и примет алмаз, даже не подозревая об истине.

Трое мужчин, следовавшие за Мустафой по пятам, услышали это и кивнули друг другу. Они слонялись перед дверью дома мага, как любая группа бездельников, и у колдуна с Мустафой не возникло никаких подозрений на их счёт.

— Тем не менее, — сказал Мустафа в ответ на последние слова своего друга, — у меня странные предчувствия. Мне кажется, что наше путешествие закончится катастрофой.

Волшебник рассмеялся.

— Я не думал, что ты настолько суеверен, — сказал он.

— Я не суеверен, — сказал Мустафа, — но думаю, что моё предчувствие оправдается. Во всяком случае, нам следует быть осторожными.

— Возможно, ты прав, — трезво рассудил его напарник — но, как ты говоришь, мы должны быть осторожны и не подвергать себя ненужному риску, следуя к нашей цели.

К этому времени они уже достаточно далеко отошли от дома мага, свернув за угол рядом с ним, так что трое наблюдателей не слышали последних слов.

Как только Мустафа с магом скрылись из виду, один из троих повернулся к остальным и сказал:

— Идём, мы знаем, куда они направляются, поэтому давайте опередим их и расскажем нашему господину о том, что мы услышали. Тогда он будет настороже и расстроит планы этих интриганов. Кроме того, нас хорошо вознаградят за наши услуги.

— Конечно, так и делаем, — сказали двое других и, направившись в переулок, вошли в него и, петляя по закоулкам, достигли дома Абдуллы Хусейна задолго до Мустафы и Акмата.

После часа ходьбы колдун остановился перед большим домом, окружённым небольшим садом. Подойдя к двери, он нажал на пружину. Дверь открылась, и они с Мустафой вошли.

Навстречу им вышел слуга и сказал:

— Господа, назовите, пожалуйста, свои имена.

— Да, — сказал Акмат, выступая в качестве представителя. — Меня зовут Акбар, а этого человека, моего брата, зовут Когия. Нашего отца зовут Харун Паша, и он такой же чернорабочий, как и мы, что можно видеть по нашей одежде.

— Что ты хочешь? — задал следующий вопрос слуга. Это был высокий раб-африканец, одетый в очень богатые одежды. Он был очень уродлив на вид, а его голос имел неприятный оттенок.

— Мы желаем видеть вашего господина по очень важному делу, — сказал Акмат.

— Я узнаю, примет ли он вас, — сказал африканец. Он вышел из комнаты и не возвращался несколько минут.

Пока его не было, Мустафа и Акмат сидели и терпеливо ждали его возвращения. Вернувшись, он поклонился им и сказал:

— Мой хозяин не занят и говорит, что даст вам аудиенцию. Пожалуйста, следуйте за мной.

Он провёл их через зал и несколько других комнат в комнату, где богато одетый человек сидел за столом и читал какие-то письма.

Когда двое посетителей вошли, он повернулся и посмотрел на них. Это был мужчина средних лет, довольно красивый, но лицо его омрачало жестокое выражение, которое говорило о том, что он подвержен приступам крайнего гнева и управляет своими подчинёнными тяжёлой рукой.

— Что вам нужно? — коротко сказал он.

— Мы хотим видеть вас по важному делу, — сказал Акмат.

— Что ж, разве ты меня не видишь? — сказал Абдулла. — Я выгляжу довольно красивым, не так ли?

— Да, выглядишь, — сказал Акмат, — но я не хотел бы быть одним из твоих слуг.

— Почему? Я уверен, что хорошо плачу им. Что у вас за дело?

— Каковым бы ни было моё дело, это не ваша забота, — сказал Акмат.

— Не моя забота? Для человека вашего ранга мне кажется, что ты очень дерзок. Разве вы не знаете, что я мог бы арестовать вас за вашу неосмотрительность?

— Возможно, ты и мог бы, но я не думаю, что ты это сделаешь, — ответил колдун.

— Что ж, мне очень хочется услышать, что это за дело, так что на этот раз я тебя прощу.

— Вот, — сказал Акмат и вынул из кармана чёрный бриллиант. Перед тем как войти в дом Абдуллы, Мустафа отдал драгоценный камень колдуну, что объясняло его наличие у него в кармане.

— Где ты взял это? — сказал Абдулла, глядя на камень. Поскольку он знал, что они собирались вернуть его ему, он не был удивлён его внезапным появлением.

— Мы нашли его на улице, — сказал Акмат, — и, не зная, кто владелец, подумали, что нам лучше принести его вам и спросить, не могли бы вы найти для нас его хозяина, так как мы хотим вернуть его ему.

— О, правда? — сказал Абдулла с клокочущим в голосе сарказмом. — Откуда мне знать, что вы его не украли? Возможно, вас преследовали так плотно, что вы подумали, будто сможете выйти из передряги, вернув его через меня. Как вас вообще зовут и кто вы?

— Меня зовут Акбар, а этот человек — мой брат, и его зовут Когия. Наш отец — чернорабочий, его зовут Харун Паша.

— Что ж, если вы хотите знать, кому принадлежит этот бриллиант, я вам скажу. Я его владелец.

Мустафа и Акмат изобразили удивление, и Абдулла посмеялся над ними.

— Что ж, — сказал он, — я рад снова увидеть свой алмаз. Я вознагражу вас за то, что вы вернули его мне. У меня нет с собой денег, поэтому я позову слугу, чтобы он принёс мне немного.

С этими словами он встал и коснулся пружины в стене. Не успел он это сделать, как пятеро вооружённых до зубов мужчин выскочили из-за занавески и бросились на Мустафу и колдуна.

Акмат моментально понял, что кто-то узнал их тайну, поэтому отскочил от стены и выхватил меч. Мустафа последовал за ним и сделал то же самое. Сбежать через дверь было совершенно невозможно, поэтому они приготовились защищаться.

Абдулла приблизился к ним так, чтобы они не могли до него дотянуться, и насмешливо сказал:

— Теперь вы видите, что твой заговор раскрыт. Ты, — продолжал он, указывая на Мустафу, — Мустафа Даг, сын Когиа Дага. — А ты, — показал он на колдуна, — Акмат Бек, маг. Каким-то нпостижимым образом ты украл из тайного хранилища под моим домом этот чёрный алмаз, — и он указал на камень, лежавший на столе.

— Ты врёшь! — крикнул Мустафа. — Мы не крали его.

— Я совершенно убеждён в этом, и уверен, что вы тоже в этом убедитесь, когда я покажу вам часть своих доказательств.

Подойдя к висящей на стене полочке, он взял с неё небольшой клочок пергамента, который выглядел так, словно был частью сожжённого листа. С него он прочитал такие слова:

В этот самый день ты принёс мне чёрный алмаз и спросил моего совета относительно него. Я не стал отвечать тебе на словах, а сел и написал этот ответ.

— Это доказывает, что вы виновны, — сказал Абдулла после того, как закончил читать.

— Это не так, — сказал колдун, и Мустафа вторил ему.

— Разве эти слова не доказывают, что эти люди виновны в краже моего алмаза? — сказал богач, обращаясь к пятерым вооружённым мужчинам, стоявшим рядом.

— Так и есть, — сказали они в один голос.

— Как ты это получил? — спросил Мустафа, указывая на клочок пергамента.

— Это не ваше дело, — сказал Абдулла насмешливым тоном.

Это было больше, чем мог выдержать Мустафа, и он бросился на человека с поднятым мечом. Тот отступил на несколько шагов и топнул ногой по полу.

Мгновенно под ногами раскрылся люк-ловушка, и Мустафа провалился в него. Колдун бросился на Абдуллу, но тоже угодил в ловушку.

Падая, Мустафа увидел далеко внизу блеск чернильно-чёрной воды и сразу понял судьбу, которая была ему уготована. Стало очевидно, что он падает в старый колодец под домом Абдуллы.

Но времени на раздумья у него не было, и прежде чем он осознал это, Мустафа оказался в воде. Он не умел плавать и уже погружался под воду, когда чья-то рука схватила его и затащила в небольшую пещеру в крае колодца. В тот же момент в воду свалился маг, и прежде чем рука успела его вытащить, он скрылся из виду, и единственное, что ещё свидетельствовало о его существовании, были несколько пузырьков, поднимающихся к поверхности, и рябь на воде.

Наконец все звуки стихли, и Мустафа услышал звук закрывающегося люка и голоса слуг и их хозяина далеко вверху.

Затем, не успев опомниться, он погрузился в глубокий обморок, из которого не выходил в течение многих минут.

Когда он очнулся, то обнаружил, что оказался в небольшой пещере, в которой горел свет. Над ним стоял мужчина, ливший воду ему на грудь и голову. Лицо этого человека казалось ему знакомым, но Мустафа был слишком слаб и ошеломлён, чтобы узнать его. Всё, что он мог сделать, это собрать воедино свои разрозненные ощущения и вспомнить, где он находится. Это потребовало от него таких усилий, что он снова потерял сознание.

Очнувшись от второго обморока, он почувствовал себя намного лучше и смог узнать человека, который его спас. Это узнавание оказалось для него шоком, поскольку этим человеком был тот самый оборванец, который продал ему чёрный бриллиант.

Мужчина увидел, что его узнали и, взяв Мустафу за руки, поднял его, усадил и сказал:

— Друг мой, я видел, как ты направлялся в этот дом, и слышал часть твоего разговора с магом. Я опередил тебя и, спрятавшись здесь, услышал, как Абдулла и его слуги замышляют поймать тебя в ловушку и сделать так, чтобы ты упал в этот колодец. Они верили, что ты и твой друг украли чёрный алмаз, и поэтому планировали забрать его у вас, когда вы попытаетесь его вернуть, а затем избавиться от вас этим самым образом. Однако я тебя спас, хоть и сожалею, что не смог помочь твоему другу. Неважно, как я сюда попал, но скажу тебе, что ты в моей власти. Если ты не пообещаешь заплатить мне пять тысяч золотых монет, я брошу тебя в колодец, и ты утонешь. Если же ты пообещаешь сделать это, я спасу тебя, и всё будет хорошо.

— Негодяй! Я не приму твоих условий, — крикнул Мустафа и, вскочив на ноги, схватил человека и швырнул его на землю. Они катались, сражаясь за жизнь но, наконец, оказавшись на краю, упали в колодец, и вода сомкнулась над их головами.

Глава III

В малолюдной части Багдада во времена нашего рассказа находилась небольшая портновская мастерская, которой владел человек по имени Эмир Бек. Он был высоким и стройным, ему было около сорока лёт. Глаза у него были чёрными и, казалось, говорили о том, что их владелец хитёр и его нелегко обмануть. Это свидетельство было верным, ибо никогда не существовало более хитрого человека, чем этот портной.

Покровителей у него было немного, но это были в основном богатые люди, которые всегда хорошо платили ему за его услуги. Никто не мог сшить костюм лучше, чем он, и причина, по которой у него было так мало клиентов, заключалась, как я уже сказал, в том, что он жил в глухой части Багдада.

За мастерской находился дом портного. Он был большим, просторным, хорошо обставленным по последней моде, поскольку даже турок или индус не любит отставать от времени.

Жена Эмира была хорошенькой женщиной лет тридцати — в возрасте, когда большинство восточных женщин теряют свою красоту, но с ней этого не произошло. У них был один ребёнок, дочь по имени Фатима, которой было двенадцать лет. Она, как и её мать, тоже была очень красива, хотя, конечно, красота её была подобна бутону розы, который становится намного прекраснее, когда полностью расцветает.

В одной из комнат дома портного, полулёжа на диване, пил шербет мужчина. На вид ему было лет тридцать пять, и хотя он не был слишком уж красив, его нельзя было назвать уродливым. Глаза у него были чёрные, а лицо очень тёмное. Любой, при виде его, сразу понял бы, что это индус. Он был одет в простую одежду, мало чем отличавшуюся от одежды портного. На стуле возле дивана лежали грязные вещи — яркий аляповатый тюрбан, который выглядел так, словно когда-то был запятнан кровью, а в его складке виднелось место, где слои материи были сшиты, шёлковый халат и шаровары из того же материала и пара сильно загрязнённых туфель, которые когда-то были красивыми.

Индус, казалось, глубоко задумался, и когда он нахмурил брови, стал более отчётливо виден огромный шрам, уже заживший. Внимательный наблюдатель заметил бы, что он был такой же длины, как и разрез на тюрбане.

Его размышления внезапно были рассеяны появлением самого портного.

— Как ты себя чувствуешь сегодня утром, мой друг? — спросил Эмир.

— Мне намного лучше, — был ответ индуса. — А теперь я должен поблагодарить тебя за твою доброту ко мне.

— Ты ещё недостаточно здоров, чтобы отвозить тебя домой, — с тревогой сказал Эмир, увидев в ответе мужчины намерение уйти. — Пройдёт неделя, прежде чем ты полностью выздоровеешь.

— Может быть, и так и будет, — сказал индус, — но я не хочу посягать на твоё гостеприимство больше, чем это абсолютно необходимо. Я думаю, что вы тебя бы очень утомило присутствие в доме раненого человека более месяца. Да и какая тебе в этом награда?

— Вознаграждением мне стало сознание своей добродетельности, — сказал портной. — Если бы я прошёл мимо, когда нашёл твоё тело лежащим в сточной канаве, и не попытался помочь тебе, меня мучили бы воспоминания о том, что я мог сделать, всю оставшуюся жизнь.

— Это в самом деле достойная награда, — сказал индус, — но я намерен вознаградить тебя гораздо более существенным образом. По одежде, которую ты нашёл на мне, можно ясно видеть, что я не беден. Обыщи этот халат, — указал он на одежду, лежащую на кресле, — и всё, что найдёшь в нём, оставь себе. Там нет ничего, что мне нужно.

— Мне бы не хотелось этого делать, — нерешительно сказал портной. — И кроме того, я не желаю никакой другой награды, кроме той, которую я уже получил.

— Тогда я оставлю халат в твоё распоряжение, и ты сможешь делать с ним всё, что пожелаешь, только не возвращай его мне.

— Что ж, — сказал Эмир, — поступай как знаешь, а я посмотрю, что в нём есть. Я не оставлю вещи себе, а раздам их бедным.

Портной взял плащ в руки и стал осматривать карманы, вынимая каждый предмет и кладя его на маленький столик. Содержимое было следующим: в одном кармане он нашёл три золотых монеты и небольшой кожаный кошелёк с двумя кольцами из цельного золота с крупной бирюзой. В другом кармане был найден короткий испанский стилет, а также ножны из очень редкой и красивой кожи. В третьем кармане обнаружился большой кошелёк, в котором было тридцать серебряных и пятьдесят золотых монет. В четвёртом кармане не было ничего, кроме маленькой золотой цепочки около шести дюймов длиной.

Положив все эти вещи в большой кожаный кошель, портной вышел из комнаты и вручил его жене, приказав ей раздать вещи окрестным беднякам, что она и сделала со всей возможной поспешностью.

Затем, надев тюрбан, Эмир вышел из дома на привычную прогулку по городу, которую он никогда не пропускал.

Пройдя около мили по улицам, он вошёл в переулок и внезапно наткнулся на тела трёх мужчин, лежащих в большой луже мутной воды, которая, судя по всему, вытекала из отверстия под большим складом.

Головы этих людей находились над водой, поэтому он ясно видел, что они не утонули. Один был молодым человеком лет двадцати, в одежде простого рабочего. Второму было где-то за тридцать, и он был одет точно так же. Третий был примерно того же возраста, что и второй, и был довольно бедно одет. Двое последних, очевидно, были индусами, а первый — турком.

«Что ж! — сказал себе Эмир, недолгое время рассматривая тела. — Интересно, что мне лучше всего сделать? Наиболее правильным было бы отвезти их к себе домой и заботиться о них, пока они не выздоровеют. Полагаю, они не оправятся от обморока в течение нескольких часов, а так как оставлять их здесь не годится, мне придётся отнести их домой. Но как это сделать? Их трое и, как бы я ни был силён, я не могу нести больше одного за раз. Это в самом деле затруднительное положение, и единственный выход из него — позвать на помощь. А, вот как раз идут двое молодых людей, которых я знаю. Попрошу-ка их помочь, поскольку они живут недалеко от моего дома».

Когда он заканчивал так свои размышления, двое молодых людей, довольно просто одетых, подошли к портному, рассматривавшего три тела.

— Ну, приятель Эмир, — сказал один из них, обращаясь к портному, — что у нас здесь? — И он указал на мужчин в сточной канаве. Он был довольно полноват и хорош собой, хотя красавцем его вряд ли можно было счесть и, очевидно, происходил из хорошей семьи. На самом деле эти двое были братьями, жившими со своим отцом и тремя слугами недалеко от дома портного. Они торговали фруктами и вели очень прибыльное дело, зарабатывая более чем достаточно, чтобы прокормить себя и своего отца.

— Я не знаю, кто они такие, — сказал Эмир в ответ на вопрос. — Минуту назад я шёл по этому переулку и вдруг наткнулся на них, лежащих в этой луже с водой. Странно, как вода попала сюда, и каким образом они оказались в ней. Видно, что они не были ранены никаким оружием, как вы можете ясно видеть.

Он вытащил тело турка из воды и внимательно осмотрел его. Приятели сделали то же самое. Не было обнаружено никаких следов, кроме небольшой раны на лбу парня и одной-двух царапин на руках; но было очевидно, что это не могло привести к потере сознания.

На остальных телах ран не было, поэтому портной и его друзья оказались ещё больше озадачены.

—Пусть сия тайна останется таковой, — сказал Эмир, — а сейчас я полагаю, что вы могли бы помочь мне донести их до моего дома.

— Мы поможем, — согласился его друг, и один поднял оборванного человека, другой — второго индуса, а Эмир — турка.

— Я думаю, они скоро придут в себя, — сказал портной, — потому что сердце этого парня бьётся ровно.

Разговаривая так, они продолжили своё путешествие. Конечно, людям, которых они встречали, было любопытно узнать, в чём дело, но Эмир отмахивался от них, и спустя должное время они добрались до его дома, внесли свою ношу внутрь и положили на большой ковёр.

— Итак, — сказал Эмир, — вы очень помогли мне, доставив этих людей в мой дом. Полагаю, вы хотели бы получить награду. — Эти слова, разумеется, были адресованы двум молодым людям.

— Нет, нет, — сказали они, — мы не хотим награды, и нам пора идти, иначе наш добрый отец будет беспокоиться о нас!

И, не прощаясь, они выбежали из комнаты и быстрыми шагами направились к своему дому и, полагаю, вскоре достигли его.

Когда они ушли, Эмир повернулся к телам на ковре. Оба индуса только начинали подавать признаки жизни, их сердца бились сильнее, чем раньше. Через несколько минут они поднялись и огляделись вокруг, как люди во сне; вскоре турок тоже очнулся и сделал то же самое.

— Где мы? — спросил один из индусов, тот, что был бедно одетым. Прежде чем портной успел ответить, турок сказал:

— Я совершенно уверен, что не знаю.

— Вы находитесь в доме портного, — сказал Эмир.

— Но как мы сюда попали? — спросил турок. — Я смутно помню, как отправился в путь с другим человеком, и думаю, что наш поход закончился плачевно. Я совершенно не помню о том, что произошло с тех пор.

— Неудивительно, — сказал портной, — ведь я нашёл тебя и твоих товарищей лежащими без сознания в потоке чернильно-чёрной воды, которая, казалось, текла через отверстие под домом неподалёку. С тех пор с помощью двух друзей Я отнёс тебя сюда, к себе домой.

— Чёрно-чёрная вода, — сказал один из индусов, человек в одежде рабочего. — Звучит знакомо. Мне кажется, что я провалился через отверстие в полу в колодец с водой такого цвета. Я отчётливо вспоминаю теперь, что, не умея плавать, глубоко погрузился в воду, но не успев достигнуть дна, услышал вблизи себя ревущий всасывающий звук, и мне показалось, что непреодолимая сила тянет меня к одной из стен колодца. Я задержал дыхание и, в тот миг, когда я ожидал коснуться стены руками, меня с силой бросило вперёд, и я обнаружил, что сражаюсь за жизнь в бушующем потоке. На мгновение я увидел свет, затем меня окружила тьма, и я услышал рядом звук, похожий на удар стали о камень. Медленно, очень медленно я обнаружил, что теряю все ощущения, а затем внезапно лишился чувств и погрузился в бессознательное состояние. Возможно, прошли часы, пока я пребывал в бесчувственном состоянии, не испытывая никаких физических ощущений, но, возможно, минуло всего несколько мгновений. В таком затруднительном положении, в котором я пребывал, минута может показаться вечностью, поэтому я не стану даже пытаться угадать сколько времени прошло.

Турок слушал рассказ с величайшим вниманием и в конце сказал очень спокойно:

— Друг мой, тебя зовут Акмат Бек. Меня зовут Мустафа Даг, и я помню, что пережил опыт, почти идентичный твоему.

— Мустафа, друг мой, — сказал другой с внезапным приливом воспоминаний, — я уже не надеялся снова увидеть тебя живым, когда погрузился под воду. — Он был сильно взволнован неконтролируемыми эмоциями и заговорил скороговоркой:

— Теперь я помню всё, что произошло с тех пор, как мы оправились возвращать чёрный алмаз Абдулле Хусейну, до того момента, как я упал в колодец и пережил опыт, подобный твоему. Ты, — продолжил Мустафа, обращаясь к оборванцу, — тот самый человек, который сказал, что спасёт мне жизнь, если я дам тебе пять тысяч золотых.

— Ты прав, — ответил он, — я тот самый человек, и я также тот, кто украл алмаз из хранилища Абдуллы Хусейна. Что касается того, как я это сделал, я расскажу вам, если вы соблаговолите выслушать мою историю.

— Мы слушаем, — сказали остальные, и Эмир, портной, которого очень заинтересовала эта история, тоже подошёл и стал слушать.

Поскольку это не причинит вреда, мы сделаем то же самое. Оборванный человек подождал, пока все будут готовы, а затем продолжил свой рассказ так:

— Поскольку вы, вероятно, захотите узнать, кто я такой, я вкратце расскажу вам о моей жизни до момента кражи алмаза, а затем дам полный отчёт об этом событии. Мне тридцать пять лет, и я родился в тысяча шестьсот пятнадцатом году в селении Хиндустан неподалёку от Калькутты. Мой отец был богатым фермером по имени Ахмед Бек, а меня самого зовут Кассим Бек. Моя мать умерла через несколько дней после моего рождения, и я никогда не видел её, чтобы запомнить её лицо. У меня было три брата, и все трое были старше меня. Моему брату Акмату в этом году исполнится тридцать шесть лет, Эмиру тридцать семь, а Харуну тридцать восемь, если только они ещё живы. Когда мне было двадцать лет, мы с моими братьями и отцом приехали в Турцию, где рассеялись, и с тех пор я никогда не видел никого из них. С собой я привёз очень ценный бриллиант, чёрный, как ночь, который мне подарил один лама. Он рассказал мне его историю, которая была очень любопытной, но у меня нет времени рассказывать её сейчас, и я должен продолжить свой рассказ.

Этот же лама также научил меня и моего брата Акмата чёрному искусству и прочим колдовским приёмам, с помощью которых мы зарабатывали на жизнь.

Когда я оставил отца и братьев, я приехал в Багдад с пятьюстами золотыми в кожаном мешке и с бриллиантом, а также в хорошей одежде.

Я поселился у некоего Хана и, оставив там большую часть своих денег и алмаз, отправился искать место, где мог бы устроить магическое представление. Но я не смог найти дома, в котором мог бы провести хотя бы одну ночь. Поэтому я пошёл домой, уставший, но не разочарованный, и на следующий день отправился, чтобы попытаться ещё раз.

Когда я находился в центре огромной толпы людей на одном из крупнейших базаров города, я почувствовал, как сумка, в которой я нёс свои деньги, выпала из моей руки, и когда я повернулся, чтобы поймать вора, он уже исчез, и погоня казалась бесплодной. Не имея с собой денег, я пошёл домой и на следующий день отправился в путь со всем оставшимся у меня золотом. Когда я проходил через другой базар, эти деньги тоже оказались украдены, и я остался без друзей, вообще без ничего, с одним лишь бриллиантом в большом городе.

Вернувшись к Хану, я пошёл в свою комнату и в полном унынии бросился на кровать. Должно быть, я ненадолго заснул, а когда проснулся, то увидел человека, который выходил из моей комнаты с чёрным бриллиантом в руке. Он был одет в одежду простого человека, и единственное, что в нём было особенного, была его манера ходьбы. Он передвигался короткими шагами, как человек, которого загипнотизировали, и я сразу заключил, что так оно и есть. Я бросился за ним, призывая на помощь, но прежде чем я успел его поймать, он выскочил из помещения и помчался как ветер к высокому человеку, который, казалось, ждал его.

Я тут же решил, что этот человек и был гипнотизёром, и побежал в другую сторону, чтобы избежать опасности. Когда я остановился, то увидел, что они скрылись из виду, но я всё равно последовал за ними и вскоре подошёл достаточно близко, чтобы увидеть их, но держался в стороне и не позволял им увидеть меня.

Вскоре они вошли в небольшой дом и быстро вышли из него, и я увидел, что вор теперь очень богато одет.

И всё же я знал, что это вор, и был в этом совершенно уверен, когда увидел, что он всё ещё ходит таким странным образом.

Я следовал за ними, пока они не вошли в большой дом, который, как я заключил, был домом богато одетого человека.

От людей, живших неподалёку, я узнал, что его зовут Абдулла Хусейн. Я также узнал, что он нанял несколько человек, чтобы выкопать подвал под своим домом и, заработав немного денег тяжёлым трудом, я переоделся и пошёл спросить его, не даст ли он мне работу. Увидев моё крепкое сложение, он сказал, что у него недостаточно людей, работающих в подвале, поэтому он наймёт меня.

Разумеется, моей целью было вернуть алмаз. Я несколько раз проникал в его дом, чтобы искать камень по ночам, но первые три попытки увенчались неудачей. Во всяком случае, меня не обнаружили, поэтому я попробовал ещё. На этот раз я вошёл к нему в спальню и нашёл его спящим. Я подозревал, что он спрятал алмаз в каком-то хранилище под своим домом, и мои подозрения подтвердило то, что я нашёл в комнате. На небольшом камине на стене лежали два необычной формы ключа, рядом с ними стоял маленький железный ларец, прикрепленный к стене, а сверху лежал ещё один ключ.

Истина мгновенно озарила меня, и я был почти ошеломлён радостью от своего успеха. Во время одной из моих ночных экспедиций я обнаружил в полу железную дверь с замочной скважиной, по форме напоминающей ключ, который я сейчас нашёл. Я тут же решил, что эта дверь — вход в какое-то секретное хранилище, где мог быть спрятан алмаз.

Для чего был нужен другой ключ, я не имел возможности выяснить, так что взял его с собой и направился к железной двери. Моя догадка оказалась верной, потому что я сразу же открыл её и оказался на лестнице. Я зажёг свечу, которая была у меня с собой, и подошёл к подножию этой лестницы, когда я оказался перед массивной стальной дверью, которая, как я вскоре обнаружил, была заперта. Я оказался в затруднительном положении, и что же мне теперь было делать? Я сел на ступеньки и начал думать, и вскоре мой ум нашёл решение проблемы. Я встал и начал осматривать стену с левой стороны запертой двери; вскоре мои пальцы коснулись чего-то, что поддалось, и дверь тотчас же распахнулась. Я нашёл пружину, спрятанную в стене, и это оказалось решением проблемы.

Дверь открылась совершенно бесшумно, поэтому я вошёл внутрь и оказался в хранилище, полностью сделанном из железа. Золотые монеты и драгоценности лежали кучей на полу, но я прошёл мимо них и повернулся к маленькой шкатулке, в которой, как я подозревал, находился чёрный бриллиант.

Другим найденным ключом я открыл её, вынул драгоценности, положил на место хлопок, которым она была обёрнута, а затем запер шкатулку. Я не передвигал её, открывая, поэтому был уверен, что не оставлю никаких следов совершённого ограбления.

Затем я тихо вышел из хранилища, нажал на скрытую пружину, и дверь с семью огромными засовами закрылась за мной без малейшего звука. Затем я поднялся по лестнице, запер за собой дверь, прошёл в комнату Абдуллы, положил фигурные ключи в железный ящик и запер его другим ключом. Затем я положил этот ключ в карман его халата и вышел из дома с бриллиантом в кармане. Вскоре я обнаружил, что люди, нанятые Абдуллой, прочёсывают город из конца в конец, пытаясь найти вора.

Тогда, чтобы избавиться от алмаза, я продал его молодому торговцу за кусочек золота. Причина, по которой моя одежда выглядит поношенной, совершенно очевидна — мне пришлось много работать, копая подвал, и Абдулла заплатил мне не больше, чем хватило бы на еду и ночлег. Остальную часть моей истории вы, наверное, знаете.

— Да, теперь я вижу, что произошло, — сказал Акмат, — и все мои предположения оказались верны. Я подозревал, что ты украл алмаз таким образом, и думаю, что понимаю, как мы с Мустафой избежали смерти, упав в колодец. Люди, которые рыли подвал, должно быть, копали у самого края колодца, и когда я опустился на дно, меня засосало через дыру, образовавшуюся под действием изливающейся воды. Должно быть, то же самое произошло с тобой и Мустафой.

— Часть твоего утверждения неверна, — сказал Кассим, —— поэтому я тебя поправлю. Ты был совершенно прав, говоря, что вас засосало через отверстие на дне или в боковой части колодца, которое проделали те, кто копал подвал, ибо именно это и произошло. Но твоё утверждение, что это произошло с Мустафой, не совсем верно. Я предположил, что вы с Мустафой попытаетесь вернуть алмаз, и обнаружил, что Абдулла знал об этом. Копая подвал, я проделал в стене колодца большую дыру в нескольких дюймах над водой. Вскоре я обнаружил, что в верхней части колодца был люк, и предположил, что Абдулла сначала завладеет алмазом, а затем рассердит вас каким-то замечанием. Тогда ты бросишься на него, он откроет люк, и ты провалишься в него. Я не сказал другим людям, копавшим подвал, который, кстати, был очень обширным, что наткнулся на старый колодец, и старался не подпускать их к тому месту, где я работал, чтобы они не узнали, что я сделал.

Затем, в тот день, когда вы пришли в дом Абдуллы, я услышал, как вы разговаривали с ним, и приготовился спасти вас, если вы упадёте в колодец. Вскоре я увидел, как люк открылся, и ты, Мустафа, провалился него и упал в воду. Я затащил тебя в небольшую пещеру, которую выкопал, но не смог спасти тебя, Акмат. Мустафа потерял сознание, и когда он пришёл в себя, я, зная, что он богатый человек, сказал, что спасу ему жизнь, если он даст мне пять тысяч золотых. Мне не следовало так поступать, и я сожалею, что это сделал, но в тот момент искушение было слишком сильным, и как бы я ни хотел, я не мог отказаться от него это.

Мустафа рассердился, набросился на меня, и мы вместе скатились в колодец и погрузились на дно. В остальном моя история похожа на твою, Акмат.

— Ах! Теперь я всё понял, — сказал колдун, — ты мой брат, Кассим. Я хорошо помню твоё лицо, да и твоё лицо тоже кажется мне очень знакомым, — продолжал он, повернувшись к Эмиру.

— Я твой брат, Эмир, — ответил тот, и все трое молча обнялись. С самого раннего возраста их учили не показывать своих эмоций, и этим объясняется их приветствие друг друга с таким спокойствием. Но под этой маской холодности они любили друг друга, как и подобает братьям.

— Ну, здесь от меня толку немного, — сказал Мустафа и уже собирался выйти из комнаты, когда колдун обернулся и сказал:

— Мустафа, мне хотелось бы поговорить с тобой наедине о некоторых очень важных вещах.

Глава IV

Мустафа и колдун ушли в другую комнату, а остальные остались на месте.

— В чём дело? — спросил молодой купец, когда они остались одни.

— Мустафа, — сказал его друг, — твой отец был индусом и приходился братом моему отцу. Мы с тобой двоюродные братья.

— Двоюродные! — повторил тот. — Почему мой отец не сказал мне этого раньше? Я не знал, что у него есть родственники.

— Разумеется, он тебе не говорил, — сказал Акмат.

— Но почему он этого не сделал? И почему не сказал ты?

— По причинам, которые сейчас для тебя не очевидны, но скоро станут таковыми. Что касается того, почему я тебе этого не сказал, то я и сам не знал этого до вчерашнего дня.

— И почему ты не сказал мне об этом вчера?

— Потому что не хотел слишком тебя волновать.

— Ах! Это ясно. Но от кого ты получили эти сведения?

— От моего отца. Я встретил его вчера утром, до того как ты пришёл ко мне домой.

— Почему он не сказал тебе об этом раньше?

— Этого я не знаю. Вероятно, у него были свои причины не сделать этого. Думаю, сейчас он у меня дома.

— Что ж! Всё, что я услышал, очень странно, но я не вижу причин не верить этому.

— Абсолютно никаких.

— Твои братья знают, что мы кузены?

— Нет. Не знают. Я собираюсь сказать им это сейчас.

«Ну-ну, — сказал себе Мустафа, когда Акмат вышел из комнаты, — интересно, не сплю ли я?»

Энергичное пощипывание ушей вскоре убедило его, что это не так.

Нет нужды говорить, что он был сильно удивлён и взволнован, ибо слова не могли передать того, что он чувствовал.

Через несколько мгновений он успокоился и спокойно ждал возвращения друга. В другой комнате он слышал тихий разговор трёх братьев, но не мог понять их речи, поскольку они говорили на хиндустани, а этого языка он не знал.

Минут через пять колдун снова вошёл в комнату и жестом пригласил Мустафу следовать за ним. Мустафа никогда раньше не видел Акмата таким возбуждённым, но вскоре ему предстояло узнать причину его волнения.

Он последовал за колдуном в комнату, где находились трое братьев, но никого из них не увидел.

Затем они вошли в другую комнату и увидели лежащего на диване индуса со шрамом на руке.

Эмир и его брат разговаривали с этим человеком на хинди, и все четверо казались такими же взволнованными, как и сам Акмат.

Когда они вошли, Эмир повернулся и обратился к Акмату на хиндустани. Затем Акмат повернулся к Мустафе и сказал:

— Мы обнаружили, что этот человек — наш брат Харун.

Мустафа не выказал при этом ни малейшего удивления, поэтому колдун продолжил:

— У него, как и у Кассима, есть замечательная история. Сейчас он её расскажет.

Мустафа и Акмат приблизились к Харуну, и он заговорил по-турецки. Его рассказ приводится ниже. Он оказался чем-то похож на то, что рассказал Кассим.

— Я родился в селении Хиндустан в 1612 году. Моего отца звали Ахмед Бек, он был очень богатым фермером и жил недалеко от большого города. У меня было три брата: одного звали Акмат, другого Кассим и третьего — Эмир. Меня зовут Харун. Когда мне было 34 года, я, мои братья и отец продали всю нашу собственность и приехали в Турцию. Акмат и Кассим научились чёрному искусству у жреца, и этот жрец подарил Кассиму очень ценный чёрный алмаз со странной историей. Он также дал мне копию камня, но мой не был подлинным, и он мне об этом сказал. Когда мы добрались до Турции, наши пути разошлись, и я отправился в Багдад, где вскоре по счастливой случайности сделался весьма преуспевающим торговцем. Я ничего не слышал о своих братьях и отце, но, поскольку мы не говорили друг другу, куда направляемся, я понятия не имел, где они. Однажды, прогуливаясь по аллее, я потерял свой бриллиант и начал его искать. Ко мне подошли люди и сообщили, что его нашёл некий мужчина, и я подошёл к этому человеку, предполагая, что он намеревается вернуть его мне, но вскоре мне пришлось разочароваться. Он был высоким, богато одетым и носил на боку меч. Мне не понравилось выражение его лица, поскольку оно свидетельствовало о его безжалостности по отношению к тем, кто находился в его власти, и жестокости к своим подчинённым. Он выглядел как человек, привыкший к тому, чтобы все выполняли его приказы.

— Я слышал, вы нашли мой алмаз, — сказал я, подойдя к нему. — Не могли бы вы вернуть его мне, потому что я спешу.

— Откуда мне знать, что алмаз принадлежит тебе, — ответил он.

— Если ты пойдёшь со мной ко мне домой, я докажу это, — ответил я довольно сердито.

— Я не собираюсь отдавать его тебе, — сказал он в ответ.

— Тогда я заберу его у тебя, вор! — закричал я и бросился вперёд, чтобы вернуть своё имущество. Он молниеносно выхватил свой меч, и я почувствовал ужасную боль в голове, а затем на меня навалилось бесчувствие, и я больше ничего не ощущал. Когда я пришёл в себя, то обнаружил, что лежу на кровати в большой комнате. В неё вошёл мужчина и сказал мне, что нашёл меня лежащим в сточной канаве на одной из улиц, с уродливым порезом на лбу. Он отнёс меня к себе домой и с тех пор я нахожусь там, восстанавливая силы. А теперь этим человеком, который помог мне, оказался мой брат Эмир, а двое других мужчин, мои братья Кассим и Акмат, были приведены ко мне странным стечением обстоятельств.

— Всё, что произошло, выглядит поистине удивительным, и теперь мне есть что сказать, — сказал Акмат, когда его брат Харун закончил говорить. — Кассим, алмаз, который ты забрал у Абдуллы и затем продал Мустафе, возможно, был фальшивым. Оба бриллианта, настоящий и фальшивый, находятся в руках этого интригана и грабителя. Как вы думаете, стал бы он красть драгоценности таким удивительным способом, если бы у него не было других целей, кроме получения богатства? Я говорю вам, что у этого человека есть какая-то цель и, поскольку он причинил нам большой вред, мне кажется, что наша задача — выведать эту цель, помешать её осуществлению и предать его в руки правосудия. Разве я не хорошо сказал, братья?

— Да, — ответили все четверо, в число которых нам следует включить и Мустафу, поскольку он был обижен не меньше, чем любой из них.

— Братья, пора поесть, — вмешался Эмир, и все они последовали за ним в другую комнату, где жена портного приготовила весьма сытный ужин.

Еда вскоре была съедена и, немного поговорив, братья и Мустафа пошли спать. Эмир всё объяснил жене, и хотя она была очень удивлена, она не показала своего изумления.

На следующее утро все встали рано и, позавтракав, отправились к дому Акмата, до которого добрались примерно через полтора часа. Отец ждал их, как и говорил Акмат, и вы не можете себе представить его изумления, когда братья рассказали ему обо всех странных приключениях, которые с ними приключились.

Ему было около пятидесяти шести лет, но волосы у него были чёрные, как ночь, и в них не было ни одной седой пряди. На вид ему было не больше сорока пяти лет, и он был таким же сильным и активным, какими обычно бывают люди в этом возрасте. Он был почти шести футов ростом и соответственно широк в плечах. Лицо у него было довольно красивое, хотя и очень смуглое, как у всех индусов, а борода была всего около четырёх дюймов в длину и была такой же чёрной, как и его волосы. Он был довольно просто одет и не производил впечатления человека, богатого мирскими благами. Но внешность иногда бывает весьма обманчивой, как мы вскоре увидим.

— Теперь, отец, — сказал Харун после того как они закончили рассказывать ему о своих приключениях, — ты должен сообщить нам, что произошло с тобой с тех пор, как мы виделись в последний раз.

— Разумеется, — ответил Ахмед и начал свой рассказ: — После того как мы расстались, сыновья мои, — сказал он, — я купил на часть своих денег большую ферму на окраине Багдада. Мне очень повезло с урожаем, и за два месяца я выручил вдвое больше, чем заплатил. На часть этих денег я построил неподалёку большой постоялый двор и уже через несколько дней получал из этого источника весьма существенный доход. Два дня спустя я вложил пятьсот десять золотых в хороший запас шёлка, только что привезённого караваном из Китая, и заработал три тысячи золотых на его продаже. Затем я открыл в городе большое торговое заведение, построил себе красивый дом, нанял нескольких слуг и с тех пор преуспеваю.

— Твоя история не такая длинная, как моя, отец, — сказал Кассим, — но тебе повезло гораздо больше.

— Теперь, — сказал отец, — я бы хотел, чтобы ты продал свой дом и переехал жить ко мне, Акмат.

— Но если я это сделаю, то не смогу зарабатывать на жизнь, — сказал Акмат. — У меня здесь есть всё моё оснащение для представлений чёрного искусства и магии, и если бы я продал его, то остался бы ни с чем. Я оказался бы без гроша, и зависел бы от того, позволите вы мне дальше заниматься моим ремеслом или нет.

— Акмат, — серьёзно сказал его отец, — твои нервы взвинчены до предела из-за недавних событий, и ты совершенно измотан. Я хочу, чтобы ты немного отдохнул, прежде чем предпринимать что-нибудь ещё.

Он был совершенно прав, ибо в этот самый момент колдун рухнул на пол, и прошло не менее пяти минут, прежде чем он очнулся от обморока.

— Видишь? — сказал Ахмед. — Как я уже сказал, вы все нервничаете и сильно расстроены.

— Да, отец, ты был прав, — сказал Акмат. — Должно быть, я перенапряг свои силы. Впредь я стану поступать так, как ты говоришь.

— Я хочу сказать, чтобы вы все пошли со мной в мой дом. Он находится не более чем в четверти мили отсюда.

— Но не пора ли мне самому вернуться в свой дом? — сказал Мустафа. — Мои слуги, вероятно, уже беспокоятся обо мне, потому что я сказал им, что вернусь через полдня, когда уходил из дома вчера.

— Возможно, так и следует поступить, — сказал его дядя. Кассим пойдёт с тобой.

Сам Кассим уже сбросил с себя лохмотья и был одет в костюм, принадлежавший Эмиру.

Они шли вместе, пока не достигли дома Ахмед Бека. Он был большим, просторным и хорошо построенным, но было видно, что его построили недавно. Его окружал довольно обширный сад, в котором можно было увидеть множество разнообразных цветов и фруктовых деревьев.

В этот момент они разделились, и Кассим продолжил путь с Мустафой. Когда они вышли на улицу недалеко от дома последнего, то увидели поднимающийся дым, а дойдя до дома, обнаружили, что он весь охвачен огнём. Пламя охватило его так сильно, что при их приближении стены с грохотом рухнули. Через пять минут от когда-то великолепного дома осталась куча горящих углей и огромные груды камней, из которых всё ещё шёл дым.

Собралась довольно большая толпа людей, и им двоим было трудно пробираться сквозь неё. Наконец им это удалось и они оказались совсем рядом с дымящимися руинами. Войдя в сад, они нашли там всех слуг.

— В чём дело? Как это произошло? — спросил Мустафа, указывая на руины.

— Не знаю, господин, — ответил один из слуг.

— Тогда расскажи всё, что знаешь. Ты должен что-то знать.

— Всё, что мне известно, это то, что пожар внезапно вспыхнул в одной из верхних комнат. Никто не знает причины, и всё, что мы могли сделать, это спасти себя и несколько мешков с золотом из хранилищ, — ответили слуги.

— Принесите золото сюда, — приказал Мустафа. Это было сделано, и тогда он сказал:

— Пересчитайте и скажите, сколько там.

Слуги занялись выполнением его приказа, и наконец после долгих подсчётов объявили, что в наличии оказалось десять тысяч золотых монет одинакового достоинства.

— Где вы были, хозяин? — спросил один из слуг, занимавшихся подсчётом. — Мы очень беспокоились о вас.

— Не сомневаюсь в этом. Меня задержали неотложные дела, и я смог вернуться только этим утром.

— Чем ты планируешь заняться? — спросил Кассим. — Твой дом разрушен, и сохранилась только часть денег.

— Хранилища достаточно надёжны. Не думаю, что огонь мог туда проникнуть. В любом случае золото не могло быть уничтожено. Что касается того, что я собираюсь сделать, я скажу тебе. Разумеется, я построю новый дом, но сначала собираюсь выяснить причину этого пожара. Я сильно подозреваю, что к этому приложил руку Абдулла Хусейн. Это определённо похоже на его работу. Говорят, что он уже проделывал такие вещи прежде, и я думаю, что большинство этих историй правдивы.

— Ах! Думаю, ты прав. Во всяком случае, мы выясним, есть ли какой-нибудь способ сделать это. Полагаю, нам лучше вернуться в дом нашего отца.

— Несомненно, Кассим. Но сначала мне нужно позаботиться об этом золоте.

Он повернулся и обратился к двум слугам, велев им собрать золото и следовать за ним. Он дал остальным деньги, чтобы они оплатили себе ночлег, после чего он, Кассим, двое слуг и всё, что они несли, отправились в дом Ахмед Бека.

После часа ходьбы они добрались до него и вошли. Кассим объяснил отцу, что произошло, и после того как они сложили свою ношу в хранилище под домом, велел двум слугам пока что оставаться дома.

Затем Ахмед позвал своих сыновей и племянника в одну из комнат на втором этаже и приказал слугам никого не впускать без приказа. Им также было приказано оставаться в нижней части дома. Затем Ахмед запер дверь и положил ключ в карман. Он сел в кресло и жестом предложил остальным сделать то же самое.

«Что же будет дальше? — подумал Мустафа. — Но теперь меня уже ничто не сможет удивить, я успел привыкнуть к сюрпризам, и теперь они будут выглядеть вполне обычными, если так пойдёт дальше».

— Сыновья мои, — сказал Ахмед, — вы не знаете, о чём я хочу с вами поговорить. Но скоро я всё вам расскажу. Вы рассказали, что два бриллианта, те самые, что подарил вам лама, были украдены у вас человеком по имени Абдулла Хусейн. Один из этих бриллиантов фальшивый, а другой настоящий, но они совершенно одинаковы, и разницу между ними сможет найти только знаток. Абдулла Хусейн, должно быть, преследовал определённую цель, похитив эти драгоценности тем способом каким он это сделал, ибо откуда он мог узнать, что ты, Кассим привёз с собой один из них в Багдад? Должно быть, он прослышал о них и, узнав об этом, пожелал завладеть ими для осуществления каких-то своих планов. В чём заключаются эти планы, мы не знаем, но наш долг, очевидно, раскрыть их и помешать их осуществлению. Верно ли я говорю?

— Да, — ответили остальные, — и мы сделаем так, как вы пожелаете.

— Первое, что нужно сделать, это напугать этого человека до безумия. Не мог бы ты, Харун, написать пьесу, в которой изобразил бы ряд преступлений, подобных тем, что совершил этот человек, которая завершалась бы смертью этого человека?

— Думаю, я понял твою идею, отец, — ответил Харун, — и она хороша. Да, я могу написать пьесу, потому что я писал их, когда жил в Индостане.

— Ты напишешь эту пьесу, — продолжал отец, — Мустафа и Акмат расскажут про нужные преступления, а ты опишешь наказание для того, кто их совершил. Пусть это будет такое наказание, от которого кровь застынет в жилах! Мы разыграем это сами и пригласим Абдуллу посмотреть, а в конце скажем ему, кто мы, и он подумает, что Мустафа и Акмат — призраки, вернувшиеся преследовать его.

— Это очень хороший план, — сказал Мустафа, — и довольно оригинальный. Где и когда мы его осуществим?

— Что касается места, то я позабочусь о нём, а насчёт времени — тогда когда всё будет закончено.

— Что ж, тогда нам лучше начать прямо сейчас, — сказал Мустафа и подошёл к столу, на котором лежала целая куча листов пергамента, а также чернильница и несколько перьев.

Харун сел за стол, а Акмат и Мустафа встали по обе стороны от его кресла, готовые дать совет. Ахмед вышел из комнаты, отдав им ключ от неё. Когда он ушёл, они заперли дверь, и Харун начал писать.

Акмат предложил название и некоторые эпизоды пьесы. По окончании пьеса выглядела следующим образом:

***

Месть: Багдадская трагедия

Действующие лица: Абдулла, богатый купец; Когия, маг, несколько слуг, Омар и Юсуф, два брата.

Картина I. Действие I. Сцена: Сад двух братьев. Входят Омар и Юсуф.

Ом. Итак, вы слышали, что Абдулла — наш враг. Это выглядит странным, ведь в последний раз, когда я встречался с ним, он был очень дружелюбен.

Юс. Разумеется, был. Он пытался тебя обмануть, и я предупреждаю, что он хочет причинить вред.

Ом. От кого ты узнал, что он нас ненавидит?

Юс. От Когиа, мага, нашего лучшего друга.

Ом. Ах! Если он так сказал, мы должны ему поверить, ибо я никогда не слышал, чтобы Когиа лгал своим друзьям.

Юс. Конечно, он не стал бы лгать нам, хотя мог бы солгать врагу.

Ом. Ты прав, брат, а теперь, пожалуйста, расскажи мне, в чём суть этого предупреждения.

Юс. Я так и сделаю, брат мой. Похоже, Абдулла нас ненавидит, потому что у нас есть шансы стать богаче, чем он. Помните предложение торговца? Так вот, Абдулла услышал об этом и позавидовал нашей удаче. Таким образом, как ты можешь видеть, ему выгодно убрать нас с дороги.

Ом. А как Когия узнал об этом?

Юс. Слуга Абдуллы услышал, как его хозяин сговаривался с другим торговцем, чтобы убить нас и получить предложение этого другого торговца. Он пошёл к Когиа и велел ему предупредить нас, потому что Абдулла ему не нравится.

Ом. И что, по его словам, нам лучше всего сделать?

Юс. Бежать из Багдада как можно скорее. Он будет здесь сегодня в полдень и даст нам дальнейшие советы.

Ом. Если так, то нам лучше не бежать, пока мы его не увидим.

Юс. Совершенно верно, совершенно верно; ты говоришь правду, брат. А теперь, я думаю, нам лучше удалиться до его приезда.

(Как только они собираются войти в дом, в сад входит Абдулла и двое вооружённых людей.)

Аб. Почему ты так скоро уходишь, мой друг?

Ом. Почему ты входишь в мой сад с двумя вооружёнными людьми?

Аб. Для моих собственных целей, молодой человек, и тебе не следует об этом спрашивать.

Ом. Почему нет? Я нахожусь в своём саду.

Аб. Так и есть, но я гораздо старше тебя, а возраст надо уважать. Не задавай мне больше вопросов.

Ом. Прости мою опрометчивость. Я был резок, и не хотел тебя обидеть.

Аб. Хорошо, я прощу это, если вы двое пойдёте со мной на прогулку. Я взял с собой этих вооружённых людей для нашей защиты.

Юс. Правда? Мне кажется, что ты привёл их, чтобы убить нас. Маг Когия услышал о вашем заговоре и предупредил нас. Должен сказать, что ваша хитрость очень неуклюжа. Неужто нельзя было придумать ничего получше?

Аб. Давай теперь без дураков. Вы прекрасно знаете, что я ваш друг и не хочу причинять вам вреда. Я так понимаю, что вы шутите надо мной.

Ом. Нет, ложный друг, мы не такие и не пойдём с тобой гулять.

Аб. Ха-ха-ха, ты опять шутишь. Пожалуйста, поторопитесь.

Ом. Я не шучу, а говорю серьёзно. Немедленно покиньте этот сад, господин, или я призову своих слуг выгнать вас.

Аб. Что ж, это лучшая шутка, которую я слышал за последние три месяца. Хе-хе-хе.

(В ответ оба брата выхватывают клинки.)

Ом. Тогда, если ты не уйдёшь, мы заставим тебя сделать это клинком меча. Если вы когда-нибудь придёте сюда снова, вам будет грозить смерть.

(Абдулла и двое вооружённых мужчин покидают сад, бормоча угрозы мести.)

Юс. На этот раз мы оказались в логове льва, но я надеюсь, что выйдем невредимыми. (Уходят.)

Картина II Сцена II. Комната в доме двух братьев. Входят Омар, Когия и Юсуф.

Ом. Что, по-вашему, нам лучше всего сделать?

Ког. Утром бегите из Багдада, переодевшись, и отправляйтесь в Константинополь. Я дам тебе рекомендательное письмо к моему другу, который живёт в этом городе, и ты останешься там, пока я не пришлю за тобой. Я позабочусь о том, чтобы о вашем имуществе и бизнесе хорошо заботились во время вашего отсутствия. Как думаете, мой план хорош?

Юс. Разумеется, Когия, и если ты это говоришь, значит так будет лучше всего.

(В этот момент внизу слышен сильный шум, двое мужчин в масках врываются в комнату и бьют двух братьев мечами, сшибая их с ног. Когиа прячется за гобеленом, и они его не видят. Они подхватывают два тела и бросаются на улицу, и Когия следует за ними по нескольким переулкам, пока они не останавливаются перед мрачным на вид домом. Когия — маленький человек, ему удаётся проскользнуть за ними, и они его не видят. Он успевает спрятаться за занавеской и слушает, что происходит. Абдулла входит в комнату и спрашивает двоих мужчин, добились ли они успеха.)

1-й мужчина. Да, хозяин, вот они.

Аб. Вы ведь не убили их, не так ли?

1-й мужчина. Нет, хозяин, мы лишь их избили мечами до потери чувств, чтобы не дать им сопротивляться.

Аб. Это хорошо. Теперь посмотрим, сможете ли вы заставить их прийти в себя после потери сознания.

(Мужчины выполняют различные операции, и наконец оба брата поднимаются.)

1-й мужчина. Теперь с ними всё в порядке, мой господин, и вы можете говорить с ними сколько угодно.

Аб. (обращаясь к двум братьям.) Вы прекрасно знаете, почему я вас пленил. Теперь вам предстоит встретить свою смерть.

Ом. Ты можешь делать всё, что в твоих силах, негодяй. Убей нас, если хочешь.

(Тут он топает по полу, и открывается люк-ловушка. Омар заглядывает в негои видит воду примерно в двадцати футах под собой.)

Ом. Юсуф, они бросят нас в этот колодец и утопят. Давай сопротивляться, насколько это возможно.

(Двое мужчин приближаются, чтобы бросить их в колодец, и происходит короткая, но яростная борьба. Братьев бросают в колодец, и люк закрывается. Злой торговец и его люди покидают дом. Когия выскакивает из своего укрытия и берёт моток верёвки, привязывает его к дверной ручке, открывает люк и сбрасывает её в колодец. Он спускается вниз и с большим трудом вытаскивает двух братьев, висящих на выступе прямо над водой. В этот момент Абдулла возвращается в комнату за чем-то, что он забыл, и видит их двоих, стоящих там. Он думает, что два брата — призраки, и бросается к краю колодца, прыгая в него. После этого братья и маг закрывают люк.)

Ом. Нам едва удалось спастись, мой брат, и мы в долгу перед тобой, Когия, за спасение наших жизней. Если бы не ты, мы бы лежали на дне этого скрытого колодца.

Юс. Когия, ты оказал нам огромную услугу, и мы желаем, чтобы ты получил такую награду, какую сам пожелаешь. Что бы это ни было, мы дадим тебе её, если это будет в наших силах.

Ког. Я не желаю никакой награды, кроме вашей дружбы, а теперь я думаю, нам лучше разойтись по домам.

Юс. Верно, Когия, и нам лучше поторопиться, прежде чем люди Абдуллы придут посмотреть, что случилось с их хозяином. Ручаюсь вам, что он умрёт прежде, чем они смогут его спасти, и мне не жаль, что он пытался нас убить. (Уходят.)

Глава V

Рано вечером того же дня Абдулла получил приглашение прийти посмотреть представление в доме неподалёку от его собственного. Было приглашено ещё несколько человек, и он пошёл. Разумеется, пьеса была той самой, что приведена в последней главе, а актёрами были те, кто её написал, и их родственники, а также ещё несколько человек, нанятых для этого случая. Мустафа и колдун представляли двух братьев, а Ахмед был магом. Харун играл роль Абдуллы, а Кассим, Эмир и другие были десятью вооружёнными людьми. Однако трое из них попросились на роль вооружённых людей в первом акте.

Абдулла не видел в пьесе ничего подозрительного, пока дело не дошло до того, что двух братьев бросили в колодец. Сначала это его напугало, но он счёл это простым совпадением, а остальное уже не вызывало тревоги. Но когда после последнего акта занавес опустился, он вскоре снова поднялся, и он перепугался до смерти, ибо прямо на сцене перед ним стояли Мустафа Даг, Акмат и остальные.

— Призраки! — вскрикнул он и бросился из дома, но остальные, приглашённые на спектакль, были его друзьями и, видя, что он испугался актёров, бросились к ним и потребовали объяснений.

— Я не знаю, что с ним случилось, — сказал Мустафа. — Это озадачивает меня не меньше чем вас, и я не могу этого объяснить.

— Во всяком случае, он вас испугался, — сказал один из допрашивавших и нанёс Акмату удар кулаком. Несколько человек набросились на других актёров, после чего последовала рукопашная схватка, в результате которой некоторые из участников лишились сознания. Снова и снова сражающиеся катались по полу, царапаясь, вопя и нанося удары. То один, то другой оказывались сверху.

Акмата сбил с ног здоровенный мужчина, который затем уселся на него, уперев колени в грудь. Лицо Акмата было обращено к мужчине. Через несколько мгновений тот поднялся на ноги и пошатнулся, затем упал на пол и начал двигаться, как носорог. Колдун заставил его заснуть с помощью гипноза, и проделал то же самое с другим человеком, который бросился на него. Остальные были озадачены произошедшим и, оставив Ахмеда, его сыновей и других актёров, в крайнем испуге выбежали из дома. Двое на полу вскоре очнулись и тоже ушли, не сказав ни слова.

Двое актёров, исполнявших роль вооружённых людей в пьесе, потеряли сознание во время рукопашной схватки и не пришли в себя до тех пор, пока не были применены возбуждающие средства.

Когда это было сделано, им и остальным заплатили за услуги, и они удалились. Затем Ахмед, его сыновья и Мустафа пошли домой и поужинали, так как не ели перед представлением.

— План сработал довольно хорошо, — сказал Мустафа после ужина.

— Да, он удался, — сказал дядя в ответ. — Было бы лучше, если бы этой драки не произошло. Теперь нас могут арестовать, хотя я вряд ли думаю, что Абдулле захочется добиваться нашего ареста после того как мы его напугали.

— Ты прав, отец, — сказал Эмир, — и я думаю, что, когда он придёт в себя, то начнёт проводить расследование, и я думаю, что люди, с которыми мы сражались, сообщат ему, что мы были куда более реальны, чем призраки.

— Кстати, Эмир, — сказал его отец, — не думаешь ли ты, что тебе следует привести жену и ребёнка жить к нам? Ты говорил, что оставил их в своём старом доме. Тебе лучше избавиться от своей портновской мастерской и дома, а я найду для тебя жилище получше. И тебе будет удобно, и дело твое пойдет в гору.

— Нет, я устал быть портным, отец, — сказал Эмир, — и мне хотелось бы заняться купеческим ремеслом.

— Тогда так и делай. Я найду тебе место, как только ты этого пожелаешь.

— Спасибо, отец, ты очень добр ко мне.

— И ты, Акмат. Кажется, ты сказал, что всё ещё хочешь сохранить свою профессию колдуна?

— Да, отец, я бы это сделал. Сегодня я избавился от своего дома и получил за него двести золотых. Разве мне не повезло? Человек, который купил его, тоже был магом и сказал, что он как раз в его вкусе.

— Разумеется, ты заключил хорошую сделку, Акмат, а теперь не пора ли идти спать?

— Да, — сказали остальные и удалились, не помышляя думая о странных приключениях, которые вскоре должны были их постигнуть.

***

Рано утром следующего дня Мустафа проснулся и оделся. Он спал в комнате на втором этаже, а в соседней с ним комнате спали Акмат и Эмир. Войдя в их комнату он застал их ещё спящими. Возле кровати Акмата стоял стул и на этом стуле лежал кусок пергамента с каким-то текстом. Он взял пергамент и начал читать написанное на турецком языке. Было похоже, что писавший спешил, и Мустафе удалось с большим трудом разобрать написанное. Содержание было следующим:

Акмат Бек, ты, враг мой, сбежал из колодца, в который я бросил тебя и твоего друга Мустафу Дага. Я не знаю, как ты сбежал, но, во всяком случае, вчера вечером ты и несколько твоих друзей сыграли надо мной злую шутку. В то время я думал, что вы призраки, и был очень напуган. Вскоре мои друзья разъяснили мне ситуацию меня, и я предупреждаю вас, что отомщу. У меня есть достаточно причин убить тебя и твоих братьев, которые, как я узнал, живут у тебя в настоящее время. У меня есть два алмаза, которые ваши братья Кассим и Харун привезли в этот город, когда они приехали сюда около пятнадцати лет назад. Эти алмазы были подарены им ламой, причём из них один фальшивый, а другой подлинный. Я пока не знаю, какой из них настоящий, но скоро выясню это.

Для меня очень важно, что я обладаю настоящим алмазом, и я воспользуюсь любыми средствами, чтобы изгнать тебя и твоих родственников из этого города. Я даю вам три дня на то, чтобы уехать, и если по истечении этих трёх дней я обнаружу, что вы не уехали, я убью тебя.

У меня на службе сотни людей, и все солдаты Багдада не смогут спасти тебя из моих когтей. Остаюсь твоим врагом,

Абдулла Хусейн.

— Ну, — сказал себе Мустафа, — из всех дерзостей, которые я когда-либо слышал или видел, эта самая худшая. Интересно, как это сюда попало? Ах! Должно быть, в доме есть слуга, нанятый Абдуллой. Как ещё такое могло случиться? Акмат, просыпайся! Эмир, просыпайся.

В этот миг оба брата проснулись и принялись протирать глаза.

— В чём дело? — спросил Эмир, удивлённо глядя на Мустафу.

— Вот в чём, — сказал Мустафа, передавая пергамент Эмиру, который, посмотрев на имя внизу вместо того чтобы сначала прочитать содержание, вскочил с кровати, как будто в него выстрелили, а затем начал читать первые слова. За меньшее время, чем потребовалось бы, чтобы рассказать это, он прочёл всё и бросил пергамент Акмату, который проделал то же самое.

— Где ты это взял? — задыхаясь, крикнул он Мустафе.

— Я зашёл сюда, чтобы разбудить тебя, и нашёл это лежащим на стуле. По моему мнению, здесь есть слуга, нанятый Абдуллой. Что ты думаешь?

— Полагаю, ты прав, — сказал Эмир, начиная одеваться. — Мы проведём расследование, как только позавтракаем.

Затем пергамент был показан Ахмеду, Кассиму и Харуну, а Мустафа высказал им свои соображения. Вскоре они ответили, что это наиболее вероятно, и после плотного завтрака созвали всех слуг. Ни один не пропал, и на лицах всех выражалось удивление их странным поведением.

Их хозяева какое-то время спорили между собой шёпотом, а затем отдали пергамент ближайшему слуге и попросили его прочитать вслух как можно яснее. Он много раз прерывался при чтении, ибо почерк был едва разборчив, и то же происходило со всеми слугами до последнего. Этот человек быстро прочёл его, почти не глядя в пергамент. Судя по тому, как он читал, внимательный наблюдатель мог бы подумать, что он уже читал это раньше.

— Я был прав, — сказал Мустафа родичам, а затем обратился к остальным слугам: — Задержите этого человека и ждите дальнейших распоряжений.

Его приказ был выполнен, мужчину схватили и связали по рукам и ногам верёвкой. Когда он услышал, как Мустафа говорил о задержании, он попытался скрыться, но остальные помешали ему сделать это. Теперь он лежал во весь рост на полу, глядя на Мустафу и остальных своих хозяев.

Мустафа некоторое время поговорил с Акматом тихим голосом, а затем сказал слугам:

— Приведите этого парня в комнату моего дяди.

Он шёл впереди, и этого человека ввели внутрь вслед за ним. Ахмед и его сыновья пошли следом, гадая, что собирается делать Мустафа, но не вмешиваясь в его действия.

Оказавшись в комнате, он велел слугам немного ослабить путы парня, чтобы он мог встать. Это было сделано, и парень спросил, в чём дело и почему с ним так грубо обошлись.

— Ты шпион на службе Абдуллы Хусейна, — сказал Мустафа, — и я задержал тебя за то, что ты принёс от него оскорбительное письмо и положил его на стул возле кровати Акмат Бека вчера вечером.

Лицо мужчины немного побледнело, но вскоре он вернул самообладание и сказал:

— Господин, это ложь. Я ничего не знаю о человеке по имени Абдулла Хусейн. Я никогда раньше не слышал этого имени. Не могу себе представить, что побудило вас так со мной обойтись.

В ответ Мустафа повернулся к слуге и прошептал ему на ухо несколько слов. Мужчина мгновенно вышел из комнаты и не возвращался пять минут; при этом он принёс с собой лопату, в которой лежало немного земли. На этой земле был след человека.

Мустафа взял лопату и положил её на пол, придерживая так, чтобы земля не упала с неё.

— Поставь ногу на этот след, — сказал он задержанному. Дрожа от страха, мужчина сделал это, и оказалось, что его нога в точности соответствует отпечатку. Отметины на подошве его туфли также совпадали с отпечатками на принесённой земле.

— Теперь твоя вина доказана, — сказал Мустафа. — Разве его вина не очевидна? — сказал он, обращаясь к остальным.

Те начали понимать, о чём он говорит, и хором ответили:

— Он виновен! Он виновен! В этом нет никаких сомнений.

— Я не совсем понимаю вас, господин, — сказал обвиняемый слуга. — Не могли бы вы объяснить?

— Я не вижу, что здесь ещё нужно объяснять. Я приказал, чтобы ни один слуга не выходил из дома, и вот я нашёл следы, точно такие же, как твои, в земле возле дома. Далеко ли вы прошли по следам? — спросил он, обращаясь к человеку, принёсшему землю.

— Да, — ответил этот человек, — и они привели прямо к дому Абдуллы Хусейна. И обратные следы я тоже нашёл, — добавил он с усмешкой.

— Теперь ты видишь? — спросил Мустафа, обращаясь к задержанному человеку по имени Когиа.

— Я не виновен, — прорычал Когиа, — и думаю, что вы очень глупы, пытаясь обвинить меня в шпионаже с помощью таких нелепых доказательств. Да ведь следы могли принадлежать другому человеку, — добавил он с надеждой.

— Конечно же, не могли, — сказал Мустафа. — Следы вели от этого дома к дому купца Абдуллы и обратно, и более никуда. Мне рассказал это мой слуга, и если ты не веришь, что он говорит правду, ты можешь выйти и посмотреть на следы сам. Разумеется, при этом тебя будет сопровождать охрана.

— Позвольте мне увидеть следы самому, — сказал Когиа, надеясь выиграть время, поскольку время было именно тем, что ему было необходимо.

— Ты можешь их увидеть, — сказал Мустафа, и все вслед за ним вышли из дома. Слуга, принёсший землю, показал им следы. Они вели в направлении дома Абдуллы Хусейна, и такие же следы направлялись обратно к дому Ахмеда.

Двое слуг держали Когию, пока он с тревогой смотрел на эти следы. Он сразу увидел, что доказательства против него, хотя и казались незначительными, но при внимательном рассмотрении оказывались подавляющими. Его мозг работал быстро, и он посмотрел на узлы, связывавшие его ноги, изучая их несколько мгновений. Он чувствовал, что они были завязаны довольно слабо, и если бы ему удалось хотя бы на несколько мгновений отвлечь внимание своих похитителей, он смог бы сбросить путы и сбежать, если сумеет опередить тех кто будет его преследовать. Короткая мысль быстро создала такой повод, и простое решение проблемы вспыхнуло в его мозгу, как молния, пока он стоял там.

— Пожар! Пожар! — внезапно закричал он, указывая на дом вдалеке. Секунд на двадцать двое его стражей ослабили хватку и посмотрели в указанном им направлении. Остальные тоже смотрели в том же направлении, и пока они искали глазами огонь, он быстро высвободился из пут, связывавших его ноги, и быстро побежал по улице в противоположном направлении, прежде чем они увидели, что огня нет, и повернулись, чтобы посмотреть на него.

На бегу он быстро сорвал верёвки из рук, и когда Мустафа пришёл в себя и пустился в погоню, Когиа был уже на расстоянии более ста футов. Остальные бросились в погоню во главе с Мустафой, но беглец ускользнул от них и вскоре скрылся из виду.

Преследователи печально вернулись в дом и вошли внутрь.

— Ну вот и всё! — сказал Акмат. — Этот тип расскажет своему злобному хозяину всё, что знает, и тогда его будет трудно бросить собакам. Почему мы не смотрели за ним внимательнее? Мы должны были догадаться, что его слова были всего лишь уловкой, чтобы отвлечь наше внимание и дать ему время сбросить с ног эти адские оковы. Что ж, теперь дело сделано, и незачем плакать над пролитым молоком. Лучшее, что мы можем сделать, это следить за домом Абдуллы и не пустить его туда. Я пришлю нескольких слуг, чтобы они сделали это, потому что он не мог за это время сделать обходной манёвр.

— Ты говоришь правду, сын мой, — сказал его отец и, повернувшись к слугам, которые были в комнате, отсчитал восемь самых сильных и верных из них, выстроил в ряд и сказал им, что они должны делать, подробно объяснив всё. Затем они покинули дом, чтобы выполнить свою миссию, а Ахмед повернулся к своим сыновьям и продолжил разговор.

— Мы в очень затруднительном положении, — сказал он, имея в виду то, что только что произошло. — Интересно, почему этот Абдулла Хусейн взял на себя смелость вмешиваться в наши дела? За всем, что он сделал, должно быть что-то, и мы должны выяснить, что это такое, как я уже говорил вчера.

— Совершенно верно, — сказал Мустафа, — но как нам это сделать?

— Этого я ещё не решил, — ответил Ахмед. — В этом оскорбительном письме он сообщает, что даёт нам три дня, чтобы покинуть Багдад, и если по истечении этих трёх дней мы не уедем, он силой изгонит нас из города. Как ты думаешь, Мустафа, что нам лучше всего сделать?

— Оставаться здесь, — сказал Мустафа. — Я не думаю, что он сможет причинить нам какой-либо вред. Полагаю, то, что он написал, было простым бахвальством, и он намеревался лишь напугать нас и заставить бежать. У него полно таких маленьких уловок, и всё же обычно он выполняет свои обещания. Нам не помешает быть начеку, потому что он не станет долго бездействовать.

— Думаю, ты прав, — сказал Ахмед. — Не помешает держать глаза открытыми на любые уловки, чтобы не пропустить ни одной хитрости, которую он может затеять. Что это?

В соседней комнате между слугами и каким-то незнакомцем, который вроде как хотел увидеть своего хозяина, шла оживлённая дискуссия.

— В чём проблема? — сказал Мустафа, выглядывая в дверь.

— Один человек желает увидеть вашего дядю, господин, — объявил один из слуг. Мы думали, что вы все заняты, и не позволили ему вас беспокоить.

— Введите его, — сказал Эмир, присоединяясь к кузену у двери.

В комнату вошёл очень высокий, бедно одетый мужчина и поклонился поднявшемуся на ноги Ахмеду.

— Чего вы хотите, господин? — быстро спросил он, однако тон его был любезным.

— Я хочу поговорить с вами вас наедине и по важному делу, господин, — сказал мужчина голосом, который свидетельствовал о его неважном здоровье.

— Что ж, проходите в следующую комнату, господин, — сказал Ахмед, идя вперёд. Оказавшись внутри, он закрыл дверь и повернулся к незнакомцу.

— Ну, теперь расскажи мне о своём деле, — сказал он.

— Я очень беден, господин, и мне нужно содержать жену и детей, — начал мужчина. — В последнее время мне не удавалось заработать достаточно денег, чтобы купить им еду и, прослышав, что вы очень добры, я пришёл к вам, чтобы узнать, не поможете ли вы мне. Поможете?

Мужчина говорил таким умоляющим голосом, что Ахмед прикрыл глаза рукой, а затем сказал:

— Конечно, друг мой, я обязательно помогу тебе. Я и мои сыновья пойдём с тобой в твой дом и посмотрим, чего ты хочешь.

— Ах! Спасибо, господин, — сказал мужчина весьма благодарным голосом. — Когда вы сможете прийти?

— Прямо сейчас, — сказал Ахмед и, пройдя в соседнюю комнату, сообщил Мустафе и остальным о том, что ему сказали. Они сразу же надели тюрбаны и последовали за ним и мужчиной на улицу, к дому, стоявшему примерно в миле от них. Дом этот был на вид очень ветхий и грязный, казалось, что он вот-вот рухнет, настолько шатким он выглядел.

Мужчина вошёл в дверь дома, и остальные последовали за ним, не подозревая о том, что должно было произойти вслед за этим. Мужчина поднялся по шаткой лестнице в комнату, где тускло горел светильник. В комнате никого не было, и когда Ахмед и остальные огляделись по сторонам, он тихо закрыл дверь и запер её. Затем он издал тихий свист, похожий на птичий, и комната вдруг ожила, в ней словно из ниоткуда появились вооружённые люди. Они прятались за занавесками в комнате, и свист послужил для них сигналом к появлению.

— Что это значит? — сказал Мустафа, медленно отступая спиной к стене.

— Это означает, — сказал человек, который привёл их туда, — что вы находитесь во власти человека по имени Абдулла Хусейн, который нанял меня, чтобы заманить вас сюда и отдать в руки этих вооружённых людей.

— Почему я раньше не заподозрил ловушку? — простонал Мустафа.

— Потому что не было ничего, что могло бы заставить тебя что-либо заподозрить, — сказал этот мужчина с дьявольской ухмылкой. Он больше не казался слабым и нездоровым, а напротив, стоял крепко и уверенно. Остальные тоже прижались спинами к стене, когда увидели, как это делает Мустафа, и теперь все обнажили мечи.

— Что нам следует сделать? — шепнул Харун Акмату.

— Не спрашивай меня, брат, — ответил тот. — Всё, что мы можем сделать, это защищаться, пока нападающие не захватят нас. Ручаюсь, что смогу ранить хотя бы одного из них, прежде чем они возьмут меня в плен.

По сигналу мужчины, заманившего из в ловушку вооружённые люди, обнажив мечи, двинулись к тем, кто стоял у стены, и потребовали сдаться.

В ответ Ахмед внезапно кинулся на заманившего их сюда типа, стоявшего возле закрытой двери, и изо всех сил трижды ударил его скимитаром, и тот, не успев вскрикнуть, замертво упал на пол.

Затем, казалось, весь ад вырвался наружу, и по всей комнате завязалась ожесточённая драка между Ахмедом, его сыновьями и племянником и противостоящими им вооружёнными людьми. В этом бою все активно пользовались мечами, и несколько наёмников были тяжело ранены. Харун получил серьёзный порез на левом плече и в ярости чуть не убил ранившего его человека. Затем он без чувств рухнул на пол от потери крови, а отчаянная схватка бой продолжалась. Ахмед и Мустафа оба были ранены и тоже упали без чувств на пол, потеряв много крови. Эмир и Акмат сражались как демоны и ранили немало своих врагов, но они не смогли держаться вечно и в конце концов тоже пали, пролив много крови. Единственным человеком, убитым во время боя, был тог, кто заманил их сюда, и я не думаю, что его приятели сильно оплакивали эту смерть.

Двое или трое наёмников принялись перевязывать своих   раненых, и вскоре они уселись на полу, чувствуя себя очень слабыми.

Примерно через час дверь открылась, и вошёл сам Абдулла, посмотрев на произошедшее.

— Молодцы! Молодцы! — сказал он, захлопав в ладоши, видя, что его план удался.

— Да, мы взяли их, хозяин, — сказал один из мужчин. — Они хорошо сражались и ранили нескольких из наших, как вы можете видеть, — продолжил он, указывая на раненых. Им тоже оказали помощь, и большинство из них сидели или стояли в зависимости от тяжести ранений, которые получил каждый из них.

— Теперь, — сказал Абдулла, — как только сможете, доставьте пленных и раненых в мой дом. Однако вам лучше подождать до ночи, тогда вы будете в полной безопасности.

Сердце Мустафы забилось от радости, когда он услышал это, поскольку он знал, что, если их доставят в дом Абдуллы, их непременно спасут те, кто наблюдает за ним.

Однако он не стал пытаться говорить об этом своим товарищам, поскольку их похитители внимательно следили за ними, чтобы предотвратить всякое общение, да и не было необходимости сообщать эту информацию, поскольку его друзья, услышав слова Абдуллы, поняли это и сами.

Час проходил за часом в этой тёмной комнате. Абдулла вышел, намереваясь вернуться к себе домой.

«Наши люди его остановят, — сказал себе Мустафа. — Они подумают, что он разговаривал с тем парнем, который вынюхивал наши планы и положил вчера вечером это негодяйское письмо возле кровати Акмата, а потом сбежал от нас благодаря простой уловке».

Удовлетворившись этой мыслью, он перевернулся и заснул, товарищи последовали его примеру. Спустя немного времени он оказался грубо разбужен криками и звоном стали. Мустафа вскочил на ноги и обнаружил, что больше не связан, а перед домом Абдуллы Хусейна идёт ожесточённая схватка между следившими за ним слугами и похитителями.

Вокруг было темно, если не считать света только что взошедшей луны и нескольких звёзд. Несмотря на некоторое скованность после пут, он выхватил меч, который у него не отобрали, и бросился вперёд, чтобы принять участие в бою, хотя едва мог отличить друга от врага. Он обнаружил, что Акмат, Кассим и Эмир тоже были свободны и отчаянно сражались. Двое слуг, которых он узнал, перерезали путы, связывавшие Ахмеда и Харуна, и в одно мгновение эти двое вскочили на ноги и присоединились к битве.

Схватка продолжалась минут пять, и соседи стали выглядывать из окон, чтобы посмотреть, в чём дело. Трое наёмников Абдуллы были тяжело ранены, двое слуг Ахмеда получили лёгкие царапины, но кроме этого во время боя никто не пострадал.

Мастерство фехтования участников боя с обеих сторон было настолько хорошим, что, как я уже сказал, никакого вреда, кроме уже упомянутого, не было причинено. Абдулла вскоре обнаружил это и, видя, что трое из его людей, которые были ранены, были самыми худшими фехтовальщиками из отряда, трижды дунул в свисток, и все наёмники сбежали с места происшествия и вскоре скрылись из виду.

Прежде чем он успел последовать за ними, его противники набросились на него и повалили на землю, а затем надёжно связали и заткнули ему рот, чтобы он не мог позвать на помощь. Затем, неся его с собой, они пошли по улице и вскоре достигли дома Ахмеда и вошли в него. Абдулла был совершенно обескуражен, оказавшись в доме своих злейших врагов, однако без устали пытался составить план собственного спасения.

Глава VI

Было около восьми часов, когда Мустафа со всей компанией и их пленник добрались до дома и вошли. Они обнаружили, что слуги очень беспокоились о них и что один из слуг Мустафы тоже был там, сообщив, сколько золота удалось спасти с места пожара. По его словам, возвращённая сумма составила двадцать тысяч золотых.

— Что ж, это лучше, чем ничего, — сказал Мустафа, — но это только половина потерянного.

— Да, — сказал слуга, — но когда я вышел из развалин, они раскопали ещё. Я думаю, что к утру вся сумма будет в вашем распоряжении.

— Ну, тогда возвращайся и скажи им, что я не тороплюсь. Деньги мне сейчас не нужны, так что нет необходимости столь усердно работать.

Слуга отправился выполнять поручение, а Мустафа и его товарищи обратили внимание на своего пленника, словно ожидая, что он заговорит.

Поскольку он этого не сделал, Ахмед сказал:

— Не просветишь ли ты нас, друг мой, насчёт того, что недавно произошло? Например, почему ты украл у моих сыновей два чёрных бриллианта?

— Этого я не скажу, — высокомерно сказал Абдулла. — В любом случае, это не ваше дело.

— Не наше дело! Это было бы странным. Разумеется, это наше дело, поскольку ты украл у нас эти бриллианты.

— Ты наглый… — начал было Абдулла, но остановился, понимая, что он в руках врагов и что оскорблять их бесполезно, так как это только усугубит его положение. Его руки, скрещённые на груди, теперь безнадёжно повисли по бокам, и он со страхом смотрел на своих похитителей.

— Я думаю, ты собирался назвать меня наглым, не так ли? — сказал Ахмед. — Не мог бы ты закончить свою фразу?

Абдулла заколебался от неожиданного вопроса, а затем сказал:

— Мне совершенно незачем заканчивать её, да и к чему это? Я совершенно уверен, что слова никогда не выразят моего презрения к тебе и твоим сыновьям, — горько прибавил он, отбросив всякую осторожность.

— Слова, возможно, и не смогут выразить твоего презрения ко мне, но этого мало! Говорю тебе здесь и сейчас, Абдулла Хасан, даже деяния мои не в силах выразить моего презрения к тебе!

— Да, не думаю, что это возможно, но когда же вы позволите мне вернуться в мой дом? Мои слуги станут беспокоиться обо мне. У меня выработалась привычка не оставаться вне дома после восьми часов вечера.

— Так ты думаешь, что сможешь уйти отсюда сегодня вечером? — сказал Ахмед.

— Конечно, — ответил Абдулла, изображая браваду.

— Ну, друг мой, я скажу тебе сейчас, что ты не покинешь этот дом ни сегодня ночью, ни в течение многих последующих ночей, если не откроешь нам причины, побудившие тебя ограбить моих сыновей, и не пообещаешь вернуть нам алмазы и никогда больше не попадаться нам на пути.

— О, ты угрожаешь мне, не так ли! — в ярости закричал Абдулла. Он прыгнул на Ахмеда и набросился бы на него с голыми кулаками, если бы не вмешались Мустафа и Кассим.

Видя, какой у них свирепый характер, они приняли меры предосторожности против дальнейших подобных происшествий, связав пленнику руки, чтобы он не мог больше натворить бед.

— Ах вы, негодяи! — закричал он на них, когда они закончили операцию. — Вы всего лишь индусские трусы! Вам приходится связывать мне руки за спиной, когда я пытаюсь немного размяться. Если я когда-нибудь выйду из этого проклятого дома живым, я расскажу о вашей трусости всему миру, и вы не посмеете показатся на улице в течение многих лет после этого. Я сделаю так, что ваши имена станут позорной бранью, чтобы тёмные и необразованные люди могли оскорблять ими своих врагов.

— Но что, если ты не покинешь эту комнату живым? Что ты будешь делать тогда?

— Я ничего не буду делать. Я умру и попаду в рай, куда никто из вас никогда не войдёт.

— Ты очень ядовит, друг мой, — сказал Ахмед, не обращая внимания на оскорбления. — Откуда у тебя такой жгучий язык? Должно быть, он сдобрен ядом кобры. Интересно, есть ли у тебя клыки?

Абдулла скрипнул зубами в бесплодной ярости.

— Когда-нибудь ты пожалеешь об этом! — взревел он.

— Твоё «когда-нибудь» может никогда не наступить, — сказал Мустафа, вступая в этот момент в разговор.

Абдулла, похоже, заметил насмешку и сказал:

— Как ты говоришь, это «когда-нибудь» может никогда не наступить, но если по какой-то странной иронии судьбы оно наступит, то у тебя будет достаточно причин сожалеть об этом.

— Прекратите богохульствовать, отец и двоюродный брат, — сказал Кассим. — Нам лучше перейти к делу, — добавил он, обращаясь к Абдулле. — Ты собираешься сказать нам, то, что мы от тебя хотим, или нет?

— Я сделаю это на определённых условиях, — сказал этот человек.

— Назови их.

— Они заключаются в следующем. Во-первых, вы должны дать мне свободу и позволить мне оставить себе один из алмазов, который я выберу сам. Во-вторых, вы должны покинуть этот город после продажи всей собственности, которой владеете, и переехать в какой-нибудь другой город, который должен находиться не менее чем в ста милях от Багдада. В-третьих, вы никогда не должны приближаться к Багдаду ближе чем на пятьдесят миль и никогда не переходить мне дорогу, если мне случится прибыть в город, где вы будете находиться. Если вы не выполните эти условия, я не дам вам желаемую информацию, м вы можете пытать меня или жестоко обращаться со мной, как вам угодно!

Все были потрясены масштабностью требований, и Ахмед сказал:

— Я уверен, что мы не сможем выполнить твои условия. Если ты любезно изменишь некоторые из них, они могут оказаться приемлемыми. Если ты внесёшь изменения во все три пункта, мы, возможно, могли бы их рассмотреть. Ты должен вернуть нам оба алмаза и рассказать, почему ты их украл. Это изменение, которое я бы предложил для первого. Второй следует изменить следующим образом. Мы не покинем этот город и не продадим ничего из нашей собственности здесь. Третий следует изменить следующим образом: мы никогда не перейдём тебе дорогу, а ты никогда не должен переходить дорогу нам.

— Я не подчинюсь таким требованиям, — сказал Абдулла. — Однако я приму второе и третье, если вы позволите мне оставить себе один из бриллиантов, тот, который, как уже сказал, я выберу сам.

— Мы не можем отдать один из этих бриллиантов, поскольку они тебе не принадлежат. В данном случае я думаю, что наши условия являются наиболее мягкими из всех возможных в данных обстоятельствах, — сказал Ахмед.

— Эти алмазы в настоящее время не принадлежат вам, Ахмед Бек, — сказал Абдулла. — В настоящее время они находятся в моём распоряжении, и вы, возможно, никогда больше их не увидите!

— Это совершенно верно, друг мой, — сказал Акмат, — но я думаю, что если бы мы обыскали некое секретное хранилище под твоим домом, то смогли бы найти один из них.

Лицо Абдуллы побледнело.

— О чём ты говоришь? — ахнул он. — Под моим домом нет хранилища.

— Нет, есть, — сказал Кассим. — Если бы я пошёл с тобой к тебе в дом, я мог бы показать его точное местоположение. На самом деле я был внутри него и взял один из чёрных бриллиантов из маленькой шкатулки. Однако я не смог найти другой, так как не искал его, не зная, что он находится у тебя в доме.

Лицо Абдуллы стало на два оттенка бледнее, чем раньше.

— Ты врёшь! — сказал он хрипло.

— То, что я говорю — правда, — сказал Кассим. Я также сообщу тебе, что я был одним из рабочих, которые рыли твой подвал.

— Как же ты попал в это хранилище?

— Ах! Значит, ты признаёшь его существование?

— Было бы почти бесполезно отрицать это обвинение, — безнадёжно сказал Абдулла.

— Да, это так. Теперь я расскажу вам всю историю.

И Акмат поведал Абдулле о том, как он нашёл ключи, что он с ними сделал и всё остальное вплоть до того момента, как они разыграли у него представление, о котором вам уже известно.

Абдулла с большим интересом слушал рассказ о событиях и не переводил дыхания, пока он не закончился.

— Ну и ну! — выдохнул он. — Проживи хоть тысячу лет, это самая удивительная вещь из всех, что сможешь услышать!

— Значит, ты признаёшь, что украл бриллианты? — сказал Ахмед.

— Да, ответил Абдулла, — я признаю, что сделал это, и у меня были для этого весьма важные и удивительные для вас цели. Возможно, я приму условия, которые вы мне предложили, но вы должны дать мне до утра, чтобы всё обдумать. Думаю вы все проголодались, так что можете поужинать. После этого я удалюсь и подумаю до сна. Если хотите, можете поставить стражу у дверей, — прибавил он с язвительным сарказмом. — Знаете, я могу сбежать, если вы предоставите мне такую возможность.

— Твой требование позволить тебе подумать над этим вопросом вполне разумно, — сказал Ахмед, — и я уверен, что мы с удовольствием его удовлетворим. Он проигнорировал сарказм, и Абдулла не стал больше ничего говорить в таком духе.

После ужина Абдулла удалился в другую комнату и принялся размышлять, стоит ли ему удовлетворить требования своих похитителей или нет. Он всерьёз рассчитывал спастись ещё до наступления вечера следующего дня, поэтому решил спросить утром Ахмеда, сможет ли он дать ему весь день на обдумывание, так как накануне вечером он был очень взволнован и не смог прийти к определённому решению. В том, что они удовлетворят эту просьбу, он был уверен, поэтому, поразмыслив над другими делами, разделся и лёг в постель.

Около полуночи Мустафа оказался внезапно разбужен ярким светом и потрескиванием пламени в его комнате. Вскочив с кровати, он обнаружил, что часть комнаты горит. Он оделся как можно быстрее, зовя при этом на помощь.

Через несколько мгновений к нему присоединился Акмат и сообщил, что весь дом горит и спастись практически невозможно. Многие из слуг сбежали, когда была поднята тревога, но все остальные были заперты и пойманы в ловушку как крысы.

К тому времени, как он закончил одеваться, к ним присоединились Ахмед, Абдулла и остальные, а затем и охваченные паникой слуги.

Все вместе они столпились у окна комнаты и выглянули наружу. Пламя бушевало под ними, но единственная комната в доме, до которой оно добралось, была комната Мустафы.

Выбраться через это окно было невозможно, поэтому они выбежали из комнаты. Ахмед повёл их в комнату на противоположной стороне.

Мустафа подумал, что если бы у них была длинная верёвка, они могли бы спастись через окно, и пока слуга ходил за ней, он внимательно наблюдал за улицей внизу.

Свет пылающего дома освещал её во многих местах, но на другой стороне улицы, которая не освещалась и оставалась в тени были тёмные углы.

Дом Ахмеда отделялся от других соседних садом, разбитым сзади и сбоку него, а также большой улицей перед ним, которая была самой широкой в Багдаде, поэтому было очевидно, что ни один другой дом не мог пострадать от огня.

На другой стороне улицы уже открылись несколько окон, и из них люди высунули головы, чтобы понять, из-за чего весь этот шум.

Но больше всего Мустафу заинтересовали фигуры нескольких мужчин, которые, казалось, кого-то ждали. Они находились в тени большого дома, но он видел их ясно. Похоже, они были вооружены, но причины этого он не мог понять, хотя вскоре ему предстояло это узнать.

Менее чем через две минуты слуга вернулся с верёвкой. Её спустили из окна и велели одному из слуг спуститься. Он так и сделал, и остальные слуги сделали то же самое. Следующим пошёл Ахмед, за ним последовал Абдулла, которого он тщательно охранял. Мустафа спустился после них, и братья последовали за ним. Менее чем за пять минут все благополучно выбрались из горящего жилища и теперь были вне опасности.

Выбравшись на улицу и свернув на другую, они образовали примечательную группу. Мустафа шёл впереди, сильный и решительный, а остальные последовали за ним.

Когда они вышли на следующую улицу, то услышали сильный грохот и, оглянувшись назад, чтобы посмотреть, в чём дело, обнаружили, что горящий дом превратился в груду развалин.

Тут Мустафе показалось, что за ними крадётся множество людей, но он ничего не сказал об этом остальным.

— Куда нам идти? — спросил Акмат, пока они шли.

— Точно не знаю, — сказал Мустафа, — но мы пойдём дальше, пока не доберёмся до постоялого двора или дома какого-нибудь человека, с которым я знаком.

— Ну, я знаю одного человека недалеко отсюда, — сказал Абдулла. — Он даст нам приют до утра.

— Тогда отведи нас к его дому, — сказал Мустафа. — Но если ты попытаешься обмануть нас, когда мы туда доберёмся, жди неприятностей.

— Очень хорошо, — сказал Абдулла и повёл их к дому стоявшему через дорогу. Владельцем его оказался человек, с которым Мустафа был знаком, поэтому у него не было опасений, что этот парень состоит в сговоре с Абдуллой.

В ответ на энергичный стук сонный слуга открыл дверь и пригласил их войти. Мустафа объяснил ему ситуацию и сказал, что ему не стоит будить своего хозяина. Слуги Ахмеда разместились в комнатах для прислуги, но их хозяева не легли спать, а сидели и обсуждали всё, что произошло.

Они занимались этим, когда раздался стук в дверь, и Ахмед подошёл к ней, чтобы открыть. Дверь, в которую постучали, находилась в кривом коридоре за комнатой, поэтому остальные не могли видеть, что там происходит.

Ахмед не вернулся, и тогда к двери подошёл Мустафа. Остальные подождали некоторое время, но он не возвращался. Кассим пошёл следующим, и тоже не вернулся. Харун последовал за ним, чтобы узнать, в чём дело, но и он не вернулся.

«В чём же дело? — подумал Эмир. — Почему они не возвращаются?»

— Ты имеешь к этому какое-либо отношение? — спросил он, обращаясь к Абдулле. — Твои люди захватили моих братьев?

— Я ничего не знаю, — небрежно ответил Абдулла. — Почему бы тебе самому не подойти к двери и не посмотреть?

— Я пойду, но ты отправишься со мной и при этом пойдёшь первым.

Абдулла, казалось, очень не хотел этого, но Эмир заставил его пойти с ним, и вместе они вошли в тёмный коридор, в конце которого находилась дверь.

Эмир увидел, что она наполовину открыта, и снаружи царит кромешная тьма. Подойдя к двери, Абдулла крикнул:

— Не бей меня, приятель, — и внезапно сделал резкий рывок, чтобы освободиться из хватки Эмира. Ему это удалось, и когда портной повернулся, чтобы преследовать его, Эмир внезапно оказался схвачен за шею и закачался в воздухе, пока не лишился чувств.

Когда он пришёл в себя, то обнаружил, что лежит на кушетке, и кто-то льёт воду ему на лицо и грудь. Он находился в большой, хорошо обставленной комнате. Он увидел лежащих в ней на полу своих друзей, и нескольких мужчин, одетых как слуги, которые производили над ними те же действия, что ранее один из них проделал с ним.

Мужчина, ливший воду ему на лицо и грудь, вышел из комнаты, когда увидел, что его пациент пришёл в себя, и вскоре вернулся в сопровождении Абдуллы.

— Ну что, негодяй, — спросил Эмир, — где мы сейчас?

— Вы в моём доме, — сказал Абдулла. — Прошлой ночью мои люди переиграли вас. Они последовали за нами и подожгли ваш дом незадолго до полуночи, зная, что мы все можем спастись с помощью верёвки. Я как раз собирался предложить этот план, когда Мустафе пришла в голову та же мысль, удивив меня.

— Значит, мы твои пленники, — сказал Эмир, сразу осознав ситуацию. — Теперь я вижу, как вы нас обманули, обратив ситуацию в свою пользу. Твои слуги последовали за нами к дому того человека, где мы собирались провести остаток ночи. Всё остальное очень просто, поэтому я не буду вдаваться в подробности.

— Ты совершенно прав, друг мой, — сказал Абдулла. — Ты определили положение дел столь же хорошо, как это мог бы сделать я сам.

— Что ты собираешься с нами делать?

— Держать вас в плену, пока я не буду готов избавиться от вас.

— И что ты будешь делать с нами тогда?

— Вероятно, продам вас в рабство одному капитану корабля, находящемуся у меня на службе, который собирается отправиться в плавание в Китай за шёлком. Тогда вы сможете немного взглянуть на мир, — добавил он с грубым смехом и вышел из комнаты.

Товарищи Эмира пришли в себя, как и слуги, и он объяснил ситуацию своим братьям, отцу и Мустафе.

— Рабство! — сказал Мустафа. — Ну, мы можем сделать всё возможное, чтобы сбежать, оказавшись на борту корабля. Что ещё мы можем сделать?

— Ничего, — было всеобщим ответом, и тогда, уставшие и сонные, они легли и заснули. Когда Мустафа проснулся, как оказалось, раньше всех остальных, он обнаружил, что наступила ночь, так как в комнате горело несколько ламп.

Несколько минут спустя вошли двое слуг, неся с собой еду, которую поставили на большой стол, а затем ушли.

Мустафа разбудил остальных, и они сытно пообедали тем, что им доставили. Еда состояла из козьего мяса, которое было очень хорошо приготовлено, большого кувшина с холодной водой, козьего молока, нескольких фруктовых блюд и овощного супа.

Незадолго до того как они закончили, вошёл Абдулла и сообщил им, что их комнаты готовы и они могут пройти в них, как только пожелают.

Слуги проводили каждого из них в предоставленные им комнаты. Они легли спать и вскоре крепко заснули.

Рано утром Мустафа встал и оделся. Солнце ещё не взошло, слуги только вставали, ибо по звукам он смог понять, что те ещё не начали готовить завтрак.

Он подошёл к окну комнаты и выглянул. Можно ли сбежать? До земли внизу было не менее пятидесяти футов, и поскольку у него не было верёвки, он не мог спастись таким путём. Было ясно, что он не сможет уйти через это окно, поэтому он даже не стал пытаться.

Он подошёл к кровати и улёгся на неё, чтобы подумать. Затем встал и принялся обыскивать комнату в поисках того, что, по размышлении, сейчас ему было нужнее всего. Наконец он нашёл всё желаемое и, подойдя к столу, сел. Искомыми предметами оказались наполовину полная чернильница, старое перо и большой лист папируса.

Воспользовавшись ими, он начал писать письмо одному из слуг Ахмеда, человеку, который ему нравился и с которым он был немного знаком. Если этот человек пройдёт под окном в любой момент до того, как Мустафа будет продан в рабство, письмо будет брошено к его ногам, и таким образом он сможет сообщить другим слугам, где находятся их хозяева, и тогда Ахмед со всеми остальными и сам Мустафа будут спасены.

Даже если бы какой-нибудь другой человек, которого мог знать Мустафа, прошёл бы под этим окном или вверх или вниз по этой улице, он тоже бросил бы ему этот лист папируса.

Однако Мустафа не хотел бросать его незнакомому человеку, поскольку он мог оказаться другом Абдуллы, и тогда это привело бы к ещё большим проблемам.

Писать старым пером было трудно, чернила были такими слабыми, что едва различались на папирусе, да и сам папирус был далеко не лучшего качества. Но это было всё, что смог найти Мустафа, поэтому ему пришлось довольствоваться этим.

Едва он закончил письмо, как из-за занавески выскочил мужчина, выхватил его и вышел из комнаты.

Этот человек был одним из слуг Абдуллы, и Мустафа узнал его. Это был тот самый негр, который впустил его и Акмата в дом Абдуллы в тот памятный день, когда они попытались вернуть алмаз.

Теперь Мустафа увидел, что здесь следили за каждым его движением, и понял, что любая попытка побега будет тщетной.

Он вышел из комнаты через дверь, которую африканец в спешке оставил открытой, и мельком увидел ноги этого человека, когда их хозяин бросился в одну из комнат внизу.

«Что ж, он покажет своему хозяину то, что я написал, — думал он, — и тогда, наверняка, будут неприятности. Лучше бы я вообще не писал этого письма».

Минут через пять в комнату вошёл полуодетый Абдулла и спросил, что имел в виду Мустафа, пытаясь сообщить другим людям, что он в плену.

— Моя причина совершенно очевидна, — сказал Мустафа, — и твой вопрос совершенно излишен.

— Да, верно, — ответил Абдулла. — Я специально положил там чернила, перо и папирус, чтобы узнать, придёт ли тебе в голову такая идея. Ни тебе ни твоим друзьям нет смысла пытаться сбежать, поскольку за вами наблюдают днём и ночью. Если ты пожелаешь, завтрак принесут тебе в комнату.

Затем Абдулла спустился вниз, и через час Мустафе принесли завтрак. Он почти не ел, большую часть времени проводя в размышлениях. Через четверть часа в комнату вошёл Акмат в сопровождении Харуна, и все трое сели поговорить.

Глава VII

— Совершенно очевидно, что у нас нет ни малейшего шанса спастись, — сказал колдун. — Поэтому, — тут он наклонился вперёд и зашептал на ухо Мустафе, — мы должны согласиться с тем, что нас возьмут на борт корабля, о котором он говорит, и там воспользоваться своим шансом на побег.

— Ты прав, — прошептал Мустафа в ответ. — Это единственный разумный поступок для нас. Ты, несомненно, заметил, что за нами постоянно шпионят таящиеся люди.

— Да, заметил. Я написал письмо на куске пергамента, который нашёл, намереваясь бросить его в окно первому прохожему, которого я мог бы знать, как вдруг из-за занавеси выскочил человек, выхватил его у меня из рук и выбежал из комнаты, несомненно, чтобы рассказать об этом своему хозяину.

В этот момент из-за гобелена вышел африканец и, поклонившись им, сказал:

— Господа, вы можете говорить вслух всё, что пожелаете, но не должны шептаться. Мой хозяин приказал мне сообщить вам об этом. Поэтому я прошу, чтобы после этого вы не говорили ничего такого, что не было бы слышно. С этими словами он шагнул за гобелен, и они больше его не видели.

— Какая наглость с его стороны! — сказал Акмат. — Он вёл себя так, словно был нашим хозяином. Если он снова нас перебьёт, я выскажу ему всё что об этом думаю.

— Если ты это сделаешь, — раздался голос из-за гобелена, — я доложу своему хозяину, и он не позволит вам быть вместе.

— Это было бы совершенно в его духе! — парировал Акмат.

Ответа на это не последовало, и двоюродные братья продолжали говорить о разных пустяках.

Наконец Акмат попрощался с Мустафой и вышел из комнаты, чтобы вернуться к себе.

Мустафа ещё долго сидел в раздумьях после того, как ушёл. «Может ли найтись какой-нибудь возможный способ сбежать?» — снова и снова задавал он себе вопрос, и ответ всегда оказывался одним и тем же: — «Ни единого». «Должен быть», — отвечал он себе и снова задумывался. Все способы побега, о которых он читал в книгах, проносились у него в голове, но ни один из них не казался приемлемым. Подкуп был совершенно невозможен, поскольку у него не было денег и, кроме того, он знал, что Абдулла предусмотрел все меры на случай такой ситуации. Мустафа весьма удивился бы, если бы он этого не сделал.

«Однако нет ничего невозможного, — произнёс он про себя. — Должен быть какой-то выход, и если он есть, я его найду».

Затем он задался вопросом, не попытаются ли слуги спасти его. Нет, если бы они так сделали, это было бы бесполезно, поскольку Абдулла наверняка узнал бы об этом и завёл их в ловушку или же сбил со следа.

В этот момент в комнату вошёл слуга с куском папируса в руке и протянул его Мустафе. В нём было написано следующее:

Следуй туда, куда поведёт тебя принёсший эту записку, и знай, что у меня есть веская причина удалить тебя из комнаты, где ты сейчас находишься.

Абдулла.

Мустафа бросился к окну, в его голове зародилось подозрение, которое через мгновение оправдалось. По улице шли несколько человек, среди которых он узнал слуг своего дяди. Их было по меньшей мере сорок, и все были в доспехах и вооружены мечами, копьями и другим оружием того времени.

Лишь на мгновение он успел задуматься об их появлении, потому что слуга прыгнул на него и швырнул на пол. В этот момент вошли ещё несколько человек и вынесли его из комнаты. Мустафа пинался, кусался, царапался, наносил удары и делал всё, что было в его силах, чтобы освободиться от них.

Однако его борьба оказалась безрезультатной и, поняв это, он попросил позволить ему встать на ноги и идти, пообещав, что не будет предпринимать никаких попыток сбежать. После некоторого разговора между собой на языке, которого он не понимал, они позволили ему сделать это, а затем продолжили своё путешествие, держась вокруг Мустафы.

Они прошли через множество богато обставленных комнат и наконец подошли к тяжёлой железной двери. Она была не заперта. Они прошли через неё и оказались в тёмном коридоре, в котором слабо мерцали несколько факелов.

Этот коридор оказался футов сорока в длину, и в конце его они подошли к ещё одной железной двери, похожей на первую. Отперев её, они вошли в другой коридор, который оказался очень коротким, в конце которого оказалась лестница. Внизу её была ещё одна дверь, открыв которую, они оказались на верхней части винтовой лестницы, которая, казалось, бесконечно уходила вниз.

Её освещали ряды факелов, но конца им не было видно. Сама лестница была каменной и во многих местах скользкой от слизи и воды. Над ними царила кромешная тьма, а по сторонам ничего не было видно. Странной и непривычной была эта картина, и Мустафа почти испугался кажущейся необъятности места, в котором они находились.

Представьте себе сцену, которая открылась перед ними, и вы, вероятно, получите о ней лучшее представление, чем могли бы дать вам все мои словесные описания. Представьте себе узкую лестницу, освещённую факелами, спускающуюся во тьму и, наконец, исчезающую из виду. Помимо этого больше ничего не видно, кроме темноты, и вы, возможно, сможете представить себе то, что предстало перед их взорами.

Лестница была не более шести футов в ширину, и с обеих сторон не было никакого ограждения. Спускавшемуся ничто не мешало поскользнуться на влаге и слизи, которыми она была частично покрыта, и провалиться в вечность. К этому следует добавить, что воздух был в изрядной степени гадким, и мерзкие запахи доносились до Мустафы из невообразимой глубины.

Запахи эти были такого рода, что в то время он даже не мог догадаться об их происхождении. Больше всего они напоминали какую-то гарь в сочетании с запахом стоячей воды.

Однако вскоре он обнаружил, что запах гари исходил от факелов, сделанных из сосны, покрытых чем-то вроде фосфора, смешанного с каким-то другим легковоспламеняющимся материалом.

Мустафу удивило то, что его проводники не пошли дальше, а остановились наверху лестницы, как бы выжидая кого-то; но вскоре он узнал причину этого.

Менее чем через пять минут дверь открылась, и появилось полдюжины слуг, среди которых были Акмат, Ахмед, Кассим, Эмир и Харун.

— Куда они собираются нас отвезти? — горячо спросил Мустафа.

— На корабль, — раздался поразивший всех ответ Ахмеда.

— Да, и я знаю причину этого, — ответил Мустафа и рассказал о том, как слуга пришёл в его комнату с посланием от Абдуллы, и всё остальное, с чем вы уже знакомы, поэтому я не буду повторяться.

В этот момент в дверь вошёл Абдулла в сопровождении высокого мужчины в одежде моряка.

Как я уже сказал, он был высок и довольно красив, хотя лицо его обезображивал шрам, проходящий по всей длине левой щеки.

— Мы продолжим наше путешествие, — сказал Абдулла, выступая вперёд, указывая всем дорогу. С бесконечной осторожностью они спускались по лестнице, стараясь не наступить на мокрое или скользкое место. Факелы, закреплённые на небольших держаках, торчавших по бокам лестницы, очень хорошо освещали путь, но были источником опасности; ибо если человек оступится, он может упасть на пламя и загореться. В то же время они, казалось, служили в качестве некоторой защиты, ибо если бы человек поскользнулся и уклонился от пламени, то мог бы спастись, схватившись за рукоятку факела, который был достаточно прочным, чтобы выдержать вес взрослого мужчины.

Однако эти факелы располагались на расстоянии примерно четырёх футов друг от друга, поэтому было маловероятно, что они окажутся источником опасности или помощи.

После десяти минут очень медленной ходьбы группа достигла подножия лестницы и очутилась в большой пещере. Каждый из трёх слуг снял по факелу с последних трёх держаков на лестнице, так что в пещере, который не был освещена так, как лестница, оказалось достаточно света.

Вода капала на них во многих местах, под ногами текли ручейки. Вода во многих местах собиралась в лужи, и это объясняло затхлый запах, который отметил Мустафа.

По мере того, как они продвигались, воздух становился всё более затхлым, и факелы время от времени начинали мерцать, как будто под воздействием этого запаха.

Наконец пещера закончилась, и они оказались в другой, гораздо меньшей. В ней было намного больше воды, и запах от неё был почти невыносимым. Мустафе казалось, что она простояла там в лужах сотни лет, накапливая застойный запах.

Внезапно они услышали слабое шипение в темноте впереди и, пройдя несколько шагов, свет переднего факела блеснул на чешуе отвратительной рептилии. Она свернулась, точно пружина, а её глаза были прикованы к высокому мужчине в матросской одежде. Это была кобра самой смертоносной разновидности, которая каким-то образом проникла в пещеру.

Прежде чем кто-либо успел пошевелиться, капюшон змеи раздулся, она широко раскрыла пасть, обнажив смертоносные клыки, а затем бросилась прямо на моряка.

Мустафа, наблюдавший за всеми движениями змеи со смертельным восхищением, ближе всех стоял к этому человеку, фактически находясь у самого его бока. Он молниеносно прыгнул вперёд и схватил рептилию за шею, пока она ещё находилась в воздухе. Затем, быстро, как вспышка, ловким движением рук сломал ему спину и отшвырнул его в сторону. Она имела около трёх футов в длину и была покрыто отметинами причудливой формы, похожими на крючки.

Моряк бросил на него благодарный взгляд, но не осмелился сделать больше, поскольку заметил, что Абдулла не сводит с нег глаз.

— Ты совершил хороший поступок, — сказал Абдулла, с улыбкой обращаясь к Мустафе. — Ты один из самых быстрых юношей, которых я когда-либо видел, и скажу тебе, что нужна немалая ловкость, чтобы схватить змею за нужное место, когда она находится в воздухе.

— Мне не нужны твои комплименты, какими бы цветистыми они ни были, — сказал Мустафа самым холодным тоном. — То, что я сделал, мог бы сделать любой, кто обладает быстрым глазом, ловким телом и присутствием духа.

— Возможно, ты и прав, — сказал Абдулла, — но в любом случае я бы гордился таким поступком, если бы у меня была возможность совершить его.

— Несомненно, ты бы так и сделал, — был ледяной ответ. — Это было бы совершенно в твоём духе. Я прямо вижу сейчас в мыслях, как ты рассказываешь о своём подвиге в кругу восхищённых приятелей, и настолько надуваешься от гордости, что, кажется, лопнешь в любой момент.

— У тебя острый язык, — рассмеялся Абдулла. — Я бы не отказался иметь такой же.

На этом инцидент был на время исчерпан, но Мустафа даже не предполагал, какое влияние он окажет на его судьбу.

Пройдя ещё примерно полчаса, они увидели далеко впереди слабый свет, а воздух, казалось, внезапно стал чище.

Ещё три минуты, и они увидели гладь реки Тигр. Они находились у входа в пещеру, менее чем в пяти футах от воды, омывающей пляж перед ними.

Над ними росли какие-то кусты, заслонявшие их головы от солнца, которое сейчас находилось совсем неподалёку от западного горизонта.

— И когда же нас возьмут на борт судна? — спросил Мустафа.

— Когда оно прибудет, — сказал Абдулла. — Оно должно прийти сюда на закате, а вас возьмут на борт ночью. Его груз будет выгружен утром, и разгрузка займёт не более четырёх-пяти часов, так что вы отправитесь в плавание в полдень следующего дня.

— Вы сказали, что оно направляется в Китай с целью закупки шёлка. В какой же тогда город направляется судно? — сказал Мустафа.

— Пекин, — был ответ, и все сели ждать прибытия судна.

Время от времени мимо проплывали лодки, но только один раз они увидели судно, идущее по реке, и это было незадолго до заката. Это судно было очень большим, с полной командой матросов. Дул ветер, поэтому оно шло очень быстро, и люди на борту не заметили собравшихся у входа в пещеру.

Закат солнца через несколько минут после этого оказался невыразимо прекрасным. Никогда прежде Мустафа не видел такой сцены.

За рекой было много ферм, зелёных лесов и холмов. Они были освещены светом этого заката в великолепных цветах, среди которых преобладали розовый, лососёвый и малиновый; но моё воображение не в силах описать их адекватно.

И в свете пылающего шара Мустафа увидел судно, идущее вверх по реке, к устью пещеры.

Когда до неё оставалось около сотни футов, с борта спустили лодку, и она, управляемая тремя матросами, подошла к тому месту, где они находились.

Менее чем через две минуты она мягко заскрежетала по плотному песчаному дну, и люди из неё вышли на берег, поклонившись Абдулле.

— Поднимитесь на борт, — сказал тот Ахмеду и остальным, и они подчинились его команде. Затем он и мужчина в матросской одежде вошли в лодку. Оба гребца последовали за ними и принялись грести к кораблю.

— Вы можете подождать, пока я вернусь, — сказал Абдулла слугам, которые остались стоять у входа в пещеру, не зная, что делать.

Когда они приблизились к судну, Мустафа, хорошо разбиравшийся в архитектуре кораблей, заметил, что оно не турецкой или восточной постройки. Он увидел, что оно было европейского производства и выглядело более необычным, чем турецкие суда, которые ему доводилось видеть ранее.

Он быстро пришёл к выводу, что Абдулла нанял европейских рабочих для его строительства, дав им указание построить его в своём собственном стиле.

Название судна было написано турецкими буквами и носило имя, которое Мустафе показалось несчастливым — «Змей».

Судно, хоть и было торговым, имело на вооружении тяжёлые европейские пушки самой смертоносной разновидности, из всех известных в то время.

Предположение Мустафы о том, что «Змей» был европейской постройки, быстро подтвердилось словами Абдуллы.

— Это прекрасный корабль, друг мой, потому что я поручил его построить генуэзским мастерам.

— Конечно, — сказал Мустафа, — но мне кажется, что это имя неудачное. Я читал о многих кораблях, идущих на дно и сталкивавшихся с другими бедствиями из-за того что они носили имена рептилий. Например, был случай с большим торговым судном, направлявшимся в Китай. Оно называлось «Кобра». Не более чем в трёх милях от берегов Китая, некоторые китайцы видели, как его экипаж работает на палубе. Через полчаса после этого тот же корабль был замечен другими китайцами на том же расстоянии от берега, но на борту не было видно ни одного члена экипажа, и корабль вёл себя так, как если бы им управляла уменьшенная команда или на нём вообще не было экипажа. Заинтересовавшись этим, с берега спустили лодку под управлением нескольких китайцев. Достигнув корабля и поднявшись на борт, они обнаружили, что на корабле не было ни одного человека. В каютах экипажа были обнаружены накрытые столы, но еды не было. В офицерской и капитанской каютах царило такое же положение дел. Ни одна вещь на палубе не находилась на своём месте, а шлюпки были нетронуты. Что случилось с командой? Никто не может ответить на этот вопрос и, вероятно, на него никогда не будет дан ответ. Позже выяснилось, что в последнем порту, куда заходила «Кобра», у неё на борту было пятьдесят человек, но откуда судно первоначально отплыло и куда направлялось, так и осталось неизвестным. Вполне вероятно, что её пунктом назначения был Пекин, но кто может сказать. Тайна «Кобры» — одна из необъяснимых тайн моря.

К тому времени, как Мустафа закончил рассказывать эту маленькую историю, они уже достигли борта судна и были готовы подняться на него. Эта история заставила Абдуллу призадуматься, но он не высказал своих мыслей, поэтому Мустафа не стали интересоваться, в чём они могут заключаться. Если бы он мог заглянуть в разум Абдуллы в то время, он был бы очень изумлён, но, поскольку он не мог этого сделать, то и не стал об этом беспокоиться.

Когда они оказались на борту, Абдулла позвал капитана и тихим голосом дал ему инструкции.

Затем капитан повернулся к Абдулле, и остальным, сообщив, что они могут спуститься вниз и оставаться там, пока их не позовут на палубу.

Матрос показал им, где им следует спать во время плавания. Это было ужасное место, не более пятнадцати футов в длину и двенадцати в ширину. С каждой стороны этого маленького помещения было по шесть коек и дверь в одном конце.

Но их раздражал не размер помещения, а зловонный запах, наполнявший всю каюту. Вероятно, этот запах исходил от тех, кто занимал её раньше.

«Они, должно быть, были очень грязными, — сказал себе Мустафа. — Вряд ли они знали, что такое баня».

Постельное бельё было грязным, очень тонким и скудным, а койки твёрдыми, как железо.

Все были очень голодны, поскольку ничего не ели с утра, поэтому решили, что скоро получат еду.

Так и случилось. Через несколько минут в комнату вошёл мальчик-негр с большим дымящимся блюдом в руках. Его пикантный запах достиг ноздрей Мустафы, и он сразу увидел, что их еда состоит из мяса и овощей, сваренных в подобие супа.

Негр поставил блюдо на небольшой столик в центре комнаты, который, кстати, был здесь единственным подвижным предметом мебели.

Затем он ушёл и вскоре вернулся с кувшином воды и чашкой, которые он тоже, не говоря ни слова, поставил на стол, а затем ушёл.

Все шестеро набросились на еду с алчностью, порождённой голодом. Они выпили воду из кувшина и менее чем за десять минут съели ужин до крошки.

Когда они закончили, вошёл ещё один негр, убрав пустое блюдо и кувшин, и после этого их уже никто не трогал.

— Когда мы отправимся в путешествие, с нами так обращаться не будут, — сказал Акмат. — Утром нам ещё послужат, а к полудню, когда корабль отплывёт, с нами будут обращаться как с любыми рабами.

Затем, почувствовав себя довольно уставшими, они легли и проспали до утра, когда негр разбудил их, принеся такую же порцию еды.

Одевшись, они позавтракали. Мальчик подошёл и забрал блюдо и кувшин, но на этот раз он не молчал.

— Это последняя хорошая еда, которую вы получите на этом судне, рабы, — сказал он.

— Почему? — спросил Мустафа, склонный к любознательности.

— Скоро вы узнаете, почему, — сказал негр и исчез.

На палубе они слышали шум разгрузки и поняли, что груз судна свозят на берег.

В конце комнаты, напротив двери, было маленькое круглое окошко, через которое поступал свежий воздух, помогающий рассеять запах, так раздражавший Мустафу.

Через это окошко им был виден зелёный берег на противоположной от города стороне реки. Было видно, что солнце уже взошло, ибо его лучи осветили холм и луга и сверкали на водах небольшого ручья, впадающего в Тигр, и на самом Тигре.

Прошло несколько часов, и тут послышался грохот цепей поднимаемого якоря.

Затем они почувствовали, что судно начало двигаться и, глядя в окно, увидели пену на воде, когда оно бороздило волны.

— Мы в пути, — сказал Акмат несколько мгновений спустя. Они плыли дальше и дальше, и вскоре услышали голос у двери, говорящий:

— Теперь вы можете выйти на палубу.

Глава VIII

Нет необходимости говорить, что они выполнили приказ, ибо, выйдя из каюты, оказались в коридоре или галерее, в конце которой была лестница, ведущая на палубу.

Они обнаружили, что голос этот принадлежал моряку, чью жизнь Мустафа спас накануне.

Он проводил их на палубу корабля, где они обнаружили людей, занятых различными делами.

— Как тебя зовут? — спросил Мустафа у их сопровождающего.

— Альзим Хан, — ответил тот человек. — Однако вы не должны ни с кем так говорить, — добавил он, — поскольку должны помнить, что вы рабы и, более того, единственные рабы на борту этого корабля.

— О! — сказал Мустафа. — Господин, не могли бы вы назвать мне имя капитана?

— Так лучше, — сказал матрос. — Именно так и следует разговаривать со своим начальством. Имя капитана — Бабер Ятаган.

«Ятаган — это длинный кинжал, — заметил про себя Мустафа. — Интересно, окажется ли капитан таким же опасным, как один из них?»

В этот момент капитан подошёл к тому месту, где они стояли, и критически осмотрел рабов. Его сопровождал ещё один человек, по-видимому, какой-то низший офицер.

— Что ж, они выглядят сильными, Керрим, — сказал капитан, повернувшись к другому. — Из них получатся хорошие работники, когда они привыкнут к труду. Абдулла поручил мне поначалу давать им лёгкие задания. Теперь, — продолжил он, обращаясь к Акмату, — ты, твой брат Харун и ваш двоюродный брат Мустафа должны помогать повару во всём, что он пожелает. Альзим Хан, чью жизнь вы спасли вчера, является нашим поваром. Альзим сейчас проведёт вас в галерею и даст вам задания на день.

Альзим увёл трёх своих помощников, а Бабер обратился к остальным:

— Ахмед, Эмир и Кассим, вы поступаете в распоряжение меня и моего друга Керрим Бека. Вы должны делать всё, что мы от вас пожелаем. Ахмед, спустись в галерею повара и отдай Альзиму этот кусок папируса со списком блюд, которые я хочу, чтобы он приготовил мне на ужин. Кассим, ты пойдёшь со мной в мою личную каюту и получишь уроки по поддержанию её в порядке от одного из матросов, который уже ждёт нас там. Эмир, ты должен делать всё, что пожелает от тебя Керрим Бек. Керрим, если у тебя есть какое-либо поручение, дай ему соответствующие указания.

По окончании этой речи капитан спустился в свою каюту, сопровождаемый Кассимом, Ахмед отправился по своему поручению, а Эмир повернулся к Керриму.

— Бег Что вы хотите, чтобы я сделал, хозяин? — спросил он.

— Держись подальше от неприятностей, — коротко ответил Керрим и отошёл в сторону, чтобы посмотреть через фальшборт на зелёный берег реки в нескольких сотнях ярдов от него.

«Что ж, поскольку он не хочет, чтобы я что-то делал, я мог бы с тем же успехом использовать своё время, наблюдая за матросами за моей работой», — подумал Эмир.

Через пять минут Керрим оторвался от достойного занятия ничегонеделанием и увидел, что Эмира занят наблюдением за двумя матросами, переносящими с одного места на другое большой ящик.

— Эй, ты, ленивый индус! — взревел он. — Почему ты не занят работой?

— Потому что вы не сказали мне, что следует делать, — ответил Эмир озадаченным тоном.

— Не смей мне перечить! — крикнул Керрим. — Быстро найди себе занятие, или я сделаю так, что тебе небо с овчинку покажется!

— Что я могу сделать, господин? — спросил Эмир как можно вежливее.

— Не задавай так много вопросов. Займись делом.

— Но я не знаю, что я могу сделать. Разве вас нет для меня какого-нибудь поручения?

— Пока нет, — ответил вспыльчивый Керрим. — Ты сможешь найти себе занятие, если очень постараешься. Не беспокой меня больше на этот счёт.

— Но я в самом деле не знаю, чем должны заниматься моряки.

— Тогда узнай. Если ты ещё будешь приставать ко мне с этим вопросом, я выкину тебя за борт.

— Вы могли бы что-то посоветовать мне, господин, — сказал Эмир в своей самой вежливой манере.

— Я не даю советов рабам. Смотри-ка, разве я не говорил тебе больше не приставать ко мне?

— Говорили, господин, но я забыл.

— Забыл, да? Что ж, я дам тебе наставления по тренировке памяти. Я сказал, что выкину тебя за борт, если ты меня ещё побеспокоишь, и с того момента ты слышал это дважды.

— Я уверен, что вовсе не хотел этого, господин, — сказал Эмир, удивительно хорошо сохраняя самообладание в данных обстоятельствах.

— Это уже третий раз. Я больше не потерплю твоей тупости. Тебе нужна хорошая трёпка, чтобы выбить пыль из твоих мозгов.

Керрим сжал кулаки и бросился на Эмира. Эмир спокойно шагнул в сторону, и правый кулак его противника ударил по мачте, возле которой они стояли.

Керрим потерял всякий контроль над собой и снова бросился на Эмира. С его кулака капала кровь.

Эмир понял, что он должен защищаться, иначе его жестоко изобьют, поэтому он упал на колени, когда его враг бросился на него и в мгновение ока дёрнул его за ноги.

Керрим приземлился в очень недостойной позиции, а именно на макушку головы, и совершил полное сальто, ударившись обеими ногами о большой ящик.

К этому времени вокруг них собрался целый круг матросов, причём одни были за прекращение драки, а другие за то, чтобы позволить ей продолжаться до тех пор, пока тот или иной из сражающихся не будет избит или пока капитан не выйдет на палубу.

Прежде чем моряки смогли прийти к согласию, Керрим снова был на ногах и приготовился броситься на врага.

Эмир наблюдал за ним, прикидывая, что произойдёт, когда он нападёт.

Это случилось очень быстро — Керрим бросился на Эмира менее чем через двадцать секунд после того как поднялся на ноги.

Эмир увернулся от него, когда он приблизился, и сумел оказаться позади него прежде, чем тот успел остановиться. Подняв обе руки, он обхватил шею противника, схватив пальцами за горло человека, а большие пальцы прижал к самой уязвимой части задней части шеи, к впадине у основания черепа.

Керрим задыхался от нехватки воздуха и боли, причиняемой руками, но Эмир не отпускал его, пока почти не придушил своего врага до бесчувствия.

В этот момент на палубу выбежал капитан. Матрос спустился вниз и сообщил ему о том, что происходит.

Он подбежал к Эмиру и спросил:

— Что это значит?

Эмир рассказал всю историю от начала до конца, поведав всё, что он сказал Керриму, и всё, что говорил Керрим.

Капитан немного погладил бороду, как он обычно делал в глубоком раздумье:

— Кто-нибудь из вас слышал слова, которыми обменялись эти двое перед дракой?

Три человека шагнули вперёд.

Керрим к этому времени уже поднялся на ноги и собирался вновь броситься на Эмира, когда капитан положил руку ему на плечо и сказал:

— Не будь таким опрометчивым, Керрим. Ты не имел права злиться из-за того, что сказал Эмир. Его слова ни в малейшей степени не были оскорбительными и, естественно, он мало знал о том, что должны делать моряки. Ты должен был дать ему какое-то простое задание, а вместо этого только сказали ему не лезть на рожон. Возможно, в этом виновата лишь твоя вспыльчивость. Думаю, что тебе не повредит взять несколько уроков по её контролю. Например, позволь человеку ударить тебя по лицу и постарайся удержаться от ответного удара. Этого достаточно для первого урока, а впоследствии можно легко придумать и другие подобные этому. Меня не волнует, является ли Эмир рабом или нет. Ты не имел права бить его. Даже рабы на этом корабле находятся под моей защитой, и я не позволю своим офицерам приставать к ним без причины.

Если бы в него ударила молния, оставив его невредимым, Керрим не мог бы быть более изумлён, чем услышав такую речь капитана.

— Теперь ты можешь пойти в свою комнату и считать вопрос закрытым, — сказал ему капитан. — Ни один из шести рабов впредь не должен находиться под твоим контролем. Ты не годишься на роль их хозяина. Если ты прикажешь кому-то из них сделать что-то для тебя, он будет вправе не делать этого. Тот, кто не может контролировать свой нрав, не годится для управления людьми.

Керрим спустился вниз, немало изумленный таким решением капитана. Наконец, утомлённый, он прилёг вздремнуть и вскоре крепко заснул.

Капитан обратился к Эмиру.

— Ты можешь пойти в галерею повара и сказать своим братьям, что я хочу их увидеть. Приходите ко мне минут через пятнадцать, и я приготовлю для вас кое-что ещё.

Эмир сделал, как было приказано, и два его брата и Мустафа вышли на палубу, чтобы узнать, чего от них хочет Бабер.

Эмир рассказал о своём приключении с Керрим Беком повару Альзиму, и Альзим внимательно выслушав его до конца, сказал:

— Друг мой, ты должен быть осторожным. Ты задел самого злого, вспыльчивого, жестокого и мстительного человека во всей Турции. Абдулла и рядом с ним не стоит.

— Не сомневаюсь, что ты прав, — сказал Эмир. — Но, господин, не могли бы вы сказать мне, почему Абдулла отправил нас (имея в виду себя, своих двоюродных братьев и дядю) в качестве рабов на судно, направляющееся в Китай?

— Мне бы очень хотелось рассказать вам об этом, — сказал Альзим. — Если Абдулла или любой другой человек узнает, что я рассказываю вам об этом, меня убьют. Вот, что капитан сообщил нам вчера вечером. Абдулла отправил вас на борт в качестве рабов, потому что он хотел избавиться от вас, и это связано с парой чёрных бриллиантов. Он дал указание капитану выбросить вас всех за борт как-нибудь ночью в Китайском море. Капитан был возмущён этим, но ничего не сказал, потому что, если бы он это сделал, Абдулла приказал бы его убить. Он сказал Абдулле, что сделает так, как ему было приказано, и Абдулла был удовлетворён этим. Вчера вечером вас доставили на борт, и вы даже не подозревали об ужасной судьбе, которую готовил вам ваш враг. Капитан рассказал нам всем об этом, но велел хранить всё в тайне. Мы согласились сделать это при условии, что он пощадит вас и даст вам шанс сбежать. Он сказал, что именно так он и собирается поступить, поэтому мы были удовлетворены. Однако он не сказал об этом Керриму. Керрим — один из шпионов Абдуллы, и это было бы смертельно опасно. На борту есть ещё два шпиона. Они были заперты в своих комнатах с полуночи, потому что ранее оба якобы случайно упали за борт. Разумеется, Бабер им тоже ничего не сказал. Капитану придётся обращаться с вами так, как если бы вы были рабами, но будьте уверены, он не станет сильно изнурять вас работой. Он будет давать вам послабления при каждом удобном случае. Посматривайте за Керримом. Он обязательно сообщит Абдулле обо всём, что произошло и что произойдёт, если ему представится такая возможность, но у капитана есть планы избавиться от него и двух других шпионов. Он высадит их на берег в Китае за несколько дней до возвращения, и отплывёт без них, а затем когда-нибудь может быть вернётся за ними. Вероятно, он высадит вас на побережье Бенгальского залива или где-нибудь в Персии, откуда вы легко сможете вернуться в Турцию. Было бы небезопасно везти вас вверх по Тигру, потому что тогда вас могут обнаружить. У капитана достаточно денег, и он думает, что сможет оставить Абдуллу и безбедно жить на свои заработки, поэтому он попросит Абдуллу уволить его, а затем отправится на судне в Сиам, который является его родиной, хотя его родители были индусами. Рано или поздно Абдулла узнает, как его обманули, поскольку шпионы вернутся в Турцию достаточно быстро. Они либо дождутся корабля, который отвезёт их домой, либо вернутся в Багдад по суше. На расспросы Абдуллы о том, что произошло со шпионами, капитан сообщит, что они случайно утонули, и всё закончится хорошо. Но мы говорим уже не менее пятнадцати минут, Так что лучше тебе сейчас отметиться у Бабера. До свидания.

Эмир вышел на палубу, чувствуя себя несколько ошеломлённым. Его разум был в смятении от всего того, что рассказал ему Альзим.

Вскоре он встретил капитана, и тот сказал:

— Сейчас полдень, так что ты можешь спуститься в каюту матросов и пообедать. Когда закончишь, приходи ко мне, и я дам подберу тебе какое-нибудь занятие. Я рассказал твоим братьям всё о твоей битве с Керримом Беком. Думаю, ты найдёшь их внизу.

Эмир нашёл своих братьев, отца и Мустафу обедающими вместе с командой. Матросы относились к ним хорошо, и вскоре они подружились с ними. Обед не был разнообразным и состоял только из двух продуктов — мяса и хлеба, но, во всяком случае, эти два продукта с добавлением хорошей воды, — всё, что действительно нужно человеку.

Когда ужин закончился, все шестеро вышли на палубу искать капитана. Поскольку тот ещё не вышел на палубу, они прошлись вокруг, чтобы рассмотреть конструкцию судна.

Мустафа отошёл от остальных и пересчитал количество пушек, находящихся на корабле. Их было по три с каждого борта, всего шесть, две на носу, одна на корме и ещё одна, которую можно было поставить в нужное место в любое время — всего десять.

Мустафа подумал обо всём, что он читал о пиратах в восточных морях, и пришёл к выводу, что у владельца судна были веские причины для такого грозного вооружения.

На палубу вышло много матросов, и он с любопытством наблюдал за ними. Каждый из них отличался необычно прямой осанкой и ходил воинственным шагом. Они были смугло-бронзовыми, более тёмного оттенка, чем большинство турок, поэтому Мустафа, сложив все эти факты вместе, пришёл к выводу, что когда-то они были солдатами.

Едва он закончил осмотр всего этого, как капитан вышел на палубу и отдал распоряжения матросам, которые тотчас же приступили к своим занятиям.

Затем он подошёл к Мустафе и остальным и велел им следовать за ним вниз, в его каюту.

Они так и сделали, оказавшись в помещении длиной и шириной в пятнадцать футов. С одной стороны располагалась койка капитана, в центре стоял стол, за которым он и другие офицеры принимали пищу.

Мустафа ожидал, что капитан собирается дать им какое-нибудь небольшое задание, но ошибся в своих предположениях.

— Я привёл вас сюда, чтобы дать совет, — сказал капитан. — Ты, Эмир, вызвал гнев человека по имени Керрим Бек. Он не моряк, но пользуется большим доверием моего работодателя, Абдуллы Хусейна. Абдулла привёл его на борт этого корабля, чтобы он присматривал за тобой и твоими товарищами. Тут есть ещё двое шпионов, его двоюродные братья. Их имён я вам сейчас не назову, но дам описание обоих. Самого старшего вы узнаете по его бороде, около шести дюймов в длину и чёрной, как ночь. Ему сорок три года, и он самый высокий из них, его рост составляет шесть футов. Вы не сможете спутать его с кем-то из моряков, потому что он одет в самую дорогую и красивую одежду. Второй совершенно на него не похож почти во всех отношениях. Ему тридцать пять лет, у него на верхней губе пара усов, которые придают ему вид какого-то демона. Бороды у него вообще нет. Нос у него такой же горбатый, как у еврея, а глаза — самые свирепые, какие вы когда-либо видели. Они подобны огненным шарам в темноте, да и днём сверкают почти так же сильно. Он очень маленького роста, но не толстый, и его рост не превышает пяти футов и пяти дюймов. Он одевается не так богато, как его брат, но есть одна вещь, благодаря которой вы никогда не спутаете с другим человеком. У него самый странный тюрбан, который я когда-либо видел. Он полностью сделан из кожи огромного африканской змеи, безобразно пёстрой и полосатой, всех мыслимых цветов, а выделанная голова этой змеи, в глаза которой вставлены бриллианты, смотрит на вас со лба шпиона. Так выглядят люди, которые сейчас являются вашими врагами. Однако невысокий человек — самый опасный и хитрый из всех троих. Вам лучше его остерегаться. Керрим расскажет этому человеку о том, что с ним случилось, и невысокий человек немедленно сделает всё, что в его силах, чтобы навредить вам. При возможности он подкупит матросов, а если не преуспеет в этом, то сам будет обманывать и вводить вас в заблуждение, насколько это возможно!

— Я думаю, вы правы, господин, — сказал Эмир, когда капитан закончил давать им советы относительно трёх шпионов.

— Мы будем внимательно следить за любыми действиями этих людей, — сказал Акмат. — Поверьте, я смогу их обмануть, если они попробуют прибегнуть к каким-нибудь уловкам, господин. Но теперь, не будете ли вы любезны сказать нам, что нам следует делать в дальнейшем?

— Что касается того, что вам следует делать, — сказал капитан, — то я дам вам инструкции по этому поводу прямо сейчас, чтобы вы больше не испытывали недоумения по этому поводу в будущем. Вы, Мустафа, Харун и Акмат, будете помощниками Альзима, как я уже сказал вам сегодня утром, так что как видите, вы не совсем рабы, за исключением того, что вам не будут платить за ваши услуги. Кассим, Эмир и Ахмед, вы будете моими слугами, и я заверяю вас, что ваши обязанности в дальнейшем будут не сложнее тех, которые я поручил вам двоим сегодня утром. У вас даже будет свободное время, если вы станете хорошо работать, и я снабжу вас хорошими книгами и приличной одеждой. Сегодня днём вашу каюту уберут и поставят в ней лампу с хорошим запасом масла. Я также снабжу вас перьями, пергаментом и чернилами, если вы того пожелаете. Вы можете вести дневник того, что будет происходить с вами во время плавания. Я также прикажу прикрепить к стене в конце вашей каюты, прямо под окном, полку, покрытую тканью, на которой вы сможете хранить книги и другие вещи, которые я вам дам. Я также дам вам четыре табурета, на которых вы сможете сидеть, когда едите, читаете или пишете, потому что очень неудобно делать что-либо из этих трёх дел, не имея ничего, на чём можно было бы сидеть. Как раз перед тем, как вы поднялись на борт, там было четыре табурета; потом я увидел, как Керрим спустился вниз, и подозреваю, что он собирался там что-то устроить. Негр-мальчик, который вчера вечером подавал вам ужин, рассказал мне об отсутствии недостатке табуретов, но я забыл об этом и больше не думал об этом до текущего момента. Когда вы уйдёте спать, вы найдёте и другие предметы, но сейчас я не буду о них упоминать.

— Вы очень любезны, господин, — сказал Ахмед. — Я ожидал обращения, подходящего разве что для собаки во время моего путешествия в качестве раба, и был готов к такому, но то, как вы обращались с нами, выглядит прямо противоположным.

— О, это мелочи. Полагаю, шпионам это не понравится, но я, насколько смогу, собираюсь обращаться с вами как с уважаемыми людьми, оставаясь в рамках приказа Абдуллы. А теперь идите к своей работе и больше не отнимайте у меня время, если в этом нет абсолютной необходимости.

Мустафа и два его двоюродных брата спустились на камбуз и рассказали о том, что сказал капитан, пока они мыли посуду, хотя, надо сказать, делали это они довольно неловко, поскольку у них не было никакого опыта в этом интереснейшем искусстве, за исключением метлы, которую он дал им в то утро.

— Это примерно то, чего я и ожидал, — сказал Альзим. — Бабер — один из самых добросердечных людей, которых я когда-либо встречал. Он будет обращаться с рабом как с господином, если тот совершит хороший поступок или будет добросовестно выполнять работу.

— Вы правы, — ответил Мустафа. — Он действительно самый любезный человек, которого я когда-либо встречал.

— Я согласен с тобой, — сказал Харун.

— И я тоже, — добавил Акмат.

Полагаю, (любезный читатель), мы с вами можем поступить так же. По крайности, нам это не повредит, и скорее всего мы согласимся с Мустафой и его двумя кузенами.

— А что вы думаете об описании капитаном двух сообщников Керрима? — сказал Альзим. — Можно быть уверенными, что он был совершенно прав, говоря, что невысокий человек наиболее опасен из них. Я удивлен, что капитан не назвал вам их имена, но он явно сделал это вполне намеренно. Я мог бы вам эти имена назвать прямо сейчас, но уверен, что у Бабера были весомые причины этого не делать, так что я последую его примеру.

Глава IX

В тот вечер в своей каюте все шестеро обсуждали события дня. Всё, что обещал им капитан, было на месте. Мустафа сел за стол писать. Он намеревался начать дневник, и первые слова были такими:

27 марта 1650 года. Сегодня я, Мустафа Даг, начинаю рассказ о своей повседневной жизни на турецком торговом судне «Змей». Этот день был очень запоминающимся, так как я подрался с одним из шпионов злодея Абдуллы Хусейна, но драку начал он, и капитан Бабер Ятаган простил меня и жёстко отругал этого парня. Бабер — один из самых добрых людей, которых я когда-либо встречал. Я, мои двоюродные братья и дядя — рабы, но он обращается с нами почти так же хорошо, как и с матросами, которые все являются свободными людьми.

У шпиона по имени Керрим Бек на борту есть два сообщника, имена которых мне пока неизвестны. Однако капитан пообещал сообщить их нам.

Мустафа прочитал это остальным, и они сказали, что текст достаточно хорош, хотя мог быть и лучше. Мустафа от природы был нервным человеком, и события этого дня ещё больше измотали его нервы, так что такой результат не был удивительным.

Едва это было сделано, как в комнату вошёл матрос с тяжёлым свёртком в руке. Он положил его на стол и по приглашению Акмата сел. Его лицо было бронзовым и потемневшим от длительного пребывания под южным солнцем, и некоторые могли принять его за эфиопа. Он был необычно высокого роста, а его фигура была настолько крепкой и сильной, что всем, кто смотрел на него, казалось, что он был настоящим гигантом по силе и мужеству.

Выражение его лица было честным, и Ахмед сразу же отметил его как человека, который может оказать им немалую помощь.

Мустафа развязал свёрток и обнаружил внутри шесть европейских пистолетов новейшего типа и шесть ятаганов, или длинных турецких кинжалов, из превосходной стали. К этому добавился ещё один, меньший по размеру пакет, в котором находились шесть небольших мешочков с порохом и большой мешок с пулями.

К одному из пистолетов был прикреплён лист пергамента со следующими словами:

Друзья мои, я обещал прислать вам другие вещи, помимо тех, которые вы найдёте в своей комнате. Не позволяйте шпионам или кому-либо из матросов узнать, что вы вооружены. Вы можете доверять посланнику и отправить ответное сообщение через него, если у вас есть что-нибудь, что нужно передать. Завтра вечером он придёт к вам с ещё шестью пистолетами, порохом и пулями. Все эти вещи должны быть хорошо спрятаны, и я скажу вам, что делать дальше. Каждому из вас лучше иметь при себе по одному кинжалу, потому что никогда нельзя предугадать, что предпримут шпионы. Если хотите, можете носить с собой и пистолеты, в противном же случае понажимайте на стену с левой стороны двери, прямо над койками, пока не почувствуете, что она поддаётся. Это будет секретная пружина, и при энергичном нажатии распахнётся маленькая дверь, открывая перед вами большую полость в стене, в которой вы сможете спрятать боеприпасы и оружие, когда захотите.

Остерегайтесь Керрима и двух его приятелей. Теперь я подхожу к сути дела. Сегодня, когда я разговаривал с вами в своей каюте, то не назвал вам их имена, но теперь сделаю это, а также назову вам любопытную и необычную причину, по которой я не сделал этого ранее. Она может показаться вам всего лишь пустым суеверием мореплавателя, но я никогда не видел, чтобы она не сработала.

Невысокого человека зовут Мисабич. Высокого человека зовут Морабек. Причина же состоит в том, что моряк не должен рассказывать всё сразу.

Бабер Ятаган

— Я не понимаю резонов нашего друга, — сказал Мустафа. — Кажется, он говорит загадками.

— Я тоже, — сказал Харун. — Но я сяду и напишу ему в ответ.

Его ответ на письмо Бабера был следующим:

Вам, о капитан «Змея», я шлю свои приветствия.

Я должен поблагодарить вас за вашу любезность, отправившую нам оружие.

Я не понимаю причины, которую вы назвали, но я уверен, что за ней скрывался тайный смысл. Я верю, что Акмат, который из нас шестерых наиболее опытен в таких делах, сможет разгадать её для нас.

Мы все выражаем вам нашу общую благодарность за вашу доброту.

Ваш верный раб,

Бек

— Отнеси это послание своему господину, — сказал Харун матросу, сложив пергамент. Мужчина поклонился и удалился.

— Ну, что нам теперь делать? — спросил Мустафа.

— Не спрашивай меня, — сказал Ахмед и погрузился в молчание.

Акмат сидел на табуретке, нахмурив брови, и пристально смотрел в никуда. Он глубоко задумался. Наконец он поднял голову, точно очнувшийся ото сна, и сказал:

— Теперь она у меня есть.

— Есть что? — спросил Харун.

— Разгадка слов капитана: «Моряк не должен рассказывать всё сразу». Это длинная история, но вы должны выслушать, её до конца, чтобы понять. Эта фраза более ста лет является поговоркой турецких моряков и возникла она весьма любопытным образом.

— Ну так расскажи эту историю, — раздался хор со всех сторон, и Акмат начал так:

История Нептуна и десяти моряков

Однажды, так давно, что никто не помнит точной даты, из Багдада отплыл корабль в Катай и Китай с целью добыть шелка и специи.

Едва корабль, носивший название «Аспид», вошёл в Персидский залив, как разразился сильный шторм, и его унесло далеко в Индийский океан.

В течение многих дней экипаж не спал ни минуты, а затем шторм утих так же внезапно, как и начался.

Корабль находился совсем недалеко от красивого острова, и команда высадилась здесь на берег. В море впадал восхитительный ручей, текущиё под сенью финиковых и кокосовых пальм, а дальше в глубине острова можно было увидеть множество прекрасных деревьев.

Большая часть команды осталась у ручья, чтобы позавтракать, так как было утро, но десять самых отважных отправились исследовать это место.

Спустя полчаса хода через гигантские рощи, где в изобилии водились попугаи и другие тропические птицы, все десять очутились у подножия холма.

Они поднялись на этот холм, и на вершине их глазам предстало великолепное зрелище. В двухстах ярдах, благодаря исключительной чистоте воздуха, виднелось море. В двадцати или тридцати футах от изрезанного скалистого берега из глубин солёной пучины возносился огромный дворец. Его высокие минареты терялись в облаках, и весь он был сделан из чистого золота.

Все десять матросов были бедны, и то, что они увидели, соблазнило их. Они не увидели никого ни возле дворца, ни в нём самом и пришли к выводу, что он пуст.

Они побежали к пляжу, бросились в воду, подплыли к нему и вошли.

— Какое красивое место! — сказал один из матросов. — Интересно, кто может быть его хозяином? Давайте возьмём несколько этих золотых цепочек и прочих вещиц.

Именно в этот момент Нептун, который был владельцем дворца, проходил мимо и услышал речь этого человека. После первой фразы он хотел уйти, но вторая наполнила его гневом. Он подошёл и сказал им:

— Знайте, что я владелец и что я хорошо защищаю свою собственность. Если бы ты не сказал эту последнюю фразу, то не привлёк бы моего внимания. Впредь пусть это будет одной из твоих заповедей: «Моряк не должен говорить всё сразу».

— Нептун отпустил их? — спросил Ахмед по окончании рассказа.

— В истории об этом не говорится, — сказал Акмат. — Я рассказал её вам так же, как услышал от одного человека на базаре в Самарканде, когда отправился туда в путешествие, не достигнув и пятнадцати лет. Эта история произвела на меня такое впечатление, что я запомнил её с того момента и по сей день. Рассказчик впоследствии сообщил мне, что это была очень распространённая легенда среди турецких моряков. Конечно, всё происходило не так, как рассказывается в этой истории, поэтому я предполагаю, что начало ей положило какое-то странное происшествие или же она зародилась в уме какого-то моряка, которому захотелось пошутить. Последние две сотни лет она ходит среди моряков, но как долго еще просуществует, неясно. Впрочем, весьма вероятно, что до тех пор, пока ее ложность не будет доказана, она будет превращаться в простую побасенку, а тем временем у большинства турецких моряков выработалась любопытная привычка соблюдать её. Я надеюсь, что этот обычай скоро исчезнет. Не думаю, что хотя бы половина наших моряков считает это правдой, но, тем не менее, от привычки трудно отказаться.

— Значит, это и есть неназванная причина молчания капитана?

— Да, но она настолько пустяковая, что мы больше не будем о ней говорить.

— Совершенно верно, — сказал Ахмед. — О чем же нам тогда говорить дальше?

— Расскажи ещё какую-нибудь историю, которую ты мог слышать на базаре.

— А не хотите ли послушать историю двух чёрных бриллиантов, которые Абдулла украл у нас?

— Конечно, конечно! — хором раздалось со всех сторон. Все, кроме Мустафы, уже слышали её, но всё равно всем хотелось услышать это ещё раз.

— Эта история может показаться в некотором смысле экстравагантной, — сказал Акмат Мустафе, — но тем не менее она правдива, и у меня есть письменное заявление ламы, который рассказал мне её.

— Что ж, рассказывай, не откладывая, — сказал Ахмед.

Все подошли к Акмату, и он принялся излагать следующее:

Подлинная история чёрных бриллиантов

Жила-была в городе Амбер прекрасная принцесса по имени Маргиана.

Она была так красива, что принцы приезжали из дальних уголков земли, чтобы завоевать её.

Каждый раз, когда кто-то делал ей предложение, она показывала ему шкатулку с двумя великолепными чёрными бриллиантами, очень большими и без единого изъяна. Оба были абсолютно одинаковы.

— Тот, кто хочет жениться на мне, должен выбрать один из этих бриллиантов, — говорила она. — Один фальшивый, а другой настоящий. Тот, кто выберет настоящий, станет моим мужем. Тот, кто потерпит неудачу, лишится головы и умрёт.

Многие храбрые принцы испытывали свою удачу. Использовать гадание было запрещено, поэтому каждый из несчастных парней вынужден был признать, что он не уверен, какой именно камень является настоящим. В конце концов он терял голову.

Наконец во дворец пришёл красивый молодой индусский принц. Принцесса влюбилась в него.

В правой руке он держал длинный инструмент странного вида, полый, со стёклами на каждом конце.

Через него он некоторое время рассматривал бриллианты, а затем повернулся к королю и принцессе, положил палец на один из камней и сказал:

— Этот настоящий.

— Юный принц, откуда мне знать, что ты не пользовался гаданием? — сказал король.

— Нет, — сказал принц. — Посмотри в моё стекло и увидишь доказательство.

Король сделал, как хотел.

— Еба… — начал он, но остановился, поскольку то, что он хотел сказать, было неподобающим царю.

Как вы думаете, что он собирался сказать? Для человека, смотрящего на бриллианты невооружённым глазом, они оба выглядели совершенно одинаково, без малейшей разницы в их оттенке. Но когда его величество взглянул через стекло, обнаружилась огромная разница.

Один бриллиант сверкал и сиял, как огонь, а другой оставался непрозрачным и тусклым.

— Тот, что сверкает — настоящий бриллиант, — сказал принц.

— Ты прав, — сказал король. — Завтра ты женишься на моей дочери. А теперь я умоляю тебя рассказать нам историю этого интересного инструмента, с помощью которого ты распознал фальшивый камень.

— С удовольствием, — сказал индусский принц и начал так:

Я родился двадцать три года назад в Татарии. Мой отец был царём этой страны, и у него было ещё пять сыновей, все старше меня.

Мой отец, король, был не очень-то привязан ко мне, а я к нему. Поскольку у меня не было шансов на корону, я поссорился с ним, и он навсегда изгнал меня из королевства. Однако это было именно то, чего я и хотел.

Я прибыл в Индостан со всей своей свитой и сокровищами и был хорошо принят королём, который слышал о моей истории. У него не было сына, поэтому он сказал мне, что я стану его наследником после его смерти.

Тогда, услышав о твоей красоте, о Маргиана из Амбера, я пришёл сюда с этим устройством, чтобы завоевать тебя.

А теперь история самого устройства. Сначала необходимо дать вам краткий очерк моей собственной истории.

Это устройство, которое именуют телескопом, было подарено мне ламой с условием, что я принесу ему в качестве оплаты фальшивый и настоящий бриллиант.

На самом деле, это не телескоп. Название, которое я слышал, было очень длинным и неудобным для произношения. Я забыл его. Поэтому мы будем называть его телескопом и никак иначе.

Лама сделал этот телескоп с немалыми трудностями. При изготовлении стекла использовался оккультный процесс, и это объясняет, почему он может отличить настоящие драгоценности от поддельных. Под его взором подлинное становится ярким, а фальшивое остаётся тусклым и непрозрачным. Его можно использовать для оценки любых драгоценных камней. И это, о король Амбера, моя история.

— Всё это очень странно, — сказал король. — Полагаю, ты хочешь получить бриллианты, чтобы исполнить своё обещание, данное священнику. К какому культу он принадлежит? Брахман или буддист? Поклонник Вишну, Шивы или священной коровы? Или он огнепоклонник?

— Он такой же добрый буддист, как и я, — сказал принц.

— Знаешь ли ты, почему он хочет завладеть бриллиантами?

— Не имею ни малейшего понятия. Но предполагаю, что он собирает коллекцию и для её завершения нужны эти два.

— Разумная теория. А теперь давайте поужинаем.

На следующее утро, когда король пошёл будить своего гостя, он обнаружил, что его кровать пуста. Он бросился смотреть, где он хранил бриллианты. Их не было. Принцесса была в своей комнате и крепко спала. Король счёл излишним будить её.

Всадники, вооружённые до зубов, были немедленно отправлены в Индостан. Остальные были отправлены в Татарию.

Когда они прибыли во дворец царя Татарии, они не обнаружили ничего необычного.

Один из всадников передал своё послание королю и показал ему королевскую печать, чтобы он знал, что они не самозванцы.

— У меня всего три сына! — вскричал король в изумлении. — И никого из них я не изгонял. Этот тип, вероятно, был самозванцем.

Всадники вернулись в город Амбер и рассказали королю свою историю. У него не оставалось иного выхода, кроме как поверить в это.

На следующий день всадники вернулись из Индостана с похожей историей. Царь этой страны не знал ни одного татарского принца, посетившего его двор. Во время общения он сказал им, что у него семь сыновей и семь дочерей, и предложил им подтвердить это. При этих словах всадники вскочили на коней и отправились в обратный путь, уверенные в правдивости слов царя.

По причинам, известным только ему самому, царь желал вернуть бриллианты. В течение пяти лет он продолжал их поиски, посылая людей в самые отдалённые уголки земли и в северные земли Европы. Они дошли даже до северных пределов России, а когда вернулись домой, то рассказали о большом море, покрытом льдом.

Через десять лет после этого правда наконец открылась. Все три упомянутых царя умерли. Вместо царя Индостана правил старший из семи его сыновей. Место царя Амбера заняла его дочь. Старший сын царя Татарии воссел на троне этой страны.

К царю Индостана прибыл посланник со следующей историей. Алмазами владели лама и молодой человек немногим старше тридцати лет. Сам юноша, прибывший посланником к царю, был слугой ламы. Он слышал и видел, как эти двое говорили о бриллиантах и видел сами камни.

Король немедленно послал солдат в дом ламы, чтобы потребовать алмазы. Лама отказался. Солдаты нанесли ему смертельный удар. В этот момент раздался звон лука, и предводитель солдат упал замертво со стрелой, вонзившейся ему в сердце.

Прежде чем солдаты успели оправиться от удивления, послышался ещё один выстрел, и солдат, сразивший ламу, упал на землю со стрелой в мозгу.

Солдаты тут же побежали к двери и выбежали из дома. Они успели увидеть, как сын ламы бежит по склону холма к небольшой речке, текущей с Гималаев. Сами эти горы возвышались над местом происшествия, на расстоянии всего пятнадцати миль от них.

Солдаты преследовали его и видели, как он прыгнул в лодку и поплыл вверх по течению. Берег был настолько скалистым, что солдаты не пытались его преследовать. Лодки у них не было. Они вернулись во дворец и рассказали царю свою историю.

Дом ламы обыскали, но алмазы так и не были найдены. По общему мнению, сын ламы забрал их с собой, когда бежал от солдат.

Куда делся этот человек, никто не мог сказать, но большинство думало, что он благополучно добрался до Гималаев, спрятал где-то камни, а затем покинул страну, или погиб в какой-нибудь лавине или снежной буре, от голода или холода.

С того дня о нём никогда не слышали, хотя крестьяне Индии, живущие в тени великого горного хребта, рассказывают странные истории о том, что видели их предки. Одна из этих историй интересна. Она заключается в следующем.

Через три года после исчезновения сына ламы возле одной из гор проходил крестьянин. Была ночь, надвигалась сильная снежная буря, поэтому он спешил как можно скорее добраться домой.

Внезапно, когда разразилась буря, он увидел или подумал, что увидел фигуру, окружённую светом, мчащуюся вместе с надвигающейся бурей вниз по склону горы.

Эта фигура принадлежала молодому человеку чуть старше тридцати лет. Крестьянин был так напуган, что упал без чувств. Когда он пришёл в себя, то обнаружил, что кто-то склонился над ним. Вокруг было темно, и он смутно мог различить очертания человека. Это был мужчина.

Крестьянин с трудом поднялся на ноги и хотел было поблагодарить своего благодетеля, как тот внезапно исчез, не оставив после себя ни следа.

Крестьянин вскоре добрался до дома, так как буря стихла, и рассказал своей семье о том, что с ним произошло.

На следующий день эта история облетела всю округу, и другие люди тоже рассказывали о подобных случаях.

Все согласились, что на горе обитает призрак сына ламы. Кем бы ни было это привидение, никто никогда больше не видел, и через несколько лет всё случившееся стало простой легендой.

С того дня и по сей день алмазы прошли через руки многих лам. Однако Гималаи всё ещё хранят свои тайны, и то, что на самом деле сталось с сыном ламы, вероятно, никогда не станет известно.

Продолжение следует

Перевод В. Спринский, Е. Миронова

Введение

«Чёрные бриллианты» — это полновесный роман объёмом почти в 90 000 слов, написанный Кларком Эштоном Смитом (1893-1961) примерно в 1907 году, когда ему было четырнадцать. Примечательно, что столь молодой писатель смог создать такое развёрнутое повествование с многочисленными хитроумными поворотами сюжета, кульминацией которых стала весьма достойная развязка; это наиболее существенный из множества сохранившихся текстов такого рода.

По свидетельству Смита, примерно в 1905 году он начал создавать ряд восточных приключенческих рассказов, в большинстве своём основывающихся на «Тысячи и одной ночи». Среди произведений, найденных в его бумагах (ныне хранящихся в библиотеке Джона Хэя Брауновского университета), есть рассказы (некоторые из них представлены в виде фрагментов) с такими названиями, как «Мудрость брамина», «Проклятие Ранжата Сингха», «Пленник эмира» и другие, многие из которых написаны характерными фиолетовыми чернилами. Смит отмечает, что он открыл для себя «Ватек» Уильяма Бекфорда в 1908 году, но «Чёрные бриллианты», похоже, не испытывают никакого влияния этого произведения, поэтому их условно можно датировать 1907 годом.

Разумеется, «Чёрные бриллианты» сами по себе не являются самостоятельным литературным шедевром, но это захватывающее увлекательное повествование, которое удерживает интерес читателя от начала до конца. В отличие от более поздних работ Смита, это произведение почти не содержит сверхъестественных элементов. Единственный намёк на сверхъестественное встречается в эпизоде, когда Огненное озеро огнепоклонников проявляет чудесные целебные свойства. Однако даже здесь лидер огнепоклонников утверждает, что эти свойства «пребывают в области естественного», хоть и не сообщает подробностей по этому поводу. Но для поддержания читательского интереса «Чёрные бриллианты» не нуждаются в сверхъестественном: для этого достаточно их ошеломляюще запутанного сюжета.

Читателям, знакомым с работами Смита, будет интересно узнать, как «Чёрные бриллианты» соотносятся с четырьмя ранними рассказами, опубликованными Смитом в 1910-1912 годах: «Малайский крис» (Overland Monthly, октябрь 1910 г.), «Призрак Мохаммеда Дина» (Overland Monthly, ноябрь 1910 г.), «Махаут» (Black Cat, август 1911 г.) и «Раджа и тигр» (Black Cat, февраль 1912 г.). Связей между ними не так уж и много, поскольку эти последние рассказы явно написаны под влиянием индийских историй Редьярда Киплинга. (На самом деле Смит задумал книгу под названием «Истории Индии», и рассказы из этого незавершённого сборника представляли собой ранние версии трёх рассказов, которые он опубликовал в то время.) Влияние Киплинга в «Чёрных бриллиантах» полностью отсутствует.

Любители вирда, возможно, сожалеют, что Смит практически отказался от написания фантастики примерно с 1911 по 1929 год; но зато в этот период он написал — в основном под руководством Джорджа Стерлинга — некоторые из самых замечательных стихотворений во всей американской литературе, и большая часть этих поэтических произведений легко попадает в область химерного. Хотя «Чёрные бриллианты» и другие рассказы этого периода демонстрируют удивительную раннюю зрелость и многообещающую прозу, никто не должен сожалеть о решении Смита овладеть ремеслом поэзии — и он овладел им.

Будет не лишним попросить читателей и критиков снисходительно отнестись к оценке «Чёрных бриллиантов». Как результат плодотворного молодого воображения; как эксперимент в области расширенного повествования; как самое длинное художественное произведение, которое когда-либо написал Кларк Эштон Смит — во всех этих и многих других отношениях роман должен заслужить наше восхищение; его неправдоподобные происшествия, неестественные диалоги и деревянные изображения персонажей можно легко простить. Не последней из его особенностей является очаровательная наивность, и в нём много сцен и оборотов речи, намекающих на медленное превращение мальчика в молодого мужчину. Высшая дань уважения, которую читатель может отдать «Чёрным бриллиантам» — это относиться к ним так, как, скорее всего, хотел сам автор — как к просто занимательной истории.

С. Т. Джоши

Нью-Йорк

Примечание к тексту

«Чёрные бриллианты» сохранились в рукописи, состоящей из 243 рукописных страниц (формата 7 3/4 x 12 1/2 дюйма) или 122 листов, исписанных с обеих сторон. Первый лист повреждён по краям, пропуски указаны в квадратных скобках: […]. Я старался следовать тексту как можно более буквально, но исправлял отдельные случаи непоследовательности или ошибки в орфографии и пунктуации. Более того, использование Смитом кавычек настолько беспорядочно, что я систематизировал их использование ради удобства чтения. Страницы 167-170 рукописи (находящиеся в самом конце главы XVII) в какой-то момент были отделены от рукописи и теперь находятся во владении доктора У. К. Фармера, который любезно предоставил их редактору, чтобы они могли быть вставлены на своё место в тексте.

Представленный здесь текст, по-видимому, является первым черновиком, хотя в него внесены некоторые более поздние карандашные исправления. Однако на самом деле это может быть не первый черновик. В тексте существует путаница относительно того датировки событий — 650 или 1585 годом, что заставляет подозревать, что этот черновик может быть пересмотренным вариантом более ранней версии. (Первая дата, по-видимому, используется чаще всего, и я внёс соответствующие поправки.) Смит несколько раз пытался переписать роман, и несколько фрагментарных версий более поздних черновиков хранятся в архиве Кларка Эштона Смита в Библиотеке Джона Хэя; но эти черновики редко занимают больше нескольких страниц, и данный черновик — единственный, который выглядит относительно полным. В тексте, похоже, нет никаких правок, так что это либо обычный неправленый черновик, либо чистовая копия.

S. T. J.

Чёрные бриллианты

Глава I

В середине семнадцатого века в турецком городе Багдаде ж[ил] богатый молодой человек по имени Муст[афа]. Его родители и родственники умерли, но отец оставил ему [большой] хорошо обставленный дом, множество слуг и верховное упр[…] богатым торговым заведением, включавшим в себя множество складов, в которых хранились шелка, чай и другие товары, привезённые из чужих земель, которые продавались тем, кто хотел купить их, подвластными Мустафе людьми.

Дом, в котором жил Мустафа и его слуги, находился за стенами города, на берегу реки Тигр, и был окружён садом, в котором росли пальмы, всевозможные цветы и различные деревья.

Сам Мустафа был довольно красив и всегда хорошо одевался, хотя вовсе не был тщеславен. Чаще всего он носил на своей [голове] шёлковый тюрбан с золотым полумесяцем, усыпанным драгоценностями, который скреплял его, поскольку за полумесяцем была застёжка, которая удерживала тюрбан, не давала ему развернуться и, в конечном итоге, упасть с головы владельца на землю. На левом боку у него постояннно висели украшенные драгоценными камнями ножны, в которых лежал короткий скимитар из лучшей дамасской стали, очень редкий, поскольку искусство изготовления таких клинков в то время почти исчезло, и те, кому посчастливилось стать обладателем подобного оружия, завидовали и друзья и враги. Эфес м[еча] был усыпан самыми дорогими драгоценными камнями и сверкал на [солнце], как серебряное небо, усеянное блестящими твёрдыми звёздами […]

Мустафа всегда был добр к тем, кто находился под его властью. Но в его […] дремал свет, который показывал, что он при необходимости он может оказаться человеком, которого следует бояться. Он был атлетически сложен, любил физические упражнения [и был] весьма силён. Рост его составлял почти шесть футов. В отличие от своих товарищей, которые были [...] и пристрастились к легкомысленным удовольствиям, он вёл себя прилежно и [предпочитал] читать, а не резвиться со своими товарищами. Однако, как я уже сказал, он обладал атлетическим сложением и большую часть своего времени посвящал ходьбе и другим упражнениям, но всегда относился к их выполнению весьма серьёзно.

Мустафе было двадцать два года, и ему пора было жениться, поскольку большинство турецких юношей вступали в брак до того, как достигали столь солидного возраста. Его друзья наперебой давали ему советы в этом вопросе, и одни говорили, что одна женщина будет для него хорошей женой, а другие говорили о другой. Поскольку Мустафа не был влюблён, он не хотел делать опрометчивый выбор. Он знал очень много молодых женщин, с которыми был дружен, но не знал, на какой из них жениться, хотя любая из них с готовностью согласилась бы, если бы он попросил её стать его женой.

Именно в такой растерянности он однажды шёл по базару, возвращаясь домой.

Множество людей во весь голос выхваливали товары, которые они выставили на продажу. Один из них подошёл к Мустафе и показал ему большой чёрный камень, который сверкал так же ярко, как алмаз, поскольку казался в значительной степени прозрачным.

— Хотели бы вы купить это, сэр? — спросил человек, который был очень бедно одет и, очевидно, нищ.

[— Ч]то это такое? — спросил Мустафа, рассматривая камень [несколько] мгновений.

[— Это] чёрный бриллиант, — ответил оборванный мужчина.

— Где ты его взял? — Это было сказано довольно подозрительным тоном.

— Во всяком случае, я не крал его, господин, — возмутился мужчина.

— Разве я обвинял тебя в этом?

— Нет, господин.

— Тогда ответь на мой вопрос и скажи мне, где ты это взял.

— Его мне подарил человек, который сказал, что приехал из далёкой страны. Кажется, он сказал, что из Бразилии.

— Ах! Возможно, он прибыл с рудников Перу или Мексики.

— Думаю, что так оно и было, господин.

— Сколько ты за него хочешь?

— Я продам его вам за тот маленький кусочек золота, который лежит у вас в кармане, господин.

— Карман? Как ты можешь сказать, что у меня в кармане? Ты же не можешь видеть!

— Неважно, господин. Я знаю, что оно там. Отдайте его мне.

— Да, это странное дело. Тут попахивает оккультизмом, чёрным искусством и другими индуистскими науками; но я возьму алмаз. Это небольшая цена, и я удивлён, что ты не запрашиваешь больше. Вот монета. — И Мустафа передал его оборванному человеку и получил взамен чёрный бриллиант.

Вслед за этим оборванный человек ушёл, даже не сказав «Спасибо, господин», и вскоре затерялся в огромной толпе на базаре.

«Он богат, а я беден, но теперь он у меня в руках», — думал про себя этот человек. Но сейчас мы оставим его и вернёмся к Мустафе, который гораздо больше заслуживает нашего внимания.

Купив бриллиант, как было описано выше, он пошёл домой и совершенно забыл о нём. Он вспомнил об этом только на следующий день, а затем отнёс его одному из своих друзей, который был колдуном или притворялся им, показал ему камень и спросил, что с ним лучше сделать.

Этот колдун был индусом, владел чёрным искусством, месмеризмом, фокусами и тому подобными вещами. Он умел заставить людей поверить в то, что он делал; ведь в те времена люди были очень суеверны и считали то, что ныне известно нам как простая ловкость рук, магией, причём магией весьма чудесного рода. В настоящее время большинство людей знают, что чёрное искусство — это очень хитрый трюк и что месмеризм заключается лишь в том, чтобы завладеть чувствами жертвы и заставить её делать то, что вы от неё хотите, но во времена Мустафы люди об этом не знали и, конечно, легко впадали в заблуждение, когда их обманывали те, кто был умнее их самих. Если ваша воля сильнее воли другого человека, вы можете контролировать волю этого человека. Это месмеризм, но иногда его называют гипнозом. Чёрное искусство заключается в том, что для вашего выступления фон должен быть полностью чёрным, причём некоторые исполнители одеты в чёрное, а другие — в белое.

Тех, кто одет в чёрное, зрители не видят, потому что фон за ними того же цвета, но тех, кто в белом, можно увидеть вполне отчётливо. Вот один из фокусов. Зрителям показывают стол с двумя кубками. Артист поднимает кубки так, чтобы все могли видеть, что они пусты. Затем он снова кладёт их на стол и взмахивает палочкой. Кубки снова выставляют на проверку и обнаруживают, что они содержат куски ткани и другие различные предметы. Вот объяснение этого фокуса. Человек, одетый в чёрное, находится в комнате, но зрители его не видят, и когда фокусник взмахивает палочкой, он кладёт предметы в кубки. Всё это очень просто, но существуют и другие трюки, гораздо более сложные в исполнении.

Колдун, которого посетил Мустафа, взял алмаз и несколько минут внимательно рассматривал его.

По истечении этих минут он подошёл к маленькому столику в комнате, сел за него, взял перо, обмакнул его в чернильницу и начал что-то писать на большом листе пергамента.

Мустафа хотел было подойти поближе, чтобы посмотреть, что он пишет, но мужчина сделал ему знак держаться подальше и продолжил писать.

Примерно через час он остановился, сложил пергамент, завернул его в другой чисты лист, сделал из всего этого пакет, протянул его Мустафе, отдав ему также алмаз, и сказал:

— Не читай то, что я написал, пока не доберёшься до дома. Очень важно, чтобы ты поступил именно так, ибо это единственное, что может спасти тебя от большой опасности. Запомни, не читай, пока не вернёшься домой. А теперь иди.

— Но ты не мог бы рассказать мне, о чём речь? — спросил Мустафа, остановившись на пороге. — Я боюсь, что моё любопытство одолеет меня, если я не узнаю.

— Если я расскажу, ты станешь ещё более любопытным, — сказал колдун со вздохом, — но раз уж просишь меня сообщить о содержимом, я это сделаю. Пергаменты откроют несколько важных секретов о человеке, который продал тебе алмаз и о самом алмазе.

— Я сделаю, как ты говоришь, — сказал Мустафа и, попрощавшись с человеком, вышел наружу и направился к своему дому. Он не заметил, что возле дома колдуна стояли трое мужчин, которые слышали часть разговора Мустафы с магом.

Сам колдун тоже их не заметил, но если бы увидел, то у него возникли бы серьёзные подозрения относительно их намерений.

Эти люди внимательно отметили положение дома колдуна, его архитектуру и окрестности, а затем последовали за Мустафой, стараясь держаться достаточно далеко позади него, чтобы, если обернётся и увидит их, он не догадался, что они следят за ним.

Улица за улицей Мустафа проходил через множество базаров и рыночных площадей, где собирались большие толпы людей; но трое по-прежнему следовали за ним.

Наконец Мустафа добрался до своего дома и вошёл. Все трое прошли мимо него, как если бы они были обычными путниками, и не остановились, чтобы посмотреть на него, как они делали это у дома колдуна, поскольку в пределах видимости было много слуг, занятых работой в садах, и они боялись, что могут привлечь их внимание и возбудить подозрения.

Но они уже тогда обратили на это внимание, и когда убедились, что могут узнать дом в любой момент, то пошли дальше и вернулись в город другой дорогой. Нам же лучше оставить их там и выяснить, чем занят Мустафа.

Как только он добрался до дома, то сразу же пошёл в свою отдельную комнату и, приказав слугам никого не впускать, пока он не прикажет им это сделать, сел, развернул свёрток и вынул большой кусок пергамента. Давайте заглянем через его плечо и посмотрим, что на нём написано.

Содержание его было следующим:

Тебе, Мустафа, один из моих самых дорогих друзей, я посылаю привет в этот день, 21 июня 1650 года.

В этот самый день ты принёс мне чёрный алмаз и спросил моего совета относительно него. Я не стал отвечать тебе на словах, а сел и написал этот ответ.

Ты говоришь, что купил драгоценный камень у плохо одетого человека на одном из больших рынков. Из его готовности продать его тебе за небольшую цену в один золотой самородок, я выяснил следующие факты: вчера я узнал, что чёрный бриллиант огромной ценности был таинственным образом украден у очень богатого человека, который, к тому же, очень злой. Он был одним из злейших врагов твоего отца и много раз пытался его разорить, но безуспешно. Он один из самых известных воров в городе Багдаде, однако для его ареста нет достаточных улик.

Я получил информацию от моего знакомого, что этот человек добыл алмаз нечестным путём. История гласит, что однажды ночью он проходил по пустынной улице и увидел драгоценный камень, лежащий в грязи. Он поднял его и уже собирался положить в карман, когда к нему подбежал какой-то человек и потребовал камень, сказав, что он потерял его. Несколько других подошедших людей поддержали его и потребовали, чтобы богач вернул его законному владельцу.

Он отказался это сделать и, прижавшись спиной к стене дома, вытащил меч и взмахнул им над головой.

Законный владелец бросился вперёд, чтобы вернуть своё имущество, но грабитель сбил его с ног и во время последовавшей за этим суматохи скрылся, благополучно добравшись до своего дома.

В течение многих дней он не осмеливался покинуть его и, наконец, когда эта история оказалась полностью забыта, он снова вышел на улицу, но всегда носил маскировку, опасаясь, что может встретить кого-нибудь из тех, кто его видел и, узнав, они могли бы арестовать его за убийство.

Итак, Мустафа, описание этого чёрного алмаза точно совпадает с тем, которым ты владеешь, но я продолжу и расскажу об исчезновении драгоценного камня, после чего изложу свои выводы.

Три дня назад этот богатый человек, имя которого я не буду сейчас раскрывать по собственным причинам, поместил алмаз в большую шкатулку, которую он спрятал в хранилище глубоко под своим домом, где он хранил различные другие драгоценности и большое количество денег.

Однажды он вошёл в это хранилище и, открыв шкатулку, был поражён, обнаружив, что драгоценного камня в ней нет. Он обыскал все уголки шкатулки, думая, что алмаз мог застрять в хлопке, в который он был завёрнут. Но его там не было.

Он знал, что единственный человек в мире, у которого был ключ от шкатулки, был он сам и, обнаружив, что замочная скважина не была взломана, пришёл в ещё большее замешательство. Кроме того, кто мог войти в хранилище? Оно было надёжно заперто, а дверь можно было сдвинуть с места, только нажав скрытую пружину в стене. Даже его слуги и семья ничего не знали о существовании хранилища, поэтому тайна становилась всё загадочнее.

Он осмотрел остальные драгоценности в хранилище, но все они были на своих привычных местах, и вор, кем бы он ни был, очевидно, пренебрёг ими.

Не пропало ни одной монеты, и ларец находился на том же самом месте, где находился в последний раз, когда он его видел. Он осмотрел потолок хранилища, но на нём не было никаких признаков взлома, и то же самое было с полом. Тайная пружина, приводившая в движение задвижки, не была затронута, насколько он мог видеть, исследуя её и, по сути, не было ни единого ключа к тому, как исчез алмаз.

Очень встревоженный этим странным происшествием, этот человек лёг спать, но во время сна он бормотал отрывистые фразы, которые слышал один из его слуг и, придя ко мне вчера, он рассказал мне всё, что мог вспомнить, из чего я и вывел вышеизложенные факты.

Я поклялся слуге хранить тайну, а затем сел, чтобы обдумать это дело. Сегодня утром ты пришёл ко мне, чтобы спросить моего совета, и к тому времени у меня уже сложились некоторые выводы, а то, что ты мне рассказал, подтвердило их.

Чёрный бриллиант, которым ты владеешь, очевидно, тот самый, который был украден. Напряжение человека, который продал его вам, ясно указывает на то, что он был вором и боялся, что его поймают, поэтому хотел избавиться от этой вещи.

Возможно, Мустафа, тебе показалось очень странным, что этот человек знал о кусочке золота в твоём кармане. Я признаю, что это было довольно удивительно, по крайней мере, для тебя, но это легко объяснить. Человека этот, как и я сам, вероятно, был индийским колдуном, но по его потрёпанному виду я понял, что он беден и его занятие не приносит ему большого дохода. Теперь объясню, откуда он знал, что у тебя в кармане было золото. Тот, кто является знатоком искусства, которое мы называем магией, способен, подмечая самые мелкие и незначительные выражения и жесты, рассказать о тебе всё, что он только пожелает. Рекомый карман, вероятно, немного оттопыривался в том месте, где лежало золото, и, хотя признаков было немного, по форме выпуклости он заключил, что в твоём кармане лежал только один маленький кусочек. Когда он предложил продать алмаз, ты, должно быть, посмотрел на купол одной из мечетей, сделанный из золота, прямо возле рыночной площади, на которой вы находились. Из этого действия он заключил, что ты думаешь о золоте, и таким образом рискнул угадать. Думаю, отчасти благодаря удаче он оказался прав, поскольку монета, которую ты держал в руках, могла быть серебряной, а не из драгоценного жёлтого металла.

У него могли быть и другие намерения, когда он продавал тебе алмаз, и я рискну высказать относительно них несколько предположений. Я думаю, он очень хитёр, и поэтому тебе следует остерегаться, поскольку в определённой степени ты находишься в его власти. Я знаю, что у богача, о котором я говорил, много людей, которые рыщут по городу в поисках чёрного алмаза. Причина, по которой я не хотел, чтобы ты читал это на улице, заключается в том, что один из этих людей мог бы заглянуть тебе через плечо и увидеть моё первое упоминание о драгоценности, а затем подстеречь тебя в каком-то переулке и заставить рассказать ему, что ты о ней знаешь. Он мог обыскать тебя и, обнаружив драгоценность в твоём кармане, решить, что ты вор, и арестовать тебя.

Ты мог бы подумать, что то, что я написал на этом пергаменте, спасёт тебя, но я скажу тебе, что это не так. Этот человек прочтёт остальную часть того, что я написал и, видя, что это доказывает твою невиновность, окажется достаточно жесток, чтобы уничтожить пергамент. Ты спросишь, почему он должен так поступить, и я объясню. Богач предложил большую награду тому, кто поймает вора и вернёт алмаз. Это совершенно очевидно, так что понятно, почему вы не стали бы доказывать свою невиновность. Если бы ты рассказал всю историю от начала до конца, тебе бы не поверили, и те доказательства, которые я мог бы предоставить, не спасли бы тебя.

Теперь я объясню, почему этот оборванец держит тебя в своих руках. Он, вероятно, знает, что я твой друг и что ты придёшь спросить моего совета, и если он так хитёр, как я предполагаю, он будет знать, что я прослежу это дело настолько глубоко, насколько я уже это сделал. Зная, что ты будешь арестован, если алмаз окажется найден у тебя, он придёт к тебе и предложит положить алмаз в ларец, из которого он его украл, если ты заплатишь ему очень большую сумму денег и поклянётесь хранить сделку в тайне. Таким образом, ты видишь, что в определённой степени ты находишься в его власти.

Что касается того, как этот оборванец украл алмаз, то подробностей я не знаю, но это, должно быть, произошло без всякой чертовщины.

Лучше всего будет, если ты уничтожишь этот пергамент, как только прочтёшь его, и придёшь ко мне завтра с алмазом. Тогда я дам тебе дальнейшие советы, а сейчас я должен ещё раз всё обдумать и рассказать об остальных своих выводах при нашей следующей встрече.

Твой верный слуга,

Акмат-бек, колдун.

Перевод В. Спринский, Е. Миронова

Фатима удалилась и тихонько прикрыла дверь. Мы с Абдулом подошли к замочной скважине напротив и прислушались. Оттуда раздавались два голоса, говоривших вполголоса. Один принадлежал султану, другой Бикри. Они оживлённо беседовали.

— Ты должен помнить, Бикри, я обещал им, что ты не женишься на Фатиме, — сказал падишах.

— Я очень хорошо помню об этом прискорбном событии, ваше величество, — ответил Бикри в самой мягкой свой манере. — Да, я хорошо это помню, на самом деле даже слишком хорошо.

Мурад издал тихий смешок.

— Я подозреваю, что ты помнишь, — сказал он. — У тебя были на то веские причины. Но теперь, Бикри, я передумал. То, что ты мне сообщил, побуждает меня убрать этих юных змеев. Я клянусь тебе на Коране, что ни один из них не женится на ней. Эта честь достанется тебе.

— Я весьма благодарен вам за эту доброту, ваше величество.

— Это вовсе не доброта, просто обязанность. По шесть жён у каждого, да?* Моя племянница не выйдет за них замуж.

*) Коран разрешает правоверным мусульманам иметь до четырёх жён.

— И это ещё не всё, ваше величество, — сказал Бикри. — Я слышал, что у Абдула в Дамаске две жены. Кроме того, они заманивали невинных девушек к себе домой. Что вы об этом думаете?

— Моё мнение нельзя выразить словами, Бикри.

— Когда я женюсь на принцессе? — спросил Бикри.

— В любое время, когда тебе будет угодно.

— Я выбираю настоящее время.

— Очень хорошо.

— А что делать с двумя капитанами?

— Я не позволю им прийти сюда снова.

— Ваше величество, вы очень добры.

— Ах, оставь.

— Я пошлю за муэдзином.

— Так и сделай. Чем скорее ты станешь её мужем, тем лучше будет для всех заинтересованных сторон.

— Это моё мнение, ваше величество.

— Где должна состояться свадьба?

— В этой комнате.

Бикри вышел, чтобы позвать муэдзина. Султан, как мы и предполагали, последовал за ним, чтобы поговорить с принцессой.

— Что же делать? — спросил я Абдула. Тот на мгновение задумался.

— Я знаю, — сказал он наконец.

— И что же?

— Сначала мы должны поговорить с принцессой.

— Да.

— Затем следует поговорить с муэдзином.

— Что потом?

— Ты должен пойти в аптеку и купить некое средство. Я позабочусь о принцессе и муэдзине.

Он прошептал мне на ухо название нужного ему препарата. Я немедленно выбежал из дворца и направился в город. Пять минут спустя я стоял в лавке аптекаря.

Я сказал ему название средства, которое было мне нужно. После недолгих поисков он извлёк маленький флакон, содержащий янтарную жидкость, и протянул его мне.

— Цена — десять пиастров, — сказал он.

Я достал деньги и побежал обратно в Сераль. Там я нашёл Абдула, разговаривающего с муэдзином.

— Сын мой, — сказал этот человек, почтенный старик с седой бородой, — я верю тебе. Я сделаю, как ты говоришь.

Я отдал пузырёк Абдулу. Он, в свою очередь, передал его муэдзину.

— Что всё это значит? — спросил я.

— Смысл в том, — сказал Абдул, — что этот старик согласился отдать пузырёк Фатиме с указанием проглотить то, что внутри.

— Значит, это яд, — сказал я и моё лицо побледнело.

— Нет, — ответил Абдул. — Это не так. Но, по-видимому, эффект будет почти такой же. Это мощный наркотик, смешанный с другим лекарством тонкого действия. Препарат обладает свойством приостанавливать работу лёгких и сердца. Поэтому любой человек, проглотивший его, немедленно погрузится в глубокий сон. Этот сон, благодаря действию лекарства, будет настолько похож на смерть, что даже лучшие из врачей не смогут обнаружить разницу. Ты понимаешь мой план?

— Понимаю, — сказал я. — Это хороший вариант. Но как долго длится такой сон?

— Два часа, — ответил мой друг.

— А что мы будем делать в это время?

— Прятаться, — последовал лаконичный ответ.

— И где?

— В чулане за аудиенц-залом

— И когда?

— Немедленно.

Абдул поблагодарил муэдзина за обещанную помощь и вложил в руку старика пиастр. Тот с обиженным видом вернул его Абдулу.

— Я не принимаю платы за то, что поступаю правильно, — сказал он.

— Если бы все священники были такими, как он, не было бы несправедливых браков, — заметил Абдул.

— Ты прав, — ответил я. — И я хотел бы, чтобы они все были такими как он. В нашем веке слишком много продажности.

Мы вошли в чулан и закрыли за собой дверь.

— Теперь ничего не остаётся, кроме как ждать результата, — сказал мой друг.

— Есть вероятность, что ей помешают проглотить лекарство, — заметил я.

— Да, мой друг, но шансы есть у всего.

— Поистине мудрое наблюдение.

— Не мудрое. Просто истина.

— Я вижу, ты снова взялся за свою философию.

— Разумеется. Во время ожидания говорить больше не о чем.

— Теперь моя очередь сделать замечание?

— Да.

— По моим наблюдениям, Бикри и султан очень пожалеют о том, что они сделали. Его величество в самом деле очень любит Фатиму, но временами склонен быть с ней довольно строгим. Влияние Бикри также заставляет его быть таковым, и он думает, что этот брак пойдёт ей во благо.

— Это не философия, — сказал Абдул.

— Тогда что же?

— Просто истина.

— Теперь твоя очередь. Надеюсь, у тебя получится лучше.

В этот момент мы услышали шаги в зале для аудиенций. Я посмотрел в замочную скважину и увидел, как вошли султан, Фатима, Бикри, муэдзин и великий визирь. Последний, как я знал, должен был быть свидетелем на свадьбе*.

*) Мусульманская брачная церемония носит скорее гражданский, чем религиозный характер.

— Возьмёшь ли ты эту женщину в жёны? — спросил муэдзин Бикри.

— Да, — сказал Бикри.

— Возьмёшь ли ты этого человека в мужья? — спросил муэдзин.

— Нет, — ответила Фатима, вытаскивая пузырёк из-за пазухи и проглатывая его содержимое, — и если Бикри женится на мне, он женится на мёртвой!

На мгновение она пошатнулась, её лицо смертельно побледнело, и она безжизненной грудой упала к ногам своего дяди. На мгновение воцарилась тишина, тишина могилы. Все изумлёнными глазами уставились на тело.

Бикри отступил назад, пошатнулся и упал рядом с ней в обморок. Он не поднялся. Все в комнате начали рыдать и причитать, за исключением Мурада. Он стоял как статуя, его лицо было белым как мрамор, а взгляд прикован к телу Фатимы.

Было семь часов вечера. Солнце село, и над Стамбулом нависла тёмная пелена. Мы с Абдулом стояли в комнате Фатимы. Она лежала на носилках, белая, холодная и прекрасная. Мы были единственными людьми в помещении.

— Она должна скоро проснуться, — с тревогой сказал Абдул. — Два часа уже истекли, но нам стоит подождать ещё несколько минут.

Прошло пять минут. Принцесса всё ещё не просыпалась. Лицо Абдула начало бледнеть.

— Возможно, произошла ошибка, — сказал он. — Аптекарь мог дать тебе не тот флакон.

— Помоги Аллах, чтобы это было не так, — сказал я. Моё собственное лицо начало бледнеть.

— Существует яд янтарного цвета, — сказал мой друг.

— Возможно, в этом флаконе было больше препарата, чем обычно, — предположил я.

— Это невозможно. Люди, которые производят это вещество, никогда не ошибаются. Это был яд, который он дал тебе.

Я сел на диван. Меня начало одолевать ужасное предчувствие.

Прошло десять, пятнадцать, двадцать, двадцать пять, тридцать минут, а принцесса всё ещё не проявляла никаких признаков жизни. Тридцать пять, сорок, сорок пять, пятьдесят, пятьдесят пять — прошёл час. К концу его Фатима лежала точно так же, как и в начале. Абдул опустился рядом со мной, закрыв лицо руками.

— О боже! О боже! — простонал он.

Сомнений не было. Аптекарь допустил ошибку, дав мне яд вместо лекарства, о котором я просил. Это было ужасно, мрачная ирония судьбы, что мы, любившие её, должны были стать средством для её убийства. И всё же, думал я, это было лучше, чем брак с Бикри Мустафой. Я знал, что если бы ей позволили выбор, она бы приняла яд.

— Больше нет смысла ждать, — сказал я Абдулу. — Она мертва.

— Нет, вовсе нет, — сказал мой друг печальным голосом, вставая с дивана. — Нам лучше уйти, пока не пришли скорбящие и не нашли нас здесь. Будет нехорошо, если нас обнаружат в этой комнате, у гроба мёртвой женщины.

— Мы не упыри, — сказал я, содрогнувшись.

— Нет, но всё выглядит против нас. Нам лучше уйти.

Мы вышли из комнаты, и тут нас встретили султан и Бикри Мустафа. Удивление было взаимным.

— Что вы здесь делаете? — взревел его величество.

В тот момент нам нечего было сказать в своё оправдание.

Глава ХV

— Полагаю, я должен повторить вопрос, — сказал падишах. — Что вы здесь делаете?

— Мы пришли, чтобы в последний раз взглянуть на женщину, которую мы оба любили, ваше величество, — сказал Абдул.

— Иди, — сказал султан. — Уходи и не возвращайся. Я не потерплю никаких гадов во дворце.

— Ваше величество, могу я спросить, что вы подразумеваете под гадами?

— Я имею в виду мужчин, которые женятся на большем количестве жён, чем позволяет Коран, — вот что я имею в виду.

— И ваше величество намекает, что мы так поступили?

— Да.

— Ну, ваше величество, единственный гад, который мне известен в этом дворце — это человек, который стоит рядом с вами

— Ты имеешь в виду Бикри Мустафу?

— Да, ваше величество. Именно его я и имею в виду. Он, я полагаю, и есть тот человек, который сообщил вам, ваше величество, эту ложь о нас.

— Насколько я знаю, он не сказал мне ничего, что я мог бы расценить как враньё.

— Разве он не говорил вам, ваше величество, что у каждого из нас было больше четырёх жён? Если он сказал такое, то он солгал вам, потому что, как вам может сказать любой, ни один из нас не женат.

— Уходи, — сказал султан. — Уходи и не возвращайся. У меня болят глаза от одного вида тебя. Уходи!

Мы ушли. За пределами Сераля царила темнота, и когда мы миновали Высокую Порту и оказались на улицах, то не представляли, в каком направлении идти, чтобы вернуться в казармы.

В наших блужданиях мы очутились перед лавкой аптекаря.

— Вот где я купил яд, — прошептал я напряжённым тоном Абдулу.

— Мы войдём туда, — сказал Абдул, — и отомстим этому вероломному негодяю.

— Это хорошая идея, — ответил я.

С мрачными лицами и ещё более мрачными мыслями мы толкнули дверь и вошли.

Аптекарь сидел на маленькой кушетке и читал. При нашем появлении он отбросил в сторону книгу, персидский том в кожаном переплёте с серебряной застёжкой. Мне бросилось в глаза название, и оно так запечатлелось в памяти, что я помню его по сей день. Это был «Нигаристан»*.

*) В буквальном переводе «Картинная галерея». Персидский сборник рассказов и анекдотов.

Аптекарь был высоким, мускулистым, хорошо сложенным мужчиной лет тридцати. У него была борода и длинные, чёрные, очень свирепые на вид усы, солидный орлиный нос, почти клюв, большие глаза и несколько оттопыренные уши. Он имел вид человека, обладающего большим мужеством.

— Что вам нужно? — спросил он приятным голосом.

— Мы хотим, чтобы ты объяснил, почему дал мне пузырёк с ядом вместо лекарства, о котором я тебя просил, — сказал я.

— Я не давал тебе никакого яда, — сказал он, узнав меня.

— Нет, дал. Женщина, любимая нами обоими, лежит мёртвая в результате твоей беспечности!

Лицо аптекаря побледнело.

— Должно быть, здесь какая-то ошибка, — пробормотал он, заикаясь.

— Здесь нет никакой ошибки. Эта госпожа — племянница султана. В этот самый момент она лежит мёртвая во дворце.

— Это ужасно, — сказал аптекарь со стоном. — Несчастный я человек. Молю Аллаха, чтобы я никогда не родился.

— И что, — спросил Абдул, — по твоему мнению, было бы подходящим наказанием для человека, совершившего такую непростительную небрежность?

— Смерть, — сказал аптекарь с ещё большим стоном.

— У тебя есть пистолеты? — спросил Абдул.

— Да.

— Тогда мы будем сражаться. Я даю тебе этот шанс остаться в живых.

Аптекарь достал свои пистолеты и зарядил их. Абдул сделал то же самое со своими собственными.

— Мы будем стреляться с противоположных концов комнаты, — сказал Абдул, занимая позицию в одном конце. — Мой друг Али бросит свой тюрбан в качестве сигнала для нас к стрельбе.

— Если я убью тебя, твой друг вмешается? — с тревогой спросил аптекарь.

— Клянусь, я этого не сделаю, — сказал я.

— Вы должны поклясться в этом на Коране, — сказал мужчина.

Он вышел и через несколько минут вернулся с книгой. Он протянул её мне, и я, положив на него правую руку, сказал:

— Я клянусь тебе на Коране, священной книге бога, что не причиню тебе никакого вреда, если ты убьёшь моего друга Абдула в этой дуэли.

— Хорошо, — ответил аптекарь, занимая свою позицию в другом конце помещения.

Двое мужчин молча посмотрели друг на друга. Их глаза были неподвижно устремлены на поднятый тюрбан в моей руке.

— Раз, два, три, — сказал я очень медленно и отчётливо. Тюрбан упал с мягким звуком.

Дуэлянты выстрелили одновременно. Оба промахнулись. Две бутылки с лекарствами на полках, расставленных по всей комнате, разлетелись вдребезги. Жидкость, которую они содержали, медленно капала на пол. Я снова поднял тюрбан.

— Раз, два, три.

Тюрбан упал.

И снова они выстрелили одновременно. Абдул не пострадал, но аптекарь упал на пол с пулевым отверстием точно в центре лба.

— Ты играл с ним при первом выстреле, — заметил я, когда Абдул засунул свои дымящиеся пистолеты за пояс.

— Да, играл. Это было опасно, но я ничего не мог с собой поделать. Полагаю, дьявольский дух побудил меня сделать это. Этот тип окончательно мёртв. Я попал ему именно туда, куда хотел, — в центр лба. Поделом ему за то, что он продал яд вместо чего-то другого. Я хотел бы оказать такую же услугу всем другим нерадивым аптекарям.

Абдул подошёл к телу и, подняв пистолет аптекаря с того места, где он упал, вложил оружие в его правую руку. Это создавало впечатление, что он покончил с собой.

— Ну, — сказал я, — пойдём. Люди по соседству наверняка слышали эти выстрелы. Они войдут, найдут нас здесь и придут к выводу, что мы убили этого человека.

Пока я говорил, мы услышали звуки голосов снаружи.

— Что нам делать? — спросил мой друг.

Вместо ответа я распахнул дверь и вышел на улицу. Мой друг следовал за мной по пятам с обнажённым мечом.

При виде нас толпа снаружи разразилась криками удивления и изумления.

— Что случилось? — спросили они.

— Зайдите внутрь, и узнаете, — мрачно ответил я.

Многие были за то, чтобы арестовать нас на месте, другие же за то, чтобы нас отпустили. В конце концов они решили задержать нас, пока кто-то из их числа будет разбираться в произошедшем.

— Я должен попросить вас сдать свои мечи, — сказал один из них, дюжий парень лет тридцати.

— Мы не будем этого делать, — ответил я. — Наши мечи принадлежат нам. Мы оставим их при себе. Возьми, если осмелишься.

— Лишите их оружия, — сказал дюжий своим товарищам. Они попытались выполнить это, но потерпели сокрушительный провал.

Мы прижались к стене и ранили двоих из них. Затем они отошли на почтительное расстояние, хотя всё ещё окружали нас полукольцом.

Тем временем те, кто вошли в дом для расследования, вернулись и сообщили своё решение остальным.

— Всё как я и думал, — сказал один. — Эти люди — грабители. Они проникли в этот дом с целью ограбления и, встретив сопротивление со стороны владельца, убили его. Задержите их!

Мужчины, которые уже имели несчастье познакомиться с нашими мечами, очень неохотно согласились попробовать это сделать. Один из них сказал:

— Эти люди убьют многих из нас, прежде чем мы схватим их. Они солдаты и знают, как пользоваться своими мечами, а мы нет.

— Тогда стреляйте в них, — последовал резкий приказ.

Множество рук потянулось к поясам. Но прежде чем на нас смогли направить оружие, мы с Абдулом вытащили пистолеты и теперь держали под прицелом всю группу.

— Вы, первые четверо, кто нападёт на нас — покойники, — сказал мой друг.

Наши потенциальные захватчики медленно отходили. Никто не осмеливался стрелять, опасаясь, что он будет убит, как и было обещано.

— Трусы! — прошипел главарь. — Трусы. Схватите этих убийц, или я застрелю кого-нибудь из вас.

Он бросился вперёд, направил пистолет на Абдула и выстрелил. В то же время я выпалил в него. Он отшатнулся, раненный в плечо. Абдул был невредим.

— Пойдём, — прошептал я ему. — Метнись к нему. Мы можем прорубить себе путь.

Я перезарядил свой пистолет, и мы бросились на толпу, которая успела заметно вырасти, стреляя на ходу в гущу собравшихся. Затем мы швырнули в них разряженные пистолеты и обнажили мечи. Собравшиеся немного отступили, и мы бросились на них, порубив многих. Это была настоящая бойня, резня. Они почти совсем не сопротивлялись после первого натиска. Земля покраснела от крови, и сточные канавы наполнились ею. Мы поскальзывались в ней, наша одежда была покрыта ею, и наши глаза почти ослепли от неё.

Воздух наполнился криками и стонами, люди бежали от нас. Мы изрубили их и бросились на основную массу. Нами овладела жажда битвы и крови. Мы не ведали, что творили.

До конца своей жизни мне всегда будет стыдно за то, что я наделал в ту ночь. Но я не уверен, что был тогда способен отвечать за себя. Как и Абдул.

Но этому, как и всему остальному, пришёл конец. Раздался залп, и я увидел в темноте позади себя, при вспышках пистолетных выстрелов, фигуры полудюжины мужчин. Это были полицейские, которые, услышав звуки драки, подоспели на место происшествия.

Всё покраснело у меня перед глазами, в спине появилась боль как от обжигающего её раскалённого железа. Я пробежал несколько ярдов вперёд и упал в темноту, во что-то мокрое. Меня охватило ощущение прохлады, я откинулся на спину и потерял сознание.

Когда я пришёл в себя, то обнаружил, что нахожусь в Босфоре, наполовину погрузившись в воду. Верхняя часть тела лежала на берегу. Подняв глаза, я увидел звёзды, луну и ворота Стамбула. Я находился примерно в полудюжине ярдов от них. У меня болела спина, и когда я поднялся, то чувствовал себя совершенно окостеневшим и слабым.

Я огляделся вокруг и увидел скорчившуюся фигуру на берегу в нескольких ярдах от меня. Я подошёл к ней и обнаружил, что это был Абдул. Он лежал окоченевший и холодный, его бледное лицо было обращено к небесам и, по-видимому, он был мёртв.

— Абдул, — закричал я. — Очнись! Очнись!

Абдул не очнулся. Я с тревогой склонился над ним и положил руку ему на сердце. Слава богу, оно всё ещё едва билось, пусть и очень слабо. Я поднял его на руки и понёс к воротам. Здесь возникло препятствие. Ворота были закрыты и, несмотря на мой стук и крики, я не мог разбудить сторожа. Я слышал, как он громко храпит.

Я отошёл к кромке воды и окликнул проплывающую лодку. Находившиеся на борту не слышали или не хотели меня слышать. В любом случае они молча проплыли мимо, не ответив на мой оклик.

Теперь ничего не оставалось, как ждать утра или прихода другой лодки, если только я не перейду по мосту на другую сторону Босфора. В конце концов, я решил сделать первое.

Я сел на землю и вскоре заснул. Когда я проснулся, солнце только вставало. Абдул уже проснулся и стоял, глядя на реку. Я встал и дал ему понять, что готов войти в город.

— Тогда пойдём, — сказал он, направляясь к воротам. Они уже были открыты, люди входили и выходили из них. Мы вошли и оказались на месте трагедии предыдущей ночи.

— Когда полиция стреляла в нас, — сказал я, — мы, должно быть, были возле этих ворот. Мы повернулись, проковыляли через них и упали в воду. Полиция, думая, что мы мертвы, не стала нас искать. Они услышали плеск, когда мы свалились в Босфор, и пришли к выводу, что мы быстро утонем. Они были очень беспечны, но их беспечность стала удачей для нас. Если бы оказалось иначе, мы были бы сейчас мертвы или в тюрьме.

— Да, — ответил Абдул.

Я заметил, что его голос был напряжённым и неестественным. Я посмотрел на его лицо. Оно было очень бледным, лоб покрывали тонкие морщинки.

— Прошлой ночью мы совершили дурное дело, — заметил он. — Я поступил совершенно правильно, убив аптекаря, но думаю, что мы должны были сдаться этим людям вместо того, чтобы сражаться и убивать их в таком количестве.

— И оказаться разорванными на куски толпой, прежде чем сумели бы хоть что-то объяснить? — спросил я.

— То, что мы сделали, было не очень оправдано, — сказал он. — Это будет пятном на моей душе до последнего дня моей жизни.

И в глубине души я признал, что он был прав. Я и сейчас так думаю.

Мы шли дальше, беседуя на разные темы, старательно избегая касаться того, что произошло прошлой ночью, и старались выбросить это из головы. Но, подобно какому-то древнему чудовищу, воспоминания оставались с нами, бесконечно терзая нас.

Наконец мы добрались до казарм и вошли. На тренировочной площадке рядом со зданием мы увидели султана. Рядом с ним были ага, великий визирь и женщина под вуалью. Их сопровождало с полдюжины евнухов. Наши товарищи стояли вокруг группами, перешёптываясь между собой. Очевидно, в наше отсутствие что-то произошло.

— В чём может быть дело? — прошептал я Абдулу.

— Не спрашивай меня, — ответил он, — но что-то затевается. Странно видеть здесь его величество. Интересно, кто эта госпожа?

— Скоро узнаем, — ответил я.

Мы приблизились к ним, и они двинулись нам навстречу. Я видел, что на лице султана появилось выражение счастья. В женщине под вуалью мне почудилось что-то знакомое. Это озадачило меня, потому что я знал мало женщин, и почти ни с кем из них не был знаком близко. Она приподняла вуаль, и я увидел глаза и лоб. Я в изумлении отшатнулся назад.

— Может быть, я сплю? — громко воскликнул я и упал на землю. Госпожа под вуалью была Фатимой!

Глава ХVI

Когда я пришёл в себя, то обнаружил, что великий визирь и Абдул склонились надо мной, брызгая водой мне в лицо. На лице Абдула было выражение счастья, которое заставило меня задуматься о том, что произошло.

Я сел и огляделся по сторонам. Султан и Фатима стояли на некотором расстоянии, наблюдая за нами.

Когда Абдул увидел, что я пришёл в себя, он подошёл к ним, взял Фатиму за руки и поцеловал её. Я поднялся на ноги с неприятным чувством. День, казалось, внезапно потемнел. Я отвёл от них глаза и обратился с каким-то замечанием к великому визирю.

Меня охватило ощущение тошноты и отвращения ко всему миру в целом. Я вытащил пистолет и посмотрел на него. Это натолкнуло меня на одну мысль.

Поначалу она вызвала у меня отвращение, поскольку прямо противоречила Корану*. Затем, через некоторое время, она показалась мне вполне приятной и несущей утешение. Жизнь потеряла для меня всякую привлекательность. Я понял, что мне больше незачем жить.

*) Коран запрещает лишать себя жизни.

Я почувствовал, что великий визирь пристально наблюдает за мной. Я обратил его внимание на что-то другое, быстрым движением приставил дуло пистолета к своему лбу и нажал на спусковой крючок. Раздался глухой щелчок, и это было всё!

Прежде чем он повернулся, я сунул оружие обратно за пояс и, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица, подошёл к его величеству султану.

— Ну, Али, — сказал он, — я надеюсь, ты хорошо себя чувствуешь.

— Насчёт этого, ваше величество, ответил я, — я не совсем уверен. Но скажите мне, как получилось, что принцесса не умерла?

— Это легко объяснить, — ответил он. — Средство, которое вы ей дали, было очень сильным. Поэтому она спала очень долго. Она проснулась через полчаса после того как я столь сердито прогнал вас, и рассказала мне, что произошло. После этого я разобрался в том, что Бикри наговорил мне о вас, и вскоре обнаружил, что это ложь. Он не смог представить никаких доказательств того, что кто-либо из вас был женат, и что у вас было по шесть жён на каждого. Поэтому я опроверг его рассказ. Я оставлю его при дворе, но никогда больше не позволю ему заполучить на меня такое влияние, каким он недавно пользовался. Я в неоплатном долгу перед ним за то, что он познакомил меня с вином*, поэтому не могу полностью избавиться от него. Принцесса рассказала мне о своей любви к Абдулу, и свадьба должна состояться немедленно.

*) Любовь Мурада к бутылке приписывают одному ночному приключению. В начале своего правления он издал строгие законы, запрещающие употребление вина. Однажды ночью, совершая обход, он встретил пьяного человека, который потребовал от султана дать ему дорогу, и когда изумлённый Мурад сказал, что он падишах, пьяница ответил, что ему безразличны все падишахи при его способности скупить весь Константинополь со всем, что в нём есть. Монарх приказал отвести его во дворец и на следующее утро допросил его на тему того, что он вчера имел в виду. Начиная трезветь, Бикри Мустафа не потерял мужества. Вытащив из-под одежд бутылку, он похвалился её качеством и сказал султану, что это то, что может дать ему больше, чем весь остальной мир. Он убедил султана попробовать напиток, и тот был настолько очарован его действием, что сделал Бикри Мустафу своим верным спутником и с тех пор проявлял глубочайшую преданность винному кубку. (Новая американская энциклопедия).

Его последние слова не удивили меня, потому что когда Абдул взял принцессу за руки, я уже догадывался, что так всё и будет. Но я был подавлен этим и ушёл, чувствуя себя очень несчастным.

Тупое серое чувство грызло моё сердце, и я с радостью предпринял бы ещё одну попытку покончить с собой. Но это, подумал я, был бы поступок труса, грубо противоречащий законам Алькорана.

Мои товарищи поняли, в чём дело, и открыто жалели меня. Некоторые из них даже проявляли враждебность по отношению к Абдулу, говоря, что я достоин Фатимы куда больше, чем он.

— Абдул — мой друг, — сказал я сердито. — Я не сделаю ничего во вред ему, и в моём присутствии никому не позволю говорить что-либо, могущее умалить его заслуги.

Я дал пощёчину одному из них. Он разозлился и потребовал от меня не лезть не в своё дело.

При этих словах мой гнев вспыхнул. Я схватил его за бороду (ему было больше тридцати лет) и плюнул на неё.

Наступила напряжённая тишина. Я обнажил меч и свирепо посмотрел на того, кого оскорбил. Некоторое время он не менее свирепо смотрел в ответ, а затем, казалось, потеряв мужество, повернулся и сбежал, сопровождаемый шквалом насмешек и смеха.

На свадьбе я не присутствовал, чувствуя себя слишком несчастным для этого. Абдул хотел, чтобы я пришёл, но я угрюмо отказался. Он понял и ничего не сказал, лишь молча пожал мне руку.

Я вышел и попытался утешить себя прогулкой по городу, однако это ничего не дало. Тогда я вернулся в казарму. Абдул, который теперь поселился в квартале женатых мужчин, пришёл повидаться со мной. Мы немного поговорили, я отчаянно пытался казаться весёлым. Я не завидовал, но был очень несчастным и душа моя болела. Казалось, весь мир исчез, оставив меня в раскалённой пустыне отчаяния.

Примерно через час Абдул ушёл, оставив меня наедине с моими страданиями. Это, пожалуй, было лучшим, что можно сделать в сложившихся обстоятельствах, ибо гораздо труднее сохранять фальшивую видимость, чем быть честным с миром и самим собой.

В тот вечер, всё ещё пребывая в подавленном состоянии, я решил предаться духу разгула. Поэтому мы с другими офицерами, которые мне очень сочувствовали, купили вина и устроили пирушку в столовой. После того как всё закончилось, мы пили вино и до полуночи рассказывали истории. Должен сказать, что две из этих историй, которые я счёл самыми лучшими, заслуживают того, чтобы привести их здесь. Хотя они не имеют никакого отношения к моему рассказу, я думаю, что не повредит их рассказать, поскольку они могут отвлечь внимание и мысли читателя от перечисления моих горестей, о которых я уже говорил.

И вот первая из историй:

Рассказ о двух купцах и медном сосуде

Сто лет назад в Персии, в городе Исфахане, жили два брата. Одного звали Айюб, а другого Юсуф. Юсуф был старшим и самым красивым из них двоих. На момент повествования ему было двадцать семь лет. Айюбу исполнилось двадцать три, и он не был ни таким рослым, ни таким сильным, как его брат.

Их отец умер несколько лет назад и оставил им всё своё имущество. У них не было никаких родственников в этом мире. Они выросли в достатке, были купцами и ни один из них не состоял в браке.

Юсуф предложил отправиться в Багдад, чтобы поторговать с тамошними купцами. Айюб согласился, и они отправились в Тегеран, чтобы приобрести нужные товары, которые нельзя было достать в Исфахане.

Братья благополучно осуществили своё путешествие и, купив всё, что хотели, отправились домой. Их товары были погружены на двух верблюдов, сами они ехали на двух других. Их сопровождали несколько рабов, которые вели верблюдов с товарами.

В четверти мили от ворот Исфахана два брата догнали торговца, который пришёл со стороны Персидского залива. Это был мужчина средних лет, приятный на вид, ехавший на верблюде. За ним шли ещё два верблюда, нагруженные тюками ткани, ведомые высоким мускулистым африканцем. Купец был хорошо одет, по-видимому, богат и выглядел хорошо образованным человеком, о чём свидетельствовала его изысканная речь.

— У меня здесь, сказал торговец, — медный сосуд, который продал мне рыбак. Он не открывал его и не знал, что в нём содержится. Я тоже не знаю. Однако я уверен, что он пуст. Может быть, вы хотели бы его купить?

Он открыл один из тюков, достал медный сосуд размером с кувшин для воды и показал его братьям. Он была запечатан свинцовой пробкой, на которой были выгравированы знаки неизвестного языка.

— Я дам тебе за это двадцать динаров, — радостно сказал Юсуф. Он узнал в сосуде один из тех, в которые Соломон запечатывал джиннов.

— По рукам! — воскликнул купец. Он протянул сосуд Юсуфу, который немедленно заплатил ему обещанную цену. Они поехали к Исфахану, приятно беседуя и, оказавшись в воротах, расстались: братья направились в одну сторону, а купец в другую.

Айюб и Юсуф пошли к себе домой, и Юсуф рассказал своему брату, что было в сосуде. Айюб был склонен к скептицизму, но брат в конце концов убедил его в истинности своих слов.

Как только братья добрались до своего дома, они вошли в одну из верхних комнат, взяв сосуд с собой и заперев дверь на засов. Затем Юсуф принялся открывать сосуд. Результат оказался весьма неожиданным и не совсем таким, как они ожидали.

Из сосуда повалил густой чёрный дым, заполнив комнату сверху донизу.

Братья от изумления повалились на пол, а когда поднялись на ноги, увидели, что дым начал собираться в высокую расплывчатую фигуру. Эта фигура неуклонно уменьшалась, становясь всё более отчётливой, пока не стала размером с обычного человека. Джинн, а это был именно он, оказался одет в старинные одежды из бесценного шёлка и носил длинную бороду. Глаза его были очень острыми, а выражение лица не лишено приятности. В целом джинн отличался от обычного человека только своим облачением и мантией.

— Милосердные смертные, — сказал он братьям, к которым уже вернулось самообладание и мужество, — я благодарю вас за великую услугу, которую вы мне оказали. Знайте, что я принадлежу к тем гениям, которых Соломон Джян Бен Джязи бесчисленные века назад заточил в медные сосуды и бросил в море. В течение этих бесчисленных веков я ждал, ожидая, когда меня освободят. И, хвала Аллаху, моё избавление наконец пришло. Назовите вашу награду, о смертные, и я принесу её вам. Нет ничего слишком дорогого, ничего слишком ценного, что я мог бы достать для вас. Вам нужно только назвать её, и я принесу вам желаемое.

— Принеси мне, — сказал Айюб, — двадцать сундуков с драгоценными камнями и двадцать с золотом.

— Принеси мне, — сказал Юсуф, — то, что является лучшим и наиболее желанным из всех вещей на земле!

Джинн поклонился в знак согласия и исчез. Через несколько минут он вернулся, неся на плечах сорок сундуков, о которых просил Айюб. Айюб открывал их один за другим и в восторге смотрел на то, что находилось внутри. В двадцати из них были миллионы золотых монет, а в остальных двадцати — всевозможные драгоценные камни, ни один из которых не был меньше куриного яйца. Бесценные жемчуга, рубины, бриллианты, сапфиры, бирюза, гранаты, изумруды и опалы были перемешаны в беспорядке. И всё это сияло таким блеском, который невозможно описать словами.

— Твою просьбу, — сказал джинн Юсуфу, — выполнить сложнее. Возможно, мне придётся искать это дольше, чем что-то другое. Но не бойся, я найду это, если оно должно быть найдено.

Через некоторое время он вернулся, неся на своих плечах девушку, более прекрасную, чем гурии, одетую в бесценные одежды. Она улыбнулась Юсуфу и, спрыгнув с плеч джинна, бросилась в объятия старшего из братьев. И в этот момент любовь вошла в сердце Юсуфа, и он был счастлив.

— Я богиня счастья, — сказала девушка. — Без меня мир был бы несчастен. Я пришла по велению джинна, чтобы сделать тебя счастливым. Затем я должна вернуться в мир.

Она запечатлела на его губах поцелуй и исчезла, ничего не оставив после себя.

И после этого Юсуф всегда был счастлив. Печалей у него было совсем мало, а годы его многочисленны. Они с братом женились на прекрасных девушках, и жили в роскоши и комфорте, пока не пришла к ним Разлучительница собраний и Разрушительница наслаждений.

А вот второй рассказ:

История верблюда

Из пустыни пришёл верблюд без всадника. Один купец завладел им и поместил его вместе с другими своими животными того же вида. Эти верблюды пожелали, чтобы новоприбывший рассказал им свою историю, что он и сделал примерно следующим образом:

— Я родился в городе Мосуле на берегах Тигра, и находился в собственности некоего купца по имени Якуб. Когда я подрос, этот купец взял меня и ещё нескольких верблюдов с собой в Багдад. Мы несли тюки ткани, а вели нас африканские рабы. Наш хозяин ехал впереди на более крупном верблюде.

Далеко в пустыне рабы набросились на Якуба с мечами и убили его. Затем один из них принял командование караваном, и мы отправились в сторону Дамаска, куда намеревались попасть рабы.

Следующее приключение произошло в Аравийской пустыне. Шайка разбойников напала на караван, убила рабов и завладела нами и тем, что мы везли. Тюки они оставили себе, а верблюдов подарили некоему шейху по имени Абдуллам.

Этот хозяин был так жесток с нами, что я и ещё один верблюд решили сбежать. Мы пытались подбить наших товарищей сделать то же самое, но они испугались и не захотели слушать наше предложение.

Так что мне и другому верблюду пришлось спасаться самим. В полночь мы ускользнули в пустыню и шли всю ночь. Утром мы отдохнули в тени одинокой пальмы, а затем отправились дальше.

Целую неделю мы блуждали, не находя ни еды, ни воды. Солнце было жарким, а пески обжигающими. На нас обрушилась песчаная буря, и когда она утихла, мы были почти мертвы.

Мы отчаянно брели дальше и, наконец, пришли к оазису. Здесь мы отдыхали на протяжении недели. В конце этой недели, когда мы уже собирались двинуться дальше, подошёл большой караван. Вскоре мы обнаружили, что шейх Абдуллам, наш прежний хозяин, был его главой.

Поэтому мы спрятались за какими-то кустами. Но они нашли наши следы и выследили обоих. Абдуллам узнал нас и снова завладел нами.

Наши старые товарищи, которые были в караване, смеялись и говорили нам, что бегство — не такая уж большая забава. Мы согласились с ними и втайне решили больше так не делать.

Но вскоре мы нарушили своё решение. Абдуллам стал ещё более жестоким, чем прежде, и однажды тёмной ночью мы ускользнули. На следующий день мы прибились к другому каравану, хозяин которого завладел нами. Он оказался добрее, чем Абдуллам, и мы решили остаться с ним. Так мы и жили до следующего приключения.

Через неделю после нашего присоединения к каравану, навстречу ему попался наш прежний, возглавляемый Абдулламом. Два предводителя обменялись любезностями и весьма дружелюбно отправились дальше вместе. Я ужасно боялся, что мой старый хозяин заметит нас.

— У тебя прекрасная партия верблюдов, друг, — сказал шейх, глядя на нас.

— Да, — сказал наш хозяин, — в этом нет никаких сомнений. Взгляни на них хорошенько.

Абдуллам немедленно приступил к делу и вскоре заметил моего друга и меня.

— Эти двое, — сказал он, — верблюды, которые когда-то принадлежали мне. Они убежали, и до сих пор я их не встречал. Надеюсь, ты вернёшь их мне.

— Воистину, я не сделаю ничего подобного, — сказал другой. — Это мои верблюды, и они не принадлежат никому иному. Я купил их у торговца в Дамаске.

— Отдай мне моих верблюдов! — завопил Абдуллам.

— Лжец! Они мои!

— Нет, не твои!

Мой новый владелец выхватил пистолет и выстрелил в Абдуллама. Абдуллам, который был только ранен, выстрелил в ответ и убил его.

Затем последовала битва между двумя караванами. Во время боя мы с моим другом ускользнули. Много недель мы скитались по пустыне. Мой друг был убит львом, но я убежал и в конце концов добрался до этого города, где и попал к моему нынешнему хозяину.

Все верблюды согласились, что это очень интересная история, и поздравили своего нового товарища с тем, что он прошёл невредимым через столько захватывающих приключений.

Глава XVII

В течение шести месяцев всё шло спокойно. Не было никаких внешних признаков очередного восстания. Все, по-видимому, были довольны, и для мятежа не было никаких видимых причин.

Я мало думал о том, что вскоре должно было произойти, и ещё меньше о том, что мне суждено стать одним из повстанцев, одним из их лидеров.

Произошло это следующим образом. За всем стояла женщина, и этой женщиной была Фатима, да, Фатима, и никто другой.

Я много раз навещал её мужа, и Абдул позволял мне свободно разговаривать с ней. По-видимому, она воспринимала меня как старого друга.

Сначала она была несколько холодной и отстранённой, но потом потеплела, и мы стали такими же добрыми друзьями, как и раньше. Разумеется, не обходилось без небольших улыбок, когда её муж не смотрел в нашу сторону, и нежных пожатий рук.

Сначала я был склонен сердиться, и счёл своим долгом рассказать об этом Абдулу, чтобы это прекратить. Хотел бы я, чтобы Аллах дал мне решимость сделать это, пока не стало слишком поздно!

Но моя старая любовь к принцессе, которую я частично подавил, начала возвращаться, раздуваемая маленькими ухаживаниями Фатимы. Как бы я ни боролся с ней, истребить это чувство я не мог. Конечно, я знал, что такая любовь греховна, но ничего не мог поделать. Моё единственное оправдание в том, что я был во власти самой безжалостной и могущественной из страстей — любви. А вместе с любовью пришла страсть, которой я раньше не испытывал. Этой страстью была ревность, зеленоглазое чудовище, которое разрушило так много жизней.

Я начал ревновать к своему товарищу, которого никогда раньше не ненавидел и которому всегда был другом. Он, ничего не подозревая, позволил таким вещам происходить у него на глазах, настолько хорошим другом он был для меня. А я... я ненавидел его.

Фатима становилась смелее день ото дня, и моя любовь росла пропорционально. Наконец она с обаятельной улыбкой попросила меня встретиться с ней ночью. И я, обезумев от страсти, подчинился. К счастью, Абдула не было в комнате, потому что если бы он увидел моё лицо в тот момент, то не смог бы не понять.

Ну, короче говоря, я встретился с ней. Я расхаживал взад и вперёд по задней части помещения для женатых мужчин, снедаемый нетерпением. Моё сердце пылало огнём, и я едва мог удержаться от того, чтобы не позвать её. Наконец она пришла, когда пробило полночь — время, о котором мы договорились. Она была одета в красивое платье, чудесно подчёркивавшее её красоту, а лицо не было скрыто паранджой.

Она подошла ко мне со счастливой улыбкой на губах. Подбежала к моим протянутым рукам, и я обнял её. Я осыпал её поцелуями, покрывая ими щёки и губы, глаза и лоб, пока её лицо не запылало от следов моей пылкой любви.

И она, она возвращала их. Я был безумен — безумен, и моя страсть была живой, дышащей вещью, которая толкала меня всё дальше и дальше, до самого конца.

Совершенно невозможно описать любовь. Тот, кто испытал её, как я, кое-что знает об этом. Но тот, кто испытывал лишь слабую, ничтожную страсть, как большинство мужчин, не может знать об этом ничего. Любовь, которая является подлинной любовью — это жгучее, всепоглощающее желание, которое не может остановить ничто кроме смерти. Тот, кто чувствует её, готов полностью пожертвовать честью, славой, миром и всем остальным, чтобы обрести объект своего желания.

И это была любовь, которую я испытывал — пылающая, трепещущая, живая, та, что сжигает любящего в пламени, более яростном, чем пламя Ада; да, гораздо более яростном. Те несколько мгновений, когда я держал Фатиму в своих объятиях, были самыми счастливыми во всей моей жизни. Когда я остановился, и моя страсть несколько утихла, я ослабил хватку и излил свою любовь в бессвязных отрывистых фразах, произнесённых голосом человека, опьянённого крепким вином, одурманенного до последней степени. И я был опьянён, одурманен вином греховного счастья и удовлетворением ещё более греховного желания.

— Я люблю тебя, люблю тебя, моя принцесса, моя любовь, моя звезда счастья — самая желанная из всех на земле. Скажи, скажи только, что любишь меня — немного, совсем немного, и я буду самым счастливым на этой планете. Скажи это маленькое слово, любовь моя, желание моего сердца, и я вознесусь на седьмое небо блаженства, чтобы остаться там навечно!

— Я люблю тебя, Али, я люблю тебя, — рыдала Фатима. Я снова заключил её в объятия и осыпал поцелуями. Ах, как они были сладки! Тёплые и обжигающие, слаще всех восточных сластей! Никогда, о, никогда больше в этом сером несчастном мире я не почувствую их. Они ушли, ушли навсегда, чтобы никогда больше не вернуться! И та, что даровала их, грешная женщина, какой она была, находится в Аду, и я, грешный человек, которым являюсь, скоро последую за ней!

В Аду я встречу её, прижму к себе в объятиях, и снова буду счастлив, упиваясь грехом в том месте пламени, откуда никто из вошедших туда не выйдет снова. Мучимый извергами, я всё равно буду счастлив, и все муки и истязания преисподней не смогут вырвать любовь из моего сердца! Ибо любовь бессмертна и переживёт могилу. Любовь, которая свята, не умрёт и, клянусь, не умрёт и греховная любовь. Моё сердце охвачено пламенем даже сейчас, когда я пишу эти слова, и я жажду этой смерти, какой бы позорной она ни была, которая снова соединит меня с той, кого я люблю и буду любить всегда, на протяжении всей вечности!

А теперь вернёмся к продолжению этого печального повествования.

Когда моя страсть несколько остыла, я смог говорить более связно, произнося фразы, которые можно было понять. Но мой мозг и сердце были в огне, и я говорил тоном пьяного человека — так же, как говорил и раньше.

— Милая… любимая! Милая сердцу любовь! — произнёс я. — А как же Абдул, твой муж? Что мы будем делать с ним?

— Предоставь его мне, Али, любовь моя! — тихо сказала она. — Я позабочусь о нём, можешь быть уверен.

— И что ты собираешься с ним сделать? — спросил я. Мне было очень любопытно узнать о том, как она поступит.

— Предоставь это мне, Али, предоставь всё мне.

— Да, дорогая, — произнёс я, удовлетворённый её ответом.

Мы проговорили, наверное, минут пятнадцать. Наконец Фатима сказала:

— Али, я испытываю сильную неприязнь к моему дяде-султану. Пока я жила во дворце, он обычно жестоко обращался со мной, особенно в приступах пьяного гнева. Я хочу отомстить ему за это, и думаю, что ты мог бы мне помочь.

— Я сделаю всё, что ты скажешь, — воскликнул я в своём безумии. — Если понадобится, я отдам свою жизнь за тебя или убью его величество.

— Не думаю, что первое является необходимым, а второго я не желаю. Что я хочу, чтобы ты сделал, так это поднять восстание среди янычар!

При этих словах я чуть было не дрогнул, но вспомнил о своём обещании. В следующее мгновение моя страсть убила все мысли о верности султану.

— Я сделаю это, Фатима, — сказал я, и эти слова навсегда определили мою судьбу. С этого момента я был обречён. Мы расстались после множества нежных слов, и я вернулся в свою комнату, чувствуя себя счастливым, несмотря на подлое дело, которое взял на себя.

Я сразу же начал планировать, как выполнить эту задачу. Янычары, как я знал, были всем довольны, и потребовалась бы нечто большее, чем какая-то заурядная цель, чтобы подстрекнуть их к восстанию. Чтобы найти эту цель, я напряг свой ум. Наконец я нашёл её. Почему бы не вызвать их гнев, изготовив фальшивое письмо от султана к какому-нибудь другому лицу, в котором он с пренебрежением отзывался бы о янычарах, и сделать вид, что я нашёл это письмо на улице, где его обронил посланник.

Сказано — сделано. Я достал из кармана письмо, которое его величество написал аге, и тот разрешил мне сохранить его после того, как он прочитал послание.

Я тренировался в воспроизведении почерка, пока не обнаружил, что вполне способен его имитировать, а затем приступил к написанию поддельного письма. Часа за два я сделал это в соответствии со своими замыслами. Письмо я адресовал своему отцу. Оно имело примерно следующее содержание:

Его превосходительству Альзиму Загану, паше Рум-Эли, я, Мурад IV, султан Турции, настоящим посылаю свои самые сердечные приветствия:

Я хочу сообщить вам о благородном поведении вашего сына во время мятежа шесть месяцев назад. Если бы весь его корпус был таким же достойным, как он, Турция была бы величайшей из всех наций. Но это не так. Пресыщенные своими многочисленными привилегиями, они дерзки, наглы и часто проявляют неуважение ко мне. Прежде чем пройдёт ещё один год, я намереваюсь лишить их привилегий под тем или иным предлогом из-за того что они ими злоупотребляют.

Кроме того, янычары, за исключением двух или трёх человек, к которым я причисляю и вашего благородного сына, представляют собой не что иное, как стадо трусливых скотов. Я могу даже распустить корпус, если они не будут хорошо себя вести. Я не доверяю им в бою и боюсь, что они побегут, если однажды увидят врага.

Такая свора трусливых собак представляет собой скорее угрозу, чем защиту для Стамбула. Я действительно думаю, что мне придётся их распустить и отправить разводить свиней в деревню, хотя особой разницы не вижу.

султан Турции

Таким было письмо, которое я написал, с хорошим расчётом на то, чтобы возбудить чувства янычар и склонить их к восстанию. Я знал, что, несмотря на всю их лояльность, привилегии сделали их высокомерными и, следовательно, они были готовы ответить на оскорбления даже со стороны падишаха, не особо опасаясь последствий. Я испытывал некоторые угрызения совести, когда вспоминал об этом обмане, но отбросил их на все четыре стороны и приготовился показать письмо своим товарищам.

Вечером следующего дня, после того как ага вышел из комнаты, я достал письмо, которое представляло собой простой сложенный лист бумаги без печати. Моё сердце билось от страха, что мой план провалится или обман будет обнаружен.

— Что это, Али? — спросил один из них. — Любовное письмо, которое ты собираешься нам прочитать?

— Это не совсем любовное письмо, как ты скоро убедишься, — мрачно сказал я, разворачивая бумагу. — Я нашёл его лежащим на улице сегодня днём. Поскольку печать была сорвана, я прочитал его и в итоге пришёл к выводу, что вам было бы любопытно его увидеть. Оно адресовано моему отцу и написано султаном. Посланник, очевидно, каким-то образом потерял его, а печать, похоже, была сломана во время падения, так как я нашёл её рядом.

С бьющимся сердцем я протянул им письмо. Они прочитали его от начала до конца, и по мере чтения их щёки краснели от гнева. Письмо передавали по кругу, пока его не прочитали все, а затем вернули мне.

Офицеры начали переговариваться тихими сердитыми голосами. Имя его величества упоминалось много раз, и всегда с гневом в голосе говорившего. Я сразу увидел, что поддельное письмо возымело действие, и почти не сомневался, что мой план увенчается успехом. Они разговаривали около часа, в том числе и я.

— На такое оскорбление следует возмутиться, — сказал один из них.

— Но как? — поинтересовался я.

— Да, вот в чём вопрос, — ответил говоривший.

— Почему бы не взбунтоваться? — предложил третий, более смелый.

— Пойдём в Сераль и откажемся от возвращения к своим обязанностям, пока он не заберёт оскорбление назад.

— Правильно! — вскричала дюжина голосов.

— Мы сделаем это, — поддержала ещё дюжина.

— Ты с нами, Али? — спросил другой, приставляя пистолет к моей голове. — Если нет, я вышибу тебе мозги.

— Конечно, с вами, — сказал я решительно. — Я бы попросил тебя опустить этот пистолет. Он может случайно выстрелить и ранить тебя.

Этот сарказм по поводу меткости парня вызвал взрывы смеха, и он, стараясь не привлекать к себе внимания, пятясь, отошёл, сердито глядя на меня.

Заговор был вскоре составлен. Некоторым офицерам, дюжине или около того, было поручено вызвать гнев простых солдат, чтобы мы могли заручиться их помощью в нашем предприятии. Я отдал им письмо, чтобы они могли использовать его как доказательство оскорблений со стороны султана. Они ушли и долго не возвращались. Когда же они возвратились, то принесли весть о полном успехе.

— Все янычары с нами, — сказал один. — Они злые, как куча скорпионов. Этот мятеж будет очень серьёзным, и все войска в городе не смогут нас усмирить. В конце концов, его величеству придётся признать, что мы вовсе не стая трусливых скотов.

— Придётся, — согласились мы и через некоторое время разошлись по своим комнатам, чтобы всё обдумать и поспать.

Но для меня сна не существовало. Я пролежал в лихорадке до полуночи, а когда настал этот час, отправился на встречу с Фатимой. Я не заставил себя долго ждать, когда она вышла, ещё более красиво одетая и без паранджи.

Мы встретились и обнялись ещё раз, и я покрыл её лицо своими пылкими поцелуями. Когда первый пыл нашей встречи прошёл, я рассказал ей об успехе моего плана.

— Али, любовь моя, — сказала она, — ты гений. Невозможно любить тебя ещё сильнее

— И тебя тоже, — воскликнул я, прижимая её к своей груди.

Через некоторое время мы очень нежно расстались с множеством заверений во взаимной любви, и удалились, чтобы до утра видеть о ней сладкие сны.

Глава ХVIII

Мятеж был назначен на субботу, хотя я бы предпочёл, чтобы он произошёл поскорее, поскольку мне не терпелось покончить с этим делом. Мне ни разу не приходило в голову, что наш план может провалиться, настолько я был безумен от любви, и другим офицерам это ни разу не приходило в голову.

Абдула посвятили в наш план, под обещание не раскрывать его, и он присоединился к нему. Он, как и другие, был зол на султана. Также к нам примкнул ага и все женатые офицеры, которых было около полудюжины. Короче говоря, каждый янычар в Стамбуле участвовал в мятеже. Мне было несколько стыдно за совершённый мною обман, но я боялся последствий, если бы раскрыл его. Поэтому я решил довести дело до конца и верить, что всё закончится хорошо.

Я встречался с Фатимой каждую ночь. Абдул ничего не подозревал, и я, по-видимому, продолжал оставаться таким же его другом, как и прежде. Правда, я часто избегал его и почти не разговаривал, когда мы были вместе, но он объяснял себе это приближающимся мятежом и подбадривал меня, спрашивая, не боюсь ли я и не собираюсь ли отступить в последний момент. Моим единственным ответом было:

— Нет!

Наконец настал день мятежа. Ранним утром мы тихо собрались на тренировочной площадке и отправились в сторону Сераля. Путешествие было коротким, но вызвало большое волнение в городе. Все сразу поняли, что происходит мятеж.

Наши войска рубили всех, кто попадался на пути и, как следствие этого, нас старались не беспокоить. В окнах показалось много голов, ибо пятнадцать тысяч янычар во главе со своим агой, охваченных восстанием — зрелище, которое можно увидеть не каждый день в году.

Мы наделали много шума, и возле Сераля обнаружили, что бостанджи собрались в полном составе, чтобы противостоять нам. Мы атаковали их и после короткой борьбы загнали за стены. Затем ага заставил нас отступить на некоторое расстояние и призвал султана выйти, пообещав, что с ним не случится ничего плохого.

Мы ожидали султана около получаса, а затем он появился на стене в сопровождении бостанджи-баши и великого визиря.

— Негодные мятежники, чего вы хотите? — заорал он.

— Мы хотим, чтобы вы взяли назад оскорбление, которое нанесли нам в своём письме паше Рум-Эли.

— Я не писал никаких оскорблений, — сказал султан, — должно быть, здесь какая-то ошибка. Возвращайтесь к своим обязанностям, мятежные псы, пока я не вышел, чтобы убить вас своей собственной рукой. Возвращайтесь, я говорю, или я повешу каждого из вас.

Один из янычар засмеялся и предложил ему попробовать это сделать. Султан поднял пистолет и выстрелил. Абдул, мой старый друг, вскинул руки и упал без звука!

— Одним предателем меньше, — сказал султан, исчезая.

— Скажи своему хозяину, — сказал ага бостанджи-баши, — что мы не вернёмся к исполнению своих обязанностей, пока он не возьмёт назад своё оскорбление.

Бостанджи-баши и великий визирь исчезли, не подав ни малейшего знака, что они его услышали.

Мы ждали пятнадцать минут. Никто не вышел, и в Серале воцарилась тишина.

Ага уже собирался отдать приказ разделиться на небольшие отряды и терроризировать город, когда мы услышали топот многих тысяч ног.

В следующее мгновение бостанджи вышли через Высокую Порту, а башибузуки, казаки и пехота надвинулись на нас с трёх других сторон. Мы были полностью окружены.

Янычары сражались хорошо и упорно, но спасения не было. Битва длилось, наверное, с час, и к концу её земля была усеяна мёртвыми и умирающими. Большинство офицеров погибли в бою, но около полудюжины, в том числе и я, были взяты в плен.

Ага Замиль упал, окружённый кольцом мертвецов, его меч был сломан у рукояти. Он был покрыт сотней ран, любая из которых была бы смертельной для обычного человека.

Нас отвели в отдельные камеры под Сералем. По моей особой просьбе мне дали перо, бумагу и чернила, чтобы я мог записать эти воспоминания.

Моя темница была примерно пятнадцати футов в длину и десяти в ширину. Стены были из тяжёлого камня, и в них имелось только одно окно, очень маленькое, почти на самом верху стены.

Мебель состояла из небольшого стола, деревянной кушетки и двух стульев. Это помещение было очень роскошным для турецкой тюрьмы, и мне дали его из-за моего высокого ранга.

Через два дня после моего задержания пришло известие, что мой отец умер. Он скончался за день до мятежа. Я предался слезам, но всё же не мог удержаться от мысли о том, что хорошо, что он не дожил до того, чтобы услышать о моём позоре. Я хорошо знаю, что это разбило бы ему сердце.

Через четыре дня после этого начался суд. Он был очень простым. Сам султан выступал в качестве судьи. Моих товарищей судили вместе со мной.

В доказательствах не было особой необходимости. То, что было нужно, вскоре было представлено, и после произнесения очень суровой речи султан приговорил нас к смерти. Мои товарищи были приговорены к повешению, а я, учитывая моё высокое звание, к обезглавливанию.

Затем нас отвезли обратно в нашу тюрьму. Время, когда мы должны были умереть, нам не сообщили. В настоящий момент я нахожусь здесь почти год. Вчера мне сказали, что я должен быть казнён самое большее через десять дней.

Но вернёмся к главному рассказу.

Примерно через две недели после суда в мою камеру вошли двое полицейских.

— Султан попросил, чтобы тебя привели к нему, — сказали они. — Мы будем очень признательны, если ты немедленно пойдёшь с нами.

— В чём дело? — спросил я.

— Не знаю, — ответил один из них, — но это как-то связано с его племянницей и поддельным письмом, найденным в твоей комнате в казарме.

«Так они нашли это письмо? — спросил я себя. — Интересно, какое отношение к этому имеет Фатима?».

И всё же моё сердце бешено колотилось при мысли о новой встрече с той, кого я любил больше всех на свете.

Меня провели через Сераль в комнату для аудиенций его величества. Султан сидел, а рядом с ним стояли Бикри и великий визирь. Перед ним был человек, которого я не знал. Я увидел, что это янычар. Рядом с ним стояла Фатима, очень бледная, между двумя суровыми на вид охранниками. Бикри злорадно ухмыльнулся мне, когда я вошёл, как бы говоря: «Теперь ты понимаешь». Я вернул ему оскал и ещё добавил от себя.

— Ах, Заган, — сказал султан, поднимая глаза, — это ты написал поддельное послание? — Он протянул мне то самое письмо, который я написал, чтобы одурачить своих товарищей и подстрекнуть их к восстанию.

— Да, ваше величество, — ответил я, не дрогнув.

В комнате поднялся настоящий переполох. Очевидно, никто не ожидал, что я скажу правду.

— Это очко в твою пользу, — сказал его величество, — ты сказал правду. С какой целью это было написано? — продолжил он.

— Чтобы подстрекнуть янычар к восстанию, — смело ответил я.

— Твоя цель превосходно удалась, но не принесла тебе никакой выгоды.

— Ваше величество правы, — ответил я.

— И по чьему наущению это было написано? — продолжал он, игнорируя моё замечание.

— По наущению вашей племянницы, — ответил я. Мой голос дрожал, но я был полон решимости сказать всю правду, чего бы это ни стоило.

— Это правда, Фатима? — спросил султан.

— Да, ваше величество, — дрожащим голосом ответила Фатима.

— И почему она хотела, чтобы ты это сделал?

— Потому что она замыслила недоброе против вашего величества

— И что же было тому причиной?

— Ваша жестокость по отношению к ней.

— И почему ты сделал то, чего она от тебя хотела?

— Потому что я любил её.

— Ах! Понимаю. Она использовала тебя как инструмент, чтобы выместить свою злобу на меня.

— Я люблю его! — возмущённо сказала Фатима.

— Всё, что он сказал, правда?

— Да, ваше величество.

— Это крайне удивительное откровение, — серьёзно сказал султан. — В конце концов, я нахожу, что Али не так уж сильно виноват! Это ты, Фатима, стала причиной всех бед и страданий.

— Могу я спросить, ваше величество, — сказал я, — как вы узнали, что Фатима имеет отношение к этому делу?

— Я не знал до тех пор, пока этот офицер не нашёл письмо в твоей комнате, — сказал его величество, указывая на янычара. — После этого я начал подозревать, что за всем этим стоит женщина. Я навёл справки и обнаружил, что ты был очень дружен с моей племянницей. Поэтому я приказал арестовать её по мелкому подозрению.

— Всё это очень странно, — был мой единственный комментарий.

— У тебя есть веские основания так думать, — мрачно произнёс его величество.

— Да.

— Теперь, Фатима, — сказал его величество, — что ты можешь сказать в своё оправдание? Ты видишь последствия своего злодейства: три или четыре сотни янычар и других солдат убиты в бою, многие другие приговорены к смерти, и всё потому, что ты злоумышляла против меня.

— Мне нечего сказать, — всхлипнула Фатима.

— Как вы думаете, какое наказание следует назначить этой женщине? — спросил султан окружающих его людей.

— Смерть! Смерть! — ответили все.

— Тогда пусть это будет смерть, — сказал султан.

Наступила мрачная тишина.

— Али, ты можешь обнять её в последний раз, — сказал мне его величество.

Я подошёл к Фатиме, взял её за руки и молча прижал к своей груди. Я целовал её много раз, и румянец вернулся на её щёки. Это были объятия смерти, объятия двух людей, обречённых на гибель, но от этого они были не менее сладкими. Собравшиеся молча наблюдали за происходящим, и ни один человек не осмелился засмеяться.

Наконец я отпустил её и вернулся к своим охранникам. Султан выхватил свой скимитар, подошёл к Фатиме, жестом приказал офицерам отойти в сторону и, прежде чем она поняла смысл этого действия, отрубил ей голову! Так умерла Фатима, единственная женщина, которую я когда-либо любил, и одна из самых порочных, что когда-либо жили на этом свете.

Меня отвели обратно в камеру, прежде чем я успел оправиться от потрясения. Остаток того дня я провёл в глубокой депрессии и печали.

Лишь ещё одним событием я осмелюсь утомить читателя. Это смерть пяти офицеров, которые были в числе зачинщиков мятежа.

Через три месяца после смерти Фатимы мои тюремщики снова вызвали меня. Меня провели в некую комнату в Серале. Там я нашёл своих пятерых товарищей, султана, Бикри Мустафу, великого визиря и полдюжины стражников, вооружённых длинными копьями. Кроме того, там был палач в чёрном, с большим топором и плахой.

— Я постановил, что эти люди должны быть обезглавлены, — сказал его величество, — и призвал тебя сюда, чтобы ты стал свидетелем их смерти.

Сначала я надеялся, что мне суждено умереть вместе с ними, но эти слова вдребезги разбили все мои надежды.

Исмаил, самый высокий из пятерых, подошёл к плахе. На его лице не было никаких признаков страха, он смотрел смело, вызывающе. Палач жестом приказал ему опуститься на колени. Вместо этого офицер вытащил пистолет, приставил его к своей голове и вышиб себе мозги.

Следующий шагнул вперёд. У плахи он выхватил из-за пазухи кинжал и вонзил его себе в сердце. Он пошатнулся и упал на тело своего товарища. Почти в тот же момент двое других тоже вытащили кинжалы и закололи себя. Они упали в кучу, рядом со своими товарищами.

— Где они взяли это оружие? — спросил султан пятого.

— Их снабдили тюремщики, — последовал ответ.

Говоривший подошёл к плахе, опустился на колени и положил на неё голову. В следующее мгновение палач нанёс удар, и она покатилось по полу к моим ногам.

Меня отвели обратно в камеру и оставили в покое. Эта сцена, несмотря на то, что у меня такие же крепкие нервы, как и у всех, выбила меня из колеи, и я несколько дней болел.

А теперь, мой дорогой читатель, я должен завершить эту историю. Через десять дней или меньше, я умру, как умерли мои товарищи. Мне больше нечего сказать, кроме как предостеречь читателя, чтобы не поступать так, как поступил я. Но наказания, постигшего моих товарищей по вине, и того, которое должен понести я, достаточно, чтобы предупредить вас.

Эпилог

Продолжение этой истории было рассказано мне моим другом Мэннингом примерно через десять дней после того, как он вручил мне рукопись. В то время я был у него дома.

— Кстати, Трэверс, — сказал он, — ты помнишь ту восточную рукопись, которую я тебе дал?

— Да, — ответил я, — и что же?

— Вчера я изучал отчёт об осаде Багдада, который был составлен агой янычар. В нём я нашёл этот отрывок:

Примерно в середине дня в наш лагерь прискакал мужчина. Он спросил обо мне, и ему указали на меня. Он подошёл ко мне и сказал:

— Я Али Заган, который, как вы, возможно, помните, был одним из зачинщиков мятежа в Константинополе в прошлом году. Десять дней назад я сбежал из тюрьмы. Тюремщик, похоже, был подкуплен немалой суммой моими друзьями, чтобы освободить меня. Он так и сделал, и я пришёл сюда, услышав, что турецкая армия находится перед Багдадом. Я молю вас, господин, дать мне роту и позволить мне умереть, защищая мою страну в нападении на Багдад.

После некоторого раздумья я выполнил его просьбу. Он с радостью поблагодарил меня и отправился командовать ротой, которую я ему поручил. На следующий день, когда мы начали штурм, он был первым среди солдат. Али сражался как лев, и я хорошо знал, что он делал это ради того, чтобы искупить своё преступление. Когда штурм закончился, и мы захватили город, я нашёл его тело, лежащее в проломе. Его меч был сломан, а в середине груди зияла смертельная рана. Вокруг него лежали тела дюжины персов, свидетельствуя о его доблести. Он всегда был великим бойцом и храбрым человеком, и таким он и умер. Слава ему!

— Вот и конец Али Загана! — сказал Мэннинг.

— Это был прекрасный конец, — заметил я.

— Великолепный, — ответил мой друг.

— Это была действительно замечательная история — история его жизни.

— Всё так и было.

— В конце концов, он был не таким уж плохим парнем. Он мог бы достичь большего в своей жизни, но он был всего лишь человеком. Он был не хуже Адама

— Ни капельки. И его смерть искупает всё зло, которое он когда-либо совершил.

— Конечно, это так.

На меня произвело большое впечатление окончание мемуаров Али Загана. Оно было трагичным и драматичным, а его смерть славной. Поэтому я считаю, что оно достойно места в этой истории.

История Загана странная, и одна из самых странных, когда-либо написанных теми, с кем случалось подобное. Я не сомневаюсь в его правдивости, и хотя люди могут сказать, что это лишь плод воображения, я, со своей стороны, утверждаю, что это правда.

*

Перевод В. Спринский, Е. Миронова

Поскольку она, казалось, ждала, когда мы заговорим, я жестом попросил Абдула начать. Некоторое время разговор был несколько натянутым, все трое были крайне смущены.

— Я полагаю, вам не терпится узнать, что случилось со мной после того, как вы покинули дом портного, — сказала она наконец. Мы с Абдулом подтвердили, что всё так и есть. — Что ж, полагаю, я должна рассказать вам эту историю. В ней нет ничего особенного, но это может вас заинтересовать.

— Конечно, конечно, — хором ответили мы.

— Я очень плохо спала той ночью и проснулась утром с лёгкой головной болью. Жена портного была очень добра ко мне, и через некоторое время я почувствовала себя непринуждённо. Посудите же о моём удивлении в тот день, когда в дом вошли двое садовников султана и потребовали принцессу. Я была готова умереть от страха, думая, что меня зашьют в мешок с кошками, которые выцарапают мне глаза, когда нас бросят в Босфор. Подойдя к тому месту, где я стояла, дрожа от страха, они глубоко поклонились и сообщили, что его величество даровал мне полное помилование, и я не должна выходить замуж за Бикри Мустафу. Я была вне себя от радости и, поблагодарив портного и его жену за их доброту, была препровождена обратно в Сераль. Падишах любезно приветствовал меня и простил мою дикую выходку. Он также подтвердил обещание, что я не выйду замуж за Бикри Мустафу, и вот мы встретились с вами здесь, мои дорогие друзья

Лёд был сломан. После этого наша беседа потекла плавно и легко. Не осталось никакого смущения, с которым нужно было бы бороться.

Абдул и я постепенно перешли к главному. Об этом читатель может догадаться сам. Я только скажу, что мы оба были безумно влюблены в Фатиму. Как ни странно это может для вас показаться, мы не ревновали друг друга. Мы знали или думали, что знаем, что у нас обоих были равные шансы завоевать расположение принцессы.

В течение получаса мы беседовали о разных вещах, в конце концов перейдя к теме любви. Здесь у нас произошла оживлённая дискуссия. Принцесса утверждала, что любви нет места в браке, что главное в нём — это богатство и власть. Абдул присоединился к ней, и я остался сражаться с ними обоими в одиночку. Евнухи были отпущены, но я знал, что они притаились за дверью, чтобы подслушать всё, что будет сказано. Такова жизнь во дворце султана — вечное подозрение, слежка и недоверчивость ко всем.

Но вернёмся к нашей дискуссии.

— Самые счастливые браки, — произнесла принцесса, — заключались не по любви, а ради богатства. В таких союзах как этот, нет любви, следовательно, не может быть и ревности. Предположим, жена испытывает симпатию к другому мужчине; допустим, они убегают от мужа. Ни жене, ни мужу не на что жаловаться. У неё есть человек, которого она любит, а у мужа осталось богатство, притом без нелюбимой жены. Хотя такое событие явно аморально, оно удовлетворяет все заинтересованные стороны.

— Твоя аргументация весьма хладнокровна, — сказал я, — но в ней много недостатков. Сбежавшая жена может оказаться недовольна своим соблазнителем или он ею. Несчастье в таком случае будет единственным результатом. Кроме того, это в самом деле слишком аморально. Ты сказала, что поскольку в браке ради богатства нет любви, то не может быть и ревности. В этом ты права, но есть и другие вещи, помимо ревности, которые могут прервать течение счастья. Какое же счастье может оказаться результатом союза двух таких людей? Они сердятся друг на друга из-за малейшего происшествия, по любому пустяковому поводу. Следовательно, они всегда находятся в состоянии неудовлетворённости друг другом. Если бы они любили друг друга, все эти мелочи были бы выпущены из виду, и примирение могло быть достигнуто даже после большой ссоры.

— Ты очень хорошо рассуждаешь, Али, — сказала принцесса, — и я должна признать, что ты разбил мой слабый довод весьма быстро. Что сказать дальше, я не знаю. Я не могу придумать ничего, что поддержало бы мой пошатнувшийся штандарт.

— Почему бы не признать поражение? — сказал я. — Разумеется, в этом нет ничего постыдного. Ты только растратишь свои силы на бесполезные усилия, если будешь продолжать бороться. Прибереги их до следующего раза.

— Это хороший совет, — ответила она, улыбаясь, — и я склонна сдаться. Абдул может продолжить сражение, если он того пожелает.

— У меня нет желания делать это, — сказал он, подмигивая мне. — Если мой лидер подчинится, я тоже должен так поступить.

Этот тонкий намёк не ускользнул от Фатимы. Я заметил это по тому, как покраснели её щёки.

— Абдул, должно быть, считает меня образцом в споре, — милое заметила она.

— Да. считаю, — горячо сказал Абдул.

В этот момент я не смог сдержать свой саркастический язык. Слова слетели с моих губ прежде, чем я осознал их значение:

— Влюблённые люди всегда так думают об объекте своей привязанности, — сказал я.

Абдул впился в меня взглядом. Принцесса уставилась в пол, её лицо побагровело от негодования. Теперь шило точно показалось из мешка!

— Али прав, — сказал мой друг, — я люблю тебя, Фатима!

Принцесса ничего не сказала. Наконец она подняла взор и направила его на меня.

— Я тоже тебя люблю, — сказал я тихим голосом. — Прости меня за мои опрометчивые слова. Они были произнесены в неподходящий момент. Поверь мне, я сказал их ещё до того, как понял, о чём говорю.

Вместо ответа Фатима поднялась с дивана и медленно направилась к двери. Она не смотрела ни на кого из нас, а только прямо перед собой. Наконец она исчезла.

— Растяпа! — яростно сказал Абдул, как только она ушла. — Что она теперь о нас подумает?

— Если только она хоть что-то о нас думает, — сказал я, — её любовь не остынет от моего замечания. Какое-то время она может обижаться, но это будет продолжаться не более нескольких часов.

Абдул ничего не сказал, и мы вышли, определённо чувствуя себя удрученными и не в ладах со всем миром.

Его величество заметил мрачное выражение наших лиц.

— В следующий раз вам повезёт больше, друзья мои, — весело сказал он. — Существует много способов снять шкуру с животного.

Остаток того дня солнце для нас не светило. А если и светило, то мы совершенно не обратили на это внимания. Наши товарищи по казарме вскоре обнаружили, что что-то не так, и без труда догадались о причине. Абеуке явно хотелось подшутить над нами по этому поводу. Именно это и стало причиной ссоры.

— Разве принцесса не хотела заполучить кого-нибудь из вас? — спросил он.

— Это не твоё дело, — горячо сказал Абдул. — Я был бы благодарен, если бы ты оставил меня в покое.

Но капитана было не удержать.

— Держу пари на десять пиастров, что я прав, — сказал он.

— А я готов поспорить на свою жизнь, что ты ошибаешься, — сказал Абдул, вскакивая и кладя руку на рукоять меча. Я хорошо знал, что тон, которым он это произнёс, не предвещал ничего хорошего для насмешника. Но я ничего не сказал, чувствуя себя очень злым на Абеуку.

Абеука тоже обладал вспыльчивым характером. Никто из нас не был ему закадычным приятелем, хотя он относился к нам достаточно дружелюбно. Но сейчас ему нужен был лишь повод, чтобы спустить пар. Он свирепо посмотрел на Абдула. Абдул ответил ему не менее яростным взглядом. В течение краткого времени ни один из них ничего не произносил.

Наконец быстрое движение Абдула поставило вопрос ребром. Он внезапно взмахнул рукой и отвесил Абеуке звонкую пощёчину по левой щеке. Лицо Абеуки побелело, но не от страха, а от гнева.

— Ты бросил вызов, — сказал он, — но я позволяю тебе выбирать оружие, время и место.

— Я вызываю тебя, — ответил Абдул, — и ты должен сделать выбор.

— Я выбираю пистолеты, эту комнату и настоящий момент, — сказал Абеука.

Он занял своё место в одном конце комнаты, а Абдул — в другом. Они дали мне пистолеты, чтобы я зарядил их. Я действовал как секундант своего друга, а другой офицер — как помощник Абеуки.

На мгновение воцарилась гробовая тишина. Капитаны выстроились по обе стороны от противников, настороженные и заинтересованные. Редко случалось, чтобы между янычарами происходила дуэль.

Все взгляды были прикованы ко мне, когда я заряжал пистолеты. Затем я вручил их обоим дуэлянтам. Но вместо мячей я зарядил каждый бумажным шариком свинцового цвета! Я не хотел, чтобы кто-то из двух капитанов пострадал, особенно Абдул.

Затем я поднял свой тюрбан.

— Раз, два, три!

Тюрбан упал. Оба выстрелили сразу. Пуля Абдула попала его врагу в лицо и, не причинив вреда, упала на пол. Выстрел Абеуки пришёлся Абдулу в центр груди. Оба были очень удивлены.

Пули были подобраны и внимательно осмотрены. При этом выяснилось, что они были сделаны из бумаги. Все рассмеялись, за исключением Абдула и его противника.

— Это один из твоих трюков, Али, — сердито сказал мой приятель.

На сей раз каждый из них зарядил свой собственный пистолет, решив больше не доверять их мне.

Я снова приподнял тюрбан.

— Раз, два, три!

Тюрбан полетел вниз. Абдул молниеносно вскинул пистолет и выстрелил. Оружие Абеуки, разлетевшееся на куски, упало на пол. Его рука не была задета!

Раздался хор аплодисментов.

— Ты хороший стрелок, Абдул, — говорили многие.

Лицо Абеуки побелело от страха. Он понял, что у него не было никаких шансов в сражении с этим человеком. Он шагнул вперёд, туда, где стоял Абдул.

— Я прошу прощения, — воскликнул он.

— А я принимаю твоё извинение, — серьёзно ответил Абдул. Они пожали друг другу руки и снова стали друзьями. После этого Абеука не решался дразнить Абдула. Он слишком хорошо знал, каким будет результат. Но стычка не обошлась без последствий.

Вошёл ага, привлечённый звуками стрельбы. Он посмотрел на нас и сразу же обнаружил дуэлянтов — Абдула с дымящимся пистолетом в руке и Абеуку с бледным лицом и красным пятном на нём в том месте, куда попала бумажная пуля. От его глаз не ускользнул разбитый пистолет на полу.

— Что это значит? — строго спросил он.

Двое дуэлянтов рассказали ему всё историю.

— Это не должно повториться, — сказал ага, уходя. — Его величество запретил все дуэли между солдатами.

А теперь, прежде чем я перейду к более важной части истории, позвольте мне рассказать о небольшом инциденте, который произошёл в казармах тем вечером. Это может послужить иллюстрацией того, какой юмор распространён среди солдат.

Некий капитан по имени Ахав стал одной из главных причин случившегося. Он был человеком среднего роста, ни низким, ни высоким, и прибыл из Скутари. Среди офицеров он считался шутником и, пожалуй, был такой один.

Ага встал из-за стола несколько раньше обычного, и офицеры оказались предоставлены сами себе. Ахав, думая, что никто не смотрит, достал из-за пазухи маленькую змею. Она была безобидного вида, толщиной около полудюйма и длиной более двух футов. Название её я забыл, да это и не имеет значения.

Держа змею в руках, он наклонился к Абдулу, который сидел рядом с ним и в этот момент смотрел в другую сторону, и запустил рептилию ему под рубашку, вниз по спине. Я один видел это, но ничего тогда не сказал.

Абдул вскочил на ноги с диким криком изумления и схватился за спину. Все мы громко смеялись над его затруднительным положением, включая шутника. Действительно, в этом он превзошёл всех нас.

Наконец Абдул ухватил змею за хвост. Та высвободилась и неторопливо поползла вниз по телу Абдула, вынырнув из-под его штанов. Абдул схватил её за шею, когда она вылезала, и надёжно сжал в пальцах. Затем он повернулся и яростно потребовал назвать шутника. Я указал на Ахава.

Мой друг схватил незадачливого юмориста за шиворот и устроил ему хорошую взбучку, используя змею как хлыст.

Ахав кричал и извивался, пытаясь вырваться, но тщетно. Абдул не отпускал его до тех пор, пока шутник не был как следует отхлёстан. Он встал, сильно удручённый, и вернулся на своё место под взрывы смеха. После этого с Абдулом больше не устраивали никаких розыгрышей.

Глава IX

Прошла неделя. Это была очень спокойная неделя, лишённая каких-либо важных событий в нашей жизни. Мы дважды навещали Фатиму, но она была очень холодной и отстранённой. Мои опрометчивые слова, казалось, обидели её.

Мы несколько раз видели Бикри Мустафу. Он был настолько зол на нас, насколько это было возможно, и не упускал ни одной возможности проявить свою ненависть. Я не буду утомлять читателя перечислением мелких подлостей этого человека. Они совершенно излишни, поскольку читателю уже было дано несколько примеров его поведения.

А теперь перейдём к делу. В понедельник днём на второй неделе мы с Абдулом отправились во дворец. Было ровно три часа, когда мы отправились в путь.

Я никогда не забуду это незабываемое путешествие. Перед моим мысленным взором стоит сцена, которая предстала перед нами, когда мы шли вперёд. Тускло-голубое, наполовину фиолетовое небо над головой, узкие улочки, однообразные дома, очень похожие друг на друга и кажущиеся пустынными. Тут и там встречались рыночные площади и ряды весёлых базаров с огромными толпами ярко одетых людей всех сословий и национальностей, от высокопоставленной турчанки под вуалью до армянского нищего на углу улицы.

Наконец мы вошли в длинный тёмный переулок. Человек, вытянув руки, легко мог бы коснуться обеих его сторон. Над нашими головами, примерно в пятнадцати футах, крыши домов почти сходились, но оставляли полоску неба шириной в фут. Здесь царила полная тишина, если не считать лая случайной паршивой дворняжки. Под нашими ногами были отбросы и грязь, а сбоку сточная канава с грязной водой. Переулок был погружён в полумрак и тянулся футов на семьдесят. Запахи были почти невыносимыми.

Примерно в центре этого места мы встретили свою судьбу. У меня сохранилось смутное воспоминание о нескольких фигурах с дубинками в руках, выскочивших из-за угла, и о жгучем ударе по голове. После этого всё погрузилось в забвение и тишину.

Когда я пришёл в себя, то обнаружил, что лежу на диване. Я медленно приходил в себя, едва понимая, что произошло. Моим первым чувством была боль в голове. После этого я быстро очнулся и, наконец, сел с полным осознанием того, что со мной произошло.

Оглядевшись, я увидел, что нахожусь в хорошо обставленной комнате средних размеров. Ложем мне служил богато застеленный диван. На другой стороне комнаты я увидел ещё один похожий, на котором лежало тело мужчины. При ближайшем рассмотрении я обнаружил, что это мой друг Абдул. На его голове виднелась шишка размером с гусиное яйцо, и он был совершенно без чувств. Его сердце билось медленно, а лицо выглядело очень бледным.

В комнате было два окна, оба выходили на боковую сторону. Они были плотно зарешечены, прутья находились на расстоянии шести дюймов друг от друга. Обстановка в комнате, помимо двух диванов, состояла из двух столов, нескольких ковриков и трёх или четырёх стульев европейского образца. Стены были увешаны богатыми гобеленами расшитыми цветами и другими деталями природы. В ней была только одна дверь в стене, противоположной окнам. В комнате было несколько больших пейзажных картин, одна из них японской работы, и маленькая статуэтка.

Дверь была из толстого кедра, с очень толстым засовом. Все мои усилия открыть её были напрасны. Затем я подошёл к окну и выглянул наружу. По меньшей мере в двадцати пяти футах подо мной был сад, засаженный самыми разнообразными деревьями и цветами и окружённый высокой стеной. Вскоре я понял, что нахожусь на верхнем этаже какого-то дома. Затем я подошёл к столам и осмотрел их. Они были из дуба, украшенные всевозможными узорами. На одном из них я обнаружил полдюжины книг и ещё столько же рукописей, а на другом блюдо с мясом и хлебом и большой кувшин с водой.

К этому времени я увидел, что Абдул проявляет признаки жизни. Он несколько раз повернулся и, наконец, свалился с дивана. Падение, пусть и всего с двух футов, окончательно привело его в чувства. Он медленно поднялся на ноги и, наконец, заметил меня.

— Где мы, — спросил он, — и что случилось?

— Что касается того, где мы находимся, я знаю не больше твоего, — ответил я. — Но, возможно, смогу дать ответ на другой вопрос. Я думаю, что нам дали по голове.

Абдул только сейчас почувствовал свою рану.

— Меня ударили дубинкой, — сказал он. — Интересно, замешан ли в этом твой хороший приятель Бикри Мустафа?

Словно в ответ на вопрос, дверь открылась, и вошёл Бикри Мустафа. Он был богато одет и казался вполне довольным собой и миром в целом, по крайней мере, любой воспринял бы это именно так. Войдя, он низко поклонился, а затем, казалось, принялся ждать, когда мы заговорим.

— Как мы с моим другом оказались в этом месте? — спросил Абдул.

— По моему приказу, — сказал Бикри, улыбаясь так, что почти оскалился.

— И почему?

— Потому что я хотел, чтобы это было так.

— И почему ты хотел, чтобы это было так?

— Потому что я не хочу, чтобы кто-то из вас женился на принцессе, — ответил Бикри с бесстыдной ухмылкой.

— Что ты намерен с нами сделать?

— Убить вас, конечно.

— И когда, могу ли я спросить?

— Немедленно, — сказал Бикри. Секунду спустя он пронзительно свистнул, и мы услышали топот бегущих ног. Наш похититель выскочил в дверной проём, чтобы мы не схватили его и, вероятно, чтобы руководить своими людьми.

С большим присутствием духа Абдул захлопнул за собой дверь и подпёр её одним из диванов. Движение было настолько быстрым, что было выполнено прежде, чем наши враги добрались до неё. Они отступили с воплями ярости. Очевидно, это было не то, чего они ожидали. Мгновение спустя они набросились на дверь, но та выдержала первый штурм. Прежде чем они успели повторить его, мы придвинули к ней другой диван, стулья и два маленьких столика. Книги, а также еду и воду мы убрали в дальний угол.

Потянувшись за своим мечом, Абдул обнаружил, что его нет. Всё остальное его оружие тоже исчезло. Я был в таком же состоянии.

— Ничего, кроме наших кулаков! — простонал мой друг.

— У нас есть столы, — ответил я. — Они из тяжёлого дуба и более-менее подходящего размера.

— Эта рама для картины, — сказал Абдул, окинув взглядом комнату, — сделана из четырёх латунных стержней, соединённых по углам. Это как раз то, что нам надо.

Через мгновение он подпрыгнул и сбил картину. Мы вырвали холст из рамы, раздёрнули прутья (они были скреплены между собой заклёпками) и в мгновение ока каждый из нас оказался вооружён двумя дубинками. Стержни были круглыми, толщиной около дюйма и длиной в два фута. Они очень удобно лежали в руках.

Едва это было сделано, как люди снаружи снова набросились на нашу дверь. Та, однако, сопротивлялась всем их усилиям. Наконец они удалились, оставив нескольких человек следить за тем, чтобы мы не сбежали. Присутствие этих охранников мы обнаружили по их шагам, когда они расхаживали взад и вперёд перед дверью.

Примерно через пять минут осаждающие вернулись, неся с собой какой-то тяжёлый предмет. Это, как мы справедливо предположили, был таран.

Они немного отступили, а затем бросились в атаку. Дверь треснула надвое и баррикада за ней зашевелилась, словно от землетрясения. Они снова отступили и вновь атаковали.

Дверь раскололась сверху донизу, и часть её отвалилась. В эту брешь ворвался первый из осаждающих. Он тут же упал с разбитой головой. Остальные быстро последовали за ним. Мы убили троих из них и тяжело ранили ещё одного. Остальные, которых было около полудюжины, явились во главе с Бикри Мустафой.

Мы выхватили два скимитара из рук мертвецов и отскочили к стене. Там мы встали, не давая нашим врагам свершить худшее. Они двинулись дальше, с Бикри во главе. Он побежал прямо на Абдула. Двое последовали его примеру. Я мог делать всё что пожелаю с оставшимися тремя и даже больше.

Один из моих врагов напал на меня спереди, а остальные атаковали с боков. Мне было нелегко отбиваться от них. Затем они отошли в другой конец комнаты и начали стрелять в меня из своих пистолетов. Они ранили меня в левую руку и в правое бедро. Последняя рана, однако, была всего лишь царапиной сбоку на ноге. Это ни в коей мере не было серьёзно.

В ответ я швырнул в них одним из своих стержней. Самый высокий упал с полностью раздробленным лбом. Другой конец снаряда сломал левую руку его ближайшему товарищу. Тот швырнул его обратно в меня с воплем ярости. Стержень врезался в стену в нескольких дюймах от моей головы и, не нанеся никакого вреда, упал на пол.

Человек со сломанной рукой выбежал из комнаты, а его оставшийся товарищ и один из нападавших на Абдула атаковали меня. Несколько минут мы отчаянно сражались, не издавая ни звука, если не считать тяжёлого дыхания усталых людей и лязга стали о сталь.

Оглянувшись на мгновение в сторону, я увидел, что Абдула избили и поставили на колени. Я отчаянно ударил одного из нападавших. Удар оказался удачнее, чем я ожидал. Рука парня с мечом была отрублена ниже локтя и упала на пол. Сам он сразу же потерял сознание от потери крови.

Но этот поступок дал двум моим противникам шанс. Они приблизились и, прежде чем я успел повернуться, нанесли мне удары. Один пришёлся в правое плечо, а другой я наполовину отбил своим клинком. Он соскользнул и нанёс лёгкую рану в левую голень.

Скимитар выпал из моей ослабевшей руки, и эти двое навалились на меня. В мгновение ока мои руки и ноги были надёжно связаны. Когда мои похитители выносили меня из комнаты, я на мгновение повернул голову и увидел, как Бикри вонзил свой клинок в распростёртое тело Абдула.

Я закрыл глаза с глубоким стоном. Медленно, но верно я снова впал в беспамятство. Шаги моих носильщиков, казалось, становились всё слабее и слабее, а после этого наступила полная темнота — и более ничего.

Через некоторое время, возможно, это были минуты, а может быть и часы, я начал приходить в себя, осознавая окружающий мир. Моей первой смутной мыслью было, что я нахожусь в раю. Я медленно открыл глаза и, наконец, пришёл к выводу, что это не так. Во всяком случае, место, в котором я находился, было так же не похоже на рай, как и на любое другое место во вселенной.

Это была комната, чем-то похожая на ту, которую я покинул. Я полулежал на диване, а надо мной стояли несколько человек. В одном я смутно узнал Бикри Мустафу. Шок от этого понимания полностью привёл меня в чувство. Я сел и огляделся по сторонам. Кроме Бикри здесь было ещё пять или шесть человек, в двух из которых я узнал своих бывших врагов. Остальных я не знал.

Один из них, одетый с ног до головы в чёрное, в чёрной же маске, стоял, опираясь на длинный топор. Рядом с ним лежал деревянный чурбан. Это был высокий мускулистый парень, и то, что я мог видеть на его лице, несло выражение печали.

Когда я увидел его, угроза Бикри о том, что мы с Абдулом должны умереть, промелькнула у меня в голове. «Значит, этот парень, — сказал я себе, — здесь, чтобы убить меня». Что ж, я предпочёл бы умереть от его руки, чем от руки Бикри.

Когда пьяница увидел, что я пришёл в себя, он повернулся ко мне и сказал:

— Али Заган, сейчас ты умрёшь. Встань со своего дивана и сделай это так храбро, как только сможешь. Я жажду убить тебя своей собственной рукой, но я оказываю тебе милость быть обезглавленным общественным палачом. В этом случае ты не сможешь сказать, что тебя убили. Если тебе есть что сказать, говори быстро. У нас очень мало времени, чтобы дурачиться с такими как ты. Я должен быть во дворце до наступления темноты.

Очень медленно, чувствуя сильную слабость, я поднялся с дивана. Мой мозг работал яростно и быстро, чтобы придумать какой-нибудь способ сбежать или, по крайней мере, отсрочить казнь. Вскоре, однако, в моей голове возник план. Суди о его успешности сам, дорогой читатель, ибо если бы он не увенчался успехом, я бы сейчас не сидел в своей темнице и не писал эти мемуары.

— Бикри, — медленно произнёс я. — Сколько у тебя жён?

— Я обладаю двумя, — медленно ответил он, и его лицо слегка побледнело.

— А наша религия позволяет иметь четырёх, — сказал я в ответ. — Но послушай меня, мой любезный друг. Я знаю, что у тебя есть ещё женщины. Точное число мне неизвестно, но в моей комнате в казарме есть документы, которые подтверждают это, а также доказывают несколько других твоих преступлений. Я давно намеревался передать их султану, но всё время забывал это сделать. Если ты убьёшь меня, мои товарищи обыщут мою комнату и найдут эти бумаги. Они, конечно же, будут переданы его величеству. Последствия окажутся для тебя какими угодно, только не приятными.

Когда я закончил эту речь, то увидел, что лицо Бикри сделалось смертельно бледным. Конечно, всё это было всего лишь предположением, которое могло быть верным, а могло и не быть. Но по одному из капризов судьбы всё обернулось желаемым для меня образом!

— Это ложь! — закричал Бикри. — Верно, что у меня есть несколько наложниц, но какое это имеет значение! Я могу иметь их столько, сколько захочу.

— Они жёны, — сказал я строго, — и ты знаешь это так же хорошо, как и я. Я думаю, для тебя было бы лучше немедленно освободить меня. Если ты этого не сделаешь, последствия будут серьёзными.

— Я не сделаю ничего подобного, — сказал Бикри. — Откуда мне знать, что ты говоришь правду? Я отправлю посыльного в казармы с сообщением, что тебе нужны определённые бумаги, касающиеся меня. Ага, разумеется, позволит ему поискать бумаги. Мой человек найдёт их, если они там есть, и на этом всё закончится.

— И я должен умереть сейчас? — спросил я. Все надежды покинули меня.

— Нет, — сказал Бикри. — Тебе придётся подождать, пока не вернётся посыльный. Если документов там нет, а я подозреваю, что это так, тебя постигнет смерть хуже, чем обезглавливание.

На мгновение мне захотелось сказать ему правду, предпочтя обезглавливание какой-нибудь более жестокой казни, но в последний момент сдержался. За тот час, который понадобится посыльному, чтобы сходить в казармы и вернуться, могло случиться всё что угодно.

В следующий момент упомянутый посыльный вышел, и я сел, чтобы как можно терпеливее ждать его возвращения или чего-либо, что могло произойти за это время.

Глава X

Я лёг на диван и вскоре заснул от слабости и усталости. Мой сон был беспокойным, наполненным странными видениями, более фантастическими, чем можно описать словами, и временами я наполовину просыпался, отчасти осознавая то, что меня окружало.

После того, как прошли века (так казалось из-за мнимой протяжённости снов), я вздрогнул и очнулся. Надо мной склонился мужчина, приложив палец к губам. Это был тот, кто разбудил меня. Я сел и уставился на него. В бледных сумерках, проникающих в комнату, я узнал его лицо. У меня волосы встали дыбом от ужаса. Неужели это был призрак моего покойного друга Абдула Алькореза?

В тот момент казалось, что так оно и есть. Черты лица, выражение, манеры принадлежали Абдулу. Но как мог Абдул находиться в живом материальном теле, когда я видел, как его пронзали насквозь? Да, это, должно быть, его призрак. Чем ещё это могло быть? Было очевидно, что тело мертвеца не могло так передвигаться. Это было совершенно неслыханно. В таком случае это, должно быть, дух мертвеца. Но почему он пришёл ко мне? Может быть, чтобы утешить меня или же спасти от гнева Бикри Мустафы? Да, это было единственное разумное объяснение.

Эти мысли и многое другое, о чём я сейчас забыл, пронеслись в моём мозгу в быстрой последовательности со скоростью молнии, пока я сидел там, на диване, оцепенев от ужаса.

Тут призрак сделал вид, что хочет заговорить. Я закрыл лицо руками и отпрянул назад, словно страшась звука этого голоса. Почему я так отшатнулся от духа того, кто был так дорог мне при жизни? На этот вопрос должны ответить психологи. Ни вы, ни я не способны дать объяснения. Поэтому мы не будем пытаться это сделать.

Затем, с внезапным приливом смелости, я отбросил свои страхи куда подальше и посмотрел прямо в глаза призраку. Они ярко горели, а лицо было очень бледным. Да, это, должен быть, призрак. Что же ещё?

А потом, о ужас из ужасов, призрак заговорил! Я с радостью закрыл бы уши, но был бессилен сделать это, скованный цепями Властителя ужасов. В тот момент я почувствовал смертное очарование, которое охватывает некоторых людей, когда они оказываются лицом к лицу со змеёй, чей укус означает смерть.

— Идём, — сказал дух. — Охранники у двери связаны и с кляпами во рту. Они ничего не могут сделать. Пойдём, мой друг, пока не стало слишком поздно! Бикри и его злодеи могут войти в любой момент. Я удивляюсь, что они ещё не убили тебя. Ты сможешь объяснить мне это потом, Али. Сейчас нет времени. Солнце, я думаю, зашло уже полчаса назад.

О боже! Объяснить моё спасение призраку! Что ж, это можно было бы сделать. И с помощью Аллаха я сделал бы это — если бы сбежал из этой адской тюрьмы.

В этот момент видение коснулось моей руки своей ладонью. Могло ли это быть рукой призрака? Я слышал, что они состоят из тонкой материи, которую человек не может ощутить. Но рука, которая коснулась моей руки, состояла из прочной человеческой плоти!

— Абдул, — прошептал я, — как получилось, что ты не был убит ударом Бикри?

— Поторопись, Али, — сказал мой друг, — я расскажу тебе это позже. Достаточно будет сказать, что это меня не убило.

Теперь весь ужас покинул меня, и я поднялся с дивана с чувством великой радости в сердце. Абдул, выходит, был жив и находился здесь, чтобы спасти меня.

Мы на цыпочках подошли к двери и бесшумно открыли её. Снаружи всё было погружено во тьму. Мы осторожно перешагнули через тела двух охранников и вошли в длинный коридор. В его конце мы на полном ходу наткнулись на дверь. Абдул осторожно толкнул её, и мы вошли в комнату.

Сумеречный свет, проникающий через окна, показывал, что она пустынна, и придавал ей жуткий сверхъестественный вид. В центре помещения была верхняя часть лестницы, и мы очень осторожно спустились по ней. Она казалась бесконечной, а наши шаги столь же громкими, как пушечные залпы. Я искренне верю, что если бы мы остановились на мгновение, то мог бы услышать звук падения иголки. Такова была тишина, через которую нам пришлось пройти. Я в каждый момент ожидал, что столкнусь с каким-нибудь ужасным призраком.

Но ни одно из таких привидений не удостоило меня даже взглядом. Чем или кем ни были бы призраки в этом доме, они были на редкость нелюбезны. У подножия лестницы мы оказались в кромешной темноте. Пошарив вокруг, Абдул обнаружил дверь. Взявшись за ручку, он осторожно толкнул её, а затем отпрянул в изумлении от того, что увидел.

То была комната, ярко освещённая множеством свечей и вмещающая в себе множество людей. Эти люди сидели за столами и ели. Бикри Мустафы среди них не было, но я узнал палача и ещё нескольких моих старых врагов. Остальных я не знал. Всего их было примерно с дюжину.

Они не видели, как открылась дверь, движение было очень мягким и нежным. Абдул тихо закрыл её, прежде чем они это заметили.

— Что нам делать теперь? — спросил он.

Вместо ответа я повернулся к лестнице и начал подниматься по ней. Мой друг следовал за мной по пятам. Но никакой другой лестницы мы найти не смогли, а в комнате, в которой мы только что были, не имелось другой двери кроме той, что вела в комнату, где находились наши враги.

Окна были недоступны, будучи забранными двойной решёткой, а у нас не было оружия, с помощью которого можно было бы снять эти решётки. Внезапно мне в голову пришла идея, настолько простая, что я удивился, как не додумался до этого раньше. Возможно, именно её простота помешала мне подумать об этом.

Я шёпотом поделился своим планом с Абдулом. Он кивнул в знак согласия, и мы немедленно приступили к его выполнению. Мы подошли к телам спящих охранников перед комнатой, в которой я так недавно был заключён. Затем мы быстро отобрали у них оружие и с его помощью на куски разломали решётки на окнах. Затем мы спрыгнули в сад внизу с высоты чуть более пятнадцати футов.

Абдул и я без лишнего шума приземлились в помянутом саду. Из него мы выбрались, перебравшись через садовую стену, которая имела около восьми футов в высоту и была сложена из необработанного камня.

Оказавшись на улице, мы обернулись, чтобы посмотреть на дом. Осмотр особенностей его архитектуры подтвердил, что мы не пропустим его по возвращении.

В этот момент мы на полном ходу столкнулись с мужчиной. Он громко выругался в наш адрес, и я узнал в его голосе посланника Бикри. Я вполголоса сообщил об этом Абдулу.

Мы развернулись и набросились на посыльного в тот самый момент, когда тот подошёл к двери дома. Он беззвучно упал на землю и лежал совершенно неподвижно. Чтобы убедиться в этом, мы связали его по рукам и ногам тюрбаном, который разорвали на две части, и оттащили в тёмный переулок неподалёку. Мы также заткнули ему рот кляпом, чтобы он не начал звать помощь, если придёт в сознание до того как мы вернёмся к себе.

Покончив с этим, мы отправились в казармы. Путешествие прошло без происшествий и продолжалось около двадцати минут. Часовой был несколько возмущён:

— Это уже второй раз, когда вы возвращаетесь так поздно. Если это случится снова, мне придётся сообщить о случившемся аге. Он разберётся, что с вами делать

— Возможно, — был наш ответ, — но мы отсутствовали ночью не из-за того, что нам так хотелось, а потому, что были должны так поступить. Включи это в свой рапорт.

Солдат пропустил нас без лишних церемоний, и мы направились прямо в комнату аги. Он впустил нас и потребовал рассказать, что нам нужно.

Мы по очереди рассказали нашу историю.

— Скверное дело, — сказал Исмаил, когда мы закончили. — Его величество должен узнать об этом. Я ручаюсь, что он будет недоволен Бикри.

— Что нам делать теперь, ага? — спросил я.

— Возьмите двадцать человек и окружите дом, в котором находятся эти люди. Захватите их, если сможете, или, если это окажется слишком сложным, пристрелите их. Как по мне, так без разницы.

Мы с Абдулом вышли из здания, которое занимал ага и направились к тому, где жили простые солдаты. Мы отобрали двадцать лучших из них, потому что все захотели отправиться с нами, узнав о цели этой ночной экспедиции.

С товарищами за спиной мы покинули казарму и направились к дому, в котором нас держали в заключении. Мы прибыли туда, насколько я помню, примерно к восьми часам. Солдаты тихо окружили это место, а затем один из наших людей подошёл к двери и постучал. Её тут же открыл палач, который, очевидно, подумал, что вернулся посыльный. Увидев янычара, он отскочил назад с криком:

— Нас предали! Янычары! Янычары!

Солдат немедленно выстрелил палачу в сердце. Тот с диким криком упал к нашим ногам.

Внутри, очевидно, все были в замешательстве. Раздался один или два пистолетных выстрела, и кто-то захлопнул дверь прямо у нас перед носом. Мы слышали, как люди внутри придвигали к ней стулья и столы.

— Подожгите дом и оцепите его, — приказал я. — Стреляйте во всех, кто попытается сбежать. Если кто-нибудь сдастся, свяжите его и приведите ко мне.

Этот приказ был немедленно приведён в исполнение. Дом загорелся, и мы услышали крики его обитателей. Двое из них попытались бежать. Они оба были отчаянными парнями из греческих горцев.

Они выскочили из дома, стреляя в наших солдат, а когда в их оружии кончились заряды, швырнули пистолеты нам в лицо. Одного застрелили прежде, чем он успел причинить какой-либо вред, но другому удалось ранить янычара. Спустя мгновение он был сбит с ног и упал, задыхаясь, прямо передо мной. Для уверенности я ткнул в него лезвием. Его тело слегка дёрнулось, и я увидел рукоять меча. Я вытащил его и, о чудо! — это оказался мой собственный клинок. Очевидно, наше оружие было поделено между членами этого отряда.

Теперь бой стал более интересным. Четверо осаждённых выскочили одновременно и бросились в мою сторону, стреляя на ходу. Ни одна из пуль не попала в цель.

Двое были немедленно застрелены солдатами из мушкетов. Оставшиеся двое, хотя и получили многочисленные ранения, сумели завязать рукопашный бой. Один напал на меня, другой на Абдула, потому что они сразу узнали нас.

Я быстро сразил своего противника, но Абдулу не настолько повезло со своим. Он был слаб и терял сознание от потери крови, а его противник был хорошим фехтовальщиком.

Мой друг был повержен ударом по голове и больше не поднимался. Ему повезло, что оружие его врага было очень тупым. Если бы оказалось иначе, в ту ночь Абдулу настал бы конец.

Мгновение спустя отчаянный парень был застрелен человеком из Перы. Он упал поперёк тела Абдула.

Дом был уже полностью охвачен огнём. Шум разбудил горожан, и множество голов высунулось из окон, а в воздухе раздавались крики.

Те, кого мы сочли оставшимися осаждёнными, тоже выбрались из пылающей постройки. Всего я насчитал шестерых. Они бросились на нас всем скопом, как и четверо их предшественников. Некоторое время шла весьма оживлённая схватка.

Большая часть наших людей собралась вместе, и окружила вышедших, непрерывно стреляя в их скопление. Двое упали после первого залпа. Их товарищи метко ответили на наш огонь. Трое янычар упали замертво, а четвёртый был ранен в руку.

Мы снова выстрелили. Трое упали, но один из них, хоть и был ранен, бросился наутёк, стреляя одновременно из двух пистолетов. Уроженец Перы, убивший нападавшего на Абдула, упал, и я почувствовал, как что-то раскалённое задело мой левый бок, ниже руки.

Раненный в полудюжине мест, парень наступал. Когда он был оказался на расстоянии удара мечом, то упал, пронзённый насквозь. Через несколько секунд мы увидели, как вышел ещё один мужчина. Это был араб, настоящий гигант, а, как всем известно, араб люто ненавидит турка.

Этот парень двигался вперёд в потрясающем темпе. Его выстрелы не возымели действия, и он выхватил свой меч. Это был великолепный скимитар, более трёх футов в длину, с лезвием не менее четырёх дюймов в самом широком месте. Это было оружие, которым не мог владеть никто, кроме гиганта.

По нему сделали целый залп, поскольку все наши люди собрались вместе. В него попало много пуль, но он лишь пошатнулся, а затем снова бросился в атаку.

Раздался пистолетный залп. Это его не остановило. Ещё один залп. И всё же он продолжал наступать. Наши люди выхватили мечи и приготовились к рукопашной схватке. Гигант нанёс яростный удар, убив двух человек одним ударом и покалечив третьего, а затем с диким воплем вскинул руки, пошатнулся и рухнул кучей. Предсмертный крик заклокотал в его горле, он перевернулся и затих. Это был последний наш противник.

В момент его смерти дом с грохотом рухнул. Поднялся столб дыма, а затем вокруг стало сравнительно тихо.

Затем мы отправились в тёмный переулок и оттуда забрали нашего пленника, посыльного. Возвращение в казармы было быстрым, но печальным, так как мы потеряли шестерых убитыми и троих ранеными.

Мы с Абдулом сразу же удалились к себе, предварительно перевязав свои раны, и быстро уснули.

Глава XI

На следующее утро за завтраком я заметил, что некоторые офицеры были очень угрюмы и молчаливы. Они обменивались многозначительными взглядами, и время от времени подмигивали друг другу. У меня не было сомнений, что готовится какой-то заговор. Я шёпотом поделился своими подозрениями с Абдулом, и он согласно кивнул.

Во время утренних упражнений я заметил, что солдаты выглядели более недовольными, чем когда-либо. Выражения их лиц показывали, что что-то не так. В строю было много перешёптываний, но мало кто из офицеров обращал на это внимание. Учения прошли очень плохо, и у меня было много поводов сделать выговор солдатам моей роты. Многие из них открыто роптали. Казалось, что всё указывает на какую-то тайну.

За последние несколько лет среди янычар было немного восстаний. Мурад вселил страх в их сердца в первые годы своего правления, казнив и наказав большое количество мятежников. Естественным следствием этого стало то, что они сделались очень послушными. Те мятежи, которые всё же случались, не были массовыми, и причиной их служило разве что недовольство какого-то капитана, жаждущего отомстить султану за какие-то реальные или воображаемые обиды.

Ага, казалось, не замечал ропота среди своих людей. Возможно, не замечал, а может, и заметил. Никто не знает правды. Всё, в чём можно быть уверенным, так это в том, что он казался не замечающим.

После окончания учений мы с Абдулом пошли к нему и поделились своими подозрениями. Казалось, он не рассматривал их слишком серьёзно.

— Вы можете быть правы, а можете и ошибаться, — сказал он. — Наиболее вероятно, что вы ошибаетесь. Уже много лет не происходило массовых мятежей. Да, бывали мелкие единичные случаи. Но какое это имеет значение? Причина недовольства, если оно есть, не имеет никакого отношения к султану. Вы можете поделиться своими подозрениями с его величеством, если хотите, но я уверен, что он только посмеётся над вами.

Во второй половине дня мы отправились во дворец. Его величество уже слышал об инциденте с Бикри Мустафой и сделал ему строжайший выговор. Он был почти готов изгнать его из города, но в последний момент сдержался. Но Бикри был ограничен в возможностях из-за немилости его величества, и, вероятно, пройдёт немало времени, прежде чем он восстановит своё прежнее влияние на падишаха.

— Ваше величество, — сказал я, — сегодня утром мы с моим другом Абдулом заметили, что солдаты выглядели чем-то недовольными. Они роптали в ответ на наши приказы, и многие офицеры, похоже, прониклись тем же духом. Мне кажется, что такие действия не могут означать ничего иного, кроме мятежа. Ага отказывается так думать и говорит, что подобные вещи должны быть вызваны другой причиной.

— Таково ли положение дел в казармах? — спросил султан.

— Да, ваше величество, — ответил я.

— Это означает восстание. Приглядывай за людьми и дай мне знать, если произойдёт что-нибудь необычное.

— Приказы вашего величества будут выполнены в точности, — ответил я.

После короткого разговора с Фатимой мы вернулись в казарму. Когда мы приблизились к ней, я почувствовал что-то неуловимое в самой окружающей нас атмосфере. Что это было, я не могу сказать, но думаю, это было предчувствие надвигающейся беды. Мной овладело беспокойство, которое я затрудняюсь объяснить, и Абдул испытал почти те же чувства. Такие вещи могут показаться вам странными и необъяснимыми, но они являют собой свершившийся факт. Фактом он и остаётся, и пусть гадает о нём тот, кто способен только на такое.

Есть много вещей в нашем и потустороннем мире, о которых смертные ничего не знают. Только бог обладает ключом к вселенскому знанию, а человек к нему ещё не приблизился. И всё же он медленно продвигается вперёд по пути познания — да, пусть медленно, но верно. Он не останавливается и не бежит вперёд в ускоренном темпе, но всегда идёт вперёд. В какой-то отдалённый период в будущем человек, несомненно, сможет объяснить события, которые нам в настоящее время кажутся совершенно необъяснимыми. Это закон вечного непрекращающегося прогресса, который идёт вперёд до самого конца света.

Но в казармах, казалось, не происходило ничего необычного. И всё же там витало нечто неуловимое, что всегда предвещает неприятности.

Остаток дня в воздухе царила зловещая тишина — та самая тишина, которая неизменно воцаряется накануне сильной бури.

Но в ту ночь должно было разразиться нечто худшее, чем буря, бесконечно худшее. Казалось, все это чувствовали и были готовы к этому.

Подавляющее большинство офицеров отвечали на мои приветствия ворчанием, односложными репликами или полным молчанием. Абеука, проходя мимо меня, шепнул:

— Что-то не так, Али, и хотя я не уверен в чём тут дело, но думаю, что это мятеж. Внимательнее посматривай по сторонам.

Прежде чем я успел ответить, он ушёл, а несколько офицеров поблизости, которые слышали его слова, зловеще нахмурились и уставились на меня так, будто я был их злейшим врагом. Они посмотрели на меня, кивнули друг другу и отошли, всё ещё поглядывая в мою сторону и тихо переговариваясь между собой.

Пока они были заняты этим, мне удалось незаметно выскользнуть из комнаты и направиться к квартире аги.

Я сообщил ему обо всём, что произошло.

— Это, разумеется, не означает ничего хорошего, — сказал я в конце.

— Да уж, — ответил он. — Я советую тебе сегодня вечером держать ухо востро. Пойди и приведи ко мне всех офицеров, которых ты считаешь непричастными к этому мятежу. Я пошлю гонца к его величеству, чтобы сообщить об этом. Дело гораздо серьёзнее, чем я думал вначале.

Я немедленно приступил к выполнению его приказов. Десять минут спустя три капитана, помимо меня и Абдула, собрались в апартаментах аги.

Одним из них был Абеука, другой — Ахав, а третьего, человека из Дамаска, звали Замиль. Он был одним из лучших фехтовальщиков в османской армии.

— Господа, — сказал Исмаил-паша, — я позвал вас сюда из-за надвигающегося мятежа среди солдат. Этот мятеж может произойти, а может и не произойти сегодня ночью, но лучше всего быть готовыми ко всем чрезвычайным ситуациям. Причина, разумеется, в недовольстве жалованьем. Они намерены заставить султана увеличить его. Всё, что мы можем сделать, это сражаться, пока не придёт помощь. Выхода у нас сейчас нет. Они знают, что если мы покинем казармы, то не по обычным причинам. Следовательно, нам должны помешать, и это, несомненно, доведёт дело до кипения. Поэтому, господа, мы должны оставаться здесь и делать всё, что в наших силах. Если они нападут, а они, несомненно, так и сделают, мы сможем убить нескольких из них. Мы не останемся без спутников в нашем путешествии в мир иной.

Глава XII

Эта речь была встречена горячими аплодисментами всей нашей пятёрки. Она в точности выражала чувства каждого из нас. Мы были готовы умереть, если понадобится, и забрать с собой нескольких врагов в наше путешествие в грядущий мир.

Мятежники, очевидно, услышали нас, потому что суета внизу прекратилась, и за ней последовала зловещая тишина. Такое молчание не предвещало нам ничего хорошего. Через несколько минут мы услышали бряцание оружия и громкие голоса, отдающие команды. По ним мы узнали двух капитанов. Их имена я сейчас забыл, но они были главными зачинщиками этого восстания.

Вскоре мы услышали шаги и гул голосов. Эти шаги раздавались всё ближе и ближе и, наконец, остановились у подножия лестницы.

Кто-то из прибывших вышел вперёд и крикнул нам, чтобы мы открыли дверь, поклявшись, что в течение пяти минут нам не причинят никакого вреда. Ага распахнул дверь и вышел на всеобщее обозрение. Абдул и я стояли рядом с ним с взведёнными пистолетами. Три капитана находились чуть позади нас.

— Чего вы хотите, мятежные псы? — взревел Исмаил-паша.

— Это наше дело, — сказал один из зачинщиков, тот, кто призывал нас открыть дверь. — Наше жалованье недостаточно. Мы представили петицию его величеству, умоляя его увеличить её. Он отказался, сказав, что оно и так слишком велико. Вследствие этого мы решили взбунтоваться. Мы не вернёмся к исполнению своих обязанностей, пока наши требования не будут удовлетворены. Мы отправимся в Сераль и представим эти условия падишаху. Если он откажется удовлетворить нас, мы устроим в Стамбуле беспорядки, взбунтуем весь город, помешаем плаванию всех судов, словом, остановим всю торговлю до тех пор, пока его величество не сочтёт нужным дать нам то, что мы просим. У тебя есть выбор: присоединиться к нам или быть убитым. Что ты выберешь? Я даю тебе всего три минуты, чтобы принять решение.

— Непослушный пёс! — взревел Исмаил-паша. — Мы уже сделали свой выбор. Это смерть, но мы не умрём в одиночестве!

Подтверждая свои слова делом, он навёл пистолет на мятежника и выстрелил. Воин упал на пол, мёртвый как камень.

На некоторое время воцарилась тишина, не предвещавшая ничего хорошего. Затем заговорил другой главарь.

— Стреляйте в них! — взревел он.

Затрещали пистолеты, и в нас полетело множество пуль. Ахав упал с одной из них в сердце.

Мы не стали дожидаться очередного залпа, метнувшись обратно в комнату, заперли дверь на засов и подпёрли её тяжёлым столом.

В течение следующих пяти минут комната внизу была сценой неразберихи. Мушкеты и пистолеты трещали, не переставая, и дверь была пробита во многих местах.

Затем суматоха утихла, и раздались голоса, отдающие команды. Мы услышали шаги, как будто люди выходили из комнаты. Вскоре они вернулись, неся с собой какой-то тяжёлый предмет, который мы приняли за таран.

Немного позже послышались радостные возгласы и шаги людей, поднимающихся по лестнице. Раздался глухой удар, дверь задрожала и слегка приоткрылась.

Штурмующие немного отступили и снова двинулись вперёд. Дверь разлетелась на множество осколков и упала, оставив в качестве препятствия только стол.

Однако враги не стали его ломать. Они приближались с обнажёнными мечами, стараясь перепрыгнуть через него. Четверых из них мы застрелили на месте, а затем открыли огонь по толпе на лестнице.

Четверо или пятеро из них были убиты или ранены и упали, унося с собой многих своих товарищей. Столпившиеся боролись, ругались и дрались между собой.

Наконец капитаны восстановили порядок, и воздух над нашими головами наполнился летящими пулями. Мы присели за столом, который нас защищал, и стреляли по врагу так быстро, как только получалось заряжать оружие.

Мы убили и ранили по меньшей мере десятерых, прежде чем капитаны распорядились вновь атаковать нас. Мы разрядили в них наши пистолеты, а затем обнажили мечи.

Этот залп, казалось, не особо их задержал. Напротив, он только усилил их ярость. Два или три капитана упали. Шестерых из них мы зарубили, когда они пытались преодолеть баррикаду; но они застрелили Абеуку и тяжело ранили агу.

Затем они отступили в комнату внизу и начали стрелять в нас. Это дало нам возможность перезарядиться, и мы быстро открыли ответный огонь. Мы не осмеливались поднять головы над столом, но по крикам, последовавшим за нашими выстрелами, догадались, что они возымели действие. Это продолжалось три или четыре минуты, и стол был нашпигован свинцом.

Пули не могли пробить стол, изготовленный из тяжёлого дуба толщиной в три дюйма, так как огонь по нам вёлся под углом, из-за чего они попадали в него под наклоном, что делало стол не менее эффективным, чем баррикада гораздо большей толщины. Таким образом, наша позиция явно была выигрышной.

Наконец мятежники, устав от стрельбы и видя, что она не причиняет нам никакого вреда, решились на новую атаку. Они взбежали по лестнице, стреляя на каждом шагу, размахивая мечами и вопя как безумцы. Они были в ярости, отчаянно разгневаны и полны решимости убить всех нас четверых в самом скором времени.

Мы приостановили пальбу, пока они практически не насели на нас, сдерживали свой пыл, пока они не приблизились почти вплотную, а затем одновременно выстрелили из восьми пистолетов. Промахнуться было невозможно, и одной пули хватало, чтобы поразить сразу двоих или троих. Около пятнадцати человек были убиты и ранены, и в падении они утянули за собой многих других на этаж ниже.

Около половины тех, кто был на лестнице, оказались сметены. Остальные с дикими криками бросились в атаку. Теперь они представляли собой банду воющих фанатиков, одержимых жаждой убийства. Абдул был ранен их выстрелами, прежде чем успел спрятаться за столом. Он упал навзничь, и они, решив, что он мёртв, разразились диким ликованием.

Абдул подполз к нам и вытащил свой меч. Его рана в левой руке оказалась не очень серьёзной, кость не была задета, но её хватило, чтобы сбить его с ног.

Мы затаились за нашей баррикадой, пока враги не оказались почти над нами, затем поднялись на ноги и зарубили троих или четверых из них. Это задержало их лишь на мгновение. Они наступали в большом количестве и, перепрыгнув через стол, быстро оттеснили нас к противоположной стене. Там мы повернулись к ним лицом. Мы несколько раз оттесняли их, но они снова атаковали. Стена над нашими головами была разбита и изуродована их пулями, но, хотя это может показаться вам чудом, никто из нас не был серьёзно ранен.

Замиль, фехтовальщик из Дамаска, покрыл себя славой. Не прошло и нескольких минут, как пятеро человек лежали перед ним остывающими трупами, и ещё по меньшей мере полдюжины заполучили отметины, которые останутся у них на всю жизнь.

Ага тоже хорошо сражался, но, по правде говоря, не так хорошо, как остальные из нас. Тяжёлая рана, которую он получил, начинала сказываться. Кровь текла по его лицу, а рубашка медленно приобретала малиновый цвет. Он дышал как почти выдохшийся человек, и казалось, что он поднимает своё оружие, лишь собрав в кулак всю свою волю. Его сжатые губы побелели, а глаза горели неугасимым огнём.

Видя, что он скоро падёт, мы возобновили нашу борьбу и, сражаясь с яростью гигантов, медленно оттеснили янычар к двери. Как нам это удалось, я не знаю, но в тот момент мы казались наделёнными сверхчеловеческой силой и мужеством.

Дюйм за дюймом мы теснили их назад, несмотря на все их усилия. Наши удары были подобны ударам демонов, и мы были охвачены гневом и ненавистью. Страху не было места в наших мыслях, и мы безрассудно открыто шли навстречу врагу, хорошо зная, что это не может причинить нам вреда. Ибо разве не сказано в Коране, что момент смерти человека записан в книге Ангелом Смерти? И какая сила может отдалить или приблизить этот момент хоть на кратчайший промежуток времени?

Позади и вокруг себя мы оставляли кровавые следы, мёртвых и умирающих людей. А перед нами падали янычары, как увядшие листья с дерева осенью.

Покрытые сотней ран, мы бесстрашно наносили удары, и Магомет и Аллах наносили удары вместе с нами. В сердца янычар-отступников вселился демон страха, и, перепрыгнув через стол, они опрометью бросились вниз по лестнице.

И тогда мы последовали за ними. В комнате внизу, где их ждала сотня свежих людей, чтобы помочь, они развернулись и пошли на нас. Несколько мгновений мы сдерживали их.

Уроженец Мосула ударил агу в грудь своим мечом. Замиль зарубил этого человека. Ага едва не упал, затем, пошатываясь, поднялся на ноги и нанёс последний дикий удар по врагу. Он убил двоих из них. Капитан по имени Альзим выстрелил в него из своего пистолета. Ага пошатнулся, меч его выпал из ослабевших рук, лицо стало пепельно-бледным, и он упал к ногам мятежников. Так погиб Исмаил-паша, самый храбрый солдат, когда-либо служивший султану.

И вместе с ним погиб его убийца. Я зарубил Альзима, и он упал поперёк тела аги. Его товарищи, разъярённые смертью одного из своих предводителей, атаковали нас с удвоенной смелостью. Шаг за шагом они вытесняли нас вверх по лестнице, хотя мы убили многих и ещё больше ранили. Их ярость не знала границ, и они вопили как дикие звери.

На полпути вверх по лестнице Абдул упал, раненный арабом в середину груди. Рана была не смертельной, но очень серьёзной. Он пошатнулся и с криком свалился с лестницы на этаж ниже, упав с глухим стуком. Он не шевелился. Янычары приняли его за мёртвого и оставили в покое.

Теперь мы с Замилем остались сражаться одни. И никто не сможет сказать, что мы бились не так хорошо, как могли. Семь или восемь янычар пали, прежде чем они загнали нас в комнату аги. Сколько было раненых, я не могу сказать, но уж точно много.

Пол внизу был покрыт мёртвыми и умирающими, а над ними стояли живые люди, бегали туда-сюда и стреляли в нас, когда у них появлялась такая возможность. Но эта пальба была более опасна для их собственных товарищей, чем для нас.

Лестница стала скользкой от крови. Люди скользили, оступались и с дикими криками падали с неё вниз. Многие больше не поднимались, и лежали там со сломанными руками или ногами. Падение было долгим, более пятнадцати футов.

Наконец мои силы начали иссякать. Это не могло продолжаться вечно. Я поскользнулся в луже крови, и прежде чем смог подняться, меня сбили с ног.

Всё погрузилось во тьму, и мне показалось, что я проваливаюсь в вечность. Я смутно слышал лязг стали о сталь, а затем, казалось, всё замерло. Острая боль пронзила меня, и мгновение спустя я уже ничего не ощущал. Я лежал среди убитых на полу казармы, как мертвец.

Когда сознание вернулось ко мне, я обнаружил, что лежу на кушетке. Абдул с забинтованной рукой и Замиль склонились надо мной, поливая водой моё лицо.

Я сел, отчётливо вспомнив всё, что со мной произошло.

— Где я? — спросил я голосом, который звучал необычно слабо и тонко.

— В Серале, — сказал Абдул. — Ты был без сознания три дня. Это огнестрельное ранение оказалось очень серьёзным. Любой другой человек, кроме тебя, был бы сейчас мёртв.

— А ты? — спросил я.

— Моя рана уже почти зажила, — ответил Абдул, — но у меня очень сильно порезана рука. Я приземлился на чей-то меч, когда падал с лестницы. Удивительно, что я не сломал руку.

— А ты, Замиль? — поинтересовался я.

— У меня тоже несколько ран, — ответил Замиль, — но ни одна из них не серьёзна. Вот порез от сабли на голове, — и он снял свою феску, чтобы показать его мне, — а вот шрам от пули на руке. У меня с полсотни маленьких царапин, но ни одна из них не заслуживает упоминания.

— Что произошло после того, как я упал? — спросил я его дальше. Замиль сел на диван рядом со мной и рассказал следующую историю:

— После того, как они сбили тебя, Али, я остался единственным, кто мог сражаться в битве. Я бился очень хорошо, если можно так выразиться, и думаю, что многие повстанцы могут засвидетельствовать то же самое. В конце концов они загнали меня к баррикаде на верхней площадке лестницы. Я встал там и поклялся, что скорее умру, чем сделаю ещё один шаг. В течение двух минут я продолжал сражаться. В итоге они поставили меня на колени одной своей многочисленностью. Я отчаянно палил по ним, как мог. Они бы быстро расправились со мной, если бы не подоспела помощь. Прибежали пятьдесят или шестьдесят бостанджи, и янычарам пришлось обратить на них своё внимание. Это дало мне шанс подняться на ноги. Но вскоре я снова упал и пролежал без чувств два или три часа. Когда я пришёл в себя, то обнаружил, что нахожусь в Серале.

— Что случилось с мятежниками? — спросил я.

— Бостанджи и башибузуки одолели их после кровопролитного боя. Вчера были расстреляны двадцать главарей. Впоследствии выяснилось, что не более двух третей янычар участвовали в мятеже по собственному выбору. Мятежные товарищи принудили их к восстанию под страхом смерти.

Вот так, мой дорогой читатель, закончился первый мятеж, который произошёл среди янычар после того, как я стал членом этого корпуса.

Глава XIII

Некоторые привилегии янычар, которых их лишили за год или два до этого, были им теперь возвращены. Почему это было сделано, я не знаю; возможно, для того, чтобы отбить охоту к новым мятежам. Привилегии, которые были восстановлены, позволяли им вступать в брак и заниматься торговлей и ремёслами при поддержке своих семей.

Дисциплина, которой им приходилось подчиняться, также была отменена, и простые упражнения, которые они были обязаны выполнять, ушли вместе с ней. Теперь янычары, как и в старину, стали оседлой колонией без дисциплины и муштры.

Эти уступки сразу же завоевали расположение янычар, после чего вероятность нового мятежа значительно уменьшилась. Любой, кто осмелился бы предложить такое, встретил бы скорый конец от рук наших солдат.

Но никому даже в голову не пришло ничего подобного. Все были довольны и счастливы. А потому зачем им нужно было думать о мятеже? В любом случае, какая бы им от этого была польза? Вообще никакой. Поэтому среди нас не возникало и мысли о восстании. О казнённых зачинщиках быстро забыли.

Примерно через десять дней после мятежа нам с Абдулом довелось побывать в Серале. Я запамятовал причину, но думаю, что это было письмо от нового аги, Замиль-бея. Это был тот самый человек, о котором говорилось в предыдущей главе. За его храбрость в бою падишах присвоил ему это звание. Многие считали, что мы с Абдулом имеет больше прав на подобное повышение, но его величество считал иначе. И, конечно же, слово султана было законом. Кто посмеет возразить ему? Так что нам с Абдулом пришлось довольствоваться прибавкой к жалованью двадцати пиастров в месяц. И мы считали, что нам очень повезло получить её.

Но вернёмся к истории. Как уже упоминалось, мы нашли повод отправиться в Сераль. И, как я уже сказал, мы привезли султану письмо от Замиля.

Мы прибыли в Сераль без каких-либо приключений и передали наше послание падишаху. Он прочитал его, кивнул нам, и мы отправились на поиски принцессы.

Мы нашли её, оживлённо беседующей с Бикри Мустафой. Бикри торжественно уверял в своей любви к ней, а она отвечала ему в довольно резких выражениях. Несколько евнухов стояли рядом, открыто ухмыляясь.

Мы с Абдулом остановились в дверях, чтобы прислушаться. Никто не заметил нашего приближения. Принцесса и Бикри были так увлечены друг другом, что не видели и не слышали ничего вокруг, а евнухи увлечённо наблюдали за ними.

— Я никогда не смогу полюбить такое отвратительное чудовище, как ты, — сказала Фатима.

— Принцесса, — произнёс Бикри, вставая на колени, — ты свет моих глаз, музыка моих ушей, наслаждение моей души и самая совершенная женщина на земле. Я люблю только тебя. Снизойди ко мне, моя сладость, даруй твоему любящему рабу лишь одну улыбку, и ты вознесёшь его на седьмое небо счастья.

— Убирайся, — сказала Фатима. — Ты отвратительный пьяница! Я бы скорее полюбила свинью, чем тебя, хотя, по правде говоря, особой разницы нет. Но всё же свинья была бы предпочтительнее.

— Такие слова — стрелы в моём сердце, о свет любви, — сказал Бикри. — Принцесса, не нужно их произносить.

— Ба! — ответила Фатима. — Стрелы? Чушь! Ты несёшь вздор.

— Ты совершеннее райских гурий, — ответил Бикри.

— Мерзавец! — воскликнула принцесса. — Идиот! Лунатик! Безумец! Ты худший дурак, который когда-либо жил. Евнухи, уберите это подобие мужчины с глаз моих. Меня тошнит от одного его вида.

Евнухи, ухмыляясь ещё шире, если только это было возможно, поспешили подчиниться. Бикри оказал некоторое сопротивление, но это было бесполезно. Схватив его, они выгнали Бикри из комнаты несколькими прощальными пинками, а затем повернулись к своей хозяйке. Она ещё не заметила нас.

Бикри обернулся и увидел нас. Он нахмурился, и его буйный нрав вырвался наружу в неистовом потоке слов:

— Ты раскаешься в этом опрометчивом поступке, Фатима, — сказал он принцессе. — Я поговорю с твоим дядей. Я ещё не утратил его благосклонности, и его гнев на меня начал утихать. Ты раскаешься в этом, моя прекрасная госпожа, когда я стану твоим мужем. Я заставлю тебя полюбить меня!

— Ты не сделаешь ничего подобного, — возмущённо ответила Фатима. — Они могут принудить меня к фиктивному браку, но я никогда не смогу полюбить тебя. Запомни это, мой любезный друг.

— Что касается этих молодых людей, — произнёс Бикри, указывая на Абдула и меня, — то твой дядя когда-нибудь займётся ими. Я не забуду напомнить о них его величеству, будь уверена. О нет, я добрый человек, и люблю рассказывать ему о таких людях и о том, что они делают. И он всегда вознаграждает их, ты знаешь. Ха-ха-ха!

С усмешкой на губах Бикри повернулся, чтобы уйти. Фатима увидела нас и покраснела.

— Не так быстро, Бикри, — сказал я, вытаскивая свой кинжал и следуя за ним. — Я хотел бы минутку поговорить с тобой.

Бикри обернулся, увидел кинжал и выхватил свой меч. Его лицо пылало злобой и яростью. Вся его натура и характер были раскрыты на нём, и не нужно было быть знатоком, чтобы прочитать это.

— Ты никогда не получишь её, ни ты, ни твой друг Абдул, — зашипел он, медленно приближаясь ко мне. — Я позабочусь об этом. Его величество уже немного помирился со мной, и я думаю, что небольшой разговор с ним убедит его, что я буду лучшим мужем для Фатимы, чем любой из вас

— А я позабочусь о том, чтобы ты больше не разговаривал с его величеством, — горячо ответил я, доставая свой меч.

Бикри затрясся в конвульсиях от ярости:

— Безрассудный мальчишка! — воскликнул он. — Я заставлю тебя проглотить свои слова. Это ты больше никогда не поговоришь с падишахом.

Он подкрепил свои слова, бросившись на меня. Я парировал его удар и нанёс ему лёгкую рану в руку.

— Прекрати это! Прекрати! — закричала принцесса. — Они изранят друг друга. Останови их, Абдул. Если ты этого не сделаешь, мне придётся позвать евнухов.

Бикри и я какое-то время яростно сражались.

Внезапно кто-то выбил меч у меня из руки. Та же услуга была оказана Бикри. Не останавливаясь, чтобы поднять своё оружие, мы бросились друг на друга и сцепились в бешеной схватке.

Я прыгнул как тигр, рванувшись и ударив прямо в грудь Бикри. Приземлился я удачно, схватил его за горло, и мы повалились на пол, причём я оказался сверху. В течение следующих нескольких мгновений вокруг царило всеобщее замешательство.

Первое, что я осознал — кто-то оттаскивал меня от моего врага. Бикри поднялся на ноги, прерывисто дыша. Он бросил на меня злобный взгляд и, спотыкаясь, вышел из комнаты в сопровождении двух рабов.

— Ты заплатишь за это, — крикнул он мне и исчез.

Я обернулся и обнаружил, что Абдул был тем самым человеком, который поднял меня на ноги. Он всё ещё держал меня за руку. Фатима стояла рядом. Мы молча смотрели друг на друга.

— Впереди беда, — сказал Абдул. — Несомненно, то, что сказал этот змей, было правдой. Он каким-то образом втёрся в доверие к султану. Иначе зачем бы ему говорить такие слова?

— У нас неприятности, — сказала принцесса. — Бикри не солгал. Я наблюдала за ним, когда он разговаривал с моим дядей, и слышала, что тогда было сказано. Нет никаких сомнений, что этот негодяй будет восстановлен в своих старых привилегиях и милостях. Что мы можем сделать?

И в этом был вопрос.

*

Окончание следует

*

Перевод В. Спринский, Е. Миронова