В списке «культурных развлечений» в дни новогодних и рождественских каникул особое место занимает новый фильм Федора Бондарчука «Обитаемый остров», снятый по одноименному роману братьев Стругацких. Особняком, потому что шум вокруг этого фильма поднялся задолго до того, как его увидел даже «узкий круг ограниченных людей». И не какой-нибудь там мишурно-маркетинговый шумок — настоящее возбуждение охватило массы. Интернет наполнили экзальтированные посты вроде «Я этого не переживу! Бондарчук замахнулся на Стругацких! Это святотатство!» и т.п. Создается впечатление, что, «замахнись» Бондарчук на Достоевского или даже на «Вильяма нашего Шекспира», реакция была бы куда спокойнее.
Подобное случалось и прежде, конечно. Правда, не у нас. Так ждали «Властелина колец». Так ждут «Хоббита», продолжения «Нарнии» и «Гарри Поттера». Так ждут фильмов, которые снимают по культовым книгам. Одно маленькое «но»: книга «Обитаемый остров» не является культовой. Она даже в среде настоящих знатоков и любителей стоит в лучшем случае в середине ряда предпочтений. Но шумиха и нетерпеливое ожидание (успеха или провала) говорит в первую очередь не о самой книге, а о том, чем явились для нас Стругацкие — чем они были и чем стали. Возможно, шумиха вокруг фильма — это первый шаг к осознанию, к рождению классика эпохи, закончившейся у нас на глазах. Может, ее последнего классика, может, и вовсе единственного. И очень симптоматично (хотя многим будет трудно с этим смириться), что лицом этой литературной эпохи стали именно фантасты.
Фильм стал заложником и неоднозначного отношения к Бондарчуку, и внутренней клановой борьбы в российском медиапространстве — и это, разумеется, подлило масла в огонь. Что, впрочем, не меняет сути дела.
Выбор авторов сценария для фильма столь же не случаен, сколь удачен. Марина и Сергей Дяченко не просто «лучшие в своем цеху» — это, в конце концов, дело вкуса. Но из всех фантастов постсоветской эпохи именно об их творчестве хочется сказать: «в духе Стругацких».
— Поклонников Стругацких много, и мнения у них разные. Эта книга относится к тому периоду творчества, когда Стругацкие писали динамичные сюжеты — это важно для фильма. В основе «Обитаемого острова» — авантюрный сюжет, приключения молодого человека, история его взросления, которая прописана совершенно четко. Кроме того, критериями выбора, насколько нам известно, были социальная актуальность и характеры. У Стругацких они всегда прекрасно прописаны — яркие, интересные, совершенно определенные.
— В титрах, кроме вас, сценаристом указан Эдуард Володарский. Как вы поделили работу?— А никак. Володарский действительно начинал писать сценарий к этому фильму. Но он сразу предупредил: не люблю фантастику. В результате то, что у него получилось — военная драма. Но жанрово это совсем иное. И тогда обратились к нам. И мы написали свой сценарий — с чистого листа. Сережа принципиально не читал сценария Володарского. А Марина принципиально прочитала. Володарский значится в титрах — и мы считаем, что это правильно. Он действительно работал над этим фильмом. И он великий человек, просто фантастика — не его. Это вообще большая трагедия фантастики — многие достойные люди ее не воспринимают, не принимают всерьез.
— К кому обращен этот фильм?
— Перед нами стояла задача сохранить философию романа — но для массового зрителя. Материал для воплощения этого замысла — роман Стругацких — был самый благоприятный — боевичок про комсомольца, который меняет мир. Не все рассмотрели, что там есть еще кое-что — не совсем комсомольское. По мнению критиков, которым мы доверяем, — Плахова, например, — этот фильм снят с элементами арт-хауза, но обращенный к массовой аудитории. Это решение, на наш взгляд, смело и интересно. Смело, потому что есть опасность, что не примут ни те, ни те. Согласитесь, Бондарчуку проще было бы снять еще одну «Девятую роту» — его за этот фильм любят и любили бы дальше.
— А кто полюбит его за «Обитаемый остров»?
— Мы надеемся, что у этого фильма будут миллионы зрителей, и многим он понравится. В первую очередь, это молодая аудитория — 14—15 лет. Большинство из них не читали Стругацких, у них нет «своего виденья» этой книги и ее героев. Но их увлечет сюжет и то, как фильм сделан.
— По мнению некоторых критиков, как раз подросткам-то, жующим поп-корн, этот фильм будет совершенно непонятен.
— Такая опасность есть. Но смотря что называть «непонятным». Молодого зрителя увлечет вполне понятный для них авантюрный сюжет. К тому же антураж — иная планета, ядерная война, танковые армады. Они будут это смотреть — это их жанр. Атмосфера планеты Саракш, с героями, характерами, «взрослая» проблематика затронет их души. И волей-неволей вместе с «понятным» они проглотят и «непонятное», оно отложится у них в головах. Понимаете, мнение критиков очень для нас ценно. Но успех или неуспех фильма решается не в тех залах, которые его уже видели. Мы с самого начала не рассчитывали на тотальное одобрение фанатов Стругацких — каждый видит эту историю и, главное, героя по-своему. Но и они посмотрят раз, второй, третий — и им будет нравиться все больше и больше.
— Чем же этот фильм не понравится фанатам?
— Он понравится — вот увидите. Проблема фанатов заключается в том, то они уже хорошо знакомы с главным героем, давно его знают — знают именно таким, каким представили себя, читая книгу. А тут им подсовывают Василия Степанова...
— А чем он не Мак?
— Он Мак. Но им будет трудно с этим смириться. Ничего, зато потом они и сами не смогут представлять себе Мака иначе.
— То есть выбор «лица» фильма вы одобряете.
— По нашему мнению, Степанов очень подходит для этой роли. В начале фильма Мак беспечный — он с идиотской улыбкой наблюдает за тем, что происходит. До него еще не дошло — слишком велика инерция его прежнего беззаботного существования. Он пока херувим. Можно сказать, что Степанову этого играть сильно не приходится, он такой и есть — красив собой и чист душой. Но в процессе работы над фильмом он меняется — превращается из пацана в мужика — озверевшего, седого. Путь его взросления идет через внутреннее сопротивление, внутреннюю борьбу. Степанову удалось это сделать — это будет видно во второй части фильма. Вообще в этом фильме есть несколько великолепных актерских работ. Великолепна пара Странник-Серебряков и Прокурор-Бондарчук. Очень хорош Гармаш в роли Зефа.
— Борис Стругацкий видел этот фильм?
— Ему передали диск, и пока его мнение неизвестно. Не исключено, что он захочет подождать вторую часть. Впрочем, Стругацкий — это «черный ящик», предполагать, какова будет его реакция, бесполезно. Но вот в Москве на просмотре была дочь Аркадия Стругацкого со своей семьей, профессиональные исследователи творчества Стругацких, и их оценка была очень светлой и искренней.
— Чем вы объясняете такой широкий разброс мнений о фильме? Кажется, критика на него появилась задолго до того, как его увидели впервые.
— Да, кампания нелюбви к фильму началась давным-давно и наводит на мысль, что башни-излучатели у нас тут работают на полную мощность. Дмитрий Быков еще летом после просмотра написал об этом фильме совершенно восторженную статью. По его мнению, это лучший фильм России, лучшая экранизация Стругацких. Ведь «Сталкер» Тарковского — это не экранизация Стругацких, так же как и «Дни затмения» Сокурова. Так вот, после того как его статья вышла в «Огоньке», Быкова просто накрыло этой волной. В его адрес полетели какие-то чудовищные обвинения — ему, мол, кто-то за что-то заплатил и т.п. Он был очень удивлен, растерян даже — откуда такое неприятие? Почему принято считать, что Бондарчук не может снять «Обитаемый остров»?
Немалую роль во всей этой кампании — если не определяющую — сыграла сама личность Бондарчука. Она легендарная — в разных аспектах. И есть люди, которые просто желают ему провала во что бы то не стало и заранее выдают желаемое за действительное.
Проблема также в том, что когда есть миллион фанатов, среди них обязательно найдется группа особо агрессивных, которые инстинктивно отторгают все. Они имеют право на существование. Пусть кусают — чтобы мы не расслаблялись. Противоположная группа тоже есть — им восторженно все нравится. Но и их мнение также не может быть точкой опоры. Среди читателей наших книг тоже есть такие преданные поклонники. Но нам интереснее иметь дело с людьми, которым что-то нравится, что-то нет, но за любой их критикой стоит мысль, анализ.
В общем, с одной стороны, культовая личность Бондарчука в современной России, с другой — культовые личности Стругацких в постсоветском пространстве — все вместе поставило критику в нелегкое положение. Добавьте к этому просто ужасающую политизацию нашей жизни.
— Вы считаете этот фильм политически актуальным?
— Мы считаем, что он актуален, хоть и не является политическим. Да и не только фильм — книга. Она была написана сорок лет назад. Когда империя была жива и нерушима. И в ней описано будущее империи, от которой откололись и изолировались друг от друга разные государства. Они живут в ненависти. Один герой спрашивает у другого: почему вы так друг друга ненавидите? А тот отвечает: потому что у нас общая история. Разве это не актуально для нас теперь? Так же, как тема манипуляции сознанием, создания идеологем — нет более актуальной темы в мире. И одно к одному с тем, что происходит в Украине и России. Потому люди и воспринимают этот фильм как агитку то ли «против», то ли «за» — пока не могут договориться. Но это не проблема фильма — это проблема нашей слишком политизированной жизни. Мы видим в нем то, что нам вкладывают в мозги с утра до вечера.
— Все оказалось несколько проще или, скорее, экономнее, чем предполагали Стругацкие сорок лет назад. Что башни-излучатели, которые поддерживают в населении тонус любви/ненависти, должны быть менее эффективны, чем тот плотный поток информации, в котором мы живем и который определяет наши поступки, мысли и желания.
— Да, происходит некая виртуализация жизни. Как раз этой теме будет посвящен наш новый роман. Его главный герой, пацан-геймер, встречает главу фирмы — производителя компьютерных игр. Этот человек отбирает тестеров для своих игр. Но когда играешь в игры, особенно виртуальные и особенно с людьми, есть опасность заиграться. Нам кажется, что эта книга, бог даст мы ее счастливо завершим, перекликается с Vita Nostra.
— Кризис не помешает нам увидеть эту книгу как можно скорее?
— С книгоиздательством пока все хорошо. Вот, например, в Америке, где резко упали предрождественские продажи, покупатели могут торговаться в супермаркетах, и люди отдают предпочтение практичным покупкам, на первом месте среди рождественских подарков — книга. Конечно, кризис каким-то образом возымеет действие на нашу отрасль. Но, возможно, оно будет в чем-то положительным. В области фантастики сейчас выходят сотни книг. И среди них так много мусора. Теперь, глядишь, воздух станет чище и прозрачнее.
— Зачем издавать мусор — независимо от кризиса?
— Пока есть спрос, его будут издавать. Причем мы сами очень страдаем от этого — ведь этот спрос/предложение размывает критерии того, что такое настоящая фантастика. Эти критерии как-то пытаются поддержать, пытаются ориентировать читателя, устраивая рейтинги, опросы и прочее. Но это не решение проблемы. Потому что рейтинги — это точно так же вопрос вкуса, как и коммерческой заинтересованности издателя в продвижении своих авторов. Единственный рецепт: открываешь книжку на любой странице и читаешь несколько фраз. Этого достаточно, чтобы понять, что человек не владеет словом. Бывают, впрочем, более сложные случаи — стиль блестящий, а внутри пустота. Но это бывает редко, во всяком случае, в фантастике. У нас проблема — вал написанного пэтэушниками для пэтэушников, двоечниками для таких же двоечников. Аудитория читателей и писателей совпадает — и они поддерживают друг друга. Но это снижает общий уровень качества чтения.
На самом деле в идеале — и так оно, наверное, и будет — сложится издательская практика оформления книги в соответствии тому, что может ждать от нее читатель. Если ты видишь на обложке голую ведьму, ты уже знаешь, что это серия книг о голой ведьме. Но все равно останется проблема книг, которые выбиваются из ряда, а они, собственно, и есть самые интересные.
— Часто теперь такие попадаются?
— Они всегда попадались нечасто. Но сейчас особенно. В фантастике значительный спад. Как говорят умные критики, фантастика потеряла роль, которую играла в Советском Союзе, — она была и развлекательная, и научная, и антиутопическая, и сатирическая. А теперь сатирическая литература отдельно, антиутопия — отдельно. Мейнстрим расхватал фантастические приемы для своих сугубо мейнстримовских целей. И фантастика осталась в нише просто развлекательной литературой для молодых людей. Она выродилась либо в боевик для мальчиков, либо в иронические приключения ведьмы для девочек.
— Не могу согласиться. Последние годы премии Хьюго и Небьюла получали фантастические романы, написанные, в частности, в жанре альтернативной истории — это вполне «фантастический» жанр.
— Так ведь это на Западе. Мировая фантастика и русскоязычная соотносятся слабо — так еще со времен железного занавеса повелось. Сами процессы литературные идут по-разному. Там фантастика никогда не была тем, чем была здесь. Она была поделена на секторы — космический боевик, антиутопия, фэнтези и т.д. Фантастики как синтетического жанра вроде того, чем были Стругацкие, там, кажется, нет и никогда не было.
В фантастике, как в литературе вообще, всегда есть спады и подъемы. Сейчас она в нижнем положении, и нет смысла надеяться, что кривая скоро пойдет вверх. Рождения гениальной, даже просто талантливой книжки иногда приходится ждать очень долго. Причем это зависит не только от рождения гения или гениальной книги — это связано с целым множеством каких-то факторов. С общественным ожиданием, например. Александр Роднянский лет пять-семь назад говорил: пришло время кино для буржуазии — беспроблемного, развлекающего, не тревожащего чувства кино. И он был прав. Потом он снова первый сказал: а теперь пришло время кино, которое будоражит, поднимает проблемы, покусывает где-то. Время выбирает. Вспомните девяностые — время-то какое было! Все менялось. И фантастика именно тогда воспряла. Удивительно просто — сколько пришло новых людей, как заиграли новыми красками старые авторы. Когда Лукьяненко написал «Рыцаря сорока островов», всем стало ясно: пришел Лукьяненко. И было много таких книжек-взрывов. А теперь затишье. Те молодые, которые заявили о себе в фантастике несколько лет назад, подавали надежды, так по сей день их и подают. Ни один не вспыхнул.
— В чем же причина?
— Обычно винят издателей. Дескать, все ввели в серию, унифицируют, издают только то, что хочет публика — а публика хочет одного и того же, тех же сюжетов-героев-приемов. Издатели сознательно оставляют за бортом что-то, из чего могло бы вырасти нечто новое и интересное. И в то же время влияют на авторов, заставляя их подстраиваться под вкусы публики. Да, бывают ситуации, когда издатель не принимает рукопись из-за того, что, по его мнению, книга не найдет читателей в количестве, достаточном для окупаемости. Но и в этом случае все не так безнадежно, как было когда-то, — есть ведь Интернет. Там отбор тоже очень жесткий — ввиду массовости творчества. Но там также есть возможность найти нишу, в которой тебя поймут и примут. Действительно яркие, талантливые вещи не пропадают и находят своих читателей. Но почему-то даже в Интернете при обвале пишущей публики не возникло ничего такого, что заставило бы всех признать: пришел имярек, и теперь все не будет таким, как прежде. Дело в том, что молодые авторы, люди нового поколения оказались конформистами. Они пишут то, чего от них хочет рынок. Точка зрения не до конца нам понятна. Если ты в своем творчестве ориентируешься в первую очередь на то, чтобы тебя заметили и приняли, и готов ради этого жертвовать всем остальным, то, наверное, туда тебе и дорога.
Автор: Екатерина ЩЕТКИНА
облако тэгов
