Человек брошен в одиночестве на чужой планете. Другой вариант: единственный оставшийся в живых на острове, континенте, планете. У него нет часов и календаря. Но есть кухонный таймер, который может отсчитывать определенные промежутки времени. Максимум – 12 часов. Он вынужден всегда держать при себе этот таймер и блокнот, в котором он отмечает каждые прошедшие 12 часов, начиная с определенного момента, который стал для него началом времяисчисления.

Она заботилась о нем. Следила, чтобы у него всегда было в запасе много непрочитанных книг и свежих фруктов. Варила ему кофе и завязывала галстуки. Смотрела за тем, чтобы у него всегда были заточены карандаши, и было вдоволь чистой бумаги. Подшивала его записи. Напоминала, чтобы он не забывал отвечать на письма. Собирала газетные вырезки и делала выписки из книг по интересующим его вопросам. Переписывала его старые записные книжки. Выбирала ему туалетную воду, стирала белье и гладила рубашки. Готовила его любимые блюда, пришивала пуговицы и следила, чтобы он не забывал отклеивать ярлыки с купленной одежды. Убирала дом и ставила ему на письменный стол свежие цветы. Отучила его курить и приучила пить по утрам молоко. Распечатывала его диктофонные записи. Собирала ему кроссворды из газет и журналов, и покупала новые диски с музыкой. Припасала к выходным последние серии его любимых сериалов и готовила… Но тут зазвонил будильник и он проснулся.

Народ, населяющий эту планету, имел в своем языке интересную особенность: слова, обозначающие предметы, действия или явления, относящиеся к одной семантической группе, начинались на одну и ту же букву. Например, названия овощей все начинаются только на букву "о". Или названия ветров начинаются на букву "в". Или названия насекомых на "н".

Прочитав комментарий Воланда к предыдущему посту, совершенно спонтанно сел и написал такой вот кусок текста:

Жил-был один незадачливый писатель. Хотя не так. Писателем он был только в своем сознании. Это была его давняя мечта. Стать именно писателем-фантастом. Он очень любил этот жанр и, будучи человеком честолюбивым и настойчивым, страстно мечтал написать что-то эпохальное. В своих мечтах он видел монбланы и эвересты бумаги, исписанные его рукой. Почти физически он представлял полку, полную книг, на корешках которых, стояло его имя. Блаженно закрыв глаза, он представлял мысленному взору заманчивые картины. Вот он в элегантном пиджаке и почему-то с трубкой в зубах подписывает томики своих книг восторженным поклонникам в витрине магазина. Вот он на очередном конвенте снисходительно фотографируется с собратьями по перу поменьше рангом. Вот ему звонит прославленный режиссер из Голливуда и умоляет разрешить ему экранизацию не самой значимой его книги. Да и мало ли каких волшебных картин не представляло его распаленное воображение.

С наивностью новичка, он полагал, что стоит ему только взяться за дело и все получится само собой. Не имея ни одного мало-мальски законченного, да что там, даже начатого творения, он незаметно для себя уже все рассматривал с позиции гениального, но до поры никем не оцененного мастера слова. Хотя трудолюбивости ему было не занимать. Каждый вечер, после работы, он садился за письменный стол и старательно писал. Сначала он решил, что его призвание – это научная фантастика. По примеру Жюля Верна, он кропотливо собирал вырезки из научно-популярных журналов. Мучительно продирался через дебри наукообразного текста популярных научных брошюр. На стену над письменным столом он прибил карту звездного неба. Места хватило только для карты одного полушария, и он после недолгих раздумий выбрал южное полушарие, из-за обилия непривычных названий. Полка у стола прогнулась от тяжеленных томов физической энциклопедии. Для большего вживания в образ, он пробовал писать в противогазе, под заумную электронную музыку. Он исписывал десятки и сотни страниц, где через абзац поминались «бластеры», «анабиозные камеры», гиперпространственные прыжки», «ложноножки» и «щупальца». Герои носили имена, черпаемые в изобилии из старой телефонной книги одного из пригородов Лос-Анджелеса. Но пользы было мало. Будучи все же человеком честным и неглупым, он понимал, перечитывая свою писанину, что никто дальше первой страницы читать этого не будет. Тогда он стал пускаться на всяческие ухищрения. Прочитав у одного известного писателя, что тот не читает фантастику из принципа, потому как, чтение помешает его собственному творчеству, он решился на неслыханную жертву – перестал читать фантастику. Но и это не помогло.

Потерпев неудачу с фантастикой, он решил попробовать себя на ниве фэнтези. На стенах появились неряшливые ксерокопии рисунков людей в средневековых костюмах из школьного учебника истории. Место карты звездного неба заняла карта Средиземья. Узнав от одного всезнающего приятеля, что настольная книга каждого уважающего себя писателя в жанре фэнтези – «Золотая ветвь» Фрэзера, он нашел сокращенное издание этой книги, представляющее несмотря не это совершенно неподъемный фолиант. В качестве источника имен для персонажей стал использоваться пантеон низших божеств языческой религии одного крошечного островного народца. Но все было тщетно.

цитата

Мастер игры со ставкой на черепицу станет волноваться при игре на серебряную застежку, и потеряет рассудок при игре на золото. (Чжуан-Цзы)

— Я его уделал как Гексли епископа Уилберфорса!