И.Грекова чрезвычайно заинтересована в «хороших концах» своих историй; любую намечающуюся коллизию она немедленно обставляет хорошими людьми и хорошими поступками, так что ее сюжеты становятся приторно-сентиментальными, но при этом всему повествованию присуща совершенно трагическая интонация, источником которой являются темы времени и старения. Вообще, главная тема «кафедры»- старость, ущерб наносимый человеку временем, «Грабеж годов, времен разбой», а там, где речь не идет о возрасте — все равно о трагических аспектах человеческой физиологии: алкоголизм, незапланированная беременность, подруга попала под машину, жена умерла, а теща парализована. Хорошие люди могут лишь частично смягчить физиологический трагизм бытия. Можно подумать что автор была не математик, а медик (хотя Людмила Уварова, на которую написана пародия «Красная Пашечка» тоже не была медиком).

Ну и пара мелких замечаний. Читать эту повесть начал в ряду других произведений об ученых, вроде «Иду на грозу» Гранина и сразу видна разница. Гранин сам не был научным работником, но принял решение писать об ученых, и этого решения придерживается. И.Грекова же, сама высококвалифицированный математик, пишет о хорошо знакомой ей научно-преподавательской среде, но такой цели перед собой не ставит, и поэтому без сожалений отвлекается- на посторонних людей, любовные линии и пр и пр.

С чисто же литературной точки зрения «Кафедру» отличает выпирающие наружу приемы, это проза с хорошо продуманным, но плохо скрываемым и потому топорным символизмом . Достаточно сказать о финале: персонаж отказывается от должности завкафедрой – и «Я смотрела ему вслед с непонятным мне самой ощущением. Казалось,что, удаляясь, он становился не меньше, а больше».

Итак, на 14 лет позже, чем надо, я, наконец, прочел роман, на который мои знакомые из фендома многие годы указывали как на «мастрид» для любителя российской фантастики. Это «Я, хобо» Сергея Жарковского (2006). Стоит отметить, что Сергей Жарковский вообще написал довольно мало, а известен он только этим романом, а такое явление как «писатель одной книги» всегда любопытно. И вот мои впечатления. Примерно половину, или даже две трети произведения я читал с интересом, поскольку на мое «ухо» оно очень заостренно воплощало в научно-фантастическом, космическом антураже почти забытую, но сидящую у моего (и Жарковского) поколения в подсознании тему бессмысленного и беспощадного советского хозяйственно-промышленного энтузиазма — про этих героических инженеров, которые – время вперед! Знакомьтесь, Балуев! «В грязи сидят рабочие!» – в мазуте, гробя здоровья, никаких развлечений кроме водки, но домна со сборочным цехом будут сданы досрочно!

У Жарковского все это в космосе, на дальних рубежах галактической экспансии, но то же самое, это люди, которые занимаются только техникой, они распяты на технике, ни комфорта, из развлечений самогон, выживание, никакой личной жизни, они и родятся в колбах – специально для космических работ, рабы функции, и умирают рано, гробя здоровья в перелетах, наркоснах, иногда даже умирают по приказу, и разговоры у них только про технические подробности и успех разворачивания космической колонизации, и показная лояльность пославшему их на дальние рубежи галактическому императору- скорее как замена смысла жизнь, пусть хоть кому-то их самоубийственная деятельность будет нужна! Да, видимо в порядке «настройки аллюзий» автор заставляет своих космических работяг, обращаясь друг к другу говорить «товарищ».

Текст несколько загромождают выдуманные технические подробности, но они же и создают атмосферу, поскольку в технических подробностей вся жизнь этих бедняг, никогда не видавших солнца и проводящих всю недолгую жизнь на орбитальных станциях и звездолетах.

Так проходит половина книги – бессюжетно, но экзистенциально напряженно. Затем начинается некая сюжетная занимательность, космической экспансии земли оказывается противодействует некая сила, сразу приходит в голову влияние темы Странников и гомеостатического мироздания у Стругацких, правда у Жарковского эти Странники действуют через оживших мертвецов, ну да почему нет? Появляются конечно спецслужбы. И дальше в развертывании повествования происходит грандиозный «чпок» и даже «бдыщ»- сюжет окончательно становится «занимательным», то есть плоским и пошлым, на место «Время вперед» вдруг возникают «Звездные войны». Оказывается все предыдущее было лишь борьбой империи и других «вселенских сил» за некие магические (джедаевские?) мечи, которые стережет джин (он же москвич 1968 года рождения), они в итоге достаются главному герою, и он ими режет имперские звездолеты как колбасу. И ради этого стоило все это затевать?

Однако, финал настолько не стыкуется по духу с первой половиной романа, что даже нельзя сказать что он ее портит. Он просто от другого текста.

Этот роман я прочел, во-первых, потому что это роман об ученых ( а я этой темой сейчас интересуюсь), а во-вторых, опять же потому что Д.Л. Быков включил его в свой список 100 главных произведений русской литературы ХХ века и написал, что когда он вышел, то сразу стал сенсацией — причем не только из-за содержания, но и из-за удивления, что хороший роман написан писателем второго сорта- писателем про моряков, автором пьесы «Офицер флота». Однако, если взглянуть на биографию Крона, то все не так просто. Да, во время войны этот молодой филолог и драматург был на Балтийском флоте журналистом и политработником, не удивительно, что стал писателем про моряков. Однако примерно к началу 1960-х он писать практически перестал. При этом он был преподавателем Литературного института и, видимо копил «бэкграунд» — чтобы к 1977 году разразиться настоящим opus magnum.

Это не просто роман об ученых, это из тех имевших место в позднее советское время философских романов которые — как у Леонова или Айтматова – пытаются вообще презентовать мировоззрение писателя и панорамным способом рассказать, что он думает о мире, обществе и окружающих людях, в известной степени это книга жанра «всё о жизни». Роман написан от имени чрезвычайно рефлексивного персонажа — которому его рефлексии и муки совести не дают спать, и вот он ночью пишет этот текст.

Разумеется эта философия не «под Канта», а в лучшем случае «под Монтеня», философия житейских наблюдения и моральных раздумий, Крон легко переходит к чисто умозрительными рассуждениями, то о том, что значит гордость в человеческой жизни, то о том, возможен ли в СССР нормальный сервис. Текст интеллектуально амбициозен и плотно наполнен обобщениями, сверх сюжета имеется множество портретов побочных персонажей и их историй.

В романе четыре части, в первой рассказывается про дела в научном институте, во второй описываются взаимоотношения главного героя с жильцами его дома, комбинатом добрых услуг, завмагом и управдомом, в третьей описывается поездка главного героя в Париж, в четвертой – его поездка в отдаленный заповедник, где трудятся бывшие сотрудники института, изгнанные из него в годы лысенковщины — причем там же работает директором и их гонитель, которого тоже выгнали из института после того, как лысенковщина завершилась. Разумеется тут мы имеем дело в традиционным для советской литературе о науке фигурой «лжеученого-карьериста», но любопытно, что по концепции автора его выпестовали главные, положительные герои для того, чтобы он брал на себя неприятные функции — например проведение политический кампаний.

Примечательно, что главные герои "Бессонницы" — научная элита, которая ездит в Париж и держит домработниц, это предает роману особое измерение — взаимоотношение «барина» с рядовыми людьми – но в то же время, сглаживая все бытовые вопросы, позволяет героям, как помещикам, думать лишь о главном и вечном.

Как ученый главный герой занимается физиологией старения, и это дает его рефлексиям еще одну тему — смотреть, что же людей преждевременно старит.

Я полагаю, что роман может понравиться тем кому, нравится Маканин и Леонов.

Первый роман Маканина, 1965 года. Роман о молодом ученом, стандартная тема 60-х, но он резко отличается от всех романах о науке той эпохи (Каверина, Дудинцева, Гранина, Крона, Стругацких, Савченко). И, прежде всего, что бросается в глаза — и сейчас, думаю, куда сильнее, чем полвека назад, в год публикации – мы видим общество, полное рубцов и следов опосредованного присутствия насилия, войны и ее производных. Это общество глубоко травмированное и живущее буквально на «грани нервного срыва». Подоплекой тут служат довольно жуткие воспоминания героя о военном детстве — о голоде, о поедании павших лошадей, о том как дети воровали гнилые овощи, а потом избивали друг друга, деля добычу, как взрослые били детей, попавшихся на воровстве, как сторож случайно застрелил мальчика, воровавшего на бахче, как соседи повесили собачку главного героя за то, что она помяла их курицу, как отец сгорел в танке и т.д. и т.п. Но вот герой стал математиком и работает в московском НИИ, но НИИ связан военными, половина сотрудников в погонах, их расчеты связаны с испытаниями ракет на полигонах, ракеты взрываются, каждый взрыв — в голодной еще, в сущности, стране — стоит миллионов, в институтском жаргоне это называется «разнести миллиончик», в конце концов взрыв ракеты убивает несколько человек и героя как предполагаемого автора ошибочных расчетов должны отдать под суд. В лаборатории царствует жуткая старуха Зорич (имени колхоза «Заря коммунизма»?) которая помыкает всеми, включая начальство, поскольку усвоила умение говорить от имени советской власти и совести, каждый разговор превращает в чистку и проработку , вмешивается в чужую личную жизни, доносит на героя. Параллельно же взрывам ракет на полигоне идет карибский кризис, Москва натурально в ужасе, в предвкушении ядерного удара, фронтовики хорохорятся, пьют и вспоминают переправу через Днепр, другие просто боятся, а народ, как бы и новости не слушает, но инстинктивно выстраивается в очереди и покупает соль пудами (тема гречки не раскрыта). Когда же героя должны отдать под суд, он не то чтобы пугается- испугаться бы мог благополучный человек- он впадает в некое экзистенциальное состояние, осознавая, что он. «последыш войны» — с самого начала был обречен и должен был погибнуть, его начинают бомбардировать воспоминания детства, среди которых само важное- как он , воруя на овощебазе, застрял в печной трубе, во мраке — современный читатель легко угадает в этом травматический пренатальный опыт, но наверное в 1965 году об этом не думали, трудов Грофа еще не было.

А вот чего в романе Маканина нет- так это главного антагониста литературы об ученых советского времени, лжеученого-карьериста. Возможно потому, что, в отличие от большинства других авторов, Маканин сам математик, пишет именно о военной науке, а там, во-первых все же больше ценят делоые качества, а во вторых не ждут, что научные заслуги воплотятся именно в иерархическом росте, генералами делаются по иным причинам ( в то время как вся литература о «гражданской науке» в основном — о заслуженных и незаслуженных карьерах). Хотя карьерист у Маканина есть, но он как раз как математик талантлив, даже гениален, но он легко перешагивает через менее талантливого главного героя, для которого сослуживцы придумали изощренную казнь: самому поехать на полигон, где погибли люди и забрать для проверки свои видимо ошибочные расчеты (что с ним сделают на полигоне, там еще трупы не похоронены?). Хорошо, что военные отнеслись к ситуации с пониманием. А ракета скорее всего взорвалась не из-за расчетов, а потому что люди не туда лезут и не то жмут. Этот гуманный финал – в некотором смысле залог будущих мирных десятилетий развития России, десятилетий зарубцевывания военных травм.

Еще любопытная деталь: ученые в романе Маканина работают с оружием , но этого не видят, задания им достаются в виде математических задач, очищенных от эмпирии – вполне понятный механизм романтизации научной профессии все эти годы.

1. В основе романа вполне структуралистское противопоставление трех вселенных: "идеальной благополучной"- и "идеальной неблагополучной" и "реальной благополучной"- точнее "Мира Подня", "Мира Парня из преисподней" и позднесоветской эпохи. Как и положено: люди Полдня физически сильнее и боеспособнее людей из преисподней (ну, как Максим Камерер), а люди из преисподней сильнее и боеспособнее советских.

2. Веркин эксплуатирует эстетику "советского детского детектива" (условно — "Кортика") и этим напоминает "Живые и взрослые"

Кузнецова.

3 Но в чем молодец Веркин — в который раз разрабатывая "мир советского детства", он наконец выпячивает вперед его важнейшее свойство, как правило утаенное в других литературных источниках — скуку. Вообще советская история — прекрасная иллюстрация мысли Шопенгауэра, что у человека две главных альтернативы — страдание или скука. И фантастическая Аня, явившаяся двум советским подросткам — в некотором смысле их галлюцинация от скуки. Во всяком случае она связана с миром научной фантастики (и по сути, и в тексте романа), которая тогда была главной реакцией на скуку.

4. Конвертация булычевской Алисы в Аню — возможно аллюзия на аналогичную конвертацию имен при переводе "Алисы в стране чудес" Набоковым.

5. Еще о связи с Булычевым: если писать рецензию на "Звездолет", то ее можно озаглавить "Девочка, с которой уже все случилось".

6. Зашифрованная в тексте романа мысль, что космическое будущее наступит, если будет достаточное количество людей, которые в нее верят, и спасая мальчика, верящего в научную фантастику, Аня из будущего открывает дорогу для "Мира Полдня" слишком воняет ностальгически-совковым "но зато мы верили". Вера , конечно горы движет, но пока ни одна не сдвинулась. Впрочем, как говорит замполит у Пелевина ,всякая душа — вселенная, и надо найти хоть одну такую вселенную, в которой "мы" победим. Так что вторая, "Полуденная" часть романа — в некотором смысле галлюцинация спасенного в первой части любителя фантастики Дюши.

7. Мне лично первая часть романа была гораздо интереснее второй, но думаю для большинства читателей наоборот.