Усилиями нескольких групп, работающих на пиратской малотиражной ниве, в серии на сегодня есть следующее:
http://fantlab.ru/series4091 , за исключением новинок, ещё не оформленных через заявки на сайте.

В новом году дело будет продолжено, вопрос лишь в том, что и в какой очерёдности будет прихватизировано запущено в печать.

Предвижу новые анонсы, рекламные воззвания и т.д.

Со свей стороны, как читатель, могу сказать лишь одно: "на вкус и цвет" и далее по тексту.
Изо всех вышедших книг взял менее половины.

Книга ради книги, книга для мебели — это не моё.
Любимые авторы, любимые произведения — это главный критерий.

И в дальнейшем не собираюсь ему изменять при выборе очередной малотиражки, коих будет достаточное количество, как мне думается.

По всему поэтому, вопрос "Что дальше" для меня — риторический.
Практический вопрос — "Что хочу я" — остаётся без ответа и без воплощения в бумаге.

Но — что делать, жизнь — штука невесёлая.

Президент России Владимир Путин подписал поправки, расширяющие действие антипиратского закона, сообщает ТАСС.

С 1 мая 2015 года власти в досудебном порядке смогут блокировать доступ к сайтам с «пиратскими» копиями книг, музыки и программ.
Исключение составят только фотографии.
Текст законопроекта опубликован на официальном портале правовой информации.

При систематическом нарушении прав интеллектуальной собственности доступ к сайту может быть заблокирован навсегда.
Эта мера будет применяться в том случае, если правообладатель дважды выиграет судебный процесс против одного и того же ресурса.
Принимать решение о постоянной блокировке будет Мосгорсуд.
После этого Роскомнадзор в течение суток уведомит оператора о решении суда.
На блокировку также будет отведено 24 часа.


Антипиратский закон действует в России с августа 2013 года.
Он вводил процедуру досудебной блокировки сайтов с пиратскими фильмами и сериалами.
Блокировка проводится по жалобе правообладателей, заявление которых рассматривает Мосгорсуд.


Исочник — http://lenta.ru/news/2014/11/25/pirat/

Много или мало — три года?
Не знаю, восприятие действительности — индивидуальное, у всех по-своему.
И всегда — по-разному.

Иногда кажется, что это было где-то в прошлой жизни, долгие десятилетия назад.
Иногда — что вот только вчера.

Его перевод, его Слово — живёт, дышит, плачет и смеётся, прощается и говорит "Здравствуйте", несёт в мир и тайну, и откровение.
Красоту настоящей Поэзии.

Об этом человеке можно говорить долго.
А можно ничего не говорить.
Просто взять в руки книгу его переводов, открыть на любой странице...
И всё станет ясно без слов.

----------------------------------------
ЮЛИАН ТУВИМ


ВОСПОМИНАНИЕ

Осень возвращается мимозой,
Золотистой хрупкой недотрогой.
Той девчонкой золотоволосой,
Что однажды встретилась дорогой.

Твои письма звали издалека
И с порога мне благоухали.
Задыхаясь, я сбегал с урока,
А вдогонку ангелы порхали.

Вновь напомнит золото соцветий
Тот октябрь – бессмертник легковейный
И с тобой, единственной на свете,
Поздние те встречи у кофейной.

Смутный от надежд и опасений,
В парке я выплакивался вербе,
И лишь месяц радовал осенний –
От мимозы майский – на ущербе.

С ним и засыпал я на рассвете,
Были сны весенними – и слезы
Пахли вербной горечью, как эти
Золотые веточки мимозы.


КОМНАТЕНКА НА ГОЖЕЙ

Небо тысячи звезд заметают порошей,
Неусыпная ночь сторожит его тишь.
И одна у окна в комнатенке на Гожей,
Вся в слезах, до утра ты не спишь.

А причина известна – морочил бесчестно,
Поимел да и бросил, а сам в стороне.
Ну а ты безнадежно, догадаться несложно,
До сих пор его видишь во сне.

Да важна ли твоя комнатенка,
Твои слезы, и парень, и мы!
Где-то млечных путей веретена
Гонят пряжу созвездий и тьмы.

И огромна земля наша тоже –
Океаны, хребты, племена.
А варшавской каморке на Гожей
В этом мире какая цена?

Ты сегодня на Гожей, другая на Польной
Молча смотрите в окна, забыли про сон.
Есть и третья, такая же, где-то на Сольной,
Всех не счесть. Имя вам легион.

В каждом городе, в Лондоне, Люблине, Львове,
В Копенгагене даже и бог знает где
Чье-то бедное сердце разбито любовью.
И на Гожей не минуть беде.

Мироздание катит в потемки
Миллионами млечных колес.
Мир огромней любой комнатенки,
А тем более сердца и слез.

И один ты единственный, Боже,
Раздвигаешь небесный покров,
Понимая, что сердце на Гожей
Стоит всех и светил, и миров.



ЛЕОПОЛЬД СТАФФ


***

Какой покой ты даришь молчаливо,
Закатный час! Я навсегда твой ленник.
Я твой – как распростершаяся нива,
Как лес, который замер на коленях.

Росинок счастья, выпавших когда-то,
Не сохранила речь моя глухая.
Лишь ты сладка мне, тишина заката!
Или уже и сам я затихаю?


НАДЕЖДА

Уходишь. Гуще сумрак серый.
Я не окликну. Бог с тобою.
Боишься, мрак разлучит с верой,
Как разлучил уже с любовью?

Слова прощального привета –
А лампа гаснет понемногу.
И я не выйду горечь света
Ронять на темную дорогу.

Все сочтено душой моею,
Тревожно замершей на кромке.
Она пытливей и смутнее
Окна, раскрытого в потемки.

Дневная кончилась морока
Подобно долгому недугу.
Я с ночью встречусь у порога –
И ночь мне будет за подругу.


ТАДЕУШ ГАЙЦЫ


НА РАССВЕТЕ

Дорога от сердца к сердцу
дольше письма в разлуке.
Но будит нас плач кукушки,
И, сердцем считая звуки,

в тебя, как в дальние дали,
гляжу с последней ступени,
слова твои опоздали,
мои — слететь не успели.

Лисьим огнем я мечен,
и капля стали смертельной
на сердце ляжет печатью,
как малый крестик нательный,

чтоб опаленные руки
раскрылись обетованно
для юности — слишком поздно,
для вечности — слишком рано.

Во мне заблудилось небо,
как в сонной реке закатной,
и облако ткет туманы,
отрезав пути обратно,

и память о самом нежном
вручаю прощальным даром
словам, но таким поспешным,
а может быть — запоздалым.

Дорога от тела к телу
проста, как рука при встрече,
но нас разделяет эхо,
двоит нам сердца и речи,

а дым, приближая небо,
поет, как петух, багряно
о жалости — слишком поздно,
о радости — слишком рано.



ПРИСТАНЬ

Я вернусь, воскрешенный тоскою,
словно в зеркале призрак белесый,
и пойду, как рука, за строкою,
по земле, где кресты как березы,

где бессменная очередь вдовья
на могилах как черные свечи
и где скорбные доски готовят,
глядя в небо, как Сын Человечий.

Тот же дятел в лесу задолдонит,
та же балка, как огненный слиток,
промелькнет, и на синей ладони
спрячут листья ленивых улиток,

вновь на грустные мысли настроит
тот же голос на том же пороге,
и та самая женщина вскроет
моих писем мудреные строки.

Все припомню, сегодняшний, здешний, -
рельсы в отзвуках парного бега,
городские огни как черешни
и одышку фабричного эха…

Я верну имена безымянным,
всех жалея и кланяясь всем,
и воскреснут мечты и обманы
с потаенной печалью — зачем?

Лихолетье исхожено мною,
и когда оборвутся следы
и затерянный в сумерках поля

зарастет бугорок под сосною,
я вернусь еще в ваши застолья
сновиденьем далекой звезды.



Ф.Г. ЛОРКА



ПРЕЛЮДИЯ

И тополя уходят –
но след их озерный светел.

И тополя уходят –
но нам оставляют ветер.

И ветер умолкнет ночью,
обряженный черным крепом.

Но ветер оставит эхо,
плывущее вниз по рекам.

А мир светляков нахлынет –
и прошлое в нем потонет.

И крохотное сердечко
раскроется на ладони.


НОКТЮРН ПУСТОТЫ

Чтобы знал я, что все невозвратно,
чтоб сорвал с пустоты одеянье,
дай, любовь моя, дай мне перчатку,
где лунные пятна,
ту, что ты потеряла в бурьяне!

Только ветер исторгнет улитку,
у слона погребенную в легких,
только ветер червей заморозит
в сердцевине рассветов и яблок.
Проплывают бесстрастные лица
под коротеньким ропотом дерна,
и смутней мандолины и сердца
надрывается грудь лягушонка.

Над безжизненной площадью в лавке
голова замычала коровья,
и в тоске по змеиным извивам
раскололись кристальные грани.

Чтобы знал я, что все пролетело,
сохрани мне твой мир пустотелый!
Небо слез и классической грусти.
Чтобы знал я, что все пролетело!

Там, любовь моя, в сумерках тела, –
сколько там поездов под откосом,
сколько мумий с живыми руками,
сколько неба, любовь, сколько неба!

Камнем в омут и криком заглохшим
покидает любовь свою рану.
Стоит нам этой раны коснуться,
на других она брызнет цветами!

Чтобы знал я, что все миновало,
чтобы всюду зияли провалы,
протяни твои руки из лавра!
Чтобы знал, я, что все миновало.

Сквозь тебя, сквозь меня
катит волны свои пустота,
на заре проступая прожилками крови,
мертвой гипсовой маской, в которой застыла
мгновенная мука пронзенной луны.

Посмотри, как хоронится все в пустоту.
И покинутый пес, и огрызки от яблок.
Посмотри, как тосклив ископаемый мир,
не нашедший следа своих первых рыданий.

На кровати я слушал, как шепчутся нити, –
и пришла ты, любовь, осенить мою кровлю.
Муравьенок исчезнет – и в мире пустеет,
но уходишь ты, плача моими глазами.

Не в глазах моих, нет, –
ты сейчас на помосте
и в четыре реки оплетаешь запястья
в балагане химер, где цепная луна
на глазах детворы пожирает матроса.

Чтобы знал я, что нет возврата,
недотрога моя и утрата,
не дари мне на память пустыни –
все и так пустотою разъято!
Горе мне, и тебе, и ветрам!
Ибо нет и не будет возврата.



ПАБЛО НЕРУДА


ОСЕННЯЯ БАБОЧКА

На солнце бабочка кружится,
вся загораясь временами.
К листу слетает, застывая,
частица пламени живая —
и лист колышет это пламя.

Мне говорили: «Ты не болен.
Всё это бред. Тебе приснилось».
Я тоже что-то говорил им.
И лето жатвою сменилось.

Печальных рук сухие кисти
на горизонт роняет Осень.
И сердце сбрасывает листья.

Мне говорили: «Ты не болен.
Всё это бред. Тебе приснилось».
И время хлеба миновало.
И снова небо
прояснилось.

Всё на земле, друзья, проходит.
Всё покидает и минует.
И та рука, что нас водила,
нас покидает и минует.

И те цветы, что мы срываем.
И губы той, что нас целует.
Вода, и тень, и звон стакана.
Всё покидает и минует.

И время хлеба миновало.
И снова небо
прояснилось.

А солнце лижет мои руки
и говорит: — Тебе приснилось.
И ты не болен. Это бредни.

Взлетает бабочка и чертит
круг огнецветный
и последний.



ФЕРНАНДО ПЕССОА


***
О корабли перед тихим портом
По возвращении счастливом
После невзгод на пути ночном...
Спит мое сердце озером мертвым,
И над озерным мертвым заливом
Рыцарский замок забылся сном.

У госпожи в этом замке смутном
Бескровны руки, и цвет их матов,
И знать не знает она о том,
Что где-то порт оживает утром,
Когда чернеют борта фрегатов
В рассветном мареве золотом...

И знать не знает она, что в мире
Есть этот замок... Душой черница,
Всему на свете она чужда...
И, покидая морские шири,
Пока впотьмах ей забвенье снится,
В средневековье плывут суда...


***
Котенок, ты спишь как дома
На голой земле двора.
Твоя судьба невесома -
Она ни зла, ни добра.

Рабы одного уклада,
Мы все под ее рукой.
Ты хочешь того, что надо,
И счастлив, что ты такой.

Ты истина прописная,
Но жизнь у тебя — твоя.
Я здесь, но где я — не знаю.
Я жив, но это не я.


***
Уже за кромкой моря кливера!
Так горизонт ушедшего скрывает.
Не говори у смертного одра:
"Кончается". Скажи, что отплывает.

О море, непроглядное вдали,
Напоминай, чтоб верили и ждали!
В круговороте смерти и земли
Душа и парус выплывут из дали.




---------------------------------------------

Человек жив, пока жива память о нём.

Любим и помним.

Нет, не та, яркая, волшебная, чарующая радугой цвета, шорохом листьев, криком улетающих стай....
Другая.
Та самая, поздняя.
То "время хрусталя безлиственных ветвей", когда сон вечности становится почти реальностью, когда понимаешь, для чего сушествует жизнь и смерть, ненависть и любовь, радость и горе, надежда и отчаяние...

То самое, невыразимое, сверхъестественное "дыхание тишины" ...




Костёр осени

Но душа говорит: "Невозможного не превозмочь".
Р. Тагор

День ноябрьский тосклив и мрачен.
Небо, залитое свинцом.
Осень, зная о смерти, плачет:
Перекошенное лицо

Отражается в тротуарах,
В хрупкой наледи стылых луж,
В деревянной скамейке старой,
Сохранившей смятенье душ

Тех, кто так же глядели в небо
Может, вечность тому назад...
Осень-память. Мечта. И небыль.
Боль. И поиски наугад.

Шепчут тени опавших листьев:
"Всё на свете предрешено".
В склепах улиц — пусто и мглисто.
Дождь стучится в моё окно.

Меланхолии чёрной стая -
Строй последних ноябрьских дней.
Осень-грусть, подожди, родная,
Будем вместе гореть в огне,

Лёгким пеплом взметнёмся к звёздам,
Окольцованные судьбой!...
Осень-жизнь, улыбнись сквозь слёзы.
я теперь навсегда с тобой.

Ещё одно издание в фундаментальной серии польской поэзии на русском.
Среди переводчиков стихотворений — участник сайта ФантЛаб, Сергей Яковлевич Шоргин, более известный как Горацио http://fantlab.ru/user3328


Зигмунт Красинский — http://feb-web.ru/feb/litenc/encyclop/le5... — считается одним из представителей польского романтизма, наряду с А. Мицкевичем и Ю. Словацким.