Автор: Карл Бич (Karl Beech) — автор ряда интернет-публикаций о фантастической литературе, дизайнер книжного интерьера и давний почитатель творчества Г.Ф. Лавкрафта, в частности принимавший участие в команде создателей, получившего высокие оценки «Нового Аннотированного издания Г.Ф. Лавкрафта» (изд-во: «Norton & Liveright», 2014), выпущенного под редакцией известного исследователя Лесли С. Клингера с введением Алана Мура («The New Annotated H.P. Lovecraft»), для которого создал мифологическую «Карту Антарктиды с указанием местоположения Хребтов Безумия».
.
Краткое предисловие автора:
«В последние годы, такие литературные критики, как С.Т. Джоши и другие литературоведы, начали рассматривать художественную литературу Говарда Лавкрафта как своего рода священное Писание и мифологию Атеизма. В то время как сам писатель явно исповедует эту философию в своей личной переписке, я считаю, что в самих произведениях эти идеи не столь очевидны, и в действительности, при ближайшем рассмотрении проявляется несколько иное авторское мировоззрение».
На мой взгляд, Говард Филлипс Лавкрафт, является одним из величайших мифопоэтических писателей-фантастов за последние сто лет. В его мрачной вселенной здравомыслие — всего лишь свеча, гаснущая в надвигающемся порыве безумия. Добавьте к этому экзистенциальному ужасу пантеон тёмных богов, изображенных настолько ярко, что они могут посоперничать с любыми фэнтезийными мифами, и становится неудивительно, почему у Лавкрафтовских произведений такая преданная читательская аудитория (включая и меня). В последние годы, такие критики, как С.Т. Джоши и другие литературоведы, во многом стали рассматривать фантастику Лавкрафта как своего рода священное Писание и мифологию Атеизма. Хотя сам писатель явно исповедует эту философию в собственной личной переписке, я считаю, что в самих произведениях эти идеи далеко не так очевидны, и на самом деле при ближайшем рассмотрении всплывает несколько иное авторское мировоззрение.
В своём письме, цитируемом в книге «Против религии: атеистические работы Г.Ф. Лавкрафта» (С.Т. Джоши и К. Хитченс, 2010), писатель пишет:
«Слово «Христианство» становится благородным, когда применяется к почитанию удивительно хорошего человека или духовно-нравственного учителя, но оно становится недостойным, когда применяется к системе Белой Магии, основанной на Сверхъестественном».
Если бы подобная форма полемического взаимодействия с христианством была важной темой в художественных произведениях Лавкрафта, то можно было бы ожидать, что он нашел бы значительные и прямые ссылки на Бога и Христианство: жанр сверхъестественного, в котором работал писатель, давал широкие возможности для этого. На самом же деле текстологический анализ «Собрания сочинений» Говарда Лавкрафта показывает лишь несколько случаев употребления слов «Бог» и «Христос» — в основном случайных. С другой стороны, в подавляющем большинстве случаев в его произведениях встречаются такие слова, как «боги» и «культы» (можно утверждать, что на самом деле здесь более значимые ссылки на Теософию, нежели на Христианство, и позже я рассмотрю эту тему). Хотя также можно найти прямые ссылки на скептические темы, но даже эти ссылки неоднозначны. В контексте повествования они с одинаковой лёгкостью могут быть прочитаны как свидетельство порочности соответствующих персонажей, так и как авторский скептицизм относительно существования христианского Бога. Один из примеров этого можно найти в повести «Морок над Иннсмутом» (1936), который можно прочесть либо как теологический тезис капитана Обеда Марша о несуществовании Бога, либо как пример его богохульства, когда он приравнивает расу рыбо-людей к Божественной:
«Тогда-то кэп Обед Марш и начал ругать людей за то, что они ведут себя как тупые покорные овцы и молятся христианскому Богу, который им совсем не помогает. И он рассказал всем, что встречал людей, поклонявшихся богам, дававшим им то, в чём они нуждались, и ещё говорил, что ежели команда крепких мужчин согласится его поддержать, то он, может быть, сумеет убедить высшие силы из глубин дать им много рыбы и побольше золота».
Забота о благополучии ортодоксальной религии также всплывает и в другом отрывке этой истории:
«Её собственное отношение к объятому мглой Иннсмуту, в котором она никогда не бывала, было продиктовано выражением отвращения к общине, скатывающейся в культурном смысле на самое дно, и она заверила меня, что слухи о распространённом в городе ритуале поклонения дьяволу отчасти подтверждались необычным тайным культом, укоренившемся там и взявшим верх над всеми ортодоксальными вероисповеданиями. По её словам, этот культ назывался «Эзотерическим орденом Дагона» и, без сомнения, был испорченным, вульгаризированным квази-языческим верованием, завезённым туда с Востока ещё в прошлом столетии, в то самое время, когда рыбные промыслы близ Иннсмута внезапно оскудели. Его распространение среди малограмотных простолюдинов было вполне естественным, особенно если учесть неожиданное возвращение постоянного рыбного изобилия в иннсмутских водах, и вскоре адепты культа стали пользоваться огромным влиянием в городе, полностью вытеснив местное Франк-масонство и заняв под свою штаб-квартиру старый масонский храм на площади Нью-Чёрч-Грин». (см. повесть «Морок над Иннсмутом», 1936).
Идея богохульства, как зловещего занятия, также присутствует во многих Лавкрафтовских историях — странный выбор темы, если бы в целом эти произведения были полемически связаны с Христианством, или даже с Деизмом.
«Весёлые богохульства потоками лились из моих уст, и в своих шокирующих выходках я не обращал внимания на Божественные, Человеческие и Природные законы. Внезапный раскат грома, раздавшийся над шумом разгульного веселья, загрохотал по самой крыше и навёл устрашающую тишину на шумную компанию». (см. рассказ «Гробница», 1922).
Напротив, я считаю, что в значительной степени возникает для случайного читателя странных историй Лавкрафта — это необходимость держаться в рамках общепринятых границ, а так же опасность увлечения оккультными идеями (в особенности это может быть актуально для оригинальной читательской аудитории, для которой Лавкрафт создавал свои произведения).
«Один из случаев, весьма печальный, рассматривался в записке наиболее подробно. Субъект — широко известный архитектор, склонный к теософии и оккультизму, — в день, когда с молодым Уилкоксом приключился приступ, впал в буйное помешательство, без умолку кричал, умоляя спасти его от какого-то сбежавшего из ада демона, — и несколькими месяцами позже скончался». (см. рассказ «Зов Ктулху», 1926).
«Он часто считал милосердным, что большинство людей с высоким интеллектом насмехаются над самыми сокровенными тайнами; ибо, утверждал он, если бы высшие умы когда-либо были поставлены в полный контакт с секретами, хранимыми древними и низменными культами, то возникшие в результате аномалии вскоре не только разрушили бы мир, но и поставили под угрозу саму целостность Вселенной...». (см. рассказ «Кошмар в Ред-Хуке», 1925).
Случайный читатель, не сведующий о Лавкрафтовском скептицизме в его личной переписке, вероятнее всего придёт к выводу, что по крайней мере некоторые из этих рассказов скорее являются нравоучительными сказками, показывающими опасность иррациональной религии и новомодной философии, а не скептическими нападками на Христианство. Хорошим примером такого рода произведений является рассказ «Герберт Уэст: реаниматор», где «прометеевский» герой-протагонист наказан за вмешательство в естественный порядок вещей и возвращение мёртвых к жизни. В этом отрывке обратите внимание на презрительные ссылки Герберта Уэста на «пуританство» (читай «христианство»), демонстрирующие высокомерие, ставшее впоследствии его гибелью:
«То, что связанные традициями старейшины проигнорировали его необычные результаты на животных и упорно отрицали возможность оживления, было невыразимо отвратительно и почти непостижимо для логически мыслящего юноши Уэста. Только солидная зрелость могла помочь ему понять хроническую умственную ограниченность типажа «профессор-доктор» — продукта поколения жалкого пуританства; доброго, добросовестного, порой любезного и дружелюбного, но всегда узколобого, нетерпимого, одержимого обычаями и лишённого перспективы. Век более милосерден к этим неполноценным, хотя и высокодуховным персонажам, чей реальный худший порок — это робость, и которые в конечном итоге наказываются всеобщим осмеянием за свои интеллектуальные грехи — грехи, подобные Птолемаизму, Кальвинизму, анти-Дарвинизму, анти-Ницшеизму, всевозможным видам Субботничества и американскому Закону о роскоши...». (см. рассказ «Герберт Уэст: реаниматор», 1922).
Разумеется, чего не хватает случайному читателю при поверхностном чтении, так это более тщательного изучения художественной мифологии Лавкрафта и некоторых, более глубоких тем его произведений, которые, я бы сказал, охватывают Политеистический Дистеизм, крайне своеобразный вид Дуализма и, как ни странно, имеют сильное взаимодействие с идеями Теософии, нежели Христианства.
(Чтобы сразу прояснить этот момент: я не утверждаю, что Лавкрафт обязательно верил в созданную им мифологию, однако на его вымышленные истории, похоже, больше повлияло соответствие созданным мифам, нежели личный скептицизм автора. При этом, лично я подозреваю, что временами Лавкрафт в своих произведениях искренне придерживался теологической позиции, тем более учитывая его несколько трагичную жизнь).
В данном случае, Политеистический Дистеизм можно определить как — теологическую позицию, согласно которой боги существуют, но они либо совершенно безразличны к судьбе человечества, либо активно недоброжелательны. Эта идея кажется более близкой к Мифологии, лежащей в основе произведений Лавкрафта, чем к Атеизму, подразумевающему неверие и скептическое отношение к существованию каких-либо божеств вообще.
«Эта сила была Всё-в-Одном и Одно-во-Всём, сочетая всё многообразие Единого и Сущего, и принадлежа не к одному конкретному пространственно-временному континууму, а ко всему мирозданию, не имеющему границ и превосходящему самые смелые фантазии и любые математические расчёты. Возможно, это было то же самое, что тайные культы Земли упоминали под именем ЙОГ-СОТОТ; то, чему ракообразные обитатели Юготта поклонялись как Запредельному-Единому, а блуждающий разум спиральных туманностей определял как Непереводимый Знак». (см. рассказ «Врата серебряного ключа», 1933).
«В таких путешествиях существовали неисчислимые местные угрозы, а также, та шокирующая последняя опасность, бессвязно бормочущая за пределами упорядоченной вселенной, куда не достигают никакие мечты; это последнее аморфное пятно глубочайшего смятения, богохульствующее и бурлящее в центре всей бесконечности — безграничный демон-султан Азатот, чьё имя не осмеливаются произнести вслух, и кто жадно жуёт в немыслимых, неосвещённых покоях вне времени, среди приглушённого, сводящего с ума боя мерзких барабанов и тонкого, монотонного воя проклятых флейт; под этот отвратительный стук и свист медленно, неуклюже и нелепо танцуют гигантские Высшие боги, незрячие, безмолвные, мрачные, безумные иные боги, чья душа и посланник — ползучий хаос Ньярлатхотеп». (см. рассказ «Призрак тьмы», 1935).
Обратите внимание на следующие ссылки: «многообразие Единого и Сущего» и «за Пределами упорядоченной Вселенной». Изображённые сущности — это не просто полубоги или высшие существа (как Лавкрафтовские «Древние»), они описываются в терминах, как правило используемых для обозначения трансцендентных богов. У Азатота есть пророк по имени Ньярлатхотеп, но его послание — «Ползучий Хаос». Азатот может быть «незрячим, безмолвным, мрачным, безумным», но через Ньярлатхотепа он обладает если не целью, то властью и свободой действий.
Интересно, что трансцендентные боги Лавкрафта — не созидатели и даже не разрушители, а агенты Беспорядка и Хаоса.
«Легенды об Йиге, Повелителе Змей, утратили для меня метафорический смысл, и я содрогнулся от отвращения, услышав о чудовищном ядерном хаосе по ту сторону углового пространства, который в «Некрономиконе» милосердно скрыт под именем Азатот...». (см. повесть «Шепчущий во тьме», 1930).
Другим важным аспектом Политеистического дистеизма (своеобразной разновидности дуализма) в Лавкрафтовских произведениях является то, что, хотя Царство Богов и состоит из бурлящего хаоса, оно является «реальностью», а земной мир по сравнению с ним, напротив, кажется нереальным.
«Память и воображение формировали среди бурлящего хаоса смутные образы с неопределёнными очертаниями, но Рэндольф Картер знал, что это всего лишь продукты его собственного сознания. И всё же он чувствовал, что появление этих образов в его сознании не случайность, а скорее некая иная реальность, беспредельная, невыразимая, не поддающаяся измерению, которая окружая его, стремилась проявиться посредством тех единственных символов, какие был способен уловить его разум. Ибо ни одному земному сознанию не дано охватить всё многообразие переплетающихся форм, существующих вне известных нам пространственно-временных измерений». (см. рассказ «Врата серебряного ключа», 1933).
«Стэнфордская Энциклопедия Философии» (Университет Стэнфорда) в целом определяет Дуализм, так:
«... идея заключается в том, что в какой-то конкретной области существуют два фундаментальных вида или категории вещей и принципов. В теологии, например, «дуалист» — это тот, кто верит, что Добро и Зло — или Бог и Дьявол — являются независимыми и более-менее равными силами в мире. Дуализм контрастирует с Монизмом, который представляет собой философскую теорию о том, что существует только один фундаментальный вид, категория вещей и принципов; и, что встречается гораздо реже, контрастирует с Плюрализмом, представляющим собой мнение, что существует множество видов и категорий».
Я бы сказал, что дуализм, проявляющийся в фантастических произведениях Лавкрафта, является дуалистической формой Материи и Духа, выраженной в следующих отрывках:
«Теперь я настаивал, доказывая веру в существование на Земле спектральных субстанций, отдельно или, вслед за их материальными аналогами. Это доказывало способность верить в явления, выходящие за рамки всех обычных представлений; ибо, если умерший может передавать свой видимый или осязаемый образ через полмира и сквозь века, то как может являться абсурдным предположение, что заброшенные дома могут быть полны таинственных разумных существ, или что старые кладбища кишат устрашающим, бестелесным, коллективным разумом поколений? И поскольку дух, чтобы вызвать все приписываемые ему проявления, не может быть ограничен ни одним из законов материи, то почему настолько экстравагантно представлять себе психически живых мертвецов в формах — или в отсутствии форм — которые для человеческих очевидцев должны быть совершенно и ужасающе «неименуемыми»? -- Здравый смысл в размышлениях, — с некоторой теплотой заверил я своего друга, — Это просто глупое отсутствие воображения и гибкости ума». (см. рассказ «Неименуемое», 1923).
«Из этих размытых и фрагментарных воспоминаний мы можем сделать много выводов, но мало что доказать. Мы можем предположить, что во сне жизнь, материя и жизненная сила, как их понимает Земля, не обязательно постоянны; и что время и пространство не существуют в том виде, в каком их понимают наши бодрствующие души. Иногда мне кажется, что это менее материальное существование и есть наша истинная жизнь, и что наше тщетное присутствие на земном шаре само по себе является вторичным или просто виртуальным явлением». (см. рассказ «За стеной сна», 1919).
«Мой друг был значительно впереди, когда мы погрузились в этот удивительный океан девственного эфира, и я мог видеть зловещее ликование на его плавающем, светящемся, слишком молодом памятном лице. Внезапно это лицо стало тусклым и быстро исчезло, и через короткое время я обнаружил, что проецируюсь на препятствие, которое я не мог преодолеть. Оно было таким же как и другие, но при этом неизмеримо более плотным; тягучая липкая масса, если такие термины можно применить к аналогичным качествам в нематериальной сфере». (см. рассказ «Неименуемое», 1923).
«Врата были открыты — правда это были не Врата Предела, но врата ведущие от Земли и Времени к тому продолжению земной планеты, которое находится вне времени, и из которого, в свою очередь, Предельные Врата с устрашающей опасностью ведут в последнюю Пустоту, находящуюся за пределами всех земель, всех вселенных и всей материи». (см. рассказ «Врата серебряного ключа», 1933).
«Эти Великие Древние, — продолжал Кастро, — не были полностью созданы из плоти и крови. О́ни имеют обличье — ибо разве этого не подтверждает статуэтка со звёзд? — но эта форма не была создана из материи». (см. рассказ «Зов Ктулху», 1926).
«Эта тварь больше не вернётся, — сказал Армитедж. Её разнесло на множество разных частей, составлявших её сущность, и больше она никогда не сможет существовать в нормальном мире. Наши чувства воспринимали лишь малую её часть. Она была похожа на своего отца — и бо́льшая её часть ушла обратно к нему в царство неведомых измерений, за пределы нашей материальной вселенной; в какую-то туманную бездну, из которой только самые про́клятые и богохульные человеческие обряды могут на мгновение призвать её возвыситься». (см. рассказ «Ужас Данвича», 1928).
«Эти упоминания не относились ни к чему конкретному, но, похоже, имели какое-то касательство к посещавшим его ужасным сомнениям, относительно того, действительно ли старый колдун был мёртв — как в духовном, так и в материальном смысле». (см. рассказ «Тварь на пороге», 1933).
В классическом религиозном дуализме «Материя» обычно рассматривается как «Зло», а «Дух» как «Добро» — например, как в случае с Катари́змом (прим., — религиозное христианское движение, распространённое в XI — XIV веках в ряде западно-европейских стран, на севере Италии, юге Франции, в некоторых землях Испании и Германии, это вероучение находилось в главной оппозиции к Римско-католической церкви и считалось Ватиканом «опасной ересью». Одной из значительных вех в истории подавления катари́зма, вызывающей интерес историков, является сопротивление ката́рской цитадели, знаменитой крепости Монсегюр, расположенной на юге Франции):
«Радикальные и умеренные ката́ры (не путать с государством Ка́тар), напротив, учат «вертикальному дуализму»: то, что вверху — хорошо, то что внизу — плохо. Свет упал во тьму (физический мир) и должен быть освобождён от неё. Дуализм ката́ров предполагает абсолютную независимость корней Добра и Зла по отношению друг к другу. Ката́ры верили в двух богов, доброго и злого, различая два божественных творения: Истинное, дела которого в действительности «есть» творение Божие («Всё через Него на́чало быть»); и Иллюзорное, дела которого не имеют истинного Бытия, и ассоциировались ими с «Небытием» («А без Него Ничто на́чало быть»). Материальный видимый мир был создан злым творцом, Князем Мира Сего, и не является творением Божьим, он возник из другого, зловещего Начала». (см. эссе: «Катары, Альбигойцы и Богомилы», 2006, автор Дж. ЛМ. ван Шайк; Колумбийский университет, Нью-Йорк)».
Уникальность дуализма, проявляющегося в художественных произведениях Лавкрафта, заключается в том, что в отличие от классического религиозного дуализма автор, по всей видимости, рассматривает «Материю» как «Добро», а «Дух» (или то, что находится за пределами материального мира) как «Зло» (по крайней мере, как «недоброе и нехорошее»). По его мнению, именно мирской материальный мир безопасен и полезен, а то, что находится за его пределами, угрожающе опасно и вредно:
«Я бесцельно брёл на юг мимо Колледж-Хилл и Атенеума (академии-читальни), вниз по Хопкинс-стрит и через мост в деловой район, где высокие здания, казалось, охраняли меня, как современные материальные вещи охраняют мир от древних и нездоровых чудес». (см. рассказ «Заброшенный дом», 1924).
«Горгоны, Гидры и Химеры — страшные истории о Селено (или Келено — демон-похитительница снов) и других Гарпиях — могут воспроизводиться в суеверном мозгу человека, однако они находились там и раньше. Это расшифровки, прообразы — архетипы, присутствующие в нас, и они вечны. Иначе каким образом история о том, что, как мы знаем, наяву является ложью, может влиять на всех нас? Неужели мы по своей природе испытываем естественный ужас перед такими объектами, рассматриваемыми в их способности причинить нам телесные повреждения? О, это меньше всего! Эти ужасы имеют гораздо более древнюю природу происхождения. Встречаются ли они вне тела — или без тела, они будут одинаково такими же... То, что рассматриваемый здесь вид страха является чисто духовным — что он силён пропорционально тому, насколько он беспредметен на Земле, и преобладает уже в период нашего безгрешного младенчества, — это трудности, решение которых может дать некоторое представление о нашем до-земном состоянии или, по крайней мере, поможет заглянуть в теневую область нашего пред-существования» (см. книгу «Ведьмы и другие ночные страхи», автор Чарльз Лэмб; изд-во: «Dawson's Book Shop», 1968).
Если принято считать, что художественная литература Лавкрафта никак не связана с христианством, то с теософией дело обстоит совершенно иначе. Американский теолог и писатель Роберт М. Прайс (г.р.1954) в своём эссе «Г.Ф. Лавкрафт (HPL) и Е.П. Блаватская (HPB): Использование Лавкрафтом теософии» (1982) убедительно доказывает, что несмотря на непосредственно ограниченное знание писателем предмета, его мифология испытала сильное влияние теософских образов:
«От теософов Лавкрафт, похоже, также подчерпнул и свои вездесущие ссылки на «циклопические» руины, обозначающие прошлое господство рас инопланетных исполинов, подобных недавно описанным. В совместном рассказе Лавкрафта и писательницы Хейзел Хелд «Вне времени» (1933), «гигантская крепость из циклопических камней» приписывается «инопланетному отродью с тёмной планеты Юггот, колонизировавшему Землю ещё до зарождения земной жизни». В истории «Зов Ктулху» (1926) персонаж Уилкокс видит во сне «влажный циклопический город из склизкого зелёного камня... Размеры Древних (построивших город Р'льех) он, как ни странно, упомянуть отказался». В повести «Сомнабулический поиск Неведомого Кадата» (1926) главный герой Рэндольф Картер удивляется «огромным глиняно-кирпичным руинам первобытного города, название которого не запоминается». Ему «не понравились размеры и форма руин... А какова могла быть структура и пропорции древних верующих, Картер строить предположения упорно отказывался...».
Далее, Роберт Прайс утверждает, что в дополнение к использованию теософских образов Лавкрафтовская художественная литература демонстрирует полемическую связь с Теософией (или, возможно, с «оккультным оптимизмом» в целом):
«Во всех этих примерах, подтекст содержит смутный намёк на ужасающую в своей реальности архаичную истину. Словно говорящую о том, что теософы владеют лишь малой долей правды, и что их скудное знание — чрезвычайно опасная вещь. Фактически, Лавкрафтовский рассказчик повествует об этом в нашей четвёртой цитате (опять же, из истории «Зов Ктулху»): «Теософы уже предугадали устрашающее величие космического цикла, в пределах которого и наш мир, и весь род человеческий — не более чем преходящая случайность. Они намекали на странные пережитки, дошедшие до нас из тьмы веков — в выражениях, от которых кровь стыла бы в жилах, если бы они не были замаскированы утешительным оптимизмом...». Говоря другими словами, в конце радуги действительно что-то есть, только вместо горшка с золотом, — это бездонная яма. В своем оккультном оптимизме теософы постулировали древнее происхождение человечества среди инопланетных сверх-разумов. Казалось бы, столь славное происхождение подразумевает светлую судьбу для людской расы. Но тотальный «вселенский футилитаризм» Лавкрафта (вера в то, что всякая человеческая деятельность тщетна), заставил его перекрасить картину бытия в более мрачные, пессимистические тона. Как показано в романе «Хребты безумия» (1931), возникновение человеческой расы явилось лишь следствием нечаянной случайности размножения в лабораториях звездоголовых Древних. В результате, получившееся ви́дение — это ви́дение абсурда. Говард Лавкрафт представил именно то, что фундаменталистские «креационисты» считают своим главным утверждением, поставленным ими на карту в их идеалистическом «крестовом походе» против теории Дарвинизма: «если происхождение человека было случайным, то значит таков и его смысл, и таковой будет его судьба».
(В чём я не согласен с Робертом Прайсом, так это с его предположением, что теософию можно рассматривать как своего рода «прокси» («доверенного посредника») для понимания креационистского христианства в фантастике Лавкрафта — думаю, что нахожу это неубедительным, принимая во внимание её более низкий статус как «культа», по сравнению с ортодоксальным христианством в нарративе).
Как известно, ирландский поэт и оккультист Уильям Йейтс (1865-1939) писал о необходимости для читателя проводить различие между произведениями автора и личным мнением «сгустка случайностей и непоследовательностей, садящегося завтракать». Я полагаю, что в этом случае разница между мировоззрением Лавкрафта-творца и мифологией, которую он создал, очень показательный пример.
«ЧТО ТАКОЕ ЛАВКРАФТИАНСТВО (ЛАВКРАФТИАНИЗМ)?» (2011).
«What is Lovecraftianism?»
/религиозно-философское эссе, публикуется в сокращении/.
.
Автор публикации: Брюс Нильсон (Bruce Nielson), постоянный автор англо-американского интернет-ресурса «The Millennial Star» — консервативного группового блога, созданного со-обществом блоггеров Церкви Иисуса Христа Святых Последних дней (The LDS Church), и являющегося частью интерактивной Мормонской блогосферы.
______________________________________________
«ЧТО ТАКОЕ ЛАВКРАФТИАНСТВО?»
.
Лавкрафт и безбожное мировоззрение.
Говард Филлипс Лавкрафт, родившийся 20-го августа 1890-го года, был великим писателем ужасов своего поколения. Лавкрафт создал так называемый мифос Ктулху, который и сегодня активно используется во всём мире авторами с богатым воображением. Даже один из моих любимых эпизодов американского научно-фантастического фильма «Вавилон-5: Третье пространство» (1998), побывал в леденящей душу Лавкрафтианской Вселенной.
По-видимому, Лавкрафт прожил достаточно унылую и одинокую жизнь. В молодости, особенно в период с 18-ти до 23-х лет, он практически ни с кем не общался, кроме своей родной матери. В 1924-ом году женился, однако через пять лет они с женой расстались, чтобы больше никогда не быть вместе. Развод так и остался не завершённым.
Лавкрафт не был плодовитым писателем и фактически не создал ни одного полноценного по форме романа. Он так и умер бы в относительной безвестности, если бы не усилия его преданных «друзей по переписке», особенно Августа Дерлета (1909-1971), сумевшего посмертно вдохнуть жизнь в его произведения.
Так же Лавкрафт не являлся социально активным человеком, поэтому его реальной социальной жизнью оставались всё те же друзья по переписке. Считается, что за свою жизнь он написал около ста тысяч писем. Из них сохранилась лишь одна пятая часть. Через свою переписку Лавкрафт вдохновлял многих известных авторов, в том числе Фрица Лейбера (1910-1992) и Роберта И. Говарда (1906-1936). Его произведения непосредственно вдохновили и сегодняшнее поколение писателей ужасов, например, такого известного автора как Стивен Кинг. Кинг назвал Лавкрафта «величайшим практиком классического рассказа ужасов XX века».
Космический Ужас: страх перед Истиной.
Лавкрафт изобрёл совершенно новый жанр кошмаров, известный сегодня как Космический Ужас, Космический Пессимизм или Космицизм. Как правило, в историях Лавкрафта, рассказчик объясняет, как он наткнулся на некое запретное знание, которое, как оказывается впоследствии, сводит на нет всю важность существования человечества. Не в силах совладать с истиной, упомянутый рассказчик либо сходит с ума и попадает в сумасшедший дом, либо, чтобы избежать тягостной правды, заканчивает жизнь самоубийством. Одним из ярких примеров подобного сюжета является история «Тень над Иннсмутом» (которая, добавлю к слову, была довольно жутко воплощена в известной мультиплатформенной компьютерной игре 2005-го года — «Зов Ктулху: Темные закоулки Земли» от компании «Headfirst Productions», и общепризнанно считается одной из лучших видеоигр в своем жанре).
В этом классическом произведении, один из посетителей приморского портового городка Иннсмут становится чересчур любопытным и ради собственного интереса начинает расследовать странные события, происходящие в городе. Случайно он натыкается на жуткую историю о том, что обитатели Иннсмута в действительности, являются помесью людей и отродий Ктулху, известных как Глубоководные — древняя раса морских чудовищ, делающая людей похожими на глупых «мартышек».
Вынужденный в ужасе провести ночь в единственной городской гостинице, вскоре он обнаруживает, что местные жители не намерены позволить ему покинуть Иннсмут живым и с добытыми знаниями. И, хотя, в итоге ему удаётся спастись, вскоре он узнаёт, что этот город привлёк его к себе, потому что он и сам является — отпрыском Иннсмутского древа. Вскоре он замечает, что его человеческие черты, растворяясь день за днём начинают исчезать, а его самого теперь неумолимо влечёт зов сирены Глубоководных...
Эта история, в частности, является превосходной иллюстрацией повторяющейся Лавкрафтовской темы, «психической дезинтеграции (распада психики) перед лицом Космического Ужаса, принимаемого за "истину"», открытие продвинутых высокоразвитых рас или божеств, враждебных человечеству, и ужас от обнаружения своего звериного (возможно, эволюционного) наследия. (Г.Ф. Лавкрафт «Тварь на Пороге и другие странные истории»; редакция, введение и комментарии С.Т. Джоши, Penguin Classics, 2001).
Религия Лавкрафта.
Знаменитая американская писательница Джойс Кэрол Оутс (г.р. 1938) в одном из своих исследований предположила, что «готические рассказы Говарда Лавкрафта, по-видимому, представляют собой форму психологической автобиографии», очевидно, вдохновлённой его собственными религиозными взглядами, ныне как правило называемыми Мальтеизмом*, — когда человек «достигает зеркальной противоположности традиционному гнозису и мистицизму, только сиюминутно взглянув на ужас конечной реальности».
(*Прим., Мальтеизм — специальный термин, впервые появившийся в 1985 году и обозначающий веру в злонамеренность Бога, вдохновлённый тезисом известного американского оккультиста, писателя, психолога, доктора математики и адепта оккультного западного братства «Ordo Templi Orientis» (О.Т.О.) — Тимоти Марони (Timothy Maroney, 1961-2003) о том, что «даже если Бог, описанный в Библии, действительно существует, он не подходит для человеческого поклонения из-за его низких моральных качеств». Мальтеизм — это вера в то, что Бог есть жестокое, высокомерное и тираническое существо, не заслуживающее поклонения, так как является злым божеством. По мнению мальтеистов проблема существования Зла доказывает не то, что Бога нет, а то, что он нечестен. Если же Бог есть Зло и его целью является не благо человечества, а Его собственная слава (с чем соглашаются даже любящие Бога теофилы), то поклонение злому божеству есть акт измены человечеству, так как оно питает силу, порабощающую людей, даже если это может принести кратковременную пользу тем, кто слепо ему поклоняется. Мальтеизм нередко сравнивают с Сатанизмом, поскольку он предлагает бунт против Бога; а так же с некоторыми гностическими школами, утверждающими, что Бог, которому поклоняется большинство, на самом деле злобный тиран, и потому не может являться конечным мерилом Всего. Хотя Мальтеизм имеет немало общего с этими указанными верованиями, на самом деле он от них сильно отличается). Wiki.
В письме Роберту И. Говарду Лавкрафт подтвердил свои агностико-атеистические убеждения:
«Всё, что я скажу, это то, что я считаю чертовски маловероятным существование чего-то вроде центрального космического волеизъявления, духовного мира, или вечной жизни личности. Это самые нелепые и необоснованные из всех догадок, которые можно сделать о Вселенной...» (Г.Ф. Лавкрафт).
Действительно, нетрудно заметить, что Лавкрафтовский ужас — есть не что иное, как атеистическое мировоззрение, доведённое до своего логического заключения. Настоящим даром Лавкрафта была его способность понимать последствия собственных убеждений и умение воплощать их в своих фантастических ужасах. Мораль же, для Лавкрафта была субъективной и, следовательно, бессмысленной.
«В космосе, где нет абсолютных ценностей, мы вынуждены полагаться на относительные ценности, влияющие на наше повседневное чувство комфорта, удовольствия и эмоционального удовлетворения. То, что даёт нам относительно безболезненное удовлетворение, мы можем произвольным образом называть «хорошим», и наоборот» (Г.Ф. Лавкрафт).
Мораль одного человека просто влияет на мораль другого, без надежды на какое-либо универсальное разрешение, что доказывает, что мораль — это всего лишь иллюзия.
«В настоящее время то, что даёт одному человеку, расе или возрасту относительно безболезненную удовлетворённость, с психологической точки зрения часто резко отличается от того, что дают те же блага другому человеку, расе или возрасту. Следовательно, «хорошее» — это относительное и изменчивое качество, зависящее от происхождения, хронологии, географии, национальности и индивидуального темперамента» (Г.Ф. Лавкрафт).
Для Лавкрафта человечество не имело никакого значения в космической схеме вещей.
«Теперь все мои рассказы основаны на фундаментальной предпосылке о том, что обычные человеческие законы, интересы и эмоции в целом не имеют никакой силы и значения в огромном космосе» (Г.Ф. Лавкрафт).
Когда-то, правильно понятая Вселенная была ужасающим местом, от которого нашей единственной защитой являлось невежество. Мы были крошечным пузырьком иллюзорного порядка, плавающим в море вселенского небытия, которое может уничтожить нас и уничтожит, когда до этого дойдёт дело.
«Я думаю, что самая милосердная вещь в мире — это неспособность человеческого разума соотнести всё его содержимое. Мы живём на безмятежном острове невежества среди тёмных морей бесконечности, и не предполагалось, что мы должны плавать далеко» (Г.Ф. Лавкрафт).
Его любовь к науке конфликтовала с тем, что она подразумевала о человечестве и нашей полной неважности. Если бы мы действительно это осознавали, безумие было бы для нас единственным выходом.
«Науки, каждая из которых работает в своём направлении, до сих пор причиняли нам мало вреда; но однажды, объединение разрозненных знаний откроет такие ужасающие перспективы реальности и нашего ужасающего положения в ней, что мы либо сойдем с ума от откровения, либо сбежим от смертоносного света в мир и безопасность нового тёмного века» (Г.Ф. Лавкрафт).
Побег в объятия Ктулху.
Вера в безбожный мир отчасти подтолкнула Лавкрафта к написанию своих «странных историй», позволив ему то, что он называл «освобождением творческого воображения» от «раздражающе тягостных ограничений времени, пространства и естественных законов природы, навсегда лишающих нас свободы» (Г.Ф. Лавкрафт).
Таким образом, его вымысел парадоксальным образом одновременно был и освобождением от реальности, и попыткой встретиться с ней лицом к лицу. Кошмарыы, которые он описал, отражали его истинный ужас перед нашим местом во Вселенной, но в то же самое время приносили больше удовлетворения, поскольку мы были не одиноки в космосе и, в действительности, были окружены чудесным и фантастическим миром, просто находящемся вне поля нашего зрения.
Даже такие ужасные боги, как Ктулху или Дагон, никогда не заботившиеся о человечестве, кроме как скрещиванием нас со своими собственными отродьями, были бы облегчением для нас, по сравнению с несуществующим Богом, которому вообще ни до чего нет дела.
Конан-варвар и безбожное мировоззрение.
Недавно я решил прочесть наиболее ранние фантастические истории, из числа тех, что создали современный жанр. Я начал с произведений Говарда Лавкрафта и Джорджа Макдональда. Поговорим о контрасте. Если писатели Клайв С. Льюис (1898-1963) и Джон Р. Толкин (1892-1973) являются отцами современного фэнтези, то Джорджа Макдональда (1824-1905) можно считать дедушкой современной фантастики. Влияние на К.С. Льюиса, в частности, очевидно. Мне было интересно понять, что жанр современного фэнтези в значительной степени был выражением личного, христианского религиозного опыта этих отцов-основателей. Но это, разумеется, ещё не вся история. Имелась также и атеистическая разновидность фэнтези, со-существовавшая бок о бок с фантастическими историями, рождёнными из религиозного опыта. Рассказывая выше о Лавкрафте, я уже упоминал о том, как он использовал своё атеистическое мировоззрение в собственных произведениях, результатом чего стал Космический Ужас (Космицизм): ужасающее осознание того, что «Бог» по отношению к этой вселенной безразличен и злонамерен. По иронии судьбы это означает, что жанр тёмного фэнтези также является выражением религиозного опыта.
Кроме Лавкрафта и Макдональда я также решил ознакомиться с рассказами писателя Роберта И. Говарда, особенно с его историями о Соломоне Кейне и Конане. Истории о Конане-варваре якобы происходят в рамках мифоса Ктулху, и во многих ранних черновиках автора действительно упоминаются имена Ктулхических «божеств». Р.И. Говард и Г.Ф. Лавкрафт были близкими друзьями по переписке, и Роберт Говард создал немало мифических историй о Ктулху. Если ужасы Лавкрафта были доведением его атеистических убеждений до логического конца, то и рассказы Говарда о Конане таковы по-своему. Раз ничего в жизни не имеет значения, а смерть — единственное облегчение (Роберт Говард покончил жизнь самоубийством), то взгляд Конана на жизнь правильный:
«Пусть учителя, священники и философы ломают голову над вопросами реальности и иллюзии. Я знаю следующее: если жизнь — иллюзия, то я — неменьшая иллюзия и, будучи таковой, иллюзия для меня реальна. Я живу, я горю жизнью, я люблю, я убиваю, и я доволен...» (см. рассказ «Королева Чёрного побережья», Роберт И. Говард, 1932).
Живите полной жизнью так, как считаете нужным. Не беспокойтесь о морали сверх того, чтобы она приносила вам пользу. Ешьте, пейте, занимайтесь любовью и проливайте кровь, ибо завтра мы все умрём от руки какого-нибудь несокрушимого космического кошмара. Такова мораль Конана-варвара.
Британский философ, писатель и Нобелевский лауреат 1950-го года по литературе Бертран Рассел (1872-1970) выразил это так:
«Человек — это продукт причин, не предвидевших цели, к которой они стремились; его происхождение, его рост, его надежды и страхи, его любовь и его убеждения — это всего лишь результат случайного сочетания атомов; никакой огонь, никакой героизм, никакая интенсивность мысли и чувств не сможет сохранить индивидуальную жизнь после смерти; все вековые труды, вся преданность, всё вдохновение, весь полуденный блеск человеческого гения обречены на исчезновение в гигантской гибели Солнечной системы, и весь храм человеческих достижений должен быть неизбежно погребён под обломками разрушающейся Вселенной — все эти вещи, если и не совсем бесспорны, то несомненны почти настолько, что никакая философия, отвергающая их, не может надеяться устоять».
Что же такое Лавкрафтианство?
Некоторые из читателей, вероятно, не раз слышали термин «Лавкрафтианство» (или «Лавкрафтианизм»). Хотя люди обычно без объяснений понимают, что именно имеется в виду, думаю всё же стоит дать краткое пояснение.
Лавкрафтианство — это Космический Ужас. Автор «Космического Ужаса» писатель Говард Филлипс Лавкрафт создавал антимифические/мальтеистические истории, в которых человеческие существа не только не имеют особых отношений с реальностью, но и сама эта реальность, в действительности, враждебна нам.
В типичном Лафкрафтовском рассказе исследователь находит какую-нибудь интригующую деталь, кажущуюся неуместной, возможно, искусно вырезанную статуэтку древнего происхождения, но сделанную с передовыми технологиями. Исследователь изучает эту аномалию и вскрывает ужасающую правду об окружающей реальности. Часто это принимает форму обнаружения того факта, что некий древний бог собирается пробудиться и поработить нас, сожрать или породиться с нами. Теперь, когда исследователь знает правду, он уже никогда не сможет быть спокойным. Он может совершить самоубийство, сойти с ума или просто доживать свои дни, зная слишком много и надеясь, что пока он ещё жив, худшее не случится.
Лавкрафтианство является сугубо гипотетическим понятием.
«Лавкрафтианство» (Лавкрафтианизм) — это чисто гипотетическое мировоззрение, поскольку я считаю, что на самом деле ни один здравомыслящий человек не будет лавкрафтианцем на практике — где правда о реальности настолько ужасна, что если её действительно осознать полностью, это негативно скажется на благополучии человека. Коротко говоря, это та реальность, где правда может иметь отрицательное значение, и заблуждение предпочтительнее.
Зачем же мне беспокоиться об этом гипотетическом мировоззрении, когда никто (во всяком случае, за пределами психиатрических клиник) в него не верит? Подумайте об этом как о точке отсчёта, с целью сравнения. В теории нет ничего логически несовместимого с космическим ужасом Лавкрафта, потому что нет никакой логической причины, по которой жизнь должна стоить того, чтобы жить. Нет даже логической причины, по которой истина должна быть хорошей вещью. Поэтому я часто нахожу полезным сравнивать ту или иную точку зрения с Лавкрафтианским мировоззрением. Например, прежде чем писать о том, что Церковь Саентологии Рона Хаббарда вредна (хотя я на самом деле уверен, что это так), по крайней мере следует вначале спросить, не лучше ли она, чем Лавкрафтианство. Но что ещё более важно, Лавкрафтианство отчётливо и ярко напоминает нам, что даже вера в универсальную ценность истины (и знаний) сама по себе является актом веры. Мы не можем обойтись без веры.
Я нахожу любопытным – в хорошем смысле – что Лавкрафтианцев, в действительности, не существует. Поскольку подавляющее большинство людей, или когда-либо живших в нашем мире, выбирают веру в существование Божественного, даже ярые атеисты как правило отрицают Лавкрафтианское мировоззрение. Даже те, кто не отрицает Лавкрафтианство на словах, фактически всё равно отрицают его на деле. Так что, как минимум, это показывает нам, что вера в Бога — есть настоящая человеческая страсть, глубоко укоренившаяся в нашей человечности. На мой взгляд, это делает нашу веру в Божественное, достойной самого серьёзного внимания.
Лавкрафтианство против нигилизма или экзистенциализма?
Является ли Лавкрафтианство просто нигилизмом или экзистенциализмом, но под другим названием? Вероятно, да. Проблема в том, что эти слова не совсем точно отражают то, что я подразумеваю под термином «Лавкрафтианство». Во-первых, изначальное понятие экзистенциализма, впервые сформированное датским философом Сёреном Кьеркегором (1813-1855) совсем не похоже на Лавкрафтианство. Экзистенциализм Кьеркегора был полон реальной надежды на Бога. Даже более пессимистичный философ Фридрих Ницше (который, как ни странно, тоже страдал психическим расстройством в стиле Лавкрафта — я полагаю, никак не связанным с его философией) часто давал надежду, предвидя будущее Сверхчеловека, который примет реальность такой, какая она есть, с ужасающими деталями и всем остальным. Другие же философы-экзистенциалисты, такие как Альберт Камю (1913-1960), воображали, что человек способен черпать надежду в обычном существовании, даже если это существование кажется невыносимым и бесполезным. Иногда я думаю про «Миф о Сизифе» Камю, где он изображает бедного Сизифа, бросающего вызов богам и заключающего Смерть в цепи только для того, чтобы найти себя про́клятым, дабы каждый день постоянно катить в гору падающий камень, а затем повторять это действие снова и снова в течение вечности. Камю представляет Сизифа «счастливым» в этом бесполезном занятии. Для сравнения, Лавкрафтианство напротив предполагает, что никакой надежды нет вообще, поэтому знание истины не может спасти нас. Знание является силой только в том случае, если есть хоть какой-то реальный шанс, что вы сможете действовать в соответствии с ним. В рассказах Лавкрафта часто предполагается, что такого шанса не существует.
Нигилизм ближе подходит к цели, поскольку потенциально отрицает всякую мораль и смысл в нашей жизни. Но некоторые нигилисты, такие как Фридрих Ницше (если его вообще можно считать нигилистом), всё же питали некоторую надежду и придавали большое значение истине нигилизма. Таким образом, нигилизм сосредоточен на противопоставлении смысла — бессмысленности, тогда как Лавкрафтианство сосредоточено на соотношении правды — неправды или, другими словами, на ценности истины. По всей вероятности можно с уверенностью сказать, если бы настоящие лавкрафтианцы существовали, то они также были бы своего рода разновидностью нигилистов. Но реальные нигилисты (если нигилисты действительно есть) не обязательно являются Лавкрафтианцами, потому что они всё ещё находят ценность в самом познании «истины».
Часто ли вы, как и я, задумываетесь о смысле всего этого? Атеисты и Нигилисты говорят мне, что каждый из нас сам решает, в чём смысл нашей жизни. Человеческие существа очень хорошо умеют находить смысл в бессмысленном. Мы видим фигуры в облаках или тайные послания, которых не существует. Сторонники теории заговора или покупатели товаров, основанных лишь на сетевых отзывах, являются «экспертами» в поисках смысла там, где его нет. Я не осуждаю тех, кто в это верит, но для меня притворство — это всё равно — есть просто притворство. Чего я действительно жажду, так это непритворного смысла жизни, а настоящего. И всё же, я не могу винить людей, полагающих, что единственный смысл, который мы можем найти в жизни, — это только притворство. Ибо, в подобном случае наша жизнь — такой, какой мы видим её под солнцем, — кажется лишённой всякого смысла. В отсутствие божественных концепций и загробной жизни, притворство — это самая большая Надежда, которую мы можем иметь.
Лавкрафтианство: жизнь без морали?
Что касается предложенной выше дилеммы, то моя точка зрения заключается в том, что вера в объективную мораль, когда её на самом деле не существует, вероятно, очень мало способна повлиять на нас в личностном плане. Мы бы всё равно продолжали выносить моральные суждения, спорить и приводить этические аргументы. Мы всё равно нашли бы смысл в нашей моральной точке зрения и работали бы над продвижением наших моральных «предпочтений» за счёт всех взаимоисключающих. Мы по-прежнему вступали бы в конфликт с другими людьми, не согласными с нами, и мы бы по-прежнему использовали законы, чтоб заставить друг друга подчиниться нашему моральному мировоззрению, поскольку «это правильно, и потому не имеет значения, кому это может навредить». Так что с этой точки зрения ничего не изменится. Жизнь все равно была бы такой, какая она есть.
Мне кажется, реальная разница заключалась бы в том, что у нас, в данном варианте, не будет никакой надежды найти решения наших моральных проблем, поскольку в любом случае всё это просто предпочтения. И если бы мы искренне заставили себя каким-то образом поверить в Лавкрафтианство, то я подозреваю, это оказало бы огромное влияние на наше благополучие. На самом деле, я сомневаюсь, что наше здравомыслие будет способно пережить подобное откровение.
Я использовал слово «Лавкрафтианский», чтобы описать мир, в котором Истина может оказывать негативное влияние. Я полагаю, что мир, в котором бы нас всех запрограммировали верить в несуществующую объективную мораль, вполне подпадал бы под категорию Лавкрафтианского. И в этом случае для нас, лучшей защитой было бы никогда не узнать правду, а прожить наши дни в окружении иллюзорной морали. Единственное, что действительно изменилось бы, так это то, что любые наши моральные надежды в таком случае оказались бы напрасными. Но до тех пор, пока вы не придёте к принятию этой (предполагаемой) истины, я согласен, что вокруг не изменится ничего.
Современное прочтение Екклезиаста.
Некоторое время назад я прочёл известный научно-фантастический рассказ американского писателя Роджера Желя́зны (1937-1995) под названием «Роза для Екклезиаста» (1963). В этом произведении, человек (по всей видимости, с Земли) влюбляется в марсианку и должен отговорить марсианских женщин от желания отказаться от жизни (по причине тотального бесплодия марсианских мужчин). Поэтому он читает им переведённую на марсианский язык «Книгу Екклезиаста», по сюжету тематически похожую на древние марсианские религиозные тексты, и объясняет им, что эта депрессивная книга, в которой нет веры в лучшее будущее, была написана давным-давно, однако мы всё ещё здесь, и несмотря ни на что продвигаемся вперёд, и создаём для себя лучшую жизнь.
Для точного понимания Священного Писания я решил перечитать ветхозаветную Книгу Екклезиаста. К своему удивлению я обнаружил, что основной посыл этой книги (по крайней мере, для меня) заключается в бессмысленности жизни, если (и только, «если») мы исключаем из общего уравнения Бога. Если понимать Книгу Екклезиаста таким образом, то этот текст окажется гораздо менее пессимистичным и гораздо более обнадёживающим. На самом деле Книга Екклезиаста для меня — очень сильный аргумент в пользу веры в Бога.
Американский писатель и известный скептик Мартин Гарднер (1914-2010) утверждал, что только религиозные люди могут писать действительно хорошую пессимистическую литературу, потому что на самом деле они ни во что из этого не верят. Он говорил, что атеистам попросту некуда двигаться дальше, поэтому они не столь склонны любить пессимистические произведения. Лично я полагаю, что это относится и к древнему автору «Книги Екклезиаста».
Таким образом, Екклезиаст (если понимать его в моей трактовке) стал одной из моих любимых книг в Священном Писании. Мне даже захотелось написать «современное толкование» этого труда для сегодняшней аудитории. Обобщённо говоря, с пессимистической литературой больше нечего делать, кроме как получать от неё удовольствие. И периодически напоминайте себе, что вы не верите ни единому слову из написанного, и никто — даже закоренелые атеисты — не верят в это на самом деле. Ведь в глубине души все мы знаем, что жизнь не так уж плоха, как иногда может показаться.
Льюисианцы и Лавкрафтианцы: ещё один способ взглянуть на религиозные убеждения?
Я твёрдо убеждён, что спорить о каких-либо определениях в рациональном разговоре бессмысленно (хотя, возможно, ценно в политическом). Несмотря на это, я дал следующее определение идеального рационального Атеиста. Предварительное определение атеистического рационалиста (также известного как «идеальный атеист»):
Атеистический рационалист — это тот, кто ищет правильные объяснения, а именно те, которые выдержали самую сильную критику и являются в высшей степени специфичными (предпочтительно с точки зрения вычислений) и трудно варьируемыми, но при этом всегда открытыми для новых идей, независимо от источника.
Тем не менее, они не принимают никаких убеждений просто на основе Веры и предпочитают, чтобы их суждения (по возможности) не были замутнены подобными, основанными на Вере, убеждениями. Они предпочитают видеть вещи такими, какие они есть на самом деле. Истина для них на первом месте. Поэтому они избегают любых религиозных «заскоков» на том основании, что они могут затуманить человеческую способность находить истину.
Исходя из всего этого, я предположил, что, возможно, некоторые религиозные точки зрения, например такие как Буддизм, которые во многих случаях отвергают существование бога или божеств отдельно от Вселенной, можно считать либо атеистическими, либо теистическими, в зависимости от того, насколько вы имеете в виду идею о том, что атеист не верит в существование отдельного бога, или же что атеист должен быть именно материалистическим рационалистом. Если Буддизм действительно верит в таких существ (как это делают некоторые формы верований), то они Теисты. Если нет (как в некоторых формах), то они Атеисты. Моя точка зрения заключается в том, что это один из приемлемых способов взглянуть на Атеизм и Теизм, и я готов принять тот факт, что не существует единого всеобъемлющего способа определения большинства терминов, и мы часто используем слова таким образом, что их границы размыты, а иногда даже противоречат друг другу.
Лавкрафтианство против Льюисианства.
Основной смысл моего исследования заключается в том, чтобы изучить разницу между определённым специфическим видом Атеизма — материалистическим, натуралистическим, рационалистическим — в сравнении с тем, кто верит в морально упорядоченную и сверхъестественную реальность.
Выше я уже предлагал известный термин «Лавкрафтианство» как точку зрения, согласно которой Вселенная безразлична к нам и, в конечном счёте, уничтожит всё что нам дорого. Теперь я собираюсь предложить термин «Льюисианство» (названный в честь писателя Клайва С. Льюиса) как новую категорию людей, которые верят в Божественную реальность, имеющую сверхъестественные элементы, делающие реальность морально упорядоченной вопреки тому, как она выглядит на самом деле. Разумеется, я буду продолжать настаивать на том, что, вероятно, не существует такого понятия, как настоящий полноценный Лавкрафтианец. Таким образом, в целом, к этой категории просто будут относиться люди, верящие или придерживающиеся убеждений, что жизнь в конце концов будет полностью уничтожена, даже если они принимают некоторые совсем не нигилистические убеждения (например, важность морали или личного смысла реальности).
Таким образом, если я не говорю обо всех Атеистах и Теистах, то я действительно говорю о тех, кто придерживается Лавкрафтианских убеждений о судьбе человечества, в отличии о тех, кто имеет религиозную или сверхъестественную точку зрения, согласно которой реальность, с моральной точки зрения, более нравственно упорядочена, чем это представляется в настоящее время.
Буддизм, Атеизм, Теизм и Деизм.
На занятиях по мировым религиям я помню интервью с буддийскими монахами, где они объясняли своё (по крайней мере, в этой разновидности буддизма) поклонение божествам, как нечто приемлемое и общепринятое, но не предпочтительное. Говоря коротко, они признавали что боги существуют и им вполне можно поклоняться в обмен на материальную выгоду. И они не запрещают делать это. Но боги, по мнению опрошенных, сами были заблудшими и нуждались в Нирване. Поэтому боги абсолютно не помогают людям в следовании буддийскому пути к достижению Нирваны. Эти боги сами нуждаются в буддизме не меньше, чем мы.
Фактически, буддизм наделяет саму Вселенную всей «божественной природой». Она создаёт нас и, через Карму, исправляет и учит нас. И в конце концов, мы достигаем Нирваны и становимся с ней единым целым. Буддийские «боги» (особенно в этой форме буддизма) вообще не играют никакой реальной божественной роли. Вот почему лично мне трудно считать буддистов атеистами, даже если они не признают существование богов. Во многих отношениях, научиться отвергать существование богов — это естественная часть Буддизма. Путь к богам никогда не был предпочтительным. Божественная Вселенная — вот истинный путь, которому, по мнению буддистов, мы должны следовать.
Для меня буддисты — даже те атеисты, что не признают никаких богов — всё равно имеют гораздо больше общего с теистами, чем с материалистическими атеистами. И моё новое разделение на Лавкрафтианцев и Льюисианцев, на мой взгляд, является тому причиной. Мистические буддисты, даже атеистические, все равно являются Льюисианцами. Поскольку у них существует некий «божественный центр», которому они «поклоняются» (медитируют), чтобы услышать его голос и стать с ним единым целым. И они всё ещё верят в скрытый сверхъестественный порядок — как и большинство теистов — порядок, который, скрытно морально-упорядочивает вселенную между жизнями (воплощениями). В этом заключается общая и центральная точка соприкосновения между ними и, к примеру, христианами, а не верование в «богов».
Кроме того, лично я никогда по-настоящему не считал, что вера в «Бога» сводится к конкретному «существу» (сущности). Я всегда признавал, что некоторые религии, такие как буддизм, верят в некую, своего рода обезличенную Божественную силу, лежащую в основе реальности. Но я могу понять, почему для некоторых людей такое представление о «Боге» может оказаться неприемлемым. Вот почему я считаю, что разделение на Лавкрафтианцев и Льюисианцев является горадо более важным, чем просто разделение на Атеистов и Теистов. Но я буду настаивать, что это всего лишь означает, что моё разделение на Лавкрафтианцев и Льюисианцев — это отдельный, но не взаимо-исключающий вопрос, заслуживающий подробного обсуждения.
Я совершенно не возражаю против того, чтобы и Деистов (последователей Деизма) считать «теистами, которые также являются лавкрафтианцами», пока мы видим, что у них может быть много общего с большинством атеистов, нежели с теистами. И хотя я предпочитаю считать атеистов, молящихся и верящих в Ад, Рай и Небеса, разновидностью теистов, я также не против считать их Льюисианскими Атеистами. И, вполне возможно, они тоже были бы более довольны таким ярлыком.
Нечто-Подобное-Богу.
Здесь рассматривается концепция «Нечто-подобное-Богу» (или «Что-то-вроде-Бога»). Буддисты — даже Атеисты — действительно верят во Что-то вроде Бога. Для них это просто то, как устроена Вселенная. Но, тем не менее, в основе их верований лежит Нечто, подобное Богу. На самом деле я хочу сказать, что мы должны разделять Льюисианцев и Лавкрафтианцев по признаку того, верят ли они в «Нечто-подобное-Богу» или нет.
Это поднимает интересный вопрос. Верят ли материалистические деисты, верующие в безразличного Бога, в «Нечто-подобное-Богу»? Конечно, они верят в Бога. Но эквивалентен ли этот Бог тому, что я называю «Чем-то-подобным-Богу»? Я думаю, именно здесь всё становится достаточно запутанным. Ибо я специально приберегаю термин «Нечто-подобное-Богу» для конкретного обозначения Бога или Сверхъестественной силы, в конечном счёте морально упорядоченной и, следовательно, не являющейся к нам морально безразличной. Буддизм подходит под это определение, а материалистический Деизм, по всей видимости, нет.
(Прим.; Деи́зм — от лат. «deus» {Бог} — религиозно-философское направление, признающее существование Бога и сотворение мира им же, но отрицающее большинство сверхъестественных и мистических явлений, Божественное Откровение и религиозный догматизм. Большинство деистов полагают, что Бог после сотворения мира более не вмешивается в полагание событий; другое направление деистов считает, что Бог всё же влияет на события, но не управляет ими полностью. Внутри Деизма существует множество философских направлений. Точно определить рамки Деизма невозможно, поскольку сама концепция Деизма не предполагает конкретных критериев, жёстких границ и правил. В то же самое время Деизм предполагает, что разум, логика и наблюдение за Природой — единственные средства для познания Бога и Его воли. Деизм высоко ценит человеческий разум и свободу. Деизм стремится привести к общей целостной гармонии официальную науку и религиозную идею о существовании Бога, а не противопоставлять между собой науку и религию). Wiki.
Возвращение к Лавкрафту и его взглядам на Зло.
Выше уже обсуждались атеистические и нигилистические убеждения Говарда Филлипса Лавкрафта, отражённые в его рассказах, а так же подчёркивалось, что истории, которые он написал, гораздо более нигилистичны, нежели самые пессимистичные нигилисты. Для сравнения — Лавкрафтианство предполагает, что надежды не существует вообще, поэтому знание Истины не может спасти вас. Знание — это сила, только в том случае, если есть какой-то реальный шанс, что вы сможете действовать в соответствии с ним. В рассказах Лавкрафта часто предполагается, что ничего из этого нет. Ключевое слово здесь — «часто», поскольку даже в самых популярных его произведениях всё же имеются некоторые моральные замечания, нередко упускаемые из виду. Возможно, это правда, что как только выяснится истина о том, насколько незначительно человечество, люди полностью сойдут с ума. Если оставить это в стороне и не принимать во внимание, то в любом случае, почти всегда существует какое-то человеческое действие, которое спровоцирует высвобождение Космического Ужаса. Даже в тех случаях, когда Космический Ужас не был спровоцирован специально, как правило, прошлые или нынешние моральные недостатки усугубляют ситуацию.
*Зло не является естественной частью (нейтрального) физического мира.
*Грехи, которые учат или которых избегают, могут передаваться из поколения в поколение.
*Зло пускает корни там, где семья, община и, в конечном итоге, цивилизация, находятся в противоречии.
*Войны и насилие приводят к пробуждению древних сил Зла.
*Люди могут быть столь же разрушительны, как и те силы, которые они не способны обнаружить или контролировать.
В отдельных рассказах Лавкрафта всё-таки есть несколько моральных уроков. Однако, не ждите в них каких-либо конкретных описаний греха и морали. Несмотря на это, весьма интересно наблюдать, как этот писатель-атеист использовал свои фантастические произведения, чтобы указать на социальные беспорядки и проблемы в обществе.
*Война и одержимость грехами прошлого могут возвратить Зло.
*Беспорядки в семье и обществе могут привести к распаду.
*Зло и нечестивость могут быть скрыты и даже считаться привлекательными, но они имеют ужасные последствия.
*Жадность, насилие и поклонение аморальности приведут человечество к Концу Света.
облако тэгов
