Хуан Альсате снял триллер в направлении, которое в последние годы заслуживает право считаться авангардом horror-а. После выхода «Порочных игр» восемь лет назад появилась мода на мрачные ленты, повествующие о демонах внутри семьи. В тон новому мотиву были сняты «Убийство священного оленя» Й. Лантимоса, «Мы» Дж. Пила и «Реликвия» Н. Джеймс. Основная тенденция этих картин — ужас, заложенный в истории семьи, и/или ритуалы, которые довлеют над членами рода.
Жуть перечисленных фильмов кроется в отношениях родственников и через ритуал приближает зрителя к чему-то запретному, чуть ли не религиозному «табу», которое герои нарушили, выйдя за пределы дозволенных рамок. В таких картинах, за исключением комичных «Мы», это нарушение «табу» подается как преступление против родовой тайны, знание которой грозит сломом психики нарушителей.
Градус страха от контакта с «семейными демонами» режиссеры повышали с каждым новым фильмом, пока Ари Астер не связал их в единый узел — «Реинкарнацию». Вослед за ней жанр начал меняться. В сюжетах некоторых историй усилились религиозные мотивы. Внутрисемейные же конфликты получили роль среды для их развития. Тем не менее, старая школа психологического триллера с родовыми табу не ушла. Например, К. Ньюман в своём «Перевертыше» объединил и традиционную мифологию, и семью, но сделал акцент на последней через родовой ритуал.
Отмечу, что такое следование «старой» моде новой волны — разовое. Из перечисленных тенденций видно, что в последнее время набирает оборот интерес именно к религиозному хоррору. Примером тому служит «Солнцестояние», сюжет которого основывается уже не на семейном, а на сугубо культовом ритуале.
Ту же концепцию воплощает «Печать Ведьмы» Альсате. Фильм колумбийского режиссера — яркий показатель того, какой дорогой идет современный триллер. Действие «Печати» разворачивается в религиозной общине, где семье отведена второстепенная роль. Главное значение имеет вера. От школы «семейного» триллера здесь кое-что осталось, так как вера облечена в форму поклонения старшему — отцу. Только фигура патриарха уже отделена от родственных связей и, по большей части, выполняет лишь духовную функцию.
В религиозном триллере не могло быть по-другому. И Альсате, не нарушая этого канона, соответствует тематическим границам, которые отчетливо задал в начале картины. Нужно сказать, что выйти за рамки религиозных символов достаточно сложно даже для режиссеров со стажем. В первую очередь, по причине универсальности мифологического образа. Если же вокруг него, к тому же, строится сюжет, то зрителя тяжело удивить оригинальным финалом. Ведь большинство мифологических структур так же универсальны, как образы, которые они используют, и, соответственно, хорошо изучены. Поэтому религиозный триллер (в частности, «Печать ведьмы») редко выходит за знакомые нам сюжетные рамки. Он скорее использует уже оформившиеся мифы. Как, например, делает Альсате, поставив во главу конфликта женщину, что усомнилась в истинности веры, найдя предмет, которым вне общины пользуются неверующие люди. Пастор женщины (ее отец) предупреждает об опасности устройства, называя его «игрушкой Дьявола». Здесь легко узнается сюжет о грехопадении. Но не так все просто. Кое-что в привычной модели Альсате все же исправил.
Режиссер усиливает конфликт сестрой женщины (Ума), которая давно разочаровалась в Пасторе-отце и признала, что вера бессмысленна. Сестра убеждена, что Бога с Дьяволом нет, потому что нет доказательства-чуда: дерево, на которое по сюжету молится община-семья, не расцветает. Образ Древа из Ветхого Завета тоже понятен, и фигура женщины, что сбивает душу с «истинного» пути, так же отсылает нас к картине мира авраамических религий. Так что эти образы не могут удивить. Если бы не все тоже «но». Как «яйцо в утке, а утка в зайце», в образах Альсате заложен другой образ, который нужно разглядеть. Дело во все той же сестре.
Казалось бы, фигура строптивой женщины, что отрицает "божественную истину", — образ понятный и легко отождествляющийся с Лилит. В какой-то степени Ума ей действительно соответствует: не верит в идеалистичность мира, которым живет община, и знает о вранье отца. Это знание недоказуемо, но женщина уверена в нем из собственного желания идти против воли старшего. Конкретно в этой точке усиливается схожесть Умы с Лилит, которая, согласно апокрифической легенде, тоже не повиновалась воле Высшего. В «Печати» эта схожесть видна невооруженным глазом: сначала проявляется строптивость Умы, затем — уверенность в знании того, что вокруг обман. Но здесь же схожесть рушится, выходя, как ни странно, за границы конкретного мифа. Вся соль в одном вопросе: почему Ума, разочаровавшаяся в общинном «Эдеме», остается в нем? Какой у нее мотив? И есть ли в христианских (или дохристианских) мифах герой, так же разочаровавшийся, но оставшийся в среде Лжи?
Понять это зритель может сам, сравнив героинь с женскими фигурами из мифологии. Это нетрудно, так как образы на протяжении фильма не меняются. Характеры остаются такими, какими были в начале. То же касается религиозных мотивов, которые просто проявляют себя, но не переворачивают сюжет (по причине, названной выше). Универсальность мифологической структуры, на которой построена канва «Печати», делает сюжет предсказуемым и, как ни прискорбно, зависящим от собственных границ. Альсате видит это и всеми силами пытается выйти за пределы мифа. Углубляет архетипы, меняет образы, переставляет местами — и лишний раз подчеркивает условность «универсальной» структуры, которой пользуется.
Из-за этого используемые режиссером мифологические модели пестрят, сменяются одна за другой. Не успевают развиться и открыть двойное дно — в отличие от образа Умы, похожей и одновременно не похожей на Лилит. К неразвивающимся мифологическим мотивам в «Печати» относится парадоксальное заклание бога в жертву ему самому, желания женщины быть матерью и любовницей бога, которые отталкиваются от двусмысленной фразы «я желала, чтобы бог был во мне», и, конечно, само Древо, на которое стоит молиться. Эти образные составляющие в «Печати ведьмы» не развиваются. Они просто есть — и не более того.
Впрочем, не развиваются и сами герои. Например, при всей глубине Умы-Лилит, мы не знаем, что конкретно заставило ее разочароваться и проявить бунтарское сомнение в правоте Отца. Взгляды героев показаны без изменений. Вера, убеждения, принципы, категоричность, отрицание, скепсис, неверие, разочарованность и ведомость — все эти черты проявляются в персонажах ярко. Но, при этом, статично, в примитивной форме: один герой верует, другой сомневается и т.д. Кое-как взгляды женщин все-таки меняются в конце, но посредством жесткого религиозного опыта, резко. Виной такому переходу та же статичность, с которой черты героев изображаются на протяжении остального хронометража.
Как видим, «статичный» подход раскрытия образа в «Печати» не оправдывает себя драматургически. Но в качестве механического способа для подачи картинки он смотрится весьма неплохо. На фоне пейзажей «Эдема», где живет община, долгая фиксация камеры на конкретном объекте усиливает его многомерность, как бы увеличивает «визуальную мощность», за счет чего сильнее нагнетается атмосфера. Это происходит в первых кадрах и в сюжетообразующих моментах. К сожалению, переход между объектами столь же резкий, как в изменении характеров. Смена "долгой" картинки с усиливающим ее крупным планом укрепляет напряжение, но приближает фильм к камерному и цементирует динамику. Из-за чего, сбивает ритм.
Так что «Печать ведьмы» можно назвать экспериментальным триллером, который пытается выйти за границы мифов. Но этот выход не оправдан как драматургически, так и стилистически.
Универсальность наполняющих историю мотивов превращает ее в сказку с условными вводными, что не могут раскрыться в конкретный образ из-за собственной многозначности. Здесь видно желание режиссера объять необъятное, которое проявляется и в работе камеры: крупный статичный план резко сменяется таким же. Но второй держится дольше — и нагнетает, заставляя зрителя усваивать то, что он устает усваивать после частой смены ракурсов.
Попытка выжать смысл из картинки здесь лишняя: его слишком много в сюжете. Настолько, что отдельные сцены не могут раскрыть свой потенциал из-за многозначности контекста, в котором оказались.
Впрочем, это нормально для экспериментального авторского кино. Особенно учитывая, что все замечания касаются техники исполнения, а не темы. Она, без сомнения, яркий пример того, насколько будущее темного кино связано с религиозными мотивам, как и любая серьезная история.
Шелдон Уилсон. Человек, снявший хоррор за 72 тысячи долларов. И ведь неплохо снявший, как с художественной, так и с технической точки зрения. Конечно, в «Мести мертвецов» можно найти уйму минусов, но с позиции уважения к проделанной работе хочется отметить именно плюсы. Причем у Уилсона определенно были задатки стать значительным стилистом-визуалистом. Ведь то, что он демонстрирует в рамках мизерного бюджета, заслуживает похвалы. Отметим, что «Месть мертвецов» оказалась лишь интересным карьерным началом с точки зрения режиссёрской карьеры, но отнюдь не проблеском гениальности.
Имея карманные деньги на производство картины, Уилсон сочинил скромную историю о том, как где-то в штатовской глубинке заявился в полицейский участок голый окровавленный юноша с тесаком в руке. Парниша дал себя арестовать, но отказался что-либо говорить. Местный шериф решил прогуляться по кровавым следам, оставленными подозреваемым, но стоило копу зайти в лес, как…
Если не знать, в чем фишка, трудно догадаться, куда повернет сюжет после явления КровоМальчика народу. Он то ли маньяк, то ли жертва, а может вообще существо не от мира сего. Гадают тюремщики, гадает зритель, а между тем в окрестностях творится чертовщина, еще более запутывающая мрачную ситуацию. Тем временем, мальчику становится всё хуже: кровь из него течёт просто ручьем.
Вопреки тому, что денег не хватает хотя бы на малый визуальный размах, Уилсон старательно работает над каждым эпизодом. Использует нервозный саундтрек, нестандартные операторские ракурсы и, пусть сварганенные на коленке, но спецэффекты, в стиле раннего Сэма Рейми. При явной копеечности постановки лента смотрится как компетентный хоррор, сделанный совсем не дилетантом. Интрига сохраняется достаточно долго, трупов в достатке, кровищи – более чем, а главное – четко выдержана гнетущая атмосфера, от которой хоть в петлю лезь. Пусть по совокупности фильму и не достает крышесносящей оригинальности, так, чтобы были простительны все огрехи дешевого кино, но в то же время «Месть мертвецов» — нетривиальный жутик, в котором хватает занятных сюжетных поворотов.
Да, в фильме нет ярких актерских работ, умных диалогов, искрометных стилистических находок, но есть полноценная история, сносная режиссура, парочка смачных насильственных сцен и саспенс на протяжении всего повествования.
Вы цените жанр Horror? Ждёте выхода новинок в страшной литературе и кино? Ищете то, что может испугать, показав жуткую изнанку привычных вещей?
Мы знаем, как сделать Вам приятно!
На свет рождается Книга, в которой собрана история неизвестного вам русского Ужаса! Благодаря ей вы узнаете, чего не замечали, читая мрачные истории классиков. Как устроен страшный жанр и что следует ожидать, открывая жуткие произведения признанных русских мастеров. Поймёте, почему минувшие поколения возбужденно интересовались темным жанром. Увидите, как он развивался. Выясните, что делает ужас актуальным по сегодняшний день, много ли в этом направлении приёмов и техник, которые вас пугают. И вообще разберетесь, насколько история становится хорошей из-за страха, испытываемого при погружении в неё.
Всё это мы разбираем на примерах русской «тёмной» культуры, специфики российских/ советских фильмов ужасов и, конечно, русскоязычной литературы. Собравшая в себя этот материал Книга – объёмный нон-фикшн, скрупулезно исследующий русский Horror в кинематографе, мультипликации, литературе и фольклоре. И, конечно, это самый амбициозный проект Клуба КРИК. Полтора года мы изучали ваши вкусы. Больше двухсот дней собирали всё, что написали русские писатели от начала классической литературы. Каталогизировали и систематизировали найденный материал. Анализировали страшные произведения как классиков, так и малоизвестных представителей жанра. Отыскивали общие черты по-настоящему хороших жутких историй, разбирались в их отличиях друг от друга.
Такая же работа была проделана со страшным кинематографом. Мы дотошно выискивали все мрачные русские киноленты, снятые от проникновения кино в Россию и до развала СССР. Изучили жанровые фильмы разных направленностей, просмотрев более ста худ.лент и разобрав почерк десятков режиссёров.
Наш труд нашёл отклик у читателей ещё на первом этапе создания Книги. С момента появления начальных, посвящённых литературе глав их прочло около семисот человек. Главы получили отклик и оценки писателей, благодаря которым материал стал еще более интересным, чем был в начале.
Вы должны прочесть эту Книгу! Но обязательно приготовьтесь: вас ждёт глубокое погружение в Историю Русского Кошмара. Над восстановлением истории русского «страшного» искусства работают постоянные авторы Клуба. С их работами вы можете ознакомиться на колонках ФантЛаб и Литмаркет, где в последнее время публикуются статьи Клуба о жанре horror в кино. К авторскому цеху, трудящемуся над книгой, принадлежат:
Идейный вдохновитель проекта – Алексей Петров, один из создателей horror-сайта «Клуб-Крик», поклонник триллеров и фильмов ужасов, которых раньше в России и Советском Союзе почти не снимали… согласно стереотипному и ошибочному мнению. На самом же деле у Русского Horror-а длинный и витиеватый путь, еще задолго до кинематографа берущий начало в национальном фольклоре, жуткой литературе и продолжающийся по сей день.
Второй автор Книги — Алексей Холодный, писатель, работающий в направлении «страшной» беллетристики более восьми лет. Он рассказывает о специфике страха, свойственного русскому человеку, а также обширно анализирует богатое литературное наследие, повлиявшее на создание многих страшных кинокартин.
О жутком кинематографе вы узнаете от Александра Поздеева — писателя, который подробно говорит о советском horror-кинематографе, примечательном не только легендарным «Вием» с Леонидом Куравлевым и Натальей Варлей, но и обилием других фильмов, достойных того, чтобы о них знали поклонники жанра.
Весь этот материал систематизируется соучредителем Клуба Крик, литератором, сценаристом и актером - Дмитрием Витером. При участии Дмитрия, обновлённая версия Книги дополняется нигде не опубликованными фрагментами и редактируется. Пока мы вносим правки в текст, будем рады предварительно услышать ваши идеи и пожелания относительно формата Книги. Какой вы хотите его видеть? Обязательно прислушаемся к вашим словам. Ведь мы — ценители Horror-а и каждый из нас вносит свою лепту в развитие жанра.
Совместными усилиями мы сделаем нечто крутое!
P.S.: Будем рады связаться с автором рекламного арта, если он желает получить процент за то, что арт используется в PR-целях.
Итак, ваш покорный прочел внесерийный том Самой Страшной Книги. Больших впечатлений о нём нет. Прежде всего потому, что постоянные авторы серии доказали свой статус крепких рассказчиков, которые всегда пишут «на уровне» и просто не могут по-другому. К тому же, некоторые рассказы я слышал до чтения в исполнении декламаторов и вряд ли мог им удивиться при прочтении. Но об этом ранее говорилось на авторской странице. Кстати, дальнейший текст — компиляция отдельных отзывов, публиковавшихся на ней. В качестве же предварительного вывода хочу сказать одно: до знакомства со сборником ожидались хорошие тексты — и они здесь есть, ни много, ни мало.
Прежде всего, отмечу тройку наиболее сильных рассказов. Первым оказалась "Виртуальная машина" Г. Шендерова. История понравилась мне своей технической простотой. Здесь всё на месте и нет лишнего перегруза (которым грешил «Дом Уродов»). Конструкция верна, как топор: она рубит, пришибает читателя к сюжету, не даёт от него оторваться, чем выполняет свою главную задачу. Так что, с момента, когда я читал Германа в последний раз, не могу не отметить рост качества. Видно, что за более чем год поменялись не только стиль и техника раскрытия сюжета, а сам подход к созданию рассказа. Те, кто пишут, заметят разницу. Скрытые линии вплетены в сюжет верно, срабатывают они там и тогда, где и когда нужно (эффект близнецов).
Также мне понравилось, что тематика "Виртуальной машины" замешана на философии. Рассказ о Ноосфере, который я читал в последний раз, принадлежит перу коллеги А. Сенникова, где тоже описываются ужас и деградация человека, столкнувшегося с запредельной Плоскостью Бытия. Думаю, приблизившиеся к Ней люди испытывают подобные эмоции, и в истории Германа они переданы наглядно. Так что, за реалистичность ставлю второй плюс. И третий, общий — за атмосферу. При чтении правда было жутко.
Следом, ноздря в ноздрю, идут «Сутки через двое» А. Матюхина, которые тоже сложно критиковать. Вроде бы глаз ищет огрехов, но их нет. Конкретно в этом рассказе нравится, как автор интерпретирует реальность, стоящую за границей привычного жизненного опыта. Контролёр, каждый день проходящий мимо нас по десятку раз — реален и говорит однотипными фразами. Слыша их каждый день, мы не задумываемся о том, что находится в голове у говорящего. Укладываются ли его мотивы относительно нас в простую обязанность взять деньги за проезд. Или его цель другая, а «предъявите билет» — только для отвода глаз? Александр написал как раз о том, чего мы, возможно, не замечаем. Но проверить это нельзя, отчего вдвойне жутко. А учитывая, что сюжет разворачивается в бытовой, привычной каждому ситуации, так вообще страшновато. Поэтому внимательно смотрите в глаза кондуктора, прежде чем брать билет из его рук.
«Варина вера» Дмитрия Тихонова написана не менее мастеровито, но более жутко. Мои постоянные читатели знают, что автор этих строк питает большую любовь к языческой нежити. Так что, тематика рассказа не могла меня разочаровать. Я могу назвать историю большой бочкой с медом, ложка дегтя в которой – не раскрытые образы подруг. Они представлены как обычные характеры, чего маловато для серьёзного рассказчика. Но это, нужно признать, — мелочь, потому что 90% рассказа по праву заслуживают считаться качественными.
Не менее напряжённой, особенно при прослушивании истории в аудио, оказалась «Шуга» Д. Костюкевича. Текст приковывает к себе на первых же абзацах. Это происходит благодаря технике повествования, которая не рассказывает, но показывает события. Из-за чего рассказ напоминает фильм, а в процессе чтения не покидает ощущение, что мы находимся перед экраном. Подобный эффект известен писателям, использующим в своих работах кино-приёмы. Автор, судя по некоторым деталям, с кино действительно знаком. Именно поэтому его герой не «ушёл под лёд», а «уходит под лёд», не «увидел что-то странное под его корой», а «видит сейчас». Такое повествование заостряет внимание читателя на текущей ситуации, накаляет короткий момент – и держит, не отпуская.
Так что, не поверить в существующую жуть под водой нельзя. Особенно, учитывая то, что герой не встречается с монстрами, но борется с личной паникой, чтобы страх не захлестнул его вместе с водой. Её же вокруг — Толща. В ней дают о себе знать одиночество подо льдом, оторванность от суши, страх оказаться брошенным: всё, что давит, гнетёт при погружении любого — даже опытных ныряльщиков и, тем более, читателей, которые однозначно будут читать рассказ, не отрываясь от жутких «кино-кадров» в тексте. Тем, кому интересна борьба одинокого человека с Природой, однозначно нужно прочесть «Шугу». Дабы, как минимум, не повторять ошибок аквалангиста — холодная вода их не прощает.
В целом, не могу сказать, что история чем-то меня удивила. Её качество выдержано на неплохом уровне, к которому, думаю, привыкли постоянные читатели Дмитрия.
Аналогичная ситуация с «Вдоль села Кукуева» Е. Щетининой. Её рассказы я давно привык читать, не ища в них ошибок, а получая удовольствие. Глаза на этом рассказе отдыхают. Но, к сожалению, в них бросается один минус – это прием, благодаря которому автор решила быстро очертить обстоятельства и декорации, где развиваются эпизоды. Частые повторения типа « такое-то место, столько-то часов, такой-то километр » режут полотно текста, мешая воспринимать его цельным. Что выводит читателя из погруженности в историю, которая вызывала бы больше эмоций, если бы была подана как единое действие, а не нарезка из ситуаций, произошедших в разное время. Без акцентов на его смене и так понятно, что сюжет не стоит на месте.
В качестве альтернативы, ход времени можно было бы раскрыть через образ поездных часов и эмоциональной привязки каждого героя к ним. Когда, при взгляде героев на циферблат, для одного из них время движется быстро, а для другого – медленно. Это бы показало разнообразие, с которым герои воспринимают мир — и катастрофа от их общей гибели ощущалась бы сильнее. Благодаря чему можно было бы укрепить чувство вовлечённости в историю, не нарушив единство текста. Но имеем то, что есть. И, кстати, этот минус — один. Остального не обнаружил: как уже говорил, навык рассказчика у автора хорош.
А вот «Многоколенчатый» А. Титовой по-настоящему может испугать лишь взрослых ценителей жанра. Страх при прочтении почувствовать сложно, потому что он не внушается, а только констатируется как эмоция героя. «Ужас» истории основывается сугубо на понимании того, что происходит нечто страшное. Оно возможно, лишь если читатель сам на себе испытал ужас подобной жизни. Признак ли это качественной истории в жанре horror ? Я так не считаю. Прежде всего потому, что задача автора – испугать читателя, даже если тот не может отождествить сюжет со своим опытом, понимая его одним лишь умом. Допустим, дело не в страхе, а в желании понять, что происходит — то есть, в банальном интересе. Конечно, местная аудитория знает, что в мрачном направлении ваш покорный не ищет страшных историй, отдавая предпочтение интересным. Но вопрос, может ли эта история заинтересовать (!) настолько, что от нее нельзя было бы оторваться, здесь тоже открыт. Может быть, дело в динамике. Или недостаточно передана боль героини. Последняя, кстати, объяснена. Но «объяснить» – не значит «достоверно передать». Видишь, но не чувствуешь. Получается, в рассказе есть все составляющие хорошей истории, которые раскрыты наполовину. Только они не доведены до конца.
А вот монстр получился оригинальный. И, главное, интересный – потому, что не знаешь, реален ли он.
Похожая ситуация у «Трех правил Сорок сорок» Р. Газизова, где сложно понять, где метафора, а где – реальность. Дело в игре слов, умелом жонглировании их значениями, которое рушит границы восприятия привычных читателю вещей и ставит рассказ на грань гротеска. По сути, рассказ Газизова – это сюрреализм, ломающий привычные формы изображения действительности для того, чтобы показать их обратную сторону. Или обратная сторона жизни одинокого человечка как непрекращающаяся цепь его психологических травм: жестоких, друг друга порождающих и углубляющих предыдущие. Рассказ о душевных ранах, объясняющихся простым языком. Возможно, писал ювелир. Точнее смогу рассказать о стиле «Трёх правил Сорок сорок» если прочту другие рассказы автора.
Более однозначно обстоит дело с «Секретарем» В. Чубукова, который успешно играет на религиозной символике. Борьба с демонами, их изображение, поданное в форме православной мистики – действенные способы найти отклик у читателя яркими, подсознательно близкими ему образами. Вдова, не знающая покоя на том свете? Бес, обманувший молящегося монаха? Просто и знакомо. Но в тщательно подобранном соотношении привычные для читателя элементы вызывают у него шквал ассоциаций – образы становятся яркими и врезаются в память.
Мне нравится, что в последнее время среди русских авторов horror-а укрепляется качество историй, замешанных на православной символике. Темная сторона этой конфессии – особая находка для изучающих христианскую демонологию. Прямые цитаты в тексте из трудов монахов это лишний раз подтверждают.
Однако, при всей сложности темы, мне не понятен конец рассказа. Конкретно, его форма. Владимир передал события после контакта с нечистью не сюжетно (на действии), а в форме простого изложения событий («случилось то-то и то-то »). Из-за чего финал скатился в пересказ и значительно «просел». Но, учитывая что я узнал из публичного разговора с автором, такая подача целесообразна: на деле она выигрывает у альтернативных концовок. В любом случае, отличный от печатного вариант вы можете прослушать на канале Den Blues and Cupidon. Но финал — финалом, а рассказ заслуживает внимания уже за одно только мастерское раскрытие православной мистики: знаю, о чем говорю.
А вот «Пробуждение» Б. Гонтаря я вообще не понял. Может быть, отупел и не вижу некоторых деталей, но предыдущие рассказы этого автора мне казались более проработанными. Конечно, здесь по-прежнему чувствуется уверенная рука. Однако невозможно разглядеть природу Зла, сводящего с ума людей в горах. Для примера, советую автору прочесть «Стрекот» Ю. Лантана. Он ярко передал безумие, которым природа одаривает пришедших в ее владения гостей. В рассказе хоть и не горы, а лес, сути это не меняет: раскрытие Высшей Силы показано нагляднее — чего не могу сказать о «Пробуждении». Так что, о нём у вашего покорного смешанные впечатления: показанному безумию не хватает правдоподобности.
Если же вам нужна правдоподобность, то читать сборник нужно с рассказа «Младенец Сидоров» М. Тихомирова. История далась мне тяжеловато из-за длинных предложений, убивающих ритм. Но вижу, что писал профессионал. Дело в механике. Обычно авторы, для создания эффекта погружения в историю, используют все чувства человеческого восприятия. Буквально: вкус, зрение, звуки и запахи. Здесь же через одно описание запаха читатель знакомится с историей здания, где происходит действие (1), с текущей жизнью городка (2) и с биографией героя (3). Затем тот же трюк Максим проделывает через визуальную картинку, раскрывая много информации через один зрительный образ. То есть, одна деталь выполняет функцию многомерной за счёт «расширения» контекста, в котором появляется — это почерк уверенной руки.
Мне, как автору, приятно читать такой текст. В частности, понравилось следить за живыми диалогами. Но не (!) понравился резкий обрыв рассказа в крайней (не говорю «последней») сцене. Подобный финт ослабляет накал страстей, превращая претенциозное произведение в хоть яркую и живую, но короткую зарисовку из жизни служащих морга. Только зарисовки здесь мало — нужен финал.
Такие же проблемы с финалом у «Дел семейных» О. Ветловской и «Фантомов» Д. Лазарева. На первый взгляд, рассказ Оксаны – это ровная, не провисающая история. Но что было дальше? Думаю, финал стоит расширить, показав логичное завершение, в котором до конца раскроются герои. Какой мотив был у дядьки главного героя? Хотел жить в родном доме, терпя мертвого братика под боком? Странный мотив, даже жертвенный. Не видно причины поступка, а хотелось бы. В остальном – неплохо. Но послевкусие смазано из-за финала, который, как я сказал, не расставляет точки над «и». «Фантомы» же Дмитрия запомнились мне счастливым финалом, редко встречающимся в хорроре. Но его форму не могу назвать оригинальной. Просто все разрешилось – и все? Где неожиданные ходы, преодоление героями самих себя, той же перемены в характерах? Сыровато.
Таким же сырым считаю «Вешки» Ю. Погуляя. Они тематически родственны рассказам автора о Северо-Западе и, на мой взгляд, отличаются от других его историй. Я читал все работы из одноимённого сборника, в котором оживают твари из лесов, гор, озёр и болот. Признаться, оживают ярко, так что врезаются в память — особенно в голову вашего покорного, ибо, как вы знаете, он питает нездоровый интерес к хтонической нечисти. К сожалению, «Вешки» такого интереса у меня не вызывают. В отличие от других рассказов Юрия, в этом слабо очерчен конфликт. Как следствие, герои не раскрываются: мы не видим ни мотивации, ни страхов, ни желаний. А ведь они так ёмко были очерчены в рассказе «В глазах монаха» из того же сборника. Здесь же нельзя разобраться даже в человеческих типажах: они не преодолевают себя и, что важно, Природу, с которой столкнулись — то есть, конфликта нет как в образах, так и в сюжете.
Образ твари тоже очерчен слабо. Мы не знаем, как она выглядит и не понимаем, откуда появилась. О характере существа-из-гор стоит лишь гадать. Такая загадка интересна, если достаточно времени смаковать ей, разгадывая в ходе повествования. Но времени на это у читателя нет: тварь из гор появляется быстро. Чтобы так же быстро погибнуть от руки человека. Притом, что она умна настолько, что успешно заманивает двуногих гостей в ловушку — хотя легко подставляется под удар. Парадокс? Нет, это логическая оплошность, которую в рассказах Юрия я раньше не замечал. Так что, это не тот случай, когда уместно высказывать окончательное мнение.
В итоге, сборник не выделяется от предыдущих: общее качество сохранилось. Из открытий могу называть только «Секретаря» В. Чубукова и «Виртуальную машину» Г. Шендерова. Этих авторов я читал и раньше, так что уровнем мастерства удивлён не был. Но вот тематика, над которой оба поработали, доставила неподдельное удовольствие. Темная сторона Бытия, смотрящая на нас сквозь монитор и, особенно, страшный, обволакивающий мрак православной мистики — это ли не золотая жила для пишущих в жанре? Стоит задуматься.
Цель нашего клуба ("Крик")- открытый разговор о жанре. Поэтому, в нашем приоритете было, есть и будет общение с читателями. Так, один из них, Михаил Бочкарев, дал оценку на отрецензированный нами фильм. Речь идёт о слэшере "Сожжение", который он назвал более бескомпромиссным, чем «Пятница, 13". И сравнил его с "Моим кровавым Валентином", выразив желание прочесть рецензию и на него. Мы пообещали, что поищем материалы, хранящиеся в закромах. Сказано — значит, сделано. Публикуем большой отзыв, оставленный одним из первых авторов Клуба:
"Гарри Уорден, выходец канадского кинематографа начала 80-х не особо известен киноманам (разве что по неплохому, но не шедевральному ремейку), однако же пантеоне любимых кинофриков автора этих строк он занимает исключительно высшие места, благодаря прекрасному образу. Шахтёр-маньяк выглядит так же внушительно, как и обгорелый детоубийца в шляпе и своеобразной перчатке, или утонувший в детстве угрюмый труп в хоккейной маске. Сегодня мы поговорим о фильме, где этот замечательный маньяк фигурировал.
Кино это вышло в прокат негромко и каталось там без особой помпы, в конечном счёте наскребав немного денег и, вероятно, отбив у Paramount охоту к сиквелам (а ведь наверняка запилили бы!), тем самым явив миру произведение штучное (ремейк не в счёт, забудьте про него) и крайне фанатами слэшеров уважаемое. Недобор денег, в принципе, вполне понятен — на начало 80-х пришёлся расцвет жанра, и «Валентину» было трудно конкурировать с остальными представителями жанра. А ведь мог бы.
И ведь вроде бы лента действительно мало чем отличается от себе подобных, но вот ведь парадокс — фильм может считаться гениальным. Не в смысле сюжета (когда-то шахтёр Гарри Уорден вместе с несколькими коллегами по вине безалаберных людей попал в катастрофу в шахте, где его спустя несколько дней обнаружили — обезумевшего и дожирающего труп другого шахтёра, само собой он потом всем отомстил, пропал на много лет, а когда опять организовали праздники на 14 февраля — вернулся), актёров (приятные личности, никто не бесит, но и гениальных исполнителей нет) или спецэффектов (грим вполне добротный, но в большинстве ужастиков того времени был подобный). Это по-настоящему интересный слэшер — без отвлекающей внимание чуши, без травки и сисек (которые «Валентину», в отличие от других слэшеров, помешали бы) и с замечательнейшим маньяком.
Шахтёрская униформа, дыхание из-под респиратора, внушительная кирка — образ удался на все сто. Уорден режет и стар и млад, всех полов и возрастов, причём режет весьма разнообразно. Своего рода икона. Плюс незамысловатые, но интересные послания в коробках из-под конфет.
Актёры, как было сказано, не гениальны, но глазу приятны — не переигрывают, девушки красивые есть. Вот только знакомых имён нет. К сожалению, никто из исполнителей дальше этого фильма в кинематографе не продвинулся. Спецэффекты тоже не сверхзрелищны, но каждый цент на них потрачен верно и с толком, мастера по гриму и спецэффектам отработали своё с достоинством. Музыка — добротная, напряжение создаёт. Правда в одном моменте есть не особо вяжущееся с картиной кантри, любителям этого стиля может понравится.
И помните: 14 февраля — это не только день влюблённых. В Германии это день психбольных. Доказано Гарри Уорденом. Хоть он и не немец".