Анатолия Уманского принято считать самым «кровавым» автором русского хоррора. Многие ценят писателя за стиль, легко узнаваемый по множеству «мясных» деталей. Но страшна ли проза сочинителя? Насколько он желает нас испугать? Так ли значимы для него жанры триллера и…хоррора, которого, по сути, в сборнике «Догоняй» нет? И чем проза Анатолия жестока?
Чтобы разобраться в этом, нам нужно четко понять одну вещь. Ужас Уманского – не про испуг. А про социальную трансформацию. Он приходит как внезапный, касающийся всех катаклизм. Столкнувшись с последним, герои сборника вынуждены искать свое место в меняющейся реальности — через тяжелейшую ломку. Конечно, проживая низвержение идеалов и ценностей.
Поэтому героями книги стали отторгнутые обществом мученики, оказавшиеся на задворках социума из-за бедствий. Они пытаются выжить в условиях агрессивной среды: войны, колонизации, голода.
Персонажи большей части рассказов — парии, которые сторонятся людей. Или маргиналы, изгнанные обществом по собственной вине или просто так, из-за жестокости социума. Например, семья «Яко тает дым»: мать и дочь, оказавшиеся в кризисе после того, как умер родственный им мужчина – пьяница и насильник. Мать, желая решить проблемы, ложится под представителя власти — садиста в погонах, а девочку бьют в школе. В результате, обе получают еще больше презрения среди знакомых и сверстников.
Схожая ситуация у страдальцев из «Отблеска тысячи солнц». Обнищавшая семья в послевоенный период ищет пропитания. Мать тоже вынужденно торгует телом, но в более тяжелых, грязных условиях, из-за чего их с сыном клеймит уже целый город.
Более сложная ситуация у ребят из «Кровавых мальчиков». Парней, по юношеской дурости изнасиловавших сестру своего друга, с его же согласия. Лишь протагонист, бывший только свидетелем кошмара, мучится воспоминаниями – пока прошлое не настигает его, требуя моральной платы. Здесь человека не изгоняли, он сам дистанциировался от общества, пытаясь разобраться в сотворенном кошмаре.
Как, например, персонаж «Господина Элефанта» — анархист, который не может смириться с порядком общества и способствует его разрушению. Например, убийством чиновника. Готовя покушение, романтик-революционер рефлексирует над тем, какова значимость того, что он готовит – с такой же мыслью оправдать свое существование, как Саша из «…Мальчиков».
Степень рефлексии героев Уманского во многом зависит от тяжести условий. Саша из «…Мальчиков» и Павел из «…Элефанта» причастны к своему злу, и могут его обдумать. Напротив, семьи «Яко таем дым» и «Отблеска…» втянуты в крутую пучину кошмарного времени и душевной боли. Дабы покончить с обрушившимся на их голову адом, у несчастных ничего не остается, кроме как действовать. И, парадоксально, именно они, особо не анализируя поступки, успешнее всего находят свое место в новой реальности.
Интересно, что чем больше страданий испытывает герой, тем больше он похож на живого человека. Хотя, казалось бы, чем крепче мучения – тем более театрально и надуманно выглядит проблема. Но в историях автора трагизм оживляет действующих лиц.
Контраст между театрализованными и настоящими страданиями наглядно отражен в повести «Отблеск…», где главный персонаж, мальчишка, похож на заведенную куклу, которую буря событий бросает от одного разочарования к другому. Однако ее страдания не трогают читателя. Герой остается в рамках образа куклы, ибо такие мучения для нас – всего лишь этапы взросления парнишки. Напротив, его истощенная страданиями мать выглядит особенно живой, поскольку молча и терпеливо растворяется в личном аду.
Во многом душевные терзания здесь целиком зависит от злой реальности. Персонаж не может изменить обстоятельства, опираясь на себя. Все его поступки реактивны – приходят как ответ на изменяющийся вокруг мир.
Даже когда внутреннее «я» и окружающая реальность конфликтуют, толкая идти против обстоятельств, герои все равно прогибаются – даже в борьбе за место под солнцем. Возможно, причина в том, что они незрелы. Ведь, как было сказано выше, многие протагонисты в рассказах – романтики, внутренне обиженные на мир или просто дети / подростки, не успевшие сформироваться. Как бы там ни было, незрелость – распространенная черта у многих героев писателя.
Он намеренно ставит акцент на борьбе личности с окружающим миром. Это заметно, например, по тому, что драматургия построена на уровнях, которые варьируются в зависимости от масштаба: от личных до цивилизационных.
Говоря о масштабных событиях, Уманский зачастую работает с историческими эпохами и другими культурами. Например, в рассказе «Америка» он изображает столкновение русских колонистов с враждебным племенем индейцев. В лесах аборигенов живет тварь, ведущая охоту на людей. Единственный способ ее остановить – отдать в жертву слабых членов враждебного племени. В произведении показана борьба внутренняя (сомнения протагониста при моральной дилемме), межличностная (споры с членами племени) и цивилизационная (столкновение личных интересов с интересами нации).
В подобных рассказах Анатолий опирается на технику панорамы. В основе нее зачастую стоит одно ключевое событие, которое запускает все остальные. В результате срабатывает эффект цепной реакции — принцип домино. Из-за чего взаимосвязь между героями приводят к трагическим последствиям. Такой принцип автор использует далеко не в каждых работах, но, появившись в тексте, эффект домино сильно привлекает наше внимание.
В материалах с панорамой кукольность персонажей видна ярче всего. Последние схожи с марионетками еще и внешностью, потому как их черты (одежда и повадки) соответствуют внутренним качествам. С одной стороны, это эстетика. Подобная органичность делает образы цельными. Но с другой – поведение действующих лиц предсказуемо, ибо каждый функционирует в рамках своего типажа. Как бы воплощают созданную мастером форму.
Сюжеты, где действующие лица выглядят марионетками, связаны с фактором домино через один принцип. Они ломаются. Будучи романтиками в силу возраста, каждый из героев проходит крушение идеалов и представлений о мире. Выдерживает проверку на прочность реальностью. Вполне естественно, их кукольный мир рушится, как постройка из домино, под влиянием более сильных факторов извне, каждый из которых сильнее предыдущего (мальчишки из «…Гран Гиньоля» и «Отблеска тысячи солнц», юноша-максималист из «Господина Элефанта»).
Интересно наблюдать, как именно законы жестокой реальности рушат опоры маленького мирка. Это раскрывается благодаря эффекту той же панорамы, — но уже в описаниях.
Рассказов, где эффект панорамы используется для описания — половина. В большинстве случаев он достигается за счет того, что мы смотрим на события глазами нескольких героев. Разные углы зрения позволяют отметить больше деталей, за счет чего картина получает дополнительный объем. Здесь, как правило, читателю показывается большая локация с множеством подробностей. Уманский чередует фокус нашего зрения между отдельными точками на картине. Объектив камеры словно переключается между персонажами, фокусируясь то на одном, то на другом. Это значительно усиливает визуальную насыщенность текста.
Но иногда множество фокусов зрения пересыщают его деталями. В результате, визуальная составляющая доминирует над содержанием. Причина, как правило, в жанровой атрибутике. В произведениях достаточно насилия и крови, поданных с акцентом на зрелищность – даже на эстетику. Нельзя упрекнуть автора в смаковании болью людей. Но, точно понятно, сколь тщательно он акцентирует визуальную яркость «мясных» сцен.
На осознанность этой техники указывает и большая часть жестоких рассказов, писанных от первого лица. Учитывая немногочисленность историй, где герой излагает напрямую от себя, напрашивается вывод: изображая кровавое насилие, Анатолий намеренно стремится погрузить нас в шкуру мучеников. Также на это указывает и театральность, в которой исполнено много слэшеров сборника. Сюжетов с ней немного, но именно к «мясным» текстам относится большая часть всех зрелищных работ. Так что, кровавость у сочинителя весьма тесно переплетена с визуальными эффектами.
В какой-то степени, театральность для него – метод описать максимально кровавый ужас. Но порой яркий и пестрый визуал создает какофонию, похожую на калейдоскоп. В отдельных материалах образы настолько контрасты, что, кажется, будто истории написаны в стиле бурлеска или гротеска.
Однако яркая работа с формой не ослабляет смыслового наполнения книги. В ней остается психологизм. Есть, например, рассказы, где образы героев выходят за рамки театральных типажей – более того, планомерно растут над ними от одного произведения к другому.
Рост заметен в архетипе шлюхи – частом госте среди сюжетов Уманского. Видно, как ему интересен характер женщины-проститутки. Периодически второй меняется: от белого и непорочного до черного и вульгарного. Глупая нимфоманка из «Господина Элефанта», схожая с куклой не только внешне, но и поведением, в «Гран Гиньоле» уступает место более сложной ипостаси помешанного на животном сексе демона. Затем мы видим уже более адекватную девушку, которая через тело исследует свою женскую природу («Пенелопа»). А после — зрелую женщину, готовую отдать тело мужчине, лишь бы защитить своего ребенка («Яко тает дым»). Более чист образ психически больной девочки, терпящей насилие со стороны старших парней, даже не желая им зла (в тех самых «Кровавых мальчиках»). И, наконец, апофеоз — японская мать, отдающая себя на поругание американских солдат ради корма детям но, что важно, не теряющая при этом уважения к мужчинам, хотя они зашли в ее дом на правах оккупантов («Отблеск тысячи…»).
Более просто, но особенно наглядно меняется и сам архетип воина. Первое время люди в форме кажутся злом. Но по ходу чтения раскрывается эволюция и такого образа: от жестокого полицейского-садиста («Яко тает дым») до раскаивающегося в насилии вояки («Змей»), а затем – до гуманного офицера, который остается человеком, даже используя право военной силы в доме той самой японской женщины («Отблеск тысячи…»).
В этом смысле особенно интересны рассказы, где личность творит зло под давлением общественного порядка. Ведь, как мы убедились, на героев книги давят социальные условности. Они как бы сжимают удавку на шее, заставляя играть определенную роль. Или выпутываться из тяжелых условий жизни. Например, насилием и убийством. Интересно, что точно нельзя установить, почему человек совершает зло: под гнетом темных сил или из-за нищеты и отчаяния. Уманский не дает четкого ответа. Незавершенность для него — инструмент в создании сложного произведения, где не может быть однозначности, свойственной простым текстам.
Поэтому нельзя считать прозу автора полностью социальной. Она сохраняет связь с мрачными жанрами. Так, в большей части историй под маской тяжелых жизненных обстоятельств к людям приходит Первозданная Тьма. Это древние боги («Пенелопа»), что требуют жертв, и плотоядные чудовища («Америка»), которые желают крови. Порой Тьма откровенно агрессивна. И является как чистое Зло, в виде бестелесных духов (бесов), желающих проникнуть в мир через чужие грехи и пороки («Яко тает дым», «Змей»). Вообще, большая часть рассказов изображает персонажей игрушкой в руках Тьмы.
Но ошибочно также думать, будто сюжеты писателя привязаны сколько-нибудь к жанру. Триллер и хоррор для Анатолия – условны. В сборнике всего один классический ужас. Он содержит в себе другие, не свойственные автору черты – то есть, выделяется, как нетипичный для всей композиции элемент.
Уманскому важно не испугать, а передать разнообразие ужаса, могущего обрушиться на любого из нас – без причин. Он приходит как внезапный, касающийся всех катаклизм. Например, война, на которую обычный человек не в силах повлиять. И, конечно, целая серия тяжелых, отравляющих жизнь событий, идущих вслед за взрывами и роем выпущенных пуль.
В этой связи неудивительно, что сочинитель работает с историческими эпохами и опирается на технику панорамы. Так мы в деталях видим, как герои проживают низвержение идеалов и ценностей. Выдерживают ломку или гибнут. Благодаря чему в рассказах остается психологизм, который, будем честны, часто невозможен без трагизма. Ведь именно через тяжелейшую ломку личность может найти свое место в реальности.
Так что, кровь и детализация переносимой людьми боли – это, в какой-то степени, объективное отражение места, где мы живем. Даже если кровавость подана излишне театрально, здесь она остается методом в изображении кошмара. Хотя порой кровавый визуал отдельных работ уж очень сильно бросается в глаза.
Однако жанр – понятие искусства. И нам лишь следует понимать, сколь сильно зрелище насилия, поданное как искусство, может размыть моральные границы тех, кто его оценивает. Тогда становится труднее ответить на вопрос, чем мы наслаждаемся: чьей-то болью или красотой....
В русском хорроре недавно случилось пополнение. Издательство «RUGRAM» выпустило роман «Дети Полутени» Е. Абрамовича. Событие интересное, потому что книга неоднозначна. Неискушенного читателя она привлечет специфической темой. Однако по-настоящему захватывающей покажется не всем: в романе достаточно отсылок и аллюзий, которые известны ценителям хоррора. Поэтому история имеет вес не столько как оригинальное произведение, но больше как образчик жанра, который сформирован под влиянием определенной культурной среды.
Сохраняя интригу, не будем вдаваться в подробности сюжета. Рассмотрим лишь конструкцию произведения и несущие опоры, на которых держится текст. Именно в работе с ними нагляднее всего виден авторский стиль. Примечательно, что в структуре произведения нет привязки к узнаваемым формам как таковым, потому что, используя известные образы, Абрамович экспериментирует с ними.
Так, например, главный герой романа укладывается в хрестоматийный для триллеров типаж. Егор — меланхолик, который запутался в себе. Из-за слабого характера парень не обрел цель в жизни. Оглядываясь в прошлое, которого не помнит, он не может найти фундамента в настоящем. Единственной отдушиной остается работа. Но и род деятельности терпим Егором лишь потому, что позволяет забыть о странной душевной боли. Отметим, что Абрамович не говорит о ней напрямую: он передает настроение пейзажами и деталями окружающей Егора среды. В результате главы, где тот фигурирует, выдержаны в меланхолических чувствах. Тем не менее, на первых порах чтения в депрессивном поведении парня трудно найти логику. Возможно, дело в затянутости действия, на фоне которого поступки героя смешиваются в какофонию без мотива и цели.
Несколько схожа ситуация с другими действующими лицами. Они тоже не имеют выраженных, характерных черт. Судьбы этих героев развиваются параллельно, чтобы пересечься в важный для сюжета момент. Примечательно, что их связывает общее настроение – та самая печаль о прошлом. Нужно признать, что в большей части романа она сформулирована нечетко: долго нельзя понять, что конкретно тяготит действующих лиц. Потому как депрессия из-за горького опыта и уныние, свойственное меланхолическим характерам, – вещи разные. Взаимосвязь между ними Абрамович передает косвенно. Конкретно, через воспоминания о прошлом.
Так, детективный элемент в романе говорит о том, что некоторые герои ничего не забыли. Например, силовик Дубов расследует событие, лишившее Егора памяти. Оно связано с сектой и ее жертвами. По ходу сюжета выясняется, что кто-то из пострадавших помнит ужасное событие, но смутно. Некоторые знают о случившемся в подробностях, желая вовсе забыть. Несмотря на схожие психологические травмы, душевную боль и растворение в ней вплоть до утраты ярких черт, персонажи Абрамовича действуют по-разному. В какой-то степени, это не позволяет назвать их безликими манекенами, которым кажется главный герой. Внутренние поиски провоцируют их активность вовне, заставляют действовать. Так что, детективная составляющая романа усиливает одну из его слабых сторон.
Однако детективная составляющая – не единственный столп произведения. Автор работает также с элементами драмы, тоже не без успеха. Например, основную историю из главы «Мусорный Иисус» он помещает в формат флэшбека. Повествование о минувшем становится основной частью раздела, хотя драмы больше в начальной сцене, где история разворачивается в настоящем времени. Тем интереснее смотреть за такими экспериментами. На этом примере видно, что Абрамович уверенно работает с драматической кривой: он не боится менять местами элементы, которые создают настроение, даже когда это выглядит не совсем «правильно» с точки зрения классической структуры.
Интересно, что события, описанные в рамках флэшбека, выходят за его рамки. Это не обрывочные сцены, а полноценные истории, которые подаются в виде воспоминаний. Отметим, что причина не в форме, когда некоторые флэшбеки из-за своего объема способны занимать отдельное место в структуре романа. В «Детях полутени» истории прошлого самодостаточны, прежде всего, по смыслу. В какой-то степени это отдельные сюжеты. Они же кажутся наиболее интересными. Не исключено, что причина тому – их связь с жанром. Благодаря хоррор-элементам глубже раскрывается заложенное в сцены напряжение, и настрой сильнее передается читателю.
Однако здесь не обходится без ложки дегтя. Вопреки качественно проработанной хоррор-составляющей в «Мусорном Иисусе», не понятно, какую сюжетообразующую роль играет жанр для этой главы. Ее смысловую составляющую трудно понять вплоть до того, пока все нити действия не сплетутся в единый узор посредством финала. В результате, раздел кажется зарисовкой с мрачными сценами, которая привлекает своей причастностью к хоррору, но ничем другим.
Справедливости ради отметим, что в последних главах такой ошибки нет. Там взаимосвязь хоррор-деталей с общей сюжетной канвой неоспорима. Именно на основе последних разделов можно сделать вывод, что Абрамович как драматург наиболее сильно раскрывается в границах жанра. Когда он вплетает хоррор-элементы в драматическую структуру (ужас от происходящего растет вместе с ростом конфликта), это действительно выглядит органично и живо.
Тем парадоксальнее наблюдать за жанром на протяжении всего романа. Проявляясь отдельно, многие хоррор-элементы сами по себе не выглядят ярко. Например, есть много сцен, где герои должны испытывать страх, ужас или, по крайней мере, шок. Но читателю эти ощущения не передаются. Абрамович просто констатирует факт, что такой-то герой испугался, испытал волнение или тревогу.
В отдельных сценах хоррор-элементы откровенно фантастичны. В первую очередь сюда относятся образы: например, жуткого вида манекены. Они пугают Егора, буквально оживая. В результате, значительно проседает реалистичность страшных сцен. Теряется и качество ужасов как таковых, которые отдаляются от психологического триллера, больше походя на детскую страшилку.
Видимо, поэтому роман так созвучен с классикой подростковых ужасов. Один из его центральных образов прямо отсылает нас к «Оно» С. Кинга. Изображенный Абрамовичем клоун, который ворует детей, действительно страшен. Как хоррор-элемент он повышает качество всей жанровой составляющей романа. Но, приближая историю к классике американских ужасов, делает это несколько примитивно. Из-за слабой подачи Фунтик кажется вторичной копией такого же клоуна из США. Как следствие, в художественном плане роман воспринимается не столь свежо.
Однако важные для автора темы в нем раскрыты вполне оригинально. Так, по мере чтения укореняешься в мысли, что Абрамович неравнодушен к проблеме бессмысленного потребления в обществе. Это видно на примере простых символов. Так, в одном из городов, где разворачивается действие, на месте старого храма возводится универмаг. Ранее в этом храме обитало Нечто, о чем не стоит говорить, дабы сохранить интригу. Но, если раньше Оно обитало в храме, имея статус Бога, и люди прошлого поклонялись Ему, то теперь Нечто вынуждено обитать в больших торговых центрах, заменивших храмы и церкви. По итогу, люди служат богу в новой форме, просто удовлетворяя свои потребности.
Связь этих и других символов повторяется сквозной линией из главы в главу. Хотя все значение заложенных в них смыслов раскрывается ближе к финалу. Например, в «Детях полутени» есть оригинальные аллюзии на Герметическую традицию. Так, клоун в романе действует не по личной воле. Им руководит то самое Нечто. Ближе к финалу, когда нити действия связываются в единый узор, искушенный читатель может понять, что это Нечто, будучи центральным Злом, раскрывается не только через образ клоуна. Проводником Зла изображен и Архитектор. Архитектор, связанный с великим Нечто, закономерно вызывает ассоциации с образом масонского Бога. Отметим, что на его фоне образ клоуна получает дополнительный значение, потому как в связи с божественной символикой он раскрывается как Трикстер, статус которого также божественен.
Резюмируя, признаем, что эти сильные стороны романа заметны не сразу. Раскрываясь именно в финале, заложенные в историю смыслы почти не проявляются во время чтения большей ее части. Это схоже с тем, что происходит с героями. Сопереживать им получается лишь со временем. Подобные манекенам люди долго кажутся пустыми болванками, которые атрофированы от жизни. Они заслуживают сочувствие лишь с приближением к развязке, когда автор показывает действующих лиц жертвами обстоятельств, а не ущербной саморефлексии.
Здесь можно принять эстафету от Абрамовича – и поиграть со смыслами масонской традиции. Выражаясь близкими к архитекторам терминами, поведение героев можно охарактеризовать предельно точно. Их поступки подчинены закону геометрии. Потому что образ сюжетной структуры напоминает круг. Относительно него герои из разных глав кажутся точками, стоящими по периметру. С ходом действия (и ближе к концу романа), они приближаются к событию, с которого все началось. Фактически, стремясь к общему центру, все действующие лица приближаются друг к другу.
Несмотря на безликость героев, на отсутствие в них выраженных черт, в романе есть сильные стороны. В смысловом плане к ним относятся оригинальная работа с герметической символикой. Опытных читателей «Дети полутени» привлекут также смелой работой с формой. Но искушенная жанром аудитория может получить смешанные впечатления. Причина – в той же противоречивости хоррор-составляющей. Жанровые элементы здесь слабы по отдельности, но сильны в драматичных сценах. Что не огорчит ценителей старой школы, которые узнают в романе отсылки к жанровой классике.
Первая публикация: материал на странице автора, 30 января 2023 г
"УЖАС РУССКИЙ" ПЕРЕИМЕНОВАН В "РУССКИЙ ХОРРОР". И НАПИСАН!
ЕГО ПОЯВЛЕНИЕ — В ВАШИХ РУКАХ. ОЖИВИТЕ ЛЮБИМЫЙ ЖАНР! ПО ССЫЛКЕ ОТКРЫТ СБОР СРЕДСТВ НА ИЗДАНИЕ.
О чем книга:
История Русского Хоррора. Разбор страшных произведений в литературе и кино – от редкой классики ужасов в Российской империи до кино-триллеров СССР.
ХОТЕЛИ ЗНАТЬ, ЧТО ТАКОЕ "СТРАШНО"?
Ждали, когда на экраны выйдет заграничный фильм ужасов? Искали кассеты с кино, которое не показывали на советских каналах? Задерживались ночью перед телевизором, чтобы посмотреть жуткий триллер, пока спят старшие? Собирались в видеосалонах у друзей, просматривая кровавый жутик? Вспоминая себя ребенком, чувствуете дрожь от фразы «Позовите Вия!»
А что, если «Вий» был не один? Может быть, страшные вещи находились всё время рядом с вами? Рассказывали ли родители про жуткое кино, снимаемое в России до американских ужасов? Смотрели ли старшие мрачные фильмы, когда сами были детьми? Просматривали ли ваши дедушки и бабушки? Мы знаем, что да! Но взрослые вам ни в чем не признавались, потому что было не принято!
Мы же расскажем! Сколько было поставлено «Виев»? По какой истории Гоголя был снят фильм, заслуживающий считаться предтечей жуткого «Звонка»? Каким был первый русский ужастик? Где впервые появились знакомые вам «пугалки» со звуком? Кто снимал русские ужасы ещё при Царе? Служил ли русский Кино-Страх интересам Революции? В каком из старых фильмов появилась кровь невинно убитых? И какими были мрачные фильмы, не сохранившиеся до наших дней. Обо всем этом – в книге, которую вы должны прочитать!
Над восстановлением истории русского хоррор-искусства работали постоянные авторы Клуба. С их трудами вы можете ознакомиться на колонках ФантЛаб и Литмаркет, где в регулярно публикуются статьио жанре ужасов в литературе и кино. К авторскому цеху, трудившемуся над книгой, принадлежат:
Алексей Петров:
Вдохновитель проекта «Русский Хоррор», его руководитель в первые два года создания. Один из основателей хоррор-сайта «КРИК».
Алексей Холодный:
Действующий руководитель проекта. Его редактор. PR-щик. Писатель, рецензент.
Александр Поздеев:
Писатель. Рецензент, изучающий советский страшный кинематограф.
Наш труд нашёл отклик у читателей ещё на первом этапе создания Книги. С момента появления начальных, посвящённых литературе глав их прочло около семисот человек. Главы получили отклик и оценки писателей, благодаря которым материал стал еще более интересным, чем был в начале.
ВАШИ ВЫГОДЫ:
Простота:
Мы с коллегами подготовили такой формат Книги, который удовлетворит вашу личную читательскую потребность. Простое изложение, лёгкая для ориентации в тексте расстановка глав и возможность читать с любого места – всё это уже сделано для комфортного усвоения интереснейшего материала!
Лаконичность:
Разбор произведений, которые были созданы русскими писателями и режиссерами от начала классической литературы и зарождения кино. Анализ страшных рассказов как известных, так и мало знакомых вам представителей жанра. Явственно показанные связи жутких историй. Их разбор, сравнения и отличия друг от друга.
Удобство:
Можно читать в разных форматах.
Любите держать книгу в руках? Заказывайте печатный экземпляр, перейдя по ссылке ниже! Можно с автографом. В случае, когда наберется 150 заказов, «Русский Хоррор» будет готов в мягкой обложке на протяжении 3-х месяцев с момента завершения сбора. И отправится к вам.
Причастность к проекту:
Ваше имя, как читателя, на странице благодарности. Чтобы оно появилось, достаточно отправить на «Русский Хоррор» любую угодную вам сумму.
Отправка электронной книги (с вашим именем на странице «Благодарности»!) — спустя два месяца после завершения сбора, если средства будут собраны.
Печатный экземпляр (с вашим именем на странице «Благодарности») получите на руки спустя 3 месяца с момента завершения сбора, если средства будут собраны.
СОБЕРЕМ ПОЛОВИНУ – будет электронная (!) версия, без печати. Подробности бонусов открыты по ссылке ниже.
Вы должны прочесть эту Книгу! Но обязательно приготовьтесь: вас ждёт серьезное погружение в Историю Русского Кошмара. При условии, если она появится на свет. Поэтому рождение книги — в ваших руках!
Убежден, что сильная история легко находит путь к читателю. Во многом потому, что затрагивает важные для него проблемы. Потому как в своих рассказах опытные мастера касаются тем, актуальных всегда. Менее серьезные — назовем их ремесленниками – не копают вглубь, а просто затрагивают востребованные в нужный момент вопросы, чтобы сделать историю злободневной. Но крайне опасно с расчетом на коммерческий успех делать злободневным то, что умерло. Даже если ты – крепкий мастер и можешь оригинально подать тему, опираясь на вечные ценности.
Речь о сериале «Пищеблок». Насколько грамотно А. Иванов, по чьему роману он был поставлен, раскрыл социалистический быт советских детей, говорить не будем. Признание Иванова в рецензентской среде как мастера очевидно. Имея за плечами опыт, в «Пищеблоке» он не мог ограничиться жанровой подачей изжившей себя проблематики. И, конечно, написал историю не только об упырях, но и о детстве ныне зрелых поколений.
Однако С. Подгаевский, экранизировавший историю о подростках, отказался от многомерности оригинала. И выделил лишь идеологический аспект. Безусловно, с претензией на злободневность. Нужно признать, что первое время просмотра она не бросается в глаза. Критика социалистического прошлого большую часть хронометража спрятана между строк. В виде скрытых колкостей, недосказанности и метафор. Изначально зрителю дают знать лишь, что в детском лагере «Буревестник» обитают вампиры («пиявцы»), подчиняющиеся укусившему их главарю по имени «стратилат» (в пер. с древ. гр. — «военачальник»). По фабуле, когорта из тринадцати укушенных ребят сосет кровь сверстников и, зомбируя жертв, подчиняет их волю Главному. Дабы после закрытия лагерной смены они разнесли его Идею по советским городам.
Негативная трактовка социалистического детства раскрывается в подтексте действия. Посредством небольших штрихов. Например, мы узнаем, что новый вид людей готовят лишь в подобных, специально созданных для этого лагерях. С ростом укусов видно, что инициированные дети надевают форму и становятся образцовыми служителями идеи. Особенно это заметно в финальных сериях, когда выделяется главная часть пионерской одежды – красный галстук. Так, адепт-вожатая при соблазнении жертвы-парня может раздеться догола, но не способна сорвать с шеи алую повязку. Другой, уже подчинившийся, сравнивает зависимость от девушки-вампира с любовью к Родине, которая обязывает беспрекословно выполнять приказ.
Здесь негативная трактовка заявляет о себе более открыто. На деструктивность царящей философии указывает атрибутика сериала. Так, одна из его визитных карточек– это разбитый памятник пионера-барабанщика, который служит метафорой разрушающейся идеологии. Здесь он кажется анахронизмом. Потому как сомнительно, что в злачные восьмидесятые годы на входе в пионерлагерь можно было увидеть разбитую статую, которая символизировала ценности общества. Такая деталь откровенно вводит неопытного зрителя (подростка) в заблуждение. Показывает реальность не такой, какой та была. Наоборот, правдоподобной деталью выглядит то, что социалистической идеологии как раз не противоречит. Можно заметить, что один из главных вампиров по-прежнему остается мальчиком, который мечтает выиграть олимпиаду и ищет друзей. Такие мотивы подчеркивают его привычку полагаться на коллектив. Конечно, с целью построить «светлое будущее» благодаря зависимости сверстников от кусающего их упыря.
Интересно, что связь личных качеств типичного советского подростка с «кровавой» трактовкой, через которую они поданы, проявлена тоже между строк и не режет глаз. Что делает героя живым, не позволяя ему скатиться до обличающей советский быт карикатуры. Также аккуратно и эффектно против коммунистической идеи говорит способ уберечься от нее. Главного героя Валерку Логунова от вампиров спасает не привычные чеснок и соль, а неодобряемые партией крест и святая вода.
К сожалению, попытки дружить и строить отношения среди героев не приводят к серьезным конфликтам. В лучшем случае борьба подростков работает на искусственно поднятую тему злободневности советского прошлого, которое якобы промыло мозги ныне зрелому поколению. Из-за чего большинство героев-пионеров сериала выглядят пустыми и походят на кукол. Ближе к финалу обличение «красной» идеи вовсе не прячется. И открыто называет ее носителей нечистью, используя фантастические элементы в трактовке исторических событий. Что допустимо в таком жанре, как хоррор. Но вызывает вопросы качество, с которым подана такая «антипропаганда».
Отсутствие реализма видно во многом. Например, зрителю показана легкость, с которой дети передвигаются по ночному лагерю, когда все спят. При тогдашнем-то контроле в детских заведениях. Не говоря о хождении вожатых голышом под окнами детских корпусов. Огрехи в поведении героев не соответствуют критикуемой эпохе, из-за чего сама критика кажется надуманной. И подчеркивает лживость, с которой были расставлены акценты в изображении советского прошлого.
Ближе к финалу убеждаемся, что обличение эпохи направлено не для того, чтобы сделать выводы о настоящем. Его цель — рассказать о реалиях пионерлагеря «по-другому». Например, с использованием зарубежной музыки за кадром, которая на фоне советских реалий не уместна. Можно подумать, что постановка истории в западно-молодежном формате оправдана маркетингом и позволяет расширить аудиторию фильма за счет молодых поколений, привыкших к «американскому» кино. Возможно, это так. Но в этом смысле ход Подгаевского вульгализировал роман Иванова во всех смыслах («vulgaris» в пер. с лат. – «народный», «обычный») и сделал достоянием массы всех возрастов. Чего по определению не должно быть, учитывая численность поколения, о котором повествует оригинал.
Попытка по западным лекалам снять фильм о советской эпохе, критикуя саму эпоху дерзка и безрезультатна. Не исключено, что такой ошибкой грешит и роман Иванова, обличающий советский строй более аккуратно. Но обличить — не переосмыслить. Нежелание признать грехи коллективного прошлого и попытка от них отказаться привела «Пищеблок» к граблям, на которые мы наступили в девяностые годы. Этот сериал – как, наверное, и книга – были бы уместны в ту мрачную эпоху ценностного кризиса. Но не сейчас. Теперь копирование зарубежных кино-штампов для того, чтобы изменить восприятие общего прошлого воспринимается как карикатура.
Надоело искать, чего бы жуткого почитать или посмотреть? Мы расскажем вам!
ВЫ ХОТЕЛИ ЗНАТЬ, ЧТО ТАКОЕ "СТРАШНО"?
Ждали, когда на экраны выйдет заграничный фильм ужасов? Искали кассеты с кино, которое не показывали на советских каналах? Задерживались ночью перед телевизором, чтобы посмотреть жуткий триллер, пока спят старшие? Собирались в видео-салонах у друзей, просматривая кровавый жутик? Вспоминая себя ребенком, даже сейчас чувствуете дрожь от фразы «Позовите Вия!»
А что, если «Вий» был не один? Может быть, страшные вещи находились всё время рядом с вами? Рассказывали ли родители про жуткое кино, снимаемое в России до американских ужасов? Смотрели ли старшие мрачные ужастики, когда сами были детьми? Просматривали ли их родители, ваши дедушки и бабушки? Мы знаем, что да! Но взрослые вам ничего не рассказывали, потому что было не принято!
Мы же расскажем! Сколько было снято «Виев»? По какой истории Гоголя был снят фильм, заслуживающий считаться предтечей жуткого «Звонка»? Каким был первый русский ужастик? Где впервые появились знакомые вам «пугалки» со звуком? Кто снимал русские ужасы ещё при Царе? Служил ли русский Кино-Страх интересам Революции? В каком из старых фильмов появилась кровь невинно убитых? И какими были мрачные фильмы, не сохранившиеся до наших дней?
Мы расскажем обо всем этом — и даже больше!
Но кто эти "мы"?
МЫ, КЛУБ "КРИК" — ЭТО:
— интересный разбор классических (старых) и новых фильмов ужасов;
— история жанра, которую мы "разжёвываем" на наглядных примерах знаковых хоррор-кинолент;
— разбор методов нагнетания страха в кино, изобретённые корифеями жанра, а также того, как они работают в современных страшных кино и литературе;
— и, самое главное, честность с читателями: мы сразу говорим, стоит ли конкретный страшный фильм просмотра и, таким образом, экономим ваше время!
Вы хотите книгу уже сейчас? Получите ВЫГОДУ! Первая 20-ка репостнувших эту запись получат книгу сразу после ее выхода:
— со скидкой 50%
— с автографами авторов!
Для этого напишите в комментариях к записи о своем репосте, прикрепив на него ссылку!