Литературная премия «Новые горизонты» совместно с Культурным центром Фонда «Новый мир» объявляют о начале цикла публичных дискуссий «Сценарии будущего», посвященных будущему в различных его аспектах: социальном, технологическом и литературном.
Открывает серию встреч дискуссия «Попаданцы против Будущего».
Тема будущего всегда была прерогативой и одной из центральных тем фантастического жанра. Не жалея красок и сил, фантасты создавали образы привлекательного – или отталкивающего – будущего человечества, мира, страны.
Альтернативные сценарии будущего позволяли определить и даже сформировать общественные настроения, составить футурологические прогнозы или наоборот, по выражению автора одной из самых известных антиутопий двадцатого века Рэя Брэдбери, «не предсказать, но – предотвратить будущее».
Однако отечественная фантастика последнего десятилетия скудна на образы грядущего. Её вектор устремлён в прошлое. Многочисленные «попаданцы» снуют по российской истории, реализуя мечты авторов о Великой Империи или Непобедимом Союзе (нужное подчеркнуть).
Откуда в нашей фантастике так много попаданцев?
Чем вызвана мода на подобные истории об альтернативном прошлом России?
И, главное, куда пропали образы будущего из российской фантастики?
Эти и другие важные вопросы мы обсудим во время первой дискуссии.
Первый злой социальностью напомнил "Таксиста". Тематика да и всё остальное тоже оттуда, из 70-х. Даже удивительно было, что такой фильм появился в середине 2010-х.
Второй — фильм, в котором всё (за исключением вторичности темы) очень и очень хорошо.
Если кто задумает римейк "Чужого", Эмили Блант возьмите на вооружение. :)
В произведениях Галиной в экзистенциальные прорехи в привычной повседневности сквозит древний, хтонический ужас. И вот её новый роман — роман автохтонический.
Безымянный город, безымянный герой.
Впрочем, в описаниях этого города, обнаруженного автором на границе Восточной и Западной Европы, безошибочно угадывается Львов с его ресторациями, аптеками, улочками, площадями и, конечно, кофейнями. Да и герой, до поры до времени старательно выводимый как обезличенный «он», в финале обретает фамилию — для разгадки романа то ли ключевую, то ли просто знаковую.
Пусть «Автохтоны» и не являются детективом в чистом, беспримесном виде, сюжет романа основан на расследовании обстоятельств постановки оперы «Смерть Петрония» в ревущие — не только в Америке, но и в Европе — двадцатые прошлого века.
Прибывший в город герой без имени движется по следу художественного объединения «Алмазный витязь» (название-перевёртыш маскирует собой совсем другое художественное объединение, существовавшее в реальности, и Галина доброжелательно расскажет об этом читателю), участники которого поставили «Смерть Петрония» на сцене городского театра.
Расследование позволяет автору познакомить героя с городскими жителями-аборигенами: оперными певицами и нищими, официантами и официантками, коллекционерами и водителями такси. Их портреты выразительны и живы. Галина вообще внимательна к жизни и ее обитателям, и оттого мизансцены в романе выписаны детально и атмосферно, с выцветшими обоями, вечными мигающими лампочками, красками и ароматами.
Череда встреч и разговоров (а таковы главные движители сюжета) приводит к тому, что для главного героя и для читателя реальность раздваивается. Город населен поляками, немцами и евреями, украинцами — но и двоедушниками, сильфами, саламандрами и оборотнями. Перед нами то ли заповедник, наподобие саймаковского — только не сказочный, а мифологический, и потому лишенный тёплой лиричности и сентиментальности, то ли сложнонаведенный морок, в котором оказался безымянный дознаватель-исследователь.
Это двойственность (разделённость, но не противоположность), по Галиной, неотъемлемое свойство реальности. Вот как она описывается в книге: «Дети осваивают мир постепенно, острова реальности поднимаются из темного моря возможностей». И еще: «Он где-то читал, что если свет мигает с очень короткими интервалами, мозг просто игнорирует краткие периоды темноты, как бы достраивая реальность в момент ее исчезновения. Если окружающий мир нам регулярно отключают на долю секунды, а потом включают вновь, кто это заметит? Мы живём среди лакун и провалов...»
Эта фраза, кстати, из разговора героя с двумя фрирайдерами (не байкерами), и своеобразный «пелевинский» характер беседы подчеркивают их имена: Упырь и Мардук (привет вампирам Виктора Олеговича). Эти просвещенные вольные райдеры, рассуждающие о конце человечества и читавшие «Конец времени композиторов» Владимира Мартынова, в раздвоенной реальности города вполне могут оказаться парой оборотней.
Двоится не только город, но и сам текст. Наряду с основным повествованием в него включены фрагменты постановки «Смерть Петрония», и в этих театрализованных рассуждениях о природе власти и происхождении тиранов уловимы брехтовские нотки.
Впрочем, социальное и острое находятся в книге на втором плане и уподобляются гомункулюсам-инклюзникам, которые не могут выбраться из предназначенной для них бутылки.
Рассказы о зверствах НКВД и немцев уступают место городским легендам. Так в повествовании появляются разумные тритоны, живущие в городской канализации, и хрустальный шар, который демонстрирует картины иного мира.
Одна из таких легенд, о гениальном местном художнике, рождается непосредственно в ходе расследования и тотчас находит материальное выражение в виде сувенирных кружек и магнитиков. Миф становится реальностью, и новая легенда участвует в формировании идентичности города.
А что же безымянный — до поры до времени — герой?
Ему предстоит выбрать, частью (деталь — вот слово, звучащее в финале романа) какой реальности он хочет быть — волшебной, в которой живут оборотни и сильфы и где звучит музыка сфер, или обыденной, где красные глаза, светящиеся в темноте, — всего лишь огни местной телевышки, а семейная трагедия — результат не загадочного убийства, а усталости души.
Герой делает свой выбор. Но, несмотря на всю увлекательность литературного путешествия по безымянному городу, для читателей финального катарсиса не будет. Как говорит официант из романа, «кому нужны легенды со счастливым концом... это уже не легенда, а дамский роман. Им жесть подавай, туристам. Катарсис за чужой счет, вот что им нужно».
И этот путь читателю-путешественнику придётся проделать самостоятельно. И всё, лишённое благодати, о которой говорит Парацельс в эпиграфе романа, оказывается на полях книги странствий души по мифологическому пространству, вечному и безвременному, лишь маркими маргиналиями.
облако тэгов
