Шага не ступить по тематическим форумам и прочим интернет-окрестностям так, чтобы не наткнуться на сетования о закате отечественной научной фантастики. Подлинная научная фантастика (здесь и далее в узком ее понимании — как фантастика, основанная на научных идеях и достижениях) то ли исчезла, то ли умерла и, в любом случае, требует немедленного (отмщения — зачеркнуто) возрождения.

Стрелы гнева летят, что примечательно, в разные стороны. Писатели обвиняют издателей, отвергающих их произведения как «заумные опусы», и разом поглупевших читателей. Читатели упрекают нерадивых писателей и недальновидных издателей. С последними сложнее. То есть сомневаться в том, что и издатели знают «кто виноват», не приходится, но их мнение пока остается невысказанным.

Ситуация с научной фантастикой действительно оставляет желать лучшего. Да и могло ли быть по-другому? Факторов, препятствующих расцвету российской научной фантастики много. Назовем несколько весомых помех разной степени очевидности.

Начиная с середины прошлого века — сначала в Советском Союзе, а позднее в Российской Федерации — научная фантастика фактически была вытеснена на обочину фантастического процесса. Пресловутый лозунг, гласящий, что «фантастика должна звать молодежь в технические ВТУЗЫ», и лунные тракторы фантастики ближнего прицела вызвали шквал критических замечаний и разгромных статей, жертвой которых стала и научная фантастика.

Главенствующее положение заняла фантастика, озабоченная не научной, а социальной и гуманитарной проблематикой и художественными средствами ее выражения. И она не сдавала своих позиций вплоть до середины девяностых годов прошлого века, когда постепенно стала сходить на нет «четвертая волна» — многообещающая, но так и не ставшая «девятым валом».

Традиция была прервана множественными переводами зарубежной фантастики, на которых выросли авторы, заявившие о себе уже в новом веке. Казалось бы, среди них должны были появиться и приверженцы научной фантастики. Однако за исключением Александра Громова, дебютировавшего именно в 90-х, заметного пополнения и в без того редких рядах авторов НФ не случилось. Отчего же этого не произошло?

Отчасти виноват в этом кризис в отечественной системе образования и науки, который, по образному выражению одного из авторов, привел к появлению «невнятных гуманитариев». Отметим, что низложение гуманитарных, да и социальных наук от фантастики бессмысленно и бесполезно. Где была бы «новая волна» англо-американской фантастики без знаний о новейших открытиях и достижениях антропологии, психологии, социологии и других наук, в центре которых находятся человек и общество? А вот замечание о «невнятности» отражает ситуацию довольно-таки точно.

Проблемами отечественного производства сложности не ограничиваются. Падение популярности научной фантастики характерно и для самого крупного, англоязычного фантастического пространства. Несмотря на разговоры о ренессансе (возрождения, как известно, без упадка не бывает) твердой научной фантастики, фэнтези уверенно выигрывает в популярности у science fiction.

Дело в том, что современная научная картина мира так сложна, что для ее понимания и тем более для ее дальнейшей трансляции необходима серьезная научная подготовка. Показательно, что ведущие научные фантасты Америки (Вернор Виндж, Грегори Бенфорд, Дэвид Брин) помимо фантастических премий имеют и ученые степени. Среди современных отечественных авторов выделяется Кирилл Еськов, автор замечательной «История Земли и жизни на ней». Научное мировоззрение заметно и в тех его произведениях, которые к научной фантастике не отнесешь: «Последний кольценосец» и «Евангелие от Афрания», что проявляется не только в соблюдении законов мироздания, но и в логике повествования, и в согласованной и внутренне непротиворечивой картине мира, основанной на научной парадигме.

Впрочем, Еськов отошел от литературной деятельности. Сейчас среди заметных игроков, выступающих за команду научной фантастики, Павел Амнуэль, которого следует отнести к тяжеловесам — авторам твердой научной фантастики, и Антон Первушин, являющийся также активным популяризатором науки и техники вообще, и космонавтики в частности. Заметны также полемические заявления и публицистические статьи соавторов Игоря Минакова и Ярослава Верова.

Сложность научной картины мира усугубляется и недостаточно эффективными коммуникационными механизмами науки. Имеются в виду, в первую очередь отсутствие научно-популярной литературы, хотя силами фондов и грантов, а также энтузиазма издателей ситуация начинает улучшаться.

Улучшения эти, правда, носят относительный характер, поскольку доминирующее положение — и по наименованиям, и по тиражам — у нас остается за изданиями, уверяющими в существовании атлантов и всемогуществе Теслы (кстати, интересно, не был ли он последним атлантом?).

Это подводит нас к еще одной — и, возможно, главной — причине упадка научной фантастики. Речь идет о мифологизации общественного сознания.

Загадочные возможности обычной воды и угрожающая человечеству плесень соседствуют в этом сознании с мобильной связью и спутниковыми системами навигации, наглядно доказывая правоту третьего закона Кларка, говорящего об отсутствии видимых различий между практическими проявлениями магии и технологий.

И дело не сводится к объективной сложности современной науки. Здесь играет свою роль и субъективная автоматизация мышления, о которой писали и Евгений Лукин, и Питер Уоттс. Экономия мышления приводит к утрате не знания, но понимания мироустройства. Рациональное мышление, основанное на определении причин и следствий, исподволь подменяется примитивным, которое довольствуется установлением взаимосвязи явлений и предметов.

Интеллектуальная энтропия способствует расцвету своего рода «номинальной фантастики», в которой технологические артефакты легко превращаются в магические атрибуты и наоборот. Такие произведения при соблюдении внешних приличий наподобие бластеров, звездолетов и прочей машинерии демонстрируют миры, основанные не на научной парадигме, а на мифологическом восприятии.

Хорошим примером номинальной научной фантастики являются книги Ника Горькавого о приключениях Никки «ни слова о Гарри Поттере» Гринвич, где тяжеловесные научные лекции вкорежены в мир, который живет по сказочным законам, описанным еще Проппом и Кэмпбеллом. А блестящий пример инверсии: сказочного мира, функционирующего по подобию современного индустриального общества — продемонстрировал Майкл Суэнвик в «Дочери железного дракона».

Впрочем, восторженный прием, которым заслуженно встретили «Ложную слепоту»не первый раз вспоминаемого Уоттса (да что там, даже ничем не выдающийся «Спин» Уилсона из числа крепких середнячков был встречен на удивление тепло) говорит о читательской тоске по НФ.

Это доброе предзнаменование. Или даже хороший индикатор.

(Опубликовано в "Мире фантастики")