С. Логинов: Речь идёт от имени некоего, по-видимому, крестьянина, которого зовут странным именем Вуф. По идее, это первая реперная точка, которую ставит нам автор на свою концовку. Уже имя такое странное, в то же время звучит как с выдыханием.

Т.С.: Он там объясняет, почему его так назвали.

С. Логинов: Он не очень объясняет, может быть, мама дала, может быть, папа дала... Первый недостаток рассказа: чрезвычайно длинная преамбула. Ощущение такое, что автор уже писал, но ещё не очень знал, о чём. Он пишет про маму, он пишет про папу, о том, как папа погибал... Тут у меня некоторые сомнения, хотя чёрт его знает, как будет воспринимать мальчик гибель отца на охоте, когда отца распарывает кабан.

А. Кубатиев: Могу сказать. Дело в том, что... прошу прощения, дело в том, что мне довольно много пришлось работать с психологами и детскими психиатрами. Страшнее такие вещи взрослые переносят. У детей эта информация... все эти сказки, которые вы видите в американских боевиках, в триллерах, вернее, где там мальчика изнасиловали — он потом всем за это мстит... У детей это настолько глубоко уходит, настолько компенсируется мощно, что они порой даже под гипнозом эти вещи вспомнить не могут.

Т.С.: Ну, так и есть, он так спокойно относится, мальчик.

С. Логинов: Мальчик относится к этому спокойно. А вот один чисто психологический момент ошибочен: когда прёт вот эта самая опасность на тебя, она кажется гигантской, она кажется много больше, чем есть на самом деле. В состоянии психической вот такой вот травмы может десятилетний ребёнок показаться двухметровым гигантом, и так далее, и так далее. Я наблюдал такие вещи и потом удивлялся, скажем, встретив одного и того же человека, который мне в момент сильнейшего стресса показался кем-то... я даже не думал, что такие вот чудовищные люди под два с половиной метра, всё своими телесами закрывающие, существуют — а потом, когда увидел в обычной обстановке, то выяснилось, что в нём метр шестьдесят. Вот. Хотя телеса были...

Т.С.: Маленький садист-уголовник?

С. Логинов: Да, маленький садист-уголовник жертве может показаться гигантом. И когда ребёнок смотрит, как отца вспарывает кабан — этот кабан, по идее, должен ему показаться не маленьким, который, тем не менее, вспорол, а очень даже огромным. Вообще трудно сказать, как ребёнок на это будет реагировать, и почему он как бы между делом рассказывает эту историю, которая потом не вспоминается, никак не выносится, ничего далее не играет. Трудно сказать. У меня ощущение, что это лишняя сущность.

Т.С.: То есть там их много тогда. Там же он будет на три страницы рассказывать про себя.

С. Логинов: Вот-вот-вот, я и говорю: чудовищно длинная преамбула. Что-то рассказать необходимо. Но отбор необходимого надо провести жёстче. Очень длинно. Рассказывается, какая у него будет девушка, какая у него что... Кстати, "я бросил отца в лесу", а когда принёс, там уже был только голый скелет, когда привёл людей.

Т.С.: Так там же фэнтезийный немножко мир, там же поясняется: термитики какие-то. Почему бы и нет?

С. Логинов: Почему бы и нет? А вот это, по-моему, лишняя сущность — что оставили мёртвое тело в лесу, и через четыре часа остался хорошо обглоданный скелет. Либо эти термитики должны, опять же, как-то где-то играть, либо они оказались лишней сущностью. Ну ладно, вот он прожил здесь, вот он ходит в школу, вот он учит плотницкому искусству, всё хорошо — и я думаю, нам начинают бытовой рассказ. А на самом деле к рассказу всё это отношения не имеет. Значит, невеста, которая тайком от родителей... Вот.

А имеет место, имеет значение следующая вещь: что наш герой любит ходить по горам. Он следопыт. Он знает, он умеет, для него там нет никаких опасностей. Когда местные говорят о том, что где-то в горах водится дракон — ну, где-то в горах водится дракон, исполать ему. Дракон может точно так же и в деревню прийти и всех схавать, так что... ну чего там, всё равно он гуляет по этим горам. Он дракона не боится. Время от времени появляются всевозможные охотники на дракона — вот у нас пошла уже фантастика — которые уходят в горы, возвращаются ни с чем, а некоторые не возвращаются, некоторых находят погибшими от разных естественных причин, а некоторых не находят и начинают говорить, что их съел дракон. Вот, всё хорошо, всё хорошо, до тех пор, пока не появляется некая бригада драконоборцев — группа товарищей, которые решили драконом заняться всерьёз. Кстати, занимаются они драконом вовсе не всерьёз, они нанимают нашего героя по имени Вуф проводником, и дальше он, ни разу не видавший ни дракона, ни его следов, никаких, так сказать, признаков этого дракона, тем не менее, их ведёт. По идее, раз они так собрались, у них должен быть план...

Т.С.: Они ж не за драконом пошли.

С. Логинов: М?

Т.С.: А не понятно, что они не за драконом пошли?

С. Логинов: А вот это не понятно.

Т.С.: Там, между прочим, рассказывается, в чём у них... У них у всех проблема в голове.

С. Логинов: Вот сейчас я к этому как раз и перейду. Если они идут за драконом, то у них должен быть план, как его ловить, и проводник им нужен, постольку поскольку он быстро приведёт их, предположим, если им надо в ущелье, или к речке, или ещё куда-то, он легко выведет их оттуда, когда они дракона поимеют, он подскажет, где, и как, и чем легче питаться, если у них кончится жратва и придётся переходить на сколопендр... этот товарищ умеет там, у него...

А. Кубатиев: ...техника выживания.

С. Логинов: ...техника выживания на высоте, вот эти самые ужасные вот такой величины сколопендры, сороконожки, которые вызывают чувство отвращения, брезгливости, страха у остальных — он её — тюк! — камнем, а потом умеет шкурку поободрать, чешуйки, кишечки выпустить, и там найдётся энное количество мяса, которое можно есть, и даже, в общем-то, не самое плохое, хотя именно в этот момент в рассказе он вроде бы малость этой сороконожкой потравился.

А вот далее возникает следующий странный вопрос: помимо того, что у группы нет плана охоты за драконом, а просто идти... Куда? А вот куда этот поведёт. Ну, я поведу на соседний хутор, там вдовушки неплохие... Нет, он ведёт их зачем-то в горы и конкретно по горам куда-то очень целенаправленно и мучительно тащит. А далее на нескольких страницах описывается, кто идёт за драконом. Идут тринадцать уголовников. Каждый — этот там многократный убийца, эти убийцы такие-то, эти такие-то, этот вор, этот вор, этот ещё кто-то — то есть идёт туда откровенная уголовная банда, которой этот дракон — любому из них — пофигу, если он не обещает либо прощения перед властями, либо чего-то ещё, то есть вполне конкретных вещей. Идут ка-анкретные ребята, которым от дракона если и надо, то что-то ка-анкретное.

А. Кубатиев: Клад, клад. Драконий клад.

С. Логинов: Если бы они шли за драконьим кладом — я бы понял.

А. Кубатиев: Нет, ну это вот обычная такая мотивация в литературе "фэнтези" — если дракон, то клад, самая простая, самая банальная, женщины очень любят такие.

С. Логинов: Нету там ни одного слова о кладе, ничего. Нету. Они идут неясно зачем, совершенно непонятно, зачем им этот дракон.

Т.С.: Так они и сами не знают, зачем они туда идут.

С. Логинов: Они сами этого не знают. В таком случае автор должен особенно хорошо мотивировать и пояснить, чтобы не сейчас Т*** С*** объяснял мне, трижды прочитавшему этот рассказ, что они сами не знают — а чтобы я ну хотя бы при втором прочтении это понял. А этого было не понять. Значит, автор с этим не справился.

Зато потом, во время одного из привалов говорится: а драконы — они, вот, существа такие, они могут, скажем, заснуть на сотню лет или, там, на сколько-то, а могут заснуть, проснуться и, проснувшись, забыть. Ведь дракон же может взять и превратиться в кого-нибудь — вот хоть в скалу каменную, или, там, в горного барана, или вообще в куклу. А проснувшись — забыть, что он дракон, а вовсе не кукла.

А. Кубатиев: У Ле Гуин есть чудесный рассказ, когда дракон — сосед, обыватель оказывается.

С. Логинов: Ну вот. И вот на этом самом месте красным я сделал пометочку... Какую пометочку я сделал?

А. Кубатиев: Дракон — это Вуф.

С. Логинов: Вот-вот. Я написал: "Дракон — это проводник". И сразу тут же совершенно однозначно играет имя: "Ву-уфф!" — пошло пламя. Что дракон — это Вуф. Вот на этом месте, ещё прежде, чем они первый раз обнаруживают следы дракона.

Следы дракона ходят кругами, кругами, кругами вокруг их лагеря. Засыпают герои, сторожа в самое неподходящее время. Сначала все остаются живы, просто с большим трудом их приводят в чувство — которые сторожа, которые могли видеть дракона. Потом начинают погибать, погибать, погибать — ну и, наконец... кончается тем, что проводник Вуф вспоминает, что он дракон, и объявляет: "Мой коготь быстр...", вот эта красивая фраза...

Т.С.: Она взята из стихотворения откровенно, чужого. Цитата.

С. Логинов: ...которая взята откровенно из чужого стихотворения. То есть. Мотивация героев сделана плохо, слишком рано оказывается раскрытой интрига, нет никакой в результате хорошей концовки. Почему всё это случилось? Потому что рассказ написан второпях. Обидно, ибо мы видим хорошую, профессиональную руку человека, который умеет поставить фразу, который может написать сцену, у которого получается диалог... Ну чего ещё? — осталось выстрадать рассказ и написать его несуетливо, неторопливо. Не к конкурсу, не к сроку...

Т.С.: Если не к сроку, я вообще ничего не пишу никогда. Этот рассказ я писал даже не к конкурсу, я просто сказал: "Так, мне нужен послезавтра рассказ". Иначе я вообще не написал бы, его бы и не было.

А. Кубатиев: Самое трудное, когда вот такая вещь появляется — отложить её на месяц, на два, а потом над ней поработать. И вот такого кайфа, который испытываешь, когда вот ты его чистишь, сгоняешь, и когда он начинает гранями, наконец, играть — я другого такого кайфа не знаю. Никакой секс не сравнится.

С. Логинов: Кайф действительно потрясающий, причём здесь есть два способа работы. Первый способ: набросать "рыбу" — вот, скажем, тут типичнейшая "рыба" — потом додумывать, переделывать, перелопачивать, вскрывать, рёбра наружу выворачивать, в общем, всё переделывать. Я, например, так не умею. Я, прежде чем начать писать первое слово, буду ходить, держаться в разных положениях за голову...

А. Кубатиев: "Размозолив от брожения", как сказано у Маяковского.

С. Логинов: Вот-вот-вот, размозолив. Говорить, повторять, обыгрывать какие-то фразы, обкатывать диалоги, и прочее, и прочее, — и сяду писать первое слово к тому времени, когда всё будет в голове. В особенности последняя фраза. Романы так, к сожалению, невозможно написать, поэтому я так долго не писал в своей жизни романов, но рассказы я так пишу до сих пор. Пока рассказ полностью не сформируется — я не сяду его писать. И второй вариант — вот то, что говорил Алан. Какой из них лучше, какой хуже? — оба лучше. Вот какой подходит для склада вашей психики, тот и надо использовать. Но в любом случае вот так вот "а сяду-ка я да напишу рассказ за три дня!"...

Т.С.: Иначе я не умею. Если я себе срок не поставлю — я ничего не напишу.

С. Логинов: Каждому своё. Но тогда вот вы написали, а вы теперь эту вещь не бросайте, а крутите-крутите-крутите-крутите — если можете вот так, как это делает Алан — пока у вас не станет нечто, принципиально отличное от Урсулы Ле Гуин, пока у вас не станет нечто... так, что здесь ещё-то?..

Т.С.: Ещё здесь недавно рассказ в "Полдне" вышел на ту же самую тему. Я не читал его до того, как написал.

Из аудитории: И Сапковского можно сюда же.

С. Логинов: Тут что-то мне ещё очень мощное такое попадалось, не вспонить.

Т.С.: "Сердце ангела".

С. Логинов: Вот этой вещи я тоже не читал.

Т.С.: Это не вещь. Это роман, но он не переводился на русский, по-моему. (Дальше неразборчиво.)

С. Логинов: Так вот, до тех пор, пока не уйдёте от вещей, которые вызывают вот эти ассоциации — тоже нельзя бросать работу над рассказом, вне зависимости от того, какой именно методикой работаете.

 

 

(Продолжение следует.)

А. Сапковский: Верю, верю, верю, абсолютно верю.

Из аудитории: ...а во-вторых, какие черты есть, которые определяют в вас кота?

А. Сапковский: Мбр-ряу-у... (Смех в аудитории.)

Из аудитории: Скажите пожалуйста, вы говорите, что все ваши персонажи идут от любви, от переживаний... — а не жалко было в третьей части всех этих вылюбленных, выпестованных персонажей убивать?

А. Сапковский: Когда вы читаете книгу, вы должны понимать направление к ним: они идут к смерти. Не чувствуете этого? Если нет — так я плохо написал это. Я их посылал к смерти. Там есть персонажи, которые — ты видишь — они идут к смерти. Только. Есть некоторые, которые идут вверх. История же такая, которая должна показать: все падаем, все падаем носом вниз. Ничто не получится. Что там делать? Самая, самая эта малая, которая чему научилась: убивать? А ведьмак — чему научился?.. — и уже руки падают. Я же специально про вас написал эту сцену, когда едят эти... эти... как там?.. улитки. Читали? Не читали?! Какая там ностальгия западает... Нет? А вы спрашиваете, зачем я их убиваю? А потому я их убиваю, чтоб показать. Если я бы этого не сделал, история бы не получилась такая, какой была.

Из аудитории: Я не о ведьмаке, я о Рейневане спрашиваю. Просто когда сначала умирает Ютта, а потом умирают все, всё заливает кровью — и выхода нет...

А. Сапковский: Тоже. А там и тоже. (Пауза.) Когда я прочитал... Фродо когда зашёл... в порт, когда там отъезжает судно, где-то там... — мне плакать захотелось, да. Я потом сказал: я (...) тоже так напишу, чтоб вам плакать захотелось. (Смеётся.) Я профессионал! Чтоб вам не захотелось? Если не захотелось — мать!.. Я ещё раз напишу. (...) Нет, плакать не захотелось?

Из аудитории: Захотелось.

А. Сапковский: А-а! Вот! Вот это да! Профессионал!

Из аудитории: Пан Анджей, я хотела спросить: трилогия о гуситах, первая часть, там любовная сцена между Рейневаном и Аделью, Рейневан цитирует Песнь песней — это отсылает читателя к Умберто Эко, «Имя Розы», или это просто сцена, не имеющая никакого намёка в себе?

А. Сапковский: (Смеётся.) Вы спрашиваете про то, как это делается, да? Я вам этого не скажу. Это же тайна. Это тайна, это работа. Пальцы, как на клавиатуре. Это работа, это профессионалы так делают. (...)

Из аудитории: Как вы относитесь к фанфикшен? Потому что люди берут ваших персонажей и... (дальше неразборчиво).

А. Сапковский: (Смеётся.) Я всегда к ним относился абсолютно положительно, потому что... Пусть пишут себе, плевать, мне всё равно!.. Но потом стал поумнее. Они же исчерпывают мои ресурсы!

Из аудитории: Как?

А. Сапковский: Ну если я захочу про что-то, а тут написано уже. Все скажут: «Э-э, Сапковский, ты вторичный, ты по фанфикшен». (Смех в аудитории.) (...) Продолжаю: я никому никогда не скажу, что он не должен или что в суд пойду, нет, пожалуйста, делайте, что хотите. Я открыт. Я открытый человек.

Из аудитории: (Спрашивают по-украински и неразборчиво, про то, консультирует ли Сапковский разработчиков игр.)

А. Сапковский: Ох, я знал, что наконец дойдём и до компьютерных игр. Не хочу с этим иметь ничего совместного. Абсолютно, не хочу.

Из аудитории: Ну хорошо. Сериал вы не любите, с играми не хотите иметь ничего общего... я уже боюсь спрашивать... а люди, которые ролевые игры по «Ведьмаку» делают... (Смех в аудитории.)

А. Сапковский: Ну есть такие. Просто есть такие.

Из аудитории: У присутствующих здесь Олди, кажется, не было ни одной встречи, когда не спрашивали бы, как вы пишете вдвоём. А вот как вы пишете один? У вас никогда не бывало желания с кем-нибудь в соавторстве, например?

А. Сапковский: Нет, нет. Писатель — человек... одинок. Он — сам. Кроме него ничего нет больше. Я не соображаю даже, не поверил бы никогда, что можно с кем-то. Нет, я сам, я сам, только я сам... Ночью, глубокой ночью, пива захотелось... пиво — плевать, виски захотелось! И ночь. А кот приходит, ложится на клавиатуру... кота ласкаю (изображает, как мурлычет кот, которого ласкают) — и только одни с котом. И с моим талантом.

Из аудитории: Пан Анджей, вопрос: как зовут вашего кота?

А. Сапковский: Мурка.

Из аудитории: Кошка, да?

А. Сапковский: Кошка, Мурка.

Из аудитории: А какой породы?

А. Сапковский: Ну... она мурка.

Из аудитории: Пан Анджей, последние лет пятнадцать польские авторы-фантасты у нас почти неизвестны, ну кроме Сапковского. А по-вашему, среди современных польских писателей фэнтези, фантастики — достойные люди есть? интересные люди? И кто тогда?

А. Сапковский: Они есть, абсолютно есть, но я не знаю, буду ли я называть имена, потому что выращивать змей на... на... (Смех в аудитории.) Но они есть. Есть многие. Пусть буду выращивать змею — но есть Феликс Крес, это псевдоним, есть (не разобрал фамилию), есть Анна Бжезиньская. Они неплохие авторы. Тех назову, тех назову, потому что я их люблю. И они мои друзья. Других я называть не буду.

Из аудитории: Пан Анджей, вы, наверное, знаете, что Станислав Лем после экранизации «Соляриса» очень долго не соглашался экранизировать свои произведения, потому что ему не понравилось, но всё равно потом много лет спустя к нему пришли ребята из Голливуда, и американцы сняли свою версию «Соляриса». Вот представьте, что к вам сейчас придут ребята из Голливуда и скажут: «Мы хотим в Голливуде снять голливудского «Ведьмака»». Что вы им ответите?

А. Сапковский: Хм... Ну конечно, вы знаете — теперь в Польше писатель нищ. Он нищ. И деньги, которые платят теперь писателю в Польше — это деньги ничтожные. Я очень хорошо понимаю, что если придут... Потому что когда Лема снимали в России, ему, может, заплатили там сто долларов. А если пришли к нему из Голливуда — заплатили ему пять миллионов долларов. Разница есть или нет? Она есть. Я, конечно, тоже бы не отказал. (Смех в аудитории.) Не отказал бы, не потому, что я нищий, — потому что мне там всё (неразборчиво) ...я переживу. Но: пять миллионов долларов... — а столько платят за экранизацию в Голливуде — это же деньги не ничтожные! Надо их брать, да или нет? Надо их брать. Я бы их тоже взял.

Из аудитории: Скажите пожалуйста, если б вам пришлось экранизировать «Ведьмака» из Голливуда, какой «Ведьмак» вам будет роднее, польский или американский? (Смех в аудитории, кто-то кричит что-то про «заплатили».)

А. Сапковский: Да! Да, это зависит от того, что заплатили.

Из аудитории: Ну, немножко закончить тему: есть ли у вас кто-нибудь из актёров на примете, кого бы вы теоретически хотели видеть в голливудской экранизации ведьмака?

А. Сапковский: Кевин Костнер! (...)

Из аудитории: Тогда вдогонку: Вильгефорц — Джонни Депп?

А. Сапковский: Не знаю, не знаю.

Из аудитории: Можно вопрос? При таком знании иностранных языков вы вычитываете немецкие переводы, русские?..

А. Сапковский: Конечно!

Из аудитории: ...даёте добро на что-то, указываете переводчику...

А. Сапковский: Добро давать не приходится, потому что меня никто не спрашивает об этом. Это жаль, жаль.

Из аудитории: Я спрашиваю: до издания вы не вычитываете?..

А. Сапковский: Дали мне в руки английский перевод, я его прочитал и там поправлял многое, многое, очень многое. Ко мне пристала эта самая переводчица: «Что вы так? Что вы так? Американец, что ли?» — «Я не американец». — «Но вы же не понимаете английского языка!..» Но если кто-то ко мне так придёт — пожалуйста. Если бы ко мне пришли с русским переводом... братцы, мой русский — как хотите, но он намного получше этих переводчиков.

Из аудитории: Пан Анджей, как у вас рождаются идеи, которые вы вкладываете в произведения?

А. Сапковский: Ха! Идеи!.. Откуда у меня идеи, а? От первой жены. (Смех и аплодисменты в аудитории.)

Из аудитории: А сколько у вас жён?

А. Сапковский: Много. Много... Ну конечно же, я шучу. Мужики да бабы. Я шучу, это не так. Я просто пошутил. Давайте ещё один вопрос.

Из аудитории: (Что-то спрашивают, не слышно.)

А. Сапковский: Них-хрена вас там не услышал.

Из аудитории: Будет ли хороша книга в любом переводе, независимо вообще от языка, если она сама по себе хорошая вещь?

А. Сапковский: Будет ли у меня хорошая книга? Спасибо, будет. Будет она переведена хорошо? Не знаю!.. Что мне ответить на этот вопрос? Будет. Конечно, будет. Я ж не умер ещё. Посмотрите: жив.

Из аудитории: (Спрашивают по-украински, общий смысл: как так, шляхтич — и за пять миллионов «Ведьмака» готов продать? )

А. Сапковский: Вопрос трудный... Но что делать, бизнес — это бизнес. (...) Да, если приходят и говорят: «Любим твою книгу. Твоя книга нам понравилась настолько, что мы за неё заплатим тебе пять миллионов долларов...» Ну что... Я не скажу «нет»! Ну как мне говорить: «нет»? Неправда, нет, нет, я скажу: «да»! Абсолютно.

Из аудитории: Скажите, пожалуйста, что вы читали в последнее время?

А. Сапковский: Вопрос интересный — но надо будет отказать... Честно? Ну, я отвечу честно: (...) двое авторов, которых я очень люблю и которых я читаю: это Питер (sic, на самом деле Патрик) Ротфусс и Джо Аберкромби. Я их читаю теперь. Джо Аберкромби — особенно, после «Первое Право» («Первый Закон» в русском переводе), я прочитал трилогию «Первое Право», теперь читаю его новую книгу, “Best Served Cold”, это надо перевести как «Месть вкусна холодной». Очень хорошая книга. Я бы вам сказал так: далеко, далеко отошли мы от Толкина. Но книга очень хороша. Ну, конечно, есть ещё мастера как Гейман, есть другие. Но теперь я обращаю ваше мнение (sic) на Питера Ротфусса и Джо Аберкромби. А вы должны мне поверить, я специалист по фантастике. Я знаю. Даже камешек упадёт — я знаю, где он упал. Прочитайте, «Первое Право», Джо Аберкромби, и потом — “Best Served Cold”, «Месть по вкусу, если холодная», да? Так надо перевести?

Из аудитории: Продолжение вопроса: какую литературу вы предпочитаете: современную — или что-то из классики?

А. Сапковский: Каждую. Я эрудит.

Из аудитории: А как вы относитесь к русским фантастам? Лукьяненко, Никитин, Олди...

А. Сапковский: Честно? Есть такие, которых люблю, есть такие, которых не люблю.

Из аудитории: А какие вы любите? Русские фантасты, фэнтези...

А. Сапковский: Это вы слишком много хотите. Есть хорошие русские фантасты, есть нехорошие. Есть такие, которые пишут очень хорошо, и у них сюжеты получаются бриллиантными. Есть такие, которые идут по западным... по межам. Незачем смеяться над ними. Есть такие, тоже.

Из аудитории: Скажите, пожалуйста, когда вы начинали писать «Ведьмака», первые строчки, — вы знали, чем всё закончится?

А. Сапковский: Ну как мне было это знать? Не было такой возможности, чтоб это знать.

Из аудитории: Ваша последняя книга, «Змея», — там очень резко меняется тематика и стиль по сравнению с вашим обычным. Почему? Что вас натолкнуло на такую тему, на, в общем-то, страшную тему и тему очень неоднозначную, скорбную, конфликтную?

А. Сапковский: Вы про «Змею»? Как вам ответить на эту тему... Может быть, я взр-р-рослею? Может, нет? (...) Я ищу, всё время ищу: есть ещё возможность найти у читателя, чего у него ещё нет. Может быть, он всё знает, читатель, он всё знает. И как его... сказать ему: «сюрприз!» — каким образом? Это же моя проблема: как?!. Он же не знает... Я писатель, он же читал, он всё знает — но как сделать ему сюрприз?

Из аудитории: То есть вы открываете себя для читателя с новой стороны? Сюрприз?

А. Сапковский: Да! Так хочу!

Из аудитории: Скажите, у вас есть друзья-читатели, которые первыми читают ваши книги, до издания?

А. Сапковский: Никогда. Никому не показываю, никому. Даже жене моей. Первый, который видит книгу, — это издатель.

Из аудитории: А кот?

А. Сапковский: Кот? Кот — он всегда со мной. Мр-рау. Сидит со мной кот... Вы не шутите, кот — самая великая персона!

Ведущий: Вопросы ещё? Так, благодарим пана Анджея. (Громкие, продолжительные аплодисменты, все встают.)

Из аудитории: В вашем произведении Католическая церковь, она выступает с двух разных сторон. Вы поддерживаете точку зрения, что в средневековой Европе (...) церковь в определённом смысле являлась централизующим фактором?

А. Сапковский: Это вопрос трудный... Что мне сказать, чтоб не быть... Ну я так и думаю, действительно. Я вам как на духу — что не надо так. Теперь что, Польша — стала теперь страной католической, и к тому же не только то, что католической, она стала даже официально католической. Платила деньги большие на Ватикан. А зачем? Если спрашивать меня, если я анти-, если я антиклерикал... Но вопрос такой: я не анти-, это они анти-, а я про-. Всё.

Из аудитории: Пан Анджей, скажите, пожалуйста, а верующие в Польше, когда вышла ваша трилогия, — они не возмущались, не протестовали, не говорили, что презренных еретиков изобразили?..

А. Сапковский: Да ещё как. Конечно, (неразборчиво) что антиклерикал, говорили даже, что злостный коммунист. (Смех в аудитории.) Что он не любит костёл, он не любит Ватикан... Но я это всё выдержал, спокойно, я это выдержал. Ну, потом со «Змеёю» у меня тоже так было.

Из аудитории: А «Змею» будут переводить на русский или на украинский?

А. Сапковский: Контракт подписан, с русскими.

Из аудитории: А когда?

А. Сапковский: Этого не знаю. Конечно... я уже говорил, они спросили: «Есть ли эта книга анти-?» Я им сказал же, что: люди, что я, «угодник черни буйной»? Я не «угодник черни буйной», и я не пою ненависть. Для меня книга это книга, это история, это просто книга.

Из аудитории: Пан Анджей, скажите, вы принимаете какое-то участие или контроль... к иллюстрированию ваших книг? Вопрос: ваше отношение к тому, как книги иллюстрируются, вы это как-то контролируете?

А. Сапковский: (Смеётся.) Нет, нет, абсолютно нет. Это невозможно. Я думаю, что это могло быть возможным, если б я это как-то взял и сказал: надо так, я прошу!.. влияние... Никто этого не делает, никто. А жаль. Потому что некоторые мои обложки — просто ужас, ну просто ужас. Я уж не буду говорить про “Narrenturm” русский и этих самураев... (Смех в аудитории.) Но в Польше тоже бывает. Один единственный раз мне захотелось, чтоб польского “Narrenturm”-а... это трилогия эта гуситская... там моё вмешательство в обложку — было. И потому обложки, по-моему, “Narrenturm” и так далее, — неплохие. Но, знаете, у русских это самый первый том “Narrenturm”-а с самураями... он, конечно, хуже всего... ну хуже всего, это ужас, это жопа (...) (Смех в аудитории.) Но потом тоже не было лучше, эта последняя — Робин Гуд и его друзья. Мама! Почему же не умеют они рисовать обложек, мать!.. Ну это ж такое простое дело, я вам сам нарисую, дайте мне карандаш. Но, оказывается, нельзя. Ну что делать? Плевать только, что ли...

Из аудитории: Пан Анджей, с чего вы начали писать?

А. Сапковский: Ну вот вопрос... Значит, муза, муза летит над городком — на одних спускается, на других талант.

Из аудитории: А в каком виде она к вам явилась, ваша муза?

(Продолжительная тишина, в аудитории начинают смеяться.)

А. Сапковский: Давайте, давайте, давайте. Пока сижу. А то отойду.

(...)

Из аудитории: (...) Скажите пожалуйста, вот это действительно исторический роман, огромное количество исторических подробностей, и бытовых, и речевых, и ещё каких-то. Скажите, у вас много времени заняла подготовка материалов? Долго ли вы готовились, много ли... перелопатили?

А. Сапковский: Очень, очень. Что-то... пять лет, затем я начал писать эту книгу. Пять лет — подготовка.

Из аудитории: Если можно — вопрос-продолжение: говорят, у Сенкевича в исторических романах не все подробности, которые он может обосновать. Некоторые он просто литературно домыслил, исходя из контекста, просто для колорита. У вас есть такое, то, что вы сами... предположили, сделали предположение? Может быть, лингвистическое, речь отдельных персонажей, или какие-то подробности архитектуры, одежды, отношений?

А. Сапковский: Не знаю. Честно, не знаю. Потому думаю так: то, что мне надо было узнать, чтоб писать дальше, чтоб сочинять сюжет, — я нашёл всё, что надо. Но конечно, я думаю, что есть ещё многие вещи, которых я не нашёл. Если бы я их нашёл тогда, мой сюжет был намного получше. Но не получилось. Это же история, там же фабула, что там творится... Смогу ли я взять все эти подробности? Не смогу, абсолютно не смогу. Но если читатель этого не заметит, этих тонкостей, — хорошо. Он даже не может их заметить. А если заметит, он скажет: «Я поумнее автора». Пожалуйста. Ну что делать.

(...) Говорил: коньяк, а принесли чаю... (Смех в аудитории.)

Из аудитории: Отношение к оформлению ваших книг? Если бы вы могли руководить этим процессом, какую бы стилистику вы выбрали? Что вам близко из визуального искусства?

А. Сапковский: Из визуального, да?.. Из визуального... Не знаю. (Смех в аудитории.) Нет, правда, правда, правда, так говорю, как на духу: не знаю.

Из аудитории: (Спрашивают по-украински, верит ли Сапковский в прогресс.)

А. Сапковский: Слушайте, вы мне философские вопросы задаёте. Что ж я, мудрец какой-то?.. Откуда мне знать? Не знаю! Мужики да бабы! Я не какой-то пророк здесь! Я просто простой автор. А вы мне задаёте такие вопросы, что будет, чего не будет. А хрен с вами, что будет, а чего не будет, наплевать мне на это.

(Сапковскому принесли коньяк.) (...) Ну ладно, ещё, давайте, давайте, только не про что будет. Ничего не будет.

Из аудитории: Пан Анджей, вот вы сказали только что, что если читатель придумал за вас сюжет, то он умнее вас. Вот вы сейчас вернётесь после трилогии, вернётесь опять к «Ведьмаку». И окажется, что ваши читатели, пока вы писали трилогию, уже за вас придумали продолжение «Ведьмака», и когда вы им предложите свой вариант, они скажут: «Как же так? Всё должно быть по-другому!» Как вы будете вообще с ними (дальше неразборчиво)?

А. Сапковский: Проблема есть, проблема есть. Я забыл про это, что теперь уже продолжение пишут всякие. Есть фанфикшен, пишут продолжения. (Смеётся.) Ну что делать. Но — есть ещё оригинальный писатель. (Смех в аудитории.) Оригинальный. И его не солгать (звук открываемой бутылки), он будет всегда оригинальным. Вы моё чтение, вы мою фразу — вы поймёте сразу: это же оригинальный Сапковский! Это не подделка! (Смех в аудитории, аплодисменты.)

Из аудитории: Скажите, пан Анджей, русские нашли переводчика, достойного ваших произведений?

А. Сапковский: Русский переводчик умер, пусть земля будет ему пухом. Но жаль, что есть его, скажем, наследники... Нет, не хочу про это.

Из аудитории: Скажите, а вы довольны качеством украинского перевода?

А. Сапковский: (Перебивает.) Не хочу про это. Знаете, итальянцы говорят: “traduttore — traditore”, это обозначает: «переводчик — предатель». И так всегда получается. Переводчик — он тебя предаст. Ты никогда не будешь таким же, как в переводе. Жаль, жаль просто. Я сам же лингвист, я... языков... Я вам уже говорил, сколько я их знаю? Двадцать пять, да? Я бы сам охотно переводил себя (смеётся), но не получается. Надо же, чтоб был переводчик, который меня переводит. Жаль, что есть такие, которые тебя вообще не спрашивают. Я ж употребляю иногда слова польские, про которые я прекрасно знаю, что не каждый будет их знать. Переводчик не спрашивает, что они обозначают. Для меня это обозначает просто: он их просто... вот над ними переводит. Жаль. Жаль потому, что вы именно, люди, с языка чужого для меня, вы не понимаете меня вообще. Потому что вас переводчик обманул.

Из аудитории: (Очень плохо слышно, спрашивают что-то про сериал, снятый по книге, и про то, удалось ли воссоздать атмосферу.)

А. Сапковский: Можно второй вопрос? А то мне, знаете, употреблять буквы (sic) на четыре буквы не хочется. (Смех в аудитории.) Тем более на три.

Из аудитории: Пан Анджей, скажите, пожалуйста, как вы работаете над характерами своих персонажей, есть ли у них прототипы?

А. Сапковский: Нет, прототипов там нет и карикатур тоже нет. Они исполняют свою роль в сюжете, и всё. У меня есть сюжет, да? — и все там исполняют роли, в сюжете. Конец.

Из аудитории: Ну хорошо, пан Анджей, если они исполняют роли, то расскажите нам, как вы это делаете? Вы всё-таки мужчина, да? Как вы... (окончание вопроса тонет в хохоте слушателей, Сапковский тоже смеётся).

А. Сапковский: Но как мне... доказать, что ли?

Из аудитории: ...вопрос у меня такой: как вы ухитряетесь так точно описывать женских персонажей, женское поведение, женский образ мысли, будучи сам мужчиной? С кого вы списываете это?

А. Сапковский: Ну, я бы очень охотно вам ответил, что у меня опыт большой, но это неправда. Поверьте, что персонажи (...) они есть такие, потому что я их очень люблю. Они из любви делаются такими, какие есть. А во-вторых это просто соображения. Соображения, абсолютно не опыт, я признаюсь вам как на духу. Я не такой уж Казанова, абсолютно нет. Ну бывало там... (смеётся) что бывало.

 

 

(Продолжение следует.)

А. Сапковский: Булгаков. (Тишина.) Ответ простой: Булгаков.

Из аудитории: А вы читали в оригинале его?

А. Сапковский: Я читал много... даже с утра. (Смех в аудитории.)

Из аудитории: Пан Анджей, вы в общении очень весёлый, ироничный, иногда саркастичный человек. В ваших книгах этого не так много. Почему?

А. Сапковский: (Смеётся.) Хотите — будет! (Продолжает смеяться, в аудитории тоже веселье.) Ну, конечно, мальчики, девушки, мужики да бабы... Я ж человек такой, как он и есть. Я способен, конечно, писать, что хочу, — и пишу, что хочу. Но не вяжите, пожалуйста, меня с тем, что пишу — я совсем другой человек, совсем другой.

Из аудитории: Можно вопрос?

А. Сапковский: Пожалуйста.

Из аудитории: Скажите, пожалуйста, читали ли вы о приключениях...

А. Сапковский: (Перебивает.) Читал.

Из аудитории: ...о приключениях Геральта в Большом Киеве и продолжения, и как вы оцениваете эти книги? (Смех в аудитории.)

А. Сапковский: Нет, не читал. Признаюсь как на духу, что не читал. Но помню как сегодня, как подошёл ко мне этот самый и спросил: можно ли писать про ведьмака в Великом Киеве и так далее. Я тогда был, скажем... очень весёлый (смеётся, в аудитории аплодируют). Я сказал: пожалуйста! давай! бери! Если б был я даже не весёлый, был бы даже очень серьёзный, — я бы то же самое ему сказал. Почему? Ну пусть делает. Какая для меня разница? Какая для меня проблема? Пусть пишет, если хочет. Бери! Он и взял. Читать, признаюсь как на духу, — не читал. Но я думаю, что он... Но если читатели его не убили — значит, хорошо. (Смех в аудитории.)

Из аудитории: А какой у вас свой собственный литературный герой, из вами написанных?

А. Сапковский: М-м... надо подумать. Литературный герой, вы говорите?.. (Пауза.) Не знаю. Робинзон Крузо.

Из аудитории: Нет, ваш личный. Рейневан там, или...

А. Сапковский: Мой личный?

Из аудитории: Да.

А. Сапковский: Мои личные герои (несколько слов неразборчиво). Мужики да бабы. Я их же сочиняю. Из букв. Как мне любить буквы? Я их сочиняю из букв, они только буквы.

(Обращаясь к аудитории) Ну, давайте ещё, давайте ещё, давайте ещё.

(...)

Из аудитории: Раз никто не задаёт, я задам второй вопрос: вы к компьютерной игре по Геральту и компании относитесь так же, как к фильму — или всё-таки чуть иначе?

А. Сапковский: Ну нет, не особенно, не особенно. И фильм ничтожный, и игра тоже ничтожная. У меня к ним никакого прикосновения и не есть, и не будет. Я не хочу к ним относиться вообще. Они есть, пожалуйста. Но чтоб они... Дело такое, послушайте, теперь специалист говорит, великий знаток литературы фантастичной: если есть адаптации повести, книги на фильм — можно это изобразить в виде кривой Гаусса... Знаете, что такое кривая Гаусса? Здесь ничего, потом поднимается к большой сисок, потом падает. Есть книги, которые когда адаптируют на этом уровне — они намного хуже, потом есть ещё, поднимается кривая Гаусса, и там ещё намного хуже, потом кривая Гаусса опускается — и там есть адаптации, которые намного лучше. (Неразборчиво.) Хотите, чтоб назвал? Есть такие, я могу их назвать.

Из аудитории: Назовите, пожалуйста.

А. Сапковский: Кинга, Стивена Кинга... Автор хороший, абсолютно хороший, но его книга “Shining” («Сияние») — хуже всего, хуже всего. Но адаптация, фильм (...) — блестящая. Это... это... что мы за кривой Гаусса зашли, вот. Не согласны?

Из аудитории: (Издалека, очень плохо слышно.) Самому-то Кингу не понравилась эта адаптация.

А. Сапковский: Вас не слышу, вообще.

Из аудитории: Он говорит, что Кингу не понравилось.

Из аудитории: Сам Кинг очень резко отзывался о фильме Стэнли Кубрика, и поэтому он спродюссировал сам мини-сериал, который... (дальше неразборчиво).

Из аудитории: А кому нравится, кому нравится адаптация? Мне тоже не нравится. Но фильм — великолепный.

Из аудитории: Были такие слухи — о продолжении «Ведьмака». Правда ли это?

А. Сапковский: Да. В настоящее время — да. Я долго про это не хотел говорить, потому что мне казалось, что «Ведьмак» — эта история окончена. Она кончилась. Там всё сказано, что надо. Но потом я подумал так, как Роджер Желязны с «Амбером»... (Смех в аудитории.) Нужны же деньги! (Смеётся, в аудитории аплодисменты.) Нет-нет-нет-нет, смеяться незачем, поверьте, — если даже что-то сделаю, то не так, чтоб обидеть читателя. Нет, я его абсолютно не обижу, он найдёт там, что надо. Есть ещё у меня способность, есть.

Из аудитории: Скажите, тогда ещё немножко более наводящий вопрос: данное продолжение «Ведьмака», это будет непосредственно продолжение — продолжение, или это будет о ранних годах или что-то в этом роде?

А. Сапковский: О, слишком много спрашиваете (смеётся), слишком много. На этот вопрос не отвечу.

Из аудитории: Хорошо, тогда ещё один вопрос, лично мой. Мой, просто, любимец в вашем цикле, это император Эмгыр вар Эмрейс, — он будет в продолжении? Вы можете ответить?

А. Сапковский: Э-э... нет. Вы имеете в виду гуситскую трилогию?

Из аудитории: Император Эмгыр, он будет?

А. Сапковский: Какой император?

Из аудитории (разные голоса): Отец Цири... Отец Цири. (Начинается веселье.)

А. Сапковский: Нет, нет, не будет. Абсолютно не будет.

Из аудитории: Пан Анджей, а «Змея» — почему Афганистан? История современности (?), там не без истории, конечно, но — почему?

А. Сапковский: История... история... Я, знаете, взялся... как эксперимент... фантастика, fantasy — историчное, с историей. (...) Я не знаю, читали ли вы, но там история — она зазубряется, там есть и Александр Великий, там есть и английцы, там есть и Советская Армия. Но для меня это просто история. Конечно, знаете, когда (у) меня взяли эту книгу в русском издательстве, они задали мне вопрос: «Она антирусская или что?» Вы не знаете, что я не «угодник черни буйной»? Никогда я не был «угодником черни буйной» и не буду. Это историческая книга, книга про историю. История: что-то было, и про это даже может быть и забыли. (...) Если вы забыли — я вам припомню. История, ничего больше. История.

Из аудитории: Можно вопрос? Мне очень нравятся ваши вещи малого объёма, и равно рассказы и эссе. Фраза «нет золота в Серых горах» стала крылатой в нашей фантастике. В последнее время этого не видно. Может быть, оно не переводится с польского. Но пишете ли вы и собираетесь ли вы писать рассказы и эссе?

А. Сапковский: Нет, не видно — потому что их просто нет. И вы назвали это, «Нет золота в Серых горах»... я... знаете, я этим рассказом — или этим эссе — недоволен, абсолютно недоволен. (Мне) стыдно за этот рассказ, я не хотел бы его попомнить (sic) ещё раз и наверное не попомню. Не за что. Я тогда боролся за какое-то дело. И не надо было, не надо.

Из аудитории: Ну другие рассказы, другие эссе — вы пишете?

А. Сапковский: (Перебивает.) Кстати, рассказ — это мастерство, написать хороший рассказ — мастерство. Тем надо гордиться. Я тоже горжусь, есть у меня такие, есть у меня «Maladie», есть у меня другие, есть у меня ещё «Случай в Мисчиф-Крик» — есть там, чем я горжусь, рассказами. Это — мастерство, рассказать рассказ. Начинается... развивается... кончится... Это мастерство!

(...)

А. Сапковский: Ну ладно. Если уж... если — уж, про ужей, если вы про рептилиев (sic)... если ужи... если уж... Давайте, я к вам открыт, как на секции (sic), режьте вдоль и поперёк!

Из аудитории: (Просят микрофон.)

А. Сапковский: А нах... хрен нам микрофон? У меня голос — во-от како-ой!

Из аудитории: А вас на английский перевели?

А. Сапковский: Конечно, перевели. Ну, спасибо. Есть чем хлеб... есть хлеб, есть масло.

Из аудитории: А как вы оцениваете, где ваша популярность больше: в англоязычных странах — или в русскоязычных?

А. Сапковский: Знаете, как назвать «популярность»...

Из аудитории: Ну вот ваша серия «Ведьмак» прозвучала в русскоязычных странах. А в англоязычных — так же прозвучала, или нет ещё?

А. Сапковский: По-моему... считать что, по деньгам? (Смех в аудитории.) Или по тому, как меня там уважают как писателя? Если по тому, как уважают как писателя — то я русским отдаю всю честь, потому что те так любят, что даже до боли... нехорошо... Но по деньгам... а, деньги, деньги нам не нужны!

Из аудитории: А чисто количественно, по тиражам?

А. Сапковский: То тираж, снова задел тему денег... я про это тоже не хочу говорить.

Из аудитории: Это число читателей.

А. Сапковский: Не хочу про это говорить, потому что деньги — это вторичная степень. Про это говорить не хочу.

Из аудитории: А есть шансы посмотреть на американскую экранизацию, хоть чуть-чуть более лучшую?

А. Сапковский: Спрашиваете меня, есть или нет... Откуда мне знать? Может быть есть, может быть нет.

 

 

(Продолжение следует.)