E. Лукин: У Войскунского тоже один раз был.

И вот что ещё мне хотелось бы сказать: а мне понравился финал, когда подходят два гитлеровца... "Послышался сухой треск автоматной очереди..." — тоже штамп, "сухой треск" столько раз уже был... ""Ты не поверишь, Ойген. Кажется, этот русский назвал меня ангелом". — "В какой-то степени он прав", — раздалось самодовольное ржание..." Ну ясно.

В.С. (разбираемый автор): Это мне рассказывал отец, который был в оккупации.

С. Логинов: Всё это правильно, но в тексте это слово смотрится... (к сожалению, само слово утонуло в трёх одновременно звучащих голосах, я его не разобрал).

E. Лукин: Точка-то, в общем, хорошая, как мне кажется. Есть что-то, по-моему, в этом рассказе. (...) Тут вмешалась тема богоискательства, причём чисто русского, пусть оно так странно изложено, по нынешним легендам, как про войну сейчас снимают... — но мне кажется, тут есть над чем поработать.

С. Логинов: Это называется так: если бы этот взялся писать Евгений Лукин, он бы написал хороший рассказ.

А можно вопрос (обращаясь к В.С.): что такое "имманентность"?

В.С.: "Имманентность"? А вы не знаете, что это такое?

С. Логинов: Мне интересно.

В.С.: "Имманентность" — это суть человеческого существа. Это то, что зарождено в человеке. Это то, с чем он идёт по жизни, это его пристрастия, это его слабости, это его сильные стороны. Я мог бы об этом продолжать ещё минут пятнадцать.

E. Лукин: Зря, потому что само очень коротко звучит: "это атрибут, неотделимый от субстанции", "атрибут субстанции". Всё.

С. Логинов: И вот по этому определению, которое есть в любом словаре, фраза "имманентность варваров позволяет Сэру Амирину, в чьем ведении находится эта система, стимулировать их агрессию и контролировать гладиаторские бой патогенными микроорганизмами с повышенной вирулентностью, а так же вирусами, тела варваров крайне уязвимы перед ними"...

В.С.: Мне хотелось вложить в это — вот именно вот в это — мне хотелось вложить некую отчуждённость одного, и то, что люди есть люди. Конечно, если б это говорили люди, они бы говорили это совсем другим словами, безусловно. Но я не стал описывать, как выглядят инопланетяне, крылья у них там, я не знаю, зубы...

С. Логинов: Я сделал с самого начала ошибку, я думал, не придётся этого делать. Я обычно начинаю мастер-классы следующими словами: все всегда понимают неправильно. В том числе и ведущий мастер-класса, он такой же точно айдьёт, который ничего не понимает из того, что написал замечательный автор. Но! — при этом он является читателем, а читатель всегда прав. Если читатель так понял, значит, автор недостаточно хорошо написал. И здесь есть для человека, который является, с одной стороны, автором, а с другой стороны — человеком, пришедшим на мастер-класс, одна очень забавная манера поведения. Не следует защищать своё произведение. Как только вы начинаете защищать своё произведение, говорить: "Нет! Я вот так, я здесь гениально показал то-то, то-то и то-то..." — вы ставите у себя внутри психологический барьер, вы не воспринимаете ни правильных, ни идиотских, ни каких иных доводов критика. И, следовательно, вы сюда пришли — зря. Единственное, что можно сделать: выслушать критику, сказать "спасибо" (причём особенно, если вы с ней не согласны) и сказать: "Я подумаю" — потому что подумать — даже над идеально сделанным произведением — всегда бывает полезно; а у вас никакого блока не возникло, ну подумаете... подумал и понял: нет, я написал правильно, и даже, если вот это подправлю, будет ещё лучше; либо подумал и понял: да, действительно ляпанулся. То есть в этом случае вы остаётесь свободным и можете делать что угодно; а как только вы говорите: "Нет, я здесь сделал..." — вы пришли сюда зря, и в таких случаях, опять же, следует обсуждение прекращать, оно не понадобится ни вам, ни кому другому.

(Обращается к Е. Лукину) Да, тебе понравилось "не ты ль его отправил на небеса?", а мне понравилось "у его черепа снесло пол". Вот тут написано: "Мой готов, пол черепа снесло". Это грамматическая ошибка? Или это опечатка? Или это специальная вещь? Понимаете, рассказ просто-напросто вульгарным образом не вычитан хотя бы один раз. В таком виде подавать нельзя.

 

 

(Продолжение следует.)

А. Кубатиев: "Место для памятника"...

С. Логинов: "Место для памятника" — это Гранин.

А. Кубатиев: ...чуть позже. Я и говорю: Гранин. Чуть другой поворот...

С. Логинов: Честно говоря, это перед нами рассказ 60-х — начала 70-х годов прошлого века и прошлого тысячелетия. Мы с вами всё-таки в другом тысячелетии. Самое забавное, что и язык очень похож на "среднеусреднённый" — если можно так выразиться — отредактированный язык фантастики 60-х. Там каждое произведение проходило через вот эти самые редакторские сита и так далее, и в результате очень тяжело автору было сохранить свою индивидуальность. Какого автора ни открой — ляпов чудовищных нет (ну разве что редактор, корректор нечаянно пропустил), но и особых примет индивидуального стиля тоже найти невозможно. И вот этот рассказ кажется таким.

Но зато имеют место некоторые ляпы. Я долго думал: что это? какая-то альтернативка?.. Наш Старик...

Е. Лукин: Альтернативка.

С. Логинов: ...был 1938-го года рождения — но при этом выясняется, что дело ещё задолго до революции, потому что: имеет место черта осёдлости...

Е. Лукин: ОсЕдлости.

С. Логинов: ...осЕдлости, хорошо! (смех в аудитории) — то есть без буквы "ё" пишется. А я люблю букву "ё" и вставляю её там, где нЁ надо.

Е. Лукин: Ну и люби.

Из аудитории: ..."осЁл на пол"?

Е. Лукин: "Медленно осёл на пол", совершенно верно.

С. Логинов: (продолжая начатое до разговора о букве "ё") ...что он является евреем-выкрестом... О каких выкрестах может быть речь, о какой черте осЁдлости (а также осЕдлости) может идти речь в 38-м году? Ну и так далее, и так далее. Радикальные политические взгляды, и прочее, и прочее, и прочее. Это — что? Это действительно альтернативка? — но тогда в остальном-то дальше рассказе, в его идеях, в его целях мы не встречаем ничего, что могло бы решаться методами альтернативной истории. То есть: единственное, что мы видим, альтернативное — это биографию Якова Матвеевича Ковалёва.

Е. Лукин: "Потянулись в Москву, кто на пневмоэлектричках, кто на личных прыгалках" — это что, наш мир? "Личная прыгалка" — это что?

С. Логинов: Так вот, у меня поначалу было ощущение, что действие происходит где-то в конце XXI века, недалёкое будущее, когда уже не на "Тойотах", а на личных прыгалках. И в этом плане глубокий старик — этот самый учёный 1938-го года рождения — оказывается уж очень он глубоким стариком. А потом, когда вдруг отбрасывают его ещё в дореволюционное прошлое, то тут... у меня лично создалось впечатление, что автор просто так и не поняла — о каком времени и о каком мире пишет.

Е. Лукин: (большей частью неразборчиво, что-то возражает).

С. Логинов: Дай бог, чтобы поняла. Тогда надо сделать так, чтобы читатель тоже это понял.

Ну а потом, оказывается, делается некий эксперимент, как всегда опасный, как всегда чего-то там, так сказать, долбануло... ну да, как всегда — не вынесли всё это за пределы, чтобы не погибли окружающие люди... Разумеется, Старик погиб, а его ученица собирается, с одной стороны, продолжать его дело — а с другой стороны... Видите ли, Старик её спросил за кормлением уток (кстати, очень хорошая, красивая сцена, когда назавтра идти... то ли взорвёмся, то ли не взорвёмся, а пока посидим и покормим уток — это действительно красиво выглядит)... И он начинает спрашивать: "Как вы думаете, наши имена будут запомнены или нет?" — и здесь вытаскивается... как это?.. в России три вопроса: "что делать?", "кто виноват?" и третий — еврейский вопрос. Его, оказывается, нельзя запомнить, потому что он выкрест, и настоящее его имя, там, тэ-тэ-тэ-тэ-тэ...

Хорошо. Но рассказ-то ведь не об этом. Не о тяжёлой судьбе выкрестов или не о тяжёлой судьбе, там, фольксдойче или ещё кого-то. Надо, наверное, было вам чётко понять: о чём рассказ — и тогда уж писать либо о взрывах и необходимости продолжать / не продолжать эксперимент, либо о противостоянии этих самых товарищей... как бишь, подобрать-то слова... великодержавных шовинистов, которые вынуждены, скрипя всем, что у них там внутри скрипит, давать возможность работать невеликодержавным, так сказать, товарищам... Но потом уж, когда он взорвётся и погибнет, — уж тут-то мы тебя загнобим окончательно, засекретим, чтоб памяти от тебя не осталось! Вот либо об одном, либо о другом. Либо большую повесть, в которой комплексно всё сделано. А пока что у меня осталось ощущение непонятности.

Ну и первое ощущение непонятности, когда я здесь уже начинаю смотреть: с одной стороны (не разобрал слово), с другой стороны там Лига Наций поминается и чёрт знает что ещё — знаем мы, когда Лига Наций прекратила своё существование... Уже начинаю сбрасывать всё это на некую бессвязность повествования.

Может быть, сочинитель Евгений Лукин понял лучше и объяснит лучше.

Е. Лукин: Дело в том, что перед героиней рассказа... вернее, она стоит перед выбором: либо согласиться с тем, что во всём виноват Старик, и, так сказать, вычеркнуть его имя из анналов истории и продолжить его дело; либо сказать, что он ни в чём не виноват, но если он ни в чём не виноват — проект закрывают. Вот такая дилемма. Это то, что понял я.

С. Логинов: "Всегда передо мной дилемма: / Читать Немцова или Лема?" (смех в аудитории).

Е. Лукин: Перед тем, как спросить автора, я выскажу тоже своё предположение. Мне показалось, что это альтернативная история, и дело там не только в этих пневмоэлектричках и личных прыгалках, дело даже не в том, что человек родился в 38-м и становится выкрестом, будучи по рождению евреем, — а дело в том, что там существует ещё Российская империя, как я понял, там Октябрьской революции-то не было... как и Февральской. Вот в чём дело. И поэтому, как ни странно, вот эта вот атмосфера 60-х годов — она имеет право возникнуть и на том фоне. (...) Другое дело, что это не совсем прописано, не выпячено, то есть читателя не взяли и не ткнули носом вот в эти вот...

М.А.: (что-то говорит, совершенно неразборчивая запись).

Е. Лукин: (отвечает М.А.) А они как-то, вот эти подробности, свидетельства этой альтернативки, — они всё-таки даже для меня проскальзывают, хотя я сразу заподозрил, что тут что-то не то, что не ближайшее это будущее и не настоящее. Что это что-то такое параллельное. То есть — что же тут не вышло, я пытаюсь понять.

А. Кубатиев: Щепетнева вспомни. Есть просто уже более удачное решение... (неразборчивый фрагмент) ...становится очевидно, что всё это, так сказать, вуалечка такая бледненькая.

Е. Лукин: Вот, вот, вспомнил, с чем сравнить: была у нас удачная миниатюрка о том, как инопланетянин явился на бал-маскарад и нарядился бухгалтером — и ему не дали первую премию. А за что? Пришлось ему разоблачаться и вылетать в трубу с вихрем искр, обиженному. Вот я боюсь, что здесь произошло то же самое.

С. Логинов: Нарядили вашу альтернативку бухгалтером.

Е. Лукин: Да. Альтернативка получилась, наверное, бухгалтером — и вот как-то она серенько, невыпукло прошла. Вот мне кажется так.

 

 

(Продолжение следует.)

Так вот, тут тот случай, когда вытащена настолько неинтересная личность... неинтересная и, извините меня, пошловатая. Если передать вкратце содержание: модная писательница находится в депрессии, на неё выходит некто и даёт странное поручение, причём как-то она странно легко соглашается, даже не выяснив, что это такое, "а не шпион ли он", грубо говоря. Подходит по его просьбе к одному человеку, против чего-то предостерегает, её там посылают, к другому — то же самое. Потом в газетах появляется, что эти люди погибли. Оказывается, она и пыталась их спасти, но не удалось.

И всё это чертовски (неразборчиво), ужасно неточно и всё время, как бы это выразиться... на котурнах. Тут перемежается, судя по всему, верлибрами... Словом, я не буду все несообразности текста... потому что мне показалось очень неудачным, именно, скорее всего, потому, что была намечена форма, а содержание-то продумано как следует не было. И вот последнее, то, что меня добило — язык. (Цитирует продолжительный отрывок, местами неразборчиво.) Тяжеловато. Вот это уже мелочь: "Соня ощутила за спиной шелест ангельских крыльев", — следующая фраза: "Воробьи..."

Если в первом рассказе речь шла о стилистической доработке — то здесь я даже не знаю, как этому рассказу можно помочь. "Короткие гудки прежней привязанности, уходящей в открытое прошлое по извилистым телефонным линиям..." — чертовски красиво, совершенно не проработано... Вот это уже было заключительным аккордом, меня совершенно добившим: когда этот таинственный незнакомец вручает ей букет и визитку — написано: "Соня взяла визитку и прочитала: "Когда я читаю ваши..."" — "прочитала... читаю"... ну ладно. "Соня взяла визитку и прочитала: "Когда я читаю ваши книги, я будто лакомлюсь спелой клубникой с отменными сливками". Ну... в общем, меня это добило. По-моему, знаете, лучше не дорабатывать этот рассказ, ну его. Или что-то найдите, какой-то ход, какой-то...

С. Логинов: В своё время на "Самиздате" мне уже попадались такие рассказы...

(Небольшой фрагмент, где автор рассказа возражает Логинову, пропущен.)

С. Логинов: Значит, так. Сама идея уже бывала многократно: человек, который работает на предупреждение, ангелом-хранителем неким, предупреждает: "ты туда не ходи, снег башка упадёт, совсем мёртвый будешь". По-моему это всё идёт от Роберта Шекли, от сверхпопечительного дерга, но если помните, чем у Шекли кончилось: "Он меня заполучил! Он меня заполучил!" Так вот, вашу героиню тоже кто-то заполучил, и рассказа в результате не получилось. Я думал, может быть, Женя найдёт и объяснит мне, дураку... — нет, Женя тоже не нашёл. Так что, по-видимому, так оно и есть.

Единственное, что... я уж тогда не буду добивать... Ну, во-первых, если вчера Н*** писала исключительно простыми фразами из школьных сочинений, то сейчас — вот, прекрасный разбор господина Лукина показал, что откат произошёл в обратную сторону. Невероятно красиво, переусложнено, автор радуется: "Вот, смотрите, я научилась, я умею!.." Вот когда вы начнёте не радоваться, что вы умеете, а давать сложную метафору там, где она нужна, и писать просто там, где это нужно... Всё, вы освоили сложную метафору, я поздравляю. Вот теперь надо...

Е. Лукин: И, кстати, рублеными вот этими вот...

С. Логинов: Да, и так же точно рубленые фразы, совершенно чётко: "Действие первое. Действие второе: пустить в дом свет. Действие третье..." Вы порубили, видно, что сознательно: "вот сейчас я применяю приём рубленой прозы, смотрите, я умею, я не зря училась!" Вот когда всё это войдёт в плоть и кровь и начнёт получаться естественно — вот тогда перейдёте на уровень высокой художественности. А пока следует признать... "зачёт" можно поставить, но реанимировать, действительно, этот рассказ, наверное, не имеет смысла.

Хотя мне понравилось несколько отдельных фраз. Например: "здесь стекаются все мусоропроводы" — и сразу представляется вся вот эта система как система типа кровеносной... вот водопровод входит, вот тепло входит и вот, простите пожалуйста, (...) мусоропроводы, и где-то они стекаются. Что ещё... в библиотеке: "аромат настоявшихся книг", тоже хорошо. Причём некоторая двойственность в слове "настоявшихся" — это хорошо, это просто...

Е. Лукин: Это очень хороший вкус.

С. Логинов: ...ну и когда говорят, что "вы уж извините, мир полон летающих тарелок с пирожными". Девочка схватила тарелку с пирожными и спрятала там куда-то. Ну ладно, здесь я мало подчеркнул жёлтого, и поэтому не буду уже говорить... Евгений Юрьевич сказал много больше и лучше.

 

 

(Продолжение следует.)