Перевод Л. Мотылёва. (Первая публикация перевода — в журнале «Иностранная литература», 1995 год)
Одноименная экранизация режиссера Йоргоса Лантимоса романа «Бедные-несчастные» в 2023 году получила «Золотого льва» на 80-м Венецианском кинофестивале.
«Сердце этого фильма – Белла Бакстер, удивительное создание, и ее на самом деле не существует, она – чистой воды выдумка, образ воплощенный Эммой Стоун – еще одним удивительным созданием нашего мира. Этот фильм – полностью ее», – сказал Лантимос.
Фильма «Poor Things» я не видел, но книгу сразу вспомнил. Это одна из редких фантастических книг, написанных не-фантастами, но сильно выделяющаяся своим свежим взглядом на мир и оригинальным подходом к реализации фантастического изобретения и описывающая влияние открытия на общество и планету. Собственно, этим и отличается НФ от литературы, а так как даже сами писатели-фантасты зачастую пасуют делать далеко идущие глубокие прогнозы воздействия НТР на мир, то таких книг не особенно и много в жанре, и тем интереснее встретить достойный образчик НФ среди произведений мэйнстрима.
Если прав Борхес (а не доверять нобелированному книгочею у меня, недоучки, оснований никаких нет), что все сюжеты неоднократно повторяются и лишь слегка варьируются, то перед нами – любопытный коктейль из «Галатеи» и «Франкенштейна».
На волне интереса к клонированию живых организмов возросло любопытство читающей публики ко всякого рода искусственным созданиям в человеческом облике.
Издатели принялись переиздавать классического «Франкенштейна» М.Шелли, перевели «Освобожденного Франкенштейна» Б.Олдисса. Книга «Бедные-несчастные» — история жизни искусственно оживленной красавицы Беллы Бакстер с пересаженным мозгом младенца. Роман стилизован под дневник шотландского врача конца XIX века, напичкан всевозможными историческими комментариями и нашпигован иллюстративным материалом. Портреты персонажей, виды природы, схемы Глазго и т.п. приятные мелочи украшают книжку, оживляя фантастическую историю гениального хирурга, уже в девятнадцатом веке пересаживающего живые органы. Уэллс и Беляев неплохо проэксплуатировали выдумки о врачах-кудесниках, шотландец Аласдер Грей продолжает плодить слухи о мастерах в белых халатах.
Однако задача автора — отнюдь не выдумать новый сорт разумных животных или заставить человека плавать аки рыба. А.Грей создает условия (для отдельно взятого человека), при которых взрослый человек смог бы взглянуть на окружающий бардак, называемый цивилизацией, незашоренным взглядом: «Вновь познавать мир в возрасте достаточно зрелом, чтобы сразу осмысливать познаваемое, чего люди, всю жизнь находящиеся во власти детских впечатлений, обычно не делают».
Путешествуя по миру, повидав высший свет и изнанку общества, научившись презирать богатство и славу, наша героиня становится крайне циничной особой а, как писал еще Диоген Лаэртский, «цинизм — кратчайшая дорога к добродетели».
Медики — самый циничный народ, поэтому и роман — о врачах. Главные герои книги — студенты-эскулапы. Искусственная женщина, созданная одним из них, хочет посвятить свою жизнь спасению бедных от эпидемий и болезней, а для этого ей надо всенепременно стать медиком и получить соответствующее образование. Которого нет у читателя, и поэтому основная масса авторских комментариев как раз и направлена на просвещение в этой области знания, — то есть, опять же, преследуя цель сделать читателя — хотя бы на время — циничным медиком.
Ведь выводы, скрытые под шуточным покрывалом сатирической повести, очень даже нешуточные: например, за пацифистские настроения в Англии времен Мировой войны можно было надолго попасть за решетку. Аласдер Грей протаскивает гипотезу, согласно которой войны начинаются и не прекращаются только из-за жестокого и неумелого воспитания детей, из-за подавления подростковой сексуальной энергии, каковая непременно вырвется в извращенной — милитаристской — форме. Неоднократно автор устами персонажей озвучивает мысль, что «война — болезнь человеческого рода», и «важнее заниматься профилактикой, нежели лечить запущенные болячки». Лечить болезнь под названием «жестокость» бесполезно, куда как важнее для пациента — профилактика заболевания. Методы профилактики, нарисованные А.Греем, могут показаться странными (вытеснить один инстинкт — другим, перенаправить активность на секс), но недаром ведь хиппи предпочитали заниматься любовью, а не войной.
Теодор Герцка (нем. Theodor Hertzka, венг. Hertzka Tivadar, 1845—1924) — австро-венгерский экономист и публицист. Известен своим утопическим романом «Фриландия» (1890). Родился 13 июля 1845, умер 22 октября 1924 года.
Биография
Родился в Пеште в консервативной еврейской семье. После окончания гимназии в родном городе поступил в Венский университет, затем перевёлся в Университет Лоранда-Этвёша. Удостоен докторской степени по экономике. С 1872 года работал в Вене в ежедневной газете Neuen Freien Presse, где постепенно занял пост редактора экономического отдела. С 1874 года стал сооснователем общества, объединявшего экономистов австрийской школы, опубликовал несколько монографий, посвящённых, главным образом, финансовой политике. Проявил себя мыслителем леволиберального толка. Он активно пропагандировал личную инициативу, общественную собственность и свободу торговли как главные факторы экономического роста, был противником биметаллизма и сторонником золотомонетного обращения. Его взгляды оказали воздействие на идеологию Евгения Дюринга и Франца Оппенгеймера.
В 1879 году основал собственную газету Wiener Allgemeine Zeitung, в 1886—1899 годах был её главным редактором. С этого периода тесно общался с основателем сионистского движения Теодором Герцлем. Публикация романа «Фриландия» вызвала не только всплеск интереса к этой утопии (Герцка опубликовал в 1893 году его продолжение, в 1896 году вышло 10-е издание романа), но и большое число фриландских обществ в Германии и Австро-Венгрии, скандинавских странах. Однако после неудачной экспедиции в Восточную Африку для основания кооперативной колонии (1894 год, колония просуществовала всего 4 месяца), интерес к утопии Герцки пошёл на спад. Неудачей закончились и попытки основания колоний-кооперативов в Парагвае и штате Вашингтон (США). В 1899 году Герцка из Вены переехал в Будапешт, где с 1901 года был редактором журнала Magyar hirlap. В 1912 году опубликовал последнюю свою крупную работу «Проблема общества», в которой отошёл от прежних экономических взглядов и провозгласил первичную роль религии в перевоспитании человечества и обращении его энергии на высшие цели. После начала Первой Мировой войны переехал к своей дочери в Германию, где и скончался.
«Фриландия»
Роман Герцки написан сухим стилем и больше всего напоминает экономический трактат и план конкретных действий (последний подан в виде дневниковых записей главного героя). Текст разделён на три части, в первой описано основание международного общества Свободы, во второй описана Фриландия на пятом году своего существования, действие третьей части разворачивается на 25-м году от основания Фриландии. Основная сюжетная канва включает построение самоуправляемой колонии, основанной на кооперативных началах, на территории современной Кении. На 25-м году её существования на территории Фриландии мирно уживаются 26 миллионов белых колонистов и 15 миллионов местных жителей. Их самоуправляемое сообщество смогло даже отразить агрессию Эфиопии.
Главной идеей Герцки был запрет ренты и ростовщических процентов: земля и капитал должны предоставляться бесплатно конкурирующим предпринимателям. Работая за скромное вознаграждение, они будут избавлены от банкротства, однако никто не будет иметь в собственности ни земли, ни капитала, получая свою долю в общем капитале. Герцка-экономист считал, что низкий экономический рост объясняется тем, что рабочие получают слишком малый доход от производимого ими продукта. Предлагая отменить норму прибыли, но не отрицая принципа индивидуальной инициативы, он хотел добиться снижения цен.
Особое место во «Фриландии» занимают споры по женскому вопросу. Герцка хотел исключить женщин из всех сфер, где они могли бы соперничать с мужчинами, предоставив им единственную возможность — заниматься уходом за детьми, больными и престарелыми. В своей попытке соединить индивидуализм с социализмом, он, по собственным словам, опирался на Френсиса Бэкона, которого считал «самым ясным и трезвым из всех мыслителей, включая современных».
В финальной части романа протагонист Карл Штраль (которого исследователь У.Бах называет alter ego самого Герцки) излагает концепцию всемирной истории. В доисторическую эпоху человечество жило в тропиках, пребывая в райском равновесии с самими собой и окружающей средой. В процессе цивилизации человек научился использовать природные богатства в своих целях, и наступило отчуждение от природы. Большая часть человечества мигрировала на север — в умеренную климатическую зону; в условиях негостеприимной природы человечество вынуждено было её покорить. Построив Фриландию на самом высоком технологическом уровне, человечество вступает на путь искупления и воссоединения с природой.
Идеи Герцки оказали воздействие на идеологию Теодора Герцля (написавшего роман «Обновлённая земля» о мирном сосуществовании евреев и арабов в Палестине), особенно важным элементом влияния была идея создания кооперативов, которые смогут примирить коллективизм и индивидуализм на основе высших духовных ценностей (кибуц). Также роман Герцки вышел почти одновременно с утопией Эдварда Беллами «Через сто лет» (1888), его даже называли «Австрийским Беллами». Однако Герцль критиковал Герцку на том основании, что «Фриландия» решает вымышленные проблемы, тогда как создание еврейского государства является решением насущной задачи.
Утопия "Заброшенный в будущее" (1895) рассказывает о путешественники, заброшенном на 200 лет вперед. Как обычно в романах такого экскурсионного толка, путешественники сначала рассказывают что произошло на Земле во время его сна (и тут интересно совпадение — описание крупной социальной революции 1918 года), потом показывают прекрасные достижения промышленной и нравственной революции, и на этом обычно экскурсия по далёкому будущему и завершается.
На рубеже XIX-ХХ веков такой прием был в обиходе у романистов, можно вспомнить аналогично скроенные книги:
1881 — анонимный "Великий романс" (The Great Romance)
1888 — Эдвард Беллами "Через 100 лет" / Looking Backward, 2000-1887 (В 2000 году; Золотой век; Будущий век; Через сто лет)
Да и позднее, в середине двадцатого века, появлялись книги, скроенные по этой формуле. Роберт Хайнлайн пробовал начать свою писательскую карьеру точно с такого же романа — "Нам, живущим" (For Us, The Living: A Comedy of Customs) — роман написан в 1938-39 гг., издан лишь в 2003.
Труды автора:
Die Mängel des österreichischen Aktiengesetzentwurfs. Wien, 1875
Währung und Handel. Wien, 1876
Die Gesetze der Handelspolitik. Leipzig, 1880
Die Gesetze der sozialen Entwickelung. Leipzig, 1886
Das Personenporto. Wien, 1885
Freiland. Ein sociales Zukunftsbild, 1890
Eine Reise nach Freiland. Leipzig, 1893
Wechselcurs und Agio. (1894) — Вексельный курс и лаж : По вопросу о восстановлении металлического обращения — СПб., Типография В. О. Киршбаума, 1895. — 266 с. (Очерк австрийского политико-эконома и публициста Теодора Гертцка (1845–1924) посвящен объяснению различий вексельного курса и лажа (ажио). Для объяснения своей точки зрения автор привлекает широкий круг экономических понятий и явлений, поэтому книга служит краткой полит-экономической энциклопедией рубежа XIX-XX веков.)
Entrückt in die Zukunft: sozialpolitischer Roman, 1895 — Заброшенный в будущее : Социальный роман. — Л.: Колос, 1925. — 190 с.
Das soziale Problem, 1912
"Заброшенный в будущее. Социальный роман" — издание 1895 года на немецком языке
Издание на русской языке. Ленинград: Колос, 1925 г. перевод Т.Богданович
Литература об авторе:
Ulrich E. Bach, «Seeking Emptiness: Theodor Hertzka’s colonial utopia Freiland (1890)» 22.1 (2011) // Utopian Studies: Р. 74-90.
Neue Deutsche Biographie (NDB). Band 8, Duncker & Humblot, Berlin 1969, S. 718
Österreichisches Biographisches Lexikon 1815—1950 (ÖBL). Band 2. Verlag der Österreichischen Akademie der Wissenschaften, Wien 1959, S. 294
Джонстон У. Австрийский Ренессанс. Часть 5. Венгерский культ иллюзии. Глава 25. См. секцию «Теодор Герцка — утопический социалист 1890-х годов».
Другой венский утопист, также уроженец Будапешта и журналист, Теодор Герцка (1854-1924) известен гораздо меньше, чем Герцль. Политической активности он выучился у венгерских интеллектуалов, образование получил в Вене, где на какое-то время примкнул к школе экономики Карла Люэгера. В 70-е годы Герцка служил редактором экономического отдела Neue Freie Presse, а с 1886 по 1901-й редактировал венский «Журнал политики и экономики», на страницах которого защищал свободную торговлю и сотрудничество землевладельцев. Как и Поппер-Люнкойс, он гордился тем, что иногда находил простые решения сложных проблем: в частности, в начале 90-х годов он настойчиво предлагал разрешить кризис на рынке драгоценных металлов путем чеканки монет из сплава, состоящего из 9 частей серебра и 1 части золота.
Известность Герцка получил благодаря футуристическому роману «Свободная страна. Социальная картина будущего» (Лейпциг, 1890). В этом романе описывается, как группа образованных европейцев организовала в горах Кении среди народа масаи колонию «Международное свободное сообщество», и через несколько поколений это сообщество распространилось по всему миру. Главной идеей Герцки была мысль о запрещении ренты и ростовщических процентов: земля и капитал, по его мнению, должны были предоставляться бесплатно конкурирующим друг с другом предпринимателям. Только работая за скромное вознаграждение, они будут избавлены от банкротства. И хотя никто не будет иметь в собственности ни земли, ни капитала, все получат свою долю в общем капитале. Воспроизводя аргументы Карла фон Фогельзанга и Антона Менгера, Герцка считал, что низкий экономический рост объясняется тем, что рабочие получают слишком малый доход от производимого ими продукта. Предлагая отменить норму прибыли, но не отрицая принципа индивидуальной инициативы, он хотел добиться снижения цен. В «Свободной стране» приводятся также споры по поводу положения женщин. Как и Огюст Конт, Герцка хотел исключить женщин из всех сфер, где они могли бы соперничать с мужчинами, предоставив им одну возможность — заниматься уходом за детьми, больными и престарелыми. В своей попытке соединить индивидуализм с социализмом, он опирался на Френсиса Бэкона, которого считал самым ясным и трезвым из всех мыслителей, включая современных. Лучшим учеником Герцки был уроженец Берлина еврейский врач Франц Оппенгеймер (1864-1943), создавший на основе принципа общественной собственности на землю целую социологическую науку.
Путь осуществления своей утопии Герцка видел в естественном отборе, то есть в борьбе между хорошей и плохой социальными системами, в итоге которой должна была победить лучшая. В 90-е годы XIX века его утопия была столь заразительной, что ассоциации с названием «Свободная страна» распространились по всей Европе. В 1893 году австралиец Уильям Лейн учредил коммуну «Свободная земля» из членов профсоюза в Парагвае, которая вскоре распалась, поскольку трезвенник Лейн исключал из коммуны всех, кто нарушал запрет на употребление алкоголя. Год спустя небольшую колонию в Кении, руководимую Юлиусом Вильгельмом, постигла та же участь. В произведении «Взгляд в будущее. Социально-политический роман» (Берлин, 1895) Герцка отказался от защиты идеалов «Свободной страны», пытаясь заглянуть на 200 лет вперед. В этом произведении экономист-утопист предсказывал экономическое изобилие, авиацию, самостоятельность женщин и детей и прочие достижения, к которым стремилась «Свободная страна».
Как и Теодор Герцль, Герцка принес в Вену убеждение венгерского интеллектуала в том, что писатели служат политике. Именно подобная ангажированность в сочетании с идеалистическими грезами порождала утопические проекты наподобие «Свободной страны». Чтобы отвести от сионизма обвинения в утопизме, Герцль в предисловии к своему «Еврейскому государству» четко разграничил свои собственные идеи от идей Герцки. «Свободная страна», писал Герцль, представляет собой описание утопии, поскольку там нет речи о необходимости борьбы с реально существующим злом, в то время как появление еврейского государства решит реальную проблему. Хотя Герцль и недооценивал насущность социального вопроса, он был совершенно прав в том, что идеи Герцки имеют не больше шансов на успех, чем проекты Поппер-Люнкойса.
========================
Иллюстрации из свежего современного переиздания романа Теодора Герцки "Заброшенный в будущее": революция 1918 года, аппараты для полётов над Землёй, благоустройство Сицилии, орошение Сахары, полёт на Луну.
Оглавление книги:
Глава I. В каких удивительных условиях мы вновь находим героя. — Воздушное путешествие из Парижа в Сицилию
Глава II. Социальная революция 1918 года
Глава III. Организация нового строя
Глава IV. Приезд в Сицилию. — Семейная жизнь
Глава V. Строй мирового хозяйства. — Как наш герой научился летать. — Еще о социальной революции
Глава VI. Герой тщетно пытается разгадать загадку своего двойного существования. — Любовь. — Общественная жизнь и общественные интересы в новом обществе
Глава VII. Путешествия на Луну
Глава VIII. Путешествие в центр Африки. — Орошение Сахары. — Сельское хозяйство. — Подготовка гипнотического сеанса
• Отель «У погибшего альпиниста» — журнал "Юность" (М.). — 1970. — №№ 9–11, иллюстрации Геннадия Новожилова (тираж журнала 1,9 млн — 1,75 млн экз)
•• Пикник на обочине — журнал "Аврора" (Л.). — 1972. — №№ 7–10, иллюстрации Георгия Ковенчука, Шимо Клаича (тираж журнала 119 тыс. экз.)
••• Малыш — журнал "Аврора" (Л.). — 1971. — №№ 8–11, иллюстрации Игоря Тюльпанова (тираж журнала 93 — 97 тыс. экз.)
•••• Парень из преисподней — журнал "Аврора" (Л.). — 1974. — №№ 11, 12, иллюстрации Игоря Тюльпанова (тираж журнала 130 тыс. экз.)
Указанные журналы выходили с периодичностью один раз в месяц, то есть номер соответствует номеру месяца. Номер 1 — это январь, номер 2 — это февраль, номер 9 — это сентябрь, и так далее. Обратите внимание, что публикации вышеуказанных повестей начинались во второй половине года. Это не случайность, это делалось редакциями журналов намеренно для привлечения подписчиков. Подписка — это процедура покупки журнала авансом, когда покупатель заранее оплачивает полный годовой комплект. В сентябре 1980 года покупатель платит 4 рубля 80 копеек за журнал "техника-Молодежи", и весь 1981 год, с января по декабрь, получается по почте, в свой почтовый ящик, 12 выпусков журнала. Была возможность выписать журнал только на 6 месяцев, или вообще только на один месяц, но похоже так редко кто делал. Хотя журналы и помещали анонсы на следующий год, но точных планов что будет опубликовано и в каком точно выпуске — не было, предугадать было невозможно. Поэтому журналы выписывали обычно сразу на весь год. Подписка через почту и отделения "Союзпечати" на газеты и журналы на следующий календарный год начиналась в августе и продолжалась до начала декабря. (год от года постепенно сроки начала и окончания подписки смещались, но в целом период был сентябрь-ноябрь). Поэтому литературные журналы стремились в этот период дать читателям что-то особо интересное из литературы повышенного спроса ("п/с", как замечали библиотекари в своих формулярах и картотеках, сортируя книги на рядовые и сверх востребованные читателями).
Примерно 90-95 процентов подписчиков читали журналы и выбрасывали их тут же, ничего и никак их не храня. Прочитал — удалил. Никто не захламлял жилье бумагой, это же не книги, предмет гордости. Несколько процентов читателей собирали комплекты в стопки, никак их не переплетая — чтобы потом лет через десять всё это полиграфическое богатство огромными штабелями оказалось на помойке либо в цепких лапках октябрят, обегающих квартиры и дома родственников и соседей, выгребая всю, как им казалось, ненужную бумагу — для сдачи ее на вторичную переработку с целью получить первое место в конкурсе отрядов своей школы. Крайне редко люди переплетали журналы в годовые комплекты — если толстую книгу в обиходе называют "кирпичом", то годовую подписку журнала надо уже называть "плитой". Так как советский любитель чтения выписывал на год минимум пять-шесть разных журналов, а профессиональный читатель выписывал 15-20 журналов, то за год-другой у него набирался наверное кубометр бумаги, и переплести все 10-20 годовых комплектов в твердый переплет было дороговато — в переплетной мастерской это стоило минимум 3-4 рубля за скромный глухой том, если переплетать самому — то всё равно надо было где-то найти и купить коленкор или бумвинил, да и профессионально обрезать в домашних условиях невозможно.
Еще некоторая крохотная часть подписчиков, примерно 1-2%, смотрели в будущее с оптимизмом, и занимались комплектованием личной библиотеки для себя и для детей, путем составления сборников-конволютов. Для этого они нещадно вырывали или аккуратно вырезали интересные им произведения, кустарно переплетали в твердые корки, а остатки журнальные сдавали в макулатуру. Если годовая стопка журнала была высотой в 10 сантиметров, то вырванные избранные произведения составляли всего 1-2 см. толщины (экономия пространства!) а остальная обрамляющая их шелуха из нечитаемого краеведения, стихов, поэзии, публицистики о трудовых династиях металлургов и дежурных здравиц "на встречу XXVII съезду", нещадно выбрасывалась в макулатуру. С 1974 года сдача макулатуры превратилась в дополнительный источник поступления книг (обмен 10-20 кг макулатуры на одну книгу Дюма или Анжелики, эквивалентно 10-20 рублям с черного рынка — по сути читатель мог исхитриться и получить некоторую компенсацию за потраченные на подписку на журналы деньги).
Данный конволют привлёк меня тем что в нём сразу четыре повести Стругацких. Если всесоюзную "Юность", с её почти двухмиллионным тиражом, всё-таки можно найти в продаже, то ленинградскую "Аврору" с тиражом в 20 раз меньше — найти существенно сложнее.
Стругацкий А., Стругацкий Б., Леонов Н. Конволют публикаций в журнале Юность за 1970 и 1975 г.г.: Отель у погибшего ольпиниста. Явка с повинной. М. Издательство Правда. 1970, 1975.г. Илл.с. Твердый переплет, Увеличенный формат.
(Читайте описание продавца BS — Aleksander, Екатеринбург.) Цена: 2000 руб. Купить
А поиск по "Авроре" выдал только 24 продажи на Алибе за период 2010-2023 гг., причем часть предложений — это единичные номера, либо даже ксерокопии. Продавались отдельные повести из "Авроры" — по две, три, шесть тысяч рублей за повесть. Например "Парень..." за 6 тыс ушел в 2022 году моментально за сутки, а это всего-то два номера журнала. Повесть "Малыш" так же продана в первый же день торгов, за 3 т.р., причем без номера с окончанием. Журналы целиком, с обложками — разумеется стоят дороже выдранных листков, но ведь нет ни того, ни другого, и предложения появляются редко и эпизодически.
"Юность" мне была не особо интересна — экспрессивная манера Новожилова меня не привлекает, хотя в натуре рисунки, разляписто брошенные на журнальных разворотах среди четырёх колонок текста, смотрятся эффектно, как сочные чёрные кляксы посреди листа ватмана — не то что в обрезанном и отретушированном виде, когда эти же иллюстрации воспроизводят в информационных целях в каталогах, сравните:
Больше всего меня заинтересовали иллюстрации Тюльпанова к "Малышу" и "Парню..." — выполненные в дотошной, въедливой манере, с кучей мелких интересных деталей, которые можно неспеша разглядывать долгими зимними вечерами, да еще на плотных глянцевых листах размером 20 на 26 сантиметров. Потом в 1980-е "Аврора" сильно уменьшила свой размер чуть ли не до покетного, став величиной всего 13х20 см, и в новое время иллюстрации в журнале уже сильно проигрывали старым, да и фантастики уже почти не печатали.
"Советская космонавтика в открытке 1950-80-х годов" — М., Музей космонавтики, 2018, 160 с.
"Советская космонавтика в плакате 1950-60-х годов" — М., Музей космонавтики, 2018, 112 с.
Тиражи по 3000 экз, ISBN нет (или где-то хорошо спрятан), в магазинах не замечено, мелькают на Алибе и Авито.
В книжке про открытки три раздела: А) поздравительные открытки 1950-80-х годов, посвященные Новому году, 8 марта, 12 апреля, 1 мая и 25 октября; Б) открытки про освоение космоса и В) открытки с автографами, как правило направленные космонавтами — генеральному конструктору С.П. Королёву.
Первые космические корабли проникали на открытки скромненько:
После запуска человека в космос открытки повеселели, почему-то стало много детей-космонавтов. (Новый год традиционно рисовали как молодого человека, старый год — как пожилого, видимо поэтому на новогодних открытках новый год рисуется в виде радостного довольного малыша).
Обратите внимание, на одной из открыток (третья по часовой стрелке, 1962 год, илл. Н.Лернер) — станция-тороид, срисованная, по видимому, с работ Кольчицкого.
Обложка журнала «Техника — Молодёжи» № 4 за 1950 год:
В 1970-х появляется странный кадавр: скрещивание передовой прогрессивной тематики освоения космоса — с фольклорными мотивами, появляются рисунки выполненные в нарочито фольклорном стиле, в стиле Палеха, космонавтов пересаживают на лошадей.
Тогда же падает завеса секретности, и на открытках начинают изображать космические корабли и автоматические станции, более-менее приближенными к реальным фотографиям ранее засекреченных объектов, а не в виде футуристических пузатых сигарообразных ракет со стабилизаторами.
Таков "Луноход" на открытке 1971 года,
и станция "Луна-16" для забора грунта (экспедиция 1970 года)
Есть и небольшое для меня открытие — набор из 12 картинок "Мурзилка в космосе". Раньше я его не видел.
И образцы открыток с автографами (в книге их значительно больше)
На форуме сайта есть тема «Наборы открыток с фантастическими, космическими сюжетами»
Там описано и сфотографировано около полусотни наборов открыток на фантастическую и космическую тематику.
-==========================-
Следующая книга — о плакатах.
Сначала предисловие от составителей, но из выходных данных неясно кто составитель. Перечислена редколлегия, куратор, директор, дизайнер, корректор.
Книгу открывают подробные плакаты "Советские искусственные спутники Земли" — хорошая прорисовка схем, разрезы ракет, точные рисунки спутников, схемы траекторий орбит. Плакаты выпущены военным издательством министерства обороны в 1958 году, и не похоже что они выполняли агитационную функцию, это скорее учебные диаграммы для специальных учебных заведений, а не пропагандистские афиши, потому что на публичных картинках для массового зрителя корабли по прежнему сигарообразные, со стабилизаторами напоминающими акульи плавники.
Очень нетипичная поза — руки вверх.
Всплеск увлечения походами и туризмом шестидесятых годов нашел отражение в этих двух плакатах 1966 года на космическую тематику.
Слева — антропоморфная станция "Луна-9" с пририсованными руками-ногами, хитрыми прищуренными глазами и ухмыляющимся ртом, и — с рюкзаком за спиной.
Справа — человек в скафандре, опять же — с рюкзаком за спиной.
Для сравнения: макет "Луны 9". Может быть только положение антенн на плакате похожи на первоисточник.
"Луна 9" знаменита тем что является первым аппаратом, совершившим удачную посадку на Луну (9 февраля 1966 года). До неё три аналогичных аппарата разбились об спутник Земли, а восемь были утрачены еще на подлете к Луне.
Корешки
Последняя сторона обложки:
-=====================-
В этой же серии вышла книга "Коллекция почтовых марок Музея космонавтики", но филателия меня почему-то никогда и ничем не привлекала, поэтому ничего про книгу сказать не могу.
(Сейчас выскочила одна позиция на Озоне, у какого-то букиниста, указан липовый ISBN — 9786524789520, который не принадлежит ни одной стране. 978 — это книги, дальше идёт код государства, но 6 не прописан ни одной стране, и 65 — нет, и 652 — тоже не распределен никому, похоже какой-то липовый номер в итоге).
С тех пор, как я примирился с Судьями, и особенно с FYP Z-U, дни танцевали передо мной, исполняли музыку, пролетали, как людские мечты.
Помнится, однажды я чувствовал себя особенно хорошо: все хлопоты отступили, в воздухе висела дымка, мерцание, солнце пробивалось сквозь тощий белый парощит августа и разило пластиковое покрытие двора. Я обдумывал развлечения, Радости — какой летний вид спорта установить в программу моего Ангара, и служивший мне большой мозг попискивал, мерцал и вспыхивал.
Но как знать? — пусть даже восход прекрасен, хлопоты отступили и спят, солнце мерцает, и жестяные птицы копошатся в серебряных ветвях деревьев — как знать? Над миром бродят тучи, по земле идут бури, и есть вечно недовольные, которые ударят молотом даже в лицо всесильного бога, если тот встанет у них на пути.
Он был из таких.
Я знал о приближении большой массы новметалла: мои страж визжал почти без перерыва. Слышались и редкие попискивания — те малые тихие звуки в металлическом гудении угрозы, что указывают на мясные вставки. Я отчасти позавидовал ему, ведь металла в нем было больше, чем у меня; не думаю, чтобы я боялся его, потому что под рукой у меня были все орудия крепости, а по моему сигналу ожил бы еще более убийственный потенциал. Но я оказал ему честь, какая обычно порождается страхом; почести, обычно причитающиеся армиям или новым принципам вторжения со стороны моих врагов, или людям, которых я знал как безумцев. Я поставил его на Проверку, высветил Ближний Вид. И, поступив так, я еще издалека распознал в нем трепет и ужас.
Но от этого не случилось беды — в нем был трепет и ужас, но еще далеко. ДА! Воистину. Голова его скорее походила на головку молотка, чем на человеческую голову, и казалось, что он постукивает, бьет и колотит, медленно приближаясь издалека — большая фигура в солнечных бликах, не спешащая и не медлящая, а просто наступающая равномерным тук-тук-тук. Прямо и постепенно подходил он, вовсе не глядя по сторонам, прямо по пазу. И я уже гадал, идет ли он повидать меня или мы с моим огромным оружейным комплексом просто попались на дороге его тук-тук-тука. Но скоро предстояло узнать — ведь скоро придет время его остановить и либо открыть перед ним ворота, либо не открывать. Он мог оказаться Избранником самого Бога или правой рукой Сатаны, или-или, и нельзя было подпустить его так близко к моей твердыне, не рассудив. Время свернуть в сторону он упустил довольно давно, когда взлетали рыжие сполохи и дождем сыпались предупреждающие листовки. Это было общепонятное Предупреждение о Границе, применяемое в нашей стране крепостей. И если оно когда-либо игнорировалось, так это у меня на глазах, этим молотоголовым. Человеком? Ну, как знать?
Все формальные предупреждения прошли мимо него, словно и не было, и приветствия, если были услышаны, дерзко остались без ответа. Он шел вперед, подступал к воротам, и я допустил его к ним, после того как хорошенько рассмотрел Ближний Вид, а проверка на вооруженность и загрязненность дружно показали, что он чист. Но и перед закрытыми воротами он не остановился: все так же переступал ногами и тук-тук-тукал головой. БЕЗУМЕЦ! Ну, так мне кажется.
Я чуть приоткрыл ворота, поставив сигнал «ОТКРЫТЬ» на «ЗАДЕРЖКУ», и он вышел на пустой плац. Когда он приблизился ко мне, наполовину выдвинувшемуся из стальной наблюдательной будки, одну ногу из осторожности оставив в дверях, он как будто ощутил мое присутствие и на несколько градусов развернул голову от прямой линии, которую, как видно, предпочитал.
— Владелец? — голос гудел и скрежетал; он продолжал движение.
— Да. И — Стой!
Удивительно: он остановился, намертво прекратил свое клюющее движение и развернулся лицом ко мне.
— Просто прохожу насквозь. Я не врежу, где прохожу. Я уважаю чужое право на жизнь. Но обычно не уклоняюсь. Моя цель? Если она у меня есть… ну, очень трудно назвать.
— Я хозяин Крепости 10. — сказал я. — Крепости с наилучшим счетом войн во всей большой стране. Ты прошел мимо вспышек и падающих листовок по моему согласию; ты протуктукал за ворота по моему выбору; ты миновал Обозначенную Границу невзорванным по моей щедрости. Надеюсь, это понятно…
— Если я нашел Бога, мой путь окончен! — Он потянулся к жестяному поясу, низко сидевшему на его твердой талии, и неуловимым для меня движением в его руках оказались огромные черные молоты. Я почти ощутил, как они крошат металл, мясные вставки и кость моего лица. Затем он странно засмеялся — надтреснутым неправдоподобным звуком, едва ли выражавшим веселье, и возвратил молоты за жестяной пояс, на котором они повисли, как два черных вопросительных знака. Я невольно подумал: «Я почти отказался от поисков Бога». Тут он снова рассмеялся.
— Но шутки в сторону, и сатиру тоже — не будем говорить о Боге. Вот почему я прохожу сквозь металл для продолжения Долгого пути.
— Ты — железный священник? — спросил я. — Ты иногда отстаиваешь старую веру? Ты призываешь мир к искуплению?
Я встречал таких в пазах Большого Пути, протянувшегося мимо моих укреплений, и готов был им многое спустить. Но с ним я зашел слишком далеко, подумалось мне при виде длинных стальных рук, охотящимися птицами взмывших к небу и упавших затем змеиными головами. Он легко опустил их на висящие молоты.
— Сударь, — сказал он, — я в твоей крепости не намеренно и наверняка не как гость. Хотя оба случая не повод для насмешки. Ты открыл ворота. Я о том не просил. Оставь ты их закрытыми, я бы и теперь еще туктукал в них, переступая ногами. Спустя какое-то время я бы применил молоты. Однажды я провел год у небольшой скалы — целый год туктуканья. Не скоро та скала стала крошиться, и я прошел сквозь нее. Мне абсолютно все равно, туктукать эту крепость, биться в скалу или шагать по вольному простору под открытым парощитом. Я провожу время, пока время мне не надоест, а тогда я просто отключусь. У меня нет никакой веры, я не знаю смысла жизни, а если я увижу лицо бога или какую-либо часть его лица, я запрограммирован бить по нему молотами со всей быстротой и силой. Тому есть причины, которые я подробно излагаю примерно раз в двадцать пять лет.
Он взглянул на хитроумное устройство измерения времени, висевшее на его новметаллической шее, и я понял, что годы, месяцы, недели, дни, часы — до последней тикающей секунды были впутаны в сложный механизм календарей и красных вращающихся лезвий. Если металл способен ухмыляться — что ж, он ухмыльнулся и вроде как подмигнул.
— Ты опоздал к последней декламации на год, шесть недель, пять дней и несколько тикающих секунд, округленных минут и тягучих часов, — сказал он.
— А не мог бы ты устроить здесь привал до времени, когда тебе пора будет говорить, чтобы я мог услышать твою историю? — спросил я, потому что был добродушен, стоя одной ногой в безопасности за дверью стальной наблюдательной будки.
— Скажем просто, что я нашел Ответы, — сказал он. — Скажем просто, что перед тобой ходяче-говорящий «все равно», вырвавшийся однажды из Хватки. Это было не просто, это потребовало времени и планирования, но думаю, я наконец добился, окончательно разрешил эту встроенную агонию жизнесмертного человеческого жребия.
Такова была серьезная заявка, изложенная в его последних словах.
— ДА! Ходяче-говорящий «все равно» отдыхает ночами. Он прислоняется где-нибудь — к столбу, к обрыву над ручьем, к дереву, к старой пусковой установке, к чему попало, отключает все рубильники и программирует себя на включение в подходящий утренний час. И он всегда помнит о великолепной возможности: в любое время, как ходяче-говорящему «все равно» вздумается, он может, отключившись на ночь, пренебречь программой пробуждения, и тогда все кончено — ВСЕ!
— Но ведь, — не удержавшись, возразил я, — разве не у каждого в любой исторический момент, в сущности, в любое время есть такая возможность — не проснуться утром? Самосмерть лишь немногим моложе самой жизни. Или я что-то упустил?
— Да, — озлобленно провыл он, — ты почти все упустил. Ходяче-говорящий «все равно» отличается тем, что ему Безразлично. Я перехитрил бога долгим медленным маневром. Я ложился на десятки сотен операционных столов, день за днем, по очереди. Плоть, которой я был, и душа, которая во мне предполагалась, остались в десятках сотен мусорных куч при больницах, вылились во множество больших рек и сгорели во множестве костров для уничтожения отходов. Я теперь весь замещен — сердце, мозг, кровь, нервы — все металлическое, все автоматическое, все запрограммировано — чудо! И знаешь что? Я никогда ночью не вижу снов. Как я могу ночью видеть сны? Ночью я весь выключен. ХА!
В его словах был смысл. Я начал понимать его замысел. Мы, прочий новметаллический народ с нашими сведенными к минимуму мясными вставками, думали преодолеть Жребий Человека, муку перехода и страх медленно умирающей жизни, просто живя вечно. Мы задумали победить великую загадку, попросту отказавшись от встречи с ней. ДА! Но, право, я теперь начал понимать, какой скукой это может обернуться. И теперь этот, объявивший себя Безразличным, представил новый блестящий план, запросто побивавший наши планы. Человек понемногу превращается в металл, его мысли, действия, нужды программируются. Да, это определенно решало Великую Загадку и логично, научно приканчивало Великий Страх. Плотское тело и душа уходили по кусочкам и вот их вовсе нигде не существует. Некого винить и не с кого требовать искупления. И кто мог бы назвать его преступником? Разве он убил себя? Хо! Он попросту преобразил себя. И когда он в последний раз отключится, устав от всего этого, и не запрограммирует пробуждение, можно ли будет назвать его самоубийцей? Думаю, разумный человек не обвинит металл в самоубийстве — это не логично. И тут меня одолел вопрос к нему, стоящему передо мной так смело и самоуверенно, со змеиными головами ладоней на висящих молотах.
— Почему же, если Он позволил тебе разгадать Загадку, ты хочешь ударить Ему в лицо двумя молотами, если увидишь лицо Его полностью или частично?
Он смотрел на меня долго и, если металл способен ненавидеть, я бы сказал — с ненавистью. Он выхватил два своих черных молота и встал, угрожающе занеся их. И при всей его стальной браваде и всепрезирающем взгляде голос его, когда он заговорил, показался мне старческим.
— Они, заново собирая мою голову, не забыли вложить в нее разум. Мысли мои теперь из металла, но они действуют. Разве я не знаю, кто изначально поставил меня в безвыходное положение? Разве я не знаю? И тот факт, что он позволил мне измениться, предупреждает, что Он может изменить меня и обратно. И Богом клянусь, я выйду на бой, буду бить, пока не сносятся эти молоты и руки мои не разлетятся металлическими брызгами, чем позволю Ему снова превратить меня в человека!
И он покинул меня, протуктукав по пешеходной части крепостного плаца. Когда он достиг дальнего края, я нажал кнопку, открыв ему выход. Он все туктукал, уходя — к своему концу. Куда? — как знать!
облако тэгов
