Новая версия культового (анти)героя (или (анти)злодея?) от DC не успел сойти с киноэкранов, а уже приобрела культовый же статус. Во всяком случае, по восторженным отзывам со стороны кинокритиков и людей иных профессий выходит именно так. И я не пойду в контрнаступление общественному мнению и соглашусь, что новый Джокер и одноименный фильм вышли замечательными и достойны всяких похвал.

В принципе, на этой фразе отзыв (рецензию?) можно завершать и ставить жирную точку. Стилистику фильма с ее "темным реализмом", так сказать, и яркими поклонами в сторону Мартина Скорсезе (надеюсь, совсем-совсем юное поколение, посмотрев "Джокера" и видео-обзоры на него, узнает и посмотрит "Таксиста") рассмотрели еще до выхода самой ленты. Социальный лейтмотив, проблему растущего неравенства [ ** ], некоторую классовую составляющую, в общем, марксистский разбор провел качественно, со вкусом и должным пиететом к творцам медиевист и военный историк Клим Жуков (думаю, его видео-обзор в ссылках не нуждается). Считая многочисленные статьи и ролики с сравнениями разных киноверсий Джокеров, различные анализы новой интерпретации этого образа, по сути дела все, что можно было сказать, было сказано.

Но один из аспектов новейшей картины, как мне хочется надеется и кажется сейчас, остался нетронутым прайдами интерпретаторов и толкователей мнениями. А именно тот аспект, который в более явных формах вскрывался в сюжете "Бойцовского клуба". Что в книге, что в экранизации. И нет, я не имею в виду

Я солидарен с вымирающей категорией материалистов, которые видят в киноискусстве, как и в любом ином виде творческой деятельности, не только отражение личного, уникального и неповторимого внутреннего мира, но и кое-что еще. А именно отражение объективной, общественной реальности, ведь все мы, кроме детей-маугли люди общественные. По-этому для меня "Джокер" и "Бойцовский клуб" схожи не только элементов, скрытым под спойлером, и помешательством главных героев. Они оба фиксируют коллективное и крайне недовольное бессознательное в, казалось бы, благополучном и довольном ядре капиталистической мир-системы. Но бардак начинается с головы, как известно из еще советской классики. Потому очень доподлинное, детально проработанное, реалистичное и красивое отображение действительности, существующего на наших глазах и в нашем мире противоречия дополняется, так сказать, неверным разрешением. Я бы сказал, полным его отсутствием. Как в свое время известный вождь боролся с классовой системой не системными, диалектическими методами, а репрессивной косой, также и американские киноделы предлагают или даже смеются над предложенным ими же решением. Взять да взорвать небоскребы, как заповедовал лидер анархо-примитивистской группировки Тайлер Дерден. Или мочить налево и направо в порывах личной мести, погрузить целый город в хаос, глупое и бесполезное насилие в Гая Фокса клоунских масках. Одни левые скатываются в академические, кабинетные фронта, а другие решают наплевать на теорию и элементарный здравый смысл да сразу начинять "коктейли молотова".

Да, разумеется, Хоакин Феникс сыграл замечательно. Душевно и изобретательно. Думаю, примерно в один уровень с классикой от покойного Леджера. Его персонажа по-настоящему жалко. Порой даже на слезу пробирает от такой сверхреалистической трагичности без привкуса комедии в его серой и грустной жизни. Превращение в воплощение безумия, анархии в самом дурном смысле этого слова, в бесцельное и сумасшедшее зло показано отлично, но что в итоге? Не в актерской игре, а в смысловом содержании, посылах? Остается погибающий в фекалиях, бедности и смерти город, у которого нет героев и спасителей. Ведь ими могут стать лишь сами его жители, самые эксплуатируемые и угнетаемые, именуемые забытым словом пролетариат. Да вот только они об этом не знают. Джокер тоже. В своем интервью, которое стало последним для персонажа Де Ниро, он прямо говорит, что не имеет отношения к политике и выражает только свои желания и мысли. Индивидуализм в самом глупом смысле что у якобы противника Системы с большой буквы, что у отца будущего Бэтмана. Как будто создатели так и говорят, что любой политик, любой освободитель или потенциальный революционер — дерьмо.

Без теории, созидательных программ, организации некоторой (не иерархии, а именно структурированности), без мозгов, отваги и самопожертвования любая революция или самый худой бунт загнутся. Умрут и испарятся. Как и в "Джокере". А его инициатор окажется такой же обязательной частью ненавистной Системы, что и сильные мира сего. Так что перед нами трагикомичный замкнутый круг. С прекрасной актерской игрой, декорациями, визуальными решениями и сюжетными находками (мне понравилось, как обыграли фанатские теории о

ПРИМЕЧАНИЯ:

[ * ] — первая половина названия нижеследующего текста ни в коем случае не создана для оскорбления душевнобольных людей, как и рассматриваемого фильма и упомянутого политического движения, а вторая часть заглавия — отсылка на российский многосерийный фильм "Девять жизней Нестора Махно". Не шедевр и не шибко по реальным событиям, но не самое плохое детище современной сериалодельной машины.

[ ** ] — по-моему, в контексте фильма, где главное действующее лицо истерично, болезненно смеющийся клоун, рожденный геенной огненной под именем Готэм, неплохо вспомнить мысль Алексея В. Цветкова из сборника "Марксизм как стиль". Позволю себе довольно вольно ее пересказать: "почему в России так мало смеются и люди такие хмурые, вопрошают некоторые личности. Им невдомек, что уровень счастья и количество улыбок растет там, где пропасть между богатыми и бедными составляет десять, а не двадцать раз, где образование не является привилегией правящего класса и т.д.". Дополню эту слегка искаженную цитату замечанием, что "хмурость народонаселения" перерастает в ухмылки Джокера и кровь в ситуации разрыва между богатыми и бедными уже не в разы, а на порядки. Ну, вы поняли.

[ *** ] — ссылка на статью на сайте журнала "Скепсис" прилагаю: тут.

Почему современная литература переполнена обсценной лексикой, откровенной чернухой и сплошь пустой бессмыслицей? Есть мнение, что вина лежит лишь на выродившимся писателе, распустившемся чрезмерно после эпохи стальной цензуры Советской власти. Богатыри пера поредели, а в мастера слова ныне берут кого ни попадя. И те лишь за денюжку, без великих идей и уж тем более богатого языка. Но мне ближе несколько другая теория. Если бытие действительно определяет сознание, то триада эпоха-общество-культура определяет почерк писателя в конкретном месте, времени и социуме. Поэтому, когда берутся винить таких наших современных мэтров, как Пелевина да Лимонова, о котором речь ниже, за беспардонную матерщину и «беспросветную пошлость» (с), то как же можно забыть элементарное. Писатель — это губка общественного сознания. А его фолианты — все то дерьмо, что автор-губка впитал из всех или почти всех социальных страт. Ибо какое время, такой и пиит. Тем не менее дальше я собираюсь несколько попрекнуть и пожурить Лимонова же за «Это я — Эдичка». Который, насколько я понимаю, является самым его успешным романом.

До нацболов и «Другой России», до седины в волосах и козлиной бородки, до «Монголии» и прочей прозы был, видимо, совершенно другой Лимонов. Эдуард Вениаминович Савенко. Непризнанный бюрократическими аппаратниками поэт, который угнал на волне великого Исхода диссидентов, евреев и их гибридов в свободную Америку. За американской мечтой, которая ему, тому Лимонову, тому Эдичке, виделась как творческая вольница. Но для него и еще тысячи прочих экс-советских граждан она оказалась не этим растиражированным симулярком чудес и довольства, а реальностью грузчиков, посудомоек и официантов. В жизнеописании именно такого Эдички и бытия самых разношерстных русских (советских) эмигрантов роман, безусловно, хорош. Да и цитаты там есть очень животрепещущие и актуальные. Чего стоит только вот эта: «Мы пили водку, Семен заказал оркестру «Полюшко-поле», и я увидел, что он плачет, и слезы его капают в бокал с водкой. «Мы смеялись над понятием Родина, – сказал Семен, – и вот я сижу, и играют эту песню, и у меня болит душа, какой я к черту еврей – я русский».»

Вообще образ литературного героя Эдуарда Вениаминовича, да и самого Лимонова, в книге вышел удачным в плане определенной русскости. Ведь кто такой Лимонов? За всей этой своей диковинностью, эпатажностью, вычурностью (во всем), его персонаж и личность представляют сущность русской души. Непонятная, дикая, странная, крайне эклектичная, сочетающая несочетаемое. Душа слишком свободная для собственной Родины. Ментальность, которая стремится небось куда, к радикальной переделке всего. В принципе, такое сублимированное в текст представление непостижимой и самостийной русскости вполне подойдет для западного читателя. И понятно, почему наш Лимонов, этот крайне странный и, видимо, последний романтик революции, писатель снискал популярность в Европе да Америке.

Но совершенству нет предела. И поэтому есть за что покритиковать «Это я — Эдичка». Я не ханжа, при том же в самом начале сам сказал, что ругать автора за нецензурную брань и прочие «прелести» — не самая удачная и достойная затея. Ан все же я стою на том мнении, что все должно быть обосновано. В особенности в произведении литературы. В особенности, уж простите за культурный национализм, русской литературе. Мы ведь литературоцентричный народ и, быть может, цивилизация. Поэтому я, подверженный идеологии «чеховского ружья» и прагматики использования любого приема в художественной работе, считаю, что книга Эдуарда Лимонова сверх всякого переполнена абсолютно ненужной грязью. Да бог уж с тем, о чем именно повествует писатель. Да-да, гомосексуальные моменты. «Мне настолько плевать на геев, что я даже не гомофоб». Но насколько ж до чертиков Эдичка и его герой все детализируют! Каждая мелочь эякуляции, анального и обычного секса расписана до таких нюансов, что аж как-то не по себе, довольно либеральному читателю. Опять-таки, пусть Э.В. отнекивается по поводу степени автобиографиности написанного. Мне особой разницы на его похождения нет. Покидать партию Лимонова я не собираюсь, ибо элементарно в ней не состою, хех. Просто интересуюсь его деятельностью, творчеством и политическими мыслями. Все это не затемняет его же, безусловно, интересной и непростой личности. Но дело ведь не только в треклятых сценах половых сношений с неграми! Перейдем к эпизодам и упоминаниям второй жены тогда непризнанного поэта. Елены. Доставила она тебе боль. Ты ее особо, правда, и не ругаешь, даже оправдываешь, в любви ей чуть не признаешься на страницах. Но зачем все до последней ниточки грязное белье вытаскивать! Как ты ее трахал, чем, где, с кем она еще резвилась, как, чем, где и т.д. Это элементарно неуважительно к ней, коль ты говоришь, что любишь ее. Да даже если и не любил — ну вот элементарно, зачем все это поминать в своем творчестве? Имена бы изменил, если совсем неймется. Я молчу про всех остальных женщин, совокупления с которыми и, к сожалению, имена оных также встречаются на протяжении романа. Это ведь не красиво для такого лирика революции, как вы, многоуважаемый Э.В.! Про обилие и какой-то, даже не знаю, прорвавшийся фонтан матерных словоформ я уже не буду упоминать. Порой невозможно читать. Даже мне, который сам слаб на произношение чего-нибудь такого в виде междометий и чересчур эмоциональных ситуациях. Но лишь в словах, иногда, а не в книге и практически на каждой мать ее странице! И последнее, за что хочу кольнуть Лимонова-писателя, это пропитанность жалостью к самому себе. Э.В., ну как же так. Революционер себя жалеть не должен! Ему, наоборот, прописано быть несчастным и во всяческих лишениях, которые лишь усилят собственные убеждения.

Что сказать под конец. Как документалистика о быте советских евреев (и не только) переселенцев в стране несбыточных грез — очень достойная вещь. Характеры и истории второстепенных персонажей великолепны. Но главные герои... В особенности Эдичка. Не знаю, если взять и зашвырнуть его образ в вакуум, получится нечто удобоваримое для любования европейцами да американцами в попытке понимания сложных отношений русского (писателя/революционера) к своей Родине, жизни и людям. Но в остальном, в придачу припоминая безмерное количество мата и лишних сцен, как-то не то. Поздние работы Эдуарда Лимонова, вроде «Монголии», лучше в разы. Как и интервью с ним. Кстати, именно в одном из них наш внесистемно-оппозиционный политик заявил, что хотел бы стать русским аятоллой. Духовным лидером. Ну и как вам такой аятолла, а?

«В обществах, достигших современного уровня развития производства, вся жизнь проявляется как огромное нагромождение спектаклей. Всё что раньше переживалось непосредственно, отныне оттеснено в представление...»

К одному из первых и самых известных романов Виктора Пелевина «Поколение П» (заглавие которого, как повелось в субжанре «пелевинщины», носит множество коннотаций) я шел довольно долго. Все отодвигал да отодвигал прочтения книги по всяким разным причинам. Наконец-таки прочел и, разумеется, остался доволен, хоть данное одно из первых произведений Пелевина выглядит несколько необычным для его пера.

«Образы, оторванные от различных аспектов жизни, теперь слились в едином бурлящем потоке, в котором былое единство жизни уже не восстановить. Реальность, рассматриваемая по частям, является к нам уже в качестве собственной целостности, в виде особого, самостоятельного псевдо-мира, доступного лишь созерцанию. Все образы окружающего мира собрались в самостоятельном мире образов, насквозь пропитанном кичливой ложью. Спектакль вообще, как конкретное отрицание жизни, есть самостоятельное движение неживого...»

Нет, само собой ««Generation «П» как всегда можно без оглядки разбирать на цитаты. Они не самые лаконичные и вызывающие улыбку, но все же пропитаны иронией, сарказмом и литературоцентричным осознанием бытия. При том же бытия довольно печального, чересчур ложного и эгоистичного, лишенного возвышенных целей. Теперь истины как таковой нет; есть лишь стремление выжить в замкнутой системе накопления и гниения капитала и общества. Взять те же диалог о российской экономике и виртуальном бизнесе, размышления о новой русской идее, экзистенциальной роли России в мире, современном (пост)капитализме, несамостоятельности российской политики, монолог Че Гевара в амплуа революционного буддиста об обществе потребления как примитивном беспозвоночном организме. И все же тут Пелевин не совсем тот Пелевин, который рванул в мир постсоциалистической литературы где, как он сам иронично заметил, модернизма отродясь не было, но неожиданно образовался постмодернизм.

«Спектакль — это стадия, на которой товару уже удалось добиться полной оккупации общественной жизни. Оказывается видимым не просто наше отношение к товару — теперь мы только его и видим: видимый нами мир — это мир товара. Современное экономическое производство распространяет свою диктатуру и вширь, и вглубь... В передовых странах общественное пространство заполнено целыми геологическими пластами товаров...»

После крайне сюрреалистичного, дзен-буддистского и естественно постмодернистского романа «Чапаев и Пустота», пропитанного во истину стебом, Виктор Пелевин написал практически реализм. Реализм, которому не надо выискивать фантастические допущения для предания абсурдности и антиутопической безнадежности. Всего-то и надо постараться довольно точно вспомнить «золотые» 90-ые и совсем чуточку гипертрофировать образы людей и событий, которые там водились в изобилии. Вавилен Татарский — маленький одинокий человек, который ни во что не верит. Даже в тот древний восточный мистицизм, в который лишь изредка окунается повествование. Азадовский — бескомпромиссный, решительный и без йоты скромности и сомнений карьерист, для которого шагать по головам даже не жизненное кредо, а не отторгаемая обыденность. Вовчик Малой — типичнейший новый русский, напичканный слишком реалистичной стереотипностью.

«Имеем ли мы право осознавать наши желания, даже более того, обладать сознанием!?- вот что стоит на кону современной классовой борьбы. У неё может быть только два исхода: в одном случае, нас ожидает уничтожение классов, мир, где трудящиеся смогут контролировать все сферы своей собственной деятельности. В другом... общество спектакля, в котором товар созерцает сам себя в им же созданном мире...»

Что уж говорить о проблематике, поднимаемой в тексте. Тут и Чеченский кризис и расползающаяся парадами суверенитетов страна, пропитанная ложью и первыми потугами новой манипуляционной политикой властей в информационном пространстве. Даже определенное пророчество в виде «ложнославянской идеологии/диктатуры». Черт подери, но Пелевин, как и в «S.N.U.F.F.»'е вновь прочувствовал будущее образами нарратива. В более позднем романе он предрек, как, во всяком, кажется мне, возникновение российско-украинского кризиса и войны (а не только сделал аллюзию по поводу существующего соперничества-противоречия между Россией и Западом). А в этом же он обозначил долгоиграющий, в том числе и в дне сегодняшнем, тренд российской государственной идеи (идеология же запрещена, а таким новомодным понятием мне один мой друг из соответствующих организаций обозначил сегодняшнюю экзарц-идею наших господ для народа). Так или иначе, лично у меня сложилось впечатление, что если бы не концовка «Поколение «П», то его можно было б рассматривать как самый что ни на есть настоящий реализм с незначительной примесью психоделики и реверансами в сторону эзотерики и буддизма. Последние в данном понимании романа лишь усиливают его бьющую серостью будней и безысходностью реальность.

«Самоосвобождение в нашу эпоху должно заключаться в избавлении от материальной базы, на которой зиждется ложь современного мира...»

Подведу итоги и выскажу еще пару мыслей напоследок. Бытие определяет сознание также, как и выбранная тема (эпоха) определяет авторский почерк и жанровую стилистику писателя. Безыдейная и совершенно не чарующая эра первоначального накопления капитала в новой России не оставила особого плацдарма для развертывания стандартной «пелевинщины» современному классику. Поэтому постмодерновости, абсурдистики и юморесок тут предельно мало, из-за чего «Поколение П» может быть крайне не интересно для фанатов среднестатического Пелевина и довольно любопытны для любителей мейнстрима российского толка. Еще добавлю пару слов об экранизациях романа — да-да, во множественном. Никогда не задумывались, что в целом неплохой, хоть под конец и слишком выделяющейся сокращенностью первоисточника фильм Гинзбурга, не единственный по данной книге Виктора? По мне «Москва 2017» 2012 года является как раз не обозначенной, но визуализацией сюжета книги. А что? Главный герой — российский делатель рекламы. Все происходит в рамках метафизического осмысления рекламы и ее влияния на потребителей. Маркетинг представлен в метафоре босхианских чудовищ. Присутствует некое божество, которое так или иначе связано напрямую с владычеством в мироустройство рекламного бытия. Так что ай-яй, товарищи с «ТНТ«!

Однозначно рекомендую читать людям, более симпатизирующих современному модернизму, но и старым-добрым поклонникам гуру тоже. И да, приведенные цитаты — вовсе не из работы Пелевина! Это Ги Дебор «Общество Спектакля» — публицистика от леворадикала-ситуациониста, историка, художника и писателя французского гражданства. Очень советую как довольно художественно, красочно и понятно поданные рассуждения о сути капитализма дня сегодняшнего и природе общества потребления. Почему все так и не иначе и что может статься совсем скоро — именно об этом пишет Дебор, во многом сходный в данной теме по взглядам с Виктором Пелевиным.

9/10

Последние полгода из-за личного интереса и образовательной необходимости жизнь моя проходит в революциях. О нет, не переживайте — я просто изучаю статьи, фолианты, монографии, публицистику и художественную литературу, связанную с Великой Русской революцией. Если кто не знает, это период с Февраля по Октябрь, а иногда в этот термин включают и Гражданскую войну, которая есть не просто логичное следствие революционных политических процессов, но и не отторгаемая часть Революции. Ибо, скажите мне, чем гражданская война отличается существенно от революции? Так вот, хоть мне и крайне любопытна и интересна эта тематика и исторический период, чувствую, что если продолжу чтение о нем, то элементарно к нему охладею. Поэтому решил, что вот, крайнее произведение о том, как русские умеючи разваливают империю, перед летом — и все, беру отпуск от всех этих ваших большевиков да белых офицеров. И черт меня дери, что перед долгожданной паузой я соизволил прочесть именно роман Кена Калфуса «Наркомат Просветления».

Кто вообще такой этот Калфус, спросите вы? Да я сам о нем ни слуху, ни духу был. Даже не помню, как именно обратил внимание на эту его конкретную книгу. Видимо, как-то пробегал по фантлабу в поисках революционной фантастики — и вот. Кен — американский журналист и писатель, который успел побывать в разных уголках земного шара. В том числе в нашей холодной Москве. У него даже целый сборник рассказов о России есть, художественных, конечно: «PU-239 and Other Russian Fantasies». По одной из этих историй всеми любимый за «Игру престолов», а мной за «Мир Дикого Запада» HBO даже снял одноименный фильм. О работнике из экс-секретного научного городка в России, который облучился на нашей дряхлой АЭС, из-за чего на него ополчились местные вертухаи-менеджеры, а потом он же рванул в столицу к местному гангстеру (гангстеры в России...), чтобы подсобрать деньжат за продажу энного количества «экспроприированного» военного плутония... Но мы ведь тут собрались именно из-за «Наркомата...», не так ли?

Больше всего претензий должно быть у меня к себе самому — тут сработал эффект обманутых завышенных ожиданий. Правда, я из-за аннотации, а частично и жанрового классификатора думал, что буду читать примерно следующую «историческую фантазию»... Сатирический памфлет, полный гротескностей в виде оживших Толстого и Ленина, которые сквозь объектив кинокамеры и трансгуманистическое бальзамирование преображают мир под свои фантазии. При том же ожидал чего-то доходящего то откровенного сюра. Мне представлялось именно так, во всяком: очень яркая, очень гипертрофированная там где надо, сатира на наших утопистов-теоретиков и практиков. И в принципе о Революции с уместной для подобного жанра высоты достоверности. На самом же деле оказалась эта книжка вполне себе реализмом с претензией на историческую правду и очень, очень, крайне минимальным полу-недо-фантастическим допущением, которые в синтезе дают пустоту. И вышел в итоге нефантастический не-реализм, бессмысленный в виду отсутствия каких-то авторских идей для размышления читателю в сюжете книги, с отсутствием главных героев как таковых — то есть базиса для сопереживания, а также всяческими изъянами иного толка.

Насчет не-фантастичности, думаю, я успел втолковать — ибо это элементарно не фантастика. Любого толка. Ну и бог с этим. Теперь про реалистичность, то бишь историчность. В чем заключается «историческая фантазия» Калфуса? Я так до конца и не понял. Мы еще чуть позже к этому вернемся, но вне этой фантазии историей и не пахнет. Клишированные кроваво-ужасные чекисты, всех изничтожающие, какой-то Сталин, которому я, вторя Станиславскому, кричу «не верю!», до фальсифицированности вычурные агиткиноролики, бредовый инцидент в церкви с вскрытием мощей местечкового святого, съемки одного из пропагандистских фильмов, в который добавили реалистичности с помощью расстрела массовки! Были и другие моменты, но теперь о героях. Тут крайне сложно вычленить главных персонажей. Первая часть книги, посвященная 1910 году и смерти графа Толстого, знакомят нас с тремя попутчиками по ж/д-купе — британским журналистом, русским молодым кинооператором и эктравагантно-гениальным профессором-анатомом. И думаю не мне одному показалось, что раз они являются действующими лицами в первой половине романа, то данная троица и есть главные герои. Не тут-то было. Профессор оказывается второстепенным, хоть и крайне важным для «исторической фантазии» далее, персонажем, всплывающим вновь лишь под конец второй половины текста. Британский журналист — возведенное в абсолют нарушение канонов «чеховского ружья». Ибо зачем ему была отведена одна из основных ролей в первой части книги, зачем он и его бизнес-план по брендизации личности великого не-насильника необходимы — совершенно не ясно в финале, после прочтения всего романа целиком. Вроде бы как тот самый юнец-адепт нового искусства, в итоге ставший красным комиссаром, является главным героем с наиболее широкой по наличию в сюжете аркой развития, да вот тоже не до конца с ним клеится. Грибшин частенько выпадает из повествования, давая место для замысловатых крючковатых видений автора, Калфуса. И что еще важнее, читая страницу за страницей крайне внимательно и дотошно (тут мой поклон писателю и переводчику — оба человека отлично владеют языком; строй повествования и буквенный ряд цепляют и не дают оторваться от чтения), до меня не сразу дошло, что появившийся нежданно-негаданно комиссар Астапов и есть Грибшин. На это указали лишь воспоминания из прошлого большевика-пропагандиста, которые совпали с пареньком-ассистентом французского оператора. Возвращаясь в рассуждения о том, кто же главный герой, хочется добавить, что столь же часто, вместе с мысленными потугами Кена, материализуется товарищ Кобо — не карикатурный тупой горец с злобой на весь мир, но все равно далекий от правдивости. Но к его образу все равно претензии минимальны, да и показывается он половину своих «пришествий» в повествование с позиции Астапова-Грибшина. А последний несколько повернут на будущем властителе и основателе Красной Империи. Но даже если Астапов и есть основной действующий персонаж книги, то сопереживать ему не хочется — и не от того, что плохой, а потому что все же никакой. Скажем так — бывало и хуже, так что он между никаким и плохим фанатиком.

Вот-вот, совсем немного, продолжая размышлять о выделении главных персонажей «Наркомат Просветления», и мы подходим к «исторической фантазии» и смысловой нагрузке произведения. Не знаю, насколько сильно я вас убедил, но приму как факт, что вы мне все же поверили — у Калфуса в этом романе трудно с созданием должных главных героев и единой сюжетной колеи, по которой бы те перемещались и развивались, а мы бы уже решали — кто антигерой, протагонист и антагонист и кому из них сопереживать. И принимая в расчет эту плохо связанную между собой биполярность романа (половина 1910 и половина пост-1910), приходим к тому, что кандидаты на роль главных героев все же Астапов-Грибшин и Сталин. И забудьте о них, ведь главный герой, смысл всех смыслов и действующая сила всей книги — это бальзамирование. Увы, и ах, и ах-ах-ах, но это так. Впрочем, как и «историческая фантазия», фантазийность которой заключается в наличие во вселенной Кена Калфуса эффективной технологии практически идеальной мумификации тела, создание этой технологии тем самым профессором-анатомом, применение технологии на графе Толстом, а после на Ильиче. Вот и все. А все персонажи книги, которые все еще сохранили присягу принципам чеховского ружья, функциональные дополнения к развитию этой технологии. Еще нельзя обвести стороной и Кино с большой буквы как одного из ведущих персоналиев нарратива. Хотя, если вглядеться, то и кино — лишь один из вариантов бальзамирования все еще живущих до их перехода в мертвичный мир.

И в итоге вы меня спросите примерно следующее: «так подожди, получается, что весь сыр-бор, все повествование по сути дела — огромный пролог к насильственной мумификации Ильича товарищем Кобой с посредничеством Астапова и профессора?». И я отвечу, ну, а как же иначе, если без этого все лоскутное одеяло текста просто-напросто рассыпается окончательно. Без этой связки получаются сюжетные островки вроде самого крупного — цельной первой половины романа, самой удачной и интересной, но обрывающейся определенным клиффхэнгером; мини-истории из Гражданской войны про показ фильма в деревенском храме; историю изнасилованной комиссаром Астаповым монашки и ее преображения в нечто предельно более пошлое и мерзкое, чем умеренный вариант теории стакана воды; съемки кинца с участием актера, похожего на Сталина и спецэффектом в виде настоящей стрельбы по настоящей массовки; ни к селу ни к городу натужный эпизод бальзамирования еще живого Ленина; где-то за обочиной сюжетного архипелага умозаключение-эпилог. Так что, действительно, Кен написал книженцию про создание усовершенствованной мумии Первого Вождя Пролетариата. Он не писал про Русскую революцию — ни плохую ее интерпретацию, ни хорошую, ни нейтральную, ни достоверную (цэ все же не публицистика) — во всяком случае, у него это не вышло или вышло чересчур поверхностно. Это литературная история изобретения бальзамирования Великих Русских. Ничего более. Спрашивается лишь, зачем нужна к черту эта история? На кой ее надо было выдумывать? Лучше бы я увидел еще более клюквенную сказку про зверски пьяных, обкуренных коноплей и нанюханных кокаином большевиков-матросов, берущих в свои звериные волосатые лапы бедную (право)славную Матушку-Россиюшку. А лучше бы я вообще не тратил драгоценное время на подобную безвкусицу и что еще хуже — бессмыслицу. Хотите иностранщины про наших? Лучше упейтесь чтением Муркока — «Византия сражается». Достоверные и далеко не добрые картины настоящего русского бунта с насилием и кровью невинных и любопытным антигероем, их проходящим. Или, в конце-концов, документалистику по типу Чайны Мьевиля «Октябрь» никто не отменял! Британцы, как показала практика, реалистичнее глядят на наши страдания, нежели чем американские коллеги.

*На обе эти книги, если что, обзоры у меня имеются. Милости просим*

5/10

«И мы родились не в тот век, В холодной державе, не на том полушарии...» (современный классик)

«Если русские что и умеют, так это разваливать империи!» (его антагонист)

Да, вновь не смог не начать или хотя бы не упомянуть моего любимого поэта-исполнителя века 21 в рецензии (первая цитата) *до сих пор не отойду от его недавнего мощного концерта*. Тем более такую строчку, одну из моих любимых и запавших мне в душу и память, плюс изрядно подходящую для того, чтобы поговорить о содержании романа Майлка Муркока «Византия сражается» (которая, наверное, все же «терпит», исходя из споров по поводу перевода в вышедшем издании и собственных мыслей после прочтения).

По традиции, образовавшейся не так давно, начну чуточку издалека, если никто, естественно, не против *да, кстати, об определенном кол-ве политоты должен предупредить вновь*. Читая «Византию...», вспоминал фильм с Райаном Гослингом «Фанатик». Об американском еврее-нацисте. Думаю, кто-нибудь его смотрел. Только вот в отличие от главного (анти)героя произведения Муркока, полковника Пьята, киногерой произведения Генри Бина, Дэнни Балинт, понимает, КТО он на самом деле. И в стремлении уйти от своей сути, балансируя на краю между крайностями, он все-таки делает иной выбор. Опять же в противовес Пятницкому и моему другу, который по взглядам и речам очень близок основному персонажу «The Believer'а». Правда, не знаю, как у него по национальности. По словам, все трое — истинно арийцы-ромляне. Как на деле — бог весть.

А теперь вернемся к нашим баранам. Перед нами первый томик мемуаров неудачного трикстера и авантюриста, считающего себя самым русским и истинноверным христианином правильной ветви учения Христа из когда-либо живших, а также обманутым и оскорбленным злокозненными происками Сионского и Исламского миров, цивилизованным антисемитом и гениальным, не воплотившим свои инновационные идеи в жизнь под своим именем, изобретателем. Или одним из псевдонимов... О, да, этот товарищ *«тамбовский волк тебе товарищ»* еще и патриотичный славянофильский монархист и поклонник черносотенцев. Думаю, у большинства уже сложилось определенное мнение о данном персонаже после этих двух нагроможденных предложений-описаний-перечислений? Ну-с, обрадую — это еще не все. Ненавистник всего семитского и представителей иудаизма по вере и крови, Максим Артурович, чему *думаю, спойлером не будет — там это чуть ли не с первых страниц* подтверждений на страницах «Византии...» вагон и маленькая тележка, и сам будет из самой библейской национальности. И, на склоне лет, считающий себя не реализованным, да еще обманутым чуть ли не всем скатывающемся в упадок и новую смуту миром, полковник пишет о своей жизни. Оказывается, очень интересной и насыщенной — встретить, даже вести беседы за первые лет двадцать своего субъективного бытия со Сталиным, Махно, Петлюрой и другими известными личностями — не каждый живой, да и выдуманный герой сможет. И за этот короткий срок побывать в Киеве, Одессе, Петербурге и вновь на Украине, пройти через южные и северные богемы революционеров и поэтов, а также их синтеза, среди высших эшелонов украинской суверенной государственности, большевиков, григорьевцев, махновцев и интервентов, перепробовать алкогольные, кокаиновые и сексуальные утехи... В общем, мало кто может таким похвастать.

И за приключениями Максима Пятницкого наблюдать на фоне развивающегося хаоса революционных формационных сдвигов крайне интересно. Его слог *точнее, слог Муркока и переводчика Сорочана* не отталкивает, его запутанные духовно-религиозные selfmade догматы вперемешку с русским шовинизмом и имперскостью заставляют пытаться их распутать и понять, где его правда, а где начавшаяся старческая деменция. Последнее относится и к его *не Муркока* в чем-то диковинной, в чем-то типичной интерпретации и трактовки российской истории (в особенности 1917 года) самого рядового антисоветского великопатриота (которые, как показывает и Пьят, как всегда лишь временами и противоречиво, любят «возродившего великодержаность» Сталина). А так как события эти пропущены через призму его личных убеждений, обид, самообмана, отрицания, кокаинового бреда и обычного маразма преклонных лет, то не стоит забывать *думаю, никто и не забывал*, что Пьят — unreliable narrator, а его мемуары — литературный mockumentary.

По тексту раскидано множество понравившихся тонких и ярких, лаконичных и остроумных изречений. Не все из них я запомнил в точности, но вот некоторые: «с большевиками могло быть покончено, если бы не тот выстрел в Сараево». «Я принял цивилизацию, как дар и никогда не задумывался об этом. Теперь мой нравственный долг — принять варварство. И я не намерен задумываться и об этом». Последняя мысль, произнесенная Ермиловым, григорьевским сотником, в диалоге с Пьятом, в качестве части своих измышлений о скатывании России и всего мира в ходе Великой и Гражданской войн в новое Средневековье, а то и еще ниже, одна из самых интересных и глубоких частей всего романа. Некоторая параллель циклам модернизации-архаизации Ахиезера.

Перед подведением общего итога и прочих мелочей, хочу, вспоминая другой роман о русских и их революциях, но уже писателя русского, кое-что добавить. Как и в случае с «Бесами» Ф.М. Достоевского, где мне более приглянулся незатейливый, но тем и привлекательный Иван Шатов, чем интересный и противоречивый Николай Ставрогин, так и с «Византией сражается». Больше приглянулся и пришелся по нраву мне не эклектичный шовинист и «кайфолов» Пятницкий, а капитан Браун. Британец, которого черт знает каким боком занесло под Киев, к матушке главного героя и к нему самому. Маленький и одинокий на самом деле человек, грустный и уж точно себя не нашедший во время перемен в холодной украинской России.

Завершая, заключаю следующее. «Византия сражается» (ну терпит же, терпит!) — увлекательная, необычная и интересная книга Майкла Муркока, основной части творчества которого я не знал, не читал и вряд ли когда-то специально стану изучать. Прочитал только цикл «На краю времени» (или как-то так) — пришелся по вкусу, но средненько по сравнению с данной работой. Буду и дальше ждать новых приключений по миру зарождающегося фашизма с нацизмом и масштабным антисемитизмом необычного в своей типичности, порой несуразного, а по-моему убеждению посредственного изобретателя Максима Артуровича (который, видимо, пусть и банально, родился не в том веке и не в той стране) в следующих псевдодокументальных биографиях товарища Муркока *а Византия все терпит, терпит и терпит, временами сражаясь...*.