— В последние годы в отечественной фантастике идут загадочные процессы. Тиражи и гонорары падают, внимание «квалифицированных читателей» все чаще привлекают малые и сверхмалые издательства, писатели начинают выяснять отношения не только с критикой, но и с читателями. С чем это связано, как вы считаете?
— Хочется сразу сорвать покровы загадочности с текущих процессов. Происходит кризис перепроизводства на сокращающемся рынке. Издатели, привыкшие гнать «план по валу», а точнее поставленные перед необходимостью заполнять своей продукцией книжные полки, чтобы не пустить туда книги конкурентов, неизбежно понижали пресловутую «планку» требований к рукописям. Гении — товар штучный, а издательства выпускают продукцию массовую.
Отсюда увеличение количества наименований выпускаемых фантастических книг, а значит, и падение среднего тиража. Боливар не вынесет двоих, а покупательская способность читателя ограничена.
Как следствие этих процессов замечательный роман «Дом дервиша» фантаста первой когорты Йена Макдональда выходит тиражом в 2000 экземпляров. Роман весьма объемистый, что увеличивает расходы на перевод и печать и предположительно ставит издание на грань рентабельности.
Разумеется, в этой плачевной ситуации виноваты и затяжной экономический кризис, и инфраструктурные проблемы (сложности распространения), и книжные «пираты», лишающие не столько издателей прибыли, сколько отрасль оборотного капитала.
Однако мне представляется, что главная — в долгосрочной перспективе — причина неурядиц фантастики в другом. А именно в том, что цех фантастов плотно и с удовольствием обосновался на территории массовой литературы. Собственно, фантастика рассматривается как массмаркет во всем мире и российский книжный рынок не исключение. Вот только по мере того, как книги фантастического жанра выбивались в бестселлеры, а гонорары увеличивались, подспудно и постепенно менялись ценностные ориентиры, определяющие содержание фантастики. Вместо произведений, работающих с моделями настоящего и будущего, со смыслами и прочими категориями интеллектуальной прозы, внутрицеховой нормой стали произведения, читателя развлекающие. Примечательно, что на пике своего успеха фантасты умудрились с издевкой поинтересоваться у коллег из мейнстрима: «Это кто еще в гетто живет? Да вы посмотрите на наши тиражи!».
Незамысловатая формула успеха «тиражи-бабки-тиражи» вскружила авторам головы и воспитала привычку развлекать массового (тиражи!) читателя. Произошла фактически самоизоляция жанра в сегменте развлекательной литературы. И тут у бывшего читателя появились другие — причем мобильные — возможности поразвлечься, и массмаркет стал стремительно уменьшаться в размерах. Мат в два хода.
Впрочем, повторюсь, это глобальная тенденция и многие зарубежные авторы, тот же Макдональд, осваивают нишу young adult литературы и пишут книги «для школьников среднего и старшего возраста». Были такие формулировки, если кто помнит.
— Ладно, с этим более-менее понятно. Боливар двоих не вынес. Как говорят настоящие индейцы, «если лошадь сдохла — слезь». Ну а перспективы каковы?
— Что дальше? Попробую сделать прогноз погоды для фантастического жанра. Значительное количество книг (если не по наименованиям, то по тиражам) будут выходить в рамках развлекательных пакетов, то есть как новеллизации фильмов и игр, книги «по мотивам» и вольные продолжения. Был «S.T.A.L.K.E.R.»-кормилец — будут танки.
Примечательно, что попытки авторов создать успешный проект на основе собственного творчества не увенчались успехом — за исключением «Метро» Глуховского. Малозаметны и далеки от первоначальных радужных планов проекты Панова и Перумова. Умер в младенчестве проект Василия Орехова, интересный оригинальным биотехнологическим сеттингом. Непонятна пока судьба «Пограничья» Лукьяненко, но первые читательские отзывы не дают оснований для оптимизма.
Получается, что сгенерировать успешный книжный проект корпорация фантастов оказалась не в состоянии. Не считать же таковыми сиквелы и спин-офы «Обитаемого острова» и «Пикника на обочине».
Следует еще вспомнить «Этногенез» — но это успешный продюсерский проект, в котором писатели-фантасты выступили заведомо на вторых ролях.
Вообще уже упоминавшийся мною символический капитал подрастеряла не только фантастика, но фантасты. Как ни печально, но автор, обслуживающий интересы продюсера и развлекающий читателя, должен бы предвидеть, что в таких взаимоотношениях пожелание «сделайте мне красиво» неизбежно становится требованием. А за этим требованием последуют и другие. Возможно, не очень лицеприятные. Так что удивляться частым спорам читателей и писателей не стоит. Да, к сожалению, уже и не приходится.
У происходящих процессов есть и светлые стороны. Появляются издательства — а главное, издатели! — готовые работать с существующим спросом на неформатную, интеллектуальную фантастику. Назову в первую очередь луганское «Шико» Юрия Иванова и «Снежный Ком М» Эрика Брегиса и Глеба Гусакова. К шумным и вездесущим заявлениям последнего о необходимости, государственной необходимости возрождения НФ я отношусь с прохладцей, а вот несколько интересных книг его издательство выпустило. Активно работает с зарубежной фантастикой «Книжный Клуб Фантастика» Дениса Лобанова, в чьих издательских планах культовая антология киберпанка «Зеркальные очки». Интересные книги малым тиражом и большими подвижническими усилиями выпускает липецкий «Крот» Сергея Соболева.
Пожалуй, один из трендов заключается в том, что издательством фантастики стали заниматься энтузиасты. Людей, которые фантастику знают и любят, хватает и в больших издательствах, но вот редакционная политика у энтузиастов и у менеджеров разная. Отсюда и различие в результатах. Уверен, практику работы малых издательств со временем переймут и «старшие товарищи», более инерционные просто в силу размеров.
Окончательный прогноз в том, что фантастика как сегмент еще съежится в размерах, и значительную часть ее будут составлять «продюсерские» и «проектные» книги. Одновременно увеличится и удельный вес неформатных, оригинальных и интересных текстов.
С точки зрения читателя это хорошо.
Появление малых издательств, работающих с узкой и профильной аудиторией, говорит об еще одном важном процессе. А именно о продолжающемся дроблении любителей фантастики на отдельные ниши сообразно персональным интересам.
До сих пор некоторую степень связанности читательской аудитории удерживали тематические журналы: «Если» и «Полдень». Их исчезновение стало и свидетельством, и результатом того, что идет переформатирование сложившихся вокруг и внутри жанра структур. Прежние игроки исчезают, появляются другие журналы, конвенты, издательства, персоналии. Они собираются в новую конфигурацию, и эта сборка открывает новое окно возможностей заинтересованным лицам. Время, по-моему, замечательное.
Чтобы разобраться в том, что такое научная фантастика, – в ее прошлом и настоящем, – чтобы понять, в каком направлении она движется, можно углубиться в посвященные жанру исторические труды, прочесть лучшие произведения классиков и современных авторов, узнать мнения критиков и филологов… А можно – пообщаться с великолепным рассказчиком и потрясающе интересным человеком Геннадием Мартовичем ПРАШКЕВИЧЕМ.
Один из патриархов отечественной научной фантастики, лауреат многочисленных литературных премий, автор книг «Братья Стругацкие» и «Жюль Верн», вышедших в серии «Жизнь замечательных людей», Геннадий Мартович всячески подчеркивает, что занимается не только и не столько фантастикой, сколько литературой. О литературе и жизни, с ней связанной, – наш разговор.
– Что в становлении Вашей личности было первичным – интерес к науке (геологии, палеонтологии) или тяга к творчеству (литературе)?
– Конечно, к науке.
Окаменевшие ракушки на речных обнажениях под Тайгой, прекрасные популярные книги Обручева, Варсонафьевой, Д. И. Щербакова, Рея Ланкастера, Мушкетова, Л. С. Берга, Криштафовича, Баранова… С книгами – умными и интересными – тогда было все замечательно.
В пятом классе я от корки до корки проштудировал монографию Вильяма К. Грегори «Эволюция лица от рыбы до человека» (Биомедгиз, 1934). Я был стихийным эволюционистом. Знания мои были безмерны, но, скажем так, несколько беспорядочны. Я восхищался злобными глазами доисторической акулы кархародон, сочувствовал взъерошенному опоссуму, небритое лицо долгопята с острова Борнео не блистало умом, зато привлекало меня придурковатостью. Наконец, был там, у Грегори, среди иллюстраций нахмуренный шимпанзе – не самый близкий, но все же родственник тех несчастных краснозадых гамадрилов, которых позже поставили к стенке грузинские боевики, ворвавшиеся в Сухумский заповедник. Толстая ганоидная рыба, зубастый иктидопсис, обезьяночеловек с острова Ява, римский атлет, триумфально завершающий эволюцию...
– В зрелом возрасте Бунин стыдился вышедшего в 1891 году в Орле своего юношеского сборника «Стихотворения 1887–1891 гг.». Вы же, насколько я понимаю, наоборот, гордитесь своими первыми публикациями – стихотворением «Тёма Ветров» (1956) и рассказом «Остров Туманов» (1957), увидевшими свет в одной из газет провинциального городка Тайга? Тем более что спустя много лет из Ваших детских рассказов вышли повести «Разворованное чудо» и «Мир, в котором я дома», сделавшие Вам имя…
– Гордиться там нечем – это были обычные детские стихи и детские рассказы. Просто Саша Етоев и Володя Ларионов (авторы «Книги о Прашкевиче») почему-то процитировали нечто такое совсем уж раннее. Но, правда, для меня в тех детских стихах и рассказах кое-что уже угадывалось. Вообще-то я мечтал издать три книги стихов – за всю жизнь. Думал, на большее меня не хватит. Но хватило уже на пять.
Стихи определяли мою юность. Вполне возможно, что я и пошел бы по весьма запутанной стезе поэта, но судьба меня хранила. Осенью 1968 года я работал в поле на мысе Марии. Охотское море, пустынные берега. Долгие дни, долгие маршруты. Приятно было думать о возвращении. Вернусь, а в Южно-Сахалинске уже вышла моя первая книга стихов! Буду дарить книгу девушкам, всем будет счастье.
В последнем абзаце интервью — явная ошибка-опечатка:
– Расскажите о Вашей дочери, внуках. Чем они занимаются? Кто-то из них собирается пойти по Вашим стопам?
– Нет, стопы отца никого не увлекли, и это замечательно. Чудо надо искать там, где именно оно тебе видится. Дочь – врач-педиатр, чудесная вечная профессия. Пациенты ее любят. Старший сын – физик. Младший занимается мобильными системами. Я их люблю, и знаю – у них всё получится. Жена – геофизик. В декабре будет пятьдесят лет с той поры, как мы с нею встретились. Жду поздравлений! (Смеется).
Правильно так — "Старший внук — физик". Я с ним даже немножко знаком (после поездки в гости к Геннадию Прашкевичу). Именно старший внук Мартовича, физик Степан, был нашим замечательным гидом в новосибирском Академгородке во время экскурсии по ускорителю (адронному коллайдеру) в Институте ядерной физики. Это, кстати, самый большой действующий на данный момент коллайдер в Евразии (пока большой в Европе не работает).
— Все ваши сольные фантастические романы посвящены, по сути, одной теме: сочетанию сверхчеловеческого и человеческого. Почему этот вопрос для вас так актуален?
— Никогда не задумывался... Действительно, почему?..
Наверное, хочется объяснить людям проклятие талантливого человека.
Когда обыватель видит гениального художника, великого актера или знаменитого режиссера, то сразу начинает завидовать. Мол, вот поперло человеку, ни за что ни про что получил такие сверхспособности.
А ведь не поперло ни разу. Любые способности сверх обычных, любой талант — это не выигрыш в лотерею. Это, скорее, ипотека. Да, у тебя есть возможность сделать что-то необычное, новое. Но это еще и обязанность. Не сделаешь — Дорогое Мироздание тебя так отмудохает, что мало не покажется. Сколько я видел спившихся талантов, которые торговали компьютерами, вместо того, чтобы реализовывать свой дар (под «спившимися» я понимаю «умершими в 40 лет от цирроза»). Сколько знакомых променяли свои способности на сытую жизнь — и теперь похожи на бледные тени самих себя. Да и сам я, хоть талант мой невелик, не могу не писать. Физически не могу — начинается бессонница, головные боли, упадок сил.
В своих книгах просто слегка гипертрофировал ситуацию. Не художник-актер-режиссер, а Мастер смысла, или «Топор», или бродячая душа. Все они не управляют своими талантами, а подчиняются им, оставаясь обычными людьми.
Вот что меня тревожило, оказывается.
Так что отдельное спасибо за вопрос!
— И все-таки большинство ваших книг относится к категории литературы для детей и подростков. Спрошу как эксперта. С детской литературой все более-менее понятно: здесь современный автор еще может найти читателей, если удастся убедить родителей, что его книги не менее важны для ребенка, чем произведения Маршака, Чуковского или Барто. Но есть ли шансы у современного русскоязычного автора, пишущего для подростков? Такое ощущение, что как только ребенок получает возможность выбирать чтение самостоятельно, он тут же подсаживается в лучшем случае на Толкина и Роулинг, а в худшем — на «Метро 2033». Поделитесь опытом: как конкурировать с зубрами подростковой литературы?
— В последние лет десять в русскоязычной подростковой литературе произошел настоящий бум. Появилось несколько очень толковых премий — «Книгуру», имени Крапивина, имени Михалкова, «Новая детская книга». Работают семинары, создаются литературные журналы, формируется специфическая «подростково-литературная» критика. В результате буквально из ниоткуда материализовалось несколько десятков авторов книг для подростков — и сами книги, конечно.
Пока они не конкурируют с Толкиным и Роулинг, но скоро будут. Стакан полон еще только на четверть, но следует учесть производную по времени — стакан достаточно быстро наполняется. Даже журналисты, которые славятся ленью и склонностью к затертым стереотипам, перестали бухтеть, что «детская литература умерла».
И продажи пошли вверх. Не знаю данных коллег по цеху, но по нашим с Евгенией Пастернак книгам могу сказать: рынок заинтересовался. Пять лет назад мы продавались с трудом, теперь суммарные тиражи каждой книги вышли на неплохие 50 000+. Не Глуховский, но на пути к нему, потому что продажи монотонно растут год от года. Уверен, что у других подростковых авторов — Сабитовой, Кузнецовой, Веркина и прочих — картина похожая.
Скоро мы начнем теснить зубров, это станет видно невооруженным взглядом. Почему? У нового поколения русскоязычных авторов есть хороший козырь против Роулинг и Толкина: мы пишем про «здесь и сейчас». В последние два-три года все больше текстов становятся по-хорошему реалистичными. А даже если есть фантастика, то она происходит с современными подростками в их мире.
Мне кажется, что читатели (даже юные) стали подуставать от эскапистской литературы. Им хочется видеть себя — восьмиклассника со смартфоном, который сидит в «Контакте» и переживает из-за соседки по парте. Не в Среднеземье, не в готическом метро Глуховского, а прямо тут, в реальном мире.
Плюс — у нынешних подростков есть свои, очень современные, проблемы, о которых Роулинг с Толкином не подозревали. Это и тупая система образования, и коммуникативный коллапс (многие уже не умеют общаться не в виртуале), и передоз информацией. Даже наркотики — тема вроде как старая — стали другими, они доступны и практически легальны. С кем поговорить об этом? Иностранцы заморочены своими проблемами, классики отдыхают, фантасты устремлены в будущее... Остается только отечественная реалистическая проза. То, что раньше называлось «школьная повесть».
Поэтому скоро подросток не Роулинг, не Глуховского — Жвалевского и Веркина с базара понесет.
Зубры-то сдают позиции. Та же Роулинг, если верить данным Российской книжной палаты, давно уже не является номером один для наших подростков. И даже номером 20 не является.
И, кстати, чисто «детскому», не подростковому, автору гораздо сложнее пробиться через заслон Маршака-Чуковского-Барто, чем нам — через Роулинг и Толкиена. Инерция мышления родителей (а чаще бабушек) чудовищна, с подростком договориться проще.
На фестивале фантастики «Созвездие Аю-Даг», который проходит в конце октября в пансионате на берегу Черного моря, ежегодно вручается уникальная премия «Бегущая по волнам», за лучший женский образ в фантастике прошедшего года.
В этом году жюри практически единодушно присудило премию роману Натальи Шнейдер и Дмитрия Дзыговбродского«Сорные травы», вышедшую в 2012 году в издательстве «Фантаверсум». Также роман получил премию «Странник» в номинации «Необычная идея» и премию Международная ассамблея фантастики «Портал» в номинации «Открытие себя» (премия имени И.Ф. Савченко).
Предлагаем вашему вниманию интервью с лауреатами:
Наталья Шнейдер — врач по образованию и по профессии. «Сорные травы» — это третий ее роман, второй из опубликованных в издательстве «Фантаверсум». (Первый — «Двум смертям не бывать» написан в стиле фэнтези. Живет в Омске. Замужем. Воспитывает сына и кота.
Были ли у Вас в детстве любимые литературные герои или героини? А любимые авторы?
Любимые герои, конечно, были, правда, менялись они довольно быстро. Мушкетеры и гардемарины, Люк Скайуокер, Низа Крит из «туманности Андромеды» (несмотря на то, что сейчас, хоть стреляйте, не вспомню, чем же она меня «зацепила») Илль Элиа из «Леопарда с вершины Килиманджаро» Ларионовой, Кларк из «Марсианки Подкейн», князь Мышкин – в общем, наверное, стандартный набор рано начавшего читать и любознательного ребенка.
Когда вы поняли что вы писатель? Как это произошло? Сколько времени Вам понадобилось на то, чтобы поверить в это? Мешало ли Вам что-то?
Если совсем честно – до сих пор до конца не поверила. Все время кажется, что писатель – это Чехов там, Достоевский, Лем, на худой конец, что-то такое… эпохальное. Мыслители, «инженеры человеческих душ», и тут вдруг я. Писатель. Гм.
Пока мне проще считать себя «публикующимся автором».
Вы учились ремеслу писателя? Как и у кого?
Да, и не перестаю учиться. Сейчас выпущено множество книг на тему «как стать писателем» — читаю, обдумываю, какие-то приемы использую. «знать как надо делать» и «уметь делать » — две разных вещи, тем не менее, со временем получается перевести одно в другое. На первых порах в сети многое дали литературные конкурсы, которые сопровождались обсуждением работ – главное, не подсесть на соревновательность. К сожалению, у меня нет возможности регулярно ездить на мастер-классы, которые проводят современные писатели – но те несколько, ан которых я была, оказались очень ценны в плане нового опыта и знаний.
Сколько времени (приблизительно) прошло с вашего первого литературного опыта до тех пор, как Вы решились показать свою работу посторонним? Предложить ее в издательство?
Признаться, я не знаю, что считать своим первым литературным опытом. Сказки на ночь я себе рассказывала лет с шести, по крайней мере первое сознательное воспоминание об истории, которую я сама придумала у меня где-то с этого возраста. Начала записывать лет с двенадцати, показала подруге лет в шестнадцать. На широкую публику впервые вынесла в 2004 году, когда на Литфоруме проходил конкурс фанфиков по мирам Ника Перумова – и так получилось, что написанный тогда фанфик и стал моей первой публикацией. После этого рассылать свои работы по журналам и издательствам было не так страшно.
Есть ли у Вас псевдоним? С чем связан его выбор?
Да, я публикуюсь под псевдонимом – моей девичьей фамилией. Этакое символическое отделение «творческой личности» от «земной женщины» — жены и матери. Обе эти роли – важная часть моей жизни, но они разные, потому и зовут их по-разному.
Как Вы совмещаете работу/дом. хозяйство/материнство и писательство? Сколько усилий приходится предпринимать? Чем приходится жертвовать?
Агата Кристи думала об убийстве когда мыла посуду. У меня получается примерно так же. Самое трудное – выбрать время сеть и записать то, что уже оформилось в голове.
Когда к Вам чаще всего приходят идеи?
Какого-то определенного времени или условий нет. В время чтения, просмотра передач, по дороге….
Какие из Ваших хобби помогают Вам в творчестве? Какие мешают?
Если считать чтение «хобби» — то в первую очередь чтение. Под вязание хорошо думается, или в парке на роликах или коньках. А вот занятия, требующие полной вовлеченности – вышивка бисером, занятия в зале, скорее «мешают» — не смысле, от отбирают энергию для творчества, но отнимают у него время.
Как Вы считаете: есть ли у ваших героинь что-то общее?
Я бы сказала, что это сильные женщины. Не в том смысле, что «слона на скаку остановит и хобот ему оторвет» — но обладающие неким внутренним стержнем, способные принимать самостоятельные решения и выполнять задуманное.
Приходилось ли писать от лица мужчин? На что вы опирались? Какие были ощущения?
Писала от лица мужчины. Не могу сказать, что ощущения были какими-то особенными. Человек – он и есть человек, что мужчина, что женщина.
Как относятся Ваши близкие и друзья к вашему творчеству?
Ребенок еще не дорос, муж терпеть не может фантастику, так что это не моя целевая аудитория, родители и друзья спрашивают, когда будет что-нибудь новенькое.
Что Вы думаете о старости и смерти?
С одной стороны, для меня возраст синоним статуса, чем старше – тем больше возможностей. Опять же, мне кажется, что это время, когда дети уже взрослые и не зависят от родителей, и огромное количество сил и времени высвобождается. С другой – после определенного возраста неизбежно снижение качества жизни, а возможная зависимость от других людей из-за болезней, связанных с возрастом меня пугает, надеюсь, мне удастся до конца самостоятельно себя обслуживать. Смерть же – логическое завершение пути, наверное. Хотя не скажу, что отказалась бы от вечной жизни.
Какие ощущения от работы в соавторстве?
С одной стороны — проще. Всегда есть "об кого" подумать — обсудить какие-то сложные моменты, тут же получить обратную связь, покрутить какую-то идею со всез сторон, в том числе с тех, которые самостоятельно не видишь. С другой — приходится искать компромиссы между идеями своими и соавтора, приходится довольно подробно расписывать все детали, чтобы не получилось то, что описал Джек Лондон в предисловии к "сердцам трех" — "получаю по почте сценарий четырнадцатого эпизода) и вижу, что мой герой женат совсем не на той женщине!" — когда я пишу одна, такой необходимости обычно нет, приходится ловить себя за руку, когда хочется отформатировать текст соавтора "под себя".
Дмитрий Дзыговбродский — по образованию и по профессии экономист. Опубликовал более 30 рассказов в фантастических журналах и сборниках, таких "Меридиан", "Эвиал", "Реальность Фантастики", "Магия ПК", "Шалтай-Болтай", "Я", "Полдень", "Очевидное и невероятное", "Юный техник". «Сорные травы» — первое произведение в крупной форме. Живет в Днепропетровске.
Почему вы взялись за тему апокалипсиса?
Потому что это был в некотором роде вызов – написать что-то свежее, живее и приятней пахнущее, чем многочисленные зомби эпопеи, которые сейчас множатся как Staphylococcus aureus в чашке Петри. Но при этом мы прекрасно понимали, что тема изучена и разработана вдоль и поперёк – от «Почтальона» Брина и «Мальвиля» Мерля до «На последнем берегу» Шюта. Так что задача была и трудна, и интересна. То, что нужно.
Были ли у Вас в детстве любимые литературные герои или героини? А любимые авторы?
Первым автором-фантастом, с которым я познакомился, был Хайнлайн. Когда мы жили в Подмосковье на военном объекте, папа решил, что я слишком уж много бегаю по лесам, играя в «войнушки» и терроризируя лесное зверьё – и коварно подсунул мне книгу «Пасынки Вселенной». Так я в пять лет влюбился в фантастику. Затем в течение года познакомился с Бредбери, Саймаком, Желязны, Ефремовым, Стругацкими. С тех пор в любимых авторах прописались Бредбери, Хайнлайн и Стругацкие. Уже через много лет к ним присоединились Олди, Лазарчук и Дивов, Симмонс, Герберт и Герролд. Из нефантастов мои любимые писатели Кэрролл, Лондон (хотя его «Межзвёздный скиталец» и «Алая чума» — отличные фантастические произведения), Сенкевич, Булгаков.
С любимыми героями сложнее. Дарт Вейдер – зе бест. :) А из чисто литературных – Атос, Рэд Шухарт, Корвин, Андре-Луи Моро.
Когда вы поняли что вы писатель? Как это произошло? Сколько времени Вам понадобилось на то, чтобы поверить в это? Мешало ли Вам что-то?
Я всё ещё в процессе понимания и осознания. :) Откровенно говоря, я каждый раз, когда работаю с текстом, доказываю самому себе, что я писатель. Этот процесс бесконечен, как мне кажется. Неверие людей, конечно же, мешало когда-то. Особенно неверие приятелей и друзей. Родные меня всегда поддерживали. Образ писателя мифологизирован – и мало кто может представить и принять, что знакомый вдруг внезапно может оказаться «инженером человеческих душ» и «создателем миров». Потому чаще знакомые стараются подрезать крылья в самом начале творческого пути. Ну зато хорошо тренировка – писателю жизненно необходима железобетонная уверенность.
Расскажу об одном интересном эпизоде в моей жизни. Когда-то, когда я ещё учился на пятом курсе Днепропетровского Государственного Университета, я как раз вёл сам с собой философские диспуты – писатель я или нет, «тварь ли я дрожащая или право имею». В общем, юношеская рефлексия – борьба максимализма и скромности. На пике размышлений и споров мне приснился занимательный сон. Как будто я сижу на берегу, рядом вынесены на песок лодки, старая, изломанная штормами пристань, море неспешно плещется в десяти шагах. Прямо-таки «хэмовский» пейзаж. А рядом сидит Рэй Бредбери. И мы с ним беседуем о том, что такое быть писателем и как стать писателем. Я уже подзабыл, о чём точно мы с ним говорили – но некоторые его слова остались в моей памяти. Не нужно сомневаться и решать – писатель ты или нет. Просто пиши. Смелость переводить мысли в символы – необходимый атрибут для литератора. Если есть что сказать, пиши. А сомнения оставь на потом, когда поставишь точку в конце книги или рассказа. Вот так мне подсознание дало ответ. Или же сам Рэй Бредбери. После этого сна я уже меньше сомневался.
Вы учились ремеслу писателя? Как и у кого?
Нет. Если говорить о семинарах, лекциях, уроках. Но учился по книгам. У Хэма изучал лаконичность и мужественность образов. У Булгакова построению живых диалогов. У Сенкевича смотрел, как строить образ древнего мира. У Олдей, как играть словами и смыслами. У Бредбери чудесной образности и умению сделать так, чтобы мир не только можно было представить, но и даже понюхать – для меня Марс до сих пор пахнет корицей. Долго перечислять – учителей очень много.
Сколько времени (приблизительно) прошло с вашего первого литературного опыта до тех пор, как Вы решились показать свою работу посторонним? Предложить ее в издательство?
Наверное, несколько месяцев. Я в году эдак в 2004 написал короткий рассказ – идея мне пришла в голову на работе. И через несколько месяцев в сети я вышел на литературные форумы, узнал, как и куда отправлять рассказы – до этого я вообще не был в курсе литературной жизни в сети. Я выслал тот самый рассказ Григорию Панченко в «Меридиан». И он его принял на публикацию. Так и случилась первая публикация. Помню, что оповещение о письме пришло мне SMSкой на телефон в 10 вечера. Я как раз прогуливался с другом по набережной. Только прочитав первые слова в SMS, я понял, что рассказ приняли в журнал. Ощущения были непередаваемые.
Ощущения от работы в соавторстве?
Скажу откровенно, мне очень повезло с соавтором. У меня уже был опыт соавторства до «Сорных трав» — и мне есть с чем сравнивать. Ната Шнейдер – уникальная, чуткая, талантливая девушка. В ней есть и женская мудрость, и твёрдость характера, и живой ум. Она идеально дополняет меня – вовремя удерживает мою фантазию в нужных границах, подсказывает, указывает на ошибки и поддерживает, когда я начинаю сомневаться. Вера в меня другого человека даёт огромные силы. И ещё добавляет сил боязнь подвести близкого человека, которым становится для тебя соавтор. Взаимная поддержка очень важна. И не менее важно, когда у соавторов совпадают жизненные ценности и внутренняя мораль. Тогда получается особая синергия, когда понимаешь друг друга с полуслова, уважаешь другуа друга и ценишь, подхватываешь идеи соавтора на лету и стараешься сделать текст лучше не за страх, за совесть, потому что дело общее.
Какие из Ваших хобби помогают Вам в творчестве? Какие мешают?
Меня всегда интересовала медицина, хотя у меня и экономическое образование. Кроме того, я интересуюсь фармакологией, огнестрельным и холодным оружием. Думаю, что эти хобби мне помогли при написании «Сорных трав». Ну, и самое полезное хобби – люблю мечтать, проговаривать про себя сюжеты и диалоги. Помнится в детстве, даже играя в солдатики, я представлял политические и экономические причины конфликта (насколько хватало детского воображения и знаний), создавал в воображении ключевых персонажей и в ходе боёв у меня строился довольно интересный сюжет. Так что я сам себе создавал увлекательные истории ещё в детстве. А так как я начал читать фантастику ещё в 5 лет, то все мои игры в детстве «происходили» на других планетах. И когда я представлял и обыгрывал противостояние на «одной планете» я чётко знал, что происходило в это время на других. И на следующий день я не начинал играть сначала, а продолжал сюжет с той точки, на которой остановился. Такая вот интерактивная детская история.
Вы одинаково свободно описываете женщин и мужчин? Или есть специфические трудности, связанные с гендером?
Я предпочитаю описывать героев мужчин. Я хочу быть максимально достоверным. Персонажей женщин я могу конструировать – но конструкт в любом случае будет менее живым и ярким, чем интуитивно созданный персонаж. Это мой соавтор одинаково легко описывает персонажей и мужского, и женского пола.
Вопрос к обоим соавторам: ваши творческие планы?
Дописать историю «Сорных трав». Мы с соавтором ещё удивим читателей. Кроме того, у нас есть и другие задумки для соавторства. Можем пообещать, что скучно не будет.
Вопросы задавала секретарь премии «Бегущая по волнам» Елена Первушина.
— Современная российская альтернативно-историческая и тем более попаданческая фантастика то и дело впадает в одну из крайностей: или чрезвычайная поверхностность — или увлеченность, образно выражаясь, заклёпками, мелкими технологическими деталями в отрыве от экономики и геополитики. Комплексный, системный подход к истории в такой литературе скорее исключение, чем правило. В чем тут дело на ваш взгляд?
— Если вкратце, то проблема заключается в интересах разных целевых аудиторий. У нас же гражданская война вроде бы и не закончилась: тру-монархисту не предложишь текст про победу «кровавого Сталина», ему нужно, чтобы в 1918 в Москву вошел Адмиралъ Колчакъ и перевешал комиссаровъ на фонарях. Леваку такой сюжет будет противен, ему подавай товарища Троцкого и Мировую революцию. Заклепочничество же хорошо в меру; я нисколько не возражаю против увлечения техникой, сам грешен, но нельзя превращать худлит в технический справочник! Надо уважать читателя, соблюдая баланс — но, увы, комплексного подхода от многих авторов не дождешься. Пипл и так схавает.
— Казалось бы, жанровый рынок давно перенасыщен, однако романы про попаданцев продолжают выходить ровным потоком, несколько издательств целиком переориентировалось на выпуск литературы такого рода. Каков ваш прогноз — когда это кончится?
— Пока есть запрос от читающей публики — не кончится. И пока существуют авторы, воображения которых хватает лишь на то, чтобы отправить условного Васю в условный 1941 год, сотый раз «предупреждать о нападении». Весь этот мутный поток мне очень напоминает ситуацию середины 90-х годов, когда после оглушительного успеха «Волкодава» Марии Семеновой все ринулись писать «славянскую fantasy». Помнится, тогда в издательстве «Азбука» главред Вадим Назаров требовал поставить «славян» на конвейр, в результате чего появились литературные монстры наподобие «Владигора», забыл как имя автора. Кстати, благодаря тогдашней «Азбучной» политике я доселе испытываю отвращение к запаху любых литературных онуч — не столь давно предлагали мне войти в проект по временам Ивана Грозного, сулили неплохой гонорар. Отказался. Не могу, хоть ты тресни. Славянское моровое поветрие иссякло лет через пять, когда лапти-онучи-поневы и мечи-кладенцы попросту надоели до тошноты. Думаю, и с попаданчеством произойдет ровно то же. Давно пора.
— Вероятно, вас можно назвать одним из пионеров отечественных «книжных проектов» — особенно если вспомнить Конана, в девяностых исправно кормившего десятки российских писателей. Авторы, которые сегодня пишут в «серии с точками», часто оправдываются: мол, и в рамках проекта можно создать шедевр — к чему все они, естественно, только и стремятся. Не просто крепкую коммерческую вещь, а нечто такое, что станет общелитературным событием... Много ли на вашей памяти появилось таких шедевров?
— О-о, старина Конан! Кормилец, поилец и спать уложилец на протяжении многих лет. В голодные девяностые мы с прежним соавтором Мариной Кижиной исписали по теме Хайбории глубоко за четыреста авторских листов. Огромный объем. Помнится, как раз перед кризисом 1998 года нам в голову пришла мысль написать что-нибудь вроде Хайборийского «Властелина колец». Получилось — дилогия «Полуночная гроза», два толстенных тома, с сотней действующих персонажей, хронологией, картами и тьмой приложений. Судя по отзывам, до сих пор считается одним из лучших текстов в серии «Конан». К этому герою у меня отношение как к члену семьи.
С «общелитературными событиями» сложнее. Долгоиграющие серии обычно вырождаются — достаточно вспомнить пана Сапковского, с которого требовали еще, еще и еще «Ведьмака» (коммерческий успех был колоссален!), в результате последние книги резко упали по уровню качества. Большим событием в отечественной fantasy был «Тайный город» Вадима Панова, действительно отличная вещь, но сейчас (по моим ощущениям) автор начал от серии уставать.
Так что раз на раз не приходится. Главное не перезатягивать, как это произошло с бесконечными продолжениями «Летающих островов» А. Бушкова: новые похождения сексуально-озабоченного майора ВДВ Сварога сейчас вызывают грустную усмешку, а ведь первые книги вошли даже не в золотой, а в бриллиантовый фонд русской фантастики.
облако тэгов
