Как и всякое направление литературы, «тёмная» проза (под этим зонтиком уютно разместились хоррор и родственные ему жанры) обросла изрядным количеством премий. Премия имени Ширли Джексон учреждена лишь в 2007 году, но уже зарекомендовала себя как одна из наиболее престижных в области «психологического саспенса, ужасов и мрачной фантастики».

Почему именно Джексон? В сравнении с другими мастерами жанра вроде Роберта Блоха или Фрица Лейбера, творившими в середине века, творческое наследие писательницы невелико, а её вклад в «тёмную» литературу ограничивается стопкой тоненьких романов да горсткой рассказов, в которых не то что Ктулху — и вампиров не найдётся. И всё же премия названа так не случайно. Одним из доказательств этого может послужить «Лотерея» — наиболее значимый сборник Джексон, теперь изданный и на русском языке.

В большинстве рассказов, собранных под этой обложкой, ничего фантастического как будто не происходит. Типичный герой Джексон — представитель (чаще представительница) среднего класса, по рукам и ногам скованный стереотипами — разумными ли, глупыми ли, но заведомо навязанными окружением и не вполне осознанными. Так, в рассказе «После вас, милейший Альфонс» героиня изо всех сил старается быть политкорректной — и сама не замечает, что впала в старый добрый расизм, только вывернутый наизнанку. Её сынишка и его темнокожий приятель, не успевшие еще нахвататься взрослых условностей, встречают её благоглупости непониманием. Дети у Джексон вообще показывают себя жизнеспособнее и смелее взрослых. К примеру, юная героиня «Званого полдника во льне», одарённая воображением и поэтическим талантом, отказывается играть роль учёной обезьянки при умиляющихся старших.

И всё же сопротивляемость детского ума не бесконечна. Некоторые мальчишки и девчонки, сами того не замечая, открывают душу злу в самом широком смысле. Девочка-подросток из «Опьянения», отказываясь принимать уродливый мир взрослых, грезит о его разрушении. Юный герой «Чарльза» в самом нежном возрасте вырабатывает в себе способность перекладывать вину на других — и с удовольствием ею пользуется. Малыши из «Ведьмы» и «Чужой» охотно впитывают уроки жестокости, которые преподносит им внешний мир.

Другие дети перенимают страхи у родителей — и вырастают их копиями, неспособными постоять за себя даже перед лицом откровенного хамства («Домашний рецепт», «Испытание схваткой»). Притеснения и неудобства пугают их намного меньше, чем риск не соблюсти приличия; на любое унижение они, как героиня одноименного рассказа, ответят словом «разумеется». Мир «Лотереи» — это мир предрассудков, лицемерия и застарелых комплексов. Титульный рассказ, символично размещенный в конце сборника, выносит приговор этому миру и предсказывает его будущее. Если обществом правят условности, то условиться можно о чем угодно — и даже традицию жертвоприношений возродить никогда не поздно.

цитата Ширли Джексон

Объяснить, что я хотела выразить в «Лотерее», крайне сложно. Полагаю, изобразив подчёркнуто жестокий древний ритуал, совершаемый в наше время, в моем собственном посёлке, я надеялась шокировать читателей наглядной картиной бессмысленного насилия и бесчеловечности, окружающих их самих.

Тонко чувствующие личности, не готовые смириться с правилами этого мира и бросающие — не всегда сознательно — ему вызов, обречены на поражение («Консультация»). Такова участь Маргарет из «Соляного столпа» — скромной провинциалки, за считанные дни раздавленной суетливым и недружелюбным Нью-Йорком. В финале рассказа город-монстр скидывает последнюю маску и являет свою подлинную, демоническую сущность, не приемлющую чужаков. Тот же фон представлен и в «Демоне-любовнике», где невеста ищет жениха, пропавшего в день свадьбы, но находит лишь враждебную пустоту городских кварталов. В «Зубе» банальная зубная боль становится пропуском в иную реальность, похожую и непохожую на нашу. Личность героини стирается и переписывается заново в адской мясорубке Нью-Йорка, а приглядывает за трансформацией таинственный незнакомец, в котором нетрудно узнать известного джентльмена на букву «Д».

И действительно, во многих рассказах фигурирует то некий мистер Харрис, то «Джим», то просто «мужчина в синем костюме»; дьявол то выступает на первый план, то прячется в тени. Функции его разнообразны, личин его не счесть, но одно остается неизменным: он всегда рядом. Подчеркивая это, Джексон предпосылает всем частям сборника цитаты из старинного демонологического трактата, а завершает его фрагментом из средневековой баллады «Джеймс Харрис, демон-любовник» (недаром в первых изданиях сборник имел подзаголовок «Приключения Джеймса Харриса»). Как ни хитри, а в дьявольской лотерее каждый получит то, что ему причитается.

Хотя славу «литературной ведьмы» Ширли Джексон принесли поздние романы (прежде всего «Призрак дома на холме»), уже в «Лотерее» проявился её талант к анатомически точному изображению человеческой души. На тонкой грани между реальным и фантастическим вырастают рассказы, способные будоражить читательские эмоции и в наши дни.

цитата "Зуб"

В зеркале она видела группу женщин, смотревших в её сторону или мимо неё; и ни одно из этих лиц не было ей знакомо, никто ей не улыбнулся и не подал виду, что её узнаёт. «Уж моё-то лицо должно бы знать само себя», — подумала она, чувствуя, что задыхается.

Рецензия впервые опубликована в журнале "Мир фантастики"

Выбирая название для нового сборника, Кинг шел на риск — насколько это понятие вообще применимо к писателю, книги которого продаются миллионными тиражами по всему миру. С чем в универсальной системе символов принято связывать закат (и что бывает после него), известно каждому школьнику. К счастью, уровень кинговской малой прозы позволяет забыть о неудачных метафорах, как бы тревожно они ни звучали.
Пожалуй, из всех сборников Стивена этот наиболее цельный — благодаря сквозному персонажу, который мрачным пейзажем присутствует в большей части рассказов. Этот персонаж — смерть. Чудом ускользнув от нее одним сентябрьским днем 1999 года, человек из штата Мэн до сих пор бежит от ее тени… Или, быть может, наоборот — неторопливо обходит границы ее владений, изучая неизведанную территорию, всматриваясь в тьму, поглотившую вечернее солнце? Как бы то ни было, в отношении к старой знакомой Кинг подчеркнуто серьезен. Это касается не только историй, в фокусе которых находится контакт между царством мертвых и миром живых, но и более, казалось бы, стандартных сюжетов: мастер все чаще и чаще отказывается заканчивать рассказ гибелью главных героев (или их противников, что ненамного лучше), как требует классическая модель хоррора или триллера.
Да, Кинг заматерел и остепенился (и теперь ему нет нужды демонстрировать удостоверение личности, чтобы сойти за классика), однако присущая его прозе напряженность отнюдь не испарилась — лишь сместилась из внешнего плана во внутренний. В реальном мире битвы с драконами случаются и после заката, но разворачиваются они не на выжженных пустошах, а в человеческой душе.
Вместе с тем неверно было бы видеть в этой книге концептуальную, от ума, подборку, где каждая цветная стекляшка занимает некое место, предусмотренное планом. Как и прежде, Стив предпочитает работать по наитию, и общность рассказов говорит скорее о том, что автор сейчас находится на новом этапе жизненного пути и склонен к определенным мыслям, а не о некоем четком замысле. Цельность сборника заключается не в последнюю очередь и в его разнообразии — здесь и образцовый лавкрафтианский хоррор, и лирика, и сложные нравственные метания, и капля-другая иронии, и даже пара бойких историй, заставляющих вспомнить о «старом добром Кинге», подарившем нам «Кадиллак “Долана”» и «Корпорацию “Бросайте курить”».
Лепить к этим историям формальные оценки по меньшей мере глупо, вернее будет разбросать их по номинациям.

Самая нежная — «Willa» («Уилла»)
О чём: После крушения скорого поезда пестрая группа пассажиров застревает на уединенной станции в вайомингской глуши. Спасаясь от скуки, девушка по имени Уилла отправляется в расположенный поблизости городок. Заметив отсутствие любимой, ее жених Дэвид отправляется на поиски. В Кроухарт-Спрингс им двоим суждено узнать невероятную правду, и тогда ожиданию будет положен конец…
Как: Как давно известно половине фанатов Кинга и примерно четверти критиков, истинная его сила не в «яростной эстетике тьмы» и не в обостренном восприятии мистического (здесь корону отдадим Рэмси Кэмпбеллу), а в правдивом и убедительном изображении человека со всеми его противоречиями и слабостями. И если когда-то мэтр был склонен распоряжаться этим ценным сырьем, как генерал — пушечным мясом, то в последние годы в его отношении к героям, особенно молодым, чувствуется нескрываемая симпатия. Каждый такой персонаж для него — как та самая Роза из одной долгой-долгой саги, непостижимая в своей хрупкости. Сказанное в полной мере относится к этому трогательному рассказу, в котором главное выражено через намеки, а единственным смыслом жизни — и смерти — предстает простое человеческое чувство — любовь. Только по ее отсутствию и можно отличить рай от ада…

Самая динамичная — «The Gingerbread Girl» («Гретель» / «Девушка-колобок»)
О чём: После смерти малолетней дочки героиня берет пример с Форреста Гампа и пускается бежать — в прямом и переносном смыслах, прочь от горя и от самой себя. Но однажды на пути Эмили встанет плохой человек — и ей придется примириться с собой, чтобы выжить.
Как: Один из двух образцов саспенса, включенных в сборник — и менее удачный. Как заведено в жанре, история берет старт с психологии и финиширует безостановочным действием, но вот забавная штука: наскочив на беговую дорожку, повествование делается едва ли не статичным, замедляет ход до броских кадров, ползущих друг за другом с досадным интервалом. Здесь, однако, многое зависит от настроя читателя, но вот в опереточного психопата, сшитого Кингом с ленцой, по собственным многолетним выкройкам, будет сложно поверить даже ребенку. В определенном смысле эта фальшь даже радует: приятно сознавать, что кумиру миллионов непросто вжиться в роль серийного убийцы — значит, не так велики тараканы, нашедшие гнездовье в его голове… Впрочем, остался бы в народной памяти Колобок, не случись на его пути пара-тройка созданий с очень большими зубами? Едва ли. Так и в «Гретели» очередной американский психопат явлен лишь для того, чтобы тотальное бегство героини не протянулось в бесконечность.

Самая утонченная и жуткая — «Harvey’s Dream» («Сон Харви»)
О чём: Однажды утром старый Харви рассказывает своей жене о страшном сне, который слишком походит на реальность…
Как: Чтобы по достоинству оценить этот рассказ, изобилующий полутонами и начисто лишенный событийного ряда, одного прочтения недостаточно. Не находя привычных маркеров (инцидентов и поступков), разум скатывается с текста, как с горки. Только со второго захода, цепляясь за борта и тормозя ногами, можно оценить красоты психологического пейзажа. При этом идея, образующая сюжет, банальна, даже примитивна — не секрет, что подобные ходы обожают сценаристы женских мистических сериалов. Но Кинг, верный себе, оставляет читателя без четкой концовки, и нереализованные ожидания, повиснув в воздухе, оборачиваются зябкой жутью, призрачным холодком по коже.

Самая острая — «Rest Stop» («Стоянка»)
О чём: Заскочив в придорожный туалет на пустынной автостраде, писатель становится свидетелем ссоры между мужчиной и женщиной. Для последней все может закончиться печально. Но где найти смелости, чтобы вмешаться?..
Как: Растянув эту дорожную притчу до размеров романа, получим реалистичную версию «Темной половины». Будем, однако же, благоразумными, и оставим все как есть — вслед за самим Кингом, которому не откажешь в даре извлекать разную мораль из одних и тех же ситуаций. А дилемма, обыгранная в «Остановке», будоражит человечество со времен Адама… или его хвостатых соперников от науки, если угодно. Верзила Стив бьет без промаха, сэй Постоянный Читатель.

Самая безумная — «Stationary Bike» («Велотренажер»)
О чём: Решив похудеть, рекламный художник покупает себе велотренажер. Чтобы тренировки не казались скучными, он подключает фантазию… и обеспечивает себе серьезные неприятности.
Как: Вообще говоря, писатель должен быть честен с теми, кто его кормит… не стоит только понимать это правило буквально и лишать читателя удовольствия быть обманутым. В показательном примере надувательства, именуемом «Велотренажером», Кинг затрагивает привычную для себя тему соотношения реальности и творческого вымысла. «Баллада о гибкой пуле», «Дорожный ужас прет на север» и «Дьюма-Ки» выросли на тех же дрожжах, однако в них не было доступа иронии. Здесь подвох чувствуется уже в завязке: предпосылка, дающая толчок сюжету, знакома (и давно опостылела) любому пожирателю телевизионной рекламы. То, что поначалу развивается как мистический триллер на грани абсурда, заканчивается чистым абсурдом — к чести мастера, совершенно обоснованным и уместным. Такого хулиганства Кинг не позволял себе со времен «Перекурщиков» — и совершенно напрасно.

Самая пронзительная — «The Things They Left Behind» («Вещи, которые остались после них»)
О чём: В квартире человека, которому повезло 11 сентября 2001 года не пойти на работу во Всемирный торговый центр, начинают появляться вещи его погибших коллег…
Как: Идея этого рассказа посетила Кинга примерно через месяц после катастрофы, потрясшей Америку и мир. При желании можно увидеть в «Вещах» попытку самоизлечения, бегства в художественную реальность, где у всякого события есть причина, следствие и смысл. Если такого желания нет, понять авторский замысел будет гораздо проще — хотя такие излияния человеческого сердца, как это, в пояснениях и комментариях не нуждаются… даже если вы не американец.

Самая трагичная — «Graduation Afternoon» («После выпускного»)
О чём: о том, что у молодости все впереди. Как правило.
Как: Если позаимствовать у Клайва Баркера удачную метафору и представить жизнь в виде сплетения — безгранично сложного и удивительного — разноцветных нитей, то в этом рассказе, самом коротком в сборнике, речь на самом деле ведется о чудовищных ножницах, способных обрезать все нити разом и оставить за собой лишь бессмысленную пустоту. Бездушной стали все едино — что белое кромсать, что черное, что красное, что зеленое… Выйди «После выпускного» лет на двадцать раньше, у него были бы все шансы блеснуть на советском пространстве в какой-нибудь антологии зарубежной фантастики (в переводе Норы Галь). Сейчас таких не составляют — и жаль, потому что угроза, о которой пишет Кинг, нависает над человечеством и поныне.

Самая традиционная — «N.» («N.»)
О чём: о местах, где истончается грань, отделяющая привычный мир от иных реальностей.
Как: Кинг не единожды пытался сыграть на лавкрафтовском поле, и всякий раз результаты были как минимум удовлетворительными (а то и блестящими, если вспомнить «Крауч-Энд»). В «N.» наш способный ученик пошел дальше и бросил вызов фигуре не такой известной, как Лавкрафт, но несравненно более сложной — Артуру Мейчену (ему и посвящена коллекция «Сразу после заката»). В те дни, когда вопрос о серьезности жанра даже не поднимался, этот человек писал шедевры ужасов, не желающие тускнеть и в наши дни. Увы, дотянуться до «Великого бога Пана» у Кинга не вышло даже на цыпочках: как ни странно, с ним сыграла злую шутку привычка к лавкрафтовской системе координат. Отшельник из Провиденса, переняв лучшее у Мейчена и других грандов черной фантастики, создал собственную школу, в которой сплелись в единую ДНК-спираль две ветви литературы о пугающем — психологическая и приключенческая; в потомстве Лавкрафта чистых экземпляров уже почти не встречалось. Вот почему Кингу так сложно уловить ритм мейченовской прозы: ему недостаточно показать тени монстра — по правилам игры тот должен показаться целиком, пускай хрупкий эффект необъяснимости будет разрушен. Во всех прочих отношениях «N.» строго каноничен — начиная с классической (дневниковой) формы и заканчивая предсказуемым финалом. Не стоит, впрочем, забывать, что в руках новичка или даже профессионала менее высокого уровня традиционный сюжет мог рассыпаться набором штампов. В случае Кинга этого не произошло, и его неспокойный гимн обсессивно-компульсивным расстройствам (а также тварям из внешних сфер) заставит недовольно сдвинуть брови лишь того, кто давно и безнадежно отравлен кристальным ужасом Артура Мейчена.

Самая неожиданная — «The Cat from Hell» («Кот из ада»)
О чём: о киллере, которому поручили убить кота.
Как: В соседстве с более молодыми сородичами этот рассказ, ускользавший из когтей Постоянного Читателя тридцать с лишним лет, смотрится чуть неуклюже — как сельский интеллигент, нежданно для себя очутившийся на светской вечеринке. С другой стороны, он станет благословением для тех, кто соскучился по раннему Кингу, и среди жутких быличек, созданных мастером на заре карьеры, занимает не последнее место. Поверьте, пролезать человеку в душу (и не только) этому коту не в новинку. Хоррор как он есть.

Самая нехитрая — «The New York Times at Special Bargain Rates» («“Нью-Йорк Таймс” по специальной цене»)
О чём: о женщине, которой однажды позвонил ее муж, за три дня до этого погибший в авиакатастрофе.
Как: И снова сюжет, достойный мыльной оперы… на этот раз без смягчающих. В некотором смысле рассказ противоположен «Сну Харви» — голый костяк против сочного шмата мяса. Чтобы вычислить пищевую ценность того и другого, диетологом быть не обязательно.

Просто самая — «Mute» («Немой»)
О чём: об опасных желаниях и непростых людях.
Как: С некоторых пор мораль стала в литературе персоной нон-грата. Причин много: одним надоело учить, другие не желают (или будем честнее с собой — не могут) учиться. И все же находятся смельчаки, которые скрытно, на манер террористов, проносят в литературные угодья зерна нравственности — и охотно заражают ими уязвимые читательские души, открытые для любого влияния. В «Немом» партизанская сноровка Кинга проявляется особенно четко: усыпив доверчивого посетителя сочными психологическими подробностями и еле слышимым юмором, в концовке он извлекает из пухлых клоунских штанов молоток и огревает несчастного по голове. Итог — один потрясающий рассказ и один прояснившийся разум.

Самая загадочная — «Ayana» («Аяна»)
О чём: о неувядающем чуде.
Как: В «Зеленой миле» мастер уже пробовал изобразить чудо, рожденное вне религиозной веры. В «Аяне» эксперимент повторяется с той же мерой успеха. Есть ли Бог, нет ли его — в реальности вещей, которые мы связываем с его образом, сомневаться не приходится. И грешен тот, кто не верит в очевидное…

Самая задорная — «A Very Tight Place» («Взаперти»)
О чём: о человеке, которого оставили умирать в пластмассовом сортире на заброшенной стройплощадке, а он взял да и выжил.
Как: Хотя в предисловии к «Ночным кошмарам и фантастическим видениям» Кинг открещивается от ремесла престидижитатора, факты выдают в нем первоклассного фокусника. Правда, для извлечения кроликов он использует не цилиндр, а все, что под руку попадется. «Взаперти» демонстрирует, как при некотором навыке можно вытащить кролика… пардон, немолодого гея из покосившейся туалетной кабинки, успев попутно насмешить и шокировать зрителя и увенчав номер неожиданной концовкой. Аплодисменты!

…Стоит только отбросить дурные символы, и становится ясно: закат — всего лишь преддверие рассвета. Стивен Кинг, как и полагается светилу, следует этому ритму эпоха за эпохой, и с каждым новым восходом сияет если не ярче, то теплее. А значит, нам будет где отогреться после долгой морозной ночи.

Этот роман обладает всеми качествами, которых ждешь от хорошей книги: объемные и неоднозначные персонажи, жизненность, доступность (не путать с попсовостью!), сдержанная печаль, мягкий юмор, хороший стиль... И что самое важное, каждая главка и даже каждый абзац приглашают читателя к размышлению, будят в нем чувства. "Географ" из тех книг, что простираются куда дальше своего физического объема (384 страницы): благодаря своей насыщенности эта проза находит жизнь в душе читающего, продолжается каскадом противоречивых дум и эмоций до бесконечности — пока человек, воспринявший этот простой и одновременно такой сложный сюжет, готов поддерживать огонь в очаге разума... Так плотно энергия концентрируется лишь в лучших образцах литературы (вспомните свои впечатления от любимой классики!), и Алексею Иванову удалось овладеть этим мастерством сполна.

Однако не следует забывать, что подобные книги не терпят халтуры со стороны читателя. "Географ" достаточно увлекателен, чтобы читать его малыми порциями (хотя если вы похожи на меня, захочется усидеть в один присест!), не теряя интереса, но браться за Иванова с намерением расслабить моск — дело гиблое.

Кому не порекомендовал бы читать этот роман? Любителям поверхностного действия. Ханжам. Людям, тайно опасающимся вступать с автором в спор и потому цепко держащимся за свои заплесневелые взгляды. Скептикам, не верящим в возрождение русской литературы — хотя им, возможно, и стоит себя пересилить, потому что у них есть шанс получить больше, чем они смеют рассчитывать...