облако тэгов
Начинаю выкладку. За ошибки и опечатки — извиняйте, но ругайте — поправлю.
цитатаОЛ: Ну, что дамы и господа! Ну, мы-то приехали. А киевляне, я так понимаю, боятся гриппа и сидят дома, да? Ну ладно. Ну, значит сидят. Осталось теперь только выяснить, кто был прав – они, оставшись дома, или мы приехав? Пока получается, что мы правее, нам интереснее. Как минимум. Ну, что? Раз уж мы приехали, давайте мы о чём-нибудь поговорим, да? А вот о чем, это уж вы спрашивайте. А мы будем отвечать. Договорились?АВ: Ваши творческие планы? Как вы пишете втроём? (иронично и каверзно)
ОЛ: Не, ну мы в вашем распоряжении. Что-то хотите узнать – спрашивайте. А так… Мы ж не лекцию читать приехали.
АВ: А так вы и так всё знаете.
ОЛ: Да, действительно. Что-что? Кстати, у вас внизу есть микрофон, можно к нему выйти и что-нибудь спросить. Что-что? Вас не слышно совершенно.
Из зала: (не разборчиво).
ОЛ: Где Дяченки? По-моему в Египте или на Красном море, в данный момент. А что? Разве я сторож Дяченкам своим?
Из зала: Можно я начну?
ОЛ: Давайте!
ДГ: Да, пожалуйста, конечно.
Из зала: Меня зовут Ксения. Ксения Забродская. Я, вообще, работаю в газете профессионально. Задавать вопросы это моя профессия на данный момент.
ДГ: Замечательно.
Из зала далее: Молодому автору обычно очень сложно определится с темой первой книги. Что вы можете сказать на этот счёт? Как вам пришла идея первой книги? Из чего вы черпаете вдохновение?
АВ: Это три вопроса! (общий смех авторов).
ДГ: Сказали же, что профессионально умеет человек задавать вопросы. Вот сразу три в одном. На самом деле — это действительно три вопроса. Сразу отвечаем в обратном порядке: первое – где мы берём идеи и вдохновение для наших книг? Если бы мы знали это место – это уже стандартный ответ, — то мы бы его давно запатентовали. И жили бы на дивиденды с этого, значит, запатентованного Источника Вдохновения, ничего бы не писали. Далее: как определится с темой первой книги? А кто ж его знает! Дело в том, что нет универсального рецепта какую тему (выбрать, прим.) — одному нравится про динозавров, другому про советскую деревню.
Из зала: Толчок или ещё что?
ДГ: На самом деле это достаточно трудно вспомнить, поскольку, я так понимаю, что каждый из нас если не книгу, то первый рассказ или историю, придумал ещё в самом начале средний школы. Андрей, у тебя-ж тоже так было?
АВ: Да.
ДГ: И у нас с Олегам так было. Поэтому сейчас уже довольно трудно сказать. Наверняка, первые впечатления были под воздействием прочитанного, скорей всего. Даже не от своей жизни, а… потому что той жизни ещё, грубо говоря, в первом классе, было очень не много. В первую очередь под воздействием прочитанного. Потом уже начали свои впечатления наслаиваться. Но это у каждого индивидуально.ОЛ: Андрей.
АВ: Но я сказал иначе. Прежде всего, где берутся темы? Внутри. Каменные каменья. Не снаружи. Мне темы никто не подсказывает. Сейчас многим подсказывают. Проекты (ну вы знаете – «Тетрис» там, прочие). Там темы подсказывают снаружи.
Я лично пишу сам. Откуда они идут? Из конфликта какого-то. На который я случайно надыбал. Это может быть любой конфликт. Но я его постепенно начинаю обряжать в литературную форму. Если какой-то молодой человек не знает, о чём писать – пускай не пишет. Писать надо, когда уже знаешь, о чём писать. А то если ходить кругами: вот писать или не писать? Ну, значит, пока ничего не пишется. Поэтому, обычно, каждый авторы всегда знают, о чём писать. Но вообще все начинается с конфликта. Первое моё произведение, которое я, по крайней мере, помню, — это было стихотворение, направленное против учительницы пения. В каком-то там четвёртом классе. Были очень серьёзные социальные последствия. Так что всё это… то ещё произведение написал. Вот. В седьмом классе. В данном случае для меня ответ: от какого-то столкновения, конфликта. Так что это действительно индивидуально.
ОЛ: Все эти вопросы, в сущности, сливаются в один: откуда бедному начинающему автору взять тему, о чём писать, откуда берётся вдохновение? Вот если, скажем, человек хочет заниматься бегом, спортсмен хочет стать. Он поднимает то, на чём сидит, идёт в спортивную секцию, по утрам делает зарядку, бегает каждый день, отжимается от пола, подтягивается на турнике, у него режим питания… Правильно? И он в конечном итоге бегает всё быстрее, быстрее или дальше и так далее. Если человек хочет играть на рояле — он идёт в судию, в школу музыкальную. Ну, куда пойдёт, да? Играет гаммы, этюды, выясняет, как строится композиция пьесы. Ну что он ещё делает? Сольфеджио занимается, наконец, да? Выясняет чем тональности отличаются — до-мажор от ре-минор. И только писатель — начинающий, — сидит на том, на чём сидят, и ждёт, когда оно прейдёт к нему сверху! Он ничему не учится. Он не знает, где берут темы. Он твёрдо уверен, что вдохновение это что-то приходящее снаружи. Ну, в лучшем случаи из конкурса, где ему тему дадут заранее. И вот странно, правда? То есть — бегун знает, как это делается; музыкант знает, как это делается; архитектор … Ну кого угодно назовите. И только писатель чётко знает, что ничего делать не надо – есть какой-то Источник, из которого прейдёт вдохновение, и тогда всё произойдёт.
Мой учитель по режиссуре, он режиссёр, говорил: если актёр может играть только тогда, когда к нему пришло вдохновение, то гнать такого актёра из театра, потому что у нас каждый вечер спектакля (авторское, прим.). Всё что я мог сказать по этому поводу. Спрашивайте дальше!
АВ: Это не романтично.
ОЛ: Ну это не романтично, я знаю. Но очень практично, скажу честно.
АВ: Дело в том, что у этих деятелей литературы сложилась веками уже такая традиция, что есть некая муза, которая существует в некоем идеальном, но близком, достижимом мире. И будь ты кто угодно, она к тебе снизойдёт. Если снизойдёт — ты напишешь: «Я помню чудное мгновенье» и так далее. То есть идея посещения музы — она в том числе в вашем вопросе: вот как бы её, эту, подманить? А то чтобы самому работать, а не ждать эту Муху, или как её там зовут — это в голову приходит далеко не всем. Только вы не дозадали вторую половину вопроса: а как бы сделать, что бы ещё и напечатали? Желательно с гонораром.
ДГ: Это правда. (Общей смех авторов).
АВ: Так вот эта ситуация кукушат в гнезде… Почему люди всегда ненавидели поэтов, писателей? Они правильно делали.
ОЛ: Ну, кстати, забегая вперёд (я так микрофон узурпировал, но сейчас буду выдавать дальше)... Когда здесь рассказывали о семинаре в Партените: когда объявили хоть в тот раз, хоть в этот, что до Нового года принимаются романы на семинар на рассмотрение, то в интернете закипело разумное, доброе, вечное. Оно сводилось к одной фразе: «О! Щас (авторское, прим.) я срочно, до Нового года, напишу роман!» Я, когда это читаю, понимаю так: это бездарность, это графоман. Нельзя написать до Нового года симфонию! И это знает каждый музыкант. Потому что симфония — это сложный процесс рождения материла. Нельзя до Нового года написать роман. Только потому, что его к этому сроку надо подать на конкурс. Или там, на… да, господи, на семинар. Это очень важный момент. Это лакмусовая бумажка, которая показывает ситуацию. Условно говоря, в фэнской среде, что ли.
ДГ: Мы, наивные люди, предполагали, что народ понесет уже написанные романы, которые лежат в ящике стола или на винчестере компьютера. Ну, может их чуть-чуть почистит, доделает, ещё раз посмотрит, отредактирует и пришлёт. Или уже они отредактированы и будут их высылать так. Причём, хоть в тот раз, хоть в этот. И в ужасе наблюдаем кипение страстей в Интернете: «Эх! Я успею…», «Эх! А я не успею написать роман к Новому году». Да что же за бред, мы вообще на это не рассчитывали. Уже начинаем думать, как бы поставить такой фильтр, что бы вот этих новогодников гнать пинками.
АВ: Так они же называют себя. Вот их и брать на заметку. ... А это их, в том числе, ещё очень хитрый расчет: «Зачем мне сейчас выкладываться, писать в стол, когда умные люди пишут не в стол, а под заказ. Поэтому ничего я сейчас в стол писать не буду, а вот если понадобится, то возьму и за месяц напишу.» Так очень многие думают.
Вопрос: Скажите, пожалуйста, какой нижний возрастной порог вашего читателя? По вашим оценкам? Не получается ли так, что вас читает всё более молодой читатели?
ДГ: Ну, на самом деле, мы периодически натыкаемся в Интернете на какие-нибудь отзывы и впечатления. Самый нижний порог, который я лично находил в Интернете, это было: «Первую книжку Олди я прочитала в 10 лет».
ОЛ: Но это редкий случай!
ДГ: Да. И ещё один раз я видел в 11. Но это уже выше. Но этих случае было очень немного. На самом деле верхний порог я тоже… скажем так, я натыкался на 70 лет, но, наверное, есть и больше.
ОЛ: Нет, ну я знаю 75, допустим, ряд читателей…
Из зала: Меня интересовала именно динамика омоложения читателя.
ОЛ: Нет.
ДГ: Нет, эта, которая прочитала в 10-ть лет, она пишет, что это было в 96-м году. Так что это не сейчас.
ОЛ: Я подозреваю, что у нас нижний порог сейчас читателя, которого можно назвать более или менее стабильным в этом возрасте, ну лет 14 всё-таки, 15 может быть. Это не основная группа, всё-таки они постарше чуть. Но где-то в этом возрасте уже читают. Уже читают. И это не может не радовать.
АВ: Но опять-таки, смотря какую вещь.
ОЛ: Ну конечно.
АВ: У нас есть книги, которые вполне читаются и в 12 лет (хотя их не так много), а есть книги к которым лучше подходить после 30-ти. Я знаю, что если брать то, что я написал, то вот «Ория» как раз читают подростки и дети, им очень нравится. Но вот скажем к «Сфере» подойти, то это уже … молодому человеку там делать нечего. Так что это ещё зависит от самого произведения. Некоторые писались как раз с расчетом на более-менее молодого читателя. Вот читатели и пользуются.
Ну, спросите там: «творческие планы?», «пишете ли вы про вампиров?» (смех в зале).
Из зала: А дальше — как вы пишете вдвоём?
ОЛ: Вдвоём, втроём, вчетвером!
ДГ: Впятером!
ОЛ: Впятером! Нормально. Да!
Вопрос: Я вот хотел спросить, насколько вам комфортно писать малую форму, среднею, если назвать это повестью? Или все-таки вам комфортнее писать романы? В какой форме вы предпочитаете работать? Я понимаю, что малой формой невозможно прожить, но тем не менее…
ОЛ: Возможно.
ДГ: На самом деле тут вопрос не в «прожить», потому что, между прочим, если уж на то пошло, — иногда за рассказ, не в абсолютном отношении, а, грубо говоря, за килобайт текста, гонорар получается выше, чем за роман. Просто-напросто. То есть, если написать количество рассказов, сопоставимое с романом, и все их опубликовать (причём опубликовать правильно: в начале в журнале, потом в межавторском сборнике, потом в собственной книге и ещё где-нибудь пару раз переиздать), то суммарный гонорар (если набрать за этих рассказов объёмом таким же, ну, скажем, 18-20 листов, как обычная книжка, роман), то суммарный гонорар получается выше. Это уже проверенно. Если брать чисто меркантильные соображения. Я так думаю, что и мы, и большинство других руководствуемся всё-таки не ими: типа вот давайте на рассказе больше денег заработаем или, наоборот, на романе. Все-таки (пишем то, прим.), что вот в данный момент пишется. На самом деле у нас получается так, что мы чередуем большую и малую форму. Просто иногда… как спринтерская и стайерская дистанция. Чтобы не зацикливаться на одной какой-то форме. Есть иногда идея, которая тянет на роман — ты на неё работаешь, работаешь, работаешь; пишешь, пишешь, пишешь. Написал роман. А в процессе у тебя родилось несколько маленьких каких-то зарисовок, идей, набросков и так далее (или они ещё раньше лежали), которые тянут на рассказы. И это даже не отдых от другой дистанции, это как смена деятельности. Попробовать себя на другом… Тут уже назрели вот эти небольшие, но тоже интересные вещи. Написал их, потом снова созрел какой-то большой замысел. Иногда бывает, что прерываешься на большом и делаешь малый. Это совершенно по-разному бывает. И нельзя сказать, что комфортнее, а что не комфортнее. В принципе, выкладываешься и там, и там. Только на роман это растягивается на месяцы, а на рассказе это взрыв на несколько дней.
АВ: Мне проще, я пишу только большую форму. Для меня рассказ или повесть — это исключение. Они бывают, но не так часто. Я, честно говоря, это отношу немножко… думаю, что это связанно в какой-то мере с возрастам. В годы школьные и университетские с удовольствием писал рассказы. Потом стал писать повести. Чем дальше – больше … растет, растет. Для меня это, честно говоря, естественно возрастная зависимость. Сейчас мне интересно писать большую форму, чтобы построить большой мир, в нём пожить, а потом оттуда ещё и уходить не хочется. А рассказ, новелла — строил-строил, а построил и не пожил там. Поэтому я предпочитаю всё-таки что-то покрупней.
ОЛ: Я обязательно должен писать рассказы. Особенно если… ну, должен для себя, это понятно. Должен если перед этим написал что-то большое. То есть после романа какое-то время я обязательно пишу рассказы. Один-два. Не знаю сколько… три… как получится. Потому что это совершенно разное дыхание, совершенно разный ритм текста и разные приёмы. Потому что, допустим, финал рассказа — это совершенно не то, что финал романа или финал фрагмента романа, тематического эпизода какого-то. Это разная структура. Ну, вплоть до структуры предложений. Это разная обрисовка характеров (потому что в рассказе ты не имеешь такого пространства как в романе). Приходится рисовать другими средствами, другими красками. Поэтому, чтобы не потерять хватки, обязательно пишу рассказы, а средства выразительности из рассказа потом частично перетаскиваю в роман. Там тоже можно этим попользоваться, наряду с романными средствами. Иначе не получается. Иначе дыхания просто не хватает. Вот. О чём ещё говорим? Где вопросы? Да!
Вопрос: У вас довольно большая общественная деятельность, то есть вы проводите семинары, ездите на конвенты и так далее.
ОЛ: Увы.
Продолжение вопроса: Не сбивает вас с настроя на писательство? Не мешает ли это?
ДГ: Мешает. Ну, честно сказать, если это бы нам было не интересно, если бы мы не видели от этого какой-то отдачи (естественно, не финансовой, а чисто морального… как это говорится: «Чувство глубокого морального удовлетворения!»), то мы бы, конечно, этим не занимались. Потому что, к примеру, та же подготовка «Звёздного Моста», конвента, отнимает…
ОЛ: Много времени.
ДГ: Много времени. За это время мы могли бы написать если не книгу, то полкниги точно. И так каждый год. Это уже сколько? Одиннадцать фестивалей прошло. То есть, в принципе, это недописанные книги. Ненаписанные. Но тем неимение… вот как-то… нет, оно с одной стороны мешает, с другой стороны оно всё-таки даёт какой-то завод. Хотя, конечно, устаёшь страшно после этих всех конвентов. Выложился, сделал, получилось — хуже, лучше, но получилось. Как-то. Оно, конечно, после этого, с одной стороны, усталость. А с другой стороны какой-то такой завод даёт. Но по времени это конечно не компенсирует. Но вот – мешает. Но это тоже бросить не получается.
ОЛ: Ну, тут сложно – бросить, не бросить, — оно как бы идёт в два этапа. Допустим, сделаешь «Звёздный Мост», а кто делал конвенты, тот меня хорошо понимает, а кто не делал, тот всё равно не поймёт, потому что любой фестиваль — это ещё и аренда помещения, аренда автобусов, контакты с чиновниками. Это обязательно, иначе просто невозможно. Чтобы арендовать зал надо контачить с директором Дворца студентов или института. Потом всё закончилось, замечательно. Выясняешь: «Бу-бу-бу-бу-бу-бу! Раньше было хорошо, а сейчас стало плохо». Думаешь: «Да ну его в пень! Брошу, надоело. Ну, оно же не нам надо». Потом смотришь — прошёл год: все приехали и ещё сто человек. «Ага, — думаешь, — нет, всё нормально оказывается». То есть это: «Бу-бу-бу» — это такая рефлекторная физиологическая деятельность. Она естественная. Не обратили внимания — последние время над фэндомом стоит аура брюзжания? Это основной звук, который раздаётся. По любому поводу: о книжке, о конвенте, о фестивале, о фантастике в целом – брюзжание. Смотришь: ага, приехали; опять разговоры, нормально, живые люди, глаза! Думаешь — сделаешь. Сделаешь семинар в Партените — послушаешь «доброе, разумное, вечное»: и мастера недостойны, и участники недостойны, и рассказывали не так. Думаешь: «Да ну его в пень! Не хочу больше». Потом смотришь – ага, одну книжку приняли к изданию — у автора глаза заблестели; вторую книжку приняли к изданию – и у него глаза заблестели. А кто-то прислал роман, который я ещё и сам с удовольствием прочитал, не просто для разбора. Думаешь: «Ладно, соглашусь». Вот так между этими двумя полюсами и занимаемся общественной деятельностью.
АВ: Ну, я могу сказать своё мнение. Да, очень мешает. Более того — лично я сейчас стараюсь сводить все контакты с фэндомом до минимума. Отказываюсь от конвентов и буду отказываться. Это действительно переходит уже границы и забирает слишком много личного времени, личных сил и прочего. У меня ещё преподавание, ещё работы – мне там хватает контактов с живыми людьми. Обычный аргумент зачем люди ездят на конвенты или учувствуют в иных мероприятиях — чтобы общаться с людьми, чтобы не уйти в башню из слоновой кости и не утонуть там в собственной субстанции. Но мне этих контактов и без того хватает. А вот контакты с фэндомом, да, надо сворачивать. Оставлять тот самый минимум, без которого нельзя. Очевидно, нынешняя ситуация такова, что не подталкивает к активной общественной деятельности. Это действительно очень дело неблагодарное и для себя я уже всё решил.
ОЛ: Но общественной работой заниматься будет! А куда денется. (смеётся).
ДГ: А куда он денется! (смеётся).
АВ: В пределах минимума.
Вопрос: Дополнение к предыдущему. А такая разновидность общественной работы, как семинары и мастер классы, то есть вам приходится читать много текстов, скажем, не очень высокого качества…
ОЛ: Разного.
Продолжение вопроса: Не замыливается ли от этого глаз? То есть, не влияет ли это негативно на ваш собственный стиль?
ДГ: Нет. Это точно не влияет. Дело в том, что иногда периодически и книжки попадаются плохие. (Олег Семёнович смеётся). Мы стараемся, конечно, выбирать хорошие. Но иногда попадаются и плохие. Но иногда мы их даже до конца дочитываем. Ну, в конце концов, ну замылился глаз, надоели МТА — взял Алексея Толстого или Диккенса, да и почитал. В общем, кто ж мешает?
ОЛ: А то ты много МТА читаешь? (смеется).
ДГ: Я – нет, не много.
ОЛ: Надоели… (смеётся).
ДГ: Но даже это немногое надоедает. (смеётся). Нет, на самом деле видишь же, что это лабуда. Нет, ну самое смешное, на мастер классах, верней не на мастер классах, а на семинарах, вот такой стопроцентной, ярко выраженной лабуды (ну что бы уж совсем «дрова») не было. Были лучше вещи, были хуже, были с кучей огрехов, но в них во всех что-то было! По каждой, даже самой слабой вещи, было о чём говорить. То есть, нельзя было сказать: «Чувак, не пиши больше никогда! Не подходи к компьютеру, ручке, печатной машинки и так далее. Забудь про это как страшный сон». То есть, в принципе, я бы никому из участников семинара такого не сказал. Собственно мы и не сказали.
АВ: Даже Алексу Бору (могу ослушаться, не совсем разборчиво сказано, прим.)
ДГ: Даже Алексу Бору.