Собственно, ничего страшного в тот день не произошло, только неизбежное и давным-давно предсказанное. Мир не перевернулся – он уже много лет заваливался на бок, и до сих пор продолжает. И российская фантастика вовсе не в апреле этого года потеряла девственность. Но теперь, после Роскона, уже как-то совсем глупо делать вид, будто бы веришь, что она по ночам работает медсестрой в больнице.

Мало того, отныне её трудовая деятельность будет осуществляться с одобрения и благословления всех участников конвента. Ведь не какое-то там авторитетное жюри вопреки воле народа выбрало лучшим романом года заурядную книжонку из раскрученной серии «Сталкер» – сами, своими же дружно поднятыми руками вознесли на пьедестал посредственность и безвкусицу. И ведь прекрасно понимали, кому и зачем это нужно, но поддались… возможно, даже не грубому нажиму, а острожным намёкам, подмигиваниям и покашливаниям, которые, как известно, к протоколу не подошьёшь и прокурору не предъявишь.

В общем, шоу было поставлено на совесть, и совесть с этой нагрузкой справилась. Нет, наверняка кто-то голосовал против, кто-то потом в блогах возмущался подтасовкой результатов. Но где, спрашивается, можно найти поимённые списки голосовавших? И кто будет искать эти крики вопиющего в пустыне? В памяти народной останется лишь тот прискорбный факт, что практически весь цвет российской фантастики так или иначе оказался причастен к сомнительному, мягко говоря, решению, замазан в некрасивой истории. И в лучших традициях отечественной литературы сам себя высек. А все разговоры о том, что издательства проталкивают в печать безликую, стандартную фантастику в ущерб оригинальной и талантливой, отныне будут выглядеть лишь неуклюжей попыткой сохранить лицо, изрядно помятое и осунувшееся за время конвента.

А самое забавное, что заодно высекли и незадачливого автора «Кубатуры сферы» Сергея Слюсаренко. Народным любимцам минутную слабость со временем простят, скорее всего, уже простили, а вот наш горе-лауреат от репутации халявщика, получающего больше, чем заслужил, рискует не отмыться уже никогда. Хотя он-то как раз и не виноват в том, что награждением именно его книги решили ещё раз пропиарить сталкеровскую серию и серийную литературу вообще. И сам роман не настолько плох, как его теперь, под влиянием привходящих обстоятельств, воспринимают. Он просто недостаточно хорош, чтобы поверить в искренность тех, кто его награждал. Обычный фантбоевичок, каких уже много было и, несомненно, скоро станет ещё больше.

Честно говоря, подробно рассуждать о сюжете книги не хочется. Вроде бы там постоянно что-то происходит, какие-то новые навороты. Но происходят они до ужаса однообразно. Сначала появляется новая партия плохих парней, потом – очередной природный катаклизм, а следом за ним – новое чудовищное чудовище. И так – восемь раз по кругу. Как по-вашему, могут ли однообразные события быть неожиданными? Вот и по-моему тоже не могут.

К тому же автор совершил очевидный стратегический просчёт. Хорошие парни у него настолько круты, обладают такими сверхъестественными способностями, пугающей воображение боевой и технической выучкой и суперсовременными гаджетами (один внедорожник с реактором на быстрых нейтронах чего стоит), что очень быстро перестаёшь беспокоиться о том, как они справятся с очередной напастью. Даже подхватив неведомый вирус, превращающий человека в кровожадного монстра, один из героев всё равно умудряется как-то контролировать свои инстинкты и отрывает головы исключительно плохим парням. Молодец, конечно, что и говорить, вот только читателю приходится намного сложнее – контролировать собственную зевоту он перестаёт задолго до середины книги.

Правда, и на этой крутости можно было сыграть, показав, как наши сверчеловеки, с лёгкостью расправляющиеся с любым врагом и разгадывающие любую загадку, оказываются бессильны против банальной подставы. В общем-то, автор и попытался так поступить, вот только вся эта сюжетная линия уместилась в пять страниц – примерно столько же, сколько заняла, например, сцена охоты на крокодила. Что ж, хозяин барин – что автору самому кажется интересным, о том он и пишет.

Впрочем, опять приходится отдать ему должное, в какой-то момент Слюсаренко почувствовал, что читатель вот-вот заснёт, и вдруг, без предупреждения, принялся шутить. Но чувство юмора – штука ещё более индивидуальная, чем литературные пристрастия. Кому-то, как говорится, и кобыла – невеста, для кого-то и Петросян – гений юмора и сатиры. И если упоминание в тексте имён некоторых деятелей фэндома выглядит вполне безобидно, а господин Сидорович, торгующий семигранными гайками – это, возможно, даже смешно, то сцена, явно пародирующая фильм «Сталкер» – та, в которой Гера читает стихи Арсения Тарковского – на мой личный вкус просто отвратительна.

С гораздо большими основаниями на пародию, издёвку над штампами времён холодной войны, могли бы претендовать описания украинских националистов и заседания таинственной организации, на самом деле контролирующей ситуацию в Зоне. Только есть у меня опасения, что именно здесь-то автор и серьёзен как никогда. Во всяком случае, сюжет романа, его предыстория во многом строится именно на этом противостоянии хорошей российской спецслужбы и натовских стервятников с их украинскими прихлебателями.

Разумеется, автор, живущий на Украине (или правильней сказать в Украине?), сам волен решать, как относиться к своему правительству и его политике. Но при этом вовсе не обязательно делать книксены в адрес соседней страны, где, по странному стечению обстоятельств, и была издана эта книга. Некрасиво получается, честное слово. И, между прочим, награда Роскона как бы поощряет эти антиукраинские, антинатовские и пророссийские настроения автора, то есть, ко всем прочим прелестям, отдаёт ещё и политическим душком.

Ну да ладно, бог с ней с политикой. Но ведь автор и издатели обещали нам раскрыть тайну возникновения Зоны, рассказать о чём-то таком, что «может перевернуть весь мир». И как же они выполняют свои обязательства? А очень просто – в самом финале романа даётся одна резюмирующая реплика генерала Лазненко, руководителя Центра Аномальных Явлений:

«Нет той Зоны, куда вы отправились несколько дней назад. Её вообще нет. Вернее, она осталась только для систем наблюдения. А в реальности Зона находится где-то совсем в другом месте. Та туманная дымка, которая вас встречала при входе в Зону, теперь стала границей между двумя мирами. Куда попадает человек, пересекая границу, – неизвестно. Может, это лес в Сибири, может, заповедник на Венере, а может – это вообще другое пространство».

Да уж, спасибо, объяснили. Теперь всё стало понятно. Разве что неясно, каким образом Лазненко обо всём этом узнал. Ведь ни о чём похожем, ни о чём, дающим хоть малейшие основания для таких выводов, ранее в книге не сообщалось. Но, наверное, начальник таких крутых парней и сам обладает нехилыми паранормальными способностями. Предположим, у него прямая астральная связь с единым мировым информационным полем. Стоит ли, после всего уже случившегося, этому удивляться?

Стоит ли удивляться, что Вадим Иванович Малахов, 1975-ого года рождения, за двадцать лет до описываемых, происходящих в 2012 году событий уже служил в российской армии? Ну не действуют в этом мире ни законы математики, ни закон «О воинской обязанности и военной службе», допускающий призыв в армию только после достижения восемнадцатилетнего возраста – подумаешь, эка невидаль! Законы математики – так те точно не действуют. Послушайте, например, как звучит обратный отсчёт в аномальных условиях Зоны:

«– Восемьдесят пять, восемьдесят четыре, – стала отсчитывать Клавдия ровным голосом…

– Тридцать три, тридцать четыре, – не переставала считать Клава».

А лучше бы всё-таки перестала.

Дальше рассуждать о каких-то логических нестыковках в книге, на мой взгляд, бессмысленно. Тогда о чём? О языке, о характерах героев? Да, с этим немного получше. Образ сталкера Сухого можно даже назвать авторской удачей. Так ведь в том-то и беда, что мог Слюсаренко по всем задаткам и при некоторой доле требовательности к себе написать приличную книгу. Но зачем напрягаться, если и за такую халтуру премии дают?

А издателю и подавно важна только кубатура, валовой объём производства. Да и писателей с критиками больше интересует, не возникнут ли у них самих в будущем проблемы с публикациями, позовут ли их на следующий конвент. Где, возможно, опять придётся голосовать по негласным рекомендациям издательств. Замкнутый круг, сфера общих интересов. И читателю в эту зону отчуждения никак не пробиться.

Я оглядел пустую захламленную комнату с обломками диковинных моделей и обрывками… чертежей, пошевелил носком ботинка валявшуюся у входа папку со смазанным грифом "Совершенно секретно. Перед прочтением сжечь" и пошел прочь.

Аркадий и Борис Стругацкие.

«Понедельник начинается в субботу»

В принципе, можно было бы и не расчехлять мою любимую лопату и не устраивать очередные раскопки скрытого смысла. Вторая часть рассказа Елены Первушиной содержит и чётко выраженную идею, и вполне стройный сюжет. Законченный, самодостаточный, увлекательный, понятный, в конце-то концов. Казалось бы, что ещё можно от литературного произведения потребовать? Но ведь первая-то часть, скажем прямо, не выглядит ни самодостаточной, ни понятной. Даже обязательной не выглядит, если называть вещи своими именами.

Тем не менее это не пролог, не увертюра какая-нибудь, а «Часть первая. Ночь. Гонец» рассказа «Убежище. Ночь и день». Стало быть, она, по мнению автора, имеет не меньшее значение, представляет для читателя не меньший интерес, чем часть вторая. И в то же время является именно частью чего-то целого, завершённого и не требующего какого-либо третьего фрагмента, как бы я ни ратовал за универсальность схемы «теза –антитеза — синтез». Если уж доверять автору, (а доверять ему нужно всегда, особенно в тех случаях, когда уже убедился в его профессионализме, а по второй части я в этом полностью и безоговорочно убедился), то приходится заключить, что в тексте содержится достаточно информации, которую остаётся только правильно расшифровать.

И кто-нибудь всерьёз полагает, что я мог отказаться от такого настойчивого предложения пошевелить мозгами? Не дождётесь!

И для начала позвольте выдвинуть гипотезу, что мы всё-таки имеем дело с условно трёхчастной схемой рассказа. То есть, после прочтения второй (понятной) части рассказа, следует перечитать первую (непонятную) часть, и тогда мы сразу же поймём всё то, что автор не захотел или не рискнул сказать открытым текстом… Ну, во всяком случае, что-нибудь прояснится… Ну, хоть какие-то предположения появятся… Нет, не появились? Что ж, давайте попробуем ещё раз.

Итак, что нам стало известно из второй части? С давних времён существует некий закон, регулирующий отношения между отдельными группировками вампиров и, вероятно, иных «иных». Не лукьяненковский Договор, но что-то близкое по смыслу. И существуют лица – не уверен, можно ли их называть людьми – обладающие достаточной силой и властью, чтобы следить за его соблюдением. Однако тоже обязанные выполнять его требования. Согласно одному из положений закона, любой вампир, в случае смертельной опасности, имеет право попросить убежища в доме такого лица. И ни один самый крутой упырь не осмелится, да и не сумеет, наверное, этому помешать. Добавим, что живут содержатели Убежищ неизмеримо долго, работы своей не меняют, хотя и не испытывают от неё особого удовольствия, и с коллегами практически не общаются. Вот, пожалуй, и все исходные данные.

А теперь возвращаемся к части первой и пытаемся постичь замысел автора. По пунктам.

1) Время и место действия. Оно определяется однозначно: 1209-й год от Рождества Христова, накануне начала Альбигойского крестового похода, один из замков графства Тулуза, Южная Франция или, как её тогда называли, Окситания.

2) Действующие лица. Здесь уже похуже. Имеется Гонец – посланец «Совета Высших Магов Тулузы». Не рискну утверждать, что это тот самый Хозяин Убежища из второй части. Всё-таки там была женщина, а здесь – мужчина, хотя вряд ли смена пола представляет серьёзную трудность для «высших магов». Но кое-какие детали говорят в пользу этой версии.

Во-первых, разумеется, схожие способности. Сравните: «в моём присутствии никто не может пользоваться магией» и «мне очень не хочется, чтобы она подошла слишком близко, чтобы моя способность подавлять магию вступила в свои права». Но это, возможно, просто общий профессиональный навык. А вот нелюбовь к холоду – уже личная черта. И самое главное – неравнодушие к происходящему. Оба готовы пренебречь буквой закона ради его духа. Опять пара фраз для сравнения: «убийство для утоления голода – здесь я ничего не могу поделать, люди должны разбираться с этим сами, но, если речь идёт об убийстве из мести или о политическом убийстве, я не буду оставаться в стороне» и «это те самые слова, которые мне так не хотелось произносить, и я, будь что будет, осмеливаюсь на неслыханную дерзость и добавляю к посланию Совета Магов Тулузы несколько слов». Такое совпадение уже никак не спишешь на профессиональные качества, это глубоко личные особенности характера. Тем не менее, нигде прямо не сказано, что Гонец является Хозяином Убежища и моя догадка так и остаётся догадкой.

Далее в кадре появляется Граф. А графьёв в тогдашней Окситании было не так уж и много. И один из них отпадает сразу: Раймунд Тулузский упоминается в третьем лице как виновник конфликта. Следовательно, это не хозяин замка. Однако возмездие за убийство папского легата грозит и нашему графу. Так что, скорее всего, он – один из вассалов Раймунда. Один из трёх вассалов, если быть точным – граф д’Арманьяк, граф де Комменж или граф де Фуа. Но кто именно – пока не ясно. Не ясно даже, почему автор, сказавши А, назвав время и место, не желает говорить Б, то есть, называть имя героя. Такое ощущение, что Елена Первушина хочет быть понятой, но опасается быть понятой до конца.

Какую-то ясность могла внести личность врага графа – некоего Джафрюэ де Палазоля, но тут уж я, признаюсь, сплоховал, не смог ничего про него разузнать. Есть упоминания о трувере Беренгьере (Беранже) де Палазоле. Но как-то не вяжется у меня образ поэта, воспевающего Прекрасную Даму, с «проклятым мужеложцем», как величает соседа наш граф. Так что, не остаётся у нас другого выхода, кроме как попытаться идентифицировать Графиню.

Гонец относится к ней с большим почтением, что, в общем-то в традициях того куртуазного века. Правда, собственных жён господа рыцари почитали гораздо меньше, чем посторонних прекрасных дам, и не сильно горевали, расставаясь с ними. Тот же Раймунд Тулузский был женат шесть раз, а его вассал Бернар де Комменж – четыре раза. И вряд ли его можно назвать Защитником – а именно так, с большой буквы, написано в тексте – хоть одной из своих жён. С другой стороны, доподлинно не известно был ли вообще женат Жеро д’Арманьяк. Во всяком случае, наследника по прямой он не оставил. Таким образом, из трёх претендентов у нас остаётся один Раймунд Роже, граф де Фуа. Правда, по некоторым сведениям, он тоже имел двух жён, и уж точно обзавёлся внебрачными детьми, но это и не удивительно, поскольку супруга графа, Филиппа де Монкада была принята в «совершенные» — высший ранг религиозной секты катаров, как известно, не одобрявших мирские удовольствия.

Также к «совершенным» принадлежала и сестра Раймунда Роже, Эсклармонда де Фуа. Отсюда следует, что граф лукавил, когда говорил гонцу: «Может быть, в одной из моих деревень и живут несколько этих, как там они их называют, совершенных, но это дело моих крестьян, а не моё». И гонцу наверняка известно истинное положение вещей, известно, какой популярностью пользуется в народе графиня Эсклармонда, получившая прозвище «женщина-папа» за искусство вести религиозные диспуты. Откровенно говоря, я сначала подумал, что именно она и названа в тексте «Графиней». Но вопрос «Вы привезли добрые вести моему супругу?» вроде бы опровергает мою догадку.

Но не так уж и важно, какая именно из представительниц верхушки секты катаров представлена в рассказе. Важно, что она обладает магическими способностями, способностями того же рода, что и у главы клана вампиров из второй части, точно так же подавляемыми в присутствии Хозяина Убежища. Логично будет предположить, что именно вампиршей Графиня и является. В то же время, у самого Графа, по утверждению Гонца, «никакой магической ауры» нет. Не был граф де Фуа и катаром. И если между первой и второй частью рассказа существует какая-то взаимосвязь, (а думать иначе было бы попросту странно), то, следовательно, катары и есть вампиры, вернее, некий вампирский клан, вполне вероятно, поссорившийся с другими вампирами.

Но, позвольте, тут что-то не сходится! Общеизвестно, что катары были вегетарианцами, не употребляли мяса. Могли ли они пить кровь? Человеческую кровь.

Скорее всего, нет, не могли. Но, может быть, из-за этого они и поссорились с другими вампирами? Ведь во второй части рассказа в Убежище скрывался именно вампир, отказавшийся от этой дурной привычки. Так что аналогия вполне уместна. Тогда кто же эти другие вампиры? Пора уже приступить к третьему пункту нашего расследования.

3) Что же, собственно, здесь происходит.

С кем же и что же не поделили катары вообще или граф и графиня де Фуа в частности? На первый взгляд, ответ очевиден. Раймунд Роже за что-то сильно обижен на Джафрюэ де Палазоля. За что конкретно – трудно сказать, да и выяснять не очень хочется, учитывая… э-э… половую ориентацию последнего. Однако граф не может по собственной инициативе наказать обидчика, а вынужден дожидаться разрешения «Совета Магов». Заметьте, не своего сюзерена Раймунда Тулузского, что было бы ещё как-то объяснимо с точки зрения средневековых обычаев, «феодальной лестницы» и прочих условностей. И ещё раз заметьте, сам граф магом не является. Значит, магом является этот самый Джафрюэ. Стало быть, вампиром?

Нет, у меня другая версия. Вспомним, что Гонец советует Графу: «не затевайте ссору с возможным союзником, когда у ваших ворот враг». И вот что любопытно: а нафига влиятельному сеньору, храброму и опытному воину, порывавшемуся в своё время воевать с самим Раймундом Тулузским, помощь какого-то Палазоля из замка Зелёная Лоза? У того даже сколько-нибудь приличного, достойного упоминания титула нет. Какой из него в папу союзник?

Для графа – естественно, никакой. Для графини – возможно. Если этот Палазоль – Хозяин Убежища. Например, замка Зелёная Лоза. И тогда Палазоль способен защитить графиню от врага, стоящего у ворот. Конечно, с помощью войск графа, и при том условии, что враги – вампиры. Гонец ведь, по всей видимости, человек пришлый. Не зря же он упоминал о неких клятвах, мешающих ему остаться. Вполне вероятно, что он исполняет обязанности Хозяина Убежища в какой-то другой местности, а в Окситанию попал по необходимости, поскольку здешний Хозяин как раз и замешан в кофликте.

Что же касается странных наклонностей господина Джафрюэ, так Хозяйка из второй части вкратце обрисовала нам сложности своей профессии: бесконечно долгая, однообразная жизнь, отсутствие родных и близких. А тут – хоть извращённое, но всё ж таки развлечение. Или даже удовольствие… Ладно, замяли это вопрос.

Вернёмся лучше к врагам. Их на самом деле искать и не приходится, они названы в самом начале беседы Гонца с Графом. Французские рыцари во главе с аббатом Арно Армори и Симоном де Монфором, благословлённые папой Иннокентием III на крестовый поход против катарско-альбигойских еретиков. Много ли военных компаний удостаивались такого названия? И что может роднить битву за освобождения Гроба Господня с подавлением одного из многих и не самого массового еретического течения?

Будь здесь синьор Умберто Эко, он бы сразу нашёлся с ответом:

«Ну знаете! Это и спрашивать незачем. Разумеется, Грааль!»

Именно эту чашу, из которой апостолы пили кровь Христову на Тайной Вечере и в которую потом Иосиф Аримафейский собрал кровь распятого Сына Божия, хранила, согласно одной из легенд, в своём замке Монтсегюр Эсклармонда де Фуа. То есть, либо золовка нашей графини-вампирши, либо сама графиня. И вот как хотите, но здесь явно прослеживается связь между великим христианским таинством евхаристии и банальным вампиризмом.

В чём конкретно заключается эта связь – определить трудно. Но ведь творили же апостолы чудеса, отведав тела и крови Господа своего? Творили. И у вампиров, как мы недавно установили, есть своя магия. Сказано ведь в Евангелии от Иоанна «если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни»? Сказано. И вампиры имеют жизнь практически вечную.

Нет, не знаю, как вам, а мне всегда была подозрительна та активность, которую проявлял на Голгофе Иосиф из Аримафеи. Что-то знал старик такое, о чём другие не догадывались. А может и другие знали, и ввели в своей общине обязательный ритуал евхаристии, то есть, совместного распития крови Христовой, наполняющий адептов магической силой и дающий жизнь вечную. Но со временем, сохранив внешнюю форму, забыли истинный смысл ритуала.

Может быть, именно тайну ритуала, а не саму чашу, хранила у себя в замке «совершенная» Эсклармонда де Фуа? Хранила и никому не открывала. Может, именно её искали и рыцари Круглого Стола, и крестоносцы в Святой земле? Может, ради её обретения и был объявлен Альбигойский крестовый поход? И совсем уже безумная идея, навеянная второй частью рассказа: а что если катары, которые, если кто не помнит, не признавали евхаристии и вообще были вегетарианцами, открыли бескровный способ обретения силы и распространению именно этой ереси хотели помешать доблестные рыцари Христовы?

Ох, куда меня занесло-то. Только теперь начинаю понимать, почему герои не названы в рассказе по именам. Именно во избежание заносов. Нет, разумеется, это всё сказано в аллегорическом смысле. Вампирами христиане, конечно же, не были. Но кровь не случайно вошла в символику христианства. Возникнув на крови пострадавшего за всё человечество Христа, укрепившись на крови первых мучеников за веру, в дальнейшем оно держалось уже на крови казнённых отступников. И даже не в христианстве дело – такова сущность большинства религий, государств, политических партий, бизнес-мафиозных структур, порой даже землячеств. А человек имеет право по своей воле уходить и так же самостоятельно возвращаться – куда и когда только пожелает. Пока это только мечта, цель, перспектива. День, вопреки оптимистическому названию рассказа, ещё не наступил. Но стал «на день ближе».

Наверное, об этом и хотела сказать в своём рассказе Елена Первушина. А если не об этом, то я, ей богу, не знаю, зачем была нужна его первая часть. Разве что затем, чтобы я в ней покопался до полного удовлетворения.

Генри Лайон Олди "Остров,который всегда с тобой" 2003 г.

"В седой древности на месте Кастель-дель-Ово стояла вилла патриция-полководца Лукулла, более славного обжорством, нежели военными подвигами. Там, на берегу, под рокот волн, поэт-чародей Вергилий сочинял «Энеиду», готовясь сойти в ад и ждать в гости флорентийца Алигъери. В свободное от подвигов Энея время Вергилий рассуждал о связи судьбы Неаполя с волшебным яйцом. Здешняя легенда гласила: яйцо спрятано в амфору, амфора – в сундук из холодного железа, сундук замурован в фундаменте, а поверх клада, верным стражем, воздвигнут Замок Яйца. Пока, значит, какой-нибудь безмозглый герой замка не снес и яйца не разбил – стоять Неаполю в веках.

Петеру все время казалось, что эту историю он уже где-то слышал. Только там, вроде бы, речь шла про иглу в яйце. Или в зайце. А рядом рос дуб зеленый со златой цепью.

Еще мышка бежала, что ли…

– Con questo ziffiro

Увы, иглу с цепным дубом неаполитанцы гневно отвергали. Зато охотно соглашались на звон цепей и стенания погибших в замке узников. Любимцем местной детворы, особенно мальчиков, был Сарацин-без-Головы: бедняге отрубили голову, швырнув ее в море, и теперь сарацин шлялся по коридорам, разыскивая пропажу. Девочки предпочитали госпожу Тофану, которая в Кастель-дель-Ово продала душу Вельзевулу в обмен на тайну ядов. Ах, сколько пылких красоток ухитрилось благополучно овдоветь при помощи отзывчивой госпожи! Девочки млели и мечтали поскорее выйти замуж. А старики поминали Ромула Августула, последнего римского юношу-императора, убитого все там же, на вилле приснопамятного Лукулла".

Телепрограмма "Вокруг света" 22 сентября 2002 года

"Например, там, где стоит сейчас Кастель-дель-Ово — замок яйца, — находилась вилла римского полководца и гурмана Лукулла. Лукулл настолько прославился чревоугодием, что словосочетание "лукуллов пир" стало нарицательным. История замка Кастель-дель-Ово связана, конечно, не только с прожорливым Лукуллом. Стены хранят память о великом римском поэте Вергилии, который на берегу Неаполитанского залива писал свою "Энеиду". Вергилий был согласно легенде не только поэтом, но и чародеем. Ведь в те времена многие связывали поэтический дар с магией или ясновидением. И своим именем Замок яйца, по одной из версий, обязан именно Вергилию. Вергилий связывал судьбу Неаполя с волшебным яйцом, которое скрыто под фундаментом Кастель-дель-Ово. Предание гласит, что яйцо спрятано в амфору, амфора — в железную клетку, а клетка замурована где-то здесь, и вокруг всего этого простроен замок. И пока яйцо цело — стоит замок, стоит и весь город Неаполь. Такая вот вариация на тему Кащея Бессмертного.

Именно в этом замке был убит последний римский император Ромул Августул. И после падения империи все здесь изменилось. Во времена раннего Средневековья на маленьком вулканическом островке, где расположена крепость, была основана монашеская пустошь. В XII веке монахам пришлось покинуть свою обитель. С севера сюда добрались норманны и стали возводить первые фортификационные сооружения. Затем крепость была расширена Анжуйскими правителями. А в конце XV века замок, сильно поврежденный во время самых разных боев, был полностью перестроен. В плане он овальный и имеет форму яйца. Быть может, легенда о Вергилии повлияла на строителей, а может, все-таки название его возникло не в античные времена, а гораздо позже и имеет гораздо более приземленное объяснение. Но в любом случае, с Кастель-дель-Ово связано множество загадочных слухов. За свою долгую историю он успел побыть также и тюрьмой, и говорят, что до сих пор здесь можно услышать звон цепей и стоны погибших здесь узников. А по ночам по ступеням крепости бродит безголовый сарацин. В давние времена он тайно проник в замок, но был схвачен его защитниками. Ему отрубили голову и бросили в море. И с тех пор он ходит по крепости в тщетных попытках разыскать ее. Где-то здесь известная госпожа Тоффана продала свою душу дьяволу. А после отправилась на рынки Неаполя и Палермо торговать знаменитой "аква тофана" — прозрачной жидкостью, при помощи которой молодые и симпатичные жены отправляли на тот свет престарелых и нудных мужей".

Первый том «Мёртвых душ» Гоголь так

и не сжёг: жалко стало, первый всё-таки!

Из ненаписанного.

Немного наивный вопрос: может ли разочаровать читателя книга о попаданцах? А вот поди ж ты – может, оказывается! Я до самого последнего и самого решительное боя надеялся, что автор, давно и всерьёз интересующийся историей, сумеет внести в этот до ужаса неоригинальный жанр что-то своё, новое, необычное. Однако опять не срослось.

И ведь были же предпосылки для оптимизма. Во-первых, выбор героя (одного из). Не спецназовец, не космонавт, не чемпион мира по боям без правил, а историк-реконструктор, как и сам автор. Энтузиаст, по крупицам собиравший сведения о далёкой эпохе, вдруг видит её собственными глазами. Ох, как можно было тут сыграть на несоответствии увиденного ожиданиям! Но нет, ничего похожего.

Или, допустим, попытка подключить к действию фольклорные персонажи – русалку, лешего, кикимору. Тоже могло получиться интересно. Могло, правда, и стандартно, по-белянински. В итоге не получилось никак. Встреча с ними так и осталась вставным, сюжетно не оправданным эпизодом

Была ещё надежда, что два одинаковых амулета с изображением знака бесконечности, уже сыгравшие определённую роль в этой истории, впоследствии ещё как-то себя покажут. Но и она не сбылась. Во всяком случае, в этой книге.

Что ещё? Ну, допустим, этнографические мотивы – обряды… песни… тосты. Кстати, раз уж к слову пришлось, тот способ, посредством которого герои оказались в прошлом – это просто прелесть какая-то! Может, и не слишком оригинальная идея, зато вечная. Куда только наших российских мужиков по пьянке не заносило! Почему бы и не в IX век нашей, слава богу, эры? Причём, ребята даже ни одной часовни по ходу дела не развалили. Жаль, что они не попробовали тем же способом вернуться домой.

А вот варяжский скальд меня опять расстроил. Сомневаюсь, чтобы скандинавские висы в оригинале действительно звучали настолько убого, что остаётся только поражаться, как эти примитивные люди могут слушать подобное. Впрочем, и они с трудом выдерживают. Автор не расшифровывает смысл восклицания ярла Бьярни «О, нет, сжальтесь боги!», но в общем-то и так понятно.

Собственно, и сами персонажи не лучше своих песен. Что новгородцы, что варяги. Полная попендикулярность характеров, никаких индивидуальных отличий, никаких личных устремлений. Позвали к столу – хватай ложку, позвали на сечу – берись за меч.

И так во всём, за что, простите за каламбур, не возьмись. Возможно, что-то оригинальное и планировалось, но все задумки были сожраны законами жанра. И даже не зная этих законов, нужно иметь косую сажень во лбу, чтобы не догадаться, кем в конце концов станет новгородский дружинник с типичным для того времени именем Вадим.

А ведь я ещё ни слова не сказал о стилистических достоинствах книги. И, наверное, не стоило бы. Как говорили древние – либо хорошо, либо ничего. А там совсем ничего и не было. Даже глубочайшие познания в области средневекового кораблестроения не помогут, к примеру, разобраться в такой вот фразе:

«Тело новгородца распласталось на узком руме, драккар качнуло и он скатился под соседнюю скамью».

Кто, простите, скатился – драккар или рум? Ах, это тело скатился! Тогда у меня вопросов больше нет. Разве что ещё один: как, скажите, читатели смогут поверить, что автор правильно передаёт особенности быта, культуры, языка словен или викингов, если он и своим-то русским языком владеет нетвёрдо, если позволяет себе следующие пассажи:

«за мысленным разговором самого с собой»;

«в чёрной пугающей темноте»;

«с силой раскрученной пружины»?

В общем, грустно всё это. Ни слог, ни сюжет не впечатлили. Даже каких-то запоминающихся деталей всё того же старинного быта – казалось бы, здесь-то уж автору все карты в руки – и тех не нашлось. Тогда зачем автор писал эту книгу?

Можно, конечно, задать мне встречный вопрос: а зачем ты всё это написал, если ничего хорошего про книгу сказать не можешь? Но я-то как раз могу. Не то чтобы хорошее, но сдержанно оптимистичное.

Дело в том, что в репликах героев нет-нет да и проскакивает авторское недовольство написанным:

«Людям быстрее надоедает пить, есть, танцевать и даже любить, чем воевать», – горестно вздыхает скальд Вемунд.

«Ты это хотел реконструировать?» — спрашивает Андрей у Вадима, указывая на трупы мирных вепских поселенцев.

Похоже, не согласен всё-таки автор с мудрым скальдом, и не одни только трупы собирался он реконструировать в своей книге. Хотел он, видимо, написать о чём-то другом. Не удалось, откровенно говоря, первый блин вышел комом. Но было бы только желание исправить, доказать самому себе, что можешь сделать лучше. И если я правильно угадал мысли автора, то на это можно надеяться. А если ещё и над языком, над стилем поработать!

Да, наверное, я слишком много всего и сразу хочу от автора, но, по-моему, гораздо обиднее, когда от тебя никто и ничего уже не ждёт.

Вид на гору Фавор

Название яркое, броское, выделяющееся на фоне конкурсных городов и посёлков городского типа. Несколько даже претенциозное. Возникают в голове смутные подозрения, что оно как-то связано с Библией, но сразу вспомнить, что речь идёт о Преображении Господнем – нет, не думаю, чтобы все вспомнили. Не уверен даже, что стали наводить справки. Лично я – не стал.
Так что в целом название привлекает к себе внимание, но ни о чём конкретном не говорит. И для начала, наверное, большего и не нужно.


19 ИЮНЯ. ПОЛДЕНЬ

О разбивке по датам — потом . Здесь она всё равно ещё никак не работает.

– Давай! – сказал он наконец себе.
И тут под ногой Амара треснула ветка.

Когда рассказ начинается с «ОН» — это всегда напрягает. Заставляет приложить усилия, чтобы сориентироваться в пространстве. Причём, в данном случае автор читателю не очень-то помогает. Даже о том, что «Амар» — это не «он», приходится догадываться. А ведь для того, чтобы разделить героев, достаточно было пары слов.

Томас вскинул штуцер – безотказные бейкеровские «двадцать два дюйма», – выцеливая оранжевый промельк, однако знал, что уже не успеет. Никто бы не успел.
Щёлкнул замок.

Ага, появляется «Томас». Но всё равно никакой уверенности, что это и есть «он», пока нет. Зато немного проясняется время и место действия. Штуцер – это вам не бластер, и не арбалет. Хотя большинство читателей, если и встречались с этим словом, то в охотничьих рассказах XX века. А уточнение «бейкеровский» не сыграло. Оно требует от читателя слишком специальных знаний. К тому же в истории оружейного дела оставил след не один Бейкер. Помимо Эзикиела Бейкера, был ещё и Вильям Бейкер, который жил на сто лет позже и изобрёл, между прочим, новую систему оружейного замка, также упомянутого в этом отрывке. Так что уточнение скорее запутывает читателя, чем что-либо действительно уточняет. При условии, что он вообще захочет разбираться в таких тонкостях.

Рвануло, словно из пушек Адмиралтейства на именины короля.

А вот это уже говорящая деталь. Если не время действия, то хотя бы национальность рассказчика теперь определяется однозначно.

– Ах! – Макги в досаде хлопнул себя по бедру. – Мимо!

Теперь ещё и «Макги» какой-то. Но как этот персонаж соотносится с объектами «он», «Амар» и «Томас» — пока не ясно.

Это, однако, Томас, знал и сам. Здешняя земля обостряла чувства: это было и благом, и злом, поскольку, случалось, что от такого сходили с ума.
Или – и того хуже.

Так, похоже, Томас и Макги – это всё-таки разные люди. Уже хорошо. А вот «здешняя земля», да ещё и какая-то особенная, снова заставляет задуматься. Это явно не та земля, где расположено Адмиралтейство.

– Простите, господин, – склонился Амар в этом странном поклоне здешних – словно нырял под землю. – Простите, Амар виноват, Амар вспугнул добычу. Амар сделал это без умысла и случайно.
– Ну да, – проворчал чуть слышно Макги. – Случайно, как же. Видали мы такие случайности, мастер Томас. Чтоб мой папочка так вот случайно заделывал всех своих детишек.

Новая порция информации. Амар – это не Томас и не Магки. Более того, Амар туземец и называет Томаса господином. Стало быть, слуга. А Макги, обращаясь к Томасу, употребляет слово «мастер». То есть, как простолюдин к дворянину. (Негров-рабов с их «масса» в расчёт не берём).

Там, куда прянул зверь, лениво колыхнулись ветви, едва-едва. Потом замерли – будто и не было ничего.
– Поедемте назад, – сказал Макги уже погромче. – Поедемте. Ну её к бесу, ту зверюгу. Давайте только ружьё заряжу…

Теперь становится ясно, чем они все здесь занимаются – охотятся на некую оранжевую зверюгу. Причём, по-видимому, охотится один «мастер Томас», а остальные ему помогают. Ну, слава богу, разобрались. Правда, пока непонятно, где именно происходит дело, но и с этим как-нибудь разберёмся.
СТОП! Вот оно – главное. То, ради чего я так подробно описывал свои впечатления. С одной стороны, экспозиция рассказа очень невнятная, отрывочная – форменное издевательство над читателем. Но, с другой стороны, она, пусть даже против читательской воли, заставляет включить мозг, разогреть его для дальнейшей работы над новыми загадками.
Если автор умышленно применил этот приём – браво. Если нет – тоже неплохо. Пригодится на будущее, уже для сознательного использования. Не пригодится автору – да ради бога, сам воспользуюсь.

Свою партию он вёл отменно – даром, что ирландец. А может, именно поэтому: такое ведь чёртово племя эти лукоеды…

Макги, выходит, ирландец? Странно, фамилия-то шотландская. Ну да ладно, может, в этом тоже какой-то скрытый смысл заключён. Сейчас гораздо важнее, что он «ведёт партию», играет какую-то роль в какой-то игре. Но для кого играет? Для Амара что ли?

– Сэр Артур, – сказал Томас, чувствуя, как дрожит в голосе настоящая досада, – отчего же вы не стреляли?

Ах вот как! Там ещё и «сэр Артур» был. И это уже точно не Амар и не Макги. Ни того, ни другого Томас не стал бы называть сэром.
А ещё интересно, что сэр Артур появляется в кадре последним и как бы обособленно от других. Он словно бы вовсе не участвует в охоте.

Тот ухмыльнулся.
– Ах, Томас, мне это опротивело давным-давно, – (Макги закладывал в дуло снаряженный заранее специальный патрон: Томас почти видел мертвенный отблеск между пальцами). – Да и что за докука всаживать в такого красавца пулю? Вот когда б, подобно здешним магам, подчинить его силою воли… А убийства – оставьте простецам, навроде вашего слуги.

Небольшое техническое отступление: бейкеровский штуцер действительно заряжался с дула. Но читателю позволительно об этом не знать. Тем более что точно время действия ещё не определено, а само название штуцер сейчас применяется для несколько иного вида вооружения. (И, кстати, закладывал Макги всё-таки пулю, а не патрон). А ещё важно, что все эти не имеющие особой ценности для сюжета подробности отвлекают внимание от действительно важной детали – упоминания о «здешних магах». Ещё одно подтверждение необычности места действия, но оно пролетает мимо читателя.
И лирическое отступление: довольно странно звучит словечко «навроде» в речи аристократа.

Макги, что орудовал шомполом, надавливая ладонью, замер.

Пришлось выделить отдельно. Вроде бы ничего криминального, он и должен был пользоваться шомполом. Но сама фраза довольно корявая.

Глянул исподлобья: Томас готов был поклясться, что отставному «зелёному мундиру» не по себе. Настолько не по себе, что не сказать бы: страшно.

Вряд ли многие знают, кто такие «зелёные мундиры». И вряд ли полезут узнавать. Но и одного слова «мундиры» достаточно. Понятно, что Макги – человек бывалый, но ему сейчас страшно. Непонятно пока – почему.

Да и Томасу было не лучше. И всё же сумел сказать почти небрежно:
– А что, сэр Артур, никому из подданных Его Величества не удалось посрамить здешние суеверия – если не силою поэзии, так хотя б силою науки?

Очень интересно. Разумеется, суеверия, то есть, магию, следовало бы посрамить. Но почему наука в списке посрамителей стоит на втором месте, после поэзии? При чём здесь вообще поэзия? Хороший крючок на будущее.

Макги протянул штуцер, и Томас принял его, небрежно положив на сгиб локтя. Когда придёт время, взвести его можно будет одним движением ладони.
Только бы он не догадался, – подумалось в который раз. И только бы мы не ошиблись.

Опять загадка. Кто-то о чём-то не должен догадаться. И этот «он» явно обособлен от «мы», то есть, от Томаса с Макги. А Макги, напомним, ведёт какую-то свою партию. А обособлен у нас, между прочим, сэр Артур. Вроде бы, все данные для разгадки есть, но я, признаться, не отгадал. Вообще не задумывался. Вероятно, загадка задана слишком рано.

Сэр Артур пожал плечами:
– Это волшебная страна. Все сказки Востока, которые мы могли слышать у себя дома, здесь – можно увидеть во плоти. Понимаете, мой друг, – во плоти, и это не фигура речи. Где уж с таким совладать нашим душеводам!

А это уже конкретный «маячок». Тем, кто читал Херберта, не составит труда объединить в одну цепочку «душеводов», ирландца и ружьё и представить себе, что случится дальше. Увы, сам я «Возвращение призраков» не читал и ни о чём не догадался.
Впрочем, на самом деле в рассказе ничего пока не случилось. Все эти намёки заслонила собой новая загадка, куда более яркая и интересная. Приходится ещё раз подчеркнуть, что автор неудачно расположил первую загадку.

И где уж нынешним виршеплётам до тех, кто открывал сюда дорогу.

Вот оно – началось! Дорогу в волшебную страну, оказывается, открыли поэты. И следующей фразой нам дают понять, кто именно.

Томасу доводилось видеть Кольриджа: года за два до его смерти, на приёме в Адмиралтействе. Тот говорил о Шекспире – вспоминал «Бурю», утверждал, что «смуглая леди» – как бы не «зелёной» была на самом деле. Мол, тот наверное был в «нездешних садах», которыми Британия расцветает сильнее, чем от индийской торговли или китайского серебра. Читал по памяти. Внимательный взгляд и дрожащие пальцы. Сладковатый запах лаунданиума в каждом выдохе.
Ах, – подумалось с острым отчаянием, – и что бы в тот летний день к поэту не явиться какому посетителю: из Девоншира или из Порлока. Задержать, заговорить, не дать словам сложиться в открывающие путь строки. И не было бы страны Ксанад, мира проклятого – и заражающего своим проклятием всякого, кто к нему прикасается.

Вот здесь, признаться, я и не удержался, полез в интернет за информацией. И добрался-таки до поэмы «Кубла-хан» и волшебной страны Ксанад. Правда, на этом и остановился, а до всего остального докапывался уже при повторном прочтении. Но и того, что раскопал, хватило для понимания: в этом мире «делец из Порлока» так и не пришёл к Кольриджу, и поэт записал своё видение полностью. И силой своего воображения и таланта открыл дорогу в другой мир. По этой дороге тут же двинулись другие. Вероятно, в сопровождении «душеводов», то есть, поэтов. В результате Британия присоединила страну Ксанад к своим владениям и теперь, благодаря ей, «расцветает».
Изящно, чёрт возьми! И что особенно важно – сказано не в лоб, так, чтобы и читатель мог гордиться своей проницательностью.
Вот только почему Ксанад – проклятый мир?
По переводу Бальмонта о причинах догадаться проблематично. Но в первоисточнике – да, там намёки были. И это – отдельный бонусный уровень для читателей, или, пожалуй, для перечитывателей рассказа.
А вот «зелёная смуглая леди» не играет абсолютно. Хотя бы потому, что в тексте ещё нигде не сказано о зеленокожести туземцев, только о зелёном мундире Макги. А ведь у автора была возможность вставить буквально пару слов про внешний облик Амара.
Да и не совсем понятно, зачем вообще Шекспир к делу подшит. Разве что сам Кольридж смутно догадывался, что не так уж и облагодетельствовал человечество, и пытался уступить сомнительную честь открытия Ксанада старшему товарищу. Кстати, это объяснило бы и пристрастие поэта к опиумной настойке.
Что касается самого «лаунданиума», то он на самом деле всё-таки лауданиум. Но игра слов, перекличка с Лондиниумом, мне понравилась. Сладковатый, ядовитый запах Лондона – это хорошо, это поэтично. Автор-то наш, видать, тоже поэт изрядный, не случайно же именно он повторил подвиг Кольриджа.

– Я, кстати, заметил, – говорил меж тем сэр Артур, – что вы, мой друг, весьма рассеяны последние дни. Признайтесь, не мисс Элеонора ли тому причиной – вы столько о ней рассказывали. Полагаю, волноваться не стоит: амброзия будет готова в ближайшие дни – и спасение Его Величества вполне расположит к вам эту неприступную красавицу.

Намёк на новую тайну, одновременно обуславливающий возвращение на несколько дней назад. На этот раз своевременный и удачный.

Улыбка на губах сэра Артура скользила, будто змея.
И ты станешь попирать его в голову, а он станет жалить тебя в стопу, – пришло на ум.

Всё, змей-искуситель, из-за которого проклят весь человеческий род, назван практически открытым текстом. Ну, может, и не сам змей, но, во всяком случае, его потомство. Только что это за проклятие, и в чём виноват конкретно сэр Артур?
Загадки и недомолвки накапливаются. Возможно, даже с небольшим перебором, но не настолько, чтобы отбить желание их разгадывать.

Вдруг заныло сердце: не сумеем. Ни за что не сумеем.

Обрыв хороший – на нервно звенящей ноте, заставляющей с нетерпением ждать дальнейшего развития событий

15 ИЮНЯ. УТРО

Секретарь («Абель Крэнхи, сэр!») был незнакомым.

Таким и остался. Зачем он автору нужен, зачем читателю нужно знать его имя? Если это отсылка к Эльтерусу, подсказывающая, что секретарь – кренхи, то есть, не человек, то слишком сложная, не прочитываемая. Да и мелковато как-то после Шекспира и Кольриджа.

Потел, стараясь не глядеть на Томаса, время от времени запускал два пальца за ворот мундира – словно тот жал. Потом отворилась дверь, вошли двое: сюртуки, словно у судейских, только вот одному, ирландцу, пошёл бы солдатский мундир, другому – жетон душевода. Этот второй и сел сбоку от стола, близоруко помаргивая на Томаса. Первый же остался стоять в шаге от дверей – как раз за плечами, небрежно скрестив на груди руки.
Потом второй, так и не сказав ни слова, поднялся и вышел, кивнув секретарю.
Тот промокнул пот со лба.

Честно говоря, не опознал. Кто из английских поэтов был близорук?

– Прошу вас, господа, – махнул рукою. – Его Светлость вас примет.
Томас недоумённо обернулся – оказалось, ирландец остался, где был.
Но уж вперёд меня ты не пройдёшь, – подумал со злостью, шагая в дверь.
Да только, когда через четверть часа мир перевернулся и встал с ног на голову, присутствие ирландца сделалось меньшим из зол.

Так, сейчас нам скажут что-то такое, отчего мир перевернётся. Ага, как же! Дождёшься от автора, чтобы он хоть что-то сказал без намёков и недоговорённостей.

– Так, джентльмены, дела и обстоят, – господин премьер-министр Уильям Лэм, второй виконт Мельбурн, выглядел бледным и осунувшимся.

Министра опознать, конечно, проще. И, учитывая некоторые факты биографии его самого и его супруги, необходимость по долгу службы общаться с поэтами должна доставлять виконту особое удовольствие. Жаль, что этот момент никак не обыгран.

Теребил ксанадийское кольцо: с камнем, для остроты разума.
– Не стану говорить, что за стены кабинета сказанное мной выйти не может.
– Сколько у нас времени, сэр? – спросил Томас.
– Господин Пюисегюр осматривал Его Величество утром и ручается за шесть дней.
– Полагаю, мы успеем. Не можем не успеть.

Ах да, Его величество у нас чем-то болен. Но господин Пюисегюр, насколько мне известно, не совсем медик, или, скажем так, врач узкой специализации. Стало быть, у короля какое-то психическое заболевание? Этот момент так и остался не объяснённым и в сюжете никакой роли, кроме, разве что, декоративной, не сыграл.

Господин виконт вздохнул, поднялся, открыл секретер. Вытащил лист веленевой бумаги.
– А вот об этом, – сказал, протянув его Томасу, но не выпуская из пальцев, – об этом во всей стране знают шестеро – включая теперь и вас, господин Элрой. И, например, Фицпатрику кажется, что это непозволительно много.

С Элроем понятно, но вот о том, что Фитцпатрик – это и есть ирландец, можно было и предупредить. Например, виконт мог кивнуть в его сторону. А загадок и без этого хватает.

Ирландец чуть склонил голову набок. Казалось, происходящее его забавляет.
Когда же Томас дважды перечитал документ и поднял глаза, ирландец хмыкнул:
– Ваша Светлость, может, и не стоило бы? У джентльмена, как посмотрю, в мозгах теперь такое – в пору душевода звать.

А вот это он зря. Всё ведь уже решено. И реплика ирландца выглядит если не хамством, то, по крайней мере, грубым нарушением субординации. Или это проверка для Элроя: не помешает ли ему дворянская спесь справиться с заданием?
И насчёт душевода возникают сомнения – неужели я что-то не понял, и душевод – это всего лишь врач, психиатр, а вовсе не поэт и проводник в другой мир? Или это совмещаемые профессии?

– Как это возможно? – спросил Томас.
– Вот это вам и предстоит выяснить. И, по возможности, не прибегая к помощи сэра Артура: мы не можем рисковать, увы. Доверять вы, сэр, можете лишь Фицпатрику, отныне он – ваша тень и ваша нянька.

Ещё интереснее. Оказывается, спасение короля – лишь прикрытие для какой-то сверхсекретной миссии. На мой взгляд, так себе прикрытие. Те, кому станет известна официальная цель визита, (а она таки станет известна), всё равно глаз не будут спускать с этой парочки.
А сэр Артур-то здесь при чём? Почему нельзя прибегать к его помощи , и с какой стати к ней вообще прибегать?

Томас кивнул:
– Спасибо, Ваша светлость, я и сам хотел зашить себе карманы – теперь-то будет повод.
Фицпатрик Макги ухмыльнулся:
– Я-то сразу смекнул, что мы поладим.

Наверное, о том, что Фитцпатрик и Макги – одно лицо, можно было догадаться и раньше. Но я не догадался, и поэтому был несколько возмущён. В таких простых вещах тайны не обязательны. Теперь, когда читатель и так взят в плен – уже чуть ли не вредны.
Зато очень похоже, что ирландец и в самом деле проверял Томаса. И собственная моя догадливость снимает возникшее было раздражение.


17 ИЮНЯ. ВЕЧЕР

– ..но даже изумруды с рубинами – ничто, магнетическая сила для хватких людей, вроде господина Бладджета (не в упрёк вам, Гудвин, будь сказано).

А вот это уже автор зря. Если в первом эпизоде такая манера – когда приходится самому определять, кто и к кому обращается – абсолютно оправдана, то здесь она уже начинает надоедать.

– А что же тогда? «Умные вещи»? – рискнул предположить Томас.
Господин Бладджет истово закивал.

Имя этого господина мне почему-то ничего не сказало. А раз так, то вообще непонятно, зачем он появляется в кадре. Только для того, чтобы задать нужные автору вопросы? Нехорошо-с, сударь! Непрофессионально.

Генерал-губернатор, однако, отрицательно качнул ладонью:
– Вещи полезны, несомненно, к тому же они приносят прибыль – заоблачную, как полагаю, но – нет. Главное – самый этот мир.
– Простите, сэр, но в каком же смысле?
Сэр Артур отложил вилку, щурясь на реку Альф – вся терраса была кроваво-золотой от закатного света. Томас, сидящий справа, видел чёткий горбоносый профиль герцога.

Слава богу, с генерал-губернатором разобрались. Это, видимо, наш сэр Артур. Хотя манера подачи информации опять оставляет желать лучшего. Теперь ещё и профиль какого-то герцога в кадре появился.
А вот река Альф упомянута в тему. Стало быть, Томас уже добрался до Ксанада. И получается, что сэр Артур губернаторствует именно здесь.

– Люди почти достигли пределов своего мира: тот сделался знакомым. Когда господин Месмер принял приглашение Королевского общества – и когда открытие господина Кольриджа предали огласке, мир изменился навсегда. Без психокинематики он был бы совершенно иным: например, представьте, господа, что случилось бы, не окажись при Трафальгаре на флагманском корабле доктора Филдса. Гибель Адмирала стала бы неизбежной, а тогда – неизвестно, чем закончилась вся баталия. Или не узнай мы вовремя о бегстве Бонапарта с острова.

Наконец-то начались объяснения. Правда, обставлены они несколько искусственно, с использованием «несведущего собеседника», но информация стоит принесённых жертв. Выясняется, что господин Пюисегюр упоминался неспроста. Месмер и его ученики играют в этом мире значительную роль. Появление загадочной «психокинематики», изменившей мир, наверняка связано с их трудами.
Но как именно мир изменился? Полагаю, автор тут слегка иронизирует. В нашей реальности адмирал Нельсон всё же погиб в Трафальгарском сражении, а Наполеон таки сбежал с острова (если, конечно, имеется в виду остров Эльба, а не остров Святой Елены – автор по обыкновению не удосужился уточнить). Но Англия всё равно заняла господствующее положение в мире.

– Ну, – сказал Томас, – тогда бы у моего Фицпатрика была возможность лишний раз отличиться.
Вокруг сдержанно засмеялись. Сэр Артур отсалютовал Томасу бокалом:
– А между тем, корабли Адмирала уже достигли Южного материка. Клаппертон нашёл верховья Нила – говорят, озеро Эдварда просто изумительно.
– «С Нилом всё в порядке», – пробормотал Томас, вспомнив сообщение, присланное Клаппертоном.

Вообще-то считается, что это сообщение отослал Джон Хеннинг Спик, и сделал он это через тридцать лет после смерти Клаппертона, но должно же открытие психокинематики хоть как-то ускорить ход истории.

– И что же? – недоумевающее спросил Лайон Эштон, секретарь герцога.

Ещё один ненужный персонаж. Хотя бы одного из них можно убрать. Оставшийся и в одиночку справится с задачей задавать глупые вопросы.

– В том-то и дело, что – ничего, – ответил сэр Артур; качнул бокалом. – Ничего. Мы вступили в век Известной Земли. Отныне наш мир – там – будет делаться всё меньше и меньше. Уже сейчас, как я слышал, на верфях закладывают корабль, должный преодолеть Атлантику за пять дней. Пять дней, господа, там, где нашим отцам требовалось все тридцать пять. И куда нам посылать своих сыновей? Воевать с маратхами? Увольте, с ними справлялся даже я.
Снова сдержанные смешки.
– Но что же в таком плохого? – спросил Бладджет.
– Нам некуда идти, – просто ответил сэр Артур. – Мы вмёрзнем в своё могущество и в свое изобилие, словно рыбы в лёд. Противостоять Франции? России? Смешно…

А вот этот момент мне кажется сомнительным. Прошло всего тридцать лет «психокинематической эры», использование новых технологий только началось, и слова сэра Артура выглядят неумелым кокетством.

– И мы нашли Ксанад… – тихо проговорил Томас, и генерал-губернатор поднял вверх палец.
– Именно, господа, именно! Здесь не работают – почему-то – психокинематические машины. Здесь приходится всё снова делать руками, путешествовать в седле и покорять силой пороха. Мы обрели мир, где в избытке главное – свобода.

Прошу прощения, но если психокинематика в Ксанаде не действует, стоило ли вообще о ней упоминать?

– И вы полагаете, сэр, – сказал Томас, – что в этом будет наше спасение?
– Спасение? Я разве говорил о спасении? Это даст нам возможность развиваться. А уж спасение… Никакого смысла в этом слове я не вижу.
– А ещё здесь есть боги, – сказал негромко Лайон Эштон.
И за столом вдруг установилась напряженная тишина.

После кучи разгадок новая тайна появляется достаточно неожиданно и эффектно, несколько даже ослабляя впечатление затянутости этого эпизода.


18 ИЮНЯ. УТРО

– Амброзия будет готова завтра к вечеру.
– Значит, нужно закончить всё раньше. Ваша очередь, сэр!
Монета оставалась сверкающе-белой. Томас повертел ее в пальцах, зажал, грея, в кулаке. Головы старался не подымать: заглядывать в ствол… Увольте.
Покрутил монету в пальцах, показывая Фицпатрику. Профиль Короля-Моряка провернулся раз-другой.

Не слишком удачно. Ещё непонятно, что они делают с монетами, может, в пристенок играют, а уже появляется новая шарада – "Король-Моряк". Автор и в самом деле уверен, что всем читателям знакомо это прозвище Вильгельма Четвёртого? Ну, не знаю, я так и вовсе о нём в первый раз услышал. Для чего, кроме очередного уточнения времени действия, нужна эта деталь?

Проверки пугали безысходностью. Правда, теперь было известно, на кого охотятся. Вчера это знание ошеломило. Сегодня наступило время планов.

Ага, значит, какая-то проверка. Но тогда уже смущает слово «безысходность». В каком смысле, простите? Безрезультатность? Неизбежность? Безнадёжность? Ну да ладно, раз уже наступило время планов, значит, скоро всё разъяснится.

– Вы бы поостереглись, сэр.
Томас понял, что оглаживает другую монету: ту самую, что отдал им вчера Амар. Шиллинг, точь-в-точь как тот, на котором каждые утро и вечер они проверяли, остались ли собою. Только этот был – золотой. Стал золотым. Первый и главный знак одержимости в стране Ксанад. Знак того, что демон (бог? бес? поди, разбери) вошёл в человека.

Аналогов не нашёл. Возможно, какое-то кельтское поверье, связанное с лепреконами. Но в любом случае – оригинально, неожиданно.

Монету Амару вручил сэр Артур.
Ирландец уселся на стул под стеной:
– Я ведь сражался при Виттории.
– И каков он был?
– Великим человеком. Всем стрелкам вручили тогда по шиллингу, – засмеялся, поняв, как это звучит сегодня.

Да уж, как-то не очень звучит. Две разгадки подряд – многовато для читателя, уже привыкшего к авторской скупости. И если первая действительно важна, то вторая –о том, кем был в прошлом сэр Артур — уже необязательна. Герцога Веллингтона больше нет, есть демон, в него вселившийся.

– Нам нужно знать наверняка.
– Я говорил с Амаром, – сказал Макги. – Можно устроить охоту для вас, сэр. Если попросите герцога сопровождать вас – тот не откажет. Охота будет на хумбала – блуждающего демона. Вселяются в зверей и…
– Я знаю. Может сработать.
– Может, – сказал ирландец и вздохнул, пряча глаза.
Томас прищурился:
– Что?
Макги вздохнул:
– Зверь будет настоящим.

Концовка эпизода, как обычно, получилась эффектной.


19 ИЮНЯ. ПОЛДЕНЬ

Пожалуй, самое время поговорить об используемой здесь точной датировке. Она работает в том случае, если нужно сопоставить какие-то разбросанные по тексту события. А здесь действие линейное с одним разрывом, вынесенным в пролог. И вполне можно было обойтись без дат, либо ограничившись парой вводных предложений, либо предложив читателю ещё один ребус. Хотя нет, не надо больше ребусов, и так уже «в пору душевода звать»

– Раньше или позже мы должны повстречать французов. Или русских – говорят, те тоже пытаются попасть сюда, в Ксанад. И ведь куда-то они уходят. Правда, с такими, как у французов поэтами…

На этом месте я догадался, где некоторые критики обнаружили отсылку к финневскому «О пропавших без вести».

– Поговаривали, – подхватил Томас, – им пришлось интриговать, чтобы убить того русского… — щёлкнул пальцами. – Александэр Поуш… Пуж… Не вспомню.

Ну что ж, почему бы и не дать читателю расслабиться, улыбнуться незатейливой шутке.

– Это от зависти. Ведь дверь, единожды отворив, уже не закроешь. Уж я-то – знаю.
– Скажите, сэр, – медленно проговорил Томас, отъезжая чуть вправо и назад от генерал-губернатора. – Чем они вас прельстили? Чем вообще можно прельстить того, кто имел всё?
Сэр Артур на миг замер, потом рассмеялся:
– А вы догадливы, Томас. Способный юноша. Полагаю, вы нашли монету, верно? А направил вас сюда сэр Уильям. Как он там? Весь в заботах?
Томас переглянулся с Фицпатриком: ирландец был бледен до синевы.
– А раз так, – говорил сэр Артур, не поворачиваясь, – раз так, то, полагаю, вы не зря позвали меня на охоту, верно? Чудесный план. Наверняка, придумал ваш ирландец, да? Потом расскажете, что хумбал напал, и вы не в силах были спасти героя Британии?
– Я убью вас, – сказал Томас на удивление спокойно.
Сэр Артур наконец-то повернулся к нему: знаменитый горбатый нос и круглые тёмные глаза делали его похожим на ястреба.
– Вы спросили – чем меня прельстили. Так вот, отвечу: выживанием человечества. Ни больше, ни меньше. Люди отказались от своих богов. Сперва в пользу единого бога, после – в пользу науки, позабыв того, с кем – трижды! – заключали завет. Остались наедине с самими собой: в абсолютной пустоте. Люди стремятся стать подобными богам, но чтобы кому-то уподобиться – этот второй должен быть на виду. И я думаю, это справедливый обмен: новый мир за новый мир.
– Мы не пустим их – вас! – в наш мир.
Сэр Артур коротко и страшно усмехнулся:
– Глупый юнец! Да мы давным-давно уже там. Многие сотни, если не тысячи. Страна Ксанад, полная чудес и удивительных вещей! Клинки, которые нет нужды затачивать! Украшения, что сверкают, не тускнея! Табакерки, пудреницы, заколки, что никогда не теряются и всегда оказываются под рукой! Чудо из чудес! – рассмеялся клекочуще.
– Чудеса и удивительные вещи… – простонал Томас, внезапно понимая.

Голливудский стандарт. Обязательная перед финальной схваткой беседа протагониста с антагонистом. Не то чтобы совсем плохо, но как-то для общего уровня рассказа простовато.

Вскинул штуцер, взводя ладонью ружейный замок. По другую сторону Макги целил герцогу в голову пистолетом. Даже тихий Амар стоял, держа у бедра изогнутый тонкий клинок. Зелёное лицо было словно обсыпано мукой.

Заметьте, только здесь впервые упоминается зелёное лицо туземца.

И тогда из подлеска поднялся зверь с оранжевыми полосами на шкуре: хумбал, демон, бог в зверином обличье.

А концовка опять уверенная, динамичная. И недосказанная.

20 ИЮНЯ. ПОЛДЕНЬ

– Значит, демоны?
– Боги, сэр. Полагаю, их нужно называть именно так: боги.

Всё-таки боги? Ну да, это ведь прежний Томас считал иначе. И автор, судя по названию рассказа, согласен с Томасом нынешним.

Томас сидел, слыша толпы на улицах города: помнил, как шёл меж людьми, а там и сям стояли «бобби» с психокинематическими ружьями наперевес, на своих движущихся платформах.

Вообще-то меня тоже улыбнули психокинематические ружья. Понятно, что первым делом новые технологии находят применение в военном деле. Но уж больно напоминает забивание гвоздей микроскопом. И каков же принцип действия этого ружья? Пуля посылается мысленным усилием? Так ведь, если считать психокинематику реальной, это отнимет у стрелка слишком много психической энергии. Сколько выстрелов он успеет совершить до потери сознания? На мой взгляд, практичней было бы использовать обычные ружья с психокинематическим нацеливанием уже летящей пули

Посмотрел на душевода:
– Мне жаль, сэр, что мы не успели.
– Зато вы справились с остальным.

Пардон, но что они успели, а что нет? Король, как станет ясно несколько ниже, всё-таки умер. Герцог – тоже. С чем же тогда справились?

– Мне жаль, – повторил Томас. – Герцог был великим человеком.
– Как пали сильные…

Интересная цитата, неоднозначная. В самом первоисточнике она встречается трижды, и сопоставить её можно со многими соседними изречениями. Вот примерный список вариантов:
1.«Тогда он сказал мне: подойди ко мне и убей меня, ибо тоска смертная объяла меня, душа моя все еще во мне»
2.«Скорблю о тебе, брат мой Ионафан; ты был очень дорог для меня; любовь твоя была для меня превыше любви женской»
3.«И призвал Давид одного из отроков и сказал ему: подойди, убей его»
4.«Не рассказывайте в Гефе, не возвещайте на улицах Аскалона, чтобы не радовались дочери Филистимлян, чтобы не торжествовали дочери необрезанных»
5.«как не побоялся ты поднять руку, чтобы убить помазанника Господня?»
Не правда ли, различные трактовки получаются?

– Конечно, это слабое утешение, сэр, но, полагаю, когда я стрелял – это был уже не сэр Артур. Если бы не Фицпатрик…
– Как он, кстати?
– Я позволил себе, сэр, выдать ему немного амброзии, поэтому, думаю, Макги вскоре присоединиться к нам.
– Ну что же… Тогда остается последнее, – душевод запустил пальцы в карман сюртука. – Я знаю, вас уже проверяли по возвращению, однако…
Шиллинг, сверкая рыбьей чешуйкой, покатился по столу.
– Конечно, сэр, – Томас улыбнулся и накрыл монету ладонью. – Простите, а у вас это – заколка из Ксанада?
– Это? – спросил душевод чуть рассеянно. – Да. Прекрасная работа, верно?
– Верно, – кивнул Томас и, продолжая улыбаться, негромко проговорил три слова.
Душевод дёрнулся, обмяк на стуле.

Вероятно, через ксанадские украшения демоны-боги могут управлять людьми. В таком случае нетрудно догадаться и о судьбе премьер-министра.

Томас снова поднялся из-за стола, опёрся о подоконник. Монета за его спиной желтела слепым оком.

Всё, дальше объяснять не обязательно, не нужно. Томас не врал, когда говорил, что стрелял уже не в сэра Артура. Он только не добавил, что и стрелял уже не Томас Элрой.

Странно, но он почти не помнил, каким был до того, как произошло Слияние. Помнил только мертвого сэра Артура, окровавленных Макги и Амара, да нависающую морду хумбала. Пахнуло мертвечиной, потом запахло сухой, прокалённой солнцем степью, а затем не стало и этого.
Потому что всё изменилось. Навсегда.

Лишний кусок. Во всяком случае, про Слияние и изменение.

Томас, глядя на толпу за окном («Пусть живёт королева!» – доносилось от людского моря), вытащил из кармана сюртука коробочку сандалового дерева, открыл. Всмотрелся в игру крупного изумруда, украшавшего изысканный золотой гребень.
– Пусть живёт королева! – проговорил негромко.
О, да, королева Виктория будет жить – и править! – долго. На благо обоих миров: по отдельности полных лишь наполовину. Теперь же – почти единых.

Честно говоря, про благо обоих миров не догнал. Хотя, раз это мысли Томаса-хумбала, тогда, с его точки зрения, всё правильно. А про королеву Викторию здесь зачем сказано? В неё тоже уже вселился какой-нибудь ксанадский демон?

Существо, бывшее некогда Томасом Элроем, улыбнулось.

Увы, единственный, но самый нужный раз концовка автору не удалась. Театрально, фальшиво, да и попросту уже ни к чему. Возможно, именно неудачный финал и помешал рассказу занять более высокое и более соответствующее его уровню место в конкурсе.

А если подытожить, то недочётов хватает, но вкусностей в рассказе гораздо больше. Я бы сам хотел научиться так писать и не отказался бы ещё что-нибудь подобное прочитать.