Я оглядел пустую захламленную комнату с обломками диковинных моделей и обрывками… чертежей, пошевелил носком ботинка валявшуюся у входа папку со смазанным грифом «Совершенно секретно. Перед прочтением сжечь» и пошел прочь.
Аркадий и Борис Стругацкие.
«Понедельник начинается в субботу»
В принципе, можно было бы и не расчехлять мою любимую лопату и не устраивать очередные раскопки скрытого смысла. Вторая часть рассказа Елены Первушиной содержит и чётко выраженную идею, и вполне стройный сюжет. Законченный, самодостаточный, увлекательный, понятный, в конце-то концов. Казалось бы, что ещё можно от литературного произведения потребовать? Но ведь первая-то часть, скажем прямо, не выглядит ни самодостаточной, ни понятной. Даже обязательной не выглядит, если называть вещи своими именами.
Тем не менее это не пролог, не увертюра какая-нибудь, а «Часть первая. Ночь. Гонец» рассказа «Убежище. Ночь и день». Стало быть, она, по мнению автора, имеет не меньшее значение, представляет для читателя не меньший интерес, чем часть вторая. И в то же время является именно частью чего-то целого, завершённого и не требующего какого-либо третьего фрагмента, как бы я ни ратовал за универсальность схемы «теза –антитеза — синтез». Если уж доверять автору, (а доверять ему нужно всегда, особенно в тех случаях, когда уже убедился в его профессионализме, а по второй части я в этом полностью и безоговорочно убедился), то приходится заключить, что в тексте содержится достаточно информации, которую остаётся только правильно расшифровать.
И кто-нибудь всерьёз полагает, что я мог отказаться от такого настойчивого предложения пошевелить мозгами? Не дождётесь!
И для начала позвольте выдвинуть гипотезу, что мы всё-таки имеем дело с условно трёхчастной схемой рассказа. То есть, после прочтения второй (понятной) части рассказа, следует перечитать первую (непонятную) часть, и тогда мы сразу же поймём всё то, что автор не захотел или не рискнул сказать открытым текстом… Ну, во всяком случае, что-нибудь прояснится… Ну, хоть какие-то предположения появятся… Нет, не появились? Что ж, давайте попробуем ещё раз.
Итак, что нам стало известно из второй части? С давних времён существует некий закон, регулирующий отношения между отдельными группировками вампиров и, вероятно, иных «иных». Не лукьяненковский Договор, но что-то близкое по смыслу. И существуют лица – не уверен, можно ли их называть людьми – обладающие достаточной силой и властью, чтобы следить за его соблюдением. Однако тоже обязанные выполнять его требования. Согласно одному из положений закона, любой вампир, в случае смертельной опасности, имеет право попросить убежища в доме такого лица. И ни один самый крутой упырь не осмелится, да и не сумеет, наверное, этому помешать. Добавим, что живут содержатели Убежищ неизмеримо долго, работы своей не меняют, хотя и не испытывают от неё особого удовольствия, и с коллегами практически не общаются. Вот, пожалуй, и все исходные данные.
А теперь возвращаемся к части первой и пытаемся постичь замысел автора. По пунктам.
1) Время и место действия. Оно определяется однозначно: 1209-й год от Рождества Христова, накануне начала Альбигойского крестового похода, один из замков графства Тулуза, Южная Франция или, как её тогда называли, Окситания.
2) Действующие лица. Здесь уже похуже. Имеется Гонец – посланец «Совета Высших Магов Тулузы». Не рискну утверждать, что это тот самый Хозяин Убежища из второй части. Всё-таки там была женщина, а здесь – мужчина, хотя вряд ли смена пола представляет серьёзную трудность для «высших магов». Но кое-какие детали говорят в пользу этой версии.
Во-первых, разумеется, схожие способности. Сравните: «в моём присутствии никто не может пользоваться магией» и «мне очень не хочется, чтобы она подошла слишком близко, чтобы моя способность подавлять магию вступила в свои права». Но это, возможно, просто общий профессиональный навык. А вот нелюбовь к холоду – уже личная черта. И самое главное – неравнодушие к происходящему. Оба готовы пренебречь буквой закона ради его духа. Опять пара фраз для сравнения: «убийство для утоления голода – здесь я ничего не могу поделать, люди должны разбираться с этим сами, но, если речь идёт об убийстве из мести или о политическом убийстве, я не буду оставаться в стороне» и «это те самые слова, которые мне так не хотелось произносить, и я, будь что будет, осмеливаюсь на неслыханную дерзость и добавляю к посланию Совета Магов Тулузы несколько слов». Такое совпадение уже никак не спишешь на профессиональные качества, это глубоко личные особенности характера. Тем не менее, нигде прямо не сказано, что Гонец является Хозяином Убежища и моя догадка так и остаётся догадкой.
Далее в кадре появляется Граф. А графьёв в тогдашней Окситании было не так уж и много. И один из них отпадает сразу: Раймунд Тулузский упоминается в третьем лице как виновник конфликта. Следовательно, это не хозяин замка. Однако возмездие за убийство папского легата грозит и нашему графу. Так что, скорее всего, он – один из вассалов Раймунда. Один из трёх вассалов, если быть точным – граф д’Арманьяк, граф де Комменж или граф де Фуа. Но кто именно – пока не ясно. Не ясно даже, почему автор, сказавши А, назвав время и место, не желает говорить Б, то есть, называть имя героя. Такое ощущение, что Елена Первушина хочет быть понятой, но опасается быть понятой до конца.
Какую-то ясность могла внести личность врага графа – некоего Джафрюэ де Палазоля, но тут уж я, признаюсь, сплоховал, не смог ничего про него разузнать. Есть упоминания о трувере Беренгьере (Беранже) де Палазоле. Но как-то не вяжется у меня образ поэта, воспевающего Прекрасную Даму, с «проклятым мужеложцем», как величает соседа наш граф. Так что, не остаётся у нас другого выхода, кроме как попытаться идентифицировать Графиню.
Гонец относится к ней с большим почтением, что, в общем-то в традициях того куртуазного века. Правда, собственных жён господа рыцари почитали гораздо меньше, чем посторонних прекрасных дам, и не сильно горевали, расставаясь с ними. Тот же Раймунд Тулузский был женат шесть раз, а его вассал Бернар де Комменж – четыре раза. И вряд ли его можно назвать Защитником – а именно так, с большой буквы, написано в тексте – хоть одной из своих жён. С другой стороны, доподлинно не известно был ли вообще женат Жеро д’Арманьяк. Во всяком случае, наследника по прямой он не оставил. Таким образом, из трёх претендентов у нас остаётся один Раймунд Роже, граф де Фуа. Правда, по некоторым сведениям, он тоже имел двух жён, и уж точно обзавёлся внебрачными детьми, но это и не удивительно, поскольку супруга графа, Филиппа де Монкада была принята в «совершенные» — высший ранг религиозной секты катаров, как известно, не одобрявших мирские удовольствия.
Также к «совершенным» принадлежала и сестра Раймунда Роже, Эсклармонда де Фуа. Отсюда следует, что граф лукавил, когда говорил гонцу: «Может быть, в одной из моих деревень и живут несколько этих, как там они их называют, совершенных, но это дело моих крестьян, а не моё». И гонцу наверняка известно истинное положение вещей, известно, какой популярностью пользуется в народе графиня Эсклармонда, получившая прозвище «женщина-папа» за искусство вести религиозные диспуты. Откровенно говоря, я сначала подумал, что именно она и названа в тексте «Графиней». Но вопрос «Вы привезли добрые вести моему супругу?» вроде бы опровергает мою догадку.
Но не так уж и важно, какая именно из представительниц верхушки секты катаров представлена в рассказе. Важно, что она обладает магическими способностями, способностями того же рода, что и у главы клана вампиров из второй части, точно так же подавляемыми в присутствии Хозяина Убежища. Логично будет предположить, что именно вампиршей Графиня и является. В то же время, у самого Графа, по утверждению Гонца, «никакой магической ауры» нет. Не был граф де Фуа и катаром. И если между первой и второй частью рассказа существует какая-то взаимосвязь, (а думать иначе было бы попросту странно), то, следовательно, катары и есть вампиры, вернее, некий вампирский клан, вполне вероятно, поссорившийся с другими вампирами.
Но, позвольте, тут что-то не сходится! Общеизвестно, что катары были вегетарианцами, не употребляли мяса. Могли ли они пить кровь? Человеческую кровь.
Скорее всего, нет, не могли. Но, может быть, из-за этого они и поссорились с другими вампирами? Ведь во второй части рассказа в Убежище скрывался именно вампир, отказавшийся от этой дурной привычки. Так что аналогия вполне уместна. Тогда кто же эти другие вампиры? Пора уже приступить к третьему пункту нашего расследования.
3) Что же, собственно, здесь происходит.
С кем же и что же не поделили катары вообще или граф и графиня де Фуа в частности? На первый взгляд, ответ очевиден. Раймунд Роже за что-то сильно обижен на Джафрюэ де Палазоля. За что конкретно – трудно сказать, да и выяснять не очень хочется, учитывая… э-э… половую ориентацию последнего. Однако граф не может по собственной инициативе наказать обидчика, а вынужден дожидаться разрешения «Совета Магов». Заметьте, не своего сюзерена Раймунда Тулузского, что было бы ещё как-то объяснимо с точки зрения средневековых обычаев, «феодальной лестницы» и прочих условностей. И ещё раз заметьте, сам граф магом не является. Значит, магом является этот самый Джафрюэ. Стало быть, вампиром?
Нет, у меня другая версия. Вспомним, что Гонец советует Графу: «не затевайте ссору с возможным союзником, когда у ваших ворот враг». И вот что любопытно: а нафига влиятельному сеньору, храброму и опытному воину, порывавшемуся в своё время воевать с самим Раймундом Тулузским, помощь какого-то Палазоля из замка Зелёная Лоза? У того даже сколько-нибудь приличного, достойного упоминания титула нет. Какой из него в папу союзник?
Для графа – естественно, никакой. Для графини – возможно. Если этот Палазоль – Хозяин Убежища. Например, замка Зелёная Лоза. И тогда Палазоль способен защитить графиню от врага, стоящего у ворот. Конечно, с помощью войск графа, и при том условии, что враги – вампиры. Гонец ведь, по всей видимости, человек пришлый. Не зря же он упоминал о неких клятвах, мешающих ему остаться. Вполне вероятно, что он исполняет обязанности Хозяина Убежища в какой-то другой местности, а в Окситанию попал по необходимости, поскольку здешний Хозяин как раз и замешан в кофликте.
Что же касается странных наклонностей господина Джафрюэ, так Хозяйка из второй части вкратце обрисовала нам сложности своей профессии: бесконечно долгая, однообразная жизнь, отсутствие родных и близких. А тут – хоть извращённое, но всё ж таки развлечение. Или даже удовольствие… Ладно, замяли это вопрос.
Вернёмся лучше к врагам. Их на самом деле искать и не приходится, они названы в самом начале беседы Гонца с Графом. Французские рыцари во главе с аббатом Арно Армори и Симоном де Монфором, благословлённые папой Иннокентием III на крестовый поход против катарско-альбигойских еретиков. Много ли военных компаний удостаивались такого названия? И что может роднить битву за освобождения Гроба Господня с подавлением одного из многих и не самого массового еретического течения?
Будь здесь синьор Умберто Эко, он бы сразу нашёлся с ответом:
«Ну знаете! Это и спрашивать незачем. Разумеется, Грааль!»
Именно эту чашу, из которой апостолы пили кровь Христову на Тайной Вечере и в которую потом Иосиф Аримафейский собрал кровь распятого Сына Божия, хранила, согласно одной из легенд, в своём замке Монтсегюр Эсклармонда де Фуа. То есть, либо золовка нашей графини-вампирши, либо сама графиня. И вот как хотите, но здесь явно прослеживается связь между великим христианским таинством евхаристии и банальным вампиризмом.
В чём конкретно заключается эта связь – определить трудно. Но ведь творили же апостолы чудеса, отведав тела и крови Господа своего? Творили. И у вампиров, как мы недавно установили, есть своя магия. Сказано ведь в Евангелии от Иоанна «если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни»? Сказано. И вампиры имеют жизнь практически вечную.
Нет, не знаю, как вам, а мне всегда была подозрительна та активность, которую проявлял на Голгофе Иосиф из Аримафеи. Что-то знал старик такое, о чём другие не догадывались. А может и другие знали, и ввели в своей общине обязательный ритуал евхаристии, то есть, совместного распития крови Христовой, наполняющий адептов магической силой и дающий жизнь вечную. Но со временем, сохранив внешнюю форму, забыли истинный смысл ритуала.
Может быть, именно тайну ритуала, а не саму чашу, хранила у себя в замке «совершенная» Эсклармонда де Фуа? Хранила и никому не открывала. Может, именно её искали и рыцари Круглого Стола, и крестоносцы в Святой земле? Может, ради её обретения и был объявлен Альбигойский крестовый поход? И совсем уже безумная идея, навеянная второй частью рассказа: а что если катары, которые, если кто не помнит, не признавали евхаристии и вообще были вегетарианцами, открыли бескровный способ обретения силы и распространению именно этой ереси хотели помешать доблестные рыцари Христовы?
Ох, куда меня занесло-то. Только теперь начинаю понимать, почему герои не названы в рассказе по именам. Именно во избежание заносов. Нет, разумеется, это всё сказано в аллегорическом смысле. Вампирами христиане, конечно же, не были. Но кровь не случайно вошла в символику христианства. Возникнув на крови пострадавшего за всё человечество Христа, укрепившись на крови первых мучеников за веру, в дальнейшем оно держалось уже на крови казнённых отступников. И даже не в христианстве дело – такова сущность большинства религий, государств, политических партий, бизнес-мафиозных структур, порой даже землячеств. А человек имеет право по своей воле уходить и так же самостоятельно возвращаться – куда и когда только пожелает. Пока это только мечта, цель, перспектива. День, вопреки оптимистическому названию рассказа, ещё не наступил. Но стал «на день ближе».
Наверное, об этом и хотела сказать в своём рассказе Елена Первушина. А если не об этом, то я, ей богу, не знаю, зачем была нужна его первая часть. Разве что затем, чтобы я в ней покопался до полного удовлетворения.
цитировать
свернуть ветку
При всем интересе к теме)