Грешным делом я очень люблю всю Дозорную эпопею — по большому счету, это вообще одна из немногих вещей в современной российской фантастике, которая мне до такой степени нравится. Как ни крути, а это мир, в котором хочется оказаться — максимально приближенной к нашему миру и времени, но в то же время очень ясно показывающей, как выйти за его грань. Это кажется наиболее реальным по сравнению с чисто фантастическими мирами — и потому более привлекательным. В общем, сама идея Дозоров и Иных, на мой вкус, очень хороша.

Правда, первые две книги все же были прекрасны, а последующие — на порядок хуже, причем чем дальше, тем одна хуже другой, увы. Даже Васильевский «Лик Черной Пальмиры» мне пошел как-то лучше, чем третий-четвертый Дозоры. Предпоследний, тот, который, пардон за каламбур, «Последний» казался просто апофигеем понятия «слив». Не ожидала, что Лукьяненко еще вернется к этой теме, но по большому счету, рада. Мне нравится это мир и эти герои, хоть режьте. Потому что в кои-то веки — а я читала Лукьяненко довольно много — он создал персонажей, немного выходящих за рамки «тупой ничем не примечательный главный герой, внезапно обретающий силу и спасающий мир» и «прекрасная малолетка, введенная в кадр только чтобы отдаться главному герою см.выше». Я говорю не про Городецкого, конечно — он-то в п.1 вписывается идеально. Но те же Гесер и Завулон, а также темные герои «Дневного дозора», да и некоторые из «Ночного» — очень живые и интересные сами по себе. Про них хочется читать. Жаль, что Антона, как всегда, много, а остальных героев и вообще действия — мало.

Про этот роман по большому счету не могу сказать ничего хорошего и ничего плохого. Это качественная ремесленная поделка на заданную тему в рамках заданного в первых двух романах шаблона. Берем некую интригу (новую таинственную силу, нового игрока на сцене) и занимается им весь сюжет, пока не исчерпаем до конца. На базе этого шаблона можно сделать и изумительную вещь, и совсем никакую — вопрос качества. У Лукьяненко получилось скорее ближе к никакой, спасает разве что сам шаблон, наработанное ранее. Складывается впечатление не то чтобы очень низкой проработки текста — а полного ее отсутствия скорее. И даже намеренного растягивания, будто автор пытался дотянуть до заданного объема, прилагая при этом минимум усилий. Возможно, так оно и есть. Иначе объяснить пятистраничные кухонные разговоры о судьбах нашей родины в стиле «Васисуалий Лоханкин и трагедия русского либерализма» я просто не могу. Хотя их можно пролистывать, конечно. В остальном — история вроде бы есть, и даже некая интрига тоже, но нет какого-то драматического накала, который был в первых двух книгах и заставлял остро сопереживать героям. В данном случае и так понятно, что все будет хорошо, Великий Антон вместе со своей Супервеликой дочерью всех спасут и настоящей опасности нет. Боюсь, что ой зря автор поторопился сделать всех подряд героев круче вареных яиц — если нет риска, то нет и интереса, увы.

Так сложилось, что в детстве я избегала читать Даррелла. Вопреки расхожему мнению, что детям должны нравится рассказы про зверюшек, сама эта тема наводила на меня жуткую тоску. Да еще и в изложении Бианки (обычно) и Паустовского (если повезет), как обычно давали в школе.

Теперь я думаю, что это, наверное, к лучшему. Не в том плане, что рассказы Даррела плохи для детей — они, безусловно, прекрасны для любого возраста. Но дарреловский юмор настолько своеобразный, тонкий и взрослый, что, мне кажется, ребенок его просто не увидит. А значит — потеряет большую часть прелести книги. Мне кажется, в случае Даррела то, как написано, даже перевешивает саму тематику. Притом, что я в принципе не люблю беллетристику и не читаю ее без необходимости, такие тексты я в состоянии потреблять в неограниченных количествах — даже удивляешься, когда оно заканчивается.

«Зоопарк» — история о путешествии в Камерун, сборе (отлове и покупке у местных) тамошней фауны, вечерниках с Фоном из Бафута и возвращении в Англию с последующими мучительными попытками основать там зоопарк. Самое основное — это, разумеется, зверушки и всякие истории, с ними связанные. И тут чем мне ужасно нравится и просто подкупает Даррел — в его отношении нет никакого сюсюканья. Если зверушка забралась к тебе на постель и там нагадила, он реагирует как совершенно нормальный человек — со злостью, раздражением и с большим чувством юмора. Нет никакого «ах, какое бесценное существо, давайте все умрем ради него». В целом подход Даррела достаточно прагматичен. По собственной дурости оторвали мыши хвостик так, что мышь стала непригодна для экспонирования — тут же вернули ее обратно в природную среду, никакой пенсии по инвалидности. Животное заболело и умерло — жаль, но не трагедия, тем более, что их там множество болело и умирало, я так думаю. И жаль скорее собственного труда, чем животное как таковое. В чем-то Даррел более циничен в вопросе отношения к животным, чем обычные современные владельцы собак и кошек даже. Притом, что пользы от Дарреловского отношения животным, безусловно, больше, а вреда меньше. Откровенно говоря, я даже была приятно удивлена, встретив совершенно разумное и даже несколько насмешливое отношение к предмету авторской увлеченности)

Мне давно не было ТАК интересно ))

Нет, я, конечно, уже по первому роману поняла, что фантазия у Мьевиля работает так, как ни у кого больше из всех, кого я могу припомнить из создателей своих миров. И при этом сами его миры получаются необычайно наполненные, живые, многообразные, но ничуть не фантастические по сути — ни в одном моменте нельзя сказать, что здесь «очень сильное колдунство», а не объективное действие неких законов реальности. То есть да, мир наполнен разной степени невероятности фантастическими существами — но при этом описаны они не как нечто волшебное, а как еще один биологический вид, со своими физическими и психическими особенностями, сильными и слабыми сторонами. Да, помимо Нью-Кробюзона есть еще множество неизведанных, полулегендарных городов и стран — но все они расположены в рамках существующей географии, связаны торговыми и политическими взаимоотношениями.

«Шрам» сюжетно — это отчасти продолжение «Вокзала». Главная героиня, Белис Хладовин — бывшая любовница и друг дер Гримнебулина, которая вынуждена уехать из Нью-Кробюзна в колонию, опасаясь преследования нью-кробюзонских властей после событий «Вокзала», для которых надо было найти виноватых. Но добраться до колонии, спокойно там поселиться и тихо-мирно сидеть несколько лет, пока все не уляжется, Беллис не суждено. Потому что на пути у нее встречается сначала странный пассажир, заявляющий от имени Нью-Кробюзонских властей права на судно, а потом и вовсе пираты. В результате Беллис оказывается пленницей-гражданкой плавучего пиратского города, который, в свою очередь, направляется по морю с вполне определенной целью.

«Вокзал», если угодно, был более детективным романом. Вся цель сюжета сводилась к тому, чтобы найти и обезвредить преступников, в данном случае — жутких мотыльков. «Шрам» по своей сути роман приключенческий. Сюжет движется небольшими рывками, очередное приключение (очередная цель путешествия) — небольшое затишье, подготовительная стадия. И так далее.

Чем ближе к концу романа, тем чаще я вспоминала, как ни странно, христианско-романтическое «Повелитель зари, или Плавание на край света» Льюиса. Пиратский плавучий город, Армада, тоже по сути движется на край света. Точнее — к загадочному разлому в реальности, оставленном столь же загадочными пришельцами из иной вселенной. Выясняется, это, конечно, не сразу, вожди проекта открывают гражданам ровно столько информации, сколько нужно, чтобы не допустить бунта. Есть в городе и ученые, готовые жизнь положить во имя удовлетворения своего любопытства, и преданные сторонники вождей, и оппозиция, b и рядовое население, которому вроде не все равно, но которое ничего не понимает. Героиня, как ни странно, относится именно к такому населению — она не глупа, не эгоистка, но не выделяется ничем настолько особенным, чтобы сыграть некую собственную роль, не случайную. При этом Мьевиль так ловко прописал ее линию, что она не вызывает никаких эмоций, кроме абсолютного приятия — ее глазами смотришь, как собственными. Ее поступки безупречно логичны из ее шкуры. При этом с точки зрения сюжета в целом она совершает иногда фатальные ошибки, но четко осознаешь, что будучи собой, она не могла бы их не совершить.

Зато перед глазами героини проходит целая плеяда великолепных характеров и образов. Увлеченный ученый, хитрый шпион, простой парень из работяг, фанатики-правители и их идеальный телохранитель, который по какой-то загадочной причине решил сделать ее своим конфидентом. Самое потрясающее в романе — что все фигуры, от главной героини до второстепенных — очень живые, очень разные и очень понятно (применительно к своему статусу и ситуации) действуют. Понятно, в смысле, логично и по-человечески естественно. При этом, как ни странно, большинство действующих лиц вызывает огромный, буквально нездоровый интерес — большинство как раз из тех, кто решает судьбы остальных армадовцев. Утер Доул, к примеру, который при первом появлении кажется бессмысленным рубакой, а в итоге оказывается чуть ли не главным специалистам по полумистическим-полунаучным тайнам, на которого персонально и завязана вся экспедиция. Корбюзонский прокуратор, сумевший похитить у враждебной расы некие секреты и не постеснявшийся устроить в Армаде войну, чтобы передать их своему городу. Любовник и Любовница, безымянные правители Армады, одержимые друг другом и сумасшедшей идеей. Мы знаем о них едва-едва больше, чем видит Беллис, а это слишком мало, чтобы понять, что это за люди и что ими движет. Все они — очень яркие и сильные характеры, и их взаимодействие производит как раз необходимый детонирующий эффект, который, собственно, и двигает сюжет. При этом каждый поворот событий, каждый их шаг с одной стороны вполне логичен, а с другой — совершенно неожиданен для читателя. Поэтому все время сидишь и гадаешь, что же будет дальше.

Никого не слушайте. Это просто невероятно интересно.

А Рубина очень похожа на Улицкую — больше, чем я ожидала. Или наоборот, Улицкая похожа на Рубину, в общем, не важно, просто Улицкую-то я уже всю прочитала, а Рубину только открыла. У них обеих есть удивительное свойство, которое я не знаю, как правильно назвать, но могу описать. Это какое-то бытописательство, при всей горнести порывов — погруженность в быт с головой. Детали, одежда, кто что ел, какие украшения носил, на чем спал, что было в доме и тд. От всего этого тянет одновременно анти- и архисовковостью. Почему анти — да потому что советский человек должен был быть по идее выше всего этого, выше быта, его должно было интересовать, какие корабли мы в космос запускаем, а не что на ужин. Только на практике, увы, выходило наоборот. Советский Союз как-то очень способствовал полному погружению человека в быт, и никто не мог этого избежать — можно было быть успешным в этой области или не успешным, но нельзя было относиться равнодушно. Понятно, естественно, откуда ноги росли — но забавно, что СССР давно уже закончился, а образ мыслей остался, и преследует людей тех поколений, и они не понимают, как можно так раздолбайски относиться к вещам, еде, семейным ритуалам и прочему. Недавно бабушка от чистого сердца предложила отдать мне шкуру песца, который у нее уже 15 лет валяется, «с головой и хвостом», твердо уверенная, что мне он нужен до зарезу. Язык не повернулся объяснить, что лучшее, что я смогу сделать с ним — это похоронить в Сосновке.

Другая сторона «вещизма», как ни странно, — детство. Это очень детское мировоззрение, на самом деле: «у меня есть вот такая штука, а у тебя нету». Отсутствие собственных, сформированных представлений о ценности, опять же. В СССР понятно, ничего не было, в детстве даже если все есть, то родители не все купят. А сейчас — можно, конечно, пол-зарплаты потратить на радиоуправляемый вертолет или прекрасную сумку, только нафиг не надо.

Из-за этого и Улицкая, и Рубина обладают для меня какой-то удивительной привлекательностью — это какое-то совершенно другое мировосприятие, непохожее на мое. Когда их читаешь, такое чувство, что надел сильные очки и видишь все предметы очень-очень четко. В собственной жизни я такого эффекта не могу добиться — напротив, слишком пофигистично ко всему этому отношусь.

Как-то я уперлась в этот быт и ничего не сказала про роман.

Рубина похожа на Улицкую, но жестче. От текстов Улицкой складывается впечатление, что у нее все персонажи, как бы сказать, немного юродивые, убогие в грамматическом смысле слова — и при этом очень-очень хорошие. У Рубиной они вполне реальные, притом она не дает им никаких моральных оценок и не подводит к этому читателя. Нормальные такие блокадные дети, воры, наркоторговцы, сумасшедшие художники и тд. «На солнечной стороне улицы» — роман по большому счету про некую ташкентскую художницу, ее мать, детство, юность и тд. При этом в нем гораздо больше быта и Ташкента, чем искусства, это не портрет художника в юности, конечно, но текст гораздо больше, чем, гм, творческий путь. Тут и картины послевоенного Ташкента, и детские игры и обиды, и мать — дрянь и наркоторговка, и подобранная на улице пьянь, который оказался замечательным человеком и заменил отца. И много-много людей, которые чьи-то дальние знакомые, родственники, бывшие соседи, и я поражаюсь, как автор запоминает их всех по именам.

Автор в тексте тоже присутствует, причем в двойном амплуа — как «голос за кадром», рассказывающий ребенку свои воспоминания о Ташкенте того времени, и как третьестепенный персонаж, иногда пересекающийся с главной героиней. Признаться, «голос за кадром» — самые скучные моменты романа, все эти воспоминания о том, какую музыку крутили на площади и какие юбки носили. А вот жизнь — что героини, что автора, но особенно героини — ужасно интересна. И дело с одной стороны в том, что это действительно очень сложная и интересная судьба со множеством поворотом, а с другой — Рубина удивительно описывает ее, проливая свет на те области, которые обычно как-то замалчиваются, и едва не пропуская те, о которых принято говорить. В итоге получается очень контрастно. Что, по-моему, отлично для романа о художнике))

Откровенно говоря, я ожидала чего-то жутковатого, сложного и неизбежно кровавого. И, безусловно, реалистического. В духе лучших мистических романов Агаты Кристи. А получила нечто совершенно невообразимое. Гротескные сыщики, которые борятся за добро и справедливость и чуть ли не несут возмездие во имя луны. Гротескные анархисты-динамитчики, которые больше увлечены всякими таинственными и сложными ритуалами, чем делом. Сдается мне, наши анархисты во многом списаны с вполне реальных масонов, всяких любителей различных тайных обществ со сложными иерархиями, ритуалами и полным отсутствием смысла, не говоря уж о действии. Словом, СПГС, хотя в данном случае, мне кажется, это тот уникальный раз, когда СПГС уместен и только украшает текст.

Честертон очень ловко и практически незаметно наращивает градус безумия по тексту. Поначалу все кажется несколько странным, но не более того. Ну, собрались эксцентричные люди, ну, поговорили о мировой революции. Причем поговорили, заметьте, как джентльмены, несмотря на полную несхожесть во взглядах.

А чем дальше — тем глубже читатель погружается в пучину авторской фантазии, а герой, видимо — в пучину великолепного, красочного сна. Красочные и совершенно не реалистичные по духу своему картинки следуют одна за другой. Вот наш герой, чудом оказавшийся на заседании анархистов, внезапно попадает в ближний круг этого тайного сообщества, благодаря странному стечение обстоятельств и собственной прихоти. Вот один за другим выясняется, что все анархисты, которые казались ему один другого жутче — и не анархисты вовсе, а милые хорошие люди. Не считая, разумеется, их таинственного босса, называемого Воскресеньем.

Изрядная часть книги — это погоня-преследование. Причем сначала гонятся герои, потом за ними, потом опять они. Причем и то, и другое, носит совершенно безумный, фантасмагорический характер. Меняются местами преследователи и преследуемые, меняются местами добро и зло. Причем все описано настолько изящным, необычным и прекрасным языком, что действительно создает почти зримую картинку. Откровенно говоря, будучи знакома с Честертоном только по отцу Брауну, и не подозревала раньше, насколько поэтичен и прекрасен с чисто эстетической точки зрения он может быть. Русский перевод, впрочем, тоже очень хорош. Не знаю, чем я больше наслаждалась — сюжетом или тем, как написан текст, пожалуй, все-таки больше вторым.

Что до сюжета, Честертону удалось выполнить довольно сложную задачу: написать совершенно фантасмагироческое противостояние сыщиков и анархистов, густо замешанное на всяком месмеризме, эзотерике, масонской ерунде и прочем, и при этом создать совершенно чистый и легкий текст. Я не знаю, как это описать, но концовка оставляет ощущение, что ты прочитал давно ставшую классической детскую сказку, в которой много героев и сюжетных поворотов, но несмотря на это сюжет наделен свойством неизбежности: он приходит именно туда, куда должен был прийти, и потом оказывается, что выбранный путь как раз и был самым кратким. Ощущения — не столько как от романа, сколько как от поэмы. Очень легко и красиво, совершенно неожиданно.

Это был мой первый опыт чтения Лукина, и мне понравилось.

При этом не соглашусь, что это «ровный» сборник — напротив, на мой вкус, качество рассказов от начала к концу заметно улучшается. Во всяком случае, они становятся менее банальны и куда более интересны. Первые рассказы сборника похожи на нечто среднее между притчей и бытовым «анекдотом» — в том значении, в котором это слово употребляли в 19 веке. Этакий бытовой анекдот с моралью. Мораль, опять же, строго бытового свойства, про то, как строить отношения с коллегами, друзьями, второй половиной и человеками вообще. Это можно написать и очень весело и интересно, и ужасающе скучно.

У Лукина по большей части получается первое. Не в последнюю очередь — за счет великолепного прописывания деталей, речевых характеристик, мелочей. Его действительно приятно читать, вроде и нет никаких особых вычурностей и красот слога, но встречаются удивительно точно подогнанные эпитеты и ловкие обороты. И герои говорят у него, как живые, и ведут себя, как живые. Ну, в основном) Даже те, которые пришельцы, как ни странно.

При этом нельзя сказать, чтобы все до единой вещи были с особо глубокой идеей или моральной подоплекой — скорее, они на уровне повседневных проблем лежат. Хотя попалась мне и пара откровенно раздражающих вещей из серии «ути-пути, здесь котиков налепим», а здесь туману напустим. Но это — действительно исключение.

Чем дальше к концу сборника, тем интереснее становились рассказы. Собственно, начиная с «Пятеро в лодке», где-то. «Пятеро» — это вообще маленький шедевр, и на мой вкус, лучший из рассказов. Очень остроумная пародия на весь жанр попаданчества, выполненная в духе «Сказки о Тройке» АБС. Про то, как пятеро таких совковых функционеров угодили в Древнюю Русь времен Ордынского нашествия. Ужасно смешно и крайне поучительно.

Еще очень понравилось несколько рассказов, где очень точно проведена грань между бытовой историей и легким морализаторством. «Монумент», к примеру, или «Астроцерковь». Рассказы как раз такого типа проходят в школе и тщательно разбирают, что же нам хотел сказать автор. И в данном случае их «школьность» — это своего рода знак качества, потому что автору, действительно, было что сказать, и при этом он очень ловко и изящно облек это в необычайно интересную форму, не говоря уж об оригинальности идеи.

Отдельно хочу сказать про «А все остальное — не в счет», точнее, про читателей, который активно жалеют героя. Народ, але! Герой не в Освенциме сидит, и жизнь его так трагична не потому, что ее кто-то такой сделал насильно — он сам последовательно лишил себя жизненного пространства и времени. Никто никого не заставляет работать на нелюбимой работе и жениться на нелюбимой женщине. Бывают, конечно, исключения, но в основном людей до того плачевного состояния, когда у них в жизни нет буквально ни одной хорошей вещи, доводит сочетание собственной лености, глупости и трусости.

В целом — очень симпатичный сборник, и рассказы в большинстве своем действительно интересно почитать. Пожалуй, буду читать Лукина и дальше.

На самом деле, это старая как мир и совершенно не фантастическая тема: как ведут себя люди в преддверье катастрофы. Люди, которые почти наверняка знают, что обречены, но все-таки на что-то надеются. Люди, которые пытаются спасти максимум из того, что составляет их жизнь.

А как хорошо и интересно, захватывающе все начиналось. Стругацкие умеют создавать удивительные миры, буквально несколькими черточками набрасывая здесь и там отдельные детали. Общая картина вроде бы и видна, но совсем не до конца — и от этого не создается ощущения, что все уже понятно и неинтересно. Наоборот, белые пятные и необъясненные места как раз и придают самое большое очарование. Когда начали осваивать Радугу и как вообще сложилось то общество, которое там сейчас есть? Что за таинственные спортсмены-смертники, в любую минуту готовые из потенциальной подопытной крысы превратится в кучку дымящихся кишок? И, наконец, что же такое эта таинственная Волна — а равно все «физические» термины, с ней связанные. Что такое Камилл, человек-машина, который умирает и возрождается? Море вопросов, относящихся к принципиальному устройству мира. И при этом никак нельзя сказать, что мир не прописан — напротив, все честно, мы знаем ровно столько, сколько знает большинство героев. Не самые «продвинутые» из них, но pov Ламондуа и не приводится. Все же создается ощущение, что совсем незадолго до катастрофы мир как-то стабилен, система взаимодействия в нем вполне понятна и реализуема, и не требует от героев безумных подвигов.

А потом случается нечто страшное, что разрушает привычную картину мира. И с одной стороны, это страшное привлекательно именно своей необычностью, тем, что оно выходит из ряда вон — но АБС не были бы социальными фантастами, если бы живописали историю именно с этой стороны. Потому что катастрофа показана ровно настолько, насколько она отражается в людях, населяющих Радугу. Ведь к концу действия повести погиб-то всего один Камилл, да и то он потом оказался жив, а остальные только находятся в преддверьи гибели. Еще *ничего не случилось* — но в сердце у героев и у читателя уже все произошло. Душа положена на весы, измерена, описана и убрана. Все решения приняты, дальше уже не важно. Сгорят ли все оставшиеся в подходящей Волне нового типа и останется ли один Камилл на засыпанной черным снегом планете — по сути, не так и важно. Образно говоря, они уже сгорели.

В этом «Радуга» — вещь совершенно нефантастическая. Объяснюсь, все поведение, и подвиги, и трусость и предательства, и склоки, и попытки спасти себя, и невозможность решить, кому жить, а кому умирать, совершенно идеально укладывается в рамки всех похожих конфликтов. Это осажденный город, который идет на сделку с осаждающими с тем, чтобы позволили выпустить женщин и детей, а мужчины остались там умирать. Это вообще вся история войн, по большому счету, когда надо чем-то пожертвовать, или кем-то. Вот народ говорит, дались им эти ульмотроны, глупые люди, не ценят свою жизнь. Не согласна, что вы. У Ницше есть отличная идея по поводу подобных жертв: он говорит, что человек, жертвующий жизнью во имя чего-то другого, будь то наука, отечество, ребенок — просто ценит одну часть себя выше другой. Ставит себя как ученого, патриота, родителя выше, чем себя биологическое существо. Не вижу в этом ничего ненормального, в общем. Никто не упрекал Бруно за то, что «она все-таки вертится» — хотя, казалось бы, ну какая разница, кто это признает, и стоит ли из-за этого идти на костер?

А проблема с тем, кого спасать — на самом деле не проблема. И нет там никакого специфического морального решения — оно лежит на поверхности, дело лишь в том, чтобы описать, как люди к нему приходят и его исполняют.

Очень сложно объяснить, почему «Радуга» кажется настолько потрясающей вещью. Это захватывающе интересный и грозный мир, в котором одновременно есть и нечто, граничащее с магией, и страшный риск. И все выписано настолько живо и достоверно, что в какой-то момент обитателям Радуги начинаешь завидовать — и продолжаешь до последнего.

Я очень долго собиралась с мыслями, потому что впечатление слишком сильное, и до сих пор я не уверена, что смогу полностью передать свои чувства.

Сразу по прочтении возникает ощущение, что у тебя умер близкий человек. И это жутко, потому что совершенно непонятно, а как дальше жить без него. Я подозреваю, что этот эффект был задуман только в отношении реальных знакомцев героя, других персонажей, и Улицкая совсем не хотела передавать эту боль читателям — но так уж вышло.

В целом — несмотря на всю высоту — книга вполне похожа на то, что обычно пишет Улицкая. Обычная история людей, в чем-то милых, в чем-то жестоких и глупых, я уже говорила, как рождаются, женятся и умирают — если вкратце. Все было бы так вот просто, если бы не одно но — главный герой. Персонаж, уровня которого у Улицкой больше нет (а вы заметили, кстати, что героев в прямом смысле этого слова у нее действительно больше нет?) И этот персонаж потрясает и выворачивает душу наизнанку.

Я четыре дня по прочтении не могла усидеть на месте и мучалась в Испании без интернета, а как только приехала домой, кинулась к ноуту и лихорадочно набрала в гугле «Освальд Руфайзен».

Не знаю, нужно ли повторять то, что и так уже сотни раз написано по всему интернету: Освальд Руфайзен, реальная историческая личность -еврей из Польши, во время второй мировой войны спасавший евреев, а потом ставший католическим священником и вторую половину жизни проживший в этом качестве в Израиле. Прообраз героя книги, Даниэля Штайна. Биография сама по себе замечательная, но дело, как верно говорит Улицкая, вовсе даже не в биографии как таковой. Улицкая говорит: вот, я встретила человека, который жил в присутствии Бога, настолько явном и ощутимом, что оно оставляло неизгладимый след в чужих душах тоже.

Благодаря таланту и огромной работе автора оно чувствуется в книге. Причем вызываемое текстом ощущение практически невозможно передать словами, точнее, невозможно найти цитату и сказать: вот, вот здесь так сказано о Боге, о человеке, о доброте и самопожертвовании, что это переворачивает душу. Нет, написаны простые слова про мытье посуды, воспитание детей, бюрократическую хрень. И почему в итоге перехватывает дыхание и щемит сердце — я даже не знаю)

А еще — не знаю, бывает ли у вас такое? — посреди очень прекрасной книге у меня часто возникает ощущение, что я не могу дальше читать. И хочется закрыть книгу и посидеть тихонько, потому что это слишком *переполняет*, и почти страшно, физически невозможно читать быстро и подряд, надо остановиться и немного — не знаю, привыкнуть, отойти. Вот, «Даниэль Штайн» — это такая книжка, написанная на совершенно невероятной высоте. Безусловно, лучшее у Улицкой и, пожалуй, самое сильное, что я читала за последнее время. Старая, избитая тема, на самом деле, вторая мировая, холокост, соотношение религии и веры. Но дело как раз в том, что и эти темы не являются основными, это всего лишь фон для развития действительно главной — человеческой жизни. По прочтении не возникает ни малейших сомнений в том, что же является мерой всех вещей — не просто человек, а *каждый* человек. И Даниэлю Штайну знакомый ему с юности папа римский и пара случайно встреченных подростков-автостопщиков важны одинаково — вот в чем смысл и суть всей книги.

Можно считать это присутствием Бога. Я лично, как убежденный агностик, не верю особо в Бога, но верю зато в человека, и как книга, так и биогарфия реального героя меня в этой вере только укрепляют. А оправдывать из скромности свою и чужую святость можно как угодно, конечно))

Ну вот, чувствую, что я ничего не объяснила, потому что у меня действительно не хватает слов, чтобы передать свои ощущения, и когда я начинаю говорить, то перехватывает горло.

Роман обрывается на ноте средней высоты, но все равно остается впечатление, что автор его прекратил, а не закончил. Мы вели героя с момента его зачатия и до тридцати, а дальше — не то, чтобы автору надоело, но он подвел читателя к такой точке, когда тот и сам прекрасно понимает, что будет дальше. Гораздо более скучно и безрадостно, чем первые годы.

Герой — в кои-то веки мужчина, но как и все герои у Улицкой, за исключением единственного Штайна — слегка убогий, причем в обоих смыслах этого слова, в прямом и переносном. Воспитанный двумя культурными женщинами, хороший мальчик, мамина радость, бабушкина гордость.

В силу того, что несчастного ребенка с детства приучили всем угождать и никому не перечить, и сам он оказался достаточно бесхарактерным, чтобы с этим не бороться, ему так и не удается построить собственную жизнь. Завести собственных друзей, семью, детей, работу и тд. Решительно все, что происходит в его жизни, решает не он, а либо это делают за него другие люди, либо так сложились обстоятельства.

Роман в основном посвящен истории любовных связей Шурика. «Романов» сказать язык не поворачивается, потому что собственно романтикой там и не пахнет. Все очень жестко и грязно: когда этот жизнерадостный услужливый теленок подрастает, на него кладет взгляд то ли мамина начальница, то ли еще какая-то такая же тетка. После первого опыта, по идее, любой нормальный парень сбежал бы на конец света, застегивая на ходу штаны, но этому даже в голову не приходит, что можно отказаться или уйти. Это же женщина, тем более, старшая, значит, как мама и бабушка, а их надо слушать.

И дальше идет череда такие же бессмысленных девушек и женщин: некоторые из них используют Шурика в качестве вибратора, некоторые сублимируют свои мечты о прекрасном принце. Он, как настоящий джентльмен, не отказывает дамам, но ничего никому не обещает, разумеется. В любом случае главной женщиной в его жизни остается мама, потом идет призрак бабушки, а все остальные — это только «обязательства». Причем такие, что без дрожи представить страшно: старуха, инвалидка, карлица, душевнобольная. Все одновременно, всем Шурик успевает услужить по мелочи — и в быту, и в постели. Время идет, ничего не меняется. Только концовка достаточно символична: Шурик случайно встречается со своей первой и единственной любовью, заодно — единственным нормальным женским персонажем за всю книгу. Любовь на один день в городе проездом, и тоже, вроде бы, рада его видеть, но уезжая, думает: «Боже, какой мудак!» Плюсадин, что сказать.

Я даже не буду выступать за то, что таких мужчин надо кастрировать при рождении. В конце концов, все требуют любви, пожилые инвалидки тоже. Но столь бесцельно потраченная жизнь вызывает безумное раздражение. И вот в отношении конкретно этого романа я не могу согласиться с общим постулатом Улицкой, что все люди прекрасны, какие есть, во всеми тараканами и недостатками. Потому что Шурик безобразен, особенно в свете его желания «быть хорошим». Ай да умница козел! (с)

Очаровательная маленькая повесть — собственно, состоящая из нескольких рассказиков, объединенных общей героиней. И общей темой: о женской лжи. Бессмысленной и беспощадной. И очень высокохудожественной. Как говорится, все это было б так смешно, когда бы не было так грустно — потому что судя по Улицкой, женщины лгут не с какой-то внятной логичной целью (которая могла бы быть им оправданием), а просто чтобы сделать свою жизнь чуть более бурной и красочной. Чтобы все смотрели и ахали: ах она бедняжка/счастливица/развратница/великий талант.

Написано, как и все у Улицкой, — безупречно. Очень такие *житейские* истории, просто не оторвешься. Дивно, почему слушать рассказы попутчиков в поезде об их жизни, детях и работе — так убийственно скучно, а читать почти то же самое в изложении Улицкой — так интересно. И не то чтобы герои были особо выдающиеся, как раз нет, они все как на подбор — очень обычные в общем люди. Даже те, кто чего-то добился и по внешне-материальным признакам как-то выделяется среди остальных героев — и те наделены таким количеством сугубо личных черточек и связей, что в их «погруженности» в мир остальных героев не усомниться.

А еще у Улицкой выведена какая-то странно-притягательная аура мещанства, эти уточнения, кто что надел, съел, какой у кого дом. Притом чувствуется, что на самом деле оно не имеет того значения, которое придается таким вещам обычно — статусного, что ли. У Улицкой это скорее как очень логичная часть антуража, вроде рассветов и закатов, а в чем-то даже часть личности самих героев. И все эти описания как-то давят на рудиментарные остатки совковости в читателе, что по неясным причинам (даже если сам читатель с таким в жизни уже никогда и не сталкивался) вызывают легкую сладкую ностальгию.

Чудесная маленькая история, в общем, короткая и легкая)

Очень я люблю Улицкую, а ее короткие рассказы особенно. «Истории» — это серия маленьких очаровательных сказочек и рассказов, по сути не объединенных никакой общей темой или идеей. Не то чтобы в них был какой-то особенный сюжет или глубокая психология — это скорее короткие отрывки, зарисовки отдельных моментов и событий. Очень милые — пожалуй, милые самое правильное слово.

Вот, например, история про дом, в котором обитали воробей, столетник, кот и сороконожка с выводком. Этакая сказка «Рукавичка» на новый лад — и все герои слегка недотыкомки, но ужасно славные. Или сказка про мышку, которая жила в собственном шкафу с множеством ящичков и отделений.

Другие истории — про людей, но честное слово, от этих людей не складывается впечатление, что они чем-то особо отличаются от мышек и воробьев. Вообще в текстах Улицкой персонажи подобного типа встречаются очень частно: убогие в грамматическом смысле этого слова, в смысле, которые у бога. Они не вызывают особо сильных чувств, и обитают в своем маленьком мирке, зачастую специально или нет изолированном от остального «большого» мира. Их отличает некоторая неуклюжесть, неуверенность, неловкость — про них можно сказать, что они вполне себе недотыкомки. В зависимости от того, как именно на них посмотрит автор, такие герои могут вызывать разные эмоции, от острой жалости до острой неприязни. А у Улицкой они кажутся просто очень милыми и забавными — действительно, как сказочные герои, не больше и не меньше.

«Пушкинская речь» состоит из двух больших частей — собственно речи, посвященной творчеству Пушкина, и своего рода послесловия, посвященного тому, как эта речь была воспринята современниками. Послесловие интересно скорее для литературоведов и историков: ФМ клеймит западников (даже тех, которые поздравили его с отличной речью) и поддерживает славянофилов. А также рассуждает в целом и обще о том, куда мы катимся. Это не слишком интересно, на мой взгляд.

Часть про Пушкина и его творчество гораздо интереснее. Во-1, ФМ выводит свою собственную периодизацию творчества Пушкина — не то чтобы особо упирая на ее научную часть, а так, между делом. Но по здравому размышлению, я местами склонна с ним согласиться. Из разборов отдельных вещей мне больше всего, как ни банально, понравилось сказанное про «ЕО». Про финальный отказ Татьяны, например, «но я другому отдана и буду век ему верна». Пушкин умалчивает, что она в этот момент думала и чувствовала, ФМ препарирует возможные причины и делает это, как всегда, с филигранной психологической точностью. Но в целом — не могу сказать, чтобы это была какая-то особо глубокая научная работа — суть речи этого, собственно, и не предполагает, хотя не сомневаюсь, что как речь она была значительно лучше.

Очаровательная вещица, по стилистике и содержанию очень похожая на «Село Степанчиково», которое я нежно люблю. Такой уже ужасно едкий юмор, едва прикрытый традиционной вежливостью повествователя, который, разумеется, ни на секунду не вмешивается, а лишь беспристрастно излагает события. Имеем некий провинциальный городок, в котором все друг друга знает. В городке существует свое маленькое «высшее общество» — узкий гадюшник, в котором местные дамы пытаются, сохраняя внешние приличия, побольнее уколоть друг друга. При этом делят, разумеется, не корову, а некое формальное общее одобрение. Есть местная «статс-дама» Марья Александровна, которая по положению, разумеется, ничуть не выше остальных, но сумела ловко себя поставить; впрочем, ее права первенства постоянно оспариваются другими дамами городка, которые считают себя не менее достойными. Между ними идет очень веселая холодная война, в которой стороны используют любые возможности, чтобы насолить друг другу. И тут как раз повод — в городок приезжает совершенно выживший из ума, но по местным меркам довольно богатый старичок-князь. Вокруг него начинается феерическая кутерьма, разбиваются судьбы, портятся репутации, разрываются помолвки, в результате бедный старичок сходит в могилу, а город обсуждает происшествие еще пару лет. Все это ужасно весело, как обычно ФМ пишет такие вещи — балансируя на тонкой грани между реалистичностью и сатирой. Смотря со стороны, осознаешь, насколько вся их кутерьма вокруг князя смешна, бестолкова и нелепа. А с другой стороны, читая, как Марья Александровна уговаривает свою своевольную красавицу-дочь выгодно выйти замуж, я просто узнаю свое семейство. И так — во многом, в этом особая прелесть ФМ, кажется, в его сатирических вещах зачастую очень много того, что смешно только на бумаге и весьма грустно в жизни.

Что отдельно забавно — так эта концовка, представляющая собой чистой воды пародию на «Онегина». И «какой-то важный генерал» тоже присутствует, хоть малинового берета нет.

Вот только ФМ умеет создавать таких персонажей, как этот муж-вдовец! Некое невообразимое существо, нечто среднее между Раскольниковым и героем «Записок из подполья». С одной стороны, он пытается все рассчитывать, в том числе чужие чувства, эмоции и поступки, пытается манипулировать. С другой стороны, жизнь показывает, что ему это не удается от слова совсем, и манипулируют в итоге им. Точнее, не манипулируют, но он становится заложником чужих тараканов в голове, плавно переходящих в безумие и суицид. Сначала герой, немолодой уже человек, женится на 16-летней девочке с мыслью о том, как будет ее «строить» и воспитывать в духе патриотизма. А потом внезапно оказывается так, что он влюбляется в эту девочку по уши (при всем этом будучи совершенно неромантичной и довольно неприятной натурой). И любовь его — это именно любовь неромантичного и неприятного человека, любовь невротика, который, очевидно, нечасто такое в своей жизни испытывал и не знает, как с этим совладать, кидается из крайности в крайность, то ноги ей целует, то в квартире запирает. Что все это время происходит в голове у девушки — нам не раскрывают. Но и так понятно, что ничего хорошего, раз она в итоге решает выйти в окно. А герой, видимо, не понимает, что это его вина по большей части, результат его внуреннего безумия, и все перебирает разные факты их совместной жизни, пытаясь найти в них очевидный ответ.

Начну с главного. От слова «маточка» у меня каждый раз наступают корчи. Все остальное сюсюканье и разливание соплей, так, что на страницу текста нет ни одного слова в полной его форме, а сплошь уменьшительно-ласкательные и pejorative, я еще могу худо-бедно пережить. Хотя даже для ФМ их концентрация превышает все допустимые пределы. Но от одного взгляда на слово «маточка» мне решительно становится дурно и хочется пойти перечитать таблицы Брайдиса.

C другой стороны, такая лексика в итоге достигает своего эффекта — в сочетании с абсолютно ничтожными темами и общим жутким мещанством героев она, действительно, создает совершенно нарицательный портрет этих бедных, лишних людей. У которых вся высота любовного чувства проявляется в том, что немолодой нищий чиновник покупает нищей же барышне «полметра шелчку» (не сразу соображаешь, что речь идет о шелке). Герои не вызывают приязни, да и сострадания тоже, на них смотришь с каким-то странным выражением, как на представителей другого вида. Хочется сказать, что, и это — все? Увы, да. Рубашоночка новенькая, посылаю вам тридцать копеек серебром, геранчики на окошечке, сюсюсю.

Забавно, кстати, как реагирует пресловутый «маленький человек» на повесть о нем же — на гоголевскую «Шинель», из которой вышли все эти, простигосподи, нищебродики. Воспринимая ее как пасквиль и издевательство, унижение его «гордой бедности» или «бедной гордости». Хотя казалось бы, оглянись вокруг и трезво содрогнись. И перестань уже быть таким жалким ничтожеством — потому что пресловутая гордая бедность происходит одновременно от пьянства (которым страдает Макар Девушкин за кадром) и от тупоумия, от совершенно неадекватного восприятия окружающего мира. Не знаю, как можно над этим умиляться, меня раздражает.

Забавна, с другой стороны, Варвара. Она, конечно, тоже поддерживает это сюсюканье и блаженненькое отношение к миру, но стоит только на горизонте появиться человеку, который улучшит ее финансовое положение — и тут же она принимает решение, ни у кого не спрашивая советов. Из них двоих более твердо стоит на грешной земле именно Варвара, получается — еще родит своему Быкову шесть детей, несмотря на безостановочные причитания и жалобы на слабое здоровье.

В общем, не могу четко сформулировать, чем же, но роман меня ужасно раздражает. Не выношу, когда люди начинают прибедняться, а герои безостановочно занимаются этим и больше ничем вообще.

Про первый том я говорила или думала, что он совершенно не задевает меня, просто потому что я не знаю этих людей. С третьим все аккурат наоборот — задевает, и, пожалуй, даже сильнее, чем стоило бы. «Через реку» оказалось неожиданно тяжелее в эмоциональном плане, может, потому что эмоции к героям и ситуации испытываешь в основном отрицательные. Нет, Динни по-прежнему единственная радость и цветок в пустыне, но героиня романа — скорее все-таки ее сестра Клер. И свою антипатию к Клер я не в состоянии никак объяснить логически, просто она мне неприятна и все. Вполне вероятно, что неприятна тем вниманием, которое ей уделяет автор в обход Динни)

Вся эта история с разводом Клер — она тоже скорее неприятна именно читателю, потому автор пытается заставить не только сопереживать, но и задуматься. А если вдуматься, в мою современную мораль все это ну никак не укладывается. Так что по итогам создается впечатление, что история о разводе и всем с ним связанном — это просто много шума из ничего. Возможно, если бы Клер вызывала симпатию, можно было бы порадоваться за нее, но Клер не менее неприятна, чем Джерри. Я, признаться, считаю, что до последнего момента она ведет себя с этим несчастным молодым человеком как последняя сво. И не вижу для нее каких-либо разумных оправданий, кроме того, что все люди эгоисты, конечно.

А Динни по-прежнему очень жаль. Притом, что все, конечно, закончилось хорошо, но это какое-то слишком простое и скучное хорошо, на четверку. Я вот подумала еще: Динни, по сути, как и Ирэн Эрон, вышла замуж за нелюбимого мужчину, который очень любил ее. Вышла просто потому, что так «лучше всем». Поступки вроде совершенно одинаковые, но я вместе с Голсуорси все-таки не сомневаюсь, что у Динни будет отличная семья. Просто потому, что она сама решила и сама готова над этим работать. В этом, мне кажется, смысл и залог. Очень мягкая и нежная концовка, самое чудесное, что есть в книге. Если роман Клер с Тони протекает бурно, шумно, с нервами и отчасти у всех на виду, то у Динни, собственно, никакого и романа-то толком нет. Складывается впечатление, что все было предопределено заранее, просто герои ждали подходящего момента и решали текущие проблемы. Вполне вероятно, что это лучшее течение романа, какое вообще можно придумать ))

Знаете, бывают просто хорошие книги, прочитаешь, подумаешь: да, не зря оно классика — и успокоишься. А бывает, когда вот такие хорошие книги, что называется, попадают в резонанс. С твоей текущей ситуацией, тараканами, самоощущением и тд. И вместо того, чтобы вызвать уважение и восхищение мастерством автора, слегка сносят крышу, притом, что по идее они для этого не предзназначена, эта классика-классика, она, казалось бы, уже настолько всеми читанная, настолько всеобщая, что стала совершенно отстраненной и никак не может сойти за личное открытие. Один раз у меня так попали в резонанс (все было плохо, неопределенно, в перспективе грозила голодная смерть под забором) «Гроздья гнева» — вот это была невероятная жесть.

А сейчас «Цветок в пустыне». Честное слово, я совершенно не предполагала, что Голсуорси может так писать. Более того, до сего момента я была уверена, что он вообще не умеет писать про чувства в целом и любовь в частности, она присутствует у него только как название, в лучшем случае — как помесь расчета и привязанности, собственнического чувства «это мое», как у Сомса. Но вот, я ошиблась, история бедной Динни отлично это доказывает. Великолепная история про любовь, в которой, как часто бывает, 5 % и одна неделя счастья и 95 % и все оставшееся время страданий. Жутко, на самом деле, потому что если смотреть совсем-совсем со стороны, история про то, что два человека на каком-то этапе понимают, что им свое чувство просто не унести, что оно слишком сильно тянет их ко дну. Без него, по одиночке, еще можно выплыть, а вот с ним и вдвоем — никак. Понимают и бросают. Хорошо бы, конечно, писать про любовь, которая «сильнее смерти» и преодолевает любые препятствия, но про нее читаешь и как-то не веришь. А Голсуорси — веришь, потому что именно так и бывает. Если поставить себя на их место и в эту ситуацию — при всей сложности выбора — героев вполне можно понять.

В этой связи, правда, ужасно жалко Динни. Сильнейшая сторона довольно часто оказывается как раз пострадавшей, потому что бросает тот, кто слабее. А Уилфрид не готов поступиться ради своих чувств ни своей гордостью, ни своими привычками. Вообще ничем, ему так удобно, «что написал, то написал», ему-то лично это ничем не грозит. Ей — грозит, но на нее по большому счету наплевать, и принцип «мы в ответе за тех, кого приручили» ему явно неизвестен. Я вполне могу понять увлечение Динни, потому что, действительно, shit happens, и хотелось бы сознательно влюбиться в кого-нибудь другого, «удобного», может, но не получится же. Но понимание никак не мешает мне считать, что в целом Уилфрид повел себя очень трусливо и довольно подло. А Динни просто ужасно жалко, она слишком хорошая, слишком умная и ей слишком много лет, чтобы первый раз обернулся вот так(( Не знаю, что будет с ней дальше, но боюсь, ее не ждет ничего хорошего. Слишком она, мм, притязательная для этого, пожалуй. Очень грустно.

Чем больше читаю Голсуорси, тем больше мне кажется, что он — самый «английский» автор в мире, квинтессенция всего английского, что вообще можно представить. Скажем так, лучшего английского. Герои Голсуорси — не просто трутни из высшего общества, как часто любят их представлять, и не нечто сверхутонченное, но в то же время они очень сильно отличаются ото всех остальных людей, скажем так, из других категорий. В них есть удивительное сочетание ума, расчета и самоотверженности, любви к своей стране, но без ура-патриотизма, любви к деньгам, но без жмотства или мотовства, любви к власти, но без перехода в тиранию. У них все умеренно, все подчинено строгим принципам гармонии, целесообразности и приличности. Очень... спокойно, пожалуй, лучшее слово. Moderate. Поэтому публика Голсуорси всегда оказывает на меня несколько странное впечатление: c одной стороны, они все очень живые и очень разные. А с другой — их подходы к тому, как надо жить, система ценностей и взглядов настолько расходится и моей и, пожалуй, с нашей общей, что местами довольно трудно их понять.

Например, почему скандал, раздутый в свете из-за одного неприятного замечания Флер Монт еще в «Саге», по своему негативному эффекту для семьи и ширине разошедшихся кругов практически равен скандалу из-за того, что в «Конце главы» другой член семьи Монт убивает иностранца. Замечание и убийство! — однако последствия для Флер были едва ли не более жесткими, чем для Хьюберта.

И так — во множестве мелких деталей. Например, великая власть знакомств, кто с кем вместе учился, чьи жены дружат, а вспомнить еще заслуги прадедушки — для человека современного просто вопиющий разгул коррупции и покрывательства своих. Однако в формате Голсуорси герои настолько искренне воспринимают это как само собой разумеющееся, что невольно начинаешь им верить.

«Конец главы» — это не то чтобы прямое, а скорее косвенное продолжение «Саги», главная героиня в нем — Динни (если не вру, Элизабет), двоюродная, кажется, сестра Майкла Монта. В общем, переходим к той ветви семьи, которая от Монтов На самом деле, «В ожидании» — не лучший перевод названия, потому что «Девушка ждет» куда адекватнее соответствует основному посылу книги. Динни молодая, симпатичная, умная, добрая и очень деятельная. На протяжении тома она ввязывается в два крупных семейных мероприятия, оказывается практически в гуще событий. И при этом — в стороне, потому что оба мероприятия оборачиваются браками членов семьи, а Динни тут достается роль наблюдателя и немного сводника. Между тем ей всего 24 года, она отвергает случайных поклонников и ждет, когда же оно придет))

Правда, за чередой событий понимаешь это только под конец. А по ходу действия книги особо не успеваешь задуматься, чего же все ждут, потому что для ожидания есть и не такие глобальные, но гораздо более насущные причины. Например, ждем приговора по делу Хьюберта, пристрелившего в Южной Америке взбунтовавшегося туземца. Ждем, что станет с сумасшедшим мужем одной дамы. Причем ждем не просто, а очень деятельно, как Динни. Знаете, пожалуй, в этой первой книге Динни мне даже не нравится — слишком уж она деятельная, слишком ей много надо, слишком много она сует нос, откровенно говоря, в чужие дела. Тем более что несмотря на ворох событий, одновременное появление такого количества новых героев не прошло даром: пока пытаешься запомнить, кто кому кем приходится, поначалу трудно уследить за сюжетом. Не говоря уж о том, чтобы принимать его близко к сердцу.

Увы, на момент «Конца главы» любимый мной Сомс давно уже умер, и, похоже, заменить его некому. По сравнению с ним все персонажи кажутся какими-то слишком пресными, слишком правильными и преисполненными чувства долга и любви к ближнему. Да и коллизии носят «внешний» характер, а не внутренний, и поэтому не вызывают такой сильной эмоциональной реакции, как, например, отношения Сомса с Ирэн. Пожалуй, поэтому «В ожидании» — одна из самых спокойных в эмоциональном плане книг: в ней ничего не боишься, потому что не знаешь героев и не сочувствуешь им.

Но именно этим, на мой взгляд, Голсуорси и хорош. Он прекрасно и интересно пишет, и при этом практически не задевает за живое. Очень умеренно, очень спокойно — так что его я могу читать подряд в любом количестве, от него не устаешь и он не наскучивает.

А я не скажу, что мне прямо ужасно жалко Сомса — напротив, таким финалом Голсуорси сделал ему большой подарок. И, в общем, заставил поверить, что автор все-таки не так уж плохо относится к своему несчастному персонажу. Смотрите сами: на протяжении семи томов нам упорно втирали, что Сомс — бездушная скотина, которая все меряет на деньги и совершенно лишена «душевных порывов». Ну ладно, не семи, но первые три — безусловно. И только в самом конце герою наконец позволили погибнуть, спасая жизнь любимого человека — вопреки всем инстинктам собственности и самосохранения.

Признаюсь, я боялась гораздо более страшного финала, в котором погибает Флер и выживает Сомс. Вот при таком раскладе его было бы жалко чрезвычайно, действительно. А так смерть Сомса кажется мне очень логичной и человечной — потому что так поступил бы любой нормальный родитель. Отчасти даже можно сказать, что обстоятельства смерти в чем-то компенсируют обстоятельства жизни.

Сама Флер как-то на удивление стала нравиться мне куда больше, во всяком случае, вызывать большее уважение. Мне в принципе симпатичны люди, которые знают, чего хотят, и готовы предпринимать какие-то действия, чтобы это получить. И, более того, готовы отказаться от своих желаний, если они очевидно неосуществимы либо грозят слишком большим ущербом. В этом плане Флер вела себя с Джоном практически идеально: во всяком случае, все, что можно было получить от этого слюнтяя в принципе, она получила.

Мне нравится структура цикла в целом: нет никакого явного завершения, никаких признаков упадка рода или, напротив, триумфа (если сравнивать с другими семейными историями, например, «100 лет одиночества»). История, действительно, бесконечная: «заканчиваются» только отдельные люди, а дело форсайтизма живет) Интересно было бы посмотреть на выросшего Кита.

Форсайты и форсайтизм, кажется, мельчают: если раньше сюжет составляли целые жизненные трагедии персонажей, то к этой книге все сводится к банальной бабской ссоре между Флер Монт и еще одной девицей из высшего света. Конечно, играя на стороне Форсайтов, я переживаю за Флер, но, пожалуй, только и единственно по этой причине. В целом столь зависимые от общества и общественного мнения люди не вызывают у меня ни малейшего уважения.

Однако для меня лично роман ценен другим: он в лишний раз показывает, какой прекрасный человек и родственник Сомс, на самом деле. Дай бог каждому, чтобы его родители настолько о нем заботились и думали. Потому что бегать, охать и поднимать панику-то все родители умеют, равно как и щедро раздавать наставления и благословения. А вот пойти и реально что-то сделать, потратив на это время, силы и деньги, далеко не каждый готов для своего ребенка. А Сомс, как настоящий мужчина, именно делает конкретные нужные вещи — что так редко встречается, увы, и среди родителей, и среди мужчин.

В целом Флер, конечно, более сипатичный персонаж, чем Марджори Феррар. Просто потому, что Марджори — классический образчик мажоров, даже притом, что у нее ни гроша за душой. А я таких людей не люблю до идеосинкразии. И, в общем, надеюсь, что если не Ирэн, так она когда-нибудь умрет под забором — ну должна же справедливость хоть раз восторжествовать! ))

Отдельно, кстати, безумно разочаровал и раздражает это Френсис из Америки. Потому что есть очень простое правило: нельзя гадить там, где ешь. А он поступил именно так, и, похоже, ему ни капли не стыдно. Бывают же незамутненные люди.

Удивительное дело — наконец-то нашелся один действительно симпатичный мне персонаж, а именно Майкл Монт. Во всяком случае, он вызывает именно симпатию, а не сочувствие и не понимание, как в случае с Сомсом.

Что касается Сомса, до меня наконец дошло, почему он мне так близок и понятен. Все очень просто, Сомс Форсайт — это ваша покорная слуга. Забавно, что это стало очевидно только тогда, когда в жизни Сомса появилась очень-очень смутная угроза потерять состояние и он начал дико нервничать по этому поводу. Я отношусь к денежным вопросам точно также: меня выбивает из колеи сама мысль о том, что у меня может не быть денег. Притом, что я, как и Сомс, искренне и глубоко уверена, что деньги зарабатываются честным тяжелым каждодневным трудом, а кто им не занимается — в лучшем случае презренные трутни, в худшем — недальновидные идиоты.

Вот еще одна причина, кстати, по которой меня так бесил Босини — его «перерасходы». Потому что я твердо уверена, что «обязательства должны исполняться, и подобная безалаберность в денежных вопросах, особенно когда из-за твоей дурости приходится платить другим, раздражает безмерно.

Еще один момент, в котором я полностью солидарная с Сомсом — что из-за чьих-то чувств и отношений не должны страдать другие люди. Более того, ваши чувства — ваши проблемы и, имхо, влюбленность никак не извиняет гадкие поступки по отношению ко всем остальным. И если человек утрачивает человеческий облик и начинает вести себя, как форменная скотина, прикрываясь своими чувствами и переживаниями, это совершенно непростительно.

Вот так. Но в целом «Обезьяна» — очень спокойная книжка, спокойней всех предыдущих. Возможно, просто потому, что Сомс несколько «ушел со сцены» уже.

Не прошло и пяти книг, как я наконец осознала и сформулировала, что в Голсуорси такое особенное, заставляющее меня так сочувствовать Сомсу и так категорически отвергать Ирэн и иже с ней. Все очень просто: он не умеет (или не хочет) описывать любовь. И именно из-за отсутствия «движений души», умолчания о том, что творится у персонажей на сердце, все их поступки, диктуемые исключительно любовью, выглядят надуманно и фальшиво, а подчас — откровенно глупо и подло. Между тем, как говорила когда-то Соло, влюбленный человек и порядочность — понятия несовместимые, и это так и есть))

Очень странно, на самом деле, но все романы, что я прочитала, написаны насквозь форсайтским стилем. Притом, что автор клеймит Форсайтов как племя и образ жизни, что ни попадя прохаживаясь на их счет. А между тем сами Форсайты выписаны настолько тонко, настолько детально и со знанием дела, что невольно проникаешься к ним как минимум симпатией — ну, примерно как к родственникам, которые не сделали нам ничего плохого, но чьи идеалы и ценности категорически не совместимы с нашими. Зато родные)

Форсайтский мир оправдан хотя бы потому, что раскрыт полностью, а другой точки зрения нам не дано. В целом, знаете, я считаю, что если автор может выписать POV персонажа так, чтобы персонаж получался кругом прав, это признак таланта, признак глубокой проработки характера. Особенно в том случае, если автор сам персонажа отнюдь не считает идеалом. Это касается как литературы, так и фанфикшн, потому что правила, в общем, одни. Каждый нормальный человек в глубине души считает, что его идеалы, ценности, мысли и действия — если не единственно, то наиболее верны)) Точно так же верны и форсайтские ценности.

Так вот, возвращаясь к вопросу о любви. По сути, единственно чувство, которое реально прописано — это чувства Сомса к Ирэн. Но... не знаю, как на ваш вкус, а именно по части любви они выглядят какими-то замороженными, неестественными. Хочется остановиться и спросить: «а с чего бы это?» Вспомните, например, что вы больше всего любите в любимом человеке — его как личность или какой у него прекрасный профиль? Вот-вот. Поэтому в случае с Сомсом прекрасно прописана банальная жажда обладания, плюс физическое влечение, плюс обида и ревность. А любви, увы, нет.

Дальше — еще хуже. Где любовь между Ирэн и Босини, между Флер и Джоном? Ее нет, есть только слова, да и тех мало. А еще есть набор дурацких действий, которые не приносят пользу, но причиняют вред любовникам и окружающим. Из текста остается только сделать вывод, что любовь — плохая штука. И все это — лишь потому, что читателю не дана ясная логичная картина, почему они полюбили, как они полюбили, как возникло и развивалось чувство. А это как раз самое интересное))

Впрочем, я подозреваю, Голсуорси писал именно так, «без любви», совершенно намеренно: иначе это противоречило бы самой идее форсайтизма, и текст получился бы как лоскутное одеяло. Но, все же, мне кажется, он немного переборщил, лишив бедный Форсайтах право на любовь как таковую. Потому что это как раз тот случай, когда я вынуждена сказать «не верю».

Не говоря уж о том, что постоянное избегание необходимости изображать любовь (то кого-то давят, то кто-то уезжает в Америку) немного негативно сказывается на логичности и достоверности сюжета. Бедная Флер, повторившая судьбу своего отца — это уже слишком, ну право. Мне особенно жаль, потому что Флер — чуть ли не единственный персонаж, который мне симпатичен: она умна, она знает, чего хочет, и действует, а не ждет манны небесной. В общем, Флер молодец.

Забегая чуть вперед, скажу, что маленький Джон не понравился мне с самого начала. Грубо говоря, у сорокалетней женщины, рожающей впервые, и пятидесятилетнего мужчины не может получиться ничего хорошего: это физиология, дорогие мои, тем более, с тем уровнем медицины. И Джон на протяжении всей интермедии выглядит слегка недоразвитым. Не умиляют меня его излияния категорически, во многом потому, что вот это, в отличие от изумительного «Последнего лета» — фальшивка. Настоящие маленькие дети так не думают и не чувствуют, а Голсуорси описал какого-то сахарного ангелочка с открытки, аж противно. И если поверить автору на слово, на впечатление, ребенок должен вырасти дауном. Возможно, целью было описать идеальное семейство, где все друг друга так любят и живут в такой гармонии... но в итоге получилось нечто совершенно нежизнеспособное и отталкивающее. Ребенок, который вообще не общается со сверстниками, а лишь с престарелыми родителями, которые на него надышаться не могут, вырастет в лучшем случае нежизнеспособным инфантилом. Что и получилось, увы..

С каждой новой книгой я все меньше и меньше понимаю эту придурошную бабу. Нет, в принципе, можно понять и простить, если она полюбила кого-то и ушла ради него от мужа. Но эти двенадцать лет стоического одиночества — и она «все так же прекрасна». Во-первых, не верю категорически. Во-вторых, а зачем тогда это все было? Если она «не жила» с Сомсом, то тем более не жила бы и без него.

Точнее, так: я еще могу понять людей, которые делают другим больно, чтобы получить что-то для себя. Но если люди пакостят другим, сами не получая от этого совершенно никакой выгоды, а еще и усложняя свою жизнь, можно только предположить, что им нравится сам процесс делать ближнему гадости. Что лучше всего описывает все поведение Ирэн. А ситуация Сомса, действительно, ужасна. Сколько раз мне в жизни попадались такие люди, которые не могут сказать ни слова прямо, ни да, ни нет, и даже если открыто не противостоят вам, все равно втихомолку будут вставлять палки в колеса, прикидываясь ветошью, стоит только начать их спрашивать. Ирэн со своим «Ах, оставьте меня, ваш развод — ваши проблемы» — поступает именно так.

Сомс в этой книге действительно трагический персонаж, увы. Ирэн с ее новым замужеством, кажется, просто все делает из желания причинить ему боль. Во всяком случае, именно так оно выглядит, что бы там ни хотел сказать Голсуорси.

«Последнее лето Форсайта» можно охарактеризовать очень просто: ну вот, эта сучка угробила еще одного Форсайта. Чувствую, она будет разрушать и уничтожать эту семью, пока Форсайты не закончатся. Очень странная интерлюдия, на самом деле. Невероятно красиво и поэтично написанная. Горькая, если вдуматься в сюжет, потому что это начало конца. Но меня заинтересовало другое: мир глазами старого человека. Книги редко пишутся от лица стариков, на самом деле, и в большинстве случаев это воспоминания о событиях молодости, так что собственно о персонаже мы не успеваем узнать ничего. А здесь показан именно прекрасный портрет старости, со всеми ее нереализованными желаниями и робкими страхами. Все там будем, и это очень интересно, и редко. Часто пишут книги от лица взрослых людей, от лица детей, о стариках в реальном времени — практически никогда. А Джолион старший вышел очень похоже на правду, так что низкий поклон молодому Голсуорси за эту картину))

По большому счету, я могу лишь повторить то, что говорила всегда: как же я ненавижу Ирэн и как мне жалко Сомса!А если отвлечься, очень забавно, как трансформируется восприятие персонажей по пути от автора к читателю — вы замечали? Например, рисует автор персонажа априори положительного, весь такой идеал человека — а читатель, подлец, плюется и сочувствует другим персонажам, априори отрицательным. Причем дело отнюдь не в том, какую роль играет персонаж в повествовании (потому что и злодей может вызывать восхищение как у автора, так и у читателей). Скорее — о наличии личных симпатий к тому или иному характеру. И тут, я думаю, очень многое зависит не от авторского замысла, а от его личного жизненного опыта, склонностей, характера и тд. Задавшись целью выписать определенный характер, пусть и неприятный ему, талантливый и добросовестный автор сделает это настолько точно и четко, что позволит как бы посмотреть на этого персонажа со стороны — не сквозь призму личного авторского восприятия. И тут читатель может увидеть уже не нелюбимого автором героя, а чистый характер per se, почти живого человека — и, возможно, мнение читателя будет отличаться, как отличается восприятие реальных людей. Получается, такие хрестоматийные случаи — когда автор очень любит персонажа, и читатель очень не любит, и наоборот — являются следствием сочетания таланта и добросовестности, того, что автор героически не идет на поводу у собственных пристрастий в тексте (хотя за текстом он может говорить все, что угодно). Оставим Снейпа (хотя это тоже типичный пример), но вспомните Бекки Шарп, резко отрицательную героиню, если верить Теккерею (а мы не верим вспомните героя «Красного и черного», тупого, пафосного и мерзкого, которого непонятно почему так превозносил Стендаль.И, наконец, Ирэн Эрон. Когда-то я уже говорила, как искренне ненавижу таких «легко шагающих» людей, которые думают ни разу не головой, а в лучшем случае тем, что между ног. Которые, несмотря на всю логику жизни, так и не умрут в итоге под забором, потому что какой-нибудь наивный расчувствовавшийся Форсайт, который всю жизнь пахал как проклятый, чтобы добиться своего положения, подберет их, отмоет и возьмет к себе в дом. По-моему, это самая большая несправедливость, какая только бывает в природе. Потому что эти люди по натуре — пиявки, не способные сами ничего создавать, не желающие работать, а лишь пить кровь из окружающих, вызывая у них ложное чувство вины. Имею мнение хрен откажусь, что человек, который постоянно вызывает у тебя чувство вины, то есть играет на твоей совести, и за счет этого пытается что-то получить для себя (пусть даже не материальное, пусть просто твое внимание и время) — ведет себя феноменально низко и подло, и таких людей надо сторониться.Вот видите, как меня проняло)) Голсуорси — великий писатель, ага) Знаете только, что меня не перестает удивлять в итоге — смерть Босини. Точнее, наоборот, все это вполне логично с точки зрения построения повествования — у Ирэн появилось лишнее основание пострадать и винить Форсайтов (которые не виноваты вообще ни разу), но при этом она не связана и отрицательные черты ее характера не успели проявиться. Искренне сомневаюсь, что она стала бы жить с Босини «в шалаше», родила бы ему детей и была хорошей женой — даже в идеальной ситуации, когда Сомс пошел бы на развод. Такие люди обычно ищут, где лучше, и нищий Босини очень быстро пошел бы лесом, причем она поступила бы с ним так же жестоко, и он в итоге еще чувствовал бы себя виноватым оттого, что увел Ирэн из богатого дома фактически в нищету. Я вообще склонна думать, что не прошло бы и года жизни с Босини, как Ирэн вернулась бы к Сомсу — и тот бы бы по гроб жизни ей благодарен. Но я не могу понять, зачем Голсуорси поступать так жестоко с Сомсом! и убивать Босини, увы(( Жалко мне его, ужасно жалко, потому что Сомс на самом деле ведет себя безупречно, он не совершил ни одной ошибки...

«Дневник Сатаны» — очень наивный роман, на мой взгляд. Не значит, что плохой, но наивный. Знаете, это как в 13 лет все написали хоть одно стихотворение. И идеи приходят людям в голову одни и те же в определенном возрасте и историческом периоде. Так же и с Дневником — нет ничего логичнее и естественней того, что именно в 20-е годы в России Андреев задумался написать дневник воплотившегося в человеческое обличье Сатаны. Это мило, но... очень наивно, что ли. Революция, развенчание православия и религии вообще с одной стороны (попробуй такое напиши в 19 веке при самодержавии-православии-народности), и при этом общие эсхатологические настроения из-за происходящего вокруг ужаса. Бедный Сатана у Андреева оказывается жалким слабым неудачником по сравнению с первыми попавшимися ему человеками, которые его жестоко облапошивают. Ах, куда катится этот мир, если сам Сатана не может их переплюнуть! И всетакое. В наше время такого уже не напишут. Да и вообще роман, несмотря на очевидные художественные достоинства, производит впечатление, будто его написал человек очень молодой. Лет примерно пятнадцати (притом, что Андрееву на самом деле было под пятьдесят). И это не критика, а констатация факта; текст пафосен не по содержанию, а по сути, по самой своей идее. К тому же увы, это ни разу не уровень Булгакова, и Сатана у Андреева скорее под стать нежным трепетным тургеневским юношам, которые так и мечтают «погрязнуть в бездне порока», однако теряют дар речи, увидев скромную дочку соседей в белом платье. Это мило, но разочаровывает, потому что абсолютно не оправдывает ожиданий.

Самое начало романа было ваистену ужасно. У Олди обычно и так через пень-колоду понимаешь, что конкретно происходит с героями и кто такие вообще герои, не говоря уж о том, зачем оно все. Но тут они с моргающим громовержцем Индрой переплюнули самое себя — откровенно говоря, в эту часть в самом начале я совершенно не врубилась. Точнее, поняла, в чем там суть (да и то только в общих чертах и не факт, что правильно) только к самому концу. Признаться, мне это в фэнтезийном жанре слегка не нравится — учитывая, что я его и читаю для того, чтобы выключить мозг на некоторое время, чтобы не надо было вчитываться в каждую строчку и думать, что она значит (для этого у меня есть Кьеркегор, мухаха! ).

Дальше, когда началась история ребенка-ученика-престолонаследника-регента Гангеи, пошло полегче. Во всяком случае, к концу первой трети романа я поняла, кто у нас герой

С одной стороны, Олди выбрали совершенно зубодробительную тему — индийскую мифологию. Я грешным делом сама в ней разбираюсь из рук вон плохо, и весьма смутно понимаю, кто все эти суры-асуры, кто кого родил и кто чей брат. И даже «Махабхарату» целиком не читала, кажется. Так что с этой стороны у меня полный провал, увы. Думаю, тому, кто в сабже разбирается действительно хорошо, будет куда легче.

Но с другой стороны, не могу не признать, что под общую стилистику и манеру повествования Олдей именно индийская мифология подходит идеально. Она так же грешит нагромождением персонажей, каждый со своими специфическими и подчас сверхъестественными талантами. Персонажи так же бестолково на первый взгляд взаимодействуют, так что с первых же страниц начинается жуткая путаница. В общем, очень по-олдевски. И, разумеется, опираясь на столь обширный и плодотворный материал, они выжали все из своего фирстиля. Герои, которые беспрерывно сражаются на поле Куру — видимо, в мифологии объясняется, почему и зачем, но я этого как не знала, так и не узнаю. Обиженные персонажи, которые уходят в подвижники и за годы беспрерывного укрощения плоти накапливают такое количество жара-тапаса, что не только обидчику могут отомстить с лихвой, но и ненароком подвернувшемуся божеству изрядно нагадить. Боги, которые играют в собственные игры и ведут себя одновременно как маленькие капризные дети, а с другой — как хорошие расчетливые менеджеры. История мальчика Гангеи сама по себе весьма хороша и интересна, на мой вкус. В ней достаточно и действия, и в то же время она достаточно понятна и местами даже логична, что вообще редкое достижение. Не могу сказать, чтобы я сочувствовала герою — Олди вообще такие авторы, у которых никому не сочувствуешь. Но за перипетиями его жизни следить интересно — тем более что, как всегда у Олди, абсолютно невозможно предсказать, в какую сторону кинется сюжет в следующий раз — что и придает основную прелесть.

История бога Индры — собственно, более широкая, чем история Гангеи (которая представляет собой этакий рассказ в рассказе, но не вставную новеллу, а именно часть сюжета). И при этом куда более бестолковая и смутная. Имхо, бог у Олдей вышел, как Христос у Бездомного, совершенно ненатуральным. Не то чтобы я лучше знала, каким должен быть бог Индра. Но в данном случае у меня как-то не собирается мозаика, не получается единый складный персонаж, у которого были бы характер, биография, взаимосвязи с другими персонажами. Вопрос, что же, собственно, происходит, не оставлял меня в начале и в конце романа.

Имхо — далеко не лучшая вещь Олдей. Хотя, как всегда, на хорошем читабельном уровне.

Англо-американская литература второй половины 19-самого начала 20 века — такая, мне кажется, очень типичная штука. Во всяком случае, изрядное количество читанных мной авторов этого региона и периода попадают в общую струю — по тематике и изложению одновременно. Звездой, на мой вкус, является, безусловно, Голсуорси. Голсуорси, который местами так выкручивает мозг, твои представления о жизни, мире, отношениях и морали, как не снилось куда более общепризнанно-глубоким классикам. Следом за ним идет «Ярмарка тщеславия» — увы, все остальное у Теккерея куда слабее.

Генри Джеймс, судя по этому роману, тоже вполне попадает в струю. Он повествует о людях, принадлежащих к высшему свету своего общества и периода, но при этом не к самому высшему, а, скажем так, низовой ее прослойке. С одной стороны это обедневшая аристократия, которые никогда не работали и гордятся этим, с другой — нувориши, не в последнюю очередь за счет своих денег (которые перестают пахнуть финансовым сектором уже во втором поколении) получившие доступ в этот самый высший свет.

Сюжет романа прост и вполне укладывается в поговорку: если очень долго смотреть на девушку, можно увидеть, как она выходит замуж. В романе все так и есть: юная леди приезжает из Америки погостить в Англию к родственникам своей матери. Внезапно дядя умирает и, повинуясь душевному порыву и уговорам своего безнадежно влюбленного в юную леди сына оставляет ей изрядное состояние. К девушке сватается пэр Англии, но она отказывает ему, хотя он и молод, и богат, и хорош собой, и человек, в общем, неплохой. И вот с этого момента начинается какая-то странная чехарда: с одной стороны, девице было бы куда логичнее согласиться. Но у нее, увы, есть, как у Зоси, некие невнятные искания, так что что сорок шесть рублей, что огромное состояние ей погоды не делали. Вообще искания в данном случае — страшная штука и в итоге они же очень жестоко обернулись против самой героини. Потому что ее угораздило выйти замуж за нечто гораздо старше (почти взрослый ребенок), бесхарактерное, бедное, демонстративно никогда не работавшее, а исключительно витающее в облаках собственной утонченности. В общем, все как по учебнику, «Оля, я так несчастен!» Как очень правильно сказали, для наступления на эти грабли нужно очень высокое мнение о собственной персоне, некоторое количество альтруизма и полное отсутствие жизненного опыта. У девицы все симптомы присутствуют, и дальше мы наблюдаем продукт их не то чтобы ужасного, но весьма несчастливого брака, в котором оба супруга в равной степени пьют друг из друга кровь, но никто при этом не получает удовлетворения.

Собственно, вот и вся история. Она заканчивается примерно тогда, когда девица решается не то чтобы на разрыв, но на открытую конфронтацию со своим Васисуалием. Причем на мой современный взгляд ситуация за всякими нормами морали и здравого смысла: у девушки умирает двоюродный брат, которого она давно знает и любит. Муж отказывается отпустить ее к нему, мотивируя это тем, что брат ему не нравится. И она еще сомневается! ехать — или остаться, как хорошей жене. Нет, все-таки Клара Цеткин и Роза Люксембург не зря прожили свою жизнь, потому что подобного рода моральную проблему я даже представить себе не могу.

По общим ощущениям, роман очень большой и очень скучный. В нем достаточно много периодов авторского текста (из серии «герои говорили о том, о сем и об этом и в итоге она открыла ему всю свою душу»), которые в большинстве случаев, на мой взгляд, являются признаками авторского бессилия. Кроме того, он попросту затянут. Было от силы пару десятков страниц, когда мне действительно становилось интересно, что же произойдет дальше. Но увы, ожидания мои каждый раз не оправдывались. К примеру, от мадам Мертль — весьма неоднозначный персонаж, некая дама, которую все считают с ног до головы идеальной, но при этом у которой по сути совершенно не сложилась жизнь. С первого ее появления я была уверена, что надо ждать от нее фокусов в духе мадам де Мертей — даже сходство фамилий уже намекает. Но она оказалась каким-то очень бледным и викторизованным признаком моей любимой героини; не говоря уж о том, что Гилберт — муж юной леди — ну никак не тянет на Валмона, а куда больше походит на Карненина. И это еще — два самых ярких персонажа, да и они «на зуб» как пересоленная манная каша — вроде нейтрально, но с каким-то неуместным привкусом. Остальные — возможно, и живые, но совершенно неинтересные, увы. Всю дорогу так ждешь, что с ними наконец что-нибудь произойдет, хоть с кем-нибудь, а ничего не происходит. Между тем как в настоящей жизни если взять весь круг своих знакомых и посмотреть на них через пять лет, наверняка у кого-нибудь жизнь поменяется кардинально. Но мир романа Джеймса — мир исключительно статичен. Если пять лет назад герой был влюблен в героиню, то он влюблен в нее и до сих пор, несмотря на то, что они пять лет не виделись. Да, герой живет в лесу, в котором других женщин нет, очевидно. И все в таком духе. В общем, я не то чтобы мучала книгу — она довольно легко написана и неплохо переведена. Но уж точно не могу сказать, что получила удовольствие хоть в одном моменте, увы.

«Очередь» — весьма своеобразный роман: двести страниц реплик людей, стоящих в одной очереди за какой-то хренью. Очередь, как полагается, обла, огромна, стозевна, с перекличками, с обсуждениями, что и какое дают, с неизбежной мамашей с капризными ребенком, с неизбежными бухариками, с активистами, которые зачем-то записывают твои фамилии на листочек. В общем, кто жил в 90-х, тот поймет (да и сейчас можно такое найти, особенно в региональных отделениях всяких госорганов). Сначала поражаешься тому, настолько точно все это передано: да, люди говорят именно такие вещи и именно так себя ведут, когда стоят в очередях. Переругиваются, обсуждают другие очереди и другие товары, считаются, просят сказать, что они тут стояли, а они пока отбегут, заводят знакомства. Как стилизация это действительно очень здорово, если бы не одно но: объем.

Так и представляю себе, как Сорокин, взявшись за этот роман, устраивал сам себе своеобразный челлендж: сколько страниц в таком духе он сможет написать. Ну, еще десять! Ну, еще несколько реплик. И так выжимал из себя страницу за страницей — ведь надо же еще придать разговорам и некую осмысленность, и реалистичность (что отлично ему удалось). Вполне вероятно, что он даже бился на заклад с друзьями и родственниками, что сделает столько-то авторских листов. Единственная претензия к автору в этой связи: что он заставляет читателя вслед за собой проделать всю ту же работу, по сути. Имхо, для того, чтобы убедиться, что Сорокин *может* такое написать в большом объеме, достаточно было бы, как ни странно это звучит, меньшего объема. При всей легкости и естественности текста романа ни на секунду не забываешь, что перед тобой — результат большого авторского труда.

Маар пишет милые детские книжки, и этим все сказано. «Господин Белло» — небольшая повесть про мальчика, его разведенного папу-аптекаря, случайно подвернувшегося бродячего пса и волшебное снадобье, которое превращет животных в людей. В России такое бы никогда не написали, потому что «Собачье сердце» не просто закрыло тему, а еще и придало ей несмываемый трагический оттенок. Маар, к счастью, про «Сердце», видимо, не знал, поэтому у него вышла очень милая, легкая развлекательная вещь для среднего школьного возраста. Впрочем, чем мне нравится Маар — и во взрослом состоянии его читать отлично. В нем нет совершенно той приторной слащавости и намеренного упрощения, чем зачастую грешат детские авторы (что делает их нечитабельными для взрослых).

Сложно сформулировать, чем мне нравится именно Маар из всего обилия детско-взрослой литературы. Пожалуй, легким градусом бытового безумия, который есть в его текстах. То есть помимо чисто фантастических элементов (исполняющий желания Субастик, волшебный эликсир) еще очень славно и интересно прописан весь окружающий мир. Забавным, но в то же время очень достоверными штрихами. К примеру, мальчика, героя этой книги, периодически задирает одноклассник — и это не трагедия и не краеугольный камень текста, это просто жизнь. Мама мальчика бросила их с отцом и уехала с другим — и это тоже не трагедия, а факт реальной действительности. Маар как-то умеет так повернуть события, что они воспринимаются легко и даже забавно, при этом не теряя своей реалистичности. И так — со всем, обыденные и даже не самые приятные вещи приобретают в изложении Маара некую полуфантастическую легкость — как и должно быть в хорошей детской книжке, мне кажется.

Собственно, я хотела прочитать две вещи — «Этюд в изумрудных тонах» и «Проблему Сьюзен». Особенно второе, потому что в детстве при чтении Нарнии Сью нравилась мене больше всех детей, и ее не-смерть действительно стала для меня некоторой неожиданностью и проблемой.

Увы, мои ожидания не оправдались — вместо интересного литературоведческого эссе (идеальный вариант) была обнаружена крайне пошлая и за счет этого тупая попытка поэксплуатировать классику. Создатели furry-порно должны гордиться, что в их ряды вошел сам Гейман, определенно. Имхо — лучше бы не брался.

«Этюд» оказался и вправду хорош, хотя ход с переворачиванием с ног на голову положительных и отрицательных героев нельзя назвать сильно оригинальным. Но во всяком случае, это было интересно, правда интересно. Правда, наполовину это заслуга Дойля (а на другую половину — Лавкрафта).

Внезапно симпатичной оказалась зарисовка «Другие люди» — еще одна вариация на тему «убить дракона», ничего нового, но хорошо. И «День, когда приземлились летающие тарелки» тоже понравился. Никакого сюжета, ничего фантастического, но очень уж жизненно))

А вот на этом, увы, все. Все остальные рассказы и зарисовки — какая-то мутная вода. Еще «Голиафа» было не так скучно читать, как остальное, хотя это, конечно, идея и сюжет «Матрицы», Гейман это не отрицает; мельком подумалось, что Лукьяненко и то написал бы лучше (и написал таки, хотя не уверена, что лучше по итогам). В общем, моя очередная попытка вкурить Геймана с треском провалилась.

И, кажется, я даже начала понимать, почему. Я — любитель, скажем так, чистых жанров и глубокой авторской проработки. Если уж скандинавская мифология, то сами Эдды. Если уж Ктулху, то сначала Лавкрафт, а потом сетевой юмор.

Гейман всегда создает нечто противоположное этому. У него нет ничего чистого и, по ощущениям, нет ничего доподлинно своего. Все интересное, что мелькает в его текстах — уже откуда-то сперто. И не надо говорить, что это современное переосмысление и тд. — вон у Джойса переосмысление, а у Геймана просто нахватано по верхам из разных классических источников и разбавлено традиционным американским мусором. В итоге получаем скандинавских богов, которые вместе с героями классики английской литературы занимаются онанизмом в грязном захолустном мотеле. И это не говорит нам ничего нового ни о богах, ни о героях, ни даже об онанизме. Все вышесказанное с тем же успехом распространяется также на зомби, вампиров, инопланетян и тд. Надо быть очень чистым душой, неиспорченным ребенком, чтобы вещи Геймана воспринимать в позитивном ключе, как нечто волшебное, фантастическое и завлекательное (когда ты ребенок, может быть весело играть на свалке, но со временем понимаешь, что что-то не то). Мне неизменно видится в текстах Геймана какой-то подвох, и чаще всего он оказывается оправданным, только-только зарождающееся впечатление разбивается вдребезги тем, что герой в придожном кафе заказывает себе жареную картошку с кетчупом и кока-колу.

Общее впечатление — мало того, что я все это уже когда-то ела. Сюда еще и добавлены совершенно неперевариваемые вещи вроде вызывающих отвращение бытовых и физиологических подробностей (не потому, что я нежная фиалка, а потому, что я не вижу, зачем они нужны) и несуразных литературных экспериментов.

Сразу оговорюсь: я очень люблю всю сагу о ведьмаке. Даже несмотря на ее длину. Даже несмотря на то, что она так безбожно слита. Я прочитала ее впервые лет в 14-15 — самый возраст для восприятия таких вещей, короче, и очень долго оставалась под впечатлением. Собственно, и сейчас остаюсь, обожаю и мир, и героев. Возможно, отсюда, мягко скажем, завышенные ожидания к Саге о Рейнване.

Но увы, Рейнван — это совсем не то. В Ведьмаке был какой-то очень уместный пафос, местами переходящий в трагизм, — ровно столько, сколько надо для хорошего фэнтезийного романа. Четырнадцатая с Холма, Дитя Предназначения, пресловутый педантизм Тиссаи де Врийе. То ли я постарела и зачерствела, то ли Сапковский потерял хватку — в «Башне шутов» нет ни одного такого момента, который, скажем так, затронул бы какие-то струны в моей душе. Именно на уровне осознания драматизма и высоты ситуации — а то, знаете, пугать инквизицией, кострами и раздробленными черепами-то особых способностей не нужно. Да и не скажу, что меня сильно это впечатляет — приметы эпохи, ничего не поделаешь.

Рейнван по сравнению с Ведьмаком написан, на мой взгляд, в более юмористическом ключе. Изрядную часть книги мне казалось, что я читаю не Сапковского (у которого в Ведьмаке юмор прекрасно перемежается с трагизмом, как сказать, низкий и высокий штили), а вовсе даже «Шмагию» Олдей. Почему-то на Шмагию с ее недо-мистикой и недо-магией, но обилием имен, названий, университетской и церковной латыни, это похоже больше всего. Только Олди все-таки написали стеб, и это очевидно, и читать его весело. У Сапковского же получился стеб по форме, но не по содержанию, да и то далеко не такой смешной, как Олди. Язык Олди вызывает смех, местами переходящий в валяние пацталом; язык Сапковского заставляет улыбнуться, но не более того. Нужно, кстати, похвалить переводчика за это — перевод действительно очень хорош, и больше половины прелести книги заключается в том, каким языком она написана и переведена.

Первое, что бросается в глаза, когда открываешь «Башню шутов» — обилие церковной латыни. На церковной латыни говорят все, начиная от епископов, которым сам бог велел, и заканчивая последними деревенскими дурачками. Буквально подавальщицы в захолустном трактире и всякие разбойники и голодранцы цитируют «De civitas dei» Августина и «Summa teologica» Аквината, причем в оригинале и как бы между делом, как у нас иные вставляют матерные слова. От этого создается впечатление, что Сапковский хотел то ли перещеголять, то ли обстебать «Баудолино» Эко — причем неясно, что именно, поскольку обстебать Эко прекрасно успел сам себя, а перещеголять его в знании всяких заковыристых средневековых текстов вряд ли кто может. И только единственный особо одаренный персонаж, Самсон, который по случаю оказывается существом из другого мира (и которого я про себя иначе как «пришелец Константин» не могу называть) цитирует Данте на итальянском, что, очевидно, должно свидетельствовать о принадлежности к более высокому культурному уровню. Хотя бы Аверроэоса не цитируют в оригинале, и то спасибо. В общем, текст набит всяческими заковыристыми цитатами, средневековыми теологическими авторитетами и прочими радостями историка и фиолога под завязку. Это момент на любителя, конечно, но по мне — приятнейшая черта романа, которая его очень сильно украшает.

Увы, на этом достоинства романа и заканчиваются. Потому что про сюжет и персонажей не могу сказать ничего хорошего. Они не то чтобы слишком ужасны — но и ничем выдающимся не отличаются. Главный герой — классический шалопай, такой человек-функция приключенческих романов; функция состоит в том, чтобы влипать в различные неприятности, кое-как выпутываться из них — и немедленно влипать в новые. То есть все, что делает герой, так или иначе направлено исключительно на достижение вышеозвученных результатов. Сопровождают героя deus ex machina — таинственный монах и убивец Шарлей и упомянутый уже пришелец Константин. При этом ни один их трех главных героев как-то не вызывает интереса и симпатии именно как личность; несмотря на то, что у них у всех есть какое-то прошлое, убеждения, идеалы и тд, они все равно не производят впечатления живых людей и *настоящих* характеров.

То же самое — с сюжетом, который, собственно, состоит в том, что герои влипают в неприятности и вылезают из них, влипают — вылезают, и так — пока автору не надоест. Концовка — сразу проспойлерю — очень неожиданная не том плане, что такого конца не ожидаешь; а в том, что не ожидаешь, что это уже конец. Иные главы посреди романа куда более законченными выглядят. А тут просто идут титры по экрану tbc, и тянет пролистать обратно и посмотреть, может, ты упустила нечто судьбоносное, что свидетельствовало бы о явном намерении автора свернуть сюжет, логическом окончании приключений и тд. Но нет, ничего подобного, увы. В общем, от концовки впечатление остается еще более печальное.

Стандартный роман-воспитание, очень простой, но в то же время очень хороший и, как бы сказать, честный. В том плане, что герой не достигает никаких особых высот, печальные события не разрушают его жизнь, и, как и в реальности, после каждого периода безумного увлечения чем-то или кем-то спустя время это постепенно сглаживается, оставляя только воспоминания. В этом роман куда более реалистичен, чем большая часть подобных историй с описанием сколь-либо длительных и близких отношений между героями (интимные или нет, не суть). Самые острые и болезненные опыты юности со временем утрачивают яркость, их заслоняют более поздние впечатления. У Дафны отлично удалось показать, мне кажется, как меняется характер юноши-героя под влиянием разных людей и обстоятельств, с которыми ему приходится встречаться. Двадцатилетний человек — как глина, из которого встречный, стоит ему подойти поближе, может вылепить практически все, что угодно. И как в итоге этот характер формируется — совсем не в то, чего можно было ожидать в начале.

Роман состоит из двух больших частей, двух вех в этапе становления героя — периода его друга Джейка и периода его подруги Хесты.

Джейк — практически первый встретившийся юному герою человек после того, как он сбежал из дома, от холодного равнодушного отца-гения и зашуганной матери. И, появившись, натурально, спасает наивного юноша от самоубийства, просто вовремя положив ему руку на плечо. А потом как-то незаметно, но очень легко становится тем старшим другом, который должен в свое время быть у каждого человека. Тем, кто ненавязчиво, легко и исподволь научит тому, что есть мир и, самое главное, что есть ты. Именно с Джейком они плавают матросами на разных судах по северным морям, потом путешествуют по горам Норвегии. Опять же Джейк оказывается рядом, когда герой переживает первое (недолгое) любовное разочарование. При этом по диалогам и описаниям между героями отношения такой высоты и глубины, которые не снились никаким ромео и джульеттам. Не буду оскорблять текст шуточками про геев, на самом деле, это образец очень хорошего жанра bromance в лучшем своем проявлении. Про них действительно приятно читать, хотя временами обидно, что юный герой не ценит своего старшего друга и воспринимает все то, что он для него делает, for granted. Так длится до тех пор, пока они не попадают матросами на очень неудачное судно...

Хеста — это следующий период в жизни. Герой вырос до такой степени, чтобы завести себе девушку. Вообще эта часть тоже очень милая и весьма достоверная история про то, как складываются отношения между полами, единство и борьба противоположностей на фоне Парижа, отчаянных попыток «найти себя», тяги к развлечениям, безденежья и юношеской беспечности. За что я люблю Дафну — у нее получается писать такие вещи очень психологически достоверно. И герой, и его еще более юная девушка ведут себя, думают, чувствуют и поступают настолько естественное, что каждое их действие и решение натурально кажется необходимым. И по сути, с возрастом ничего особо не меняется в этом плане, так люди и ведут себя в романах. Сначала — забывают обо всем остальном, потом расплачиваются, потом чувства постепенно начинают остывать, и начинаешь задумываться, а стоило ли оно таких жертв с твоей стороны. Отношения полов, опять же, отлично показаны: в определенный момент жизни девушка, как и положено женщинам, начинает говорить о браке, ребенке и тд. Герой, который еще вовсю юный придурок, совершенно не готовый ни к ответственности, ни к решениям, отговаривает ее какими-то дебильными аргументами о том, что брак — это по-мещански и разрушает чувства. Проходит время, девушка находит другого, и тут уже герой начинает уговаривать ее остаться чуть ли не теми же фразами. «Поезд ушел» — такая типичная отношенческая ситуация, когда участники в разное время проходят разные эмоциональные стадии, смешно и грустно одновременно. Ничего особенного в этой части романа нет, но она мила, забавна и очень, очень жизненна.

Отдельно хочется сказать про еще одну затронутую в романе тему, тоже очень болезненную и очень жизненную — отношения героя с отцом. Забавно, что на протяжении текста герой с ним, собственно, ни разу не встречается, отец остался в доме, из которого он сбежал. Но тень отца есть во всем романе, вот они, детские травмы в действии. Возможно, отец героя действительно нехорош — мы этого не знаем, поскольку видим его только глазами героя. С одной стороны, отец — признанный гениальный поэт, и в конце это признает даже сам герой. С другой — холодный, равнодушный и совершенно не родной герою человек. И вся жизнь бедного мальчика в итоге проходит под знаком борьбы с отцом, попыток ему что-то доказать, попыток добиться его внимания и одобрения хоть каким-нибудь способом. Все бесполезно, разумеется. И если с равнодушием посторонних людей во взрослом возрасте, ушедшими женщинами и друзьями еще можно смириться, то равнодушие собственных родителей всегда фатально. Наблюдала это много раз на практике, печальная и болезненная тема, и у Дафны раскрыта отлично.

Люблю читать современных братьев-славян — они подчас пишут совершенно фееричные вещи. Правда, хорватских авторов как-то еще, кажется, и не попалось, Угрешич будет первой.

Вообще история очень странная — роман, состоящий из трех не связанных между собой частей, объединенных общей темой — собственно Бабы Яги. Причем части эти сделаны совершенно неожиданно — первые две как житейские истории (с возрастающим градусом безумия по мере перехода ко второй), а третья — как научная работа по фольклористике, якобы посвященная литературному анализу двух первых. Несмотря на то, что звучит слегка мозговыносяще, воспринимается очень легко.

По большому счету, первые две истории не имеют ни к какой фантастике, мистике или фольклористике ни малейшего отношения. И к сказочной Бабе Яге относятся исключительно тем, что их героини — старушки. В первой истории девушка рассказывает про свою очень пожилую мать с Альцгеймером, старческими капризами, полузабытыми, но не до конца прощенными детскими обидами, семейными историями и байками. Во второй — история трех старушек, решивших шикануть «напоследок» и поехавших на отдых в дорогой отель за границей. Там с ними, как водится, происходят разные странные, забавные и не очень происшествия, в результате одна умирает, зато вторая находит давно потерянную родственницу. В целом эти две части — образец того, что называется «хорошая женская проза». И не надо говорить, что хорошая проза не может иметь гендерного признака — еще как может, хотя и не обязана. А хорошую женскую прозу отличает, прежде всего, особое внимание к самым незначительным бытовым деталям — одежда, вещи, особенности чьей-то фигуры, еще какая-то ерунда, которой мужчина-классик никогда не будет заморачиваться. У мужчин на весь роман две подобных детали, у женщины — двести двадцать две. Угрешич не исключение, и у нее многочисленные детали мира и быта ее старушек как раз и придают тексту с одной стороны реалистичность, а с другой — фантастичность. Героини одновременно необычайно милые и слегка раздражающие.

Текст читается очень легко, несмотря на обилие диалогов и местами — шутки на нескольких славянских языках, причем разом (есть даже русский транслитом). Отдельное спасибо, видимо, Ларисе Савельевой, известной прекрасными переводами Павича. В общем, и за счет первых двух частей роман был бы хорош — хоть их связь осталась бы неясна.

Но третья часть несколько меняет восприятие первых двух. Она не просто написана в стиле научного исследования по фольклору — она им и является. Автор честно перекопал все, что можно сказать балканскому и славянскому вообще фольклору на тему Бабы Яги, различных ее атрибутов, символики, нелегкой женской доли и тд. Отличный шанс убедиться в фатальных пробелах в своем образовании — я лично и десятой части не знала. Причем это исследование по сути представляет собой разбор первых двух частей с точки зрения наличия в них фольклорной тематики — а кто ищет, тот всегда найдет. Самоанализ получился очень забавным — особенно смешно видеть, как совершенно невинные и незначительные детали из первых частей вдруг приобретают едва ли не сакральный смысл. При этом авторские трактовки мифов местами бывают, скажем так, традиционными, а местами — совершенно мозговыносящими (особенно под конец, на феминистическом гимне, я аж слегка испугалась). Однако они в обоих случаях равно забавны и очень, очень информативны, практически краткая энциклопедия.

Несмотря на всю мою любовь к Эко, я сразу поняла, что с этим романом что-то не так. И потом долго пыталась разобраться, что же именно не так — и предмет интересен (как и любые исторические изыскания, в общем), и написано хорошо, и переведено отлично. И только потом до меня дошло:

В хороших, скажем так, удачных исторических романах (именно романах, не исследованиях) действие всегда происходит чуть в стороне от основной канвы истории. Исторические события и персонажи присутствуют, но скорее где-то на втором плане. А то, что составляет канву повествования, основной сюжет, может, конечно, быть связано с общеизвестными историческими событиями, но исторические события все же служат фоном, а не содержанием сюжета. «Война и мир» — хороший пример сочетания истории мира и истории героев, мне кажется.

Огрех Эко в том, что ему не хватает одной важной для писателя вещи — умеренности. В результате получился и не исторический текст, и не художественный. Собственной истории героя, строго говоря, нет — она состоит из череды общеизвестных исторических событий, в которых Эко заставляет героя так или иначе участвовать. Причем событие это не одно, а множество — и поход Гарибальди, и Лео Таксиль с его смешными антирелигиозными памфлетами (забавная история с ним, в СССР его знает каждый школьник, а во Франции-Италии — только эрудиты уровня Эко, видимо), и Диана Воган, и дело Дрейфуса. Ко всему добавляются еще разведки и контрразведки ряда государств, не исключая наше родное Третье отделение. В результате герой вынужден безостановочно мотаться по Европе, чтобы успеть везде «отметиться». Мало того, осознавая, что одного человека, пусть он даже воплощение зла, на такое все равно не хватит, Эко вынужден создать своему герою Симонини двойника, вторую личность, аббата Далла Пиккола. Когда мозг Симонини, измученный потоком мистической белиберды, секретных сведений и антисемитских бредней, уходит в астрал, его подменяет личность аббата, по счастью, ничего не помняещего о происходящем с Симонини. Общаются они при помощи дневника. Разумеется, во всем этом многообразии у героя, как у Сонечки Мармеладовой, нет никакой личной жизни, поскольку живет он искючительно для общества, и в те моменты, когда не занимается подделкой каких-либо «исторических» документов, шпионажем, мистификациями и убийствами, просто не существует. Это не личность, а историческая функция. Эко отчаянно, правда, пытался доказать нам обратное, описывая в деталях, как и что именно герой любит пожрать — читать это так же мучительно, как избранные места из Макса Фрая, но психологической достоверности персонажу не прибавляет.

В этом основной трабл. Эко попытался совместить в судьбе одной личности множество исторических событий, касающихся одной темы — антисемитизма. Но для одной личности этого оказалось слишком много, и личность за событиями потерялась. По этой причине к герою не испытываешь никакой антипатии — он может сколько угодно утверждать о своей ненависти, демонстрировать примеры исключительной моральной нечистоплотности и сочинять пасквили, из-за которых потом миллионы пойдут в газовые камеры — ну и что, он же все равно ненастоящий человек. Нет, я вполне допускаю, что и такие личности могли существовать, и еще не такие — но Эко как-то не раскрывает тех деталей, которые нужны, чтобы поверить в существование человека, эмоций и рефлексии, к примеру.

Что касается самой темы книги — нарастания антисемитизма в обществе конца 19 века и различных мистификаций вокруг этого — мне скорее больше нравился вариант «Баудолино». По сути, «Кладбище», как и «Баудолино» и «Маятник», глобально раскрывает одну ту же тему: как одни люди шутки ради выдумывают всякую ерунду, а другие не просто в нее верят, но готовы ради нее положить свою и много чужих жизней. Как выдумка постепенно переходит в реальность за счет того, что в нее поверили и начали действовать в соответствии с ней. Тема, я считаю, отличная. Но в «Баудолино» ее воплощение наиболее идеально: с иронией и практически без моральных оценок; мы сами придумали — и сами поверили, и почти никто не пострадал. В «Маятнике Фуко» та же тема развивается в мрачную сторону: придумывают и верят почти одни и те же, но без жертв в этот раз не обошлось. А вот с «Кладбищем» вышло совсем плохо: придумывают одни, да еще и не из любви к искусству, а за деньги, верят другие, а пострадали в итоге третии. Исторический факт, разумеется, но слишком уж мрачная картина на мой вкус получается — и отсутствие очаровательного юмора Эко сильно чувствуется, хотя как бы ясно, что про газовые камеры шутить не бонтонно.

Еще момент, который меня поражает и в этом романе, и вообще каждый раз, если всерьез задуматься: как, черт возьми, люди могут всерьез верить в *такой бред*?! В ахинею просто за гранью добра и зла — мировой жидо-масонский заговор, к примеру. Что у них, опилки в голове? Увы и ах, если не жидомасонский заговор (мода меняется), то в что-нибудь другое подобное верят всегда. В мировую революцию, к примеру. Или что гомосексуализм заразен. И это, если вдуматься, очень печально.

Сомневаюсь, что Эко преследовал цели, описанные в предисловии Еленой Костюкович — заклеймить агрессивных придурков-антисемитов, грубо говоря. Вторая мировая все расставила на свои места без него. Но вот посмотреть, смоделировать, откуда растут ноги у подобных глобальных бредовых идей — и интересно, и поучительно. По большому счету, получилась хорошая публицистика под видом романа. Пожалуй, в форме чистой публицистики я бы ее даже с большим удовольствием прочитала.

Сложно оценивать продолжение тех книжек, которые ты очень любил в детстве. Уж не помню, сколько мне лет было, когда я впервые прочитала «Семь суббот на неделе», но явно мало, и история Субастика так и осталась сильным детским впечатлением. Мы до сих пор ту книгу всей семьей цитируем.

«И в субботу Субастик вернулся» — это, собственно, продолжение той же истории с теми же персонажами. Про милого недотепу — господина Понедельникуса, к которому однажды заявляется странное существо в рыжей шерсти, веснушках и с поросячим носом, которое умеет исполнять желание. А помимо этого, отличается исключительно нахальным и проказливым, но в общем не злобым нравом. Антураж — тихий немецкий городок, добропорядочные бюргеры в хорошем своем проявлении.

Замечательного немецкого сказочника Маара позорно мало у нас переводят, хотя по-моему, он очень хорош и отлично подходит и детям, и взрослым для легкого чтения. В этой повестушке Субастик и Понедельникус жестко тролят некоего господина со смешной фамилией, попадают на необитаемый остров и укрощают попугая. Ну в общем, милые такие безалаберные приключения, ничего глобального. Перевод тоже очень симпатичный. В общем, если кто-то ищет для себя хорошего детского автора, без морализаторства, без занудства, с легкой иронией и приключениями, рекомендую Маара про Субастика.

Взявшись за такой сюжет и таких персонажей (Чарльз Диккенс и Уилки Коллинз в роли главных героев, ни много ни мало), Симмонс сам себя загнал в патовую ситуацию. С одной стороны, *правильно* было бы написать текст именно так, как он это сделал — со стилизацией если не под Диккенса, то под Коллинза, в любом случае, в лучших традициях викторианских романов. То есть обло, огромно, [s]стозевно[/s]; очень широкий, как полноводная река, текст, в котором периодические важные для сюжета события слегка теряются в описании меню рождественских обедов, переписке с многочисленными расшаркиваниями, никому не интересными подробностями личной жизни троюродной тетушки деверя второстепенного героя и так далее. Такая форма подачи, как ни крути, вполне соответствует и эпохе, и персонажам, — их текстам, во всяком случае. Потому что приводимые цитаты из переписки, судя по тому, насколько не в лад они звучат с остальным авторским текстом, являются реальными (исторические Диккенс и Коллинз таки поживее нарисованных вышли).

С другой стороны, именно эта форма подачи начисто убивает все то в романе, что идет не от Диккенса и Коллинза, а от самого Симмонса. То есть собственно загадочную фигуру Друда, человека в черном без носа и век, египтянина, убийцы, месмериста, с которым Диккенс оказался странным образом связан. Сама по себе идея совместить наших (ладно, не наших, не суть) бессмертных классиков с такой забавной штукой, как зловредное-порождение-сознания-опиомана по сути своей — та же самая, что и в «Гордости и предубеждении и зомби». Разумеется, уровень исполнения совсем другой: то, что у автора «Адроид Карениной» дешевый трешак, у Симмонса — викторианская мистификация в духе Стивенсона и Стокера.

Роман был бы дивно хорош, будь он написан сто — сто пятьдесят лет назад. Но читая его с позиций подхода к современному фантастическому писателю, автору «Гипериона», я понимаю, что мне скучно, скучно. Потому что, увы, у Симмонса вышло забавно: за деревьями не видно леса. Видно, что автор очень старался, проделал огромную архивную работу и, возможно, перечитал всего Диккенса, чтобы настолько живо и объемно воссоздать эпоху: времена, нравы, характеры членов семьи, друзей и любовниц Диккенса и Коллинза, бытовые подробности, какие-то мелкие детали. И эта часть получилась у него настолько отлично, что совершенно заслоняет собой довольно невнятную и уж совсем точно не страшную фигуру Друда. Если хотите, в романе чувствуется легкая ненормальность, но ничего сверхъестественного, ничего такого, чтобы держать читателя в напряжении, не давать спать, пугать, в конце концов.

И Диккенс, и Коллинз (повествование ведется от лица Коллинза) выписаны совершенно филигранно. Уж не знаю, что из себя представляли эти персонажи исторически, но как герои романа они прекрасны: их отношение к жизни, к другим людям, капризы и достоинства, и их взаимоотношения, что самое главное. Для меня лично это самый интересный аспект «Друда», куда интереснее, чем подземный Лондон, убийца-египтянин и прочая мистическая чепуха. Отношения старшего и младшего друга, в которых причудливо смешались искренняя дружба, любовь с элементами ревности и собственничества (а у Коллинза это ну очень сильно видно, в наши дни его заподозрили бы в скрытой содомии), зависть, покровительственное отношение, снисхождение, совместная работа, ненависть, а в целом — невозможность существовать друг без друга. Во всяком случае, все, что ни думает и ни делает Коллинз в романе, он делает с оглядкой на Диккенса, на его мнение и реакцию. Даже бестолково планируемое убийство своего друга и кумира. И пусть кто-то попробует сказать, что это не есть любовь.

Впрочем, возможно, я зря осуждаю Симмонса, говоря, что у него *не получилось* написать настоящий викторианский роман ужасов. Вполне вероятно, что *задуманное* у него получилось написать отлично: роман о сложных отношениях двух великих писателей в интересную эпоху. А вся мистика играет только служебную роль: с одной стороны, заставить людей это купить и прочитать, а с другой, заставить характеры раскрыться, как возможно только в неких экстремальных обстоятельствах. Поспекулировать на тему «как вел бы себя Уилки Коллинз, если бы у него в мозгу поселился огромный скарабей». И в данном случае уже не важно, был скарабей или нет, является жуткий Друд реальностью или же порождением больного воображения наркомана Коллинза (с подачи злобного шутника Диккенса). В итоге все равно все выворачивается с ног на голову. Поначалу кажется, что отношения Диккенса и Коллинза, бытовые детали, общая атмосфера эпохи не более чем фон, на котором будет развиваться основная линия египетского чудища Друда. А в конце романа понимаешь, что нет, линия Друда то как раз и была специальным контрастным фоном, чтобы на нем получше изобразить отношения Диккенса и Коллинза. Читателей, которые ждали захватывающего мистического триллера, ждет разочарование. Для читателей, которых вполне устравает развитие отношений писателей в качестве основного сюжета, линия Друда будет лишь приятным довеском, вроде приправы.

Откровенно говоря, не знаю, зачем я погрызаю этот кактус — он уже давно стал совершенно невкусным. Мои надежды, что из Саги Теней только второй роман будет случайно-неудачным, не оправдались. Третий еще хуже, причем значительно хуже. И тут дело даже не в том, что роман плох чем-то конкретным, а в том, что он ничем не хорош. Былые яркие персонажи, неожиданные сюжетные повороты, *правильное* морализаторство — всего этого нет. Читать равно скучно и бессмысленно.

Карду хорошо удавались сюжеты, построенные на человеческой психологии, развитии личности и ее взаимодействии с окружающим миром. Собственно, это любимая моя тематика, потому мне так и нравится Кард. Но в «Shadow Puppets» ничего подобного нет, а сам сюжет крутится вокруг двух равно занудных тем — геополитика и «плодитесь и размножайтесь». Раскрытие обеих тем — безостановочный фейспалм. Во-первых, автор ни черта не смыслит в реальной геополитике, а если и смыслит, в романе этого не показывает. Якобы взаимодействие реальных стран в недалеком будущем у него основано на каких-то совершенно дурацких и беспомощных предпосылках. А это, между прочим, не 11 век, чтобы воевать «за идею», но у Карда страны воюют, вступают в конфликты и образуют альянсы именно что за идею, потому что какой-то гениальный ребенок из Battle School объяснил локальному правительству, что надо так и так. Выглядит это все очень слабо и недостоверно и абсолютно не создает ощущения реальности происходящего.

Еще одна проблема — и, наверное, основная, — это способ подачи. Потому что роман на 90% состоит из диалогов и переписки героев, и только по диалогам и переписке понятно, что же в итоге происходит. Описательная часть, авторский текст практически отсутствуют. Само по себе это, может, и неплохо, но реализовано так, что создается впечатление, будто все интересное происходит где-то в другом месте, а тут неинтересные герои обсуждают неинтересные вопросы. Герои, увы, все меньше походят на реальных личностей и все больше — на картонных персонажей, произносящих авторский текст все в одной тональности. Может, дело как раз в том, что героев не видно со стороны, не видно особо их поступков и реакций — только слова. Тем не менее, Bean, Петра, Питер и (оужас!) родители Питера все поголовно говорят одним и тем же языком и больше практически ни в чем не проявляют себя как личности со своими особенностями характера и тд. Что случилось с яркими прежде характерами этих персонажей — крайне агрессивным и обаятельным Питером в первую очередь — вот вопрос. Такое чувство, что в первых книгах эти роли играли хорошие актеры, а здесь их заменили на бездарных статистов, которые честно заучили свой текст, но не знают, что еще с ним сделать.

Отдельный феерический фейспалм — это бесконечные заходы Bean'а и Петры на тему «семейных ценностей», плодитесь и размножайтесь. Великая жертвенная любовь к эмбрионам, декларирование размножения и создания семьи как высшей ценности. ОМФГ просто, откуда взялся весь этот бред? Описанное до такой степени не соответствует характерам персонажей, ситуации и здравому смыслу, что я даже не знаю, что тут сказать. Выпилите.

В общем, феерически бездарный и бессмысленный роман. Единственное, что вообще в нем есть хорошего — три абзаца про Virlomi и Walls of India, в которых слышится голос прежнего умного и слегка пафосного Карда.

Этот роман отвечает на один, но очень важный вопрос. А именно: почему из хорошего рассказа далеко не всегда может получиться хороший роман. Я вначале прочитала роман, а потом ради интереса пробежала глазами рассказ. Следовало, пожалуй, сделать наоборот, а по большому счету, вообще ограничиться только рассказом.

Рассказ хорош буквально всем — и вполне фантастической идеей, и исполнением. Некому молодому человеку с задержками умственного развития в порядке научного эксперимента, за короткое время достигает ненормальных высот (легкое изучение кучи языков, обширные знания во всех областях науки), а потом резко деградирует и возвращается в первоначальное состояние. Эксперимент, можно сказать, не удался, но в процессе было интересно.

Роман повторяет ту же фабулу, разница только в объемах и некоторых незначительных деталях. К примеру, первая часть — «атчоты» еще дауна-Чарли представляют собой не 5, а 50 страниц. Скажете, нет никакой разницы — еще как есть. Потому что суть этих атчотов — не в изложении каких-то событий, а по большому счету в том, чтобы показать читателям, как и настолько герой даун. 5 страниц для этого вполне достаточно, все уже понятно, а за 50 просто очень устаешь. Это тебе не поток сознания «Шума и ярости», увы. Точно так же в романе введена совершенно бестолковая линия соседки Чарли-нормального — эксцентричной художницы, суть которой сводится к тому, что герой должен как-то наконец потерять невинность! Довольно картонный персонаж, не говоря уж о том, что заиметь в соседях такую личность, а не нормальную семью с детьми или бабушку-божий одуванчик, весьма маловероятно. Аналогичное чувство внутреннего сопротивления вызывают многочисленные картины «чудовищного детства» Чарли, которые есть только в романе. И так его сестра не любила, и так над ним в школе издевались, и так мать пыталась заставить его учиться. Категория читателей, чье детство было исключительно безоблачным, кого никогда не ругали родители и у кого никогда не было конфликтов в классе, захлебываются слезами. Все остальные читатели с обычным детством, в котором были свои тараканы, умеренно или не очень пьющий отец, школьная травля в порядке нормы, пожимают плечами, кагбэ говоря нам «ну и чё?» В целом, имхо, все добавленное в роман, чего не было в рассказе, — совершенно бессмысленно и весьма бездарно. Отсюда и одна из двух основных проблем романа: автору не удалось никак развить свою идею, он сделал роман только за счет увеличения формы. А идея, отличная для размеров рассказа, для романа (даже маленького) оказалась недостаточна.

Второй трабл, который есть в романе и которого нет и не может быть в рассказе, — психология. В рассказе ее, по большому счету, нет, отношения Чарли с другими героями описаны несколькими штрихами, и нам нет нужды задумываться, как именно он общался, будучи дауном и будучи гением. В романе (за счет технического растягивания описанного периода гениальности) автор никак не мог уйти от необходимости раскрыть эту тему. И получилось довольно печально, потому что Чарли-гений вышел исключительно неприятным типом, высокомерным, эгоистичным и несдержанным. Что, по большому счету, довольно странно, потому что характер-то не должен был измениться в зависимости от ума, но ладно, спишем это на побочные эффекты эксперимента. Увы, наблюдая, как Чарли-гений общается со своими врачами, с бывшей учительницей Алисой, влюбленной в него, четко осознаешь, что по большому счету, Дауна всего лишь сменили на Аспергера — довольно сомнительное достижение. Персонаж получился, может, и умный, но крайне неприятный. Опять же, автор пытается упирать на психологическую и социальную сторону сюжета, потрясая как красной тряпкой злосчастными эпизодами из детства героя, периодически ударяющей в голову спермой и приступами осознания трагедии русского либерализма. На мой вкус, получилось вымученно и беспомощно. То, что было хорошим фантастическим рассказом, оказалось совершенно недостаточно для хорошей социальной прозы. Всё это нагнетание страданий и напряжения героя, броски в омут науки, порока и эмоций, страх перед грядущей деградацией. Теоретически мы должны с ужасом наблюдать, как мозги героя уменьшаются в размере, как шагреневая кожа. Только у Бальзака получилось гораздо лучше, при всей моей нелюбви к нему не могу не признать.

Еще забавный момент — пресловутая гениальность Чарли. Меня всю дорогу забавляло, если он так умен и перечитал столько книжек по психологии и тд, чего же он такой тупица? Тут можно, конечно, долго спорить на тему того, что знания, что надо, а что не надо говорить в обществе, приходят исключительно с практикой, которой он был лишен. Но и в остальных моментах, тот факт, что Чарли Гордон стал правильно писать, еще не достаточен для того, чтобы я поверила в его гениальность. А других доказательств особо не приводится — что в рамках более фантастического рассказа ок, а в рамках менее фантастического романа сильно снижает его эффект. В чем трагедия обратной деградации, если в герое и так не видно никаких интеллектуальных или моральных достоинств?

В общем, с этим романом я опять упираюсь в ту же стену, что и с «Осиной фабрикой», «Книжным вором» и иже с ними — стену полнейшего непонимания, чего все так носятся с абсолютно банальным exploitation и записывают в «вершины психологической прозы» вещи, которые даже близко не стоят к реальным отношениям человеков и их проблемам (самому интересному, о чем в принципе может говорить любое искусство).

Большинство вещей АБС производят на меня совершенно уникальное эмоциональное впечатление, рождая смесь тревоги и любопытства. С таким ощущениям дети лазают по полуобвалившимся перекрытиям заброшенного здания. С таким ощущением читатель сопровождает жителей мира Полудня в таинственные, жутковатые и совершенно непонятные новые миры. «Попытка к бегству» — тоже из таких вещей. Текст как-то неуловимо захватывает и удерживает, создавая постоянное ощущение предвкушения — следующего шага, следующего поворота сюжета. Собственно, и концовка оставляет все то же ощущение, что *вся жизнь впереди*, ну, не жизнь, но нечто глобальное, может быть, страшное, может быть, прекрасное, но в любом случае — обязательно интересное, новое и совершенно необычное.

И опять же, АБС не были бы АБС, если бы у них все было так просто. Потому что помимо юных восторженных прогрессоров и замордованных жителей далекой планеты есть и третья, неизвестная переменная. Таинственный напросившийся пассажир, Саул Репнин. Неизвестный до своего последнего вздоха, гораздо более шокирующее по-своему открытие, чем целая планета, заполненная несчастными. На многие вопросы касательно него (да что там, собственно, на все, кроме одного) АБС не дают ответа.

Мне вообще кажется, что весь текст, по большому счету, писался ради этого финального coup de grace, ради финального шага Саула. Остальное — и прекрасные, добрые, умные и хорошие мальчики, и светлое будущее, и приключения на жутковатой планете, — только декорации, развернутое объяснение этому шагу.

Берясь за книгу, я ждала чего-то очень размеренного, спокойного, равномерного и слегка занудного. В лучших традициях Жюля Верна и «Фрегата «Паллада». Так что текст и стиль «Моби Дика» оказался для меня полнейшим сюрпризом. Откровенно говоря, у меня даже в голову не укладывается, как в середине 19 века могла быть написана вещь настолько странная, сумасшедшая и сюрреалистическая. И тот факт, что «Моби Дик» оказался сделан в лучших традициях «Улисса», до сих пор приводит меня в полнейшее изумление. Знаете, есть определенные ожидания от определенного рода книг, и когда текст оказывается совершенно не таким, как думалось, меня это слегка ошеломляет и даже мешает его внятно воспринимать.

Чего в «Моби Дике» нет, так это трех китов классицизма — единства времени, места и действия. Вопреки ожиданиям, повествование бешено скачет, переходя от «сейчас» главного героя к классификации китов, от них — к перечню произведений, где упоминаются киты, от них — к историям разных третьестепенных персонажей, этаким вставным новеллам, от них — к сюрным диалогам пьяной команды корабля. И вся эта веселая и очень странная чехарда продолжается на протяжении всего романа. Не то чтобы развития сюжета нет вообще — во второй половине книги герои все-таки отплыли худо-бедно на китовую охоту и даже начали понемногу встречать и забивать китов. Но линия «настоящего» настолько часто прерывается лирическими и не очень отступлениями, длинными внутренними монологами членов команды, их же пафосными речами в духе Горького, а также танцами на столах и пальбой, что на китов как-то не остается особо внимания. Ну, кит. Ну, забили. «Пренебречь, вальсируем».

За всем этим остается вопрос, а как же легендарный и страшный Моби Дик, о котором столько говорят, о котором бредит полусумасшедший капитан Ахав. А Моби Дика нет и следа, он большую часть текста живет исключительно в горячечном бреду Ахава да пугает его помощников. Открывая роман, я наивно полагала, что он будет в большей своей части посвящен погоне за Моби Диком, но ничего подобного — от встречи с белым китом до конца текста всего ничего. Я уже начала было сомневаться, что Моби Дик окажется, в лучших сюрных традициях всего романа, всего лишь Годо и так и не придет. Хотя под конец он пришел, конечно, и задал им всем жару.

По итогам — я не знаю, как относиться к этому тексту. Меня смущает в нем буквально все: смущает отсутствие классицизма и ожидаемой эпичности, смущает стебный пафос, смущает даже псевдонаучная классификация китов по средневековым книжным форматам. Это было интересно и странно, но текст слишком разнообразный, слишком лоскутный, чтобы оставить какое-то четкое эмоциональное впечатление. Не могу сказать, что сама идея погони за китом особо меня задевает — она сама по себе достаточно детская, сразу приходят на ум пираты из нашего мульта «Остров сокровищ». Думаю, если бы «Моби Дика» экранизировали именно таким образом — с включением всех классификаций, лирических отступлений и самой схватки с китом — это было бы самым правильным подходом к тексту. Он интересен именно с точки зрения *как*, а не что. С другой стороны, с этой же точки зрения «Улисс» значительно круче.

По большому счету, это всего лишь притча, растянутая до размеров романа. Притча, мораль которой сводится к тому, что не надо быть м***ком (эгоистом, жестоким, думать только о себе, хвастуном и тд). Не скажу, чтобы самая оригинальная идея всех времен и народов — поэтому мне роман не то чтобы совсем не понравился, но не был особо интересным. Боюсь, дело в том, что главный герой, Эгерт Солль, как был картонным в свою бытность бретером и забиякой, так и остался картонным, став хрестоматийным трусом. Ни в той, ни в другой ипостаси у него не было ни единой черты, отступающей от основного и главного в его образе — хотя даже у самых хрестоматийных злодеев и святош они все-таки должны быть. Но Эгерт это не личность в тексте, это функция. Когда второстепенные персонажи выведены в качестве функций, это еще можно простить, но главный герой — функция рушит весь роман. В несчастном Динаре, который появляется буквально на несколько страниц и обрисован краткими чертами, жизни и *настоящего* гораздо больше.

Про Торию, увы, тоже не могу сказать ничего хорошего. Картонная милая девушка из сказки, которая картонно красива, картонно злится, картонно от всей широты своего *доброго сердечка* прощает убийцу своего жениха и как ни в чем ни бывало ложится с ним в постель. Функция под названием «красивая и добрая девушка».

Сюжет романа построен вокруг простой истории: хронический, неизлечимый идиот храбрец случайно убивает на глупой дуэли ни в чем не повинного человека. За что некий мимо проходящий могущественный маг наказывает его такой же хронической трусостью, от которой дальше герой всю дорогу пытается избавиться. Очень сказочный сюжет, по большому счету, — герой как назло попадает в ситуации, скажем так, вызова, когда надо продемонстрировать не просто здравый смысл и порядочность, а именно что храбрость — и каждый раз позорно проваливает все дело. Но при этом четко ощущается, что героя к таким ситуациям подтаскивают сами авторы, раз за разом выстраивая обстоятельства так, чтобы требования к герою были повыше, а его позор в итоге — сильнейшим. При этом, по большому счету, в обыденной жизни раз за разом демонстрировать какую-то исключительную храбрость нет необходимости, ну согласитесь. И никто не упрекнет человека, который предпочтет убежать, а не вступить в драку с бандой гопников. Исходя из этого трагедия героя представляется, мягко скажем, надуманной. Есть люди, страдающие агорафобией, есть — боязнью толпы, вполне естественно бояться за свою физиологическую целостность, но по моим внутренним ощущениям это не является чем-то чудовищно постыдным, как раз за разом говорят Дяченко.

Что хорошо в романе — так это все *вне* основного сюжета и двух главных героев. Интересна и необычна линия одновременно жутковатых и забавных служителей привидения Лаш (хоть убейте, а я представляю его в виде Каспиана и никак иначе). Хороша линия старого декана Луаяна, его сомнений и воспоминаний, и хороша сюжетная связь через него с событиями «Привратника». Текст, как всегда, отлично написан, и сам процесс чтения доставляет удовольствие. Но в целом, увы, второй роман кажется мне даже слабее первого — и это притом, что «Привратник» тоже не был чем-то исключительным. Но в «Привратнике» были очень живые и симпатичные второстепенные персонажи — собственно, Ларт Легиар и Бальтазар Эст, да и герой не вызывал такого отторжения, как зловредно-плохой и сахарно-хороший Эгерт Солль. Ну и концовка в духе «и они взялись за руки и убежали навстречу закату/рассвету» тоже не украшает.

Обычно мне нравится то, что делает Сарамаго, и как он это делает — и его стиль сам по себе, и, самое главное, безостановочная игра слов, каламбуры, шуточки, авторская речь в тексте. В общем, все, что так блестяще передает в своих переводах Богдановский. Но «Слон» в данном случае — это большой промах, потому что текст слишком простой и гладкий, никаких украшательств и почти никаких лирических отступлений. Слон идет медленно, лениво и плавно, но без особых забегов в стороны — так же следует и повествование. Временами, конечно, Сарамаго пускается в небольшие рассуждения о природе слоновьего понимания этого мира, биографии генерального секретаря Португалии или географии Кастилии. Однако их никак нельзя назвать сколь-либо глубокими, или смешными, или оригинальными, — так, замечания между делом.

Сюжет романа, с другой стороны, весьма замечателен тем, что его нет. То есть, формально-то, конечно, есть — слон идет из пункта А в пункт Б, из Лиссабона в Вену, скоростью передвижения и расстроянием между пунктами пренебрежем. Причина пути проста: португальский король подарил слона австрийскому, самоходом, так сказать. Слон пошел с кортежем, шел-шел, и благополучно добрался до Вены. В пути у них, конечно, была пара встреч и приключений, но настолько мелкие и неинтересные, что и упоминать о них не стоит. И — ничего больше. Ну то есть буквально. И это Сарамаго, у которого в половине романов забываешь и про стиль, и про каламбуры — настолько захватывает и ужасает сюжет. А тут — пустынная равнина просто.

К тому же не могу невольно не сравнивать этот роман с «Носорогом для папы римского», где тоже дарят экзотическое животное и тоже пытаются доставить его из точки А в точку Б. Но выходит все гораздо интереснее и очень непросто. У Сарамаго я с волнением ждала, когда же странствие слона обернется, скажем, локальной войнушкой, или трешем, или маленькой личной трагедией кого-то из участников — к счастью или к сожалению, ничего такого не произошло. Встает вопрос, к чему это было написано, на которой я лично не могу внутри себя найти ответа. Текст все еще хорош сам по себе, и перевод все еще отличный, но отсутствие содержания его не украшает, dixi.

Вещь на любителя, но я лично прочитала ее на одном дыхании и осталась в совершенном восторге. Очень жаль, что текст так быстро закончился — кажется, тексты подобного рода я готова читать бесконечно. Крусанов пишет одновременно красиво *и* интересно, что редко встречается вместе. К примеру, прекрасные магреалисты в духе Павича и Петровича — они пишут красиво, с этим не поспоришь, но красота слога подчас подменяет сюжет, и уж точно не имеют никакого значения и характера персонажи и их поступки — они не действуют самостоятельно, а являются лишь дополнительными «средствами художественной выразительности». Напротив, у Крусанова есть одновременно и «средства», и герои — пусть они полуреальны, а полумифичны, все равно их можно различить по характерам и лицам, от каждого можно ждать своих поступков и речей.

В этом романе объединено все, что я люблю в литературе в принципе — прекрасный слог, необычный, быстрый и жесткий сюжет и (да, мне стыдно) альтернативная история Великой России. Ну то есть там не так называется, конечно, но общая идея соответствует. Что из себя представляет текст, очень сложно внятно объяснить, на самом деле. Если отойти на максимальное расстояние и попытаться кратко описать, о чем эта история — то это будет история о становлении героя и обретении им верховной власти. Что, конечно, передает только один из аспектов текста — это еще и, если можно так выразиться, исторический магреализм, в котором описывается судьба империи, ее прошлые и будущие властители, каждый из которых велик и ужасен по-своему. Впрочем, и величие, и ужасность определяются, по сути, как раз стилистическими надстройками, метафорами, образами, гиперболизацией («сто тысяч голов под ноги революции» в изложении Крусанова: привлеченные на сторону властителей мистические силы, знамения природы, сверхъестественные способности). С другой стороны, чисто литературное баловство — многочисленные периоды «чистого текста» различных жанров и форм, но больше всего напоминающих достопамятный гон Курехина и Шолохова про «Ленин — гриб» — так же проникновенно и так же смешно. В целом становится понятно, что автор стебется и гонит, не знаю, как выразить это более литературными терминами. Но делает это настолько здорово, что невольно проникаешься; тот, кто не смог проникнуться тонким издевательством над Гумилевским пафосом, потерял половину удовольствия от романа.

Чем мне еще нравится Крусанов — в отличие от плюшевых магреалистов типа Петровича (которого я нежно люблю, но все равно он плюшевый), автор — не кисейная барышня, и у него где война, там жестокость. Детальная, хоть и не очень продолжительная, и не очень задевающая за живое — как не задевает за живое информация из старых летописей о том, как монголо-татары пировали в 1224 на помосте, установленном на еще живых (в начале пира) русских пленниках. Жестокость Крусанова — примерно такого типа, он констатирует факты, не смакуя их, но придавая им некую литературно-историческую окраску. И не скажу, что у него смертей и крови на единицу текста больше, чем, скажем, в отдельных вещах Борхеса. В целом «Укус ангела» похож чем-то на «Титуса» Теймор — жутковатый, красивый и отчаянно яркий, только Крусанов менее пафосен и еще находит отдельные страницы для невинных литературных игр.

По итогам — это едва ли не лучший пример фантасмагоричного от и до романа, что я читала — идеален по замыслу и по исполнению. Мало что так привлекает меня лично, как сочетание привычного быта и истории с совершенно необычными или нелогичными деталями — «в Байкале крокодилы», а у Крусанова это отлично получилось сделать.

Необычный текст. Очень, очень женский. Не в каком-то плохом или хорошем смысле, а просто как факт. Мне кажется, сравнивая «Сторожевых» и похожие по идее, но совершенно другие по стилю и динамике «Дозоры», можно очень четко определить, где проходит граница между женскими и мужскими текстами.

В «Сторожевых», по сути, базовая идея чем-то похожа, хоть и отличается качественно. Есть обычные люди, не наделенные магическими способностями, «мирские». Есть колдуны и ведьмы — живущие по четыре сотни лет, владеющие силой внушения, умеющие превращаться в животных, читать мысли и надежно желать удачи или неудачи. Только, в отличие от большинства подобных историй, в романе нет идейного противостояния кого-то с кем-то. Некоей глобальной древней борьбы, во имя которой уже проливалось и еще прольется немало крови. Напротив, наши колдуны и ведьмы — со времен подписания некоего акта в семнадцатом веке — творят «мирским» только и исключительно добро. У них есть даже план по благодеяниям, и регулярная отчетность — все как в НИИЧАВО. И от самой ведьминской организацией, признаться, веет таким же духом старины. Не винтажа, а именно совковым, что делает ее похожей на гуманитарную кафедру провинциального института — вроде как и не совсем загнулась уже, но и не то чтобы были молодые гении, перспективные разработки и хорошее финансирование. Так, старые корифеи тянут лямку, отчасти по привычке, отчасти с осознанием своего долга перед, скажем, классической филологией. И внутри в организации все так же — вся сотни лет в буквальном смысле этого слова друг с другом знакомы и знают друг друга, как облупленных. У кого-то, конечно, скелеты в шкафу припрятаны, в виде незакрытого любовного гештальта, но и об этом тоже всем остальным известно, просто вежливо молчат.

Правда, описываемые в романе события как раз и взбаламутят этот тихий, очень закрытый и узкий мирок столичных колдунов-ведьм. Потому что некие «мирские» объявляют на них охоту. Но и тут все будет совсем не так, как это обычно описывается в «мужской» прозе подобного толка. Никаких погонь по крышам и сражений на лазерных мечах. Только разговоры на кухне, и облитое бензином пальто на живом человеке, и семейные ценности против корпоративной солидарности. У Романовской вся история выглядит куда более сглаженной, плавной, как мехом обитой. И при этом где-то в глубине остается такой осадочек жути, какого не достичь пространным описанием страданий главного героя в битве со вражескими ордами. Потому что она пишет как-то гораздо ближе к реальности в данном случае, которая как раз такой и бывает — внезапно жуткой посреди уютной обыденности.

Особо хочу сказать про то, как написано. Это совершенно отдельная песня. Признаюсь, мне местами было тяжело читать, потому что за бесконечными диалогами, деталями, разговорами героев с самими собой и разными уменьшительно-ласкательными именами я попросту теряла нить повествования. В принципе, мне кажется, это как раз квинтэссенция женского взгляда на мир именно. Помнится, как-то один мужчина говорил мне, что в этом состоит принципиальная разница между мальчиками и девочками: мальчики видят, замечают, оценивают что-то в одном направлении, но видят очень четко. Девочки видят, замечают и оценивают сразу всю совокупность окружающего мира, но при этом не настолько детально. Так и текст — как огромный ворох всего, что окружает героев: обрывки мыслей, обрывки разговоров, детали одежды, тут же воспоминания, тут же мечты. Иногда создается четкое ощущение, что читаешь монолог Молли Блум. Другое дело, что тут не одна Молли, а несколько таких женских персонажей, и они вместе создают очень сильный уровень «белого шума». В нем, как под толстым одеялом — с одной стороны, тепло и уютно, а с другой, немного задыхаешься. С третьей стороны, такой же примерно белый шум, только с другими сюжетами и большей проработкой характеров, наполняет книги Улицкой и Рубиной. Думаю, что девочкам должно нравиться, а мальчикам может быть интересно посмотреть, «из чего же сделаны девочки» ))

Читала в переводе Жуковского.

Вообще «Одиссея» мне показалась как-то менее интересной, чем «Илиада». И менее своеобразной, что ли. Думаю, это не в последнюю очередь «заслуга» перевода. Да, «Одиссея» читается легко, плавно и гладко. Но при этом остается четкое ощущение, что это никакая не «Одиссея», а вовсе даже «Светлана». В ней как-то нет остроты и угловатости перевода Гнедича, всех этих словечек и образов. Да, я раз за разом ошибалась с правильным чтением слова «пышнопоножный», но в «Одиссее» мне удивительных гомеровских эпитетов и сравнений немного не хватает. Слишком все просто получается, нет таких непривычных для русского языка тропов, таких необычных сцен. Пожалуй, единственное, за что «зацепился» язык — это повторяющееся раз за разом «свинопас богоравный»)) но никак не могу назвать это удачной метафорой, уж извините)) У Гнедича еще было довольно много моментов, которые в переводе мне показались забавными, но при этом они все равно были необычно забавными. У Жуковского разве что запомнился забавный вопрос, на чем кто приплыл, с рефреном «не пешком же пришел ты»)) Есть в этой фразе что-то очень, мм, разговорное. В остальном — не могу сказать, что я получила от самого слога какое-то особое удовольствие.

Сюжет тоже не впечатлил. Я очень ждала большого интересного рассказа про все приключения Одиссея, а услышала по сути только то, что и так сто раз уже читала в разных мифах. Самому интересному (для меня) уделено всего две-три песни. А остальное — это довольно тоскливый рассказ про Телемаха, жрущих женихов и зверскую с ними расправу.

Кстати, я ради интереса подвела «счет голов». Женихов было всего 116, и всех их Одиссей сотоварищи поубивали, спасибо, что хоть особо не мучаем. К этому прибавляем еще 12 рабынь дома, которые «непочительно вели себя с Пенелопой» — их Телемах повесил. Плюс один несчастный раб, который добыл для женихов оружие (впрочем, оно им не помогло) — ему отрубили нос, уши, руки, ноги, а потом изрубили на куски и бросили на съедение собакам((

Итого трупов: 129 штук, и это только при возвращении Одиссея домой. Плюс прибавим неизвестное число жителей Итаки, пожелавших отомстить за своих родственников. В общем, Шекспир нервно курит в сторонке)) «к завершенью идет третий акт, все должны быть мертвы».

Не знаю, может, дело в том, что в «Одиссее» сочувствовать особо некому. В «Илиаде» я лично всегда была за троянцев вообще и Гектора в частности, а тут — ну не за Одиссея же. Не то чтобы он сильно торопился домой, если уж честно ))

Мне кажется, «Илиада» — все-таки более показательная вещь в плане раскрытия того, как думали, чувствовали и ощущали мир древние греки. А в «Одиссее» больше одновременно и общемифологического, и банально-бытового. «Вернулся и всем жестоко отомстил» — это общечеловеческий мотив. А самих странствий и приключений мне было мало, вот)

Из серии «восполняем пробелы в образовании» ))

Откровенно говоря, я совершенно неожиданно получила изрядное удовольствие. Действительно неожиданно, потому что я пробовала читать Гомера в далекой юности и помнила, что мне было нечеловечески сложно. А сейчас — нет, ничего подобного. Перевод Гнедича красивым и музыкальным никак не назовешь, но читать его довольно легко и естественно.

Хуже того, в большинстве мест было откровенно забавна. Я вообще имею плохую склонность смеяться над всякими устаревшими и пафосными формами, а тут одного слова «дрот» достаточно, чтобы заставить меня хихикать на весь вагон метро. Но это еще что, вот в тексте довольно часто встречается выражение «пышнопоножных данаев», и я ни разу, НИ РАЗУ за все время не прочитала его сходу правильно)) Но по большому счету — все совершенно понятно, и язык, конечно, пафосный и метафоричный, но не особо устаревший. Единственное слово, за которым я полезла в яндекс, было «лилейнораменная». И нашла там прекрасное: «Лилейнораменная Гера меня радует — хоть и белоплеча она, всё ж вызывает мысль о велосипеде»)) хорошо что хоть не у меня одной такие ассоциации ))

В целом — не могу сказать про перевод ничего плохого, и про сам текст тоже. Разве что описания бесконечных битв несколько утомляют. Горе мне, я прочитала «Войну мышей и лягушек» значительно раньше первоисточника. Поэтому читаю про битву благородных мужей, а в уме тут же всплывает: «Этому вслед Норолаз поражает копьем Грязевого // Прямо в могучую грудь. Отлетела от мертвого тела // Живо душа». Но это уже мой перегиб, понимаю)

Если серьезно, что меня и удивило, и восхитило больше всего — это очень явственно видное отношение древних греков к войне. Совсем не такое, как у нас. Скорее, для них война — это не битва на выживание, не экстремальная ситуация, а нормальная часть жизни, как и игра. Не помню, писал об этом Хейзинга или нет, но мне кажется, вполне мог бы. Тезисно:

1) Ходят не столько за победой в глобальном плане, сколько за победой в плане личном. То есть стратегическая роль завоевания Трои мало кого заботит, даже Агамемнон, похоже, воюет для наживы и чтобы защитить честь брата. Все остальные — тем более, норовят добыть себе воинской славы и конкретных материальных богатств, намарадерствованных с поверженных трупов. В силу этого война из дела всеобщего, народного, становится совокупностью единичных стычек. Такое впечатление складывается и в целом из текста, и из очень подробных описаний битв. Иногда кажется, что воины с обеих сторон специально приплачивали поэту, чтобы он упомянул их поименно, желательно еще с изложением истории их семейства.

2) Личное во всех случаях перевешивает общественное. Даже, казалось бы, небедный Гектор, сын властителя города, убив очередного соперника, должен думать о том, что на него смотрит все троянское войско, и вести их вперед. А не стаскивать с него доспехи, как последний мародер. Но нет, так поступают все. Более того, воля одного человека во всех случаях превосходит всеобщую волю. Ахиллес поссорился с Агамемноном — и вот результат. Ахиллес пообещал Приаму лично, не советуясь с остальными вождями, дать ему время похоронить сына как подобает — и вот войско простаивает под городом лишних 12 дней. Складывается впечатления, что никакого общественного еще и нету. Никакого понятия «войска», «народа» в общепринятом современном понимании. Есть войско как совокупность конкретных людей с конкретной историей.

3) Греки как дети. Злые и добрые, очень переменчивые. Злые как Ахиллес, который, мучаясь бессонницей, вставал среди ночи, чтобы потаскать тело Гектора за колесницей. Добрые, как Ахиллес, так усердно оплакивающий друга. Очень смешные во всем, что касается соревнований, наград и вообще выставления себя напоказ и прославления. Это видно и по описаниям битв — как они пытаются перещеголять друг друга в подвигах и собранных «корыстях». Но особенно явно — в описаниях игр, проводимых Ахиллесом. Суть игр очень проста: есть, разумеется, победители и проигравшие, но награду получают все. Чтобы никому не было обидно)) Очень знаковый момент, мне кажется. В отношении к войне это тоже видно — нет презрения к противнику, скорее есть уважение — потому что важность твоей победы измеряется в том числе в силе противника. Поэтому издевательство над телом Гектора настолько *бого*противно — оно противно самому общему представлению тех времен о том, как должно относиться к другим воинам.

В итоге получаем картину очень юного народа, удивительно неискушенного и неиспорченного — от этого и волшебная мифология, и бесконечные кровавые войны. Мифологическая картина мира — все равно что детская, во всяком случае, применительно к древним грекам по Гомеру.

Не читала Толстого со школы, хотя в то время вполне успешно, хоть и без особых восторгов продралась через «Войну и мир» и «АК». А тут взяла по случаю не столько духовного очищения ради, сколько потому, что больше на электронной книге не было ничего симпатичнее. И поразилась. Серьезно, первые страниц сто не переставала удивляться, что это *действительно* интересно. И даже персонажам слегка сопереживала. Мне кажется, начало романа — самое сильное, что в нем есть, или я просто от манера письма Толстого так отвыкла, а потом привыкла опять. Во всяком случае, я начала понимаю, почему в 10 классе меня так безумно раздражал «мир» и так нравилась «война» — по банальнейшей причине, что до мира в тот момент я еще не доросла. Тогда казалось, что персонажи зря тратят драгоценное время своей жизни на бесконечное обмусоливание, кто, с кем и как, построение, выяснение и прекращение отношений. Прошло больше десяти лет — и тут-то до меня наконец дошло, что не зря)) И что вообще интересней этой темы мало что можно придумать.

Начало, первая четверть «Воскресения» — именно что очень *отношенческий* текст. Думаю, не открою никому великой тайны сюжета: барин, богатый наследник, при случае совратил воспитанницу своих тетушек «из простых», сделал ей ребенка да и думать забыл. Прошли годы, воспитанница пошла с того момента по наклонной и дошла сначала до проституции, а потом и до скамьи подсудимых по обвинению в убийстве. И вот этот барин в составе присяжных рассматривает ее дело — и узнает.

Отлично прописаны все детали характера и барина, и окружающих его персонажей — небольшим количеством черт, но очень четко. При этом Толстой не уходит ни в преувеличение, ни в преуменьшение добродетелей и пороков, разве что общее ворчливое неодобрение всего окружающего мира у него постоянно слышится. Но при этом — в отличие от того же Достоевского — в его персонажах и их действиях нет никакой «фантастичности», невротичности, все они, от последнего каторжника до высших чинов очень твердо стоят на грешной земле. Их поведение, поступки, характеры, даже порывы души настолько логичны, что кажутся не просто естественными, а единственно возможными. И при этом всем персонажи не вызывают ни сочувствия, ни симпатии. Забавно, возможно, это как раз издержки слишком внимательного авторского взгляда на их характеры и мотивы, который «снимает все покровы», в том числе те, которые лучше бы не снимать. Если где и есть героические герои, то только не в «Воскресение».

Увы, с развитием сюжета становится все занудней и занудней. Толстой по доброй своей традиции не доверяет читателю и не пытается донести до него хоть одну мысль или идею исподволь, через поведение или разговоры персонажей. Нет, об этом обязательно должно быть пятьдесят страниц авторского текста. На извечные темы «как нам обустроить Россию», «учи дурака богу молиться» и «а если вы не поняли, я еще раз повторю». При этом у меня лично острейшую антипатию вызывают два момента: наезды на христианство, причем совершенно нелогичные (в свете концовки) и необоснованные как таковые и «красная зараза». Прямо выраженные симпатии к революционерам и террористам, то бишь. Учитывая, что тему русской революции я воспринимала и воспринимаю весьма болезненно и в целом эмоционально отношусь к ней ровно так, как изложено в «Бесах». Толстовские же идеи, пусть и не прямо революционные, но весьма сочувствующие, учитывая, что дело происходит уже в 1899, понять и оправдать не могу. Нужно быть чудовищно слепым, чтобы продолжать думать, что из всех этих маньяков и садистов составится некая очищенная и просветленная Россия.

Впрочем, чем хорош Толстой — он может сколько угодно абстрактно рассуждать о добре и зле, но в деталях он предельно честен, а детали говорят сами за себя. Чудовищные, звериные отношения в сообществе каторжников — особенно по сравнению с «высшим обществом», которое вначале так противно, а потом так приятно Нехлюдову. Революционеры, которые преследуют вовсе не общественное благо, а ищут личного самоутверждения (Новодворов) или оправдания бессмысленного своего существования (Вера Ефремовна и прочие). Толстой может ставить какие угодно высокие этические планки, но при этом постоянно спускает героев с небес на землю (Наташа Ростова в молодости и зрелости). Это забавно, и с одной стороны, хорошо, потому что честно, а с другой плохо, потому что разочаровывает.

Подумала, кстати, что концовка достраивается по тому же принципу. Нехлюдов открывает для себя Новый Завет, и на этом мы с ним расстаемся (опустим вопрос, что будет, когда он откроет для себя ВЗ и искренне удивится тамошней жестокости и бессмысленности). Что с ним будет дальше? Логика Толстого предполагает, что он спокойно вернется в свое общество, поездив, возможно, некоторое время по заграницам, и будет в нем жить, и *ничего* глобально в нем не изменится. Ну разве что будет меньшей свиньей — но он и так ей особо не был. Что в нем воскресло, или в Катерине, вот вопрос.

В общем, начали за здравие, середина прошла под знаком хождения Нехлюдова по инстанциям, а закончили, как обычно, за упокой, Евангелием от Матвея в толстовской обработке. Читала легко, но после первой трети уже без особого интереса.

Эта книга Моэрса — практически идеальна именно как детская книга, в возрасте, скажем, от 5 до 13. И уже не совсем идеальна, если читать ее, будучи взрослым человеком. Дело в том, что в «Медведе» нет связного сюжета и развития оного, а есть обилие разнообразных приключений героя с разными персонажами и в разных местах. Поэтому он отлично подходит для того, чтобы читать его ребенку по ночам порциями: один вечер — одно приключение.

Приключения, надо отдать автору должное, совершенно удивительные. Чем в первую очередь прекрасен Моэрс в данной книге, так это бешеной фантазией! Такого обилия фантастических зверушек, мест, вещей и правил я нигде и ни у кого не видела. При этом в них не путаешься, в отличие от «взрослых» аналогов перумовского толка, потому что все вещи очень тщательно и забавно разъясняются в постоянно цитируемом в книге «Лексиконе» — это что-то вроде словаря волшебных вещей и существ. Нельзя даже сказать, чтобы Моэрс использовал особо достижения мифологии народов мира — на одного заимствованного йети у него три сотни собственных оригинальных существ, вполне логично внутри себя прорисованных. А также собственных забавных и внезапных локаций, вроде Сладкой пустыни, состоящей из сахарного песка, и головы великана-боллога, внутри которой можно путешествовать.

Под конец появляется даже некое подобие зла, правда, это недолго и не страшно. Оригинально — да, потому что больше ни у кого я химических элементов в роли Мирового зла не припомню. В целом, конечно, борьба с этим злом не является темой книги, а всего лишь одним из приключений Синего Медведя.

Кстати, что еще мне очень нравится в приключениях — в них нет сахарности, как обычно бывает в детских книжках. И окружающие персонажи, и сам герой периодически бывают удивительно противный, с той разницей, что герой рано или поздно это осознает и пытается исправиться. А сами приключения, что очень ценно, не имеют никакого морализаторского оттенка от слова вообще — чистый полет фантазии, необремененный абстрактными оценками происходящего.

Отдельно хочу отметить то, что книга шикарно сделана, и на русском в том числе. Во-1, прекрасный перевод, сохранением всей игры слов, говорящих имен и тд. Во-2, текст изобилует рисунками самого Моэрса к повествованию. В целом это как раз тот случай, когда надо читать с бумаги.

Чтение доставляет удовольствие и абсолютно не напрягает. Для детей в любом состоянии — идеально, для взрослых отлично в качестве легкого чтения.