Я очень-очень люблю Ле Гуин, но все-таки вещи у нее сильно различаются. И претензии к этому роману связаны даже не с тем, что он представляет собой гимн оголтелому феминизму, в котором большинство мужчин, за исключением пары старых и больных, воплощают собой квинтессенцию необоснованного зла. А в том, что в нем нет цельности, нет какого-то внятного сюжета и цели, к которой должен прийти читатель вместе с текстом. Признание маленькой калеки Техану «дочерью драконов» подозрительно напоминает сброшенный на читателя из кустов рояль, и что с этим делать, совершенно непонятно.

Ле Гуин играет на несвойственном для нее поле, и проигрывает. Обычно в ее вещах внешнего зла и смакования ужаса и насилия практически нет, во всяком случае, до такой степени необоснованной. А тут история начинается с того, что какие-то бродяги чуть не заживо сожгли ребенка — и им за это ничего не было! Вопрос даже не в том, где власть предержащие на Гонте, а в том, почему те же фермеры не подняли их на вилы. Это какая-то тотальная пассивность, слабоумная жертвенность всех «положительных» героев вплоть до самых последних моментов. Никто не борется, все размякли и говорят, ну, наверное ребенок сам виноват. Я понимаю, что было задачей нарисовать то, как Тенар героически действует в среде бездушных идиотов, но в это совершенно не верится.

Как и во многое другое. Простите, но всю дорогу мы видим историю глазами Тенар, как она берет пострадавшего ребенка себе, опекает ее и тд. При этом как-то за кадром упоминается то, что у Тенар есть взрослые сын и дочь — казалось бы, любая мать должна о них вспоминать, переживать, скучать и тд, пусть они и живут не вместе. Но нет, ни малейших эмоций и воспоминаний. Это не настоящие дети, а какие-то картонные куклы, призванные исключительно подтвердит, что у Тенар как у женщины в жизни «все было». И когда ее взрослый сын возвращается из плавания и ведет себя не слишком воспитанно — она моментально от него «отказывается», заявляет всем, что его уже не исправить, и преспокойно бросает его, даже с некоторым злорадством — ага, ему, подлецу, придется самому мыть за собой посуду. Это так странно и смешно, что невозможно поверить.

И весь роман, по сути, состоит из таких мелких недоразумений. Какие конкретно цели преследовал маг Аспен и чем ему не угодили Тенар и Гед — загадка. Он со своими подельниками просто воплощает «зловредное мужское начало»: раз за разом подчеркивается, что он Тенар не воспринимает, потому что она женщина, и унижает, и пытается убить по этой же причине. Нет, я не спорю, такие придурки существуют, но не все же вокруг такие! Другая мотивация, связанная с событиями предыдущего тома, какая-то очень сомнительная — тем более, что Тенар к этому вообще не имеет отношения. Ровно как и погоня за ребенком-калекой — примерно с полгода никто из «злодеев» брошенную девочку не искал, а потом она им всем так понадобилась, что они решили рискнуть ради этого жизнью.

Мне было интересно читать, Ле Гуин все еще хорошо и умно пишет, но история вышла какая-то скомканная и неловкая, и «уши» мужененавистничества из нее слишком торчат. Я в курсе, что это в творчестве Ле Гуин так или иначе довольно актуальная тема, с разной степенью завуалированности в разных вещах, но вопрос не в том, что, а в том, как это подается. В «Техану» я просто не вижу никакой сверх-идеи, которая перекрывала бы эту гендерную мелочность.

Сборник воспоминаний Бориса Стругацкого, посвященных всех истории жизни и писательства АБС, по конкретным произведениям. Я боялась, что это будет поверхностно и скучно, либо только для фанов, но ничего подобного — читала с упоением и не заметила, как закончился. Я очень люблю АБС, но читала у них не все и даже не все из крупных вещей, которые упоминаются в этом сборнике, но это не слишком мешало. Зато о давно любимых «классических» вещах узнала много нового.

Сборник небольшой, и каким-то вещам уделяется буквально пара страниц, каким-то — пара десятков, но в любом случае, это очень интересные заметки, без малейшей нудоты или претензии на «научность». Там и цитаты из переписки между братьями, и старые рецензии, и выдержки из всяких околоцензурных документов, и даже пара дружеских пародий. И написано все это очень легко, отчасти зло (особенно про историю взаимоотношений с советской цензурой), отчасти весело, но в любом случае — очень живо.

Кстати, эта книга помогает по-новому взглянуть на некоторые вещи АБС. Мы привыкли все воспринимать как данность, как законченную вещь, и я лично никогда не задумывалась раньше, насколько ту или иную книгу покорежила цензура и как к ней относятся сами авторы. А ведь это важно, в т.ч. для правильной расстановки произведенйи в сознании. К примеру, АБС пишут, что «Обитаемый остров» задумывался как лихой приключенческий боевичок, без малейшей «глубины» — в сравнении с «ОЗ» так и есть, конечно, но в сравнении с любыми другими фантастическими боевичками других авторов это просто Шопенгауэр. Интересна история «Сказки о Тройке» — я впервые прочитала ее в далекой юности, в паре с «Понедельником», и не заметила совершенно никаких стилистических отличий. «Сказка» для меня и была сюжетным продолжением «Понедельника», но сейчас в том, что написал БН, я вижу много правды: что «Понедельник» — это позитивная история, сочиненная веселыми молодыми людьми, верящими в победу разума над вот этим всем, а «Сказка» — желчная сатира авторов, которые уже ни во что не верят, но и замечать не могут перестать.

Или даже маленькие моменты — к примеру, я не знала, что «Хищные вещи века» — цитата из Андрея Вознесенского, а стишок «Стояли звери около двери...» был придуман маленьким сыном БН. Или что слово «сталкер» придумано из киплинговского героя Stalky. Короче, много и мелких моментов, и достаточно значимых — как рождалась концепция тех или иных вещей. Смело порекомендую всем любителям АБС, а не только самым фэнам.

Это совсем не такой уж «женский роман», который я ожидала по рекомендациям. В большей степени это основательная и размеренная семейная сага, охватывающая три поколения австралийских переселенцев в первой половине 20 века. Детальная, с историями каждого из членов большой семьи, подробным описанием их окружения и даже некоторым историческим контекстом (по крайней мере, в тот период, когда сюжет переходит к эпохе Второй мировой). В центре — любовная история дочери из среднего поколения семейства и местного священника, но нельзя сказать, чтобы она занимала в романе какое-то особо значимое место в части объема текста, хотя, безусловно, является самой значимой в сюжетном плане.

Все начинается в большой бедной семьи новозеландских переселенцев: несмотяр на то, что семья живет не то чтобы на грани голода, но с некоторой постоянной его угрозой, детей все прибавляется, правда, все удачно получаются мальчиками, которые остаются тут же и с ранних лет работают. Есть только одна девочка, Мэгги, она-то и станет главной героиней. Глава семьи неожиданно получает приглашение переехать в Австралию, к старшей богатой сестре, у которой нет других наследников, и с переездом уровень их жизни значительно улучшается. Но тем не менее, это не позволяет им как-то существенно изменить саму суть жизни: все члены семьи, включая вырастающих детей, так и остаются в своем поместье и работают на земле, занимаясь чисто физическим трудом и не помышляя ни о чем большем. Никто из них не не задумывается ни на секунду, что можно было бы что-то в этой жизни изменить, например, поехать учиться в университет, стать кем-то другим, а не овцеводом или начальником овцеводов. В этой переходящей из поколения в поколение размеренности есть что-то вырожденческое, что-то, свидетельствующее об утрате жизненных сил семейства. К концу романа все оставшиеся члены семьи уже достаточно обеспечены и постоянный труд не является условием их физического выживания — но в большинстве своем, за парой исключений, они продолжают вести какую-то серенькую, незаметную и привычную жизнь. Только двое детей из младшего поколения дают какую-то надежду в этом плане. Кстати говоря, это очень хорошая мысль и очень правильная: «Она с удивлением поняла, что непрерывный чисто физический труд — самая прочная преграда, которую способны воздвигнуть люди, чтобы не давать себе по-настоящему мыслить». Мне кажется, что не только физический, а и вообще непрерывный и тяжелый труд любого рода является такой преградой, потому что от умственного и организаторского труда устаешь не меньше, и времени и сил подумать о своей жизни тоже нет.

Отдельно хочется сказать про главную героиню романа, к которой как раз и относится любовная история со священником, — девочку Мэгги. Знаете, я во всей мировой литературе не помню такого образчика «идеальной женщины» в плане сочетания всех тех качеств, который традиционно принято считать олицетворением женственности. Она красивая, но не заносится своей красотой и сама ее не осознает. До очень взрослых лет сохраняет полнейшую, доходящую до идиотизма невинность в плане вопросов пола (я не верю, что для человека, живущего на ферме, где плодится всякая живность, это возможно). И самое главное — она совершенно покорная, безынициативная, способна годами терпеть плохие условие и плохое обращение, принимая его как должное, и при этом ждать и надеяться. Такой человек, который сидит, куда его посадят, и делают, что ему сказано. Юная девушка влюбилась в священника, и он в нее тоже, но он выбрал церковную карьеру, а она терпеливо ждала-ждала, и вышла замуж за первого встречного потом, который был на него мало-мальски похож. Ах да, еще чисто женское свойство: не понимая, откуда берутся дети, она страшно хочет их иметь. Изначально, с детсткого возраста. Что, кстати, для выходцев из многодетных бедных семей тоже не особо характерно, мне кажется. И, разумеется, секс с новоявленным мужем кажется ей чудовищным и страшно болезненным. И старшую дочь, которая, как назло, выросла умной, инициативной и себе на уме, она открыто недолюбливает. Зато в сыне, нежном теленочке, души не чает. В общем, писательница собрала все штампы про «нежное сердечко» и как там еще называется такой типаж людей — хотя по мне, наиболее подходящий эпитет для них — овца. Кому конкретно Мэгги сделала хорошо своей бесхарактерностью и долготерпением — да никому, напротив, заставила всех окружающих ее мучиться от того, что они не оправдали высокие ожидания овцы и спровоцировали новый виток ее смиренных страданий. Священника — оттого, что он предпочел ей карьеру, сына — оттого, что он осмелился самостоятельно выбрать свой жизненный путь.

Почему меня так раздражает такой женский типаж и такой подход к жизни? — Да потому что именно описанным качествам многие обязаны тем, что выросли в нищете с отцом-алкоголиком, а мама-страдалица работала на трех работах и говорила «на самом деле, он тебя любит», вынося бутылки. Что характерно, в счастливых семьях женщине как-то не удается сохранить этот типаж смиренной страдалицы — потому что не от чего особо страдать. Видимо, поэтому такие страдалицы счастливые семьи и не создают, иначе их главный талант пропадет впустую.

Интересно было бы услышать мнение мужчин — насколько Мэгги кажется им симпатичной и привлекательной?

К слову, именно в этой истории дилемма священника — любовь или карьера — совсем меня не трогает. Может, потому, что изначально было понятно, что он выберет, и будь Мэгги поживее и поактивнее, были бы еще варианты, а тут она нисколько не помогала ему склонить чашу весов в свою пользу, и все пошло так, как пошло. Драма в «Оводе» в этом плане гораздо сильнее цепляет за живое. А Ральф в этом плане — не слишком привлекательный персонаж, хотя и очень понятный по-человечески. Не было бы у него любимой карьеры, так была бы, например, любимая жена и любимая любовница. Его наперсник кардинал Витторио гораздо более сдержан, проницателен и этим симпатичен. «Смирение — вот чего вам недостает, а ведь именно смирение и создает великих святых — и великих людей тоже» — и это очень верно применительно к Ральфу и подобным ему персонажам, которые, по большому счету, больше всего любят самих себя.

Самый симпатичный персонаж в романе — Джастина, нелюбимая дочь от нелюбимого мужа. Которая, несмотря на всю неудачность своего положения, выросла живым, сильным и активным человеком, сама выбрала себе занятие, пробилась на сцене на другом конце света и, в итоге, единственная из всего семейства получила под конец романа надежду на создание счастливой семьи по любви. Хотя тоже, конечно, все это кажется немного сомнительным: через весь роман идет красной нитью идея о том, что все героини женского пола всю жизнь упорно любят одного мужчину. Это мило, конечно, но как-то сомнительно — я не говорю, что такого не бывает, а говорю, что это случается далеко не с каждой.

В целом — мне было интересно читать, роман отлично написан и все действия и характеры кажутся очень достоверными. Но лучше было бы обойтись без финального пафоса про птицу из терновника, он довольно-таки неуместен.

Первый роман Лондона, который мне наконец-то был интересен. Не скажу понравился, потому что в целом по итогам он, пожалуй, сильно далек от идеала, но именно в процессе было интересно и местами не чувствовалось того картонного шаблона, по которому живут и двигаются герои, «хорошие» и «плохие». И в этом целиком, надо сказать, заслуга Волка Ларсена, который как ни крути, а все же оказался романтическим злодеем.

Увы, в лучших традициях злодея ждала в итоге кара господня и милость тех, кого он раньше мучал, но тем не менее, именно жесткие и неожиданные эпизоды с Ларсеном очень оживляют повествование.

«Морской волк» — название обманка, потому что этот эпитет применим в равной степени как к зловредному капитану, которого так и зовут, Волк, так и к горемыке-герою, волею случая угодившему к нему в лапы. Надо отдать Ларсену должное, он действительно сумел сделать за все это время, путем угроз, мучений и унижений, из героя настоящего мужчину. Как это ни забавно, потому что Ван-Вейден, попав в руки к злодею Ларсену, по хорошему вообще не должен был бы выйти оттуда живым и целым — я скорее поверила бы в вариант, что это им будут развлекать акулу, а не поваром, который все-таки «свой». Но если Ларсену не чужды понятия классовой ненависти, но чужды понятия классовой мести по крайней мере — он обращался с Ван-Вейденом не хуже, чем со всеми остальными, а пожалуй что даже и лучше. Забавно, что герой ни на секунду не задумывается, что именно науке Волка Ларсена он обязан тем, что в принципе сумел выжить на том необитаемом острове и выбраться домой.

Любовная линия, появившаяся внезапно, как рояль из куста, несколько оживляет уже начавшие приедаться издевательства Ларсена над всеми и страдания угнетенных. Я уж было обрадовалась, что это будет любовная линия с участием самого Волка — вот это было бы действительно интересно и неожиданно. Но увы, Лондон пошел по пути наименьшего сопротивления — двое героев-жертв каким-то чудом умудрились сбежать и не погибнуть (хотя несколько глав тому назад былые моряки, брошенные в море на лодке, как говорилось, наверняка погибли бы), не пойми как продержаться на острове и еще и убежать потом в рассвет, держась за руки. Только присутствие умирающего Ларсена несколько скрашивало эту идиллию и придавало ей жутковатый оттенок. Странно, что героям ни на секунду не пришло в голову, что парализованного Ларсена, возможно, милосерднее было бы убить. И еще более странно, что это не пришло в голову ему самому — хотя вероятно, что пришло, просто он не хотел просить о помощи, и устроенный им пожар был попыткой самоубийства, а вовсе не намерением специально повредить героям.

В целом роман произодит впечатление довольно разнородного и разнопланового. В частности, кардинально различаются периоды до появления на корабле Мод и после. С одной стороны, очень интересны были все приметы морской жизни, локальные бунты отдельных моряков против Волка и общие злоключения. С другой, неизменно интересен сам Волк Ларсен; в чем-то его поведение постоянно представляло собой своего рода заигрывания с Ван-Вейденом и читателем: то он показывает удивительно человеческую личину, то снова прячется под своей злодейской маской. Я ждала определенного катарсиса в его отношении, честно говоря, не такого, как в финале, а настоящего катарсиса. Если бы у Лондона хватило духу провести любовную линию типа «Красавица и Чудовище» и заставить Ван-Вейдена и Мод вместе что-то изменить в Волке — было бы круто. Хотя согласна, что сделать это убедительно было бы также и очень сложно.

Очень характерная вещь для Гессе — очень мягкая, спокойная и одновременно глубокая. Обычная семейная драма неудачного брака и отчуждения между отцом и старшим сыном, при этом супруги номинально продолжают жить вместе, правда, в разных частях поместья, и единственное, что их связывает — младший сын, которого они оба обожают. Собственно, как раз невозможность поделить этого ребенка и объясняет, почему давно ставшие друг другу чужими супруги до сих пор не разъехались.

Сюжет истории движется очень медленно и плавно и, кажется, ничего такого особенного не происходит: ну приехал к мужу-художнику старый друг, ну уехал. Но при этом от текста совершенно невозможно оторваться. Гессе отличный психолог и прекрасно пишет, в его психологии нет ни одной фальшивой нотки, и очень как-то легко проникаешься чувствами героя, этим сочетанием подавленности и целеустремленного упорного труда, притом, что он не видит никакого просвета в своей жизни и даже не признает сам себе, что с ней что-то фатально не так. Это очень распространенное человеческое состояние, мне кажется, когда все и не хорошо, но и не так чтобы ужасно плохо, и ты находишь себе отдушину в труде или в хобби, а весь остальной негатив, идущий извне, старательно игнорируешь. Состояние сохранения того минимума энергии, который необходимо для существования. А чтобы выйти из этой несчастливой стабильности, нужно какое-то сильное потрясение извне — но за счет того, что человек сам сознательно ограничивает все контакты со внешним миром, новые эмоции и события, на его долю остаются скорее потрясения негативного толка. Которые перекосят это хрупкое равновесие «когда все плохо, но устраивает» в состояние, что уже не устравает. Это ровно то, что делает Гессе — и при всей печальности события роман заканчивается скорее на оптимистической ноте. Иногда чтобы продвинуться вперед, нужно что-то потерять, и для героя это оказывается единственным шансом. Концовка даже надежду, что он им воспользуется, и все оставшиеся члены семьи получат наконец настоящую жизнь, а не мучения полумертвого брака.

В детстве я не любила сказки Шварца и не понимала, чего им так восхищаются. Теперь, прочитав во взрослом возрасте, четко понимаю, почему: это совершенно не детские сказки, а столь умная и печальная сатира на любое общество взрослых людей и «взрослые игры», что иногда тошно становится. Шварц гений, действительно, но гений очень недобрый. Перевернуть классическую андерсеновскую историю так, что она становится совершенно жизненной и совершенно не о том — это нужно суметь. Несмотря на весь «сказочный» антураж, герои говорят такие вещи, что сразу становится понятно: это никакая не волшебная история про убежавшую тень, а аллюзия на социально-бытовую драму про предательство, трусость и ложные ценности. Набор типичных житейских ситуаций.

Воплощение совершенно идеальное, каждое слово — идеально, и неудивительно, что все его самые знаменитые пьесы растащили на цитаты, которые знает вся страна. Ну вот прекрасно же:

«Человека легче всего съесть, когда он болен или уехал отдыхать. Ведь тогда он сам не знает, кто его съел, и с ним можно сохранить прекраснейшие отношения».

«Поступки простых и честных людей иногда так загадочны».

«Люди ужасны, когда воюешь с ними. А если жить с ними в мире, то может показаться, что они ничего себе».

Мне повезло: относительно недавно я читала всякие мемуары и интервью Фейнмана, и разительная разница между тем, как воспринимают работу над опасным проектом писатель-фантаст и настоящий ученый, просто бросается в глаза. Честно сказать: я не верю. Не верю, что можно левым полушарием решать сложную научную проблему, а правым при этом думать: ах, какой я нехороший, и как плохо будет, если я ее таки решу.

Мемуары Фейнмана — чистый драйв и позитив. Тотальная увлеченность работой, прекрасное чувство юмора и симпатия к окружающим и жизни вообще. Понятно, что это еще и свойство личности самого Фейнмана — но в глубине души мне кажется, что именно так и должны делаться научные открытия, серьезные прорывы. Что людьми, которые их совершают, руководит такой драйв и радость от всего происходящего, что ни о чем вокруг они особо не задумываются, ни тем более о далеких возможных угрозах для всего человечества. Можно тяготиться своей работой и окружением и при этом качественно сводить баланс или писать исковое заявление, но вот чтобы изобретать в таком состоянии уныния — сомнительно.

«Глас Господа» — мучения старого брюзги, уж простите. Да, это никакой не фантастический роман, а «свободная трибуна», на которую автор взобрался, чтобы поговорить на вечные темы. И проект «ГЛАГОС», однозначно проассоциированные с Манхеттенским проектом — для этого только предлог.

Впрочем, надо отдать Лему должное: его опасения и брюзжание, конечно, верны. И любое серьезное научное открытие, особенно в космической области, неизбежно было бы использовано в военных целях. Стоит учитывать еще время написания: 1967 год, разгар Холодной войны, Кубинский кризис показал миру, что до ядерного апокалипсиса не так уж и далеко. Отсюда и крайне пессимистичные взгляды ученых, которые понимают, что открытие, случайно сделанное ими при попытках расшифровать «послание из космоса» может привести к тотальному апокалипсису еще быстрее.

Я читала эту повесть раньше, но не помнила совершенно ничего, кроме того, что Мария — на жена героя, как кажется на первый взгляд. От обычных вещей АБС про открытие нового и борьбу человека с природой или борьбу наступающей цивилизации с дикостью она отличается кординально. Не никакого «врага», даже образа врага нарисовать не получается, по крайней мере, герой в конце четко это осознает. Нет ничего внешнего, напротив, страна и город, куда «десантируется» герой — самый что ни на есть благополучный кусок старой цивилизации, радостно пользующийся всеми плодами современной науки. И от избытка благополучия люди тупеют, жиреют, начинают находить новые неожиданные наркотики и вообще всячески морально разлагаться. Разумеется, радо или поздно такое деградирующее общество обречено на катастрофу или, по крайней мере, на стагнацию. Но пока есть только первые ласточки, неожиданные смерти, которые почти никого не заставляют настораживаться.

Забавно, что в этом обществе так осуждается слег, но при этом не осуждается дрожка и алкоголизм — это в порядке вещей, хотя по большому счету, разница только в градусе, а не в сути. Так «добропорядочные граждане» убеждают себя, что они-то «не такие», все их мозгоубивающие развлечения вполне пристойны, тем более что их поддерживает такое огромное количество соотечественников. Увольте, а есть много общего между дрожкой и телевизором, по-моему.

Это не очень популярная у АБС тема, как ни странно, — тема внутреннего врага, которым люди становятся сами себе. И как бороться с этим врагом, совершенно непонятно. Опергруппа тут очевидно бесполезна, нужды длительные и методичные усилия в области воспитания и образования, но там, где привылки решать проблемы опергруппами, это не очевидно. Лет 100 на решение этой проблемы, как планирует герой, не меньше, увы — при условии, что за ее решение вообще возьмутся. Но против того, чтобы этим заниматься, можно сходу найти множество возражений логического и мизантропического толка — от «что, у нас других проблем нет» до «так работает естественный отбор, и этих наркоманов не жалко». Эмоционально это довольно сильные аргументы, но против них есть один логический: если у этих разложенцев еще есть выбор, и они сделали его в пользу отупения и наркотиков, но у их детей уже никакого выбора не будет, потому что они не будут знать о других вариантов — а значит, последующие поколения будут потеряны.

Последний роман из трилогии про Геда, пожалуй, самый прекрасный. Технически он почти идеально завершает круг, выводя самого героя и ситуацию вокруг него на новый виток спирали. В первом романе Гед выпустил свою тень и вынужден был гнаться за ней почти до конца мира, а старый archmage умер, закрывая открытую им щель между мирами. Второй роман — очень-очень камерный, ограниченный не только определенным островом, но более того — конкретным подземельем. Все происходит в одном месте, и скитания по лабиринту представляются некоей противоположностью свободному движению по морю. И, наконец, в «The farthest shore» Гед опять отправляется в путешествие куда глаза глядят, только в этот раз исправляя зло, причиненное другим, но также заплатив за это высокую цену.

Не надо прилагать особых усилий, чтобы сообразить, что все путешествия Геда в каждой из этих книг — такая расширенная юнгианская метафора самопознания. Он борется не столько со внешним злом, сколько со внутренним — и Ле Гуин прекрасно рисует это в романе. Колдуны, наиболее восприимчивые представители народа, первыми пострадали от того, что в мире «стало что-то не так», начали забывать свое искусство и самих себя. Постепенно от этого начали страдать и простые люди, пока не осознавая, что же именно происходит, но остро чувствуя это «не так». Никакого внешнего зла не произошло, никакие банды орков и гоблинов не нападали на мирные острова — но сомневаться в существании зла, которое заходит изнутри, не приходится.

«Дальний берег» — еще и история про передачу опыта, преемственность поколений. Юный спутник Геда обещает стать великим королем (хотя об этом пока мало кто знает, а меньше всего — он сам), но до этого еще очень далеко. Но именно то, что делает Гед сейчас, вынесенный им из этого плавания опыт и сделает его таким, я думаю, и Гед делает это совершенно сознательно. Он не разглядел в мальчике никакого короля — скорее, материал, из которого можно сделать короля, и одним действием решил убить двух зайцев.

Меня очень задевает лично в этой книге изображение мира мертвых — этот тихий мир сумерек, где не происходит ничего ужасного, но никто ничего не делает и никто никого не узнает. Тюрьма без границ и без наказаний, тюрьма внутренняя. Почему-то мне кажется, что именно этот вариант загробного существования самый правдивый — во всяком случае, умирающий мозг скорее нарисует тебе именно такую картину, чем чертей или ангельское пение. В этом есть какая-то жутковатая, но успокаивающая правдивость.

По ходу повествования все время ждала, когда же произойдет какое-нибудь «мирообразующее» открытие. Например, когда герой выйдет за границы своей ледяной пустоши и обнаружит большой цивилизованный мир (поначалу на это было очень похоже, и в этом плане начало сильно напоминает «Многорукий бог далайна» — тот же дикий камерный мирок, отчаянные попытки наладить в нем какую-то нормальную жизнь, а потом — путешествие к его границам и дальше). Или другой вариант — по ходу действия он становился все более вероятным — чтобы герой (или хотя бы читатель глазами героя) найдет какие-то ее значимые обломки и задумается хоть на секунду о том, что все-таки с ней произошло. Но нет, увы, все герои, и местные таежные дикари, и темные пришельцы как были дикарями, так ими и остаются.

Об этом мире можно многое домыслить: видимо, произошел второй Ледниковый период, видимо, известная нам европейская цивилизация погибла, а на ее обломках выжили самые южные народы (в Африке стало гораздо холоднее и теперь растут березки), а северные постепенно опустились до первобытно-общинного состояния. Южные народы в своем развитии отступили, видимо, на уровень века 18-19 (у них винтовки, а не какие-нибудь кремниевые ружья), северные — гораздо дальше назад. Но все это — очень общие предположения, а в романе никакого общего плана нет, только вот эта группа дикарей и их стойбище.

После того, как герой триумфально вернулся от колдуньи и внезапно возглавил родное племя, сюжет, который обещал быть интересным, стал удивительно однообразным. Как писал Сарамаго, «а так все одно и то же — обезглавлен, сожжен, утоплен, брошен на растерзание диким зверям, пронзен копьем, зарублен мечом, распят, задушен, удавлен, обезглавлен, сожжен, утоплен, брошен на растерзание диким зверям, пронзен копьем, зарублен месом, распят, задушен, удавлен, обезглавлен, сожжен, утоплен, брошен на растерзание диким зверям, пронзен копьем, зарублен мечом, распят, задушен, удавлен, колесован, четвертован, повешен, привязан к хвостам лошадей и разорван на части, отсечены груди, вырван язык, ослеплен, побит каменьями, забит, как ни странно это звучит, деревянными башмаками, и опять». Только в исполнении автора это выглядит не так красиво и не так ужасно, как у Сарамаго, правда, так, традиционные свинцовые мерзости первобытно-общинного строя. Герой-вождь завоевывает и порабощает другие общины, борется со «внутренними врагами», которых сам же себе и создает, периодически кого-нибудь мучают, выкалывают глаза, сжигают заживо и тд. и тп. Это как если бы из Мартина убрать весь сюжет и оставить только треш. Не страшно, но довольно противно. Смутно подозреваю, что для подобного первобытно-общинного строя это вполне нормальный расклад.

Одно маленькое но: в самом начале повествования все эти несчастные дикие племена исповедовали категорический запрет на убийство и пролитие крови, не только людей, но и любых живых существ. Даже дичь просто загоняли досмерти, но не убивали сами (страшно упирались люди, надо думать). Как они в своей вечной мерзлоте с таким подходом вообще выжили — отдельный вопрос. Но все же то, что за какой-то очень короткий срок *вся* социальная группа перешла к практике массового насилия и убийств, причем с пытками, выглядит очень недостоверно. Собственно, в массовое насилие-то я верю, а вот в религиозную практику ненасилия у племени, которое живет охотой (!) — совсем нет. Жест красивый, конечно, но и только. Такое же красивый, но пустой жест — вместо старого бога Огня назвать новую богиню Наукой и поклоняться ей — комизм состоит в том, что никто из общины смысла слова «наука» явно не понимает — герой подхватил его у безумной колдуньи, но с тем же успехом мог бы выбрать и любое другое словечко «из прошлого», хоть «телевидение», хоть «перфоратор». Почитав аннотацию, я-то надеялась, что будут правда какие-то граммар-наци от науки, загоняющие в рудники всех, кто плохо сдал ЕГЭ — это было бы по крайней мере забавно. Но увы, ничего подобного, и суть суеверий от смены имени божества ничуть не изменилась. Все тот же дикий камерный мирок, который под конец уже изрядно надоедает — может, потому что я так ждала, когда же герой из него выйдет наконец, а он этого так и не сделал.

Только под конец нежиданно появляется вестник из другого мира — «темный пришелец», оказавшийся более цивилизованным представителем «черной» расы, пришедшим на север за пушниной. Казалось бы, тут и должно произойти какое-то открытие, но соприкосновение двух миров — короткое и неудачное — в традиционном стиле «всех убили, всех зарезали». Прямо захотелось для отстрастки почитать про завоевание Сибири.

Так вот, короткий pov этого пришельца оказывается информативным, но в то же время разочаровывающим. И тоска по «березкам родного Лесото» создает совсем неуместный в общем контексте комизм. И главное, в итоге это заканчивается ничем, вождь, так и не осознав существование другого мира на другой ступени развития, возвращается к своему привычному скотскому быту. Концовка хоть формально логичная, но какая-то неожиданная. Хочется спросить, что, это все? А что принципиально изменилось-то, кроме того, что общинники распробовали под новым вождем вкус крови и называют бога по-новому?

Подруга, рекомендуя мне этот роман, процитировала своего сына: он говорил, что это как «Война и мир», только про сейчас и про Америку. Не совсем согласна)) То есть по размеру и обстоятельности что-то толстовское, определенно, есть, но скорее это как «Анна Каренина»: все несчастливые семьи несчастны по-разному. В данном случае не только семьи, но и все члены одной несчастливой семьи несчастны тоже по-разному.

История, по сути, довольно камерная: двое сильно пожилых родителей, трое взрослых детей, у одного их них уже свои дети, остальные — в свободном полете, с разной степенью неудачности личной жизнью. Не то чтобы напряженный конфликт поколений, нет, но разница в установках, ценностях и опыте настолько очевидна, что становится быстро понятно: эти родители не могут уже дать своим детям ничего и сами не готовы принимать их советы. Каждый из пятерых основных персонажей считает себя правым, свою манеру жить — самой разумной и правильной, и ни на секунду не готов встать на позицию другого.

Признаться, первые сто страниц, на описании разваливающегося дома и быта стариков, я думала, что сдамся и не буду это читать — было и скучно, и непонятно, к чему все это. Но потом на сцене появился их средний ребенок и началось постепенно раскручиваться действие, все встало на свои места. Действие, конечно, громко сказано — существенных происшествий в романе всего два, да и их значимость не особо высока, они скорее развлекают, чем реально что-то меняют в персонажах и их отношениях.

Где-то посередине книги я поймала себя на странной вещи: она так сильно на меня действовала, что от ее чтения у меня реально портилось настроение, я становилась агрессивной и раздражительной. Обычно мне книги нравятся-не нравятся, но на таком подсознательном уровне очень мало что влияет, особенно так негативно. Хотя это и немудрено: читая про эти тягостные взаимоотношения отцов и детей, полные детских обид и неоправданных родительских ожиданий, а также про мучительные попытки детей устроить собственную жизнь и непохоже на родителей, и относительно нормально. Невозможно не примерять это на себя, каждый разговор, каждую деталь. Пусть не так же, но все равно у всех людей, наверное, есть претензии и к своим родителям, и к своим спутникам жизни (особенно к их отсутствию). А Франзен как раз описывает все эти мелкие болезненные моменты так достоверно, так натуралистично, что ему невозможно не верить — именно так все и бывает. Ничтожные детали, которые оставляют ощущение неудовлетворенности и раздражения, цепляющие мелочи.

Пару раз, правда, я ловила себя на том, что автору попал в глаз осколок зеркала Снежной королевы: в мире его героев, натурально, нет любви и радости. Только непрестанная война с собой и с другими, по мелочам, но без передышек. Так не бывает даже у самых неустроенных людей: когда нет любви, есть друзья, нет друзей — есть увлечения. Что-то, что дает ощущение легкости и драйва, приливов искренней нежности к ближним. Можно, конечно, существовать и без этого, но, мне кажется, спустя некоторое время отсутстиве таких отдушин неизбежно должно породить клиническую депрессию. Собственно, с некоторыми из них это так и происходит.

Довольно сложно описать, в чем сюжет этого романа — по сути, в нем нет ни завязки, ни особого катарсиса (по крайней мере, я концовку катарсисом не считаю) — это просто отрезок жизни пяти человек. В конце их стало меньше, но помимо этого ничего существенно не изменилось. Не было никакого внезапного прозрения, перелома в отношениях, торжественного прощения обид и что там еще полагается в классических мелодрамах. Каждый остался более ли менее при своем, со своими устоями и антипатиями, и не сказать, чтобы опыт последнего времени сделал их как-то ближе. Франзен скорее прекратил роман, чем закончил — кое-что в персонажах изменилось, но вряд ли достаточно, чтобы и их жизнь со стороны предстала в более светлом тоне.

В Франзене есть какая-то стенбековская глубина в понимании людей и отношений, не от достоевского с его крайностями, а именно в духе «Зимы тревоги нашей» — обычные, «нормальные», люди, обычные отношения, никаких крайностей, кроме тех, которые происходят у каждого в голове, но почти никогда не прорываются наружу. В отличие от той же Донны Тартт, которая пишет о каких-то несуществующих картонных личностях, острота внимания и детальности характеров и понимания мыслей разных людей у Франзена просто поражает. Никакого передергивания, никакой ангажированности, никаких «мировых проблем». Только настоящие люди и настоящие отношения. Если это следующая Нобелевская премия, то он ее, определенно, заслужил.

Это маленькая повесть, состоящая из трех частей, расположенных не в хронологическом порядке, на стандартную тему: контакт с инопланетянами. Точнее, встреча, а не контакт, собственно, поскольку наладить контакт так и не удается. Любимая тема АБС, можно сказать: попытки людей что-то понять и наладить контакт — и игнорирование с другой стороны, даже неясно, намеренное ли, или просто это невозможно. И никаких пришельцев настоящих никто не видел, наверное, только застали краешек их присутствия, машины, вероятно, роботов, которые просто исполняют команды.

Самое прекрасное в АБС все же — как виртуозно они выписывают все вокруг, никак не связанные с пришельцами вещи. Все настолько настоящее и настолько живое, что в жизни этих людей хочется поучаствовать — и в экспедиции военных, которые в свободный день совершают восхождение на сопку ради фана, и в раскопках древнего поселения в жарком Таджикистане. Деталей и описаний очень немного, но они настолько правильно подобранные, что картинка складывается и фокусируется мгновенно. Это было бы интересно читать, даже если бы никаких пришельцев там не было и вообще ничего не произошло.

Больше всего эта повесть напоминает «Пикник на обочине» — в ней нет таких же печальных последствий, но есть то же ощущение чужого присутствия, которое не считается не только с желаниями людей, но и вообще с тем, что с ними произойдет. Чуждая и непонятная сила. И понимаешь, что мир до прилета пришельцев у всех этих людей — очень понятный и уютный, и где-то даже радуешься, что их больше нет.

Роман был бы неплох, если б не представлял собой компиляцию идей из предыдущих. Явный детский восторг Мьевиля перед поездами уже сыграл в «Железном совете» — и концепция мира, в котором земля опасна, поскольку населена огромными страшными роющими животными, а передвигаться людям можно только по рельсам, которые почему-то безопасны и не проседают — не более странная, чем идея о поезде, перед которым поездная бригада постоянно прокладывает новые рельсы. И то, и другое демонстрирует триумф любви к поездам над практическим смыслом. Другой источник для «Рельсов» — «Шрам». Если первую половину «Рельсов» довольно скучно и, собственно, не происходит ничего внятного, кроме формального представления мира и героев, то во второй начинается настоящий сюжет. Как и в «Шраме», смысл — движение некоей внутренне противоречивой, но в общем сплоченной группы на транспортном средстве к краю мира. Чисто чтобы посмотреть, что там. Цель похвальная, но как и в «Шраме», больше всего удивляет, что никто из отчаянных одиночек туда еще не добрался, учитывая, что не так уж и безумно сложно оказывается. Весь этот «Покоритель зари» в итоге начинает казаться достаточно скучным, тем более что цель путешествия поезда не столь очевидна и романтична, как плавание к Шраму, да и концовка представляется какой-то висящей в воздухе.

Изначально мир Рельсоморья, несмотря на все отчаянные усилия Мьевиля создать впечатление «опасного моря огромных кротов» выглядит малодостоверно. Почему вместо того, чтобы просто закатать опасные участки в толстый слой асфальта и камня, люди понастроили на них рельсы? Вся эта морская тематика и романтика слишком притянута за уши, хоть переводчик и старался, а поезда, ходящие под парусами, просто смешно, извините. У каждого поезда есть капитан, и каждый уважающий себя капитан в этом мире считает своей обязанностью гоняться персонально за какой-нибудь особенно огромной и зловредной подземной тварью — это они называют философией. Аллюзии на «Моби Дика» смотрятся не то чтобы неуместно, но их слишком много, а у Мьевиля все-таки ждешь увидеть оригинальые идеи и персонажей.

С героями как раз основная проблема романа, потому что главный герой — хороший скучный мальчик. В нем нет ничего сколь-либо привлекательного, и наблюдать за ним скучно, все его мысли и поступки абсолютно предсказуемы. Печально, что и вокруг не наблюдается сколь-нибудь ярких героев, на которых было бы интересно посмотреть (какие прекрасные персонажи были в «Шраме»). Даже зло, выраженное в виде огромного крота, слишком далекое и абстрактное, чтобы как-нибудь заинтересовать. Никакой особой идеи в тексте, кроме квеста за краем мира, тоже нет, хотя, возможно, это и хорошо, учитывая, что знаем мы мьевилевские идеи о мире победившего социализма.

Мьевиль, конечно, слишком интересный писатель, чтобы написать откровенно плохой роман — но у него есть вещи гораздо лучше подобного же толка.

Я пропустила в детстве тот период, когда все читали Вальтера Скотта, и теперь это очень забавно. С одной стороны, исторический антураж — крестовый поход, в главных героях — Ричард Львиное Сердце и Саладин, моя любовь. Собственно, из-за Саладина и взялась читать.

Сюжет совершенно дивен, если бы не слог и общий романтизм происходящего, все эти очевидные приметы 19 века, можно было бы подумать, что это роман про попаданца. Потому что главный герой, нонейм рыцарь, практически никто из ниоткуда, сначала чудесным образом встречается с таинственным сарацином, который потом сыграет большую роль в его судьбе, тут же обращает на себя внимание короля Ричарда, под занавес выигрывает крайне важный и почетный бой, оказывается (внезапно!) не ноунейм, а сыном короля Шотландии, и наконец получает руку недоступной девицы. Триумфальное шествие советской власти (зачеркнуто) юного героя, в общем. С другой стороны, истоки этого жанра лежат гораздо глубже, Скотт всего лишь использует классическую модель «юный безвестный герой — приключения — таинственный друг — победа — женщина» в традиционном для своей эпохи формате, с наложением исторического антуража.

Все-таки весь этот романтизм очень забавен. И сам герой, и король Ричард, и другие участвующие в похоже христианские правители, и Саладин, и остальные так искренне, эмоционально и по-детски реагируют на события-вызовы и их так просто выбить из колеи, заставить переменить кардинальным образом свое мнение и порядок действий. Такие люди, несомненно, есть, и идеалы рыцарства, несомненно, добавляют к этому, но я практически уверена, что столь непоследовательный и ненадежный правитель на троне долго не усидит.

Фигура Саладина в этом романе, конечно, прекрасна, и затмевает и героя, и Ричарда, и вообще всех остальных. Медведевич могла бы вдохновляться этой риторикой (если не вдохновлялась на самом деле) — Скотт влюбленными глазами описывает, какие у араба изящные руки, худощавая, но мускулистая фигура, и все в нем буквально изящно и прекрасно. Причем в романе Саладин выступает в роли бога из машины, который появляется в разных ипостасях строго в нужный момент и либо вытаскивает героя из передряги, либо дает герою повод показать свою доблесть молодецкую. Очевидно, других дел у Саладина нет)) С другой стороны, на фоне такого романтизированного изображения прекрасного собой, умницы и вообще душки Саладина крестоносцы выглядят, мягко скажем, малоадекватными необразованными громилами. Выделяются среди них только тамплиеры, которые к тому же еще и злодеи.

Очень забавное чтение, и сарацинский антураж придает роману особенную прелесть.

Кто читал первую часть «Манюни»: вторая ничуть не хуже, но и, пожалуй, не лучше. В общем, вторая — так же хороша. Кто не читал первую часть «Манюни» — немедленно читать!

На самом деле, сложно сказать что-то сверх того, что я уже писала про первый роман цикла, потому что второй — по сути продолжение той же истории, с теми же героями и примерно в той же временной рамке. Самое выдающееся событие этого романа — как девочек отправляют на лето в суровый советский провинциальный пионерлагерь. Знаете, такой с отвратительной едой, недостатком умывальников, престарелой скудной мебелью, категорическим запретом выходить за ворота и полным отсутствием развлечений. Я в таком была в 14 лет одна, и это было едва ли не худшее, что случалось со мной в жизни, включая ипотеку в долларах и мононуклеоз. Девочкам-героиням повезло, правда, поехать веселой бодрой компанией втроем, а компания, конечно, в таких условиях образует большую разницу. Тем не менее, читая про их лагерный быт, я едва не рыдала горючими слезами, вспоминая те же ужасы из собственной биографии. Правда, хлеб мы не воровали из столовой (неоткуда было), а покупали на карманные деньги, потому что правда очень хотелось есть, а есть лагерную еду может только совсем отважный человек))

Еще хотела сказать про «Манюню» и все эти истории: знаете, они мне очень нравится ощущением безопасности, которое они создают. Чувствуется, что эти дети действительно чувствуют себя в безопасности в своих семьях, и даже зная, что их накажут, все равно не лишаются этого ощущения, потому что правила для наказания логичны и очевидны. Правила сами по себе чувство опасности, неуверенности в себе не рождают. И это очень здорово, когда все детство проживаешь с таким ощущением, что все хорошее и плохое находится более ли менее под твоим контролем (и банально зависит от твоего поведения). И не сталкиваешься ни с каким злом, явно выходящим за рамки такого контроля. Поэтому даже всякие не самые приятные вещи, которые происходят в жизни, эти дети дети переносят очень легко и без особых жертв.

Я ужасно благодарна за рекомендацию по этой книге, потому что она прекрасная! Это одна из самых умных, смешных и радостных вещей, что я читала за последнее время. Написанная и переведенная совершенно гениально!

История, собственно, простая: семья, в которой растет 16-летняя девочка-подросток Целестина. Обычный польский городок. У Целестины полно разнообразных родственников, и все живут в одной странно организованной квартире, но совсем нет друзей. Она очень разумная, послушная, практичная, внешности формата «кровь с молоком» (никакого аристократизма), и семья кличет ее «по-доброму» Телятинкой. Короче, это я в свои 16 лет. Понятно, что у Целестины куча претензий к себе в первую очередь, но и к этому миру тоже немного, хотя хороший характер не делает их критичными. А еще — есть тайный поклонник, о существовании которого она даже не подозревает.

Заглавное шестое чувство, кстати, — это не то, что все подумали, и даже не какая-нибудь там пафосная «любовь», а вовсе даже чувства юмора. И его в романе хоть отбавляй. Каждый персонаж из целестининых родственников и друзей прекрасен по-своему, это очень яркие характеры, и связанные с ними комические элементы выписаны просто прекрасно. Мой любимый герой, не считая, конечно, самой Целестины, это ее 6-летний племянник Бобик, который со своей матерью живет там же. Очень живой и непросредственный ребенок, тайком разводящий мышей и говорящий неудобную правду при гостях в самый неподходящий момент. Такой очень натуральный ребенок, что ли, без соплей всяких и без зловредности особой, но доставляющий море хлопот. Некоторые моменты с ним просто, мне кажется, специально не придумаешь, можно только со знакомых детей такое списать. К примеру, рассуждая о том, какая еда ему нравится, Бобик заявляет, что он любит курицу, и добавляет «забавно, что она называется так же, как птица». И кто-то из родственников тут же жестоко просвещает его, что это «то самое и есть». Вот только детское сознание способно такое изобрести, мне кажется, взрослому и в голову не придет.

Роман, в целом, про жизнь. Просто несколько месяцев истории девочки Целестины, как одна живет в этом немного безумном балагане со своей родней, как впервые ходит на свидание, как моет посуду и рыдает на кухне, как подтягивает ленивую одноклассницу. Но все написано настолько тонко, наблюдательно, умно и забавно, что эту историю можно было бы читать бесконечно. Вспомнить свою юность — огромное количество подобных же эпизодов, над которыми ты тогда рыдал, но в пересказе можно только посмеяться. Талант автора ненавязчиво впечатляет, увидеть очаровательное и смешное в обыденном. В общем, это совершенно прекрасная вещь, и я ее горячо рекомендую всем.

Прекрасное новое издание Кристофера Толкина нацелено в первую очередь на фанатов: оно шикарно сделано, с многочисленными иллюстрациями Алана Ли и на приятнейшей плотной бумаге. Не говоря уж о том, что цель этого издания — не просто пересказать историю Берена и Лютиэль, которая и так есть в «Сильмариллионе», а скорее рассказать все те ее варианты, которых в «Сильме» нет.

Кристофер Толкин подробно рассказывает все детали, относящиеся к созданию этой легенды и ее трансформации в различных черновиках и набросках, приводит кое-где отрывки из писем, хронологические пояснения и т.д. Но собственно текста Кристофера в издании не так много, большую часть занимают те самые различные варианты легенды о влюбленных.

Первый изложенный в издании вариант — небольшая прозаическая «Tale of Tinúviel», первое обращение Толкина к этой теме, она была написана в 1910-х годах. Отличает ее от более поздних вариантов, прежде всего, «первый злодей», в лапах которого отказывается Берен до Моргота. Здесь это Tevildo, Prince of Cats. Тевильдо — это демон в кошачьем обличье, которые повелевает ордами своих зловредных собратьев. Видимо, Толкин был не кошатник :-) С учетом Тевильдо очень логичным представляется их противостояние с псом Хуаном, которого называют Captain of Dogs. А волшебным знаком, который получает Берен в результате победы Хуана над Тевильдо, является золотой ошейник самого Тевильдо.

Следующий, более обширный и проработанный вариант той же истории — «Lay of Leithian», поэма, над которой Толкин начал работать в 1925 году. Кристофер Толкин комментирует, что название переводится как «Release from Bondage», но нигде не объясняется, что это означает применительно к сюжету. Эта история начинается сильно раньше собственно Берена и Лютиэнь, с того момента, как некто Gorlim предает Морготу отца Берена Барахира, тот погибает, но Берен отбивает у орков кольцо Барахира. Кристофер Толкин прерывает изложение поэмы прозаическими цитатами из «Quenta Noldorinwa», еще одного незаконченного произведения Толкина, которое потом трансформировалось в «Сильмариллион» и также рассказывает историю Берена и Лютиэнь. В Quenta Noldorinwa основное отличие состоит в появлении Фелагунда, который идет вместе с Береном к Морготу добывать Сильмарилл во исполнение клятвы, данной Барахиру (собственно, именно этот вариант рассказывается в «Финрод Зонг», так что его все знают). В «Lay of Leithian», которая излагается целиком (докуда написана) также чуть позже появляется Фелагунд, а также злодейские сыновья Феанора Celegorm и Curufin, которые мало того, что поднимают восстание против Фелагунда, так еще и захватывают в плен Лютиэнь. И в «Lay of Leithian», и в «Quenta Noldorinwa» первым слугой Моргота, который встречает Берена и захватывает его в плен, оказывается уже не принц кошек, а некромант Thû, повелевающий волками, который в итоге сам сражается с Хуаном в образе огромного волка. Видимо, Толкин решил, что кошки — это несерьезно, и правильно сделал.

«Lay of Leithian» содержит также отступления от основной темы, например, довольно подробно рассказывается о сражении Финголфина с Морготом. «Lay of Leithian» прерывается на том, как волк Carcharoth откусывает Берену руку с Сильмариллом. Продолжение истории приводится по «Quenta Noldorinwa» и «Lost tale»: рассказывается о последующих приключениях проклятого сильмарилла, войне Диора с гномами, судьбе Элвинг и Эарендиля. Это очень интересно, потому что эту часть по «Сильмариллиону» я совершенно не помню. Целиком изложение Кристофера Толкина завершается тем, как Элвинг и Эарендиль попадают к валарам, а корабль Эарендиля с сильмариллом становится звездой.

Издание, таким образом, закрывает, насколько я могу судить, все значимые варианты истории Берена и Лютиэнь, включая события до и после их жизни. Читать было очень интересно, и комментариев немного и они исключительно уместны.

Не пугайтесь, это не трилогия, а один роман, только очень большой. Содержание вкратце: «Приключения Лунтика в мире развитого капитализма».

Формально сюжет строится на противостоянии некоего продвинутого строительного олигарха (который неясно, на чем сделал свое состояние, но по жизни душка-демократ и деньги ему нужны не ради денег, а ради свободы) и экологических пиратов (которые представляют не лобби конкурента нашего олигарха, как обычно бывает, а вовсе даже занимаются этим ради фана и также неясно, откуда берут деньги). По факту это полнейший ералаш для самых маленьких. Роман рассчитан на сатиру, но эта сатира скорее рассмешит аудиторию от 3 до 5 лет, чем кого-то еще. К примеру, «экологические пираты» нападают на корабль олигарха и заливают его целиком то ли заварным кремом, то ли чем-то подобным. Я хорошо представляю это себе в виде мультипликации в стиле 90-х, типа «Тома и Джерри», но если в том возрасте мне было бы смешно, то сейчас как-то э-э...

Каждое событие и действие каждого персонажа оставляют странное впечатление: что это было-то? К чему весь тот треш, угар и содомия (все вышеописанное действительно присутствует в тексте)? Вначале я читала внимательно, потом слегка по диагонали, потом опять внимательно, и за почти 1000 страниц этого романа в читалке исчерпала уже все доступные мне способы восприятия текста. Но если первые 200 страниц я еще делала попытку вникнуть в то, что нам, собственно, хочет сказать автор и в чем состоит сюжет этого объемистого креатива, то потом просто сдалась.

Пересказывая отрывками: в канализации охотятся за акулой-мутантом, у экологических пиратов есть мега-крутая подлодка, с экологическими пиратами плавает мальчик-иннуит, девочка, которая приходится дочерью кому-то из экологических пиратов, крадет в картинной галерее «Мону Лизу», страницах на 100 описывается юность знакомой подруги бывшей жены олигарха, проведенная в боях с федералами, еще страницах на ста описывается жизнь каких-то третьестепенных персонажей, которые непонятно как относятся к основным. Впридачу ко второй половине романа внезапно появляется дух Айн Рэнд и герои начинают вести с ним чудовищно скучные и длинные диалоги. Признаться, я так и не поняла, то ли автор смеется над «Атлантом», то ли восхваляет его. В любом случае, Рафф далеко оставил Рэнд по части объема текста и его бессмысленности.

Несмотря на безумное количество каких-то мелких действий и деталей, сюжет так толком никуда и не двигается, и только под самый конец выясняется внезапно (видимо, издатель сказал автору уже сворачиваться наконец), что суть тут в мировом заговоре роботов убить всех человеков. Нет, мне не смешно. На 800 странице мне очень хотелось, чтобы роботы скорее убили всех человеков и это закончилось.

Еще в романе очень много примет американской массовой культуры, причем относящейся ко времени написания текста, то есть к концу 90-х годов. Из-за этого для человека, не погруженного в эту культуру, он представляется совершенно неинформативной и перегруженной мешаниной из ничего не говорящих имен, названий и деталей. При этом в той части, в которой я могла что-то опознать, они представляют собой такой мультяшное опошление: ну представьте, в каком виде и контексте мог бы любой нормальный представитель культуры и истории упоминаться в «Черном плаще» — в романе все это выводится на том же уровне.

В общем, этот роман — совершенно невразумительная мешанина дурацких героев с действием, начисто лишенным какого-либо обоснуя или просто смысла и юмором, рассчитанным на детей дошкольного возраста.

Ожидала многого, поэтому сильно разочарована. Все это в разных проявлениях я уже видела и читала. И различными техническими приемами, прежде всего, пресловутым потоком сознания, который тяжело читается и ужасно скучно воспринимается, уже никого не удивишь. В тому же для меня «поток сознания» раз и навсегда ассоциируется, прежде всего, с Молли Блум, что придает всем другим произведениям и эпизодам в этом стиле неожиданно комический эффект.

Между тем стилистические приемчики — пожалуй, единственное, чем может похвастаться этот роман, во всяком случае, именно они первым делом бросаются в глаза. Из-за технических изысков его тяжеловато читать, и художественная ценность этих технических изысков весьма сомнительно.

Но даже оставив в стороне технику — все то же, только лучше, уже есть у Галиной и Крусанова, вся эта «мистическая бытовуха». На Галину правда очень похоже, только Петрушевская куда более странная, жесткая и нудноватая.

Сюжет построен вокруг некоей выдуманной малой народности русского Севера, со своим аналогом шаманизма, божественным пантеоном, святыми местами и предметами и т.д., и русских ученых-этнографов. Само по себе это достаточно интересно, по крайней мере, необычно, если бы автору удалось остановиться на этом и не пуститься в какую-то омерзительную чернуху про мелкопоместную братву, ворованные мерсы, подросшую гопоту и прочие приметы неблагополучия из русской провинции и спальных районов. Такое чувство, что у многих наших авторов, если они хотят изобразить что-то страшное или мерзкое, в голове только одна кнопка: 90-е. Стоит ее нажать — и оттуда начинают фонтанировать баксы в пачках, бандиты, не могущие связать на родном языке два слова и объясняющиеся на матерном суржике, алкоголь, «хазы и малины», вот это все. Я не спорю, это все было и кое-где есть. И все такие персонажи — очень яркие типажи, безусловно, тем более что человек любой степени интеллигентности хоть раз да сталкивался с такими, и сразу это узнает. Но как же все это надоело, господи!

Выбор персонажа для метемпсихоза, собственно, портит весь роман — то, что еще можно было в нем спасти. Потому что в результате каких-то таинственных действий местного шамана сознание нормального этнографа, приехавшего в какой-то северный город выкупать из плена своего товарища, оказывается в теле одного из таких громил. Ну а дальше происходит, собственно, все то, что уже написал Булгаков в «Собачьем сердце»: первоначально сохраняя остатки сознания, герой все больше растворяется в своем «носителе», становясь типичнейшим быдло-представителем местных бандюганов и то теряя, то восстанавливая свою обычную, человеческую память. Ну и поток сознания, в виде которого подается почти весь текст, соответствует заявленному амплуа. Герой бестолково мечется и совершает какие-то странные действия, не логичные ни для того, ни для другого из живущих в нем характеров, так что уследить за сюжетом, поскольку он вообще есть, непросто. Мне было интересно, кончится ли все это чем-нибудь особенным, правда.

«Номер один» — не то чтобы триллер, как заявлено. Он не страшный, а мерзковатый из-за этого гопаря-героя и обилия неприятный физиологических деталей, которые просто отвращают, но никакой художественной ценности не создают. Я ждала от Петрушевской чего-то более изящного и сдержанного, чем это поток сюрреалистических свинцовых мерзостей.

Уже вторая за последнее время случайно попавшаяся книга про китайскую Культурную революцию. Не то чтобы про нее, но история о людях, пострадавших из-за нее, притом что, берясь, я совершенно не знала, чего от этого романа ждать.

В данном случае, в отличие от «Задачи трех тел», сюжет довольно прост, а сам роман — вполне реалистичен. Двое друзей, чьи родители осуждены как представители «гнилой интеллигенции», отправляются в деревню на трудовое перевоспитание. Живут в ужасных условиях среди чудовищно необразованных и кичащихся этим людей, и вот случайно умудряются добыть у одного приятеля томик Бальзака. Надо сказать, что чтобы занудный Бальзак показался манной небесной — условия действительно должны быть ужасными.

Вначале герои радуются сами, всячески пряча книгу, потому что в случае ее обнаружения последствия будут ожидаемо страшные. Но по мере того, как развивается их знакомство с простой девочкой-портнхой из соседней деревни, они решают и ее приобщить к миру прекрасного. И приобщают, пересказывая Бальзака и открывая многое другое из того, что было им дано более ли менее приличным городским образованием и чего она была лишена, родившись в такой среде и такой глуши.

Когда читаешь роман, в котором повествование ведется от первого лица, невольно считаешь, что повествователь и является главным героем — за очевидными исключениями. В данном случае либо повествователь, либо его друг, два выживающих в глуши мальчика-интеллигента, вполне могли бы претендовать на звание героев романа. В конце концов, это им приходится бороться с непривычными и тяжелыми условиями, это перед ними стоит задача сохранить ту культуру, которую они принесли с собой, и выбраться из этой западни. Но в итоге оказывается, что смотреть нужно было совсем не на них. И тихие милые мальчики оказываются слишком трусливыми и пассивными, чтобы пытаться как-то изменить свою неудачливую судьбу. Зато девушка, родившаяся в глухой деревне и едва умеющая писать и читать, под их влиянием принимает неожиданное, жесткое, но самое правильное решение. Кто-то из всех героев романа должен был бы его принять, кто-то должен был бы бы бросить вызов тому, что предлагает судьба, и попытаться перевернуть свою жизнь. Забавно, что это делает не тот, от кого ожидаешь.

Роман, как и вся современная китайская литература, на мой вкус, странноватый. Слишком детальный и физеологичный местами, что ли. Может быть, я одна это чувствую, но есть именно в современных китайских и японских текстах что-то немного отталкивающее, такое, что написать неловко, бытовое, но странное, о чем не принято у нас говорить. Сложно сходу привести пример, правда.

Читала с исследовательским интересом, написано и переведено очень легко. Хотя не могу сказать, чтобы история произвела какое-то особое впечатление, погружение в чужую историю и культуру всегда захватывающе.

Я мало читала Лема, но первое впечатление веселого безумства, которое оставили «Воспоминания Йона Тихого», тут же стерлось тоскливой безнадежностью «Соляриса». Я, конечно, признаю, что «Солярис» — страшно крутой роман, но боже мой, какой же тяжелый. «Возвращение со звезд» в этом плане не лучше. Притом, что в «Возвращении», строго говоря, не происходит практически ничего.

Участники длительной космической экспедиции вернулись на Землю; для них субъективно прошло 10 лет, на Земле же — больше 100. Мир изменился. Изменились сами люди, и до такой степени, что герой как ни упирается, никак не может принять это. Собственно, весь роман об этих попытках принять и понять и упорном непринятии и непонимании. Казалось бы, не произошло ничего ужасного, напротив, на Земле стало значительно комфортней и безопасней. Нет преступлений, нет особого культа денег (как в наше время), все милы и обходительны. Техника шагнула очень далеко вперед, всю «грязную работу» делают роботы, а люди занимаются... собственно, не пойми чем.

Первый шок героя понятен: он моментально сбегает из-под опеки «социальных работников», ответственных за его адаптацию, и поначалу долго не может сориентироваться в организации космопорта, транспорте и тд. В такой непонятливости нет ничего страшного или особенного: современный человек из глухой деревни, впервые приехавший в крупный аэропорт, тоже не разберется сходу, наверное. Только герой не готов признать свое поражение или отсутствие знаний, он так ощутимо бесится, что даже читателю страновится неприятно. Постоянно, на протяжении всего текста, чувствуется раздражение героя, временами переходящее в припадки настоящей ярости.

В какой-то момент я перестала ему верить, знаете. Весь этот справедливый гнев насчет ужасов бетризации, попытка увести едва ли не насильно чужую женщину, бесконечный поток внутренних жалоб на то, что они со своими подвигами теперь никому не нужны. Может быть, и были бы нужны, хочется сказать, но ведь это ты сам, дорогой, сбежал при первой возможности из-под опеки — и тебя тактично оставили в покое, не теряя при этом из виду. Это ты сам ведешь себя деструктивно, не кто-то другой. Добило меня «геройство» Эла на дороге, когда он едва не убивается сам и — на секундочку — создает риск для другой машины. Пусть из-за тех самых проклятых героем достижений цивилизации риска никакого не было — но в его голове-то риск должен был бы быть! И вот из-за таких мелких деталей, постепенно, начинаешь понимать, что это не с новым миром что-то не так. Проблема не в «новых» людях, не в изменении космической парадигмы. Проблема в одном человеке с ПТСД, глазами которого мы видим этот мир в одном черном цвете. Брегг — не то чтобы «ненадежный рассказчик», но на его оценки не стоит полагаться. Новый мир не так уж плох, и, по большому счету, не так уж отличается от старого, как рисует его страх и негативизм. В конце концов, неужели космонавтам, которые должны будут вернуться на Землю больше, чем через сто лет, не приходило в голову, что за это время может измениться все? И, например, что они могут обнаружить ядерную пустыню? Факт существования и процветания родины уже должен быть для них достаточно приятным.

Увы, это история из той же серии, что и в «Паломничестве в страну Востока» Гессе: герой обвиняет всех вокруг, что они предали идеалы, забыли, ушли, испортились и т.д. А в конце оказывается, что единственный, кто «отпал» от братства — это он сам.

Отдельно хочется сказать про изображение будущего у Лема. Забавно, что, кажется, ни один писатель-фантаст не додумался до такой вещи как Интернет, которая действительно ненавязчиво изменила *всю* реальность. В целом же, мне кажется, несмотря на все технические и генетические достижения, мир, с которым столкнулся Брегг — вполне нормальный мир обычных людей. И даже его неприятие новой парадигмы отношений (типа временных браков) вполне логично: что бы, интересно, верующий европеец начала 19 века сказал про наш мир, в котором можно без проблем разводиться по нескольку раз, и никто не считает это особым вызовом общественной морали. Про ЛГБТ-толерантность тем более молчу. И та же пресловутая бетризация, препятствующая проявлению животной агрессии, — разве не безусловное благо? Кажется, возражения у героя против нее примерно такие же, как сейчас возражения у всяких недалеких против прививок для детей. Не основанные на здравом смысле и объективной оценке, то есть. А по большому счету, «новый мир» можно упрекнуть только в том, что он не спешит встречать героев-путешественников с фанфарами и вообще давно забыл о них.

Стейнбек — один из немногих классиков, кто умеет писать совершенно по-разному. «Золотая чаша» не похожа ни на что из того, что я читала у него раньше, хотя читала я прилично. В ней нет реалистичной жестокости «Гроздьев гнева», нет и беззаботной веселости «Консервного ряда». Больше всего этот странноватый роман напоминает притчу, несмотря на относительную реалистичность происходящего. Дело в стейнбековском слоге, в том, как он поворачивает события, показывая важным не внешние обстоятельства, но душевные перемены в герое, делая их самым ярким в тексте.

История «Золотой чаши» — это история жизни великого пирата Генри Моргана, личности исторической и легендарной. В основных событиях Стейнбек придерживается исторической правды: Морган действительно родился в Уэльсе, его действительно продали в рабство, он действительно захватил Маракайбо, Панаму, а потом стал губернатором Ямайки. Но эта историческая правда так изящно переосмыслена в тексте, что настоящая человеческая жизнь превратилась в безупречный сюжет, в котором каждая деталь на своем месте. И даже история с «Красной Святой», единственной женщиной, посмевшей отвергнуть Моргана-завоевателя, основана на каких-то реальных событиях. Стейнбек развивает эту историю, создавая из нее нечто, способное перевернуть жизнь и мировоззрение пирата, и развивает этот перелом исподволь, но настолько обоснованно, что к концу уже не остается сомнений: пиратом Моргану больше не быть, а вот приличным бюрократом, губернатором Ямайки — пожалуйста.

В стейнбековской истории Моргана очень много от стиля легенд: это мягкое повествование, родные холмы Уэльса, живущий на горе старик Мерлин, юношеские мечты, которые исполняются одна за другой, так что в конце от человека ничего не остается. Разговоры и мысли — их гораздо больше, чем действия на единицу текста, как ни странно. Какая-то общая мягкость и некоторая отстраненность: нельзя заставить себя сочувствовать Моргану или кому-либо еще в этой истории, они более герои эпического плана, чем настоящие люди.

Мне очень понравилось несколько цитат (неприменительно к тому, что сказано выше):

«Те, кто утверждает, будто дети счастливы, усели забыть собственное детство».

«Самая человечная из человеческих черт — это непостоянство, — думал он. — И постигая это, человек испытывает сильное потрясение, почти такое же сильное, как от сознания своей человечности. И почему мы должны узнавать это напоследок? Среди сумасшедших нелепостей жизни, ее напыщенно — высокопарных глупостей я хотя бы находил надежный якорь в самом себе. Что значили бесхребетные колебания и метания других людей, если я верил в собственную несгибаемую неизменность? И вот теперь я гляжу на растрепанный обрывок каната, а мой якорь исчез безвозвратно.» — Вот это страшная правда, на самом деле. Когда ты так стремился к какой-то цели, а достигнув ее, наконец наладив свою жизнь, начинаешь хотеть чего-то другого, и снова в бой.

От этого романа, прочитанного в детстве, также остались очень смутные воспоминания. Его стоило перечитать: если «Волшебник Земноморья» интересен, прежде всего, своей идеей, то «Гробницы Атуана» — своей атмосферой. Атмосфера — определяющее, что есть в этом романе. Маленькая девочка, в пятилетнем возрасте отобранная у родителей, чтобы стать жрицей некоего почти забытого культа. Мрачные темные подземные гробницы, полностью изолированный мирок, состоящий из трех верховных жриц, нескольких девочек-учениц и нескольких евнухов-прислужников. Никаких паломников, никаких именитых гостей. Только мрак, тишина и однообразные ритуалы.

Тенар, выбранная переродившейся верховной жрицей, быстро проникается осознанием своей власти и определенной гордыней. Учитывая, что ничего другого она не знает и не помнит — это понятно. Когда все вокруг подчиняются тебе и признают твое главенство потому, что ты являешься жрицей неких таинственных темных сил, в это начинаешь и сама верить. Даже если все твои способности сводятся к тому, что ты запомнила все повороты и залы в неосвещаемых подземельях и можешь свободно передвигаться по своему царству на ощупь.

Удивительным образом, несмотря на однообразие и замкнутость мира, в котором развивается сюжет романа, он совершенно не скучный. Героиня молода и полна жаждой и власти, и исследований, пусть и признает как данность свое место в этом ограниченном мире. И открыта новому, хотя поначалу кажется совершенно иначе. Но знакомство с неожиданно оказавшимся у нее в ловушке в подземелье Гедом-перепелятником все меняет.

По сути, это чистый стокгольмский синдром: оказавшийся без помощи и почти без магической силы Гед умудряется за короткое время изменить девочку-жрицу настолько, что она отказывается от всего, что составляло ее суть раньше. Они выходят из гробниц оба, он — в прямом смысле, а она — еще и в переносном. Это освобождение от тьмы, неожиданно открытый для себя огромный мир — вот, наверное, главная идея романа. Тьма гробниц Атуана очень привлекательна, как и сомнительная власть, даваемая этой тьмой, это правда. Отказаться от нее в пользу неизвестного тем сложнее.

Симпатичный камерный роман про своих и чужих от сетевого автора, если бы не рекомендация, то и не узнала бы. «По эту сторону» — означает по эту сторону некой загадочной Стены, которая разделяет мир, которую не перелезть и не обойти. Из всех героев романа пытается, правда, только одна девочка-подросток, остальные же взрослые давно привыкли и перестали обращать внимание, тем более что места по эту сторону пока вполне достаточно на всех.

Мир очень интересный, на самом деле, мир победившего феминизма и антиурбанизма. Небольшие деревеньки, натуральное хозяйство, наука на стадии до промышленной революции, матриархат. Каким образом установился тот матриархат, не очень понятно, зато понятно, что описываемый мир существует в неизменном виде достаточно долго — то есть очевидного научно-технического прогресса в нем не происходит. При этом религии тоже нет даже как идеи. Люди просто рождаются, делают то, что до этого делали поколения их предков, и непонятно, как они не разучаются «читать, писать, молиться» с таким скучным заделом. Мужчины в этом мире, понятно, тоже есть, но как-то сильно в стороне, складывается впечатление, что их то ли количественно меньше, чем женщин, то ли они игрек-хромосома у них не так развита, как в нашем мире. Волевых, сильных, умных, агрессивных и тд мужчин, типичных представителей категории «альфа-самец» как в плохом, так и в хорошем смысле — в тексте ноль. Зато волевых женщин разных возрастов достаточно)) Это правда очень феминистский роман, причем это феминизм никак не обоснован логически и эволюционно, он просто существует как некая давность и, очевидно, призван олицетворять комфортное общество. Что в большой степени удается, признаюсь. Как говорится, если бы политиками были только женщины, войн бы не было, но было бы много стран, которые не разговаривают друг с другом. В этом милом мире тоже нет ни войн (даже в упоминаемой истории), ни подобных конфликтов, только слабые намеки на подковерные женские игрища.

Еще забавный момент — идея автора с татуировками. Суть в том, что по мере взросления человека любого пола ему наносят на открытые части тела татуировки, повествующие о знаковых фактах, как то: сексуальное здоровье, сексуальная ориентация (типа розовый треугольник, ага), количество детей, профессия и тд. Типа, очень удобно: встречаешь нового человека и сразу понятно, может ли он быть тебе потециальным партнером, можешь ты ты завести с ним здоровых детей, что он заканчивал и сколько ему еще платить ипотеку и прочее тому подобное. И так-то авторский мирок с небольшими деревнями очень камерный, а с таким тавром и так сжимается до невозможности: убежать от себя или предстать кем-то другим невозможно, невозможно ничего скрыть. Более того, люди, которые не живут в деревнях и не подчиняются социальным законам, автоматически становятся не то что изгоями и даже преступниками, и обращаются с ними соответственно.

Я подозреваю, что автор хотел создать максимально комфортный и разумный мир исходя из собственных представлений о комфорте. Но в итоге получилось чудовищно тоталитарное, жесткое и нетолератное создание. Либо ты принимаешь *все* правила этого мира — либо тебя затравят или придется уйти жить одному в лес. Никаких допустимых отклонений от социальных норм, никакого признания инаковости. Даже евреям в средневековых европейских городах разрешали в своем гетто жить по-своему, но только не в мире по эту сторону Стены. Стабильность такого негибкого мира обеспечивается разве что высокой конформностью женщин и отсутствием явных мужских качеств в видимых мужчинах. Перенеси такое социальное устройство на реальный мир с приличным населением — и очень скоро полыхнет так, что мало не покажется. Но это так, отвлеченные размышления, в романе ничего подобного нет, а в мире царят тишь и благодать.

Если бы в милый мир не прилетели непонятные пришельцы, было бы так же мило, но очень скучно. Только странные люди со звезд, пришедшие, видимо, из общества, близкого к нашему (с агрессией и гендерным неравенством) разбавляют эту деревенскую скуку. Нам показывают пришельцев с точки зрения «застенных» людей, и эта точка зрения своеобразна. Никто (!) их них не проявляет энтузиазма по поводу того, что они могут открыть для себя совершенно новую культуру, язык, сами освоить межзвездные путешествия, почерпуть что-то из технологических навыков пришельцев. Зато всех очень раздражает, что пришельцы не соблюдают принятые в их стране нормы этикета. При этом каждый отдельный герой вроде бы вполне разумный и милый, но если абстрагироваться, впечатление от этого общества странное. Получается, что там нет сильных лидеров и оно не хочет развиваться, потому что развитие означает в том числе получение и распространение новых знаний, а в застенном мире это можно делать только социально приемлемыми и испытанными веками способами.

В целом впечатление от романа двойственное. Если читать тот пласт, который явно пытался донести автор — то все очень мило. Комфортный маленький мир со своими устоями, понятный, простой, сумел изящно защититься от нашествия грубых чужаков. Но стоит начать задумываться о модели этого мирка, и он как-то перестает казаться таким уж комфортным, а чужаки — такими уж неприятными.

Самое прекрасное, что есть в этом романе, не имеет никакого отношения к фантастике. Собственно, и фантастическая обертка из аннотации — только необходимый антураж, и без нее вполне можно было бы обойтись.

Самое прекрасное — это описание нескольких дней из жизни разных людей в середине 70-х, связанных друг с другом подчас очевидным, а подчас странным образом. Ученый-историк из далекого прошлого прокручивает время их жизни, как кинопленку, следя то за одним, то за другим героем. Героев немного, и почти все очень молоды, и все очень разные, времени повествования достаточно уделяется каждому, так что далеко не сразу понятно, кто же главный герой — он хоть и действует, но как-то кажется наиболее адекватным и разумным из всех, поэтому на него невольно обращаешь меньше внимания. От Димы как-то не ждешь подвоха и с ним испытываешь подсознательное чувство, что все, что от него зависит, будет хорошо. Как с самим собой, собственно. И вот здесь-то и прокалываешься.

История происходит всего пару дней, и с героями, казалось бы, тоже не случается ничего необычного. Поскольку ученый из будущего вроде бы обмолвился о каком-то знаковом событии, я подсознательно ждала какой-то катастрофы, второго Чернобыля, прибытия инопланетян или чего-то подобного, что так или иначе спровоцировал бы кто-то из героев. Но история Рыбакова решена куда изящнее.

Несмотря на то, что формально с героями не происходит чего особо выдающегося, мы видим их мир изнутри, мир молодых влюбчивых людей, очень живой. Мир, в котором ни один день не проходит тускло и незапоминаемо, как бывает, когда становишься старше (дом-работа-дом). Рыбаков изображает их эмоции настолько ярко и живо, что в них веришь. В мире этих молодых людей нет никаких розовых соплей или тотальной тупости, традиционно приписываемых им представителям более старшего поколения. Напротив, все довольно жестко и при этом романтично. Я помню свои двадцать лет именно такими. Мы не были особо воспитанными и каждый был скорее сам за себя, но общая яркость происходящего и окружающего была выше, даже яркость скуки (с тех пор я забыла, что это такое).

Череда встреч и мелких совпадений, в которых герои невольно влияют на жизнь друг друга, складывается, как домино, чтобы столкнуть последнюю костяшку и перейти некую грань, за которой находится то самое важное, оказавшее влияние на будущее на много лет вперед. То, как изящно Рыбаков подводит к этому событию, просто бесподобно. И при этом к нему не хочется особо подходить — он настолько достоверно и живо выписал всех героев, все характеры, что хочется побыть еще с ними. Правда, от такого пристального наблюденея за жизнью героев начинаешь испытывать даже легкий стыд, будто подглядывашь за чем-то запретным.

Под конец, когда мы уже знаем ответ, знаем, к чему вели всех героев эти несколько дней, начинаются «варианты». Ученый из будущего просматривает альтернативные временные линии, показывая нам отрывки того, что могло бы произойти с теми же героями, если бы вот тут и вон там все пошло немного иначе, на секунду раньше или позже.

Роман своей человеческой, бытовой и отношенческой частью производит просто сокрушительное впечатление, и оторваться от него нельзя, даже уже понимая, что потом будешь мучиться из-за того, как все вышло.

Когда я берусь за «культовые» зарубежные романы последних лет, то каждый раз тайно надеюсь, что это будет как «Джонатан Стрендж и мистер Норрелл» — но ничего подобного и в этот раз. «Орикс и Коростель» скорее напоминают «Дорогу» Маккарти — такой же унылый постапокалипсис глазами недалекого и скучного персонажа.

Собственно, это становится понятным почти сразу. Руины общества потребления, и весь ужас гибели человечества проявляется в том, что герой, по сути — опустившийся бомж, роется в обломках, добывает какую-то еду на пару раз, напивается при первой возможности и больше ничего не пытается делать. Это не Робинзон, которого можно уважать за волю к жизни, это просто опустившийся человек. И никакой страшный вирус, стремительно уничтоживший человечество, не был нужен, чтобы герой дошел до жизни такой — на самом деле, из его постепенно открывающейся биографии прекрасно видно, что держит его в статусе «приличного человека» только социальная инерция (которая заставляет кое-как учиться в школе, кое-как работать и тд) и усилия его друга Коростеля. А случись что — он бы мигом оказался на том же самом дне, искал себе еду в мусорных баках и спасался от одичавших собак. Устраивать глобальный апокалипсис для достижения такой легкой и очевидной цели — избыточно и пошловато.

Впрочем, пошловато не только это. По сути весь роман — про культуру потребления и к чему она приведет. Этого чисто технически очень много в тексте — выдуманых брендов, деталей, новых способов омоложения, нового фастфуда (про ПухлоКур отличная идея, кстати, и единственная по-настоящему жутковатая во всем тексте). Так и читается «культура потребления — это плохо!» или, например, «берегите природу нашу мать вашу». Только для донесения этих лозунгов писать романы не стоит, если больше нечего сказать. Я уже цитировала по какому-то поводу прекрасную фразу из дневника Эстравена, повторю и сейчас, потому что лучше ничего не придумано: «To oppose vulgarity is inevitably to be vulgar. You must go somewhere else; you must have another goal; then you walk a different road.»

То, о чем пишет Этвуд — это и есть opposing vulgarity. Это делает Коростель, гениальный друг главного героя, создавший людей будущего и устроивший некоторый ад людям настоящего. Пытаясь этим не изменить даже, а полностью уничтожить то презренное customer society, очевидным и ярким представителем которого является, между прочим, наш герой, Снежный человек или Джимми.

Это делает сама Этвуд, очевидным образом вкладывая в текст соответствующие посылы. Кроме них, там больше ничего и нет: некоторое количество алкоголя, беспорядочных сексуальных связей (включая намек на педофилию и прочие извращения), гонка за омоложением, фастфуд, отсутствие интереса к жизни и к работе, неспособность чем-то по-настоящему увлечься.

Печально, что действительно интересный и привлекательный персонаж, Коростель, преподносится через pov его «тупого друга», который вроде бы все видит и слышит, но ничего не понимает, а потому ничего не способен передать читателю. Джимми очевидным образом не догоняет, что делает Коростель и почему — и даже не слишком интересуется этим вопросом *после всего*. Эта эмоциональная тупость его раздражает безумно, как и это баранье принятие собственной судьбы. Страдает ли он от того, что на его глазах ненароком все человечество полегло страшной смертью? Нет. Пытается ли он что-то сохранить или создать что-то новое? Тоже нет. Только простые звериные желания поесть и выпить.

Постепенно в настоящий апокалипсис перестаешь верить. Постепенно начинаешь думать, что Снежный человек — ненадежный репортер, и просто слишком туп и ленив для того, чтобы что-то по-настоящему проверить. Концовка намекает на то, что апокалипсис скорее имел место в его маленьком мирке, и Джимми с радостью с ним согласился — потому что так гораздо проще. Если апокалипсис, то ничего уже можно не делать, кроме удовлетворения минимальных физических потребностей. Можно напиваться и вспоминать, как мама недостаточно его любила. И что за манера выводить в подобных романах таких омерзительных слабаков?

Отрывок из этой повести был в моем учебнике литературы за 3 класс, ужасно мне понравился, но продолжение я потом так и не смогла найти. А тут почему-то вспомнила и решила наконец прочитать ее целиком. Все-таки Успенский — гений — суметь написать так, чтобы я через 25 лет помнила даже не сюжет и героев, а именно отдельные фразы и шутки.

«Школа клоунов» далеко не так популярна, как, например, Простоквашино, но это не просто развлекательная книга, а еще и обучалка — по ней реально можно учить дошкольников буквам, и на это она, собственно, и рассчитана. На чтение вместе с ребенком, там есть еще всякие задания для детей и родителей (которые я не делала, потому что мои родители за 4,5 тысячи километров :crzdance: ) Почему это оказалось в учебнике для 3 класса, в общем, довольно странно, но если убрать изучение алфавита, читать можно в любом возрасте, включая мои «зазо».

Сама идея дивно хороша: институт повышения квалификации завхозов пытается разными дурацкими методами выжить из занимаемого казеннного помещения школу для клоунов. Нам показывают противостояние клоунов и завхозов, при этом в школе попутно ведется обучение. Есть в этом что-то очень похожее на нашу жизнь, знаете, хотя я уверена, что Успенский в 83 году ничего такого в виду не имел, просто завхоз — это самый логичный антоним для «клоуна» как скучный для смешного. Получилось прекрасно, кстати, и завхозы все такие страшно колоритные. Отличная детская книжка, в общем.

Мне грешным делом рассказы про патера Брауна кажутся чуть ли не идеальным образчиком детективов. Я не люблю страшные книги, и тем более не люблю всякую расчлененку и прочие мерзкие подробности, а в детективах их бывает довольно много, даже больше, чем надо. То ли дело милые истории Честертона — в них есть и конфликт, и загадка, и при этом они остаются всегда элегантными, сдержанными и аккуратными, что ли. Кроме того — что привлекает меня больше всего — даже истории про Шерлока Холмса не представляют собой такой триумф разума, как патер Браун. В Холмсе очень много самолюбования, тщательно выписанный главный герой с такими яркими чертами, что он практически заслоняет собой сюжет. Патер Браун — фигура совершенно противоположная, подчеркнуто обыденная и скромная, лишненная каких бы то ни было трагически-романтических черт. Единственное, что раз за разом подчеркивает Честертон — что это человек маленького роста, с большой головой и круглым лицом. Не слишком привлекательное описание для фанаток, согласитесь)) Не успокоившись на этом, Честертон еще и награждает патера другом противоположного склада: бывший самый-страшный-преступник Фламбо — мужчина великанского роста и непомерной силы. Вдвоем они образуют вполне классическую парочку в духе Дон Кихота и Санчо Пансы.

Что еще прекрасно в этих историях — так это уютность мира, в котором они происходят. Самый-страшный-преступник Европы занимается кражами ювелирки, причем старается, чтобы при этом никто не погиб и даже не пострадал, и пристыдивший его священник добивается полного раскаяния. Случаются, конечно, и убийства, но в основном, скажем так, на бытовой почве. Здесь нет криминальных концернов, которые сажают подростков на герои, нет маньяков-расчленителей (и, надеюсь, не будет), и всех убийц можно не только вычислить с помощью здравого смысла (что говорит об отсутствии самой опасной категории — безумцев) и большую часть из них можно вернуть на путь истинный или хотя бы сподвигнуть на раскаяние. Прекрасный комфортный мир, в котором милейший патер Браун может развернуться со своими аналитическими способностями и исключительными душевными качествами, не пугая при этом читателей ужасом преступлений.

Прекрасная повесть о тлетворном влиянии двух злобно-приторных старух на нормальную семью. Очень классическая в своем роде: люди, которых постигло житейское несчастье, особенно рискуют попасть в загребущие лапы каких-нибудь сектантов, приживал и прочих паразитов в смысле биологической метафоры. В этой истории у вполне счастливой семьи с двумя взрослыми детьми умирает любимая мать, а вслед за этим к ним неожиданно приезжают из-за границы с неясными намерениями две ее сестры, которых дети в глаза не видели. Немолодые женщины поселяются в их доме и начинают плести паутины и создавать аромат тления, ловко узурпировав власть над детьми и вдовцом ссылками на то, что им-де известно, чего бы покойница-мать хотела. Покойница-мать хочет странного, и хотя вроде бы поначалу все невинно, но сети оплетают, оплетают, и вот уже, казалось бы, всей птичке пропасть. Если сын как мужчина еще успешно сопротивляется их тленной власти, то молодая девушка практически поддается. И вроде бы ничего страшнее устроенного брака с неподходящим человеком ей не грозит (если не считать это достаточно страшным), но Кузмин очень здорово нагнетает ощущение тления и бессилия, какой-то душевной атрофии, в которую под воздействием зловещих теток погружается все семейство.

Повесть отчасти реалистичная, основанная на истории смерти Лидии Зиновьевой-Аннибал и подобного же упадка в тленный мистицизм в ее семействе. Впрочем, эта история завершилась совсем по-другому, и к чести Кузмина, в своем тексте он вывел значительно более приличный финал

Я читала «Земноморье» давным-давно, даже не в юности, а в детстве, и у меня остались только смутные воспоминания чего-то неторопливого, глубокого и очень крутого. Так что перечитывала как с ноля. И осознала, что все правильно, «Волшебника Земноморья» и надо первый раз читать в детстве, лет в 10 — тогда он произведет большее впечатление, потому что в детстве твое воображение гораздо активнее достаивает скудный пейзаж и домысливает детали. Он все еще чудесный, но это такой *чистый простой* роман, что искушенному читателю покажется, наверное, слишком простым.

В моем издании есть послесловие Ле Гуин, где она говорит, что и родилось «Земноморье» из просьбы издателя написать что-то для детей, и вот она постаралась, как могла. Но что гораздо более важно — почему-то я, перечитав больше половины ее творчества, раньше прицельно не обращала на это внимание — Урсула очень интересно пишет про создание конфликта в мире, где нет войны. А ведь действительно, ни в одном из ее романов ничего похожего на войну нет. И она очень разумно это объясняет, что в произведениях для детей война — это всегда война хороших против плохих, но «образ врага» создается искусственно, как толкиновские орды орков, и ничего общего не имеет с реальностью. А война «хороших против хороших» — это тематика для «большой литературы», не для фэнтези, да и то не всякому классику удается.

Поэтому в «Земноморье» конфликт возникает из борьбы человека с самим собой. Преследование Геда собственной тенью, а потом наоброт — настолько юнгианский сюжет, что его можно целиком помещать в учебники по психологии. Прими то, что в тебе есть плохого, признай это наконец частью себя, и только тогда сможешь это победить. Ненавязчивая мораль, нигде не выражающаяся прямо и, наверное, не очевидная для детей, но совершенно очевидная при «взрослом» перечитывании.

К тому же мне очень нравится мир «Земноморья», не романтика дальних странствий, фокус не на море, а именно на земле, на маленьких островах, каждый из которых по сути — маленькое государство со своими обычаями и памятью. Переехав на соседний остров, попадаешь в другой мир, и этих миров бесчисленное множество. В таком Земноморье не может быть ничего, похожего на империю, все его жители, видимо, махровые интроверты, потому что им очевидно нравится эта разобщенность и отчужденность. Не обязательно уезжать на необитаемый остров, чтобы отдохнуть наконец, можно уехать на *любой* остров — и там все гарантированно будет иначе. Совсем не такой многообещающий, как мир Ойкумены, зато куда более спокойный, протой и уютный.

Хорошие писатели, историки и культурологи взяли за моду периодически делать такие сборники статеек и заметок, которые сделали бы честь любому *блогу*, но до уровня, приличного к публикации на бумаге, не дотягивают. Я читала такое у Эко, у Гессе, и вот теперь у Пастуро. Увы, на моей памяти *хорошо* удалось сделать такой сборник только Гаспарову, остальные же оставляют читателя в неком недоумении: как автор, от которого ожидаешь качественного текста, мог предложить это. Не то чтобы плохое, но скорее — мелкое, ненужное и не особо актуальное. «Картонки Минервы» Эко были особенным разочарованием в этом плане.

«Цвета нашей памяти» — сборник подобного типа. Его можно прочитать один раз, но можно и не читать, он совершенно не прибавляет ничего нового. Конечно, все серьезные исследования Пастуро о цвете — интересны и неординарны, но в данном случае это никакая не научная работа, а ряд небольших заметок, большей частью автобиографического характера, каких-то историй, связанных разными цветами и их восприятием. Истории в основном довольно банальные, пусть и мило написанные, не имеют ничего похожего не то что на сюжет (этого и не ожидалась, книга не художественная), а даже на научные выводы. Так, некоторые замечания и размышления.

Единственное, что я вынесла для себя — это удачное определение «административно-зеленый», которое Пастуро вычитал в каком-то приказе школьного толка. Правда, у нас в России принят скорее административно-желтый, этот мерзотный цвет, которым красят правительственные здания в областных центрах и в который давеча покрасили Князь-Владимирский собор на Спортивной.

Легкое, но совершенно необязательное чтение.

Этот роман действительно стоит читать вместе со «Сторож брату своему» — только в паре они образуют полностью законченный сюжет, а деление на два формально разные текста более чем условно (понятно, что сделано для издательских целей). В итоге они настолько «сложились» у меня в голове, что мне уже сложно разделить сюжет первого и второго тома.

Наконец-то находит свое логическое продолжение и завершение основная сюжетная линия первой части, борьба с безумной, жаждущей мести локальной богиней Аль-Лат, которую пришедшая «вера Али» изгнала с насиженного места и из сердцец верующих. И — что не менее важно — линия взаимоотношений Тарега с эмиром, которая в любой книге этой серии будет так или иначе определяющей. Впрочем, немного этой линии мне все же не хватило. Эмир аль-Мамун был выведен в первой книге как человек очень сдержанный и разумный, что обещало им большое и прекрасное будущее — но уже к концу первой части он начинает бушевать, орать и вести себя довольно неадекватно. Учитывая, что Тарег за столетия своей жизни тоже не научился держать себя в руках, два эмоциональных человека у власти, не желающих разговаривать языком, воистину могут создать бедствие для страны на пустом месте. Впрочем, ничего ужасного эмир все-таки не делает, и в итоге все более ли менее образуется — но не так хорошо, как могло бы быть. Как ни забавно, большинство конфликтов и проблем в книге проистекает именно от взаимного недопонимания и недоверия эмира и его военачальника. При этом есть совершенно прекрасные моменты, проистекающие из их непростых отношений — например, как Тарег превращается в смертоносного ястреба во время сражения потому, что эмир *видит* его таким и *верит*, что тот на это способен. Сумей эти двое договориться, они могли бы свернуть горы.

Впрочем, борьба с внешним врагом, несмотря на все эти «трудности перевода», продолжается, и в итоге оказывается таки успешной. В книге много сражений, но также довольно много и моментов околомистического свойства, которые привлекают, пожалуй, в большей степени, чем описания сражений, сколь бы интересны и разнообразны они ни были. Момент истины в книге, на мой взгляд, все-таки не победа войск эмира над войсками злобной богини, а то, как эмир пытается спасти — и спасает — Тарега после этого, едва не поплатившись собственной жизнью и властью. Тут становится понятным, что аль-Мамун все-таки оправдывает ожидания как правитель и как человек — их не оправдывает скорее сам Тарег, увы. Впрочем, в следующих томах ему, видимо, еще предстоит об этом пожалеть.

Концовка ожидаема, но несколько разочаровывает: использовать один и тот же прием дважды не слишком красиво, хотя в этот раз «подводка» к очередному помещению Тарега на Мухсин сделана куда изящнее и логичнее.

С нетерпением буду ждать следущих книг, потому что история Тарега и не заканчивается (что очевидно), и не перестает быть интересной, да и авторский псевдоарабский мир все так же хорош.

Второй роман показался мне менее цельным, что ли, чем первый. Или может дело в том, что надо читать эпопею про богиню аль-Лат подряд (то есть этот роман и следующий) — но мне так неудобно, я устаю от больших текстов одного плана, как бы хороши они ни были.

Забавно, кстати, что в этом романе нерегиля Тарега очень немного. И в отличие от предыдущего, он большей частью не скачет впереди огромного войска и сравнивает с землей города, а валяется в полудохлом виде в кустах и подвергается оскорблениям каких-нибудь грязных бедуинов. Причем история Тарега в этом романе — это история переходов из одного плачевного состояния в другое. И в основном он сам тому виной, конечно, потому что нарывается раз за разом, упорно не желая разбираться в элементарной политике человеческих отношений. Дразнит сначала своего хозяина, нового халифа, потом каждого следующего тюремщика.

Только однажды в этой череде злосчастий намечается просвет: когда Тарег встречает брата халифа, с которым тот по завещанию отца вынужден делить пополам страну, аль-Мамуна. Из всего, что я пока читала, аль-Мамун кажется наиболее привлекательным персонажем (включая первую книгу). Он как-то на удивление адекватен на фоне всеобщей глобальной неадекватности, тупости, жадности, сластолюбия и прочих пороков всех власть предержащих в этой истории. Начиная от самого эмира верующих и заканчивая последним вождем захудалого племени. Все до единого так изобретательно и картонно омерзительны, что автор, мне кажется, все-таки перебарщивает. Конечно, определенный процент омерзительных идиотов у власти есть в любом обществе, но также в любом обществе есть и процент сильных харизматических лидеров (которые далеко не всегда на деле представляют собой идеал рыцарства, но по крайней мере выглядят достойно). И история Востока нам дает достаточно таких примеров. С другой стороны, можно представить, что как только на месте эмира, держащего «поводок» от нерегиля, окажется такой умный и сильный человек, историю можно будет заканчивать — по крайней мере, покуда этот человек будет жив. Потому что они вдвоем прекрасно организуют тишь, мир и порядок, и никакого сюжета.

Но зато пока происходит прямо противоположное: страну раздирает гражданская война между эмиром и его братом, не говоря уж о страшных нашествиях жидорептилоидов под именем кочевников-сарматов, пардон, карматов. Развитие этих двух линий (но не их завершение) и представляет собой сюжет романа.

С одной стороны, это не очень изящно, конечно, что не завершив толком один сюжетный задел (войну братьев), автор тут же начинает другой и посвящает ему половину романа, забросив первый. С другой стороны, в реальности беды, свалившиеся на государство, тоже не ждут своей очереди. При этом история войны братьев, собственно, закончена к концу романа формальна (остался только один), но не закончена с эмоциональной точки зрения, так как служить оставшемуся брату нерегиль упорно отказывается. Впрочем, концовка дает слабую надежду, что в итоге они таки придут к согласию и объединят усилия в борьбе с внешней напастью. Я *очень* жду новой встречи нерегиля с новым эмиром))

Из всей книги как-то смутили только разговоры о приближающемся конце света, который запланирован вот-вот, года через три-четыре. Помню, в 1999 году такие же разговоры были, конечно. Надеюсь, дальше этому будет объяснение получше, потому что такой крупный рояль, внезапно выползший из кустов, смотрится неизящно. И все же мне очень интересно, что будет дальше — при всех возможных претензиях к сюжету, текст ужасно затягивает.

По мне — так проходной роман. В начале и, собственно, всю дорогу я очень надеялась, что «Книга имен» окажется такой же неожиданно (для творчества Сарамаго) милой и позитивной, как «Перебои в смерти». Ну посудите сами: хрестоматийно серая личность, мелкий служаший архива ЗАГСа, немолодой, одинокий, внезапно находит у себя на работе, в коллекции знаменитостей, карточку неизвестной женщины. Обычной, тоже ничем не примечательной, но главное что живой и живущей в том же городе. И загорается безумным желанием отыскать ее, для чего предпринимает целый ряд совершенно нелогичных, дурацких, энергозатратных и вообще сомнительных действий. Зато с потрясающим упорством.

Всю книгу мы наблюдаем за тем, как он очень медленно и довольно нелепо, шажок за шажком, приближается к своей цели. При этом поиски — единственное, что происходит в совершенно пустой, скучной и серой жизни этого человека.

Сарамаго, видимо, задался целью выписать идеальную серую личность, идеально пустую жизнь, не озаренную ни радостями, ни особыми заботами. Работа в архиве — отличный вариант для такого персонажа, конечно. С одной стороны, в архиве царит авторитарный начальник, с другой стороны, героя-то никто совершенно не угнетает и не обижает, так что сочувствовать ему и нечего. И сам он, конечно, ни капли не страдает ни от скучной работы, ни от одиночества. Потому что если б герой страдал и метался, прибавь к этому серому бытию внутренние страсти Достоевского — серое бытие отошло бы на второй план. Но нет, в эмоциональном плане до начала поисков так же пусто и тихо.

Я пыталась проникнуться симпатией или сочувствием к герою, но так и не смогла, увы, потому что он сам явно кузнец своего состояния, а не зловредные личные обстоятельства. Поэтому и его приключениям сочувствовала так, вполсилы, в основном изумляясь тому, насколько плохо человек без некоторого опыта может справляться с элементарным общением с себе подобными.

И все время, конечно, ждала логического завершения поисков, встречи с таинственной героиней. Это была бы совершенно классическая история о любви, как он бы ее наконец нашел, и серая его жизнь заиграла неожиданными красками — и все преобразилось бы. Любой из «серых» эпизодов и деталей можно было бы изменить буквально чуть-чуть — а общий контраст был бы разительным.

Но Сарамаго в это играть не захотел, наоборот, он пошел от серого не к свету, а скорее дальше в темноту, и это меня как-то разочаровало и озадачило. После такой длительной «вступительной», поисковой части хочется более яркого и вразумительного финала, хочется, чтобы что-то наконец *произошло* — но ничего не происходит, только в архиве появляется карточка с немного другими данными.

Для такого скучного романа (будем уже называть вещи своими именами) это слишком тонкий финал, он подошел бы куда больше роману с активным действием. Хотя, возможно, кто-то скажет, что Сарамаго выдержал стиль (я не имею в виду стиль письма, а скорее стиль обращения с читателем) до конца — с этим не поспоришь, но это какой-то слишком серый стиль.

Больше всего это книга интересна, конечно, именно китайской стороной. Я вообще не помню, читала ли я когда-нибудь современную китайскую литературу как таковую, не то что китайскую фантастику. А между тем она существует, и тиражи у нее, думаю, такие, что уделывают милионные советские издания, только на международной арене о ней заговорили вот-вот, с тех пор буквально, как давно уже знаменитый в Китае фантаст получил за этот роман премию Хьюго в 2015 году.

Лю Цысинь вполне оправдывает ожидания «необычности», хотя, наверное, и невольно. Сюжет романа отчасти основан на истории Китая 20 века, в частности, Культурной революции. Я даже не стыжусь признать, что не знаю об этом ровным счетом ничего, так что примечания переводчика, объясняющие основные термины и события, были очень ко двору. Я как-то даже не ожидала, что у них там происходили ужасы в духе красных кхмеров, избиение интеллигенции, глобальный упадок науки и тд. Сюжет романа начинается именно в черные годы после Культурной революции, когда на военной базе получают первые позвные от инопланетян, однако основное действие разворачивается уже в наше время.

По мере чтения я постоянно поражалась, с одной стороны, закрученности придумок автора, а с другой — какой-то глобальной наивности отдельных событий. Может быть, дело в том, что восточное сознание действительно не такое, как наше — но меня не оставляло ощущение какой-то слишком большой легкости в принятии героями судьбоносных решений и действий. Это отсутствие привычного европейскому человеку начиная с 19 века психологизма в литературе, глубинной проработке характера как некоего постоянного внутреннего самооправдывающего монолога. У Лю Цысыня, казалось бы, есть и характеры, и pov персонажей, но что-то все-таки не то. Эта инаковость очень привлекательна.

В романе очень много физики, и гуманитариям, как мне, будет, наверное, тяжело и скучно в такие эпизоды. Я ни черта не понимаю в физических рассуждениях героей, их попытках решить пресловутую задачу трех тел, разом спася и иноланетянский мир (от естественной гибели), и наш (от завоевания). Впрочем, это терпимо, тем более что наряду с научными рассуждениями есть еще совершенно феерическое описание одноименной компьютерной игры с полным погружением, по уровню безумия и значимости для сюжета однозначно сопоставимой с игрой в «Великана» в «Ender's Game».

Самое забавное, конечно, что в романе, построенном вокруг инопланетного завоевания, никаких инопланетян пока нет. Автор умудряется мастерски нагнетать интригу 600 страниц притом, что от инопланетян получено всего-то несколько радиосообщений. Но для людей этого достаточно, чтобы устроить у себя тотальный хаос, разделиться на противников и стронников инопланетян, внутри тех и других еще разделиться и всем повоевать и поинтриговать. Тот Трисолярис, который описывает автор — лишь слабая проекция человеческого воображения, именно поэтому инопланетяне такие человекоподобные с одной стороны и картонные с другой. Тем интереснее, конечно, увидеть их в реальности, но не уверена, что автор и в следующем романе нам их покажет))

Отдельно хочу сказать спасибо sonate10 за перевод и особенно за комментарии, было правда очень интересно посмотреть, что же за зверь такой знаменитая китайская фантастика.

Еще чуть-чуть — и меня упороло бы основательно. Во всяком случае, ничего из *новых книг* (в смысле, не бессмертной классики) со времен Сюзанны Кларк не вызывало у меня такого интереса, слегка фанатского. Притом, что судя только по обложке — я бы ни в жизнь такое не купила))

У Медведевич оказался удивительно хорошо прописанный и необычный мир — а в фэнтези это, наверное, большая часть успеха. Псевдо-европейским средневековьем разной степени безграмотности у нас никого не удивишь, в последнее время и псевдо-древнерусскими мирами (от которых хочется закрыться двойным фейспалмом прям сразу — тоже. У Медведевич он псевдо-арабский, также околосредневековый. Такой мир уже сам по себе — непростая задача, и автор просто блестяще с ней справилась. В бэкграунде чувствуется очень большая работа научного плана, которая вылилась в огромное количество мелких, но создающих очень определенный колорит деталей, терминов, названий, имен, несущественных сюжетных моментов. Я, конечно, ни разу не специалист, но даже если 80% из всего этого придумано, а не взято откуда-то из реальной истории того периода и региона — придумано невероятно удачно. Мир халифата, все города, опасные кочевые племена, таинственные «сумеречные народы» на дальней границе — встают как живые. В той части, в которой я могу худо-бедно оценть адекватности воссоздания именно антуража, а именно в части кочевых племен, которые очевидным образом олицетворяют в этом мире татаро-монгол — сделано на высшем уровне. Да и в целом нигде не остается ощущение фальши и высосанности из пальца — скорее наоборот, временами возникает чувство, что подобного материала у автора еще много, едва ли не больше, чем сюжета.

Для меня хороший фантастический мир — это главная приманка в подобной литературе. «Ястреб халифа» — лучший из многих как по оригинальности мира, так и по его проработке. Чувствуется, что автор предпринял усилия, сопоставимые с усилиями профессора, и они не пропали даром) За весь текст мне резануло глаз только трижды: гейс, имя тебе легион и опасное лето (привет муми-троллям), но для такого большого объема такие маленькие неуместности — простительны, думаю, и хороший редактор легко бы их вычистил. Зато все остальные очень обильные детали, цитаты и термины — очень хороши, но при этом совсем не кажутся избыточными. Текст с ними легко читать, и чтобы следить за сюжетом, совершенно не нужно разбираться во всех именах, названиях, званиях и терминах — Медведевич в этом плане *профессиональный* автор, а не «старательный», то есть разумно ограничивает поток своей эрудиции так, чтобы он не повредил сюжету.

Сам сюжет — это отдельная история, shameful pleasure. Я понимаю, почему «Ястреб халифа» называют фанфиком — не по очень далекой относимости к миру Сильмариллиона (очень-очень далекой: говорят, что главный герой — нолдо, каким-то чудом забредший на восток), а по самой сути. Восточный шейх, повинуясь некоему указанию астрологов и советчиков, за большие деньги покупает пленного представителя магического народа и ставит его своим полководцем, чтобы сопротивляться набегам кочевников. Пленник связан хитроумным магическим контрактом и вынужден служить «короне», пусть периодически и показывая свой норов. Разумеется, он оказывается гениальным полководцем, помимо этого периодически колдует, при этом обладает эльфийскими статями, а также страдает от своего проклятия и общей нецивилизованности окружающих (вполне обоснованно). Забавно, кстати, что первоначально все его достижения в качестве «магического полководца» сводятся к тому, что и так советовал бы здравый смысл: наладить дисциплину в армии, наказывать провинившихся, запрещать армии грабить и насиловать мирных жителей и т.д.

В грубом и сокращенном описании все это звучит, конечно, ужасно, но дело не в том, что, а в том, как. Нерегиль Тарег у Меведевич — персонаж очень интересный и при этом не вызывающий особой симпатии. И интерес он представляет прежде всего тем волшебным (по меркам халифата) миром, из которого происходит, особенностями и своего народа, и своей культуры, которая, видимо, изрядно отличается от культуры описанного мира. Нам видно только краешек этого мира, но хочется узнать больше. Собственно, «эльфичность» героя автор очень мало эксплуатирует — и все упоминания про «тонкие запястья», это идолище женских романов, тоже стоило бы вычисчить хорошему редактору)) Большей частью сюжет состоит из войн, которые постоянно ведут войска халифа под командованием нерегиля, и описания этих войн и осад весьма детальные и кровавые, но без мартиновского смакования. Скорее, кровавость тут — необходимый признак эпохи, и в этом есть определенный мрачный эстетизм и привлекательность, как он есть для европейца в фигуре Саладина, например.

Забавно, кстати, что наиболее симпатичным, разумным и адекватным персонажем оказывается юный халиф, который держит нерегиля на магическом поводке. Притом, что его pov дан достаточно детально, приходится признать, что в плане человеческих качеств именно халиф даст форы всем остальным героям. Зато фигура его жены, Айши, которая появляется как Мэри Сью (умная-образованная и думает не только о драгоценностях и мужчинах) и начинает вызывать оправданное раздражение, под коней оказывается какой-то размазанной, скорее картонкой, чем характером — или слухи о стоящем характере были сильно преувеличены.

Отношения персонажей находятся на периферии сюжета (что к лучшему), а в центре все-таки — войны, мятежи и прочие околовоенные мероприятия, а также немного магии. Медведевич удалось сделать изрядное количество кампаний разными и захватывающими, так, что они не надоедают, по крайней мере, мне. Мне вообще очень импонирует концепция защиты государства, и именно к государству, а не к личности халифа привязан магический контракт нерегиля. Для фэнтези это очень взрослая идея, что ли.

Наверное, из длиннющего отзыва не очень понятно, чем же я так впечатлилась — но лучше я не объясню. Тут же побежала и купила остальные книги на бумаге, что я вообще с литературой на русском очень редко делаю)) Считайте за рекомендацию.

Триста страниц безостановочного позитива. Прекраснейшая детская книга для детей и взрослых про счастливое шкодливое детство в маленьком армянском городе. Вначале я по случайности прочитала «детскую» версию, и она мне так понравилась, что пошла купила «взрослую», полную. Честно говоря, не понимаю, на кого рассчитана «детская», на пятилетних, что ли. Например, в «детской» у девочки Манюни есть оба родителя, а во «взрослой» — теоретически, конечно, тоже, но они в разводе. Мне кажется, взрослые сильно преувеличивают список «запретных» для детей тем, и своим сюсюканием и неловкими попытками скрыть какие-то житейские правды только всех раздражают, а о пресловутых житейских правдах все равно прекрасно знают все дети.

В этом плане полная «Манюня» очень хороша именно тем, что в ней нет никакого сюсюкания, никаких «милых деточек». Несмотря на то, что героини — две девочки-подружки примерно десятилетнего возраста, Абгарян совершенно не использует избитые стандартные приемы «детской» тематики, а честно рассказывает про жизнь как есть. Веселую, но, в общем-то, не самую радужную жизнь в провинции в эпоху тотального советского дефицита, не самых простых и «правильных» отношений в семьях и вообще не самых «правильных» историях. Зато очень настоящих и ужасно интересных.

Кстати, по поводу отношений в семье — великая и ужасная Ба Манюни, будучи представлена под другим углом зрения, вполне могла бы преобразиться в безумную бабушку-тирана из «Похороните меня за плинтусом». И я буду настаивать, что это вопрос именно угла зрения — либо ты чрезмерно драматизируешь свой быт и отношения с домашними, либо принимаешь его как есть, с возрастом осознавая, насколько он, в сущности, был комичен.

Я ужасно рада, что наконец открыла Абгарян, о которой столько слышала, и не разочаровалась. У нас, мне кажется, в последнее время редко попадаются хорошие детские книги и хорошие книги под детство — чтобы с чистым позитивом, но без розовых соплей. Чтобы достоверно, но без «свинцовых мерзостей». В общем, такие книги, от которых взрослый человек получит заряд позитива, не заскучав и не морща нос в духе «помню я свое ужасное детство, ссоры родителей, отвратительную манную кашу, а тут все неправда». Тут все правда, но текст окрашен таким удивительным светом, который преображает предметы, заставляя простые вещи казаться чудесными и смешными. Хорошо, что у меня есть еще два тома.

У Абгарян, кстати, прекрасный язык. Потому что она умеет коротко, но необычайно емко и образно выражать те самые простые вещи и события, что все ее формулировки и фразы кажутся практически идеальными. Успенский так умеет, Коваль еще, наверное. Никаких длиннот, никаких лишних фраз, лирический отступлений — раз-два и обчелся на весь текст, все только по делу — но при этом остается и ощущение пыльного и жаркого лета, и осени, когда весь городок варит варенье, и природы, и уютного дома. Это очень здорово сделано, правда.

Судя по комментариям, Греттир — чуть ли не главный и любимейший исландский саговый герой, и понятно, почему. Эта сага качественно именно по характеру и стилистике повествования отличается от предшествующих и приближатеся уже к современному роману. Если многие другие саги представляют собой скупое перечисление фактов с полным отсуствием каких-либо художественных приемов и отступлений, то сага о Греттире более гармонична. Прежде всего, с начала саги выводится очень яркий по характеру (хотя и крайне неприятный) главный герой. Греттир наглец, каких мало, совершенно не воспитанный и неуправляемый, ни во что не ставит ни старших, ни сильных мира сего, и категорически не желает работать. Лень героя в плане именно работы (а не ратного дела) многократно подчеркивается и дальше по тексту. Зато вырастает этот Греттир крупнее всех, и силища у него за десятерых.

Неудивительно, что с таким характером родители только рады от него избавиться, и, постранствовав по чужим местам, он не только наживает себе славу могущественного воина, но также пачку врагов своей неуемностью. Возможно, древние исландцы считали это доблестью, но на мой лично взгляд выглядит как сочетание наглости и глупости. Другое дело, что благодаря исключительным воинским качествам и знатному происхождению это долгое время сходит ему с рук. Вообще Греттир, будучи переложен на современный лад, дал бы такого мальчика-мажора, наглеца и задиру.

Притом, что Греттир уходит из дома очень молодым (лет в 12, если не ошибаюсь), за короткое время он умудряется наломать таких дров, что уже в 16 его объявляют вне закона. И дальше 19 лет Греттир живет таким образом, притом, что легально каждый желающий может убить его, не понеся за это никакого наказания. Но Греттир не то чтобы сильно страдает, он много путешествует, прикрываясь влиятельными друзьями и собственной силой, и не особо парится по поводу своего приговора. Ввязывается в различные новые распри и приключения, увеличивая круг тех, у кого есть повод желать ему смерти.

В саге помимо традицонных реалистических эпизодов с различными распрями и битвами есть и прекрасные мистические. В частности, история зомби-Глама, которую вполне можно было бы назвать вставной новеллой. В одной долине на работу к хозяину устроился новый пастух, на Рождество с ним случились что-то очень нехорошее, после чего и без того странный человек превратился в зомби-чудовище и начал терроризировать округу. Греттир явно из чистого любопытства прется туда, сражается с этим зомби и побеждает, но за свое любопытство в итоге расплачивается. Другой мистический эпизод — со старухой-колдуньей, которая в итоге и погубила Греттира. По сути получается, что героя можно было взять только колдовством, т.к. все остальные враги, даже собравшись большой толпой, с помощью обычного оружия ничего не могли с ним сделать.

После гибели Греттира, кстати, сага получает неожиданное продолжение в виде которой истории о том, как его брат отправляется мстить убийце, сбежавшему аж в Миклагард (Константинополь), заводит там любовную интрижку и они вместе с любовницей виртуозно проводят дурака-мужа. Для куртуазных романов — очень банальный эпизод, но для саг — очень неожиданный.

Пожалуй, из всех саг история о Греттире — самая интересная в плане именно многостороннего изображения мира и героев, и наиболее легкая для чтения (хотя в бесконечных именах и топонимах все равно путаешься).

Редкий образчик среди саг, история, построенная целиком вокруг любовного треугольника. Двое героев, равно сильных воинов и талантливых скальда, сражаются из-за девушки. Их вражда продолжается годами, в перервывах они совершают длительные путешествия, служат о соседних конунгов, враждуют со всеми остальными, вскрывают курганы и вообще всячески развлекаются. Но девица, с которой один из героев дружил с юности и которую потом почти насильно отдали замуж за другого героя, остается яблоком раздора. В итоге все заканчивается трагически, как в подростковых любовных романах: оба погибают, сражаясь из-за нее. Но девица, вместо того, чтобы убиться от горя, выходит замуж за третьего и живет себе счастливо.

На фоне всех остальных саг, в которых вражда вырастает в основном из гордыни, наглости и невоспитанности кого-либо из героев, вражда из любовной истории является приятным разнообразием. Хотя никакого описания чувств и переживаний здесь, конечно, и следа нет: факт любви констатируется, и скорее каждый из героев относится к девице как к своему имуществу, и так борется за нее потому, что уступить означало бы потерять честь. Никаких особых стилистических различий с другими прочитанными сагами я не заметила, только сюжетные.

Вот кстати, интересно, существуют исследовательские работы, сравнивающие исландские саги и литературой моногатари, существовавшей в тот же период в Японии? Ведь если сделать скидку на специфическую организацию каждого из обществ, в этих жанрах довольно много общего. Стихи на случай, к примеру, которые периодически произносят каждый герой и качеством которых принято гордиться. Или особенные понятия чести и оскорбления, которые требуется смывать кровью. Притом, что различия тоже велики, и, что более характерно, совершенно полярны: у японцев очень много уделяется описанию эмоций и чувств (больше, чем где-либо), у скандинавов их нет от слова вообще.

Довольно длинная и путаная (как и все они, кажется) сага о некоем Гисли. Вообще по прочтении пары исландских саг я понимаю, откуда растут ноги у «100 лет одиночества». Все эти истории мужчин из рода такого-то, которых зовут одинаково и которые из поколения в поколение бьются за жизнь и по дурости. В данной саге фигурируют два Гисли, но собственно герой из них — второй, и про него рассказывается история, а появление первого Гисли — это так, пролог. Рассказывается подробная история этого Гисли, причем действительно подробная, но в «телеграфном» стиле, то есть перечисляются в хронологическом порядке все основные события, но не дается никаких оценок или лирических отступлений. Это свойство саг вообще, конечно: сага по сути есть персональная хроника, в ней нет места анализу, характерам и т.д., и все подробности типа природы или внешности упоминаются только в том случае, если это играет какую-то роль в событиях.

Легендарный Гисли за какую-то распрю объявляется на альтинге и вне закона, и много лет живет таким образом, скрываясь по лесам и добрым людям. Его враг настоятельно пытается его изловить и убить, но много раз терпит неудачу.

Меня лично больше всего в этой саге поразило древнеисландское отношение к женщине. У некоего могущественного человека есть объявленный вне закона враг, которого он может безболезненно убить. Есть люди, которые это сделают, даже руки пачкать не надо. Известно, где живет жена Гисли и известно, что он эту жену регулярно навещают. Враг приезжает к жене, просит выдать Гисли, предлагает денег, та в ответ только оскорбляет ее и отказывается. И так продолжается годами. В конце, когда они уже загнали Гисли с женой в угол, та еще помогает мужу отбиваться. Но когда Гисли все-таки убивают, никто и пальцем не трогает его жену — напротив, ей предлагают, можно сказать, помощь. В современном мире, увы, ситуация невозможная. А в древнеисландском мужчине напасть на женщину считалось, видимо, страшным бесчестьем и видно, что им даже в голову не приходило, например, захватить ее и пытать, пока Гисли сам не придет. И это приятно.

Наконец-то я добралась прочитать Эдду целиком, и заодно убедилась, что профессор попятил оттуда не только значительную часть своих имен, но и кое-какие сюжеты, в частности, например, историю о том, как Турин убивает дракона, переползающего над ущельем, распоров ему брюхо (в оригинале Сигурд так убил Фафнира). Раньше я была знакома только с Песнями о богах, но совершенно не знала Песни о героях, и появление истории нибелунгов и их золота во всей вагнеровской красе было для меня удивительным.

Песни, конечно, написаны разными людьми и в разное время, поэтому различаются и стилистически, и «по уровню». Некоторые возвышенные, некоторые очень комические («Перебранка Локи» в этом плане бесподобна, конечно). Однако форма у всех относительно сходна (сейчас профессиональные стиховеды должны меня побить), и эта волшебная краткость и четкость стиха делает их очень выразительными и запоминающимися. Удивительным образом песни не просто немнословны, а заканчиваются куда раньше, чем читатель успевает войти во вкус, и даже длинные перечни имен настолько необычны или забавны, что не надоедают.

Изложение скандинавской мифологии в Песнях о богах со всеми вполне житейскими перепетиями асов и ванов для человека, выросшего в лоне христианства, конечно, удивительны, первым делом подобным «сниженным» отношениям к богам. Не говоря уж о кардинально другой аксиологии, культе мужества и войны, притом, что, как показывают «Речи Высокого», житейский здравый смысл был современникам авторов совершенно не чужд. Сложно поверить не в то, что древние скандинавы действительно верили в свою мифологию с Локи, который нарожал много всякого, мировым змеем, Фенриром и великанами. Но общество, которое действительно живет с культом войны и личной доблести, причем не облагороженным еще никакими рыцарскими мотивами, куда более удивительно. И не сказать, к слову, чтобы оно было так уж патриархально: при необходимости Гудрун достала меч и всех там порешила, и ей практически ничего за это не было, что характерно. А валькирии — вообще такие скандинавские эмансипе, летают, где хотят, сражаются в свое удовольствие, и категорически не выходят замуж. Вот это сочетание воинских идеалов с идеалами, скажем так, «разумного хозяйствования», которые проскальзывают в описаниях, сколько у какого конунга было добра и рабов, дает удивительный эффект.

Несмотря на то, что из Старшей Эдды песни про богов все-таки обычно знают лучше, «героическая» часть тоже прекрасна, и кровавая баня там похлеще. Притом, что в ней также сочетаются жажда крови с голосом разума, и герои, которые еще вчера перебили друг у друга всех родичей, вполне могут сказать «ну хватит», и замириться без ущерба для собственной репутации.

Комментарии Стеблин-Каменского доставляют отдельно; подозреваю, но не преследовал цель сделать их комическими, но и своего чувства юмора удержать местами не смог.

А вот текст Снорри я раньше даже отрывками не читала, кажется, во всяком случае, не помню. Давно нужно было прочитать обе Эдды скопом, чтобы наконец четко понять, чем одна отличается от другой. «Младшая» в плане пересказа мифологических сюжетов, встречающихся в Старшей — едва ли не интересней оригинала. Несмотря на то, что Снорри довольно много цитирует собственно песни Старшей Эдды, его трактовки местами отличаются от первоисточника, в т.ч. за счет неверного понимания каких-то деталей (по крайней мере, так отмечают современные исследователи). Но зато тот сюжет, который в Старшей Эдде представлен отрывочно, и воспринимать его довольно тяжело из-за формы, в Младшей становится куда яснее и детальнее. По крайней мере, все собрано в одном месте.

При этом если Старшая Эдда однородна по форме и более ли менее однородна по содержанию (песни о богах и песни о героях именно сюжетно и по характерам не слишком и отличаются), то Младшая Эдда очень разнородна.

Первая часть, Пролог, более всего похожа на то, что можно ожидать от интеллектуала своего времени, образованного человека, живущего уже в обществе с «победившим» христианством, в котором тем не менее очень сильны языческие мифы. Замечательно, как Снорри пытается логически объяснить возникновение представлений о конкретных богах, и выводит скандинавских богов из турецких вельмож. Эта попытка примерения реальности с представлениями о должном порядке развития вещей особенно интересны.

«Видение Гюльви» — конечно, центральная часть и наиболее ценная составляющая Младшей Эдды, ведь именно в нем пересказывается практически вся скандинавская мифология — в том числе некоторые сюжеты, которых нет больше нигде. К тому же за счет очень логичного и внятного прозаического пересказа очень легко воспринимается именно сюжетная составляющая, за которой по стихам Старшей Эдды местами не уследить. Меня, впрочем, больше всего восхищают и удивляют названия трех богов, которые ведут с наивным Гюльви разговор об устройстве мира — «Высокий», «Равновысокий» и «Третий». Есть в этом что-то от посмодернистких подходов к неожиданным названиям и эпитетам.

Наконец, «Язык поэзии» — своеобразное пособие для начинающих скальдов, содержащее основную необходимую информацию о двух инструментах поэзии — форме и содержании, то есть размерах и кеннингах и хейти. Снорри перечисляет чудовищное количество кеннингов для всего, и поначалу это впечатляет, но под конец уже несколько устаешь. Хорошо, что местами «учебное пособие» разбавлено историческими примерами, объясняющими, откуда взялись те или иные кеннинги. В основном они имеют под собой мифологическую или почти мифологическую основу, так что Снорри кратко излагает соответствующие истории. Хотя, безусловно, для исследователей поэзии скальдов, наверное, это самая ценная часть Младшей Эдды. Чем больше в это вчитываешься, тем больше удивляешься, как древние исладнцы умудрялись в уме производить операции по расшифровке 4-5-ступенчатых кеннингов, причем, видимо, делали это быстро. Даже если запомнить все основные стандартные кеннинги, что само по себе непросто, складывать их в нужном порядке — та еще задача.

От активности Кристофера Толкина все-таки есть толк: пусть «Дети Хурина» и не закончены самим Толкином, это история уже высокого уровня готовности, и прочитать ее отдельно во внятном последовательном изложении очень интересно. Тем более, что из всего легендариума Сильмариллиона это одна из самых важных, наряду с историей о Берене и Лютиэнь. Но если история про Берена — прежде всего о любви, то история о Турине Турамбаре — прежде всего, о роке. Мелькор проклял Хурина и его потомков, и проклятие оказалось страшной действенной силы, «что б они ни делали — не идут дела».

Даже в недоработанном варианте история производит сильное и гнетущее впечатление. Сокрушительное действие проклятие Мелькора на первый взгляд неочевидно: Турин всем хорош, умен, доблестен и тд., и вред, причиняемый им, неочевиден, зато его достоинства налицо, и он может сравниться с лучшими из эльфийских воинов. Несчастья, происходящие с окружающими его людьми, кажутся поначалу каким-то досадным совпадением, и поведение Турина в каждой конкретной ситуации если и не всегда идеально разумно, то вполне естественно для человека с горячим характером. И постепенно эти несчастья нарастают, как снежный ком, причем до последнего Турин проявляет готовность бороться с ними. Казалось бы, с обстоятельствами, которые ему подвластны, Турин и борется вполне успешно, но то, что ему не подвластно, все рушит. Развязка этой истории, в которой появляется сестра Турина, написана на очень высокой трагической ноте, и воспринимается эмоционально даже несмотря на «высокий штиль».

Кроме того, очень интересно окунуться в мир Средиземья времен последнего союза людей и эльфов, «сказочного Нарготронда», Гондолина и Дориата, в которых еще живут и правят последние легендарные эльфийские властители. Может быть, мне кажется, но в «Детях Хурина» немного другой взгляд, чем в «Сильме», более частный и предвзятый, может, за счет pov самого Турина, но поэтому и более живой.

Очень жаль, что из всего объема незаконченных толкиновских произведений и черновиков «Дети Хурина» остались практически единственным, которое можно было довести до статуса полноценного романа.

Что в романе было по-настоящему классно — так это ощущение нарастающего напряжения и ожидания, которое авторам удалось создать на этапе подготовки спектакля по «Первой ночи» к последнему прогону.

Вообще «театральная» часть вышла куда лучше, живей и понятней, чем «психологическая», или «пещерная». Изначально это очень интересная заявка: мир, в котором Ид полностью вынесен в область ночных снов. Всем людям снится один и тот же сон, мир Пещеры, в котором каждый играет свою роль: кто-то охотник, кто-то жертва, кто-то и то, и другое. Таким образом находит выход естественная человеческая агрессия, и в дневном мире царит тишь-гладь.

Формально Пещеру-то авторы нарисовали, только мира-без-агрессии я так и не увидела. Когда режиссер доводит до истерики начинающих актеров просто ради развлечения — это не агрессия? Когда начальник орет на подчиненную и всячески третирует ее за мелкие оплошности — это тоже не агрессия? Уж психолог-то мог бы учесть, что такая агрессия может быть похлеще физической. Но нет, уровень бытовой агрессивности у персонажей (при том, что они все — нормальные люди) вполне обычный. И либо Пещера не выполняет своих функций, либо ее функции совсем не такие, какие преподносятся обществу загадочной организацией Треглавец, которая всем этим управляет.

Погадать об истинном назначении Пещеры, конечно, довольно интересно. Положим, это удобный механизм, чтобы «убрать неугодных» — учитывая, что убийства в Пещере вроде как анонимные, ну хищник съел травоядного, бывает. И никто не узнает, как оно на самом деле было, такая смерть во сне считается естественной. Но устраивать такой сложный эксперимент только с этой целью как-то очень бессмысленно. В этой связи неочевидно, во-первых, влияние Пещеры на повседневную жизнь (так, чтобы вот прямо изменить обычную рутину людей из этого воображаемого мира по сравнению, скажем, с нашей рутиной).

Еще одна претензия — никогда не поверю, что будь Пещера сто раз табуированной темой, не было бы никаких исследований на этот счет, никаких безумных сект, никакого искусства, в конце концов. Это в развитом-то обществе, в котором есть машины и телевидение. Притом, что наказание за поднятие табуированной темы тоже неочевидно: ну, могут отменить проблемный спектакль «по соображениям общественной нравственности» — в СССР за анекдоты давали по 10 лет лагерей, скажем, и никто не переставал их рассказывать, и все все знали. А тут какое-то общество блаженных инфантилов получается. И глаза у них откроются, очевидно, только если им что-то покажут по телевизору, официально — к этому ведет финал, по крайней мере.

Интересна еще линия с «горными княжествами» и деревнями, так страшно казнящими «оттудиков» — она началась как-то очень скромно и не в тему — и в итоге повисла в воздухе. Получается, что на расстоянии нескольких дней пешего пути (! это очень мало для цивилизации, в которой есть машины) процветает не просто варварство, а полнейшее Средневековье — и эта цивилизация не чешется ничего с этим сделать.

Из всего этого выходит очень нехорошая мораль, к сожалению. Совсем не такая, боюсь, какую закладывали авторы. О том, как страшно общество нелюбопытных людей-инфантилов, людей-жертв. Которым по загадочным причинам власть предержащие устроили такой заповедник, защищают их от агрессии более активных и жизнеспособных особей. А жертвы в ответ делают именно то, что и положено жертвам — не сопротивляются. Главная героиня, Павла, как раз образчик такого поведения. С самого начала текста мы узнаем, что она неорганизованная, безалаберная и безответственная на работе. Зато терпеливо сносит сначала гнев начальника, а потом происходящие с ней странные вещи. И даже когда ее любовник на несколько месяцев (!) запирает ее в психушке и проводит над ней какие-то нехорошие опыты — она и не думает этому сопротивляться. А терпеливо верит, когда ей говорят, что она психически больна, что она должна то, должна се. Удивительно, что продемонстрировав такую дивную живучесть в Пещере, в дневном мире она оказывается просто образцово беспомощной — хотя по идее это должно коррелировать. Усилия случайного друга убедить девицу, что она не больна, что не надо доверять всем, что не надо позволять ставить над собой опыты — все впустую.

Зато режиссер Кович вызывает очень большую симпатию своей полнейшей адекватностью, заботливостью, целеустремленностью и вообще порядочностью. Его персонаж вполне раскрыт и понятен, и все его поступки не вызывают вопросов «ну какого черта» (в отличие от поступков Павлы или Тритана), а порождают ощущение полнейшей правильности и единственно возможного пути для здравого человека. Включая последний поступок, да. Поэтому все, что в романе связано непосредственно с ним, очень живо и интересно. А вот все, что связано непосредственно с непутовой Павлой — увы. К сожалению, в реальном мире и так слишком часто приходится наблюдать бестолковые метания подобных недотыкомок, и терпеть их еще и в литературе — уже чересчур, поэтому первую половину романа, где Павла солирует, я больше скучала и раздражалась.

Самое интересное, что могло бы быть в тексте — раскрытие смысла Пещеры (или хотя бы смысла Треглавца) или какой-то поворот в сознании масс, связанный с этой пресловутой Пещерой — увы, отсутствует. Героическая демонстрация запрещенного спектакля — хорошая тема для социально драмы из советской эпохи, а не для фантастики, да и в общем контексте романа и заявленной широты проблематики выглядит как-то несерьезно. Я в принципе поддерживаю идею, что «удел человека — знание», и поэтому странный мир Пещеры гораздо лучше рационализировать и изучить, чем замалчивать, но, по здравому размышлению, никакого катарсиса не происходит. Ну спектакль, ну и что. Даже пусть спектакль хороший и режиссер гений — этого недостаточно, чтобы положить на чашу весов, если на другой, например, человек, заживо насаженный на обод колеса и сброшенный в овраг горными дикарями, не знающими никаких Пещер.

Давно собиралась почитать этого автора, но как-то руки не доходили. Французский «сказочник», писатель «для детей», с совершенно сказочной фабулой, но не сказочным ужасом, который вызывают самые простые моменты, несказочной бытовой жестокостью и недетской реалистичностью.

«Горе» начинается как святочная история: на маленьком острове растут два брата — не разлей вода, и только пара человек знает, что на самом деле они не настоящие братья, одного из них, новорожденного, подкинули в дом к счастливой семье. И почти никто не знает, что этот новорожденный подкидыш — сын убитого злодеем принца и законный наследник престола.

Для сказочного сюжета этого уже было бы вполне достаточно, и можно было бы предположить, как мальчик, пройдя череду перипетий, займет законный трон. Но все выходит не так. В уютный святочный мир внезапно врывается зло извне — не какое-нибудь фантастическое чудовище, а самая обычная война, сначала — оборонительная, потом — захватническая. И с этого момента сказка перестает напоминать сказку, а реалистичностью и жуткостью описаний начинает напоминать прозу Бориса Васильева. Впрочем, это только одна ее сторона — с другого бока Мурлева остается если не фантастичным, то, во всяком случае, малореалистичным повествователем. Особенно это заметно во второй части романа, в которой текстовое время то растягивается, то бежит, перепрыгивая через годы. Первая половина занимает от силы несколько месяцев, вторая — 10 лет, и начинается восемь лет спустя после первой. Это оправданно в какой-то мере: в первой части братья — дети, и день для них дорог, и все события удивительно ярки, потому что в первый раз. Во второй части зрение героям закрывает не только возраст, но еще и туман войны и потерь.

Мне не сразу пришло в голову, что завоевание Контитента, в котором участвуют (отдельно и не зная об этом) оба разлученных брата — собственно, метафора войны 812 года. Все логично: автор-француз, жители захватываемого Контитента говорят на странном выдуманном языке, отдельными звуками все же напоминающем русский. На Контитенте омерзительная погода, и армия вторжения страдает не столько от неприятеля, сколько и холодов и болезней. Наконец они упираются в неприступный город, защитники которого не пойми как держатся столько времени, хотя давно уже были умереть от голода и сдаться — и под этим-то городом и терпят поражение, а потом бегут назад по холоду и голоду. Эпизод с ломающимися мостами на переправе и гибелью отступающей армии в ледяной воде — как отзвук сражения на речке Березине.

Но я отвлеклась, это просто интересное наблюдение. На самом деле, интереснее всего в книге — невысказанная мораль о том, что люди и меняются, и не меняются. Украденный в десять лет ребенок настолько привыкает к своим похитителям (которые и сами начинают его любить), что не хочет знать никаких других родителей. Но 18-летний юноша не может забыть первую любовь, встреченную в мраке войны, и годами ищет ее по свету. Хэппи-энд оказывается совсем не таким, как ожидался, и для кого-то, вопреки сказочной логике, он представляется все же невозможным.

Читала с упоением, но не уверена, что это стоит давать детям, во всяком случае, не маленьким: местами было правда жутко, притом, что специально автор напугать не пытается. Очень атмосферная книга с этим постоянным ощущением зимы, снега и холода, которое от героев передается читателю. Буду еще читать этого автора при случае.

«Квиддич» мне понравился больше, чем «Фантастические твари», как ни странно. Он и более логичный, и более информативный. Если «Фант. твари» вызывают серьезные сомнения в научном подходе и скорее ориентированы на дошкольную аудиторию, то «Квидич» вполне потянет на приличную курсовую по логичности текста и глубине проработки. Интересно, прежде всего, в части новой информации, которой нет в книгах про ГП. В «Квидиче» этого куда больше, и изложено все очень последовательно. Тут и история игры с древнейших времен, и развитие квидичных правил и инвентаря также с древнейших времен, и «реакция общественности» на изменения, и обзор того, как играют в квидич в разных странах. По сравнению с «Тварями», повествование значительно более гладкое и, в принципе, не вызывает вопросов к логике и полноте.

«Квидич», кстати, тоже вполне экранизируем, и тут можно было бы хоть в какой-то степени опираться на текст книги, в отличие от тех же «Тварей», где сюжет для экранизации придуман буквально на пустом месте.

Милая книжка на один день туда и обратно в метро. Несмотря на то, что в романах о ГП квиддич меня, как Гермиону, всегда страшно бесил и казался ужасно занудным, в более «наукообразном» исполнении это даже интересно.

Приятно снова окунуться в мир юности и ГП под любым предлогом, хотя того, кто ждет от книги чего-то, подобного экранизации, конечно, постигнет разочарование. Это действительно квази-школьный учебник, а на самом деле просто подборка около сотни маленьких статеек о волшебных животных в алфавитном порядке. Глубина проработки более чем сомнительная: даже из самого ГП о кое-каких животных узнаешь больше, чем из этой книги. Так что, если честно, похоже вовсе даже не на научный труд, а скорее на реферат пятиклассника. Пожалуй, только о видах драконов написано интересно, в остальном же — и поверхностно, и беспорядочно. Впрочем, Ро и не собиралась, как я понимаю, повторять подвиг профессора Толкина по построению своего волшебного мира. Это неплохая «кость» для фанатов, деньги пошли на благотворительность, всем хорошо.

Думаю, эту книгу стоило бы издать большим форматом с очень хорошими иллюстрациями, которые скрасили бы скудность текста — был бы отличный подарок для любого ребенка.

Я все равно получила удовольствие от чтения: написано тем же милым и легким слогом, что и Сказки барда Бидля, и в процессе действительно отдыхаешь.

Щедрин все-таки удивительный писатель: ни в ком больше нет столько злобы и столько прозорливости вместе. Он мог бы стать, пожалуй, великим мирововым классиком формата Тостого и Достоевского, не будь в нем столько прозорливости — это отталкивает, как всякая *неприятная правда*, русских, а иностранцам и вовсе непонятна, наверное. Щедрина нельзя поймать на лжи: все, о чем он пишет, существует. Но все же остается вполне справедливое впечатление, что это рассказ Кая, которому попал в глаза осколок волшебного зеркала: все уродливое, глупое и отвратительное становится очень заметным, выпирает, заявляет о себе, — а кроме этого, ничего и нет. Вопрос о том, действительно ли кроме этого ничего нет — это вопрос, которым задается вечный противник Щедрина, Достоевский, и так удачно отвечает, что именно своим ответом заслуживает место среди мировых классиков. Зрение Щедрина, пусть и более точное, и более ограниченное; это такой негативный микроскоп. Временами глядеть в него полезно, но не стоит делать это постоянно, а то захочется выйти в окно.

«Идиллия» начинается как злая пародия: два не обремененные житейскими проблемами молодые человека решают стать «благонадежными», что в контексте и их времени, и любого времени означает приобретение двух качеств: непроходимой душевной тупости и чинопочитания. Они перестают читать, думать, занимаются сутками только вопросами еды, заводят дружбу с квартальными надзирателями и проникаются духом такой феерической пошлости и глупости, что невольно удивляешься, как им удалось. Героям очень быстро удается освинячиться почти до крайности, при этом сохраняя внешний вид полноценных граждан, и местное полицейское начальство, конечно, чуть ли не ставит их в пример. Все это скорее противно, чем смешно, но занимательно. С другой стороны, таких людей без всяких усилий вполне достаточно, увы, и достаточно было во все времена, и, конечно, они ни на секунду не задумываются, что это с ними не так. Щедрин подает это «облагонадеживание» очень тонко, но так точно, что его реалии можно переложить на реалии современные, или СССР, или 18 века, без малейших затруднений, но при этом, увы, нельзя составить точный список того, что является признаками этой пошлости (кроме глупости, демонстративной необразованности и лебезения перед власть предержащими).

Кажется, в гранях этого падения и пройдет весь роман, и они довольно быстро наскучивают — но во второй половине текст поворачивает в неожиданную сторону: герои отправляются в путешествие по России. Ну как, в путешествие. Сначала их занесло в один городишко Тверской губернии, потом в другой. Но в описании путешествия пародийность переходит совсем уже в фарс и гротеск, и сочетанием безумия и типажности эта часть если не уделывает «Мертвые души», то приближается к ним. По мере движения герои знакомятся с местными жителями и начальниками, оказываются под судом, навещают заброшенное поместье одного из них и вообще всячески развлекаются. Особенно зло и метко описаны местные нравы и обычаи провинции: мелкие чиновники, больше всего боящиеся, «как бы чего не вышло», полусумасшедшие изобретатели, пройходи-торгаши, которые держат в кулаке всю деревню. И тут, если смотреть сквозь осколок, тоже ничего особенного не изменилось, кроме разве масштабов бедствия. Попадаются и вовсе гениальные моменты, которые без малейших скидок применимы к современности. Например, прекрасное описание, как в городе Кашине делают местное вино:

«Оказалось, что никаких виноградников в Кашине нет, а виноделие производится в принадлежащих виноделам подвалах и погребах. Процесс выделки изумительно простой. В основание каждого сорта вина берется подлинная бочка из-под подлинного вина. В эту подлинную бочку наливаются, в определенной пропорции, астраханский чихирь и вода. Подходящую воду доставляет река Кашинка, но в последнее время дознано, что река Которосль (в Ярославле) тоже в изобилии обладает хересными и лафитными свойствами. Когда разбавленный чихирь провоняет от бочки надлежащим запахом, тогда приступают к сдабриванию его. На бочку вливается ведро спирта, и затем, смотря по свойству выделываемого вина: на мадеру — столько-то патоки, на малагу — дегтя, на рейнвейн — сахарного свинца и т. д. Эту смесь мешают до тех пор, пока она не сделается однородною, и потом закупоривают. Когда вино отстоится, приходит хозяин или главный приказчик и сортирует. Плюнет один раз — выйдет просто мадера (цена 40 к.); плюнет два раза — выйдет цвеймадера (цена от 40 коп. до рубля) ; плюнет три раза — выйдет дреймадера (цена от 1 р. 50 к. и выше, ежели, например, мадера столетняя). Точно так же малага: просто малага, малага vieux и малага très vieux, или рейнвейны: Liebfrauenmilch, Hochheimer и Johannisberger. Но ежели при этом случайно плюнет высокопоставленное лицо, то выйдет Cabinet-Auslass, то есть лучше не надо. Таковы кашинские вина».

Все, что вы не хотели знать об импортозамещении, краткий курс)) В Питере, видимо, сыр делают по этому принципу, судя по результатам.

В общем, «Идиллия» — чтение одновременно забавное и угнетающее.

Чем больше читаю Газданова, тем яснее замечаю, что он все время говорит на один голос, причем голос этот принадлежит мужчине без возраста и даже, можно сказать, без определенного пола. Во всяком случае, ярко выраженных «мужских» черт и интересов в его текстах нет, а есть скорее какое-то бесполое умиротворение и даосская равнодушная наблюдательность. Точно так же с возрастом: газданвские рассуждения и рефлексию можно приписать человеку и 20 лет (при условии, что он умен и хорошо образован), и 50-ти. Что больше всего отличает их, так это некоторая вялость, отсутствие ярко выраженного интереса и инициативы не просто жить, а активно участвовать в происходящем и самому двигать какие-то события.

В «Возвращении Будды» это проявляется острее всего. Прикрываясь своей душевной болезнью, герой не живет, а плывет по течению. Вроде бы он студент и учится где-то в университете, но чему именно он учится, на какие лекции ходит и сдает ли экзамены, мы так и не узнаем. У него нет ни женщины, ни постоянного круга друзей — учитывая, что ближе всех он неожиданно сходится с пожилым нищим, внезапно разбогатевшим. Заодно, впрочем, у него нет никаких связей и обязательств, которые дергали бы его, тормошили и не давали закиснуть. И в этом своем мирке рано постаревший для 23 или около того лет герой варится, проводя время за необязательным фрилансом, невнятным университетом, а больше всего — разговорами в кафе со случайными людьми. Ровно до тех пор, пока не оказывается в центре настоящей детективной истории с убийством.

Впрочем, ждать от детективной истории многого не стоит: она вполне в духе Газданова, то есть очень медленная, плавная, с подробным объяснением даже не самих событий, а психологической подоплеки всех этих событий, которое, безусловно, делает честь Газданову, как душеведу, но сводят на нет весь психологический накал. Достоевский мог бы сделать из этого великолепную и страшную драму в духе «Братьев Карамазовых», но у Газданова все идет так же ровно и спокойно, не важно, убили или не убили, поймали или не поймали. До сих пор единственной газдановской вещью, удивившей меня именно в сюжетном плане, остается «Полет», все остальные же со всеми перипетиями сюжета кажутся «только равниной». И это не в укор автору сказано, а как констатацияф факта.

Впрочем, читать и слушать его неизменно приятно: пишет газданов прекрасно, очень гладко, практически безупречно, и рассуждения его все умны и точны (не считая того только, что в основном те герои не стоят и таких рассуждений), но главное все же в нем вовсе и не содержание, а эта убаюкивающая медитативность текста, от которого, несмотря на это, не устаешь.

«Приключения Васи Куролесова» — любимая с детства и до дыр зачитанная книжка. Много лет я даже не задавалась вопросом, что у нее есть автор и как его зовут (с книжками, которые читаешь лет в 10, это нормально, кажется). Притом, что местами знаю ее наизусть и очень живо все там описанное представляю. И только читая уже относительно недавно что-то другое у Коваля, с забавной глупостью обнаружила, что Васю-то Куролесова, оказывается, тоже он.

За годы текст не потерял своей прелести (что, увы, бывает со многими любимыми в детстве книгами) — и, думаю, потому, что написан он действительно бесподобно. Коваль вообще обладает этим волшебным даром выражаться коротко, емко и очень смешно. Причем «смешно» достигается не за счет специальных попыток пошутить, а за счет какой-то удивительной точности в наблюдании обычных по сути, но смешных для внимательного взгляда явлений. При этом в нем не чувствуется никакой натужности, ни малейших попыток «написать смешно», красиво или вычурно.

Очаровательный «сельский детский детектив» про молодого парня из деревни, доблестную милицию и бандитов районного масштаба. Очень весело и ненавязчиво обыгрывающий детективные (и не только) общие места серьезных произведений того времени, но не пародирует их специально. В повестях о Васе Куролесове создается своеобразная «карманная» реальность — небольшой город Карманов где-то в Подмосковье, деревня Сычи и прочие забавные деревушки при нем, даже Москва из последней повести очень уютная и камерная, напоминающая по ощущениям «От красных ворот».

«Промах гражданина Лошакова» — чуть более «взрослая» повесть. Действие происходит непосредственно после «Приключений», Вася мечется между работой механизатором в деревне и желанием служить в милиции, а пока подвизается у стражей порядка на общественных началах. Эта история так же комическая, но комизм рассчитан скорее на взрослого читателя, чем на ребенка — хотя и умным детям должно быть хорошо. Особенно дивна история про любовь и соленые огурцы, пока читаешь, вне зависимости от того, как ты относишься к соленым огурцам — нестерпимо начинает их хотеться.

Зато «Пять похищенных монахов» — чуть более «детская», чем другие повести. И дело даже не в том, что героями-рассказчиками в данном случае выступают два брата, младший из которых явно представляет самого автора, а старший — соответственно, его старшего брата. За счет этого и борьба с преступниками, и сама детективная завязка носят несколько «облегченный», нестрашный характер. Пожалуй, в этой повести чуть меньше активного действия, зато гораздо больше — потрясающего уюта и света, ощущение, создаваемое описанием детства в старых московских дворах, которого ни у кого не было, но всем очень хотелось. Знаете, такое хрестоматийно-хорошее детство, без соплей и пионерии, со своеобразным, но родным и хорошо знакомым населением своего дома и района, большой самостоятельностью и увлечениями. История разворачивается вокруг кражи у старшего брата домашних голубей, и Вася Куролесов подключается далеко не сразу, но зато как появляется, уже видно, что он заматерел и вырос. Кому нравится «От красных ворот» — в этой повести такая же атмосфера и она забавна именно в таком же ключе.

Повести о Васе Куролесове, несмотря и на единых персонажей, и на сходство в комическо-детективной части, как ни странно, довольно разные, хотя это различие и не очевидно поначалу. Что неизменно — совершенно изумительный язык и точность формулировок, складывается впечатление, что Коваль даже инструкцию к пылесосу мог бы написать так, чтобы ее потом цитировали поколениями. И главное, ведь все его забавные замечания — чистая правда:

«К вечеру мы как-то поглупели. Я давно заметил, что люди немного глупеют к вечеру. Днем еще как-то держатся, а к вечеру глупеют прямо на глазах: часами смотрят телевизоры, много едят».