Пожалуй, из всех наших классиков Тургенев для меня — самый «русский» в смысле «родной». Его стиль, манера повествования. С одной стороны, текст совершенно ни о чем, и любого другого автора с таким сюжетом я бросила бы на второй странице, а Тургеневым зачитываюсь. При этом его никак нельзя упрекнуть, что он пишет слишком «просто» или «плоско», но тургеневский слог течет так плавно, звучит для моего уха так естественно, что уже все равно, *о чем* читать, удовольствие доставляет сам процесс. Тургенев не требует от русского читателя совершенно никакой читательской работы. Как плыть по течению в теплой воде. Никакого напряжения, никаких особых моральных уроков, простейший сюжет про первую любовь — а ведь как хорошо!

Сюжет, действительно, простейший. Молодой человек и молодая девушка, заграница, первая любовь, молодой человек в ответственный момент не находит в себе достаточно решимости и потом жалеет об этом всю оставшуюся жизнь. У многих есть такие моменты, думаю, когда надо было решаться, сделать первый шаг, они не решились и до сих пор жалеют — у меня тоже. Не то чтобы я сильно из-за этого страдала, скорее это подвид ностальгии по юности.

Ситуация не просто естественная, а даже банальная. Очень страшно и сложно сказать, что любишь, особенно если это действительно так. Очень милая, нежная и ностальгическая повесть.

Мышки плакали, кололись, но продолжали грызть кактус :)

Между тем эта конкретная книга — худшая из всех имеющихся. Даже если принимать в расчет, что она входит в длиннющий цикл, в котором уже давно не видно начала и еще совсем не видно конца. Эта война идет уже столько лет, мой маршал, что никто не помнит, ни почему она началась, ни с кем мы воюем. Так же и в «Шаре» — кто с кем воюет и почему? Я лично так и не смогла вспомнить, пока добрые люди мне не объяснили. Нет, я не имбецил, я перечитывала весь этот цикл буквально в феврале((

Дело вовсе не в том, что девочки (в моем лице) не способны воспринимать описания войны и батальные сцены. Скорее, в том, что девочки не способны их писать. Уж простите, но я помню ход войны 12 года, какая армия куда и зачем двигалась, по «Войне и миру», который я читала в школе — до сих пор. Все было кристалльно ясно и весьма занятно. А вот у Камши непонятно ничего и оттого ужасно скучно, хотя по идее должно бы быть наоборот. «Шар» — это лоскутное одеяло каких-то малозначительных эпизодов, представленных разными репортерами, в основном касающееся как раз многочисленных военных кампаний. При этом повестнование так скачет, что не успеваешь уследить ни за одной, каждому репортеру от силы по полторы страницы — естественно, они «не укладываются». Такое впечатление, что автор сначала написал целиком каждую линию, подряд и логично, а потом взял и нарезал тексты по полторы страницы и перетасовал эпизоды. Может, это постструктурализм, что скажете? [alles]

Еще хуже — с какой-то невнятной мистикой, которая занимает добрую треть текста. Такое чувство, что половина репортеров, когда на них обращается внимательный авторский взгляд и автор подает знаки: давай уже, говори! — от страха и незнания начинают просто бредить про какие-то танцы, серые стены, щербатых девочек и выходцев. Я ничего не имеют против мистики, но она как значительная часть текста должна иметь какой-то смысл. Здесь смысла нет ни малейшего, кроме заполнения пространства на бумаге.

Выглядит это в тексте примерно так. Скажем, пошел герой в лес грибы собирать:

«Осенний лес был мрачным и будто чужим. Хрустнула под ногой ветка... Конь взрогнул и пряднул ушами. Ведь он знал эту тропинку, сто раз ходил по ней за подберезовиками... Ты помнишь, помнишь путь? Память — цепь, память — камень, память — холод... Не помни... Небо внезапно прорезала беззвучная молния. Молния! Четверых один призвал! От молнии протянулись темные тени, герой невольно сделал шаг назад, выпустив поводья... Тень от осины, четко и длинно, на темный мох пролегла. Здесь — сыроежки и подосиновики, там тебя ждет только мгла. Синие звезды смотрят на город, звезды на острие. Во мху корзинка, в ней — подосиновики, можно собрать их, но нет... Движутся в танце опята с маслятами, рядом торчит шампиньон. Выпад! — Удар! — Не спастись вам, ребята. Славное будет житье! Тем, кто отринув гальтарские бредни, ищет лишь белых в лесу. В вашей столице все слухи да сплетни, а для грибов недосуг. Танец продолжим, грибы в хороводе, и мухомор как раттон, тихой угрозой встает на проходе, съешь — и узнаешь потом...»

Что самое ужасное — все эти игры с текстом совершенно ничего не дают, потому что на протяжении 500 страниц книги есть только *одно* запоминающееся и имеющее какое-то значение событие. Да и то это несчастное событие прописано настолько ООС и у него настолько плохо с обоснуем, как не бывает плохо у иных фикрайтеров. Дикон, конечно, бесит ужасно, но это слишком даже для него. Четкое впечатление, что начиная цикл, Камша не знала, что будет дальше, как будут развиваться характеры. Поэтому персонажи у нее то выходят на передний план, то неожиданно сливаются с серой массой позади, ни то, ни другое никак толком не обосновано. В первых книгах Дикон был нормальный мальчик, как и почему он успел превратиться в этого киношного злодея, квинтессенцию наглости, тупости и эгоизма? Не верю, не-а. Рокэ Алва, наоборот, был изначально заявлен таким героем, что прямо ах, а теперь что? — стоит тихонечко на заднем фоне и сливается с пейзажем. Валентин Придд первые книги ничем совершенно не выделялся, а потом вдруг ни с того ни с сего сыграл очень ярко — чтобы опять почти исчезнуть. Ни один персонаж толком не «дотянут», линию поднимают — и бросают. Не говоря уж о том, что их количество слегка зашкаливает. Пожалуй, единственные, кто закончил так же хорошо, как и начал — Сильвестр и Катарина. И то только потому, что уже закончили, да и были они, строго говоря, второстепенными героями.

В общем, имхо, если хотите узнать, что произошло в этом томе — можно смело читать со стр. 345 по 383 и не читать все остальное.

Сюжет и концовка еще более «подвешены в воздухе», чем в «Гиперионе». Вообще с точки зрения использованных приемов «Гиперион» и «Эндимион» кажутся мне достаточно похожими: cтандартная сюжетная схема (в первом случае — 1001 ночь, во втором — квест) и совершенно открытый финал даже без намеков на будущее. Открытый финал — вопрос вкуса, мне лично так нравится больше, остается ощущение какой-то легкости и свободы. Потому что любая реализация не то чтобы совсем портят идею, — портит *все остальные* идеи, которые успели прийти в голову читателю.

При этом «Эндимион» совершенно не эпичен, в нем беспрестанно говорится о важности маленькой девочки, которую герой спасает и везет к месту назначения, о ее мессианстве, но этого совершенно не чувствуется в тексте и, скажем так, это не давит. Имхо, это хороший вариант «квеста с героем-избранным», в котором «герой-избранный» не выпендривается, и ведет себя как нормальный человек, да и остальные тоже.

Вообще «Эндимион» отличает повышенная человечность, своего рода сострадательное внимание практически ко всем, кого наши герои встречают на своем пути. Поэтому встреченные так и запоминаются. В тексте гораздо меньше насилия и вообще жестких моментов, и больше моментов бытовых, связанных с организацией квеста, отношениями между героями и тд. — прописанных очень достоверно и с большой любовью. Путешествие по Седьмой Дракона очень четко ассоцируется у меня с ЛРТ, и другие моменты, пожалуй, тоже.

Разумеется, одним квестом дело не обходится — Симмонс для этого слишком умный писатель. Параллельно идет линия преследователя наших протагонистов. И, пожалуй, представитель зловещей католической церкви, готовый сделать все, чтобы изловить ребенка и отдать на растерзание инквизиции — самый симпатичный и интересный персонаж. Капитан отец де Сойя — как говорят в литературной критике, «цельный характер», человек, который точно знает, что он должен делать, и делает это. При этом достаточно легко (и правильно!) разрешая этические противоречия, которые для другого оказались бы неразрешимыми совершенно. Последний выход заставил меня уважать его еще больше. Де Сойя сумел пройти по очень узкой тропинке между своей совестью и своим долгом, не предав при этом ни то, ни другое. Его немного жаль, несмотря на то, что отказ от погони и возвращение с перспективой суда и смерти было единственно верным для него выходом.

Про саму Энею сложно что-то сказать, кроме того, что она сделала «энеиду». Квест хорош как квест, а финал квеста хорош сам по себе — финал, который подразумевает, как и в «Гиперионе» — не то что начало чего-то нового, а такую, знаете, выжидающую тишину перед началом. Когда дирижер выходит на сцену, поднимает руки — весь зал замолкает, а оркестр поднимает инструменты. Никто еще не знает, что мы услышим, но в самой этой тишине есть что-то очень привлекательное.

«Процесс» исключительно по своему сюжету вполне мог бы встать в длинный ряд тоталитарных антиутопий начала и середины века, посвященных обществу, в котором отдельный человек ничто, «незаменимых нет», никто не обязан тебе ничего доказывать и разъяснять. Так нужно (кому нужно, государству? единоличному правителю? обществу в целом? — никто не знает). Смирись и все. Сколь веревочке не виться — а исход один. Именно в этом плане «Процесс» — всего лишь «один из», безупречный по исполнению, но не сказать чтобы безумно оригинальный в своем роде.

Другое дело, что все-таки Кафка — это Кафка. Помимо общей идеи есть еще и блестящее полубезумное исполнение, нагромождение фантасмагорий, невероятные и нелогичные детали, которые придают всем событиям мрачную привлекательность кошмарного сна. «Процесс» как картины Босха и фильм «Покаяние» — и страшно, и ничего не понятно, и не оторвешься. По этим церквям ходят люди с крокодильими хвостами, приставов наказывают телесно в подвале за халатное исполнение служебных обязанностей, подсудимый сам идет на казнь на заброшенном пустыре. «Процесс» — в той же мере антиутопия социальная, в которой и описание безумия, захватывающего отдельного человека, воплощенная в жизнь мания преследования. У кого она была хотя бы в легчайшей форме, тот сразу опознает эти симптомы.

Так что, получается, «Процесс» — гораздо больше о внутреннем безумии и «чувстве жертвы», чем о внешнем. От этого еще страшнее, потому что с внутренним почти невозможно бороться самостоятельно.

Классическая вариация на тему «продолжение удачного романа». «Гиперион» как текст практически безупречен, не только по содержанию, но и по форме. Открытий финал — тоже вполне достойный финал, между прочим.

В «Падении» Симмонс, видимо, задался целью финал «Гипериона» *закрыть*. Получилось неплохо, но не идеально — просто потому, что *закрыть* такое обширное полотно, сотканное из разных сюжетных нитей, очень-очень сложно. Свести все воедино, чтобы все сначала обрело смысл, а потом и логическое завершение. Пожалуй, Симмонс все равно нашел лучший выход, а именно — объявление тотальной космической войны. Если «Гиперион» был историей вполне частной, историей конкретных людей, то «Падение» — это история человеческой империи в эпоху глобального потрясения.

На протяжении всего «Падения» разворачивается война между Гегемонией и Бродягами, нарастает напряжение между Гегемонией и Техно-Центром. Неудивительно, что самая яркая и, пожалуй, главная героиня «Падения» — Мейна Гладстон, секретарь Сената и фактически глава всей Гегемонии. Мейна Гладстон дивно прекрасна. За нее можно простить все остальные недостатки, буде таковые найдутся. Просто потому, что на моей памяти Мейна — чуть ли не единственное изображение «правителя вселеной», просто могущественного правителя, который не кажется Мэри или Марти Стью, не вызывает ни малейшего отвращения или недоверия — и при этом не имеет видимых недостатков и слабостей, действует очень логично и эффективно и, действительно, на своем месте. Такой нездоровый фанатизм у меня до сих пор вызывали среди фантастических правителей только лорд Витинари и Эмгыр вар Эмрейс, но Мейна — куда мягче и куда глубже.

Как ни странно, глобальная война производит куда меньше впечатления, чем рассказываемые в предыдущем томе личные истории героев. Война обезличена, и якобы главный герой, pov которого излагается — не более, чем информатор, он сам в событиях практически не участвует. За счет этого сама история воспринимается более отстраненно. Если «Гиперион» упирал на эмоции, то «Падение» — больше на логику, осознание фактов, выводы, которые и сам читатель вполне может сделать из сложившейся ситуации. Полное разрушение основ, на который строилась действующая система. С одной стороны — хаос, а с другой — новые горизонты, минус старые друзья, плюс новые. Brave new world.

«Гиперион» ставит вопросы и загадывает загадки, «Падение» дает на них ответы. К чести Симмонса, нельзя сказать, чтобы он «слил» хоть одну сюжетную линию, даже самую завалящую. Мы видим наших паломников, которые довольно бестолково мечутся по Гипериону то ли в поисках Шрайка, то ли в попытках спастись от него, видим Гегемонию — как правительство, так и переферию, видим непонятного главного героя в его странных отношениях с правительством и Техно-Центром. На мой вкус, всего этого уже как-то слишком, ориентироваться в сюжете можно, а вот проникнуться уже не успеваешь. Я как-то начисто пропустила все логику, связанную с поступками Техно-Центра — зачем они это устроили? Что за вереница ВР, которых я уже перестала различать? Можно, наверное, при желании разобраться, но уже не хочется.

«Гиперион» написан целиком на очень высокой ноте. Но эта высота — в первую очередь от непонятности, неразрешенности конфликтов, остановившийся на высокой ноте звук. «Падение» на этой ноте не удержалось как раз потому, что в нем конфликты находят свое разрешение. Это вполне логично. Неразгаданная тайна всегда интереснее разгаданной. Вот парадокс — обычно в большинстве подобных «эпических» фантастических историй авторам никак не удается свести все концы, и что начиналось за здравие, кончается за упокой (тут оборванные нити, там сюжетную линию просто слили, здесь забыли). «Падение» — приятное исключение в плане техники «сведения воедино» — все очень логично и изящно. И при этом «Гиперион» все равно сильнее...

Кажется, я открыла для себя (точнее, мне открыли) еще одного фантаста, которого я готова поставить на одну полку с моим любимым Кардом. И по уровню текста, и по силе психологического воздействия на читателя. Как ни странно звучит, «Гиперион» — это в большей степени философия и психология, а в меньшей — фантастика. И это при том, что фантастики в нем как раз на любой вкус — от милой «семейной истории» до боевика и киберпанка.

Семеро незнакомых друг с другом людей собираются в паломничество к какому-то крайне загадочному, жестокому и неуловимому божеству на захолустную планету. У каждого из них — свои причины, очень веские и очень личные, чтобы туда отправиться. Подразумевается, что каждый хочет чего-то добиться от этого божества — то ли милости, то ли наоборот, но явно это почти нигде не звучит.

Притом, что люди совершенно непохожи и цели у них тоже разные, некоторые конфликты и вообще напряженность между ними неизбежно. В то же время ситуация такова, что достижение *общей* цели требует хотя бы минимального сотрудничества, и они решают познакомиться поближе. Каждый рассказывает свою историю, свою главную тайну — что именно побудило его отправиться в паломничество к Шрайку.

А вот здесь начинается нечто дивное. «Гиперион» на самом деле не один роман, а семь. Семь историй, различных не только по сюжету и стилю, но и по общей морали. После каждой у читателя остается некое ощущение «правильности», своего рода морального урока на конкретном примере — и при этом после каждой оно отличается. Сколько людей, столько представлений о правильном, важном, о том, что имеет ценность. Симмонс волшебным образом ухитрился так влезть в шкуру каждого рассказчика, что с его позицией соглашаешься, ему сопереживаешь, и нельзя поспорить, что ни у кого из героев не было лучшего выхода. Каждый выбирает свою ценность, то религию, то защиту своей родины, то защиту родины чужой, то любовь, то семью. В изложении каждого его ценность выглядит, действительно, уникальной, ради которой можно пожертвовать всем остальным. Это мастерски написано, совершенно пронзительно, и после каждой почти истории просто трясет.

Все истории и всех героев объединяет, по большому счету, только одно — ремесло в том смысле, который вкладывала в него Марина Цветаева («мое святое ремесло»). Ни у кого из них нет нормальной жизни, «мещанского счастья», домика с белым заборчиком и тд. Ремесло определяет сам их образ жизни. Ремесло дипломата, священника, военного, родителя. Именно из-за него они в конечном итоге оказались здесь все вместе.

Разумеется, одни истории производят больше впечатления, другие меньше. Скажи мне, какая история в «Гиперионе» тебе нравится больше, и я скажу, кто ты. Я лично выбираю историю священника — меня всегда завораживала способность любить то, что ты не можешь ни увидеть, ни узнать, да еще так любить.

Герои медленно продвигаются к месту своего назначения — заброшенному городу, в котором проявляется это кровожадное божество — и рассказывают истории. Истории заканчиваются как раз вовремя — они прибывают на место, им осталось пройти всего немного. На этом заканчивается роман.

Кажется, именно по этой причине не следует читать «Гиперион» до определенного возраста — помнится, при первом прочтении я была жутко разочарована, что основной конфликт — найдут ли они Шрайка и что тогда будет — собственно, не разрешен. Нужен некоторый опыт в таких делах, чтобы понять, что основной конфликт состоит не во «внешнем» сюжете, а во «внутреннем». Текст обрывается на очень высокой ноте, которая есть одновременно начало и конец. Возможно, они шли не для того, чтобы встретиться наконец со Шрайком, а только чтобы рассказать свою историю. Измениться, послушав истории чужие, объединиться.

Как там было у Борхеса, «они пускаются в почти бесконечный путь: преодолевают семь долин или морей... Многие из странников дезертируют, другие погибают. Пройдя очищение в трудностях, лишь тридцать вступают на гору Симурга. Наконец они его узрели, и тут им становится ясно, что они и есть Симург, и что Симург — это каждая из них и все они вместе». В романе это не так, конечно, но открытый финал — совершенно открытый — позволяет предположить все, что угодно. И учитывая, что истории различны, герои различны и цели у них различны, открытый финал в данном случае — единственный способ закончить текст, потому что любая другая концовка свела бы на нет все истории, кроме одной. А автор не отдает предпочтения никому из своих героев.

Признаться, была разочарована концовкой. И что, и что нам хотели сказать? Да таких товарищей, идельно подходящих под опредление, прошу прощения, «унылое говно», полным-полно на улицах, и никакой тоталитарный режим для этого не нужен.

С другой стороны — я не то чтобы не верю, что человека нельзя сломать в принципе. Наверное, можно. Дай бог нам не жить в те времена, когда это можно увидеть воочию. Другое дело — я считаю, что постфактум уже нечего жалеть, и некого. Был человек — нет человека, и то обстоятельство, что он физически еще существует, мало что значит.

Опять же, для меня самое интересное — как раз вопрос, который мучает самого героя — не «как? а зачем?» Зачем организовано это общество и за счет чего оно существует, почему верхушка считает, что такая модель — самая лучшая? Если мне лично очевидно обратное — что вот такое общество, наоборот, неизбежно погибнет под грузом собственной тяжести, причем довольно быстро. И не говорите про СССР, в СССР все было куда не то что веселей — куда эффективнее. Наглядно были видны «наши достижения», от полета в космос до водородной бомбы. Ради этого в том числе тоталитаризм, все граждане в чем-то себе отказывают, и недополученное ими идет на нужны общегосударственные. Понятно, что большую часть составляют «потери в сети», но выхлоп все равно какой-то есть. А в мире 1984 — ни-че-го.

Скажете, в этом и суть, в этом и весь ужас, что настолько негуманная и неестественная система существует и при этом не служит никакой цели, кроме поддержания самой себя? Ну, это какой-то слабый аргумент. Ужас тоталитарных антиутопий — в том, что они возможны. Что они были, есть и будут. А если уже заранее понятно, что логически, экономически и психологически это невозможно — тогда уже и не страшно. Тогда это не про нас и не про наш мир, чего ужасаться?

Кажется, Оруэлл и не задавался целью прописать весь механизм существования такого государства, смоделировать его. В результате — мы видим героев только «в матрице», а что там на самом деле — можно только догадываться. Между тем, имхо, глобальное моделирование на общегосударственном уровне — это как раз самое интересное в подобных антиутопиях. А история одного человека, который попал под колеса системы — ну что, такие случаи и в самых раздемократических странах бывают.

У меня осталось в итоге какое-то тоскливое впечатление. Во-1 — потому что не разгадана основная тайна (есть ли Бог) кто и как всем управляет, и зачем? Во-2 — потому что все произосшедшее с героем после поимки — наиболее логичное и вероятное развитие событий, увы. А значит, наш герой — никакой не герой. Тогда, спрашивается, зачем он был нам вообще нужен?

Еще замечали забавный момент: Оруэлл моделирует на примере общества, ему не родного, а «как он себе представляет». И поэтому, несмотря на все ужасы-ужасы, некоторые моменты у него на удивление либеральны даже для средней советской действительности. Такое чувство, что для жутиков, которые были вполне реальны для советского человека, Оруэлл и додуматься не мог — как человек, выросший в обществе куда более либеральном. Не возьмусь даже ткнуть пальцем, но остается такое общее ощущение... от пролов, что ли, для которых вообще весь этот закон не писан. И это очень сильно снижает впечатление, оставляет ощущение надуманности происходящего.

ps Подумала еще: новояз — браво! Новояз — самая лучшая идея из всего, пожалуй. Во всяком случае, остальные антиутописты почему-то не подмечали этот момент, а Оруэлл прекрасно довел до абсурда.

Роман не самый сильный у Сарамаго, и даже не самый красивый, на мой вкус. Но от всех остальных он резко отличается двумя моментами:

Сюжет — то, как и что изложено. И сама фабула, и общее отношение автора к своим героям и происходящим с ними событиям. Спойлеры все и так уже знают: Пиренейский полуостров ни с того ни с сего отделился от Европы и уплыл в Атлантику. По полуострову (ставшему теперь вполне полноценным островом) путешествуют трое мужчин, две женщины и пес — причем не столько с какой-то конкретной цели, сколько из невозможности оставаться на месте, когда вокруг такое происходит.

Такой сюжет можно изложить сотней разных способов и стилей. Сарамаго выбрал, пожалуй, самый беспроигрышный)) и чем дольше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь в своей правоте: у каждого читавшего Библию хоть раз человека этот роман Сарамаго вызовет если не прямые ассоциации, то уж точно — какие-то импульсы в подкорке, смутное чувство родства. Потому что «Каменный плот» как притча о конкретных людях вполне мог бы послужить основой для очередной главы Ветхого Завета когда все еще не было предопределено окончательно. Я так и представляю себе, как это выглядит:

1:1 Шел Жоакин по прозванию Сасса по берегу моря, и поднял он камень, и бросил его в воду, как бросают дети.

1:2 И сделал Бог так, что пролетел тот камень свыше меры сил человеческих, и трижды столько.

1:3 И подивился Жоакин Сасса на невиданную силу свою, но никому не сказал об этом, ибо знал, что Бог испытывает его.

1:4 Был в одном селении в земле испанской один Пердо Орсе, и служил он аптекарем.

1:5 И было лет Педро Орсе шестьдесят, когда почувствовал он, что земля под ним дрожит.

1:6 Однако никто не поверил его словам, ибо Господь сделал так, что он один чувствовал земную дрожь, иные же вовсе не замечали ее.

1:7 Некто еще был Жозе Анайсо, родом из Португалии. И сделал Бог так, что повсюду Жозе Анайсо сопровождала стая скворцов, и чем бы он ни отгонял их, не улетали они.

2:1 Повелел Бог, чтобы Пиринейский полуостров, который зовется Иберией, отделился от остальной тверди и попыл в море, как корабль.

2:2 И прошла трещина по земле, и все жители собрались и дивились на нее, и не могли увидеть в этом промысла Божьего.

2:3 Когда же трещина стала велика, поднялся великий страх среди народов, и началось вселенское бегство, ибо убоялись они гнева Божьего.

2:4 И сказал Бог Жоакину Сасса: пойди в землю гранадскую, в город Орсе, и найди там человека, который чувствует сотрясение земли, ибо Я вас выбрал.

2:5 И сел Жоакин Сасса на старую машину свою Парагнедых, и поехал.

2:6 В пути же остановился он перекусить, и ангелы божьи указали ему на передачу по телевизору. И узнал Жоакин Сасса, что есть Жозе Анайсо, которого сопровождает везде стая скворцов.

2:7 Был Жоакин Сасса в том городе, где жил Жозе Анайсо, и встретил его, и сам убедился в этом.

2:8 Так призвал их обоих Господь, и отправились они в странствия, дабы найти Педро Орсе, который ощущает дрожь земли, а больше никто ее не ощущает.

3:1 Приехав на Парагнедых в землю гранадскую, искали они дом того Педро Орсе, и нашли его.

3:2 И убедились, что ощущает он дрожь земли, а сами они ее ощутить не могут.

3:3 Направились они все вместе на юг, чтобы увидеть, как Гибралтар проплывет мимо них.

3:4 Но многие толпы стекались к тому месту, где должен был проплыть Гибралтар, и ушли они оттуда.

3:5 Направились после этого в Лиссабон, в столицу страны Португальской.

3:6 И привел господь к ним Жоану Кадра, которая провела палкой по земле, и линию ту никак затереть и уничтожить нельзя было.

3:7 Стала Жоана Карда женой Жозе Анайсо спустя положенный срок.

3:8 И сказала Жоана Карда: поедем туда, где я провела линию палкой, чтобы вы сами убедились в моих словах.

3:9 Жоакин Сасса, Педро Орсе, Жозе Анайсо и Жоана Карда сели в Парагнедых и поехали туда, куда указывала Жоана Карда, и ангелы господние незримо сопровождали их.

и тд.

Это, конечно, все та еще чушь, но я вот к чему: весь сюжет «Каменного плота» можно легко изложить в таком ветхозаветном стиле, и ни один из первоисточников не будут посрамлены. «Каменный плот» идеально ложится под ВЗ по всем параметрам — и стилистика, и неспешный ход повествования (шаг вперед, два назад), и постоянное изменение «резкости» (то показываем политическую обстановку в мире, то герои готовят себе ужин), и общая «мифологичность», и самое главное — сюжет. В ВЗ еще нет обязательного требования насчет наличия «моральных уроков», так что путешествие на Иберийском острове, отделившемся от остальной Европы сугубо по велению Божьему и никак иначе, вполне сюда вписывается. Оживший, вполне реальный миф. Реальным его делают в первую очередь конкретные герои, имена и названия. А этим Сарамаго не злоупотребляет без специального намерения (например, в «Слепоте», если вы не заметили, ни у одного из героев нет имени, а у города и страны — названия). Такая очень детская, но вполне обычная для мифа попытка убедить читателя, что «все было взаправду»))

Сами отношения между героями, происходящие с ними события — у меня временами было не то чтобы дежа вю, но я узнавала общий стиль. Уж не знаю, ставил ли это Сарамаго своей задачей, хотя с него станется. В любом случае — вещь совершенно необычайная, и оставляющая, в целом, то же общее ощущение, что и ВЗ)

Язык — это совершенно отдельная песня. Сарамаго и так славен своей стилистикой, а «Каменный плот» с моей точки зрения — самый безупречный пример. Сказать, что автор любит каламбурить и выворачивать на изнанку пословицы и устойчивые выражения, будет преуменьшением; скорее, он по-другому и писать не может. А этот конкретный роман — самый насыщенный именно с точки зрения заигрываний с языком. Такого количества игры слов на единицу текста я больше не встречала нигде не только у Сарамаго, но и вообще в принципе (Хлебникова считать не будем). «Занималась заря, а чем же она занималась?.. Она испытывала страдания — нет, скорее, это они ее испытывали». Так что, с одной стороны, восхищаешься автором, но в гораздо большей степени — переводчиком. Кому случалось иметь дело с художественным переводом, то прекрасно знает, что иногда кажется просто невозможным передать на родном языке тот каламбур, который ты углядел в оригинале — просто потому что «слова не те»)) Александр Богдановский справился с этим просто блестяще, читаешь — и остается впечатление, что текст придумывал кто-то, поставивший своей задачей охватить каламбурами все пословицы и поговорки в русском языке. Ни малейшей фальши, ни малейшего напряжения, вся игра слов — как будто всегда там и была!

Единственный момент, который я никак не могу понять — почему Александру Богдановскому дают премии за что угодно, только не за «Каменный плот»? С моей сугубо дилетантской точки зрения, можно просто взять пару любых страниц из оригинала и из перевода — и сделать на их базе очередное «Слово живое и мертвое», с наглядными примерами того, *как надо* это делать))

В который раз задумалась, что труда, даже в огромном количестве, для перевода недостаточно. Нужно иметь еще и талант, уметь пользоваться родным языком так, чтобы нужные варианты сами приходили в голову, а «33 родные буквы» складывались в нужной последовательности)) Далеко не всем это надо, но вот «Каменный плот» — прекрасный пример, как можно блестяще перевести пресловутую «непереводимую игру слов» размером в 400 страниц.

Из всех не-Еховских романов леди Фрай этот — самый Еховский. И по настроению, и по сюжету, и особенно — по незабвенному лирическому герою. Правда, сразу предупрежу, что Ехо все-таки на порядок лучше, причем эта вещь проигрывает априори, как проигрывает любая действительность по сравнению с волшебной сказкой.

Из Ехо в «Ключе» есть:

1 — Лирический герой 33 лет от роду, ленивец и раздоблай, не лишенный, впрочем, чисто есенинского обаяния. Обаяние это действует на меня только с очень большого расстояния, а как только я начинаю задумываться, понимаю, что в реальной жизни испытывала бы к этому бесполезному существу смесь раздражения и презрения. Потому что он действительно ну совершенно бесполезен и проводит свою драгоценную жизнь в какой-то дурацкой суете, причем еще не получая от этого особого удовольствия. И как только что-то становится не по нему, вместо того, чтобы встать и что-то сделать, чтобы исправить положение, начинает ныть и звать доброго дядюшку (или кого угодно еще. кто угодно еще немедленно приходит ему на помощь, что характерно).

2 — Добрый дядюшка, который в Ехо называется Джуффин, а в «Ключе» — приемный отец Карл. Основная роль доброго дядюшки заключается в том, чтобы придумывать своему большому ребенку интересные игры, одну за другой, всякие квесты и задания. Чтобы ребенок не вздумал отвлечься, трезво посмотреть на свою жизнь и понять, что она совершенно пуста. Как и всякий прилежный родитель, ДД пристально, но незаметно следит за своим малышом, и когда ситуация становится хоть сколько-нибудь серьезной — быстренько выхватывает его за шкирку прямо из-под колес проезжающего мимо грузовика. Малыш, впрочем, обычно не успевает осознать опасности, ну да и ладно.

3 — Квест в классическом понимании этого слова, пойди туда не знаю куда, найти ключ из желтого металла, которым открывается таинственная Дверь В Подвале.

4 — Препятствия, которых нет. А есть просто милые хорошие люди, которые дурят герою голову вовсе не со зла, а только чтобы ему было интересней играть. Без разбойников нет и никаких казаков, понятно.

5 — Проблемы, которых тоже нет. Ни в Ехо, ни в «Ключе». Герой прекрасно обеспечен материально до такой степени, что ни считать деньги, ни работать ему вовсе не нужно (не то чтобы он когда-то этим занимался). У него нет ни перед кем никаких обязательств, ни семьи, ни даже беременной кошки. Квест он проходит исключительно по собственному желанию и от безделья, чего бы и не помотаться по замечательной Восточной Европе, заходя в каждую кафешку на каждой площади и утешая себя мыслью, что ты делаешь важное дело по поручению любимого родителя.

6 — У героя «как по волшебству» получается совершенно все, что ему захочется. Весь вершительский фокус состоит в том, чтобы осознать свою дивную силу и решить, чего же тебе наконец хочется. Грубовато, но правильно.

Чего в «Ключе» нету:

Нет, увы, замечательного Еховского мира, который прекрасно существует и отдельно от главного героя, и отдельно же от него и интересен. Действие, как я говорила, происходит в Москве и потом в Восточной Европе. Мистика, впрочем, в определенном количестве присутствует (без нее было бы совсем тоскливо), но вот качество ее уже совсем не то. Потому что, если честно, мистические моменты в «Ключе» больше всего напоминают наркотические трипы — все это, конечно, не так плохо, но больно уж реалистично.

Еще уважаемого автора в кои-то веки подвело безупречное ранее чувство меры: роман кажется чрезмерно затянутым. Развитие идет по принципу «два шага вперед — один назад», и местами мне хотелось, чтобы оно уже скорее закончилось. Добавить ко всему чрезмерно занудные философские и наркотические периоды на несколько страниц, которые для улучшения качества текста стоило бы безжалостно урезать.

Разочаровала концовка. Точнее, не то чтобы разочаровала — я с самого начала не ожидала от этой двери ничего не то что хорошего, а интересного. Ничего и не произошло. Представляю себе, что леди Фрай хотела изобразить какую-то легкую качественную перемену в герое, обретение то ли смысла, то ли радости жизни, причем очень мягко и ненавязчиво. Знаете, в духе «Там ждет уже вас дом и старый слуга, свечи уже горят, а скоро они потухнут, потому что вы немедленно встретите рассвет». Но это не получилось не потому, что не получилось, а потому, что перемены как таковой не видно. У героя и до открытия двери все было так отлично, как простым смертным можно только мечтать. И в этом плане он несчастный человек, потому что даже такое чудо, которое якобы случилось, уже не способно сделать его жизнь лучше или интересней — потому что это и так предел, некуда дальше. Мечты голодающего лентяя-интеллигента, как я говорила))

Если книжку не сравнивать с Ехо, она вполне хороша и интересна, чего уж я. А если сравнивать — она и послабее, и откровенно «вторична», уж простите. Мотив двери сам по себе, кстати. Не помню, в какой из книг Фрай, может быть, в «Чужаке» даже цитируется классическая «Зеленая дверь» Уэллса в том же смысле, что и наша... Да и Прага и прочие восточноевропейские столицы с их традиционной мистикой тоже, извините, боян.

«Мерзейшая мощь» не имеет ничего общего с приключениями в космосе. Первые сто страниц я читала про то, как молодой человек пытается сделать научную карьеру, как всегда и везде, бьется головой об собственную неуверенность, некомпетентность, всеобщую бюрократию, добрую традицию всех научных заведений всех стран не пускать в свой тесный кружок посторонних. В городе, где он работает, начинает действовать некий таинственный институт, куда его вроде бы и зовут, но как-то смутно. Не давая конкретных обещаний, не подписывая никаких бумаг.

Как все уже догадались, институт и есть главное средоточие мирового зла)) Несмотря на то, что на первый взгляд, в нем работают вполне обычные люди; единственное, чем они отличаются от всех остальных — про них нельзя сказать, что они добрые. Ну и что с того, казалось бы, есть куча не-добрых людей, рядом с которыми вполне можно прекрасно работать. Вообще описание института и пребывания в нем героя, имхо, изумительное. Кому приходится бывать по работе в гос.учреждениях, сразу это узнает. С одной стороны, никто не проявляет открытой недоброжелательности, если ты только сам не будешь сильно нарываться. С другой стороны, никому до тебя нет дела и все с удовольствием походя вытирают об тебя ноги. Герой мучительно пытается понять, берут его на работу или нет, кому он подчиняется, сколько ему будут платить и тд. И при этом не может даже разобраться, кто стоит во главе всей этой организации. Ни один человек не дает ему внятных ответов, но все, к кому он обращается, то предостерегают, то мягко угрожают, то улещевают. Самое отвратительное отношение из всех, с которым только можно столкнуться в новом месте — когда не можешь понять, кто ты здесь и что вообще происходит. Типичный бюрократический ад.

Параллельно с «институтом зла» существует другой маленький кружок по интересам, в который попадает жена нашего героя. Эти два кружка вроде бы противостоят в борьбе если не за жизнь на земле и мир во всем мире, то за благополучное существование конкретного региона — точно. В чем заключается суть противостояния, я не совсем поняла. С одной стороны, в него постоянно вмешиваются ангельские и демонические силы, с другой — их вмешательство как-то очень неявно. Более того, по ходу дела выясняется, что глава «кружка добра» — Пендрагон, прямой духовный наследник короля Артура, и в итоге встречается с Мерлином, который спал тут же в склепе на опушке все это время, и наконец проснулся. Упоминается также Нуминор, уже не помню, к чему. Также бегают ручные звери, а герои в особо торжественных случаях наряжаются в средневековые костюмы. В общем, взглянули звери на пейзаж и прошептали: ералаш. От такого смешения реальности, религии и мифологии у меня лично голова идет кругом, причем я не вижу никаких особых предпосылок для этого. Льюс свалил все в кучу, и не скажу, чтобы вышло хорошо. Текст как лоскутное одеяло, я лично одновременно с героем не понимала, какого черта вообще вокруг происходит. Другое дело, что у героя-то были духовные откровения, во время которых ему открывалась истина, а вот у меня — увы.

«Переландра» — это, по сути, не фантастика вовсе, а фантастическая притча, опять же, религиозного плана. Наш герой попадает на очередную планету, на этот раз нашу Венеру, и встречает там первую местную женщину, аналог Евы. Все происходит в фантастическом антураже, но самому описанию «рая» это фантастичности особенно не прибавляет. Увы, одновременно с героем на ту же планету таинственным образом попадает его знакомец по предыдущему роману, «злобный ученый», и начинает нашу еву соблазнять нарушить единственный данный богом запрет. Герой борется с ним за душу евы, пытаясь спасти не только ее, но и все грядущие поколения, от первородного греха.

Спасает, разумеется, у Льиса иначе не бывает. Вообще история очень сильно напоминает «Нарнию» с ее традиционными поверхностными нравственными метаниями героев, с ее идеями «короля и королевы», первых людей, с ее ручными зверями и прекрасной природой. Сюжет — проще некуда, не просто библейский, а архибиблейский, даже какая-нибудь «лестница Иакова» в переложении на НФ выглядела бы интереснее, увы.

Но есть один совершенно прекрасный момент. Это не очевидно сразу, но постепенно становится все яснее: наш «злобный ученый» — не сам по себе, а совершенно конкретно *одержим* демоном. Это проявляется не только в словах, но и во всех остальных повадках, в том, как он изводит главного героя. И написано это потрясающе, филигранно точно, так что создает вполне реальное впечатление жути и брезгливости одновременно.

Теологи и философы говорят, гораздо проще описать бога через отрицание. Так и у Льюиса: его «ангельские силы» не производят ни малейшего впечатления, зато демонические ему удались отлично, до физического отвращения. Извращенная логика одержимого сильно напоминает о Баламуте, но помимо этого есть и куча откровенных мерзостей другого плана, так что и мне, хоть я трижды агностик, было очень приятно, когда демона наконец победили.

«За пределы безмолвной планеты» — это самая «фантастическая» книга из всей трилогии, в смысле, по сюжету она ближе всего к классическому пониманию фантастического сюжета. Героя помимо его воли двое «злобных ученых» увозят на другую планету, чтобы сдать пришельцам для опытов. Герой от них сбегает, вступает в контакт с другим видом пришельцев, и быстро выясняет, что никакого зла против него не замышляли, скорее наоборот.

Не скажу, чтобы роман был очень интересным. В любом случае, учитывая год его написания (1938), современному читателю, избалованному традицией классической фантастики, он покажется, скорее всего, слишком наивным. Само описание полетов в космос явно грешит против науки и логики, и это очевидно даже такому гуманитарию, как я. Увозят героя не далее, чем на Марс, пресловутые «каналы» которого, как оказывается, являются вместилищем местой разумной жизни разных видов. Если от Льюиса ждать именно фантастики в традиционном понимании — некоторое разочарование ждет уже на первом томе трилогии.

Не говоря уж о том, что с первых глав постоянно проскальзывают чисто льюисовские мысли и идеи религиозного плана. Льюис не столько пытается создать собственную космогонию (в отличие от Толкина), сколько дает традиционным христианским высшим силам другие имена. С богом мы не столкнемся, но зато ангелов будет в избытке, и демоны тоже немного попадутся. С удивлением узнала, что, оказывается, Земля попала целиком под влияние «порченного эльдила» (читай: дьявола), и светлым силам на нее нет доступа, от того у нас и творятся войны, геноцид, генетически модифицированные продукты и прочие непотребства.

Если честно, мне не нравится все это потому, что я чувствую себя немного обманутой. Берясь читать фантастику, я вправе рассчитывать, что это окажется именно фантастика, с какой-никакой, но оригинальной идеей об устройстве этого мира. И что под маской фантастики мне не будут довольно невнятно читать мораль христианского толка. Для этого я лучше буду читать «Баламута» и публицистику, но фантастическая часть, имхо, очень страдает.

В целом романы «Космической трилогии» очень разнородные. Складывается впечатление, что Льюис хотел одновременно убить нескольких зайцев. С одной стороны, написать фантастику. С другой, написать про недостатки и пороки современного общества. С третьей, проповедовать столь любимую им христианскую мораль. В первом романе больше фантастики, во втором — притч, в третьем — порицания в сторону нашей действительности. Притом ни чистой фантастикой, ни чистой притчей ни одно из произведений назвать нельзя. На мой взгляд, такое смешение тем и жанров — весьма неудачно. Начнем с того, что использовать фантастику как трибуну для провозглашения своих религиозных взглядов — это немного обман читателей, потому что хотели бы про религию — читали бы Бультмана. Не говоря уж и о том, что фантастическая часть очень сильно страдает, так как оказывается полностью подчинена тому, что читатель в конце должен вынести некий моральный урок, плохие должы быть наказаны, хорошие награждены.

По сути, в «Нарнии» происходит то же самое смешение, сказка+мораль, но в «Нарнии» оно удалось куда лучше. Прежде всего потому, что детям вроде как не стыдно читать мораль, да и в формат сказки она куда лучше вписывается, потому что сказка сама по себе куда проще.

Вообще чем дальше в лес, тем больше мне кажется, что ни в коем случае не стоит смешивать художественную и не-художественную литературу. В смысле, пытаться в рамках фантастики изложить детально свои взгляды на политику и религию — выходит ни рыба, ни мясо. В том числе потому, что художественная литература предполагает существование какого-никакого сюжета, а сюжеты притч в ней смотрятся очень уж куцо и жалко. Нельзя взять историю о первородном грехе и растянуть ее на двести страниц приключенческого романа (а вот пятьдесят страниц детской сказки-притчи — пожалуй) — что нисколько не помешает написать на ту же тему прекрасную публицистическую книгу, скажем. Но за счет того, что Льюис попытался сделать все одновременно — на мой взгляд, трилогия не удалась ни как фантастика, ни как религиозная вещь. Я не имею ничего против рассуждений на религиозные темы, но здесь их явственно *не хватает*, если уж на то пошло, им не хватает глубины (которая в фантастический роман вообще бы не вписалась, естественно).

Так что трилогия — очень на любителя. Я предпочитаю читать эти жанры по отдельности, пожалуй.

Меня неожиданно осенило: романы Грина больше всего напоминают сны. Знаете, такие снятся, особенно в юности, длинные интересные, почти сюжетные сны, в которых происходит нечто обыденное, и в то же время точно знаешь, что за этим скрывается некая тайна, нечто волшебное и необычное. Потом просыпаешься и жалеешь, что это сделал — так там было здорово.

Романы Грина именно таковы: на первый взгляд, его мир вполне реалистичен, герои работают, устраивают личную жизнь, страдают от безденежья и слишком юного возраста и тд. И в то же время все окрашено в какие-то фантастические тона, и, кажется, вот сейчас, за поворотом, откроется тот самый блистающий мир.

«Золотая цепь» вполне подпадает под это определение. Я знаю, откуда вырос роман, из сна о чудесном доме, в котором наполненные диковинами роскошные комнаты соединяются длиннейшими потайными коридорами. Доме, в тайной комнате которого скрывается небывалое сокровище, которое дано увидеть не каждому. Именно в такой дом попадает наш юный герой.

От сна романы отличаются лишь тем, что волшебное сновидческое место внезапно наполняется реальными людьми, которые жестого разрушают магическую реальность. Хозяин волшебного дома тяжно болен, на душе у него незаживающая рана. Сам того не понимая поначалу, наш юный герой принимает участие в плане по его спасению — от собственных тараканов и банды заезжих мошенников. Но тут-то волшебство и наталкивается на реальность; волшебный, блистающий мир мелькает в мгновение высочайшего напряжения — и исчезает. Остается память на всю жизнь, которой достаточно, чтобы написать эту историю. Короткую, но пронизанную морем, солнцем и фирменной гриновской сновидческой магией))

Роман поначалу сбил меня с толку: учитывая начало и его славу, я ожидала, что меня ожидает некая занудно-интеллектуальная рассуждалка о жизни людей, волей-неволей оказавшихся за бортом современного среднего класса Европы. Нечто, от чего получаешь удовольствие скорее моральное, в духе: я это асилил, я подумал вместе с автором обо всех этих проблемах, я молодец. Как от эссе Кутзее, знаете.

Ничего подобного)) «Смилла» — это совершенно классический детектив, даже скорее на грани с боевиком. Действия там побольше, чем можно себе представить исходя из первой половины книги. Страниц 200 вы будете слегка скучать и удивляться, какого черта надо главной героине. Потом и сами втянетесь) Я примерно так реагировала, во всяком случае.

Я так и не решила, как относиться к этому роману, в смысле, понравился он мне или нет. В процессе было интересно, но при этом я испытывала не то чтобы разочарование — скорее, очень явное ощущение отдаленности от всего происходящего. Расследование, развернувшееся ни с того ни с сего вокруг якобы несчастного случая с маленьким мальчиком, выглядит настолько надуманным, что и все остальные поступки героев не будешь принимать на веру. Мне не хочется спойлерить, но несчастный случай окажется не то чтобы не несчастным случаем — а лишь одной мельчайшей деталью в огромной цепи событий, которая приведет нас к чему-то большому и важному. Надо отдать должное автору, впрочем, с его научной подкованностью не поспорить, и большую часть его выкладок относительно биологии, гляциологии и тд. я понимала очень слабо. Видимо, на то и расчет. В конечном итоге читатель остается с носом, потому что — о страшный спойлер! — нас подводят не к раскрытию тайны.

Ловкий и жестокий автор только в конце сообщает нам, в чем же, собственно, состоит тайна. Постепенно открываются незримые пути, и несвязаные друг с другом на первый взгляд люди и событий становятся ее соучастниками. Тайна — вот она, наконец читатель хоть что-то понял, ура! На этом роман подло заканчивается, делайте со своей тайной, что хотите. Куча незавершенных сюжетных линий, и каждый может додумать продолжение в меру своей испорченности.

Написано очень необычно, и необычность связана прежде всего с персоной главной героини. Ей 37 лет. Она одинока. Она мизантроп и достаточно жесткая натура, но при этом не лишена обычной человеческой доброты и понимания. Она родом из Гренландии, по матери — инуит, живет в Дании. Не имеет в жизни ничего неопределенного и стабильного. Безумно любит Гренландию не как место, но как дух, дикую жизнь на природе, как ее научили в свое время, понимает это место, его природу и энергетику, как никто. Гренландия, прежде всего, лед, снег и все такое прочее. У нашей Смиллы есть чувство снега, и в этом плане название подходит роману безукоризненно.

А вот чего у Смиллы нет, так это чувства самосохранения. Она не боится за себя. Она себя не жалеет. Терять ей нечего. Именно поэтому она — одна против серьезной бандитской группировки — все-таки выигрывает. Мне кажется, здесь есть скрытая параллель: природа, такая дикая, всегда сильнее человека. И человек сможет выжить, только если постоянно будет на пределе сил и нервов, «через не могу». Наши бандиты, сколь бы они ни были закалены, все-таки избалованные европейцы, они так не умеют. Не умеют действовать вопреки боли, часами ждать в засаде, не отступать, не считаясь с потерями. А Смилла умеет.

Говорят, это роман о столкновении культур, европейской — и всех, кого европейцы колонизировали. Но — странное дело. В обычной жизни, в которой надо ходит на работу по часам и платить по счетам, Смилла, безусловно, аутсайдер, неудачница. И лишь только жизнь из обычной становится экстремальной, она одна находит силы и волю, чтобы удержаться на плаву, когда все остальные тонут.

В моем представлении классика (то есть книги, которые традиционно принято считать «столпами» и «мастрид») делится на две категории. Во-первых — классика, не подвластная времени. Это тексты, которые производят на современного читателя тот же ошеломляющий эффект, который они производили на читателей сто лет назад. Когда ты читаешь нечто и понимаешь, что оно не просто актуально — оно лично тебе бьет по мозгам и по сердцу, как ничто другое. Очень *близкое*. Правда, тут возникает большая проблема, потому что набор такой классики — у каждого свой и очень личный. Например, для меня Достоевский — это безусловно личное переживание, а для кого-то — просто глава в истории русской литературы.

Вторая категория — классики-первопроходцы. Основная ценность которых заключается не в том, *как* они написали, а в том, *что* написали. Впервые подняли какие-то темы, изобрели какие-то жанры. Авторы, которые сделали одновременно меньше и больше.

Такие книги всегда очень сложно оценивать. Потому что, с одной стороны, прекрасно знаешь, что они первые, их место в ряду «классиков» никем не оспаривается. А с другой, на них наросло уже столько дополнительного материала, столько последователей и подражателей, придуманные ими темы так развиты, что зачастую эти самые последователи оказываются куда лучше именно в литературном плане. Глубже, оригинальнее, проработаннее. И довольно часто испытываешь нечто вроде разочарования, когда, прочитав гору таких последователей, приходишь к первоисточнику и выясняешь, что он куда плоше и проще. Стивенсон совсем не страшный. Над «Дракулой» Стокера я чуть не вывихнула челюсть. «Обрученных» Мандзони я сдалась и ниасилила.

«451» в моем представлении относится как раз ко второй категории классики. Такое чувство, что появись эта повесть сейчас — она мало кого бы затронула, и уж точно не стала бы «романом на века», потому что таких антиутопий вагон и маленькая тележка, и ничего особенного помимо этого в ней нет. Да, отличная фантастическая повесть, очень умная, очень изящно написанная. Но постоянно приходится вспоминать, что она написана в 1953 году. И вот тут наступает удивление. 53 — смерть Сталина, в СССР телевизоры были настоящим чудом, шла холодная война, и, кажется, в мире не было места отстраненности и безразличию к судьбе мира и государства, не то что сейчас. Однако Брэдбери сумел не то чтобы предсказать в прямом смысле слова — скорее предвидеть масштабы этой глобальной отстраненности.

Именно по этому основанию книжка актуальна сейчас, читала и просто узнавала окружающий мир. Среди моих знакомых — замечательных умных людей — довольно много таких, которые не читают вообще, никогда и ничего. Не думаю, что само по себе это фатально. Проблема в том, что как точно подметил Брэдбери, делают это не от лени, а из нежелания напрягаться, думать и испытывать эмоции. Лучше посмотреть тупую телевизионную программу (каждый раз при упоминании «родственников» вспоминала пресловутый «Дом2»). А еще говорят: хочу что-нибудь легкое, чтобы «расслабить мозг». Ок, никто не спорит, встает только вопрос: а ты его напрягал? Особенно если ты выполняешь работу совершенно механически и никаких сложных задач она перед тобой не ставит.

Ситуация имеет место быть, в общем. И «диктатура толпы», про которую столько писали в 20 веке. И очень потемкинская демократия. Самое страшное, что брандмейстер-то был прав, именно этого и хочет большинство, именно это всех устраивает. Брандмейстер, на мой взгляд, самая интересная фигура, и его судьба более чем показательна. Если тебя что-то не устравает, ты можешь попытаться подстроиться под систему, но сам не заметишь, как она тебя сломает. Надежды на то, что в один прекрасный момент она рухнет благодаря внешним силам, очень мало, да и вряд ли это доставит кому-то радость.

Ужасно смешная книга для маленьких девочек и мальчиков эмо. В ней можно найти буквально все, что душе угодно: тут вам и вселенское одиночество, взявшееся, разумеется, из нормальной гормональной перестройки подрасткового организма. Тут и алкоголь, потребляемый в количествах, которые, видимо, должны вызывать у читателя ужас и уважение (что характерно, герои все время упиваются не чем-нибудь — пивом! говорю же, книга для маленьких. помнится, мы в 14 лет пили «коктейли» производства Иркутскпищепрома, которыми можно чайники чистить и трупы растворять. э-эх, молодо-зелено).

Секс (разумеется, извращенный) тоже присутствует в необходимом количестве. В частности, мы можем наблюдать, как: взрослые дяди совращают мальчиков, мальчики совращают мальчиков, ну и фу-гет на закуску, который, впрочем, ничем хорошим не заканчивается.

Наркотики, как без них. Дети, употребляющие наркотики в 14 лет, которые почему-то таинственным образом не снаркоманиваются, не теряют человеческое обличье и не умирают вполне естественной смертью в 20. Тяжелые наркотики, которые вроде бы не оставляют никаких последствий — ага-ага, видели мы, как сгорела за три года соседская девочка-ровесница, как уже через год в 15 выглядела на 40 и *что* у нее было на лице, когда, стесняясь, приходила занимать тридцатку.

Ах, да, ну и вампиры, разумеется, как без них. Разумеется, аццки прекрасны, извращенны и все такое, классический набор для кавая. Юный одинокий эмо-мальчик, главный герой, внезапно обнаруживший, что он — ну надо же — тоже вампир. Это надо ухитриться — сбежать из дома приемных родителей, и не банально сдохнуть на дороге от голода или попасть добровольно-принудительно в детский приют, а вот так извернуться. Учитывая, как размножаются вампиры (что женщина при родах неприменно погибает) — давно уже должны были вымереть. Потому что нормальные «чистые» вампирши, зная это, рожать, разумеется, не согласятся, а от постоянного скрещивания с людьми гены, сколь угодно доминантные, рано или поздно угаснут.

Я старая занудная тетка. Меня не прет совершенно, по большей части мне было скучновато, местами — смешно, очень часто — раздражала общая пафосность. Автор может сколь угодно описывать возвышенные души и страдания героев, но как только она упоминает, что из-за этих страданий у них вот уже неделю не было времени вымыться — становится противно. Такое впечатление, что герои, как люди, так и вампиры, только и делают, что пьют, принимают наркотики и трахаются. Возможно, это идеальная модель жизни для маленьких эмо — детишек, котоыре забывают, что бывает еще простуда, расстройство желудка, аллергия на коже, отсутствие работы, денег и жилья и вообще, *взрослая жизнь*. Хочется взять парочку таких типичных героев из толпы, выкинуть одних в чужой город и сказать: валяйте, живите. Я злая, да?

В общем — скорее не понравилось. Не то чтобы даже разочаровало — я с первых строк ничего хорошего не ожидала. Сразу бросается в глаза особо выдающийся русский перевод: столетний американский вампир выражается фразочками типа «а ебись оно конем» (ржалъ пацталом просто). Но как-то не вставило вот совершенно. Ах, какие есть потрясающие истории о вампирах — «Девица Кристина» Элиаде, например — но почему же народ читает и хавает этот дешевский треш? Да, знаю, что культовая книга, увы такому культу. Объективно — Брайт попыталась уместить в одном тексте все «символы эпохи», все сразу, и в результате — чушь и ералаш. Особенно смешит и раздражает одновременно, что герои, употребляющие пиво на завтрак, обед и ужин и не моющиеся, как я сказала, никогда, *любят и страдают!* Бомжи в подвале тоже любят и страдают, наверное, но как-то мне не хочется задумываться об их судьбе. И ни один — ни один из героев Брайт не вызывает сочувствия, все они какие-то пропащие недотыкомки, которые по собственной дурости не доживут до тридцати. Хотя миру без них явно будет даже лучше, по описаниям)) Я в конце искренне надеялась, что они просто друг друга поубивают, и все — увы, жаль))

В последний раз я так смотрела «Залечь на дно в Брюгге»: от восторга не только попискивая, но и временами подпрыгивая на стуле. «Шмагия» производит именно такое же впечатление: текст сам по себе, даже в отрыве от героев и сюжета, практически любое предложение — просто немыслимо прекрасны! В «Шмагии» собрано едва ли не больше скрытых и не очень аллюзий, цитат и откровенного стеба, чем в романах Эко — другое дело, что они прелестны не только узнаванием, но еще и тем, что ужасно смешны. Причем используются они не только для сюжета, но и просто походя, для совершенно случайных характеристик третьестепенных мест и персонажей. Представить реальный объем работы авторов над текстом даже немного страшно: чтобы собрать столько всего, найти ему самое место и время в повествовании, да еще и сделать это так, чтобы было смешно — авторам респект!

Текст настолько *плотный*, настолько под завязку набит этим бесконечным заигрыванием с читателем («а ты угадай, а ты вспомни, откуда и зачем!»), что я просто теряюсь, что же цитировать. Глаза разбегаются, потому что там столько всего вкусного! Там есть «памятник Конному Варвару», есть бард «Адальберт Меморандум» (на этом месте я пустила скупую слезу. жаль, «Франсуа Лигалопиньона» не было :lol: ), есть «дочь короля-чернокнижника Бенциона-Штефана», есть два закадычных друга — великих мага, в описаниях подозрительно похожие на Федора Симеоновича и Кристобаля Хозевича.

По мере чтения я периодически вспоминала двух других любимых мной авторов-воришек, Успенского с его циклом про Жихаря и Ван Зайчика )) Но в итоге вынуждена признать, что Олди круче обоих вместе взятых. Если даже брать в расчет именно «слог», то есть объем скрытого и не очень цитирования на единицу текста. За Олди я, признаюсь, сама не поспеваю временами, а один раз не опознала цитату аж из Гауфа, позор мне! В общем, все, кто любит тексты такого рода, тексты-обманки с чередой цитат, — вам сюда, вам здесь будет очень хорошо, обещаю! Я не то что сотой — я стотысячной части не в состоянии рассказать, это правда надо читать))

Огромный плюс с учетом всего вышесказанного — наличие совершенно независимого, интересного и необычного сюжета. Увы, с книгами-пародиями, написанными подобным слогом, это основная беда: автору обычно приходится чем-нибудь, да жертвовать. Потому что написать полноценный фэнтазийный сюжет, не стебный по своей сути и оригинальный по содержанию, — это и само по себе достаточно сложно. Написать его, полностью выдерживая подобный стиль во всех мелочах — признак мастерства. Если честно, до сих пор единственным идеальным примером мне казался Пратчетт, у которого вполне серьезные сюжеты прекрасно увязываются с героями, которых зовут «Шельма Задранец» ;) Если брать остальных: Успенский отказался от сюжета в пользу стилю, отчего сюжеты у него изрядно бредовые, и захватывающими сами по себе их никак не назовешь. «Порри Гаттер» — то же самое, отличная пародия и никакой сюжет. Ван Зайчик, как мне кажется, временами отказывается таки от стилистики, уходя именно в детектив — правда, потом отчасти «добирает» за счет гениальных примечаний и комментариев.

А вот Олди вполне отлично умудрились совместить и то, и другое. Сюжет «Шмагии» интересен сам по себе, а уж оригинален — без меры. В одном романе — отлично прописанный волшебный мир, с деталями и бэкраундом, так что можно заглянуть по времени и пространству и вперед, и назад — карта более ли менее цельная. Что, на мой взгляд, самый большой плюс для авторов фэнтези.

Еще очень важное замечание: «Шмагия» — это ни в коем случае не славянское фэнтези. И вообще, спасибо авторам, не «национальная», то есть не эксплуатирует фольклор (или обывательское представление об оном) какой-то одной страны или региона. Пожалуй, в именах и названиях авторы слоняются к Западной Европе, но детают это настолько изящно, что это совершенно не утомляет. В любом случае, русский человек, имеющий энное количество «начитанного», должен все опознать и прийти в безграничное восхищение))

Знаете, пожалуй, из русскоязычного фэнтези это лучшее, что я читала за последние годы. Считайте рекомендацией))

Остается ощущение полнейшего покоя и легкости. Так забавно, Кутзее сам говорит, что он пишет сплошь о мятущихся душах — вот они к нему и тянутся, в виде читателей и фанатов. А этот текст в самом конце создает вокруг себя некую умиротворенную тишину, чувство правильности происходящего. Все очень красиво и логично. Так спокойно и правильно, что не сразу приходит в голову, что же именно спокойно и правильно, а как приходит — будто молния ударила. Спокойно и правильно автор пишет о собственной смерти, проводим до двери, говорим до свидания, все так и бывает всегда, нечего беспокоиться, действительно.

Этот роман — в гораздо большей степени автобиография и беллетристика, чем все остальные. Кутзее хитрый автор: он выводит главного героя, известного старого писателя родом из ЮАР, мизантропа и одиночку, который пишет серию размышлений о современном мире и жизни в нем под названием «Strong opinions». Strong в прямом смысле, имею мнение хрен откажусь. Темы opinions мало отходят от такого general concern человека его возраста и кругозора: политика, политика, войны и насилие, вездесущая Америка, апартеид, немного искусства и совсем никакой любви. Ничего личного, за исключением того, что личное — все.

Как говаривал Эко, слепой + библиотека = Борхес. Точно так же мизантропия + ЮАР = Кутзее. То, что он высказывает, безусловно, его собственное, человеческое, мнение, сдобренное фактами его же биографии (весьма немногочисленными, но узнаваемыми). Мнение, с которым легко поспорить, но не хочется, потому что оно очень естественно, очень логично, его можно понять. Как любое более ли менее устоявшееся мнение любого человека: куча своих за и против, а в результате — каков человек, таково и мнение. Кутзее видно сразу, во-первых, по привычной жесткости и прямоте. Он не боится давить на болевые точки, но не затем, чтобы действительно воздействовать на эмоции читателя, а только в качестве маргинального примера.

Параллельно с воспроизведением этих самых мнений идет сюжет романа: писатель нанимает молодую привлекательную девушку, соседку сверху, в качестве секретарши — чтобы печатала за ним. His segretaria, his secret aria, his secret fairy, как она говорит, мне очень нравится этот пассаж:) Она думает, что польстившись на ее красивую задницу, что думает он — черт его знает) Девушка отчитывается своему бойфренду, и в какой-то момент эта парочка начинает ужасно бесить, потому что ведут они себя как классические быдлогопники, обсуждая, как писатель дрочит на девушку в душе и когда же он даст повод набить ему морду. Такое чувство, что эти персонажи существуют в параллельных вселенных: днем она печатает его размышления о геноциде евреев, а ночью они размышляют с бойфрендом, какие фрейдистские извращения скрываются за этими словами.

Признаться, первую половину книги я испытывала скорее неприятные ощущения: с одной стороны, довольно занудные strong opinions, занудные не по изложению, а по самому предмету изучения. Увы, тут я согласна с этой девицей: «What he sais about politics sends me to sleep. Politics is all around us, it's like air, it's like pollution. You can't fight pollution. Best to ingore it, or just get used to it, adapt».

Но потом все меняется, и происходит этот так исподволь, так незаметно, что нельзя показать пальцем на то действие. Сначала девушка начинает защищать писателя от своего чересчур агрессивного бойфренда, которому все равно, за чей счет самоутверждаться. Это идет все дальше и дальше, и приводит — нет, не к роману, разумеется, что вы. И начинает меняться писатель, не то чтобы пересматривать свои мнения — скорее, пересматривать объекты. Вторая часть, Second diary — по сути то же самое, но там уже нет геноцида и политики, зато есть Бах, Достоевский и птицы. Очаровательные очень личные и очень человеческие впечатления в духе «в целом я одобряю детей. дети наше будущее. только все время забываю, что они вопят как резаные» :lol: Все это гораздо more personal, и потому куда интереснее.

Кутзее о себе: “As a young man I never for a moment allowed myself to doubt that only from a self disentanglement from the mass and critical of the mass could true art emerge… But what sort of art has than been, in the end? Art that is not great-souled, as the Russians would say, that lacks generosity, fails to celebrate life, lacks love”. Как ни странно, а ведь очень точно характеризует все, что он пишет.

Вообще мне кажется, что эта последняя книга – самая большая уступка самому себе. Кутзее реализует сразу две авторские мечты. Во-1, наконец изложить на бумаге и рассказать всему миру то свое личное, что приходит в голову первым делом, когда речь заходит о деколонизации или об Элиоте. Во-2, — и эта тема гораздо тоньше и важнее – кого-то изменить своим творчеством, изменить чью-то жизнь, заставить кого-то задуматься, чувствовать тоньше, стать более compassionate и более вдумчивым. Иметь такой живой пример перед глазами, чтобы хоть немного почувствовать себя богом. Оба опыта удались.

Это сборник рассказов, причем очень разношерстных. Признаться, я к своему стыду так и не смогла понять, каким образом осуществлено деление по сторонам света — ни в одной стороне я не увидела сколь-нибудь похожих историй, объединенных хотя бы даже направлением. Зато рассказы, действительно, на любой вкус — и классические образчики НФ, и страшные истории про тоталитарные миры, и истории про сумасшествие, и истории про «контакт», и про «контакт» с другой стороны, и про «неопределенное средневековье». Есть очень сильные, есть довольно посредственные — не только для Ле Гуин, но и вообще. Я лично, пожалуй, больше всего полюбила «Дневник Розы», «Изменить взгляд» и «Новая Атлантида».

Рассказ про экспедицию нескольких жещин на Южный полюс. Не за славой, а просто так, из жажды приключений. Якобы первое открытие, в начале нашего века, но еще до Амудсена. Собственно, бытовые подробности путешествия, тяжесть, холод, лед и слепота. По ощущениям очень сильно напоминает путешествие Аи и Эстравена через Ледник Гобрин, на самом деле. Хорошо))

Уж очень наболевшая тема, даже странно, что Урсула предвидела ее еще сто лет назад. А ведь действительно, времени катастрофически не хватает, причем современному человеку, как мне кажется, не хватает куда больше, чем древним грекам. Причем всем людям без исключений. Пока мы говорим, что это вопросы личного тайм-менеджмента, ну в самом крайнем случае — психологии. Урсула пошла дальше, заявив, что это проблема физического характера, поскольку время, как и пространство — физическая категория, один из столпов вселенной. Так что недостаток времени — всемирная катастрофа, почище глобального потепления. Отличный псевдонаучный дискурс.

История в пару к «Лабиринтам — о том, что точка зрения может и меняться)) сказать больше означало бы наспойлерить. Одновременно — история об оборотничестве и ксенофобии. Изящная игра с сознанием читателя, не то чтобы безумно оригинальная, но все равно интересная. Кажется, подобных историй именно об оборотнях я не видела)

Бессменная тема сумасшествия. Вообще вода и легкое сумасшествие — излюбленные темы Ле Гуин, кажется. Вода как добро и как зло, вода как преграда и как защита. В данном случае — темные воды безумия, вот они, на пороге. Это красиво, но не скажу, что слишком интересно.

Тягостная история, мне показалась какой-то слишком затянутой и тяжелой. Ничего особенного не происходит, двое людей переживают общее горе от потери жены и дочери. Пытаются помочь друг другу в этом. И что самое печальное, если помочь все-таки удастся — они друг друга неизбежно потеряют.

Очень красивая и нежная история, этакая философская притча. Столь любимое мной (и многими, думаю), неопределенное средневековье Ле Гуин, деревни и поселения, простая кочевая жизнь. И на фоне этого — маленькие открытия, совершаемые героями не столько в окружающем мире, сколько в себе. Множество уютных деталей, которые делают мир совершенно живым и близким, в такой мир верится. И поэтому открытие, совершенное героиней в самом конце, тоже кажется очень логичным и правильным))

Изумительная история! Казалось бы, такой подход в связи с извечной темой контакта просится сам — и тем не менее, про это очень редко пишут. Контакт с человеком — глазами инопланетян. Кто сказал, что они обязательно сильные, грозные, агрессивные и опасные? Вовсе нет, ведь с той же вероятностью это человек может быть непонятным, агрессивным и опасным, в конечном итоге — губительным. По-моему, инопланетная точка зрения прописана отлично, с одной стороны, она действительно *другая*, а с другой — в ней столько внутренней логики и правильности, что текст напоминает фантазии Борхеса.

Очень напоминает «Были они смуглые и золотоглазые». Давняя тема: колонизаторы с Земли в ином мире — обживают его, казалось бы, приспосабливают под себя — ан нет, на самом деле, сами приспосабливаются под него. Замечают или не замечают, как меняются. Что лишний раз доказывает, что человек, он такая тварь, ко всему привыкнет. Решение Ле Гуин — очень красивое и изящное, и сам рассказ, по-моему, как образчик НФ просто безупречен.

Этому рассказу место в творчестве не Ле Гуин, а Беккета. Отличная комедия абсурда! Экипаж звездолета, почти полностью состоящий из женщин и уже без оговорок — сумасшедший. Ле Гуин изящно поиздевалась и над своим феминизмом, и над классическими идеями с «проникновением пришельца». Впрочем, бред, он и есть бред.

Вторая часть рассказа понравилась несравнимо больше. Но все же они в целом образуют прекрасный гармоничный тандем: две простые истории о том, как герои движутся (в буквальном смысле — едут в другой город) по направлению к чужой смерти. Ничего сверхъестественного, истории из обычной жизни. Только в первой герой что-то теряет, а во второй — что-то обретает. И дело не в обстоятельствах, а скорее в способности так или иначе истолковать их для себя.

Какое восхитительное описание сумасшествия. Легкое-легкое, плавное-плавное, нет в нем ничего столь ужасного, томительного и жутко-неопределенного, что обычно приписывают этому состоянию. Да, неопределенность, но это ведь не так уж и плохо. Очень изящно, хотя и ужасно путанно и непонятно, ну так на то и сумасшедствие))

Пробирает холодком по спине. Знаете, как бывает, когда слышишь увертюры к каким-нибудь великим вещам, самые первые звуки, постепенно становящиеся все громче и громче. Так же и перемены в — как обычно — тоталитарном мире — становятся все громче и громче, все ближе и ближе. Но они пока не начались, еще играет увертюра. И во время увертюры герои имеют все шансы погибнуть под колесами государственной машины, так и не увидев основной темы. Но какие-то звуки они уже слышат, и эти звуки вселяют одновременно надежду, ужас и восторг. Именно такие ощущения оставляет рассказ.

Ad absurdum. История начинается с рафшифровки записок, сделанных муравьем-отщепенцем, весьма оппозиционного содержания. Отлично. Но дальше идет речь о языке пингвинов, а еще дальше — о языке растений. Причем в интерпретации Ле Гуин, в псевдо-научной форме подачи текста это выглядит вполне логично хотя бы с формальной точки зрения. Но при этом упорно наводит на мысли, что это стеб — хотя с Ле Гуин станется и всерьез говорить так. Другое дело, что тогда считать языком и что считать искусством. Странная история, но весьма забавная.

Странная история, мне показалась слишком путанной и невнятной. Эпизод чего-то большего, эпизод без начала и конца. То ли маленькая гражданская война, то ли просто заварушка в городе. Женщина неопределенного возраста ухаживает за библиотекарем, пострадавшим от устроенного революционерами пожара. Ухаживает и думает, но не о том, что происходит в мире, а о том, что происходит в их маленьком сумасшедшем мирке на двоих. Текст оставляет ужасно чувство неудовлетворенности своей непонятностью, если честно.

«Белый ослик» — очень милая наивная зарисовка про деревенскую девушку, которая пасет коз на опушке леса. Пасет себе и пасет. И однажды встречает странного дикого ослика, белого и с витым рогом изо лба. Встречает раз за разом, кормит его цветами и гладит по шерстке. И он даже не кажется ей особенно странным — в конце концов, она всего лишь глупая милая деревенская девочка, и даже не задумывается о том, кого она встретила))

«Дневник Розы» — потрясающая и жуткая история. Совершенно классическая в своем стиле: обычные люди в тоталитарном государстве. Они просто живут, работают, любят свою работу и своих друзей, и не видят в окружающей жизни ничего особенно страшного. Считают, что все что ни делает государство — все к лучшему. И доверяют системе до последнего, разочаровываются в ней и понимают, что так быть не должно, когда уже поздно.

История — дневник женщины — психиатора, наблюдающей за «неблагонадежным» пациентом. Общей картины тоталитарного мира практически не видно, она складывается очень постепенно, из отдельных моментов и фраз, и только под конец становится кристально ясной, и понимаешь, чем все закончится. Очень правильная история, жизнь за жизнь.

Удивительная по-своему книга. Местами тягостная, местами невыносимо скучная, местами напоминающая болезненный бред. В конечном итоге так и не удается выяснить, является ли все сказанное правдой или всего лишь игрой больного воображения героини, умирающей от скуки в своей каменной африканской пустыни.

Героиня — белая женщина, живущая в далекой провинции, в самом сердце тоскливой африканской страны, вместе с отцом и несколькими чернокожими работниками. Существо совершенно бессмысленное, однако мыслящее. Но в данном случае умение думать не только не доказывает ее существование, а как раз наоборот, потому что занять себя ей не чем, а разыгравшаяся фантазия выходит за границы реальности. Или, точнее — создает множество реальностей, и в конце концов перестаешь понимать, какая же из них истинна для героини. Автор даже не пытается дать ответ на этот вопрос.

Во всех аннотациях написано, что это книга об одиночество, но это не совсем верно. Это книга о никчемности. Да, и одиночество, безусловно, тоже присутствует, потому что настолько никчемным может быть только одинокий человек, который в принципе никому ни разу не сдался и от которого ничего не зависит.

Текст не столько тяжелый, сколько раздражающий — он вызывает слишком сильные неприятные воспоминания из собственного опыта. Знаете, бывают моменты, когда все идет наперекосяк по мелочам, когда некуда деть руки и всю себя, и жизнь невыразимо бесит, хотя и непонятно, что конкретно можно изменить. В такие моменты чаще всего решаешься на дурацкие поступки, после которых вообще все идет под откос. Очень характерное ощущение для ПМС, кстати, не знаю, сказал ли об этом кто-нибудь автору))

Описания длинные и, несмотря на образность, также вызывают неприязнь — в них слишком много говорится о чуждых северному человеку вещах, вызывающих отторжение вплоть до рвотных позывов — о песке в доме, о насекомых, о безлюдной пустыне.

И еще – очень характерный для Кутзее прием – смешение ролей «плохих» и «хороших» героев. Все персонажи Кутзее играют свои роли, не важно, палачи это или жертвы; они просто оказались в определенном месте в определенное время, и то, что они делают – даже если это в традиционном понимании зло – не является основанием для моральных оценок их самих. Притом, что центральные персонажи – это в большинстве случаев именно «жертвы». Но Кузтее удивительно тонко, исподволь удается привить читателю мысль, что личность существует и помимо человеческих поступков и жизненных реалий. Это гуманизм весьма извращенного толка, но, безусловно, гуманизм))

В оригинале книжка называется «The master of Petersburg», но переводчик по одному ему понятным причинам решил название изменить. Как объясняет сам Сергей Ильин — «значения слова «master» — «мастер» и «хозяин». Мы остановились на нейтральном варианте «Осень в Петербурге», благо действие происходит осенью»

(ссылка: http://www.langinfo.ru/index.php?sect_id=1533). Имхо — так себе обоснуй, потому что если бы имелся в виду «хозяин Петербурга», это был бы роман не про Достоевского, а про Нечаева. А вообще — отличный подход просто! Я, положим, не уверена, как переводить без контекста (можно ли считать целый роман контекстом, хехе?) слово corazon, так буду переводить его как «утюг» — а что, можно найти что-то общее, если очень сильно постараться.

Ладно, по поводу перевода я еще устрою потом пятиминутку ненависти)

Роман, на самом деле, замечательный. Раньше мне никогда не приходило в голову такое сравнение, но это действительно — своего рода мост между Кутзее и Достоевским. С удивлением обнаружила, что у них очень много общего — пресловутый психологизм, например, любовь к мелким уточнениям и деталям, по большей части нелицеприятным. Знаете, у меня так себе зрение, но очки я обычно не ношу. А когда надеваю, смотрю вокруг и не перестаю поражаться — сколько вокруг мелочей. Вижу морщинки на лицах, вижу неаккуратно убранные пряди, небольшие пятна на одежде, вижу ржавчину на машинах и вывесках, вижу каждую мишуринку на праздничных украшениях. Так вот, и Кутзее, и Достоевский оставляют оба такое же впечатление — как будто надела очки.

Однако различие, имхо, состоит в том, что Кутзее направлен на себя, а Достоевский — вовне. У Достоевского действие — это всегда настоящее действие, даже когда читателю и хочется верить, что это болезненный бред, потому что такой жути просто не может быть. У Кутзее отличить реальность от игры воображения героев зачастую невозможно. При этом Кутзее приближается к Достоевскому в том, когда ФМ описывает крайние психологические состояние героев (вот не помню, явление черта Ивану — было? или мне привиделось).

Кутзее приближается к Достоевскому и со стороны героев. У них обоих большинство героев — обычные средние и мелкие люди, слабые, склонные плыть по течению, живущие как попало и где попало. Безнадежные во всех отношениях и прекрасно это осознающие (апофигей того, о чем я говорю — это, конечно, «Записки из подполья»).

Но здесь как раз и проявляется основное различие, причина, по которой Кутзее никогда не будет волновать людей так, как Достоевский. У ФМ обязательно найдется герой, который будет дрыгать лапами изо всех сил, как та лягушка, пытаясь вырваться не сколько из окружения, сколько от себя самого, от навязанного автором ощущения собственной мерзости. Герои у ФМ постоянно пытаются что-то изменить и измениться, и в этом доходят до крайности, совершая невероятные поступки, как вверх по шкале, так и вниз (от Алеши до бесовщины). Герои у Кутзее сидят тихо, пускают слюни и смотрят свои «мультики». Они тоже немного заражены авторским безумием, но в отличие от персонажей Достоевского, это сплошь тихие сумасшедшие. И даже если с ними что-то случается, это происходит именно по воле случая (история судьи в «Варварах»), а не потому, что они сами что-то *сделали*.

«Осень» — роман, в котором героем выступает сам Достоевский. ФМ возвращается из Дрездена в Петербург на похороны непонятно как погибшего пасынка. В процессе выясняется, что пасынок его был связан с «Народной расправой», а убила его охранка за сотрудничество с Нечаевым. Встречается ФМ и с самим Нечаевым (отличные сцены, между прочим. Не ожидала от Кутзее такой прозорливости ни разу — человек живет в прямом смысле на другом конце света, а как точно угадал!). В итоге роман заканчивается тем, что ФМ, насмотревшись на нечаевщину, начинает писать «Бесов».

На самом деле, конечно, ничего подобного не было. Пасынок Достоевского (реально существовавший) пережил своего приемного отца и преспокойно умер в преклонных летах. В это время ФМ в Питер из Европы не возвращался. Короче, критики, назвавшие «Осень» историческим детективом — пожалуйста, убейте сибя с разбегу ап стену, измазаннуйу йадом. Спасибо.

Это Кутзее, а значит, бреда и переживаний куда больше, чем действия. Практически ничего плохого *в действительности* не случается — но как верно подмечает и сам автор, в голове у героя (и остальных героев) такая разруха, что ничего стороннего и не надо.

Теперь пятиминутка ненависти про перевод. Можете сколько угодно утверждать, что Ильин в принципе хороший переводчик, что Набоков и Фрай. Я читала гарепотера в его переводе, и это порнография. Пусть на самом деле Ильин этого текста и в глаза не видел, а трудились над ним два десятка негров с первого курса Патриса Лумумбы — там стоит его имя. Все. Ильин говорит в интервью, что издатель попросил его сделать текст «под Достоевского», и он попытался. В общем, что именно *попытался* — очень заметно, особенно в начале. Читаешь текст, там кутзее-кутзее — и раз, попадается какое-нибудь «прошу-с». Ты сидишь, хлопаешь глазами и не понимаешь, что оно у Кутзее делает. Дальше хуже — переводчик вошел в раж и вовсю использует «лексику Достоевского» к месту и не к месту (например, «мыть» вместо стирать, «платье» вместо «одежда»). Притом, что у самого Кутзее, как я подозреваю, ничего подобного нет и не могло быть по определению. Вопрос — зачем? Зачем править Кутзее под Достоевского, если со стилистической точки зрения это авторы принципиально разные. Кутзее — стилист, как и Набоков, он плетет паутину слов и определений, он слова явно выбирает, смотрит, как они на бумаге, как они звучат. Достоевский пишет принципиально иначе — вы замечали, что при всей длине и сложности предложений ФМ очень легко читается? Я думаю, дело в манере письма, точнее даже, не письма, а в том, что ФМ свои романы диктовал. Его речь — речь разговорная, пусть в ней много повторов, много «лишних» слов, но воспринимать ее, как и всякую разговорную речь, гораздо проще, чем письменную.

Переведя Кутзее «под Достоевского», переводчик сделал только хуже. В итоге получилось, что и без того не слишком простую, но все равно безупречную стилистику Кутзее он еще больше усложнил нашей устаревшей лексикой. Нет, попытка в целом неплоха, с точки зрения составления этакого «словаря Достоевского», однако стиль текста, мне кажется, пострадал совершенно неоправданно.

Мы уже встречали раньше этот прием. Годо так и не пришел. Точно так же нет в этом романе и варваров. Ну, практически нет. Собственно, роман не о них, а о некой саморегулирующейся системе, в которой все в итоге понимают, что от них ничего не зависит.

Пожалуй, это само правдоподобное и самое безжалостное описание варваров из всех, что я встречала в литературе. Самое деромантизированное. Они просто слабые и дикие (простите за каламбур). Их воинственность не что иное как постоянное напряжение, к которому вынуждает агрессивная среда. Они и не думают ни на кого нападать – самим бы выжить! Их принятие судьбы не amor fati, а faute de raison.

Действительно, цивилизованному человеку нечего с ними делить. С ними даже спать толком не получается, как показала практика главного героя. Слишком уж они бесхитростны, и поэтому для полноценного контакта надо самому обладать некоторыми звериными качествами.

Их даже не жалко. Можно понять человека и можно понять собаку, но понять нечто среднее – сложно.

От текстов Грина, во всяком случае, от романов, остается странное впечатление — моря и солнца. Я вполне понимаю, что это звучит безмерно банально и пафосно, и, более того, почти никакие детали ландшафта в самих текстах на это не указывают. Но в то же время представить какое-то другое место действия, с другим климатом, просто невозможно. В моем не слишком бурном на ландшафт воображении это всегда — поросшие лесом холмы на побережье теплого моря, всегда лето. Короче говоря, Крым, в котором я никогда не была. Причем такое благоприятное место не делает истории мягче и спокойнее; разве что яркий солнечный свет делает все более резким и отчетливым, все детали и движения. Место, где легко дышится, но при этом необязательно легко живется. Кажется даже, что все события, от традегий до самых мелочей, на этом пронзительном свете приобретают какую-то особую значительность. Будто, утрачивая тень, они приобретают второе дно, нечто аллегорическое, странное, и вроде бы не происходит ничего особенного — но при этом не покидает ощущения, что происходит нечто необычайно важное.

Про сам роман можно сказать то же, что и про «Блистающий мир»: изумительная гармония сюжета и формы, слияние этих двух в одно целое, направленное только на то, чтобы передать основную мысль автора, или даже не мысль, ощущение. Все говорит об этом: дорога никуда.

Географически — это дорога Тиррея из Покета и обратно в Покет. Он куда-нибудь пришел в итоге? Никуда, все эти годы, что мы знаем его — одно сплошное возвращение, простите за каламбур, почти вечное.

Точно так же — от и до — вся жизнь, закольцованный сюжет. В финале мы встречаем тех же, кого видели в начале, только они чуть изменились, стали другими? Впрочем, не более другими, чем можно естественно предположить исходя из прошедшего времени. Разве милые девочки Футроза стали именно хуже? Я бы сказала, что они просто наконец выросли, и, как и у многих взрослых после столкновения с «реальным миром», стали чуть жестче — иначе и быть не может. Разве и сам Тиррей, начавший свою «карьеру» несчастным брошенным ребенком, не закончил ее вполне логично для такой судьбы, умерев в тюрьме от воспаления? Как бы сильно ни любил и ни стремился он, как бы ни хотели ему помочь другие — никто ничего не изменил в итоге.

Грин честно предупреждает нас о том, что будет, историей Сайласа Гента, который отправился короткой нехоженой дорогой и погиб на ней. История проще некуда, классический вид страшилки, но такие притчи и не должны быть сложными. Что это была за дорога? Мы прекрасно знаем: дорога никуда. Тиррей шел по этой дороге все время: шел не в какое-то место, а то к определенным людям, то спасаясь, и наконец пришел. Quoth the Raven: nowhere.

Иногда жаль, что я не занимаюсь всерьез литературным анализом. По-моему, Грин для этого, как и Набоков — просто клад. Читаешь его, и кажется, что это просто несколько бессвязный полуфантастический текст, который непонятно почему оказывает такое воздействие на умы и души, и тревожит, и оставляет ощущение, что ты что-то опустил. Но стоит только начать разбирать, и становится видна почти идеальная задумка, идея, которая воплощена и в содержании, и в форме, причем и там, и там — не прямо, а иносказательно, как бы гадательно, как сквозь мутное зеркало. Смотри, что увидишь и какие выводы сумеешь сделать. Название — главная подсказка.

Что такое таинственное «никуда», куда пришли герои? Не смерть :) Нечто совсем другое. Иначе в дороге не было бы смысла, согласитесь, смерть-то можно прекрасно встретить, не выходя за порог своего дома. Иначе все мучительные усилия, которые препринимались последние две трети книги для спасения Давенанта, были бы напрасными — но разве остается такое ощущение, что они напрасны? Нет, наоборот, его друзья добились своего, хотя, может, и не в состоянии сформулировать, чего именно. Например, сумели вернуть ему утраченную жизнь, или даже дать нечто большее. И, может быть, не только ему.

Сборник весьма своебразный. В него включены рассказы, относящиеся к разным мирам Ле Гуин, объединенные одной темой — темой секса. А также вообще отношений полов, вопросов семьи, брака и т.д. Читателя, который привык к публикациям Ле Гуин советского периода, они могут поразить своей откровенностью — я, помнится, в свое время была изрядно удивлена.

Что сказать, вполне логично: в СССР секса не было, и цензура такое не пропускала. Зато потом отыгрались, собрав все «рейтинговые» вещи Ле Гуин под одной обложкой. На мой вкус — не очень удачная идея, потому что остается ощущение, что как-то слишком этого много. Категорически не советую начинать с этой книги знакомство с Ле Гуин, иначе можно начать думать, что автор повернута на сексе. А вот если соотнести эти произведения с другими вещами о соответствующих мирах — получается вполне гармонично, просто как развитие «мира».

Действие происходит примерно через 200 лет после событий «Левой руки тьмы», но сюжетно с романом рассказ никак не связан. Более того, рассказ на самом деле был написан раньше и является первой попыткой развития Гетенской темы. Герой — молодой король Аргавен (очередной), который в результате психологического воздействия, оказанного на него какой-то борющейся за власть партией, вынужден улететь лечиться на Оллюль, и возвращается на родину спустя много лет. Простая история, нечто подобное логически вытекает из самой идеи длительных космических путешествий. Но это отнюдь не делает ее плохой. История очень мягкая и плавная, сам стиль повествования нетороплив и рефлексичен, нет резких переходов, нет никаких неожиданностей. И при этом совершенно пронзительная. Драма воспринимается отвлеченно, скорее не сердцем, а разумом, что делает ее универсальной.

Настолько глупо, что даже смешно) Больше ничего и не скажешь. Мне вот интересно, почему это Сарамаго католическая церковь осуждает, а Брауна до сих пор верующие не забили камнями? Я совершенно не религиозный человек, но даже для меня весь этот бред звучит несколько святотатственно и немного неприятно (я имею в виду концовку романа). Религиозные «откровения» — на том же уровне, что и «философия» Коэльо. Не просто для бедных, а для «нищих духом».

Впрочем, читать вполне можно, например, если вас случайно посадили в одиночную камеру на пару лет с единственной книжкой. Как водится, лихо закрученный сюжет, который так и просится быть переделанным в сценарий. Довольно легко написано, довольно живо, язык (во всяком случае, русский перевод) вполне нормальный.

Единственная по-настоящему понравившаяся линия — отношения Арингаросы и Сайласа (в русском переводе Библии этого героя зовут «Сила»). Впрочем, Браун, естественно, и тут переврал библейский сюжет (я о том моменте, когда цитируется библейская история о том, как «упали стены темницы»). Во всяком случае, Арингароса — единственный персонаж, который вызывает интерес и симпатию.

PS В связи с отзывом jonx чуть ниже про «в книге есть одна мысль» подумалось: а ведь, натурально, одна)) Причем мысль «Иисус имел потомков от Марии, и это ты»:haha: по своему, гм, своеобразию вполне конгениальна идее Курехина и Шолохова, что Ленин был одновременно грибом и радиоволной (http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9B%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%BD_-_%D0%B3%D1%80%D0%B8%D0%B1). Так же подробно обосновывается и имеет такую же историческую ценность))

«Ожерелье» — своего рода приквел к роману про Роканнона. Небольшая зарисовка про высокородную ангья, которая решила вернуть давным-давно принадлежащее их роду украшение. Краткий пересказ: за все надо платить, и цена может быть гораздо выше, чем ты даже мог себе представить. Красиво, но не задевает; очень в духе всех остальных «эндемических» историй Ле Гуин, в которых *контакт* не является основной темой.

После «Роканнона», по доброй традиции Ле Гуин, хочется плакать, причем непонятно, отчего. То ли от жалости (опять же, непонятно, к Роканнону или к Могиену, или к той тысячи людей, которые погибли в один миг), то ли от безысходности. Вообще мне кажется, прием для Ле Гуин очень характерный, я уже как-то говорила.

Своеобразное строение сюжета: история разворачивается, казалось бы, если не на пустом месте, то из событий весьма обыденных. Начнем с того, что у героев легкие неприятности. Или не легкие, но и не мировая катастрофа, просто жизнь, и надо что-то с этим делать. Дальше следует путь, тема дороги, как пишут в школьных сочинениях. Причем остается такое впечатление, что ты вместе с героями поднимаешься на гору: сначала проходишь равнину, и это легко и естественно. Дальше — предгорья, становится чуть сложнее, чуть больше препятствий, чуть больше боли, страха, разочарования, усталости. Наконец ужасно усталые, вымотанные, почти отчаявшиеся, вы подходите к перевалу. И перейти его героям удается скорее не потому, что они твердо знают, что им туда надо, видят цель, не замечают препятствий и т.д. — я бы сказала, что ими движет уже привычка, некая сила инерции, когда продолжать идти становится проще, чем взять и остановиться. Именно поэтому герои зачастую не замечают, в какой момент они проходят высшую точку, центр повествования.

А дальше идет не просто обрыв — пропасть. И только уже упав в нее, герои и читатель заодно понимают, как же высоко они забрались. И как больно им будет падать, потому что дальше, что бы ни случилось с героем — только пропасть. По сравнению с тем, как высоко они были до этого.

И «Роканнон», и «Левая рука тьмы» вполне вписываются в эту структуру. Медленное, не совсем плавное, но достаточно ровное развертывание сюжета — и пропасть, и смерть. Все. Этого больше никогда не повторится. Этой вершины, этого человека, который на ней так и остался, не смог спуститься с героем в долину по другую сторону хребта.

И только тогда читатель вместе с героем начинает задумываться: может, важна была не цель пути, и даже не сам путь, а спутник, который был рядом? опять категорический императив, что ты будешь делать!

Еще один типично ле гуиновский момент, который есть и в ЛРТ — схема сближения. Когда речь идет о контакте между представителями некой панкосмической организации и местным населением, именно местный житель первым проходит свою половину пути. Первым принимает решение и осознает, что вот, это загадочное существо рядом — не просто ужасный инопланетянин, а друг настолько близкий, что можно ради его дела отдать жизнь, и не только свою. Достигает со своей стороны максимальной степени сближения, я бы сказала.

Инопланетянин же, при всей своей развитости, куда более — если не слеп, то осторожен. Хотя я бы сказала, что слеп. Потому что от обоих текстов остается стойкое ощущение, что герой не отдает себе отчета в том, насколько важен для него спутник. И не ценит то, что у него есть в настоящий момент. Причем если разбирать отдельные события, вроде бы он ведет себя совершенно правильно, но по итогам все равно в голове настойчиво звучит: не ценил, не ценил. И сумел оценить только после того, как потерял. Впрочем, в «Роканноне» этого чуть меньше, а цели и сюжета — чуть больше. Там нет такого мучительного, медленного и робкого сближения, есть просто дружба изначально, как данность. Но тем не менее, драма «Роканнона» — все из-за той же потери.

Вечный сказочный сюжет, «отдай мне то, чего в своем доме не чаешь». А герой, который до сих пор не осознал ни своих чувств, ни того, чем же он рискует — соглашается, отдает. Получая взамен некий дар, возможность закончить войну, возможность заключить союз. И только потом узнает, что же отдал, но уже ничего не вернуть и не переиграть.

Единственное, о чем я жалею — притом, что структура романа, как всегда, идеальна — что не раскрыта тема этих таинственных слепых крылатых существ, которые строили идеальные города. Помню, еще при первом прочтении они заинтриговали меня ужасно. Понятно, что это никак не вписывалось бы в сюжет дальше, что сами по себе они неважны, но все же это момент слишком интересный, слишком загадочный, чтобы просто так расставаться с ним.

Моя любимая история у Борхеса оказалась и самой неуловимой: как я ни старалась, найти в интернете текст «Истории воина и пленницы», на который можно было бы дать ссылку, мне не удалось Придется цитировать:

Борхес, как всегда, гениален в своих случайных — или не случайных — догадках. Потому что, по-моему, это идеальное изображение самого возвышенного рода любви: любви к чему-то, что не является тобой, а прямо противоречит тебе. В обычном эгоизме мы любим в других прежде всего себя, в чужом с удовольствием распознаем нечто родное и знакомое. Тут вам и «родство душ», и «мне кажется, я видел этот город раньше», и «именно об этом я всегда мечтал». Возможно, это какой-то природный инстинкт, потому что оно кажется таким правильным, таким естественным.

Описанный же вид любви выходит за рамки всех инстинктов, и прекрасен именно в своем противоречии «естественному порядку».

Алые паруса сюжетно произвели совершенно ожидаемое впечатление, то есть практически никакого. Да, я, позорище, в детстве не читала, но к своим годам каким-то образом, в силу того, что «витает в воздухе», вполне успела ознакомиться с сюжетом. Это плоский и глупый сюжет детской сказки для самых маленьких. Я не хочу сказать *плохой* — никакой просто, не того уровня, которого в принципе ждешь от авторского произведения.

Поразило другое — язык и стиль. Я вообще раньше не читала Грина, я была в шоке. Поначалу мне было даже довольно тяжело, пока привыкала, пока вчитывалась. Потом начала ловить кайф. Русский язык Грина — это нечто совершенно невероятное, господа. Длинные, запутанные предложения, невероятные тропы. Просто невероятные, ни одного штампа, ни одного «устойчивого выражения».

Кажется, я понимаю, в чем суть: Грин типичный нон-конформист в языке. Положим, надо описать какое-то явление или чувство, уже сто раз описанное до этого. Есть несколько избитых, но вполне приличных выражений, знаете, «так говорят». Грина за употреблением подобной жвачки языка я не поймала ни разу. Потому что он исходит не из текста, а из описываемого предмета, и подбирает совершенно неожиданные, неслыханные выражения и определения. Но всегда — просто невероятно точные. Дома доберусь до книги и покажу, что я имею в виду. Тропы, которые вне контекста казались бы плохим употреблением, именно в данной фразе, в данной ситуации раскрывают то, что хотел донести автор, гораздо лучше, чем сотня избитых фраз. Я в полнейшем восхищении!

Только представьте, какой это невероятный труд, трудолюбие и тщательность нужны для этого! Насколько проще покориться всему читательскому опыту и использовать те же привычные слова, выражения, сравнения. Насколько тяжелее уйти от этой манеры думать по шаблону и взглянуть на описываемый предмет совершенно новым взглядом.

Я знаю, как это описать: Грин пишет, как человек, который при огромном словарном запасе ничего не читал. Он не повторяется. Он выбирает именно те слова, которые подходят к ситуации, а не те, которые принято употреблять. И в выборе своих тропов он настолько предельно конкретен, что сравнение, удачное в одой строчке, будет глупым и невероятным в другой.

«Блистающий мир» поразил. Это невероятный роман, просто невероятный, и страницы с 50 его до конца я ходила — как летала, и ждала, что будет, и не хотела читать дальше, чтобы не заканчивался.

Грина очень ругали за отсутствие сюжета, за несвязность повествования. И это притом, что текст оставляет после себя совершенно волшебное послевкусие, какое бывает утром в день рождения или в канун Нового года. Не чудо, но обещание чуда. Предвушение.

И, кажется, не нашлось сообразительного и талантливого критика, который мог бы растолковать, в чем же дело. Откуда взялось это странное ощущение от столь несвязного текста, который не ведет ни к чему и заканчивается ничем.

Я скажу: от безупречного единства формы и содержания. Даже не так: идея романа, то, как она развивается и какой в итоге оказывается, безупречно гармонирует с оборванным, не реализованным сюжетом.

Блистающий мир на мгновение возникает — и тут же тает. В воздухе остается только легкая дымка, которая напоминает о нем, и тревожит, и не дает покоя. Кому-то это в радость, а кто-то не может смириться с существованием чего-то недоступного, вне нашего контроля и досягаемости.

Этот роман по определению не мог иметь завершенного сюжета (в смысле, развиваться по нарастающей и честно закончиться чем-то великим), потому что это было бы предательством автора по отношению к самому себе. Да, безусловно, в этом случае он был бы, наверное, более читаем и продаваем, но цель-то не в этом! Помните первую встречу Друда и Руны Бэгуэм, монолог Руны, что вот человек, который мог бы стать великим, привлечь к себе массы, повлиять на огромное количество людей.

Друд говорит: «Нет».

И это нет — цель и смысл всего текста. Автор говорит: нет. Нет, я не буду рисовать супермена, нет, я не буду рисовать страдающего героя, нет, я не буду рисовать любовный роман. Таинственный летающий незнакомец им и остается до конца, не предавая ни себя, ни автора.

Грином стоит восхититься уже за безупречный вкус, за величайшее чувство меры. Автор, удержавшийся нарисовать героя, который мог бы стать символом поколения. Вот пример величайшего авторского самоконтроля и самоограничения. Потому, что с действительно героическим героем очень сложно не уйти в пафос, в банальщину, в занудство, наконец. Раскрытые тайны перестают интриговать.

И, более того, просто не хочется. Грин добился своего, претворив в жизнь гораздо более изящную идею. Реальность и блистающий мир только соприкоснулись, но так и не соединились. Текст оставляет удивительное волшебное ощущение — знаете, как говорят, будто ангел пролетел. Его никто не видел и не слышал, но краешком души можно почувствовать. И это стоит многих героических эпосов, да.

Читала уже после фильма и была приятно удивлена. Оказалось — не такой уж и бред, как экранизация. И герои не вызывают такого неприятия, и сюжет не столь дурацкий. Нормальное такое фэнтезийное чтиво. Другое дело, что я ни разу не славянофил, и эта гипертрофированная «русскость» выглядит местами смешной — но издержки жанра, ничего не поделаешь. Открыла пару героев, в фильме совершенно несправедливо испорченных. Неплохо в целом, готова продолжать.

Очередное, а больше и сказать нечего. Автор по-прежнему курит веселую странную траву, но она уже несколько поднадоела; думаю, на этой книге из серии я и остановлюсь. Единственное совершенно гениальное озарение — упоминание о том, что Великая Зуби в какой-то момент читает «Мартина Хайдеггера в пересказе Чумы-дель-Торт». Интересно, какой процент читателей ТГ может оценить прелесть сей фразы? Я лично была в полном восторге.