Русский женский роман про попаданку. Юмористический к тому же.

Понравился))

Дивная история, на самом деле: все традиционные атрибуты русского женского романа про попаданок присутствуют, и при этом не бесит, и читать интересно, и даже к стилю автора особых претензий нет (с поправкой на жанр, конечно). Не могу понять, в чем тут магия. Может быть, в том, что героиня совсем не Мэри Сью, и это удивительно, как автору удалось такое сделать, хотя, казалось бы, были все предпосылки к обратному. Но нет, героиня — удивительно скромная и реально располагающая к себе девушка, и хотя в ней, конечно, открылся талант, делающий ее уникальной даже в попаданческом магическом мире, пока еще ничего особенного она этим талантом не сотворила, кроме некоторой практической пользы себе.

Фантастический мир, в общем, обычный — очередная волшебная школа, привет Ро. С единственной поправкой, что школа для «книгоходцев» — то есть вроде предполагается, что дальше на ждут книжные реальности, причем опять же преимущественно — женского фэнтези с принцами и единорогами. Пока ничего этого нет, а есть милая рутина учебы в вузе с волшебными предметами, но туалетом и душем все равно на этаже, а также необходимостью студентам самостоятельно приводить общагу в порядок при заселении и мизерными стипендиями. Чувствуется, что автор хлебнул горя, но был молод и пережил это весело.

Сообщество студентов разных рас, в котором оказывается наша девица, тоже в общем очень милое, никаких особых расовых различий, кроме формально-внешних небольших, между ними нет, и вообще это очень милый и уютный мир. В котором и студенческое братство, и интересная учеба, и все такое уютное и задорное, с не слишком глубоким и навязчивым юмором, тоже слегка детским.

В целом — это неожиданно приятная книга для отдохновения, не требующая ни малейшего напряжения и совершенно позитивная, но при этом не раздражающая.

«Беллетризованная» биография, насколько можно так говорить о биографии исторической личности, жившей 2000 лет назад. Понятно, что есть исторические источники, и много, но с другой стороны, дух эпохи, характеры, особенности межличностных отношений — никакими источниками это не установить.

Фрэн рисует интересный образ Клеопатры, в общем-то, вполне соответствующий классическому образу сильной женщины-правительницы в мире мужчин. Клеопатра у Фрэн умна, безжалостна и самовлюбленна. В ней нет сомнений, достойна ли она и верно ли поступает, и наша классическая мораль ей вполне чужда — кажется, им всем чужда, собственно. Ни о ком из действующих лиц нельзя сказать, что он хороший человек или по крайней мере стремится таким быть. Я понимаю, что к политикам это и в наше время слабо применимая мерка. Но ближайшие лица в жизни Клеопатры — и союзники, и враги — все на подбор персонажи исключительно неприятные, причем каждый по-своему. Цезарь движим своей мечтой завоевания мира, Антоний кажется скорее ненароком оказавшимся у власти средним исполнителем, слишком недисциплинированным и нецелеустремленным, чтобы эту власть суметь удержать. Для Августа автор вообще не находит доброго слова ни на одной странице, для Фрэн Август — такой образчик упадочного хлюпика, ни на что не способного самостоятельно, но волшебным образом выплывшего наверх — не благодаря своим талантам, а потому что все остальные плохо сыграли *их* партии.

На этом фоне Клеопатра кажется наиболее заслуживающей уважения. В ней нет ничего от мягкотелости Антония, который сам не знает, кажется, куда его вывезет кривая. Цезарь явно подходил ей куда больше по масштабу личности, но для Цезаря и она сама была лишь средством, а не целью. Фрэн моделирует ее личность и характер, основываясь, как мне кажется, на предположениях о том, какой должна быть женщина, прожившая такую жизнь. Вовсе не курицей, как ее любят изображать в кино. Самоуверенной — да, но при этом у ее самоуверенности были определенные основания, учитывая, что именно Клеопатра вышла в итоге (и довольно внезапно) победительницей в династической лотерее. А представители династии Логидов, ее родственнички — сплошь редкий змеюшник, и к чужим людям, может, кто-то и проявил бы милосердие, но только не к ближайшей родне, они же — соперники за трон. При этом тихая и обеспеченная жизнь ее совершенно не устраивала, ей явно хотелось быть только на одном месте — на первом.

Жизнь Клеопатры слишком связана, за исключением самых первых, детских лет, с наиболее важными политическими событиями того времени, собственно, она в той политике играла не последнюю роль. Потому и биография ее напоминает то ли «Игру престолов», то ли все подобные периоды перемены власти на протяжении мировой истории, в которых все персонажи интересны, но все и неприятны. Если и было у нее что-то личное, «не-историческое» — мы этого не знаем, а знаем только про шикарный корабль с алыми надушенными парусами, на котором она приплыла к Антонию. Но Фрэн попыталась достроить то личное, что было можно, и чувства Клеопатры, и чувства Антония, и настроения александрийского населения — так что книгу никак нельзя назвать сухой и скучной, напротив, в ней на мой взгляд даже слишком много и эмоций, и чувственности — но такой стиль изложения очень подходит персонажу.

Образцовый советский производственный роман, полный типажных типажей. Все эти типажи, обретающиеся в советских научных учреждениях, мы знаем по куда более позднему, но столь же точному «Понедельнику начинается в субботу». Только у Стругацких Выбегалло — персонаж фарсовый, а у Гранина все недо-ученые, увы, вполне еще драматические.

Это было забавно наблюдать, как Гранин конструирует прежде всего характеры-типажи. Есть у него Тулин, человек, который идет по жизни легко, он и успешен как ученый, и со всеми людьми находит общий язык, и вообще, знаете, бывают такие раздражающие типы, которые не просто в чем-то одном лучше тебя, а вот буквально во всем. Пара Тулин-Крылов в этом плане очень интересная. Сразу и непонятно, что настоящий-то герой романа — вовсе не молодец-боец Тулин, который не останавливается перед трудностями, к каждому находит свой подход, очаровывает генерала, добивается разрешение на полеты в грозу, ладит с начальством, раз за разом «спасает и воспитывает» Крылова. Герой, как выясняется — тот самый недотепа Крылов, с ослиным упрямством стоящий на своем, которого не сбивают никакие неудачи, которому реально плевать на успех, признание и все то, что так ужасно важно для Тулина. Тулин победитель по жизни, он изо всех сил создает ситуации, в которых оказывается победителем, и изо всех сил избегает ситуаций проигрыша. Поэтому провал полета так деморализует его, поэтому он отказывается от дальнейших попыток. «Побеждать» для него гораздо важнее, чем «наука», важнее, чем «любовь», чем все вообще. А Крылов — он даже не осознает, что есть какие-то победы и проигрыши, он не с этой точки зрения оценивает жизнь, и если уж взялся заниматься своей темой, то и занимается ей. В этом плане узость мышления Крылова оказывается науке как раз на пользу.

Остальные типажи куда менее интересны. Агатов, «бесталанный завистник», любимый назидательный образ в советской прозе для детей и взрослых. Мракобес профессор Денисов, которого нет в кадре, но который так живо напоминает своей наукообразной брехней, привлекающей толпу, профессора Выбегалло, что сразу понятно, что это за типчик. «Простые хорошие советские девушки и парни», массовка.

Что печалит и раздражает и в этом романе, и в других ему подобных: ученые на самом деле не занимаются наукой. Большую часть романного времени они занимаются подковерными играми; и в большинстве случаев цель этих игр — теплое место, а лишь в некоторых случаях — право заниматься наукой. Как так оказалось, что в среде сплошь талантливых и искренне и в целом вполне бескорыстно преданных своему делу людей так тяжело дышать и почти невозможно выжить? Как так оказалось, что в прекрасном НИИЧАВО вся плеяда великих магов во главе с Янусом не может победить одного Выбегаллу?

Увы, это опять проблема менеджмента, точнее, его отсутствия. По роману Гранина «победителем» оказывается Крылов, настоящий ученый, который «вопреки». Которого даже смерть товарища не оставила. А действительно хорошего — судя по всему — менеджера Тулина — остановила; Тулин выводится в итоге «проигравшим», осуждаемым персонажем, хотя, откровенно говоря, его-то никакой вины как раз нет. Кто мог бы поставить все дело на нормальные рельсы, так, чтобы не надо было ни жертв, ни бессмысленной борьбы? Пожалуй, Тулин, но совершенно точно не Крылов. Но увы, это тот случай, когда мораль романа противоречит здравому смыслу; очевидно, что Тулин ради самосохранения больше ни во что такое не полезет после «товарищеского суда» — вот и остаются в той самой советской науке туповатые «хорошие парни», бесталанные завистники и редкие упорные недотепы.

Очень интересная книга по антропологии, построенная на основе изучения и попытки систематизации огромного количества мифов различных народов мира. На основе анализа различных сюжетов Кэмпбелл строит идею о том, что несмотря на безумное разнообразие фантазии, базис во всех один и тот же: истории о герое, о богах и о конце света. О герое — это заглавная часть, конечно.

В чем-то исследование по формату напоминает книги Проппа, но тот работал с чисто русским материалом и более узким кругом сюжетов, а разброс Кэмпбелла чрезвычайно велик. Говоря о мифах, люди обычно имеют в виду мифы Древней Греции или скандинавские, ими он тоже оперирует, но в очень небольшом объеме. Основной же материал для исследования — это малоизвестная западному человеку мифология Азии, Африки и Америки. Во всяком случае, мне лично малоизвестная, и само чтение в изобилии приводимых авторов отрывков из тех или иных текстов — в цитатах, и в пересказе — само по себе очень интересно. А как эти отрывки строятся в единую общую логическую картину, в которой условный мифический герой преодолевает стандартные «реперные точки» (пусть и предстоящие в разных варианта) — это отдельное удовольствие.

Не скажу, что во всех абсолютно случаях «глобальный сюжет» Кэмбелла прослеживается абсолютно четко — он работает со слишком разнородным материалом, и этого материала *очень* много. С другой стороны, это свидетельствует о научной честности автора, поскольку ему гораздо проще было бы показать непрофессиональному читателю только такие мифы и их отрывки, которые идеально укладываются в концепт, и не показывать все остальное буйное многообразие, но он этого не делает. Но в целом все равно общий стандартный сюжет вырисовывается довольно ясно: избранный герой, рождение которого определенным образом маркировано, «слышит зов», узнает о своей особой задачи, встречает волшебных помощников, встречает противника, совершает переход «за грань», а потом возвращается из-за нее изменившимся и приносит в мир людям что-то новое.

Все время по мере чтения не могла избавиться от мысли, *насколько* «Гарри Поттер» идеально укладывается в концепт Кэмпбелла, в каждый шаг буквально. Возможно, он поэтому так и популярен — потому что ключевые сюжетные ходы в нем идеально попадают в «коллективное бессознательное», находящее свое отражение в мифах — причем коллективное бессознательное *всех* народов, а не какого-то конкретного одного.

С идеями Кэмпбелла не хочется спорить, к тому же он уже давно признанная классика, даже несмотря на некоторое развенчание фрейдовских теорий, которыми он вдохновлялся. В конце концов, это не вопрос веры, а вопрос изучения и нахождения общего в колоссальном объеме мирового мифологического материала, и тут никак нельзя сказать, что автор лениво работал с источниками. Итог очень изящный, мне кажется, и интересный. Но и помимо этого, и совершенно другим, как раз своим разнообразием, интересны сами приводимые им мифы.

ps Передаю привет батлу Оксимирона с рэпером Гнойным, из которого я узнала об этой книге))

Это очень недетская книга, но взрослым она доставит изрядное удовольствие — особенно тем, кто любит всякую словесную вычурность и не чурается тем «ниже пояса». Собственно, именно этим Базиле и отличается от всех других сказочников — тем, как написано, а не что. Его текст действительно создает впечатление Неаполя, причем неаполитанского рынка: очень шумно, очень красочно, довольно грязно, толкотня, с одного угла пахнет розами, с другого — тухлой рыбой. Так и Базиле: местами он берет совершенно классические сюжеты, типа Золушки, Спящей красавицы, что там еще все знают по «настоящим» детским сказкам — но в его изложении они преображаются до такой степени неузнаваемости, что уже толком и не замечаешь, какой там был сюжет.

Я не знаю, то ли это действительно образчик идеальной «народной» сказки в том виде, в котором их правда рассказывали неаполитанские крестьяне и горожане 17 века — с тем же невинным бесстыдством в изображении сцен, о которых в литературе вообще принято молчать (очень много всего из раздела о телесном низе), с той же невероятно цветастой руганью, с той же очень странной логикой, но неизменным торжеством добродетели и справедливости. Большая часть сказок, как положено, заканчивается тем, что герои женились, разбогатели или то и другое вместе. Неизменность концовок по сравнению с разудалым буйством стиля и изрядной безуминкой сюжета смотрится довольно куце.

Базиле в целом прекрасен прежде всего своим концентрированным слогом. Нигде, включая Веничку Ерофеева, не встречала я такого массированного наплыва одновременно сниженного, разговорного и очень цветастого. Его перечисления с эпитетами вызывают восторг упорством автора и еще больший — трудом переводчика. Его брань достойна того, чтобы взять ее на вооружение, хотя это и потребует явных усилий, она вообще не для средних умов. Не люблю пищевые эпитеты, но у Базиле действительно очень сочный слог, местами даже чрезмерно, так, что от его чтения подряд начинаешь несколько даже уставать, а еще иногда забываешь следить за сюжетом. Впрочем, это не особо требуется, мало того, что сюжеты в целом просты, так они еще, как и все приличные сказки, совершенно не отличаются выдающейся логикой, хотя и бесхитростными их тоже не назовешь. Зато они отлично развлекают взрослых людей, которым не нужна ни сказочная мораль, ни особое сюсюканье, ни выхолощенный слог.

Отдельно стоит сказать про блестящий перевод — я смутно подозреваю, что это был адский труд и переводить Базиле со всеми его диалектизмами и словесными играми очень сложно. Но переводчик блестяще справился, и почти во всех местах сохранил словесную игру автора и на русском языке добился того же эффекта неаполитанского базара, какой, видимо, должен давать итальянский оригинал.

Наконец-то я поняла, что это за игра и что вообще происходит в этой книге и почему. Уже вторая книга из тех, что читала больше 20 лет назад, которая стала куда яснее теперь (надо бы еще «Доктора Фаустуса» так перечитать).

Очень грустная, по большому счету. Грустная не в том смысле, который в нее закладывал Гессе (он-то как раз ничего такого не имел в виду), а в том смысле, который вычитала я с высоты нового жизненного опыта.

Может быть, Касталия и может где-то и когда-то существовать — потому что каких только странных вещей и институций в мире ни существовало. Но скорее не в качестве чего-то стабильного и долговременного, с долгой культурной традицией, а в качестве относительно недолговечной прихоти группы сильных мира сего — навроде того, как существовали масонские ложи. По сути, Гессе пытался сделать из Касталии огромный монастырь, либо такой аналог церковного государства, в котором вместо религии — наука. Причем наука преимущественно гуманитарная, прикладное применение которой скорее в том, чтобы учить детей в школах быть людьми, а не в том, чтобы поставлять государству все более совершенное оружие. И при этом система управления Касталией, то, чем и как ее население занимается внутри себя, полностью отделено от государства, в котором Касталия расположена. Государство ее только финансирует, но ничего взамен не требует. Утопия, конечно.

В этом и состоит грустная часть. Далеко не для всех людей, и даже не для всех читателей Гессе, но по крайней мере для некоторых из них Касталия, как она изображена — идеальное место мечты. Тебе дают безнаказанно заниматься любой научной областью на твой выбор или несколькими. С тебя не требуют никаких отчетов и достижений. Ты не участвуешь априори в социальном соревновании, кто больше детей родил и денег заработал. И окружают тебя люди с теми же склонностями и ценностями. Идеально ведь.

Но проблема в том, что Гессе изображает все-таки умных людей. И рисует не совсем чтобы фантастическую утопию. И поэтому магистр Йозеф Кнехт, даже с ограниченностью своих познаний о «внешнем мире», неизбежно приходит к единственно возможному логическому выводу: конец той Касталии неизбежен, и если не сегодня, то завтра общество задумается, зачем им эти ученые. А поскольку Касталия от общества все больше отдаляется, то ответа на него не найдет. Хочется сказать (хотя об этом магистр Кнехт не подумал), что вздумай Касталии обратно приблизиться к обществу и государству, ей грозила бы судьба стать, прости господи, минобрнауки, так что не факт, что утопление хуже. Но в любом случае, после того, как Кнехт это осознает, оставаться в Касталии он больше не может.

На самом деле, по тексту уже и раньше логичной, но печальной концовки есть несколько таких звоночков. В связи неудавшейся большой ежегодной игрой, которая положила конец жизни одновременно бывшему магистру игры и его «тени»-заместителю, говорится, что это «элита» затравила по сути неудавшегося зама, хотя он не сделал ничего дурного. Причем затравила так, что человек, выложившись в ноль под огромным давлением, потом ушел с поста и вскоре «погиб». Не слишком похоже на взаимно поддерживающее и добродушное научное сообщество. Куда больше похоже на обычную политику.

Далее, когда сам Кнехт замышляет свой «побег» — он быстро понимает, что некая таинственная «администрация» ему этого не позволит. А кто такие, позвольте спросить, эта «администрация»? Все люди, которых мы видим в романе — исключительно прекрасны, любят науку и не любят интриги. По идее, во главе всего должны стоять те же 12 магистров наук и искусств, но очевидно, это не они. А если в идеальной республике ученых вырос такой невнятный, но сдерживающий всякое несанкционированное движение спрут — так ли эта республика идеальна?

В итоге — хотя Гессе ничего такого не говорит — складывается впечатление, что уход Кнехта это по сути побег из относительно комфортабельной тюрьмы (а монастыри очень часто выполняли эту функцию) к обычной, не гарантирующей ничего свободе.

Самый понятный и «научно-популярный» научпоп, «Физика будущего» — не книга про физику, а книга о том, какие достижения науки в широком смысле слова ждут нас в ближайшие 100 лет и как они повлияют на нашу практическую жизнь. Каку сделал простую по идее, но огромную по труду работу: опросил несколько сотен ученых из разных областей, и на основе их интервью и оценок составил свой прогноз, отражающий некую «общую температуру по больнице». При этом его прогнозы еще и разбиты на три периода: ближайшее будущее (горизонт до 2030 года, книга писалась в 2010, кажется), середина века, будущее до 2100. Ближайшее не очень интересно: часть из того, о чем Каку пишет, уже существует, но еще не вошло в повседневный обиход. А вот будущее разных наук до 2100 года очень воодушевляет, это правда.

Основное достоинство книги, на мой взгляд, — именно научный подход. Каку специально оговаривает, что его «прогнозы» (на самом деле не только его, конечно) не противоречат никаким известным законам природы и основаны на уже существующем научном базисе. Чем они кардинально отличаются от всех остальных футурологических теорий.

Собственно, по многим областям науки Каку даже применительно к близкому будущему не пишет ничего совсем удивительного. Да, понятно, что развитие в области ИТ неизбежно, и особенно развитие в сфере искусственного интеллекта, киберфизических систем, робототехники и тд. Это то, что сейчас активно происходит во всем мире, и в России тоже, между прочим. Во всяком случае, это область, за развитием которой я слежу, поэтому как-то лучше понимаю — про медицину, например, мне нечего внятно сказать. Да, все вокруг будет становиться все более «умным», и постепенно мы привыкнем к тому, что вещи «подсказывают» нам, что с ними делать, игрушки более ли менее осмысленно разговаривают с детьми, и в каждом чайнике больше микросхем, чем в корабле Гагарина. С другой стороны, Каку разумно пишет, что программы все равно не производят сами себя, для этого нужны люди-программисты, и творческий ум человека в этом плане ничем пока не заменить. И до искусственного интеллекта, который будет сам принимать какие-то неожиданные решения, нам очень далеко. А до искусственного интеллекта, который будет что-то изобретать или творить — так вообще непонятно, реалистично ли это. Каку приводит пример, что с сегодняшними вычислительными способностями ученым удается смоделировать в лучшем случае несколько секунд супер-простого сознания типа таракана (в формате нейросети, понятно), и таким макаром до человеческого или почти человеческого вряд ли дойдет. Если только не будет какого-то кардинального и неожиданного прорыва.

Про будущее энергетики тоже интересно, хотя понятно, что здесь много политики, которая обычно является препятствием всякой настоящей науке. Энергия ядерного распада всех пугает по понятным причинам. Энергия ядерного синтеза всем нравится, но пока еще не получается. «Зеленая энергетика» сомнительна с точки зрения экономики.

Интересно про будущее медицины и редактирование «неправильных» генов. Учитывая, какое число болезней генетически обусловлено (а вероятно, и гораздо большее, просто мы об этом пока не знаем) — если когда-нибудь появится полноценная генная терапия, это будет очень круто. С другой стороны, Каку в далеком 2010, еще, кажется, опираясь на какие-то старые нестрашные эпидемии типа птичьего гриппа пишет, что вирусы и бактерии продолжают эволюционировать, и гораздо быстрее, чем люди изобретают лекарства, и что все болезни не победить, потому что постоянно возникают новые. Увы, мы все свидетели.

Конечно, очень приятный и воодушевляющий раздел про будущее космических путешествий — о том, как в 2100 мы уверенно будем на Марсе и тд. Но увы, эта часть «программы», кажется, самая зависимая от политики, требующая самых больших инвестиций. И пока богатые страны не будут заинтересованы в финансировании именно этой области — ничего у нас не будет. Частное финансирование, конечно, есть, но пока не особо видно, чтобы оно реально двигало науку, а не решало прикладные задачи поднятия в недалекий космос туристов-миллиардеров, что человечество и так уже давно способно делать.

Действительно мне запало из всего, написанного Каку, утверждение из главы «Будущее богатства». Очень простое, но очень точное: что исторически богатство определялось материальными ресурсами, которые находятся в твоем распоряжении. Но ситуация меняется сейчас кардинально, и материальные ресурсы гораздо менее важны, чем человеческий капитал, а его не завоевать и не удержать силой. И что преимущество будет у тех стран, кто это понимает и вкладывается в «кадры», причем на долговременном уровне, начиная со школьного образования. Это уже вопрос не будущего, а настоящего, и в это я правда верю.

Неожиданное продолжение романа «Vita nostra»: та же героиня Саша, тот же институт в Торпе. Саша так же преодолевает. Впрочем, чего-то не хватает, хотя и сложно объяснить, чего именно. Но того потрясающего впечатления, что первый роман, продолжение не производит; его просто можно читать, а по меркам Дяченок это довольно низкая планка.

Может, дело в оригинальности: все-таки первый роман и открытие всего цикла было своего рода откровением, действительно изобретением. Сейчас же авторы пользуются уже готовыми достижениями, причем не особо мудрят; там, где в первом романе было таинственное откровение, здесь просто как-то пустовато: такое впечатление, что вместо натужного придумывания, что же представляет собой пресловутая Великая Речь, как это все работает, авторы просто нагородили, простите, невнятицы. И дело не в том, что специфики торповского обучения в романе мало — наоборот, ее даже слишком много; то, что в первой книге было только слегка приоткрыто, едва показано, здесь описывается как обычная рутина, текущая деятельность — и это-то и разрушает всю магию. При этом ничего принципиально нового об этом мире мы не узнаем, кроме того, что Саша — не Глагол, а Пароль. Но эта новоявленная функция приводит к мегаломании, которая была бы естественна для Лукьяненко, а вот у Дяченок выходит скорее безвкусицей. Строительство дивного нового мира силами одной девочки Саши не слишком интересно, как выяснилось.

В остальном роман менее «живой». Преподавателей в Торпе почему-то осталось всего трое, куда делись все остальные — неясно, но в кадре их не показывают. У Саши не учебный процесс, а сплошной запоздалый юношеский бунт, и уже на втором круге метаний на тему «семья или карьера» становится скучно. Летчик, возникший роялем из кустов, чтобы исполнить функцию великой любви, очень «снижает» общий концепт первого романа. Пафос и привлекательность первой книги для меня лично были именно в приоткрывшемся «блистающем мире» Великой Речи, грозном, непонятном и страшно привлекательном. Тут же выясняется, что все это величие разбивается не то чтобы о быт, но о столь же банальное либидо. Хороших историй про любовь и так много, и это точно не одна из них. Бесконечные любовные метания Саши в целом очень раздражали — это такая по-человечески очень понятная часть, но непонятно, что она делает в этой конкретно истории. И остается впечатление, что вся эта любовь-то — выдумка, очередной «развод» Фарида, на который героиня повелась вместе с читателем. Настолько на живую нитку она пришита ко всему этому миру.

Продолжения и развития истории «Vita nostra» на том же уровне не вышло, а вышел, может, и не фанфик, но не слишком обязательная сайд-стори. Показали снова любимых героев, но ничего нового не добавили.

Хочется сказать: что, и это все? И этот немудрящий сюжет с экзальтированным юнцом, единственной проблемой которого в жизни является безответная любовь без особой истории, — он и исчерпывает собой столь знаменитый роман? Который читали и перечитывали, из-за которого куча молодежи реально заканчивала жизнь самоубийством, впечатлившись? Простите, чем же тут впечатляться. Все так простенько и безыскусно: не бюргерский мирок, а некая условная пастораль. Некая условная молодая девушка, наделенная всеми добродетелями и красотой, в которую, конечно же (!) влюбляется лирический герой.

А дальше между ними, собственно, ничего не происходит. Девушка выходит замуж за того, с кем и так была помолвлена до встречи с героем, он становится другом дома, но в итоге все-таки кончает с собой, по мне — так от безделья Потому что если сон разума рождает чудовищ, то сон разума вместе со сном воли (потому что герой толком ничего не делает все время, когда мы его наблюдаем, не считая неудачной попытки подвизаться на дипломатическом поприще), действительно, не позволяет найти иной смысл жизни, кроме как в любви. А если с любовью не получается — тут и выясняется, что героя помимо его чувства как бы нет. Чем он занимался до встречи с Лоттой? Судя по книге, особо ничем. После тоже. Что его интересует и волнует? Тоже особо ничего. Такое чистое воплощение юношеской экзальтации на любовной почве, не отягощенное какими-либо другими чувствами, мыслями и заботами. Даже о его семье и друзьях мы ничего особо не узнаем, во всяком случае, в качестве живых людей их не видно, только как функции.

Глядя на все это, начинаешь понимать, почему девушка предпочла другого. Тот печальный случай, когда то, что так будоражило прежние поколения, нынешнее давно переросло.

Продолжение истории девочки с пропавшей мамой и тетей, связавшейся с троллями. В конце первой книги девочку унесла из неопределенной скандинавской страны Дикая охота. В этой история продолжается с той же точки, и мы выясняем, что Дикая Охота живет в каком-то отеле-между-мирами, наказывает злодеев в обмен на большие жертвы и состоит из представителей мифологий и легенд народов мира.

Первая книга мне больше понравилась в план подачи и легкости чтения. В этой автор решил писать главки от лица отдельных персонажей, и не слишком преуспел в этом. Во-первых, персонажей слишком много, во-вторых, в плане логики, стилистики и тд между ними нет никакой особой разницы — каждый просто рассказывает свою часть истории, ровно так же, как это сделал бы и сам автор. Но такое использование разных повествователей губит весь интерес к этим персонажам (который в отношении Охотников еще и появиться-то не успел). Никто из Охоты его и правда не вызывает, хотя они представляют собой то еще собрание диковинок; Диана Мак Кехта узнают все, кто читал Анну Коростелеву, и изумятся тому, что он там забыл. Остальные Охотники — слишком уж нарочито странные, но при этом за их внешней странностью (которая определяется в основном манерой одеваться и вести себя в обществе) нет никакой подноготной, никакой особой истории. Это набор раскрашенных статистов по сути.

Персонажи из раздела «мир» — жители и гости того маленького городка, откуда пропали и девочка, и тетя, и которые их теперь разыскивают с милицией — как-то куда душевней и интереснее, как ни странно. Хотя «поисковая команда» тоже формируется сплошь из странных личностей, под стать Охоте, и единственный нормальный там — это парень Грейс, а остальные все тоже каждый со своей причудой. По сути весь роман — про то, как действуют эти две странные группы и как наконец пересекаются.

Я все еще считаю таинственную тетку самым интересным персонажем. И троллий мир — самой интересной частью истории. Уныловатый мир Охоты не идет с ним ни в какое сравнение.

«Аркадия» Саннадзаро — это родоначальница всех пасторалей в европейской литературе. До него, насколько можно судить по обстоятельной вступительной статье переводчика, никто не обращался к этой модели «идиллии простых людей на лоне природы» и уж тем более не делал ее единственным, что вообще есть в повествовании. В «Аркадии» чувствуется некоторая ностальгия по античности, но такого рода, какая посещает людей среди красивых руин — не то чтобы им хотелось бы всерьез, чтобы эти обломки колонн снова стали частью здания рынка.

Книга в своем роде удивительная: в ней не происходит ровно ничего, кроме пасторали, поэтому затруднительно и описать, что же в ней происходит. Сама суть пасторали — в такой бездеятельной и безмятежной картине: вот пастухи, вот природа, вот их немудрящие развлечения, вот овцы. Весь текст так и идет, за неспешными разговорами, встречами, шутками. Проза перемежается со стихами, проза лучше, но какая пастораль без стихов. Об это книге нельзя сказать ничего конкретного, отдельно о том или ином сюжетном ходе или том или ином персонаже — только общее. Разумеется, мир «Аркадии» — это мир, которого нигде и никогда не было, нереалистичный, ни в какие времена, понятно, такие идиллии не были доступны, а уж в начале 16 века жизнь и труд «на земле» тем более были тяжелыми и не располагающими к веселым досугам. Но само стремление к уединению на природе актуально для людей всегда — поэтому «Аркадия» и нашла таких отзывчивых читателей и в свое время, и после — и поэтому в целом жанр пасторали, при всей его простоте и безыдейности, живет и здравствует.

Из очень информативной статьи Епифанова узнаешь много интересного. Политическая жизнь в Европе во время автора (а также и до, и после) отнюдь не была тихой и спокойной — напротив, именно в этот период, за время жизни Саннадзаро, его родной Неаполь (в то время Неаполитанское королевство) был объектом ожесточенной политической борьбы, причем «разделывали» его не итальянцы, а испанцы и французы между собой. Саннадзаро жил как раз в период интенсивных войн и интриг, когда город переходил из рук в руки, но в итоге таки оказался надолго под властью Арагонской династии. Саннадзаро был весьма близок ко двору (как и для многих представителей искусства того времени, именно двор обеспечивал и читателей, и кусок хлеба), во всяком случае, во времена испанского герцога Ферранте, и все политические треволнения сказывались на нем, должно быть, изрядно.

«Аркадия» была написана в первом варианте автором в совсем юном возрасте, и он вернулся к ней уже в преклонных годах, переделал и закончил. По сути, для автора это «главная книга», хотя и не единственная, конечно, но она же и наиболее популярная.

Честно скажу, я не то чтобы скучала — читать слишком легко и необременительно. А так — поскучивала. Но, думаю, она хорошо пойдет, если захочется найти действительно легкое, необременительное, максимально «диетическое», при этом интеллектуальное и неглупое чтение.

Удивительная в своем роде история, сочетающая в себе в избытке и черты великих классических китайских романов (и не последняя из них — объем), и самый классических в своем жанре фанфиков. Только это такой авто-фанфик, сразу по своему же миру и героям.

Фантастический мир «Магистра» правда очень интересный, и в нем весьма много и от китайской классики, и от китайских легенд. Вот — кланы заклинателей, по идее они борятся с духами, восставшими мертвецами и прочей нечистью, которая портит жизнь простым людям. Но на самом деле куда больше — друг с другом за власть и влияние, конечно. И преуспевают не только самые сильные в магии, но, как и везде в политике, самые расчетливые и беспринципные. Основная часть сюжета (помимо романтических линий и отдельных приключений) — именно про очень хитрые и далеко идущие политические интриги. В самом конце, в 4 томе, я буквально в ладоши хлопала, как автор в этой совершенно романтической истории так прекрасно свела воедино все сюжетные нити: что происшествия из начала 1 тома, казалось бы, совершенно проходные и самостоятельные, вплелись в общий узор и стали обязательной частью мозаики. И потом выяснилось, что ни одно из событий, ни одно из приключений не было «просто так», а все на самом деле образовывали общий план, который становится видно только по прочтении всех книг. План, простирающийся на много лет в обе стороны от таймлайна книги, задействующий все крупные заклинательские кланы, все их войны, интриги и интрижки. То, чем оказывается наконец «история отрубленной руки» спустя сотни страниц — просто отличный детектив, да еще и с открытым по сути финалом, потому что ничего не кончено, очередной злодей повержен, но дело было не только в нем, а в ком же — это пусть читатели догадываются дальше, история закончилась.

Я вполне понимаю, что доводы «I watch for the plot» не кажутся никому достоверными, но заклинательский мир Мосян настолько хорош во всем его многообразии, во всех этих войнах и интригах с китайским колоритом, что, как и про другие хорошо выдуманные фантастические миры, про него хочется узнать больше и больше.

Мне сложно оценить, насколько произведение Мосян оригинально с т.зр. и классической, и современной китайской литературы — я не знаток. Возможно, она использует набор общепринятых штампов. Возможно, это нечто полностью новаторское. Но для меня в любом случае это мир удивительный и привлекательный в первую очередь своей национальной, что ли, необычностью. И китайские обычаи, и китайская нечисть, и *церемонность*, и даосизм. Герои, которые для заклинаний используют строки из классической поэзии эпохи Тан — ну не прекрасно ли. Это все равно, что у нас бы кто-нибудь написал фантастический роман, в котором заклинания производились бы не по принципу «абракадабра, я знаю три латинских слова», а были, скажем, цитатами из Сумарокова. Подозреваю, что и модель кланов и клановой вражды тоже берет свои корни где-нибудь в древней истории феодального Китая — но я совсем ее не знаю, а применять свои знания по истории Японии вряд ли релевантно.

А еще герои сражаются при помощью музыки — и с нечистью, и друг с другом. У них у всех есть мечи, но мечи выполняют скорее декоративно-транспортную функцию, сила же красивых нот неколебима. Причем два основных инструмента в романе — флейта и гуцинь (такой струнный щипковый инструмент). Каждый раз вспоминаю романы

эпохи Хэйан, отдельные моменты Мосян пришлись бы туда, как родные.

Собственно фиковая часть состоит в том, что все вышеописанное делают исключительно прекрасные принцы. Других персонажей в книге — раз-два и обчелся, и все они — статисты. А ключевые герои, и хорошие, и плохие, — один краше и талантливей другого. Все идеальны, фанатки в восторге и не знают, за кого голосовать. С другой стороны, учитывая, что это такое общее качество, оно не особо влияет на сюжет, потому что никто особо не выделяется. И при этом — что удивительно и хорошо — у героев очень четкие и совершенно живые характеры, они действительно разные, и наблюдать их столкновение поэтому весьма интересно. Есть и умные, и глупые, и хитрые, и трусливые, и гневливые, но надежные, — в общем, на любой выбор. Типажи Мосян действительно так хороши, что этих героев с их характерами вполне можно вытащить из ее истории и поместить в другую — они не статисты, они и там будут узнаваемые.

Про любовную часть истории (разумно замолчанную в аниме и дораме) говорить ничего не буду, кроме того, что книгу не рекомендуется читать гомофобам, а, напротив, рекомендуется людям, вообще читающим фанфики.

Что до прекрасных принцев, то я, пожалуй, запишусь в фанаты Цзинь Гуанъяо — все-таки в нехорошо умерших то ли злодеях, то ли не злодеях есть что-то очень привлекательное. А еще — он единственный из всех — чуть менее прекрасный и гораздо более реальный.

«Роман классический, старинный,

Отменно длинный, длинный, длинный...»

Это неимоверная нутода, дорогие мои. Я правда поражаюсь, как Гончаров, автор искроментой «Обыкновенной истории» и захватывающего «Фрегата «Паллада» (притом, что тот тоже очень большой) смог написать настолько скучный и пустой роман. И дело не только в том, что он невероятного размера. Удивительно, что при всем его размере в добрую «Войну и мир» в нем вообще ничего не происходит. Я не шучу. В романе нет ни одного мало-мальски значимого события, которое бы как-то повлияло на жизнь персонажей. Все только ходят и гундят, простите.

Поначалу я думала, что это роман про Райского. Вот он, бестолковый оболтус, сын своего века, наделенный Онегинским сплином, но начисто лишенный Онегинского очарования. Мужик за 30 ведет себя, как романтически настроенная школьница, которая везде видит либо любовь, либо попытки ее скрыть. Всю первую половину романа Райский достает всех окружающих, до кого дотянется, требованиями «открыть ему свое сердце». И категорически не хочет признавать, что люди могут просто заниматься своим делом. Нет, ему везде мерещатся романы, интриги, тайные страсти и пр. Мне в целом казалось, что это у людей с возрастом проходит, годам к 20, а у мужчин так и вовсе.

Вообще поведение Райского очень напоминает то место из статьи Ходасевича, забыла, какой именно, где он пишет, что в его поколении были свойственны «страсти» — и если уж не испытываешь настоящие эмоции, то изо всех сил делай вид, что испытываешь. Корчи страсти, как можешь, это модно. Райский и корчит. Окружающим смотреть на это слегка неловко. Первую часть Райский изводит свою кузину, ничего не добившись, уезжает в деревню. Что, думаете, это что-то изменит? Нет, после того, как читтатель героически преодолел 300 страниц про кузину, автор о ней забывает и больше к ней никогда не возвращается. Зачем была кузина, в итоге, неясно. Портрет неприспособленного ни к какому делу романтического лентяя можно было и меньшими средствами нарисовать.

Дальше герой приезжает в родную деревню, а там надо же — внезапно две дальние родственницы, молодые сестры. Ольга и Татьяна (зачеркнуто) Марфа и Вера. Расклад между сестрами настолько пушкинский, что становится прям неловко. Тем более, что у сестры «Ольги» как раз есть такой же молодой и веселый жених из местных. И читатель начинает подозревать, что он это уже ел — но и эта линия тоже не заканчивается ничем между Райским и «сестрой Татьяной».

Роман вообще отличает некоторое количество сюжетных линий, которые автором намечены, но не приведены ни к какому интересному финалу, а просто брошены или отпущены болтаться как есть. Его правильнее было бы назвать не «Обрыв», а «Облом»: только покажется на горизонте что-то более ли менее похожее на СОБЫТИЕ, автор тут же пугается — и ну 200 страниц живописать сельский быт, отношения дворни, творческие неудачи Райского (который от скуки пробует себя во всех искусствах, но от лени ничего не добивается). Так и проходит весь текст, скучно, размеренно, как благополучная сельская жизнь. Зачем все это было — бог весть. Притом, что у автора, как и в творчестве Райского, есть отдельные очень удачные моменты, касающиеся характеров и типажей — первые эпизоды препирательств Райского с бабушкой, например. У кого не было такой любящей бабушки-тиранки, тот и не жил, считай, это прекрасно. Полина Карповна смешная, но быстро надоедает и начинает напоминать уже Эллочку-людоедочку.

Но увы, это не искупает бескончно занудных длиннот, на протяжении которых персонажи «испытывают эмоции», а автор это старательно и очень многословно описывает. Притом, что испытывают эмоции они по таким ничтожным поводам, и растягивают свои внутренние (и не внутренние) монологи на такое бесконечное время, что только Большой взрыв может посоревноваться с Гончаровым в контексте происхождения великого из малого. Это был читательский подвиг смирения и больше никогда.

Далее следует непопулярный отзыв о популярной книге))

Я, оказываются, читаю уже второй роман Кея (начисто забыла, что «Поднебесная» тоже его), и по мере чтения все же пыталась понять, что не так. Вроде и мир неплохой, и герои, и написано очень красиво, а никак не идет, хотя все вокруг хвалят и восторгаются. Только постфактум до меня дошло: слишком уж все ключевые герои, как на подбор, ПРЕКРАСНЫ и ВЕЛИЧЕСТВЕННЫ. И не делают дела, а совершают великие деяния, о которых потом поют в песнях. И ладно бы один, так нет, все основные персонажи на сцене.

Вот Аммар, это вообще Марти Стью. Он «поэт, воин, дипломат» (в чем суть его дипломатических достижений, правда, не уточняется), прекрасен собой, от него сходят с ума все женщины вокруг и самая красивая статистка тут же норовит ему отдаться. Он гениально дерется, обладает высокой нравственностью (убил халифа, которого сам же посадил на трон путем убийства предыдущего за чрезмерную жестокость к подданным), а также великий полководец.

Вот Родриго Бельмонте, он все то же самое, кроме поэта, бретер, лихой вояка. Разумеется, хоть они и неприятели по сюжету, но тут же начали дружить.

Вот главная героиня. Она вроде ничем особо не выдается, но именно в нее почему-то (в книге не особо понятно, почему) влюбляется Аммар, да и второй главный герой тоже делает ей авансы, и в какой-то момент она оказывается в ситуации выбора между ними. Выбирает одного, и они радостно под конец уезжают с ним в закат, а потом живут долго и счастливо.

Я бы оценила этот сюжетный ход, если б мне было на 25 лет меньше))

Дальше герои поменьше, но тоже все прекрасные. Вот гениальный врач, отец героини, который, будучи слепым, успешно работает нейрохирургом в полевых условиях. Ну ок. Вот визирь халифа, забыла, как зовут. С тонко чувствующим халифом, которого падение его города печалит исключительно по причине крушения достижений искусства, его связывает многолетняя нежная дружба (гусары, молчать). Такая нежная, что халиф запрещает ему пожертвовать собой, чтобы спасти город и страну (ну правда?), а он все-таки жертвует и почти спасает.

Вот король Рамиро Великий со своими грандиозными замыслами, такой мудрый и понимающий, что, наверное, он закончил много курсов по эмоциональному интеллекту и вовлекающему лидерству.

Все эти прекрасные люди, каждый шаг которых одухотворен и безупречен, не воюют друг с другом, а танцуют изящный танец. На их войне, конечно, есть кровь и треш, но это все их не касается, это не они делают, а специально подобранные злобные статисты, которые тут же несут наказание, но отлично оттеняют.

Я затруднялась раньше сформулировать, почему я так люблю Занда дан Глокту, а теперь могу. Он насквозь неидеален, и при этом крут и вызывает восхищение. Герои Кея насквозь идеальны, и вызывают одну скуку.

Если оставить их и перейти к сюжету, то это выхолощенная фантазия на тему крестовых походов. Условные «северяне» с христианскими фамилиями против условных «арабов» — халифов. Между ними киндаты, такой народ без государства, которых никто не любит — это, понятно, евреи. Что, на тему крестовых походов недостаточно написано? Да на этой почве уже Вальтер Скотт оттоптался. Или исторический материал слишком сложный, чтобы с ним разбираться? У меня нет на это ответа. Из романа не понятны причины разногласий «северян» и «южан», кроме религиозных, а те — просто стыд.

Одни поклоняются солнцу, другие — луне, а третьи — звездам. Я забыла, кто чему. На этом все детализация заканчивается. Не особо автор заморачивался с проработкой религий, которые лежат у него в базисе всех конфликтов. С тем же успехом герои могли бы поклоняются, скажем, разным сторонам света или, например, праву, леву и середине, и из-за этого вести кровавые войны.

Все это попросту скучно. Мне уже не хочется прекрасных героев, умных, добрых и красивых, которые соревнуются исключительно в своей офигенности. Хочется увидеть настоящих людей, выползающих наверх после победы, дрожа от усталости и отвращения к этому всему, помятых и каждую минуту себя преодолевающих. Таких, какие в реальности ведут подобные игры и в них побеждают; если на коне, то полный шкаф скелетов, и нет ни в ком идеала, а только разные личности.

Ну наконец-то в этой книге все сложилось! Все предыдущие части я озадаченно размышляла, какого же хрена происходит, куда делся мой любимый герой (Глокта) и почему оставшиеся ведут себя как сборище идиотов, да еще и с неоформленными характерами — что их шатает от состояния «молодец на коне» до «лузер в тюрьме». Каждого из основных персонажей — имею в виду Савин, Орсо, Рикке, Лео — по нескольку раз за три книги туда-сюда. В первой было интересно посмотреть, что они все из себя представляют. Во второй было неожиданной выяснить, что они представляют из себя совсем не то. И наконец в третьей книге выяснилось, что они опять представляют из себя совсем не то. Я понимаю, конечно, что различные перипетии в жизни меняют характер, но тупица не станет внезапно умницей, сколько бы напастей на него ни свалилось, да и умница не станет трусливой тупицей или предателем. В общем, большая часть событий из второй трилогии вызывает большие вопросы именно в свете того, кто эти события движет.

В этой книге история начинается с того, что все позиции, казалось бы, закрепленные в конце предыдущей с таким трудом, к черту рушатся. Причем в самом начале и очень быстро. И удивительно, что никто этому не сопротивляется. Это вызывает у меня сомнения с точки зрения логики: а куда делось победоносное войско Орсо, когда протестующие взяли его столицу? Никто-никто не попытался их остановить всерьез, и это удивительно — не в таком и плохом состоянии их монархия, не такая надежная платформа у революционеров. Да и на революционеров бунтовщики тоже не тянут — это именно что крестьянский бунт с целью разрушить, а не построить что-то новое. Более того, начисто лишенный, казалось бы, вождей, способных всерьез вести за собой народ и создать какой-то новый порядок. И так понятно, что долго все это не протянет. И так понятно, что стоит прибыть мало-мальски приличной силе, способной организовать порядок, обогрев и кормежку — оставшиеся мятежники, кого еще не успели перевешать, тут же встанут к ней в очередь со своими плошками. Это еще Союзу повезло, что никакие враждебные государства не успели воспользоваться создавшейся суматохой и ввести «миротворческие войска», чтоб было бы куда более логично в реальной истории.

Середина романа очень тягомотная. В основном в ней на разные лады и разными примерами из жизни маленьких людей описывается, как плохо жить в эпоху перемен, а еще хуже — в эпоху безвластия, революционного террора, хаоса и развала общественных институтов. Поскольку это истины, которые и так всем очевидны, сокращение этой части только украсило бы роман. Но тут я могу понять автора: он развивал нудоту, чтобы подготовить блистательный выход, точнее, выезд главного героя всей истории — единственного главного героя, который на самом деле всегда был в центре событий, но «за кадром». Поскольку я фанат Глокты, мне было очень приятно его увидеть наконец, тем более, что оправдались мои ожидания насчет того, что никакая фигня в Союзе не происходит без его ведома и одобрения. Все это финальное объяснение — и красиво, и логично. И оно меня примирило во многом с той кучей глупостей, которую нагромоздили другие персонажи.

На фоне всех этих бестолковых новичков только одна Рикке радует. Собственно, она одна в этой трилогии делала то, что в предыдущей делал Глокта: когда читатель видет канву событий, но поступки персонажа оказываются для него неожиданными (и неожиданно гениальными) — потому что персонаж умнее и изобретательнее.

Удивительная вещь по своим двум моральным урокам. Если убрать моральные выводы, то была бы обыкновенная скучная история из жизни суровых американских первопоселенцев с их суровыми пуританскими нравами и замысловатым бытом, но именно моральный аспект делает ее столь необычной в глазах современного читателя. Делаю ударение на слове «современного».

Это фабула. Теперь про моральный урок № 1.

После истории Сомса и Ирен я не думала, что попадется еще книга, в которой мое личное чувство морального и правильного будет так расходиться с тем, что очевидным образом навязывает читателю автор, но нет. В этом романе моя лично совесть просто вопиет, потому что пострадавшей бедняжкой в конце оказывается — вы только представьте — не женщина, которую одну выставили на всеобщий позор и обрекли на вечное одиночество. И не обманутый пожилой муж, который не причинил ей, собственно, никакого вреда. Пострадавшим выведен тот самый священник, который, скотина, ах, так переживал, так переживал, что ничего не сделал ни чтобы признать перед обществом свой грех и отцовство, ни чтобы попытаться облегчить жизнь своей любовнице, которая столько лет тянула плод их общей вины в одиночку. Более того, он ни разу не поинтересовался даже судьбой ребенка! И при этом автор изображает женщину довольно сурово, мужа ее выводит сущим дьяволом, который норовит утянуть священника к себе в ад, а того — этакой безвинно пострадавшей непорочной душой, которая ну так страдает, так страдает! Ничего, ничего не делая, замечу, на протяжении многих лет, сохраняя свое тепленькое место и уважаемое общественное положение. Я возмущена этим поворотом до глубины души, и если уж мои симпатии где-то, то они на стороне старого мужа.

Моральный урок № 2 — про социальную инерцию. Казалось бы, молодая беременная женщина не привязана за ногу к тому поселению, где суровые нравы осудили ее на вечное презрение и отторжение от общества. Она свободна уехать куда угодно и в Америке, и вернуться в Старый свет, тем более, что муж ее подевался действительно непонятно куда, и не составит труда придумать приличное объяснение ее положению на новом месте, чтобы ее там приняли нормально. У нее даже есть профессия, позволяющая неплохо зарабатывать на жизнь. И ее не ждет на этом месте ровно ничего хорошего, как и ее ребенка. При этом она остается, и терпеливо все сносит многие годы. Звучит это странно, но стоит задуматься, сколько бытовых и прочих неудобств мы терпим, ничего с ними не делая — и все встает на свои места.

Небольшой дневник 1880 года целиком посвящен знаменитой «Пушкинской речи» Достоевского и последовавшему на нее в обществе отклику. Речь была произнесена Достоевским в июне, а опубликована — в августовском выпуске «Дневника», но еще до публикации вызвала огромный отклик и обширную дискуссию. Надо сказать, что взгляд Достоевского на Пушкина — интересен даже сам по себе, потому что сложно найти двух столь противоположных классиков в нашей литературе, мне кажется, настолько разных, что их совершенно нельзя даже сравнить. Удивительно в речи то, что Достоевский находит у Пушкина, прежде всего, себя самого, не как человека, а как автора, своих героев. Во всяком случае, мне так кажется. В «гордом человеке» Алеко я вижу уши вовсе не Пушкина, а Раскольникова. В рассуждениях о «всечеловеке» и всечеловеческих ценностях русских людей и русской культуры (в чем, по ФМ, и состоит ее базис, самобытность, идентичность) — уши князя Мышкина. Понятно, что каждый невольно находит то, что ему ближе, и тот же Набоков видит в Пушкине совершенно, совершенно другое. Настолько, что если сравнить эти две точки зрения, дающие поэту одинаково высокие оценки, не называя имени, то и не догадаешься, что речь идет об одном человеке.

Помимо собственно речи «Пушкин», Дневник за август 1880 (единственный месяц) содержит гораздо более пространный ответ на статью некоего А. Градовского, появившуюся в «Московских ведомостях» в ответ на речь. Самой статьи в моем собрании сочинений нет, и в этом большой недостаток подобных изданий в принципе, когда приводятся только статьи одного автора, представляющие собой часть полемики с кем-то другим. Причем таких статей бывает еще и несколько, но поскольку нельзя тут же прочитать те, чужие статьи, на которые автор отвечает, выходит такой хлопок одной ладонью.

Хотя подозреваю, что статья Градовского и вполовину не так эпична, как отклик на нее Достоевского — уж что-что, а развести срач на пустом месте он мастер, как ни странно это писать. Но кто так не считает, тот не читал журналистской работы ФМ, а в особенности — его великую и прекрасную полемику со Щедриным. Мне сложно оценить, насколько адекватны доводы ФМ, не видя самих нападок. В любом случае, ФМ, как всегда, довольно резок, очень эмоционален и виртуозно задевает бедолагу Градовского за живое. Это весьма забавно наблюдать.

Как выяснилось, я очень плохо помню Сильм — в памяти от прочтение русского перевода лет 20 назад у меня осталась только занудноватая начальная часть, мифогония, музыка Эру, состав Валаров, это все. И да, я считаю, что любая выдуманная мифогония скучна, хотя Толкин, безусловно, куда круче какого-нибудь Дансени, но и близко не сравнится с тем, что изобретено в реальных религиях. Впрочем, это сравнительно небольшая по объему часть, и как только дело доходит до собственно создания Сильмариллов и клятвы Феанора — начинается классический и привычный в сущности эпик.

«Сильмариллион» по сравнению с «Властелином колец» удивителен тем, что эльфы в нем вовсе не воплощают собой мудрость и гармонию — на фоне бестолковых и мятежных людей. Поскольку в основном действуют в «Сильме» именно эльфы, именно их ошибки и безрассудство и двигают сюжет, просто потому, что больше некому. Даже Моргот сам по себе — только некий усилитель и отражатель зла, производимого именно эльфами, он практически ничего не делает сам по себе, но все — их руками. По тому же паттерну Саурон потом будет производить зло в первую очередь руками людей, конкретно дунеданцев, объявивших войну валарам, как северному ветру. Вообще «Акаллабет», оно же «Падение Нуменора» для меня оказался самой удивительной частью: слишком безумно, слишком Атлантида. Вся классическая мифология, вовсе даже не Толкином придуманная, но при этом очень удачно вписавшаяся в контекст.

Не только общий сюжет, но и отдельные истории из «Сильмариллиона» очень точно описываются фразой из письма самого Толкина своему издателю Мильтону Вальдману: «There cannot be any «story» without a fall — all stories are ultimately about the fall». Все истории по большому счету — истории о падении. Если смотреть на эпическое полотно «Сильмариллиона», то так и есть: уровень мельчает, сначала Валары двигали горы, а эльфы нолдо создавали за счет своего искусства великие сокровища — а потом Финрод просто умирает в тюрьме Саурона от ран, нанесенных каким-то волком, и где же все то величие. «Сильмариллион» развивается от большого к малому, если можно так выразиться, от общего — к частному. Сначала создается мир, а в конце виден лишь небольшой клочок этого мира, разрозненные обиталища эльфов в диком мире Средиземья, оставшиеся без родины скитальцы-дунаданцы. Что удивительно, так это встретить у привычного эпического Толкина совершенно японскую этику ваби-саби. Ничто не вечно, ничто не закончено, ничто не совершенно. Даже в истории Арды как мира только за время Сильмариллиона было два действительно крупных потрясения геологического масштаба: война Валаров с Морготом и уничтожение Нуменора. И речь не о том, что кто-то был побежден, а о том, как в процессе кардинально изменился мир — и те, кто выжил, увидели его уже совсем другим, с заливами на месте гор и реками, текущими вспять. Причем это было побочнм эффектом божественного гнева, а вовсе не самоцелью — и наводит нас на неуютную мысль, что и тот мир, который мы застали в конце «ВК» вполне устойчивым и благополучным, не продлится вечно.

Больше всего интересны в «Сильмариллионе» не масштабность, а, напротив, частные истории, из которых Кристофер Толкин сейчас активно делает отдельные книги (и молодец). История Берена и Лютиэнь, конечно, бессмертная классика, но при этом прочтении мне гораздо больше запала в душу судьба Финрода — очень высокая трагедия, если задуматься, ведь он все потерял ради чести и чужой любви, и жизнь, и королевство. История детей Хурина — вообще самое жуткое, что написал Толкин. И момент, где старый, давно сломленный Хурин встречается наконец со своей такой же старой и сломленной женой непосредственно после того, как погибают оба их ребенка по своей чисто человеческой жути и сложности далеко выходит за рамки фантастики как жанра. Тем более, что никакого искупления или счастливого конца ни для кого там не найдется, даже для самого невинного третьестепенного персонажа типа Брандира. По трагичности и незаслуженности понесенного горя при общей роли в истории этого мира история детей Хурина сравнится разве что с историей Денетора.

«Сильмариллион» в общем и хорош тем, что не ограничивается ни «просто фэнтези», ни верхнеуровневым описанием творения мира и богов, а представляет собой логичную и связную историю от создания мира до перипетий жизни конкретных людей и эльфов, настолько далеких от точки создания, что валары для них уже как греческие боги для Рима в период расцвета империи — все про них знают, конечно, но никто не видел и никто особо не верит.

А еще удивительно прекрасный и обнадеживающий образ «прямого пути», который открывается вопреки тому, что земля круглая. Пути, которым эльфы могут попасть в Валинор, за пределы обычной карты. И если это не выход из колеса сансары, то я не знаю, что это.

Простенькая, но при этом вполне идеальная по сочетанию формы и содержания история про альфонса, который вроде бы и казался изначально неудачником, а раз — и вышел «победителем» в жизненной схватке за успех. В основном прелестно то, насколько это хорошо написано — или на фоне последних вещей, что я читала, так показалось — но читается действительно очень легко, при этом автора нельзя упрекнуть ни в поверхностных характерах, ни в непроработанном сюжете. Напротив, сюжет как раз вызывает наибольший интерес, так все в нем ладно скроено и разумно спланировано. У героя есть и свои взлеты, и свои падения, и неуверенность, и чрезмерная самоуверенность. Ему, безусловно, везет, а еще он беспринципный и никого по-настоящему не любит — наверное, в этом и состоит залог его успеха по большому счету. Вроде бы он и не плохой человек и никому не причиняет зла специально, а про «сопутствующий ущерб» и не думает. На фоне успеха, которым он пользуется у женщин, эта эгоистичная слепота в отношении их чувств тем более заметна. С другой стороны, и женщины, которых он использует, за исключением лишь одной матери семейства — тоже ему под стать, и пытаются использовать его не в меньшей мере, просто герой оказывается на шаг впереди. Мать семейства, пожалуй, жалко, но и ее чувства из всей этой истории представляются самыми странными и наименее достоверными.

Не ждала ничего особого и от этого романа, и от Мопассана вообще, а получила неожиданное удовольствие. Пусть и не слишком глубокая, но несомненно очень хорошая литература в отличном переводе.

В этом романе слишком много девяностых, как ни странно: общее ощущение того, что все разваливается, неприкаянно и страшно, причем где-то в тайных лабораториях еще продолжается чисто советская тоталитарная и жуткая наука, неочевидная для вроде бы ставших свободными людей, но оказывающая огромное влияние на всю их жизнь.

Только под конец становится понятно, о чем, собственно, история. Поначалу это просто бодренький боевичок про то, как особый московский спецназ с собачками борется с монстрами в подвалах. Много чисто мужской эстетики, мне чуждой и на мой вкус несколько комичной (очень спортивный герой, завтракающий пивом, ага. ЗОЖ и спорты автору в тот период были явно чужды) — большие собаки, большие машины, оружие, попойки, очень стандартный набор «крутого мужика».

По мере разворачивания сюжета один из героев (почему-то только один, это тоже очень странно) начинает все-таки задаваться вопросом о происхождении зомбей и организационной структуре своего собственного работодателя. И приходит к довольно неожиданным выводам, что они левой рукой устраняют зло, которое создают правой. Обоснование несколько странное, по мне так авторские идеи насчет страшных античеловеческих программ по уровню гона вполне напоминаю легендарное шоу Курехина и Шолохова, отчасти помноженное на «шок-новости» из желтой прессы тех же лет. И мне как бывалому читателю фантастики куда проще поверить в зомби из параллельного измерения, чем в «Проект зомби», организованный властями СССР для управления массами.

Но проблема даже не в этом, а в том, что автор заканчивает книгу там, где наконец начинается полноценная интрига, открытое противостояние «наших» с «инопланетянами». Почему так — для меня загадка, и не могу сказать, что мне это нравится хорошим сюжетным ходом, потому что все предыдущие события были гораздо менее интересны, чем то, которое не показали до того, как пошли титры.

Удивительный роман с удивительной судьбой.

Прежде всего, в этом романе — квинтэссенция именно советской романтики, притом, что действие происходит во второй половине 18 века в Англии, Америке и на острове в южных морях. Мне кажется, именно другое время и другое место позволили Штильмарку достичь такого уровня чистейшего светлого приключенческого романтизма, потому что кто же скажет «не так все было». Приметы эпохи и исторические события вполне реалистичны, а вот слова, действия и отношения — то, что представляет собой суть книги — как раз и являются воплощением этой нежной романтики. Тут и суровое пиратское братство, и коварные злодеи, и настоящие джентельмены, и муза дальних странствий, конечно, и «страна свободы» Америка. Очень сложно ткнуть пальцем, что же именно в книге выражает ту романтику, потому что — ну все!

Первые пару сотен страниц я смеялась. Помните мультик «Остров сокровищ»? Так вот, представьте, что все герои в книге ведут себя ровно так, как в мультике, только всерьез. И выражаются ровно теми же словами, в той же стилистике. Представить их комично нарисованными совершенно не составляет труда. Абстрагироваться от этого очень сложно, и только спустя треть романа мне более ли менее удалось перестать смеяться, когда очередной «страшный пират» произносит «Каррамба!» «Остров сокровищ» тем более гениален, что он пародирует буквально всю актуальную культуру, от Штильмарка до Штирлица.

Удивительным свойством романа является потрясающе насыщенное действие. Сейчас модно писать многотомные приключенческие и фантастические сериалы. Так вот, господа, Штильмарк в свой один том вложил больше действия, чем какой-нибудь Мартин — в свои 7, включая невыпущенные. Про современных русских авторов, подвизающихся в том же жанре, типа Камши, вообще помолчу. За одну книгу у Штильмарка проходят целиком истории и приключения сначала героев, а потом — их выросших детей (к чему авторы сериалы обычно приходят томе на 5). Более того, все концы всех историй находят не только сюжетное, но и логическое завершение, злодеи наказаны, добро торжествует, и даже третьестепенные персонажи, которых позабыл читатель, не забыты автором. Такой тщательный подход вызывает большое уважение.

Понятно, что торжество добродетели в конце несколько натянуто — но в *этой* книге по-другому просто не могло было быть, это понятно с самого начала. Из всего стиля, из первых слов, которыми оцениваются герои, сразу ясно, что автор стоит на стороне морали и с этой точки зрения всем в итоге раздаст по заслугам. По-своему это очень удобный подход для читателя: когда по стилю заранее понятно, что плохие будут наказаны, а хорошие — вознаграждены, можно не волноваться особо за персонажей, а расслабиться и получать удовольствия от того, как именно автор справляется с хитросплетениями сюжета, чтобы в итоге вырулить, куда нужно.

Да, это чудовищно наивный роман, но он невероятно прекрасен в своей наивности. И особенно прекрасен, когда задумываешься, что писал его автор в сталинском лагере, исполняя приказ местного «пахана», который вознамерился присвоить авторство и таким образом «выслужиться» перед Сталиным. А в лагерь попал прямиком с фронтов Великой отечественной войны и, в общем, повидал всякие виды. Считать наивным человека с такой биографией по меньшей мере глупо. «Наследник» — это концентрированный эскапизм, бегство в тот прекрасный мир идеалов, которого никогда не было и никогда не будет, и автор должен был это понимать, как никто другой. Но каждый выносит из сравнимых обстоятельств и приносит в литературу свое, кто-то — только оправданное злобствование на режим под видом художественной прозы, а кто-то — такую чистейшую яркую фантазию, что она заслоняет любые обстоятельства.

У меня так давно лежала на бумаге эта книга, что уже стыдно было хотя бы не попытаться ее почитать. В итоге оказалось, что все равно не стоило, конечно. Качество этого сборничка — под стать качеству издания: яркая аляповатая обложка, а внутри — ужасная желтая бумага, неприятное качество печати и общее ощущение тотальной дешевизны. Не спорю, и прекрасные вещи в начале 2000 издавались в таком качестве, но это не тот случай.

«Сказки...» — сборник историй на тему того, куда катится Россия 90-х, поданных через призму традиционных героев. Хотелось бы сказать, что это сатира — но увы, для сатиры отчаянно не хватает чувства юмора. Там, где в тексте должны быть шутки, льется гной потоком, ядовитая слюна авторского негодования по поводу происходящего, и это совсем не смешно, а довольно неловко набдлюдать. Более того, поскольку сюжеты Штерновских писаний базируют исключительно на «приметах времени», типа игры «Поле чудес» (это самое узнаваемое, в остальном я признаю далеко не все), они перестали быть интересны ровно тогда, когда эти приметы времени в культуре перестали быть актуальны. То есть, возможно, если бы это был бложик, который пишется в режиме онлайн — так он бы нормально воспринимался, но никакой вневременной ценности — увы.

А еще Штерну просто фатально не хватает чувства меры и чувства вкуса. У него есть удачные шутки и образы, но проблема в том, что начав глумиться, он как Коровьев, не может остановится, и шутка сначала становится плоской, потом глупой, потом совсем уж бредом — именно потому, что нет конца и края этому попытку поглумиться в каждом слове, не важно, удачно получается или нет. Большую часть текста я вообще не понимала, зачем автор пишет всю эту белиберду и что он нам хочет этим сказать.

Мне очень понравились «Темные начала» в старшей школе — это было что-то совершенно странное, вроде и детская фантастическая книга, но местами — с совершенно недетскими вопросами и темами и безумной фантазией. Теперь думаю, что стоило бы их перечитать и посмотреть на сюжет уже другими глазами.

«Тайное содружество» — своего рода продолжение «истории полюбившихся героев». История про Лиру Белакву: она выросла, ей 20 лет, она учится в колледже в Оскфорде. Очень смутные воспоминания о том, что было в начале эпопеи, не позволяют мне оценить эти вводные, да и вообще как-то сопоставить их с тем, что было в первых книгах, так что я воспринимала этот роман по сути как самостоятельный.

Что сказать — у Пулмана отличный, детально прописанный, вполне внутренне логичный альтернативный мир. Это приятно, тем более что не так часто встречается — но понятно, что тут автор пользуется своими многолетними наработками. В этом мире есть злобный Магистериум, представляющий собой одну из религиозных организаций, постепенно выходящую в этом мире на роль инквизиции. Есть Лирины друзья и преподаватели, знакомцы по предыдущим книгам. Есть таинственная Пыль, которая связывает между собой живые существа. И, наконец, есть эмоции.

Нельзя сказать, чтобы у книги не было сюжета — напротив, различные герои весь текст только и делают, что куда-то движутся и что-то предпринимают, происходят драки, погони, расследования, убийства и даже перевороты. Сюжет завязывается вокруг неких таинственных роз, растущих в далекой пустыни, из которых делают некое уникальное масло — и вроде бы оно всегда было, а тут в связи с геополитическими факторами вдруг исчезло. Не то чтобы Лире должно было быть до него дело — но плох тот герой фантастического романа, которому не до всего в мире есть дело.

Но вот беда — параллельно с «большой» историей про розы, которую детально и с интересом рассказывает нам автор и за которой действительно захватывающе следить, есть еще маленькая история про ссору Лиры и ее деймона. Оба «сюжета», если пресловутую на пустом месте возникникшую ссору можно считать сюжетом, развиваются параллельно, и именно отношения с деймоном толкают Лиру в дорогу и отчасти вмешивают в историю глобальную. Это не плохо само по себе — плохо то, что автор то ли не сумел, то ли поленился, то ли решил оставить для продолжения развязку глобальной истории с таинственными розами в азиатской пустыни, из-за которой весь мир посходил с ума. Нам обозначили проблему, прочем очень маняще, розы связаны с Пылью, а на Пыли держится весь их мир — из-за роз люди вокруг умирают, из-за роз происходят все глобальные события в тексте.

Но никакой ответа на вопрос, что же розы, в конце книги нет. Остается ощущение, что автор сжулил, подсунув вместо ожидаемой разгадки «красного дома» в пустыне высосанное из пальца воссоединение Лиры и деймона, которое никого в этой истории не интересовало. В итоге завязка у книги есть, и отличная, а вот развязка — увы. На мой взгляд, такое очевидное читерство недопустимо даже в книжных сериалах, и каждый том все-таки должен быть отдельной историей с разрешением основного конфликта, а не побочного и искусственного.

Можно было догадаться, что название следует понимать буквально: «последние истории» — это истории об умирании и смерти. Смерть по Токарчук вовсе не страшна, и приходит вовсе не мгновенно. Нет никакой «земли в хрипящем горле» — а просто постепенно начинаешь обходиться все меньшим количеством вещей, интересоваться все меньшим количеством вещей, все больше принимать как должное, все больше прирастать к месту. Собственно, в естественном порядке вещей так и бывает, когда смерть является лишь логическим продолжением доведенной до точки старости.

Книга представляет собой три истории женщин из одной семьи: мамы — бабушки — внучки. Несмотря на разницу в возрасте, в каждой из них, включая внучку (которая уже вполе взрослая женщина с сыном-школьником) чувствуется какой-то налет старости и умирания, начала конца, дряхления, перехода в неживое. Причем даже не скажешь, в ком больше — во всех одинаково, что доказывает, что кровь не водица. Истории разные по сюжету, но совершенно одинаковые по духу. Героини не двигаются, и это основное объединяющее в сюжете, пожалуй. Каждая статично остается в тех обстоятельствах, в которых оказалась в начале своей истории, хотя здравый смысл говорит читателю, что вообще-то из некоторых следовало бы активно выбираться.

Бабушка тихо живет со своим только что умершим мужем. Зима, гора, никуда не пройдешь, связи нет, а труп ее вовсе не пугает, он и при жизни, похоже, не был живчиком. Мать так же «приживается» у людей, пожилой пары, у которых оказалась соверешенно случайно и не должна быть. Дочь сидит на экзотическом острове в теплом море, как будто это глухая занесенная снегом восточно-европейская деревня — так же от ее истории немного тоскливо и неуютно.

Возможно, это как раз признак жизни — попытки активно изменить ситуацию, в которой оказался. И активное перемещение в пространстве, а не только по времени, где тебя несет потоком, а ты и не замечаешь, как мимо движутся берега.

Повествование очень лиричное, приглушенное, но безусловно мастерское. И вот я пока читала, думала, ну да, это все очень славно написано, это все есть и у Кундеры, и в гораздо большей степени — у Павича, вся эта бытийность, помноженная на красивый язык и Восточную Европу. Но не на Нобелевскую премию (почему ее тогда нет у Павича и Набокова, например)? С другой стороны, все премии в той или иной степени — политизированный шлак, а Токарчук правда милая и хороший писатель вне зависимости от.

Этот толстый роман долго ждал своего часа в моей читалке и был прочитан в итоге на одном дыхании.

Не могу толком объяснить, почему Фейбера буквально глотаешь, а тот же Диккенс невыносимо зануден и тянется бесконечно. Может, дело в том, что у Фейбера при всей его кажущейся викторианской патине нет самого главного тошнотворного компонента викторианской литературы, а именно морали. Автор не делает выводов относительно того, хороши или плохи герои, он просто рассказывает историю. И в этой истории нет ни одного персонажа, который не был бы сегодня на дне, а завтра на коне, или наоборот. Главные герои проходят свои круги, возвышения и падения, каждый — свой собственный. Тот факт, что на очередном витке круга они пересекаются и влияют на судьбы друг друга — скорее совпадение, причуда судьбы, чем конструкция, намеренно выстроенная автором. Слишком сложные герои, не укладывающиеся в стандартные диккенсовские типичные характеры, слишком непрогнозируемо их поведение. Наверное, этим и обуславливается интерес — каждую минуту каждый из них поступает не в соответствии с каким-то статичным «характером», раз и навсегда навязанным ему автором, а в соответствии с ежеминутными обстоятельствами, диктующими фактически неизбежные вещи. То есть в этом и есть мастерство автора, конечно, что все поступки и реакции героев кажутся неизбежными в сложившейся ситуации, единственно логичными и естественными от этого человека.

Пожалуй, из викторианской литературы роман Фейбера больше всего напоминает не Диккенса (сравнение естественное в силу объема прежде всего), а любимую мной «Ярмарку тщеславия». Проститутка Конфетка, как и Бекки Шарп — настолько self-made woman, насколько это вообще возможно в ту эпоху и, конечно, это далеко выходит за грани приличия — даже те, которые поставлены проституткам.

Удивительно дело, первую половину романа только и поражаешься, что ловкости Конфетки, умению ее обращаться с мужчинами, добиваться своего и оставаться настолько наверху, насколько это вообще возможно в ее профессии. Но ситуация меняется, и мы видим Конфетку совсем другую — выпав из привычной роли и привычного окружения, она растерялась, стала гораздо менее ловкой, гораздо более уязвимой и человечной. Уильям же наоборот, поднявшись не без помощи Конфетки из грязи в князи, он в итоге так ловко устраивается на подобающем ему по рождению месте, что ему ничего не стоит «победить» вырванную из ее родной среды Конфетку.

Вся история, как мне теперь кажется, — прежде всего о борьбе мужчины и женщины. Борьбе, которая скрыта под страстью и местами даже любовью, но эти отношения ни в один момент не оказываются равновесными или взаимными. Первую часть книги торжествует Конфетка: она все больше захватывает власть над своим незадачливым случайным клиентом, рохлей, который не знает, в какому делу себя приткнуть, страдает от не дающего денег отца и больной жены. Но чем дальше, тем больше Уильям возвращает себе контроль над своей жизнью — и заодно получает контроль над Конфеткой, а она пропускает момент, когда это вышло. Как и у всех мелких людей в таких ситуациях, он не находит в себе благодарности, а, напротив, стремится как можно быстрее сбыть с рук свидетельницу своего возвышения.

Концовка очень изящная, и надо признать, я даже не сразу сообразила, что такое задумала героиня. Но это прекрасный ход, лучший из возможных — перестать играть с Уильямом в эту игру, а вовсе выйти за пределы поля, забрав кое-что с собой.

Я все думала, что это такой Швейк, только другая мировая война и другой род войск, но в целом все то же. Трагикомедия, местами переходящая в трагифарс. Комедия, которая поначалу идет очень невинно, и все эти летчики, и вся их война, которой на самом деле в тексте не видно особо, кажутся забавным представлением. Такой кукольный театр на тему дурацкой организации, огромной армейской махины, которая вообще не пойми как существует и функционирует, учитывая, из каких отдельных бестолковых элементов она состоит. Летчики не хотят воевать (как и все нормальные люди), а хотят домой. Начальство их тоже не хочет воевать, а хочет выслужиться и хорошо жить. Кто-то зарабатывает, пользуясь всеобщей экономической бестолковостью и тем, кто каждый заботится только о своих интересах. Как и любая огромная махина, вся эта система — удивительно неэффективна, при этом чуть ли не основной целью ее существования (помимо личной выгоды причастных) является создание иллюзии ее эффективности. В данном случае — победоносной армии.

Как и в случае со «Швейком», удивляешься, как эта бестолковая орава вообще умудрялась воевать и кого-то побеждать. Разве что на той стороне такие же болваны, в общем.

Как и в случае со «Швейком», авторский юмор бесподобен и очень точен. Все наблюдения Хеллера, все характеры (особенно характеры армейского начальства — тут каждый персонаж просто изумительный), все дурацкие, комические и грустные ситуации — и очень смешно, и очень достоверно. Думаешь, да, вот именно так в жизни и бывает, особенно в ситуациях начальник-подчиненный — да я сто раз видела это на работе, все эти смешные подковерные игры, которые в случае в армией стоят кому-то жизни, но от этого не становятся более серьезными или значимыми по сути. Степень безумия происходящего большую часть времени — совершенно швейковская: бестолковые приказы командования, которое преследует какие-то свои цели, столь же бестолково исполняются или не исполняются.

Но «Швейк» не закончен, а «Поправка-22» закончилась именно так, как должна была. Нельзя только смеяться над войной, рано или поздно жуткая реальность догонит, и станет уже не до смеха, комедия станет сначала фарсом, потом трагифарсом, а потом и попросту трагедией. И в итоге оказывается, что роман Хеллера — никакой не «Швейк», а самые натуральные «Мертвые души», в буквальном смысле этого слова. Все герои, которых мы видим — мертвые души. Военные начальники, озабоченные только своей выгодой и плевать хотящие на то, что ради небольшого куша они жертвуют человеческими жизнями. Сами летчики, товарищи героя, переставшие видеть границу между жизнью и смертью, между дозволенным и недозволенным. Физически они, может, еще и живы, но постоянный страх и невозможность что-то контролировать уничтожили их души, превратили их в живых мертвецов, которые не в состоянии оценить ни свою жизнь, ни чужую. Последние главы Йоссариона, который единственный, кажется, сохранил живую восприимчивую душу (и поэтому умирает от страха и беспокойства) проходят среди этих живых мертвецов. От смерти их всех отделяет лишь ничтожный маленький случай.

Блестящий роман, одновременно очень смешной и очень глубокий в своей бесконечной ужасности.

В некотором аспекте сдержанность есть признак подлинного мастерства. Я имею в виду умение добиться нужного эмоционального эффекта и донести до читателя всю совокупность характеров и ощущений минимальными внешними средствами.

Набоков нагородил ради этого секс с несовершеннолетними и сумасшедшее мотание по всей Америке. Манну ровно то же удалось куда более блестяще и куда меньшими средствами.

Внешний сюжет повести крайне прост: известный и серьезный писатель Ашенбах, немолодой, но крепкий, такой немецкий типаж неутомимого и неостановимого трудоголика, решает отдохнуть и приезжает в Венецию. Встречает там очень красивого польского мальчика Тадзио, который отдыхает на море с семейством, и влюбляется в него. Чувство растет потихоньку и переходит в пике, когда Ашенбах окончательно перестает себя контролировать. Но между ними ничего — ничего — не происходит. Кажется, они даже не обмениваются ни одним словом — собственно, у них и нет общего языка. Ашенбах наблюдает и преследует. Мальчик замечает и принимает. Это все, но Манн так это написал, что 99% любовных романов с их пошлым томлением и истрепанными половыми штампами не сравнятся со «Смертью в Венеции» по силе и достоверности описываемых эмоций. Кому случалось иногда мимолетно влюбляться в случайных людей на отдыхе, только по внешности, с которыми нет никаких шансов познакомиться, а даже если и есть, то нечего делать с этим дальше — тот особенно этой поймет. Тут все: и будоражащая сама по себе смена обстановки, и притягательность красоты, и самое главное — неизвестность и недоступность того, что близко. «Ибо человек любит и уважает другого, покуда не может судить о нем, и любовная тоска — следствие недостаточного знания».

Откровенно говоря, и слово любовь здесь не совсем уместно, слишком оно широко и общо. То, что происходит с писателем Ашенбахом — это наваждение, infatuation, влюбленность не легкая и радостная, а роковая и заранее обреченная. Никто не знает, что с ней делать, ни герой, ни автор, ни читатель. Никто не знает, что произошло бы, если бы Ашенбаху таки удалось заполучить предмет своих чувств — и думать об этом неловко. Это-то и отличает Манна от Набокова в первую очередь, там-то нет сомнений, что за аполлоническим высоким чувством преклонения прячется совершенно дионисийская пошленькая похоть. Герой очень верно (и часто) вспоминает диалог Платона «Федр», в частности, что «любящий-де ближе к божеству, чем любимый, ибо из этих двоих только в нем живет бог». Мы ничего не знаем о мальчике Тадзио, он так и остается плодом фантазий героя. Возможно, он на самом деле ничего и не замечает. Возможно, он просто красивая пустышка и вообще нормальный ребенок. А вот писатель Ашенбах, твердо стоящий на ногах, этакий столп немецкой культуры, что многократно подчеркивается — не пошлый, нет, не поверхностный, вполне настоящий твердокаменный монолит, с утра до ночи гнущий спину над письменным столом... — Именно в эти предсмертные недели писатель Ашенбах наконец освобождается от своей твердокаменности и приближается к божеству по дороге, о существовании которой он и не подозревал, потому что всю жизнь шел по совсем иной.

Я довольно много читала Манна в юности, но он сам неизменно оставлял у меня ощущение вот этой писательской «твердокаменности». Человека, который с серьезным лицом делает большое трудное дело, делает очень качественно и редко-редко позволяет себе хорошо взвешенную шутку. Труженика. А «Смерть в Венеции» оказалась заодно и прорывом в области самого автора: оказывается, он все-все о себе знает. И совершенно не важно, «был ли мальчик», важно, что прорыв из области труда в область божественного безумия случился.

«Людям неведомо, почему они венчают славой произведение искусства. Отнюдь не будучи знатоками, они воображают, что открыли в нем сотни достоинств, лишь бы подвести основу под жгучую свою заинтересованность; но истинная причина их восторга это нечто невесомое — симпатия».

Из всех литературных историй о том, как на самом деле устроена любовь и что она делает с человеком, эта, наряду с «Любовью Свана» — одна из лучших.

На самом деле это никакой не научпоп — скорее мемуары. Ну или такой же научпоп, как Даррелл: не столько про науку, сколько про жизни. Автор больше десяти лет изучал павианов в Кении — причем концентрировался на одном конкретном стаде, и мы со всеми этими павианами познакомимся лично. Но история совсем не про павианов, а про Африку вообще, как там живут разные приматы, хомо сапиенс включительно. Из книги не узнаешь ни латинское название павианов, ни как они генеалогически связаны с нами и другими обезъянами, ни какие-то еще систематизированные и сухо поданные биологические факты. Зато уяснишь много полезного, если вдруг приспичит поехать в черную Африку дикарем и не по туристическим местам относительно того, как там не погибнуть (и не от животных, а от людей в первую очередь).

Огромное очарование книги создает прекрасное еврейское чувство юмора автора, изрядная доля самокритичности и умение посмотреть на совершенно дикую ситуацию со стороны. Знаете, все иногда оказываются в разной степени опасности жизненных историях, когда в процессе думаешь, боже, какой треш, только б живым выбраться. И не смешно вообще. Но не все способны, как Сапольски, так об этом написать, что читателю будет очень смешно и захватывающе. Никакие *специальные* классические книги про приключения не читаются так легко, и за их героев так не переживаешь, как за биологов в Африке, которых то племена масаи в оборот берут, то коррумпированное местное начальство, то собственная тяга к туризму заносит в регионы военных действий (а по Африке что тогда, что сейчас, такие регионы специально искать не надо).

Так что книга не только и не столько про павианов — она именно про жизнь ученого в Африке вообще. Это гораздо интереснее, потому что многие научпоповские истории пишутся как бы в вакууме, будто животные существуют отдельно от всего остального мира, и по дороге к ним нет ничего интересного. А тут мне, пожалуй, было даже более интересно почитать про разные африканские племена, особенно про знаменитых масаи, чем про павианов. Поскольку автор наблюдал зверей непосредственно в дикой природе, то и забирался для этого далеко от цивилизации, где встречаются племена, отродясь той цивилизации не видевшие и ничего о ней не знающие. Тем не менее, им вполне мирно удавалось общаться и даже выработать за годы вполне устойчивые отношения со странным белым человеком.

В книге много и смешного, и печального, как и во всех подобных хороших книгах. К примеру, Сапольски рассказывает про знаменитую Дайан Фосси, свою коллегу по цеху, исследовательницу и спасительницу горных горилл, которую в итоге убили, причем, вероятно, браконьеры при попустительстве местных властей. Я читала где-то давно про эту безумную женщину, которая добилась, что оставшиеся в мире 250 горных горилл приняли ее в свою стаю, и своей жизнью заплатила за привлечение к ним мирового внимания и спасение их как вида, и это сильно мне запало. Изучаемые Сапольски павианы вполне успешны как вид и совершенно не вымирают, но тут другое: годами наблюдая за одним и тем же стадом (а павианы живут около 30 лет), записывая поведение конкретных животных, подмечая их характер и давая им имена, невозможно к ним не привязаться. Так люди привязываются к своим собакам и кошкам. И, конечно, наука или не наука, смерть такого «своего» павиана от диких зверей, болезней или человека — тоже удар. Я за время чтения привязалась к тем павианам, чего уж там. И это — тоже история из жизни Африки и того, что там бывает, не столь смешная, сколь поучительная.

Удивительно мягкий текст, настолько семейно-бытийный, что не отличишь от Улицкой, и даже несколько странно, что это написал мужчина. Мне казалось всегда, что такая погруженность в семью в широком смысле — семейную историю с упором именно на бытовую составляющую, длинные ветви одного древа, переходы между поколениями, по-разному сложившиеся судьбы братьев и сестер. В общем, все это — такая чисто женская — не доля, а область интересов, что ли. Да и не про каждую женщину тоже. Из каждой семьи можно сделать историю такого толка, но далеко не всем интересно и не все могут увидеть в этих «скучных дальних родственниках» такой магический свет внезапного повторения судьбы, или черты прабабушки, или внезапный болезненный разворот, когда твоя вера оборачивается против тебя.

В общем, текст Окуджавы — именно того толка. Он пишет настоящую историю своей семьи, родителей, их братьев-сестер и бабушек-дедушек. Начиная с теплого уютного Тифлиса, полного вкусной еды, родственников и «всех своих», родного и безопасного. Семья была довольно простая, не миллионеры, не голодранцы, просто люди. А потом грянула революция, и начался дележ: один воевал за белых, родители Окуджавы сошлись как раз на почве коммунизма, а остальные в основном просто пытались выжить. Тот случай, когда история семьи своими изгибами и падениями (взлетов в те времена не было) повторяет историю страны. В первые коммунистические годы все шло просто странно, тяжело, но в надеждой, и молодое поколение искренне загорелось всеми революционными идеями, рванули в Москву (там как раз осели на знаменитом Арбате), потом на Урал строить завод. Искренне верили во «врагов» и «кулаков» и боролись с ними, и еще не было здравого смысла, который подсказывал бы иное. Готовы были рвануть в таежную глушь и жить там в бараках, лишь бы строить светлое будущее. Ну а потом случился 37 год, и все закончилось — как и для многих других. На этом история обрывается. Отца Окуджавы, партийного деятеля средней руки, обвиненного в троцкизме, расстреляли сразу (а семье, как водится, говорили, что 10 лет без права переписки). Мать немало лет посидела в лагерях. Но это — уже из Википедии, а не из книги, в тот момент сразу после крушения еще все слишком неясно и слишком много надежды, что сейчас все выяснится и образуется — и это удачный момент, чтобы закончить историю. Реальная составляющая в ней создает то, чего не делает Улицкая — потому что это история не особенная, а вполне типичная для своей эпохи.

Не знаю, что на меня нашло, в нормальном состоянии я не читаю современное российское фэнтези, особенно женское. А тут как-то случайно вышло — ну и... Первую половину книги мне было даже интересно. Серьезно, неплохие задумки в плане мира и специфики наследственных даров, которые охраняются в роду. Достаточно много технических подробностей, все как я люблю — не магия, а немного математика.

Но со временем стало не хватать четкости и стройности в сюжете, а потом уж, простите, и логики. Это не спойлер, что по сюжету взрослая и повидавшая всякого дерьма героиня, «стоя у стены в ожидании расстрела», внезапно пришла в себя опять подростком, когда все еще было хорошо и все живы. И что она делает? Да то же, что делают все остальные подростки, в общем. Никакой особой разницы во взгляде или уме не чувствуется, и если автор пыталась это показать, то провалилась. То есть, вероятно, настоящим подростком героиня была клинически тупая, а сейчас просто глуповатая, но и все на этом. Ее действия если и меняются, то ненамного. И, опять же, автор могла бы более интересно решить эту задачу, но нам показывают только подростка-2, и он не производит положительного впечатления умной женщины, которая умеет за себя постоять и хочет спасть свою семью от беды.

А еще — неприятный момент — героиня почему-то очень наглая и хабалистая. Я вообще заметила, что эти качества — такие маркеры женского фэнтези с молодой девицей в главной роли. Куда ни посмотришь, героини всем хамят, устраивают истерики и нарушают правила даже там, где это совершенно не нужно, и в целом весьма неприятны в общении. Для меня загадка, почему такая модель кажется авторессам привлекательной — то ли это попытка отыграться за какое-нибудь кухонное рабство и роль милой жены и мамы в реальности. То ли отсутствие воображения и положительных примеров из практики, как сильные женщины добиваются своего, например, умом, хитростью и очарованием, а не напором и криком. Но каждый раз, когда я наблюдаю у героинь фэнтези такое поведение, в голове встает образ вовсе не заявленной писаной красавицы в шелках, а жесткой тетки-челнока из 90-х, которая тоже видала всякие виды и тащит на себе мужа-алкоголика, троих по лавкам и налоговую инспецию, и ее боятся все китайцы на фабрике.

Но я отвлеклась. Если вернуться к сюжету, то при рассмотрении под лупой отдельных элементов вроде бы все неплохо, а при рассмотрении всего в целом начинаешь думать, боже, какая чушь. Подростковый бал, и наших девиц никто не приглашает танцевать, соседка сговорилась со своими прихвостнями и устроила им бойкот. Нормальная такая жизненная ситуация, кто не сталкивался с такими штуками в школе, тому повезло, у нас все было куда жестче. Но нет, автор поворачивает дело так, будто это неприглашение на танцы и впрямь конец света, и в дело вовлекаются бог весть какие неведомые силы, включая расквартированные неподалеку правительственные войска, которым, конечно, больше делать нечего. И по сути весь текст состоит из таких невразумительных эпизодов: автор создает некую внешнюю проблему, с которой героиня справляется, но делает это с таким изяществом и здравым смыслом, будто убивает комаров топором. И если в первые пару проблем еще худо-бедно веришь, то дальше становится уже просто смешно.

Про совершенно невразумительную последнюю треть книги с загадочной магией каких-то слуг-аборигенов, которая сильнее всей магии властителей этого мира вместе взятых, но они ее почему-то скрывают и не используют — в общем, про это и говорить не хочется. Героиня привычным хабалистым способом решает все сверхзадачи в манере «А Баба Яга против!», не успеет читатель осознать еще, что вообще есть какая-то проблема. Хочется сказать, ну автор, ну базовый свой мир хотя бы опиши более внятно и логично — а потом ломай. Но нет, у нас на каждой странице новый поворот, предыдущие вводные об этом мире утрачивают актуальность, оказывается, что все совсем не так, старые проблемки были мелочью, а вот теперь крупняк — и чем дальше, тем больше он переходит уже в какие-то вселенские масштабы. Но, увы, с каждым таким шагом и доверие, и сочувствие читателя тоже утрачивается — чему тут верить и сопереживать, если паттерн уже понятен, это все невсерьез, и нагромождение новых выдумок даже не претендует на логику и взаимосвязь.

За что я люблю «Гарри Поттера», отвлекаясь: в Хогвартсе участся семь лет, и Гарри отучился. Понятно было, что в конце будет финальное сражение с Волдемортом — и оно было. И хоббиты таки дошли к Горе и выкинули кольцо, а не свернули в третьей главе сражаться с жидорептилоидами, которые выскочили тут же из подкустовного рояля. Но почему-то многим авторам кажется, что без жидорептилоидов и роялей будет уныло, видимо.

Этот сборник не такой одиозный, как лекции по русской литературе — может, потому, что Набоков не покушается ни на каких школьных классиков, и никому из рассматриваемых авторов не отказывает в законном месте в первых рядах национальной и мировой литературы. Тем не менее, взгляды Набокова интересны, пусть в части иностранной классики и не слишком отличаются от общепринятых в плане оценок.

Сборник открывает лекция по «Мэнсфилд-парку» Остин, который я не читала, да и вообще я Остин почти не читала. Так что следить за сюжетом и оценивать могу только по пересказу Набокова, и на мой вкус, он тут многовато пересказывает и недостаточно анализирует в общем — уж не знаю, дело ли в его пристрастии к этому тексту или в том, что там нечего анализировать. Увы, как мне кажется скучной Остин и подобные, так и лекция эта скучна.

«Холодный дом» Диккенса не лучше. На этих двух английских классиков у меня стабильная аллергия, и концепт наслаждения стилем и слогом Диккенса, этим бальзаковским многословием, помноженным на островное морализаторство, мне совсем непонятен. Скорее от Набокова можно было бы ожидать, что он заклеймит эти бесконечные многоярусные конструкции, нагромождение персонажей и сомнительной художественности подробностей. Но нет, что странно, Набоков все это хвалит, и я не могу взять в толк, как ему может это так нравиться в Диккенсе и так не нравиться в Достоевском.

А вот лекция по «Госпоже Бовари» Флобера — однозначно лучшая из всего сборника и на мой вкус вообще блистательная. И дело не в том, что я так люблю этот роман (хотя он тоже блистательный), а в том, что Набоков наконец не пересказывает сюжет ленивым студентам, а именно дает анализ и общего плана, и деталей, подмечая много такого, на что я не обратила внимания при чтении романа. Это и интересно, и полезно, и очень точно суммирует все и про Эмму, и про ее окружение.

«Несмотря на экзотические мечтания, она — провинциальная буржуа до мозга костей, верная банальным идеям или нарушаюшая банальные условности тем или иным банальным способам, из которых адюльтер — банальнейший способ над банальностью возвыситься». Это прекрасно высказано и применительн к Эмме, и применительно ко всем остальным «банально пытающимся возвыситься над банальностью» девицам во все времена. Критерии банальности меняются, соотношение «невысокого прыжка» остается.

Лекция про Стивенсоновскую «Странную историю доктора Джекила и мистера Хайда» мне во многом открыла глаза на эту вещь, которую я всегда искренне считала довольно банальной и проходной. Набоков обращает интересное внимание на пропущенные мной детали, например, других героев-статистов и на то, что настоящий человек во всей истории только один — сам Джекил/Хайд, а остальные — столь же эфемерные, как тюремщики Цинцинната, и он сам себе тюрьма и дверь из нее.

Лекция по Прусту тоже неожиданно оказалась открытием — точнее, не сама лекция, а взгляд на Пруста. Или может, я просто доросла. Когда я изрядно лет назад читала первые романы этой эпопеи, меня очень взволновала история любви Свана, а вот остальной концепт ностальгии по прошдему детству показался каким-то совершенно надуманным, высосанным из пальца и чрезмерно сопливым. Может, потому что не всякое детство вызывает ностальгию. Набокова с героем Пруста тут понятно что роднит: живые и ясные воспоминания о богатом, благополучном и счастливом детстве в любимой стране. Но с другой стороны, если взять чуть попозже и чуть иначе, то в любой юности найдется такое, о чем будешь до конца жизни с нежной тоской вспоминать, просто нужно прождать определенное количество лет. Кажется, теперь начало работать. Надо дочитать Пруста и посмотреть.

Очень интересно про «Превращение» Кафки: тоже на поверхности странный рассказ-пугалка, но по сути — то же самое, что «Приглашение на казнь», только без счастливого конца. «У Гоголя и Кафки абсурдный герой обитает в абсурдном мире, но трогательно и трагически бьется, пытаясь выбраться из него в мир человеческих существ, — и умирает в отчаянии». Кажется, только чтобы залечить эту гоголевскую боль, написано Набоковым все вплоть до слов «Цинциннат пошел среди пыли и падших вещей, и трепетавших полотен, направляясь в ту сторону, где, судя по голосам, стояли существа, подобные ему». И вообще, я никогда не воспринимала «Превращение» кроме как жутковатого курьеза, но почитав анализ ВВН, вынуждена согласиться, что совершенно очевидный его смысл и проблематика — ясная и очень болезненная, и лежит на поверхности, и странно, что об этом не думала раньше. Имею в виду отношения Грегора и его семьи и кто их них на самом деле вредное насекомое.

И наконец, заключительная лекция об «Улиссе» Джойса тоже отличная — прямо видно, как Набокова прет от Джойса, еще бы не. Едва ли в мировой литературе есть еще такие случаи сходства не по стилю, а по духу, по отношению к писательству и тексту — притом, что и у Набокова, и у Джойса оно весьма специфическое. Набоков детально комментирует отдельные главы, и признаюсь честно, с его пояснениями мне многое стало понятно в плане деталей, чего я не уловила раньше. Я не фанат Джойса, он для меня слишком вычурный без той внезапной, редкой, но острой и болезненной человеческой составляющей, которая нет-нет, да менькнет среди набоковских арабесок (за что его больше всего не люблю). Но вслед за Набоковым не могу не признать, что это высокий класс, и копаться в тексте Джойса интереснее, чем в любом другом.

Вполне «крапивинская» повесть в лучших традициях: настоящая мальчишечья дружба против плохих взрослых. Удивительно разумные и самоорганизующиеся взрослые дети против того хаоса и глупости, который представляет собой мир взрослых. Дети ведут себя как взрослые: принимают решения, принимают ответственность, жертвуют собой; взрослые ведут себя как дети: капризно, недальновидно и с тотальным эгоизмом. Нормальных взрослых в книге вообще нет.

Собственно, до меня только сейчас дошло, что большинство крапивинских сюжетов укладывается в этот паттерн, поколенческий перевертыш. Вывернутая наоборот проблема отцов и детей. Это даже забавно, но я пока не знаю, какие выводы из этого делать дальше. Вот я вырос, как бы говорит автор, но умнее не стал и понятнее мне все не стало. И самое главное, теперь-то я вижу, что другие взрослые вокруг тоже не умнее, ничего не контролируют и им ничего не понятно. И делают они все неправильно. Где искать ту истину, тот единственно правильный, интуитивно угадываемый крапивинскими мальчиками ход мыслей и действий, который единственный приводит к успеху? Ответ «назад в детстве» — выбранная автором модель, хотя ничем не лучше, чем «в мудрой старости», собственно. Фантастичность книг состоит в первую очередь в том, что где вы видели таких детей))

Конкретная история чем-то неуловимо напоминает «Мио, мой Мио». Простой мальчик попадает в сказочную страну и должен там всех освободить, победив страшного монстра. Кто-то из местных ему помогает, а кто-то оказывается ложным другом. Крапивин чуток поддает совсем шварцевского толка кошмара, наряжая слуг дракона в смешные плюшевые костюмы и делая главных злодеев совсем не страшными с виду. Это очень круто и такие детали, стоит о них задуматься, реально пугают. Это тот же «Дракон», настоящий, страшный, шварцевский. Не чудовище в озере «дракон», а все они, плюшевые взрослые — дракон.

Видимо, я неудачно выбрала книгу для первого знакомства с миром Хобб. Думала, что первая часть саги окажется действительно романом, открывающим подцикл, а вышло, что это по ощущениям какой-то промежуточный текст между другими романами. Во всяком случае, все интересные события, видимо, происходят в других книгах: и активные действия, и раскрытие авторского мира, и масштаб. А тут половину текста герои сидят «на завалинке» и вспоминают минувшие дни. Насчет завалинки я даже не особо шучу: примерно половину большого романа главный герой, человек немолодой и помятый жизнью, что неоднократно подчеркивается, тихонько живет отшельником своим деревенским бытом и изредка к нему наезжают старые друзья, преимущественно чтобы выпить и повспоминать. Заодно мы наблюдаем его немудрящий быт, мальчика-приемыша, дряхлого ручного волка и цыплят, которых нужно кормить. Все это было бы мило, но начинает утомнять уже на 20 странице, а когда продолжается ровно в таком же духе и на 400, невольно задумываешься, почему я до сих пор это читаю.

Вот Ле Гуин, например, умела создать ту же атмосферу — герой, отошедший от дел и ведущий тихую деревенскую жизнь в глуши — буквально несколькими страницами, если не абзацами. И этого было достаточно. А у Хобб эта скучнота заняла больше трети текстового времени, и на мой взгляд, это не украсило.

Впрочем, когда сюжет начинает разворачиваться, столь же долгое время ждешь, что вот сейчас, сейчас станет наконец интересно, и масштабно, и оригинально — должна же популярность автора объясняться. Но нет, сюжет так и остается каким-то не просто местечковым, а дремуче местечковым. Пропадает наследник престола в стране — и на его поиски отправляют всего троих человек, один из которых немолод и помят, второй никогда не сражался, а третий — женщина. Нет, ок, я понимаю все про конфиденциальность — но у них там реально нет даже приличной охраны, получается?

Сама история пропажи тоже какая-то странная, и я в итоге, несмотря на безумную длину текста и объем рассуждений, так и не поняла толком, чего эти таинственные недо-похитители хотели и как так легко отказались от своих замыслов. Точнее, поняла, но это как-то странно и очень уж по-дилетантски. И похитители дилетанты, и преследователи, и история не стоит того, чтобы ради нее писать такой длинный роман.

Осталось настойчивое впечатление, что все интересное, действительно, дано в пересказе или в воспоминаниях героев, будто оно могло бы происходить в других книгах, но вот тот сюжет, который разворачивается здесь и сейчас, по сравнению с этим великолепием совершенно местечковый, и герои не тянут на героев, а тянут на двух немолодых придурков, решивших тряхнуть стариной, но изрядно переоценивших себя. Простите, поклонники Хобб.

Отдельно скажу про перевод — читала в единственном переводе и пожалела об этом. Ладно я знаю английский, а вот людям не знающим что должны сказать слова «уит», «скилл» и «принц Дьютифул»? Мне же все это слишком сильно напоминает наш профессиональный суржик, особенно «скилл» — так сразу в памяти всплывает «софты и харды». Нет уж, не дело так переводить.

У этой повести очень простой, но при этом очень изящный рисунок. Как «Голубка» Пикассо: ничего особенного, несколько чистых линий, но — шедевр. Тот редкий случай, когда камерность и малая форма идеально сочетаются: в тексте ровно то, что надо, и не больше, и не меньше.

Удивительный мир летчика и говорящего самолета, который следует через эфир к сфере неподвижных звезд кажется для него настолько естественным, что и не придет толком в голову в нем усомнится. Да, фантастический мир, но не более фантастический, чем многие другие. Очень интересный, очень романтичный. Мир Поиска, романтика дальних странствий и звездных пространств, как молодые АБС, только все менее жестко, уютнее и камернее. Даже жаль, что история маленькая и с этим миром приходится в итоге расстаться.

Вторая часть больше похоже на нашу обычную реальность. Тоже фантастика, но уже не такая. Не романтичная, взрослая. Со взрослыми проблемами, которые не столько глобальные, сколько изматывающие и бесконечные. Кто вырос, тот поймет, увы. Со взрослой работой, когда слово «надо» доминирует над усталостью и собственными возможностями.

Я довольно быстро догадалась, как две части связаны, увы, но это не портит впечатление. Все становится очень логичным зато. Прием старый, но не столько банальный, сколько классический)) Очень, очень красивая повесть.

Интересная история, на первый взгляд (и, видимо, взгляд самого Грина) — такая же простенькая по сюжету, как «Алые паруса», но это только если не примерять ее события на реальность. Такая вполне сказочная модель: две сестры, младшая — красавица и к тому же богачка, старшая — уродлива и значительно беднее (почему так вышло, вопрос к родителям). Позиционируется, что младшая еще и хороший человек, а старшая — плохой, но из всего текста следует обратное.

А дело вот в чем: некрасивая сестра, собственно Моргиана, мучается собой и своей жизнью, особенно на фоне красавицы сестрицы, и эти мучения, столь очевидные читателю, похлеще Достоевского. Их нельзя не заметить и их нельзя игнорировать. Что же на это делает младшая Джесси, которой полагалось вроде быть доброй? — Искусно подливает масла в огонь. И дело не в том, что она как-то сознательно вредит Моргиане, нет, все проще: ей на Моргиану и ее душевные драмы глубоко наплевать. Как и на вообще все, что не касается непосредственно ее. Джесси — такая образцовая красивая эгоистичная куколка получилась, и как бы автор меня не убеждал в ее замечательности, я в нее не поверю. Я встречала таких девушек в реальной жизни, с ними можно общаться нормально ровно до того момента, когда твои и ее интересы не вступят в противоречие даже по самому ничтожному моменту. Это любимые доченьки, не знающие слова нет, им просто в голову не приходит, что иногда чувства и интересы других людей нужно учитывать — не то чтобы они не понимали, что вокруг живые, им просто совершенно искренне наплевать.

Грин поворачивает сюжет очень печально: задуманное Моргианой испытание оказывается для Джесси в итоге всего лишь легкой неприятностью, зато сама Моргиана расплачивается за него сполна. Собственно, так и бывает: кто-то идет по жизни, кажется, шутя, а кто-то наступает на все колючки и ломает шею там, где первый проходит, даже не заметив.

Но сочувствуешь все же Моргиане. Я закончила роман с чувством большого раздражения по отношению к Джесси, потому что я просто уверена, что если б не ее конкретно поведение, эгоизм и безразличие, то и драма Моргианы не была бы такой острой и болезненной. Интересно, осознавал ли это автор?

Набоковские лекции разношерстные и довольно личные: сразу видно, кто у него в любимцах, а кто — напротив. Хотя они тем и хороши: Набоков не скрывает инструментария, с которым подходит к каждому автору, и не пытается заявить свои оценки в качестве абсолютной истины. У него очень четко оформленные взгляды и вкусы и даже если бы, положим, мы ничего не знали о Гоголе или Достоевском, ориентируясь на заявленные вкусы и оценку автора можно было бы прикинуть на себя — понравится или нет (только с Толстым этот инструментарий дает какой-то совершенно загадочный промах). Симпатично по крайней мере то, что Набоков не повторяет школьных прописных истин и стандартизированных оценок (хотя не уверена, что в его время и в Америке они существовали как класс).

Гоголь — самая интересная часть из всех лекций. Набоков готовил книгу о Гоголе, и потому неудивительно, что и глубина анализа, и качество собственно текста разительно отличаются от всех остальных лекций, которые писались для себя, не для публикации, и, естественно, гораздо проще по языку и стилю, чем все остальное, что выходило из под пера Набокова. Я лично узнала о Гоголе вообще и «Мертвых душах» в частности много нового, и взгляд Набокова в этом плане интересен, особенно разбор деталей, анализ отдельных пассажей в части именно стилистической. Тут и понятно, какая у ВВН система оценок: стиль и эстетика на первом плане, а этим Гоголь даст фору любому нашему автору. «Гоголь был странным созданием, но гений всегда странен: только здоровая посредственность кажется благородному читателю мудрым старым другом, любезно обогашающем его, читателя, представления о жизни».

Интересна также и история создания «Мертвых душ», а точнее — судьба пресловутого второго тома и рассуждения ВВН о том, как же он создавался и почему в итоге был сожжен.

Совершенно отличный разбор «Шинели», которую я смутно помню скорее по ноосфере, чем со школы, но которую будто увидела тут впервые во всей ее прелести.

Определенно, часть про Гоголя — наиболее достойная данного издания, наиболее ценная с точки зрения информации и анализа, вне зависимости от отношения ко вкусам Набокова.

Тургенев — изрядно поскучней. По сути, оценки ВВН сводятся к тому, что у Тургенева прекрасные описания природы, а все остальное нудновато и слабовато. «Он не великий писатель, хотя и очень милый». Я не стану с этим спорить. Часть про «Отцов и детей», в которой ВВН просто пересказывает сюжет романа с небольшими комментариями — возможно, была полезна для американской публике, но мало чем поможет русскому человеку, который проходил этот роман в школе целый семестр и хоть одно сочинение про него, да написал.

Достоевский — конечно, самая одиозная из лекций, просто потому, что ВВН не только не признает за ФМ право называться великим писателем, но и вообще ругает его напропалую. Хотя к чести ВВН, в самом начале лекций он открыто рассказывает свою систему оценки: «В своих лекциях я обычно смотрю на литературу под единственным интересным мне углом, то есть как на явление мирового искусства и проявление личного таланта. С этой точки зрения Достоевский писатель не великий, а довольно посредственный».

Увы, дело не в отсутствии таланта у ФМ и не в том, что называется «социальной темой», что Набоков не ценит. Но у Достоевского есть то, чего сам Набоков отродясь не писал и, наверное, даже не видит, а именно этический конфликт между персонажами. Это не «социалка», это область психологии и отношений. «Своих героев Достоевский характеризует с помощью ситуаций, этических конфликтов, психологических и душевных дрязг». Это верно, но как вообще иначе характеризовать героя?))

Вспомним Набокова, где у него подобные конфликты? Нет их. Максимум — герой оказывается в этическо неоднозначной ситуации, но это даже не осмысливается ни им, ни автором. И уж тем более в такой неоднозначной ситуации он не взаимодействует непосредственно с другими людьми по факту конфликта, он всегда сам по себе, внутри себя, отгорожен от других. Какую драму изобразил бы ФМ из истории Цинцинната и его Марфушенки! А у Набокова ничего подобоного быть не может, потому что все другие люди в романе вообще оказываются в итоге ненастоящими, какой уж тут конфликт. Он этого и не ценит. «Возвращение Чорба» — «одиночный» конфликт, хлопок одной ладонью, история заканчивается тем, что герой от конфликта просто улизнул.

А вот оценивать ФМ с точки зрения эстетики и наслаждения стилем бессмысленно, потому оценка Набокова и близка к нулю в его системе координат. Думаю, Набокову было изрядно неловко писать про великие романы Достоевского, все равно что дальтонику рассуждать о живописи.

Толстой — самая длинная, занудная и удивительная часть. Не объясняя толком, почему, Набоков удивительным образом крайне высоко оценивает Толстого, в том числе признавая в качестве его заслуг то, что он так отчаянно ругал у других, у того же Достоевского. Почему-то стиль Толстого его не смущает ничуть. Социальный компонент его не смущает. Он видит какую-то «великую правду» там, где я вижу отчаянную скуку. Лекция по «Анне Карениной» очень большая и очень детальная, Набоков анализирует все, включая сны Стивы Облонского, красный мешочек Анны, еще бог весть какие мелочи. Я не люблю Толстого и через это продралась с тоской.

Уж не знаю, может, в любви к Толстому в Набокове проявляется старостветский барин, русский аристократ, и эта фамильная ностальгия по утраченному красивому веку, балам и социальному неравенству.

К лекции о «Карениной» прилагаются еще и детальные комментарии, рассчитанные, впрочем, именно на иностранного читателя в большей мере.

Чехов заслужил удивительное порицание-похвалу от ВВН. По сути, весь его взгляд сводится к формуле «серенько, но очень мило». Чеховский юмор в представлении Набокова — это юмор беспомощного и нелепого интеллигента, существа неприспособленного к жизни, не способного сделать зло или постоять за себя, но, повторюсь, очень милого. Вероятно, часть творчества Чехова и укладывается в это определение, но на мой взгляд, Набоков принимает на веру то, что на деле было очень изящной, но довольно злой издевкой, и юмор Чехова куда как часто отдает жесткой иронией. Вероятно, это тоже издержки «заграничного» взгляда.

Горький при всем своим ужасном стиле мог бы получить от Набокова куда больше, но чему-то ВВН отзывается о нем в целом вполне уважительно (не отрицая, конечно, что стиль ужасен, да и все остальное тоже). Он довольно детально пересказывает биографию Горького, и это наиболее интересная часть из всей лекции. Когда же заходит речь о творчество — тут довольно аккуратные упреки сменяются какими-то невообразимыми штампами. «В своей суровой прозе он подчеркнуто обнажал горькую правду современной русской жизни» (!!!) Увольте, я отказываюсь верить, что эту мерзотно пошлую и слащавую фразу из школьных учебников написал Набоков. Впрочем, он быстро съезжает на театр Станиславского, и никакого разбора творчества Горького вообще особо не дает.

Небольшая повесть, которая сильно отличается от всего остального, что я читала у Во. В ней совсем нет ни безумия, ни комизма (по крайней мере, не больше, чем в обычной жизни тихого и не слишком веселого одинокого человека). Строго говоря, в ней нет и фиксированного сюжета — это просто отрезок жизни персонажа, который выглядит очень автобиографическим. И, как любой отрезок реальной жизни, сложно «вынимается» из всей остальной канвы. Суть «Работы» — в двух разных встречах, одна — с коммивояжером, незадачливо задавившим отца героя, а другая — с девушкой, в которую герой без всякой надлежды все-таки влюбляется. И как в жизни и бывает (и почти никогда в литературе), и те, и другие отношения выворачивают с самого начала совсем не туда, куда должны бы по стандартной схеме, но при этом все происходит до такой степени естественно, и каждое событие до такой степени *обусловлено* предыдущим, что иначе и представить было бы невозможно.

А еще в «Работе» очень изящно описывается любовь: та любовь, в которую на самом деле веришь, без малейшего пафоса, с открытыми глазами, даже без собственничества, но с неизбежной ноткой страдания. Так *по-настоящему*, живое чувство без штампов во всей его странности и уникальности, я видела только у Пруста. Но ни один читатель не усомнится, что это все-таки она.

Жестокий комический роман вполне в духе Во. Более жестокий, чем «Сенсация» и «Черная напасть», пожалуй, более сюрреалистический в плане внезапности несчастий и странности событий, которые случаются с героями. Но в целом — в том же духе, с тем же черным юмором и нестребимой точностью формулировок. «Упадок» — история некоего молодого человека, который совершенно не по собственной вине оказывается замешанным в легкий скандал, из-за чего вылетает из своего элитного коллежда, лишается дядюшкиной финансовой поддержки и вынужден устроиться на работу преподавателем в закрытую школу в Уэльсе. По степени упоротости того, что происходит в той школе, и комичности все это сильно напоминает фильм «Одноклассницы» с Рупертом Эвереттом в роли школьной директрисы. У героя «Упадка» и директор, и коллеги, да и ученики — редкий паноптикум, и странно, что все это еще не пошло прахом к его приезду (впрочем, к концу книги логика жизни торжествует). Правда, герой не успевает насладиться упадком странной школы — водоворот эксцентричности закружил и его, и сначала кажется, что вот он на конец и каким-то магическим образом этому тихому скромному человечку судьба дала хорошую раздачу... Но потом выясняется, что таки нет, все сложилось ровно так, как и должно было сложиться по логике вещей. А герою не стоило бы хлопать ушами, чтобы не сесть в такую лужу. Впрочем, он там оказывается не один, а совершенно неожиданно — с бывшими своими товарищами.

Книга кончается неожиданно мягко и спокойно. Та таинственная необоримая сила, что извлекла его из тихого и понятного гнезда в колледже и сунула в водоворот всех этих напастей, в итоге водворяет его обратно — и будто и ничего не произошло. И в этом тоже много комизма. Впрочем, стоит у героя поучиться воспринимать все жизненные события, которых не можешь изменить, как данность, без особого ропота.

Я тысячу лет, наверное, не читала полицейских триллеров. Но с Несбё давно хотела познакомиться, так что рада, что именно он мне попался в книжной рулетке. А учитывая длительное отсутствие опыта в этом жанре — все было свежо и как в первый раз (хотя подозреваю, что так-то это романы все похожи один на другой по модели сюжета и ощущениям).

Удивительно, но было правда очень интересно и местами довольно жутко. Удивительно потому, что я не читаю детективы вообще и не питаю к жанру особой любви, за исключением разве «Шерлока Холмса». Но Несбё — совсем другой, такой очень современный, без всяких викторианских сантиментов, и детективная история у него по-современному жуткая. Никаких «гениев преступного мира», никаких вежливых убийц в белых воротничках и с кодексом чести под мышкой. Только человеческие извращения, выродки несчастливого детства и одиночества. По мере чтения мне вспоминалось, что говорил эпизодический герой-психолог из «Убивая Еву»: что думая о психопатах, люди имеют тенденцию прибавлять к обычному характеру какие-то зверские черты типа жестокости, жажды крови и прочее. А на самом деле — надо отнимать обычные человеческие черты, такие как сострадание, страх и тд. Это вполне соответствует образу того маньяка, которого ловят в «Снеговике».

И еще: я не знаю, может, у Несбё все романы такие, потому что он норвежец, а может, этот один такой и дело именно в том, что убийства происходят с первым снегопадом, а убийца расставляет снеговиков как некий символ. Но текст дает сильнейшее ощущение тьмы, холода и тотальной неуютности — в общем, все то, что ждет человека северной зимой. Это не вопрос температуры, и в мороз может быть хорошо, а тут — именно чувство общего дискомфорта, такого холода, который идет изутри. Погода в Питере дает то же ощущение: не холодно, но зябко и неуютно. Это очень прибавляет атмосферности, и пугаться страшного снеговика, который растаял, и нет его, как и убийцы, при таком раскладе гораздо легче.

Образ главного героя традиционен до зубной боли. Полицейский, типа алкоголик, с неудавшейся личной жизнью, великая любовь от него то ли ушла, то ли не ушла, но он все равно ее любит. Образ из всех детективных книг и фильмов. Интересно, кто-нибудь хоть для разнообразия написал полицейского детектива, который был бы счастливым семьянином и не пил? Впрочем, «в кадре» герой не так и много пьет (гораздо меньше, чем от него ожидают окружающие) и вообще не вызывает раздражения, даже приятно удивляет своей адекатностью и быстротой реакции (а то в других книгах-фильмах часто задумываешься, как же этот осколок человека может быть «лучшим детективом», о чем заявляет автор).

Мне понравилось, как полиция раскручивает версии, быстро «назначая» кого-то на роль маньяка, но так же быстро и отказываясь от этой идеи, если что-то начинает не сходиться. Наверное, так и происходит нормальная работа, потому что отказаться от идеи думать, что маньяк — Н., вряд ли возможно, а признак профессионализма как раз — не зацикливаться на одной кандидатуре. Следить за этим было правда интересно. Признаться, кто убийца, я поняла уже на середине, но это не помешало получать удовольствие, потому что вопрос не в том, кто, а скорее — как и почему. Зациклвание на теме женской неверности выглядит странно, но при этом — вполне психологически достоверно, неадекватов и среди психологически нормальных особей на тему отношений полов довольно много, так что и психопатия на эту тему не удивляет.

Внезапный трюк этой пьесы в этом, что персонажи в конце оказываются именно теми, кем они заявлены изначально в списке персонажей и представляются читателю при первом появлении. Занудная девочка-подросток — занудной девочкой-подростком. Странноватый чужак — странноватым чужаком. Палач и его подручный — пачалом и его подручным. Можете считать, что это спойлер.

У Макдона есть пьесы, которые произвели на меня большее впечатление, а это скорее не смешит, а пугает своей совершенно бытовой жестокостью, и тем близка к «Лейтенанту с острова Инишмор». Понятно, что у Макдоны вообще жестокости достаточно, но где-то она воспринимается нормально и комично, а где-то подана именно так, чтобы не привлекать к ней особо внимание, как нечто само себе разумеющееся. Вот «Палачи» — из этой категории. Не буду продолжать, а то и правда будет спойлер. Пьеса маленькая, и, конечно, очень крутая.

Что до перевода — переводил ее Павел Шишин. До этого Макдона у нас был только в одном издании, несколько пьес в переводе В. Хитрово-Шмырова, который мне лично кажется более удачным. Потому что весь mess насчет Макдона — то, что это одновременно ужасно и ужасно смешно. Текст *должен* быть смешной. А в переводе «Палачей» прямо видно, что здесь в оригинале шутка, и здесь, и здесь, и легко себе представляешь, как бы сам Макдона это комично поставил. Но русский текст этого не передает, и нет таких фраз, за которые можно зацепиться и поржать. Потому что нет легче способа испортить текст Макдона, чем переведя (или поставив на сцене) его всерьез. Понятно, что представление о юморе у всех разное. На мой вкус, самый гениальный русский перевод Макдона — это пьеса «Череп из Коннемары», ее легко можно найти в сети, но нигде не указан переводчик, а меж тем он велик. А перевод «Палачей» Шишина не зашел, извините.

Роман описывает совершенно классический в русской литературе случай, сначала представленный в форме легкой драмы, потом — в виде фарса. И вот, наконец, 150 лет спустя Водолазкин решил, что тема достаточно свежая, чтобы расчехлить ее и вновь подать так, будто «Обломова» перестали все проходить в школе, а про Васисуалия Лоханкина и трагедию русского либерализма — читать на досуге.

Роман такой, как если бы его написал Обломов, о себе и своей жизни. Обломов, который не видит в собственной обломовщине, безволии и бездеятельности ничего плохого, и все размышляет, почему же этот мир так жесток. Лежа на диване, понятно. Издержки времени сгоняют героя с дивана, но не побуждают ни к какой стоящей деятельности. Зато ставят его в очень выгодное положение невинного страдальца. Ах, меня несчастного советские изверги совершенно ни на что отправили на Соловки умирать! За что, собственно, и как героя осудили — детально не уточняется. Я, конечно, не спорю, что в 20-е и 30-е годы много кого и сажали безвинно, но как говорит народная мудрость устами анекдота, «врешь, ни за что десятку дают» (ссылаюсь на Солженицына). В общем, герой являет собой буквально весь роман, от первого до последнего слова, редкостный образчих того интеллигентского соплежуйства, которое будит во мне совершенно пролетарскую ненависть. Кем он был и что он делал всю жизнь до лагеря? Да никем, ничего. Кем он был и что делал после разморозки, в современном мире? Снимался в рекламе мороженых овощей, потому что девушка хотела денег. Все на этом. Ноль характера, ноль действия. В аннотации написано, tabula rasa, человек из прошлого в современном мире. Это было бы интересно, если бы этого человека современный мир (как и несовременный) хоть каплю интересовал. Но познание мира требует активных усилий, а их-то как раз герой и не желает предпринимать, все-то ему неинтересно, проснулся через сто лет — и находит, что «все то же». Боже, какое невероятное УГ.

Теперь про Соловки. Редкий образец «безногой собаченьки», даже сильно плохие авторы бы постеснялись впендюрить в текст такой безжалостный exploitation. Нашего милого пусечку, домашнего мальчика, который никому ничего плохого не сделал — хопа, и на Соловки. А там холодно и люди плохие. Я не люблю Солженицына, и не особо читала Шаламова, но будем честны, после них в таком виде подавать это даже стыдно. Что автор прибавил к уже написанному значительно более талантливыми, не говоря уж о знающих сабж и честных в плане изложения людьми? Да ничего, конечно. Это просто авторский прием, чуть большая детализация сюжетного хода «а тут герою незаслуженно сделали плохо» плюс некий обоснуй опыта по заморозке. С тем же успехом он мог бы попасть в немецкий концлагерь, но тогда хронология бы не сошлась. Я не сторонник морализаторства, но в целом за то, что некоторые темы — такие как концлагерь, Холокост и пр. — не должны использоваться походя, в качестве костылей для сюжета. А уж вставлять их, чтобы выжать у читателя слезу, и вовсе подло.

В целом я не могу понять, зачем все это написано. Герой скучен до зубовного скрежета. Его девица недалекая, рассчетливая и противная. Про Соловки я уже написала, и кто только про них не написал, и получше. Детские воспоминания героя, которыми заполняется любая заминка в повестовании — тоже унылые, не говоря уж о том, что об этом уже написал Пруст и все остальные после Пруста, и у Пруста было лучше.

Отдельно хочу сказать про очень неприятную тенденцию в нашей литературе вообще, которая, как мне кажется, является на самом деле замаскировавшимся советским недобитком (в смысле, худших образчиков советской лит.агитки, конечно). Тотальное отсутствие чувства юмора и попытка выжать драму из любой, самой нейтральной вещи. Некоторым авторам, наверное, кажется, что если они улыбнутся там, где улыбаются все нормальные люди, их сразу заклеймят недостаточно серьезными и глубокими. И некоторым читателям — тоже, за что у нас так любят подобные вещи, у которых «морда тяпкой». Все Очень Серьезно. Не просто автор ни разу не пошутил — а на протяжении всей жизни и быта героя ни разу не случается ничего забавного. Зато много кухонного уровня размышлений о судьбах нашей родины. Такое изложение, безусловно, сразу показывает читателю, что автор сюда не баловаться пришел, а дает ему самую что ни на есть Большую Литературу, которая Поднимает Проблемы и Заставляет Задуматься. Поэтому такая литература просто не может не понравится — это же будет означать, что «король-то голый». Все это очень противно.

Начав читать, я думала, ну ок, еще безумный текст в духе Хармса, где все бьют друг друга роялями, но как же выдержать этот стиль, когда это не короткие зарисовочки, а целый роман? А под конец оказалось, что все не так, и несмотря на все причуды стиля, это вовсе не легкомысленное безобразие, а очень грустный и понятный текст о том, как проходит юность.

Собственно, стиль здесь очень к лицу содержанию и не затмевает его, как поначалу кажется. Юношеские безумства друзей-героев (с которыми мы знакомимся постепенно, а с некоторыми так и вовсе не знакомимся окончательно, например, с неизвестным поэтом) и излагаются в том же балаганном тоне, который вполне соответствует ощущениям жизни, когда тебе 20 лет. Должна с печалью признаться, что я это хорошо помню на себе, и события любой, наверное, юности, подобрав их соответствующим образом и изложив в соответствующем тоне, отлично бы в роман вписались. Даром что герои — пусть и смутные поначалу, но все же каждый со своей особенностью и страстью, пусть не всегда четкой, но достаточной, чтобы герой и сам ею горел, и других немного заражал. Персонаж с дурацкой фамилией Тептелкин, самый образованный и тонкий из всех, читает удивительные лекции, вдохновляет молодежь, при этом являет собой исключительный образец чистоты. Неизвестный поэт делает то же, что делали все неизвестные поэты той эпохи. Ну и другие, в которых менее ленивые читатели обознают совершенно конкретных деятелей знаменитой эпохи. Впрочем, опознавать нет особой необходимости — дух эпохи ощущается очень четко, с одной стороны, всеобщее воодушевление, с другой — неустроенность и страх.

Удивительно в романе то, как из череды не особо логичных отрывков, которые и между собой-то непонятно как связаны, в итоге вырисовывается совершенно четкая картина жизни героев вообще в тот период и того, как она со временем меняется (притом, что автор еще скачет по хронологии).

А еще более удивительно — что сложно показать пальцем, в какой же конкретный момент заканчивается лихая юность героев, и начинается пора не расцвета, а скорее, закукливания, угасания. Но то, что это происходит, ближе к концу текста очевидно любому читателю, по крайней мере, лично перешедшему тот же рубеж. То, что было веселым безумием, увлекательным и радостным, либо утихает, потому что не до того больше, быт, заботы, семья, либо тоже отяжелевает, становится солидным и пошлым. Удивительным образом кажется, что это «начало конца» совпало с устройством личной жизни героями — по крайней мере, применительно к Тептелкину это точно так. Ничто так не подрезает крылья, как стабильный брак и стабильный быт, как бы сообщает нам автор. Ну да, отчасти, может, и подрезает. С другой стороны, герою, которому это не удалось, ничего не остается, кроме как умереть ранней смертью. Самое печальное, что никто из них с ходом романа — и ходом жизни — не сохранил то ощущение легкого безумия, и несмотря на то, что стиль изложения совершенно не поменялся, остался таким же с хармсовщиной, если угодно, очень ощущается эта эмоциональная перемена. Весь текст — отчаянная тоска по прекрасной и прошедшей молодости. Тому, кто моложе 30, наверное, будет этот пафос непонятен, но на меня периодически уже находит ощущение «куда делся тот классный человек, который мог и делал то и это, а не просто уныло ходит в офис уже 15 лет подряд». Очень резонирует)

Автор старался, но ему еще учиться и учиться. Сюжет провисает, персонажи несбалансированы, унылые и сверх-банальные части сюжета превалируют над наиболее интересными изобретениями, как скучный герой превалирует по месту в тексте над интересным. Базовая идея про мир теней хороша, но не получила почти совсем никакого развития, не говоря уж про содержательную проработку. Можно представить, как круто реализовал бы это Мьевиль, скажем.

Роман состоит из двух довольно разных частей. Первую (и большую, увы) думаешь, ну вот, очередной Алатристе, осточертевшее всем фэнтези плаща и шпаги, и автор даже не слишком потрудился замаскировать Испанию века 17 — она торчит отовсюду, но не особо украшает, поскольку антураж самый базовый: условный город, мир грандов и бедноты, все ходят со шпагами, процветают фехтовальные школы.

Воистину, нет ничего хуже начинающего автора фэнтези, который выучил слова «финт» и «пируэт» и теперь на десяти страницах подряд описывает один бой героя: как тот уклонился, а этот сделал финт, а тот как даст ему в рог... Шахматные нотации и то представляют больший интерес, по крайней мере, в них больше разнообразия, но эти бесконечные унылые описания боев, мальчуковые радости, кочуют из романа в роман в совершенно неизменном виде, и «Тенеграф» не исключение. Смело пропускайте их.

Особенно учитывая, что первый герой — самый что ни на есть стандартный бретер, наемный убийца, впрочем, не лишенный возвышенного понятия о чести (ну как водится), крутейший фехтовальщик и все такое прочее, что обычно бывает в этом комплекте.

Довольно обидно, что пока этот персонаж на сцене, мы мало узнаем про самую интересную черту романа, которая, собственно, одна выделяет его из бесконечной череды условных фэнтези плаща и шпаги условного Средневековья — а именно, что такого в этой точке мира происходит с тенями, и почему горожане ни в коем случае не допускают, чтобы их тень пересеклась с чужой. В глазах героя это банальная вводная, которой дается немного объяснений, и автор мог бы сделать ее поинтересней, пожертвовав парой финтов и пируэтов ради объяснений.

Точно так же обидно и несколько странно, что заглавный «тенеграф», то есть снимок королевской тени, за которым гоняются все персонажи на протяжении всего текста, так и остается некоторой загадкой. В смысле, понятно, что это, но 500 страниц никто из центральных персонажей не задумывается, что же он означает и почему вокруг этой вещицы происходит такая безумная заваруха — хотя, казалось бы, это первая мысль, которая должна прийти им в голову. Но увы, этот текст отличается теми же недостатками, что и «Обманы Локки Ламоры»: слишком концентрируясь на незначимых деталях, автор как-то упускает, что у сюжета должна быть динамика, а у персонажей — соображалка и здравый смысл (пусть не у всех, но хоть у некоторых). В итоге мы получаем старательно вышитый бисером коврик, на котором не изображено ничего конкретного.

«Теневая» часть, конечно, самая интересная, но при этом поверхностная проработка и довольно банальное изложение во второй половине романа несколько разочаровывают. Вот тут-то можно было развернуться, вот тут можно было погрузиться в такие бездны, но автор как-то то ли поленился, то ли побоялся. В общем, мир теней выглядит не более достоверным и захватывающим, чем «Королевство кривых зеркал».

Под конец сюжет все-таки раскачался и стало интересно даже следить за происходящим. Тут, правда, стало ясно, что смена одного героя на другого — чисто техническая, а писаны они по одной модели и ничем особо не различаются, а уж когда автор доходит до математики в духе «у Пети было три яблока», это становится совсем комичным. Мир, увы, не привлекает. Герои очень типовые: типовой бретер, типовой ученый, типовая «героическая вдова», типовой «главный шпион». Идея с тенями заслуживает лучшего воплощения.

Миленькая история про простую жизнь простых людей. Америка, первая половина 20 века, глубокая провинция. Такая, знаете, фолкнеровская: южная, пропыленная, с расовыми проблемами, не то чтобы ужасающе бедная, а просто бедная. Мирный быт тихой деревушки, которая возникла у полустанка, все соседи друг друга знают, все дети гуляют вместе. Не то чтобы апартеид, но разница между черными и белыми прослеживается очень явно.

Из-за организации повествования (историю рассказывает кусками вперемешку старушка из дома престарелых, это все ее воспоминания) читателю нужно некоторое время, чтобы разобраться, кто кому кем приходится и что за чем происходило. Первые страниц 100 я думала, ну и зачем я все это читаю, какой-то неинтересный быт каких-то непонятных людей, никакого сюжета, ничего такого, что цепляло бы, как цепляет сходу «Убить пересмешника». Но потом разобралась, втянулась и под конец мне начало скорее нравится, чем нет. Впрочем, эта история действительно совсем-совсем «без претензий», и меня отчасти даже удивляет ее популярность в связи с этим: она сама тихая и скромная, как и обитатели Полустанка, в ней нет ярких, центральных событий, таких, что переворачивали бы все в голове у читателя; персонажей много, и ни один из них не подходит на роль главного героя, чтобы за него болеть и событиями его жизни активно интересоваться. Манера изложения — через путаные воспоминания старушки — тоже увеличивает уровень абстрагирования. «Убить пересмешника» все-таки отличает яркий сюжет с конкретной моральной проблемой, причем и поданный самым непосредственным образом, глазами ребенка, так что сопереживаешь еще живеет.

Пожалуй, более всего роман Флэгг похож по атмосфере на «Консервный ряд» Стейнбека: такая же уютная, слегка комичная жизнь американской провинции, какой уже нету. Но «Консервный ряд» еще и блестяще написан (и переведен), его чтение мне доставляло большое эстетическое удовольствие, не говоря о том, что в основном это страшно смешно. Флэгг как-то за это не похвалишь: ее стиль ничем особенным не выделяется, он милый, ровный, но не было ни одного момента, чтобы я думала, омг, как же классно это написано. У нее все как-то очень нейтрально, очень сглаженно, и плохие герои прям такие черные-черные, а хорошие такие хорошие-хорошие и понимающие-понимающие. Возможно, это черта именно «женской» прозы, но в таком случае женская проза меня раздражает)) Тут какая-то сплошная скучная няшность, а хочется свершений и событий, противостояний характеров и борьбы. В общем, «Полустанок» — такая очень гендерная проза, специально предназначенная для того, чтобы быть уютной. Я скучала.

По этому роману хорошо видно, какой огромный путь проделали Стругацкие. Может, в нем и видно робкие зачатки последующих гениальных вещей — но слишком робкие, чтобы они не потонули в общем белом шуме стандартного советского производственного романа — и тут уже не важно, он о подвигах хлеборобов в степях Казахстана или космонавтов в пустынях Венеры. Видала я советские производственные романы с фантастическими элементами и получше, в общем. С другой стороны — это первая книга «предполуденного» цикла, так что все и объяснимо, и оправдано. Пока в тексте еще слишком много общих мест: героизм исследователей (применимо для совершенно любых исследователей, в частности, Дудинцев гораздо лучше описал это применительно к ученым-биологам), вера в светлое будущее и торжество человеческой воли над природой. Некоторый шовинизм — женщин не берут в дальние полеты. Зато Крепкая мужская дружба, как водится, товарищество в хорошем смысле слова. Подбор разнохарактерных персонажей (молодой и очень вредный Юрковский, например). Такое, в общем, довольно стандартное чтиво без высоких моральных проблем и характерных для классических АБС сложностей сюжета и выбора. Хотели покорить суровую планету ценой любых жертв — и покорили. Ценой жертв, конечно. Сюжет вполне прост и безыскусен, и на моей памяти это чуть ли не единственная вещь АБС, в которой до такой степени было бы все просто, без всякого двойного дна, без возможности что-то дополнительно обсудить и домыслить. Просто хорошая приключенческая фантастика про героических покорителей космоса, ладно сделанная и дающая читателю ровно то, на что можно рассчитывать в подобных вещах (если на обложке не стоит имя АБС, конечно). Для дебютной книги — так и вовсе хорошая, но надо признать, что для большинства авторов в этом жанре именно такого рода книги являются как раз вершиной творчества: ладный, сбалансированный роман, который интересно читать, с живыми героями, которым умеренно сопереживаешь, интересным сюжетом и гарантированным хорошим концом.

Обычно с АБС, стоит задуматься над любым сюжетом, из него вылезают такие бездны, что о них можно весьма продуктивно думать очень долго и поражаться, как это авторы сумели столько всего заложить в один роман. Чудеса недосказанности. Но со «Страной багровых туч» — скорее наоборот. Стоит задуматься, и сразу начинаешь сомневаться, что все герои так уж хороши и вообще их действия осмысленны. Нужны ли яблони на Марсе? Если на Венере — уникальная флора-фауна, возможно, стоит ее сохранить и изучать, а не превращать в убогую шахту на потребу индустриальной экономике? Впрочем, это все — вопросы нашего века, а 50 лет назад ничего подобное никого не интересовало, понятно.

Или опять же: если экспедиции настолько опасны, может, стоит осваивать Венеру менее жесткими рывками, постепенно, не жертвуя людьми, а жертвуя временем? Технически это вполне очевидно, но в данном случае люди — расходный материал, и бог с ними, что они сами на это соглашаются, проблема в том, что другие соглашаются и еще считают это хорошим и правильным. Хотя эта — тоже мораль нашего века, неактуальная для большей части истории СССР.

Про милые приметы времени вроде партийных чисток и проблем со снабжением и говорить нечего. Теперь это даже забавно: на Венеру летаем, а чисто советские бюрократические недостатки все с нами. И чтобы молока купить, надо бутылку сдать наверняка. Хорошо, что в более поздних вещах вот эта часть ушла либо стала откровенно комичной, как в «Сказке о тройке».

Читается легко, интересно как история, совершенно не сравнимо с другими вещами АБС.

Удивительно, как из легкой и веселой штраусовской музыки (собственно «Марша Радецкого», названного так в честь соответствующего фельдмаршала) мог родится такой невыносимо занудный и унылый роман. Я от первой до последней страницы текста ждала, что вот сейчас, СЕЙЧАС хоть что-нибудь уже произойдет. Но нет, ничего не происходит. Объявление Первой мировой, так же уныло и бессмысленно описанное, как и весь текст, приносит небольшое облегчение: по крайней мере понимаешь, что вот это уже конец. Собственно, всю книгу понимаешь, что на этом история закончится, потому что с Первой мировой пришла смерть описанному тягостному в своей однообразии и бессмыслице мирку австрийских военных, которые никогда не воевали, а делят свое время между строевой подготовкой и пьянками. И объявлению войны даже как-то радуешься, потому что вместе с ней точно должно сгинуть описанное поколение амеб, которые почему-то у автора называются людьми.

По порядку: роман описывает жизнь трех поколений одной семьи австрийских военных. Первый из них по случайности спас самого императора Франца-Иосифа в одной из битв, а его сын и внук немного этим пользовались, но много гордились. Никто из них особо никуда не продвинулся и ничего не свершил. Даже сам факт заведения семьи и детей для каждого прошел как-то незаметно — как и вся жизнь, собственно. Тихая военная служба в невоенное время, муштра, распорядок, пьянство украдкой, такая же размеренная и бессмысленная гражданская служба на пенсии. Вот этих людей вполне можно было бы заменить роботами. То, как описывает Рот их внутреннюю жизни, а точнее — ее полное отсутствие — вгоняет читателя в ужасающее уныние на первых же страницах, которое долго не отпускает по окончанию книги. Настолько равнодушно и бессмысленно проходят жизни этих трех поколений, настолько шаблонно, настолько не задевая никаких струн души. Где-то в мире происходит что-то. Талантливый писатель или просто чуткий человек способен извлечь все радости и ужасы из собственной души и воображения, однако ни у одного из героев Рота не усматривается ни того, ни другого. Если автор хотел создать образцово «никаких» людей без чувств, устремлений и биографии — ему бы это удалось. В мире романа «Мы» Замятина они бы чувствовали себя отлично.

По сочетанию внешней истории — повествование подходит к началу мировой войны и в нее упирается — роман схож с «Волшебной горой» Манна, но насколько же он не похож на нее содержательно, притом, что Манн тоже нудноват, будем честны. Все, что есть необычного и интеллектуального у Манна, все, что отличает «горный» мир от совсем иного дольнего — здесь стерто. В мире Рота, собственно, и мира как такового нет: герои глядят на него из окошечка казармы, их чтение составляет устав воинской службы или что там было в Австро-Венгрии взамен него, и вся жизнь проходит, как в советском бюрократическом кошмаре, в выполнении бессмысленных действий и столь же бессмысленном досуге. Ее не озаряет совершенно ничто ни в хорошем, ни в плохом смысле, и так — до самого конца романа, нет никакого спасения, и остается только радоваться гибели этого удушливого серого мирка. Роман удручающе зануден.

Удивительным образом этот young adult оказался лучшим чтением за отпуск, хотя я и набрала себе самой популярной фантастики последних лет. В «Тролльем пике» все как-то очень гармонично: сюжет, персонажи, стиль. В отличие от многих авторов фэнтези, которые сначала нарисуют супер-эпическую картину волшебных или галактических империй, наворотят сто кило истории и культуры (подозрительно напоминающих остаточные знания школьника о мировой истории и культуре), а потом не знают, что делать со всем этим богатством и как бы придумать к нему адекватный сюжет и героев. Уна Харт хорошо работает со своим материалам. История вполне камерная, на сцене — от силы с десяток персонажей, но все — живые, яркие и интересные. И, должна признать, самое интересное — это сюжет. С печалью признаюсь, что из 7 художественных книг, прочитанных за каникулы, это была единственная, с которой реально было интересно, что же произойдет дальше. Собственно, это и есть лучшая похвала, учитывая жанр.

История для жанра начинается если не банально, то вполне традиционно: у девочки-подростка при таинственных обстоятельствах исчезает мать, и она отправляется жить к тетке, о существовании которой до того момента не подозревала. Вся история разворачивается в декорациях некой очевидно скандинавской страны: минимализм, суровая природа, холодрыга, не слишком душевные люди, но в целом место вполне благополучное, тихое и безопасное. А также, конечно, самое правильное место, чтобы встретиться с троллями — где еще, если не там)) Впрочем, интересно в истории — даже не тролли как таковые, а все детали, прежде всего — жуткая и таинственная тетка, отличный яркий персонаж. Мне понравились все бытовые детали, то, как автор подает информацию о героях, о мире — достаточно, но не чрезмерно, выдерживая общий вполне нейтральный стиль, и при этом вполне четко и живо обрисовать и характеры, и обстоятельства.

Пожалуй, концовка показалась несколько смазанной и внезапной, особенно учитывая, что мы знаем о героине и ее здравом смысле. Но это очевидный заход на второй том, который я тоже, пожалуй, прочитаю. Давно не встречала таких классно исполненных и интересных вещей в свом жанре, и смело могу рекомендовать в качестве легкого развлекательного чтива и подросткам, и взрослым.

Все знают, что я очень люблю Карда. Цикл про Эндера входит в число моих любимых книг в принципе, и я прочиала его почти весь, включая пару вещей из злосчастной «Саги Теней».

Но «Вортинг» — это какие-то поддельные елочные игрушки. Вроде бы в нем есть все то, чем вообще хорош кард: огромное *человеческое измерения* на фоне космического размаха истории, затрагивающей несколько планет и несколько поколений. Но мне кажется, проблема в том, что Кард упихал все это в один роман — в итоге у него получилось не рассказывание истории, а пересказ. А пересказ никого в эмоциольнальном плане не трогает и ничему в моральном плане не учит — иначе бы мы рыдали над учебниками истории. Собственно, это основная претензия, из которой вытекают все остальные. В романе на первый взгляд две сюжетные линии: мальчика из деревни на заливе, который по просьбе таинственных незакомцев записывает их историю, и собственно история Вортинга. Но история Вортинга слишком обширна и разнообразна, чтобы быть единой. Она также разбивается на отдельные отрезки. Вот подробная история героя-мальчика и его встречи с Дуном. Дальше внезапно — он уже взрослый мужчина и пилот, ведущий корабль с поселенцами к далекой планете. Дальше — отдельные истории из жизни поколений этих поселенцев, для который Вортинг становится почти богом. Все это — как-то слишком быстро. Поверхностная история, в ней обязательно — какая-нибудь душевыворачивающая деталь, вполне в духе Карда, но из-за этой поверхностности понимаешь, что твою эмоциональность просто эксплуатируют, а на самом деле там нет глубины, и в этих бестолковых страданиях героев тоже нет смысла. К чему вся история? Затрудняюсь сказать.

Мне кажется, остановись Кард на одном периоде, скажем, жизни поселенцев, и распиши его честно и детально, было бы гораздо полнее и интереснее. Но как раз из-за того, что небольшой роман буквально набит подобными эпизодами, в каждом из которых есть какой-то острый межчеловеческий конфликт, который разрешается в лучших традициях кардовского гуманизма — каждый эпизод по себе теряет ценность. И более того, если в саге об Эндере такие эпизоды были лишь «человеческим фоном» к весьма интересному и необычному сюжету, то в данном случае сюжет, собственно, из них и состоит. На уровне истории многих поколений нет никакого действия, кроме как смотреть, как эти поколения сменяют друг друга, а отдельные их достижения остаются лишь строчками в странице истории.

Очень Эпический Роман. Размах, охватывающий несколько столетий будущего Земли и окрестных планет. Несколько других разумных рас, причем с над-человеческим разумом и суждениями. Внезапное нападение неизвестных инопланетян, уничтожившее биосферу Земли. Межпланетную войну между людьми. Концепт дальнейшей эволюции человечества в некое единое сверхсущество (как пчелиный рой, который вместе ого, а каждая отдельная пчела туповата).

Все бы хорошо, только все это классное рассказывается в основном в сокращенном перескаже — помните, как в начале «Звездных войн» идут титры, объясняющие, на чем будет строиться сюжет. Окей, начало очень интересное. Начать большой роман со сцены, как была уничтожена жизнь на Земле — круто, конечно.

Печально, что эти «титры» так и остались в книге самым интересным. За продумыванием сложной механики и истории своего мира автор забыл написать интересных живых персонажей и не сумел написать достаточно стоящее действие, адекватное этой механике. В итоге весь этот эпический бэкграунд у него кажется чересчур прекрасным задником профессионального театра, на котором бесталанные школьники играют любительскую пьесу.

Начнем с того, что в основе конфликта — противостояние двух натуральных «кис», одна из которых: дочка супер-влиятельного в постапокалиптическом мире правителя, полнейший аналог какой-нибудь современной девочки-тусовщицы, дочки олигарха, которую непонятно зачем папаня отправил на действительно важную миссию. Никаких новых талантов девица в себе, увы, не открывает, а так и остается в вечном амплуа избалованного дитяти. Это как если бы на переговоры по ядерному разоружению отправили Пэрис Хилтон, короче. Вторая тоже вполне себе кисо, и довольно юная, и признанный лидер планеты, и гениальный ученый (в чем конкретно проявляется эта гениальность, правда, мы так и не увидели). Подробно описывается, как обе выяглядели и во что были одеты. В контексте вышеописанного постапокалипсиса, уничтожения Земли и пр. это не то чтобы комично, а как-то супер-странно. Такое впечатление, что основные актеры напились, а вместо них пустили играть уборщицу и монтажника сцены.

Другой значимый персонаж — классический образчик наемника, который действует столь же классическими методами, преимущественно старым добрым мордобоем (да, во времена, когда человечество ушло с Земли и покорило дальние планеты, это все еще самый эффективный способ решения конфликтов среди профи).

В общем, инопланетяне, сунувшиеся со своим хитрым заговором в гнездо этой шушеры, ушли практически обиженные, что их никто не заметил, потому что все были слишком заняты собой. И им, бедняжкам, пришлось приложить много усилий, чтобы обратить на себя внимание.

Не хочется пересказывать этот путанный сюжет. Персонажи тычутся во все стороны и совершают какие угодно поступки, только не соответствующие разуму. Отчасти это даже интересно, потому что гарантирует некоторую свежесть событий, но потом начинает слегка раздражать. Особенно странно выглядят длинные околонаучные постороения автора на контрасте с тем, кто у него сейчас выступает на сцене. Сюжет очень живой, но при этом совершенно бестолковый, и как и почему роман заканчивается именно на одной странной точке, а не на любой другой, я не берусь объяснить.

В общем, идея постапокалиптического мира — хороша, хотя детали хромают (если на Земле Ударом пришельцев было уничтожено прям все-все, то как-то быстро природа восстановилась за 200 лет до банального «дачного» состояния). Персонажи — просто провал, ни логики, ни характеров. Сюжет интересный, но странный. Наукообразность можно было бы урезать, а то итоговый монолог пришельца — как четвертая часть «Войны и мира», такая же длинная, необязательная и скучная.

Только читая вторую трилогию (которая нравится куда меньше), четко сформулировала, чем же мне так понравилась первая. На контрасте, во второй этого нет: 1 Глокта, 2 магия. Ни из кого из молодых героев Аберкромби не удалось создать такой яркий и нестандартный персонаж, как Глокта. Были шансы у Вик, но ей слишком не достает шарма и чувства юмора. Были шансы у Савин, но Аберкромби все их закопал в Вальбеке — тут-то и стало видно, кто чего стоит. По сути, Глокта так и остается единственным, кто после тотального разрушения собственной жизни стал еще лучше и сильнее — на остальных же мы наблюдаем тотальное разрушение, и точка. Впрочем, интересно, что дальше будет с Молодым Львом — может, это его попробуют так же повернуть? Хотя это будет совсем странно, после того, как всю вторую книгу автор объяснял нам, что герой не просто редкий тупица, а натуральный клинический кретин.

Что до магии, то в «Первом законе» она добавляла прелесть неизведанного, собственно фэнтезийную часть — все эти жуткие Едоки, и Дом Делателя, и Семя, которое, как звезда-полынь, несет всем смерть от радиации. В «Эпохе безумия» история все больше катится в какую-то унылую социалку в духе Мьевиля — бедные против богатых, угнетенные против угнетателей, законы рынка, вот это все. Только у Мьевиля есть еще и крутейший магический мир, а у Аберкромби — не очень внятный, скажем, 16 -17 век.

Самое обидное в «Проблеме с миром» — это то, что для строительство своего дурацкого и склеенного на соплях сюжета автору пришлось ломать всех выведенных в предыдущих книгах героев об колено. Вам казалось, что Савин — умная, осторожная, находчивая, и опыт Вальбека должен был научить ее трезво оценивать свои силы? Ничего подобного, как выяснилось, после травмы в Вальбеке она всеми силами стремиться создать еще более фатальную ситуацию и вообще не оценивает ни шансы, ни последствия возможных исходов. Это точно тот персонаж, да? Или, к примеру, вам казалось, что Молодой Лев — «хороший парень», пусть туповатый, но все же не полный идиот, и уж точно не трус и не предатель?

А еще вот скажите мне — почему, собственно, Савин не могла сказать Орсо, что он ее брат? Ну риали, почему? Что произошло бы? В любом случае — явно не гражданская война. И на этой совершенно тупейшей интриге в духе индийского кино строится все драма книги. Если приземлить на нашу историю — в схожие времена для царственных особ жениться на кузинах было в порядке вещей, да и тайная полусестра вряд ли кого бы так сильно напугала — тем более что никакой христианской морали в качестве запрета у них не было, и вряд ли были так велики знания о последствиях кровосмешения, чтобы быть таким препятствием.

Всю дорогу поведение внезавпно окретиневших Лео и Савин страшно раздражает, так что исход в итоге доставляет моральное удовольствие, но, увы, не интеллектуальное. Из всех персонажей приятна только Рикке, но и ее поменяли: из веселой и нестабильной девицы она внезапно становится какой-то чуть ли не всесильной провидицей — неожиданная трансформация.

В общем, роман представляет собой через неузнаваемых героев, будто старых персонажей «переписал» автор фанфиков, удивительный кретинизм которых и образует основу сюжета. Глокту жалко, остальные мало интересны.