В спорах – гетто или не гетто – между поклонниками фантастики и почитателями большой литературы неуловимым джокером мелькает Виктор Пелевин.
— А вот фантаст Пелевин – чем не большой писатель? – идут в атаку пофы.
— Пелевин – фантаст? Ну-ну, может и Салтыков-Щедрин у вас – фантаст? – вопрошают поблы.
— А то, конечно, фантаст. Не, Пелевин – фантаст, а Щедрин – так, классик, — вразнобой отвечают пофы.
Поблы наслаждаются сумятицей в рядах пофов и пытаются развить успех:
— А какой он у вас фантаст, Пелевин-то – сайенс-фикшен-фантаст, или, прости Господи, фэнтези-фантаст?
— Ну, он типа вааще, — раздаётся невнятное бормотание, перемежаемое отдельными выкриками — сайенс, социальная, а хоть бы и фэнтези, философская! — переходящими в скандирование – фантаст, фантаст, фантаст!
Стороны расходятся, весьма довольные собой.
Сам Пелевин парит в горных высях, не снисходя до суетных споров. Как ни назови…
Так было. Но так не есть, и так не будет.
Потому как написал Пелевин самый что ни на есть научно-фантастический роман «S.N.U.F.F.». В общем-то, приняв все правила игры на этой поляне. Изобразив карикатурно-юморно-едко-иронично-жёстко-ехидно постапокалиптическое (уфф – какое трудное слово!) будущее, Пелевин не посчитал излишним оснастить роман и вполне себе живым сюжетом и позитивно-забавно-эффектной концовкой. И снабдил свой роман подзаголовком «утøпія», любезно предоставив критикам и рецезентам возможность молча и тщетно отгадывать причину столь необычного написания привычного термина и громогласно-убедительно вносить поправку-приставку «анти-».
А если у вас есть ещё по этому поводу какие-то сомнения – взгляните на название романа. А теперь вспомните определение фантастики, данное вроде бы Деймоном Найтом: Фантастика – это всё, что обозначено соответствующими буковками на обложке книги. А что мы видим на обложке книги Пелевина? S.__ F. Всё, сомнений больше нет. Отныне Пелевин – точно фантаст.
Да, а хорош ли роман? Повременю отвечать, понагнетаю интригу.
Так, намекну слегка. Моя оценка – 10 по десятибалльной шкале.
Случилось мне как-то сочинить стишок про мыловаров, пивоваров и шароваров. И даже в авторской колонке оным похваляться. А вот про чертоваров на ту пору я ещё не слыхивал.
Чертовары варят плесень. Что за плесень? Непонятно? Вы Витковского спросите, он ответить сможет внятно, достоверно и занятно, так что станет вам приятно.
А ещё лучше – не спрашивайте, а прочитайте роман «Чертовар». Написано настолько непривычно для нынешних суетливых времён, так затейливо да богато и щедро на выдумку, что стоило бы, пожалуй, эту книгу припрятать от современных молодых талантливых. А то прочитают, да с досады не локти покусают, а пойдут и по-новомодному убьются об стену. А автору потом доказывай, что он ни при чём.
Опять же книга хороша весьма в плане полезной информации. Откуда ещё вы узнаете – над какими молясинами радеют различные толки еретиков-кавелитов в ожидании Начала Света, какая взаимосвязь между Кимрами и киммерийцами, куда те киммерийцы ноне подевались — что и не видать их и не слыхать, какие болячки бывают у Великого Змея, какую пользу можно извлечь из чёрта летника, а какую из чёрта вешняка и много-много чего ещё. А уж про историю с географией Арясинского княжества, превращённого позднее в уезд, потом в район, и снова в уезд, точно нигде так подробно не расписано.
Крайне рекомендую.
По логике оно, конечно, следовало бы читать Витковского по порядку, начиная с трилогии «Павел II», однако же, чёрт меня дёрнул начать с последней из его опубликованных книг и соответственно с последней книги из цикла. Но пошло очень даже хорошо, хотя не исключено, что какие-то нюансы прошли мимо. Да и случившийся без всяческого авторского предуведомления где-то в середине романа перескок от чертовара Богдана Тертычного и прочих обитателей Арясина и окрестностей в императорские покои Павла II несколько сбил с толку. Ненадолго, впрочем, да и автор в тех покоях задерживаться особо не стал. Так что я теперь буду уж двигаться по Вселенной Павла II от конца к началу. Хотя, надеюсь, не совсем таки от конца, как говорится, дай Бог – не последняя, а в планах у автора значится ещё не один роман. Пожелаю Евгению Владимировичу здоровья и терпения, а всем остальным – получить удовольствие от его сочной прозы.
P.S. У романа на сайте всего семь оценок. Даже не знаю, что и сказать. Разве что – и сам такой, только-только и удосужился.
Опять же, давно известно, что между качеством текста и его популярностью — и, стало быть, издаваемостью — прямой зависимости нет. Но не до такой же степени? Книга издана тиражом — ажно в 500 экземпляров! Чертовщина какая-то...
Пётр Васильевич Васюченко – известный в Беларуси учёный, филолог и литературовед.
Он автор нескольких книг о белорусской литературе: "Драматургія і час" (1991), "Сучасная беларуская драматургия" (2000), "Беларуская літаратура XX стагоддзя і сімвалізм" (2004), "Адлюстраваннi першатвора: лiтаратура ў фiлалагемах i пятроглiфах" (2004), "Ад тэксту да хранатопа" (2009) и ещё многих других.
Мабыць ён ўжо нават і прахвесар які. Вунь якія словы мудрагелістыя ўжывае – хранатоп, філялягема, пятрогліф.
Но Пётр Васюченко не только рассказывает о том, как пишут другие, но и пишет сам – рассказы и сказки, пьесы и стихи. О всех его произведениях мы, надеюсь, сможем когда-нибудь узнать из библиографии на сайте, а пока я поделюсь впечатлениями от прочитанного.
Прабачайце, калі ласка, што я раз-пораз карыстаюся ў гэтым артыкуле роднаю моваю. Бо цяжка размаўляць пра творы Пятра Васючэнкі выключна па-рускі.
Прежде всего Пётр Васюченко известен (хотелось бы сказать – широко известен, но, боюсь, это будет всё же преувеличением) своей книгой «Жылі-былі паны Кубліцкі ды Заблоцкі», в которую вошли сказочные повести «Прыгоды паноў Кубліцкага ды Заблоцкага» и «Гаспадарка паноў Кубліцкага ды Заблоцкага». В 2004 году литературным объединением «Таварыства Вольных Літаратараў» она была признана лучшей книгой года и отмечена премией «Гліняны Вялес». Текст повестей можно отыскать в сети – вот здесь — Жылі-былі. Очень добрая книга, которую можно почитать и детям, а можно и самим почитать с превеликим удовольствием.
Паны Кубліцкі ды Заблоцкі — фанабэрыстыя ды ганарыстыя, як панам і належыць, але ж пры тым незласцівыя ды па-беларуску памяркоўныя. На вайну хадзілі – нікога не забілі, хаця з гарматы пастралялі да славу атрымалі. Паганага Цмока адалелі, але ж не без падмогі бабкі Параскі, ды й нават і Цмока не тое штоб пакалечылі. Незласцівыя паны, ды на расправу скорыя. Нашкодзіў кот Буркун, адразу ж застаў пакараны – на тры дні застаўся без сардэлек.
Чытайце і даведаецеся пра ўсё прыгоды, якія адбываліся з шалапутнымі панамі ды іншымі героямі кнігі – Курай Шчабятурай, дзеўкай Дрыпай, канём Гарцуном, Царом Максіміліянам і іншымі.
[/i][/p]
Прямо скажем, Паны Кублицкий и Заболоцкий не былинные богатыри, и походы их не дальние, и подвиги их не отличаются размахом и удалью. Но на выдумку паны горазды, и несмотря на все тумаки, которыми их раз за разом одаривает насмешливая судьба, продолжают верить в чудо, вот и приключаются с ними всяко-разные чудесные истории.
Но есть в книге и ещё один герой — прыгожая, мяккая, меладычная, баечная, сакавітая, жывая беларуская мова.
По белорусскому телевидению идёт передача «Падарожжы дылетанта». Ведущий – этакий белорусский Паганель. В шляпе, с зонтиком под мышкой и саквояжем в руках он наведывается в не самые известные уголки Беларуси, рассказывая о достопримечательностях и истории небольших городков, посёлков и деревень. Недавно один мой знакомый сказал, что он часто смотрит эту передачу именно для того, чтобы послушать – не то что рассказывает ведущий, а как он это рассказывает, как славно звучит белорусский язык, если человек владеет им в совершенстве, а не изучал лишь по учебнику в школе – как это увы происходит сегодня со многими белорусами.
Читая книгу Васюченко, я тоже получил несказанное – и отчасти уже мной подзабытое — удовольствие от чтения книги именно на белорусском языке. Может быть и появится перевод этих повестей на русский язык, но если вы читаете по-белорусски или вам просто захочется попробовать прочитать что-то на белорусском языке – весьма рекомендую.
А первая его книга вышла в 1993 году в серии «Первая книга прозаика» — небольшой сборник рассказов «Белы мурашнік». Судя по всему он не вызвал особого отклика и прошёл незамеченным, и к прозе Пётр Васюченко возвращается не скоро и не часто. А жаль. Не знаю, как сам автор оценивает свою первую книгу, но на мой взгляд — очень неплохо, особенно для молодого, начинающего (хм, в тридцать три года) автора. Хотя в целом сборник получился разнородным и неровным. Есть в нём и реалистические рассказы, например, зарисовка о студенческом житье-бытье «Аптэкаркі». Есть рассказ-ужастик «Тата, падаруй мне ляльку», который вполне можно можно бы пересказывать поздним вечером в тёмной палате пионерлагеря. А некоторые рассказы из этого сборника вполне могли бы украсить антологию белорусской фантастики, если бы кто-то всерьёз взялся отобрать лучшее в этом жанре. Хотя они и не относятся ни к научной фантастике, ни, тем паче, к фэнтези. Скорее тут можно припомнить изобретённый бумбамлитовцами термин «шизореализм». Особенно хороши мне показались рассказы «Канчурык робіць выбар» – фантасмагория в духе Кафки — и «Упрочкі» – поэтичная колядная история.
Текстов из этого сборника я в сети не нашёл. Сделал фрагментарный перевод первого из этих рассказов и сейчас упрячу его сюда под кат. Надеюсь, Пётр Васюченко не сильно на меня осерчает, если прознает про моё своевольничание.
Канчурик выбирает
В полпервого ночи, когда Канчурик только было собрался приступить к выполнению привычных супружеских обязанностей, в дверь квартиры позвонили, а затем и застучали кулаками и каблуками. — Здесь живёт Канчурик? – послышался казённый, на бандитский не похожий, голос. — Быстро на выборы. Канчурику показалось, что он, словно червяк, скручивается в кольцо, а над ним уже возносится огромный ботинок. — Так ведь были уже выборы… По нашему округу… В марте… — Отозвался откуда-то из Канчурика перепуганный червяк.
***
< Канчурика препровождают в казённый дом, ведут по длинным коридорам и доставляют в кабинет с табличкой «Агитатор № 9». >
***
Стол был обычный, речицкий, из клея с опилками. «Агитатор № 9» выглядел не страшно, слегка сгорбившийся, он напоминал председателя профкома на приёме по жилищным вопросам. В стороне, опершись на подоконник, стоял ещё один, без резиновой дубинки, но почему-то с биноклем. Дивана не было, был ещё один стол с разложенными на нём скрученными бумажками. В комнате молчали, но молчание это не было тишиной. Наоборот, комната была наполнена звуками, которые слышались словно через ватное одеяло: как будто ворочалось, покряхтывало, мычало невидимое, загнанное в угол животное.
Тот – за столом – листал папку, в которой — Канчурик в этом не сомневался – помещался бумажный Канчурик, с описанием его внешности, физических параметров, болезней, грехов перед обществом. Канчурик читал и про эти папки и про людей, которые их листают. Их несколько типов. Первый – экспрессивный, он закидает тебя обвинениями, добъёт лозунгами, загонит в угол, и ты станешь таким же, как тот, в папке. Другой – настырный, он станет копаться в бумагах и тайниках твоей души, будет накручивать твои нервы на стержень своей логики – и тоже загонит в угол. Третий – умеренный, он прикинется доброжелателем, станет сюсюкать, подстраиваться под тебя, даже расскажет последние спортивные новости, но после, совсем незаметно повернёт на твою вину, и ты сам, даже с некоторым приятным облегчением, признаешься, что виноват. Четвёртый …
Но это был Девятый – просто уставший, истомившийся от своей неблагодарной работы работы чиновник. С болезненной миной вглядывался Девятый в Канчурика: ещё один на мою голову. Чтобы разогнать свою тоску, поковырялся в носу, и грустно-грустно обратился к Канчурику:
— Ну вот: видите. Раньше бы Вам спохватиться. А теперь придётся выбирать. Показал рукой на стол с бумажками. Канчурик растерялся, но его подтолкнули в спину наганом и до него дошло: надо подойти к столу, взять одну из бумажек, развернуть.
На бумажке было написано: «Мать. Или жена». Девятый также заглянул в бумажку и, прочитав, слегка повеселел:
-Ну, это не самый страшный выбор, есть и потруднее. Берите карандаш, зачёркивайте ненужное.
Канчурик силился понять, чего от него хотят, но истина входила в его голову по частям. Сперва вот это слово: «ненужное». Как это может быть ненужным «мать» или «жена», даже если это слова, слова на листке бумаги? Ясно, над ним издеваются. Может, он это и заслужил, потому что – виноват, но это же чистое издевательство – заставлять вычёркивать такие слова. Зачеркнуть – всё равно что убить, в этом смысл пытки, что ему сейчас устроили. Тут он вспомнил наган за спиной, и ему стало дурно. Нет, этого не может быть. А даже если и было бы, тогда… Жену никак нельзя вычёркивать, нежданно стрельнуло ему в голову. Тут же он спохватился: а кого можно? Если не жену, так, значит… он что, получается, уже выбрал? Тут ему послышался спокойный, размеренный, тихий, словно позабытая песня, голос: «Не бери в голову, сыночек. Что ты с ними, идолами, можешь сделать? Пусть будет, как они хотят. Вы молодые, вам ещё деток растить. А мне после смерти батьки твоего жить интереса нету. Сама помереть хочу». Если бы это не голос прозвучал, а живая мать сказала ему это сейчас, он бы начал с ней спорить, отнекиваться, хотя и знал бы, что выхода нет и выбора не избежать. Но с голосом было непонятно как спорить, он же в нём, Канчурике, отозвался этот голос, как же было спрятать от него свои тайные мысли, свою растерянность? А покоя ему уже никогда не будет, и не суждено ему больше с безмятежным интересом смотреть футбольные матчи и видеть добрые сны. Не было выхода.
Он не вычёркивал. Они ждали. Нужно было что-то сказать, и он выдавил из себя: — Тут какое-то недоразумение. _ Это почему недоразумение? – обиделся Девятый. – Недоразумение – это там, у Вас. Вы хотели сказать: между ними выбирать нельзя. Так? Добро. Ну что ж, Вы одинаково любите и вашу маму, и жёнушку. Допустим. Хотя одинакового ничего в мире нет. Чего-то немножко меньше, чего-то немножко больше. Это уже и выбор. А Вы… Вот Вы с женой в городе, а матушка ваша в деревне, в Добрушском районе. Вы к ней очень даже любили ездить, окорочок свиной там привезти, молодой картошки. Теперь уже не особо возите – радиации боитесь. Так почему бы не забрать к себе старушку, подальше от радиации? Не согласится – уговорить, силой привезти. Но не везёте почему-то – а это уже выбор и есть. А если бы привезли, то в городе пришлось бы выбирать между матерью и женой. Всё время. Мало ли из-за чего заведутся невестка со свекровью, заспорят из-за какой-нибудь мелочи, из-за капусты квашеной – и вам придётся принять чью-то сторону. Снова выбор, только маленький. А у нас маленькие суммируются в один большой, окончательный. То же самое, только на принципиальной основе. Что же Вы не вычёркиваете?
Канчурик не знал, почему он не забрал маму из деревни. Он же любил её. Но получалось, любил на расстоянии, как-то само собой. А тут это «само собой» хотят повернуть так, чтобы получился выбор. А сам он стал чуть ли не злодеем. «А может, оно так и есть», — подумал загрустивший Канчурик. — Скажите, а оно так и будет? – осмелился он задать вопрос. — Что будет? — Ну… то, что я выберу. — Поймите, мил человек, оно уже так и есть. Только Вы этого не видели, а мы сделали сейчас, чтобы стало видно: почему, как, с какой целью. Ясно?
Ясно. С каким-то поражающим упорством его пихают словно кота в мешок, в некую пыточную, душегубку, где душу раскладыват на кровавом топчане, отсекают лишнее, разгибают, распрямляют извилины… Может, оно и хорошо, что не останется ничего кривоватого. Но он так не мог. — Я не могу, — сказал он. — Придётся снова тянуть, — вздохнул Девятый, — но не ждите, что попадётся что-нибудь полегче. Скорей наоборот.
Канчурик и без этого не ждал ничего хорошего. Но тут приключилась нежданная оказия на время приостановившая эту пытку. Лицо Девятого неожиданно смягчилось – в комнату зашёл кто-то, кого полагалось встречать приветливой улыбкой. Нос вошедшего напоминал ледоруб, вся фигура, если смотреть в профиль, была словно бы заострившейся, а когда он быстро пересёк комнату, воздушные волны прошли по сторонам, словно моторка прошла посреди Днепра. Человек-топор резво ухватил со стола бумажку, едва заглянув в неё, черканул карандашом, словно скальпелем по скуле, и вбросил в урну. Тот, у окна, едва успел глянуть в бинокль (должно быть, в его обязанность входило подсматривать, что вычёркивают). — Видите, как надо? Теперь Ваша очередь, — обратился Девятый к Канчурику после того, как в коридоре отстучала бодрая, как у бывалого вояки, поступь Человека-топора. Канчурик послушался и вытянул другую бумажку. В ней было: «Мова. Или деньги». — Что же Вы опять думаете? – с лёгким раздражением спросил Девятый. – Неужто это для Вас новость? Или Вы про это не думали, когда подписывались под письмом «ста тридцати четырёх»? Вы же знали, что на эту Вашу «мову» пойдут деньги, причём немалые. А где их взять? Дальше Девятый принялся зачитывать с этого самого письма, которое, понятное дело, было в его папке. Тянул слова, словно пробуя их на вкус: — «Мо-ва»! «Баць-каў-шчы-на»! «Вярніце нам мову»!.. Слышите? Это, конечно, важно. А с другой стороны – Ваши сто шестьдесят в месяц. Так берите Вашу «мову», но пожертвуйте Ваши сто шестьдесят. Или хотя бы половину. Это же «мо-ва»! Люди на Соловки шли… Вот оно. Теперь понятно, за что его сюда притянули. Послушал парней из подземного перехода, вставил свои две копейки в спор про «мову». Он ещё не сразу подписался под этим письмом, засомневался: «Ребята, а это национализм не будет?». Убедили, что не будет. И вот результат, подпись проросла когтями и колючками, которые вцепились и терзают Канчурика душу. Но почему же и здесь какой-то выбор? Кому нужны его сто шестьдесят в месяц? И почему именно его? Те парни начинали, не он. Они прежде всех стоят за «мову» — пусть бы они чем-то и жертвовали… Но вслух такое говорить нельзя. Натуральнее было бы представить себя борцом за идею, хотя бы для приличия. И Канчурик дрогнувшим голосом поинтересовался: — А вам разве не нужна «мова», «Бацькаўшчына»? — Да не трогайте Вы меня, — понуро попросил Девятый, — я может делаю для «Баць-каў-шчы-ны» больше, чем все вы с вашими письмами. Но я вижу, что снова сомнения. Что ж, тяните ещё, но это – в последний раз. Теперь вопрос выглядел ещё более смутным. И ещё острее встал ребром: «С нами. Или против нас». Девятый подтвердил: — Ну да. С кем Вы? Неожиданно Канчурик ощутил, как стало тихо — то, что хлипало и вздыхало как загнанное животное, что оживляло сцены этой пытки, сейчас затихло. Оно слушало Канчурика. Девятый, серые, тот с биноклем у окна – все слушали, что скажет Канчурик. И тут его прорвало, не иначе, от безмерной растерянности. Начал он с того, что очень трудно отличить «наших» от «ихних». Правых от левых. Сегодня он левый, завтра с правого бока вылазит. Крайности сходятся. А бывает, что человеку хочется своего места, и не справа и не слева, и не так, чтобы точно посередине, а именно своего… Он бы ещё долго распространялся про свою «позицию», но споткнулся на полуслове «диалекти…». Потому что куда-то с глаз долой сплыла кислая физиономия Девятого, а на её месте словно проявилось лицо кого-то другого. Человек напротив выпрямился, вырос над Канчуриком словно на дрожжах праведного гнева, что до поры разгорался в его груди, а теперь выплеснулся через глаза, через голос, что рвался из нутра. Канчурик готов был броситься ничком на пол, стиснув голову руками, но голос прозвенел неожиданно визгляво, просто по-бабски, но всё равно устрашающе: «СЛИЗНЯК! ПАРШИВЕЦ! ВЫКИНЬТЕ ЕГО ОТСЮДА К ЧЁРТОВОЙ МАТЕРИ, ИНТЕЛЛИГЕНТА ГНИЛОГО!!!» ***
< Те же конвоиры, что доставили Канчурика в казённый дом, пинками выгоняют его на улицу. Рёвом и бранью наполняется всё здание. Следом просыпаются соседние дома. Весь город криками, угрозами, ругательствами и проклятиями сопровождает бегущего Канчурика, пока тот не укрывается в небольшой будке, оборудованной местными детишками для игры в партизан. Здесь он в безопасности, по крайней мере до утра. О том, что будет когда его найдут, примутся шельмовать, снова призовут к выбору, он старается не думать. Пока он — Канчурик, эти несколько часов – его. А там — может как-нибудь и обойдётся. Как-то да будет. >
Прозвучало мнение, что мой обзор о белорусской фантастике наводит грусть-тоску.
Попробую несколько развеять это впечатление.
Хотя следует признать, что наиболее удачные произведения у белорусских писателей отыскиваются в основном где-то в приграничной зоне межу фантастической и реалистической литературой.
Вот и книга, написанная Франтишком Хлусом и Мартином Юром, (под этими псевдонимами укрываются – впрочем, не слишком старательно — Владислав Ахроменко и Максим Климкович) не вписывается ни в рамки научной (и ненаучной) фантастики, ни в реализм (это уж точно).
Итак:
Францішак Хлус, Марцін Юр «Здані і пачвары Беларусі» (1995 г.)
Книга издана где-то (и тут непонятки!) между Белостоком и Минском в 1995 году.
Как бы это лучше перевести название книги? «Призраки и чудовища Беларуси»? Или, может быть — «Нечисть Белорусская»?
Грусть и тоску эта книга, как по мне, ни у кого не вызовет. По содержанию и основательности она напоминает «Бестиарий» Сапковского, только с учётом белорусских реалий, да с присказками и историями в Швейковском духе:
Волколаки? Да, был тут у нас случай с волколаком в Збржеских Будейовицах Троицком предместье…
Для примера я попробовал перевести описание одного из видов нечисти на русский. Надеюсь, если авторы об этом прознают, то не сильно на меня заругаются. Не мудрствуя лукаво, взял первого из списка – Упыря Обыкновенного. Если перевод понравится, поищите в сети полный текст. Не знаю, с нарушением ли авторского права, или нет, но он пока доступен. И читайте на здоровье. Если перевод не понравится – значит, я не справился. Тогда поищите в сети текст, чтобы узнать, как оно там в оригинале. И читайте на здоровье.
Упырь
Нечисть эта водится на всей территории Беларуси и всюду выглядит одинаково. Правда, последнее время можно услышать, что кое-кто встречал в Чернобыльской зоне Упырей-мутантов. Если не обращать внимания на это обстоятельство, а мы вернёмся к нему позднее, Упырь Обыкновенный обладает такой внешностью и характером:
Выглядит он как обыкновенный мертвец трёх-четырёхдневной выдержки – с зелёными пятнами по всему телу, если это мужчина – то выделяется ещё и некоторой небритостью. Клыки у него примерно вдвое длиннее, чем резцы, и выпирают на нижнюю губу. Отличить упыря от нормального человека не сложно. Для этого надо отрезать ему голову – человек после этого молчит, а упырь сразу начинает ругаться. Характер у всех упырей весьма агрессивный и непредсказуемый, что видно из протокола, составленного младшим сержантом Ж. столичного отделения милиции со слов потерпевшего. В нём было сказано следующее:
«Дежурный сантехник Фёдор Т. возвращался со второй смены. На улице Миколы Гусовского в районе Кальварийского кладбища к нему привязался странного вида субъект с пустым эмалированным ведром в руке и предложил выпить. Фёдор, разумеется, согласился. Незнакомец уверял, что знает хату, где можно разжиться спиртным. Думая, что они направляются к обычной самогонщице за бимбером, труженик отправился следом за незнакомцем. Субъект старательно обходил дома, у которых на входных дверях или дворовых воротах были прибиты кресты. Наконец, он остановился перед домом с красной пятиконечной звездой и, попросив Фёдора подождать, зашёл внутрь. Через какое-то время он вернулся, пригибаясь от тяжести полного до краёв ведра. Компаньоны расположились рядом с автоматом с газированной водой и субъект разлил принесённый напиток по стаканам. В свете луны Фёдор заметил – в его стакане тёплая кровь и категорически отказался пить. Субъект вначале пытался убедить Фёдора Т., что это просто очень свежее и ещё не остывшее пиво, а потом, внезапно разъярившись, надел ему ведро на голову. Окровавленного сантехника в бессознательном состоянии и с ведром на голове подобрал участковый милиционер на патрульной машине. Специальное подразделение, отправленное в дом с красной звездой, обнаружило там обескровленный труп хозяина – заслуженного ветерана Вооружённых Сил. По свежим следам милиционеры отловили и субъекта-упыря, им оказалось лицо кавказской национальности и, как выяснилось при допросе – с гомосексуальными наклонностями. Кавказец превратился в упыря довольно необычным для этого недуга половым путём – разрыл свежую могилу и изнасиловал юношу-покойника.»
Если технология защиты от Упыря Обыкновенного имеет давние традиции и детально разработана, то чернобыльского Упыря-Мутанта не останавливают ни чесночный дух, ни святая вода, но серебряная пуля, помеченная крестом. Эту нечисть можно обезвредить разве что посредством дезактивации.
Наибольшую опасность представляют из себя Упыри-женщины, которые внаглую орудуют по ресторанам, барам и отелям под видом проституток. За небольшую плату они соглашаются заняться оральным сексом, после чего расслабленному и утратившему бдительность клиенту откусывают гениталии – таким образом упырицам весьма удобно выпивать кровь жертвы. Отличить их от обычных проституток не трудно, достаточно к ним прикоснуться – они жутко холодные. Если какая-нибудь необыкновенно холодная девица начнёт объяснять вам, что она просто замёрзла, стоя на улице, заставьте её смыть косметику, и под ней обязательно проявятся зелёные трупные пятна.
А вот полный классификатор сверхъестественных существ, обитающих в Беларуси и на страницах фундаментального исследования Франтишка Хлуса и Мартина Юра:
Виктор Пелевин «Чапаев и Пустота», Виктор Пелевин «Священная книга оборотня» Моё знакомство с творчеством Пелевина несколько затянулось. В своё время читал, а после пробовал и перечитывать его первый сборник рассказов. И впечатление оставалось весьма смазанное, а в целом – не впечатлило. Но вот наконец дошёл у меня ход и до его повестей и романов. Опять таки – впечатления разные, но вот эти два романа – цепанули всерьёз.
Владимир Сорокин «Метель» Если вы побаиваетесь эпатажа в произведениях Сорокина – прочитайте эту повесть. Удивительная фантазия, ассоциации с классической русской прозой — есть, а эпатажа – нет. Ну, или почти нет.
Юрий Коваль «Самая лёгкая лодка в мире» Изящная проза, в то же время без малейшей вычурности. Как же я такое люблю. Иногда бывает, читаешь – и ловишь себя на мысли, что произнеси это вслух – и язык сломаешь. А здесь – ощущение такой лёгкости, свежести. Ну, очень хорошо.
Михаил Веллер «Гонец из Пизы» Слегка испортила впечатление от романа сюрреалистическая концовка. А пока действие шло вполне в русле тезиса Варгаса Льосы – зачем нам сочинять фантастику, когда окружающая нас действительность более чем фантастична сама по себе – было просто здорово.
Евгений Лукин «Лечиться будем», Евгений Лукин «С нами бот» Найти такой небычный способ взглянуть на нашу действительность, такой хитрый угол обзора, такую неожиданную точку зрения – способен наверное сегодня только Лукин.
Генри Лайон Олди «Герой должен быть один» Потихоньку всё меньше непрочитанного у Олди остаётся у меня. Впрочем, я особо и не спешу. Но боюсь, что всё же они пишут медленнее, чем я читаю. Что поделать, начну тогда перечитывать.
Из прозы нефантастической упомяну, пожалуй, сборники Вячеслава Пьецуха «Предсказание будущего» и «Я и прочее» (хотя кое-что потустороннее в них отыщется). Очень жаль, что с творчеством Пьецуха знакомо так мало из посетителей сайта – судя по количеству оценок и отзывов в библиографии. У меня впечатление от чтения его книг – будто славно наговорился с умным человеком.
облако тэгов
