"Изгой один" на удивление понравился. После седьмой части ЗВ (фальшивые елочные игрушки) я как-то вообще ничего хорошего не ждал, а тут настоящее ретро, настоящие Звездные войны. Хотя режиссер, имхо, делал стилизацию не под классические ЗВ, а под трилогию "Индиана Джонс". Все эти характерные ракурсы, крупные планы, наезды камеры, цветная подсветка лиц, клубы пара, трюки и прочее. И это сработало.
Удивительно -- фильм более условен, ироничен в подаче, открыто стилизован, даже театрализован, чем седьмая часть ЗВ, -- но смотрится намного убедительней.
Компьютерный Питер Кушинг впечатляет. Молодая Лея -- скорее пугает, но ее, слава богу, было всего секунд десять.
Робот клевый. Злодей вообще отличный. Замечательное сочетание амбиций, ума, мерзости, сарказма и обаяния -- то, что нужно. Его лицо -- словно прямиком из "Индианы Джонса". Бен Мендельсон -- надо запомнить актера.
Диего Луна -- неплох. Впрочем, он всегда неплох:)
Донни Йен с напарником -- клевые.
Бои впечатляющие. Хотя никакого реализма "а ля черный ястреб" тут даже в помине нет. Скорее "Индиана Джонс" и "Империя наносит ответный удар" -- и это правильно.
Не понравилось -- что разведчик повстанцев убивает информатора (!!) и стреляет в повстанца с гранатой (!). Такой реализм -- из другой оперы, не из ЗВ. Раньше повстанцы себе такого не позволяли:)
На самом деле недостатков можно найти до фига, но в целом -- я даже пожалел, что не сходил в кинотеатр, а смотрел по телевизору. Атмосфера ЗВ -- отлично! Хороший фильм.
И, конечно, проход Дарта Вейдера сквозь строй повстанцев -- это было мощно.
Не понимаю, почему так происходит. Вот французы снимают суровых мужиков с разбитыми рожами под дождем в кожанках с оружием -- у них нуар. А наши снимают суровых мужиков с разбитыми рожами под дождем в кожанках с оружием -- гламур. И черт его знает почему, может, в консерватории что-то надо поправить.
"Налет", 1 серия (и кусок 6). Очередная адаптация западного сериала.
Но это хотя бы смотрибельно, в отличие от провальной совершенно "Родины". Правда, опять гламур, везде гламур. Ну, не клеится дословный перенос западного сериала к российским реалиям. И Калининград в кадре только мешает, если честно. А уж ментовка в лофте, дизайнерские квартиры ментов -- ну, смотри выше. Такое ощущение, что режиссер Карен Оганесян живет в мире некрашенных кирпичных стен, закаленного стекла и хромированных швейцарских часов.
Машков, Шведов -- хорошие. Паль -- вообще отличный, мои респекты. Парень, сыгравший мудака, которому Рыжий воткнул ручку в глаз -- класс, прекрасно сыграно. Смоляков -- всегда убедителен. Александра Ребенок -- отличный образ, пластика, классная фактура. И вообще хороших актеров много, это и спасает сериал, хотя и не до конца. Даже нацисткая блондинка из ФСБ была ничего, хотя само по себе это очень смешно.
Но Лукерья Ильяшенко? Why?!
Вы серьезно? Уровень актерского мастерства -- долгое и продолжительное молчание, прикрыв глаза рукой. А у нее экранного времени -- вагон и тележка. И это мучительно, блин. Ни одной нормальной оценки. Ни одной! Когда ее реакцию на смерть отца сняли с расстояния километр, я понял -- режиссер тоже не дурак, понимает. В сцене, где героиня плачет в душе -- даже стекло выразительней. И вода. И мой телевизор. Кошка вообще Де Ниро.
И переигрывающая местами жена героя Шведова на этом фоне уже нормально смотрится.
=======
А вот сейчас случайно включил на "Салам Масква" -- и с пяти минут понял, что надо смотреть. Настоящее. Люди, диалоги, атмосфера, ситуации. И нуар без всяких кожанок.
Досмотрел "Страну Оз" Василия Сигарева. Пока не готов сказать о фильме в целом, но по частностям. Язык абсолютно живой и мат тут средство коммуникации и выражения эмоций, и никак иначе. Кажется, ни разу в фильме мат не применили как оскорбление. И вообще, уральский диалект сильно мягче и напевней московского выговора — вы удивитесь, какие жесткие вещи можно произнести легко и красиво, как песню.
Яна Троянова — прекрасна и удивительна.
Гоша Куценко давно не был таким убедительным. Хотя опять, блин, прекрасный принц, пусть и долбанутый. В сцене на балконе — очень хорош.
— Шабадинова! Иди, помойся.
— Не буду. Я чистая.
— Это, Шабадинова, ты преувеличиваешь.
Руки Инны Чуриковой — это нечто. У меня бабушка с Урала, я замечал, как она по-особому, в какой-то своей — чуть птичьей манере, быстро, словно сует птенцу червяка — ставит на стол тарелку с пельменями, подсовывает тебе вилку и плошку со сметаной. И тут я увидел ее руки у Чуриковой.
Вот именно эта манера, легким хватом сверху. Но уральского выговора Чуриковой сильно не хватает:)
Вообще, актеры хороши.
То, что Василий Сигарев ученик Коляды — я понял где-то в середине фильма. Впрочем, сейчас иногда кажется, что все уральские драматурги — ученики Коляды. :)
Это уже фирменная вещь — сочетание "низкого" языка и "высокой" трагедии. С виду бытовуха, а по сути — Шекспир. Правда, которому врезали с ноги постмодернизмом, но все-таки. Плюс уральский колорит и типажи. Урал — это такая Ирландия Мартина Макдонаха. Страна маленьких людоедов и черного юмора. Только пьют больше и мороз. И пластиковые стаканчики.
Впрочем, это я скорее в общем об уральской драматургии, а не о Сигареве именно.
Очень хороший. После "Американского снайпера" я опасался, что Иствуд утратил форму, но — зря опасался.
Удивительная безыскусность рассказа, никаких излишеств или крутых кинематографических фишек — снято очень просто, но вместе с тем здорово. Великолепная актерская игра, точная режиссура и чуть отстраненная, но очень человеческая интонация — без сюсюканья или восторгов, но и без очернения или издевки. Спокойный прямой взгляд.
Атмосфера в фильме удивительная — холодная и голубовато-прозрачная, как вода Гудзона зимой, когда лайнер с отказавшими двигателями сел на воду и все 155 пассажиров остались живы. Вот сидишь и весь фильм переживаешь за героя Хэнкса, играющего капитана Салли. Все закончится хорошо, мы это знаем, но... В наше время недостаточно спасти людей, надо еще доказать, что ты сделал это правильно.
Хэнкс все-таки удивительный актер. Он живет каждую секунду в кадре так, что другому хватит на целый фильм. А Иствуд удивительный режиссер. Его самого в фильме словно и нет, будто это кинохроника. Но при этом он есть. Это его кунг-фу.
Странное дело. Два старика ведут рассказ, а оторваться невозможно.
Он добрый, мягкий, очень отзывчивый человек. Не сказать, что робок -- но как бы чуть приглушен, словно лампа на ночном столике. Не мешает другим. Наоборот, старается всячески помочь, подсказать, поддержать. И при этом он -- кандидат в мастера спорта по самбо, рослый и физически сильный.
И его добротой пользуются.
Он отнюдь не дурак. Друг прекрасно все видит. Как им манипулируют, как пользуются его знаниями, его головой, талантом, честностью -- люди не столь знающие и талантливые. Не столь честные.
Зато гораздо более наглые. У них лампочка ватт сорок. Против его пятисот с гаком. Но в то время как он горит на чуть-чуть -- теплым мягким светом, у них спирали гудят от перегрузки. Знаете, есть такие лампы -- света от них никакого, но если наткнешься взглядом -- обязательно зажмуришься. Перед глазами -- надоедливый просверк, от которого трудно избавиться...
Зато в их сторону легко ткнуть пальцем -- вон они. Горят!
От него же светло и уютно, как вечером на закате. Но порой не сразу поймешь -- откуда этот мягкий теплый свет? В какую смотреть сторону?
Это пока мой друг трезв.
Крепко выпив, он становится агрессивен. Словно лампа с реостатом. Реостат на максимум, абажур -- долой! Теперь свет режет глаза, на него нельзя смотреть. Он груб и вспыльчив. Он обидчив, не говорит -- кричит. Он уже не обходит углы, а сворачивает их плечом. Теперь мой друг вспоминает, что он — кандидат в мастера спорта по самбо. И все — все! — которые пользовались его добротой, талантом -- ничего не давай взамен! — должны ответить по справедливости.
Он больше не позволит себя использовать.
Нет, больше никогда, я говорю: спасибо вам, идите к черту!
И он лезет в драку...
В которой проигрывает.
Потому что очень трудно выиграть схватку с нарядом ОМОНа, будь ты даже не кандидатом, а мастером спорта. И будь ты даже трезвым мастером спорта...
А еще мой друг всегда защищает тех, кого считает друзьями. Пьяный он или нет — все равно.
Потом читаешь "Отелло". И становится отчаянно, невероятно обидно за Кассио, который, может быть, не так умен, как мой друг — но тоже -- добр и честен. Кассио, который считает Яго другом — и не поднимет на него руки, будь хоть трижды пьян!
А Яго его подставляет.
"Основная же задача всякого истинного творчества ... -- это раскрытие сущности изображаемых явлений жизни, обнаружение скрытых пружин этих явлений, их внутренних закономерностей.
Без знания жизни творить нельзя."
(Б.Е.Захава, "Мастерство актера и режиссера")
Что это за зверь такой -- "знание жизни"?
Факты.
Факты?
Факты?!
На дворе -- век господства информации. Прав известный фильм. Мы живем в Матрице. Мы не знаем, что на самом деле происходит в мире — потому что весь мир вокруг нас создан информацией. Где-то искаженной, где-то достоверной...
Искусственная реальность.
Иммануил Кант утверждал, что мы живем в мире, созданном нашими ощущениями — и кто скажет, насколько эта субъективная реальность соответствует объективной?
Не зря ведь у полицейских мира есть выражение "Врет, как очевидец.".
Но даже знай мы всё "от" и "до"...
Была бы эта информация — нашим знанием жизни?
Вернее, эта бесконечная череда фактов — и есть наше знание жизни?
Нет.
* * *
В корейском фильме "Oldboy" ("Старина"), главный герой неизвестно за что просидел в частной тюрьме пятнадцать лет. Кто упрятал его за решетку, за что? Неизвестно. О-Дай-Су (так зовут главного героя) пытается понять, кто может его так ненавидеть. Кому он сделал зло? О-Дай-Су заполняет несколько огромных тетрадей именами людей, которым он сделал хоть что-то плохое.
Потом главный герой оказывается на свободе, долгим и кровавым путем ищет ответ "За что? Что я такое сделал?". Он жаждет получить ответ гораздо сильнее, чем мести. О-Дай-Су прилагает огромные усилия, идет к цели несмотря на все препятствия...
А когда находит...
Человек, которого он нашел — его имени нет в тетрадях "Плохих Поступков". И не могло быть. Потому что две фразы, которые обронил О-Дай-Су, будучи подростком — "у девушки X, оказывается, есть ухажер. Я видел, как они встречались." -- не были сказаны с целью причинить зло. Просто болтал с другом. И все.
Для О-Дай-Су это факт, который он даже не помнит.
Для человека, который засадил О-Дай-Су в тюрьму на пятнадцать лет, это — ключевое событие, которое перевернуло всю жизнь.
Маленький камешек, повлекший за собой обвал.
Самоубийство сестры.
* * *
Человек живет памятью. Что он не помнит — того бы и не было. Не существует. Будь это даже стопроцентно подтвержденной информацией...
Не пропустил через себя.
В спектакле "Война и мир. Сцены из романа." актер, играющий Пьера Безухова, выходит на сцену с французским маркизом на плечах. "Нет, но этот маркиз!", вспоминает через слово Безухов.
Этот маркиз, спор с ним — Пьера "зацепил". Вызвал бурю чувств.
После разговора с маркизом Пьер изменился.
Для О-Дай-Су сказанные много лет назад слова — ничто. Он поболтал с приятелем, уехал в другой город и даже не слышал о смерти той девушки.
Эмоционально не воспринял — и все, это просто факт, который, даже являясь фактом твоей биографии, ничего тебе не дает. Было... и ладно.
Богатство биографии отнюдь не гарантирует, что человек знает жизнь.
* * *
Человек помнит только то, что его эмоционально "зацепило". Словно корявое, но очень верное. Фильм должен "цеплять". Книга должна "цеплять". Спектакль должен так "цеплять", чтобы просидеть от начала до конца и — выйти другим человеком.
Но в первую очередь должна цеплять жизнь.
Должно быть восприятие.
Мне представляется крюк башенного крана — белая краска местами облупилась, царапины, темные пятна солидола. Крюк ныряет в бетонный колодец — долго идет вниз, потом — рывок, крик "Давай!" -- и он медленно поднимается...
Иногда крюк идет легко.
Иногда -- трудно.
Бывает, что крюк поднимается пустой — хотя шел с натягом — и тогда обидно. Сорвалось!
А иногда крюк вытягивает такое — что переворачивает всего тебя.
"Я думал, я лучше."
Или -- "как, оказывается, больно!"
* * *
На первом курсе актерского факультета был показ самостоятельных работ студентов.
Мы решили поставить рассказ Василия Шукшина "Сураз". Нам казалось — а что тут сложного? Сыграть сцену, где Спирька приходит знакомиться с Зеленецкими, потом — сцену, где Сергей Юрьевич застает жену со Спирькой; и, наконец, финальный уход героя под трагическую музыку (дураку ясно, пошел стреляться!).
Сказано — сделано. Начали репетировать. Даже некое подобие метода действенного анализа применяли. Играли этюды на сцены из рассказа с импровизированным текстом.
Так как рассказ предложил я, это был мой первый режиссерский опыт...
И мы сели в лужу.
Вернее, в лужу сел я, как режиссер. Потому что совершенно не разобрался, что в рассказе происходит. И, соответственно, не смог объяснить другим.
Мы играли "вообще".
"Без знания жизни творить нельзя.
Это в равной степени относится и к режиссеру и к актеру. Для того чтобы оба они могли по-настоящему творить, необходимо, чтобы каждый из них глубоко знал и понимал ту действительность, те явления жизни, которые предстоит отобразить на сцене."
(Б.Е.Захава "Мастерство актера и режиссера")
Нет, я честно пытался. Я упорно готовился к репетициям, бесконечно перечитывал рассказ, разбирал, выдвигал теории. Но -- в пустую. Казалось, понятый и разобранный до последней точки, рассказ разваливался на глазах, стоило только взяться за указания актерам...
"...творческая фантазия режиссера и актера воспламеняется на п е р е к р е с т к е двух впечатлений: с одной стороны, от прочитанной пьесы, а с другой -- от эмоциональных воспоминаний пережитого в жизни."
Ключевое слово здесь, как мне кажется, "восприятие".
Спирька прошел по жизни с толстой кожей. Ничего его не волновало. "Это мне -- до фени". Ему все было до фени", говорит Шукшин.
И вдруг Спирька, будучи уже за сорок, встретил Ирину Ивановну, учительницу из города.
Ну, ничего же особенного! Ну что он, женщин в своей жизни не встречал?
А эта маленькая, невзрачная... горлышко нежное... "Я гляжу ей вслед — ничего в ней нет. А я всё гляжу, глаз не отвожу."
Вот так и Спирька. Не отвел глаз — и пропал. Укололо его это тонкое горлышко в самое сердце. Словно потерял Спирька свою дубленую, битую-перебитую, надежную шкуру...
Кожа у него была толстая. От всего мира защищала.
Если сунуть руку в соль -- что будет? Да ничего. Даже не почувствуешь.
А если кожи вдруг — и нет? Голым-то мясом... Поневоле взвоешь.
Вот Спирька и взвыл.
И обида сразу стала смертельной. И тоска — смертной. И цветы на той, последней полянке — сладкими и пахучими, как никогда в жизни.
"Спирька любил запах пучки. Встал, сорвал тугую горсть мелких белых цветочков, собранных в плотный, большой, как блюдце, круг. Сел на пенек, растер в ладонях цветки, погрузил лицо в ладони и стал жадно вдыхать прохладный, сыровато-терпкий, болотный запах небогатого, неяркого местного цветка. Закрыл ладонями лицо и так остался сидеть. Долго сидел неподвижно. Может, думал. Может, плакал..."
* * *
Восприятие. Нет восприятия -- нет и "знания жизни".
"Самостоятельно, а не только через драматурга должен театр (актеры, режиссер, художник) воспринимать жизнь для того, чтобы создавать подлинное искусство".
(Б.Е.Захава "Мастерство актера и режиссера")
В том корейском фильме человек, у которого умерла сестра, сделал все, чтобы О-Дай-Су оказался без кожи. Чтобы голым мясом — и в соль.
Чтобы понял.
Для кого-то это маленькая канава, а для меня -- огромная пропасть.