Смертный холод

Давайте считать что эксперт прав и его убили больше двух месяцев назад. Наверняка найдется столько же мотивов, сколько миллионов на его банковском счете. Но зачем, скажите на милость, держать его замороженным несколько недель, чтобы потом сбросить в воду на глазах у множества свидетелей?

Грифом 18+маркируют произведения, не предназначенные для детей и подростков, мера защиты от растлевающего влияния на молодежь «неправильной» информации. С уровнем действенности примерно равным зонтику, раскрытому во время шторма. Было бы желание, а получить сколь угодно шокирующую информацию в каких угодно количествах сегодня не проблема. И это одна из тем романа, название которого можно прочесть, в том числе, как пародийный перевертыш цензурного маркера: пока мы сдуваем с них пылинки, они творят непотребства и, не стыдясь, рассказывают о них миру.

Я сказала, одна из тем. Да, хотя не основная. Третий роман Стефана Анхема о Фабиане Риске отличается от других книг о бравом инспекторе как количеством и острой актуальностью поднятых тем, так и уровнем серьезности их проработки. Новый роман без натяжек социальная и психологическая проза. Мне возразят, что автор и прежде уделял внимание социальным аспектам. Все так, но в «Жертве без лица» и «Девятой могиле» сюжет двигался посредством набора штампов (детские психотравмы, связанные с сексуальным насилием и харассментом, порождающие взрослых чудовищ).

Я не хочу сказать, что в «Минус восемнадцать» всего этого не будет, кто же откажется от кирпичиков Лего, которые так удобно ложатся в руку и защелкиваются в пазах. Добавьте непременные четыре копейки в копилку мирового феминизма, с ними в серии Фабиана великолепно справляется датская полицейская Дуня Хугер, обаянием и профессионализмом сильно превосходящая основного героя. Дуня вообще замечательная находка этой книжной серии, давно перетянувшая на себя одеяло читательского интереса с вечно рефлексирующего и барахтающегося в болоте семейных проблем Риска.

Конструкция романов замечательно обыгрывает территориальную близость Дании и Швеции, проницаемость их границ, сходства и различия ментальности, социального устройства, устройства юридической систем. В большинстве случаев сравнение оказывается не в пользу более богатой Дании, ну так, Анхем швед. В каждой части, расследование шведской полиции независимо дублирует датчанка, занимаясь не связанным с ним, на первый взгляд, делом, в результате сотрудничество сильно помогает разоблачению. Прекрасная Дуня много страдает от жестокости преступников и мизогинии непосредственного начальника (в Швеции с отношением к женщинам коллегам не в пример лучше).

На сей раз все начнется со странной аварии, когда человек за рулем автомобиля, утонувшего на глазах многочисленных свидетелей, на поверку окажется уже два месяца как мертвым. То есть? А как же соседи, которые видели его все время? В этом и предстоит разобраться Фабиану. Одновременно датскую и шведскую столицы потрясают циничные жестокие убийства бомжей, совершаемые группой людей в масках с улыбающимся смайликом. Чудовища, явно молодые, после изощренных издевательств, смеясь, подвергают несчастных чудовищной смерти и выкладывают видео на ютуб. По некоторым признакам можно сделать вывод,что преступления пересекаются.

Тема немотивированной жестокости подростков из благополучных слоев общества, направленной на его изгоев, сейчас актуальна. В прошлом году много обсуждали «Ужин» бельгийца Германа Коха, где двое подростков забивают насмерть бомжиху, спящую в тепле у круглосуточного банкомата. Там все начиналось, как убийство по неосторожности, лишь потом перейдя в остервенелую злобу, преступление фиксирует камера наблюдения. Персонажи «Минус восемнадцати» планируют и совершают преступления осознанно, заранее обзаводясь антуражем, снимая в процессе ролики. И это по-настоящему страшно.

Другая мощно звучащая тема книги связана с предельной разобщенностью людей в современном мире. Уровень которой прямо пропорционален уровню благосостояния и, как ни парадоксально — прав и свобод, считающихся в обществе нормой. Не могу сказать об этом больше, не рискуя лишить слушателей существенной части удовольствия, но поверьте, это невероятно круто. И да, со «слушателями» не оговорилась, аудиоверсию романа исполнил Игорь Князев. Превосходно, как всегда.

Интересный от начала до конца, остросюжетный и остросоциальный роман с минимумом омерзительных подробностей, столь любимых скандинавским детективом, за что отдельный респект автору.

Сука любовь

Да, мы обожали друг друга, как Ромео и Джульетта. Только у нас все было по-настоящему. Да,у нас все было по-настоящему, — повторила она с нажимом. “Oh yes. He adored me-and I adored him. Such a love we had! Like Romeo and Juliet it was. But real. Oh, it was real,” she said intently.

Зак художник, небесталанный. Галерист. Любящий муж. Нежный отец. Специалист по творчеству Чарльза Обри. Писатель. В прошлом. Или очень скоро будет. Все разваливается. Затяжной творческий кризис. Галерея не даёт дохода. Красавица жена, осознав, что не создана для рая а шалаше, вышла замуж за другого, успешного и без тараканов в голове. На другом конце света. Дочь переехала с мамой к её новому мужу, теперь Зак папа по Скайпу. С писательством тоже непросто, книга об Обри застопорилась, а аванс уже потрачен и сроки жмут. Были б деньги, вернул бы, да уже потрачены и в ближайшее время поступлений не ожидается, а тут ещё объявилась какая то дамочка, тоже пишет о художнике, если окажется оперативнее, закова книга уже и не нужна.

Выход один, срочно дописать и сдать долгострой. И вот он едет отчасти за вдохновеньем, в основном — в надежде нарыть информации, которая сдвинет книгу с мертвой точки, в прибрежный Блэкноул, где художник провел предпоследнее лето своей жизни, где пережил трагедию смерти дочери и распада семьи, от которых так и не оправился — через несколько месяцев, в самом начале Второй Мировой, завербовался добровольцем и погиб в Дюнкерке.

Есть и личная причина, по которой туда. Предвоенным летом неподалеку от Обри отдыхали его бабушка и дед, тогда женихи невеста, свели знакомство с его семьей. Бабушка всегда говорила о Чарльзе с восхищением, которого явно не разделял дед, и в смелых фантазиях Зак предполагает, что, ах, ну ладно, выговорю — что его отец, рожденный спустя девять месяцев после того отпуска, на самом деле сын великого художника, в котором творческие гены не проявились, зато раскрылись через поколение, в нем самом. Вот было бы славно, коли так.

Глупо? А, положа руку на сердце, кто из вас отказался бы найти у себя королевские корни,даже если бы для этого пришлось принять как данность, что прародительница была лишь фавориткой и имела законного супруга? То-то же, не судите, да не судимы будете. Так или иначе, в Блэкноуле ему удается встретиться со старушкой Димити, которая прежде жила отшельницей и по древности могла быть знакомой с семьей живописца, заинтриговав ее предположением о своем родстве с великим человеком: Нет, ты не внук его, — ответила старая женщина, — Только самую малость похож. А потом оглушила тем самым заявлением, что у меняв эпиграфе.

Что за чушь? Стойте, вы Митци? Ох, как все сошлось. Юная островитянка в блеске расцветающей красоты, в самом деле, появлялась на многих картинах и набросках Чарльза этого периода, но ни о каком романе между ним и приятельницей его дочери Дельфины и речи не могло идти речи. Или? Ох, для книги это могло бы стать бомбой. Хотя, скорее всего, старушка выжила из ума и плетет небылицы, однако попытаться ее разговорить стоит.

И это только завязка той части романа, что повествует о современности. Кэтрин Уэбб мастер оригинальных сюжетов с невероятно закрученной интригой, но приему параллельного рассказа о двух временах, между которыми столетие или около того — ему неизменно верна. И, смею уверить, хроника предвоенного лета, в самом деле, окажется бомбой. Хотя и не в том смысле. какого ожидал Зак.

Невероятная история убийственной любви, которая вырастает сорняком из неумения любить. Из ненаученности любви и заботе. И, как сорняк, душит оранжерейные цветы, крадет у них воду и свет, обращая предмет любви в собственное подобие. А финал и вовсе потрясающий. Не устаю удивляться тому. как Уэбб выплетает свои сюжеты. Читала и слушала в оригинале, знаю, что есть перевод отменного качества, но с двумя последними английскими книгами — романами Ника Харкуэя, читаными перед A Half Forgotten Song понимала с пятого на десятое, как в начале языковой практики, и совсем перестала получать удовольствие от чтения. С этой вещью все вернулось.

Все немного волхвы

И три звездочета

Спешили на зов небывалых огней.

За ними везли на верблюдах дары,

И ослики в сбруе, один малорослей

Лругого, шажками спускались с горы

Преимущество литературы перед прочими видами творчества в том, что тексту не нужны специальные условия для демонстрации. Магия театра требует схождения в одной точке свободного вечера, особого настроя, финансовой возможности приобрести билет, наконец. С кино проще,но обстоятельства и тут играют роль: пандемия, росчерк властного пера, и целый вид искусства лишен условий нормального существования (дома с компа суррогат). Остаются живопись, музыка и литература: первой в идеале нужен режим погружения, картинка на мониторе дает самое общее представление об оригинале. Музыке и книге одиночного режима достаточно, хотя первая ориентирована на одновременное восприятие многими. Текст изначально задуман как разговор один на один, ему никто, кроме читателя, не нужен.

Обстоятельства приводят читателя к его тексту, как этот август привел к «Поклонению волхвов» меня, и неважно, как давно книга написана, она приходит к тебе в том виде, в каком встретит самого могущественного и богатого человека, и последнего нищего; сегодня, через год, через сто лет. Этому роману пять лет, вероятно, в год выхода не прошел незамеченным критикой и серьезным читателем, но я в то время современной русской литературы читала мало.

Русской? Как-то не по-русски звучит Сухбат Афлатуни. Это псевдоним, впрочем, настоящее имя узбекского писателя Евгений Абдуллаев тоже не самое славянское. Что с того, когда в человека положено такое чувство языка и умение с ним обращаться, какое одному из тысячи дается? Я уже знала Афлатуни как замечательного стилиста, когда бралась за «Поклонение волхвов», его четвертый для себя по счету роман. И все же оказалась не готова к дивной чистоты русскому, приводящему на память «Число Зверя» Мережковского, с каким встретилась в начале книги.

Почему именно эту вещь? Ну, может быть потому, что события первой части романа своего рода продолжение линии «26 декабря», перекликающееся с ним сюжетно и стилистически: царствование того же императора, но четверть века спустя; политический процесс группы вольнодумцев, некоторым казнь заменяют альтернативным наказанием. Молодой архитектор Николай Триярский, большой поклонник неоклассического стиля, считает нарочитую русопятость храма Христа Спасителя, любимого детища Николая I, вульгарной, о чем неосмотрительно высказывается на встрече петрашевцев. Тем подписывая себе приговор.

Нет, не смертный. Сестра Варя, всю жизнь бывшая самым его близким человеком и добрым ангелом, приезжает в столицу хлопотать за Николеньку, письмо ее чудом попадает пред высочайшие очи, аудиенция заканчивается, как бы поделикатнее — так, как во все времена облеченные властью мужчины поступали с зависимыми от них женщинами, и помилование даже обещано (обещать, не значит исполнить). Когда любимому братцу объявят приговор, пожизненную ссылку в киргизские степи, молодая женщина сляжет в нервической горячке, а во время ее беспомощности мот, выжига и плут супруг выкрадет их общего сына Лёвушку.

И не только выкрадет, но проиграет в карты. К-как? Чудовищно, да. И это будет одна из основных тем романа, достоевская слеза ребенка, свидригайловщина и банька с пауками. Куда уж русскому постмодерну от ФМ? Будет здесь и обращение ко Льву Николаичу, с его несчастливыми по-своему семьями, и к Александру Сергеичу с Капитанской дочкой, и к Михаилу Юрьевичу с темой ссылки на имперскую окраину. Но лейтмотивом все-таки Достоевский, потому что, вы ж понимаете, когда тема Рождества в заглавии, речь пойдет о преследуемом гонимом детстве с рядом чудесных спасений, не отменяющих травм. Оттого читать иногда физически больно.

Нет-нет, ни в коем случае не чернуха. Чрезвычайно закрученный авантюрный сюжет, безупречная достоверность мотивации персонажей, психологическая сложность при тщательной отделке. Пожалуй, самое близкое в современной литературе произведение к другому рождественскому роману, я о «Докторе Живаго» тоже книга немыслимых совпадений, оканчивающихся невстречами. Ну а вообще, о чем? Думаю, большого греха не будет, если скажу, что в основе апокриф евангельской легенды о поклонении волхвов.

Помните, Бальтазар, Мельхиор, Гаспар, три царя астролога, независимо друг от друга предсказали рождение иудейского царя и пустились в странствие, дабы принести ему в дар золото, мирро, ладан. В концепции романа дары волхвов — три кусочка рождественской звезды, каждый дает обладателю особый дар; красноречия, власти, целительства. Волею судеб хранителями становятся потомки рода Триерских, чье фамильное древо диковинным образом переплетется с родом последних русских императоров. Вы поняли, челобитная императору не осталась для Вари без последствий.

Гаспар архитектор, Николай. Мельхиор его внучатый племянник, отец Кирилл, окормляющий паству в знойном азиатском городе, в прошлом художник. Время действия — канун Первой Мировой. Бальтазар — его сын композитор Николай Кириллович, ученик Шостаковича, пишущий авангардную музыку, от понимания которой начало семидесятых в Советском Союзе далеко как мы с вами от планеты Сатурн. И добро бы просто не понимали, но запрещают и травят. Потому, когда приглашают в город детства Дуркент на должность руководителя музыкального театра — что тут думать, прыгать надо.

Обещать, не значит исполнить, помните? Но здесь все сойдется. Он сделает это, напишет и исполнит свою гениальную симфонию, которая спасет мир от ядерной катастрофы. Исцелит универсум, отдаст свою звезду. Нет, не кажется, что накидала тут прямо-таки лютых спойлеров, испортив потенциальным читателям удовольствие от чтения. Всего лишь мой вариант интерпретации, а хорошему читателю ничто не помешает насладиться отменным текстом. Этот превосходен.

Человечество он делил на волхвов и пастухов. У волхвов есть знание, но нет веры. Поэтому отец Кирилл разделил свою книгу на две части: «Поклонение волхвов» и «Поклонение пастухов». И в каждой писал о том, как им следует подготовить себя к Рождеству.

Вместо слабых мира этого и сильных, лишь согласное гуденье насекомых

– Ничего у них там не ешь и не пей, – продолжал он скороговоркой. – И шапок у них не покупай. Будут предлагать бабу, скажи, уже была, что в Мостах отметился. Чек сохранил? Сохрани. Ничего не подписывай. И о политике с ними не вступай. Скажи: поддерживаю линию князя. Спросят почему, скажи: потому что верная и патриотичная.

Потому что нельзя вот просто так взять и перестать читать Сухбата Афлатуни. На самом деле, вполне себе можно, после «Глиняных букв. Плывущих яблок» именно это собиралась сделать: замечательно хорошо, но не настолько мое, чтобы воспринимать в больших количествах. Только еще взгляну на «Муравьиного царя», объем крохотный, Юзефович хорошо о нем говорила. Начала, и тотчас стало ясно, что не могу оторваться от этой прозы.

Теплое лето в Бултыхах. Ничего особенного в потоке сознания, открывающем книгу. Внутренний монолог горожанки, выбравшейся с близкими на отдых в курортные Бултыхи. Не с собственноручно созданной ячейкой общества, но с семьей своего детства: папа, мама, брат. Хотя на первое место нужно бы ставить брата, папа с мамой и в тот, первый, раз больше были заняты собственными дрязгами, предоставив детей самим себе. Стоп, какой первый раз, давай по порядку. Хорошо.

Лене тридцать пять или около того, привлекательна, состоятельна, успешна (до последнего времени). Никакая не коммерсантка, а вовсе даже архитектор и глава собственной строительной фирмы. Сегодня у нее серьезные проблемы, очень серьезные. В бассейне, который проектировала и строила Лена обрушился купол. Пятнадцать человек погибло. Знает, что не виновато, когда прошел первый шок, они с заместителем перепроверили все расчеты. Однако имеем, что имеем. Пока следствие, дальше суд и колония. А может и похуже что. Зама накануне утопили в собственной ванной, ей пока только дверь дегтем вымазали, ну так, дурное дело нехитрое.

Отпустив толкиенутого сына подростка на слет ролевиков, сама берет изрядно постаревшую маму, давно женатого на другой папу; брата, прежде бывшего старшим, теперь ставшего младшим — и отправляется с ними в Бултыхи, закрывать гештальт, трещина в котором зазмеилась счастливым курортным летом двадцать шесть лет назад.

Семейная лодка уже шла ко дну и совместный отдых был лишь безнадежной попыткой залатать пробоину. Совсем скоро папа уйдет от них, а мама как-то вдруг постареет и подурнеет. Обожаемый старший брат переживает подростковое пробуждение чувственности, делая объектом первых экспериментов сестренку, и если вы думаете, что девятилетняя девочка не способна ощутить неправильное-нехорошее в этом его интересе, вы ошибаетесь.

Чувствует, старательно избегает его игр с поцелуями, позволяет себе видеть лишь вожделенное внимание со стороны того, кто всегда был кумиром. Позже, придумщик и заводила Лёнчик будет чудить, свяжется с дурной компанией, начнет употреблять, семья станет получать о нем лишь отрывочные сведения, а потом вовсе пропадет Лёник Все не то, чем кажется. Вот такое самое счастливое лето детства, куда героиня бежит от ужаса дня сегодняшнего. Но брат ведь найдется, а почему младше?

А это надо читать, здесь неожиданный сюжетный ход, подобного которому не встречала прежде, невыносимо горькая нежность, и стыд, и дурацкое веселье: «глядите, чего отчебучила!», страх, тревога, невыносимое бремя вины — все томится на медленном огне этой пробитой реминисценциями прозы. Афлатуни бесподобный стилист, и если в первой повести это не так заметно, то вторая, титульная, прямо-таки феерия.

В «Муравьином царе» стилизация не под русско-узбекский суржик, как в «Глиняных буквах...», даже не вполне обращение к славянскому фольклору. Скорее к языку и традициям народов поволжья: чуваши, эрдзя, мокша — что и по сей день не вполне христиане, копни глубже — язычники. Удивительная история, внешне вовсе не связанная с первой, но тонкими волосными корнями вросшая в нее. «Бултыхи...» почти канонический бытовой реализм и психологическая проза, «Царь..» — совершенный магреализм, этнофэнтези с немалой социальной и политической составляющими.

Темная и запутанная история, которую,по-хорошему, нужно бы разбирать текстом страниц на тридцать, но у меня на это ни времени, ни энергии. В двух словах: предновогодье, холод, дремучая заснеженная глушь. Еще довольно молодой мужчина везет мать в некое место, которое для себя определяешь поначалу как дом престарелых. Нехорошо, чего уж там. Позже, как-то одновременно понимаешь две вещи: 1. поездка вынужденная, а заведение это под патронажем самых серьезных госструктур, 2. на каком-то этапе пути совершен выход за предел реальности (Дороти, мы уже не в Канзасе).

В девяностые, с их разбродом и шатаниями, с зарплатой, выплачиваемой продукцией предприятий или по бартеру, мать героя работала реализатором лекарственных препаратов, не то китайских, не то индийских, просрочку пила сама, мешая в диковинных сочетаниях по принципу: чем в таз — лучше в нас. Сегодня у нее и некоторых других обнаружено побочное действие — бессмертие. Собственно, место, куда предписано отвезти женщину — это как сдать на опыты, хотя условия обещают царские. И что-то еще во всем этом нехорошее, неправильное Как, знаете, душу продавать.

А мир вокруг чем дальше, тем страньше. И неразговорчивая прежде, простая деревенская тетка, мать, вдруг обнаруживает знание сокровенных вещей, каких Михалыч в ней и предположить не мог. И все это удивительно странно, чужеродно, поэтично Вот, поймала, с чем могу отдаленно соотнести «Муравьиного царя» — «Большая Глуша» Марии Галиной немного напоминает двухчастной структурой с первой бытовой и на месте, второй магической и в странствии; там Юг России, здесь Поволжье.

На самом деле, вещь очень крутая. А муравьи при чем. Ну, здесь непросто. В «Глиняных яблоках...» была тема противостояния насекомого начала человеческому, здесь — скорее слияния и сопоставления нас с ними, отгрызающими собственные крылья, данные для любви и полета. Потому что ползать надежнее и спокойней.

Без воды

- Эти строки написал Михаил Юрьевич Лермонтов!

Почти все побывали когда-то в учениках у Старого Учителя и его палки, и дорогое имя Михаила Юрьевича намертво въелось в их головы. Все помнили, что это был русский космонавт, которого уважал и чтил Старый Учитель.

Первой встречей с Сухбатом Афлатуни был «Рай земной». Аудиокнигой, которой сначала активно не приняла, потом совершенно влюбилась, и вспоминала после с нежностью, хотя тотчас продолжать знакомство с автором не стала. Со всеми по разному. Об одном наслушаешься славословий, впихнешь в себя через силу одну книжку, пожмешь плечами: и чего они все в нем находят? На другого наткнешься случайно, влюбишься с первого взгляда (если с чем работает буквально, так с книгами), примешься все подряд читать. Третий чудо как хорош, хотя не безоговорочно твой. Запомнишь это имя, при случае вернешься, а там видно будет.

Случай выпал недавно, писатель Булат Ханов на Фейсбуке рассказывал о книгах, прочитанных в июле, были среди них и «Глиняные буквы, плывущие яблоки» . Такое сразу: О а я почему не знаю этой книги? Сказать, что этот писатель умеет удивить — ничего не сказать. Помню, как в первый раз, ориентируясь на звучание псевдонима, ждала или восточной цветистости или, напротив, в сдержанной хэмово-ремарковой манере, рассказа о русских в Средней Азии. А обрела историю о простых порядочных людях из российской глубинки с обыденными чудесами, о женской дружбе длиной в жизнь, о слиянии и взаимном проникновении культур — не ожидаемо азиатско-славянском, а вовсе даже польско-русском. И еще о многих вещах, целый мир в небольшого объема книге.

Потому от «Глиняных букв...» не ждала азиатчины, а случилось погрузиться в такую лютую и невыносимую, какой в пору детей пугать (постсоветский вариант «не ходите, дети, в Африку гулять»). Затерянный в азиатской глуши, откуда хоть тысячу верст скачи, ни до каких столиц не доскачешь, кишлак. Забудьте про золотую дремотную Азию, что опочила на куполах. Басмачество из фильмов про красные революционные шаровары и государственную границу.

Вода ушла из этих богом забытых мест вместе с внешней видимостью цивилизации.Деревья, прежние друзья и кормильцы, превратились в конкурентов в борьбе за выживание. Привозят воду в бочках и можно было бы как-то приспособиться, но заведует распределением председатель, установивший деспотию в одном отдельно взятом населенном пункте. Жизнь все тяжелее, дехкане безмолвствуют, как во все времена и при любых формациях забитая бесправная масса. А в кишлак присылают нового учителя.

Третьего на веку героя-рассказчика. Старый, что засевал местные неподатливые умы разумным, добрым, вечным, посредством палки — теперь на покое. Тот, что прибыл ему на смену, повесился. Что так? Нам объяснят и мало не покажется — и хотела бы забыть, да не получится, поймаешь себя на том, что раз за разом повторяешь мантрой: как хорошо, что я в России — так советскими детьми говорили: хорошо, что хоть не в Америке живем. Теперь вот новый учитель, и кажется, не намерен внимать советам старого относительно единственной действенной методы образовательного охвата местного населения. Что ж, пусть пеняет на себя.

Сломают или победит? На самом деле, история противостояния человеческого начала насекомому — это притча, конечно. Стилистически — среднеазиатский магический реализм, по форме — безупречная стилизация под речь малообразованного, но любящего русский язык человека из местных, который видит в европейской (русской) культуре спасение от деградации. Невыносимая мешанина из разных областей знания смягченная пониманием собственной ограниченности, куча смешных оговорок, которые воспринимаешь скорее с грустью.

Евгений Абдуллаев, а за псевдонимом Афлатуни этот писатель из Узбекистана, немыслимо хорош с языком. А что касается фольклорной составляющей, к которой можно отнести городские легенды ««Рай земной») разного рода былички-сказы-страшилки («Муравьиный царь»), апокрифы («Поклонение волхвов») так просто такое чувство, что рожден с гаммельнской флейтой в горле. Умеет. Отличная книга. Очень непростая и сильно не для всех, но прочесть стоит, не пожалеете (да и объем всего около сотни страниц).

Приквел

Пользуясь старыми эскизами, Март наметил композицию, стараясь, чтобы похоже было понемногу на всё (второй закон шлягера: новая мелодия должна походить на три мелодии сразу): на Телемтана, Глазунова, Шерера, на позднего Дюпрэ – когда он выдохся и стал копировать себя раннего «Путь побежденных» Лазарчук

Мы говорим «Пулман», подразумеваем «Темные начала». При том, что написано у него в десять раз больше знаменитой трилогии. Отчего так, ополовиненный закон Парето (по нему, напомню, результативными бывают двадцать процентов наших усилий, в то время, как восемьдесят не увенчиваются сколько-нибудь ощутимыми успехами). Поди разбери, да и неважно это, когда так мощно выстрелила трилогия: миллионы поклонников,переводы на все мыслимые языки, аудиокниги, театральные постановки, полный метр и сериал. О чем еще и мечтать литератору?

О повторении успеха? А когда ты уже создал проработанный до детальных мелочей, уютный и логически непротиворечивый мир естественно не рыскать серым волком по литературным весям и пажитям, но вернуться в него. Да и сделать что-нибудь, что хотя бы приблизилось к тому феерическому взлету, за двадцать лет не случилось. Для таких случаев существуют сиквелы — уже написаны ( Lyra's Oxford ; Once Upon a Time in the North). И приквелы.

«Книга Пыли» это как раз предыстория, знакомящая читателя если не с появлением Лиры в мире Темных начал, то уж с приключениями, пережитыми ею в самом раннем беспамятном младенчестве. Малышку, дочь могущественного харизматичного и славного в высших кругах девиантным поведением лорда Азриэла укрывают от злобы врагов в монастыре, монахиням которого помогает на общественных началах славный мальчик Малькольм, сын владельца трактира «Форель», что по соседству. Етишкин тришкин, что за сопли на мармеладе, вы можете представить, чтобы пацан, загруженный по самое не хочу учебой и работой в семейном заведении выбирался еще кому-то там помогать?

Вот и я не могу. И это только самое начало, но первая ощутимая фальшь в картине нового мира настораживает уже на старте. Шестимесячная малышка появляется в монастыре внезапно и должна бы быть тайной, но соседний городок скоро узнает о ней, а Малкольму даже удается познакомиться с чудесным дитем, тотчас же сделавшись преданным рыцарем. Большой мир, меж тем, проявляет к девочке настойчивый интерес, не всегда доброжелательный, и в один не прекрасный день мальчику приходится взять на себя роль палладина, спасая даму (или Грааль этого мира?)

В книге находится место множеству политических интриг, сращению религии с государством и тотальному контролю над подрастающими умами (больше похожему не на мыслепреступления и Большой Брат смотрит из 1984, а на историю Павлика Морозова), бегству от жестокого убийцы, природному катаклизму, уйме приключений и встреч, характерных для спагетти-вестерна, мифологии, психоделике, собственному варианту загробного мира. Не находится живым героям и по-настоящему захватывающей истории.

Может показаться, что я как-то особенно скептически настроена к «Прекрасной дикарке» (это, кстати, всего лишь название лодки), но объясните мне кто-нибудь, почему ярый антиклерикал Филип Пулман кладет в основу романа историю Марии и Иосифа? Ну хорошо, изрядно разбавив мотивами Артуровского цикла, макиавеллизмом и шпиономанией. Неладно это, воля ваша.

Шпионить можно где угодно и про что угодно. Любой человек может оказаться шпионом, в том-то и дело.

Как слово наше отзовется

Мы не знаем, на кого, когда и почему можем повлиять. Во всяком случае, до тех пор, пока будущее не пожрет настоящее. Узнаем, когда уже слишком поздно.

Бэкграунд не решает всего, но определяет многое. 11.22.63 прочла в год выхода на русском, полюбила. Поймала отсылки к «Оно», читаному в начале девяностых, с Дерри и Клубом неудачников, вспомнила, что автомобили «Такуро спирит» появляются в «Башне» и «Противостоянии», а смотрители времени (желтая, черная, зеленая карточки) намекают на оставшуюся за кадром часть «Сердец в Атлантиде». И, разумеется, сама история — роман восхитителен.

О том, что куча вещей, изначально положенных автором в книгу, ускользнула за пределы внимания, не грустила. Не иметь всегда легче, чем потерять и когда не знаешь, что могло бы быть твоим, да так и не стало, горевать не придет в голову. В сухом остатке общего впечатления: классная книга о том, как один хороший человек получил возможность попасть в прошлое и предотвратить убийство Кеннеди, и о том, что из этого ничего хорошего не вышло («за попытку спасибо, но затея не удалась» и «благими намерениями...»)

Перечитывать не планировала, если бы не «Блейз» Дело в том, что за годы, прошедшие со времени первого чтения, выучила английский до уровня «читать», а одной из первых книг, прочитанных в оригинале была «О мышах и людях» Стейнбека. Теперь понимаю, подсознательно выбрала, опираясь на мнение о ней Стивена Кинга, но именно с ней пережила первый катарсис от иностранного чтения, а такие вещи и на русском наперечет. Потому запомнила хорошо. И вот, слушая «Блейза» не могла отделаться от ощущения, что роман — признание в любви к «Мышам и людям».

«Меня терзают смутные сомненья» перешло в уверенность,когда на сайте Abookee прочла отзыв Игоря Князева — точно, сам Кинг в предисловии говорит, что «Блейз» навеян Стейнбеком. «Обращение к повести для Кинга не случайно, — говорит исполнитель, — В «11.22.63» герой ставит ее на сцене силами школьного театра.» А я с удивлением понимаю, что совсем этого не помню, в первый раз постановка Амберсона была для меня просто какой-то американской классикой, теперь Джордж и Ленни перешли из разряда «не иметь» в «потерять», терять всегда труднее, стало быть, нужно перечитать.

Переслушать, для себя давно вывела правило: если есть вариант аудиокниги в исполнении Князева, игнорировать — лишать себя львиной доли удовольствия. И да, они были здесь: тупой здоровяк Ленни в исполнении лучшего футболиста городка, который оказался еще и талантливым актером, хитрован Джордж, катарсис, пережитый зрителями, как его пережила я. А еще об одном не могу не сказать, об огромной разнице в восприятии той части романа, где Дерри и Беверли с Риччи, танцующие «В настроении» Глена Миллера.

Читая в прошлый раз, восприняла явление персонажей «Оно» как пасхалку, не более. Но за время, прошедшее между выходом 11.22.63 и днем сегодняшним Голливуд успел переснять самый объемный кингов роман, и насколько катастрофической явилась вторая, взрослая часть, настолько же безусловно хороша первая — та, в которой подростки. А русскоязычным поклонникам Короля повезло больше, в прошлом году АСТ записало аудиоверсию романа в исполнении Князева. И слушать его, имея в недавнем прошлом встречу с рыжухой Бев Марш, волосы которой, как лесной пожар, было совсем не тем, что смутно припоминать персонажей читаной два десятка лет назад книги. Как с просмотра на черно-белом советском «Горизонте» перейти в современный кинотеатр.

Знаю, что поклонников у Кинга много, просто делюсь своим неожиданным и прекрасным опытом возвращения к роману, от которого в мыслях не держала получить качественно новых эмоциональных и ментальных переживаний, и однако же, получила на порядок превосходящие первоначальные. Кинг был и остается человеком, который находится в нужном месте. ожидая. когда придет нужное время. И когда оно приходит — это счастье для всех, кто любит его творчество.

Три вещи, связанных с романом, о которых хочу сказать:

Первая: Как легко и охотно мы позволяем манипулировать собой тем, кого по-настоящему любим и тем, кто отмечен печатью харизмы. В случае Кинга верны обе характеристики. Вплоть до кульминации, читатель уверен, что президента нужно спасать. А тревожные звоночки, вроде сопротивляющейся изменениям ткани реальности — игнорировать напрочь. Даже после всего, что знаем о жизни (видишь шлагбаум — не ходи туда, детка, там может быть паровоз.)

Вторая. Даже в тех вариантах «выбора без выбора», которые предлагает тебе Жизнь, выбор всегда есть. И счастье возможно. Пусть оно не вписывается в рамки традиционного хеппи-энда.

Третья и главная: Мир устроен правильно и справедливо, даже тогда. когда мы, малым человеческим разумением усматриваем в нем лишь злобу и произвол.

С ушей Артемиды (лапша)

Лично мы, например, хотим кино хорошее снимать, а получается у нас все больше какое-то дерьмо.

– Ну, снимайте хорошее.

– Не идет.

А и правда, почему так? Никто ведь не идет в профессию с целью напортачить. Все хотят делать хорошее. Думаю, и Татьяна Устинова принималась за очередной детектив, имея в виду написать хорошую книгу, тем более, что прежде у нее получалось. Последние лет пятнадцать я не читала, утомили шаблонность схематизм и самоповторы в ее книгах. Там же, помните, всегда есть большое зло и мелкие пакости: первое совершает преступление, остальные запутывают картину так, что не разобраться. Когда удается отделить агнцев от козлищ, зерна от плевел, мух от котлет — тогда истина и восстает во всем нагом великолепии. Освещая безжалостным светом не столько подробности картины происшествия, сколько устроенную в объятиях олигарха личную жизнь героини.

Мы же за тем и брались читать Устинову, что истории золушек любят все. Вот живет умница, ничем не примечательная, хотя с золотым сердцем и особенным, ироничным взглядом на мир (не циничным и не саркастичным, а с мягкой доброжелательной иронией). Сама себя особенной не считает, окружающие безжалостно эксплуатируют ее таланты, работоспособность и безотказность, семейная жизнь не задалась и теперь в прошлом, главные радости жизни — вкусная еда и хорошая книга. Типаж, в котором девять из десяти читательниц узнавали себя.

В завязке одновременно происходили два события: в непосредственной близости от героини совершалось серьезное преступление и там же оказывался одинокий привлекательный солидный мужчина, с которым ее отныне постоянно сталкивала судьба.Поскольку принято считать, что у таких мужиков юных красоток с ногами от коренных зубов пруд пруди, наша героиня поначалу никак не рассматривает его, хотя она-то ему сразу нравится. Но в ходе совместного расследования феромоны и всякое такое рассказывают лучше тысячи слов, и к финалу мы приходили не только с раскрытым преступлением, но и с двумя устроенными судьбами.

Они были чудесными, ее девочки. Та дылда, что в итоге вышла замуж за французского атташе («Мой личный враг»), а эссе о российском телевидении в «Моем генерале» — сколько лет прошло, до сих пор смеюсь, вспоминая. Хотя то было еще прежде, чем ТВ поставило на поток съемку фильмов по романам самой писательницы и она на собственном опыте убедилась: испортить здесь что угодно могут. Да, скорее всего, я перестала читать устиновские книги, когда они начали превращаться в сериалы (см. эпиграф).

На днях наткнулась на Литресе на «Серьгу Артемиды» и так захотелось вспомнить прежнюю Татьяну Устинову. Что ж, вспомнила, даже слишком отчетливо. Что было хорошего, съежилось шагреневой кожей, глупое и пошлое разрослось, заполняя собой все. Снова женская история, на сей раз утроенная — три поколения одной семьи. Семнадцатилетняя Настя, плоть от плоти айфонно-андроиджной культуры, живет в телефоне, книг не читает, хочет стать актрисой. Ее мама, сорокалетняя вдова писателя фантаста Тонечка, сценарист, хотя дочери зачем-то лжет, что занимается в конторе бумажками. Бабушка, замечательно хозяйственная, симпатичная, совсем еще не старая в свои шестьдесят, и тоже вдовая Марина обеспечивает семье домашний уют, на который зарабатывает Тоня.

Дальше по схеме. Настя на вступительных испытаниях в театральный ВУЗ знакомится с невероятно красивым мальчиком Данилой и они вдвоем тут же обнаруживают труп знаменитой актрисы — минуту назад звезда была живехонька, дала девочке автограф, но отказала в селфи, за тем, чтобы все-таки щелкнуть ее телефоном, она и кинулась вслед, потянув за собой нового знакомого. Который окажется не кем-нибудь, а сыном генерала, правой руки президента.

В это же время Тонечка случайно оказывается за одним столиком в буфете со всесильным генеральным продюсером телеканала, на котором подвизается сценарно. Вы уже догадались, что он окажется мужчиной одиноким, ах да, генерал, Данин папа, тоже. Нет-нет, не переживайте, треугольника не случится, у нас же еще бабушка Марина не пристроена, не забыли? Честно, я не знаю, смеяться или плакать, такой скверный водевиль. А детектив, детектив то каков? Еще хуже, хотя казалось бы, невозможно.

Громоздкая, глупая, неуклюжая конструкция с рядом моралей: 1. кино у нас пока плохое, но скоро умные продюсеры женятся на талантливых сценаристках, и все станет отлично; 2. телефон — плохо, книга — хорошо; 3. пить запоем плохо, но в меру и в приличной компании прямо-таки необходимо; 4. хорошие люди любят собак, плохие — не очень и 5. всякой приличной одинокой женщине сыщется олигарх Истины сомнительной достоверности. Роман производит впечатление осетрины второй свежести.

Ни один президент не способен с легкостью отправить своих сыновей и дочерей на войну

Внимание мое начало рассеиваться и вновь сосредоточилось на Фионе, только когда она сказала: «Я не выключаюсь.» — она кивнула на мою руку. Я к тому времени вернулся в кресло напротив и, сам того не сознавая, взял видеопульт. И теперь он был направлен на нее, а палец мой замер на кнопке «пауза».

Литературное лето Джонатана Коу, никаких специальных планов, одна за другой потянулись его книги после «Срединной Англии». Так бывает, когда встречаешь кого-то, с кем весело и интересно, не имея сил вот так взять — и расстаться. Тут особый, чуть отстраненный прохладный уют, с тобой не заигрывают, не пытаются завоевать доверие задушевной чуткостью, поразить воображение героизмом и красотой поступков, оглушить немыслимыми страстями — все под сурдинку медитативно.

По зрелом размышлении, немыслимых сюжетных поворотов, эмоциональных всплесков, ярких поступков куда больше, чем заметно на первый взгляд. Но у Коу есть это балетное свойство проделывать немыслимо сложные в исполнении пируэты с видимой легкостью, так, словно не стоят никаких усилий. Поднимать к философским высотам и нисходить в глубины психологического исследования, как на эскалаторе в метро. Хотя главное для меня в нем даже не это, а социальная составляющая.

Поднять голос на защиту малых мира сего, которые сами за себя сказать не могут, проводить линию на оценку любых форм сегрегации как зла. Выражать взгляды даже не социализма, а интерсекфеминизма, следуя в большей степени космической этике. Никто не делает этого с такой последовательной принципиальностью, однако «Какое надувательство» квинтэссенция. Жаль, что написанная четверть века назад книга воспринимается сегодня остроактуальной — выходит, мир не сильно сдвинулся за прошедшие годы в сторону правильного и справедливого устройства. Но, знаете, сдвинулся, и заслуга этой с ей подобными книгами в том, что насыщают коллективное бессознательное правильной энергией.

Молодой, еще подающий надежды, но с ощутимо пробуксовывающей после второго романа карьерой писатель Майкл получает предложение, от которого трудно отказаться — выступить биографом семьи Уиншоу, Они такие суперолигархи: богаты, родовиты, могущественны, интересы представлены в самых разных сферах жизни современного общества. Парадного портрета писать не нужно, работодательница дает карт-бланш.

Табита Уиншоу, объявленная родственниками умалишенной, проводит жизнь в комфортабельной клинике, и, располагая немалыми независимыми средствами (семья мегабогатая, не забыли?), может позволить себе прихоть оплатить труд того, кто в итоге смешает родственный серпентарий с грязью. Хотя я, на месте Майкла, не спешила бы закончить очень скоро, система оплаты там: «солдат спит, служба идет». Он и не торопится.

Хотя все больше вскрывающихся в ходе исследований обстоятельств заставляют думать о благородном семействе как о скопище монстров, а пепел Клааса все настойчивее бьется в грудь несчастного писателя. В каждой из областей, где эта кунсткамера отметилась: политика, СМИ, бизнес,здравоохранение, сельское хозяйство — она последовательно проводит курс на уничтожение нации (и не только человеческой части) В старой шутке о том, что в Штатах посмотрят сквозь пальцы на переход улицы в неположенном месте, если человек несет на руках ребенка, в Англии, если идет с животным, в России — если с бутылкой, в этой шутке лишь доля шутки. К животным англичане с особым трепетом. А я, читая часть Дороти, порадовалась, что не ем мяса.

Разумеется, с благородным семейством это метафора. Как и с интеллигенцией, которая идет на службу правящему классу с целью разоблачить, а в итоге заканчивает обслуживанием его интересов. Но тема Фионы исполнена такой горькой, отчаянной, безнадежной нежности, а финальная агатакристианская круговерть так абсурдистски кошмарна, что не влюбиться невозможно. Хотя самое мое там, попытки Майкла написать любовную сцену. И да, перевод Немцова как всегда отменно хорош.

Нищета — мать всех пороков

Меня интересует, как мы ухитряемся чувствовать свое превосходство над другим человеком, другой группой людей. Это происходит повсюду, все время. Как бы это ни называлось, я считаю, что это в нас самое низкое – потребность найти того, кого можно унизить.

Бедность не порок, но нищета — мать всех пороков. Да, знаю, то же самое говорят о лени, праздности, невежестве и других неприятных вещах. Но есть разница, и существенная, между достойной бедностью и безнадежной нищетой, той, что накладывает на носителей несмываемую печать, сколько ни проживи после, каких успехов не достигни — это с тобой. Пусть другим не видно, ты всегда несешь на себе.

Героиня этой повести Элизабет Страут — женщина, чье детство прошло в семье, барахтавшейся на, а чаще за гранью нищеты. Неясна причина: семья полная, отец занимается ремонтом и наладкой, мать шьет на заказ, детей трое — немало, но и не запредельно много. Никто не алкоголик и не инвалид, нет на них войны или мора. До одиннадцати лет Люси они живут в гараже при дедовом доме, в то время, как сам дедушка пользуется относительными удобствами, спокойно наблюдая, как пятеро человек, трое из которых дети, не имеют возможности помыться и сходить в теплый сортир.

Ничего не понятно, когда пытаешься логически осмыслить ситуацию, и в то же время она четко ложится на восприятие в «да, такое случается» смысле. То есть, мы не знаем, почему и за что именно этим людям при распределении жизненных благ досталась такая дрянная планида, почему во второй половине прошлого века в богатой Америке они не реализовали американской мечты даже в самых скромных пределах. Были ли они слишком тупы или катастрофически неудачливы во всех начинаниях? Для чего родили троих, где и одному достойное будущее обеспечить не могли? Просто так есть.

И девочке достается детство, в котором она изгой. Как ее сестра и брат. Всех троих в школе травят и унижают не только другие дети, но и учителя позволяют себе в их адрес такие публичные высказывания, после которых только забиться под плинтус и тихо умереть. Нет, это не заставляет их сплотиться, брат с сестрой не выказывают признаков несогласия мириться с таким положением вещей, продолжат фамильные традиции белой голытьбы.

Но вот эта одна, внезапно осознав, что социальные лифты существуют и усердная учеба позволит вырваться из замкнутого круга тридцати трех несчастий (еще, в библиотеке тепло, для скольких очень бедных детей возможность отогреться в читальном зале стала первым стимулом заниматься?) А когда Люси уезжает в колледж в соседний город, для семьи она вроде как перестает существовать, и позже, когда привезет знакомиться жениха, молодые окажутся не ко двору в этом закосневшем убожестве.

«Меня зовут Люси Бартон» не пнул только безногий. В какой степени «Оливия Киттеридж» полюбилась читающей публике, в такой бедняжку Люси ругают:дурацкая книжка и героиня не вызывает эмоционального отклика. Ну вот и хорошо, что не вызывает, значит вам не пришлось проходить через подобные испытания, однако для Элизабет Страут тема скудости, нехватки ресурсов и унижения, обусловленного убожеством социального положения, сквозная.

А взявшись говорить об этом, она затронет и тему отторжения, какому мимикрирующая под благородную бедность нищета подвергнет того, кто сумеет вырваться из ее тисков. И призрак того убожества, который будет преследовать ее в дальнейшей жизни: попав в больницу, Люси видит, как ее чистенькие нарядные дочери мгновенно становятся неухоженными грязнулями, внутренне содрогаясь от скорости, с какой энтропия возвращает на круги своя то, что удалось у нее вырвать.

И не менее важное — осознание, что с определенного уровня, какого тебе удастся достичь, вопреки всему, для тебя становится жизненно важной чистота источника. Некоторых денег ты просто не возьмешь, хотя бы они могли обеспечить тебе немыслимый, в сравнении с уже достигнутым, уровень комфорта и престижа. Потому что есть такие деньги, каких лучше не касаться, если хочешь сохранить в целости душу.

О, хищные вещи века, на душу наложено вето

Наше представление о реальности состоит из того, что мы о ней помним. Проблема заключается в том, что помнить мы можем не то, что было, а то, что наш мозг считает нужным вспомнить. Городская легенда — часть такой дополненной реальности.

«Всякий есть то, что он ест», «встречают по одежке», а место (совокупность вещей, составляющих среду обитания) «красит» человека, хотя бы поговорка и утверждала обратное. Мы живем в мире вещей, он наша вторая, рукотворная природа. Он, как всякая природа, стихиен — помимо утилитарного смысла обретает сакральный.

Вещи-помощники служат верой и правдой, многократно окупая стоимость в финансовом выражении («я без нее как без рук»); вещи-посторонние, непонятно зачем поселились в нашем пространстве, ни пользы от них, ни радости; и вещи-господа — купишь в кредит из соображений престижа, а расплачиваешься после годами несвободы. И есть вещи-оборотни, кроме основного смысла, несут неожиданный, часто пугающий.

Книга Александры Архиповой и Анны Кирзюк о таких, хотя ее охват шире предметов, имеющих материальное выражение. «Вещь» здесь скорее в значении философской категории: предмет, событие, артефакт — явление обобщаемое понятием «городские легенды». И у этой работы то преимущество перед дежурными воспоминаниями о советской жизни, что написана она как беспристрастный научный труд, с позиций антропологии, культурологии, социологии и фольклористики.

«Опасные советские вещи» одновременно увлекательный в силу самой тематики нон-фикшн, набор аналитических инструментов, которыми авторы снабжают читателя, просто увлекательное чтение, дающее возможность вспомнить советское детство тем, у кого оно было, получить внятное представление — тем, кто не застал. В книге шесть глав, первая посвящена методологии: какими средствами будет проводиться анализ: интерпретативному, меметическому, операциональному подходам, она может производить впечатление излишне пересушенной и академичной, но оптимальна, имея в виду эмоциональное воздействие предмета.

Опасные знаки и советские вещи расскажут о профиле Троцкого на спичечном коробке, Гитлере, которого можно было особенно изловчившись, увидеть в складках платья Колхозницы на мухинской скульптуре, о кварталах домов, расположенных в форме аббревиатуры СССР и лесопосадках в форме свастики. Излишне пояснять, что львиная доля перечисленного существовала в воображении наблюдателей и появлением обязана гиперсемиотизации — явлению, ведущему начало из большого террора тридцатых, когда мыслепреступление могло стать причиной для ареста и лагерей, а советский человек приучивался внутренней цензурой неустанно бдеть.

Как легенда стала идеологическим оружием. Увлекательный экскурс в историю советского анекдота, и, не менее актуальный, рассказ о методах, какими пропагандистская машина переключает вектор и градус стихийного народного интереса в том направлении, какое ей удобно и выгодно: фейклор, имитация низовой инициативы, астротурфинг — распространение выгодной властям предержащим точки зрения, высказанной как глас народа (корявым языком, в лубочном стиле).

Свои чужие опасные вещи — откуда есть пошла школьная игра в «сифак», как стандартизация института общественного питания породила массу городских легенд о крысиных хвостах в колбасе и окурках в нарезном батоне. Как советские истории такого рода отличались от американских и чем бывали схожи. Как недоверие к общепиту сочеталось с не меньшей неприязнью к продуктам «от частника» — одна и та же мотивационная риторика: «ты же не знаешь, чего они туда кладут». О гипертрофированных, на взгляд большинства западноевропейцев, гигиенических навыках, и о том, как по сей день трудно бывает пересилить себя уже нынешним бабушкам, чтобы купить еду на вокзале.

Чужак в советской стране о ксенофобии по-советски и колониализме наоборот, когда «самим жрать нечего, а этим чернож... составами шлем и электростанции строим». О Фестивале и Олимпиаде, о гипертрофированных мерах безопасности, предпринимавшихся в ожидании визита африканских и южноамериканских гостей, вплоть до вывоза из Москвы детей и вакцинации от холеры ста шестидесяти тысяч предположительных контактеров.

Взрослые страхи и детские легенды Черная Волга, которая забирает детей — миф, уходящий корнями к черным «Марусям» времен большого террора и причудливо преломившийся в зеркале времени там, где о маньяках и организованной преступности нельзя было говорить официально, потому что в социалистическом обществе отсутствуют предпосылки для такого рода криминала. Перманентное ожидание ядерной войны, с которым жили советские дети семидесятых и городской фольклор победы; «Рейган к Горбачеву приезжает, тот дает ему калькулятор: «На все кнопки можешь нажимать, а на красную нельзя» Рейган играл-играл, нажал случайно на красную, тут Горбачев заходит: «Бери резинку,стирай с карты Америку». А также более сложный — имитации поражения от лица врага «Во имя Джона...»

Семитской риторики, как на мой взгляд, могло бы быть поменьше, в Казахстане моего советского детства выраженного антисемитизма не было, но была национальная политика, ущемлявшая в правах всех представителей некоренного населения. Везде свои нюансы. Интересная и познавательная книга.

Зачем мне это, зачем?

Существа сильно давили на его сознание, магия изматывала его.

Он был хорош, мир первой книги Шеннон Чакраборти. Такой «Город золотой» в декорациях сказки «Тысячи и одной ночи», с природными элементалями: джиннами, маридами, ифритами — на роли действующих лиц. И так по мелочи, птица рух, заххок, гули. Мое ушибленное эзотерикой сердце возможность свести знакомство с этим бестиарием влекла не меньше крепко сбитого сюжета. Хотя сюжет со сложносочиненной интригой и достаточно смещенными, относительно европейских, понятиями верности, чести, целесообразности тоже оказался на высоте.

И «в общем все умерли», завершившее «Латунный город», когда просто интересно, как дальше-то будет героиня во враждебном окружении и без двух своих рыцарей. Да, замужем за принцем и с приличным приданным, к тому же обладающая целительскими способностями. Земные-то богатства тестюшка король как дал,так и отобрать может, да еще и кинет в смрадную яму. А лечить других и мгновенно излечивать собственные хвори — это дорогого стоит.

Но все же, одно дело быть официальной госпожой и повелительницей (а неофициально возлюбленной, угу, такие отголоски мотивов Изольды и Гвиневры) величайшего воина времен и народов, а другое самой как-то выкручиваться. Одно — быть подругой в интеллектуальных развлечениях и тайной зазнобой молодого принца, другое — думать о нем, как о предателе и, не получая многие годы определенных сведений, вовсе почитать мертвым. Так вот, в точном соответствии с канонами мыльных опер, оба друга сердечных живы, хотя ̶б̶р̶о̶ш̶е̶н̶ы̶ ̶г̶и̶п̶н̶о̶з̶о̶м̶ ̶В̶о̶л̶а̶н̶д̶а̶ ̶в̶ ̶Я̶л̶т̶у̶ раскиданы по городам и весям с несколько измененными физическими свойствами.

И всяк затевает собственную интригу в этом, без того, предельно загадюченном пространстве. И, хрен бы с ним, если бы это продолжало оставаться интересным, но нет, буквально за уши себя приходится тащить к тексту, скука скучнейшая. Что до кое-каких вновь открывшиеся родственных отношений персонажей, то от них в итоге ни холодно, ни жарко. «Медное королевство» совершенно утрачивает нерв, драйв, обаяние новизны Дэвабадской трилогии, а экспоненциально возрастающие магические способности героини воспринимаются уже с оттенком усталой обреченности: «Еще чего она научится делать?»

Откровенное уродство новых ипостасей мужских персонажей печалит. Не в том дело, что я-же-девочка-и хочу-про-принцев-на-белых-конях, а в том, что страхолюдность Дары-ифрита и зомбиподобие Али-марида, будучи обращенными к эстетике уродливого, противоречат миропониманию, в основе которого мироустройство, прекрасное в сути. То, что надстоит нашему миру, по определению должно быть тоньше и ярче него, кошмарное приходит снизу. За тем и берем читать фэнтези, чтобы уловить на героях отблеск горних сфер, в противном случае нечего бы и огород городить с элементалями, у которых:

Все пульсировало движением, жизнью, неукротимой энергией и свободой, которой Дара вдруг захотел больше всего на свете. Он был не один. Были и другие существа, подобные ему, в этом бесформенном состоянии. Дара чувствовал их, слышал шепот приглашений и дразнящий смех. Ничего страшного в том, чтобы взять призрака за руку, умчаться и путешествовать по мирам, о существовании которых он и не подозревал.

Рыцарь бесконечного образа

Рыцарь этот когда-то неудачно пошутил, его каламбур, который он сочинил, разговаривая о свете и тьме, был не совсем хорош. И рыцарю пришлось после этого пошутить немного дольше и больше, нежели он предполагал. Но сегодня такая ночь, когда сводятся счеты. Рыцарь свой счет оплатил и закрыл.

Профессорский сын, многообещающий теннисист, белая кость, голубая кровь и creme-de-la-creme нации. Философ, молодой симпатичный университетский профессор, эрудит, энциклопедист, человек с потрясающей памятью, мистер Обаяние, признанный интеллектуал. Писатель, в тридцать шесть лет обретший статус культового и положивший начало целому направлению «новой искренности» в англоязычной литературе.

Алкоголик, наркоман, суицидник и пациент психиатрических клиник, подвергался агрессивным методам лечения и заработал серьезные проблемы с краткосрочной памятью. Мизогин, известный грубостью в отношении женщин и многими беспорядочными связями, в том числе со своими студентками. Повесился в гараже, не дожив до сорока семи. Один человек. Биполярное расстройство.

Кто-то сейчас скажет: Ну и на-фига мне эта «Бесконечная шутка», начну читать, еще сам таким стану». Это не передается ни воздушно-капельным путем, ни, тем более, через маленьких черных букашек на белом листе. Вернее, как раз передается, но не психическое расстройство, а возможность пережить-прочувствовать то же, что другой человек, которому невыносимо больно жить. Еще лучше, зачем мне чужая боль? А вот аккурат за тем, миленький, чтобы ценить собственную жизнь, которая не перманентное страдание. Разумный эгоизм: найди, кому хуже, чтобы осознать, как тебе повезло.

Да нет никакого биполярного расстройства, и предрасположенности к различным формам химической зависимости нет. С жиру ваши мажоры бесятся, сочиняют себе проблем с зависимостью. Ну, дай вам бог на своем опыте не испытать, каково оно. Хотя да, немалая доля истины в том есть. Каковы бы ни были причины для первого глотка, затяжки, дорожки — решение начать ты принимаешь сам. Продолжается все уже без твоего участия. А приняв решение прекратить, с ужасом понимаешь, что не получается.

«Бесконечная шутка» самое масштабное, скрупулезно точное, болезненно подробное исследование аддикций, с каким я встречалась в литературе (а встречалась со многими). И вывод, к какому приходим вместе с автором по этой условно вычленяемой части романа: лучше не начинай, но если случилось связаться — осознай себя зависимым на всю оставшуюся жизнь и не прикасайся больше ни-ког-да. Другие могут употреблять понемногу и от случая к случаю, твое единственное спасение в воздержании.

Я сказала «условно вычленяемая», на самом деле, взяв труд прочесть этот фолиант (немалый, и труд, и фолиант), довольно четко выделяешь скрепленные, на первый взгляд хаотично, но по зрелом размышлении единственно возможным способом, основные линии. Фамильный роман, где бесконечные метания мужчин семьи с говорящим именем Инканденца (раскаленный) прихотливо уравновешивается внешней бесстрастностью единственной женщины, нашедшей призвание в благотворительной помощи наркозависимым.

Талантливый ученый, а после кинематографист, сделавший венцом карьеры полумифическую «Бесконечную шутку» видеоролик (картридж в терминологии романа) со смертельным воздействием на зрителя, отец. Алкоголик, заместивший виски химическую зависимость, не умевший общаться со своими нормальными детьми без посредничества маман, и нашедший страшный конец посредством кухонного прибора — брр. Старший сын Орин: лжец-виртуоз, умница, циник, бабник, чьи эксперименты с веществами закончились аккурат после пубертата. Спортсмен, безболезненно переключившийся с большого тенниса на футбол; сын, без особых внутренних терзаний уступивший любимую девушку отцу и предавший любимца матери чудовищной смерти (не по злобе, а так, от пофигизма). И все ему как с гуся вода.

Марио инвалид, умственно и физически неполноценный. Однако воспитан мудрой матерью в любящем лоне семьи со всей возможной заботой. Чтобы ни в коем случае не почувствовал себя ущербным. Хэл, младший сын, весомая заявка на звезду профессионального тенниса уже в своей возрастной группе, вундеркинд с энциклопедическими научными интересами, наркозависим от генно-модифицированной марихуаны (никого не напоминает?). В семье Инканденца, как в мозаичной фасетке паучьего глаза отражаются прочие семьи романа: совершенные,несовершенные, чудовищные — все несчастливые. И нет, семья не может быть в современном мире ни гарантом, ни панацеей. Таков, по крайней мере, мой вывод из этой части повествования.

Третья основная тема — производственный роман, не-а, никакое не мертворожденное дитя соцреализма. Говорила и буду говорить: книга, не рассказывающая о людях, которые делают дело — пустышка. Так вот, эти самые мальчики мажоры, о которых вы так пренебрежительно отозвались в начале, поглядите-ка, как они пашут. Шахтер в забое, пожалуй что, полегче трудится. И травматизм у него большей частью ниже, Хотя, что касается жизненных перспектив, тут конечно. И что за перспективы?

Один из выпуска может стать звездой, остальным светит тренерство при лучшем раскладе. А жилы рвут все, и чудовищный прессинг испытывают, и этапы мотивационной психологической ломки проходят. Роман Уоллеса как книга о спорте — это четкое определение современной системы профессионального спорта как калечащей психику и физическое тело адепта. Никакого «О спорт, ты мир!» Скорее уж: «ты боль».

Нет смысла распутывать распутывать туго заплетенный клубок из футурологии, политической сатиры, неутешительных экологических, экономических и геополитических прогнозов, который можно обозначить следующей основной темой. Чего стоит Союз Взаимозависимости — альянс Штатов, Канады и Мексики с орлом в сомбреро и с кленовым листом в лапе на гербе. А год Впитывающего белья для взрослых Депенд (снова зависимость, имеющий глаза, видит) вместо календарного две тысячи невесть какого-то. А стада жутких диких хомяков на месте бывшего штата Мэн. А канадский сепаратист колясочник Марат, говорящий и мыслящий на американерском — ах, что за суржик, над вымыслом слезами обольюсь.

Нельзя не сказать о переводе этого тиранозавра среди романов (тыща триста страниц, хотя Литрес сообщает о двух тысячах, но это они загнули). Алексей Поляринов и Сергей Карпов сотворили чудо. Это не просто хорошо звучит на русском, но великолепно, на всем протяжении, без скидок на монструозный объем. Полифония стилистического разнообразия голосов книги четко опознается уже с первой трети, приводя на память «Радугу тяготения». Вообще, мне кажется, здесь широко использовали переводческие решения Максима Немцова, найденные им в работе с Пинчоном, и это прекрасно. Помимо ментальной и духовной близости этих книг, Уоллес не скрывал благоговейно трепетного отношения к писателю. Роскошная книга, отменный перевод.

Что, если я делаю это все чаще и чаще, это становится все менее и менее прикольно, но я все равно делаю чаще и чаще, и единственный выход теперь – распрощаться навсегда.

– Стоячие овации.

Ты горишь в ночных лесах

- Это место удобно для убийц и палачей, для тех, кто прячется от налогов, для наркобаронов, для отребья человечества. Но Тайгерман этого не потерпит. Потому что он знает, как правильно! — Они снесут мою гребаную башку.

- This place is a convenience for killers and torturers and tax evaders and drug bankers, for scum of the earth. But Tigerman will not stand for it! Because he knows what is right. — They’d blow my fucking head off!

Ник Харкуэй вновь создает параллельный мир в предельной близости от нашего. А может не параллельный, может наше недалекое будущее? Не берусь судить, тем более, что вариант описываемой им действительности сильно отличается от любого, о каком имею представление: — отставным британским военным, на предпенсионной финишной прямой отправленным присматривать за обреченным островом, мне бывать не приходилось.

Остров Манкрю офшорная зона, где цветет махровым цветом коррупция, отмывают деньги, заключаются многомиллионные сделки наркотрафика, действуют базы по подготовке шпионов, курсируют незарегистрированные в международном реестре «черные» суда, есть трансплантационные клиники и центры выбивания показаний по типу Гуантанамо. И со всем перечисленным международное сообщество готово было бы мириться, что поделать, человечеству нужны отстойники.

Но в последнее время облака ядовитых отходов сгущаются в серый туман, словно бы не подчиняющийся законам движения воздушных потоков вокруг острова — курсируют по прихотливым траекториям, меняя поведение людей. И кто его знает, что оно такое, но может оказаться серьезной угрозой, а в таком случае спокойней уничтожить. Собственно, это место уже приговорило себя. Вердикт вынесен, и только до поры отложен, чтобы понаблюдать.

Вот как раз за тем, чтобы понаблюдать сюда и прислан на предпенсионную синекуру бравый сержант Лестер Феррис. Он уже отдал обществу все возможные долги, и теперь должен просто добросовестно фиксировать происходящее, никуда не влезая,ни во что не вмешиваясь. Укреплять доказательную базу. И нет, конечно, так не получится, потому что нельзя жить среди людей, не будучи вовлеченным в человеческие отношения. А прочувствовав, не посочувствовать.

И тут вот какая замечательная штука выясняется: это для отвлеченного дяденьки, принимающего решение, Манкрю может быть смрадной помойкой. Для тех, кто родился и живет на нем, родина. И никаким байкам о том, что в месте, куда эвакуируют, будет лучше, местные не верят. Плох не остров, а пришельцы, которые творят на нем непотребства, и если вы так печетесь о порядке — наведите порядок здесь. Удивительным образом, пафос «Тайгермена» оказывается близок не заявленным политическому боевику и фантастическому триллеру, а «Прощанию с Матерой»

Сержант сходится с разными людьми, живущими на острове, но ближе всех с талантливым уличным мальчишкой, он так и останется на всем протяжении книги Мальчиком. В самом конце имя Джек прозвучит, но поскольку так же будут звать одного из главных негодяев, Феррис предпочтет называть его про себя мальчиком (а в самом конце, когда осознает, кем хотел бы, чтобы тот был для него — сыном).

«Тайгермен» это отсылка к культуре современного графического романа. Для сержанта комиксы что-то, вроде примитивных веселых картинок, он такими глупостями никогда не увлекался, и вспомнить с трудом может супермена. Юный знакомец, увлеченный супергероями и знающий о них все, не только заражает этой страстью Ферриса, но прямо делегирует ему эту роль. А при всей внешней незамысловатости, крепкая жизненная философия «светлой стороны» присуща супергероям.

Что делает неизбежной победу, не отменяя необходимости приносить жертвы. Есть еще одна книга, с которой роман в достаточной мере перекликается, прошлогоднее «Осеннее солнце» Эдуарда Веркина, герой которого тоже предпринимал отчаянные усилия спасти малую родину. Там не нашлось взрослого, который встал бы с ним плечом к плечу, но все по-честному, там и жизнь подростка не оборвалась.

Tyger! Tyger! burning bright

In the forests of the night,

What immortal hand or eye,

Dare frame thy fearful symmetry?

Сны, о чем-то большем

– Тебе нравится тортеллини? – спросил он.

Кингсли с вызовом посмотрел на него.

– Конечно, – сказал он. – Особенно ранний, черно-белый.

Начальная точка нашей жизни — это роддом, а конечная точка нашей жизни — это морг, а между ними треть жизни мы спим, дальше у «Сектора Газа» не о том, но со «спать» тоже очень по-разному может получиться. Считается, что человеку достаточно восьми часов сна в сутки, только среднего человека не существует. Где один вполне обходится шестью часами, другому необходимо десять. Кто-то в критической точке усталости приляжет на пятнадцать минут, и поднимется бодрым, кому-то необходимо несколько часов. Один постоянно видит яркие сны, напоминающие фильм или сериал, другой ни одного за всю жизнь не вспомнит.

А еще нарколепсия. вид расстройства сна, забавный лишь в фильме «Крысиные бега». В реальной жизни спать по четырнадцать часов в сутки, засыпать в самое неподходящее время, не иметь сил проснуться — очень плохо и совсем не смешно. Диагноз, он и есть диагноз и девушке Саре не повезло иметь такой. В ее случае физические симптомы усугубились причудливым психологическим дополнением, а именно снами: столь яркими, подробными и не вызывающими сомнений, что проснувшись, уверена — говорила с людьми из своего окружения на эти темы, совершала какие-то рутинные действия, связанные с работой или учебой.

И снова ничего смешного. Когда динамишь подругу со встречей, о которой заранее договорилась, потому что уже встретилась с ней во сне, это неловко и неприятно. Но когда зарубаешь карьеру своего шефа, не внеся в его выступление оговоренных изменений, заодно уж и сама теряя работу, тут все серьезнее. А когда в твоей жизни подобные происшествия печальная норма, тут уж впору совсем пасть духом. Нет, Сара не падет, скорее уронит. Совсем по Ницше: «Падающего, толкни».

Усатого философа не случайно вспомнила, в этой его сентенции не цинизм. Просто так получается, что людей, не знающих точно, чего хотят, встреча с Сарой заставляет понять. И если в некоторых случаях это «быть не тем» или даже «не быть вовсе», то в конечном итоге это их выбор. А если кому-то встреча поможет точнее определиться с жизненным призванием, тем лучше. А что же сама? Как-то приспособится попробует себя в разных ролях, найдет свое место в жизни. Потеряет и снова найдет, а потом отправится в клинику, чтобы пройти уже наконец курс лечения, который сделает ее нормальной.

«Дом сна» апофеоз абсурдистской романтики Коу. Согласитесь, самооскопление и отречение от собственной личности чрезвычайно странный способ продемонстрировать предмету интереса свою любовь? Хотя, если в глубине души ты всегда стремился к такого рода переменам, появление в твоей жизни человека, который становится триггером, можно расценивать как благо. Крыс, кроликов и собак куда жальче, они служить науке в греговом лице не по своей воле попали. Веронику жаль, хотя разогнаться до девяноста миль в час и врезаться в бетонное ограждение тоже было ее выбором.

Но влюбленный в кино лапочка Терри и обмен репликами о тортеллини во время обеда с сынком толстосума продюсера, это просто красота. И да, здесь Джонатан Коу очень обаятельно посмеивается над своей постоянной фишкой — внушить герою одержимость неким артефактом (чаще фильмом, иногда музыкальным или литературным произведением), на сей раз решив уберечь от обсессии.

Где-то есть город

Ласковый город — спасибо тебе.

Мы не приедем, напрасно не жди,

Есть на планете другие пути...

Назвать брутальный, маскулинный Нью-Йорк Городом женщин, да как такое в голову могло прийти? Хотя... Вот потому и читаем, оттого и немыслимая популярность, что умеет разглядеть за привычным неизвестное и рассказать о нем так, что отныне это занимает нишу априорного знания. Смотрите, огни большого города в коллективном бессознательном прочно утверждены на роли тех, о какие наша доверчивая сестра опаляет крылья, далее по тексту: тут какой-то старичок-паучок, нашу муху в уголок поволок. И моли бога, чтобы явился какой-никакой комарик. А не то погибай-пропадай. Беги, в общем, сестра, соблазна больших городов.

Ну, это ты чересчур, как-то женщины выживали в городах испокон веку. Больше того — плодились и размножались. Так-то да, а особенно энергичные провинциалки умудрялись сделать карьеру. Все так, но это не отменяло восприятия мегаполиса как исконно брутальной среды, враждебной женскому началу. Уже и разного рода Секс в большом городе триумфально прошелся по экранам, сдвинув планку восприятия в сторону «места-где-женщина-может-с комфортом-разместиться». Но вот этого главного: в больших городах наша сила, потому что они естественно располагают к объединению, а потому Самый большой город — Город женщин, так прямо до нее не сказал никто.

История юной симпатичной небедной и безалаберной Вивиан Моррис разворачивается на фоне декораций Нью-Йорка сороковых. Не замеченная в большом рвении к учебе, но проявившая недюжинные способности линять при всяком удобном случае в паб, студентка Моррис вскоре оказывается отчисленной из престижнейшего женского учебного заведения своего времени. Семья без восторга встречает опозорившую ее девицу и очень скоро сплавляет девятнадцатилетнюю Вив к тетке в Большое Яблоко.

У тети Пег свой театр «Лили», они все из богатой среды, не забыли? Хотя вернее было бы сказать, театрик, дышащий на ладан. Труппа с миру по нитке прибившиеся к ее берегу артисты, зрители итальянские и ирландские рабочие, постановки — трехгрошовые оперы, цена билетов соответствующая. Пока еще держатся на плаву, но любой шторм потопит. Впрочем, не будем о грустном, станем жить и радоваться жизни, пока Господь дает день и пищу.

Вивиан вливается в среду так, словно специально для нее создана. Хорошенькая, беззаботная, падкая до удовольствий, да к тому же обладающая бесценным талантом (нет, не актерским, а умением шить, чувством пропорций и цвета), она скоро становится костюмером «Лили». А в компании с лучшей подружкой, какие всегда находятся для таких девочек, красоткой Селией, они становятся двумя яркими звездочками ночной жизни это лучшего города на свете. Круговороту удовольствий, развлечений, пьянок, случайных соитий, кажется, не будет конца.

А в большом мире начинается война. До которой Вив дела нет. Но когда бы не она, в дом тети Пег прибывает настоящая звезда английской сцены, старая подруга тетки Эдна Сент-Джон, и теперь она будет играть в «Лили». «Город женщин», именно так назовут пьесу, которую они поставят совместными усилиями под свою прекрасную звезду. И что это будет за дивная вещь! Зритель валом повалит в театр.

Часть «Города женщин» превосходна и воспринимается с тем самым ощущением «на ура», которое дядя Билли хотел уловить в настроениях публики на премьере. С тем, которое заставляет тебя гордиться, читая, словно ты сама сочинила эту книгу или пьесу, поставила спектакль, сняла фильм. Радость сопричастности, за которую мы любим вещи, попадающие в резонанс к биению нашего сердца. И нет, это будет только началом, а беззаботные мотыльки, летящие на огонь, впрямь, обжигают крылышки.

Но о том будет дальше, в продолжении, где бабочка станет птицей. Не жар-птицей и не волшебным фениксом, хотя возродиться из пепла таки придется, а храброй городской синичкой, которая найдет свое место в жизни и обретет подлинную близость с теми, кто станет ее семьей не по крови, а по духу. Отличная книга, читается с удовольствием, умеет донести тьмы низких истин так, что анестезии возвышающего обмана не требуется. Да, мы такие.

УЙДЕШЬ — Я УМРУ

- Я пробрался вглубь неизвестных стран,

Восемьдесят дней шел мой караван...

...И, тая в глазах злое торжество,

Женщина в углу слушала его

Почему мы такие? Что нам дано, то не влечет. Запретный плод нм подавай, а без него нам рай — не рай. Может потому, что это в нашей природе? Завоеванное однажды относится подсознанием по разряду долгосрочных активов: удобно сидеть, но сердце не бьется чаще, при воспоминании. А хочется, чтоб билось. Дело даже не в желании — необходимо, чтобы все продолжало крутиться. Чтобы мир не перестал вращаться.

Декоративный роман Алессандро Барикко как китайская лаковая шкатулка и японский бонсай. Красивый, миниатюрный, напрочь лишен утилитарности, с искусно подрезанными корнями. Но в нелогичности не упрекнешь: купец едет в дальние края потому что такая у него работа. Сумел занять экспертную нишу, высокотехнологичной и довольно капризной статьи импорта. Усердно окучивает, умея обеспечить себе и супруге уровень комфорта, который в их провинции сходит за роскошь.

Работа нелегкая, требует специальных навыков и связана с риском, но боги к нему тут благосклонны. Что до отсутствия детей, то Эрве Жонкур и его Элен не особенно по этому поводу убиваются. То есть, вопросов можно задать немерено: об устройстве тамошней жизни, о войне и мире, о социальной среде и политической ситуации. О том, почему купец довольствуется одной поездкой в год не поддаваясь соблазну заработать. Как супруги на самом деле воспринимают свою бездетность?

Можно, но зачем, пусть остается за кадром. Есть искусственно смоделированная ситуация, в которой надежному берегу стабильности противопоставлен бушующий океан неопределенности и с некоторого времени к «по работе» здесь добавляется жгучий, изрядно сдобренный экзотикой интерес, а жизнь обретает дополнительные обертона и краски. Женщина-пристань, девочка-птица, его на обеих хватит. Эта, чтоб жить, та — чтобы томиться несбывшимся. Вы ж не думаете, что для банального адюльтера, за ним на край света ехать не нужно.

А в промежутках между встречами делать из жены подобие той, другой. В наивной уверенности, что не поймет, не догадается, отчего вдруг оказалась на роли мрамора, от которого отсекают все лишнее. И вытягивать из своей, из ее жизни, из жизни той, третьей, тонкую шелковую нить, другим концом уходящую в самое средоточие жизненной силы. У вас может создаться превратное впечатление,что производство шелка столь же утонченный процесс, как его ношение. Так вот, нет. Для того, чтобы червь, выбираясь, не повредил кокона, его варят прямо внутри. Там еще запашок довольно специфический. Когда б вы знали, из какого

сора.

А когда бы и знали, разве это кого останавливало? Так и будет. Гладкость шелка. Тонкая нить. Кто-то заживо сгорает в своем коконе.

Должен сообщить вам, сударь, одно весьма важное известие. Мы все отвратительны. Мы все на редкость отвратительны.

Господин был родом из Дрездена. Он торговал телятиной и плохо понимал по-французски. Господин разразился оглушительным смехом и закивал головой. Казалось, он уже никогда не остановится

А может расскажешь мне, какая такая восточная...

Под небом голубым

Есть Город Золотой.

Латунь не золото. Хотя желтая и блестит на солнце так, что издалека можно спутать. Джинны, мариды, гаруды, ифриты и прочие элементали не люди, хотя издалека, может, и спутаешь. Герои «Латунного города» по большей части они — волшебные создания «Сказок тысячи и одной ночи». Не делайте утомленного лица, ни сим-салабима с Рахатом Лукумычем, ни Аладдина с Жасмин и Ковриком под мышкой не будет. То есть, как раз ковер — да, куда без средства передвижения в восточной сказке? И джинн, хотя вернее будет называть его дэвом. Там некоторые историко-семантические тонкости, которых непосвященному с ходу не постичь, но поверьте — есть разница.

Этнофэнтези от Шеннон Чакраборти — это масштабный политический боевик со сложной интригой (и не одной), тщательно прописанной непротиворечивой картиной мира, многофигурной композицией, второстепенные персонажи которой выписаны не менее тщательно, чем главные. Добавьте динамичное на всем протяжении действие, множество сражений экзотическим оружием, погони, странствия по неведомым местам, смертельную опасность от магии, обаятельных героев и очень непростой клубок личных отношений — и вы не получите представления о романе.

Вернее, получите бледное его подобие. Потому что книги это не «о чем», и даже не «как», хорошая книга, это «осенил ли творца его дэймон во время работы»? Здесь несомненно, иначе как дебютная книга могла бы выйти в финал сразу нескольких престижных премий, включая Локус и Всемирную премию фэнтези. Время и место действия: Ближний Восток эпохи наполеоновских войн. Впрочем, существенной роли Бонапарт в происходящем не сыграет, как и Каир, откуда начнется повествование. Просто декорация. Или нет?

Нет, в хорошей книге ничего не случайно, началом задается фоновое ощущение несвободы, порабощенности, бессильного желания реванша: вы же помните, Египет в те поры был под турками, пришли французы — египтяне сменили господ. Нам, с имперским самоощущением так вдруг не понять, каково это, быть внизу иерархической лестницы покоренного народа. Но именно такова планида двадцатилетней «предсказательницы» Нари, сироты, живущей на улице, промышляющей мелким мошенничеством с использованием псевдомагии, и мечтающей скопить достаточно, чтобы отправиться в Стамбул лечиться на доктора. Мечта столь же заманчивая, сколь несбыточная.

Нет-нет, в ее то жизни все как раз сложится, как и в самых смелых грезах не привиделось бы. И путешествие в другой город, да не какой-нибудь, а самый, что ни есть, сказочный. И учеба на целительницу с лучшей из возможных наставницей. И просто учеба, боги мои, какое же это счастье, получить возможность узнавать столько нового, учиться столькому новому, сколько хочешь! Лишь за тем, чтобы взлетев выше неба, больнее рухнуть на камни привычного самоощущения побежденной, когда все, чего достигла: любовь, дружба, уважение, доверие — все разбивается вдребезги, и ты у разбитого корыта, и нужно начинать сначала.

Ну, мы-то, положим, знаем, что то, чему ты уже успела научиться, пребудет с тобой. Ничто на земле не проходит бесследно, и в сказках, в отличие от жизни, иной раз мертвые восстают из пепла. А первая сказка «Дэвабадской трилогии» так волнующе свежа, так маняще искрится разноцветьем огней, что нет человеческих сил устоять перед продолжением. И еще одно, канон. Это все-таки важно, при всей яркости и новаторстве книги Чакроборти, в ней чувствуешь себя психологически и ментально удобно. Вы понимаете, о чем я? Нет ощущения вывернутой наизнанку квазилавкрафтианы «Гамбита девятихвостого Лиса» или «Черного леопарда, рыжего волка»

Думай себе что хочешь, а эта суеверная деревенщина сейчас облупит тебя, как луковку.

ЕСЛИ ТЫ НЕСЧАСТЛИВ, ТЫ НИКТО

- Оптимальный состав народонаселения смоделирован нами с айсберга, у которого восемь девятых массы под водой, одна девятая над водой

-- А счастливы ли те, что под водой?

-- Счастливее тех, что над водой.

Популярность вещь относительная. К кому-то приходит сразу и на веки вечные, как к Шекспиру, таких единицы. Других настигает мгновенно и ярко, а через год-другой, глядишь — забыты. Третьих поначалу не замечают, их известность набирает обороты постепенно, и вот уже упоминаются, цитируются, авторитет непререкаем. А есть еще такие, у кого волнами: в определенное время все о них говорят, потом надолго забывают, и опять у всех на слуху, когда некоторые обстоятельства запускают новый виток интереса,. «О, дивный новый мир» из числа таких.

Написан в далеком тридцать первом, почти девяносто лет назад. Не знаю о прежних волнах популярности романа, на моем читательском веку виток второй. Первый был в конце восьмидесятых, связанный с острым интересом к тоталитаризму и антиутопиям. Роман Хаксли тогда вышел под одной обложкой с замятинским «Мы» и «1984» Оруэлла — своего рода обзорная экскурсия по виднейшим произведениям жанра начала XX века. Говорили в основном о «1984», сама я мало что запомнила из «Дивного нового мира»: куда-то летели на вертолете, резервация в тропиках, дикарь и узаконенное потребление сомы. Занятно, что прочитанный во второй раз, оставил почти то же впечатление политизированного памфлета.

Сейчас книга переживает новый всплеск популярности, отчасти связанный с выходом сериала, но главным образом с пугающей актуальностью романа в новых обстоятельствах. Когда все в мире одновременно осознали, как мало значит личный выбор, свобода воли и собственные решения, насколько сильно наши поступки регулируются государством. Сериала не смотрела, но послушала аудиокнигу и пережила что-то, вроде культурного шока. Словно в прошлые оба раза это был другой роман.

Не для того, чтобы в тысячу первый раз сказать: Игорь Князев очень хороший чтец, об этом и без меня знают. Дело в другом, в идеальном совпадении исполнительской манеры с нарочитым абсурдизмом первой части книги. В конгениальной передаче того, что прежде считала вводной агиткой: ну, дети-из-пробирки, ну понятно, дальше то что? Давайте уже историю. История не замедлит явиться, привычно ориентированная на героев: Бернард, Линайна, Джон-дикарь, Линда. Но если воспринимать с позиций индивидуальности это нивелирует роман, переводит из шедевров в разряд качественной прозы.

Самая суть здесь в низведении индивидуума до роли универсального элемента, который в любой момент можно заменить; в отсутствии личного пространства и самой потребности в нем. В ситуации, когда желание обособиться воспринимается социумом как непристойное поведение, В здешней системе ценностей, не столь отличной от нашей, как может на первый взгляд показаться. Сцена экскурсии в инкубаторий совмещает средствами аудиокниги поучительные сентенции, политэкономические лозунги, гипнопедические слоганы общества потребления.

Все эти: «Без стерилизации нет цивилизации», «Сомы грамм — и нету драм», «Чем старое чинить, лучше новое купить» — с такой безапелляционной вкрадчивостью звучат в аудиокниге может быть именно потому, что «Дивный новый мир» не столько зримая картина процветания и благоденствия, сколько, как ни один другой — роман фонового звучания. Перманентного внушения тысячекратным проговариванием. Дальнейшие события воспринимаешь сквозь призму базовых установок: все молоды, здоровы, красивы. Каждый на своем месте, каждый счастлив, и каждый принадлежит всем остальным.

В «Дивном новом мире» нет мерзости и запустения, которыми грешит большинство книг жанра. По сути, это не антиутопия, а утопия, про благоденствие всех. Все довольны той работой, что выполняют на благо общества. Семья упразднена до степени, когда «мать» и «отец» воспринимаются непристойными ругательствами — никаких психотравм, связанных с недостаточной или чрезмерной родительской любовью. Дети появляются из пробирки, уже на стадии эмбриона получая базовые навыки той группы, к которой будут принадлежать в дальнейшем. Расизм? Разумное планирование? Прогнило что-то в датском королевстве? Каждый решает для себя.

ПТИЦЫ И ПАУКИ

— Она белая, между прочим.

— Кто?

— Моя мама.

— И что?

— Некоторые удивляются, вот и все.

— Думаю, я с этим справлюсь. У нее же не две головы, в конце концов.

Отношение к Джонатану Коу менялось от ранних «Карликов смерти», прочитанных первыми — голимый постмодерн и: спасибо,но в дальнейшем от этого автора воздержусь. Через «Срединную Англию»: ужель тот самый? Гляди-ка, человеческое ему не чуждо, хотя брекзита многовато. Через обаяние «Клуба ракалий» и «Круг замкнулся».

И вот «Номер 11», теперь в табели о рангах, определяющей место писателя в личном рейтинге, Коу занял самую верхнюю строчку, вровень с Джулианом Барнсом. Тот, кто полностью погружает читателя в историю, кто может рассказать о простых вещах и обычной жизни маленьких людей так, что не оторваться. Кто чистит и выпрямляет душу.

Почему одиннадцатый номер? Поди разбери. Может Коу просто нравится число, идеальное графическое выражение для независимого сотрудничества: мы вместе, рядом и делаем общее дело, но без слияния и поглощения — каждый продолжает оставаться самостоятельной единицей. Он любит разного рода срединные вещи, одиннадцать как раз между десятком и дюжиной — прочно укорененными в коллективном бессознательном единицами счета. Может еще какие причины, о которых вряд ли когда узнаем.

В романном пространстве четко определенной роли у числа одиннадцать нет, оно скорее живая нитка, маркер сопричастности, примерно как число девятнадцать в кинговой «Темной Башне» Помнишь, в детстве мы играли в сыщиков, а объект интереса жил в одиннадцатом доме. Потом когда я училась в Лондоне и на съемной квартире все время был жуткий холод, грелась, катаясь по кругу в одиннадцатом автобусе. Мерзавка Жозефина вместе с другими богачами, что не погнушаются украсть подаяние слепого нищего — все они сидели на пафосном благотворительном мероприятии за столом номер одиннадцать.

А когда тебя наняли домашним учителем в семью олигарха, его прибабахнутая женушка затеяла строительство одиннадцатиэтажного подземного бункера под их домом в Челси. И ах, чуть было не забыла, тот фильм, который как одержимый искал муж Лоры, тот, что в результате убил его — катушка с ним, казалось, должна была находиться в коробке,маркированной этим номером. Не пытайся понять, к чему тебе все эти «11», нам далеко не все дано понять малым человеческим разумением, просто прими как данность.

Роман разбит на несколько новелл, на поверхностный взгляд, имеющих между собой мало общего. Вот девочка проводит лето у бабушки с дедушкой и сталкивается со странной татуированной «птичьей женщиной», эта встреча наложит отпечаток на ее дальнейшую жизнь. Вот через два года ее снова отправляют в дедов дом, на сей раз компанию Рэйчел составит Эвелин, дочь материнской подруги. Мамы, обе в прошлом известные исполнительницы, рванули отдохнуть, а ей подсунули в подружки эту противную девчонку.

Но как с ней оказалось интересно. Шерлокиана, какой вовек не забудешь: художница, старый бродяга китаец, странные карты. Одна из них, с изображением паука, надолго останется с Рэйчел (антиталисман, антитотем). Неявная, тема пауков и птиц звучит в историях обеих девочек, они бы взлетели каждая из них по-своему талантлива, обе хотят приносить пользу обществу и добиться личного успеха. Взлетели бы, да не пускают паучьи сети, которыми оплели страну и мир те, в чьих руках деньги. И власть, в конечном итоге, идет у них на поводу.

В прошлом прекрасное время, когда люди верили, что о них позаботятся, а во власти наиболее компетентные и благонамеренные люди. Сегодняшний цинизм богачей беспределен, творят, что хотят, зная — все сойдет с рук, укрывают от налогов миллиардные прибыли, но с радостью упрячут в тюрьму за мошенничество одноногую черную лесбиянку на пособии (нет, не анекдотический персонаж, такой станет Эвелин, и нет, не надо жалости, она сильная, она и к протезу приспособится). Что за мошенничество? Она художница, продала пару картин, не задекларировав дохода.

Чудесный роман, я было подумала в какой-о момент: Ух ты, реалист Коу обратился к магии и мистике? Но нет, всему нашлось здравое объяснение. Хотя, тут как посмотреть, от точки зрения очень многое зависит. И спасибо за дивный перевод Елене Полецкой.

Ангелы и пчелы Ника Харкуэя

...Собаку зовут Бастион, и она не знает жалости: «Мой рот в непосредственной близости от твоих гениталий, О ты, человек, который разговаривает с моей госпожой за кофе. Не шути со мной! У меня лишь один зуб, потому что остальные давно похоронены в плоти грешников.«The dog’s name is Bastion, and it is without shame or mercy: I have my mouth in close proximity to your genitals, oh thou man who talks to my mistress over coffee. Do not irk or trifle with me!...

Мой друг, человек очень умный, попробовал читать «Гномон» (о нем, напомню, говорили, как о главной переводной новинке начала года) и удивился, как могла быть от книги в таком восторге, да еще читая в оригинале — это же муть, которую сам он бросил, едва домучив до половины. Но тут мне просто повезло не встретиться с переводом Ефрема Лихтенштейна, убившим книгу. Пусть намного дольше и на порядок труднее, но радость от витиеватой прозы Ника Харкуэя без участия тексткиллера переводчика получила.

Может быть многословие в его случае от противного? Колода тасуется причудливо и о том, что один из самых ярких фантастов современности сын Джона ле Карре интернет любого желающего просветит скоро. Другое дело, что шпионский детектив шестидесятых-семидесятых прошлого века требовал предельной четкости, быстроты, сюжетной экономности и, как бы поделикатнее — простоты, чтобы любой дурак понял. Современная проза размыла жанровые границы, позволяет автору резвиться дельфином в волнах аллюзий и референций, чем умеющие пользуются.

Харкуэй из тех, кто умеет, так почему бы нет? И еще одно, он пишет смешно, порой это стендаперский уровень, когда не можешь не рассмеяться, одновременно дивясь тому, как щедро некоторым людям отсыпано этого дара смехачей. Это к тому, что, когда в тебя так много положено, хочется все использовать. Таким образом Angelmaker являет собой несколько оксюморонное сочетание избыточного многословия со скетчами в стиле Монти-Пайтона. Как по мне — чудесно.

Это одновременно напомнило «Никогде» Геймана в части подземного Лондона, The Bone Clock Митчелла с хорологией, «Уловку 22» Хеллера и «Сговор остолопов» Джона Кеннеди Тула некоторой фрагментарностью в соединении с остросоциальной сатирой. Не многовато? В самый раз, обилие вещей, с которыми можно соотнести, современной интеллектуальной прозе только на пользу.

О чем книга? Прозябающий в безвестности и достаточно скромных материальных условиях Джошуа Спорк, внук блистательного суперагента (о чем не догадывается, потому что дедушка по сей день засекречен), сын не менее блистательного гангстера, о чем многие знают, одно из обвинительных заключений содержало формулировку: Мэтью, приемный отец героинового трафика, которому следовало бы вспомнить о существовании сына и уделить родному ребенку хотя бы столько внимания, сколько способен дать приемный.

Так или иначе, Джо ведет жизнь скромного часовщика в квартире-офисе на складе в районе доков — остатке былой роскоши империи отца. В качестве хобби ремонтирует и отлаживает сложные старинные механические игрушки. Предложение поправить финансовые обстоятельства, приведя в рабочий вид один из дедовых артефактов, сочетающий книгу со сложным механизмом, воспринимает с энтузиазмом. Тем более, что исходит оно от серьезных людей (ну, вы понимаете: солидный господь для солидных господ).

Он ведь не может знать, что эта штука — оружие, способное уничтожить мир преобразованием простого физического пространства в абстрактную единицу Вселенной. Сгинь-бомба чуть другой разновидности, перенесенная в нашу реальность. Что остается делать герою антибондианы? Правильно, спасить мир. В его команде окажутся приятель детства аферист, владелец похоронного бюро, отставная супершпионка далеко за восемьдесят и чертовски сексуальная секретарша.

Против дьявольски изощренный южноазиатский диктатор с безумными монахами, российские олигархи, использующие во зло гениальные изобретения русских ученых, серийный убийца маньяк. Ах да, чуть не забыла, найдется в книге место и Аде Лавлейс (самой широко упоминаемой в современной интеллектуальной прозе фигуре, дочери лорда Байрона, математику и кибернетику), и механическим пчелам — без них на ключевой роли у Ника Харкуэя ни одна книга не обходится. Мне понравилось. Хотя букв, и впрямь, много.

НАСЛЕДНИЦЫ ПО КРИВОЙ

...У многих душегубов матери были добродетельными и богобоязненными женщинами. Сдается мне, это касается и людей и лошадей...

Дети легко сходятся с другими детьми, игнорируя социальные условности. Особенно если представитель своего класса проявляет себя как откровенная мразь, а с тем, кто «не ровня» весело и интересно. Старшей девочке Бет в то лето было двенадцать, ее младшей сестренке Эрике восемь. Динни, мальчику из трейлерного парка, родным которого предок девочек, владетельный барон, некогда дал позволение останавливаться на своей земле на сколь угодно долгий срок — двенадцать. Как и кузену девочек Генри, подлинному наследнику фамилии, титула и поместья — девчонки так, плод дочернего мезальянса и ничего им тут в перспективе не светит.

Время действия — каникулярное лето, лет за тридцать до описываемых событий. Место, Стортон Мэннор, родовое имение Кэлкоттов. Сюда девочек отправляют на лето под присмотр бабушки Мередит. Которая по большей части предоставляет им полную свободу. Не от широты взглядов, скорее из безразличия. Впрочем, иногда на нее находит стих упорядочивания, и тогда внучкам приходится несладко. Благо, всякий раз ненадолго. Единственный, кого бабка слепо обожает, безмерно балует и кому заранее готова все простить — Генри, урожденный Кэлкотт, дрянь, какую нечасто втретишь.

Лето катится к середине, первая любовь между Бет и Динни крепнет день ото дня, Генри устраивает гадости, далеко не безобидные. Ну, например, накормить собак бисквитами с горчицей, запереть девочку в темном чулане, обкидать мальчика камнями, поджечь сушащиеся простыни. Ему все сходит с рук, Мередит и слышать не хочет ничего, что бросило бы тень на любимца. Как вдруг однажды он исчез. Среди бела дня. Таких масштабных поисков этот сонный уголок Англии не знал ни до, ни после, три недели спасатели прочесывали каждый уголок. Но нет, мальчик так и не нашелся.

Это изменило судьбы всех, вовлеченных в события. Для родителей время словно остановилось, бабушка так до конца жизни и не простила себе, что не уследила за вверенным ее попечению мальчиком. У девочек тоже все складывалось не здорово: первая любовь Бет оборвалась — вскоре после исчезновения родители забрали их из поместья, а потом и вовсе перестали привозить. Эрика смутно чувствует, что есть нечто, связанное с этим летом, что необходимо вспомнить, но что?

То давнее лето кажется не связанным с событиями дня сегодняшнего, когда взрослые Бет и Эрика приезжают в родовое гнездо после смерти бабки. По завещанию поместье достанется им в случае, если они согласятся здесь жить. В противном — уйдет с аукциона, а средства пойдут на благотворительность. Нет, жить вряд ли, это же страшно затратно, содержать такого монстра. Но разобрать личные документы. Может быть отыскать кое-какую ювелирку из непроданного Мередит для поддержания ненасытной недвижимости в должном виде И кое-что действительно находится. Хотя и не ценности. Ну или, все относительно — подлинные ценности: письма, фотографии, вещи, которые станут ключом к пониманию родовой кармы.

Кэтрин Уэбб опробовав в дебютном романе прием развития действия в двух временных пластах с разницей в сто лет, после снова воспользуется им в «Незримом...», втором, после «Наследства» романе.Хорош и социальный пафос в ее исполнении, и достаточно сложный, с этническим и детективным элементами, сюжет. Герои большей частью не вызывают желания самоидентифицироваться, но внутренняя логика повествования всегда безупречна.

Отличная книга для тех, кому память рода и родовая карма не пустой звук. И просто интересно читать.

С ДЫРОЧКОЙ В ЛЕВОМ БОКУ

...Глупость — это тюрьма, выйти из которой невозможно...

Искренне уверенная, что прочла у Кинга все, напрочь забывала о «Блейзе», единственной повести, которую отложила, едва начав, да так и не вернулась. Теперь не вспомню, почему так вышло: не захотелось читать о преступнике идиоте, похищение младенца показалось чересчур болезненной темой, а может явилась другая книга, которая отвлекла внимание. Так или иначе, одна из самых сильных кинговых вещей оставалась непрочитанной.

«Блейз», в самом деле, отличается от большей части написанного Кингом. Граница, отделяющая хорошее от плохого у него всегда четкая. читателя не обманывает ни поток сознания, каким злодей оправдывает свои поступки, ни детские психотравмы, сделавшие негодяя таким, каков он есть. Одновременно с этим,хороший человек у Кинга может думать гадкие вещи, это не делает его плохим, если дурные мысли не переходят на уровень поступков.

Иными словами: ментальный план изначально менее значим, чем каузальный. В «Блейзе» все с ног на голову. Первое: герой не может нормально мыслить из за повреждения лобной доли мозга, той, что отвечает за целеполагание, планирование, приятие сложных решений и оценку результатов действий на всех этапах. Папаша в его детстве, мучаясь с похмелья изуродовал смышленого мальчишку. Сам отправился в тюрьму, сына определили в приют, и умным ему уже не бывать. А вот большим и сильным — да.

Второе: «Блейз» повесть о киднепинге, по определению одном из самых отвратительных преступлений (я не хочу сказать, что бывают симпатичные и обаятельные, но похищение ребенка совершенно за гранью). И одновременно, таком, с каким общество менее всего согласно мириться. То есть, задумавший подобное преступление, подписывает себе смертный приговор. Потому отвлеченно рассуждать о таком способе обогащения можно, но воплощать его в реальность никто теперь не решится.

Никто, способный помыслить последствия своих поступков. Мы помним, Блейз не такой. А потом происходит чудо, Кинг берет персонажа, по определению не вызывающего у читателя эффекта сопричастности, заставляет его совершить страшнейшее из преступлений, а потом ты начинаешь сострадать идиоту преступнику, влезаешь в его шкуру, становишься им. Большим глупым Ленни, который не может соразмерить силы своих рук и давит насмерть тех, кого пытается приласкать.

Это «О мышах и людях» Стейнбека семь десятков лет спустя. Тот же расклад: тупой здоровяк, беспрекословно подчиняющийся мелкому хитровану; скитания и мечта о возможности зажить где-нибудь в тихом месте, позабыв о нищете и зависимости; даже имена героев частично совпадают, там Джордж и Ленни, тут Джордж и Блейз. Разумеется, здесь своя история, но параллелей не увидеть невозможно. Как нельзя заранее не понимать, что добром для участников не кончится. Однако, рассудку вопреки, к финалу твои симпатии безоговорочно на стороне дурака героя. Как-то он умеет это сделать.

Тут еще об ответственности за приведенных в мир. О том, что государственное регулирование по определению не предусмотрит всех возможных случаев. Хороший умный мальчишка, искалеченный мерзавцем отцом. Что, если принудительно стерилизовать алкоголиков и наркоманов, в лучшем случае неспособных позаботиться о детях, а в худшем уродующим и убивающим их? Отвратительно и отдает расизмом (и подрывает основы пенсионной системы).

Хватит за политику, умнее меня люди думают, да так ничего и не придумали. А «Блейз» просто очень хорошая, исполненная нежности к малым мира сего книга.

БЕДНЯКОВ ВРАЧУЕТ СМЕРТЬ

...Коням она же заплетает гривы,

А людям насылает колтуны,

Которые расчесывать опасно.

Все это – Мэб...

У Шекспира этот монолог Меркуццио не очень хорошо закончится, помните? Нехорошо мягко сказано — катастрофой. Ромео сразу после него убьет Тибальта, а там уж закрутится та карусель, о которой в финале: нет повести печальнее на свете. Ханна Кент не Шекспир, герои ее не родовитые семейства Вероны и вражды между ними нет. Их, в ирландской глубинке девятнадцатого века, больше заботят проблемы физического выживания. До картофельного голода еще далеко, но у тех, кто живет на скудной земле и кормится от плодов ее, тучных лет не случается.

У женщины с много говорящим русскому слуху именем Нора Лихе в одночасье умирает муж. Прямо на поле, где копает дренажную канаву. А за полгода до того умерла дочь и зять привез им четырехлетнего внука. В последний раз, когда женщина видела Михася, тот был премиленьким малышом, сейчас мальчишку не узнать: скрюченные ножки не двигаются, отощал, перестал разговаривать, только орет сутки напролет дурниной — как подменили ребенка.

Вот оно и выговорилось. Вы верите в потустороннее? Я да, с чем самой довелось столкнуться, того не сможешь игнорировать. А у ирландской глухомани позапрошлого века отношение к добрым соседям (эвфемизм для фэйри) и вовсе было непростым. Изумрудный остров испокон веку вотчина колдовства, есть на земле такие места, где рациональное истончается, а незримое словно бы проступает сквозь ткань повседневности более явственно. Их называют аномальными зонами, так вот, Ирландия — это такая большая аномалия Евразийского континента.

Ничего веселого, занятного и забавного в этом нет. Потому что маленький народец чаще вредит. чем помогает. Логики их нам не понять, а возможностей остаться при столкновении с ними сильно плтрепанной физически и морально, хоть отбавляй. И легенда об эльфийских подменышах, она ведь не на пустом месте возникла. О том, что фейри иной раз забирают к себе под холм веселых и красивых человеческих детей, взамен оставляя собственных созданий. И появляется у несчастных родителей вместо милого дитяти злобный, грубый, наглый, прожорливый, неблагодарный монстр (держу пари, родители подростков даже и в средней полосе России иной раз задаются вопросом: а мой/моя ли это? Не подменили ли?)

Норе не до отвлеченных рассуждений, ей надо выживать с этим, уже ненавистным, существом, которое требует ежеминутной заботы. И, вынужденная найти кому еще хуже, она нанимает служанку, девочку из многодетной семьи из чужой деревни. Сразу скажу, если вы принадлежите к числу людей, которых нищета, болезни и скудость во всех проявлениях отпугивают — эта книга не для вас. Горя-злосчастия здесь будет столько, что даже изрядно закаленную меня оттолкнуло.

Потому что дальше в истории появится новое действующее лицо — старая травница Нэн, уж такое обиженное судьбой существо, на какое без дрожи не взглянешь. И однако в ней сила семи королей. Три женских ипостаси, три возраста: юность, зрелость и старость вступят в борьбу за возвращение ребенка. Нет, если вы тотчас решили, что имеете дело с фэнтези, вы ошиблись. Из всех возможных видов реализма, эта книга самая реалистическая. Как такое может быть? Не прочтете — не узнаете. Но я предупредила. Легко не будет.

...Вот розмарин, для памяти; прошу тебя, люби, помни: а это анютины глазки, они, чтобы мечтать

BELLE LORAINE

...А я бы не удержался и заказал себе «бель-элен» [Груши «бель-элен» — названный в честь комической оперы Оффенбаха «Прекрасная Елена» французский десерт из теплых припущенных груш, ванильного мороженого и шоколадного соуса...

Думаю, она замечательная. И многим читателям душеспасительная проза Лоррен Фуше должна нравиться. На сегодняшний день на счету французской писательницы двадцать один роман (очко!), и, судя по всему, она не собирается останавливаться на достигнутом. Отлично, такая потоковая творческая активность предполагает профессионализм, хороший уровень работы с сюжетом, тщательность редактирования.

Не беда, что проза выражено коммерческая и ориентирована не на самый взыскательный вкус, суммарное количество читателей Музиля, Джойса, Пинчона в мире на порядок меньше, чем у Дарьи Донцовой в одной только России. А «Между небом и тобой» уровнем повыше Дашутки. Ненамного, но все же. И она ориентируется на классиков: чеховская фраза о стреляющем ружье воплотится здесь столь буквально, что вместо тревоги за судьбу девочки с трудом подавишь смех. Но что делать, даром ли автор развешивала по стенам ружья? Надо, чтобы стрельнуло.

В доме престарелых умирает совсем еще нестарая женщина (пятьдесят шесть новые сорок), любимая жена, нежная мать, обожаемая бабушка. Почему в таком странном месте, не в кругу семьи? То был ее сознательный выбор, ее твердое решение, муж не сумел отговорить. Кардиолог с мировым именем, бестрепетно руководивший кардиологическим отделением столичного госпиталя, перед своей Лу всегда был беспомощен.

Это его согласие стоило окончательного разрыва с сыном, который и прежде считал постоянно занятого на работе отца сухарем, педантом и занудой, недостойным аристократки мамы. Так-то да. Жозеф забрал нареченную из замка, но отец ее был всего лишь земельным спекулянтом, а пятая дочь в семье, где единственный капитал тот самый замок, не то, чтобы очень круто. Но это не мешало Жо всю жизнь видеть в жене принцессу.

Дочь восприняла решение матери спокойнее. Может потому, что чаще бывает на острове в родительском доме и больше замечает. Может оттого, что свое нездоровье заставляет лучше понимать других, которым больно, а у ослепительной красавицы прогрессирующее заболевание, которое постепенно лишит ее возможности ходить. Нет, профессиональной востребованности и успеху у мужчин это не мешает, Сара кинопродюсер, обеспечена, довольно известна в киносреде, и легко выбирает партнера на одну-две ночи из когорты поклонников.

Есть еще малышка Помм, в которой бабушка и дед души не чаяли, дочь сына Сириана от женщины с острова,на которой он не был женат,хотя они любили друг друга. Однако когда он собрался уехать с острова покорять большой мир, любимая отказалась последовать за ним. Но тут очень кстати случилась беременность другой женщины, не столь любимой, которая готова была хоть в ад, лишь бы он был рядом. И, как следствие, малышка Шарлотта от законного брака (на Альбине Сириан женился, как вы понимаете). Девочки практически ровесницы с разницей в возрасте несколько месяцев.

А еще есть любовница Сириана, знойная красотка Даниэль, которая не любит детей и собак (жена Альбена, к слову, любит и вообще добрейшая женщина, но у нее психотравма, связанная с мопедом, смертью любимого брата и материнским проклятием). И вот всех этих притыркнутых родственничков Лу в своем завещании обяжет Жозефа сделать счастливыми. Вы много знаете людей, которые согласились бы принять счастье из чужих рук? Вот и я совсем не знаю. Но Дарье Донцовой такие кунштюки удаются. У Лоррен Фуше тоже все срастется. Не сумлевайтесь.

ТЕБЯ ВЕЛИ НАРЕЗОМ ПО СЕРДЦУ МОЕМУ

...Кто угодно может явиться к моему порогу и заявить, что я веду неправильную жизнь с точки зрения их любимого бога, но если я встану и заявлю, что бога нет, то все вокруг страшно обидятся...

Недавно под фейсбучным постом именитого критика, посвященном не самому удачному переводу англоязычной поэзии, бурно возмущались приведенным вариантом перевода. Сказать по чести, неудачным, да и сам стих не показался шедевром. Что-то о том, как приводя внешность в соответствие с ожиданиями окружающих, женщина предает самое себя, свою внутреннюю сущность, отражаемую телесной оболочкой. Я тогда сказала: а чего вы ждали, это ж феминистская поэзия, которой ни под гипнозом, ни под наркозом читать не стоит.

Не потому сказала, что против феминизма. даже и наоборот, сторонница. Но убеждена, что любая чрезмерная идеологизированность музе не на пользу. А поэтическую, в целом, более нежную и трепетную, чем прозаическая, вовсе может убить (исключения, вроде Пушкина и Некрасова, лишь подтверждают правило). Это вступление к тому, что роман Кэтрин Уэбб феминистский, и при том совершенно дивный. Настоящая литература.

Я сказала «феминистский», но на самом деле «Незримое» даже круче, это суфражистская вещь, кто не в курсе, суфражистками называли основоположниц движения за права женщин. Не путать с «эмансипе», для которых демонстрация свободы взглядов, короткая стрижка, публичное курение, вождение автомобиля в большей степени были способом эпатажа. Суфражистки редко имели собственные автомобили. Грамотные из небогатых, они в состоянии были осознать не только пропасть, отделяющую имущих от неимущих, но еще более громадное различие в положении мужчин и женщин одного класса.

Они боролись за права женщин, проводили разъяснительную работу, агитировали, выходили на митинги, пикеты и демонстрации. Презираемые и осмеиваемые мужчинами. Не находя поддержки у большей части тех, ради кого трудились. Если вы думаете: ничего особенного, попробуйте провести одиночный пикет, да хоть за мир во всем мире. А то была не разовая акция, но ежедневный труд, за который ориентированный на мужчин мир не пальчиком грозил. Лишал свободы. Калечил. Убивал.

Нет, не преувеличиваю, в «Ароматах кофе» Энтони Капелла читала об этом еще пять лет назад и то было культурным шоком. Теперь, много времени спустя и оставив позади много книг об истории женского движения, казалось бы, должна воспринять историю Кэт Морли спокойно. Но нет, она прямо в сердце вонзилась. Действие разворачивается в двух временных пластах между которыми сто лет: 1911 и 2011 годы. Наша современница Лия приезжает в Бельгию по приглашению своего экс-любовника. Он историк и считает, что ее, журналиста фрилансера может заинтересовать удивительно хорошо сохранившийся труп солдата Первой Мировой.

То есть, не сам труп, конечно (хотя при жизни мужчина был красавцем), а найденные при нем письма, которые не повреждены благодаря тому, что были герметично запакованы в коробку, залитую воском. Письма от женщины, не любовные, хотя явно намекающие на некую тайну, к которой оба они причастны. И эта история не отпускает Лию требует разгадки. Ну а вторая линия — английская глубинка начала прошлого века, жена викария по рекомендации своего дяди соглашается принять на работу горничную, репутация которой безнадежно испорчена пребыванием в тюрьме. Ну так, зато ей можно платить крохи.

А девушка, несмотря на некоторую строптивость и неожиданное у прислуги чувство собственного достоинства, оказывается смышленой, расторопной и весьма полезной. И можно было бы наслаждаться жизнью (в отведенных пределах), когда бы не увлечение супруга теософией и не приезд в дом викария блистательного красавца специалиста в этой модной науке. Не знаете, что такое теософия? Ну, это такая солянка сборная из христианства, восточной философии, духовидения, суеверий. Примерно то для начала века, чем для конца станет нью-эйдж.

История будет разворачиваться в обоих временных пластах, обретая драматургию и глубину, обрастая живой плотью. Окажется из тех редких, с которыми не ждешь: ну когда это закончится (положа руку на сердце, большинство книг грешат подобным в третьей четверти). С ней будет по-настоящему жаль расстаться. Отличная книга.

БРАВУРНО И НЕМНОГО ГРУСТНО

...Въезжаешь на Бруклинский мост, и прямо на тебя выплывает полная луна, такая желтая, такая огромная, что ты себе кажешься неземным существом, парящим в воздухе. Никакая книга, Гарри, не даст вам подобных ощущений. Это метафизика...

Повезло начать знакомство с писателем с прекрасного «4321», в сравнении с которым «Книга Иллюзий» и «Бруклинские глупости», прочитанные после, сильно проигрывают. По крайней мере, один Остер, достойный восхищения, у меня есть. Хронологически 4321 сильно позже Иллюзий и Глупостей, что не может не радовать. Значит мастерство уже сильно немолодого автора возрастает.

А может быть трехсотстраничная книга просто не его формат и для идеального выражения творческого замысла Полу Остеру требуется объем под тысячу? Так или иначе, потрясающе живой во всех четырех ипостасях Фергюсон со мной и во мне. А о прочих героях имею представление (что тоже неплохо). Итак, не добившийся успеха ни в одной из жизненных ролей Натан: экс муж, отец, страховой агент, здоровый человек — выбирает Бруклин местом, где намеревается доживать остаток дней, пока рак не вернется и не скрутит его окончательно.

Финансово независим благодаря наследству, желания его скромны, вкус достаточно изыскан, а потребность в социализации с лихвой удовлетворяется уровнем отношений, в которых выступает покупателем или гостем одного из местных ресторанчиков. Что до тщеславия (куда без него?), Натан собирает коллекцию человеческих глупостей. Такие записки дневникового формата. И однажды в книжном неподалеку от своего дома, встречает племянника Томаса, который работает здесь помощником букиниста. Как тесен мир!

Родственные связи возобновляются, общение с еще более неуспешным,чем он сам, родственником дает возможность выступить в чуть покровительственной роли доброго дядюшки. Да и просто счастье встретить того, с кем можно говорить на одном языке. Толстун Томас, академическая карьера которого не задалась, одно время подвизался таксистом, теперь на куда более спокойной работе у старого гея, экс галериста, экс заключенного, отсидевшего за мошенничество, Гарри.

Еще более неустроенный и несуразный, чем дядя, он мучительно переживает разрыв с младшей сестренкой, красоткой и оторвой Авророй, в прошлом порноактрисой, в прошлом блюзовой певицей, в прошлом наркозавизимой. Ныне женой религиозного фанатика. Не совсем типичная еврейская семья? О, да. А впрочем, написано хорошо, черти из табакерок и боги из машин выскакивают в самые подходящие моменты. Чтение достаточно легкое и не без философской составляющей, какое принято классифицировать «доброй книгой».

Энциклопедические познания Томаса в литературе одарят читателя одной из самых моих любимых многие годы историй о Кафке и кукле. И еще многими удовольствиями, вроде особенностей письма Натаниэля Готорна.

ЗИЯЮЩИЕ ВЫСОТЫ ИЛИ ЗАНИМАТЕЛЬНАЯ ГОМЕОПАТИЯ

...Знаете ли вы, что такое любовь? Но не звериная похоть, а любовь подлинная, всепоглощающая, та, что движет солнце и светила? Любовь, когда не видишь ни тела человека, ни кожи его, ни даже внутренностей, а видишь только вечное сияние его души? Так вот, эта любовь тут ни при чем...

Есть мнение, что пишущий человек всю жизнь пишет одну книгу. С Алексеем Винокуровым в точности так. Не суть декорации: украинская война, поселок ссыльнопоселенцев в амурской тайге, Испания времен Сервантеса — за ними всегда современность.

Для «Темных вершин» выбран эзопов язык альтернативной реальности, за которой довольно прозрачно угадывается данная в ощущениях и вовсе не альтернативная Россия. Хотя во все время чтения меня не покидало смутное чувство, что скорее образца девяностых прошлого века, чем нынешнего времени.

То есть, коррупция во власти, сращение ее с верхушкой криминала и обслуживание ею интересов крупного капитала — это понятно, не первый год замужем. Но уровень беззастенчивости, с какой подобное демонстрируется, теперь иной. Да, народ по-прежнему безмолвствует или приветствует инициативы власти дружным одобрямсом. а базилевс фигура страдательная — это тоже в наших традициях, жалеть царя-батюшку, много скорбей за нас, неразумных, претерпевающего.

И все же, не спешите нас хоронить, мы не настолько испорчены квартирным и разными прочими вопросами, как кажется автору. И сострадание иногда стучится в наши сердца. Кстати, о сострадании, главный герой с именем Максим Максимович, увековеченным русской классикой и фамилией двух американских президентов — представитель самой сострадательной из профессий, врач.

Да не простой, гомеопат. Не знаю, верите ли вы в гомеопатию, я — ни да, ни нет. Если кому помогает, пусть будет. Практикуемая Максимом Бушем помогала всем, и никто не уходил обиженным. До той поры, пока недобросовестные конкуренты наветами и оговором не лишили его практики, и пришлось нашему герою попасть в неприятную ситуацию с неким криминальным авторитетом. Тут бы ему и пропасть совсем, да защитил другой крестный отец, куда более влиятельный, которого герой излечил от мигрени.

Правильно, гемикрании. Только вот этого не нужно, прием сознательный, все мы прекрасно понимаем, что современная русская литература вышла из «МиМ», как классическая из «Шинели», что уж тут поделать: ругай — не ругай выходцев из Малороссии, а в книжном пространстве они наше все. Однако продолжу: излечил и попал под покровительство лишь за тем, чтобы быть отданным на заклание под нажимом куда более могущественной структуры, за которой незримо стоит мощь Империи.

С этого места роман о любви, несокрушимой, верной, вечной сменяется в качестве источника наполовину «Розой Мира» Даниила Андреева с его эргрегором российской государственности Уицраором, наполовину « Мумией» Лазарчука. А чтобы читатель получил совсем все возможное удовольствие — приправляется эзотерикой в количествах немыслимых.

Скандинавская богиня смерти Хель (она же Гелла из, сами знаете, откуда), соседствует с Икаром-Ариэлем Чубаккой (Рыжим, убей, не пойму, за что Чубайсу такие реверансы), конспирологией некоего неопределенного Ордена и более определенного Триумвирата; буддистскими кармой и дхармой, а также целым кластером тибетской эзотерики, вроде рупы и арупы.

Впрочем, к этому времени роман становится откровенно скучным и его не спасает ни весть с того света, ни побег с лирическим отступлением о чеченском парне, ни кошмар финала. А начало так много обещало.

...А таракан вам пригодится в тюрьме, как давний товарищ ваших игр и развлечений.

СМЕРТЬ АРТУРА

An iron protection, a mountain eyrie, how can we recognise truth?

Кому что на роду написано: кому воевать, кому править, блистать на сцене, работать на земле, лечить, учить, торговать, строить. Мне читать. То есть, разными другими делами ради хлеба насущного и отдачи морального долга обществу — тоже, и большей частью с удовольствием. Но города и страны, основные виды деятельности, окружение, приоритеты и системы ценностей сменялись, а чтение оставалось.

Читать книжный цикл не с первой книги пошло с детства и вечного советского книжного дефицита. Когда «Сорок пять» Дюма прежде «Графини де Монсоро, а «Королевой Марго» замыкаешь — это учит не циклиться на соблюдении хронологической очередности. В конце концов, жизнь тоже сериал, который начался задолго до того, как твоя роль в нем была написана. Имя Короля The King's Name вторая часть трилогии Сулиен ап Гвьен, варианта альтернативного фэнтези артуровского цикла, где действие перенесено в Уэльс.

Начинала его, так вышло, третьей книгой The Prize in the Game , прочитанной исключительно от большой любви к Джо Уолтон, на волне первого увлечения, мела у нее все, до чего могла дотянуться, и эта книга сумела-таки охладить пыл. Вернулась этим летом с появлением русского перевода «Клыка и когтя» (Беленкович великолепен), да так и не смогла остановиться. Нечитаной только Сулиен (Tir Tanagiri) оставалась,

Могу сказать: как было героическое фэнтези со значительной исторической, боевой и фольклорной составляющими не моим, так не моим и осталось. Но для того, кто такими вещами интересуется, книга обещает стать настоящей находкой. Гендерная самоидентификация, как значимый на повестке сегодняшнего дня вопрос, тоже оставляет меня равнодушной, но найдется человек, для которого важна именно эта тема.

Первая книга The King`s Peace завершилась триумфом женщины-воина Сулиен над всеми, кто надругался над ней, изменив ход всей ее жизни двадцать лет назад. Могла бы повторить судьбу многих знатных женщин того времени: выйти замуж, вести большое хозяйство и позиционную войну с мужем, свекровью, потом невестками, надзирать за арендаторами, заполняя жизнь чередой женских дел.

Вместо этого поступила на службу к великому королю Урдо (здешняя ипостась Артура), собирателю земель; руководила его кавалерией и обрела бесценного наставника; родила сына Дэриэна, великого воина, отмеченного божественной благодатью, прожила самую интересную жизнь. НО, именно в финале «Мира в королевстве» Сулиен вынуждена вернуться в свой удел, гибель подлого ненавистного брата в поединке свинцовыми кандалами приковывает ее к родовому имению — она старшая в роду и должна проститься со столь любезной жизнью ради традиционной роли хозяйки и владетельницы.

И нет, Сулиен не единственная, кому такое положение вещей кажется неверным, ее младшая сестра, имевшая на имение собственные виды, отравит наследницу прямо на пиру в честь вступления в, хм, должность. Но, слава богу, есть друзья, кое-какая целебная магия в твоем распоряжении и неплохие навыки решения проблем со здоровьем в военно-полевых условиях. Она выживет. и вернется под знамена любимого короля-наставника.

Будет много сражений, следить за событиями легче, чем с первым романом: отчасти потому, что объем меньше, а действие более динамично, частью кумулятивный эффект сериала, да и круг персонажей сузится. Героям придется искать средств борьбы с загадочной болезнью магического свойства, совершить множество подвигов, а в конце проститься.

Потому что вы помните, Артур погибает, но дело его живет. Здешние Гвиневра, Ланцелот, Мордред узнаваемы. Не было в артуровом цикле лишь девы-воительницы. Что ж, теперь есть. Хотя бы даже и в одном из альтернативных миров.

This is not a riddle, so we will never understand it.

НА КРУГИ СВОЯ

- Я кое-что прочел в книге…. о себе.

- О тебе!

- Ну, не напрямую. То есть, мое имя не упомянуто. Но там рассказана история, и эта история обо мне, я уверен.

Эти речи встревожили Дуга. Долгие годы работая в крупной газете и еженедельно получая десятки писем от читателей, он уразумел, что психические заболевания, разной степени суровости, куда более распространены, чем многие думают...

Этот эпизод не имеет отношения к «мании причастности«развитие которой Дуглас предполагает у друга, но на самом деле связан с его жизнью. Вернее, с религиозным переживанием, в результате которого Бенджамин уверовал в свои четырнадцать лет. Там была история, про которую нельзя не рассказать. Смотрите, физрук престижной школы, где оба они учились, практиковал жестокую, но действенную манеру наказания для забывших физкультурную форму (плавки для занятий в бассейне). Он заставлял провинившегося плавать голышом.

Кто может пережить такое безболезненно? Ну, я имею в виду, оказаться обнаженным в толпе условно одетых одноклассников. Да и выражение «мериться пиписьками» не с пустого места возникло, а Бен подозревал о себе, что внушительным размером похвастаться не может. И на беду забытые дома плавки обещали стать не просто часом позора, но обернуться насмешками на весь остаток учебы.

Тихо слинять с занятий по ряду причин было невозможно, несчастный мальчишка бросается в пустой раздевалке на колени, моля о чуде и обещая уверовать. И вот тогда раздается скрип дверцы соседнего шкафчика, она приоткрывается, а на пустой полке лежат мокрые плавки. Ничего, что размера на четыре больше и даже затянутый шнурком, Бен болтается в них, как в черном море. Господь явил чудо!

Спустя четверть века, он читает книгу столичного поэта, который должен был в тот день выступать перед учениками их провинциальной школы, и натыкается на описание того самого дня. Старый гомик, теша бессильное сластолюбие, прежде идет в бассейн поглазеть на молодых красивых ребят, приходит в восторг от чернокожего аполлона, следует за ним в душ, некоторое время любуется исподтишка. А потом, не в силах противиться искушению, крадет плавки.

Так вот, желая после избавиться от мокрой тряпки, он входит в раздевалку школы, где предстоит выступать перед мелкими ублюдками, и зашвыривает ее в первый попавшийся шкафчик. Вы бы как восприняли известие, что ваша религиозность зиждится на таком сомнительном основании? Ну, я бы тоже решила, что у Бога много способов явить нам свое благоволение. Но Бенджамен Траккалей человек тонкой нервной организации и для него распалась связь времен.

Таков Джонатан Коу, бестрепетной рукой впрягает в повозку повествования вола площадного юмора и трепетную лань высокой религиозности, которые везут, вопреки дедушке Крылову. Да как еще резво! Но по порядку, хотя именно с этой трилогией явила пример вопиющей читательской беспорядочности.

Сначала прочла «Срединную Англию», еще не зная, что это вообще последняя часть трикнижия — потому что перевела Шаши Мартынова, чьих переводов стараюсь не пропускать. После «Клуб ракалий» — потому что перевел Сергей Ильин, моя любовь на все времена. и уж в конце по порядку «Круг замкнулся» (и от Елены Полецкой, перевод отличный).

И, знаете, по зрелом размышлении, третья часть там вовсе лишняя. То есть, приятно снова встретиться с персонажами, к которым уже прикипел душой, и кумулятивного эффекта сериала никто не отменял. И я понимаю, соблазн поговорить о новых временах и новых проблемах на материале старых знакомцев всегда велик, но нет.

Не потому, что «Срединная Англия» плоха, а потому что «Круг замкнулся» замыкает, закрывает, закольцовывает тему, и делает это идеально, в лучших романно- драматургических традициях. Все ружья не просто стреляют в конце четвертого акта, но делают это лучшим способом из возможных.

Я не случайно начала с примера, когда герой усомнился в вере, Подобным способом Коу романист связывает все основные сюжетные линии, нигде не оставляя висящих хвостов, идеально замыкая круг. История исчезнувшей девушки из первой книги. Невероятная и совершенно романная, но от того не менее увлекательная и вызывающая сочувствие тема Пола и Мальвины.

Даже эпизод с дрянью, подсыпанной Стивену во время экзамена — тот, что в одночасье сломал его будущее — даже он получает исчерпывающее объяснение (я уж молчу о записи в гостевой книге Замка, не могла удержаться, смеялась с книгой в наушниках в обувном магазине под недоуменными взглядами других покупателей). Отличный роман.

НО В МИРЕ ЕСТЬ ИНЫЕ ОБЛАСТИ

...Народ все в конце концов узнает, пусть даже никто ему ничего не сообщает, сначала он чувствует это смутно, словно во сне, но однажды молниеносно прозревает, и тогда начинаются всякие перемены, затеваются драки на перекрестках, поджигаются дома, и очень многое меняется...

Сказать, что книжные рекомендации Анастасии Завозовой всегда заходят на ура, было бы преувеличением, но если случается совпасть, то совпадение бывает полным, как с этим романом.

Неожиданностью не явился ни объем больше тысячи страниц — об особой любви главного редактора Сторитела к толстым книгам знают ее читатели, ни то, что автор египетского романа родом из Финляндии. Почему нет, «Уарда» лучшая древнеегипетская книга моего детства, написана немцем Георгом Эберсом.

Изданный в сорок пятом, Египтянин молниеносно прославился на родине, оказался переведенным на кучу языков, лидировал в американском списке бестселлеров (все это несмотря на колоссальный объем, в большинстве случаев препятствующий широкой известности). Что в этой книге такого особенного? Все.

Мика Валтари писал свой роман, опираясь на «Сказание Синухе» — один из древнейших литературных памятников человечества, который датируют двухтысячным годом до Нашей Эры, представляете, какая древность? Хотя события романа перенесены в более поздний период начала-середины XIV в. до Н.Э.. но изящные отсылки к истории первого Синухе во множестве встречаются в книге.

Почему более поздний период? Потому что драматургия и культ селебрити рулят: имена Эхнатона, Нефертити и Тутанхамона не пустой звук для абсолютного большинства. Потому что это дало возможность рассказать не только о Египте, но и о сопредельных странах, где к тому времени уже существовали развитые и переживающие упадок цивилизации: Вавилон, Крит, Хеттское царство, Сирия. Да просто потому что. Он это сделал, и сделал превосходно.

Роман состоит из пятнадцати частей (свитков), каждая из которых отражает события определенного жизненного периода героя. Рассказ ведется от первого лица, это исповедальная проза, довольно психологически глубокая и беспощадная к себе. Одновременно масштабная социальная проза, изящно стилизованный исторический роман, авантюрный, военный, шпионский, любовный и роман взросления. Что, прямо вот так все в одном флаконе и никто не уйдет обиженным? Именно.

Мифические и сказочные сюжеты вплетаются в повествование о горькой, благородной, беспутной и прекрасной жизни врача Синухе, и нет от этой тысячи с лишним страниц ощущения, что излишне многословно или затянуто. Экзотика исторического антуража и сменяющих друг друга в странствиях героя древних царств, не заслоняет истории его жизни.

Нет головокружительных финтов, все движется в спокойно-размеренном идеальном повествовательном ритме. Вот бездетная супруга врача в квартале бедноты вылавливает маленькую тростниковую лодочку с лежащим в ней младенцем (салют, Моисей), вот мальчик учится и учение дается ему на диво легко, хотя в драках и мальчишеских забавах, требующих силы и ловкости, он не из первых.

Вот бывший однокашник приемного отца по учебе в Доме Жизни, а ныне царский трепанатор определяет его в учебу. А чего вы думали, социальные лифты во все времена тем успешнее функционируют, чем лучше подкреплены связями. А вот он уже молодой красавец врач с собственной практикой и так некстати случившейся встречей с самой красивой женщиной Фив.

Можно с полным основанием восхищаться тем, как здесь рассказано о трепанации черепа (угу, уже в Древнем Египте, и умирали всего девять из десяти) или о культе Атона, насаждавшемся молодым Фараоном, или о странствиях, о методах ведения войны, об абсурдистском минойском фрагменте.

Но фаталистку во мне совершенно очаровала роковая неотвратимость, с какой Синухе следует сценарию сказки о своем знаменитом тезке и скверной женщине, разыгрывая поэтапно мистерию падения. А сатурнианку во мне — его работа в Доме Смерти с омерзительными подробностями ремесла бальзамировщика, которыми герой поневоле овладевает. Книга совершенное чудо и мне трудно представить человека, которого она не могла бы заинтересовать.

Аладдин, Останкино и мои четыре копейки

От смерти нет в саду трав.

Некоторые фразы, которые приклеиваются к языку лихой дураковатостью, произносишь, не задумываясь, откуда есть пошло. Мем про 4 копейки достаточно старый, чтобы не забивать голову возможным происхождением, прежде думала, что самозародился в рамках абсурдистского городского фольклора.

Кто жил в советское время, помнит, одна копейка была (коробок спичек, газ-вода без сиропа), двушка ( позвонить), трехкопеечная (газировка с сиропом, трамвайный и троллейбусный билеты), пятачок (поездка на автобусе). Четырехкопеечной не было.

Так вот вбросила в одно обсуждение свои четыре копейки, а через минуту прочла «мои четыре копейки», только тут поняв, что это словосочетание уже не впервые встречаю в книге, которую вперемешку читаю и слушаю. И все стало вдруг понятно мне. Книга называется «Аптекарь», а сюжетообразующей деталью в ней выступает купленная вскладчину бутылка водки.

Есть истории, которые с тобой всегда. Таковы большинство культовых книг, вроде «Лолиты», «Мастера и Маргариты» или твоих собственных — как «Унесенные ветром» у матери героев «Богача, Бедняка» Ирвина Шоу. Помните, эту книгу она читала все время: заканчивала и начинала снова? А есть те, что мимо просвистели, сколько-нибудь заметного следа не оставив.

Орловский «Альтист Данилов» для меня такой, хотя знаю одного замечательного современного писателя, который без конца его перечитывает. Что до «Аптекаря», так он и вовсе мимо: появился в 88-м, когда к возвращенной и в-стольной литературе добавилось неимоверное количество переводной.

Затерялся в книжном море, в самом деле, разве могла история, повествующая в магреалистическом ключе о событиях в московском районе Останкино времен позднего застоя (в книге 76-й год, напомню) — разве могла конкурировать с разверзшимися хлябями? С некоторых пор об «Останкинских историях» Орлова заговорили снова.

Не в последнюю очередь потому, что появились в аудиоверсии Александра Клюквина, который замечательно хорош со всем, что делает, а с этой книгой хорош немыслимо. Рассказ о том, как останкинские мужики сбросились на бутылку, и что из этого вышло, вернее — кто вышел, прекрасен.

Джинн (точнее Джинния, Берегиня) Прелесть весь роман, с его скромным магреализмом. Орлов замечательный стилист, книга проникнута любовью к уходящей тогда, и совсем ушедшей теперь, старой Москве. И конечно, сама история. Дивная. В которой несбывшееся, искушения, чудеса-в-решете, Палата останкинских польз и очеловеченный ротан Мардарий, и «мои четыре копейки». И жизнь, и слезы, и любовь.

КНИГА ПОТЕРЬ

Ни одно доброе дело не остается безнаказанным.

Забыла Дьюма-Ки напрочь. Такой избирательной амнезией не накрывало даже с ненавистными «Регуляторами» и «Безнадегой. И те кинговы романы, которые числю совсем темными, вроде «В бурьяне» и «Черного дома» помнятся большим числом подробностей. И те, что не перечитывала с прошлого века: «Кэрри», «Воспламеняющий взглядом», «Мертвая зона». «Дьюму...» как корова языком слизала.

Почему так? Не знаю. Может от противного. В герое узнает себя всякий, кому довелось выжить в катастрофе, оставшись искалеченным, болезненно и долго восстанавливать целостность, пережить разрыв с близким человеком, который оставляет не потому, что ты теперь урод, но потому, что есть в тебе нечто пугающее и опасное. И снова найти себя, обрести успех с новыми людьми в новых обстоятельствах. Лишь за тем, чтобы осознать, что твои нынешние достижения отравлены, и вновь утратить по своей вине близкого человека.

Когда и если в этот момент тебе показывают твою ситуацию, хотя бы и не дословно, измененную, но узнаваемую, взглянуть на нее прямо бывает невыносимо больно. Механизмы психологической защиты вытесняют травмирующее знание о себе. переводят с сознательного уровня на подсознательный: нет, это не про тебя совсем, и вообще не нужно — забудь. Забываешь. Чтобы вернуться, когда будешь готова, когда наберешься сил.

Успешный застройщик Эдгар Фримантл, потерял в результате несчастного случая правую руку (Ты левша и в этом смысле тебе повезло — с неподражаемым кинговым черным оптимизмом говорит он себе), И это не все в перечне его несчастий, серьезная черепно-мозговая травма скверно отражается на памяти и речевой способности героя, ставит под сомнение восстановление его интеллекта. Кто сталкивался в своей жизни, помнит состояние беспомощности, иногда переходящей во вспышку ярости, когда не можешь вспомнить простое слово.

И, так уж вышло, что жена, с которой прожил всю жизнь, вырастил двух дочерей, объявляет о решении расстаться с ним. Да, моральное преимущество на его стороне, и он мог бы оставить ее ни с чем, но, человек порядочный, Эдгар предагает щадящие условия развода, которые, к тому же, обеспечат будущее девочек (он человек небедный), и уезжает зализывать душевные и физические раны в тропический рай Флориды.

Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным, но когда ты болен, наличие денег тоже скорее плюс. Они могут многое, например обеспечить тебя большим красивым домом, в котором помощники по хозяйству станут делать необходимое, вплоть до забивания холодильника продуктами на твой вкус. А для полного восстановления неплохо найти себе какое-нибудь безобидное хобби. Рисовать? Отлично. Тем более, что мелкая моторика напрямую связана с речевыми центрами:и: стимуляция одного подстегивает другое.

И та часть, где Фримантл начинает рисовать, осознает свои способности, с огромной скоростью движется по пути восстановления — она сказочно хороша. Но Кинг реалист, какой бы дико парадоксальной не показалась эта мысль, и в его системе координат, если в твою жизнь входит зло — значит есть в тебе что-то притягивающее его, даже если ты совсем не виноват — просто такая карма. Оно будет преследовать тебя до тех пор, пока не истребишь самого его корня.

И вот здесь Мэтр прибегает к испытанному, ни разу его не подводившему приему древнего внешнего зла, что ищет носителя. Не в первый и не в последний раз черпая вдохновение в ревущих двадцатых, которые воплощаются в самых жестоких, но и наиболее психологически глубоких его произведениях («Сияние». «1929»).

Кинг гений, все, что он делает отмечено лишь ему присущими мастерством, изяществом, остроумием и неизменно пристальным вниманием к деталям. Даже многословие, которое оттолкнуло бы в другом, у него обращается неспешной спокойной обстоятельностью. И замечательно, что есть аудиокнига в исполнении Игоря Князева, всегда безупречном, которая позволила вернуться к роману, прочесть-услышать, понять его по-новому.

ГЕЙ, СЛАВЯНЕ или ОТВЕТ ЭТВУД

...Я не чувствовал самого себя. Я был призраком, вызванным в мир вещей неведомым заклинателем...

Нельзя жить в обществе и быть от него свободным, и на определенном, гражданственном уровне понимаю, почему появляются такие книги, как «Заветы» Этвуд, «Сила» Алдерман или вот эта повесть Столярова. Живо трепещет, дискутируется, привлекает внимание, обещает стать обсуждаемым. А уж как выйдет, нам не дано предугадать.

В мире повести гендерное противостояние достигло в некоторое время такой остроты, что началась война женщин с мужчинами. Не потешная, в стиле аристофановых «Женщин в народном собрании» , а самая, что ни есть «если-враг-не-сдается-его-уничтожают».

Мир отныне делится на феминный и маскулинный с четким территориально-половым разграничением, которое не нарушается даже ради воспроизводства. Размножаются клонированием. Женщины, в силу физиологических особенностей, в более выгодном положении — могут отловить мужскую особь и использовать по назначению, мужчинам остается только пробирка.

И это грустно, потому что с каждым новым поколением у клонов понижается жизнестойкость. А кроме того, остается вопрос сексуальной активности, которая отчего-то не сублимируется в творческую простым удалением объекта. Ставя перед идеологами дивного нового мира задачу легитимизации однополых отношений с одновременным табуированием гетеросексуальности.

Действие «Мы встретимся на горе Арафат» происходит в одном из удаленном от больших городов интернатов — малый замкнутый социальный изолят внутри функционирующего по извращенным законам большого социума, но в стороне от него. Где герой-рассказчик с ужасом обнаруживает у себя патологию — он натурал.

Мне трудно представить сколько-нибудь достойное развитие этой искусственной и несколько анекдотичной завязки. К чести автора, он справляется — мастерство, его не растеряешь. А вывод откровенно хорош. И нет, это не «любовь лучше войны». Скорее: «не можешь исправить ситуацию — уйди из нее»

МИР В КОРОЛЕВСТВЕ

...«Слабость монархии обусловлена ее зависимостью от свойств короля» — писал Лосский философ Аристотель тысячу лет назад. «The weakness of monarchy lies in the character of the king” the Lossian philosopher Aristokles wrote almost a thousand years ago...

Джо Уолтон из тех авторов, кого читаю независимо от того, насколько далека от меня тема очередной книги. Она хочет рассказывать об этом, значит стану слушать. А недостающую информацию доберу по ходу. Так было с Философской трилогией, тогда прочла платоново «Государство», чтобы лучше понимать; а для «Клыка и когтя» — «Фремлейский приход» Троллопа. Просто расширяешь горизонты.

Для Трилогии Сулиен по-хорошему нужен бы цикл Короля Артура, но тут, признаюсь, не озаботилась дополнительным чтением, довольствуясь тем, что уже было в памяти. А между тем, это довольно непросто и требует пояснений к основной концепции. Итак, за основу взят цикл артуровых легенд, и в этом смысле The King's Peace низкое фэнтези.

Но действие переносится в Уэльс, с соответствующим смещением понятийного вектора. Автор валлийка, не скрывает своей приверженности корням, и не исключаю, что этот ее цикл — своего рода бескровная жертва памяти предков, ответ пеплу Клааса, что бьется в грудь всех потомков, некогда покоренных народов.

Еще несколько слов об особенностях книги: имена и географические названия здесь валлийские, что создает при чтении дискомфорт у человека, ориентированного на англоязычие. И стилистически ощущается некоторая непривычность, нестандартность при достаточно простой лексике. Мне, неспециалисту, трудно объяснить, но определенный читательский дискомфорт присутствует.

Одновременно это очень феминистский в самой сути роман, да и весь цикл, потому что героиня женщина-воин (армигер) на службе короля Урдо — здешняя ипостась Артура. Сулиен ап Гвьен королевская дочь. Ну, вы примерно представляете, какие королевства в Уэльсе XII века. Замок — очень большая ферма с тростниковыми циновками, в подчинении некоторое количество арендаторов.

Девушка рослая и сильная, она с детства на равных участвовала в играх братьев и наравне с ними обучалась владению оружием. И, конечно, это не спасло, когда во время пиратского набега на ферму одного из их арендаторов тот кинулся на подмогу своим и был убит, а Сулиен семеро мужиков изнасиловали и кинули подыхать на ячменном поле.

Она выживет, залижет раны и на всю оставшуюся жизнь радости секса останутся для нее тайной за семью печатями. А на «бить мужиков» это не распространится и Сулиен завербуется на службу к королю Урдо, гораздо больше похожему на короля в нашем понимании, и станет предводительницей его алы — конного эскадрона.

Но прежде родичи отправят девушку в монастырь, потому что от того страшного, что с ней случилось, внутри зародится дитя, и нужно будет родить без шума. Родит своего Дариэна, избежит страшной смерти с младенцем, благодаря божественному вмешательству. Потому что, это немаловажный аспект — «Мир в Королевстве» — это еще и роман, где христианство с Белым богом внедряется в жизнь острова, повсеместно тесня старых языческих богов, которые не просто достаточно сильны, но и являют чудеса.

Книга стильная и крутая, как все у Уолтон. Но битвы, сражения, энциклопедического уровня сведения о лошадях: что едят, чем болеют, за какое время преодолевают какое расстояние под вооруженным всадником и со вьюками, а за какое налегке — все это не совсем мое.

Come little warrior, duck your head,

Fast, little shieldman, fast or dead.

ТОЛЬКО БЕЗ РУК

- Видите ли, у него врождённая детерминанта такая. Ни лица, ни фигуры, ни имени никто не может запомнить. Так что, собственно, никак не звать.

— «Эй, ты» — отлично годится, — вставил я, — кроме шуток, это самое удобное. Я отзываюсь...

У Аси Михеевой есть один, но существенный недостаток. Он же главное достоинство. Она пишет для умных. Тем отсеивая львиную долю потенциальных читателей. Помните «тест дурака»? Старый анекдот о том, что всякое солидное издание держит в штате человека не самых блестящих умственных способностей, которому дают читать статьи перед публикацией и передовицу подписывают в печать только если он поймет.

Тест Михеевой — это своего рода антидурак: тебя схватило, зацепило, не отпускает, заставляет крутить в голове и достраивать непонятое прежде — поздравь себя, ты не безнадежен. А если серьезно, она, в самом деле, пишет без скидок на малую осведомленность читателя о мирах, созданных своим воображением. Без разжевывания и сюсюканья швыряет на глубину. Захочешь жить, выплывешь.

Странно ли, что хочешь? «Карты моста» вторая для меня книга Михеевой. По первой, «Восьмому ангелу», была уверена , что она пишет твердую хардкорную НФ в духе Стивенсона, Мьевиля может отчасти даже Гибсона. И вдруг фэнтези. да какое, что-то одновременно от гриновских городов, Анк-Морпорка Пратчетта и Порт-Элизабета в «Транквилиуме» Лазарчука.

И нет, эта попытка классификации относится только к атмосфере, настроению, общему впечатлению. Мир, созданный авторской фантазией, отличается от всего, виденного прежде. Вообразите Мост — колоссальный магический артефакт, портал между мирами, и разросшийся вокруг него город. Все горожане в большей или меньшей степени магически детерменированны, то есть сфера приложения талантов и доступный уровень бытовой магии в применении к ним определены заранее.

Так это ж замечательно. Никаких тебе сомнений и мучительных исканий, всяк сверчок знает свой шесток. Так-то да. Но случаются и здесь накладки. Как со старшим наследным принцем, например. в котором, м-мать ее, магии такой переизбыток, что она превращается в свою противоположность, делая несчастного носителя буквально (а не как у Музиля) человеком-без-свойств. Безликим, никто не может запомнить его.

Нет, ну какой уж тут наследник, при такой-то детерминанте. Назначим скромное содержание, пусть сидит потихоньку в каморке, да вычерчивает карты моста. а наследники не проблема — нарожают, с нашими-то умениями (никакой скабрезности, я имела в виду магические). Одна, вон, двадцать шесть за раз родила. Померла, ясно, но дети живы.

Так жизнь картографа идет потихоньку, брат иногда навещает, блестящий принц Ванг. Так бы и дальше шла, не случись братьям по срочному делу пересекать Мостовую площадь как раз тогда, когда на ней казнили женщину, которой в последний момент усечение головы заменили отрубанием кистей обеих рук.

Не окажись несчастная до такой степени магически недетерминированной, что отсеченные кисти прожгли в мосту дыру, которая продолжает расширяться. Не окажись принцы и несчастная безрукая единственными, кому под силу спасти мост от разрушения, страну от гибели.

Совсем недавно рассказывая о «Темной Башне» Кинга, героиня которой женщина с ампутированными по колено ногами, говорила, что герой-ампутант уникальный для приключенческой литературы опыт (не надо про Джона Сильвера и Капитана Крюка, хорошо?) Как оказалось, была не совсем права. И Ася Михеева справилась с этой непростой темой блестяще.

И еще, «Карты моста» изящный реверанс гендерной идентификации.

СКРОМНОЕ ОБАЯНИЕ ПОЗИТИВНОЙ ПСИХОЛОГИИ

...Смысл жизни в том, чтобы найти и делать то, что одновременно нравится и тебе, и окружающим...

Вы как к позитивной психологии? Вот и я в целом положительно. Вреда от нее никакого, а пользы может принести изрядно, особенно когда «свой путь земной пройдя до середины, я заблудился в сумрачном лесу». Случается, что и молодым людям помогает не загоняться проблемами. Со всех сторон хорошая вещь.

Гуру позитивной психологии на любой вкус и уровень подготовки сейчас много, как и форм подачи. Дмитрий Кулиш для своего варианта выбрал беллетризованную — встроил дни мучительных сомнений, дни исканий и радость окончательного обретения в историю молодого амбициозного предпринимателя, взяв за основу пелевинскую прозу.

Кирилл в тисках классической дилеммы: имею возможность купить ишака, но не имею желания, имею желание купить «Волгу», но не имею возможности. Он фармацевт. Нет, не из тех, что в белом халате за аптечным прилавком и даже не тот, кто аптечную точку держит. Производит медицинские тесты. Трехкомпонентные. А если бы пяти-, это позволит переместиться из середины среднего класса в верхний его сегмент, может даже занять место среди нижнего слоя богатых людей.

Это только с безлошадной точки зрения все, кто ездит на собственной машине богачи, взгляд изнутри дарит много градаций. И своя жердочка героя не устраивает. А тут сынишка привозит с дачи штуковину — шлем с проводками. Говорит, соседка баба Лиза подарила. На самом деле, одержимый страстью к геймерским приблудам Олежка попросту спер гаджет у соседки. Но разобраться, как работает, не сумел, попросил отца.

С тех пор началась у Кирилла новая жизнь, веселая и интересная. Дело в том, что шлем, к счастью, рассчитан на взрослый размер головы, потому папе и его заглянувшему на огонек другу активировать фиговину удается. Там на пульте шкала с делениями от -4 до +4 и нейтральным нулем в центре. Дальше по схеме: откусишь с одной стороны, подрастешь, с другой — уменьшишься. Положительный Кирилл идет в плюс, разгоняя мозг; его пофигист друг Егор, склонный экспериментировать с веществами — в минус, тормозя ради эйфории. Это посредством дачного шлема? Хм.

Вы уже догадались, что бесплатный сыр в мышеловке и вскоре у героев начнутся проблемы, а у Кирюхи к тому же горе от ума, потому что он таки успеет вписаться посредством бизнесплана в свою пятикомпонентную мечту, заложив фирму и рискуя оставить семью без крыши над головой. Но умница автор вовремя прольет на наши головы гекалитры квазинаучного планжа и научит, что делать (а заодно уж и как нам обустроить Россию).

В общем, занятная книжица, в части фармбизнеса, отгрузок, замещения импортного дорогостоя с пятикратной маржой и бумаги для штрих-кодов прямо даже интересно. Чувствуется, что об этом автор «Регулятора» имеет понятие. Хотя финал с Марти Мак-Флаем апофеоз дурновкусия, но тут уж кому что нравится. И нет, это не литература, но как пособие по позитивной психологии вполне сгодится.

ЧАЙЛД РОЛАНД К ТЕМНОЙ БАШНЕ ПРИШЕЛ

...Мне говорить вам, что с того самого момента все жили счастливо? Я этого не скажу, потому что так не бывает. Но счастье у них было.

И они жили...

Кинга знают все. Подозреваю, что уровнем известности он превзошел даже В.И.Ленина. По произведениям последнего не снимают сериалов, хотя мысль, что важнейшим из искусств для нас является кино, и принадлежит ему. А об очередном сериале, в основе которого кингова проза, чуть не каждый месяц прилетают новости: куплены права, проходит кастинг, утверждены актеры, вышел тизер-трейлер-второй сезон. Мир снимает и переснимает все, написанное Мэтром: от коротких рассказов до романов-эпопей.

Не везет с экранизацией одной книге (вернее семикнижию), магнум опусу, «Темной Башне». Почему? Ну, причина на поверхности. Когда главная героиня женщина с ампутированными по колено ногами, проект стопорится уже на стадии кастинга. Решением мог бы стать анимационный сериал. Может быть когда-нибудь. А до тех пор широкая публика, которая не читает, так и останется в неведении, о чем она, главная книга самого популярного писателя.

Три с половиной тыщи страниц — это вам не комар начхал. С наскоку не одолеешь, даже будучи закаленным ветераном чтения. Тут нужно быть кинговым фанатом. Уровень эрудированности выше среднего приветствуется, при внешней простоте Кинг литературоцентричен, щедро разбрасывает по своим страницам отсылки к поэзии и прозе куда менее известных сегодня авторов. Названием и именем героя эпопея обязана поэме Роберта Браунинга «Чайлдд Роланд к Темной Башне пришел»

Я долго странствовал. Я видел кровь,

Пророчества, мечты, что не сбылись.

Очень коротко о кинговой космогонии: есть Темная Башня, ось всех миров — это одновременно и колоссальное сооружение вне времени-пространства, и буквально башня посреди поля алых роз. Опирается на Лучи — энергетические образования, создающие поле поддержки. Каждый из шести одним концом связан с Башней, другим с каким-то из двенадцати древних мифических животных. И есть чудовище, Алый Король. Когда-то был благ, но, наделенный божественной властью, сошел с ума и хочет разрушить Башню, а с ней рухнут все миры.

Довольно сломать пять лучей, один ничего не удержит. Роланд начинает свой путь в накренившемся мире, где три из шести уже разрушены. Мы встречаем его с первой книгой «Стрелок» странником примерно сорока лет, извлекаем троих его спутников, проходим сквозь материализованный кошмар Лада и Бесплодных земель, через Меджис и Калью. «Темная Башня» — выход на финишную прямую.

Это колоссального (под тысячу страниц) объема и довольно сложной структуры книга в пяти частях, каждая из которых могла бы быть отдельным романом. Но раз объединены авторской волей, значит так надо. И все-таки они настолько разные, что о каждой нужно хоть немного рассказать отдельно.

Маленький Алый Король первая часть, завершает нью-йоркскую линию «Песни Сюзанны» рождением чудовищного паукочеловека Мордреда (никакого отношения к Питеру Паркеру не имеет). В этой твари соединились геном Роланда и Алого Короля, ее предназначение убить Стрелка.

Синие небеса Дэвар-Тои, во второй части воссоединившийся ка-тет уничтожает место, где алый безумец собрал разрушителей — мощных телепатов, чья работа в расшатывании и сломе лучей. Здесь постоянные читатели Кинга встретят героев других его произведений. Это будет очень красиво, но куда более трагично, чем в Калье. И тут нам объяснят, что талантливый человек лишь тогда счастлив, когда применяет свой дар, даже если это дар разрушения.

В этом зелено-золотом мареве. Третья часть — история спасения Кинга, за которое придется заплатить немыслимо дорогой ценой. Да, автора, который делает себя и обстоятельства своей жизни частью книги, и это потрясающе органично. Хотя очень горько.

Белые земли Эмпатики. В четвертой части поредевший ка-тет одолевает последние препятствия и встречается с разного рода тварями и искушениями: одни выглядят тем, чем являются, другие предстают в приятном облике, сути это не меняет. Кингу удивительно удается передать ощущение холода, третий раз читаю эту часть и снова поражаюсь, каким знобким становится теплый летний день.

Художник — завершение не только романа, но всей эпопеи. Встреча с человеком (кто читал «Бессонницу», вспомнит Патрика), которому дано изменять реальность силой своего таланта. Не могу даже коротко коснуться содержания этой части, в ней слишком много такого, что невольно раскроет сюжет, испортив удовольствие от чтения, если вы все же осмелитесь.

Что до финала, то теперь думаю — идеальный. Хотя было время, когда жутко злилась за него на Кинга.

...И задалась вопросом, почему все должно быть таким сложным, таким чертовски (головоломки, сплошь головоломки) загадочным, и она знала, что на этот вопрос ей никогда не удастся найти удобоваримый ответ. Разве что, такова человеческая природа, не так ли?

ДРУГОЙ ИИСУС

...Он говорит, что надо смотреть вверх. Пока смотрю вверх – все со мной будет хорошо. А если гляну вниз – могу упасть...

Он определенно что-то подсыпает в свои книги, в промежутки между буквами. Ты говоришь себе: я разгадала секрет Кутзее, он не хочет маяться со своей болезненно увеличенной совестью в одиночку, беззастенчиво пользуясь писательским даром, чтобы заражать ею других. И вот уже вместо того, чтобы спокойно получать от жизни удовольствие тридцатью тремя возможными способами, читатель мается болью несчастных дикарей и старика судьи («В ожидании варваров»), а когда маятник качнется в другую сторону — снова терзается, на сей раз болью «бывших», когда права дикарей признаны и они начинают устанавливать свои варварские порядки («Бесчестье») Но со мной этот номер не пройдет, карету, мне, карету, сюда я больше не ездок. И... берешь «Детство Иисуса».

Уже настроенная страдать за други (недруги,как вариант) своя, Ожидая острых сюжетных коллизий с религиозными аллюзиями, (даром ли такое название?) Да только на сей раз чаяния окажутся иллюзией. Не будет столкновения интересов, а к новозаветной истории происходящее с героями можно будет отнести не в большей,чем любой другой текст, мере. Что не помешает тебе старательно протягивать ниточки от нее ко всем местам романа, имеющим хотя бы подобие выступа, не огорчаясь очередной нитью, провисшей в пустоте.

В какой-то момент ловишь себя на мысли, что здесь комфортно. Да, скудно и нет определенности в положении героев, и занятия их странны. Но тебе не больно. Ты очистилась. Вы все теперь очистились от прошлого. Постой, ты хочешь сказать, что убогий социализм, описанного в книге: «от каждого по способностям, каждому по труду» и «все равны, но некоторые равнее» и «с голоду не помрешь, но если хочешь разнообразить рацион мясными блюдами, можешь поохотиться на крыс» — толка есть светлое будущее всего человечества? Не хочу, эта история аполитична в той же мере, в какой далека от религии.

И асексуальна. Это не феминистский роман, хотя на определенном этапе может таковым показаться, и когда девушка говорит мужчине, что не находит удовольствия в том, что он станет засовывать в нее часть своего тела, к феминизму ее слова имеют примерно столько же отношения, сколько название к религии. Положим, женщины склонны говорить о сексе в таком ключе, но с мужчиной-то иначе, нет? Нет, в точности так же. Он трепыхается по инерции, находя утешение, не доставляющее многой радости, в объятиях соседки. Но с видимым облегчением обрывает связь. Он делает вялую попытку стать клиентом публичного дома (тут по записи и «заполните вот эту анкету в четырех экземплярах»), да так и не доводит до конца.

Мы добрались до Кафки, потому что «Детство Иисуса» отчасти «Замок», в котором остался абсурд, но из него вынули заряд отчаяния, заменив нежностью и заботой персонажей, направленными на мальчика. А теперь я скажу вещь, которая для меня в интерпретации романа очевидна — это на самом деле история пришествия в мир божьего сына. Только в реалиях эпохи Водолея. Вместо четко определенного Отца, совершенно неопределенный дядя; вместо родившей Его Девы — нерожавшая девственница; вместо бегства четы в Египет, общий исход человечества на поля асфоделей; вместо хлева, в котором животные, обреченные стать едой — вовсе никаких животных, каких можно было бы счесть за домашний скот, во всем пространстве романа.

Водолею Кутзее нет необходимости специально моделировать эту вселенную, она берется им интуитивно. Два управителя знака, Сатурн и Уран, в равной мере насыщают книгу своими энергиями. Холодный, ригидный, замкнутый, тяготеющий к структурированию и классификации, склонный к аскезе Сатурн — это сдержанность в проявлении чувств, характерная для персонажей, на фоне которой порывы Инес выглядят почти непристойными. Хм, не хотелось бы вспоминать, но разного рода отхожие места тоже по части Сатурна (помните какашки?). Яркий, революционный, андрогинный, непредсказуемый, ниспровергающий авторитеты, берущий знания из воздуха, питающий склонность к коллективным действиям и более прочих тяготеющий к абсурду Уран — это атмосфера романа, это мальчик Давид и его способ взаимодействия с действительностью.

Ну вот. А вы говорите мракобесие. Астрология в большинстве случаев не попытка облегчить ваши карманы на определенную сумму, а всего лишь удобный ключ, открывающий двери, которые другими ключами не открываются. Ах да, перевод Шаши Мартыновой очень хорош, я читала эту книгу вслед за«Бесчестьем», переведенным Сергеем Ильиным, лучшим в моей табели о рангах, и не почувствовала снижения планки. Книга совсем другая и перевод совсем другой, но хорошо.

МОЖЕТ БЫТЬ ВАРВАРОВ-ТО И НЕ БЫЛО

...С границы вести донеслись:

Исчезли варвары.

Но как нам быть, как жить теперь без варваров,

Чем объяснить, что мы с собою сделали?

«В ожидании варваров» Кавафис

Но ворюга мне милей, чем кровопийца.

«Письмо римскому другу» Бродский...

Почему если Кутзее — то сразу «Детство Иисуса»? Не знаю, у меня в восприятии четко сложилась эта пара, и отчего-то все никак не могла решиться на знакомство с Нобелиантом. Сподвигло известие о начале съемок по роману «В ожидании варваров» фильма с Джонни Дэппом. И тогда я поняла. что 1. Кутзее — это не только детство и школьные годы Иисуса; 2. Хватит халявничать и читать то, что доставляет удовольствие, пора бы что-нибудь и для общего развития: 3. Может быть он не так страшен, если кино и Джонни Дэпп.

Кстати же, и Кавафис. С греческим поэтом немного знакома, хотя не сказала бы, что он среди моих фаворитов. Из написанного примерно в то же время тем же александрийским стихом, Кузмин много ближе. Но именно одноименное стихотворение Кавафиса вдохновило Кутзее на роман. О чем это? Фабула проста и достаточно подробно описана в Вике. Без выворачивающих душу и нутро подробностей, оно и к лучшему. Кратко: в маленький приграничный городок-крепость на окраине Империи прибывает особист, одержимый желанием любой ценой обнаружить приметы подготовки варваров к реваншу.

А там десятилетиями сложившийся уклад. Представители титульной нации занимают ступени немудреной иерархии, во главе которой уже три десятка лет Судья. С местным населением горожане не смешиваются, сталкиваясь с ними только в ярморочные дни и безбожно обирая грязных кочевников. На более-менее привилегированном положении обитатели рыбачьей деревни к востоку от города. Они ближе, бойчее лопочут на местном суржике, но в глазах граждан Империи все равно остаются дикарями. Уклад жизни скопировали тот, который знали по жизни на родине. В целом неплохо, развлечений только маловато. Но Судью все устраивает, он на досуге занимается археологическими изысканиями и пытается расшифровать найденные в раскопках надписи (варвары-то, оказывается,в прежние времена обладали письменностью).

Когда я сказала про «любой ценой», то именно имела в виду, что полковник Джолл, антагонист Судьи — пе5рсонализации мудрого недеяния в пространстве романа, активен необычайно, дурно и беспринципно. Первое, что он делает, хватает мальчика и старика из местных (вышли они из-под камня, щурясь на белый свет. Старый горбатый карлик и мальчик пятнадцати лет) и запытывает старшего до смерти, а младшего. изрядно покалечив, заставляет провести к кочевникам. Которых, в свою очередь, препровождают в город и пытками же выбивают из них подтверждение. что да, варвары собираются напасть (угу, маленькая, победоносная и на окраинах — оно завсегда с пособствует поднятию патриотического духа электората)

Судья, осознавая свое бессилие в городе, где прежде его слово было законом, не может препятствовать, но страшно мается тем, что с его молчаливого благословения терзают невинных людей. и после того, как Джолл отбывает в метрополию, он подбирает на рынке хромую полуслепую нищенку из числа тех пленников. Она не могла уйти со своими — сломали ноги. которые неправильно срослись и что-то такое сделали с глазами, теперь только периферийное зрение, когда смотрит прямо, видит размытое пятно.

Так вот, подобрав девушку, он как-бы во искупление вины, моет ей ноги. В этом совсем нет эротизма, но какая-то глубинная потребность успокоить душу хоть чем-то, и утешение приходит тотчас же, покой, которого он лишился несколько месяцев назад, снисходит на Судью, стоит ему коснуться девушки, он испытывает неодолимую сонливость. А это важно, знаете ли — спать, И так у них устанавливаются странные на обывательский взгляд (когда бы обыватель мог видеть) отношения. Герой поселяет хромоножку в доме. пристраивает работать при кухне, а город снисходительно посмеивается, убежденый, что седина в бороду...

Между тем, физической близости между ними нет, а по весне он, не то,чтобы окончательно успокоить душу, не то в досаде на то, что молодое женское тело, всякую ночь лежащее рядом, не вызывает влечения, отправляется во главе отряда вернуть девушку ее родичам. А вернувшись, застает Джолла у власти в городе, себя же на положении пленника. подозреваемого в предательстве и сношениях с варварами. Глупость, конечно, но фигуранту будет очень не до смеха. И читателю тоже. Кутзее весьма непрост. Его историю можно рассматривать, как философскую притчу, можно как описание реальных событий, можно как социологичесское исследование. Продолжу в последнем ключе, это не так мучительно.

На протяжении недолгого времени Судья несколько раз поменяет статус, пройдет через издевательства и бездны унижений, будет совершенно сломлен физически и потеряет изрядную часть человеческого облика. Но нет, не перестанет быть Человеком на самом глубоком из возможных уровней. А что же варвары? Да какое там. Империя сама по себе развалится.

КУТЗЕЕ УМЕЕТ ИЛИ ГАММЕЛЬНСКАЯ МАНДОЛИНА

...– Пойдем, – говорит он, и наклоняется, и раскрывает объятия. Пес, виляя увечным задом, обнюхивает его лицо, облизывает щеки, губы, уши. Он не отстраняется. – Пойдем.

Неся кобелька на руках, как ягненка, он входит в хирургическую.

– Я думала, ты позволишь ему пожить еще неделю, – говорит Бев. – Решил поставить на нем крест?

– Да, решил поставить крест...

Закончив, чувствовала себя тем кобельком с парализованной левой задней: знаешь, надежда напрасна, но до последнего продолжаешь надеяться, что твой бессильный бог внесет в безжалостный мир малую толику милосердия. А покуда крест на тебе окончательно не поставлен, слушаешь надтреснутое дребезжание его мандолины, и в целом свете нет для тебя лепшей гармонии. Кутзее умеет превратить инструмент. на котором наигрывает, во флейту гаммельнского крысолова: знаешь, что путь, на который она тебя увлекает, не твой путь, но продолжаешь идти. Хотя тут дело еще в том, что «Бесчестью» невероятно повезло с русским переводом. Все, что делал Сергей Ильин, эталонно.

Нобелиант из страны, победившей апартеид, был явлением предсказуемым. Помимо того, что Африка в ХХI веке в литературном тренде, случай ЮАР уникален и несопоставим с центральноафриканскими странами. Масса нюансов, начиная с климата и заканчивая мощнейшей драматургией обстоятельств. Там теперь одних только государственных языков одиннадцать, можете представить, как им легко договариваться? Наши симпатии, конечно, на стороне угнетенного большинства («ибо я един со всем Человечеством»). Но, положа руку на сердце, вы понимаете, что для белого меньшинства сейчас что-то, вроде «Россия, которую мы потеряли», «и хруст французской булки» — самоощущение профессора Преображенского в окружении Шариковых и Швондеров.

Да, социальные лифты по-прежнему способствуют продвижению потомков колонистов в большей, нежели коренного населения, степени. Но нарождающийся средний класс из чернокожих и цветных, не склонный перенимать европейские культурные ценности; общая криминализация страны; столкновение родообщинного уклада с развитым капитализмом; чувство вины и переживание коллективной травмы, наконец. Джон Максвелл Кутзее плоть от плоти своей земли и своего времени, а потому неудивительно. что его творчество мощно окрашено этими тонами. Даже и тогда. когда то, о чем он рассказывает, апеллирует к общечеловеческим вещам.

То есть, ты хочешь сказать, что у интрижки престарелого профессора со студенткой национально-политический подтекст? А разве нет? Согласна. принуждать к сожительству зависящую от тебя женщину нехорошо. Но Дэвид не Гумберт, Мелани не Лолита и дело даже не в том. как много мужей она познала до него, а в странно провоцирующем поведении. В мерзкой поговорке «сучка не схочет — кобель не вскочит», немалая доля житейской правды, хотим мы того или нет. В астрологии есть аспекты, которые прямо говорят о сексуальное влечении к партнеру, сильно превосходящему по возрасту. Ничего противоестественного в ситуации изначально не заложено. А ее интерпретация окружающими и провокационное поведение девушки: лечь с мужчиной по доброй воле. ни взглядом, ни намеком не дав ему понять, что он тебе противен; прийти к нему, когда тебе плохо. А потом объявить себя жертвой харассмента, с чем социум радостно согласится. Я не любитель CПДC (синдрома поиска дополнительного смысла), но не напоминает ли вам это ситуацию с белыми угнетателями в ЮАР?

Идем дальше, суд над Дэвидом. Стойкое ощущение, что он делает все, ог него зависящее. чтобы претерпеть самое жестокое из возможных наказаний. Все могло ограничиться вынесением устного взыскания, избери он верную линию поведения и повернись ситуация в благоприятную для героя сторону. Отчего так упорно нарывается? Чтобы иметь возможность сказать: вот, со мной сделали это, лишили меня всего словно бы все вокруг не поступают ежечасно, как поступал я! Дальше: Люси и изнасилование. Она знала о криминальной обстановке, пятерых доберманов от нечем заняться не заводят. На прогулке Люси и ее отец, оба люди образованные, встречают подозрительную троицу, использующую прием проникновения в дом,который обессмертил «Заводной апельсин». Да там не тревожный звоночек должен звякнуть, а сирена взреветь. И что делают герои? Правильно, ведут бандитов в дом.

Так можно разобрать по кирпичику весь роман и везде будет одна и та же ситуация, словно отраженная в галерее зеркал, уводящих читателя по пути, выбранному для него автором. «Бесчестье» очень сильная книга, но у меня есть своя земля и иной опыт коллективной вины, отличный от южноафриканского. И свой путь изживания. Однако Кутзее умеет.

ЮАР, 76-й

...Но какой будет свобода, добытая ценой крови? И что потом? Когда мы в гневе отнимем жизни у наших врагов, разве не станем мы теми, против кого сражались, теми, кто был жесток с нами? Если мы однажды познаем вкус победы, разожмут ли наши бойцы кулаки, чтобы жить в мире, или станут искать очередного конфликта?

Если вы вообще когда-нибудь думали о ЮАР, скажите, считали апартеид в этой стране пережитком рабовладельческого прошлого и результатом необъяснимо замедлившейся эволюции? Я была уверена, что так, даже имея в анамнезе Кутзее. Историю южноафриканской сегрегации не приходило в голову изучить даже поверхностно. То есть, знала, что страна, где дискриминация чернокожих была особенно жестокой, поплатилась серьезными проблемами.

До книги Бьянки Мараис, которая произвела полную ревизию в этой области знаний о мире. На самом деле, отношения колонизаторов и местного населения развивались по привычной схеме «бремени белых»: права и свободы у одних, другие ущемлены и довольствуются крохами со стола, за которым пируют победители. Социальные лифты отсутствуют или не работают, но имея талант и усердие, можешь вскарабкаться по эволюционной лестнице. Заранее согласившись довольствоваться немногим.

Так было до середины XX века, официальным началом апартеида считается сорок девятый, время начала мирового подъема национально-освободительных движений. именно тогда к власти в Южной Африке приходят крайне реакционные африканеры, чье правление знаменуется приемом драконовских сегрегационных законов.

Образуются бантустаны (области гетто для чернокожего населения, покидать которые можно лишь по спецпропускам). Все черные, кроме занятых а промышленности и обслуживающих белое население должны жить там. Ограничиваются политические права. Закрываются миссионерские школы. Исчезает возможность получения высшего образования. Устанавливаются крайне жесткие нормы разделения в быту, медицине, на транспорте, в сфере развлечений.

Белые неоднородны по составу и находятся в состоянии вялотекущей вражды между англичанами и африканерами — потомками голландских колонизаторов, уходящей корнями в англо-бурскую войну. «Пой, даже если не знаешь слов» — это события июня 76-го, восстание в Соуэто, ставшее началом конца апартеида. До падения еще очень далеко, но меры по ослаблению сегрегации начнутся с этого времени.

Хотя девятилетней Робин, родители которой убиты бунтовщиками, до великих свершений нет дела. Ее отец работал инженером на золотодобывающей шахте, мама была домохозяйкой и тем июньским вечером они должны были подменить заболевшего папиного начальника с супругой на официальном мероприятии, переходящем в вечеринку.

Учительница из бантустана Бьюти тоже немного думает о глобальных свершениях. Были бы живы-здоровы дети. Двое младших с ней, но старшая, семнадцатилетняя умница Номса, заканчивает школу в Соуэто. Живет сейчас в семье ее брата. Именно его паническое письмо: «Приезжай и забери свою дочь, здесь становится опасно, я не в силах ее защитить», — заставляет женщину двинуться на перекладных на другой конец страны.

Она опоздала. Добралась в день демонстрации учащихся, которая закончилась расстрелом, реками крови по улицам. Следующие дни будут безуспешным поиском девочки, которую знали многие, но никто не может сказать, что с ней стало. Книга Мараис сведет двух этих женщин: бедную белую сироту, которая должна бы теперь ненавидеть всех черных и чернокожую женщину, у которой белые отняли дочь.

Сочетание политического остросоциального романа с историческим; сказки сироты, оды материнству, рассказа о дружбе и любви, феминистской прозы, истории взросления и авантюрного романа. Не многовато? В самый раз. Все дело в волшебных пропорциях. У кого другого получился бы винегрет, Бьянка Мараис сделала увлекательную книгу о непростых вещах. И уму, и сердцу.

КНИГА ЗАБЛУЖДЕНИЙ

...– Можно, в этот раз убийцей буду я?

– И думать забудь! Я гораздо правдоподобнее смотрюсь в роли кровавого маньяка из Ко!...

Четыре новеллы под одной обложкой от мастера детектива из Франции Кровавых преступлений и нечеловеческой жестокости здесь не будет (ну, почти). А что будет? Загадки, которые необходимо разрешить. Вещи, что кажутся призванными помочь, но в реальности запутывают и уводят от разгадок. Странные и страшные ситуации, получающие простое объяснение.

«Помнишь ли ты, Анаис?» Молодая художница, мать-одиночка приезжает в нормандскую деревеньку, которую двести лет назад сделала популярным местом отдыха парижской богемы Анаис Обер, парижская актриса и возлюбленная Виктора Гюго. Героиня хочет вложить все, что имеет в открытие художественной галереи «Чердак Анаис» в расчете на туристический сезон. Парижане с пухлыми кошельками, летом будут обеспечивать ей покупками поделок туристической тематики возможность заниматься творчеством в остальное время.

Выбор не случаен, в этой деревне живут бабушка и дед ее дочурки, с отцом которой отношений не регистрировала и теперь он растворился в поисках себя в пространстве. Девочку зовут Анаис, знаковое имя для уроженцев Вёль-де-Роз, и молодая женщина думает, что сочетание всех этих Анаис принесет ей удачу. Не может не принести, когда она поставила на карту все, что имеет!

Странности начнутся немедленно, местный мастер на все руки, нанятый, чтобы привести помещение в тот вид, какой был у него во времена Гюго, найдет под штукатуркой на диво хорошо сохранившийся конверт с письмом, которым друг актрисы извещает, что она может не беспокоиться о сохранении тайны. Само по себе письмо малоизвестного человека из прошлого ничего не стоит, но может указывать на утраченный роман великого писателя, который, возможно, спрятан здесь и стоит сотни миллионов.

«Нормандский шкаф» чета парижан пенсионеров решает устроить себе отпуск в нормандской глубинке, арендовав фермерский дом. Муж втайне надеется на второй медовый месяц и запасся виагрой, жену больше интересуют скандалы, интриги расследования.

Единственное условие, которое ставит им хозяин (хозяйки отчего-то нигде не видно) — не прикасаться к дивной красоты резному нормандскому шкафу в их спальне — дивный антиквариат главная ценность и реликвия семьи, обветшал и развалится от неосторожного обращения, а реставрация стоит безумных денег. Запах разложения в комнате, меж тем, день ото дня становится невыносимее.

«Вид с чердака», повесть о возвращенном прошлом. На ярмарке выходного дня (вроде блошиного рынка) счастливый супруг и отец двух взрослых детей, на пенсии начавший писать детективы, видит вещи своей семьи. Он совершенно точно помнит вот эти диски сына, кукол дочери, лошадку-качалку и пеленальный столик. Предметы не похожи, они те самые, хотя и сосланные на крышу, как ненужный хлам.

Утратив покой, пытается разыскать дома те самые вещи и не находит. Исследовательский пыл заставляет его обращаться с вопросами к детям и матери, отношения с которыми давно законсервировались на стадии формальной доброжелательности. Он любит, но не хочет показаться назойливым, потому держит дистанцию. Вдруг выясняется, что близость не только возможна, но доставляет бездну радости.

«Бегство в рай» самая короткая, безнадежно грустная и бестолковая повесть о двух девушках, которые решают встретить новый год в тропическом раю и сто из этого вышло. С точки зрения интриги не выдерживает никакой критики, но авторская позиция в отношении застарелых психотравм и комплекса жертвы, которыми теперь принято оправдывать любые мерзости, понятна мне и близка

...Времени полно, следующие парижане приедут только через три дня...

МЫ С ТОБОЙ ОДНОЙ КРОВИ, ТЫ И Я

...Они – представители вида, которому очень подходит жизнь в постоянном свободном падении вокруг планеты. Они рождены, чтобы карабкаться и ориентироваться в трех измерениях. Как это ни странно, но пауки рождены, чтобы жить в космосе.

Любите пауков? Не то, чтобы очень? Сама-то я к ним без восторга, но и не испытывая того безотчетного омерзения, какое вызывают мухи и тараканы — спокойно подставляю руку паучку, упавшему в ванну, чтобы мог выбраться. Это к тому, что героями книги Адриана Чайковски будут пауки, и страдающим арахнофобией она вряд ли доставит удовольствие.

Остальных, особенно умеющих оценить хорошую твердую фантастику, ждет море читательской радости. Но по порядку. Достаточно отдаленное будущее, человечество овладело методиками терраформирования и многими прочими полезными вещами, вроде возможности космических путешествий на двух третьих скорости света и гибернации на две тысячи лет.

Антрополог и социолог Керн добивается реализации масштабного эксперимента: землеподобную планету, где сформирован режим большего благоприятствования, чем даже на Земле, предполагается заселить расой разумных обезьян. Для стимулирования интеллекта приматов будет использован умный нановирус, который предполагается распылить в пространстве.

Поскольку цель исследований — эволюция максимально близкого людям, но все же отличного от них вида, вирус спрограммирован так, чтобы не влиять на прочих млекопитающих. Другие виды земной жизни, заранее завезенные на планету, вроде членистоногих, в расчет не брались вовсе.

И, случайность или закономерность для нашего сверхагрессивного вида, но в решающий момент вмешиваются террористы, борцы за чистоту расы. В результаты диверсии руководитель эксперимента, она же единственный наблюдатель Керн оказывается в спасательной гондоле, отрезанной от основной станции, а корабль с обезьянами сгорает при вхождении в атмосферу планеты.

Оптимальное в этой ситуации погрузиться в искусственный сон, перепоручив управление интеллекту гондолы, посылая сигнал бедствия. Чего не может знать Керн — того, что террористическая атака была глобальной и нанесла немыслимый урон всей галактической империи (маловероятно, должны быть предусмотрены встроенные страховые механизмы, но мир создан Чайковски, я, читатель, принимаю его, как есть).

Пока человечество переживает закат цивилизации и новый ледниковый период. Пока, спустя немалое время, собирает по крупицам осколки знаний времен расцвета Империи и строит ковчег с говорящим именем «Гильгамеш» , зарядив погруженным в сон поллумиллиардом выживших и отправив на поиски нового дома, на планете эволюционируют пауки.

Ох, господа, что за немыслимое чудо эта книга. Зоолог и психолог Чайковски уходит от попыток спроецировать на своих персонажей любые формы человекоподобия. Они отстоят от нас на максимально возможную дистанцию, другое там все, начиная, как ни странно, не со строения тела и количества конечностей, но с ощущения себя в пространстве:.

Естественная для людей двухмерность с длиной-шириной и подразумевающейся, как необходимое зло, высотой, меняется у пауков на столь же естественную трехмерность. «Дети времени» апофеоз мышления, отличного от человеческого. Там совершенно иная сенсорика и соответственно другой тип коммуникаций: общение не голосом, а движениями педипальп.

Тип иерархии и социального устройства, развития транспорта, архитектуры, науки и передачи знаний радикально отличные от нашего. Да ничего общего ни по одному параметру. Однако, против ожиданий, эта чуждость не отталкивает, но чарует и завораживает. А «Гильгамеш» летит, достигает земли обетованной и готовится заселить ее.

Вы не будете разочарованы, это удивительная, разрывающая шаблон, книга. Достаточно сказать, что в сцене открытого столкновения мое сочувствие, наперекор стихиям, было на стороне Порции, Бьянки, Фабиана и иже с ними. Испытайте себя.

МИЗОГИННЫЕ РЕФЛЕКСИИ

...Господи, да назовите мне хоть одну женщину, которая в мужской профессии сравнялась бы с великими? Екатерина Великая? Истеричная дура. Софья Ковалевская? Ординарный профессор, десятки таких в России было… Мария Склодовская? Да она своему мужу пробирки мыла… Есть среди женщин Рембрандты? Толстые, Пушкины, Достоевские? Эйнштейны или Циолковские?… Нет и не будет!

Всякий раз удивляюсь, как слышу о вырождения современной литературы: не хочет, мол, собственных платонов и быстрых разумом невтонов расейская земля рождать. Сама-то я убеждена в обратном — в новом расцвете.

Кроме мастодонтов Пелевина, Улицкой, Акунина, Быкова, Сорокина, Рубиной у нас Сальников, Галина, Веркин, Идиатуллин, Платова, Филимонов, Захаров, Вагнер, Елизаров. А есть те, кто еще только входит в это пространство и широкой известности не обрел, но отлично пишет: Гарр, Арифуллина, Апреликова, Давыденко, Какурина.

О чем вы? господа. Читать — не перечитать. Но особенно разительным отличие становится, когда сравниваешь нынешнее изобилие со взятой за эталон советской эпохой позднего застоя в «самой читающей стране мира». Сборник «Однажды, вдруг, когда-нибудь...» Сергея Абрамова, который в те времена был востребованным, публикующимся и читаемым писателем, показателен. Такой советский магреализм, в меру новаторский, в меру осторожный.

Четыре повести. Герой везде одинаковый: успешный функционер от искусства (чистенький мальчик из приличной семьи, который станет им — в первой повести). «Странник» тот самый мальчик, заканчивает школу, идет на медаль. С недавних пор обнаружил временную аномалию, позволяющую переноситься во времена гражданской войны. В той реальности он красный лазутчик. Действие разворачивается параллельно в двух реальностях.

В обеих герой сталкивается с опасностями, общается с девушками, которым небезразличен, проходит через испытания, способствующие становлению характера. И, несмотря на фантастический антураж, повесть скучна, назидательна и воспринимается как политически ангажированная.

«Двое под одним зонтом», цирковой жонглер встречает волшебницу, так она сама о себе говорит. И в его жизни начинают происходить маленькие приятные чудеса по слову новой знакомой. Сказал он, к примеру, что давно мечтает о некой книге, а она в ответ: Зайдите в Букинист завтра-послезавтра. Посетовал, что уже три года в очереди на телефон, а воз и ныне там, а Оля: Завтра-послезавтра все устроится.

Кто не жил в Союзе, не поймет, а кто помнит тамошний книжный дефицит и

домашний телефон, как отражение привилегированного положения, тот согласится — чудо. Дальше — больше, у него в профессии начинают получаться вещи, о каких мечтать не смел. Герой верит и не верит, бесконечно нудно рефлексирует и потихоньку начинает эксплуатировать чудесный божий дар своей покровительницы. Содрогаясь в пароксизмах рефлексий.

«Потому что потому» повесть о художнике, благополучно писавшем пейзажи, а на портрет не имевшем смелости замахнуться, которому мироздание делегирует опять-таки прекрасную волшебницу в сопровождении свиты дачных детей и даетт в руки ни много, ни мало — флейту гаммельнского крысолова. Вы уже догадались& Конечно, чтобы раскрыть в нем портретиста.

«Требуется чудо» снова цирковой, на сей раз иллюзионист, глубоко уязвленный позицией очередной любовницы, желающей сохранить в отношениях самоуважение и свободу, разыгрывает ряд достаточно идиотских кульбитов, результатом которых становится влюбленность той самой независимой Валерии и девичье обожание со стороны ее дочери. И вот за девочку откровенно страшно, такая уж гумбертгумбертовщина невольно в голову идет.

Так вот, возвращаясь к тому, с чего начинала. Было время, когда за русскую литературу держали такого рода, пропитанные пыльной скукой, мизантропические экзерсисы, к тому же еще дурные стилистически. Хорошо, что осталось позади.

БЕЗ МУЖЧИН

...Таких женщин пока — единицы. Ох как много еще бабы в женщине, как много!… Но скоро совсем не будет. И все станут как я.

«Требуется чудо» Абрамов»

Владеть доходным домом в Париже, что может быть приятнее? Ну, наверно владеть доходным домом в Париже, быть молодой, красивой, здоровой и любимой. Но молодость Королевы давно в прошлом, красота и здоровье в тех пределах, какие возможны, когда тебе семьдесят пять и ты отставная балерина. Что до любви, то от нее сознательно отказалась.

Мужчинам больше нет места в твоей жизни и единственное условие, компенсируемое крайне низкой ценой аренды, которое ставишь своим жиличкам: мужская нога не должна переступать порога этого дома. Кем бы он ни был: муж, брат, сын, отец, друг, любовник. У них даже сантехник и электрик женщины. Благо, французский язык позволяет образовывать женский род от любой профессии, не унижая чести и достоинства носительницы., к которой она принадлежит.

Пять женских судеб: хозяйка дома и четверо квартиранток. Шесть, считая одну, что уехала на время в Индию и предложила пожить в своей квартире приятельнице. Каждая несчастлива по-своему (как семьи у Льва Толстого) и пришла к непростому решению осознанно. Каждую этот мужской мир ломал через коленку собственным способом, но результат один. Бурям страстей они предпочли тихие радости одиночества, «неклятая, немятая», как говорила моя преподавательница психологии.

И в целом ни одна из них не пожалела. А в частности, хм. во многих частностях женщины предпочли бы любить и быть любимыми. И чтобы рядом был человек, с которым можно говорить. Заботиться и ощущать заботу, направленную на себя. Готовить ему еду — кормить своего мужчину и видеть, что ему вкусно, это счастье, знаете ли. Слышать звук чужого, нет, родного дыхания, засыпая. И еще разные другие вещи.

Книга могла бы стать неплохой, не будь она такой скучной и тривиальной. Не разбейся на шесть отдельных сентиментальных историй, из которых не удается вырасти единому целому. Не вцепись автор так намертво в первоначально заявленную концепцию женской обители. Для того, чтобы принять судьбоносное решение и следовать ему, вовсе не обязательно ходить строем. Закрыть мужчинам доступ в свою жизнь, постоянно или временно, женщина в состоянии и сама.

СКОТКРАДДЕРЫ С «КРУЧИНЫ»

...– И какие же книги он пишет? – спросила она.

– Да про одного молодчика, который тоже писал книги, а его сестры выдавали их за свои, и потом все они умерли от чахотки, бедные нюнечки.

«А! Жизнь Брануэлла Бронте, – подумала Флора. – Надо было сразу догадаться. Мужчин-интеллектуалов последнее время возмущает мысль, что «Грозовой перевал» написала женщина...

Любите ли вы умные книги, с которыми можно от души посмеяться, как их люблю я? Тогда вам сюда. Какой немыслимый кульбит судьбы свел книги Джейн Остен и сестер Бронте с русскими почвенниками, писавшими про то, как «раскудлатились зеленя» и прочий стремительно падающий домкрат? То есть, я понимаю, что в Англии и своих таких хватало, иначе Стелла Гиббонс не написала бы в далеком тридцать втором пародии на романтизацию сельской жизни и мы бы остались без этой дивной книги.

Вернее, мы остались бы без нее, если бы Екатерина Доброхотова-Майкова не перевела на русский. Ах, что за дивный перевод! За «Криптономикон» и «Алмазный век» Стивенсона любила ее, за «Неуютную ферму» просто обожаю. Позволить этому немыслимому созвездию маневров и мазурки зазвучать по-русски, как сделала она, мог только виртуоз с безупречным вкусом и чувством языка.

Но по порядку. Юная привлекательная, получившая отменное образование и воспитание Флора Пост после скоропостижной смерти родителей от инфлюэнцы остается сиротой практически без средств. Впрягаться в ярмо работы или замужества она пока не хочет, планируя пожить некоторое время у кого-то из обеспеченных родственников, предложив в качестве компенсации свою сотню фунтов годового дохода (прямо скажем, небольшие деньги).

Из четырех возможных кандидатов, которым отправлены письма, откликаются все четверо, но лишь тетка Скоткраддер (о да, это имечко то еще, но то ли еще будет) предлагает отдельную комнату, которой не придется делить с компаньонкой, туманно намекая на некую мрачную тайну и обязательства владельцев фермы «Кручина» перед дочерью Роберта Поста (угу, готический роман и «Трактир «Ямайка» в одном флаконе).

Судя по виду и слогу письма, ждать чего-то приличного не приходится, но Флора — девушка решительная и, отправляется в путь, напутствуемая репликами подруги: «Тебя хватит на три дня, после чего сбежишь», — и: «Наверняка там будет кто-то по имени Сиф или Рувим» (аналоги наших Архипа или Антипа). Она несильно ошибется, там будут и Сиф, и Рувим. А еще Юдифь, Амос, Иеремия, Урк, Анания, Азария, Кипрей и Адам Мухинеобидит.

Под стать им клички местной живности, вроде коров Нескладехи, Неумехи, Неряхи, Невезухи и быка Воротилы, Не знаю, как вы, но меня одно перечисление имен ввергало в состояние безудержного веселья. Этим архипелагом архаичности железной рукой правит бабка Ада Мрак, которая последние лет семьдесят не может изжить последствия детской психотравмы, когда вошла в сарай и увиддела там «нечто мерзкое».

...Наша пшеница скукожилась от золотухи, клевер побило почесухой, а сено поразила парша, наши свиньи не родят, и все остальное так же...

О бытовых условиях, уровне санитарии и гигиены, и особенностях взаимоотношений даст представление по такой фрагмент.

...Сиф, сын мой, ты хочешь разбить мне сердце?

– Да, – со стихийной простотой отвечал Сиф.

Овсянка выкипела на пол.

Юдифь, опустившись на колени и глотая слезы, быстро и отрешенно собрала ее обратно в галган...

Разумеется, деятельная Флора все изменит, и ей даже не понадобится на это слишком много времени. Но, признаюсь, бодрый жизнеутверждающий пафос островка здравомысллия, представленного мисс Пост вполовину не так хорош, как безумные описания коров, у которых от дряхлости на ходу отваливаются ноги и потерянных куриных перьев, которым ведет учет рачительный Рувим.

Кому как, а мне счастье встретить умную книгу, с которой можно от души посмеяться. С «Неуютной фермой» даже щеки устали от улыбки.

СМЫСЛОВЫЕ ГАЛЛЮЦИНАЦИИ

...Сколько я себя помню, у меня всегда были легкие, ненавязчивые галлюцинации, непосредственно перед самым засыпанием. Я вижу – как будто спроецированные на внутреннюю поверхность век – неясные серые фигуры, расхаживающие среди пчелиных ульев, или маленьких черных попугаев, исчезающих среди заснеженных гор, или розоватый горизонт, постепенно темнеющий за лесом корабельных мачт.

«Память, говори» Набоков

К шедевру городского фольклора: «если в стенах видишь руки, не пугайся — это глюки», книга не имеет отношения. Ну или почти не имеет, потому что среди многообразия описанных в ней галлюцинаторных состояний найдутся и пострашнее, и куда более изощренные. К счастью, пугающего немного и, ручаюсь, вы будете удивлены широтой представленности в обыденной жизни того что сами мы не считаем ни патологией, ни галлюцинациями вообще.

Относительно недавняя по времени книга известного невролога и нейропсихолога Оливера Сакса. Написана в 2013-м, переведена на русский четырьмя годами позже, а в аудиоформате, блистательно исполненная Игорем Князевым, и вовсе появилась только что. Для сравнения, знаменитый «Человек, который принял жену за шляпу» увидел свет в далеком восемьдесят пятом.

С одной стороны, кумулятивный эффект: когда появляется хорошая книга на нетривиальную тему, количество читателей постепенно будет возрастать. Но с другой — рынок имеет свойство насыщаться, а разного рода клинические психопатологии не тот предмет, который может претендовать на удержание внимания всерьез и надолго — зачем нам это, мы ж не в мединститут готовимся?

Так вот, на львиную долю объема «Галлюцинации» не об отклонениях, а о вещах, с которыми каждый не раз на протяжении жизни сталкивается. О том, что нет некой абсолютной психической нормы, скорее норма соскальзывание за тонкую грань, отделяющую видимую реальность от иной чуждой и непостижимой.

Сакс ученый и клиницист, потому принятая им позиция относительно всех описанных состояний в русле парадигмы современной науки: все имеет рациональное объяснение, вроде мозговой опухоли, парциального эпилептического очага или причудливого частичного замещения утраченной органической функции. И в целом это единственно возможный подход для человека, желающего говорить о вещах, о которых рассказывает, не будучи обвиненным в мракобесии. Однако шекспирово «Есть, друг Горацио...» незримо стоит за несколькими главами и они самые увлекательные).

Но по порядку. Наиболее распространенные галлюцинации зрительные, слуховые, обонятельные. Встречаются еще тактильные, но то гораздо реже. Со слуховыми каждый из нас сталкивался, пребывая в режиме напряженного ожидания на фоне общего утомления. Такое бывает у женщин с маленькими детьми, которым чудится плач младенца, на самом деле спящего. Или когда напряженно ждешь звонка и мерещится, что вот, зазвонил. Хватаешь трубку — нет пропущенных.

Зрительные гораздо более распространены. Думаю, не ошибусь, если скажу, что каждому не раз доводилось иметь с ними дело. Та набоковская, что в эпиграфе, как раз о них. Абсолютное большинство живущих не засыпает тотчас, стоит голове коснуться подушки. Линии, перемещающиеся пятна, узоры, иногда картинки на внутренней стороне век перед засыпанием называются гипногогическими галлюцинациями. Человек никогда не принимает их за реальность и серьезного беспокойства они не доставляют.

Много хуже тем, кто подвержен гипнопедическим галлюцинациям, возникающим сразу после пробуждения. Согласитесь, увидеть спросонья склонившуюся над тобой чужую женщину не самое приятное переживание. А если это младенец в луже крови перед твоей кроватью? Или огромный крокодил, разинувший пасть в непосредственной близости от твоего горла? Случаи гипнопедии очень редки, но тем. кому доводится их пережить, явно не позавидуешь.

И нет, это не шизофрения, такого рода состояния имеют объяснимые телесные причины. А примерно десятая часть живущих не понаслышке знает, что такое мигрень и предшествующее приступу мельтешение черных точек, цветовые пятна, очаги частичной слепоты в поле зрения. В неврологии это явление известно как мигренозная аура и фортификационные скатомы. Сама я подвержена мигреням и никому не пожелала бы оказаться в этом состоянии неуверенной беспомощности.

Удивительно, но больные эпилепсией, напротив, чаще всего характеризуют галлюцинаторные состояния, предшествующие парциальному припадку, как очень приятные, даже эйфорические.

Я едва десятой части того, о чем в ней рассказывается, коснулась. Потому что есть еще всевозможные делирии, молчаливые толпы Шарля Бонне, фантомы и призраки, измененные состояния сознания, двойники и хеаутоскопические видения. Книга невероятно интересная и информативная,

О ДОРОГОМ И ДЕШЕВОМ

...Тогда забудешь горе: как о воде протекшей, будешь вспоминать о нем.

И яснее полдня пойдет жизнь твоя; просветлеешь, как утро.

И будешь спокоен, ибо есть надежда; ты огражден, и можешь спать безопасно.

Иов. 11: 16-18

У Элизабет Страут всего семь книг, но третья, «Оливия Киттеридж» взяла Пулитцер и Национальную книжную премию, а потом была отлично экранизирована: Vоila! Писательницу знают и любят. Она тысячу раз того стоит. Она из тех немногих, кто умеет просто говорить о сложных, порой неподъемно тяжелых вещах, не опрощая и не вульгаризируя.

«Пребудь со мной» непосредственно предшествует звездной «Оливии...» Несколько архаичное «пребудь» в названии отсылает к теме — Abide with me, это название гимна, написанного шотландцем Генри Лайтом, умирающим от туберкулеза, незадолго до смерти. Речь в романе пойдет о священнике англиканской церкви, человеке истово и глубоко верующем. Время действия — конец пятидесятых, место — маленький городок в Новой Англии (штат Мэн, если что)

Он такой, знаете, красавец, каких можно встретить только среди кинозвезд и церковнослужителей. Все в нем ладно и складно, удивительно гармоничная личность: проповеди произносит так, что заслушаешься, на коньках по замерзшему пруду катается — засмотришься. Бессребреник при том. И маленький городок, куда назначен окормлять паству, души в Тайлере не чает.

А супругу его такой же любовью не окружают. Лорэн удивительная красавица, под стать мужу. Вот только ведет она себя, н-ну, не вполне в соответствии с ожиданиями, возлагаемыми на жену священника. Нет-нет, ничего скандального. Слишком ярко и дорого одевается, избегает собраний городских дам, да и во всем ее облике-обращении сквозит некоторое высокомерие (если вы понимаете).

Горожане охотно прощают ей это ради любви к мужу. А после уж и прощать не приходится, молодая яркая женщина, мать двух дочерей, старшей из которых едва сравнялось пять, а младшая совсем крошка, скоропостижно умрет от рака. Оставив священника не то, чтобы усомнившимся в вере, но как-то уж очень болезненно дезориентированным.

И... в долгах, простите за прозу жизни. Лорэн была шопоголиком, очень много тратила, покупая в кредит в магазинах соседнего, более крупного, города — жене священника не отказывали. Заботы о младшей дочери взяла на себя мать Тайлера, а вот малышке Кэтрин, для которой красавица мама была всем, очень и очень плохо. Как-то так получится, что все недовольство горожан материнским поведением, вся досада на потерянного и без прежнего энтузиазма отправляющего обязанности отца, выльется на нее, прежде, чем излиться на священника.

«Пребудь со мной» довольно жестокая книга постепенного отторжения от социума и травли одного многими. Которая наглядно покажет, как легко быть крепким в вере, когда дела твои идут хорошо, а стада тучны, и как трудно не усомниться, когда «для чего ты меня оставил?» Заставит задуматься о том, чем благодать дешевая отличается от дорогой. Не даст однозначного ответа ни на один из тяжелых вопросов. Оставит их нам.

О, СЮЗАННА-МИА, РАЗДВОЕННАЯ ДЕВОЧКА МОЯ

...Удача подсказала, дорога привела

Меня туда, где роза прекрасная цвела...

Как все непросто. Нужно было прочесть/прослушать книгу трижды, чтобы наконец проникнуться сложностью и красотой magnum opus Кинга Понять, как безупречно и туго заплетен сюжет. Насколько в этой колоссальной по объему эпопее всякая деталь на своем месте, как работает на общий замысел, не одним, а двумя, тремя способами.

Признаюсь, первое знакомство с «Песнью Сюзанны» разочаровало. Я была лет на семнадцать моложе и точно не лучше, хотя считала себя непревзойденным знатоком литературы вообще и Стивена Кинга, в частности. С сомнительной высоты тогдашней компетентности осудив мэтра за сложности, в которые вверг героев бегством Сюзанны.

Мало им проблем с немыслимо сложной миссией пойти туда, не знаю куда, отыскать то — не знаю что; мало, что Роланд немолод, а лишения бивачной жизни не лучшим образом сказываются на его здоровье; мало, что Джейк, мальчик, разлученный с биологическими родителями (какими бы чужими друг другу они ни были) а Эдди завязавший наркоман (бывших наркоманов не бывает, гласит народная мудрость).

Мало, что у Сюзанны нет обеих ног ниже колена, она беременна и роды первые в неюном возрасте. Так еще и это! Зачем, ну зачем он подселяет в тело героини демона, отправляет ее сомнабулой по ночам охотиться на всякую мелкую тварь, и пожирать прямо с кишками и шкурой? Для чего заставляет читателя сильно сомневаться в отцовстве Эдди? А напоследок и вовсе ошарашивает бегством Сюзанны, разбивая ка-тет.

Эта досада изрядно отравила чтение. Спасибо аудиокниге, записанной Романом Волковым в рамках проекта «ТБ», два с половиной года назад подарившей более дружелюбный взгляд на шестую книгу эпопеи. Теперь появился аудиовариант романа в исполнении Игоря Князева и радость от книги любимого писателя стала полной. У Vargtroms Studio феерическая яркость, у Князева спокойная вдумчивость и глубокий психологизм.

Итак, они разделяются: Джейк в сопровождении отца Каллагана и с верным Ышем отправится на поиски и спасение Сюзанны. В то время, как Роланду и Эдди предстоит путь в другое место-время, чтобы спасти Розу и встретить своего автора. Да, самого Кинга. Это совершенно постмодернистское и безжалостное к себе камео автора:

...— Я не смеюсь над вами, парни, — продолжил Кинг. — Моя религия запрещает смеяться над вооруженными людьми. Просто в моих книгах люди постоянно бегут наперегонки со временем...

Так а что же Сюзанна, каково ей придется в Нью-Йорке будущего, относительно того, в каком сама она жила? Очень непросто, хотя здесь она с ногами (ну, большую часть времени, не забыли, что теперь это две женщины в одном теле и у Мии ноги есть?)

А еще, великая черепаха Матурин не оставит нашу раздвоенную девочку вовсе без поддержки, явив сигул (символ) себя, маленькую черепашку из слоновой кости, при виде которой незнакомые люди проникаются желанием сделать все, чтобы помочь молодой женщине

...Есть черепаха, представь себе,

Она держит мир у себя на спине...

Книга чудесная, сложно заплетенная и безумно обаятельная.

...- Все эти рассуждения об эволюции нелепы. Всем известно, что вселенную держит на себе черепаха.

- Такое возможно, мадам, но кто или что держит на себе черепаху?

- О, вам не удастся запудрить мне мозги! Там до самого низа одни черепахи!

Подробнее: https://www.labirint.ru/reviews/goods/503748/