Мой дорогой Гнусик

Только умный человек способен умело пошутить о добродетели. Но любого развязного пошляка можно научить добродетель высмеивать. Каждый серьезный предмет они обсуждают так, как будто в нем уже нашли смешную и нелепую сторону

Первая ассоциация с Клайвом Степлзом Льюисом — Нарния. Второе — дружба с Толкиеном. 11/22/63 в связи с ним не вспоминают, а между тем, день убийства Кеннеди это и дата его смерти. Как странно, можно сказать, всюду второй: творить в тени знаменитого друга, умереть незамеченным на фоне смерти президента. Что ж, мы с вами теперь знаем, уже на двух человек больше. Да и не из тех он был, для кого слава и побрякушки значили чересчур много. Во всяком случае, от Ордена Британской Империи отказался, чтобы не быть связанным с какими-либо политическими движениями.

Ирландец из родовитых, рано потерял мать, с детства много читал. сочинял с братом истории о волшебной стране «Самшит», населенной говорящими зверями. Подростком утратил веру и стал атеистом. Вскоре после поступления в Оксфорд был призван в ряды, шла Первая Мировая. Воевал, был ранен. Во исполнение обещания, данного фронтовому другу (они поклялись, что выживший, если другого убьют, станет заботиться о его близких) принимал живое участие в судьбе матери и сестры. Эту женщину, двадцатью шестью годами старше, которую сам называл матерью, кое-кто считал его любовницей. Какое нам до этого дело, если заботился о ней до конца ее жизни?

Не в последнюю очередь под влиянием ревностного католика Толкиена, снова обрел веру, выбрав англиканскую церковь, к разочарованию друга. Хотя в своем творчестве, которое все стало апологией христианства, не делал различий между конфессиями. В сорок первом выступал на радио BBC с циклом проповедей об искушениях, которые облек в форму посланий беса-наставника к своему племяннику искусителю. Это стало основой «Писем Баламута», принесших Льюису первую литературную славу.

Теперь много рассуждают об обаянии зла, о том, что отрицательные герои, зачастую, бывают ярче и интереснее положительных, так вот, У Льюиса зло предстает тем, что оно есть: алчущим, циничным, вечно голодным. Когда видишь этот обращенный на тебя голод, желание присвоить и поглотить всякого, кого удастся уловить в сети, сделать данником, от которого кусок за куском станет отъедать плоть души, глоток за глотком пить страдания — целую Вечность, то называть его носителя обаяшкой не захочешь. «Письма Баламута» и «Расторжение брака» теперь в формате аудиокниги. Игорь Князев, как никто другой умеет облечь правильные слова звуком.

«Расторжение брака» написано чуть позже, такой современный путеводитель по аду и чистилищу, осиянный отблеском райского света. Ясностью, простотой, прозрачностью метафор это ближе не к дантовой «Божественной комедии», но к рассказу Тэда Чена «Ад — это отсутствие Бога», похоже, имевший «Расторжение...» литературным источником.

В здешнем аду нет чертей с раскаленными сковородками, а публика словно бы и не умирала, продолжает длить тягостное существование, полное злобы, зависти, упреков всех подряд во всем подряд. В призрачных домах, не спасающих от холода и сырости. Те,кто при жизни обращал существование окружающих в ад, после нее продолжают делать то же, только в отношении себя самих. Серый город ада удивительно просторное место, предоставляющее возможность каждому держаться на расстоянии от других.

В чистилище отсюда уезжают на... автобусе. Ну, те, кто готов изменить в себе что-то. Тут-то и выясняется, что одного декларированного хотения недостаточно. Да, место в целом куда более приятное, краски, звуки и запахи вернулись сюда, но бесплотные души не имеют здесь сил поднять цветочное семечко или упавший лист, а кромка травы алмазно тверда и режет подошвы. Для воплощения, чтобы иметь возможность пойти к прекрасным манящим горам, вслед за проводником — кем-то из прошлого, кто теперь в раю — нужно отречься от своего главного греха. Похоть, гордыня, алчность, любовь.

Стойте, а разве Бог не есть любовь? В том и дело, что есть разница между натуральной любовью, типа «онажемать», стремящейся подчинить, переделать, присвоить и в конечном итоге поглотить объект любви, и подлинной, дарующей поддержку, веру в себя, дающей свободу. Первая делает тебя меньше, вторая беспредельно расширяет энергетику. И да, размер имеет значение в континууме «Расторжения...» Ад буквально щель, крысиная нора, которая представляется обитателям огромной лишь потому, что сами они бесконечно малы. Освобождаясь, не только обретаешь плоть, но растешь. Праведникам не место в аду буквально, для них не найдется достаточно места. Как по мне, гениально понятное объяснение.

Вслед за маршалом авиации Дональдом Хардманом могу сказать: «Многие из нас нуждались в обретении смысла жизни. Льюис дал нам его». Для меня в далеком девяносто первом его «Лев, Колдунья и Платяной шкаф» стал источником первого сильного религиозного переживания, пробившего скорлупу социально навязанного советского атеизма. Золотой Лев шел, пел свою песню и творил мир. В нем было все, он был всем, и тогда впервые поняла, что теперь уже никогда не буду одна. Льюис умел найти самые правильные слова.

Эпическая силв

- И как там?

- Жарко. А воздух наполнен специями.

Джейн Остен «Разум и чувства»

«Дюна» была моей страшилкой последние семь лет. С того времени, как поняла, что обидно, думая о прочитанных книгах «в себя», терять со временем львиную долю мыслей, впечатлений, воспоминаний. Завела аккаунты на Либе и в ЖЖ, понемногу стала обрастать знакомствами среди неравнодушных к чтению, и сильно удивилась, когда в одном обсуждении прозвучало spice, на которое не отреагировала узнаванием, что дало собеседнику повод отметить: «Фантастики вы не любите и не знаете, надо полагать?»

- Как это? — возмутилась, — Да фантастика мое все с семи лет.

- Но «Дюну» не читали.

- Это где червяки ползали? («Они называли тебя червяком, Каа, Большим земляным червяком») И не собираюсь, мерзость какая. — Так сказала, а читательская гордость осталась ущемленной, какой ты, на фиг, танкист, если не можешь одолеть идиосинкразии, да и прочесть уже. Неважно, что фильм, где из песка выныривали эти громадные твари, не могла досмотреть ни одного разу из тех, что натыкалась на него по ТВ. Соберись уже, тряпка, и сделай это! — каждый раз приказывала себе, вспоминая роман Фрэнка Герберта. Благо, случалось нечасто. До последнего времени.

Но в ожидании экранизации от Дени Вильнёва, упоминания о романе скоро станут звучать из каждого утюга, а значит, пришло время. Не надо ждать,не надо звать, а нужно взять, и прочитать. И таки да, книга гениальна. Восхитительно непростая во всех смыслах: от продуманного до мельчайших деталей мироустройства Арракиса, изощренных политических интриг, сложных межличностных отношений, до восхитительного посыла со спайсом.

Меланж обладающий таким многообразным спектром действия (жизненно необходимый компонент межзвездных путешествий, стимулятор, позволяющий вести корабли сквозь свернутое пространство), сильно замедляет старение, легкий наркотик без абстиненции — наконец Единственное место во Вселенной, где добывают, и никакой возможности синтезировать, даже при высочайшем уровне тамошних технологий, а значит, монополия. И владеющий Дюной, владеет миром.По крайней мере, может диктовать ему условия. Вместе с тем, назвать эту планету жопой мира, значило бы сильно польстить ей.

Просто выжженная пустыня, в которой ничего, кроме песка, птиц вроде ворон, да прыгающих мышей муаддибов. Ах,ну еще черви, с которых все начиналось. Твари, размером когда с легковой автомобиль, когда с дом, которые живут под песком,но чутко реагируют на любое ритмическое движение на его поверхности, а вынырнув, способны одним махом проглотить эсминец. И еще фремены. Книгу слушала и все время воспринимала самоназвание этого народа, как «freemen», свободные, но Вика говорит, что надо через «е»,пусть так, хотя они, в самом деле, свободные и довольно дикие. Как земные туареги.

В книге классно все. Подросток, которому судьба выжить в непростых испытаниях и стать повелителем. Но без привычного сказочного «честным пирком, да за свадебку», «жили они долго и счастливо», «я там был, мед-пиво пил, да усы лишь обмочил». Пленник пророческих видений, которые провоцирует специя (такое

специфическое влияние), он с самого начала знает, что его предназначение не править миром или, там, основать империю, но остановить джихад. И на это придется положить жизнь.

Что судьба его будет неразрывно связана с судьбой матери, сыновняя преданность которой вступает в жесточайшее противоречие с бунтом сильной свободолюбивой натуры против буквально обтесывания по лекалам, предписанным орденом Гессерит, которому с младенчества принадлежит леди Джессика. Роман, увидевший свет в шестьдесят пятом году прошлого века, немыслимый Клондайк предвидений и озарений. Не в части фантастической техники, но в политтехнологиях, социальных тенденциях (что есть орден, как не квинтэссенция феминистических идей?)

Да, эта книга очень на котурнах, эпос, хотя ни разу ни пеплум. Совершенно продуманная, точная, четкая модель мироустройства и совсем живые герои, вызывающие искренний отклик. «Дюна» не мой роман, импринтинга, как с симмонсовым «Гиперионом» с ней не случилось. Но вещь гениальная, таки да.

Что за прелесть эти сказки

Мир сказки Андерсена оказывался «женским», сюжет там вершили женщины – Герда, Снежная Королева, бабушка, старушка-колдунья, Принцесса, Маленькая Разбойница, две мудрые северные союзницы Герды – финка и лапландка. Отсутствие мужчин было просто вопиющим.

За роскошный разбор «Снежной королевы» прощаю автору масона Наф-Нафа и латентного гомосексуалиста Волка из «Ну погоди». Михаил Елизаров сегодня в тренде, пробил киркой и заступом «Земли» (Нацбест 2020) люк в высшую лигу и читать его теперь модно. Книжная мода существует так же, как сериальная (теперь все это смотрят), фэшн (носят) и любая другая. Еще год назад чтение Елизарова носило оттенок некой хардкорности и анархической маргинальности, наряду с горячими поклонниками, были те, кто прямо-таки остерегал от его книг.

Это не для красного словца, был такой опыт, даже не один. Когда в публичном обсуждении говорила, что хочу почитать что-нибудь, да вот хоть «Библиотекаря», непременно находился кто-то, кто говорил: «О нет, только не это, если вы себе не враг». Так, наверно, неофитов остерегали от чтения «Некрономикона» и прочего чернокнижия. Постепенно в воображении сложился образ Мефистофеля от литературы. Прочла этой весной «Землю» и удивилась, с чего переполох, нормально мужик пишет. Не гений, но ведь и не злодейство в чистом виде. Вполне читабельная, не лишенная приятности, проза.

Потому «Бураттини» брала без опаски. Крохотного, всего сто тридцать страниц, объема книжка, сборник эссе, написанных в разное время. Тематически большая часть привязана к любимым мультикам и сказкам советского детства: «Ну погоди», «Козленок, который умел считать до десяти», «Старик Хоттабыч», «Три поросенка», «Возвращение блудного попугая», «Незнайка в Солнечном городе» и «Незнайка на Луне» (суперхит времен и народов), «Снежная Королева», «Приключения Буратино».

Меньшая привязана к куда менее популярным в нашем нашем культурном пространстве фильмам «Кинг-Конг» в не лишенном занятности сопоставлении фигуры Большой Обезьяны с вождем мирового пролетариата, и «Мухой». Завершают сборник ностальгические воспоминания о детских увлечениях марками (плавали, знаем), игрушечных пистолетах (не увлекалась по причине девичества), четыре остроумных и злых зарисовки, очеловечивших города: антропоморфный Берлин предстает незадачливым натуралом, который объявил о нетрадиционной ориентации, чтобы похвастаться либеральностью, да так и остался теперь с клеймом «хоть раз — все равно...»; Москва — равнодушной и ленивой красавицей, которая отцветает, да никак не отцветет, и с тем же безразличием встречает нового фаворита, с каким мгновенно забывает его ради кого-то с лучшими постельными статями.

Написано хорошо, цикл о «Снежной Королеве» очаровал, а сопоставление Буратино с Муссолини показалось несколько притянутым за уши. Если бы по каждой из тем было раза в три больше (вы ж понимаете, при желании розенкрейцерский подтекст можно найти даже в «Белых розах» Ласкового мая?), да и городов на свете больше четырех — сборник только выиграл бы и не пришлось бы добивать объем зарисовкой о покупке слойки с творогом на вокзале в стиле «разгневанный потребитель», подходящей для сетевого поста, но в качестве серьезной прозы сомнительной.

Импринтинг

У него голос неправильный. Он не знает их вороньего языка. Им это ох как не понравилось. Потом он вернулся ко мне — я снаружи стояла, не уходила. А то прикончили бы его.

- Вот что получается, когда растешь у людей, — сказала Фауни. — Вот чем оно заканчивается, когда всю жизнь крутишься в нашей компании. Людское клеймо.

«Чтение романа требует определенной сосредоточенности, концентрации, преданности чтению. Если вы читаете роман более двух недель, вы не читаете по-настоящему, поэтому я думаю, трудно найти значительное количество людей, которые обладают этими качествами,« — это слова из интервью Филипа Рота, о котором я ничего не знала до прошлой недели. Но читая «Полный газ» Джо Хилла, наткнулась в рассказе «Запоздавшие» на фразу: «Я надеюсь, она заглянет ко мне, у меня есть пара новых Филипов Ротов»

Это свойство книг, говорить посредством тебя друг с другом, передавать тебя по эстафете от одной к другой («пошла по рукам», только здесь вернее «по страницам), известно серьезным читателям. Вспомнила, что недавно уже слышала это имя в связи с какой-то литературной премией, нашла в читалке несколько романов. Выбрала с «Людское клеймо», потому что перевел Леонид Мотылев и влюбилась, едва начав читать.

История профессора Коулмена из заштатного новоанглийского колледжа Афины, долгими годами его деканства превращенного в весьма пристойное учебное заведение (не Принстон, но на хорошем счету и с высоким образовательным рейтингом). Он был протуберанцем, когда ворвался в сонное царство академической синекуры, добившись отмены автоматического карьерного роста для пожизненной профессуры, дав дорогу молодым и рьяным. И не уловил момента, когда сам превратился в неудобного старика, которого надо бы потеснить.

Под надуманным и совершенно идиотическим предлогом: назвал двух перманентно отсутствовавших на занятиях студенток «духами» (spooks), имея в виду, «существуют они на самом деле или это призраки? Но дело в том, что это еще и жаргонное слово для чернокожих, отсутствие назанятиях не помешало девушкам,которые оказались афроамериканками, подать на преподавателя в суд, обвинив в расизме. В результате чего,он лишился должности, а его жена не пережила перенесенного со всеми треволнениями инсульта.

Собственно, знакомство героя-рассказчика Натана Цукермана с Коулменом начинается в день ее похорон,когда тот врывается к соседу писателю, которого до того знал только шапочно, с требованием написать разоблачительный роман о том как «они ее убили!» Разумеется, ничего подобного сосед делать не собирается, Коулмен принимается за дело сам и совершенно охладевает к писательству,поняв, что пишет плохо. Находя утешение в романтической привязанности к тридцатичетырехлетней уборщице колледжа Фауни.

Стоп, а ему сколько? Семьдесят один, у него и дети старше этой женщины. И он отставной профессор, а она ярчайшая представительница социального дна, даже неграмотная, можете себе представить. Нет, родилась в приличной семье, но там был ряд катастроф: развод родителей, сексуальные домогательства со стороны отчима, бегство из дома в четырнадцать и скитания, замужество с ветераном Вьетнама, ушибленным всей головой о собственные травмы. Попытка наладить с ним жизнь на ферме, разорение из-за неумелого хозяйствования, побои, смерть детей, задохнувшихся в дыму во время пожара. Теперь она одна, работает дояркой на экоферме по соседству, это кроме уборки в колледже. И да, ну вот, любовь.

Роман написан в двухтысячном, а события его происходят в девяносто восьмом, год импичмента Клинтона из-за левинскигейта, напоминать, в чем суть, не нужно? Но дело в том, что это было время невероятного ханжества,как реакции общества на сексуальную распущенность. И то, что в любое другое время при любых других обстоятельствах не стало бы причиной пристального общественного внимания, на сей раз оказывается предметом широкого обсуждения в городке.

Такая предыстория. Обглоданный дочиста костяк романа. Его плоть и кровь, вместе с основной интригой, с тайнами героев, не уместить в отзыв,как ни старайся. Да и смысла нет. Читаем ради счастья читать. Просто знайте, книга великолепная и перевод совершенно ее достоин.

Катание на Темной Карусели

Никогда не знаешь, кто заглянет в букмобиль. Я всегда готова к Очередной Чудесной встрече. А вы как? You never know who will turn up at the Bookmobile. I’m always ready to see Another Marvelous Thing. Are you?

Неделя катания на темной карусели нового сборника короткой прозы от Джо Хилла. Читала на английском, все, кроме титульной повести и «Высокой зеленой травы», обе написаны в соавторстве со Стивеном Кингом и на русском появились много раньше. За прошедшие годы отношение к «Траве» не изменилось и по странному совпадению, в части творческого сотрудничества с талантливым взрослым сыном, в точности то же могу сказать о «Полном газе».

Темная карусель. Герой вспоминает юность, пришедшуюся на начало девяностых и поход с друзьями в парк развлечений, который окончился совсем не так, как все они рассчитывали. Атмосфера Ярмарки отсылает к «Что-то страшное грядет» Брэдбери, и «Мешку с костями» Кинга, а карусель живо напомнит об «Американских богах» Геймана. Деталь с собранными из различных аттракционов с миру по нитке карусельными животными, и особенно Джуди Гарланд, удостоившей одну из лошадей касания звездного зада, чудо как хороша.

Станция Вулвертон Специалист по решению проблем, такой себе кризисный менеджер мегакорпораций, не слишком разборчивый в средствах, но чрезвычайно эффективный, едет на поезде из Лондона, вяло возмущаясь новой модой экологов-экстремистов на волчьи маски. Даже солидные, судя по всему, люди подвержены ей. Вот и соседом по купе в первом классе оказывается один такой. Главное — не дать ему понять, что ты заинтересовался, иначе не отвяжешься потом от лекций на экологические темы. Излишне пояснять, что все окажется не вполне тем,чем кажется? И да, в рассказе очаровательно обыгрывается обилие «волчьей» составляющей в названиях крупных брендов.

«У серебряных вод озера Шамплейн». Дети находят выброшенный на берег труп плезиозавра, очень брэдберианский, очень в стиле «Вина из одуванчиков» и немного «Электрическое тело пою» по атмосфере рассказ.

«Фавн» Богач охотник в сопровождении сына и его друга художника отправляется на сафари,чтобы завершить свою Большую пятерку. Слон, носорог. буйвол и леопард у него уже есть, остался лев. Загонщики подготовили животное, слабое и словно бы больное, но пойдет. Главное не это, основной сюрприз ждет путешественников впереди, деньги открывают многие двери, а большие деньги — даже двери между мирами. Сильная вещь, напомнила «Рога» авторства самого Джо Хилла и немного «Великого бога Пана» Артура Мэкена.

«Запоздалые» могли бы оказаться чудовищно депрессивной вещью, но сияют ласковым уютным светом Приключения_которое_не_заканчивается_для_тех_кто_любит_читать. Родители героя: у мамы прогрессирующий ранний альцгеймер, у папы неоперабельный рак — совершают двойное самоубийство, оставив не слишком успешному сыну развалюху и кучу долгов. Адвокат говорит ему, что продав все, можно рассчитаться с большинством из них. Тот принимается наводить порядок, готовя к продаже запущенный дом, находит под кроватью среди пыльных кроликов несданную вовремя библиотечную книгу, решает отнести ее и неожиданно обретает работу. Он теперь водитель Букмобиля — фургончика с функциями передвижной библиотеки. И скоро выясняет, что далеко не все, кто сдает или берет книги, принадлежат нашему времени.

«Все, что мне важно, это ты». Всякий сборник сочетает более и менее успешные вещи, этот рассказ шедевр. Снова «Электрическое тело пою», на сей раз гротескно вывернутое наизнанку и отраженное в кривом зеркале. Девочке исполняется шестнадцать, год назад она наметила встретить день рождения на вершине Спицы. Они с подружками должны были взлететь на скоростном лифте на семисотый этаж, полюбоваться закатом и усыпающими небо звездами (с земли этого давно уже не видно), выпить по бокалу спарклфрота, от которого тело становится электрическим и ты стреляешь минимолниями с кончиков пальцев. А после спуститься на землю в радужных пузырях. Безумно дорого, да, но папа никогда не отказывал своей любимой девочке. Готов был умирать ради нее двадцать раз в неделю. И умирал. Работал жертвой: люди с солидными банковскими счетами хорошо платят за возможность дать выход деструктивным энергиям. Отца душили, забивали бейсбольной битой, резали на куски, а программа клеточного восстановления после полностью реабилитировала его тело. Пока не случился сбой. И теперь ни денег, ни вечеринки, а папа превратился в развалину с кислородным баллоном для поддержание того жалкого, что от него осталось. И на день рождения подарил ей уродский аквапузырь с заточенной внутри мерзкой русалкой. Да еще из ее моноколеса, пока заглядывала к нему за подарком (пфф), эти мрази в его нынешнем убогом районе украли батарею, и теперь двести кило катить до дома вручную. Хотя вон там, у стены древний уродец робот устаревшей модели, за жетон дотащит колесо...

«Отпечаток большого пальца». Да, война уродует людей, особенно тех, кто по жизни урод и идет на нее за удовлетворением, какого мир не может предоставить.

«Дьявол на ступенях» занятная стилизация под атмосферу Италии начала прошлого века. С неожиданной концовкой, особенно учитывая, что аккурат в день этого рассказа прочла «Технику государственного переворота» Малапорте о методах, какими Муссолини пришел к власти.

«Твитты из Цирка Мертвых» репортаж девочки подростка о совместном с родителями уик-энде в формате сообщений твиттера. Оу, скорее нет.

«Мамочки» Еще одна потрясающей силы вещь, исполненная фирменного хилловского злого цинизма, из-за которого он никогда не станет моим писателем, но таки да — невероятно талантлив.

«Вы свободны» очередная версия апокалипсиса, на сей раз переживаемая пассажирами самолета.

Сделать ненужное нужным

Написать один-два романа не такое сложное дело. Но писать романы все время, всю жизнь, до самой смерти невероятно трудно.

Любите ли вы Мураками, как его люблю я? На самом деле, не фанатичная поклонница: кое-что у него мне нравится, к другому равнодушна. Чтобы совсем не принять какой-то из книг, до степени «плеваться» — такого никогда не случалось. Хотя безусловно мои только «Бесцветный Цкуру Тадзаки» и «Sputник». Но отрицать, что для мировой литературы Харуки Мураками фигура примерно того свойства, как Пелевин для русской, вряд ли кто станет. Ждем нового романа, хватаем, прочитываем, обзываем гениальной графоманией, обсуждаем с друзьями, ругаем и... начинаем ждать следующего.

«Писатель как профессия» не роман, ясное дело. Отчасти подведение промежуточного итога к семидесятилетнему юбилею, человек не может наверняка знать, сколько лет творческой активности ему еще отпущено. Частью дань уважения другой круглой дате, сорок лет в профессии — свою первую повесть «Слушай песню ветра», он написал тридцатилетним. Могу сказать одно, каковы бы ни были причины, сподвигнувшие Мураками написать, Елену Байбикову перевести на русский, а Игоря Князева начитать аудиокнигой, в выигрыше оказался читатель/слушатель. Превосходный пример игры с ненулевым результатом.

Дюжина глав: одиннадцать бесед и эпилог, разбитые на восемь с небольшим десятков подглавок. Каждая раскрывает отдельный аспект освещаемой темы. Простой язык, спокойная рассудительность, повествовательная интонация, доброжелательность к коллегам, критикам и читателю. Духоподъемное чтение, без сарказма, в лучшем из возможных значений. Уровень удовольствия и восторг абсолютного узнавания от книги примерно сопоставимы с испытанными в свое время от кингова «Как писать книги».

И это не бессмысленное занятие для тех, кто не предполагает становиться писателем. По крайней мере, за себя могу сказать точно — никогда об этой стезе не мечтала. Но книги люблю, и возможность чуть больше разбираться в сложной машинерии, по законам которой они создаются, ценю. Кроме того, послушать умного человека никогда не лишне. А если он еще и говорит такие вещи, к пониманию которых пришла самостоятельно и практикуешь в собственной жизни, не особо задумываясь о теоретическом обосновании, то именины сердца.

Он ведь представляет собой совершенно уникальный случай. Перифразируя максиму о линованном листе, на котором надо поперек, Мураками прежде сам научился слева направо, в придачу к умению писать сверху вниз, а потом подарил миру умение понимать написанное в европейской традиции так, что отчасти мы словно бы читаем иероглифы. Самый космополитичный представитель мировой литературной элиты, на глубинном уровне носитель японской традиции, которую воспринимаем через его книги максимально адаптированной (я имею в виду, без резкого внутреннего отторжения, как с Кобо Абэ или недоумения, как с Акутогавой Рюноскэ, даже в дивном переводе Стругацких).

«Писатель как профессия» цельное произведение с безупречной внутренней логикой. Никаких собранных с миру по нитке и наскоро адаптированных разновременных текстов: четкая структура, следующая тема продолжает и развивает или завершает предыдущую. Кроме рассказов специфического свойства #литературная_мастерская, много автобиографических сведений, ими Мураками обычно не делится так щедро, как Стивен Кинг, например. Отличный нон-фикшн. Аудиокнига — восемь с половиной часов чистого удовольствия.

Сжечь сарай

По титульному рассказу этого сборника Харуки Мураками снят южнокорейский фильм «Пылающий», который выходит в прокат в июле, месяц у меня традиционно кинематографический, потому что приезжает на каникулы дочь. И значит, не мешает заранее составить представление об одном из фильмов, на который непременно сходим. Потому что хвалят. Не будучи фанатичной поклонницей японского писателя, к некоторым его вещам питаю большую нежность, Sputник и Цкуро Тадзаки совсем мои, не могу того же сказать ни об одном из читаных в разное время рассказов, тем интереснее было свести знакомство со сборником, которого прежде не знала. Рассказы, составляющие его, написаны давно, с 82 по 84 год, не цикл – какого бы то ни было сквозного героя или даже намека на сюжетную связь нет, потому расскажу о них в том порядке, в каком расположены в сборнике.

Итак «Светлячок». Частый у Мураками мотив любви-дружбы, любви-приятельства, когда молодые люди обоих полов тесно общаются, не составляя пар, о которых можно было бы сказать: Он ее парень, она его девушка. В большей степени дружба и общение в пределах одной компании. Именно такая объединяет старшеклассников из провинциального городка, двух юношей и девушку. Равномерного взаимного притяжения между ними нет, девочка и один из мальчиков знакомы с детства, дружат семьями, его другу не о чем с ней поговорить, но в его присутствии общие темы находятся. И вообще им втроем комфортно. До тех пор, пока общий друг не запирается в гараже в машине с включенным двигателем. А спустя год двое оставшихся случайно сталкиваются в Токио, куда приехали учиться. И начинают вместе совершать многокилометровые пешие прогулки, почти не говоря друг с другом. Пока однажды им не случается переспать в ее день рождения, после чего расстаются окончательно. Почему «Светлячок»? Сосед по комнате в общежитии дарит герою, уезжая на каникулы. Но свет малютки еле виден и рассказчик выпускает его.

«Сжечь сарай» второй по порядку. Тридцатидвухлетний женатый писатель знакомится с привлекательной девушкой, моложе себя почти на двенадцать лет – немного роман без обязательств и большого взаимного притяжения, который окончательно затухает, когда она едет в Африку, возвращаясь уже подругой этакого японского Гэтсби: отличные костюмы и стильная машина, явно богат, хорош собой, мутное прошлое, непонятно чем зарабатывает («внешняя торговля» – обронил туманно). Как-то раз эта пара заваливается к писателю, жена которого отсутствует, много пива, немного отменного качества каннубиса, пока девочка засыпает, мужчины беседуют. Гость признается в пиромании – он получает психологическую разрядку, изредка поджигая бесхозные заброшенные сараи: бензин, спичка и с безопасного расстояния любоваться, как горит. Он и здесь, прямо в окрестностях уже присмотрел один подходящий. Гости уезжают, а писатель вооружается картой окрестностей и пытается вычислить обреченное строение. А после составляет маршрут утренней пробежки, лежащий через все пять подходящих точек. И бегает день за днем почти полгода. Пока, встретив своего гостя, не задает ему вопрос о сарае: Что же, мол, не сжег? Сжег – отвечает, — И тот был даже ближе к вам, чем вы могли подумать. А кстати, вы не знаете, куда пропала имярек? Полгода уже от нее ни слуху, ни духу...

«Танцующая фея». Откровенный, хотя довольно очаровательный, сюр. Некая дальневосточная держава, Китай, Япония, Корея? Прежде была Империя, но на памяти одного поколения свершилась революция. Радикально ничего не поменялось, слоновий завод, на котором работает рассказчик, по-прежнему функционирует. Методика незамысловата как грабли: отлавливается один слон, разнимается на части, дополняется фейковыми деталями и назад в природу выпускается пять особей. Нормально, чо, просто мы любим слонов и не имеем времени ждать естественного прироста. Одному из рабочих начинает сниться танцующая фея, которая пророчит, что скоро он станет плясать с ней среди лесов. А дальше будет странная лавстори: понемногу от «Огневушки-Поскакушки» и «Хозяйки Медной Горы» Бажова, отчасти «Труп невесты» Тима Бёртона, крохи андерсеновской «Русалочки». Занятный рассказ.

«Слепая ива и спящая девушка». Тоже достаточно сюрреалистично, но здесь внешне совершенный реализм, сюровое настроение, состояние, детали. Молодой человек, потерявший в Токио работу, приезжает собраться с силами в маленький городок детства и по просьбе тетки везет двоюродного брата на прием к отоларингологу. У мальчика сложное расстройство слуха, которое началось после удара мячом на уроке физкультуры много лет назад, прогрессируя в глухоту. Сильный рассказ, по настроению напомнил Фолкнера.

«Три германские фантазии» — миниатюры, которых я откровенно не поняла, потому и сказать о них что-то вразумительное мне сложно, особенно о первой. Полета авторской мысли, ассоциирующей порнографию с историческим музеем, мое скромное воображение не разумеет. Хотя да, третья новелла о висячих садах, если верить рассказу Антона Долина о фильме «Пылающий», просочилась в фильм фермой, расположенной на границе Северной и Южной Кореи (Западного и Восточного Берлина). Общее впечатление как от достойного сборника рассказов, ни один из которых не шедевр, но все на очень высоком уровне.

В каком месте? Простите мою непонятливость, но в каком именно месте мне должна прийти аллюзия к «1984» Оруэлла? Только не говорите пожалуйста, что называя свой роман именно так, господин Мураками не стремился вызвать у читателя совершенно определенные ассоциации — еще как хотел. И это был гениальный ход.

Идеальное попадание в десятку — сделать роман, увидевший свет в 2009 ретроспективой к событиям двадцатипятилетней давности (золотое сечение ретро); и такая удобная точка отсчета для изменений, произошедших с тех пор с миром: компьютеры, сотовые телефоны в близком будущем, но еще не стали частью реальности даже там, в высокотехнологичной Японии; зариновая атака Аум Сенрикё в токийском метро, а с ней и окончание эпохи спокойной приязни ко всякого рода сектам, только еще через одиннадцать лет. И главное (потому что это все-таки главное) -отсылка к Оруэллу..

Там книга о будущем, в котором всех ждет тотальный контроль и усредненная серость, тут — взгляд в прошлое, уже успевшее подсветиться радужным флером ностальгии и кажется, что свободы тогда было больше, а мир в целом куда ярче, беззаботнее и дружелюбнее к человеку (что неверно, но такая уж у ретро особенность). Хотя, что касается тотального контроля, ниточку к «1984» протянуть можно. Что есть членство в религиозной секте, как не добровольное делегирование стороннему лицу контроля над собственной жизнью и жизнью своих детей?

Вот с этого места подробнее пожалуйста. Хорошо. Смотри: есть ты сам и ты вправе решать, что делать со своей жизнью: хочешь, положи на служение высоким идеалам, хочешь, на удовлетворение амбиций, а хочешь — отдай в распоряжение руководству религиозной секты. Но есть еще те, за кого ты ответственен в глазах социума, бремя заботы о ком он возлагает на тебя. Вместе с преимущественным правом распоряжаться судьбой. Дети.

Нежность, питаемая мной, как читателем, к Харуки Мараками, определяется иррациональным «ощущаю как своего», но если попытаться исчислить ее источник, то он будет в пристальном, исполненном нежности, внимании к малым мира сего. Из которых самые малые и незащищенные как раз дети. И при всей ограниченности фрейдистской позиции, подозревающей источник любых проблем взрослого человека в его детстве, такой взгляд на вещи не лишен оснований.

Аомамэ и Тенго — здешние Герда и Кай, разлученные в детстве и два десятка лет искавшие друг друга, в чем-то так и остались детьми, хотя сумели вырасти. В полном соответствии с архетипом и законом затраченной энергии, девочка совершила потрясающий рывок, вытащив себя за волосы из болота, в котором должна была потонуть. Мальчик не оправдал ожиданий, он был вундеркиндом, так? Впрочем, нынешнее положение бывшего звезды школы и бывшей девочки-изгоя примерно равны. И за это тоже благодарна писателю — за глубокий внутренний реализм и правдивость его книг, насколько бы ни были они пронизаны магией.

Мураками не рассказывает сказок, в которых вчерашний чистильщик обуви сегодня гений-миллиардер-плейбой. Происходящее с людьми, подчинено глубокой и правильной, единственно верной логике: ты — это сумма твоих задатков, воспитания, личных усилий и того трудноуловимого, что зовется удачей. А вся странная магия, все непонятные маленькие человечки с их воздушными коконами и разделенными дочерне-материнскими ипостасями — это лишь антураж, декорация.

Герои нравятся мне, хотя с определенного момента их история становится фантастической и одновременно невыносимо сусальной «наша кровиночка!», О боги, яду мне! Кто по-настоящему интересен и кого невыносимо жаль в конце — детектива-интеллектуала Усикаву, зачем с ним так? И еще кое-какие чисто утилитарные вещи. Мне очень интересны были реалии японской жизни, вопреки глобализации, сохранившие уникальный облик Страны Восходящего Солнца. Мне, читателю, интересны рассуждения автора о литературе, философии и психологии, которые он вкладывает в уста героев. И я с интересом, хотя без восторга послушала симфониэтту Яначека. Спасибо, сэнсей Мураками, вы расширяете мои горизонты.

В стране чудес одна беда, в ней как-то непонятно, когда идешь ты не туда, придешь ли ты обратно?

Белые единороги катают прекрасных дам

Под деревьями сада. Глаза волшебных зверей

Прозрачней аквамарина. Дамы предаются мечтам.

Никакие пророчества вавилонских календарей

Не тревожат сонных ресниц, мысли их – водоем,

Переполненный нежностью и тоской;

Всякое бремя и время земное в нем

Тонут; остаются тишина и покой.

Йейтс.

Эпиграф взят из стихотворения Уильяма Батлера Йейтса с длинным названием «Передо мной проходят образы ненависти, сердечной полноты и грядущего опустошения». Оно то и дело вспоминалось, пока читала «Страну чудес...». Роман на полтысячи страниц часто казался развернутой иллюстрацией к Йейтсу, где поэт-алхимик поднимается на башню и смотрит на мир, в котором яростная злоба сосуществует с незамутненным спокойствием, не пересекаясь, словно бы разделенные невидимой стеной. Глядя вниз, в минуту слабости он думает, что мог бы пойти в мир, трудиться на благо, обрести учеников; но внутренне уверен: важно для него лишь то, чем занят был смолоду. И остается в своей башне.

Мураками пишет для тех. кто в башне. Остраненная отстраненность его прозы в сути — гимн интравертному нежеланию включаться в жизнь социума на роли одного из винтиков. Его героев совершенно устроила бы позиция наблюдателя: со стороны и чуть сверху, с нечастым пересечением с другими, по возможности избегая близкого контакта, но совершенно не приемля жесткой сцепки. Ты, обладающий неким уникальным умением, можешь и готов что-то дать миру, тебе приятно было бы получить какую-то благодарность, выраженную в социальных поглаживаниях, но держаться предпочитаешь внутри собственного пространства.

Безымянный герой «Страны чудес без тормозов» развил особыми упражнениями и довел до совершенства (не без помощи внешнего вмешательства, о котором не знает) умение осознанно переводить информацию с ментального на эмоционально-чувственный уровень и обратно. Темный для подавляющего большинства процесс сознательной и подсознательной умственной деятельности для него открытая книга. Собственно, это стало способом заработка, род ментальной шифровки-дешифровки в мире. где защита информации жизненно необходима (роман написан в 1985, для справки). Вокруг, тем временем, все ощутимо накренилось, появились омерзительные опасные жаббервоги и твари похлеще. Но в свободное от работы время герой предпочитает об этом не думать, а во время работы для него и возможности такой не остается.

Безымянный герой «Конца света» (четные главы романа отданы второму роману, в то время, как нечетные первому, довольно необычная структура), приходит в некий город, стоящий посреди леса для «чтения снов» в городской библиотеке. Судя по всему,в этом его уникальном умении город нуждается, коли позволил пребывание внутри себя. Книгу сравнивают с кафкианским «Замком», но на деле сходство очень внешнее и иллюзорное. Безнадежного неумения войти в некое сообщество у Мураками отродясь не было, потому что, см. выше. Скорее уж это антизамок. Пересечение городской черты и включение в рабочий процесс сопряжено с некоторыми странными и неприятными процедурами: герой лишается тени, которая должна остаться за городской чертой. и ему прокалывают иглой центр зрачков (бр-р). Дальше можно жить сытой спокойной жизнью, не заморачиваясь особенно ежегодной циклической гибелью единорогов, составляющих главное украшение города — по весне новые народятся.

Не самой великой философской глубины мысль, что от реальной жизни не спрячешься в башне из слоновой кости, но когда все станет в конец невыносимым, можно замкнуться в ней насовсем, исполнена с довольно неряшливым многословием, которого не спасает даже обаяние Мураками.

«Птица» — «очутиться»

Ну не заводной же птицы, совсем другое это значит. Я не знаю, как название книги звучит в оригинале, Харуки Мураками пишет на японском (это сейчас для того, чтобы уточнить — он не относится к числу неанглоязычных авторов, пишущих на английском) и с момента выхода очередной книги до появления ее переводной версии проходит довольно долгий, по меркам сегодняшнего молниеносного мира, срок. Так вот, не имея представления об оригинале, я предполагаю, что в японском названии слово «заводная» передает или подразумевает к передаче тот же спектр значений, которым оперирует английская версия.

Потому что в русском, как ни печально, «заводная птица» берется восприятием только как механическая игрушка, что-то вроде той инерционной курочки из советского детства, что бесконечно клюет несуществующие зерна. Да еще, может быть, с самого края памяти всплывет «Соловей» Андерсена — пустышка в красивой упаковке. Совсем не то с английский, их «wind up» может означать и «заводной» и «заведенный» — а то уже совсем иной оттенок («Не двигаться, мой дракон на боевом взводе»), и «заканчивать» — человек, завершающий какую-то часть жизни. А есть еще значение «очутиться», оно лучше всего описывает характер и обстоятельства героя: не пройдя земного пути и до середины, оказываешься в сумрачном лесу, все здесь чужое и незнакомое, у всего смутно пугающие очертания, и ни малейшего понятия, в какую сторону двигаться.

Он такой, этот роман: есть образование нет работы; есть любимая жена, нет возможности стать достойным ее любви и уважения мужем; есть амбиции, не можешь прогибаться под тех, кто мог бы ослужить к их удовлетворению — это на уровне физиологии, не простого «желания-нежелания»; есть интерес к тебе со стороны самых разных женщин, а та единственная, которая подлинно нужна, ускользает от тебя; есть смутно ощутимая миссия спасителя миров, но в чем она заключается, и что нужно делать, и нужно ли что-то делать вообще — не понимаешь.

Все оказывается на поверку не таким, каким изначально представлялось, что начинается хорошо.окончится плохо; что кажется поначалу катастрофой, завершится единственно правильным образом. И спасет мир. И спасет душу Кумико. Но вряд ли убережет ее тело от тюремного заключения. А впрочем, после всего, что нам рассказали здесь о Второй Мировой, тюремное наказание за убийство в состоянии аффекта (временного помрачения. вызванного непрерывным воздействием жертвы преступления на психику сестры) может оказаться довольно щадящим. Поживем, увидим. Жизнь у нас осталась ведь. И любовь.

В этой книге так много всего, за какую ниточку не потяни, всякую смотаешь в тугой объемистый клубок: война и воздаяние; эзотерика и взаимное проникновение миров; неожиданное, странное и совершенно неприемлемое с точки зрения социума применение, какое находишь своим талантам (Мэй Касахара, Грета Кано); одиночество, которое не развеивается даже состоянием «в отношениях», даже с любящим и любимым человеком. Но для меня главное в ней — угрюмый тусклый огнь желанья, неодолимое сексуальное притяжение к кому-то, совершенно неподходящему, которое внезапно вторгается в твою жизнь и рушит ее до основания. Эта сила возьмет свое, какие барьеры из осторожности, здравого смысла, соображений морали и нравственности ни сооружай против нее. Ни в одной,прежде читанной истории не встречала такой точной и такой безнадежной интерпретации.

Ах да, Мураками в переводе Джея Рубина очень хорошо берется даже и с голоса. потому что эту книгу больше не читала, а именно слушала аудиокнигу. Рекомендую всем, кто обладает хорошим навыком английского чтения, но хотел бы улучшить навык понимания говоримого.

Другой пинбол

«Согласно последней инструкции Бюро Райкома совсем не так следует произносить слово «The Table», — говорил Геннадий Хазанов в одной из реприз конца прошлого века. Не семьдесят третьего года, что-то около восемьдесят шестого, эта фраза на десятилетия стала моим маркером навязываемого извне авторитетного мнения, необязательно верного, но изрекаемого тоном истины в последней инстанции. Вика сейчас сообщила, что согласно коллективному мнению российских критиков, ранние работы Мураками совсем никуда не годятся и выпущены вдогонку хитам, чтобы поддержать тренд.

Не ставя целью опровергать, скажу, что для меня весь Мураками примерно одинаков и зрелый 1Q84 мало отличается от раннего сборника «Светлячок» или «Песни ветра», а самые любимые «Sputник» и «Цкуру Тадзаки» разнесеные по времени на два десятилетия, представляются много более близкими друг другу, чем хронологическим соседям. Если непременно склоняться к определенной точке зрения, то мне импонирует Галина Юзефович, которая говорит, что безупречных критериев объективности в оценке литературных произведений просто не существует, всякое грешит субъективизмом. На том и остановимся.

«Пинбол 1973» вторая часть трилогии о Крысе, первой была «Слушай песню ветра», в ней герои учились, гоняли балду и пили пиво в баре своего приятеля китайца Джея. Будущее, которое представлялось далеким и неопределенным, в «Пинболе» настало. Парням по двадцать четыре, по иронии судьбы возраст Крысы (молодого специалиста) в реалиях Структурного гороскопа, сменяющий возраст Кабана (отвязного гуляки). Крыса успел бросить университет, ничем определенным не занят и перебивается случайными заработками, но богатые родители еще прежде купили и обустроили всем необходимым для него квартиру, потому жить вполне можно. Большую часть времени проводит по-прежнему в баре китайца, не так давно познакомился с женщиной, у которой купил по объявлению пишущую машинку, с ней время от времени встречается. Нет, ничего определенного, никаких планов на совместное будущее, просто проводят вместе субботний вечер и ночь. В воскресенье и понедельник он переживает близость с ней, во вторник вспоминает, с четверга начинает предвкушать и планировать следующую встречу, среда самый тяжелый день.

Не то герой-рассказчик. У него крохотный, но свой бизнес, в котором он маленький, но босс. Никаких купи-продай, никакой беготни, вывалив язык на плечо, с прайсами и проспектами, все чинно-благородно. В высшей степени интеллектуально – бюро переводов. На жизнь хватает. Есть еще сотрудник и девушка-администратор. Никаких поползновений в отношении нее в стилистике «босс-секретарша», он вообще живет с двойняшками. То есть, как? Завалились в его квартиру после какой-то вечеринки, да там и прижились. Всей одежды на двоих, что футболки с бесплатной раздачи в промоакции с номерами «82» и «83». Да не будет клубнички, Мураками вообще асексуален, они просто живут вместе и спят вместе, приспособились как-то. Время от времени герой вспоминает золотые денечки юности (теперь уже представляются такими) и то, как играл в пинбол.

Этот самый пинбол был для меня камнем преткновения на пути к повести. Потому что в моем представлении эта забава плотно увязана с людьми обряженными в форму милитари-образца, которые бегают в декорациях постап-города или руинах промзоны, стреляя друг в друга шариками с краской из специальных ружей, в рамках тимбилдинга. Представить что-нибудь, столь же далекое от себя, могу с трудом, потому и не читала до сих пор. Сейчас вдохнула поглубже, взялась и... нет там ничего такого, где бегают с автоматами — это пейнтбол вообще. А здешний пинбол это настольная игра электронная, вроде аэрохоккея – кидаешь монетку, начинаешь сессию. С той разницей, что пинбольный принцип – загнать минующий препятствия шарик в отверстие, точно подгадав силу нажима при запуске. В детстве у нас были настолки, действовавшие по такому принципу (гораздо проще, конечно). Прообраз пинбола возник при дворе Короля-Солнце, позже трансформировавшись в Карамболь (Безделушку), французские дворяне завезли его в Америку, где воевали с англичанами в войне за независимость, а в XX веке появился электрический вариант, достигший пика расцвета к 1947 (золотое десятилетие пинбольных машин, уровень популярности, соотносимый с кубиком Рубика). Дальше все пошло на спад, но герои еще успели поймать забаву на излете популярности.

картинка majj-s

И всё? Нет, если бы всё, Мураками не был бы тем, кем стал. Будет почти детективная и чуть психоделическая линия розысков «Молнии». Будут прогулки с близняшками по полю для гольфа (тот же принцип – шарик в ямку). Будут похороны распределительного щита и светлая грусть расставаний всех со всеми. Да еще странный календарь за 1978 год, который покажется в 1973 недостижимо фантастически далеким. Теперь все.

Настройся, слушай, лови

Вот, скажем, ты ждешь, когда спагетти сварятся, в это время можно почитать.

Мураками уютный, к нему можно возвращаться,: перечитывать. Не потому, что при повторном чтении рассчитываешь найти неведомые высоты и глубины, не обнаруженные впервые, но потому, что с его прозой связано ощущение какой-то особой деликатности в отношении читателя. Даже самыми пронзительными своими произведениями он не причиняет намеренной боли. В сегодняшней, склонной к рискованным экспериментам над читателем литературе, он ни разу не вивисектор, некоторая чеховская отстраненность, более сдержанная и тактичная, чем у самого Антона Павловича. Даже тогда, когда рассказывает о разбитых сердцах и судьбах, о смерти об одиночестве, отверженности, неприкаянности. С ним как на той ферме, о которой мечтали герои «О мышах и людях» Стейнбека, где тебя никто не обидит, не огорчит, не сделает больно.

«Слушай песню ветра» я уже читала, смутное ощущение не покидало с самого начала, а как дошло до отцовских ботинок, которые герой-рассказчик должен ежевечерне начищать (прежде они делали это в очередь с братом, но теперь брат учится в колледже в другом городе). Ну, вы понимаете, преемственность, традиции, декларативное почитание Духа Семьи, какая другая деталь у насквозь евроамериканского-космополитичного Мураками могла бы столь четко обозначить принадлежность героев к Японии? Так вот, эту маленькую повесть уже читала, но давно и не запомнила сюжета, и перечитала. Да ведь нет сюжета, помнить особенно нечего.

А что есть? Обычное для автора обращение к теме юности, связей между людьми, возникающих на пороге окончательного взросления. Его герой как законсервированный во времени Холден Колфилд: ловит во ржи над пропастью заигравшихся детишек, да так и не умеет поймать ни одного. Не печалясь этим особенно, не терзаясь вечными вопросами «кто виноват» и «что делать», констатируя: так есть, ты не вылечишь мир и в этом все дело. Мальчик пьет в местной забегаловке пиво, слушает музыку, треплется о литературе, с пьяных глаз разбивает с приятелем рыдван о дорожный отбойник и теперь оба должны выплачивать муниципалитету за ремонт. На полу в умывальне находит упившуюся девицу, везёт домой, караулит ее сон, отвергает обвинения в сексуальных домогательствах, после они еще пару раз встречаются, спустя долгое время он узнает о ее смерти. Все.

Это могло бы стать историей любви, но не станет, Мураками асексуален, когда дело не касается подлинной страсти, секс ради клубнички и привлечения болезненно возбужденного внимания читателя не по его части. А «Sputник»? Там любовь и безумство непереносимой страсти, там настоящее, потому так помнится сцена, даже спустя десятки лет. Где нет любви, там он не заставит своих персонажей искусственно сопрягаться.Что еще? Выдуманный автором писатель Дерик Хартфилд, писатель самоубийца, автор невыносимо прекрасных, неоцененных миром фантастических повестей. Биография и краткое описание сюжетов обрамляет повествование. Зачем? Наверно это часть песни ветра, которую нужно услышать.

Представленье о том. что нас ждет за углом

Есть белая овца среди черных овец,

Есть белая галка среди серых ворон.

Она не лучше других, она просто дает

Представленье о том. что нас ждет за углом.

«Слышь ты, овца». Прошло полжизни, а шок, который испытала, когда услышала это, помню до сих пор. Спонтанный диалог, перешедший в перебранку на тему «вас здесь не стояло» в сберкассе, молодой человек говорит это, обращаясь к женщине, я слышу и прихожу в ужас — у нас в Азии назвать кого-то бараном, значило смертельно оскорбить; и позволить себе подобное в общественном месте при скоплении народа значило спровоцировать обрушение дубины народного гнева. А в России, очередь не отеагировала. Потом узнала, что здесь это дежурное и скоро слетающее языка определение, которое никто не воспринимает оскорбительным. А после уж и самой случалось говорить — с волками жить... Тем не менее, тысячелетия общего для предков скотоводческого прошлого таким образом настроили восприятие, что просто сравнить кого-то с одомашненным животным — уже значит дать максимум информации о нем/ней: свинья неряшлива, коза блудлива, собака зла, лошадь пашет, овца тупая.

Потому воспринимать «Охоту на овец» Мураками оксюмороном начинаешь уже с названием. В самом деле. кому придет в голову охотиться на самое тупое существо во вселенной? И скоро поймешь, что ошибся с преждевременным выводом. все окажется совсем не просто и вовсе не так абсурдистски-забаввно, как могло представиться из названия. Впрочем, сюра будет достаточно, но назвать его веселым я бы очень остереглась. прежде доводилось слышать об «Охоте на овец» как об одной из вершин творчества Харуки Мураками, а у меня, грешна, всякий раз зажигается на подобные отзывы что-то вроде предупредительно моргающего оранжевого сигнала светофора: «подожди, проверь, убедись».

Потому к заключительной части трилогии Крысы подошла с известной долей критичности: ну да-ну да, в куда большей степени мейнстрим, чем «Слушай песню ветра» и «Пинбол 1973», есть четко обозначенный сюжет, в противоположность бессюжетному блужданию двух первых; есть интрига; а героев мы уже успели узнать и полюбить. Да еще это детективно-конспирологическая линия Сэнсэя — поди ж ты, владелец заводов, газет пароходов, запредельные деньги. немыслимые возможности, власть в чистом кристализованном виде. Кому бы про такое не понравилось?

Дауншифтинг во времена, когда еще и понятия такого не существовало. но желание обывателя вырваться из бессмысленных крысиных гонок уже стойко держалось в красной зоне термостата и необходимость стравить давление четко ощущалась. А когда и если тебе дают на это пачку денег, на которые можно осуществить мечты оптом и в розницу. Когда это еще и связано с поисками друга юности, которого потерял в последнее время, но продолжаешь любить. Нет, ну кому бы такая книга не понравилась!

Так ставишь для себя заметки, читая: ага, здесь он так трафит массовому вкусу, а там иначе. Походя с нежностью, потому что неплохо зная творчество писателя, узнаешь неочевидные цветные камушки, которые он набрасывает на тропу для своего постоянного внимательного читателя: уши (у Мураками пунктик на ушах в сочетании с паническим ужасом глухоты); кошка по имени Селедка (в «Хрониках заводной птицы» тем же именем герой назовет своего блудного Небору Ватая после его возвращения); Маньчжурия и Вторая Мировая (сквозная для автора тема); прустово «В поисках утраченного времени» — упоминания этого цикла с завидным постоянством появляются в его произведениях.

А потом начинается тема Сюндзюку, крестьян-беженцев, человека-овцы — и это опрокидывает тебя в какую-то «Принцессу Мононоке», только жестче, горше, больнее, напрочь лишенную романтики. И это вытягивает из тебя жилы, заставляя сжиматься то неясное над солнечным сплетением, что для себя определяешь как душу. И это очень хороший роман. По-настоящему большой. Может быть даже великий. Домо аригато гозаймасу, сэнсэй Мураками.

Отчего-то было важно ненадолго подержать перед глазами его имя, записанное иероглифами. Хотя бы то время, пока пишется текст. Почему нет — живем во времена, когда наличие компьютера и некоторой сноровки в обращении с ним делает возможными многие вещи, в том числе такую:

Все хотела почитать эту книгу и все не складывалось. Я с Харуки Мураками очень немного знакома: давным давно несколько рассказов; «Норвежский лес» — понравился, но без восторга; «Мой любимый sputnik» — восторженно понравился и в корне изменил отношение к гомосексуальности. От сдержанной неприязни к сдержанному принятию, что немало — согласитесь. Углублять знакомство не тянуло: ни культовой «Охотой на овец», ни потусторонним «1Q84».

Спокойно пережила общий восторг писателем, так же спокойно время, когда его стало модным ругать. Теперь вроде новый виток внимания, да какая разница — у меня есть «Sputnik» и чуть расширенный диапазон восприятия, подаренный им. О большем ли мечтать? Так думала, пока не увидела «Бесцветного Цкуру Тадзаки»: Многие годы, отданные занятию, развивают определенный род шестого чувства в отношении него, а читаю без малого сорок два года. Про эту книгу сразу и точно знала — полюблю. Отчего не схватилась читать тотчас? Потому что всему свой срок и нужно было дать ей время прийти ко мне.

Ему тридцать шесть, он занимается делом, которым мечтал заниматься всю жизнь — строит железнодорожные станции. А мог бы вовсе не работать — отец оставил весьма солидное наследство. Мог бы ездить на «Порше», но машины вовсе не имеет: на работу добирается метро, за покупками велосипедом, при необходимости берет тачку

в прокат. Одинок — необязательные необременительные связи так и не переросли ни с кем в подлинную близость. Друзья? Друзей нет. Что за человек? Какой-то бесцветный, право слово!

Он такой и есть, ну или сам себя таким считает и в контексте японской культуры это не фигура речи. Дело в том, что иероглифическая запись имен и фамилий в Стране Восходящего Солнца часто содержит внутри себя пиктограмму, обозначающую какой-нибудь цвет. Реже не содержит, в имени героя цветовой дифференциации нет. В отличие от имен четверки его друзей. Постой, ты ведь сказала, что друзей нет? Н-ну, если что-то отсутствует в твоей жизни сегодня, это не значит, что так было всегда.

Иногда приходится слышать: «В моей жизни была настоящая любовь», Цкуру мог бы сказать: «В моей жизни была настоящая дружба». Они сошлись в старшей школе (японцы учатся двенадцать лет: шесть отданы начальной, три средней, три старшей ступени; последние необязательны, но дают старт для поступления в ВУЗ и большинство заканчивает их). Две девушки и трое парней: спортсмен Синий, интеллектуал Красный, музыкантша Белая, трикстер Черная и он — бесцветный Цкуру Тадзаки.

Это была дружба, о какой только мечтать можно: они не разбивались на пары и тройки, не создавали альянсов по типу «против кого дружим»; не строили куры-амуры по типу сериала «Санта-Барбара» (когда все со всеми успевают переспать во всех возможных сочетаниях). Они встречались и делали вместе важное дело — помогали детям из неблагополучных семей. И все было замечательно, пока в один непрекрасный день четверо не сказали одному, что не желают его больше знать. Вот так. Ни за что. Без причин и объяснений.

Представляете, что это такое: быть частью микросоциума и вдруг оказаться выброшенным из него в мгновение ока и без какой бы то ни было вины? Кто сам пережил подобное, может представить, кто нет — пусть и не пытается. А впрочем, попытайтесь — расширять диапазон восприятия бывает полезно. Это сильная и глубокая книга о том, как выживаешь, внезапно смытый волной с палубы своего корабля. И как учишься жить заново, но уже опасаясь сближаться. И как понимаешь в определенный момент, что не можешь идти дальше, жить дальше, не выяснив до конца — за что?

И как, выяснив, прощаешь. Там есть еще персонаж, казалось бы , непосредственного отношения к происходящему не имеющий. Фумиаки Хайда («Серый) и история его отца, и история о шестых пальцах. Так вот — все имеет отношение ко всему, но это не для всех — только для умеющих видеть. Ах да, имя героя означает — «Созидающий»

Вытанцовывается

Танцуй, пока звучит музыка. Зачем танцуешь — не рассуждай. Каков в этом смысл — не задумывайся!

Число книг, которым Харуки Мураками одарил поклонников за сорок с лишним лет литературной карьеры не запредельно, по книге в год — это к Пелевину или Кингу. Но пишет стабильно, библиография внушительная. Сейчас заглянула в Вику, поняла, что абсолютное большинство романов читала (со сборниками рассказов повезло меньше). Выходит, могу причислить себя к числу тех, кто неплохо разбирается в творчестве мэтра. Хотя совершенно своим могу назвать только «Бесцветного Цкуру Тадзаки...» и отчасти «Sputник».

О «Дэнс, дэнс, дэнс» слышала, но не знала, что это сиквел «Охоты на овец», считала трилогию Крысы законченной и вряд ли вернулась бы, когда бы не аудиокнига, прочитанная Игорем Князевым, новинок от него стараюсь, не пропускать. А уважение, с которым чтец говорит об этой книге, послужило бы достаточной рекомендацией, если бы усомнилась.

Не могу сказать, что я в безумном восторге от романа, нарратив не самая сильная сторона автора, а бесцельными блужданиями, перемежающимися психоделикой с японским колоритом сегодня вряд ли прельстишься так, как тридцать лет назад, мы сильно переели этого за последние десятилетия. Сюжетно «ищите женщину» на шести сотнях страниц; в философском смысле — поиск себя в поисках утраченного времени, смысла, радости жизни. Кстати, magnum opus Марселя Пруста неотъемлемая часть муракамиевской прозы, обязательно упоминается в каждом романе.

В остальном — тот Мураками, которого знаем и любим (да,и любим!) с набором обязательных приемов: одинокий герой между тридцатью и сорока, представитель интеллигентной профессии, фрилансер. Некоторое время до описываемых событий с головой уходил в работу, находя утешение от сердечных ран и разочарования в жизни. К моменту начала, будучи человеком умеренным и без дорогостоящих пороков, отложил небольшие деньги, которые позволят некоторое время не работать. В этом немалая часть привлекательности его прозы, возможность, на самом деле иллюзорная, покинуть ненадолго крысиные бега.

Обязательно любит и умеет готовить, со вкусом описывая процесс. Непременная встреча с девочкой-подростком, которой рассказчик становится другом: угрюмой, удивительно красивой и независимой, одинокой. С совершенно четко поставленной границей — никакой лолитомании. Секса в романах достаточно с половозрелыми особями, обязательно красавицами, но он напрочь лишен того, что у Тютчева угрюмый тусклый огнь желанья, скорее воспринимается как «для здоровья», Мураками асексуален, по большому счету.

Что еще? Ах да, прием «визит дамы» — некто невероятно могущественный и запредельно богатый предлагает герою большие деньги за то, что он и бесплатно готов делать. И что, вот с этим незамысловатым набором он четыре десятка лет дурит нашего брата, достиг мировой известности и всякое такое? Ну, если вы попробуете повторить, у вас не получится, гарантирую. Мураками потому и знаменит, что он такой один, кому подвластна алхимическая возгонка свинца благих намерений и ртути мимолетных желаний в золото дзенской созерцательности, спокойствия, уверенности.

Неспешная медитативная проза, которая Америки не откроет, но ощутимо выправит некоторые внутренние перекосы, о которых, возможно, не подозревали. Однако после чтения расположение в пространстве ощутимо комфортнее, за то и любим.

КОРМИТЬ НЕ НУЖНО, НАДО ЧИТАТЬ.

На самом деле у меня не возникло ассоциации с диалектным обозначением поляны или болота (честно? — и не знала, что такое обозначение имеет место). И о названии популярной в семидесятые рок-группы «Slade» не подумала. И, о ужас! Мысль о Феликсе Джозефе Слейде — викторианском филантропе и меценате (собирателе древностей, по совместительству) не пришла. Ну да, понятия не имела об этом великом человеке. Если какая аллюзия и возникла, то к «Холодному дому» Диккенса и в силу созвучия (голод-холод) именно на русском языке, которым я думаю и дышу. Хотя читала эту книжку Митчелла на английском, где так много для меня тайн за семью печатями (см.выше).

Но так исторически сложилось, что последние полтора года читаю Митчела в оригинале. Как выяснилось, он весьма уютно ложится на мое восприятие со своим неспешным рассказом, странноватыми обятельными молодыми людьми, уже узнаваемой лексикой и собственной космогонией, о которой даже говорила отдельно. Нет, от последней по времени книги не ждала слишком многого — все разочарование автором вместилось в «Сон №9», после которого сделала вывод, что Митчелл — автор одного гениального романа, «Облачного атласа», но страстное увлечение им не ушло с этим открытием, трансформировалось в ровную спокойную приязнь.

И позволило извлечь из близкого знакомства с произведениями талантливого британца многие дополнительные бонусы. В виде «Тысячи осеней...», «Лужка черного лебедя», (кстати, о том, что green — диалектное обозначение лужайки, тоже не знала, но особая любовь автора к языковым играм с вынесением в заглавие многозначных диалектизмов заслуживает отдельного внимания) и «Простых смертных» — все прочитано в оригинале, не сумлевайтесь. Он просто стал моим психопомом, в пространство английского языка, в силу многих особенностей своей прозы, удачно сочетаемых с моими личностными особенностями. Есть расхожая фраза: «Ничего личного», тут с точностью до наоборот — все личное.

Итак «Slade House» — история о доме, уединенно стоящем в конце Слейд-аллеи, берущей начало у паба «Лиса и гончие». В разное время, примерно раз в десятилетие, а точнее — в девять лет и непременно в последнюю субботу октября (которая может и совпасть с Хэллоуином, но чаще не совпадает), сюда приходят разные люди с тем, чтобы уже не выйти. Страшно? Если честно, не очень, да мы ведь и не за тем берем книгу, что «сделай мне страшно», и автор не большой мастер саспенса и хоррора — не его епархия. Митчелл мастер описания глубокого эмоционального одиночества одаренного человека, который хочет быть как все, но смутно осознает, что особость, инакость, накладываемая необходимостью служить своему таланту, уже теперь воздвигла между ним и всеми прозрачную крепкую стену. И светлой грусти по несбывшемуся.

Вот если смотреть с такой точки зрения, его книги могут стать источником многих читательских радостей, а открывающая «Слейд-хаус» история мальчика Натана Бишопа и его мамы пианистки Риты Бишоп (папа тоже есть, но он в далекой Родезии тренирует национальную стрелковую команду и у него, похоже, вторая семья, но Натан мечтает на Рождество поехать в гости к отцу, который настоящий герой). А мама нежная и хрупкая и сумела привить сыну отменный музыкальный вкус, а музыкальными способностями, хвала небу, он не обойден (хотя мог бы заниматься и поусерднее).

И может быть сегодняшнее приглашение на музыкальное суаре в этот аристократический дом поможет им занять более достойное социальное и финансовое положение — папа так мало помогает деньгами. И она надевает концертное платье, а волосы закалывает старинной семейной реликвей — серебряной заколкой в виде лисьей головы. И, о чудо! Иегуди Менухин среди гостей! Натан счастлив за маму, а сам замечательно проведет время в этом вневременной саду, просто Эдеме со странноватым, но обаятельным и уверенным в себе парнем по имени Джона. О таком друге только мечтать можно. Только вот, какие-то странности все время сопровождают этот день — не иначе последствия приема валиума, мальчик иногда нуждается в нем, там ведь клубок проблем,начиная с невозможности вписаться в окружение и сиротства, и ранней ответственности за неприспособленную к жизни маму, когда и за себя толком не научился отвечать. Но на поверхности мастиф, шрам от зубов которого под ухом (как лицо не пострадало, чудо) и психотравма, связанная с боязнью собак.

Для постоянного митчеллова читателя тревожные звоночки надрывно задребезжат уже в начале, когда мама и сын увидят труп лунно-серого кота, идя по аллее. Это личный психопом Митчелла и к финалу он потрется о ноги Норы перед встречей с Маринус, а постоянный читатель удовлетворенно хмыкнет: «Ну все детка,ты попала». Да, потому что хоролога Маринус/а хорошо помнит в «Тысяче осеней», а главное — в «Простых смертных». Из ассоциаций, не упомянутых переводчиком в послесловии, коснусь только еще рассказа Ферн в эпизоде с Салли о самоубийстве брата, разбившемся насмерть на отцовском «Роллсе» (отсылка к «Смертным»).

Это чудесная книга и я от души рекомендую ее всем, кто умеет ценить хорошую литературу. Ах да, английская аудиокнига, которую слушала, параллельно с чтением, весьма и весьма недурна.

Прошлым ноябрем случилось мне влюбиться. Со всем комплектом. сопровождающим страстную влюбленность: думать о предмете засыпая и начинать мечтать о встрече, едва проснувшись. Находить свободные уши и петь в них о неисчислимых его достоинствах, не желающих слушать — связывать скотчем и все равно говорить. Избранник был безупречен, а именем его — «Облачный атлас» Дэвида Митчелла. Ну да, книга, а вы что-то другое подумали?

Разумеется, гуглила и знала, что существует еще первый, тоже удачный роман того же автора. Который положила себе прочесть. Как-нибудь, при случае. Что могло случиться, а могло и нет, когда бы не рекомендация Андрея Лазарчука, который мой любимый писатель и мнение которого очень много значит для меня. Случилось. И длилось неделю. и все ждалось, ну когда же оно придет, чувство? Не пришло.

Роман о японском мальчике. Язык не поворачивается назвать его мужчиной. Хотя двадцать лет — самый тот уже возраст, когда пора бы. Может быть в стране восходящего солнца взрослеют позже? Не думаю, подружка Эйдзю Миякэ, из приличной семьи девушка и студентка консерватории, вполне самостоятельна. Подрабатывает в кафе и снимает на .паях квартирку. Или я должна проникнуться доблестями и душевными ранами юноши? Как то: трудное детство, психотравма, нанесенная гибелью любимой сестры, оставленность родителями?

Не получается. Группа «Лицей» пару десятков лет назад пела: И ты гордишься, вот потеха, тем, что ты — хороший парень. Хороший парень. И больше ни-че- го! Золотыми крупинками в тонне просеянной за неделю руды сверкнули описание кусочка фильма, виденного Эйдзю в одном из видений первой части (того, где о Боге). И дневник его двоюродного деда, камикадзе, бомба которого не взорвалась. Вот тот мальчик был мужем. И в такого могла бы влюбиться.

Крутить романы с романами спокойнее и безопаснее, чем с людьми. Эмоциональная наполненность почти та же. Ненужных ожиданий не питаешь. А если неожиданно получаешь подарок — это подарок вдвойне, потому — неожиданный. И расставшись, всегда вспоминаешь с теплотой. Хотя возвращаешься редко к кому. «Сон №9» остался для меня попутчиком в купе. Непрерывно курил, что-то путано рассказывал и не дурак приврать. Материнских чувств тоже не вызвал. Взрослей, мальчик.

Да, название восходит к песне Джона Леннона, столь же невразумительной, при всей моей любви к «The Вeatles».

Это такая форма эскапизма, я понимаю. Уходить в книги от повседневных проблем. Или наоборот — способ расширения сознания. Довольно безопасный, социально одобренный и не ведущий к ожирению. Тут с какой стороны посмотреть. Но думаю, со второй правильнее. Итак: чтение иностранной литературы в оригинале поднимает самооценку, отодвигает (возможно) альцхаймер, расширяет кругозор, обогащает лексикон. И просто интересно же.

Интерес — ключевое. Потому что никакие соображения полезности не заставят человека отдавать свободное время занятию, которое ему неинтересно. И наоборот, любые аргументы, призывающие отказаться, разобьются о железобетонное: «Но я хочу!» («Мне надо.» — как вариант). Мне надо было читать The Bone CLocks потому что я этого хотела и еще, это было интересно.

Почему, зачем один и тот же автор? Что, великая англоязычная литература не в состоянии предоставить кого другого? Да сколько угодно, но что-то притягивает именно к этому; четырехлетней давности культурного шока. от «Облачного атласа» не можешь забыть. Да и Якоба де Зута с тысячью осеней не так давно геройски проштудировала. А эта девочка, о которой речь в аннотации и с которой все начинается, она почти ровесница. На год старше. Как Митчелл. Надо брать!

Он продолжает этим романом линию «Атласа», в свою очередь уходящую корнями в «Однажды зимней ночью путник» Итало Кальвино и еще глубже — в «Расёмон» Акутагавы — повествовательное многоголосие, из которого складывается ансамбль. У каждого из рассказчиков, перехватывающего эстафету, своя правда. Собственная речевая характеристика: пол, возраст, социальный и образовательный уровень, событийная канва.

Последнее значимо: где речь о жизни по уши влюбленной школьницы, переживающей первое фиаско, имеем дело с реалиями, понятными любому. Когда о студенте Кембриджа, ведущем двойную жизнь в кругу мажористых дружков и не чуждого радостей культуры — все усложняется (ну не знала я, что горнолыжные трассы в Альпах цветодифференцируются; и о этюдах Скарлатти немного могу сказать, и о почтовых марках по цене автомобиля).

Монолог военного журналиста читается-понимается-воспринимается прозрачно. А от части, отданной на откуп писателю,местами подскуливешь, как от зубной боли — витиевато, образно, метафорично и заставляет остро чувствовать несовершенство собственного инструментария, с которым пустилась этими тропами.

Не обходится без казусов и ляпов, когда очередь доходит до Маринуса (по натверженной месяцем чтения «1000 autmns» привычке считаю этот персонаж мужским, но здесь тяготеет скорее к женскому, подробнее не стану — зачем портить другим удовольствие, ограничусь тем, что да, это тот самый человек, знакомец Якоба и еще кое-кого вы встретите на страницах из той же книги. И вездесущий митчеллов лунно-серый кот (подозреваю, на роли психопома и одновременно талисмана у автора). Так вот, с русской топонимикой у писателя явный швах. А в остальном — он редкий умничка и книга, впрямь, расширяет горизонты. Браво!

О любви к трем вещам.

У него есть «Облачный атлас», совершенный шедевр. У него есть «Сон №9» — мутчайшая, как по мне, муть. И трудно поверить, что оба романа принадлежат перу одного автора. Как трудно — что «Тысячу осеней» написал тоже он. Почему трудно, просто Митчелла много и он умеет быть разным. Это ведь уже из «Атласа» можно было понять. Он любит три вещи: Японию; служащих высокой цели, людей; стилистическую игру.

В романе о Якобе де Зуте все соединилось. Помилуйте, матушка, ну Япония — понятно, Высокое тоже: Якоб Богу и Родине, Маринус — клятве Гиппократа, Орито — созданию моста над бурной рекой жизни и общему улучшению положения женщин, Широяма — чести, Узаемон любви, даже мерзавец Энамото тому. что сам держит за «упрочение мировой гармонии». Но где вы там сыскали стилистическую игру? Классический же роман.

Да что вы. дорогие мои, роман дюмаобразен по яркому, хотя не моему определению, но написан в стиле газетных заметок, знакомых нам у Митчелла по той части «Атласа», что повествует о расследовании Луизы Рэй (что-то с периодом полураспада в названии). Не рискну утверждать под присягой, читала на английском, русским вариантом пользуясь в качестве опоры для понимания наиболее сложных в оригинале вещей. Но эта особенность присутствовала в обоих случаях.

Хорош ли роман? Очень, хотя до «Облачного атласа» ему как до Луны пешком, но то, см. первый абзац. Дает ли что-то уму и сердцу читателя? Много для того и для другого и малую толику тому. что над первым и вторым — душе, духу, а такое очень дорогого стоит. Рекомендую ли? От всего сердца.

Ну и напоследок, знаете ли вы, отчего «Тысяча осеней» в названии? Я не знала и не вполне понимала зачем какая-то осень в таком невероятном количестве, потому делюсь. «Страна Тысячи Осеней» — одно из поэтичных имен, которым называют японцы свою страну. Как «Страна Восходящего Солнца». Второе прижилось у нас, отчасти в силу бесспорной очевидности, отчасти — хорошо ложится на русский язык и слух. Первое — нет, слово «осень» в русском не употребляется во множественном числе, если необходимо сказать о каком-то повторяющемся в это время года, действии, говорим «осенью». И в этом онтологическое различие между нашими странами. А книга таки хороша.

Апрельская книга. Начала первого апреля, закончила первого мая, в полтора раза дольше, чем наметила себе — были причины. Апрель 2016 много вместил такого, чего в обыденной жизни не случается; потому, наверное. Значит роман останется в памяти не очередной английской книжкой, совершенствующей навык чтения, но артефактом, сопровождавшим счастливые и трагичные события жизни. Подумав о которых, невольно вспомню митчеллов «Лужок черного лебедя».

Мне нелегко далось чтение. Не знаю, на какую часть причина в непривычности калейдоскопа декораций и гаджетов, с которых приходилось читать; на какую — в том, что написана она подростковым сленгом. Даже не так: герой — подросток из английской глубинки начала 80-х, но он еще и поэт. Повествование от первого лица. Потому жаргон проблемных тинейджеров перемежается высоким штилем и метафоричной манерой выражаться, характерной для человека, не чуждого поэтических прозрений.

Добавьте изрядно позабытые реалии времени: калькуляторы «Кассио», проигрыватели виниловых дисков, черно-белые переносные телевизоры, электронные наручные часы «Сейко» — вспомнили? Но с поправкой на английскость происходящего. То есть, мальчик ходит в школу примерно в одно со мной время и школа эта такая же неперспективная в табели о рангах учебных заведений, какой была моя, но это английская школа с ее специфическими особенностями, неочевидными для меня.

И это английская глубинка. С викарием; пабом и школьным кафе вместо столовой; домом у лесного озера, овеянном мрачными легендами; с тайным обществом, приводящим на память одновременно Робин Гуда и ку-клукс-клан. И во всем этом нужно ориентироваться. Ну согласитесь, не имея представления о классно-урочной системе Британии, трудно воспринять поэму героя-третьеклассника, опубликованную в парижском литературном журнале. А зная, что первый класс средней школы считается у них с одиннадцати лет, вполне себе проникаешься.Просто очень талантливый мальчик тринадцати лет.

При том сцена, в которой один его одноклассник застает другого, занимающимся сексом на автостоянке, за пределами моего понимания. Тринадцать-четырнадцать лет все же рановато для подобных экзерсисов, не находите? Тем более, девочка учится в том же классе. Это сейчас не к художественным достоинствам произведения, раз читаю четвертую уж книгу Митчелла в оригинале, значит для меня они очевидны, бесспорны и несомненны. К лингвистическим. Представляете, какое смешение лексики в одном отдельно взятом романе? И это я еще цыган не вспомнила; это еще о главном не сказала — заикании героя и его персональном «душителе».

Те редкие куски, где стилистика в рамках повествовательной манеры взрослого адекватного человека — они как подарок и подтверждение: да понимаешь ты английский, не отчаивайся. Но они редки, повторюсь. Что с того, Митчелл любит подобного рода качели со стилистическими играми, а я люблю его. В конце концов, всегда можно успокоить душу английским вариантом «Мама мыла раму», да ведь не хочется. Хочется, чтобы интересно и сложно. А это как раз такая книга.

Главная книга 2012 года. Почему сейчас? Посмотрела фильм, напомнивший об одной из сюжетных линий. Так бывает, вещи из разных категорий, видов творчества, временных пластов входят друг в друга неровностями пазла. Иногда мгновенной вспышкой, как молния. И есть в этом много радости. Даже если узнаешь неприятные вещи. Так чувствовал себя, должно быть, Архимед, кричавший «Эврика!» или Ньютон со знаменитым яблоком. Нет-нет, не претендую. Труба пониже, дым пожиже, но для себя самой ты ведь важнее всех на свете архимедов.

А бывает ровное спокойное знание. И печаль умножает и, парадоксальным образом, света добавляет. Не очень много. Ярким днем и не заметишь его. Но случаются пасмурные. И хмурые вечера. И темные ночи. А оно все с тобой — светит. Как причудливо тасуется колода. Когда бы не любовь к Тому Хэнксу и Халли Берри да не долгое отсутствие свежих киновпечатлений, не взялась бы читать книгу. Тут ведь как: идешь в кино, надо бы понимать, что смотреть будешь.

Взяв, оторваться не могла, пока не дочитала. Уже и фильм, изрядно разочаровавший, позади. Но книга твоя, совершенно. И кричать о неисчислимых ее достоинствах готов на всех перекрестках. Да кто же послушает? Впрочем, нет, муж моей сестры, так же больной чтением, ответил с далеких Филиппин: «This is a grate book». Она великая, правда. Совершенно необычная по структуре. Венок сонетов.

И тут правила хорошего тона требуют объяснсить: венок сонетов — чрезвычайно сложная поэтическая форма из пятнадцати сонетов, объединенных общей темой, где первая строка каждого следующего одновременно последняя предыдущего. А пятнадцатый скрепляющий состоит из начальных строк четырнадцати, составивших венок. Красиво и у кого-то из великих довелось читать поразивший в самое сердце. Да вот не вспомню теперь.

Зато прекрасно помню фильм, который соотносится у меня с этой поэтической формой. Вовсе даже не «Атлас», тот слабеньким оказался, не в обиду Тыкверу, которого люблю за «Беги, Лола, беги». Есть у Карена Шахназарова замечательный «День полнолуния», которого совершенно никто не знает. Удивительной красоты плетение, одна история, сюжетная линия входит в другую, причудливо заплетает ее, передает эстафету. Оставаясь слабым.мерцанием на перефирии, но не угасая вовсе. А в финале весь венок вспыхивает на мгновение созвездием. Ростановское

«Я попаду в конце посылки».

И все же к «Облачному атласу». Поди объясни себе самой, отчего любимыми и безусловно принятыми в качестве «своих стали два персонажа: композитор Роберт Фробишер и девочка-клон Сонми. Порочный мальчишка, транжирящий щедрые дары судьбы. Бисексуал, манипулятор, жиголо, вор, без раздумий нарушающий все возможные заповеди. Да козленка сварил бы в молоке матери его, случись такая возможность. Но так невероятно талантливый. И одинокий. И талантливый. И Талантливый.Творец.

А второй в голову не пришло бы рассматривать себя, как объект желания. Не оттого, что нехороша. Очень даже. И умна. И красива. И вынослива. И потенциально способна превзойти интеллектом любого живущего. Да ведь делает это, без особых усилий. Но она изначально не задумана, в качестве объекта желания. Мясо, скотина, расходный материал, энергомыло. И кому, как не ей понять, какая именно роль предназначена. Понять, принять, пройти до конца, испить чашу. Искупительница.

Есть и другие, живые и обаятельные, несмотря на архетипичность ролей, которые приходится играть. Гуманист, Борец, Прозревший, Преодолевший. Но эти двое, они самые родные. Сколько ни сплети венков, будут в них любимые цветы. Как-то так.

Нет, он не «Атлас», он другой

Бог распрекрасно знает, что вмешательство в текущую политику запятнает его репутацию. Поэтому он выжидает и платит Папе, чтобы тот твердил людям: «Пути Господни неисповедимы».

В далеком две тыщи двенадцатом купила, спасаясь от осенней серости, билет на новый фильм «Облачный атлас», решила проглядеть по диагонали текст — составить представление о том, что завтра буду смотреть, и залипла с первых страниц. Фильм оказался симпатичной пустышкой, а роман и теперь не потускнел. После перечитала все у Митчелла. Почти все.

Пару дней назад маленькая птичка принесла на хвосте: у Дэвида Митчелла этой осенью выходит новый роман «Проспект Утопии», вспомнила, что его дебютного «Литературного призрака» так и не прочла — voila! Ну, это не «Атлас», но да, совершенный Митчелл, со всем, за что любим: полифония автономных историй, прошитых едва заметной скрепляющей нитью; причудливые перемещения по миру со множеством экзотичных подробностей; наделенные внутренней энергетикой и обаянием персонажи.

Книга писалась совсем еще молодым человеком, автору на момент выхода романа едва исполнилось тридцать, но стиль и манера мастерски зрелые. Хотя собрать из новелл, составляющих роман, единое целое труднее, чем в «Облачном атласе» и структура «Призрака» много проще — следующие друг за другом эпизоды, отголоски которых слышны будут в финальном.

Здесь нет героев, которые вошли бы в сердце, пробив насквозь и остались внутри, как композитор Фробишер и клон Сонми в «Атласе». Ну так ведь их и в других митчелловых книгах не густо. Герой-рассказчик из «Лужка черного лебедя» только и вспоминается. Но здесь есть мальчик полукровка, плод любви избалованного сынка японских богачей с тайваньской прислугой, который работает в музыкальном магазине. Воспитан в борделе, но сохранил чистоту (не спрашивайте, как такое возможно).

Есть исполненная драматизма история китайской женщины. Есть физик ирландка Мо, которая бежит от Пентагона на крошечный островок своего детства, внезапно осознав какое применение военные найдут ее последнему открытию, унося его. А монгольская часть, со всеми этими перемещениями из одного тела в другое. С обаятельным фольклором и неожиданным пониманием, что страна, представлявшаяся русскому читателю с легкой пелевинской руки едва не географическим синонимом свободы (помните, внутреннюю Монголию в «Чапаеве»?) пережила от собственного НКВД не меньший мильон терзаний. И нет, бедность не значит честность или порядочность, а только грязь, безнадежность и убожество.

Петербургская часть, против ожиданий, не раздражает ляпами, хотя написана много раньше «Простых смертных», откуда, помнится, выловила изрядное количество блох в стиле развесистой клюквы. Странный Гонконг с историей английского специалиста по инвестициям Нила, сделанного козлом отпущения в криминальных финансовых махинациях всемогущего китайского босса. С его странной одержимостью китайской горничной. И привязанностью к нему девочки-призрака.

Какую историю не возьми, всякая по-своему хороша. Целостная картина со Смотрителем Зоопарка и его Четырьмя правилами, не льстит нашему биологическому виду, но оставляет надежду, что что так держит мир в узде, что может птенчик спать в гнезде, не покинуло его окончательно.

Племя младое, незнакомое

Лев Николаевич, думается, немало способствовал популяризации гибели под колесами поездов. Впрочем, это все Гёте виноват со своим Вертером. Скольких надоумил, и не счесть.

Пушкин в заглавии не случаен. С этой книгой, автору которой двадцать девять — ровесник моего сына, впервые так четко осознала: вот и пришло их время. Принимать решения, делать карьеру и занимать ключевые должности, определять общее направление. Актуальные тревоги с Конституцией, выборами, нефтью и долларом, подлой ковидлой, карантином и внезапным осознанием, что во времена развитого интернета нет достоверной информации. Фоновый эмоциональный диапазон от: «заговор элит с целью разорения масс» до — «мы все умрем!»

Эти треволнения заслонили очевидное: дети выросли, строят свою жизнь, не нуждаясь в нашем руководстве, и они совсем другая генерация. Не гадкие лебеди — мокрецов на них не нашлось, но ощутимо иные. А самое интересное, что и учить тех, кто для них племя младое, незнакомое — теперь им. Такие Переменные величины. Книга в коротком списке Нацбеста и, признаюсь, бралась за нее со сдержанным скепсисом. Ну, хотя бы потому, что жаль было многих по-настоящему интересных вещей, которые в лонг-листе были, а до шорта почему-то не добрались. А кто таков Булат Ханов, чем он матери-истории ценен, еще поди разберись.

Разобралась, делюсь: литературовед, критик и писатель, довольно много публиковался, отмечен литературными премиями, имеет изданными повесть и два романа, кандидат наук, работал школьным учителем. Последнее позволяет надеяться, что человек знает, о чем говорит, рассказывая о школе. И, да, книга хорошая. Молодой человек по имени Роман, недавний выпускник филфака МГУ, после окончания официально не работал, занимался репетиторством, едет школьным учителем в Казань.

Что, в Москве нечем было заняться с дипломом самого престижного в стране ВУЗа? Там некоторые обстоятельства, до поры скрытые от читателя, не буду и я покуда о них говорить. Но мы понимаем, что это не на всю оставшуюся жизнь, просто такой новый жизненный опыт, почему нет? Не забыли еще, они другое поколение с иным отношением жизни и всякий отход от магистральной линии, воспринимаемый нынешними пятидесятилетними едва ли не жизненным фиаско, рассматривают как тактическое отступление с возможностью сейчас испытать себя, а в дальнейшем использовать препятствие в качестве трамплина.

И вот он едет. Съемная квартира, обычная муниципальная школа в спальном районе, преподаватель русского и литературы. Шестые, восьмые, одиннадцатые классы. Оклад по ставке, ставка низкая, доплаты за категорию не полагается, но в Татарстане приплачивают как молодому педагогу (в большинстве других субъектов России нет). есть еще графа «за эффективность» но она рассчитывается по результатам и Роману пока не положена. Что еще? Не позволяй им садиться себе на шею, удели внимание вопросам дисциплины и не стесняйся обращаться за советом к классным руководителям. Покажи что в своей области ты более компетентен, чем любой из них когда либо может стать. Дай понять, что владеешь их языком, но никогда не опустишься до того, чтобы им оперировать.

Да, это интересно. Не романтика «Доживем до понедельника» и не маргинальность «Географ глобус пропил», но спокойный, умный, реалистичный рассказ о буднях провинциальной школы, о проблемах, с какими приходится сталкиваться. Лишь очень малая часть которых относится непосредственно к учебному процессу. Чрезмерная загруженность учителя отчетностью и документооборотом, родительские претензии: они хорошо знают свои и детей права, но совершенно ничего не хотят знать об обязанностях. Как прожить на учительскую зарплату и не протянуть ноги с голоду. В этом отношении книжка правильная и практичная. И, в общем, я уважаю, когда человек разбирается в том, о чем говорит

Это внешняя сторона: отношения с учениками, коллегами, начальством, занятный и довольно жесткий опыт практической бытовой экономии для человека, привыкшего жить в относительном достатке. Все это очень хорошо и довольно интересно, но не это главное в книге. Даже и линия любовных отношений, не лишенная оригинальности и уж точно нестандартная (как-будто любовь когда-нибудь укладывается в стандарты) — даже и она не то, чем эта история цепляет и держит. А меж тем, такой крючок в книге есть и именно он составляет ее внутреннее ядро.

Не ждите экстраординарного. Скандалов, интриг. расследований не будет, «Непостоянные величины» довольно сдержанная книга, здесь и на роли антагониста не мифическое большое зло, но мелкий бес, этакий недотыкомка. Который, однако, умеет ощутимо отравить своими миазмами жизнь героя, И вот линия Сани в книге не просто хороша,она превосходна. И потому, что выписана филигранно, и потому, что указывает выход из подобного рода жизненных тупиков, буде кому случится в них попасть.

Резюмируя: хорошая книга, стать национальным бестселлером ей вряд ли грозит (как, впрочем. и остальным из короткого списка одноименной премии). Но очень достойная.

Дышать

Это не вторжение. Они всего лишь смотрят. И… возможно… играют.

Всего один анахронизм в колоссального объема книге. То есть, не вполне даже анахронизм, но вещь, которая сегодня воспринимается устаревшей. Роман писался двенадцать лет назад, а единственная не вполне современная деталь — подарок на день рождения Расти, сыгравший важную роль в сюжете: CD-контейнер, через выломанную из которого полую втулку дышали. Удивительно, учитывая, как быстро устаревают реалии в современном мире. Но гениям всегда удается этот трюк вневременной актуальности.

Когда рассказывала о первой части аудиоверсии «Под куполом», говорила, что разделить его на два тома было хорошей идеей. Теперь, прослушав вторую часть, укрепилась в этом убеждении. Для бумажной или электронной книги такого рода разбивка не нужна, но в аудио осилить массивом пятьдесят с лишним часов — акт читательского героизма, на который не всякий сподвигнется. Аудиокнига промежуточное звено, между текстом и киновоплощением (читателей на порядок меньше, чем зрителей) дающее возможность соприкоснуться с тем, что написал автор без искажений в угоду всесильному глуповатому сериальному богу.

Аудиокниги ценим не в последнюю очередь за то, что берегут время — а процессе прослушивания можно заниматься рутинными делами, слушать в дороге, но глазами читать быстрее, потому, если есть возможность присесть почитать, обычно комбинирую. Со второй частью «Купола» так вышло, что приболела и тупо отлеживалась, делами заниматься не могла, а читать глазами — вполне. Но исполнение Игоря Князева настолько хорошо, что предпочла закончить на несколько часов позже.

Странно, когда читала в первый раз, вынесла впечатление, что действие охватывает не меньше месяца. На самом деле от появления купола до конца проходит меньше недели, что-то около четырех дней. Совершенно достоевская, выматывающая читателя, текстовая плотность и сопоставимый с его же романами уровень драматизма, «Купол» среди других кинговых вещей выделяется трагичной безнадежной атмосферой.

А казалось, ничто не предвещало. Милый маленький новоанглийский городок, где все друг другу добрые соседи и все шапочно знакомы, где «за команду за одну мы все болеем», и членов городского совета избирали из года в год одних и тех же. Ну, наверно потому что все в их работе устраивает. Устраивало, до тех пор, пока... От власти, знаете, очень многое зависит. и если в какой-то момент вы оказываетесь в полной жопе, то в немалой степени потому, что доверили именно таким людям принимать жизненно важные решения.

Кто бы мог подумать, что второй член Городского Совета, владелец фирмы по продаже подержанных автомобилей Джим Ренни окажется властолюбивой тварью, которая превратит коллег в марионеток, устроит в городке фабрику по производству синтетического наркотика под видом радиостанции религиозного вещания (ханжество испокон веку лучшее прикрытие), опутает паутиной подкупа и шантажа вовлеченных в процесс горожан (их не то, чтобы много, но есть, в одиночку метамфетаминовый заводик не замутишь).

Ну, это не главное, дело в куполе вообще. Нет, именно, что главное. Где тонко — порвется. Где беспринципный рвач имеет доступ к власти, любая кризисная ситуация грозит перерасти в ходынку. Во второй части мрак над Честерс Миллом сгущается, как в фигуральном, так и в буквальном, смыслах. С внешней стороны на куполе оседает принесенный ветром мусор, а изнутри он коптится. И свет внутри другого цвета, поначалу воспринимаешь как занятную оптическую фишку. И пахнет нехорошо. И заметно теплее, чем снаружи, парниковый эффект.

И все это только начало, в четыре дня случится: групповое изнасилование и нанесение тяжких телесных повреждений представителями власти, несколько убийств, несколько самоубийств, продовольственный бунт, поджог, огненный апокалипсис. А не будь у власти такая мразь, самого тяжкого можно было бы избежать, даже имея в виду чрезвычайные обстоятельства купола. Но имеем, что имеем.

Невероятная книга, шедевр даже в ряду лучших кинговых вещей. Сложная, многофигурная, филигранно выписанная, безупречно психологически мотивированная в каждом отдельном случае, с точно бьющими в цель деталями. И ревела я сегодня в том же месте, что и десять лет назад — «ковбойчик» Олли Динсмор и рядовой Эймос. А уж иметь дома баллон кислорода на всякий случай — остроактуально ко дню сегодняшнему.

Отдельные недоработки

Ты присягаешь стране и всё: сегодня страна дает тебе приказ бороться с этим типом людей, завтра с тем. И неважно, кто это: террористы и коррупционеры, оппозиционеры или нарушители авторского права.

Не знаю, как отнеслась бы к «Отделу» имея в анамнезе только «Петровых...» , которых приняла со спокойной приязнью, не более. Но случилось «Опосредованно» восторг абсолютного узнавания запустил механизм импринтинга, Алексей Сальников маркирован «своим» автором. Теперь все, исходящее от него, проходит лишь малый круг внутренней премодерации. Так будет, пока пару раз сильно не разочарует. «Отдел» оглушил, ошеломил, оторопил, но не разочаровал. Кто имел несчастье читать Мамлеева и (не к ночи будь помянут) Масодова, того абсурдистской жестокостью не напугаешь и не оттолкнешь. А был ведь еще безвременно ушедший, но чертовски талантливый Владимир Данихнов с «Колыбельной».

В общем, кое-какой опыт восприятия вещей, которые кажутся потенциально невоспринимаемыми, имеется. Это не отменяет того, что книга ввергает в тихий ужас, а фраза, сказанная коллегой и тезкой во время символического инструктажа при приеме на работу, в дальнейшем раскроется, как и предположить не можешь сначала. Что за фраза? Про то, что лучше сразу избавиться от романтических шор и представить, что тебе предложили работу охранника в Освенциме. Что, так плохо? Местами даже и хуже.

Тут, понимаете, какая штука. Все хотят быть хорошими и сочиняют оправдание самым гадким своим поступкам. Пусть не произнося вслух, пусть не обращенные к другим, но самому себе непременно объяснишь, что это не ты виноват, а обстоятельства так сложились или сторонняя сила тебя заставила — не мы такие, жизнь такая. А как быть, если и перед собой нечем оправдаться? Ты пришел туда, где твоей работой будет убивать гражданское население. Да, доведен до отчаяния тем, что после увольнения из органов год не мог никуда устроиться. Да, самооценка на нуле и в семье дрязги. Но по миру ведь не пошли? С голоду не пухнете? Руки-ноги есть у тебя, голова на месте, не старый еще,неужто не мог найти себе более достойного применения?

В «Карателях» Адамовича все ясно: пути, какими люди приходят сюда, разные, но кто пришел, человеком быть перестает. Ни обстоятельства, ни отсутствие внутренней склонности не оправдывают. У Сальникова с точностью до наоборот. Игорь и другие сотрудники отдела не только очеловечиваются в процессе, но раз увидев в каждом из них человека, уже не можешь воспринимать кучкой монстров, рассудку вопреки, наперекор стихиям, продолжаешь наматывать-пристегивать-приклеивать к каждому симпатичные человеческие черты. Вот Фил, который вообще-то Михаил, а ник от «педофил» — к финалу ты его почти любишь. а ничего, что головы гражданским, как курятам, сворачивает. Вот Игорь и эта идиотическая история с картиной (гранд-оммаж Иронии судьбы» с фотографией Ипполита). Вот Молодой, дающий интервью в образе московского мажора галериста — смеешься, ничего не можешь с собой поделать. «Отдел» вообще офигенно смешная книга. Как такое может быть? А вот поди-разбери.

Мы смотрим на мир через многие волшебные стекла. Вопреки расхожему мнению, там не только розовые или черные, и даже пятьюдесятью оттенками серого не исчерпывается. Отдел позволяет взглянуть через линзы оттенка, какой вы прежде и вообразить не могли. Но без специальной подготовки не рекомендую.

Это был необъяснимый магнетизм причастности к защите страны. Многие люди, очарованные этим магнетизмом, строили генеральские дачи или крышевали бизнес,

Плутониана

Сказанное слово может размножаться в человеческой среде как живое, по сути дела слово – это как квант света, имеет сразу несколько сущностей, только свет может иметь корпускулярную и волновую сущность одновременно.

Ты вот придумал себе, что если ты в ямке своей сидишь, но при этом тушью рисуешь, то тебя это как-то оправдывает.

А ведь, и вправду — мы принимаем, как данность что Олимпийцы, в придачу к прочим сверхчеловеческим качествам, должны славиться плодовитостью. Забывая о том, что Лебедь, Бык и Золотой дождь — все это образы, которые принимал, нисходя до простых смертных, Зевс. Хотя Посейдон тоже отметился на поприще воспроизводства. Из старших богов один только Аид бездетен. Он и Персефону вынужден на полгода отпускать в Верхний мир, дабы выход красавицы из царства мрачного супруга знаменовал приход весны. Никаких условий для нормальной семейной жизни, не правда ли?

Теперь скажите, о какой из областей современного мира бог подземного царства мог бы сказать: «Я дух этого места»? Намекаешь на Свердловскую область, с чего это? С того, что столица Урала — ворота Сибири, а дальше сибири не сошлют (Елисейские поля отчизны). И с того, что рудниками испокон веку славится, а рудное дело по части Аида. И с того, что птенцы гнезда Свердловского рок-клуба не на одно десятилетие окрасили российскую музыку инфернальными тонами андеграунда. Да с того, что Алексей Сальников так сказал, а слово — это квант света.

Я ведь не ошибусь, утверждая, что книга выстрелила и полку читалей прибывает по экспоненте, а значит отзывов, которые рассмотрят ее со всех возможных сторон, будет достаточно. Я астролог, я понимаю толк в литературе и могу утверждать, что хорошая книга непременно несет отпечаток архетипической энергии определенной планеты, даже если автор ничего подобного не имел в виду в процессе работы над ней. И мне интересно проследить, как в романе последовательно разворачивается линия Плутона (на случай, если кто не знает, Плутон в римской мифологии соответствует Аиду в греческой, как Юпитер Зевсу, Меркурий Ганимеду, а Венера Афродите).

Очень кратко: Плутон в астрологии — планета смерти и возрождения, неотвратимых роковых ситуаций, ям, подземелий; толп — вообще больших скоплений народа; политики и манипуляции общественным сознанием; больших денег: наследование, страхование, инвестиции, банковское дело (плутократия — власть богатства); странной сексуальности (совершение и расследование серийных преступлений на почве секса). В ведении Плутона спецслужбы и любая секретная деятельность.

Теперь поехали. Начало, троллейбусы, которыми любит ездить Петров — общественный транспорт предполагает большое скопление людей. Кстати, сумасшедшие, что то и дело подсаживаются к герою, это не плутонианская вотчина, скорее затуманенное искаженное восприятие действительности по части Нептуна. Однако разговоры эти странные люди ведут совершенно в русле Плутона: мировые заговоры, конспирология. А старичок. который подсаживается к девочке, вещая о положении дел с ранними браками в Индии и Пакистане — он прямой плутонианец.

Дальше, Игорь, в книге мы встречаем его пассажиром катафалка (смерть, Плутон), беззастенчиво предающимся возлияниям над непонятно кому принадлежащим мертвым телом. Рассказ о предыстории отношений — панегирик деструктивной харизме человека, умеющего кого угодно убедить в чем угодно, в анамнезе попойка с нарядом милиции, который прибыл арестовать дебошира. Он и здесь сумеет напоить водителя катафалка прямо по ходу движения. Всегда при деньгах (при очень больших), одет в черное, не выказывает признаков опьянения после количества спиртного, несовместимого с жизнью и еще вот это — он умеет так взглянуть на тебя, что мгновенно почувствуешь себя инфузорией на предметном стеклышке микроскопа.

Теперь Петров, он автослесарь и он любит свою работу, а по-настоящему счастлив бывает, когда порой случаетлся сутками не выходить на свет, ковыряясь в яме (подземелье, Плутон) с особо сложным случаем. Странные преференции, — протянет досужий наблюдатель. Просто каждый реализуется так, как для него оптимально. Этому парню хорошо вот так. В свое время он оказал большую услугу Аиду, оказавшись в нужное время в нужном месте и в нужном состоянии и теперь находится под особым покровительством. Что ж не сделал его всемогущий Дух Этого Места банкиром или знаменитым художником, чьи мрачные полотна снискали бы мировую славу? Не знаю, возможно банкиром ему не надо, а для художника таланта недостаточно — видит же он сам несовершенство своих комиксов. А потом, Аид вам не Зевс, у него и дары специфичные. Но любить свою работу — это немало, доложу вам, господа. Он и копать, кстати, любит, как герой «Котлована» Платонова», помните?

А женой у него Эриния. Нет-нет, если кто недостаточно знаком с мифологией, к Эросу, сыну Афродиты это божество отношения не имеет. Эринии — богини мести, обитающие в Аиде. Нет, я не буду подробно рассматривать образ Нурлынисы (угу, не знаю, насколько автор имел в виду зашифровать архетип в имени, однако ему это удалось) Петровой. Оставлю это удовольствие читателям. А другом у него, обиженный на весь свет и выбравший самоубийство в качестве способа мести, Сергей. Да, при непосредственном участии Петрова (а что делать, если бог смерти осенил тебя печатью?) А основная тема книги — умирающий от инфлюэнцы ребенок, которого удается спасти в последнюю минуту волшебным средством (да, я о просроченой четверть века назад таблетке аспирина из города Невьянска). Смерть и возрождение в ведении Плутона, помните? А главная награда Петрову-старшему — любовь сына к его графическим романам «Про мальчика». Как-то так.

Непосредственно

Что готический стиль победит как школа,

как возможность торчать, избежав укола.

Бродский

Он немыслимо хорош и не похож ни на что читанное прежде. Увидев в лонге премии НОС «Опосредованно»,, поняла, что пришло время продолжить чтение Алексея Сальникова. После Петровых... было очень трудно решиться. Когда старт так хорош, от продолжения невольно ждешь подвоха. Тем более, аннотация обещала какие-то мутные страдания по поводу стихов, а чего по-настоящему не люблю, так это читать о писателях переживающих творческий кризис. Ну не можешь ты ничего путного создать, страдай молча, — хочется сказать, — Меня-то за что этим терзать?

Так вот здесь совсем не о том. То есть? То есть буквально: мир как две капли воды похожий на наш, отличается одной, но существенной деталью — некоторые стихотворные тексты в нём воздействуют на сознание подобно лёгкому наркотику. Это касается вообще всех, без различия классов и сословий. Для того чтобы пережить в одних случаях эйфорию, в других измененное состояние сознания, человек не должен принадлежать к ограниченному сегменту ценителей поэзии. Как в нашем мире не нужно быть филателистом для того чтобы ощутить воздействие марки, пропитанной лизергиновой кислотой.

Официальная поэзия существует, разного рода ура-патриотизм, песенные стихи (любовь-морковь свекровь кровь, бровь и вновь). Абсолютное большинство поэтов признанных в нашем мире, известно и в той параллели. Их биографии и библиографии тоже практически не отличаются от известных нам. С некоторыми поправками: Блок, например, в том мире более известен как романист с уклоном в софтпорно; некоторые из стихов синей тетради Живаго запрещены; имени Бродского вслух не произносят хотя те, кому надо, о нём знают. Называются такие особые тексты стишками или литрой, на шкале социально неприемлемых занятий располагаются между алкоголем и лёгкими наркотиками; официально за распространение существует статья, которая однако чаще применяется в период затягивания гаек, времена послаблений смотрят на стишки сквозь пальцы.

Ну вот теперь можно и о книге. Героиня: девочка, девушка, женщина Лена живёт на милом сердцу автора Урале. Из простой семьи, талантами и красотой не блещет, особой популярностью тоже не может похвастаться. Стишок пробует почти на слабо А раз испытав, не может забыть необычайного состоянии расширенного сознания, хочет повторить снова, выбирая путь пушкинского Сальери. Помните: Гармонию я алгеброй поверил? То есть буквально, ступив на скользкий путь стихотворца, двигается по нему ощупью; методом проб и ошибок находя верные шаги. Штудирует романы Блока, по крупинке намывая рецепты создания стишков. И с какого-то момента начинает получаться.

Дальше будет роман. Про жизнь. В уникальном сальниковском стиле, когда о сложных вещах говорится простым языком о простых — сложным; из обыденных житейских ситуаций прорастают архетипические, а увлекательная игра «опознай мифологему», щёлкает по носу — не умножай сущностей без необходимости, не пытайся вырастить баобаб в каждом цветочном горшке.

А героиню понимаю. Неважно, что ни одного стихотворения за всю жизнь ни сочинила. Вечный ментальный голод который гонит на поиски интересного, эйфория когда найдено, радость в процессе чтения, обдумывания, написания суммирующего текста. И снова поиск. Наверное это универсально для всех, чей талант в работе со знаковыми системами: не только творить, но оценивать, интерпретировать. Выстраивать вокруг себя невидимую стену позволяющую воспринимать мир опосредованно. И это есть то, что касается тебя непосредственно.

В подворотне нас ждет маниак

- И сообщение. Оно тоже пришло с ее номера. Два слова. «GREEN LOVERS».

– Что за зеленые любовники? – закатил глаза капитан после довольно продолжительной паузы, понадобившейся ему для перевода. – Голубых бы еще понял. Розовых. А это – хрень какая-то. Вообще слышал я это название.

– Да не «Зеленые любовники». А «Любители зеленого».

– Прямо страсть у наших людей всякую англоязычную лабуду в мозг себе имплантировать. Ну, так и написали бы – «Любители зеленого». Или там – «Молодо-Зелено». Нет же, им обязательно нужно «ловерс» вставить, а потом удивляются – откуда только новые сексуальные извращения берутся.

Она очаровательна. Вот с такого рода диалогами, с особой атмосферностью, с рваными дизайнерскими стрижками своих героинь, с аллюзиями на французский кинематограф и непременным канадским сфинксом на периферии. И я читала Платову даже в те годы, когда не читала детективов вовсе. Хотя еще раньше узнала и приняла ее «лотерейную» особенность: книги могут доставить огромное удовольствие, но случается нарваться на редкую нечитаемую муру.

«Увидимся в темноте» ровно посередине. Не восторг, но и не возмущение. Третья часть похождений бравого питерского мента Брагина. «Что скрывают красные маки» было восторгом, «Ловушка для птиц» сильно уступала. Нынешний роман ближе ко второму. Потому что: а) про серийного убийцу; б) про непростые отношения следователя с его женой.

Маньяки не та тема, что поддается логическому осмыслению. Их вывернутые наизнанку мотивации равно далеки убийства по неосторожности, в состоянии аффекта, из мести, на почве ревности и от классического «ищи кому выгодно». Следовательно, работе ума, хотя бы и такой небольшой, какую предлагает детектив, места не будет. А будет блуждание в психоделических коридорах, которое закончится случайной, вернее, инициированной самим маньяком, поимкой злодея.

Теперь вот этот идиотический штамп: книжные следователи страстно любят своих женщин и готовы ради них горы свернуть, и безумно боятся их потерять, но чертова работа, которую любят не меньше, требует полной отдачи. А кроме того, это ведь миссия, не давать злу шанса, спасать мир и всякое такое. Да к тому же, подробности расследуемых дел столь ужасающи, что рассказывать о них цветочкам лазоревым, каковыми являются жены, просто никак неможно. В результате книжные детективы через одного (если не каждый первый) перманентно опасаются, что любимая женщина скажет: Нам надо расстаться.

Катя (жена), со своей стороны, продолжает терзаться невозможностью одарить Брагина наследником, что усугубляется ревностью из-за найденной у мужа записки прекрасной Даши из второй книжки, и все вместе выливается у нее в гиперкомпенсацию (да и не больно надо!), когда любимому мужу предпочтешь первого встречного. Не то, чтобы я думала, что в жизни такого не бывает, в жизни всякое случается, но мне неинтересно раз за разом пережевывать эту сериальную жвачку, которой сценаристы забивают лакуны в действии (о чем говорить, если не о чем говорить?)

Сама по себе идея жуткой серии преступлений с находками молодых женщин без одежды, но в пальто и с начисто срезанными лицами, на место которых приложены восковые маски — это, конечно, круто. Но мальчик аутист Кирилл, лепящий фигурки динозавров из воска, который парафин (вы уж определитесь, все-таки это две разные субстанции с совершенно различными свойствами), с особой любовью к гибискусу по имени Джейсон. Но его странная мама Полина, свалившаяся из князей в грязи. Но кот последней похищенной девушки, кричащий за стенкой брагинской квартиры. Но финал! Ничего не остается, кроме как ждать следующей книги, в надежде, что она окажется лучше.

Змея, обвивающая топор

пусть кричат — уродина, а она нам нравится,

Хоть и не красавица, к сволочи доверчива

Patria o Muerte, крепкая вертикаль власти или демократия, имперское мышление или национальное самосознание, центробежность или центростремительность, Родина и свобода. Найди лишнее. Ясно, что последний лозунг соединительным союзом выбивается из ряда предыдущих «или». Реальность такова, что чаще приходится выбирать. Разве что первый вариант тебе предоставят в комплекте и без всяких просьб с твоей стороны. С остальным приходится определяться, что важнее.

Если вы когда-нибудь, в каком угодно контексте слышали слово «Герника» (не слышать не могли, одноименная картина Пикассо один из самых значимых артефактов XX века), вы не совершенная табула раса в том, что касается испано-басконских отношений. Да, авианалет на город, бывший святыней басков совершила в тридцать седьмом германская авиация. Да, на его территории находились три военных завода, то есть, это не было так бессмысленно с тактической точки зрения, как бомбардировка Дрездена или Хиросимы. Да, большая часть разрушений произошла не от бомб, а от вспыхнувшего после пожара, к которому оказались не готовы местные службы.

Важно что название города стало именем нарицательным, а сам он символом преступлений фашизма против человечества для всего мира. Неизбывной вины проклятых испанцев перед Басконией — для басков. В романе Фернандо Арамбуру Герника никак не упоминается, и одновременно он весь о том, как легко и скоро демагогами, апеллирующими к святым чувствам, подменяются понятия. Как в одночасье рушатся под напором трескучих лозунгов самые устойчивые репутации, карточным домиком рассыпаются многолетние дружбы. Как скоро люди забывают добро, что для них делалось, из добрых соседей превращаясь в воронью стаю, раздирающую в клочья белую птицу. Птицу, объявленную белой.

Что представление о монолите испанского государственного устройства было , хм, несколько преувеличено, мы могли узнать из «Голосов Памано» Кабре, хотя тамошнее противостояние каталонцев испанцам остротой несопоставимо с тем, что в «Родине». И нет, я совсем ничего не знала об ЭТА Euskadi Ta Askatasuna, Страна басков и Свобода — радикальной националистической группировке, избравшей террор основным средством борьбы за независимость Басконии, испанский вариант ирландской ИРА.

Скажете: я политикой не интересуюсь, мне важно, чтобы с моими близкими все было хорошо и возможность заниматься любимым делом. И сильно ошибетесь. Вы можете не думать о политике, она о вас не забудет. Чато, предприниматель, держит транспортную фирму в местечке Сан-Себастиан, которое чаще всего будет фигурировать в романе под именем поселка. Человек уважаемый, семьянин, добрый сосед, добился всего сам, с нуля. Когда приходит письмо с требованием заплатить на нужды нашего правого дела двадцать миллионов песет (стоимость хорошего нового авто) платит без разговоров, несмотря на то, что сам десятый год ездит на своем Рено.

Когда через пару месяцев приходит аналогичное письмо, только речь в нем уже о двадцати пяти миллионах, решает поначалу, что это ошибка. Пробует встретиться с людьми из руководства ЭТА, объяснить про налоги, про сложность ведения дел в наше время, а главное — сказать, что уже заплатил,может эти деньги не прошли по бухгалтерии, вы проверьте. И немедленно становится объектом травли. Оскорбительные надписи на заборах, обоссанная дверь, забастовка на предприятии. Односельчане при встрече отводят глаза и переходят на другую сторону улицы, в лавках перестают обслуживать.

Это только в «Двенадцати стульях» Союз Меча и Орала невыносимо смешон. В реальной жизни Змея, обвивающая Топор (эмблема ЭТА) смертельно опасна. Ему будут приходить угрожающие письма, А потом Чато застрелят. Фирма закроется, дебилы односельчане потеряют сколько-то рабочих мест, но и тут не раскаются, выдавят семью из поселка. Каждый из героев книги станет переживать трагедию по своему, никто не будет безоговорочно счастлив. Хотя по странной причуде мироздания наиболее легкий крест: бездетная, богатая, красивая — ляжет на плечи дочери героя Нереи, которая не приехала на похороны отца. А самый тяжелый достанется единственному человеку, поведшему себя порядочно — дочери старого друга Чато Хошиана и лучшей подруги его жены до известных событий. Красавицу Аранчу парализует.

Впрочем, счастлив не будет никто. И только уже смертельно больная Биттори, жена Чато,вернется в поселок, чтобы... Чтобы что? Добиться извинений? Примириться? Выяснить, был ли убийцей мужа сын лучшего друга Хосе-Мари? Ну и? Худой-то мир, известно, лучше доброй ссоры, но я глубоко убеждена, что террористов надо давить как тараканов, а не миндальничать с ними, радуясь, когда лидеры публично заявляют, что решили перестать убивать. Книга объемная, многофигурная затейливой мозаикой флэшбеков делает из банальной семейной саги интеллектуальное чтение — поди разбери, о ком очередной фрагмент и как он соотносится со всей историей. Я не в безумном восторге.

Девушка из Х-вилля

Я не знаю, что не так с моей семьей. Мы не были совсем плохими, не хуже других. Полагаю, просто жребий: берем, кому что выпадает. Я закрыла ту дверь навсегда. I don’t know where we went wrong in my family. We weren’t terrible people, no worse than any of you. I suppose it’s the luck of the draw, where we end up, what happens. I shut that front door forever

Отессе Мошфег было тридцать четыре, когда она написала эту книгу на пари за шестьдесят дней. Дебютный роман взял премию фонда Хемингуэя и попал в шорт Букера 2016. Я читала в оригинале: заинтересовала аннотация, объем небольшой, язык простой, перевод не лучший из возможных. Не участвую обычно в народной забаве «пни переводчика», но с этой книгой количество негативных отзывов и общий низкий рейтинг романа на главном книжном сайте говорят за себя. Цитата в эпиграфе в русском варианте выглядит, как:

Я не знаю, где и когда наша семья свернула на неверный путь. Мы не были плохими людьми — не хуже, чем кто-либо из вас. Полагаю, все окончилось так потому, что мы так и не смогли протянуть между собой некие связующие нити. Я закрыла входную дверь — в последний раз.

Найди десять отличий.

А между тем «Эйлин» отличная книга. Сильная, горькая, безжалостная к себе и совершенно без соплей. В первой половине рассказывающая простую историю, в которой знатоки английской литературы опознают коннотации к любимым викторианским романам (в манере хардкорных перевертышей). Вторая, скорее даже третья треть, немыслимой горечи и жути сюжет, превосходящий достоевскую баньку с пауками. Шок от обыденности и простоты рассказа Риты Полк до сих пор со мной, хотя прочла дней пять назад. Ручаюсь, у вас будет то же впечатление.

Итак, Эйлин двадцать четыре, она живет в медвежьем углу Новой Англии, который в романе назван Х-виллем и жизнь у нее не сахар. Середина шестидесятых, Битлы и сексуальная революция, а она до сих пор девственница, да и музыки не слушает. Живет с отцом, отставным полицейским, инвалидом и алкоголиком в

почти неотапливаемом доме — папа все пропивает, а зимы в штате Мэн как в средней полосе России, потому реалия из кинговских книг: «у меня не было ни ночного горшка, чтобы справить малую нужду, ни окна, из которого потом выплеснуть» — обретает гротескную реальность.

Эйлин на самом деле практикует этот образ действий из окошка своей девичьей спальни на третьем этаже. Ну, еще и потому, что не выносит пользоваться туалетом, проходя мимо отца. Тот обязательно наградит какой-нибудь грубой колкостью, такая форма семейного насилия. Не бить физически, но постоянно бить морально. Может отчасти по причине этого перманентного вколачивания в «ниже плинтуса», героиня мелкая, невзрачная, никакая.

Старшая сестра, красотка Джекки свалила со своим бойфрендом при первой возможности Мама давно умерла, от нее у Эйлин маленькое колечко с красным камешком и уйма одежды. Собственно, вся ее одежда. Нет, не претит донашивать вещи покойной матери, у нее мечта, уехать когда-нибудь в Нью-Йорк, все заработанное откладывает. Терпит папашины придирки, прячет его обувь в багажнике их древнего Доджа с неработающей выхлопной системой (по синьке у него крыша совсем съезжает и, уйдя из дому, может натворить делов, но полицейские, которые доставляют бывшего коллегу, ограничиваются пожеланиями лучше присматривать за своим стариком — честь мундира, копы все заодно, и всякое такое).

Работает в местном исправительном заведении для несовершеннолетних преступников. Середина шестидесятых, напомню, о нынешней гуманности в отношении правонарушителей никто слыхом не слыхивал, охранники для забавы издеваются над подростками, Эйлин не то, чтобы не видит этого, но ей наплевать на всех, кроме себя самой — а меня-то кто-нибудь пожалеет? Неприятная девушка, дурнушка и неряха приворовывает по мелочам в магазинах, живет в сужающихся кругах несвободы: мерзкий городок — выбраться бы, тюрьма на работе, существование с ненавистным отцом дома, узница неказистого тела и сознания.

Неизвестно, сколько бы еще времени продолжалось ожидание подходящего для побега момента, если бы не Ребекка. Эта блистательная девушка из другого мира входит в жизнь Эйлин как педагог-психолог жуткого заведения, где обе работают, мгновенно становится кумиром несчастной замухрышки, а потом, о чудо, одаривает ее своей дружбой! А дальше начнется тот ужас, о котором говорила в начале. Связанный с настоятельной необходимостью пересмотра дела отцеубийцы Ли Полка. Не могу рассказывать подробностей, но поверьте, впечатление, если возьметесь прочесть, будет как удар под дых.

И окончание, просто потрясающее. Таких резких скачков переворачивающейся с ног на голову и вывернутой наизнанку ситуации с панчлайном финала мне вообще не доводилось встречать прежде. Думаю, вам тоже. Суперская книга. Но приготовьтесь,что придется пережить шок.

О ЛОЖКЕ, ПОЛНОЙ САХАРА.

Ценность человеческой жизни априорна. Наша культура аршинными буквами написала это на знамени. Как «Свобода. Равенство. Братство» было на знамени Французской Революции; «Миру — мир. Землю — крестьянам. Заводы и фабрики — рабочим» Великой Октябрьской; «Все лучшее — детям» советской эпохи. И что, получили они в итоге свою свободу, мир etc? Ну, некоторые получили: много званных, да мало избранных. Тут понимать надо — лозунг не гарантирует непременного наступления того, к чему призывает. Он лишь фиксирует то, к чему мы стремимся и что имеет шанс воплотиться при идеальном положении вещей.

А при не идеальном? Возвращаемся к закону джунглей. Напомнить? Сами вспомнили, молодцы. В мире The Fireman. описанном Джо Хиллом все очень скверно, взамен четырех апокалиптических всадников пришел один — dragonskale (драконья чешуя). Болезнь, переносимая не вирусом, но спорами — грибок, передается при тактильном контакте с зараженным или вещами, которыми он пользовался. Инкубационный период до восьми недель, после на коже конечностей проступают прихотливо изогнутые линии, красивые абстрактные рисунки, похожие на многоцветные тату. После человек начинает дымиться — из всех физиологических отверстий струйки дыма. А в один непрекрасный день все заканчивается спонтанным самовозгоранием.

Молодая женщина Харпер медсестра-доброволец. Она окончила специальные курсы, чтобы бороться с эпидемией — медперсонала стало категорически не хватать. Кто заразился в первые дни болячки, когда еще не знали способов предохраняться (костюм химзащиты), кто благоразумно уволился — группа риска. Наша героиня работает в отделении dragonskale по велению сердца, передний край борьбы, а риски можно свести на нет, если пользоваться всеми мерами предосторожности.

И она такая, знаете, Мэри Поппинс. У нас своя культовая Мэри — Андрейченко, а у американцев своя — тоже очень симпатичная и она поет песенку про A Spoon Full of Sugar — Ложку сахара. Это целая философия: любую скучную работу можно сделать вдвое быстрее, да еще и получить от нее удовольствие, если добавить элемент игры. Просто добавь ложку сахара и любое горькое лекарство не покажется таким уж противным. И вот, Харпер работает в своем госпитале посреди рушащегося мира и встречает замечательного парня Джейкоба, который любит ее, а она его. И они женятся, и он говорит ей замечательные слова о том, что много с кем можно лечь в постель, но тех, с кем хочется проснуться рядом, и просыпаться из года в год — таких почти нет. А они встретились, Ура!

И все идет хорошо, пока у Джейкоба не возникает подозрение, что он заражен (знаете этот психоз, когда при слове «вши» все начинают почесывать голову?), а Харпер не выставляет его из дома на карантин. Потому что это совпадает по времени с новостью о ее долгожданной беременности. А дальше все пойдет совсем-совсем не так, как ожидалось и никакая ложка сахара не подсластит горечи пилюли, которую судьба выпишет героине. Ее и тонны сахара не сделают вкуснее. И терриконы.

Сильная жестокая горькая книга, полная неожиданных сюжетных поворотов. Высочайшая степень психологической достоверности. Он умничка. Джо Хилл и он не боится ткнуть палкой в осиное гнездо, на сей раз даже не одно, здесь их будет три: мир, ополчившийся на часть себя, вся вина которой в том, что заразились; изолят по типу секты; грандиозная лицемерная афера правительства — заговор, приводящий на память не то «Шоу Трумена», не то пелевинского «Смотрителя». Но главное — счастье возможно и в аду — просто добавь ложку сахара.

Питерпэниана абсурда.

Читать Джо Хилла зарекалась после «Высокой зеленой травы» — написанной им в соавторстве со Стивеном Кингом для «Эсквайра». Повесть как обухом по голове ударила дикой немыслимой жестокостью, резким контрастом с привычным гуманизмом Кинга, который умеет рассказать самые страшные и горькие истории, оставаясь человеком. Решила, что любовь к творчеству отца вовсе не обязательно должна распространяться на писания сына, табуировала его для себя, на том и успокоилась. Но в недавнем кинговом интервью прочла, что совместно с сыном он написал новый роман «Спящие красавицы», который уже вот совсем скоро выйдет, в связи с чем оба они отправляются в рекламный тур. И поняла, что не смогу не прочесть этой книги, а значит нужно снимать наложенный запрет и попытаться понять, так ли уж я не люблю Джо Хилла.

Рада констатировать, что первое впечатление не подтвердилось. «Страна Рождества» отличная книга. Не шедевр, но вполне неплохая. И нечеловеческой жестокости. оттолкнувшей при первом знакомстве с автором, здесь не было. А что было? Сначала очень сильно похоже на стиль Кинга (автору в жанре мистического триллера невозможно избежать сравнения с ним, а когда такая ситуация — ну. вы понимаете), но сквозь первое впечатление проступает авторская индивидуальность. Элегантная и деликатная, как и характеризовала оценка критика. И в чем это выражается? Так сходу непросто сформулировать, многое зависит от нюансов восприятия, но попробую: он держится несколько отстраненно, хотя, безусловно, сочувствует героям; он различает добро и зло, но допускает возможность существования иной точки зрения, которая с неких позиций тоже может оказаться верной.

История «Страны Рождества» — это «Питер Пэн» вывернутый наизнанку или доведенный до абсурда (или то и другое сразу): о родителях, любящих своих детей, но иногда остро осознающих, сколь многим им пришлось пожертвовать ради семьи; о благополучных детях, которые иногда начинают ненавидеть своих родителей; о том, как легко невинное желание оставаться в Стране Вечного Детства, не сдерживаемое обязанностями и обязательствами, трансформируется в монструозные поступки; а в некоторых случаях порождает чудовищную реальность. Во многом «NOS4R2» — так в оригинале, а читала я по-английски и первоначальное значение слова — «немертвые», зашифрованное в ребусе, который Мэнкс делает номерным знаком своего кошмарного авто, перекликается с «Доктором Сном» Кинга и «Простыми смертными» Митчелла, хотя Хилл идет дальше. Его дети, похищенные «узлами» не исчезают, но продолжают посмертное существование в виде злобных эльфов зимней вьюги, тотемов антирождества.

Автор интеллигентен и щедр по отношению к читателю. Он ввязывает свою историю в контекст многих уже известных нам реальностей: от «Питера Пэна» до «Гарри Поттера» и это не выглядит заигрыванием с авторитетами в попытке придать своему творению дополнительного интереса, но совершенно естественно встраивает происходящее в уже обозначенные рамки и воспринимается, как жест уважения к авторам и рассказанным ими историям. Хороший язык для чтения в оригинале, некоторое количество жаргонизмов, связанных с субкультурой рокеров не усложняет понимания. Нет внутренней мелодики Кинга, но лимерики, которыми здесь говорит слабоумный пособник главного злодея — это уже фирменная черта Джо Хилла. Лимерики, как способ иной организации мышления — забавный и безобидный на первый взгляд, но далеко не такой безопасный на поверку.

О КАЛЬЦИИ И О ХИТИНЕ.

Доктор, у меня проблема. Я точно знаю. что жена мне изменяет, а рога отчего-то не растут. Может кальция не хватает в организме?

Речь не об украшении обманутого любовника. Здесь другое: дикое, и лежащее за пределами обыденной логики. Одним непрекрасным утром у Игнатия Перриша выросли рога. Ну да, не то, чтобы совсем без предпосылок, предыдущую ночь он провел скверно: это была годовщина смерти его девушки, Иг отправился на место, где она была найдена убитой, нашел там венок из пластиковых цветов и пластиковое же желтое распятие — должно быть его водрузила мать Мэррин Он. В общем, он безобразно напился и кричал Тому, Кто на распятии: «Ты здесь, а где она? Почему, если ты такой всемогущий, добрый и справедливый, ты ничем не помог ей? Как допустил?» А потом сорвал крест, топтал ногами, после еще помочился на него.

Наутро, пойдя отлить, взглянул в сортирное зеркало и обнаружил на своей голове рожки. Небольшие, но чертовски заметные. А когда решил поделиться открытием с нынешней своей девушкой, услышал в ответ: «Слышь, Иг, мне тоже несладко, нам всем с похмелья бывает хреново, но единственное, чего Я сейчас хочу – это сожрать упаковку пончиков, как свинья, ртом без помощи рук» А потом Гленна поднимает глаза, видит рога и продолжает: «Знаешь, ты вчера смылся, неизвестно куда, я отправилась искать. А встретила своего бывшего, Ли Турно. И знаешь, я отсосала у него прямо на стоянке».

Это только начало, потому что все, встреченные Иггом, будут рассказывать ему свои стыдные тайны, не слишком удивляясь рогам, но словно бы получая от них импульс откровенности. «Рога как катализатор исповедальности» — так он мог бы озаглавить реферат, буде имел желание написать таковой. Однако, так ли нам хочется узнать чьи-то омерзительные тайны? В особенности если львиная их доля касается нас? В городке Гидеон все знакомы со всеми и большая часть обывателей убеждена – это именно Иг изнасиловал и убил Мэррин, тем более, что железного алиби у парня нет. А почему на свободе? Так ведь, у них, богачей, рука руку моет. Да, папа Перриш в прошлом удачно засветился как рок-звезда и до сих пор еще участвует в сборных концертах монстров рока, имеет вес в этих кругах, а по меркам заштатного Гидеона почти Рокфеллер.

Представьте, что чувствует человек, который приходит в храм за утешением и слышит от священника: «Пойди домой и повесься, мы каждый день молимся об этом». А в родительском доме: доселе убежденный, что весь мир может ополчиться против него – родители не поверят в виновность. Так вот, дома бабушка, мама и отец по очереди скажут ему, что считают убийцей, стыдятся, и лучше бы его вовсе не было. А старший брат сделает признание, которое взорвет мир, разнесет на миллиард осколков, каждый острее бритвы, но тут лучше бы почитать, чем в пересказе. И тут я чувствую читательскую радость абсолютного узнавания, о которой часто говорит отец автора. Да Джо Хилл – сын Стивена Кинга, но моя горькая радость узнавания не связана с именем Мэтра. Передо мной Грегори Замза из «Превращения» Кафки

Чо, совсем офонарела? Путаешь дар божий с яичницей. Ну, во-первых, я не поставила между произведениями знака равенства и не сказала, что «Девушка и смерть» посильнее, чем «Фауст» Гете будет; лишь констатировала глубинное родство персонажей. А во-вторых, дальше, несмотря на фантастичность, хоррорность, и все более усложняемую многофигурность романа, сходство лишь усугубится.. Именно с этой, третьей по счету книги Джо Хилла, мне полной мерой открылось, почему критики называют его элегантным. Оставаясь в рамках мистического триллера, смотреть на вещи холодно, взвешенно, светски. Не приближаться к герою вплотную, не вызывать в отношении него той невыносимой острой сокрушающей жалости, какая пластает душу читателя кафкианского «Превращения». И все с той же отстраненностью раз за разом проводить его путем Замзы.

Вы чего ждете от человека, неожиданно получившего в дополнение к не самому традиционному украшению головы дар телепатии, способность к звукоподражанию, змееустовость.? А главное – точно знающего, кто убийца самого дорогого для него существа? Ну, смелее? Мне отмщение и аз воздам? Вот и я так же думала. Иг тоже собирается мстить. Жестоко и беспощадно. Раз за разом терпя поражение от носителя подлинного зла, хитрой беспринципной твари. Со всей карнавальной бесполезностью своих рогов Которые суть – хитиновый панцирь Замзы, Камуфляж, не умеющий защитить уязвимой мягкости любящего тех, кто использует его и готового на жертвы ради любимых, человека.

Это хорошая книга. И она о многом. О том, что дерьмо случается. И о том, как мало мы знаем тех, кого считаем близкими людьми. И о том, как много подлинных причин, радикально противоположных тем, что декларируются, есть у человеческих поступков. И о том, как Мир ополчается против кого-то, выбранного козлом отпущения. И о том, как ужасное несчастье помогает избежать большей беды, хотя большую и представить, кажется, невозможно. И о силе, что вечно хочет зла и вечно творит добро. Ах да, местами это гомерически смешно. Отличный роман

Кровь. Как причудливо тасуется колода. У Щербаковой в «Вам и не снилось» есть сцена разговора мамы Юльки с отцом Романа, в юности они любили друг друга и когда женщина с досадой говорит: «Надо же было так случиться, что из всех мальчиков она выбрала именно твоего сына!» Мужчина отвечает: «Я передал ему это по наследству». «Heart-shaped box» дебютный роман сына Стивена Кинга, нынче уже известного и увенчанного и, кажется даже добившегося признания исключительно собственными силами. Первый роман для него и уже второй, прочитанный мной, хотя несколько лет назад категорически не приняла творческого тандема Кинг-Хилл.

О «Высокой зеленой траве» и теперь не могу думать без содрогания, пыталась понять, почему так невыносим рассказ, вспомнила об особенности парного эргрегора, начальный уровень которого всегда ниже, чем у каждого из участников (потому и соавторство чаще всего катастрофично). Но недавно из интервью Кинга узнала о новой совместной с сыном работе — романе «Спящие красавицы», который скоро увидит свет. Поняла. что читать все равно стану, а значит нужно менять отношение ко второму автору. Начала штудии самостоятельных работ Джо Хилла, была приятно удивлена, насколько хороши. По иронии судьбы, «Спящие красавицы» оказались плодом совместной работы с другим сыном, Оуэном (давние поклонники писателя вспомнят ужасный стих «Для Оуэна» из сборника «Четыре после полуночи»).

Но поздно, я уже успела проникнуться симпатией к прозе Джо Хилла и прочесть аж два его романа и вот тут важный момент: читаю в оригинале, а начала с упоминания о крови, которая не вода, потому что это потрясающе легкое для меня английское чтение после «Наречий» (Adverbs) Дэниела Хендера. Словно и впрямь, умение понимать сказанное сыном, досталось в наследство, в награду за любовь к книгам отца. Череда сменяющих друг друга картин, что очень редко случается с текстами на иностранных языках. Да и на русском не часто. С «Коробкой в форме сердца» было несколько раз на протяжении чтения и я далека от мысли, что причиной внезапное феерическое улучшение моего английского.

История незамысловата: известный рок-музыкант пристрастен к коллекционированию разного рода мрачных эзотерических артефактов, как-то с интернет-аукциона он покупает костюм умершего человека, якобы содержащий внутри себя его призрак. Смешно? Погодите веселиться, с этого часа всем будет не до смеха. Пятидесяти-с-хорошим-хвостиком-летний Джуд живет с девушкой Мерибет, которую сам он никогда по имени не называет, а зовет Джорджией, правильно — по названию штата, откуда она родом.

Причуда гения: девок много, а я такой один. Предыдущая была Флорида. так-то она Анна, но, см. выше. Ах да, Анна покончила с собой немного времени спустя после расставания с Джудом, но она была слегка не в своем уме. И если кому интересно, купленный костюм, присланный в черной коробке в форме сердца, при жизни принадлежал отчиму Анны (который эзотерикой тоже весьма не брезговал). Джуду, Джорджии, а с ними читателю в ближайшее время скучно не будет. А как будет? Страшно. И горько. И стыдно.

Энергичная проза с напряженным внутренним динамизмом и яркой осязаемостью образов. А идея? Много идей. Например о том, что когда идешь своим путем, то как правило добиваешься значительного успеха. Но при этом удивительно большое количество людей стремится объяснить тебе, чем, по их мнению, следует тебе заниматься. Хотя в идеале они предпочли бы, чтобы ты вовсе сдох. Что, так мрачно? В целом да, но главное здесь не мраки, а... да вы почитайте. А я теперь «Horn» («Рога») читаю, третий для себя роман Хилла.

Обри Гриффин, который на небесах

Это было… чем? Устройством? Машиной? В каком-то роде – да. Что вызывает следующий очевидный вопрос. Что под капотом? Где, черт возьми, этот капот?

Прежде читала у Джо Хилла «Коробку в форме сердца», «Рога», «Страну Рождества» «Пожарного» — всё крупные формы. Два свежих сборника повестей отчего-то пропустила. Начала одновременно, «Full Throttle» в оригинале, этот на русском.

С «Полным газом повожусь еще, а «Странную погоду» проглотила быстро. Укрепившись во мнении: отличный писатель, но моему читательскому сердцу никто не заменит его отца. И да, Кинг оказал существенное влияние на творческую манеру, но в большей степени как корифей жанра. Хилл талант самобытный, куда более хардкорный, в нем очень мало или вовсе отсутствует кинговский интерсекфеминизм (космический гуманизм) — деятельное сострадание ко всем униженным и оскорбленным, которое — оно, а не умение сделать нам страшно, в основе его немыслимого успеха.

Но теперь не о Кинге. Итак, четыре повести. Первая «Снимок», блестящее начало и очень достойный финал, уходящий, однако, на коду. Конец восьмидесятых, мальчишка толстун, живущий с обожаемым отцом, мама, культуролог, антрополог, видная феминистка вечно в разъездах, дом ведет пожилая женщина, живущая по соседству. Мальчик небесталанен, у него способности к техническому изобретательству, но совершенный лузер среди сверстников. Толстый, неуклюжий, не записной балагур.

В один день оказывается вовлеченным в странный и пугающий водоворот событий, из которых выходит победителем, но утратившим невинность (не в том смысле) Отчасти «Солнечный пес» Кинга, много «Что-то страшное грядет» Брэдбери. Обращение к проблеме памяти как ключевого свойства ума, оригинальное и пугающее соответствие между помолодевшей сенильной деменцией и обилием, доступностью электронных устройств с неимоверным быстродействием и количеством памяти.

«Заряжено». Снова то же многообещающее начало, уходящего в крепкую, но без всякого блеска, социально-психологическую прозу. Основная проблема, доступность оружия и относительно малая контролируемость его обращения. Гипертрофированная угроза терроризма, полицейский произвол, расовые проблемы тоже играют значительную роль. Однако в свете нынешних американских событий я бы воздержалась от однозначной поддержки авторской позиции.

Моя любимая повесть сборника третья, «Наверху». Молодой человек и девушка, в которую он давно безнадежно влюблен, решают совершить мемориальный прыжок с парашютом в честь недавно умершей подруги, третьего члена их музыкальной группы. В ходе полета на стартовую позицию Обри, с панической боязнью высоты, уже решает было отказаться от прыжка, тем покрыв себя позором, но самолетик сближается с облаком, наводящим на мысль об НЛО, после чего двигатель отказывает, прыжок в тандеме становится необходимостью для выживания. Мотор, к слову, заработает снова, когда машина отдалится от облака, но Обри и его тандемному инструктору это уже не поможет, они окажутся НА поверхности странной тестообразной субстанции, составляющей этот объект. После молодой человек очень скоро останется один, и тут — чем дальше, тем чудесатее.

Эта повесть глубже трех остальных, она дает характер в динамике, не единожды меняя отношение к герою. Тонко и точно прописаны токсичные отношения и созависимость. Несколько ярких панчлайновых ситуаций, характерных в большей степени для короткой прозы, но и среднюю не портящих. В общем, если фаворит, то «Наверху»

«Дождь» завершает сборник и да, это достаточно яркая вещь о дождях из иголок и булавок, изливающихся на землю как апокалиптическая напасть. О том, как любая дополнительная гадость в нашем, не славном терпимостью, мире, может стать триггером для полного уничтожения. О подлых сектантах, о бесконтрольных научных экспериментах, проблемы меньшинств еще по касательной. Но на мой взгляд самая политизированная и неинтересная повесть. Общее впечатление от квартета замечательное, а кроме того, сборник награжден премией Брема Стокера.

Ночной стьюард

Он пьет свой кофе — лучший, чем тогда,

и ест рогалик, примостившись в кресле,

столь вкусный, что и мертвые «о да!»

воскликнули бы, если бы воскресли.

Был момент, когда пыталась определить для себя отличие модерна от постмодерна, и коренным (если без наукообразной зауми) оказалось то, что при идентичности приемов и средств, модерн заново воссоздает картину мира, хотя бы даже гротескно измененную, а постмодерн оставляет разобранный на части универсум в обломках и осколках. Это к тому, что «Эвмесвиль» считается вершиной позднего модерна. И да, целостная вселенная имеет быть. Хотя в остальном, описанный в романе социум, скорее постжизнь.

Зачем читают умные сложные книги? По разным причинам, но главным образом для того, чтобы разогнать собственные мыслительные способности. Закон среды: ты таков, каков круг твоего общения, и если интеллектуальный максимум, какой он может предложить — сериалы, очень скоро деградируешь до того же уровня. Мистер Фёст всегда проигрывает мистеру Секонду в борьбе за симпатии большинства. Умная книга не введет тебя в круг интеллектуальной элиты, но может служить симулякром социального окружения. Ты проводишь с ней много времени, вкладываешь большое количество интеллектуальной энергии, она работает как ментальный катализатор.

«Эвмесвиль» из таких, не особенно важны при этом совершенная чуждость тебе политических взглядов автора, его идеологических установок и моральных принципов; для игр ума нет ограничений ни в каких сферах, кроме мыслительной. А что, что там про идеологию и мораль? Ну, великий мыслитель XX века Эрнст Юнгер был фашистом. Да кадровым военным, талантливым и храбрым, прошел всю Первую Мировую, Вторую начал в капитанском чине и должности командира роты, и на Восточном фронте воевал, а после окончания войны отказался заполнить денацификационную анкету.

Суть даже не в действующей на русофилов как красная тряпка на быка подробности биографии, а в том, что я по убеждениям пацифист и не могу приветствовать теоретика военной науки, даже если бы в той войне поставил свои таланты на службу нашей стороне. Еще, я принципиально отказалась от стимуляторов (чай, кофе не в счет), в то время,как Юнгер видный экспериментатор с разного рода веществами. Не просто баловался время от времени тем или другим, но целенаправленно пробировал в десятках сочетаний, написав на эту тему труд «Сближение. Наркотики и Опьянение»

И невзирая, получила от «Эвменсвиля» немалое удовольствие. Для начала, что в имени тебе моем? В таком сложном объемном романе название не может быть случайным. Так вот, восходит оно к культу Эвменид (благих богинь), чье имя суть эвфемизм для Эриний (божеств ярости и мщения). Объясняю: в разное время и различных исторических условиях у людей возникает единое стремление не называть Зло по имени (помяни чёрта, он и явится, да-да, «добрые господа» для фейри у ирландцев, «бурый» для медведя у лесных народов, «тот, кого не называют» в Гарри Поттере).

Эринии преследовали матереубийцу Ореста, помните, эта история с Ифигенией в Авлиде? Ахейские корабли из-за штиля не могли отплыть в Трою, нужна была жертва, Агамемнон вызвонил красавицу дочь, намекнув на замужество с первым парнем на деревне Ахиллом, когда девушка прибыла, ее закололи. После

мать несчастной Клитемнестра, убила, мстя за дочь, мужа, а сын, мстя за отца — убил мать. И спасаясь от эриний, бежал в Афины, ареопаг которых оправдал его, а для того, чтобы умаслить гневных богинь, афиняне учредили их культ, назвав милостивыми, Эвменидами.

Как все непросто, но в этом-то вся и прелесть, «Эвмесвиль» книга ярости под маской добросердечия. Роман из намеков и недосказанностей, предполагающий в читателе не только обширный бэкграунд, но и умение фильтровать информацию, читая между строк. Фабула при этом предельно проста: город-государство Эвмесвиль — один из последних оплотов порядка и законности, постцивилизация на обломках уничтожившего себя мира. Климат, культура, менталитет, социальное устройство сильно тяготеют к Балканам советских времен: земля обильно плодоносит, все относительно благоденствуют. Способ правления тирания, не тоталитарного и не деспотического типа: почти полная свобода в интимной сфере, прикормленная оппозиция, за которой бдят.

Герой-рассказчик Мартин Венатор историк «по крови» (потомственный и по сильнейшей душевной склонности), уровень квалификации примерно сопоставим с доктором наук в нашей табели о рангах. Работает ночным стьюардом (барменом) на касбе. Касба — укрепленная цитадель эвмесвильского тирана Кондора. Стоп, так профессор или стьюард? То и другое. Часть времени, не занятую за барной стойкой, может посвящать научным изысканиям, может преподавать и является научным руководителем норвежской аспирантки. А как вышло со сферой обслуживания?

Кондор предложил, он не отказался. Отказаться пришлось от имени, эстетическое чувство тирана сделало героя Мануэлем. Но! Кроме прочего, приближенность к правителю предполагает серебряный фонофор (прообраз мобильника, описан в семьдесят седьмом году, господа) и почти неограниченный доступ в луминар — род машины времени, отменяющей время, интернет не для всех с 7D уровнем погружения в интересующие обстоятельства. А кроме прочего, эта должность хорошо оплачивается, дает возможность для собственных социо- и культурологических исследований в области сравнительного сопоставления анарха и анархиста, тирана и деспота, физики и лирики, гармонии и алгебры etc.

И главное, функции интеллектуальной элиты, в общем, сфера обслуживания власти. Так есть ли разница, каким способом служить? Собственно, содержание романа — житейские воззрения и научные взгляды Венатора (занятные, в области естественных наук, тяготея к Линнею, отрицает Дарвина). А также рассказ о его учителях, его женщинах, об убежище, которое обустраивает себе на случай свержения тирана. Обрывается повествование внезапно, приглашением сопровождать царскую охоту в Лесу, где герой давно мечтал побывать. Ученый в нем не устоял перед фаустовым соблазном, возобладал над анархом, желавшим отсидеться в норке. Крутая книга, хотя сильно не для всех.

Солопсизм

Если бы мы с тобой создавали этот мир, он выглядел бы лучше, не правда ли?

Читатель ждет уж... Отчего читатель, стопицот раз изругавший пелевинские книги, продолжает ждать от них откровений, в целом понятно, Виктора Олеговича, в силу странной аберрации, воспринимают как Солнце современной русской литературы. Не суть, что большую часть времени скрытое за тучами, такой уж у нас климат. Раз в год озарит сиянием очередного романа — мы и рады: есть кого честить на все корки в ближайшие одиннадцать месяцев. Двенадцатый традиционно посвятим догадкам, о чем будет следующая книга.

Ну вы чего, ребята? Он вообще Луна. Нет, не смущает, что в русском языке это слово женского рода и к мальчику неприменимо. Во-первых, трансгендерность в тренде. Во-вторых, вам русским по белому объясняют, что если в одной культурной традиции луна женское божество, то в другой вполне может быть мужским, а кроме того: «вышел месяц из тумана...». В третьих, эпоха Водолея, тяготеющего к андрогинной бесполости. Не в том смысле, что все мы в ближайшее время вольемся в ряды бисексуалов, а в том, что секс, в обоих главных смыслах, утрачивает позиции, которые занимал в эпоху Рыб, в чьей культурной традиции ему придавалось утрированное значение.

Да, предтече всегда нелегко: прежде твой путь усыплют цветами, после камнями побьют, хорошо еще, если голову с телом не разлучат. А впрочем, можно сыграть на опережение, что есть Солнце и Луна этого романа, как не живущие собственной жизнью головы? А как же секс во всех возможных видах? — мне возразят, — Девочка-мальчик, девочка-девочка в линии Саши; мальчик-девочка, мальчик-мальчик, мальчик-родственники и знакомые — в части Каракаллы и Гелиогабала. Да никак, это все декорации. Искать в «Непобедимом Солнце» сексуальности бесперспективно, это книга «от головы», от ума.

Не стоит видеть в нем профеминистский роман, а в «Фудзи» или «Айфаке» антифеминистские. Водолей великий уравнитель. Фигассе, уравнитель,на семиста страницах среднестатистическому читателю, который тянет лямку убогого существования в борьбе за кусок хлеба, скармливают жизнь богатых и беззаботных. Правда? Вы еще тянете? А мне кажется, те, кто начинал читать Пелевина лет двадцать назад, нынче в большинстве обустроили жизнь так, чтобы получать удовольствие от того, что делают. Не то, чтобы совершенный выход из колеса Сансары, но кое-какие базовые навыки в коллективное бессознательное заложил.

Имеющие глаза, увидели. Потому и «Вива, Фидель», буквально «привет тебе, верный». А вы думали, речь о бородатом коммунисте? Тут все так прозрачно, и бесполое, вернее обоеполое имя героини Саша, отсылающее ни много, ни мало — к Александру Македонскому, кумиру императора Каракаллы. Женская ипостась Александра Великого как-бы кольцует тему сотворения кумира в присущей главному трикстеру русской литературы охальной манере: у нас всякая кухарка может управлять государством, а любая блондинка из породы кидалтов — творить миры.

Вполне себе милая книга. И читается легко. Опять же,кое-какими сведениями из истории Рима одарит между делом (пускай Иванопуло помебелируется).

Ручеек

А тут – просто женщина на коленях: ползет по берегу ручья. Сначала я подумала, что она тоже жена фараона: сверху была надпись иероглифами – я не могла прочитать. А потом нашла перевод. Душа усопшей пьет воду в потустороннем мире. Я все время о ней думала.

Елена Чижова после «Китаиста» ужк вряд ли чем сможет удивить, прочла где-то, что над всяким писателем стоит незримая цифра. Нет, не количество возможных читателей и не число лет, которые его будут помнить. Страниц. Для кого-то оптимально триста, другой меньше. чем на семиста не раскрывается, третьему вовсе тысяча нужна. Чижова обычно тяготеет к компактности, около трехсот. В то время, как непростота ее прозы, насыщенность перекрестными связями, общая неспешность — просят не меньше шестисот.

Понимаю, читатель не должен указывать творцу, но ведь и кошка может смотреть на короля, а «Времени женщин» все же трагически не хватает объема. Уродливая и прекрасная история четырех женщин из ленинградской коммуналки, (пяти, потому что в крошке Сюзанне женского не меньше, чем в любой из старших), в точности как тот древнеегипетский петроглиф, где душа пьет воду в потустороннем мире: хочешь напиться — опустись на колени.

Когда ты не рожден с серебряной ложкой во рту, за любое житейское благо заплатишь тяжким трудом и унижением. Но вода человеческой заботы, любви и участия стоит того, чтобы добровольно смирить гордыню. Лимитчица Тоня потянулась к первому человеку, который проявил к ней интерес. И парень-то ведь неплохой, ленинградец, умничка. Они не пара и вряд ли в том браке было бы много счастья, случись он, но — некоторые женятся, а некоторые так. Делать что-то уже было поздно, когда поняла, что беременна, родила без мужа, а шестидесятые в Союзе позор, да и трудно без помощи.

Хотела было в деревню отправить малышку со звонким именем Сюзанночка, да соседки по коммуналке отговорили. Три старухи: Елизавета, Гликерия, Ариадна, пролетарка, эмансипе, «из бывших». И дитя у трех нянек росло не без глазу. Читать , да не только по-русски, а и по-французски девочка начала раньше, чем говорить. Сонечка вообще очень долго молчала. Почему Соня? Покрестили тихомолком, а бвсурманской Сюзон в святцах нет. И знаете, это было счастливое детство. Насколько вообще может быть счастливым. Ребенку чего нужно? Заботы, любви, стабильности, чтобы проявляли интерес, развивали таланты.

И это было счастливое материнство, настолько, насколько возможно в предлагаемых условиях. Знать, что пока ты зарабатываешь деньги, дите присмотрено, накормлено и обихожено. Радоваться успехам. Гордиться, талантами своей девочки, не подвергаться ежедневным унижениям от столкновения с советским институтом дошкольного воспитания.

И счастье для трех потерявших семьи женщин, на склоне лет обрести объект заботы, оказаться нужными, продолжиться в маленьком человечке, который как пластилин — лепи. Прямо-таки пастораль? Нет, конечно, и работать бедняжке приходилось на износ, и о женском счастье не позволено было подумать, а когда появился на горизонте человек, проявивший интерес, вот тут-то и начались настоящие проблемы. Нет, не потому, что все беды от мужиков. Потому что мнимую заботу,в отличие от подлинной, проявлять легко. Потому что государство, руками своих активисток, влезало в самое сокровенное, куда при нормальном раскладе никому ходу нет.

Потому что работа на износ не предполагает сколько-нибудь серьезной заботы о здоровье и сакраментальное «в гробу отдохнем» может прозвучать буквально для совсем еще молодой женщины. И что тогда со всеми ними будет? Финал показался слишком поспешным, но это то, о чем говорила в начале: такой прозе тесно в малом объеме. Отличная книга. Горькая, суровая, нежная. Елена Чижова может.

Стена и Купол

Ибо всякая плоть — как трава, и всякая слава человеческая — как цвет на траве: засохла трава, и цвет ее опал.

Люблю Клиффорда Саймака с детства, хотя много читать его не довелось, сначала не было возможности достать из-за книжного дефицита в СССР, после повзрослела и решила, что переросла фантастику. В целом — да, такую переросла. Не с мыслью обидеть, но «Все живое» сегодня воспринимается простоватым и наивным.

Прочесть роман заставила реплика к отзыву на кингов «Под куполом», который прежде читала, а теперь слушаю аудиокнигой, о том, что Кинг беззастенчиво воспользовался сюжетом Саймака. Нужно было уточнить. На самом деле, идея прозрачной стены, огораживающей маленький городок, впервые реализована во «Всем живом», Саймак, без сомнения, был мощным генератором идей. Но именно идей.

Вот появилась, откуда ни возьмись, стена. Невидимая, непроницаемая для людей, но беспилотные механизмы минуют ее без заминки. Значит не так все страшно, расслабьтесь, ученые найдут способ справиться с этой напастью, а пока государство найдет способ поддержать пару сотен своих налогоплательщиков продуктами и прочим. Интрига провисает, значит нужно ввести дополнительный фактор, который ее обострит. А именно — стена движется. Со скоростью пешехода, но этак, гладишь, всю землю перегородит.

Снова не страшно? О, телефон! В доме героя, у которого обычный телефон отключен за неуплату и вообще все сильно не айс, внезапно появляется аппарат без наборного диска, этакий агрегат для связи с одним абонентом, и оттуда ему сообщают, что если хорошо поработает, сможет получить полторы тысячи долларов — немыслимая для бедняги сумма. А потом он внезапно встречает свою первую школьную любовь, дочь местного богача, что давно покинула провинциальный Милвилл ради большого мира, но удивительно кстати приехала накануне событий навестить отца, да вот теперь и застряла.

А потом, так же внезапно, встречает городского дурачка, пропавшего десять лет назад. Беседует с папой возлюбленной, который, оказывается, перепрофилировал производство с молотилок и веялок на те самые диковинные телефоны, и хотя эта и другие инновации помогли его предприятию не разориться, относится к данайцам, нашептывающим идеи, как к троянскому коню.

А потом герой попадет в параллельный мир, место обитания того слабоумного, будучи допущен к контакту потому что: а). никогда не дразнил полномочного представителя цветов в нашей реальности; б) его собственный папа был тем, кто начал культивировать занесенные к нам ветром времени разумные цветы.

Много удивительных приключений, контактов, переговоров на самых разных уровнях: галактическом правительственном, соседском (закончится мордобоем). Но общее впечатление — простая и милая история, замечательно богатая яркими идеями, которыми компенсируются недостатки драматургии по принципу бога из машины: чуть действие пробуксовывает, выпрыгивает очередной и двигает его в нужном направлении. Достаточно пафосная, предугадавшая общее направление на толерантность в отношении альтернативно одаренных людей, с фирменной для Саймака развязкой, конвертирующей прежде не ценимое в бесценное.

Так а Купол что? Потянул Кинг идею? Ну, с тем же основанием можно утверждать, что Стругацкие во «Втором нашествии марсиан» воспользовались одной из здешних со своей синей пшеницей, а Лазарчук в «Пути побежденных» — с выжиганием мутогенного очага напалмом. Хотя Кинг все-таки лидер по числу заимствований, пристрастие Круга из «Доктора Сна» к любованию катастрофами перекликается со здешними вампирами времени.

Дело однако в том, что отголосок идеи, заживший собственной полнокровной жизнью в совершенно иных обстоятельствах, имеет смысл рассматривать как оммаж, бережный уважительный поклон одного автора другому. В «Куполе» Кинга все иначе, начиная с четкой базовой концепции, отличной от саймаковой, от которой не отклоняется на всем протяжении, детально продуманного мира, заканчивая сложнейшим переплетением межличностных отношений горожан и непростым взаимодействием с внешним миром. Разумеется, ни о какой вторичности не может идти речи,но предшественникам гран респект.

Грехи отцов?

With a whistling rush of air, a pair of swans flew low over the bridge and skated down onto the water, sending up dazzling waves from their feet. They were incandescent with light.

Читать в оригинале книгу, у которой есть перевод — это не снобизм и не выпендреж. Просто когда все время ищешь, чего бы почитать на английском, скоро выясняется, что авторов, способных доставить радость, не так много, а язык Кэтрин Уэбб хорошо ложится на восприятие, богат аллитерациями и внутренними рифмами, которые в английской прозе встречаются куда чаще, чем в русской. А кроме того, он прозрачный, понятный, простой и ясный, но не примитивный.

Потому The Misbegotten («Незаконнорожденная»). Излюбленный прием Уэбб, которому она не изменяет и здесь — работа с двумя временными пластами, с непременной страшной и стыдной тайной, корни которой уходят в прошлое, а крона укрывает душным шатром, заслоняет солнце от героев современности. Хотя на сей раз и те, и другие события относятся к достаточно отдаленному от нас началу позапрошлого века, охватывая временной промежуток 1800-1820 годы.

Место действия более поздних событий — английский город-курорт Бат, да-да, тот самый, куда едут герои мисс Остен и Теккерея, но для здешних персонажей это дом родной, и разного рода увеселения отдыхающей публики, вроде общественных балов или прогулок по живописным окрестностям, не для них. Они здесь живут. Впрочем, юной Рэйчел все в диковинку, как-то уж очень поспешно сочетавшись браком с преуспевающим виноторговцем Ричардом Уиксом, она оказывается в чужом городе, в чуждом окружении и, правильно вы догадались — совсем не с тем человеком, какого девичье воображение рисовало ей принцем на белом коне.

Супруг оказался вовсе не таким богатым, щедрым, а главное, терпимым к слабостям девушки и нежным, как она могла ждать. Не дурак заложить за воротник в соседнем трактире, даже на самый снисходительный взгляд месте далеком от респектабельности. Требует отчета за каждый потраченный фартинг. А кроме того, не ладит с собственным отцом. То есть — вообще не общается. И то сказать, старший мистер Уикс попросту опустившийся пьянчуга, но все же он папа!

И есть еще один нюанс, все принимают ее за некую Алису, которая пропала без вести много лет назад. Сходство просто невероятное, хотя Рэйчел моложе, конечно. Та была невестой юноши из хорошей семьи, сына покровительницы супруга нашей героини. И там случилась какая-то мутная история: жених после исчезновения нареченной повредился в уме, убежденный,что она оставила его ради другого, с кем и сбежала; служанка в доме знатной леди, Старлинг (росла вместе с Алисой, взятая в дом подкидышем) считает, что это сын хозяйки убил ее любимую названую сестрицу в приступе безумия. Остальные молчат, но молчание довольно красноречиво.

С этой книгой погрузилась в атмосферу стольких замечательных английских романов, от «Нортингерского аббатства» и «Ярмарки тщеславия» до «Женщины в белом» и «Грозового перевала». За одним этим стоило читать. Хотя здесь и интрига, надо отдать должное, неплохо закручена. И мощный антивоенный пафос, которому Кэтрин Уэбб неизменно верна. Вообще военные эпизоды поражают натурализмом и сочатся живой кровью. Не ждала встретить такие горькие и тяжелые сцены. Отличная книга.

Все не то, чем кажется

Правила игры: не жить в реальном мире, а поселиться в мире выдуманном, фальшивом, и изо всех сил делать вид, что этот выдуманный мир настоящий. Живя в цифровом мире, теряешь представление о том, как устроен мир реальный, но реальность все равно тебя достанет, и что ты тогда будешь делать?

Успокою поклонников Александры Марининой, которые сетовали на то, что в «Другой правде» слишком много отвлеченных рассуждений — здесь все иначе. Интрига многоступенчатая, объединяет два независимых сюжета, которые, надо полагать, сольются в финале. Действие динамичное, Каменской, всесильной авторскою волей, придется сменить мантию и шапочку аналитика на стоптанные кроссовки полевого игрока, а на бегу особо не пофилософствуешь (впрочем, Настя находит время и силы, невзирая, так не за то ли в свое время полюбили ее?)

Мне до сих пор трудно воспринимать Настасью Павловну как частного детектива после того, как лет двадцать назад оставила чтение серии о ней, еще в роли майора Каменской. Хотя вернулась год назад с «Другой правдой» где она целый отставной полковник, ныне занятый частным сыском, и надо бы уже привыкнуть. Но не выходит.

В предыдущей книге героиня выступала увенчанной благородными сединами гранд-дамой, с которой нынешние правоохранители не так, как заслуживает, но считается. «Безупречная репутация» вовлекает ее, кроме непосредственно расследования, в клубок сложнейших интриг с участием коррумпированных чиновников из силовых структур, ведущих свои малопонятные игры, и очень неприятные обстоятельства места.

Но по порядку. Менеджер одного из телеканалов, специализирующегося на выпуске сериалов (не спрашивайте меня, как отношусь к современному российскому кино, чтобы не услышать грубости, но работают и там люди). Так вот, этот человек, перманентно озабоченный поиском свежих неизбитых сюжетов, берет буквально с колен у заснувшей попутчицы в самолете книжицу в мягкой обложке, прочитывает несколько страниц, и понимает, что перед ним бомба. Стилистически скверно, но из сюжета неленивые сценаристы выдоят для канала серий этак шестнадцать, а то и больше.

Запоминает имя автора и название покета, поручает подчиненной найти и договориться о правах на экранизацию, девушка находит писателя, который оказывается вовсе даже не литератором, а сценаристом мероприятий. Молодой человек с радостью, даже и за символическую плату, соглашается — он понимает, что репутация важнее, все закручивается, сценаристу канала платят нехилый гонорар, и в этот момент автор наотрез отказывается от сотрудничества.

Для выяснения менеджер, которому предстоит возмещать каналу убытки из своего кармана, нанимает агентство Стасова. То, что аудиокнигу Игорь Князев читает великолепно, даже не обсуждается.

Восковые цветы

Они хотят обнять друг друга,

Поговорить…

Но вместо ласк – посмотрят тупо

И ну грубить.

Когда натыкалась где-нибудь на упоминание «Козлиной песни», всякий раз корила себя, что не выберу времени свести знакомство с писателем, о котором все, кто есть кто-то имеют мнение. Представлялся фолиант, изысканно сложный стилистически, с героями интеллектуалами, ведущими беседы на философские темы, неподъемные для профана, где чтобы только вникнуть в суть, пришлось бы читать Платона и Плотина (желательно в подлиннике). И совершенно ошибалась.

Самый знаменитый роман Константина Вагинова объемом в сто семьдесят страниц, написан очень просто. Герои? Скорее персонажи. Несомненно живые, но странной полужизнью — не из плоти и крови, а словно бы призраки, облаченные плотью как пыльными истлевшими лохмотьями. Во все время чтения не покидало чувство, что находишься вместе с ними если и не в аду, так уж в чистилище. Поля асфоделей, куда солнце не заглядывает, где беспамятные души бесцельно влекутся, повинуясь минутной прихоти.

Не лермонтовское «Богаты мы уже из колыбели ошибками отцов и поздним их умом, И жизнь уж нас томит, как дальний путь без цели...», там тугое и плотское проступает через позу пресыщенной умудренности. У Вагинова молодость, внешняя привлекательность, желания (которые правильнее было бы назвать вожделениями) вполне осязаемы.

Но на всем налет тоскливой обреченной послежизни, где гурманство обратилось обжорством, умение наслаждаться тонкими винами пьянством, любовное горение — похотью и скучным блудом. А умение ценить и понимать красоту выродилось в лишенное смысла собирательство обрывков и обломков.

Собственно, козлиная песнь и должна быть трагедией, таков буквальный перевод названия жанра, нет-нет, всего лишь потому, что призом в драматургических состязаниях бывало это благородное животное. Хотя Бахтин относит сочинения Вагинова к карнавальной, смеховой культуре. Сказать по правде, карнавальности, сюра, внезапно сменяющихся личин и масок, за которыми в четырех героях видишь одного — в романе предостаточно. Что до смеха, нужно обладать очень острым зрением, чтобы разглядеть его за усмешкой горькою обманутых надежд.

Отчего-то все Лермонтов нейдет из ума. Наверно неслучайно, оба были талантливыми русскоязычными чужаками, жизнь обоих связана была с войной, которая никак не отразилась в их творчестве, тонкая чувствительность в сочетании с предельным цинизмом, умерли молодыми. Ни в коем случае не ставлю знака равенства между масштабами дарования, но какая-то глубинная связь все же есть.

И нет, «Козлиная песнь» наименее мой из четырех вагиновских романов, тупиковый отнорок петербургского текста, «Трудах и днях Свистонова», «Гарпогониаде» и «Бомбочаде» нахожу больше привлекательного. Хотя это дело вкуса, конечно.

Повелитель мух

- Розовые звезды падают, — подал голос Эйден. — За ними остаются полосы. Это так красиво. Это так страшно. Все смотрят. Нет сластей, только страсти. Тяжело дышать.

Я из читателей, которые не преминут попенять издателю за разбивку на две части книги, в бумаге давным-давно одним томом купленной. Но на сей раз скажу: Правильно сделали. Массив в тысячу страниц просится быть разделенным, а «Под куполом» один из самых мрачных и тяжелых кинговых романов. Бумажную или электронную книгу может не стоило бы делить, но для аудиоверсии, вернулась к роману в этом формате — семнадцать с половиной часов то, что доктор прописал.

Исполнение Игоря Князева великое благо для любой книги, но особое счастье, когда ему доводится прочесть шедевр, этот роман таков. Без натяжек и ненужного пафоса, констатация — просто так есть. Хотя при первом знакомстве этого не подумала. Первое, если честно, завершилось, едва начавшись. Что это за список персонажей, пьеса что ли? — А потом, — Фу, гадость какая!

Напомню, одна из первых сцен описывает как молодой человек забивает насмерть, а потом душит бывшую одноклассницу. Со всеми натуралистическими подробностями, вроде того, как она сначала пережила подобие эпилептического припадка, а потом обкакалась в процессе. Кинг мастер деталей, у него все живо, прямо как перед глазами.

Теперь думаю, первым негативным впечатлением от книги обязана тому заботливому инстинкту самосохранения, который не позволил в свое время дочитать Голдинга, «Повелитель мух» одна из самых значимых для Стивена Кинга книг, к мотивам которой он возвращается на всем протяжении творческого пути, цветными камушками, указывающими направлении на этот роман, усеяны самые разные кинговы вещи.

В «Куполе» он не только в очередной раз воплощает сквозную для себя тему обычных людей в критических обстоятельствах, но и впервые в таком масштабе рисует, изолят отрезанный от общества, в «Долорес Клейборн» и «Буре столетия» это было, но не так грандиозно, в «Спящих красавицах» с городом при тюрьме вернется, но там свои нюансы. Здесь на роли островитян-мальчишек население целого провинциального Честерс Милла.

На городок одним субботним утром опустился прозрачный, непроницаемый купол: можно видеть внешний мир и общаться с людьми оттуда, но пересечь и любым образом физически взаимодействовать нельзя. Причины неясны, сколько продлится – неизвестно и спасения из внешнего мира ждать не приходится. Но мрачные и стыдные тайны горожан купол покажет как увеличительное стекло. Самоотречение и героизм тоже, только вот...

Разочарую поклонников Кинга, составляющих представление о его творчестве по сериальным воплощениям. В сериале нарушен один из базовых принципов романа, а именно, возможность вербального общения между людьми, находящимися с разных сторон в непосредственной близости от купола. Потому и бросила смотреть с первой серии, просто другая история. Может быть даже отменно хорошая, но другая. Аудиокнига — роман, как он есть, без искажений в угоду сериальному формату. Заканчиваю первую часть, жду второй.

Харон

Искусство – это совсем не празднество, совсем не труд. Это – борьба за население другого мира, чтобы и тот мир был плотно населен, чтобы было в нем разнообразие, чтобы была и там полнота жизни, литературу можно сравнить с загробным существованием. Литература по-настоящему и есть загробное существование.

Имя Константина Вагинова не так известно, как другие громкие имена Серебряного века. Он недолго прожил, всего тридцать четыре года, немногое успел — четыре романа совсем небольшого объема, да книжка стихотворений. В своем кругу был известен и ценим не только поклонниками, но и коллегами литераторами. Сегодня даже очень продвинутый читатель при упоминании имени Вагинова скорее всего вспомнит «Козлиную песнь» Но меня совершенно очаровала не она, а «Труды и дни Свистонова»,

Прямая отсылка в заглавии к сочинению Гесиода не случайна. Казалось бы, где древнегреческая дидактика, а где опус двадцативосьмилетнего обэриута (в строгом смысле не был, но в круг Хармса, Веденского, Заболоцкого вхож, и принимал участие в «Трех левых часах», которые позже описал в «Свистонове»). Так вот, где связь, что он Гекубе, что ему Гекуба? Но на самом, быть может, глубоком уровне родство очевидно. Гесиодово сочинение — такая себе книга правильного хозяйствования, пособие по практическому освоению реального мира. Вагиновское заселяет людьми искусственноый мир литературы.

История писателя в ипостаси ловца человеков. Не в библейском смысле спасения души, а в том, что все, имевшие знакомство с популярным писателем Андреем Свистоновым, рано или поздно оказывались персонажами его книг. Прежде, бывало, писал стихи и муза вольно витала над его челом, теперь заложник успеха прежних своих сочинений, посадил крылатую на короткий поводок — чтобы всегда под рукой, чтоб по свистку являлась. Забыв, что Гении не терпят такого рода обращения. Талант симбионт, которому носитель должен неустанно служить своими трудами и днями

Дар покинул Свистонова, механические приемы стимуляции, вроде поиска сюжетов в старых газетных публикациях и компиляторного подтыривания в мифологии или у классиков дают весьма сомнительный результат. А главное — люди. Не выходят из-под пера, как в прежние времена, стервецы! И тогда он начинает красть у жизни. Это как? А вот так, брать реального человека, с его ужимками, со странностями, с не всегда приятными особенностями, со своей внутренней правдой — и переносить в книгу.

Вообразите.каково увидеть себя, со всеми сокровенными желаниями, часто мелочными и постыдными, выставленным на всеобщее обозрение. Не самое приятное, что может случиться с человеком и ничем хорошим это для Свистонова не кончится. Хотя бы и сочинял в оправдание себе необходимость заселить иной мир, чтобы и в нем была жизнь и разнообразие, хотя бы и воображал себя если уж не демиургом,так на худой конец Хароном, перевозчиком.

От души рекомендую, времени много не возьмет, всего сто десять страниц, а знакомство с интересным автором Серебряного века свести позволит. Вагинов не из тех авторов, которые смешат. Хотя Бахтин и относит его творчество к карнавальной, смеховой культуре, но в других романах максимум сдержанно-ироничен, скорее даже саркастичен. А в «Свистонове» много смешных моментов, описание татуированного человека в первой главе аккурат вчера, когда зашла речь о победителе Нацбеста этого года, живо напомнило героиню елизаровской «Земли» (кто в курсе, поймет).

полного среднего роста, среднего телосложения, статен, глаза серые, на теле следующая татуировка: 1) на груди между сосками нарисовано Распятие с надписью на кресте «I.Н.К.I», по бокам такового нарисованы цветы: с правого соска – из породы лилий, с левого соска – неопределенной породы; 2) под Распятием справа и слева на грудной клетке нарисованы двуглавые орлы, на правой половине грудной клетки копия российского государственного герба, в середине косы стоит буква Н., с левой стороны грудной клетки двуглавый орел, не похожий на герб… 3) на брюшной части выше пупка и немного правее изображен лев с гривой и поднятым хвостом. Лев этот стоит на стреле, которая острием своим обращена также вправо; 4) по правую сторону льва и на одной высоте с ним изображен св. Георгий-победоносец на коне, побеждающий дракона; 5) по левую сторону льва и на одной с ним высоте изображена женщина (амазонка), сидящая на лошади. Голова лошади обращена в сторону льва; 6) на левой руке с передней ее стороны повыше локтя изображена женщина, поднявшая подол; 7) на той же руке ниже локтя, на передней ее стороне изобра-ются неизвестные цветы и ниже их – лилия;… 10) почти на самом локте, немного пониже изображена бабочка, головкой обращенная к вышеописанным цветам; 11) на правой руке повыше локтя, на передней стороне руки, изображена женщина, завернувшая юбку и открывшая одну ногу до бедра; 12) ниже локтя, на стороне руки, обращенной к телу, изображается сердце, пронзенное стрелой, якорь и крест; 13) как раз под якорем, сердцем и крестом изображается голая женщина, стоящая на какой-то голове и поднявшая левой рукой меч; 14) правее голой женщины с мечом изображена другая женщина, полуголая и больше по своим размерам, правую руку заложила на затылок; 15) правее последней еще женщина, полуголая, держащая позади головы развернутый веер; 16) левее женщины с мечом изображена сирена с мечом; 17) на правой ноге, почти на бедре, на передней ее стороне, изображена женщина, с курчавыми волосами, с ожерельем на шее, без ног, туловище заканчивается непонятным рисунком;

НеЦахес

Прекрасно было яблоко, что с древа

Адаму на беду сорвала Ева.

Шекспир, Сонет 93 в пер. С.Я.Маршака

Вселенная отвечает, руководствуясь принципом контекстной рекламы, не нужно даже формулировать задание, как при запросе в поисковик, стоит поинтересоваться чем-то и высказать интерес вслух — voila, спустя очень небольшое время приходит ответ: получите, распишитесь. Дня два назад зашла речь о сонетах Шексира и гипотетической возможности их чтения в оригинале, я тогда ответила, что нипочем не рискнула бы. Хотя переводы Маршака люблю всем сердцем. И стала держать в голове, что возьму однажды, как посоветовали: оригинал-перевод, попробую читать, не пытаясь объять необъятного, но вслушиваясь в мелодику и ритм. А тем временем начала вовсе даже не Шекспира, но «Крошек Цахес» Чижовой, давно хотела почитать, да все случая не выпадало. И встретилась на страницах книги с девочкой, читающей сонеты в на шекспировом староанглийском.

Она обратится к этому даже дважды, ими начнется ее сказочное ученическое счастье, ими же и закончится. Есть люди, наделенные особым талантом — учить. Таких немного, хотя бы одного по-настоящему великого Учителя не всякий и вспомнит, хотя за жизнь столкнулся с десятками педагогов. Есть люди, наделенные особым талантом — учиться. Таких даже меньше, потому что учились мы все (понемногу, чему-нибудь и как-нибудь). Эта повесть о том, как великий педагог встретил достойного себя ученика. Елена Семеновна названием книги отсылает к повести Гофмана о маленьком уродце, который, благодаря доброте пожалевшей его феи Розабвельды (гляди-ка, вспомнила без яндекса, недавно писала об этой вещи) мог незаслуженно пожинать плоды чужого труда, таланта и успеха.

Героиня-рассказчица слишком сурова к себе, если на самом деле думает о великих успехах, своих и однокашников, на ниве шекспировских постановок школьного театра (а речь о том английском, на котором Бард писал свои произведения). За любым успехом стоит труд. Другое дело, что энергия, вложенная его застрельщиком и организатором, несопоставима с той, которую тратят рядовые участники и даже звезды процесса. И да, в любом серьезном деле находится место любви, дружбе, уважению, сотрудничеству, предательству, подлости — без всего этого никак. Это все пена дней, важно другое: она сделала своих детей посредниками между теми, кто уже забыл что-то важное и теми, кто этого еще не узнал. Она зажгла свет, а они понесут дальше, чаще всего сами не понимая, что продолжают светить. За тем и нужны Учителя. Которым нужны ученики. Преодолевать проклятие Вавилонской Башни.

Кровь не вода

В конце концов, она действительно полукровка. Родилась в смешанном браке. В ее крови сошлись две национальные судьбы, соединенные накрепко и несовместимые. В этом источник ее неодолимой притягательной решимости.

«Китаист» Елены Чижовой открыл мне замечательно интересного автора, к творчеству которого/которой время от времени нельзя не вернуться. Н-ну, хотя бы потому, что она из тех немногих, кто пишет поперек. В одной из лекций Быкова было о том, что советскую литературу, при всем ее многообразии, условно можно разделить на три группы: 1.произведения, призванные оправдать власть, 2. осудить ее и 3. непосредственно имеющие ее своим адресатом. Нам, живущим во времена первоначального дикого интерактива, выпало время, когда всякий пишущий, даже если продуктом его творчества становится известное слово на заборе, словно бы адресуется прямиком к Путину. По крайней мере, не исключает гипотетической возможности, что ВВ может прочесть при случае написанное кровью его сердца (прочими физиологическими жидкостями тоже). На этом фоне Елена Чижова выделяется тем, что адресуется к совести. В довольно идеологизированном пространстве ее книг, власти, как адресата, не существует. К чему метать бисер перед теми, кому не писан, не читан, не понят, не так?

Впрочем, читатель в большинстве тоже склонен понимать не совсем так. Излишне буквально. Бодро отрапортует, что «Полукровка» — это о пятом пункте и о еврейской девушке, которая, в стремлении обойти налагаемые им ограничения, совершает подлог, становясь на саморазрушительный путь служения злу, и прочее бла-бла-бла. Шире – о судьбах еврейства в России. А что, не об этом? Почему же, и об этом. Но хорошая книга отличается тем, что изнутри она намного больше, чем снаружи. Что до возможности расширения-углубления интерпретации — его определяет уровень интерпретатора. В конце концов, я тоже полукровка и кому, как не мне, знать, каково это, с детства быть усаживаемой между двух стульев. Нет, к мировому сионизму отношения не имею, но если вы думаете, что детям от смешанных браков другого типа намного проще, чем героине, разочарую вас – это не так.

ХХ век в России прошел под знаком великого слома патриархального уклада с лозунгами «довольно нам жить законом, данным Адамом и Евой», «Пятнадцать республик – пятнадцать сестер». «Эта коммунальная, коммунальная квартира; эта коммунальная, коммунальная страна». Которые хорошо звучали с трибун и во время застольных посиделок с возлияниями (последнее). Но в реальности, совмещение двух культур в пространстве одной семьи доставляло участникам примерно столько же удовольствия, сколько жизнь в коммунальной квартире. Дети от подобных браков, лишенные невидимой, но действенной поддержки, даваемой принадлежностью к безусловно своим, с детства учились постигать великую науку лавирования. Когда в одной семье ты при всякой детской шалости «эта татарва», а в другой «эта хохлушка», маккиавелизм, в соединении с острой реакцией на несправедливость, становится второй натурой даже и без чтения «Государя». И, кстати, я тоже записана в паспорте русской. Хотя в моем случае принадлежность к титульной нации не могла дать привилегий при поступлении. В Казахстане национальная политика обеспечивала льготные условия только казахам (потому что в двадцатые продразверстка привела к геноциду коренного населения).

А теперь скажите, вы по-прежнему думаете, что вопросы национальной самоидентификации можно раз и навсегда решить, кинув в массы что-нибудь, вроде «хинди-руссу – бхай, бхай» или «Москва-Пекин – дружба навек»? И, кстати же, в Казахстане евреев традиционно уважают, если бы кто подсказал Марии ехать поступать в Алма-Ату, она наверняка, стала бы студенткой с первой попытки. Постой, ты все не то говоришь. Девушка осуществила подлог. И кражу. И выступила взяткодателем. Что с того? Кому она сделала плохо тем, что обеспечила себе возможность учиться? Кому тем, что освободила из плена книги? Кому тем, что подарила близким счастье жить в отдельной квартире не с подселенными троглодитами? Все она правильно делает. Вот сложит с себя миссию вывода своего бедного народа из египетского плена, и воссияет во славе. А почему это она должна складывать? Во-первых, потому что не Моисей. А во-вторых, потому, что народ не ее, что бы себе ни воображала и она навсегда останется для них полукровкой.

А что будет с моим пеплом, когда сожгут меня? Не иначе, разделят на две кучки, одну – туда, другую – сюда.

Я давно хотела прочесть эту книгу, да все случая не было, а увидев среди номинантов литературной премии, тотчас поняла — время пришло. Елена Чижова «Китаист», нет, прежде не читала ничего, написанного Еленой Семёновной, но теперь кажется, что сочетание имени, фамилии и названия ещё раньше оттиснулось в памяти, просто есть книги, о которых точно знаешь — окажется стоящей. И я не обманулась.

Альтернативная история, не спешите презрительно морщить нос, такой вы ещё не видели. Вторая Мировая закончилась с иным результатом: не победой Советского Союза, хотя и не поражением. Москву и Ленинград сдали, но преследовать отступающую за Урал советскую армию и мирное население (не беженцев, эвакуированных! ) обескровленные войска вермахта не решились. Результатом стало образование двух государств: Советского Союза за Уральским хребтом И России, западнее его. Не спешите понимающе поигрывать бровями, плавали — знаем, я сначала тоже решила, что такой вариант развития событий описан в Ином небе Лазарчука, с некоторыми оговорками географическое деление на Россию и Сибирь почти совпадает. На этом сходство заканчивается.

Хотя, пожалуй, ещё статус колонии, в котором закончила войну новая Россия, со смертью идеологов национал- социализма плавно сместился к протекторату (как у Андрея Геннадьевича). Дальше все по другому: население новой России делится на три категории по цвету паспортов. Помните: к одним паспортам улыбка у рта, к другим отношение плевое, здесь тот же подход. Чёрные — потомки немцев из фатерлянда, синие — этнических немцев и славян, поступивших на службу к оккупантам, жёлтые — азиаты. Откуда азиаты? Не забыли про пятнадцать республик, пятнадцать сестёр и удельный вес тюркского населения в них?

С Россией разобрались, теперь СССР. С незначительными отличиями это Союз образца начала 80-х с кремлёвскими старцами, коматозным генсеком, тотальным дефицитом и«спасибо партии родной за наш единый выходной». Почти то же, что было у нас в то время, с поправкой на ветер. Здесь это волна пассионарности, которая взметнула желание людей выжить в новых условиях, наладить быт, не хуже прежнего, отнятого у них.

Я сейчас скажу совершенно дикую вещь, которую трудно осмыслить, но она является потрясающей силы и точности находкой этой книги: в СССР есть Москва и Ленинград. Откуда? Воссоздали по воспоминаниям, по фотографиям, рисункам, эскизам. По кирпичику. Зачем? Затем, что какую бы силу не забрала материя, первична идея, а идее для полного и точного воплощения нужен базис. Они построили свои столицы, положив в основание не меньше человеческих жизней, чем отняли война и переселение, и теперь Родину полагается любить с удвоенной, утроенной силой.

Он и любит, Алёша Руско, безотцовщина (поколение такое), отчаянно тоскующий по старшему другу, каким мог бы стать отец или брат. Но брата нет, есть две сестры, Вера и Люба, строго говоря — не родные, мамины от первого брака и в начале девочек было трое, угадайте, как назвали третью. Но Надя погибла во время эвакуации (бегства, бегства!), чтобы навсегда стать невидимым другом мальчика, который родится у ее мамы много позже. Знаете, у каждого есть своя архетипическая история, наиболее точно и полно соответствующая его внутренней сути. Один Пьеро, другой Арлекин, одна Красная Шапочка, другая Спящая Красавица или Золушка. Твоя история предъявляет права на тебя в детстве, ты узнаешь ее безошибочно, едва встретив, и не сможешь выйти из-под ее обаяния, как ни старайся, но суть в том, что и не захочешь. Наш герой — мальчик Алеша (тезка) из «Черной курицы» Погорельского. Помните горькую сказку о невольном предательстве, разрушившем прекрасный мир.

А теперь самое главное: все, что я здесь написала — это увертюра к роману; то, что следует понять и уяснить себе. приступая к чтению. Ни о перипетиях сюжета, ни о характерах и отношениях героев; ни потрясающей авторской находке немрусском языке; ни о гадании по Книге Перемен, ни о том, почему, собственно «Китаист», я еще ни слова не сказала. Ну, потому что текст рискует разрастись до немыслимых размеров, а я — потратить на него много больше времени, чем могу себе сейчас позволить. Засим закончу, об остальном скажу дополнительно в формате историй об этой книге. Я влюблена в нее и так просто не отстану.

Мицелий сильнее корней?

Каждый человек переводчик божьего замысла. Только один уважает автора, а другой несет отсебятину.

Помните оплавившее мозг лето 2010? Холодная гнилая весна аккурат к первомаю сменилась летом, и до двадцатых чисел июля не выпало ни одного дождя. Маяковское была жара, жара плыла идеально описывает те два с половиной месяца: вентиляторы в докондишной России бессмысленно молотили день и ночь, без бутылки ледяной воды из дома никто не выходил, а потом загорелись леса. События «Планеты грибов» происходят тем летом в дачном массиве недалеко от Сосновки под Питером.

Он переводчик второго (а скорее даже третьего) эшелона, спасается от жары на даче. Родители, простые советские инженеры строили свой сад земных наслаждений пять лет, не покладая рук, проворачивая гениальные по комбинаторике гешефты, не стесняясь брать с помойки выброшенную кем-то рухлядь. И божья благодать сошла на кусочек мира, отгороженный дачным забором. Построили, да так и погибли в аварии по дороге на эту дачу.

Сын не оправдал надежд. Не интересовался участком при жизни родителей, а после смерти вовсе забросил, все замуравело, заколодело. Впрочем «заколодело» будет в финале, это слово из былины о Соловье-разбойнике (помните?) означает упавшие деревья, которые перегораживают проход. Немыслимая жара того лета завершилась страшными ураганами, когда атмосферные фронты наконец сменились.

А пока штиль, изнемогая от зноя, он переводит идиотическую книжку об инопланетянах, летящих к земле и ведущих глубокомысленные эволюционные беседы с сильным уклоном в сторону грибов, как промежуточной между растениями и животными, формы жизни. Автор, в общем, тоже англоязычный фантаст третьего эшелона, но издательство запустило серию, потому сделать нужно срочно. Ощущая острую нехватку знаний по эволюционной биологии, герой боится насажать ляпов, в ходе работы над переводом все больше убеждаясь, что книга сильно не шедевр, а за огрехи горе-эволюциониста накидают ему.

Мечтает снять уже ногу с горла собственной песни, да заняться работой для души. Переживает из-за того, что не сумел стать в профессии человеком первого ряда. Вспоминает жену, которая эмигрировала, забрав дочь, думает о любовнице с больной матерью на руках. Мысленно беседует с родителями, все на тех же непримиримых позициях. В целом растительная, даже какая-то грибная жизнь, где главным происшествием становится сломавшийся замок времянки.

Она предприниматель, обеспечена, одинока, в прошлом неудачный бездетный брак и затяжной роман с женатым мужчиной. С недавнего времени одной лишь думы власть, «надо валить отсюда» стала для нее определяющей. В Италии уже подготовлены позиции для отступления — дом, за которым присматривают отставной полковник советской армии с супругой, живущие во флигеле для прислуги. Но она не олигарх, деньги считать умеет, сюда, в Сосновку, приехала, чтобы подготовить к продаже родительскую дачу.

Да, такая вот она, далеко упавшее яблоко, апельсинка от осинки, торгашка из богемной семьи творческих интеллигентов. Родителям ее стремление гармонизировать кусок мира в непосредственной близости казалось плебейским и недостойным, хаос и энтропия были постоянными спутниками их жизни. Отец когда-то давно написал роман и даже был принят в Союз писателей, за прошедшее с тех пор время талант окончательно его покинул, соцреалистическая муть, какую писал в ее детстве была нечитаема. А впрочем, родители умерли давно, отравились грибами.

Елена Чижова не пишет простых текстов, этот роман не исключение. Интертекстуальный, предельно насыщенный сложными аллюзиями, такому небольшой объем противопоказан. Хотя бы пятисот страниц, как у «Китаиста», авторскому замыслу хватило бы, чтобы достойно воплотиться, «Планете грибов» мало места, оттого блестящая задумка со «все мы немножко грибы» и «в меняющемся мире прежние корневые связи утрачивают актуальность, уступая место микронным нитям мицелия, которыми люди прорастают друг в друга, связанные сетью грибницы» — повисает в воздухе. Может неверно понимаю, но я думаю так.

Может быть за порогом растраченных лет я найду этот город, которого нет

Петербургское время не Бог, чтобы все хранить.

Или бог – но хитрый, языческий, который так и норовит, стоит нам, потомкам, зазеваться или расслабиться, замести за собой следы.

«Город, написанный по памяти» ода Петербургу и ленинградцам. Не оговорилась, город как-то удивительно скоро стал для всех нас Питером, но его люди, осиянные светом мученичества — ленинградцы. За привычным «умножай на ноль» и «читай между строк», с каким мои ровесники относились к трескучему советскому официозу, дневник Тани Савичевой, «Ленинградцы, дети мои» Джамбула и Седьмая симфония Шостаковича были в числе немногого, во что верили. Ну, примерно как в Гагарина.

Первая встреча с прозой Елены Чижовой была культурным шоком. Не за тем, чтобы похвалиться тонкостью собственной психической организации, но именно ослепило. «Китаист» открыл в давно утратившей свежесть новизны и набившей оскомину альтернативной истории такой сложный, детально проработанный до ничтожных бытовых мелочей мир, языковое богатство, упоительную непростоту метафорического плана, стилистическую изощренность — это было как найти на дачном чердаке «Маки» Ван Гога.

Потом прочла ее «Полукровку» и «Крошек Цахес», очень качественная проза, хотя от первого восторга это было далеко, а после сделала долгий перерыв. Так бывает, понимаешь, что «Город...» надо почитать, да все кстати не приходится. И еще страшновато, чего уж там, первое знакомство задало такой высокий стандарт, а здесь обещали автобиографическую прозу, засилье которой успело утомить примерно как альтернативная история. Зря опасалась, в точности, как с «Китаистом» это совсем другое измерение знакомого жанра.

Как уровень интерпретации зависит от интерпретатора, так и рассказ о времени через призму истории семьи может быть очень разным, примерно в одно время вышли «Памяти памяти» Марии Степановой, «Дом правительства» Юрия Слезкина и «Город...» Елены Чижовой, и все три оказались вершинами мемуаристики, всякая в своем роде, но первую критики обласкали и увенчал всевозможными лаврами, вторая и третья прошли, в сравнении с ней, почти незамеченными. Бывает. Жаль.

Небольшая по объему книга поделена на две главы с десятком и дюжиной подглав. Первая часть — условно «до меня», история семьи, восстановленная по рассказам пытливо расспрашиваемых старших родственников. Но не просто история семьи, а вплетенная в реалии городской и, в общем, истории страны. Вторая — «со мной» или «уже при мне», с сомнительными радостями коммунального быта, вхождением в окраинную дворовую жизнь, где умение «травить рОманы» и вовремя давать отпор обеспечивало девочке сносную жизнь и относительно высокий авторитет.

Сказать, что написано хорошо — ничего не сказать. Блокадная часть вообще что-то немыслимое. Точная и четкая аналитика причин неготовности города к голоду, безжалостная, но совершенно не чернушная хроника выживания, рассказ об эвакуации, отношении в «выковырянным» в Пензе, тонкости функционирования советской бюрократической системы, согласно которым за эвакуированными не сохранялось права на жилье, занимаемое ими до отъезда. Все время, пока читаешь военную часть, не покидает ощущение совершенной уникальности информации, которой с тобой делятся.

Вторая глава не представляет сложности для восприятия в части историй детства и бесподобно интересна рассказом о кройке и шитье. Но глава, посвященная реконструкции петербуржского текста, подозреваю, не будет по достоинству оценена широкими читательскими массами. Хотя, рискну предположить, во многом ради нее все и затевалось. По крайней мере мне значимость этого авторского манифеста очевидна.

И в финале новый виток семейной темы, «мануфактурщица!» — удивительная история крестьян Рябиновых, трудолюбием и предприимчивостью выбившихся в фабриканты, а позже в совершенстве освоивших науку советского выживания мимикрией под класс-гегемон, что не спасло мужчин рода. Но девочка-полукровка через два колена построила свое мебельное производство. Что-то подсказывает мне, реальное — не чета предпринимательским эскападам зиц-финиста новой русской литературы. Замечательная книга, хотя, может быть, не вся будет понятна всем.

Ужасные невинные

Всякая женщина — зло; но дважды бывает хорошей: Или на ложе любви, или на смертном одре.

Джон Бойн не мой автор. Для того, чтобы в очередной раз в этом убедиться,не стоило и затеваться с чтением очередной книги. Но об этой хорошо говорил человек, литературный вкус которого считаю эталонным и ее перевел Валерий Нугатов, после сезонной тетралогии Али Смит один из лучших в моей табели о рангах. Кроме того, жанр беллетризованной криминальной документалистики дает возможность взглянуть на известные события с другого ракурса, заметить с временной дистанции детали, ускользнувшие от участников, которые порой радикально меняют картину. Не в этом случае, но по порядку.

Не то, чтобы дело Харви Криппена было такой притчей во языцех, о которой странно не иметь представления Гибель Титаника двумя годами позже выбрала весь лимит интереса, отведенный в коллективном бессознательном трагическим происшествиям, связанным с трансатлантическими путешествиями. А потом была Мировая война с несопоставимыми масштабами узаконенных зверств.

Но происшествие остается ужасным, подробности омерзительными, поведение участников могло бы претендовать на премию Дарвина. А главное — это официально первое в истории преступление, раскрытое посредством телеграфа. Как астролог,я сказала бы, что над ситуацией незримо стоят Уран (сверхсовременные средства связи), Нептун (океан, обман и самообман) и Плутон (подземелье, убийство, расчленение, тайна, расследование, вовлеченность широких масс в процесс). Но не скажу, фигуранты слишком убоги, мотивы мелки, а исполнение топорно, простите за невольный каламбур.

Официальная версия, озвученная Викой, гласит: Дальше...Харви Крипен, американский медик с опытом работы на бойне, вдовец, женатый вторым браком на артистке мюзик-холла, переезжает в Лондон, где супруга без особого успеха пытается сделать карьеру певицы. Сам Криппен работает в стоматологическом кабинете. В начале 1910 года Кора перестает появляться на работе, на вопросы ее друзей, Криппен отвечает, что супруга скоропостижно скончалась в Америке (?). Буквально тотчас же в семейное гнездышко въезжает его ассистентка Этель, принимаясь носить вещи жены своего босса. Упс.

Друзья Коры обращаются в Скотланд-Ярд, после того, как детектив Дью наносит визит в дом Криппена, они с Этель бегут из Англии сначала во Францию, затем в Бельгию, потом в Канаду, выдавая себя на корабле за отца и сына Робертсонов. Пришедший с повторным визитом, Дью, не застает хозяина, но обнаруживает в подвале полуразложившиеся останки расчлененного человеческого тела, голова отсутствует, экспертиза обнаруживает в тканях высокое содержание токсина растительного происхождения. Информация попадает в газеты. Капитан парохода, на котором плыли Криппен с сообщницей, подозревает в своих пассажирах убийц, сообщает по телеграфу в Лондон, благодаря чему Дью успевает нагнать беглецов еще до пересечения границы Канады, с которой тогда не было договора об экстрадиции.

В романе все не так, на то он и роман. То есть, событийная канва остается прежней, но Бойн славится умением выворачивать наизнанку привычные представления, эта книга не исключение. И здесь у него предельно странный взгляд на вещи: среднее между детсадовским «она первая начала» и «он сам нарвался» sell block tango. Не,ну я понимаю, в жизни всякое случается, бывает, что и под шкурой ягненка скрывается лев, случается и обратное, а в вопросах домашнего насилия женщина в некоторых случаях может выступать в роли обидчика, не жертвы. Тем более, актриса мюзик-холла (демонстративное поведение и хороший уровень физической подготовки априори).

Но, мать его, муженек, работал на бойне, не забыли? Предполагать в нем тонкую душевную организацию и неумение дать отпор агрессии, исходящей от женщины? Вы смеетесь? До получения женщинами избирательного права в Англии еще восемнадцать лет, а отдельные положения принципа покровительства останутся легитимными до середины XX века (Coverture, средневековый закон о статусе замужней женщины, в отдельных случаях избавляющий жену даже от уголовного преследования, если ее противоправные действия были связаны с выполнением указаний мужа).

И автор хочет сказать, что бедняжечка так уж страдал от нечеловеческой жестокости супруги, так туго скручивал в пружину свое человеческое достоинство, что, когда она раскрутилась, то вот так оно все и вышло? В романе уйма персонажей, прописанных, отдам должное мастерству писателя, с большой достоверностью. И всякая женщина негодяйка, шлюха, в крайнем случае — персонаж кунсткамеры. Более женоненавистнического чтения я не встречала чуть не со времен известного маркиза. Гимн воинствующей мизогинии.