КУТЗЕЕ УМЕЕТ ИЛИ ГАММЕЛЬНСКАЯ МАНДОЛИНА

...– Пойдем, – говорит он, и наклоняется, и раскрывает объятия. Пес, виляя увечным задом, обнюхивает его лицо, облизывает щеки, губы, уши. Он не отстраняется. – Пойдем.

Неся кобелька на руках, как ягненка, он входит в хирургическую.

– Я думала, ты позволишь ему пожить еще неделю, – говорит Бев. – Решил поставить на нем крест?

– Да, решил поставить крест...

Закончив, чувствовала себя тем кобельком с парализованной левой задней: знаешь, надежда напрасна, но до последнего продолжаешь надеяться, что твой бессильный бог внесет в безжалостный мир малую толику милосердия. А покуда крест на тебе окончательно не поставлен, слушаешь надтреснутое дребезжание его мандолины, и в целом свете нет для тебя лепшей гармонии. Кутзее умеет превратить инструмент. на котором наигрывает, во флейту гаммельнского крысолова: знаешь, что путь, на который она тебя увлекает, не твой путь, но продолжаешь идти. Хотя тут дело еще в том, что «Бесчестью» невероятно повезло с русским переводом. Все, что делал Сергей Ильин, эталонно.

Нобелиант из страны, победившей апартеид, был явлением предсказуемым. Помимо того, что Африка в ХХI веке в литературном тренде, случай ЮАР уникален и несопоставим с центральноафриканскими странами. Масса нюансов, начиная с климата и заканчивая мощнейшей драматургией обстоятельств. Там теперь одних только государственных языков одиннадцать, можете представить, как им легко договариваться? Наши симпатии, конечно, на стороне угнетенного большинства («ибо я един со всем Человечеством»). Но, положа руку на сердце, вы понимаете, что для белого меньшинства сейчас что-то, вроде «Россия, которую мы потеряли», «и хруст французской булки» — самоощущение профессора Преображенского в окружении Шариковых и Швондеров.

Да, социальные лифты по-прежнему способствуют продвижению потомков колонистов в большей, нежели коренного населения, степени. Но нарождающийся средний класс из чернокожих и цветных, не склонный перенимать европейские культурные ценности; общая криминализация страны; столкновение родообщинного уклада с развитым капитализмом; чувство вины и переживание коллективной травмы, наконец. Джон Максвелл Кутзее плоть от плоти своей земли и своего времени, а потому неудивительно. что его творчество мощно окрашено этими тонами. Даже и тогда. когда то, о чем он рассказывает, апеллирует к общечеловеческим вещам.

То есть, ты хочешь сказать, что у интрижки престарелого профессора со студенткой национально-политический подтекст? А разве нет? Согласна. принуждать к сожительству зависящую от тебя женщину нехорошо. Но Дэвид не Гумберт, Мелани не Лолита и дело даже не в том. как много мужей она познала до него, а в странно провоцирующем поведении. В мерзкой поговорке «сучка не схочет — кобель не вскочит», немалая доля житейской правды, хотим мы того или нет. В астрологии есть аспекты, которые прямо говорят о сексуальное влечении к партнеру, сильно превосходящему по возрасту. Ничего противоестественного в ситуации изначально не заложено. А ее интерпретация окружающими и провокационное поведение девушки: лечь с мужчиной по доброй воле. ни взглядом, ни намеком не дав ему понять, что он тебе противен; прийти к нему, когда тебе плохо. А потом объявить себя жертвой харассмента, с чем социум радостно согласится. Я не любитель CПДC (синдрома поиска дополнительного смысла), но не напоминает ли вам это ситуацию с белыми угнетателями в ЮАР?

Идем дальше, суд над Дэвидом. Стойкое ощущение, что он делает все, ог него зависящее. чтобы претерпеть самое жестокое из возможных наказаний. Все могло ограничиться вынесением устного взыскания, избери он верную линию поведения и повернись ситуация в благоприятную для героя сторону. Отчего так упорно нарывается? Чтобы иметь возможность сказать: вот, со мной сделали это, лишили меня всего словно бы все вокруг не поступают ежечасно, как поступал я! Дальше: Люси и изнасилование. Она знала о криминальной обстановке, пятерых доберманов от нечем заняться не заводят. На прогулке Люси и ее отец, оба люди образованные, встречают подозрительную троицу, использующую прием проникновения в дом,который обессмертил «Заводной апельсин». Да там не тревожный звоночек должен звякнуть, а сирена взреветь. И что делают герои? Правильно, ведут бандитов в дом.

Так можно разобрать по кирпичику весь роман и везде будет одна и та же ситуация, словно отраженная в галерее зеркал, уводящих читателя по пути, выбранному для него автором. «Бесчестье» очень сильная книга, но у меня есть своя земля и иной опыт коллективной вины, отличный от южноафриканского. И свой путь изживания. Однако Кутзее умеет.

ЮАР, 76-й

...Но какой будет свобода, добытая ценой крови? И что потом? Когда мы в гневе отнимем жизни у наших врагов, разве не станем мы теми, против кого сражались, теми, кто был жесток с нами? Если мы однажды познаем вкус победы, разожмут ли наши бойцы кулаки, чтобы жить в мире, или станут искать очередного конфликта?

Если вы вообще когда-нибудь думали о ЮАР, скажите, считали апартеид в этой стране пережитком рабовладельческого прошлого и результатом необъяснимо замедлившейся эволюции? Я была уверена, что так, даже имея в анамнезе Кутзее. Историю южноафриканской сегрегации не приходило в голову изучить даже поверхностно. То есть, знала, что страна, где дискриминация чернокожих была особенно жестокой, поплатилась серьезными проблемами.

До книги Бьянки Мараис, которая произвела полную ревизию в этой области знаний о мире. На самом деле, отношения колонизаторов и местного населения развивались по привычной схеме «бремени белых»: права и свободы у одних, другие ущемлены и довольствуются крохами со стола, за которым пируют победители. Социальные лифты отсутствуют или не работают, но имея талант и усердие, можешь вскарабкаться по эволюционной лестнице. Заранее согласившись довольствоваться немногим.

Так было до середины XX века, официальным началом апартеида считается сорок девятый, время начала мирового подъема национально-освободительных движений. именно тогда к власти в Южной Африке приходят крайне реакционные африканеры, чье правление знаменуется приемом драконовских сегрегационных законов.

Образуются бантустаны (области гетто для чернокожего населения, покидать которые можно лишь по спецпропускам). Все черные, кроме занятых а промышленности и обслуживающих белое население должны жить там. Ограничиваются политические права. Закрываются миссионерские школы. Исчезает возможность получения высшего образования. Устанавливаются крайне жесткие нормы разделения в быту, медицине, на транспорте, в сфере развлечений.

Белые неоднородны по составу и находятся в состоянии вялотекущей вражды между англичанами и африканерами — потомками голландских колонизаторов, уходящей корнями в англо-бурскую войну. «Пой, даже если не знаешь слов» — это события июня 76-го, восстание в Соуэто, ставшее началом конца апартеида. До падения еще очень далеко, но меры по ослаблению сегрегации начнутся с этого времени.

Хотя девятилетней Робин, родители которой убиты бунтовщиками, до великих свершений нет дела. Ее отец работал инженером на золотодобывающей шахте, мама была домохозяйкой и тем июньским вечером они должны были подменить заболевшего папиного начальника с супругой на официальном мероприятии, переходящем в вечеринку.

Учительница из бантустана Бьюти тоже немного думает о глобальных свершениях. Были бы живы-здоровы дети. Двое младших с ней, но старшая, семнадцатилетняя умница Номса, заканчивает школу в Соуэто. Живет сейчас в семье ее брата. Именно его паническое письмо: «Приезжай и забери свою дочь, здесь становится опасно, я не в силах ее защитить», — заставляет женщину двинуться на перекладных на другой конец страны.

Она опоздала. Добралась в день демонстрации учащихся, которая закончилась расстрелом, реками крови по улицам. Следующие дни будут безуспешным поиском девочки, которую знали многие, но никто не может сказать, что с ней стало. Книга Мараис сведет двух этих женщин: бедную белую сироту, которая должна бы теперь ненавидеть всех черных и чернокожую женщину, у которой белые отняли дочь.

Сочетание политического остросоциального романа с историческим; сказки сироты, оды материнству, рассказа о дружбе и любви, феминистской прозы, истории взросления и авантюрного романа. Не многовато? В самый раз. Все дело в волшебных пропорциях. У кого другого получился бы винегрет, Бьянка Мараис сделала увлекательную книгу о непростых вещах. И уму, и сердцу.

КНИГА ЗАБЛУЖДЕНИЙ

...– Можно, в этот раз убийцей буду я?

– И думать забудь! Я гораздо правдоподобнее смотрюсь в роли кровавого маньяка из Ко!...

Четыре новеллы под одной обложкой от мастера детектива из Франции Кровавых преступлений и нечеловеческой жестокости здесь не будет (ну, почти). А что будет? Загадки, которые необходимо разрешить. Вещи, что кажутся призванными помочь, но в реальности запутывают и уводят от разгадок. Странные и страшные ситуации, получающие простое объяснение.

«Помнишь ли ты, Анаис?» Молодая художница, мать-одиночка приезжает в нормандскую деревеньку, которую двести лет назад сделала популярным местом отдыха парижской богемы Анаис Обер, парижская актриса и возлюбленная Виктора Гюго. Героиня хочет вложить все, что имеет в открытие художественной галереи «Чердак Анаис» в расчете на туристический сезон. Парижане с пухлыми кошельками, летом будут обеспечивать ей покупками поделок туристической тематики возможность заниматься творчеством в остальное время.

Выбор не случаен, в этой деревне живут бабушка и дед ее дочурки, с отцом которой отношений не регистрировала и теперь он растворился в поисках себя в пространстве. Девочку зовут Анаис, знаковое имя для уроженцев Вёль-де-Роз, и молодая женщина думает, что сочетание всех этих Анаис принесет ей удачу. Не может не принести, когда она поставила на карту все, что имеет!

Странности начнутся немедленно, местный мастер на все руки, нанятый, чтобы привести помещение в тот вид, какой был у него во времена Гюго, найдет под штукатуркой на диво хорошо сохранившийся конверт с письмом, которым друг актрисы извещает, что она может не беспокоиться о сохранении тайны. Само по себе письмо малоизвестного человека из прошлого ничего не стоит, но может указывать на утраченный роман великого писателя, который, возможно, спрятан здесь и стоит сотни миллионов.

«Нормандский шкаф» чета парижан пенсионеров решает устроить себе отпуск в нормандской глубинке, арендовав фермерский дом. Муж втайне надеется на второй медовый месяц и запасся виагрой, жену больше интересуют скандалы, интриги расследования.

Единственное условие, которое ставит им хозяин (хозяйки отчего-то нигде не видно) — не прикасаться к дивной красоты резному нормандскому шкафу в их спальне — дивный антиквариат главная ценность и реликвия семьи, обветшал и развалится от неосторожного обращения, а реставрация стоит безумных денег. Запах разложения в комнате, меж тем, день ото дня становится невыносимее.

«Вид с чердака», повесть о возвращенном прошлом. На ярмарке выходного дня (вроде блошиного рынка) счастливый супруг и отец двух взрослых детей, на пенсии начавший писать детективы, видит вещи своей семьи. Он совершенно точно помнит вот эти диски сына, кукол дочери, лошадку-качалку и пеленальный столик. Предметы не похожи, они те самые, хотя и сосланные на крышу, как ненужный хлам.

Утратив покой, пытается разыскать дома те самые вещи и не находит. Исследовательский пыл заставляет его обращаться с вопросами к детям и матери, отношения с которыми давно законсервировались на стадии формальной доброжелательности. Он любит, но не хочет показаться назойливым, потому держит дистанцию. Вдруг выясняется, что близость не только возможна, но доставляет бездну радости.

«Бегство в рай» самая короткая, безнадежно грустная и бестолковая повесть о двух девушках, которые решают встретить новый год в тропическом раю и сто из этого вышло. С точки зрения интриги не выдерживает никакой критики, но авторская позиция в отношении застарелых психотравм и комплекса жертвы, которыми теперь принято оправдывать любые мерзости, понятна мне и близка

...Времени полно, следующие парижане приедут только через три дня...

МЫ С ТОБОЙ ОДНОЙ КРОВИ, ТЫ И Я

...Они – представители вида, которому очень подходит жизнь в постоянном свободном падении вокруг планеты. Они рождены, чтобы карабкаться и ориентироваться в трех измерениях. Как это ни странно, но пауки рождены, чтобы жить в космосе.

Любите пауков? Не то, чтобы очень? Сама-то я к ним без восторга, но и не испытывая того безотчетного омерзения, какое вызывают мухи и тараканы — спокойно подставляю руку паучку, упавшему в ванну, чтобы мог выбраться. Это к тому, что героями книги Адриана Чайковски будут пауки, и страдающим арахнофобией она вряд ли доставит удовольствие.

Остальных, особенно умеющих оценить хорошую твердую фантастику, ждет море читательской радости. Но по порядку. Достаточно отдаленное будущее, человечество овладело методиками терраформирования и многими прочими полезными вещами, вроде возможности космических путешествий на двух третьих скорости света и гибернации на две тысячи лет.

Антрополог и социолог Керн добивается реализации масштабного эксперимента: землеподобную планету, где сформирован режим большего благоприятствования, чем даже на Земле, предполагается заселить расой разумных обезьян. Для стимулирования интеллекта приматов будет использован умный нановирус, который предполагается распылить в пространстве.

Поскольку цель исследований — эволюция максимально близкого людям, но все же отличного от них вида, вирус спрограммирован так, чтобы не влиять на прочих млекопитающих. Другие виды земной жизни, заранее завезенные на планету, вроде членистоногих, в расчет не брались вовсе.

И, случайность или закономерность для нашего сверхагрессивного вида, но в решающий момент вмешиваются террористы, борцы за чистоту расы. В результаты диверсии руководитель эксперимента, она же единственный наблюдатель Керн оказывается в спасательной гондоле, отрезанной от основной станции, а корабль с обезьянами сгорает при вхождении в атмосферу планеты.

Оптимальное в этой ситуации погрузиться в искусственный сон, перепоручив управление интеллекту гондолы, посылая сигнал бедствия. Чего не может знать Керн — того, что террористическая атака была глобальной и нанесла немыслимый урон всей галактической империи (маловероятно, должны быть предусмотрены встроенные страховые механизмы, но мир создан Чайковски, я, читатель, принимаю его, как есть).

Пока человечество переживает закат цивилизации и новый ледниковый период. Пока, спустя немалое время, собирает по крупицам осколки знаний времен расцвета Империи и строит ковчег с говорящим именем «Гильгамеш» , зарядив погруженным в сон поллумиллиардом выживших и отправив на поиски нового дома, на планете эволюционируют пауки.

Ох, господа, что за немыслимое чудо эта книга. Зоолог и психолог Чайковски уходит от попыток спроецировать на своих персонажей любые формы человекоподобия. Они отстоят от нас на максимально возможную дистанцию, другое там все, начиная, как ни странно, не со строения тела и количества конечностей, но с ощущения себя в пространстве:.

Естественная для людей двухмерность с длиной-шириной и подразумевающейся, как необходимое зло, высотой, меняется у пауков на столь же естественную трехмерность. «Дети времени» апофеоз мышления, отличного от человеческого. Там совершенно иная сенсорика и соответственно другой тип коммуникаций: общение не голосом, а движениями педипальп.

Тип иерархии и социального устройства, развития транспорта, архитектуры, науки и передачи знаний радикально отличные от нашего. Да ничего общего ни по одному параметру. Однако, против ожиданий, эта чуждость не отталкивает, но чарует и завораживает. А «Гильгамеш» летит, достигает земли обетованной и готовится заселить ее.

Вы не будете разочарованы, это удивительная, разрывающая шаблон, книга. Достаточно сказать, что в сцене открытого столкновения мое сочувствие, наперекор стихиям, было на стороне Порции, Бьянки, Фабиана и иже с ними. Испытайте себя.

МИЗОГИННЫЕ РЕФЛЕКСИИ

...Господи, да назовите мне хоть одну женщину, которая в мужской профессии сравнялась бы с великими? Екатерина Великая? Истеричная дура. Софья Ковалевская? Ординарный профессор, десятки таких в России было… Мария Склодовская? Да она своему мужу пробирки мыла… Есть среди женщин Рембрандты? Толстые, Пушкины, Достоевские? Эйнштейны или Циолковские?… Нет и не будет!

Всякий раз удивляюсь, как слышу о вырождения современной литературы: не хочет, мол, собственных платонов и быстрых разумом невтонов расейская земля рождать. Сама-то я убеждена в обратном — в новом расцвете.

Кроме мастодонтов Пелевина, Улицкой, Акунина, Быкова, Сорокина, Рубиной у нас Сальников, Галина, Веркин, Идиатуллин, Платова, Филимонов, Захаров, Вагнер, Елизаров. А есть те, кто еще только входит в это пространство и широкой известности не обрел, но отлично пишет: Гарр, Арифуллина, Апреликова, Давыденко, Какурина.

О чем вы? господа. Читать — не перечитать. Но особенно разительным отличие становится, когда сравниваешь нынешнее изобилие со взятой за эталон советской эпохой позднего застоя в «самой читающей стране мира». Сборник «Однажды, вдруг, когда-нибудь...» Сергея Абрамова, который в те времена был востребованным, публикующимся и читаемым писателем, показателен. Такой советский магреализм, в меру новаторский, в меру осторожный.

Четыре повести. Герой везде одинаковый: успешный функционер от искусства (чистенький мальчик из приличной семьи, который станет им — в первой повести). «Странник» тот самый мальчик, заканчивает школу, идет на медаль. С недавних пор обнаружил временную аномалию, позволяющую переноситься во времена гражданской войны. В той реальности он красный лазутчик. Действие разворачивается параллельно в двух реальностях.

В обеих герой сталкивается с опасностями, общается с девушками, которым небезразличен, проходит через испытания, способствующие становлению характера. И, несмотря на фантастический антураж, повесть скучна, назидательна и воспринимается как политически ангажированная.

«Двое под одним зонтом», цирковой жонглер встречает волшебницу, так она сама о себе говорит. И в его жизни начинают происходить маленькие приятные чудеса по слову новой знакомой. Сказал он, к примеру, что давно мечтает о некой книге, а она в ответ: Зайдите в Букинист завтра-послезавтра. Посетовал, что уже три года в очереди на телефон, а воз и ныне там, а Оля: Завтра-послезавтра все устроится.

Кто не жил в Союзе, не поймет, а кто помнит тамошний книжный дефицит и

домашний телефон, как отражение привилегированного положения, тот согласится — чудо. Дальше — больше, у него в профессии начинают получаться вещи, о каких мечтать не смел. Герой верит и не верит, бесконечно нудно рефлексирует и потихоньку начинает эксплуатировать чудесный божий дар своей покровительницы. Содрогаясь в пароксизмах рефлексий.

«Потому что потому» повесть о художнике, благополучно писавшем пейзажи, а на портрет не имевшем смелости замахнуться, которому мироздание делегирует опять-таки прекрасную волшебницу в сопровождении свиты дачных детей и даетт в руки ни много, ни мало — флейту гаммельнского крысолова. Вы уже догадались& Конечно, чтобы раскрыть в нем портретиста.

«Требуется чудо» снова цирковой, на сей раз иллюзионист, глубоко уязвленный позицией очередной любовницы, желающей сохранить в отношениях самоуважение и свободу, разыгрывает ряд достаточно идиотских кульбитов, результатом которых становится влюбленность той самой независимой Валерии и девичье обожание со стороны ее дочери. И вот за девочку откровенно страшно, такая уж гумбертгумбертовщина невольно в голову идет.

Так вот, возвращаясь к тому, с чего начинала. Было время, когда за русскую литературу держали такого рода, пропитанные пыльной скукой, мизантропические экзерсисы, к тому же еще дурные стилистически. Хорошо, что осталось позади.

БЕЗ МУЖЧИН

...Таких женщин пока — единицы. Ох как много еще бабы в женщине, как много!… Но скоро совсем не будет. И все станут как я.

«Требуется чудо» Абрамов»

Владеть доходным домом в Париже, что может быть приятнее? Ну, наверно владеть доходным домом в Париже, быть молодой, красивой, здоровой и любимой. Но молодость Королевы давно в прошлом, красота и здоровье в тех пределах, какие возможны, когда тебе семьдесят пять и ты отставная балерина. Что до любви, то от нее сознательно отказалась.

Мужчинам больше нет места в твоей жизни и единственное условие, компенсируемое крайне низкой ценой аренды, которое ставишь своим жиличкам: мужская нога не должна переступать порога этого дома. Кем бы он ни был: муж, брат, сын, отец, друг, любовник. У них даже сантехник и электрик женщины. Благо, французский язык позволяет образовывать женский род от любой профессии, не унижая чести и достоинства носительницы., к которой она принадлежит.

Пять женских судеб: хозяйка дома и четверо квартиранток. Шесть, считая одну, что уехала на время в Индию и предложила пожить в своей квартире приятельнице. Каждая несчастлива по-своему (как семьи у Льва Толстого) и пришла к непростому решению осознанно. Каждую этот мужской мир ломал через коленку собственным способом, но результат один. Бурям страстей они предпочли тихие радости одиночества, «неклятая, немятая», как говорила моя преподавательница психологии.

И в целом ни одна из них не пожалела. А в частности, хм. во многих частностях женщины предпочли бы любить и быть любимыми. И чтобы рядом был человек, с которым можно говорить. Заботиться и ощущать заботу, направленную на себя. Готовить ему еду — кормить своего мужчину и видеть, что ему вкусно, это счастье, знаете ли. Слышать звук чужого, нет, родного дыхания, засыпая. И еще разные другие вещи.

Книга могла бы стать неплохой, не будь она такой скучной и тривиальной. Не разбейся на шесть отдельных сентиментальных историй, из которых не удается вырасти единому целому. Не вцепись автор так намертво в первоначально заявленную концепцию женской обители. Для того, чтобы принять судьбоносное решение и следовать ему, вовсе не обязательно ходить строем. Закрыть мужчинам доступ в свою жизнь, постоянно или временно, женщина в состоянии и сама.

СКОТКРАДДЕРЫ С «КРУЧИНЫ»

...– И какие же книги он пишет? – спросила она.

– Да про одного молодчика, который тоже писал книги, а его сестры выдавали их за свои, и потом все они умерли от чахотки, бедные нюнечки.

«А! Жизнь Брануэлла Бронте, – подумала Флора. – Надо было сразу догадаться. Мужчин-интеллектуалов последнее время возмущает мысль, что «Грозовой перевал» написала женщина...

Любите ли вы умные книги, с которыми можно от души посмеяться, как их люблю я? Тогда вам сюда. Какой немыслимый кульбит судьбы свел книги Джейн Остен и сестер Бронте с русскими почвенниками, писавшими про то, как «раскудлатились зеленя» и прочий стремительно падающий домкрат? То есть, я понимаю, что в Англии и своих таких хватало, иначе Стелла Гиббонс не написала бы в далеком тридцать втором пародии на романтизацию сельской жизни и мы бы остались без этой дивной книги.

Вернее, мы остались бы без нее, если бы Екатерина Доброхотова-Майкова не перевела на русский. Ах, что за дивный перевод! За «Криптономикон» и «Алмазный век» Стивенсона любила ее, за «Неуютную ферму» просто обожаю. Позволить этому немыслимому созвездию маневров и мазурки зазвучать по-русски, как сделала она, мог только виртуоз с безупречным вкусом и чувством языка.

Но по порядку. Юная привлекательная, получившая отменное образование и воспитание Флора Пост после скоропостижной смерти родителей от инфлюэнцы остается сиротой практически без средств. Впрягаться в ярмо работы или замужества она пока не хочет, планируя пожить некоторое время у кого-то из обеспеченных родственников, предложив в качестве компенсации свою сотню фунтов годового дохода (прямо скажем, небольшие деньги).

Из четырех возможных кандидатов, которым отправлены письма, откликаются все четверо, но лишь тетка Скоткраддер (о да, это имечко то еще, но то ли еще будет) предлагает отдельную комнату, которой не придется делить с компаньонкой, туманно намекая на некую мрачную тайну и обязательства владельцев фермы «Кручина» перед дочерью Роберта Поста (угу, готический роман и «Трактир «Ямайка» в одном флаконе).

Судя по виду и слогу письма, ждать чего-то приличного не приходится, но Флора — девушка решительная и, отправляется в путь, напутствуемая репликами подруги: «Тебя хватит на три дня, после чего сбежишь», — и: «Наверняка там будет кто-то по имени Сиф или Рувим» (аналоги наших Архипа или Антипа). Она несильно ошибется, там будут и Сиф, и Рувим. А еще Юдифь, Амос, Иеремия, Урк, Анания, Азария, Кипрей и Адам Мухинеобидит.

Под стать им клички местной живности, вроде коров Нескладехи, Неумехи, Неряхи, Невезухи и быка Воротилы, Не знаю, как вы, но меня одно перечисление имен ввергало в состояние безудержного веселья. Этим архипелагом архаичности железной рукой правит бабка Ада Мрак, которая последние лет семьдесят не может изжить последствия детской психотравмы, когда вошла в сарай и увиддела там «нечто мерзкое».

...Наша пшеница скукожилась от золотухи, клевер побило почесухой, а сено поразила парша, наши свиньи не родят, и все остальное так же...

О бытовых условиях, уровне санитарии и гигиены, и особенностях взаимоотношений даст представление по такой фрагмент.

...Сиф, сын мой, ты хочешь разбить мне сердце?

– Да, – со стихийной простотой отвечал Сиф.

Овсянка выкипела на пол.

Юдифь, опустившись на колени и глотая слезы, быстро и отрешенно собрала ее обратно в галган...

Разумеется, деятельная Флора все изменит, и ей даже не понадобится на это слишком много времени. Но, признаюсь, бодрый жизнеутверждающий пафос островка здравомысллия, представленного мисс Пост вполовину не так хорош, как безумные описания коров, у которых от дряхлости на ходу отваливаются ноги и потерянных куриных перьев, которым ведет учет рачительный Рувим.

Кому как, а мне счастье встретить умную книгу, с которой можно от души посмеяться. С «Неуютной фермой» даже щеки устали от улыбки.

СМЫСЛОВЫЕ ГАЛЛЮЦИНАЦИИ

...Сколько я себя помню, у меня всегда были легкие, ненавязчивые галлюцинации, непосредственно перед самым засыпанием. Я вижу – как будто спроецированные на внутреннюю поверхность век – неясные серые фигуры, расхаживающие среди пчелиных ульев, или маленьких черных попугаев, исчезающих среди заснеженных гор, или розоватый горизонт, постепенно темнеющий за лесом корабельных мачт.

«Память, говори» Набоков

К шедевру городского фольклора: «если в стенах видишь руки, не пугайся — это глюки», книга не имеет отношения. Ну или почти не имеет, потому что среди многообразия описанных в ней галлюцинаторных состояний найдутся и пострашнее, и куда более изощренные. К счастью, пугающего немного и, ручаюсь, вы будете удивлены широтой представленности в обыденной жизни того что сами мы не считаем ни патологией, ни галлюцинациями вообще.

Относительно недавняя по времени книга известного невролога и нейропсихолога Оливера Сакса. Написана в 2013-м, переведена на русский четырьмя годами позже, а в аудиоформате, блистательно исполненная Игорем Князевым, и вовсе появилась только что. Для сравнения, знаменитый «Человек, который принял жену за шляпу» увидел свет в далеком восемьдесят пятом.

С одной стороны, кумулятивный эффект: когда появляется хорошая книга на нетривиальную тему, количество читателей постепенно будет возрастать. Но с другой — рынок имеет свойство насыщаться, а разного рода клинические психопатологии не тот предмет, который может претендовать на удержание внимания всерьез и надолго — зачем нам это, мы ж не в мединститут готовимся?

Так вот, на львиную долю объема «Галлюцинации» не об отклонениях, а о вещах, с которыми каждый не раз на протяжении жизни сталкивается. О том, что нет некой абсолютной психической нормы, скорее норма соскальзывание за тонкую грань, отделяющую видимую реальность от иной чуждой и непостижимой.

Сакс ученый и клиницист, потому принятая им позиция относительно всех описанных состояний в русле парадигмы современной науки: все имеет рациональное объяснение, вроде мозговой опухоли, парциального эпилептического очага или причудливого частичного замещения утраченной органической функции. И в целом это единственно возможный подход для человека, желающего говорить о вещах, о которых рассказывает, не будучи обвиненным в мракобесии. Однако шекспирово «Есть, друг Горацио...» незримо стоит за несколькими главами и они самые увлекательные).

Но по порядку. Наиболее распространенные галлюцинации зрительные, слуховые, обонятельные. Встречаются еще тактильные, но то гораздо реже. Со слуховыми каждый из нас сталкивался, пребывая в режиме напряженного ожидания на фоне общего утомления. Такое бывает у женщин с маленькими детьми, которым чудится плач младенца, на самом деле спящего. Или когда напряженно ждешь звонка и мерещится, что вот, зазвонил. Хватаешь трубку — нет пропущенных.

Зрительные гораздо более распространены. Думаю, не ошибусь, если скажу, что каждому не раз доводилось иметь с ними дело. Та набоковская, что в эпиграфе, как раз о них. Абсолютное большинство живущих не засыпает тотчас, стоит голове коснуться подушки. Линии, перемещающиеся пятна, узоры, иногда картинки на внутренней стороне век перед засыпанием называются гипногогическими галлюцинациями. Человек никогда не принимает их за реальность и серьезного беспокойства они не доставляют.

Много хуже тем, кто подвержен гипнопедическим галлюцинациям, возникающим сразу после пробуждения. Согласитесь, увидеть спросонья склонившуюся над тобой чужую женщину не самое приятное переживание. А если это младенец в луже крови перед твоей кроватью? Или огромный крокодил, разинувший пасть в непосредственной близости от твоего горла? Случаи гипнопедии очень редки, но тем. кому доводится их пережить, явно не позавидуешь.

И нет, это не шизофрения, такого рода состояния имеют объяснимые телесные причины. А примерно десятая часть живущих не понаслышке знает, что такое мигрень и предшествующее приступу мельтешение черных точек, цветовые пятна, очаги частичной слепоты в поле зрения. В неврологии это явление известно как мигренозная аура и фортификационные скатомы. Сама я подвержена мигреням и никому не пожелала бы оказаться в этом состоянии неуверенной беспомощности.

Удивительно, но больные эпилепсией, напротив, чаще всего характеризуют галлюцинаторные состояния, предшествующие парциальному припадку, как очень приятные, даже эйфорические.

Я едва десятой части того, о чем в ней рассказывается, коснулась. Потому что есть еще всевозможные делирии, молчаливые толпы Шарля Бонне, фантомы и призраки, измененные состояния сознания, двойники и хеаутоскопические видения. Книга невероятно интересная и информативная,

О ДОРОГОМ И ДЕШЕВОМ

...Тогда забудешь горе: как о воде протекшей, будешь вспоминать о нем.

И яснее полдня пойдет жизнь твоя; просветлеешь, как утро.

И будешь спокоен, ибо есть надежда; ты огражден, и можешь спать безопасно.

Иов. 11: 16-18

У Элизабет Страут всего семь книг, но третья, «Оливия Киттеридж» взяла Пулитцер и Национальную книжную премию, а потом была отлично экранизирована: Vоila! Писательницу знают и любят. Она тысячу раз того стоит. Она из тех немногих, кто умеет просто говорить о сложных, порой неподъемно тяжелых вещах, не опрощая и не вульгаризируя.

«Пребудь со мной» непосредственно предшествует звездной «Оливии...» Несколько архаичное «пребудь» в названии отсылает к теме — Abide with me, это название гимна, написанного шотландцем Генри Лайтом, умирающим от туберкулеза, незадолго до смерти. Речь в романе пойдет о священнике англиканской церкви, человеке истово и глубоко верующем. Время действия — конец пятидесятых, место — маленький городок в Новой Англии (штат Мэн, если что)

Он такой, знаете, красавец, каких можно встретить только среди кинозвезд и церковнослужителей. Все в нем ладно и складно, удивительно гармоничная личность: проповеди произносит так, что заслушаешься, на коньках по замерзшему пруду катается — засмотришься. Бессребреник при том. И маленький городок, куда назначен окормлять паству, души в Тайлере не чает.

А супругу его такой же любовью не окружают. Лорэн удивительная красавица, под стать мужу. Вот только ведет она себя, н-ну, не вполне в соответствии с ожиданиями, возлагаемыми на жену священника. Нет-нет, ничего скандального. Слишком ярко и дорого одевается, избегает собраний городских дам, да и во всем ее облике-обращении сквозит некоторое высокомерие (если вы понимаете).

Горожане охотно прощают ей это ради любви к мужу. А после уж и прощать не приходится, молодая яркая женщина, мать двух дочерей, старшей из которых едва сравнялось пять, а младшая совсем крошка, скоропостижно умрет от рака. Оставив священника не то, чтобы усомнившимся в вере, но как-то уж очень болезненно дезориентированным.

И... в долгах, простите за прозу жизни. Лорэн была шопоголиком, очень много тратила, покупая в кредит в магазинах соседнего, более крупного, города — жене священника не отказывали. Заботы о младшей дочери взяла на себя мать Тайлера, а вот малышке Кэтрин, для которой красавица мама была всем, очень и очень плохо. Как-то так получится, что все недовольство горожан материнским поведением, вся досада на потерянного и без прежнего энтузиазма отправляющего обязанности отца, выльется на нее, прежде, чем излиться на священника.

«Пребудь со мной» довольно жестокая книга постепенного отторжения от социума и травли одного многими. Которая наглядно покажет, как легко быть крепким в вере, когда дела твои идут хорошо, а стада тучны, и как трудно не усомниться, когда «для чего ты меня оставил?» Заставит задуматься о том, чем благодать дешевая отличается от дорогой. Не даст однозначного ответа ни на один из тяжелых вопросов. Оставит их нам.

О, СЮЗАННА-МИА, РАЗДВОЕННАЯ ДЕВОЧКА МОЯ

...Удача подсказала, дорога привела

Меня туда, где роза прекрасная цвела...

Как все непросто. Нужно было прочесть/прослушать книгу трижды, чтобы наконец проникнуться сложностью и красотой magnum opus Кинга Понять, как безупречно и туго заплетен сюжет. Насколько в этой колоссальной по объему эпопее всякая деталь на своем месте, как работает на общий замысел, не одним, а двумя, тремя способами.

Признаюсь, первое знакомство с «Песнью Сюзанны» разочаровало. Я была лет на семнадцать моложе и точно не лучше, хотя считала себя непревзойденным знатоком литературы вообще и Стивена Кинга, в частности. С сомнительной высоты тогдашней компетентности осудив мэтра за сложности, в которые вверг героев бегством Сюзанны.

Мало им проблем с немыслимо сложной миссией пойти туда, не знаю куда, отыскать то — не знаю что; мало, что Роланд немолод, а лишения бивачной жизни не лучшим образом сказываются на его здоровье; мало, что Джейк, мальчик, разлученный с биологическими родителями (какими бы чужими друг другу они ни были) а Эдди завязавший наркоман (бывших наркоманов не бывает, гласит народная мудрость).

Мало, что у Сюзанны нет обеих ног ниже колена, она беременна и роды первые в неюном возрасте. Так еще и это! Зачем, ну зачем он подселяет в тело героини демона, отправляет ее сомнабулой по ночам охотиться на всякую мелкую тварь, и пожирать прямо с кишками и шкурой? Для чего заставляет читателя сильно сомневаться в отцовстве Эдди? А напоследок и вовсе ошарашивает бегством Сюзанны, разбивая ка-тет.

Эта досада изрядно отравила чтение. Спасибо аудиокниге, записанной Романом Волковым в рамках проекта «ТБ», два с половиной года назад подарившей более дружелюбный взгляд на шестую книгу эпопеи. Теперь появился аудиовариант романа в исполнении Игоря Князева и радость от книги любимого писателя стала полной. У Vargtroms Studio феерическая яркость, у Князева спокойная вдумчивость и глубокий психологизм.

Итак, они разделяются: Джейк в сопровождении отца Каллагана и с верным Ышем отправится на поиски и спасение Сюзанны. В то время, как Роланду и Эдди предстоит путь в другое место-время, чтобы спасти Розу и встретить своего автора. Да, самого Кинга. Это совершенно постмодернистское и безжалостное к себе камео автора:

...— Я не смеюсь над вами, парни, — продолжил Кинг. — Моя религия запрещает смеяться над вооруженными людьми. Просто в моих книгах люди постоянно бегут наперегонки со временем...

Так а что же Сюзанна, каково ей придется в Нью-Йорке будущего, относительно того, в каком сама она жила? Очень непросто, хотя здесь она с ногами (ну, большую часть времени, не забыли, что теперь это две женщины в одном теле и у Мии ноги есть?)

А еще, великая черепаха Матурин не оставит нашу раздвоенную девочку вовсе без поддержки, явив сигул (символ) себя, маленькую черепашку из слоновой кости, при виде которой незнакомые люди проникаются желанием сделать все, чтобы помочь молодой женщине

...Есть черепаха, представь себе,

Она держит мир у себя на спине...

Книга чудесная, сложно заплетенная и безумно обаятельная.

...- Все эти рассуждения об эволюции нелепы. Всем известно, что вселенную держит на себе черепаха.

- Такое возможно, мадам, но кто или что держит на себе черепаху?

- О, вам не удастся запудрить мне мозги! Там до самого низа одни черепахи!

Подробнее: https://www.labirint.ru/reviews/goods/503748/

Некоторые имена можно не вспоминать годами, да что там — десятилетиями, внезапный поворот винта, что-то сдвигается и забытое имя стучится тебе в память двумя упоминаниями из разных источников кряду («Совпадение? Не думаю»), что до меня, то стараюсь не упускать из виду. В один день тестовый отрывок «Опознаете ли вы автора по стилю» в статье фантаста Дэна Симмонса — жутко тяжеловесный и совершенно неопознаваемый по причине того еще, что дан в переводе. После писатель с ухмылкой сообщает, что хотя он-то Генри Джеймса узнал (как-никак преподавал в колледже английскую литературу), но сам в молодости нипочем не взялся бы за чтение его тягучих скучных сочинений. А приведенный отрывок был из «Зверя в чаще».

В тот же день искала свой старый текст о «Повороте винта», нашла, какое — думаю занятное совпадение — полный тезка писателя, о котором говорил Симмонс. Но этому в занимательности не откажешь, роман та еще штучка, викторианская готика, жуть, нездоровый психологизм, полуинцестуальные аллюзии, саспенс. И представьте, человек оказался тем самым. Просто проходил многие этапы в своем творчестве. На одном из витков «Поворот винта», на противоположном «Зверь в чаще», «Бостонцы», «Европейцы». Это был вызов, захотелось ужо прочесть нечитаемого, но великолепного «Зверя» и прочесть в оригинале. А почему не попробовать?

Н-ну, то было самое тяжелое английское чтение, с каким мне приходилось до сих пор встречаться. Даже не столько из-за архаизмов, которых на самом деле немного, сколько из-за тяжеловесного стиля с нагромождением прилагательных, сарамагоподобных кирпичей сплошного монолитного текста с очень малым числом диалогов и полным отсутствием действия. Там даже описаний практически нет, все двадцать страниц — извилистый внутренний мир героя.. Думаю, что не будет спойлером пересказать сюжет, тем более. что вразумительного описания не дает даже английская Вика, не говоря уж о русской.

Итак, на приеме в богатом поместье встречаются не первой молодости (35) господин и тоже уже не юная (30) дама. Оба принадлежат к одному кругу по рождению, но финансовые дела мужчины в несколько более хорошем состоянии, хотя на принадлежность к истеблишменту претендовать не мог бы и здесь на положении случайного незначительного гостя. Девушка вовсе на роли компаньонки у владелицы поместья. Он узнают друг друга — десять лет назад встречались в путешествии по Италии. Марчер помнит тогдашние события смутно, Мэй очень ярко. И в какой-то момент она говорит ему, что много раз на протяжении этих лет думала об одной его фразе, о его страхе.

Мужчина одновременно неприятно поражен, он забыл о той давней откровенности. И польщен, конечно. Но главное — впервые в жизни встретил кого-то, кто разделяет довлеющий над ним с детства ужас. Ему все чудится, что он предназначен для чего-то великого и ужасного, что разрушит его собственную жизнь и жизнь близких — как внезапный припадок безумия или, да сколько угодно может быть вариантов. Это как видеть себя самого чащей, в которой до поры скрывается зверь. Но когда он прыгнет, нужно быть настороже, чтобы спасти то, что тебе дорого. Он потому так одинок — словно стеклянная стена окружает его и отделяет от всех. «Я буду смотреть с вами, если хотите» — говорит девушка.

С пустя небольшое время ее благодетельница уходит из жизни, оставив небольшое наследство. Достаточное для покупки домика и скромной жизни в Лондоне, Мэй переезжает, они возобновляют знакомство с Марчером и это становится дружбой, длиной в жизнь. Да, только дружбой, где главным предметом обсуждения — его странный комплекс. Годы идут, они старятся, она заболевает лейкемией и, умирая, говорит своему безутешному другу: «Тебе не нужно больше бдить, ЭТО уже случилось, Зверь прыгнул, теперь можешь жить спокойно». Тот ломает голову над ее словами, требует объяснений, но ничего более определенного так и не добивается.

После уезжает в путешествие, все такой же одинокий. И лишь, вернувшись, спустя годы, придя на могилу своей доброй подруги, видит посетителя у соседнего надгробья. Человека, который мог бы быть его двойником: возраст, телосложение, социальное и финансовое положение. И Марчер поражен гримасой отчаяния от утраты любимого существа, которая застыла на лице посетителя кладбища. Сам он бесстрастен. Как обычно, впрочем. И только тут понимает, что сделал с ним Зверь из Чащи — разрушил его собственную жизнь и жизнь самого близкого человека. Для этого даже не пришлось прыгать.

Всё подряд мы тогда смотрели. Как с голодного края до хлебного города добравшиеся. До земли обетованной, где по три урожая в год с одного куска земли. И никакого троеполья, никакого «под паром». Неостановимый конвейер счастья. Начало 90-х и коммерческие телеканалы. На самом деле определение «пиратские» подошло бы лучше. Но тут уж... Мы же с голодухи были, понимаете?

В «Ночевала тучка золотая» Приставкина есть эпизод, когда оголодавшие детдомовцы по дороге на Кавказ проезжают на поезде через всесоюзную житницу, Кубань. Война идет, никакого порядка и расписания. Теплушки с детьми встают в чистом поле на целые сутки. Совсем рядом — туда и назад метнуться, заманчивая какая-то овощ зреет. Выходить строго запрещено, а воровать стыдно (так в советско-детдомовской школе учили). Да только голодное брюхо к ученью глухо. Пацаны, они близнецы, выбираются из вагона и тырят полные пазухи этих огурцов-переростков. Им почем знать, как в реальности огурцы должны выглядеть? Может до подмосковного детдома какие-нибудь бракованные доходили?

И они набивают животы сырыми кабачками. До отвала, от пуза. А после, ну, вы понимаете? Я к тому сейчас, что среди фильмов, которые довелось тогда посмотреть, случались действием очень похожие на сырые кабачки. По крайней мере, один такой помню. «Поворот винта» по Генри Джеймсу. Он в 92-м вышел, наши оперативно подсуетились с милым сердцу тогдашнего киномана гнусавым одноголосым переводом. Вуаля — ужасы с доставкой на дом. Самое свежее, никаких тебе тупых зомбей и поднадоевших уже к тому времени вампиров — призраки. Смесь викторианского романа с готическим, все донельзя рафинированно.

Посмотрела и надолго ощутила особый сорт душевного расстройства. Не понос (простите), но тошнота и температура, и вялость — все симптомы пищевого отравления неподходящим продуктом. Потом прошло потихоньку, даже и забылось. Подспудно где-то сидело в душе занозой. Зазубренным и нечистым инородным предметом. После, два или три года спустя, наткнувшись на книгу, поняла — читать не хочу, но буду. Надо как-то вынимать эту мерзость. По принципу «клин клином» или «подобное подобным».

И прочитала странную, больную, извращенную историю. В которой то ли над бедными осиротевшими, никому не нужными детьми сотворено надругательство. То ли сами эти дети настолько изначально глубинно порочны, с таким наслаждением измываются над бедной своей гувернанткой. В общем, еще хуже стало. Она так и осталась для меня скверной историей о людях, максимально исказивших замысел Творца в отношении себя. И не вспомнила бы долго еще. Да только есть в моей жизни другая история. Любимая до щенячьего визга.

Никто не разделяет моего восхищения «Тринадцатой сказкой» Дианы Саттерфилд. Максимум — кивнут, занятная история. А то и вовсе плечами пожмут. Для меня открытие нулевых. Целое десятилетие, за которое столько прочитано было. От, прости Господи, Донцовой до Акунина. И Кинг, и Пратчетт, и Лазарчук (ну, это кого больше всего люблю). И много-много Платовой и, да вот хоть Пелевин. Как среди таких архипелагов не затерялся крохотный единичный островок?

Все просто. Это настолько мое, насколько вообще может существовать на свете специально для тебя написаная книга. Лучший роман о природе близнецовости, рассматривающий явление во всех возможных аспектах: насильно оторванные друг от друга люди, самой судьбой предназначенные существовать в тандеме; одиночество в квадрате, в кубе, в десятой степени, сопровождающее Близнецов, из которых вырвали-вырезали партнера; но и возможность в процессе поиска себя, найти в другом человеке того, кто станет ближе тебе, чем кровный родич.

Эта вещь о совершенной одержимости Близнецов текстами. О взаимных обращениях, сопровождающих их на протяжение жизни: людей в истории, истории в людей. О любви к разным языкам, на которых говорят люди, о ненужных, на первый взгляд, в наш прагматичный век усилиях, затрачиваемых Близнецами на освоение и овладение ими. Ты просто приспосабливаешь вокабулярный аппарат к тому, чтобы понять своего, когда встретишь и суметь сказать так, чтобы он понял — ты свой. Оттачиваешь и шлифуешь инструмент понимания. О «Тринадцатой сказке» я могу говорить долго и без остановки. И без какой бы о ни было внешней связи с предметом. Вернемся.

Там есть момент, когда гувернантке Эстер подбрасывают вместо читаемой ею книги сочинение господина Джеймса. «Эта книга, — с негодованием говорит молодая женщина, — Написана человеком, который очень мало знает о детях и совсем ничего не знает о гувернантках». Не могу не согласиться (имея в виду собственное педагогическое образование и опыт общения с детьми). Но именно этот эпизод, с подброшенным романом, как-бы говорящим: Тебе здесь не место, не уберешься — худо будет. Так вот, именно это напомнило о «Повороте винта» и странной цепью ассоциаций привело к «Тучке золотой» и, знаете ли вы, знаете ли вы, милостивые господа, что самое главное? Эти истории невероятно, потрясающе похожи.

В обеих речь об осиротевших близнецах. До которых никому нет дела, и помрут завтра — невелика забота. Неважно при этом, что одна пара обитает в ветшающем британском поместье, а другая — советские детдомовцы. Те и другие по праву рождения могли бы претендовать на лучшее из возможных образование и воспитание, а растут, как сорная трава, сами по себе. Неважно даже, что одна пара девочки, а другая — мальчики. Они близнецы, одно целое и вдвоем они — сила, умеющая противостоять жестокому равнодушному миру, который растопчет одиночку, не заметив.

Там и тут в мир одиноких детей входит молодая женщина, казалось бы, искренне привязанная к ним, исполненная добрых побуждений, желающая помочь в социальной адаптации. И в обоих случаях предает, прежде навредив, напортив, сколько возможно. Там и тут один из близнецов погибает страшной смертью, а место его занимает ( и имя принимает себе) ребенок посторонний. Для целого света становящийся тем, другим, ушедшим в никуда. И для чужого ребенка такая метаморфоза — суть единственное спасение от равнодушного жестокого мира, который раздавит, не заметив.

Вот за тем и нужна была эта книга. Поворотом винта, соединившая любимые книги,

из 80-х прошлого века и из нулевых века нынешнего. О которых в жизни не подумала бы, что есть что-то общее.

ПЛАМЯ ДЖИРОЛАМО

...Ты создал нас для Себя, и сердце наше будет неспокойным, пока не успокоится в Тебе.

Блаженный Августин «Исповедь»...

Что вы знаете о Джироламо Саванароле? Священник, аскет, проповедник, казнен инквизицией. Уже много. потому что я, если честно, и вовсе сначала перепутала с основателем ордена иезуитов Игнатием Лойолой. Нет, не стыжусь, его фигура относится к довольно специфической истории Италии XV века. Или к истории католицизма. Ни в том, ни в другом я не специалист.

Но это Джо Уолтон, а она знает уйму разных вещей и умеет рассказать о них так, что не только заслушаешься, но захочешь знать больше. С ее «Философской трилогией» пришлось прочесть «Государство» Платона. Ну, чтобы лучше понимать. А для «Клыка и когтя» Tooth and Claw — «Фремлейский приход» Троллопа.

Она такая. Сама редкая умница, и своего читателя умеет поднять над его привычным уровнем. За то и люблю. А писательница давно и страстно любит Флоренцию, одна из лучших ее книг My Real Children страстный панегирик этому городу. И, возвращаясь к нашему предмету, жизнь героя Lent: A Novel of Many Returns неразрывно связана с городом.

Отправной точкой для написания этой книги явилась фреска одной из флорентийских церквей, изображающая Савонаролу с пустой бандеролью поверху. Бандероль — это такая лента над изображением, посредством которой, как в пузыре изо рта персонажа в комиксах, средневековому зрителю сообщалось основное о персонаже или ситуации. Так вот, над головой Савонаролы не было написано» «Великий грешник и еретик», не было и «Святой мученик Джироламо Савонарола», табула раса. И рассказ о нем в режиме «Дня сурка«вырос из этой пустой бандероли: могло быть так, а могло так, и так, и так.

На самом деле, имеет смысл коротко рассказать о человеке, ставшем героем книги. Рожденный в знатной флорентийской семье, пренебрег карьерой врача, к которой с детства готовили, бежал из дома, поступил в монастырь, отказался от наследства. Обрел славу аскета и талантливого проповедника, яростно обличал излишества Римской католической церкви и Папу. после того, как сбылись некоторые его предсказания, обрел в городе (а тогдашняя Флоренция город-государство) непререкаемый авторитет.

Во время похода французского короля Карла VIII сумел убедить того пройти через Флоренцию, не посягнув на ее свободы и вернуть отнятые города (кроме Пизы). Папа сначала пытался подкупить Джироламо епископством и даже кардинальством, после грозил ему и предал анафеме, запретив произносить проповеди. Папскую буллу он сжег на площади и произнес очередную проповедь. Для Флоренции, меж тем, наступили тяжелые времена, толпа отшатнулась от вчерашнего кумира. Схваченный, подвергнутый жесточайшим пыткам, Савонарола был казнен. Считается предтечей пуританства.

В романе, охватывающем последние пять лет жизни, герой предстает не только провидцем и предсказателем, но человеком со способностью видеть и изгонять демонов (в которой не сомневались его современники). Первая половина книги описывает события того периода в соответствии с данными архивных источников. Завершаясь казнью и низвержением в ад, где Джироламо узнает о себе, что сам он один из демонов бунтовщиков свиты Люцифера, обреченный на вечные адские муки, прерываемые краткими возвращениями на землю, в ходе которых извращает Божий замысел в отношении мира: сеет зло, думая, что действует во благо.

С этого начинается череда его возвращений, (сохранить память помогает адский зеленый жадеит) в один и тот же момент жизни Джироламо, открывающий книгу. Он все ищет возможности не умножать зла, перекраивая на разные лады собственную реальность. Но всякий следующий раз заканчивается главой-рефреном:

И он падает, но не лицом вперед, как добрые люди, а на спину, как проклятые. Он снова брошен в адскую тяжесть тщетности и отчаяния. And he falls, not forward onto his face, like good people, but on his back, like the damned. He slams into Hell once more without any moment of respite, into the full and immediate weight of futility and despair.

И что, Оставь надежду всяк, сюда входящий? Нет, умный и деятельно добрый человек в конце концов найдет возможность исправить любую, казавшуюся самой безнадежной ситуацию:

Girolamo falls forward, onto his face, like good people. The Gates of Hell have been opened.

МАССАКРАЛЬНЫЙ СМЫСЛ ИЛИ ТАРТТ ДЛЯ БЕДНЫХ

...– Странно себя ощущаешь, когда твой успех строится на чем-то столь ужасном...

А еще более странно должна бы ощущать себя, осознанно сгребая грязь, которой в нормальных условиях побрезгует желтая пресса самого низкого пошиба, тщательно разминая и вылепливая конфету, которую непритязательный читательский/зрительский вкус не только схарчит, не поперхнувшись, но еще, глядишь, объявит шедевром психологической прозы. Должна бы, но не ощущает, да и с чего бы? Успех, как война, все спишет. Знакомьтесь: Гиллиан Флинн. признанная мастерица сделанных на потребу вашему дурновкусию книг. Хотя, вы наверняка знаете ее «Исчезнувшую», пусть не роман (я тоже не читала), но фильм, снятый по нему, четыре года назад, шел с большим резонансом.

Берем красавицу-южанку-аристократку (тип Скарлетт) с глубокими психологическими проблемами и болезненной потребностью в сепф-харме. Добавляем четыре грана Лолиты и восемь унций Лоры Палмер. Приправляем умершей много лет назад при неясных обстоятельствах младшей сестренкой и матерью, что обрушила на героиню груз травмирующей нелюбви. Остро перчим серийными убийствами девочек-подростков с ужасающими подробностями и томим все на медленном огне атмосферы Твин-Пикса. Можно подавать. А если от этого блюда вас стошнит или случится несварение — что ж, значит вы еще не безнадежны. В отличии от миллионов поклонников Гиллиан Флинн.

Она такая Донна Тартт для бедных и я не случайно назвала это имя, «Маленький друг» ко времени появления «Острых предметов» уже четыре года. как был написан, а предположить у госпожи Флинн отсутствие знакомства со знаковыми для родной американской литературы остросюжетным романом, было бы равнозначно обвинению ее в непрофессионализме. В сути «Острые предметы» — адаптированный к масскульту «Маленький друг». То же застывшее мошкой в янтаре вневременья лето в южном штате, та же аристократическая семья, где со смертью среднего ребенка остальные перестают существовать для матери; те же предоставленные самим себе девочки, которые творят, что хотят. Где у Тартт безупречно психологически выверенно, Флинн берет количеством шокирующих подробностей; что у Тартт филигранно — у Флинн неряшливо (к чему стараться, пипл и так схавает); Тартт пишет драму, в которой сочувствуешь всем, Флинн балаганный фарс, где не жаль никого. включая героиню и убитых девочек.

Надо бы и хорошего чего сказать о книжке, что же все хаять. Сюжет неплохо держит в напряжении. Хотя сакраментальное: «Убийца — садовник!» я воскликнула в конце первой трети и не ошиблась. Боже ж мой, ну что еще? Ну хотя бы крохотную симпатичную деталь, которая разбавила бы этот бред собачий. О, вот, Гиллиан Флинн в студенчестве подрабатывала, рекламируя забегаловку быстрой еды в костюме гамбургера. Может быть, останься она по сей день на этом посту, пользы человечеству было бы побольше, хотя качество жизни в этом случае было бы на порядок ниже. На несколько порядков. Она выбрала успех и кто кинет в нее камень. А вы поддержите — читайте и смотрите.

СТРАШНАЯ ЖИЗНЬ

...Средь кончин и печалей несметных,

Средь горящих дворцов и лачуг

Лишь они безусловно бессмертны

И не втиснуты в дьявольский круг...

Первая на моем читательском веку Гиллиан Флинн, от которой не плююсь ядом. Больше того — в восторге. Такого не было ни со «сделанной» «Исчезнувшей», ни с нарочитой демонизацией семейных отношений и назойливым селфхармом «Острых предметов».

И детектив не мой жанр, и нет ощущения, что «Темные тайны» написаны другим человеком. Все та же мастеровитая Флинн, умеющая напугать, растрогать, держать интригу, вовремя подбросить шокирующих подробностей. И... другая. Осененная в этом сатанинском романе сочувственной нежностью Стейнбека к маленьким людям, стоицизмом Шервуда Андерсона, яростью Фолкнера.

Как такое возможно, имея в виду прежний набор методов и приемов с кругом персонажей, включающих непременное преступление из прошлого, сложные отношения детей и родителей, героиню на роли следователя поневоле, простака с золотым сердцем и демоническую фам фаталь? Поди разбери. Если талантливый писатель обращает свой дар на защиту малых мира сего и говорит от лица тех, кто сам за себя сказать не может, чудеса случаются.

Это произошло четверть века назад, когда мама тридцатидвухлетней Либби была в ее возрасте, а девочка семилетней. Январской ночью членов фермерской семьи Дэй зверски убили. Всех, кроме малышки Либби, она убежала к ручью и до рассвета пряталась в камышах, та ночь стоила ей трех пальцев на ноге и фаланги безымянного на руке (обморожение, ампутация), и кошмара дальнейшей жизни.

Еще один член семьи, пятнадцатилетний Бен, отправился за решетку пожизненно. Поскольку следствие, опираясь на показания главного свидетеля обвинения Либби, установило, что именно он, отправляя сатанинский обряд, задушил одну сестру, изрубил топором другую, зарезал и снес полголовы выстрелом из ружья матери.

Вы уже догадались, что ничего здесь не будет таким, как кажется. Детские воспоминания выросшей, но так и не повзрослевшей Либби окажутся изрядно откорректированными. И столько непридуманной боли будет в истории женщины, которая бьется рыбой об лед, воспитывая в одиночку четырех детей, пытаясь сохранить заложенную-перезаложенную ферму — предмет своего пожизненного рабства.

Такая невыносимая правда в описании ее отношений с трутнем муженьком, который прежде разорил пустым прожектерством и кредитами, а после бросил семью. Периодически появляясь в их жизни, но от любых обязательств тщательно дистанцируясь. Столько боли в отторжении сына подростка, болезненно переживающего семейную скудость.

Детектив с ужасающей резней, который поднимается до уровня глубоко психологической и социальной прозы. Оставаясь блестящим образцом жанра, где интрига сохранится до последних страниц.

ЗАВЕТЫ ИЛЬИЧА

...Новелла повествовала о том, сколь ужасна была прежде женская жизнь, однако я не заметила ничего особо ужасного. Прятать в шкафу красивого мужчину я бы тоже не отказалась. Секс с мужчиной исключается: слишком рискованно выпускать его из шкафа, а я к нему туда не влезу – места нет...

«Рассказ служанки» шедевр и останется им сколько бы воды ни утекло со времени, когда был написан. Логически стройный непротиворечивый мир, гротескное уродство которого так велико, что алхимически трансмутирует в безупречной красоты артефакт.

Не слушайте, когда вам объясняют, что реальность книги достаточно наметить штрихами. На самом деле, если она не стоит незримо за всеми событиями, если не создает ощущения, что выйдя за героем из комнаты, окажешься под иным небом, это и не книга вовсе. А так, набор слов.

В «Рассказе...» Галаад кошмарно настоящий, история героини перерастает рамки частного случая, это плач о всех усталых в чужом краю, о всех, забывших радость свою. Горький и пронзительный как быстрый чистый крик. За то любим и продолжим любить Маргарет Этвуд.

Мы не знаем и не узнаем причин, побудивших мэтрессу вернуться к истории, спустя тридцать четыре года. Наверняка не последнюю роль сыграл успех сериала. Серьезное усиление позиций феминизма, за который эта великая женщина ратовала треть века назад в жестоком мужском мире.

Желание напомнить о себе и завершить творческую карьеру триумфом (удалось блестяще, Букер 2019). Награда нашла героиню, но это скорее премия по совокупности заслуг, а «Заветы» лишь бледное подобие шедевра, сиквелом которого явились.

Исполненный абсурдистского безумия, но невыносимо реальный мир первой книги, мир одиночества и душной безысходности, в котором героиня чувствует себя застывшей в янтаре мошкой, раздвигает границы. И это не идет ему на пользу.

Со времени событий прошло шестнадцать лет, Галаад, даже для его обитателей, теперь не остров цивилизации посреди мира, лежащего в руинах, но его часть. О существовании соседних Канады и Техаса знают изрядно оболваненные пропагандой граждане, и это наносит сокрушительный удар по картине мира.

Вспомните, на чем все строилось: некуда деваться, а мироустройство, предполагающее наличие института служанок (фертильных наложниц, вынашивающих детей в преимущественно бесплодном мире) таково, потому что везде, где сохранилась жизнь, теперь так.

Однако в «Заветах» нам демонстрируют соседнюю Канаду, где народ по-прежнему плодится и размножается, а аномалия обретает странно локальный характер. На фоне которого все турусы на колесах, нагороженные в расчете на фундамент «Рассказа...» избыточны и рыхло тяжеловесны.

Неясно, к чему воспитывать девочек из привилегированных семей в таком ужасе перед сексуальным актом, если планируется, что треть жизни станут согревать мужнюю постель. Разве смысл любой системы образования не в том, чтобы готовить функционально удобных обществу индивидов? Здесь же уровень запугивания таков, что из страха перед грядущими супружескими обязанностями девочки накладывают на себя руки.

Цельной истории, вызывавший такой эмоциональный отклик, не будет. «Заветы», формально построенные на том же приеме «рукописи, найденной в бутылке», уже обретающем несколько анекдотический характер: а вот, поглядите-ка, мы, ученые_из_будущего, нашли еще три дневника, относящихся к Галааду Темных времен, и похоже это продолжение «Рассказа служанки«!

Так вот, в «Заветах» три отдельных истории: «серого кардинала» первой книги тетки Лидии, девочки из семьи командора с тремя Марфами (не путать с наложницами, это неспособные к деторождению служанки) Агнесс. Третья — канадской школьницы Лилии.

Три линии, которые в полном соответствии с канонами мыльных опер, сплетутся в одну, где найдется место утраченной и обретенной памяти, разлученным и воссоединившимся семьям, борьбе за счастье народное, потерянным и найденным младеницам, скандалам, интригам, расследованиям. Не будет только жизни и реально интересной истории.

Перевод Анастасии Грызуновой ожидаемо хорош. Аудиокнига в исполнении Елены Граб исполнена неоправданной пафосной сентиментальности и чересчур давит на слезу.

...И может быть, мы даже родим настоящих детей. Сами. Без служанок...

РАЗУМ И СТРАСТЬ

...Они были одни такие. Мудрые, талантливые и легкие. Прозрачная сеть фантастики на их книгах — как ленточки маскировочного костюма на снайпере. Думаешь, что холмик травы — а тебе оттуда прилетело...

Это о Стругацких, но вы и так поняли. Он такой тоже один: редкий умница, имеющий ответы на все вопросы; трудяга, экспрессивный, эпатажный, эрудит. И я люблю Михаила Веллера больше двадцати лет. С тех пор, как на закате депрессивных девяностых встретила его майора Звягина.

То не было любовью с первой строчки. Сначала-то как раз подумала: «Что за лубок? А впрочем, довольно милый» Все больше проникаясь в процессе. Который закончился нисхождением давно забытой детской ясности и простоты. Помню, как удивила мысль, что человек приходит в мир, чтобы пережить-прочувствовать как можно больше всего. При этом вектор (положительное или отрицательное) не так важен, как интенсивность и сила.

Сама то я и тогда, и сейчас думаю — за тем, чтобы научиться быть счастливым, не делая несчастными окружающих. Но семена веллеровой мудрости упали на благодатную почву, с тех пор фиксирую всякое сильное переживание по типу: смотри, это твой шанс узнать, как выглядит изнутри то, на что ты так долго глядел снаружи. Метод оказался действенным: счастливое удается чувствовать глубже, от плохого отстраняться.

Автобиографическую книгу после прочла с сочувственным интересом, поражаясь стоицизму и восхищаясь волей к победе. А знаменитые «Легенды» и «Фантазии» не пошли мне. Отложила, оставшись при большом почтении. Теперь, после долгого перерыва «Огонь и агония». и да-да-да, совсем моя книга.

Верный привычке эпатировать и ниспровергать устои М. И. открывает этот сборник статьей «Русская классика, как яд национальной депрессии», замахнувшись на святое и аргументированно доказав, что неизменный ассортимент русской классики в школьной программе — то есть, обязательной для изучения даже потенциально не читающими соотечественниками, суть яд замедленно действия, внедряющий в неокрепшие умы паттерны поведения пораженцев и лишних людей.

В русскоязычном пространстве, так исторически сложилось, что поэт больше, чем поэт: церковь дискредитировала себя сращением с властью и обслуживанием ее интересов, значительную часть духовного водительства взяла на себя литература. А произведения школьной программы, бесспорные шедевры, словно нарочно подобраны так, что героями выступают «лишние» люди.

Русская классическая литература оказывает то вредоносное и разрушительное влияние на мировоззрение человека и на его характер, что она проникнута пессимизмом, депрессией, ее герои страдают всеми формами комплекса неполноценности, не хотят и не умеют бороться и добиваться цели, да и цели их ничтожны, если вообще бывают.

Эссе «Золотые шестидесятые» — краткий обзор шестидесятнической оттепельной литературы, от рассвета до заката. «О сущности поэзии» — короткое и по существу введение в тему, после обзор наиболее значительных фигур русской поэзии XX века, от Гумилева до Бродского, в который вплетает рассказ о противостоянии прозаиков и почвенников и еще кучу безумно интересных вещей А рассказывает он так, что оторваться невозможно.

«Братья Стругацкие на фоне конца света» — именины сердца персонально для меня. Потому что безумно люблю фантастику вообще и Стругацких в частности. А здесь и краткий обзор истории мировой фантастики, и о них. Как ему это удается настолько четко, ясно, компактно — тайна сия велика есть. Но может. А нам, читателям, чего еще и надо.

«Советская очень военная литература» потрясающий обзор, причем начинается он не с послевоенной прозы о Великой Отечественной, и даже не собственно с военной, но с предыстории, с Маяковского: «Возьмем винтовки новые» и Гайдара. А заканчивается книгой Алексиевич «У войны не женское лицо» и военными песнями Высоцкого.

И следующая развернутая тема посвящена Владимиру Семеновичу. Это надо читать (слушать, как вариант, потому что есть в аудио в авторском чтении). После «Джек Лондон», вы уже догадались, о ком. «1929» — восхитительный рассказ о «На западном фронте без перемен» Ремарка, «Смерти героя» Олдингтона, «Прощай, Оружие» Хемингуэя, «Шуме и яррости» Фолкнера — книгах, увидевших свет в значимом 1929-м году. Таки да, как фанатичная поклонница Стивена Кинга, не могу не добавить, что его одноименная повесть — одно из самых мощных и жутких книжных впечатлений десятых. не иначе, магия чисел.

«Огонь и агония» о советской исторической литературе, о книжном дефиците, о том, что читали и способах, какими пополняли домашние библиотеки. И о том, что мем о самой читающей стране был насквозь лживой выдумкой агитпропа (расслабьтесь, сокрушающиеся о том, куда катится этот мир).

Финальная часть «Запрещенный Фаддей Булгарин» позволит другими глазами взглянуть на человека, в котором нас с младых ногтей учили видеть подлеца и пройдоху (угу, еще душителя прогрессивной мысли). Если на клетке слона увидишь «Буйвол», не верь глазам своим. Думаю, прочту теперь «Ивана Выжигина». Веллер чудо как хорош. и уж эссеистику его непременно продолжу читать.

...Фантастика полнее и мощнее реализма — тем, что в ней может быть все, что есть в реализме — плюс то, чего в реализме нет. (Ну — это в принципе, теоретически, сами понимаете. Большинство фантастов убогие графоманы — как и большинство реалистов)...

КЛУБ НЕГОДЯЕВ

...Джули Вуд из Ньюбери рекомендовала: «Не расходуйте электричество, высушивая трусики в барабанной сушилке. Вместо этого положите их в смеситель для салата и крутите там, пока не просохнут»...

После необдуманно начатого третьей частью знакомства с трилогией, читать первую, вроде как, поздно. А не читать невозможно. Когда узнаешь, кто перевел. Мне и прежде с Джонатаном Коу везло: «Карликов смерти» делал Немцов, «Срединную Англию» Шаши Мартынова, я давняя поклонница их творческого дуэта.

Но Сергей Ильин любовь на все времена. Было время, еще до того, как узнала о Фантлабе, когда целенаправленно искала его переводы. Сейчас перешла в более спокойный режим обожания, воспринимаю всякую случайную встречу, как подарок. И вот тут самое время сказать о его находке с клубом Ракалий (ракалья — примерно то же что каналья, негодяй, пройдоха, выжига и плут).

Это непростая и очень занятная вещь. Дело в том, что оригинальное название романаThe Rotterps` Club , рождает у англоязычного читателя сразу несколько ассоциаций: 1. созвучие с фамилией героев Троттеры, которое именно заставило Бена назвать диск Hatfield and the North «нашей музыкой».

2. Собственно диск 1975 года (в книгах Коу музыка всегда играет немалую роль). Название второго и последего альбома кентерберийской группы можно вольно перевести как «Клуб негодяев». 3. И есть еще тема Ротари-клуба — неправительственной благотворительной организации мирового бизнес-сообщества. Видите, как много всего и сразу (это я еще не сказала о «рысаках» — прямом значении фамилии).

Теперь представьте, что то же богатство референций нужно перенести в русскоязычное пространство. Совсем без потерь никак, но Сергей Борисович делает удивительной красоты вещь. Он меняет фамилию центрального персонажа с Троттерс на, не меньшей для русского слуха английскости, Тракаллей. И сохраняет «Клуб Ракалий» без существенных смысловых потерь.

Что позволяет расширить значение до изначально предполагавшегося в оригинале. Не просто сообщество, включающее брата и сестру одной отдельно взятой английской семьи (а Пола не примем, этому мелкому говнюку у нас не место). И не круг школьных друзей, порой ведущих себя в отношении кого-то из членов удивительно мерзко. Но жизни вообще, в которой всем нам время от времени приходится выступать теми еще мерзавцами, хотя внутренне все мы тяготеем к добру.

Итак, начало нулевых, женщина с юной дочерью встречает во время туристической поездки в Берлин мальчика из своего прошлого в сопровождении сына. Молодым людям, ровесникам, приходится без особого восторга проводить время в обществе друг друга, пережидая вновь вспыхнувший взаимный родительский интерес.

А поскольку общих тем для разговора у них немного, беседа за столиком ресторана поневоле обращается к прошлому «стариков», позволяя действию соскользнуть в конец семидесятых — время, на которое пришлась юность родителей.

И это будет восхитительно. Ну, то есть, понимаю, что пристрастна и встреча с текстом Сергея Ильина сама по себе в числе вещей, способных доставить физическое, почти физиологическое наслаждение. Но если абстрагироваться, книга тоже хороша необычайно.

Представьте себе Срединную Англию времен Тетчер. Огромная роль профсоюзов, бесконечные забастовки, которые не были плодом советской пропаганды, как оказалось.

О политкорректности и сверхтолерантности никто еще слыхом не слыхивал, дать единственному чернокожему ученику прозвище «дядя Том» норма. Гомосексуальность не то, чтобы не приветствуется, ее просто нет (ну или есть, как анекдотический предмет).

В фокусе внимания несколько семей. Собственно круг соучеников главного героя с их семьями. Школа частная, потому предметом явится английский средний класс конца семидесятых прошлого века. Городок небольшой, потому среди учеников представлены все градации: от верхней границы достойной бедности (Ричард) до низа (Бен), середины (Фил) и верха (Дуг) среднего класса.

Сын профсоюзного лидера учится с отпрыском топ-менеджера фабрики, и вражда отцов не мешает мальчикам дружить. Они влюбляются (не друг в друга), делают всякие глупости и кое-какие умности, вторых значительно меньше. Переживают первое столкновение с насилием и чудовищной несправедливостью мироустройства. Тычутся наугад слепыми щенками, ища своего пути.

А родителям сорок и они полны сил. И кровь у них еще ого-го, как играет, а в браке уже давно, борщ каждый день приедается, и столько соблазнов вокруг. В целом, то еще броуновское движение на материале простых обыденных вещей. Такая удивительная книга. Дико смешная, грустная до слез, страшная. Полицейский разгон пикетчиков — просто физическая жуть. Дивная книга.

...Понимаешь, Бог присматривает за тем, чтобы из всего на свете проистекало какое-то благо.

Отроки во вселенной

Прибор содержит несколько тысяч элементов. Пока нам ясно назначение трех.

Есть то, во что внутренне расположена верить и есть — во что нет. Я верю в призраков, посмертное существование и в то, что предки помогают нам. В бытовой энергетический вампиризм и что один человек, поднаторевший в нем, может заедать век другого/других. В домового. В реинкарнацию. В астрологию. Не верю в порчу, в зомби, вампиров, вторжение инопланетных пришельцев.

То есть, в инопланетян или гостей из других измерений, периодически манифестирующих себя в нашей реальности, как раз верю. В возможность вторжения — нет. Оно кажется такой же дичью, как оживший мертвец, всем лакомствам предпочитающий человеческий мозг. Или роковой красавец, что нахлебавшись крови, бегает по потолку.

Может быть я не права и рептилоиды уже захватили Землю, заставив всех нас ходить в намордниках (потому что на подбородке у людей орган, испускающий особо опасные для них лучи). Но отчего-то думаю, что вся история с COVID — заговор бизнес-элиты и политиков, имеющий целью обогатить первых, дать больше власти последним, запугать и поработить массы. Люди как люди.

Потому идеи романа Александра Мирера не близки мне. Уж и не знаю, почему классифицирован повестью, но объемом, масштабностью, многотемьем, многофигурностью совершенный роман. Да какой: яркий, захватывающий, удивительно современный, несмотря на то, что написан полвека назад. И это инфлюэнсер — фантастика, которая повлияла на дальнейшее развитие жанра в русскоязычном пространстве.

Не то, чтобы вся она вышла из «Дома Скитальцев», как русская литература из гоголевской «Шинели», но отголоски миреровых идей и стилистических приемов разбросаны по этому пространству. Имеющий глаза, видит. Роман четко поделен на две части: земную и космическую.

«Главный полдень»: маленький городок на юге России, двенадцатилетний мальчик по пути в школу замечает странное поведение городского рубахи-парня, гитариста, любимца жен и дев. Вместо того, чтобы идти домой после явно бессонной ночи, тот сидит возле городской почты. А встретив начальника почтамта, проделывает какие-то манипуляции, после которых тот бледнеет, хватается за грудь, едва не падает, но приходит в себя, говорит: «Здесь красивая местность» и идет на работу.

Дитя продолжает наблюдение. Когда то же происходит с городским телеграфистом (а ленинская фраза об успехе любого восстания, подкрепленного захватом почты, телеграфа, телефона, в сердцах всех советских детей), ребенок Алексей мобилизует на подмогу друга, они продолжают слежку за предполагаемым шпионом, в ходе которой узнают о городе и горожанах массу вещей, каких предпочли бы не знать.

Дальше много чего еще будет: конфеты, «заряженные» гипнопередатчиками; стрельба из ружья и бластера, по живым, условно живым и неживым мишеням; перерождение вчерашних друзей в чужаков, милицейские пикеты на дорогах из зараженной зоны и свернутое пространство; доблестная госбезопасность. Приключений море, штука, на самом деле, классная. А зачем хватались за грудь и говорили про местность? Этого я вам не скажу, пусть останется интрига.

Вторая часть, собственно «Дом скитальцев» — космическая. Спустя недолгое время после изгнания передового отряда инопланетной конкисты, земные спецслужбы, уверенные, что лучше перебдеть, заручившись помощью перебежчиков из числа инсургентов Пути (идеология инопланетян), отправляют в космос подростков Машу и Севу. С целью, вы догадались? Правильно, получить детектор, позволяющий распознать внедренного пришельца. И разрушить Путь (но то уже программа-XXXL-максимум).

И тут стало скучно. То есть, крылья авторской фантазии унесли в мир, напоминающий замятинское «Мы», только организованное на порядок сложнее и описанное с невероятным тщанием. Все эти балоги-шестиноги-домашние любимцы-цветовая дифференциация скафандров-предметы местной роскоши- сложная иерархическая система. И вот, хоть режьте меня, хоть ешьте — но такая пыльная скука на меня со всем этим опустилась. Передать не могу.

Обилие инопланетных имен, бесконечный бессмысленный и беспощадный обмен телами, устройство межпланетных кораблей, хитросплетение отношений. Для того, чтобы всем этим проникнуться, прежде нужно всей головой удариться о тему. У меня она мимо уха просвистела, даже краем не задев, и в процессе мечтала, чтобы это поскорее уж закончилось. Даже ценой гибели Вселенной.

Резюмируя: книга крутая, и для шестьдесят девятого года была бомбой. Но сегодня воспринимается анахронизмом. Пусть почиет в бозе.

КАМЕНЬ. ЛИСТ. НЕНАЙДЕННАЯ ДВЕРЬ

...За всей бестолочью, бессмысленными тратами, болью, трагедиями, смертью, смятением неуклонная необходимость шла своим путем; если малая птица падала на землю, отзвук этого воздействовал на его жизнь, и одинокий свет, который падал на вязкое и безграничное море на заре, пробуждал перемены в море, омывающем его жизнь. Рыбы поднимались из глубин...

Боже, как он хорош. Какая широта, мощь, избыточность смысла в малом отрывке. И небо в чашечке цветка, которое не только видит, но умеет подарить читателю. Так думаешь, натыкаясь у Томаса Вулфа на фрагмент, как в эпиграфе. Жаль, лучшие отрывки хаотично разбросаны по книге, без логики и закономерности. Наткнуться на такой, что найти самородок в рудном отвале.

Нынче много говорят об американских беспорядках на расовой почве, о доходящем до абсурда запрете на «Унесенных ветром». И вот, что я вам скажу, господа, эти люди не читали «Взгляни на дом свой, ангел», слово «негр» в самом высокомерно уничижительном значении встречается в нем стопицот раз.

Я далека от того, чтобы на этом основании обвинять писателя в расизме. С той же презрительной ненавистью он относится к евреям, спортсменам, соученикам и учителям, соседям, постояльцам материнского пансиона, братьям, сестре, родителям. Людей, не становившихся объектом его ядовитой ярости, можно пересчитать по пальцам одной руки, да и то, лишь до момента, когда им случалось сказать что поперек.

Как такое возможно? Как может быть широкий и плодовитый автор тонко ритмичной и удивительно жизнерадостной прозы таким унылым человеконенавистником? Хорош он или плох, в конце-то концов? Почему нет? Литературный талант не гарантирует тех же результатов в прочих областях жизни. Даже большого ума, не говоря о простой человеческой порядочности. Хороший писатель, плохой человек. Случается.

А самая интересная и мощная книга, которая когда-либо создавалась из унылых обстоятельств провинциальной американской жизни, обеспечила Вулфу признание как многообещающему молодому романисту Америки, но в родной Эшвилл, выведенный в книге под названием Алтамонт, он после семь лет носу не смел показать. Верно не потому, что пресытился восторгами поклонников.

История Юджина Ганта, младшего из шести детей в семье владельца мастерской по изготовлению памятников и могильных плит, во многом автобиографична. В реальной жизни детей было восемь, но отец так же сильно пил, а мать была такой же феноменально одаренной земельной спекулянткой. И тоже, купив здание под пансион (Диксиленд в романе) поселилась в нем с младшим сыном.

Так же скверно он обходился со всеми, кто ему помогал и в дальнейшем. Алиса Бернштейн, которая была не только любовницей молодого гения, но и спонсировала его, а главное — верно поняла суть литературного дара и переориентировала с драматургии на крупную прозу, и способствовала знакомству с нужными людьми. Так вот, она была мишенью его упреков в недостаточной лояльности и злобных антисемитских выпадов.

Максвелл Перкинс, один из лучших литературных редакторов своего времени, который работал с Хемингуэем и Фицджеральдом, и которому досталось счастье редактировать роман Вулфа, изначально называвшийся «О, ненайденное» O,Lost, вложил очень много труда в редактирование «Взгляни на дом свой, ангел» — окончательный вариант названия тоже принадлежит ему.

В то время ходил анекдот, что Перкинс не в меньшей степени автор книги, а рукопись, из которой удалось в результате сделать компактный шестисотстраничный роман, ему доставляли на грузовике. На самом деле, Вулф чудовищно многословен и привести роман в подходящий для публикации вид было тем еще подвигом.

За время совместной работы молодой писатель обрел в редакторе отца и духовного наставника. Но расстался с ним, осыпая оскорблениями и обвиняя в выхолащивании своего труда. От этого удара Перкинс так и не оправился, хотя до конца своей жизни говорил, что встреча с книгами Томаса Вулфа была ярчайшим впечатлением его жизни.

А книга-то, книга, хороша ли? Чудесная: горькая, честная, трагичная, забавная, полная стилистических трюков, столь же беспощадная к себе, как к другим. Нет, я не планирую больше читать Вулфа, по крайней мере, не в ближайшее время. Но что-то же есть в нем такое, что заставило Брэдбери написать «О скитаниях вечных и о Земле», а Кинга сделать фразу-рефрен «Ангела»: «Камень. Лист. Ненайденная дверь» лейтмотивом «Темной Башни»

Подробнее: https://www.labirint.ru/reviews/goods/615680/

ПОСЛЕ ФАНДОРИНА

...Резать остолопов не к лицу пожилому, уважающему себя человеку...

Никогда всерьез об этом не задумывалась, однако Григорий Чхартишвили, будучи в радикальной оппозиции, позволяя себе резко критические высказывания в отношении власти, не участвуя в поздравляю-прогнувшись игрищах либеральной интеллигенции, продолжает быть издаваемым. И вы ж понимаете, что причиной не заслуги его как литературоведа или япониста. Просто мы любим его читать.

И ни откровенный неуспех некоторых его серий, вроде «Смерти на брудершафт», ни прошедшие незамеченными «Жанры», ни полюбившаяся многим, но скоро забытая Пелагия, ни книги Анны Борисовой и Брусникина, которых некоторые до сих пор считают автономными авторами — ничто не отменит читательской любви к Фандорину.

Благополучно почившему, после нескольких воскрешений (нет уж, умер — значит умер). И что теперь? Оплакивать Эраста Петровича, утешаясь фандорианой «Истории Российского государства» да Николасом (кому как, а у меня «Сокол и Ласточка» из любимых).

А вот и нет. Вы забыли про Масу, господа. Да лан, делать из помощника основную фигуру несерьезно, на этом еще Конан-Дойл с расследованием Ватсона обжегся. Рада сообщить, что у Акунина отлично вышло то, чего не смог создатель Холмса. Первый роман об оставшемся без господина одиноком самурае получился превосходным.

Да, Масахиру Сибата, шестидесяти трех лет, репатриант, ронин, владелец международного сыскного агентства — продолжит путь служения благородного мужа. Н-ну, с некоторым отступлениями и поправками на ветер, порой до ураганного.

Потому что принципы принципами, а нет, не «кушать хочется всегда», по крайней мере, это не основная побудительная причина для Масы. Есть еще зов крови и осознание себя частью клана. Патриотизм и осознание себя частью нации, интересы которой надобно защищать. Любовь, наконец, и осознание себя частью единства с партнершей, самой судьбой предназначенной тебе.

А тех, кто совсем уж никак не может забыть Эраста Петровича, ждет небольшой по объему, но обаятельный экскурс в историю. В котором, кстати же, Маса предстанет не просто большей частю бессловесным помощником, но полноправным участником расследования. Такая занятная постфактум-корректировка.

Борису Акунину очень везет с аудиоформатом, голосом акунинских книг давно стал Александр Клюквин, это великое счастье для поклонников, потому что всякая вещь в его исполнении шедевр и «Просто Маса» не исключение.

ГОРОД КАК АЛИСА

...Я нахожу столько удовольствия в воспоминаниях о храбрых людях и диковинных сюжетах. I find so much pleasure in the memories of the brave people and strange scenes...

Если вы подумали, что речь пойдет об Алисе Кэрролла, то вы ошиблись. Никакого отношения к постмодернистским играм, магреализму и всякому такому, роман Невила Шюта не имеет.

К нему, написанному семь десятков лет назад, в жанровой классификации скорее применимо обозначение авантюрный и любовный. И роман о войне, о путешествиях в экзотические страны. Может даже феминистский, социальный и производственный. Вот, поняла, в чем очарование этой книги.Задолго до того, как мультижанровость стала нормой прозы мейнстрима, Шют начал размывать границы.

Но этот человек заслуживает того, чтобы сказать о нем несколько слов, хотя бы в режиме общей информации. Он был инженером авиаконструктором и в своей основной специальности использовал полное имя Невил Шют Норвей, а в литературной карьере — сочетание первого и второго имен без фамилии. Опасаясь, что слава романиста, пишущего любовно-приключенческие книжки, повредит его профессиональной репутации.

Было чему вредить? Еще как. Оксфордский выпускник, он служил солдатом в Первую Мировую и работал в похоронной команде во время пандемии испанки (куда более жуткой, чем ковид). После войны начал карьеру в дирижаблестроении и весьма преуспел, но когда мир, в результате катастрофы R101 во Франции, охладел к дирижаблям — продолжил работу как авиаконструктор, переключившись на самолеты.

Созданная им в партнерстве с Хесселом Тилтманом фирма Aircraft LTD стала флагманом самолетостроения Британии тридцатых. А во Второй Мировой английские летчики воевали на машинах, во многом опирающихся на их разработки. Так или иначе, успех в профессии и бизнесе не заставил Шюта отказаться от страсти к писательству. И на этом поприще тоже немало преуспел.

Всего им написано две дюжины романов, с каждым следующим популярность возрастала, но самые известные «На пляже» On the Beach (1957) и «Город как Элис» A Town Like Alice (1950). И да, конечно, имеется в виду австралийский город Элис Спрингс. В последней трети своей жизни Шют страстно влюбился в Австралию, эмигрировал туда вместе с семьей, и много писал о континенте, заразив любовью сотни тысяч читателей в разных уголках света.

Итак о чем книга? После смерти состоятельного австралийца, нажившего капитал на австралийской золотой лихорадке, единственной наследницей остается молодая женщина Джин Паджет. В общей сложности ей предстоит унаследовать тридцать три тысячи фунтов, примерно как семьсот тысяч долларов в сегодняшнем эквиваленте.

Не финансовая империя, но безбедную жизнь с процентов, с собственным домиком и приличным автомобилем, даже и с возможностью путешествовать, обеспечит. Небольшая проблема в том, что право распоряжаться всей суммой Джин получит, достигнув тридцати пяти лет. Двоюродный дедушка был изрядным сексистом и не верил, что у незамужней женщины моложе трети века достанет ума распоряжаться собственными деньгами.

Сейчас она работает секретаршей на фабрике, производящей элитную кожгалантерею, вроде Эрме, и не собирается резко оставлять работу. Пусть проценты немного подкопятся, а она пока оглядится, подумает, как жить дальше. в этот период, примерно полгода, Джин очень сближается с героем-рассказчиком, совладельцем адвокатской конторы, ведущим ее дела. Они ходят в театры, рестораны, много разговаривают, она рассказывает историю своей жизни.

Их с братом детство прошло в Британской Малайе, оба они хорошо владели местным языком и, незадолго до войны, брат принял предложение вернуться туда для работы, вскоре за ним приехала сестра. Платили хорошо, положение британских подданных обеспечивало многие блага, а к нездоровому для европейцев местному климату оба были адаптированы с рождения.

С началом Второй мировой Япония оккупировала Малайю, брат попал в лагерь, где позже умер от холеры. Джин тоже стала военнопленной. Но благодаря знанию языка и хорошим организаторским способностям, заняла положение старшей в группе. В отличие от пленников мужчин, которые строили железную дорогу, женщин гнали пешком через всю страну в большой лагерь.

На пути они встретились с группой австралийских пленных, один из которых, водитель грузовика, много разговаривал с Джин и украл для голодающих женщин из ее группы цыплят у японцев. За это японцы распяли его, а женщин погнали дальше. Но когда конвоир умер в пути от холеры, их приютила малайская деревня. Это был риск для деревенских, но женщины — рабочие руки. И три следующих года они пересидели потихоньку.

Теперь Джин решает вернуться в Малайю, чтобы построить в деревне колодец для спасших их людей. в местном вода солоновата — для стирки подходит, а для питься носят из источника, который очень далеко. А вернувшись, узнает, что тот парень выжил и после войны вернулся к себе в Австралию. И теперь уже хочет найти его.

Ах, там столько будет, всего не расскажешь, да и зачем? Но третья часть такая замечательная созидательная утопия. я прямо умилялась, читая. И такая правильная модель поведения разумного человека, вообще ода разумному хозяйствованию.

Хотя с точки зрения сегодняшнего экологического мышления, планы геноцида аллигаторов и валлаби ради производства модельных шузов заставляют содрогнуться. Что ж, мир меняется, и меняется к лучшему, беззастенчивого зверства в отношении братьев меньших в нас меньше. Отличная книжка и язык простой. подойдет для начинающих читать на английском.

НИЖЕ ТРИДЦАТИ ДВУХ ПО ФАРЕНГЕЙТУ

...Джим процитировал слова Амудсена о том, что приключения — результат плохого планирования. Амудсен был неправ, приключения не в меньшей мере могут быть обусловлены невезением. Это-то и делает жизнь такой опасной. Jim had quoted Amundsen to the effect that adventure was just bad planning. Amundsen was wrong, and adventures could also be a matter of bad luck. That was what made all life dangerous...

Может потому, что не люблю холода, отношение к нему определяю другой цитатой Амудсена: «Человек может привыкнуть ко всему, кроме холода», и не могу понять людей, которые добровольно соглашаются на жизнь в скандинавском ледяном аду.

Может сказалось отсутствие в романе яркой, броской основной идеи, как мира без Европы в «Годах риса и соли» или затопленных прибрежных городов в «Нью-Йорке 2140» А может быть просто «перечитала» за последнее время Кима Стэнли Робинсона.

Но «Антарктида» (Antarctica), не произвела такого сильного впечатления, как читаное у автора прежде. Написанная в девяносто седьмом прошлого века, задолго до мировых турне юной Тунберг на экологически чистом транспорте, В целом, посвящена тому же. Остроактуальной проблеме глобального потепления и отношения человечества к своему дому — основным в творчестве писателя темам.

На самом деле Антарктида последний резерв человечества, не только неосвоенный, но и довольно мало изученный. И восемьдесят процентов запаса пресной воды на Земле сосредоточено именно там. Важность этого ресурса никому объяснять не нужно, а водой все далеко не исчерпывается.

И хотя по конвенции пятьдесят девятого Антарктика не принадлежит ни одному из государств, объявлена мирной и безъядерной зоной (мирному атому на материке тоже не место), но территориальные претензии уже предъявляются, а исчерпав сырьевые возможности пяти континентов, человечество закономерно обратит взоры на шестой.

И вот тут надо бы наконец выключить ненасытный потребительский инстинкт, включив мозги, говорит Робинсон. «Антарктида» написана во многом на основе впечатлений от его пребывания там в девяносто пятом в рамках программы «Антарктические художники и писатели»

Основное действие разворачивается на американской полярной станции Мак-Мердо, Другие локации Станция Южного полюса Амудсена-Скотта, ледник Шеклтон, южноамериканская буровая платформа вблизи массива Робертс. И вот тут сказался мой недостаток как читателя, практически полное отсутствие знаний о реальном быте сегодняшних полярников.

То есть, я не могу отделить реальность от выдумки и от этого чувствую себя в предлагаемых условиях очень неуютно, но об этом уже говорила в начале. Кроме того, да простит меня мировой феминизм, обилие технических подробностей, связанных с работой тягачей и вездеходов, бурового оборудования, даже милого сердцу автора альпинизма — как-то не внушало в процессе чтения большого энтузиазма.

Верный любви к многофигурным композициям, Робинсон ведет рассказ от лица трех основных героев: немного наивного молодого идеалиста Экса, антарктического долгожителя циничного и разочарованного Вэла и Уэйда Нортона, который работает на сенатора Чейза.

В сферу внимания писателя попадают такие вещи, как недостаточная организованность комфортного пребывания сотрудников на арктических станциях в условиях изначально враждебных человеку. Это отражение его марксистских взглядов и это то, что очень импонирует мне в его книгах.

В романе довольно подробные и занимающие значительную часть общего объема экскурсы в полярные исследования, главным образом арктические. Тут не могу не сказать о несколько затенившей сияющий образ Амудсена подробности о ездовых собаках, которых он изначально закладывал в план своей экспедиции как питание для ее участников: двуногих и четвероногих.

А самое яркое, и такое — Вау! — воспоминание — ледяные горки. Побочным эффектом от резки километровых массивов льда лазером становится образование большого количества кипятка. Которое предприимчивые полярники приспосабливают под подобие ледяной сауны.

Проникать в каверну с бассейном, заполненным горячей водой (это после долгого отсутствия возможности толком помыться и тем более понежиться в ванной), так вот, скатываться туда нужно без всякого комфорта по подобию бобслейной трассы и голышом. Но это такой классный момент, просто дух захватывает. Он со мной и останется от книги.

ЗА ПОПЫТКУ СПАСИБО ИЛИ ЯПОНИЯ НАЧИНАЕТ И ВЫИГРЫВАЕТ

...На Тайване-острове, или под Чарджоу,

Русскому с татарином все равно где жить..

Акунин начал двумя годами раньше ван Зайчика, предложил более внятную и менее сложную концепцию, и у него был герой. Теперь даже не об Эрасте Петровиче, моя любовь вообще с Пелагии началась, ее первой прочитала. Но о том, что шерлокиана с двумя персонажами чуть труднее для восприятия, чем архетип Одинокого Героя.

В мейнстриме простота решает многое, если не все. И #Россия_которую_мы_потеряли, в качестве декорации куда яснее непонятной Ордруси, которая, к тому же, посягает на глубоко укорененные в коллективном бессознательном триста лет монголо-татарского ига.

Чтобы воспринять, надо корректировать всю связанную систему ценностей, что совсем не приятно — позиция непризнанных спасителей мира, грудью защитивших Запад от орды завоевателей, кроме страдательного залога жертвенности еще и очень удобна для оправдания: не мы такие, жизнь такая.

Кто не в курсе, Хольм ван Зайчик — совместный псевдоним Вячеслава Рыбакова с Игорем Алимовым. Оба писатели, фантасты и, что важнее — китаисты. Но это сегодня Китай в тренде (с поправкой на ветер уханьского гриппа, сильно подмочившего акции Поднебесной за последние три месяца). Двадцать лет назад «китайское» было синонимом некачественного.

Что не сильно способствовало продвижению бренда Ван Зайчик на российском интеллектуальном рынке. За японистом Чхартишвили незримо стоял еще и кредит доверия, которым соотечественники облекли Страну восходящего солнца. Так или иначе, Акунин в топе, ван Зайчик почти забыт.

И напрасно. Сегодняшняя литература нечасто балует читателя утопией, то ли дело постап и дистопия — этого добра только ленивый не пишет. А продумать убедительный мир, устроенный правильно и справедливо — не письку воробьям показывать. В современной российской литературе одна только книга этого жанра и вспоминается «СССР» Шамиля Идиатуллина..

Творческий дуэт Рыбаков-Алимов создает удивительной красоты и гармоничности мир, в котором Россия не Евразия и не Азиопа, но часть триумвирата, объединившего Русь, Степь и Китай. Здешнее «а что, если бы?» базируется на допущении союза, заключенного Александром Невским с ханом Сартаком и образовании единого государства, к которому после присоединился Китай.

Такая Держава, величиной с четверть суши, основанная не на привычных имперских принципах разделения и властвования, но добровольного взаимовыгодного объединения: «и божья благодать сошла», «наградою всеобщей будет нам мир наций, благодарствие потомков». Ислам и православие мирно сосуществуют, восприняв мудрость конфуцианства.

В остальном люди как люди. Не квартирный вопрос, так что другое испортит, хотя и сострадание стучится в их сердца. Герои — пока не знаю, будут ли они сквозными, предполагаю, что да — обаятельны: склонный к рефлексиям интеллектуал Богдан Оуянцев-Cю и силач Богатур Лобо.

В первой книге им приходится расследовать дело о краже государственного достояния, имеющего значение религиозно-патриотического артефакта (это как если бы из Грановитой палаты умыкнули Шапку Мономаха, чтобы вы представляли масштаб).

Детективная составляющая, впрочем, не то, чтобы очень, и теста Бехдель книга явно не пройдет. И ненужных намеков на актуальные два десятка лет назад, а ныне основательно забытые фигуры, будет предостаточно. А все же серия дивно обаятельная. И, как бы подобрать слово к ощущению — выпрямляющая.

...«Вот он каков в натуре», – подумал Богдан.

«Вот он каков. В натуре!» – подумал Баг.

ВЕЛИКОЛЕПНАЯ ЧЕТВЕРКА

...Я его люблю потому что оно горькое.

И потому что оно мое сердце.

Стивен Крейн

«Волки Кальи» пятый роман цикла «Темной башни», но не спешите говорить: «О, нет-нет, это не для меня, прежних четырех не читал/а ведь». Дважды с разными людьми я имела случай убедиться, что это захватывает и тех, кто незнаком с предысторией.

Потому что событийная канва сродни «Великолепной Семерке», которой нельзя не любить. Помните историю о деревне, терроризируемой бандитами, жители которой, устав жить на коленях, обращаются за помощью к профессионалам? Принимая возможность умереть стоя.

Стрелок и его ка-тет продолжают путь к Темной Башне, на пути останавливаясь в Калье Брин Стерджис – городке, где среди детей много близнецов, однако их совсем нет среди взрослых. Но во многих семьях живут странные великаны-олигофрены рунты.

Четыре с половиной тысячи страниц, очень много. Столько на круг в «Темной Башне». Прочесть реально, перечитать — сомнительно. Великое благо аудиокниг позволяет сделать это не в режиме читательского подвига. Скажи мне кто три года назад, что сегодня снова стану слушать «Волков», удивилась бы.

Однако делаю это, потому что роман появился в сольной версии начитки Игоря Князева, а его исполнение не то, от чего могу отказаться. У magnum opus любимого писателя удивительная судьба: насколько циклу не везет с экранизацией, настолько же хорошо все обстоит с аудиокнигами. По крайней мере, в русскоязычном пространстве.

Есть вариант этой книги от Vargtroms Studio: масштабный проект с участием чуть не трех десятков актеров. Оттого сейчас приступала к прослушиванию с некоторой опаской, какой не избежать, сравнивая избыточность пеплума с аскетизмом моноспектакля. Но да, он это сделал, он сумел.

Исполнение Князева открывает упоительную непростоту «Башни», которую нивелирует зрелищность предыдущей версии. Здесь акцент не на действие и внешнюю событийность, а на внутреннее, на сложность мотиваций. На одну из основных идей Стивена Кинга: мало справиться с внешним злом, настоящие сложности начинаются, когда приходится преодолевать последствия. То, чем оно успело прорасти в тебя.

В «Волках» это буквальное укоренение в Сюзанне семени демона, вошедшего в нее в момент извлечения в Срединный мир Джейка. Существо внутри молодой женщины, грозящее уничтожить ее физически. Вывернутая наизнанку радость материнства и мощное антиклерикальное высказывание, где Кинг гуманист яростно противостоит косности ортодоксов.

Неочевидная сложность кинговых идей, мастерски спрятанная за внешнюю броскость мейнстрима, исподволь высветляет и выравнивает мир. Прорастает в него Белизной, которой неизменно служит Мэтр.

ВЕСТАЛКИ

...И налетевший мрачный вихрь несчастий бессилен перед дружбой нерушимой?...

Желающим читать или слушать, как было в моем случае «Тайное место», нужно иметь в виду: вы берете довольно объемную книгу, которая глубже и сложнее, чем криминальное чтиво, заявленное в аннотации Роман вмещает:

- Детектив: воспитанник частной школы для мальчиков найден убитым на лужайке соседней девичьей школы. Случилось это год назад и следствие тогда зашло в тупик, так и не сумев отыскать убийцу. Но сейчас расследованию придан новый импульс, на доске объявлений (респектабельный аналог росписи коридоров «Дома, в котором») появляется фото парня со словами: «я знаю, кто его убил».

- Социальный роман: расследование ведет детектив «из простых», он же герой рассказчик, который остро ощущает неравенство стартовых возможностей пансионерок элитной школы с тем, что судьба предлагает мальчику/девочке с рабочей окраины, даже талантливому и упорному. Здесь еще один аспект социализации, тонкий и менее очевидный — важность связей, самоощущения себя, как части среды, которой жизненные блага положены по праву.

- Роман взросления (подростковый, как вариант). Хотя первое определение представляется более верным. Да, гиперчувствительность, ранимость, острота реакций подростков живущих словно бы с содранной кожей, выписана превосходно. Но важнее, что персонажи даны в динамике. Год, прошедший со времени убийства, а точнее — полтора, потому что захвачены еще предшествующие полгода, в этом возрасте сопровождается космическими изменениями.

- Роман о дружбе, девчонки из Килды как четыре мушкетера: «один за всех и все за одного», «и многое бывает, но дружба неизменно становится с годами все сильней» — утверждения столь же наивные и нежизнеспособные, сколь притягательные. Они всерьез готовы противопоставить свое сестринство житейским бурям и штормам, разделяющим менее стойких. Занятно, что даже дух противостояния мушкетеры-гвардейцы сохранен: заклятые враги компании Джулии «далеки» Джоанны.

- Феминистский, отправной точкой событий станет возмущение девочек тем, что парни из соседнего Колма видят в них мясо. Помните: «первый опыт борьбы против потных рук приходит всегда слишком рано»? В цифровые времена это еще и возможность отправлять предмету интереса фото своего эрегированного члена. Похоже мужчины просто не в состоянии понять, что такое может не быть главной отрадой для девичьих глаз. И клятва девочек не вступать в любовные отношения до окончания школы.

- Психологический, достоевски плотный и насыщенный событиями-переживаниями-чувствами, без малого семисотстраничный роман вмещает, по сути, события одного дня. И накопившееся к финалу напряжение физически выматывает, придавая абсолютную достоверность переживаниям героев.

- Мифологический, у книги мощная мифогенная составляющая, которая на внешнем уровне манифестирует себя чудесами с управлением энергией, но на более глубоком — это магия противостояния извечного женского начала Астарты, Венеры, Кибелы непорочности Дианы, Артемиды — охотницы, презирающей дела Афродиты. И что из этого выходит в попытках практического применения. Желая хранить священный огонь Весты, будь готова к погребению заживо, если оступишься.

Резюмируя: весьма непростая, но очень интересная книга. Я слушала аудиоверсию в исполнении Кирилла Радцига и Юлии Яблонской. Их дуэт выше всяких похвал.

...Темнеет. Вечерний звон.

Дневной затихает шум.

И не надо грустить и ронять слезу

Оттого, что я ухожу.

«Пересекая черту» Теннисон

ЛЮБИМЦЫ СТИВЕНА КИНГА

...Чтобы создать мир нужны самые разные вещи...

Когда полицейские сообщат ему о самоубийстве единственного сына, который бросился под поезд накануне двадцатого дня рождения, он ответит: «Мистер Тоуд отмочил свой последний номер». Это неслучайно, книга выросла из историй, отчасти занимательных, частью назидательных, которые Кеннет Грэм начал рассказывать своему сыну Аластеру с четырех лет.

Сказок с продолжением, чьими сквозными персонажами были мистер Крот, Мистер Рэт (Ондатр). мистер Барсук, и собственно мистер Тоуд (Жаб). В последнем нетрудно было узнать, неуравновешенного, склонного разбрасываться и не доводить до конца начатых дел, болезненно честолюбивого Аластера. Которого мать с отцом в ослеплении родительской любви считали гениальным ребенком.

«Ветер в ивах» не только классика детской англоязычной литературы и роман, подаривший название первому альбому Пинк Флойд (The Piper at the Gates of Dawn). Это еще сказка, для которой папа Винни Пуха Александр Алан Милн написал либретто мюзикла, по сей день пользующегося успехом. И книга, спустя полвека после выхода в свет, получившая премию «Полка Льюиса Кэрролла», которой награждаются книги, достойные находиться на одной полке с «Алисой»

И это одна из любимых книг Стивена Кинга, упоминания о которой разбросаны у него во множестве. Кстати, знакомый фанатам Короля Ондатр — это вариант решения именно кинговых переводчиков, в противовес неприятному на русский слух «Крыса» и непонятному «Рэт» Всякий раз, натыкаясь на очередное упоминание «Ветра...», жалела, что мое время сказок осталось в прошлом.

Пока не появилась аудиокнига в исполнении Игоря Князева, в ней превосходно все. Яркие речевые характеристики персонажей, в которых животное начало соединилось с человеческим (мистер Крот, мистер Барсук, мистер Рэт), а чтецу, каким-то немыслимым образом, удается передать это, избежав соблазна карикатурности. Музыкальная тема отменно создает настроение «британскости», здесь это не просто отбивка между главами, но и сопровождение особо эмоционально насыщенных моментов.

Странный сказочный мир, в котором животные с человеческими чертами действуют наравне с животными и людьми, главный герой тщеславен и склонен к девиантному поведению (соединение простака и трикстера, довольно обаятельное, впрочем). Сюжетообразующими деталями становятся угон автомобиля, суд и тюремное заключение на немыслимый срок, побег, гонка на поездах, лжесвидетельство, конокрадство, новый угон, на сей раз отягощенный киднепингом и... Счастливый финал.

Не думаю, что «Ветер...» потеснит Муми-троллей, Винни-Пуха, Пеппи и Алису, но Страна Фантазии — не скамейка с ограниченным количеством мест, а четвертое измерение. Пространство беспредельного роста.

А ТОЛЬКО МОЧКУ

...«Пусть тебе не жизненном пути встретится побольше такого, что остается в памяти и что делает нас богачами даже тогда. когда нам кажется, будто мы владеем немногим»...

Первая ассоциация при упоминании ван Гога — ухо. Вторая — «Подсолнухи». Третья — «Красные виноградники в Арле». И это я еще интеллигентная девушка. Абсолютное большинство ограничится ухом. Пребывая в убеждении, что срезал под корень — не мочку, как было в действительности. Ну может еще абсент добавится: Да конечно, абсента налакался, а это ж полынная настойка, галлюциногенная, ее вообще сейчас в мире запретили (смутное прозревая, что не последнюю роль сыграло отрезанное ухо ван Гога).

На самом деле больше, конечно. «Подсолнухи», проданные за неимоверные какие-то деньги не то на «Сотби», не то на «Кристи», поведут за собой «Ирисы» и историю находки на чердаке дома под снос картины, оцененной позже в сотни тысяч фунтов (не миллионы пока, не XXI век, середина XX, происходит в «Сердцах и судьбах» Фэй Уэлдом), вангоговы картины случалось именно так обнаруживать. Вечно безденежный, мог рассчитаться наброском за обед в трактире.

И еще «Письма к брату Тео». К этому трепетно относится дорогой мне человек. Нет, сама не читала до сегодняшнего утра, но слышала много и в превосходной степени. Я вообще не по этой части, как правило. Послания одного человека к другому могут заинтересовать в том единственном случае, когда другой — я сама. Частная переписка публичных людей всегда представлялась чем-то не предназначенным к публичности: одновременно интимным и малоинтересным. Разве для биографов.

Но вот взяла «Письма к брату Тео» и в состоянии культурного шока. Зрелость и глубина даже в первых, написанных человеком молодым. Четкое, аргументированное, логически безупречное изложение мысли; широкая эрудированность; живой образный язык, который мог бы сделать честь профессиональному литератору; пафос общечеловеческих ценностей, напрочь лишенный претенциозности. Полная противоположность ожидаемому.

А что ожидалось? Ну, не знаю, художники — люди творческие, богемные. спонтанные. А человек, отрезавший по-пьяни ухо и загремевший в психушку в буйном состоянии после того, как бросался с бритвой на другого, почти такого же знаменитого — Гогена; и убивший себя пистолетным выстрелом (то ли сам, то ли кто из подростков-собутыльников, во-во, еще юношество развращал дурным примером!).

Просто так складывалось все у него. Вся жизнь — безудержный порыв к высокому и светлому и вся — камни преткновения, несоответствие внешних кондиций, «гладко было на бумаге, да забыли про овраги». В семью не вписывался и производил впечатление гадкого утенка, хотя сначала семейные связи и финансы, после — самоотверженная помощь Тео, практически содержавшего, были с ним всю жизнь.

Работал в качестве дилера от искусства и делал поначалу серьезные успехи, но скоро разочаровался и так откровенно манкировал обязанностями, что сохранить должность не помогло и покровительство влиятельной родни (а кто из нас в минуты слабости не говорил: «У меня-то нет волосатой лапы, как у Пети-Маши-Коли, мне пахать приходится!» Вот пример, где лапа была). Подвизался в качестве миссионера в шахтерском городке и заслужил рвением признательность горожан, да перегнул палку. Дерзнул добиваться лучших условий труда для шахтеров — разжалован.

С любовью все не складывалось. Никто из женщин, любимых им, не ответил взаимностью. Гениальный художник, основатель целого направления в живописи — экспрессионизма, а базиса, практичесих навыков, умений рисовальщика — не было у него, да так за всю жизнь и не восполнил этой лакуны. На сегодняшний день имя ван Гога одно из самых влиятельных в мировой живописи и культуре.

Можно сказать о горькой иронии и насмешке Судьбы. Я фаталистка и думаю о Божьих мельницах, которые мелют нескоро. однако мука особенно тонка бывает. И что к тому, кто постоянно находится в нужном месте (делает все возможное для наиболее полной реализации замысла Творца в отношении себя — с русского на понятный), успех непременно приходит. Что с того, что отсроченный. Он сумел.

...«Через меня ты принимал участие в создании полотен, которые даже в бурю сохраняют спокойствие. Мы создали их и они существуют, а это самое главное»...

ВСЕ — ДОСУХА — ГЛАЗА КРУГОМ

...На одной стене висел «Мост в Арле» Ван-Гога, на другой — «Мир Кристины» Уайета. Боумен подумал: вот выдвинуть сейчас ящик письменного стола, а там обязательно лежит Библия…

Такие вещи пишутся на подкорке, особенно, когда читаешь по кругу, а «Космическую одиссею 2001» без конца перечитывала в детстве. И уверенность, что в любом американском гостиничном номере непременно найдется Библия, оттуда. И нежность к ван Гогу задолго до «Писем к брату Тео». А с «Миром Кристины» все как-то не получалось спознаться. Пришло время.

Это не то знакомство. которое назвала бы приятным. И никто приятным не назовет, уверена. Практиковать смирение и утверждаться в мысли, что мир, чудовищно несправедливый в мириадах частных случаев, глобально устроен правильно и справедливо, хорошо в обстановке относительного благополучия.

А когда твой мир ограничен окрестностями фермы предков, по которым можешь пробираться ползком. Когда пожизненно заперта в темнице больного уродливого тела без надежды на выздоровление. Болезнь прогрессирует, скоро и ползать не сможешь. И нет утешения в дружеском участии. в любимом любящем человеке, в здоровых детях, которыми продолжилась бы.

Кристина Бейкер Клайн предпосылает книге уведомление в том, что это не биографическая, но художественная проза, и хотя некоторые персонажи имеют прототипы из жизни и времен Кристины Олсон, большинство ситуаций — плод авторского воображения. То есть, правды мы не узнаем? В документальном, хронологическом, протокольном смысле — скорее нет.

В части правдивого изображения того, как жили, чем занимались, к чему стремились, какими способами зарабатывали век назад люди с фермы на Среднем Западе — в избытке. И о художнике Эндрю Уайете, сделавшем несгибаемо упрямую искалеченную женщину своей музой. Об Уайете, которому слабое здоровье и собственное увечье не помешали стать великим живописцем.

Тут можно поговорить о стартовых условиях. О том, что родиться в семье знаменитого художника и находиться на домашнем обучении, будучи защищенным коконом родительской заботы от шипов и терний мира — не одно и то же, что с малолетства нести обязанности по хозяйству без скидок на гандикап. Что степень тяжести заболевания сильно отличается.

Много о чем можно говорить. Но нужно о том, что нашелся тот, кто семь десятков лет назад поведал миру: Бедный человек не хуже ветошки. Есть те, кому много труднее, чем любому из нас в самый плохой день жизни, не отводите взгляда, смотрите, она достойна не жалости, а восхищения. И это потихоньку пробивается в наши эгоистичные косные умы. и может быть мы не безнадежны.

за твою уходящую нежность,

за твою одинокость, за слепую твою однодумность,

за смятенье твое, за твою молчаливую юность.

В ОЖИДАНИИ Г̶о̶д̶о КИТТЕРИДЖА

...- Знаешь, Билл, к чему нетерпим ты сам?

- И к чему же, Ричард?

- Ты нетерпим к нетерпимости — так ведь? И ты гордишься своей нетерпимостью, Билл! Но ты не всегда снисходителен, правда?...

Люблю Джона Ирвинга с «Правил Дома Сидра», читать которые взялась после оскароносных «Правил виноделов» — фильма неплохого, но по сравнению с книгой полной ерунды. С этим романом мгновенно и насмерть влюбилась в доктора Уилбура Кедра, делавшего Божью работу – аборты с применением анестезии в стране и во время, когда они официально были под запретом. Это был первый на моем читательском веку пример яростного протеста против ханжеской морали, одновременно объявляющей священной всякую жизнь и обрекающей ее подательниц с нежеланными детьми на позор, нищету, снижение и полную утрату социального статуса. Предоставьте тем, кому предстоит нести бремя заботы о ребенке, право выбора, — говорит Ирвинг. Не умножайте бед этого мира, приводя в него ненужных детей.

Декоративная история молодых людей, попавшая из книги в фильм, удачно обрамляет эту идею, но главное там не они, а старый эфирный наркоман, прошедший войну, гнивший в окопах, лечившийся по молодости от триппера и отказавшийся от личной жизни ради работы в сиротском приюте. Хотя показать такое в кино на рубеже тысячелетий было бы еще немыслимо. Видите теперь, как возросла наша толерантность за неполные два десятка лет? И не последнюю роль в этом сыграло творчество Джона Ирвинга, говорю без иронии и в совершенной убежденностью. После «Правил» очень долго не читала его, боялась снизить планку. В моем случае так и вышло, ни одна из прочитанных позднее книг Ирвинга, не приблизилась к «Дому Сидра» (я носитель субъективной позиции и выражаю ее, никому не навязывая)

Не стал исключением и последний по времени роман «В одном лице». Да простят меня фанатичные поклонники писателя, но с этой книгой он словно бы задался целью перепономарить пономаря. Герой-рассказчик, чьи детство-пубертат пришлись на шестидесятые, растет в неполной семье с мамой, позже – мамой и отчимом. Отец, сбежал, бросив их, когда Билли был еще совсем малышом, там какая-то мутная история, мама просто говорит, что выгнала его, увидев целующимся «кое с кем». В целом парень не очень страдает от отсутствия мужской руки, потому что у него есть дед. Бывший лесоруб и бессменный режиссер любительского театра. Он же обязательно исполняет в собственных постановках женские роли – страсть как любит переодеваться в женскую одежду, чего яростно не одобряет бабушка. А когда появляется отчим, преподаватель местного колледжа, который тоже станет играть на театре и влюбится в маму, бессменного суфлера – то комплект мужских фигур в жизни Билли станет полным.

А для полного счастья отчим запишет его в библиотеку и библиотекарша мисс Фрост станет первой любовью мальчика. Ну и что с того, что ровесница матери, мальчики часто влюбляются в женщин, много старше себя. А теперь, господа, я оглашу весь список, а вы вдумайтесь: дед Гарри трансвестит; мисс Альбертина Фрост (много говорящее знакомым с Прустом читателям имя) – транссексуалка с членом, в прошлом одноклассник тетки Альберт Фрост; партнерша по спектаклю Элейн и первая партнерша по сексуальных опытам – позже станет лесбиянкой; сбежавший отец – открытый гей; одноклассник, проходящий вместе с героем лечение у логопеда – мимикрирующий под гетеросексуала гей; любовь всей жизни рассказчика одноклассник Киттредж – трансгендер, сделавший операцию по превращению в женщину; герой-рассказчик – бисексуал. Не много для заштатного городка в Вермонте? Кажется, куда ни плюнь, непременно попадешь в человека с особенностями гендерной самоидентификации.

Весь этот кордебалет бурлит страстями, совокупляется, описания секса с разными партнерами, на редкость скучные и унылые, занимают довольно солидный пласт общего объема книги. Скучно невыносимо и насколько тонкой, изящной филигранной работой предстает в сравнении с этим история Фергюссона из 4321 Пола Остера герой в одной из ипостасей тоже молодой писатель-бисексуал. Что касается «В одном лице», то здесь вкус изменяет Ирвингу тотально (и фатально) Чего стоит одна только сцена с девушкой героя, дублершей сопрано Венской Оперы, которой выпадает счастье спеть леди Макбет перед участниками конгресса американских гинекологов двадцать второго ноября тысяча девятьсот шестьдесят третьего. Стоит заметить, что Джулия еще и большая поклонница Кеннеди. И снова не могу удержаться от сравнения с 4321, как об этом событии рассказывается в хорошем романе, земной поклон Максиму Немцову за перевод.

Кстати о переводе. Здесь он любительский. Но весьма неплох и я далека от мысли перекладывать вину за грехи автора на голову переводчика. Кем бы он ни был, справился достойно. Но книга из серии «старый конь борозды не испортит, да и глубоко не запашет».

ПЕНИС (1702 раза)

Интуиции надо слушаться. моя читательская говорила мне, что больше одной книги Джона Ирвинга перебор. Были «Правила Дома Сидра», чье место в личной табели о рангах терялось в заоблачных высотах и, вопреки обыкновению проглатывать у полюбившегося писателя все,до чего смогу дотянуться, продолжать знакомства не рвалась. Внутренний голос говорил: «Хватит». «Человека воды» взяла для игры, хмыкнула понимающе: ага,вот тут, значит, истоки; «Мир глазами Гарпа» — потому что стыдно не знать главного произведения совершенно своего автора — восхитилась, кивала со значением: ах, многотемье, ах поразительная откровенность. А для чего «Покуда я тебя не обрету»? Тщеславие, батенька, чистой воды выпендреж, как это, у кого-то есть топовая пятерка Ирвинга, а у меня нет. За него и была наказана.

Книга показалась невыносимой. Точнее всего ощущение от нее передаст аналогия с прошлогодним чтением «Ады» Набокова: поначалу страшно радовалась, потому что Владимир Владимирович мое все и априори знак качества, игровое задание сулило упоительные читательские впечатления; по ходу чтения радость истаивала, уступая место чувству, что на сей раз вкус и чувство меры в стремлении повторить раз достигнутый с «Лолитой» успех отказали мастеру, а количество непристойностей, вываленное на беззащитную читательскую голову, приближается к критическому порогу.

То же с «Покуда...» Ирвингу словно бы не дает дышать зависть к самому себе, создавшему «Правила» и «Гарпа»: отчего один роман стал манифестом феминизма (хм, сомнительной красоты словосочетание, но так есть, потому оставлю), а фильм по второму взял «Оскара» (и не суть, что от романа в фильме остались рожки да ножки). Значит если написать что-нибудь, еще более шокирующее и сентиментальное, успех можно повторить и упрочить? Нельзя. Потому что изначально должна быть история, которой пришло время поведать себя миру. Она выбрала тебя в качестве посредника, и твоими устами (твоим пером, шариковой ручкой, пишущей машинкой, компьютером, мобильным телефоном) рассказала себя. Гордись, они выбирают в симбиоты лучших.

«Покуда...» — книга иного рода. Закамуфлированная под автобиографию, под завязку набитая шокирующими и сентиментальными подробностями многословная муть, высосанная из пальца (хотя больше в качестве источника вдохновения хочется назвать то слово, которое автор повторит на протяжении повествования тысячу семьсот два раз, «пенис», кто еще не догадался). А на закуску, осведомленный о читательской благосклонности к тем, кто рассеивает мрак невежества в какой-то из областей, Ирвинг предложит массу сведений о... татуировках. Почему нет, об этом. кажется, еще никто не писал беллетристики?

Периоды, когда хотелось бросить (долгие) перемежались признанием «далан, ничего так» (короткими), но в целом я рада. что додавила шедевру до победного. Главным образом потому, что не в чем себя упрекнуть. Но читать девятисотстраничную книгу о том, как сначала мама мальчика таскала его по борделям,потом его бедную пипиську тискали старшие девочки в школе, после насиловали все тетки, появлявшиеся в поле зрения. А потом он вырос большой, стал знаменитым актером и научился, наконец, отбиваться от тех, с кем спать не хотел. Так вот,читать никому не посоветую.

ЖДАТЬ, КОГДА ПРОПЛЫВЕТ ТРУП

...Кетчума может убить только Кетчум...

Для того, чтобы продолжать любить Джона Ирвинга, мне всегда достаточно будет одних «Правил Дома Сидра». С остальным как ни грустно, он скорее не мой автор. То, что читала после, вызывало сдержанную приязнь («Мир глазами Гарпа», Человек воды»), недоумение («Покуда я тебя не обрету»), откровенное отторжение («В одном лице»).

Не могу даже сказать, что с годами он хуже, потому что знаю людей с отменным литературным вкусом, которые чрезвычайно ценят позднего Ирвинга. Стоит принять как данность, что сама не принадлежу к их числу и порадоваться, что первая встреча с писателем оказалась такой удачной. Начнись знакомство не «Правилами виноделов», оно тотчас и закончилось бы.

В «Последней ночи у извилистой реки» много бытописательства лесорубов, пота, крови, боли, страданий, насилия, секса, писательства, вольной борьбы, медведей (подлинных и мнимых), реминисценций, антивоенного пафоса, кулинарных рецептов, алкоголя, феминизма, голых женщин в разных позициях, в том числе летающих по небу и бродящих по свиным загонам.

Как такое возможно, это же глубоко противоположные по смыслу вещи? Почему нет, в жизни как-то все уживается. С поправкой, что в жизни помянутые вещи довольно четко разделены, не смешиваясь. А в книге все в едином кипящем котле. Я бы даже сказала, в восьмидюймовой чугунной сковородке. Она сыграет в повествовании особую ритуальную роль и пройдет с героями от его начала до конца, чуть не вековой промежуток.

Сейчас уточнила, восемь дюймов — чуть больше двадцати сантиметров, стандартная кухонная утварь, многого в ней не уместишь, а представлялась, когда читала, чуть не с противень размером. Такой глубокий след оставила в судьбах персонажей. Этот роман такая же сковорода, в которую натолканы горы снеди, по всему, не должной уместиться, но, ужарившись в процессе, являют миру вкусное и питательное рагу.

Из которого можно вытаскивать отдельные кусочки: физическая страсть здешних мужчин к порядочным крупным женщинам при любви к шлюховатым худышкам; мотив бесконечного бегства; эпизод с «небесной леди». А можно рубать подряд: история трех поколений мужчин одной семьи и великой мужской дружбы; творчество; судьба семьи в судьбе страны; жизнь — это река; через тернии к звездам. Кому что нравится.

Мне ничего из перечисленного. И, откровенно говоря, почти с самого начала главным интересом в книге был вопрос, когда же по этой реке проплывет труп. Неважно чей, хотя бы даже кого-то из главных героев или всей троицы (четверки). Никого особо не жаль.

ПОЛДЕНЬ ХАММУРАПИ

...Где они тут берут еду? Как устроен школьный и дошкольный возраст? Как проводят время пенсионеры и, собственно, как тут решают вопросы возрастной недееспособности?...

Время и место действия: будущее, не меньше тысячелетия после нас; колония на окраине освоенного пространства. И нет, вопреки Иосифу Александровичу, если выпало в этой империи родиться, то чем ближе к центру, тем лучше. Здешний коэффициент энтропии прямо пропорционален уровню экспансии — с русского на понятный: близость к метрополии обеспечивает жизненными благами, о каких провинциалы и мечтать не могут.

Вообще, очень интересный мир, о котором удручающе мало рассказано. Почему Земля названа Капитолией? Оммаж римскому праву или дополнительное утверждение имперскости здешних отношений? Обитаемый мир разбит на условные секторы, числом двадцать пять, уровень организованности, комфорт и престиж которых тем выше, чем ниже порядковый номер.

Капитолия предсказуемо в первом, Китеж (условно восточнославянская страта) — в четвертом. Место, в которое предстоит командировка федеральному агенту по расследованиям Рикэннон Цо в сопровождении китежанина антрополога Михаила находится в двенадцатом секторе — космическая Малая Глуша.

Не планета, но космостанция, вблизи которой семь действующих врат. Не спрашивайте, что это, сколько-нибудь подробных объяснений в книге не найдете. Могу лишь предположить реализацию некоего принципа сжатия пространства, использование которого сделало возможным этот уровень экспансии.

Планета, пригодная для терраформирования, вблизи всего одна, остальные проходы, очевидно, ведут к сырьевым источникам. Так или иначе, на станции толчется довольно много народу, большая часть которого синие воротнички в промежутках между вахтами. За столетия существования, местный этнос успел обзавестись собственной мифологией и традициями, за тем агенту Цо и требуется культуролог — полнее и быстрее разобраться в подоплеке происходящего.

А разбираться найдется в чем. И гибель судьи, послужившая причиной вызова столичной гостьи (запуска лисы в курятник), окажется далеко не основной интригой. Хотя зрелище должно было быть впечатляющим, чивоуштам. Только представьте, прямо в разгар официального мероприятия при большом стечении представителей местной элиты, конфликтующей интересами, в зону видимости смотрового иллюминатора (дело на космостанции, не забыли?) влетает труп в той же одежде и с теми же регалиями, что и выступающий.

Проигнорировать и замять по-тихому не получится, обращение к федералам необходимая формальность, которую местные бонзы рассчитывают уладить привычными средствами: подкуп, лесть, запугивание — рыльца у них очень и очень в пушку, а уровень коррумпированности здешнего патриархального общества ожидаемо высок.

Однако не на ту нарвались. Не на тех. Приключений будет много, тайн и загадок еще больше. Интересное интеллектоемкое чтение, существенный недостаток которого — малый объем, не позволяющий основательно прописать здешний мир, мотивации героев. Все-таки, наметить штрихами недостаточно. Мощный потенциал, недостаток реализации.

...- Как узнаете, куда полетите, — строго сообщила дама и тряхнула полосатой прической, — непременно вернитесь, возьмите свечку побольше и поставьте конкретному ангелу. Очень много зависит от хорошей дороги,.. очень!

ФИЛОСОФИЯ СРЕДИННОГО ПУТИ

...Это я и люблю в англичанах. Все думают, что вы очень надежный консервативный народ. Но вы вечно нарушаете правила. Если это позволяет добыть то, что вам нужно, вы с радостью нарушаете правила...

Книга срединного пути. Чи-во? — мне возразят, — Это роман непримиримых противоречий, окрашенный политическим противостоянием с яростным накалом страстей! Да, сломанных копий тут будет в избытке и демаркационная линия проляжет через умы и сердца. Руша семьи, разбивая надежды. Но окончательно разобьется то, чему суждено. жизнеспособное качнется ванькой-встанькой, да и выправится.

Потому и «Срединная Англия», что в некотором антропоцентричном смысле твое место для тебя центр земли, середина мира. В другом — перестроенная мельница к северо-востоку от Шрусбери, самый, что ни есть, Шир, место обитания полуросликов хоббитов (не верзилы люди, однако и не карлики гномы). Умеренно дружелюбные к гостям, но настороженные с чужаками.

Которым, однако, единственным можно доверить смертельно опасный для других артефакт. Недаром Толкиен так часто поминается на этих страницах. Серая серединная книга, как Гэндальф Серый, как, терпкая свежесть Эрл Грея с лимоном в серости раннего утра между ночью и днем.

Ночь уже миновала, а до дня всем нам еще рановато — поживите-ка в предутреннем сумраке, из темноты сразу на яркий свет опасно (помните это: «Он не заслужил света, он заслужил покой»?). Между зимой и летом бывает весна с непредсказуемой погодой. Опусти руки, распахнутые для объятия, сейчас достаточно рукопожатия. Держись середины.

Джонатан Коу удивительно точно попадает в умонастроения не только сограждан, но сегодняшнего человечества вообще. Не «за что» нам это: COVID, крымнаш, Трамп со стеной, Брекзит, а «зачем». За тем, что время притормозить и дать возможность подтянуться за лидерами тем, кто идти хочет, но сейчас в безнадежном отрыве.

Все мы «наркуши на спидах» и «какой же русский не любит быстрой езды?» Но декларированное «ибо я един со всем человечеством» на деле оборачивается пятью процентами населения, владеющими восемьюдесятью процентами богатств, пятью — принимающими реально значимые решения. И примерно пятнадцатью — успешно интегрированными в дивный новый мир. Остальные в безнадежном отрыве.

Прежде у Джонатана Коу только тридцатилетней давности «Карликов смерти» читала и меньше всего склонна была связать книгу, о которой Юзефович восторженно заговорила год назад с той, довольно авангардистской, по моим меркам, вещью. Не соединила и тогда, когда узнала, что перевела Шаши Мартынова (чей творческий дуэт с Немцовым очень высоко ценю).

И даже, блин, когда в предуведомлении увидела, что перевод выполнен с учетом переводческих решений Сергея Ильина (моя любовь на все времена) — ничего не шелохнулось в душе. Надо было прочитать книгу и начать писать отзыв, чтобы уяснить себе: «Срединная Англия» — третья часть трилогии. Ах вот почему так непросто было входить в круг персонажей, извлекая хитросплетенние связей из контекста (да, я слоупок).

История началась много раньше, и в книжном («Клуб Ракалий» написан двадцать лет назад) и в историческом (рассказывает о событиях сорокалетней давности) смыслах, когда Бенджамен Тракаллей сотоварищи были подростками, только еще собираясь войти в жизнь. Продолжилась романом «Круг замкнулся» о повзрослевших героях в поре их расцвета начала нулевых.

Теперь время заката: есть еще порох в пороховницах и старый конь борозды не испортит, да только и глубоко не запашет. Роман охватывает десятые почти до наших дней. Что одним закат, то другим самое начало. «Срединная Англия» не семейная сага в строгом смысле, молодое поколение не слишком обильно представлено племянницей Бена Софи и дочерью Дуга Андертона Кори.

Но для целостной картины этого удивительным образом достаточно. По крайней мере, в смысле тех непримиримых политических противоречий, о которых говорила в начале. И для того, чтобы составить представление об абсурдной сверхтолерантности в отношении меньшинств, низводящей представителя нормы до мальчика/девочки для битья (те перекосы, о которых после). Спокойная медитативная, несмотря на накал политических страстей, книга. Со многими эпизодами, вызывающими сильный эмоциональный отклик.

На открытие Олимпиады 2012 моя имперскость отозвалась сильнее, чем на Сочи 2014 — прямо раздулась от гордости за державу. Травля Софи в Твиттере и жуткая история женщиной парламентарием — безнадежная горечь и сочувствие. Секс в стенном шкафу оказался невероятно смешным. Будем двигаться дальше, придерживаясь золотой середины и равняясь на отстающих. Ибо я един со всем человечеством.

БЕЗУМНАЯ ЛЮБОВЬ — ЛЮБОВНОЕ БЕЗУМСТВО

...Он так нам и сказал: мол, я — Мистер Божанглз.

А после, прямо в камере, и станцевал чуток,

Штаны поддернув, чтобы ловчей плясать...

Жить в режиме нескончаемого праздника, приятно? Не то слово. Шампанское рекой, затейливые коктейли, изящно сервированный стол искрится хрусталем и сверкает серебром. Мужчины элегантны, дамы изящны, а лучше всех Мамочка. Вы и вообразить не можете, до чего хороша.

Смех, болтовня, невыносимая легкость бытия. Танцы. О, да, танцуют они везде и всегда. Всем видам аккомпанемента, предпочитая «Мистера Божанглза» в исполнении Нины Симон, лишь для этого диска заводится патефон, прочую музыку слушают на скучной современной hi-fi системе.

Пол в гостиной их огромной квартиры выложен черно-белыми плитками и невольная ассоциация с Алисой не безосновательна. Хотя здесь Алиса-навыворот: не единственный здравомыслящий человек в мире абсурда, но засланный в нашу реальность персонаж Безумного чаепития. Или фея Динь-Динь.

Роман французского писателя Оливье Бурдо необыкновенный. Бездна шарма, напоминающего, что французы не случайно признаны законодателями мод. Текст с обилием внутренних рифм, не являющийся, однако, рифмованной прозой — отсутствует общая ритмическая организация. Но постоянные сбои и перескоки усиливают ощущение спонтанности, непосредственности, игривости.

В игре, где главное правило — отсутствие правил, а анархической карнавальность перестает удивлять, начиная утомлять, ближе к середине впервые звучат тревожные звоночки. Которые вскоре сливаются в нескончаемое дребезжание. Божественная непосредственность Мамочки получает ожидаемое, но от того не менее сокрушительное объяснение, семья разорена и разделена.

Нет, они еще повоюют за себя. Выпьют бокал до последних капель. И вдребезги разобьют. Не дожидаясь Божанглза. Странная и обаятельная книга. Непростая. Не дающая ответов. Нина Симон дивно хороша с этой композицией.

ДЕВОЧКА ПО ИМЕНИ «ХОЧУ»

...Ее никогда не хватало на занятия, требующие усилий и терпения; она предпочитает не трудиться, а быть занятой...

«Эмма» не из моих любимых книг леди Джейн. Всего раз прочитана. При том, что остальные по четыре-пять. Героиня представлялась пустой избалованной девчонкой, с которой все носятся, как с пасхальным яйцом. А ее, от нечего делать, психологические эксперименты на ближних — верхом бесцеремонности.

Что ж, так и есть. Но сердце у девочки доброе, а своих ошибок она понаделала не из корысти или еще каких скверных побуждений. Исключительно из благих намерений (которыми, знаете куда, дорога вымощена). К чести Эммы, она умеет раскаяться находит возможность исправить ошибки. И да, это единственный персонаж Джейн Остен, переживающий коренную трансформацию.

Сейчас объясню, все ее девочки изначально хороши, и лишь в чем-то одном проявляют досадное недомыслие: гордость и предубеждение Лиз Беннет из одноименного романа, небрежение доводами рассудка в пользу чувств (Марианна «Разум и чувство») или слишком сильную склонность следовать им (Энн «Доводы рассудка»), наивность (Кэтрин «Нортингерское аббатство). А то и вовсе являют собой совершенство Фанни Прайс.

Им всего и нужно по ходу действия понять какую-то одну вещь, ну, плюс немного везения. Эмма от начала к концу меняется сильно. И верится, что понятое пребудет с ней вовеки, а фильму нынешнего года удалось передать не только этот смысловой аспект романа, но и особую остенмагию.

А еще добавить чудо взаимного притяжения между героиней и мистером Найтли, томительный зов плоти, какого у целомудренной Джейн по определению быть не могло. Но ведь был же, был, как без него! Отличное кино, страшно жалела, что карантин отнял у меня возможность посмотреть его в кинотеатре, на большом экране это было бы круче, но и с компьютера бездна удовольствия.

...В разное время мне доводилось видеть огромное количество составленных Эммой списков книг, которые она намеревалась регулярно читать от корки до корки. Должен сказать, то были превосходные списки, и так аккуратно составлены! Иногда по алфавиту, а иногда по какому-то иному принципу. Однако ожидать от Эммы, что она станет следовать своему плану, не приходится...

ЗАМУРОВАННЫЕ В СТЕКЛЕ

- Все мои дети обречены. Я могу лишь надеяться, что хоть один из них ускользнет от чар.

– Кто навел чары?

– Вы. Я. Весь мир. В этом деле невинных нет.

Недавно пришлось читать развернутое англоязычное исследование, посвященное проблемам эмиграции в западноевропейских странах. Серьезная штука, оперирующая понятиями, вроде «группы идентичности», «перцептивный экран». Это не суть. Главное, что вынесла из чтения — опрошенные во всех странах склонны сильно завышать процентное соотношение иммигрантов в составе населения.

Но в некоторых странах, в числе которых Франция, респонденты называют цифру, вдвое превышающую реальную, а когда им озвучивают верную, склонны не согласиться: «Ну, это вы не учитываете нелегалов...» Пытаясь ответить на вопрос о причинах, авторы исследования называют эмоционально окрашенную составляющую страха перед чужаками, неверное освещение проблемы в СМИ.

Мне кажется, не стоит сбрасывать со счетов и силы воздействия художественной литературы, проникающей в более глубокие пласты коллективного бессознательного, чем потенциально способен телерепортаж, газетная статья или ролик с ютуба. Далека от мысли, что французы массово зачитываются чудиновской «Мечетью Парижской Богоматери», думаю, у них найдется много получше почитать на эту тему.

Да хотя бы «Покорность» Уэльбека или вот эта книга Мишеля Бюсси. Второго по продаваемости французского писателя, который в топовой десятке последние семь лет. Для меня это первое знакомство с ним, но думаю, не последнее. Умная элегантная проза с мощной эмоциональной составляющей, без лишнего натурализма.

Захватывающий сюжет, дозированная толика экзотики — так, чтобы и не переборщить, и читателя порадовать, мощная интрига. Повествование выстроено «от противного»: мы с самого начала знаем, кто убийца, неясен мотив, а главное — физическая возможность для этого персонажа совершить преступления. Идеальное для удержания внимания количество персонажей — пять.

То есть? Там их гораздо больше. Нет, я не оговорилась, именно пятерка: четверо членов семьи героини и некто пятый, враждебный им, желающий вмешаться в их жизнь, разрушить их мир, разбить с таким трудом построенное счастье. Тот, кого нужно опасаться. Разный во всякой следующей ситуации, но обязательно внешнее зло. В сути «И все-таки она красавица» роман круговой обороны против мира.

За счет этого удается достичь немыслимого уровня драматизма, читать интересно, чивоуштам, и нелегалам, претерпевающим жуткие муки, чтобы достичь вожделенного французского берега, закрепиться, осесть — сочувствуешь. Одновременно с этим понимая в более глубоком подсознательном уровне — они потенциально деструктивный элемент и никогда не будут нормальными членами общества. Они — то, что в потенциале разрушит его.

Такая двоякодышащая рыба. На поверхности гуманизм, глубже ксенофобия с «поди разбери, что у них там в голове». Ну, потому что, на самом-то деле, герои ведут себя не как нормальные люди. А в свете финала — вовсе как кучка социальных олигофренов, мотивации совершенно идиотические. Хотя о чем я, это ведь детектив...

ПРОСТОТА ХУЖЕ ВОРОВСТВА

Я полагаю, что нас любя,

Как пасечник любит пчел,

Бог недостаточной для себя

Нашу взаимность счел...

Беда лишь в том, что любит одних,

А палит по другим.

Дм. Быков «Когда бороться с собой устал...»

Не думаю, чтобы католическая церковь стала для Ирландии большим из зол. Островное положение, скромные достоинства местных почв и эндемичной флоры, не самый благоприятный климат, тысячелетний протекторат Англии, относившейся к Эрин как злая мачеха к нелюбимой падчерице — в совокупности никак не меньше способствовали скудости на редкость бедных людей. В «Дураке» Кристофера Мура есть горькая шутка о св. Патрике, изгнавшем с Изумрудного острова всех змей, за что змеи по сей день ему благодарны. Многообразие талантов, снискавшее славу и богатство сынам и дочерям нации за пределами земли ирландской, не произвели того же действия на родине. а истовость ирландцев в вере не помешала им обрести мировую славу пьяниц, драчунов и задир.

Просто особенности менталитета, которые имеет смысл учитывать, пытаясь осмыслить любое явление. Это не означает, что берясь за чтение книги на модную тему педофилии, в которой замешаны были священнослужители, нужно штудировать тома библиотеки. Но необычайную приверженность ирландцев традициям, склонность к монокультурам позволившую вирусу фитофторы унести жизнь миллиона человек и в дальнейшем вполовину сократить численность населения страны, надо помнить.

Они не потому так высоко вознесли авторитет Ирландской Католической церкви, что сплошь были закосневшими в мракобесии идиотами, но потому, что принадлежность к этому институту давала гарантию защиты, и отправив сына в семинарию, родители знали, что ребенок защищен от житейских бед и горестей. В придачу к сану придется принять целибат? Что ж, быть посему. Зов плоти не на всю жизнь и не всех смущает одинаково сильно, кому-то секс вовсе не интересен, а если станет невмоготу, можно и согрешить. Главное, не забыть после покаяться.

Да, практика двойных стандартов. возведенная в абсолют. Потому что не может человеческое существо прожить жизнь, ни разу не бросив заинтересованного взгляда на особь противоположного (иногда своего) пола. А значит тот, кому в этом праве изначально отказано, будет страдать и скорее всего заставит страдать других, зависящих от него, безответных, обладающих меньшими, в сравнении с ним. привилегиями и без могучей организации, стоящей за плечом. Или не заставит. Все мы разные и отъявленных злодеев среди нас куда меньше, чем хороших людей и обывателей. которым грешить (даже и безнаказанно) лениво или брезгливо.

Джон Бойн в «Истории одиночества» вроде и пытается охватить вниманием многообразие этих аспектов, но получается у него, все одно, плоско и однобоко. Когда автор, тщась привлечь и удержать внимание читателя, на сороковой странице заставляет отца рассказчика покончить жизнь самоубийством, перед тем убив младшего ребенка (Медея?) и безуспешно покусившись на жизнь старшего, это нехорошо, воля ваша. Не потому, что таких родителей не бывает, в жизни хватает идиотов всех мастей, но потому, что мгновенно изобличает книгу, как «сделанную» — просчитанную и расписанную в соответствии с неким усредненным алгоритмом создания кассовой литературы. Вы скажете: «Высокий профессионализм». Я отвечу: «Торг во храме».

Хотите сильную правдивую и упоительно непростую, несмотря на адресованность к юной аудитории, книгу об Ирландии (и о священнике), прочтите «Чистый быстрый крик» Шиван Доуд.

О ЛЮТОЙ НЕНАВИСТИ И СВЯТОЙ ЛЮБВИ

Мне хочется притянуть его к себе, обнять и сказать, что я только хочу снова быть его другом, больше мне ничего не надо; без всего остального я могу жить, если нужно.

Когда находишься внутри континуума, естественно время от времени натыкаться на определенные, значимые в нем, имена. Астрофизики знают и ценят одних людей; дипломаты других; архитекторы третьих. Читающая публика любит Джона Бойна в основном за «Мальчика в полосатой пижаме», которого, признаюсь, не читала. Как узнала, что о концлагере, так и не стала браться. При том, что много хорошего слышала об этой книге и не принадлежу к числу тех, кто не читал, но осуждает. Просто эту ниша в моем сердце уже четверть века занята «Выбором Софи» Стайрона и думаю: написать на тему что-либо, более сильное. глубокое, сложное — невозможно. Что до «Мальчика...» — есть в этом, воля ваша, нечто от желания уже на старте придавить коленом слезную железу читателя.

Попытка переломить неприязнь к Бойну «Историей одиночества», предпринятая месяц назад, успехом не увенчалась. лишь утвердив во мнении, что писатель расчетливый беззастенчивый конъюнктурщик: вы хочете геев? Их есть у меня. Детские психотравмы — к вашим услугам и на любой вкус. Педофилия священников Римской католической церкви? Нагрузим в количестве, несовместимом с жизнью. Могла бы остаться об ирландском писателе самого невысокого мнения, когда бы не совет прочесть «Абсолютиста» от человека, оценке которого доверяю.

Это оказался другой Бойн. Нет. умение выстаивать рассказ таким образом, чтобы наиболее беспроигрышно задействовать эмоциональную реакцию читателя, никуда не делось — такому. наверно, научиться невозможно, у настоящих писателей это врожденное, как прыгучесть у фигуристов и выворотность стоп у балетных. Но ставить это в укор, все равно, что упрекать в профессионализме: а не могли бы вы потопорнее. покорявее как-то, больно уж у вас хорошо получается.

Время и место действия — Англия, немного времени спустя после окончания Первой Мировой. Молодой человек, прошедший войну и обремененный, несмотря на юность, многими тяжелыми воспоминаниями, едет в Норидж, чтобы встретиться с сестрой своего армейского друга и вернуть оставшиеся у него письма. Поездка тяжела по многим причинам. если исключить лежащее на поверхности : почему ты жив, а наш мальчик нет, есть более серьезный повод для переживаний. Дело в том, что Уилл. друг героя, был расстрелян как трус, и тень позора легла на его семью, и главная цель этой поездки — поддержать женщину, которая любила его, рассказать, что не все считают его отказ воевать трусостью.

А дальше сложится, как сложится. На протяжении книги рассказ о поездке и встрече много раз станет перемежаться реминисценциями в военное время и чуть более глубокими — в детство героя-рассказчика. Сказать, что военные сцены написаны блестяще — ничего не сказать. там невероятная, до тактильной обонятельной, осязательной невыносимости степень вовлеченности. Как по мне, чтение вслух этой книги без возможности уйти или заткнуть уши, могло бы стать действенной прививкой от милитаристских взглядов (адептов войны всегда очень много откуда-то выползает, не иначе — плодятся как тараканы).

Но главное в романе не война. Она фон, часто невыносимо тяжелый, на котором разыгрывается трагедия человека, внезапно и необратимо осознавшего свою инакость и выбравшего «не быть». Умевшего противостоять социально навязанным стереотипам в одном и не имевшего сил сделать этого в другом. О любви, что легко обращается ненавистью. О дружбе и предательстве. Об одиночестве, выбранном сознательно и о горечи, сублимируемой в творчество. И еще у этой книги совершенно потрясающий финал. Бойн прекрасен.

ВНИЗ ПО ЛЕСТНИЦЕ, ВЕДУЩЕЙ ВВЕРХ (БРИТАНСКОЕ ИЗДАНИЕ)

...Неужто издавать книги никогда не перестанут? – спрашивал себя Гор. Быть может, хорошая это мысль – чтобы все на пару лет прекратили писать и дали бы читателям нагнать упущенное...

Оттолкнул откровенной конъюнктурностью «Истории одиночества», очаровал «Абсолютистом» В писательском бестиарии занял полку химеры, от которой стоит держаться подальше. Так, на всякий случай. Целее будешь. Вот, поймала свое ощущение от Джона Бойна.

Он гениальный манипулятор. Вводит во искушение, посягает на внутреннюю целостность, а я питаю сентиментальную привязанность к себе, какая есть — не люблю собирать после чтения из кусочков. Но есть факторы, на время приглушающие природную ̶б̶р̶е̶з̶г̶л̶и̶в̶о̶с̶т̶ь̶ осторожность: мнение о книге человека, которого уважаю или перевод. Тут сошлись оба, Немцов переводчик с эталонным литературным вкусом — значит хорошие сапоги, надо брать.

«Лестница в небо» занятный читательский опыт. Софтовый постмодерн под маской традиционной истории. Таки да, он мастер, а назначенный героем Морис Свифт, соединивший имя писателя-академика посредственных литературных дарований с фамилией великого ирландского охальника, с ходу кое-что скажет продвинутому читателю.

Он так и будет разворачивать свою историю в двух плоскостях: для простецов и для искушенных. Никто не уйдет обиженным. На поверхности рассказ о молодом человеке, столь же привлекательном, сколь беспринципном, желающим стать модным и признанным писателем. Почему именно литератором? А бог его знает, «чтоб музыкантом быть, так надобно уменье», то же относится к живописи и прочим видам искусства, в спорте сызмальства калечишь себя гипернагрузками и не факт, что пробьешься. А грамотность у нас всеобщая, пиши себе, да и пиши.

Проблема Мориса в неумении придумывать сюжеты. Конечно, пустая и надуманная. Жизнь полна сюжетами, как бродячая собака блохами: открой глаза, смотри, а не хочешь или не можешь увидеть вокруг — возьми сборник мифов и легенд. Все уже было в подлунном мире, ты не первый и не последний, кто прибегнет к такому способу творческой стимуляции.

Бойн, в отличие от незадачливого протеже, романист от бога, а значит, может убедить читателя в логичности самых абсурдных посылов. В созданном им мире они реальны, как реальны те, чьи головы человек без свойств Морис сделает ступеньками своей лестницы в небо. Мы будем ужасаться, негодовать, печалиться — проживем их жизни, чего еще и желать от книги?

Если бы я была способна считать верхний слой, оставшись нечувствительной к более глубокому, осталась бы от книги в совершенном восторге — «на всякого мудреца довольно простоты», «сколько веревочке не виться» и «горбатого могила исправит». Что, в целом, скорее оптимистично, к мерзавцу герою успеваешь против воли привязаться, да и в конце концов «капля камень точит».

Но глубже автор выступает в точности тем же компилятором, собравшим роман из множества чужих историй: Жорж Дюруа («Милый друг» Мопассана), Отто Новак («Прощай, Берлин» Ишервуд) и куча других, которых вдруг не вспомнишь. Хотя кое-кого из них он упоминает с пресыщенной элегантностью («читатель ждет уж рифмы « розы?. На вот, возьми ее скорей»).

В конце концов постмодерн весь литературная игра и фабуляция. Разбивающая мир, а с ним читателя. И есть ли что, увлекательнее игры «собери себя из осколков».

ДАЛЬШЕ ЖИТЬ

...Почему каждый раз, когда последних пытаются сделать первыми, улицы покрываются трупами?...

Год и месяц назад начала ждать эту книгу. С того дня, как прочла «Взгляд сквозь пальцы«и узнала, что у автора почти уже дописан следующий роман, «Последние станут первыми». Не случись подлой ковидлы, мы бы уже и под обложкой эту книгу увидели, но обстоятельства сложились так, а не иначе.

А Елена Арифуллина начала выкладывать роман частями на своей страничке Фейсбука. Создав островок стабильности посреди океана глупейшей неопределенности, в котором все мы барахтаемся с начала пандемии. Когда стану вспоминать свою весну 2020, мысленно разнося по колонкам плюсы и минусы карантинного сидения «Последние...» будут в числе первых (простите за невольный каламбур).

То был удивительный опыт. Отчасти возможность ощутить себя читателем диккенсовых времен, ждущим очередного выпуска «Пиквикского клуба». Частью вспомнить раннюю юность с волной счастья, что окатывала, когда в почтовом ящике находился номер одноименного журнала. Золотому правилу: обрывать главу на самом интересном месте, Елена следовала неукоснительно, умело подогревая нетерпение. Такая диккенсиана цифровых времен.

О чем книга? Ну, с одной стороны неожиданно актуальная, об изменившемся в одночасье мире. С другой — ожидаемо утешительная: что могло быть хуже. Но по порядку. Героиня, сорокалетняя бездетная привлекательная Ирина врач-психиатр (да, я тоже подумала: ну вот опять, где элемент неожиданности?). Но каждый пишет, как он дышит, а когда Арифуллина говорит о психиатрии — это речи специалиста. Что до элементов неожиданности, то уверяю, здесь их будет достаточно.

Итак, маленький южный приморский городок. Ирина перебралась сюда совсем недавно, еще не успев обзавестись связями. Да и не нужен был никто, кроме него. Пока он был жив. Возлюбленный героини погиб незадолго до описываемых событий. И теперь она не хочет жить. Зачем? Хотя зачем, более-менее ясно. Чтобы помочь матери Игоря поставить на ноги его сына. Двенадцатилетний мальчишка — все, что осталось в мире от любимого.

Она тянет потихоньку лямку в районной психиатрической клинике, живет в съемном полуподвале с единственным достоинством, символической платой, навещает по выходным несостоявшуюся свекровь с мальчиком в их станице. С каждым днем глубже погружаясь в пучину клинической депрессии, которую с профессиональной отстраненностью диагностирует у себя.

Все изменится в один день. Хотя, сказать, что ничто не предвещало, нельзя. Были-были тревожные звоночки, на которые никто, кроме нее — психиатра, обходящего пациентов на дому — не мог бы обратить внимания. Да и она ведь никак не связала странностей предпоследнего дня. Соединит кусочки пазла после. И первой воссоздаст связную картину происшедшего.

Пересказывать не буду. Скажу лишь, что будет по-настоящему страшно и жутко интересно. И трогательно. И умно. И с потрясающим финалом (не знаю, как вы, а я ценю в книгах правильную завершенность)

ВОЛЯ К БЫТИЮ

...Потеряв ногу или глаз, человек знает об этом; потеряв личность, знать об этом невозможно, поскольку некому осознать потерю...

Бороться за самосохранение в угрожающей ситуации. Об этом книга. Не о неврологических и нейропсихологических отклонениях, как можно подумать. И сами по себе описания клинических случаев здесь не главное. То есть, они ядро книги, ее основное содержание. Оливер Сакс не был писателем в смысле «сочинитель», «автор художественной прозы».

Он врач и популяризатор описательной практики. Герои его книги — пациенты во взаимодействии с болезнью и отчасти с доктором. Инвалиды, с точки зрения социальных стандартов, которые приспосабливаются жить, всякий со своим гандикапом. Ни одного случая полного излечения, хотя иногда удается облегчить симптоматику и помочь адаптироваться к реальности. В некоторых случаях довольно успешно.

Структурно книга поделена на четыре части: Утраты, Избытки, Наития, Мир наивного сознания. Первая, как несложно догадаться, посвящена дефицитам (излюбленное слово неврологов), для которых Фрейд ввел общий термин «агнозия» понятие, включающее особые расстройства распознавания и восприятия: афонию, афемию, афазию, алексию, апраксия, амнезию, атаксию.

Обычный человек в обыденной жизни сталкивается из всего перечисленного, разве что, с амнезией, большей частью в сериалах (ну, или в краткосрочном алкогольном варианте). Да с профессиональной проблемой преподавателей и лекторов афонией (потерей голоса). Более драматичный и глубокий случай афемии — полной утраты возможности говорить, описан в «Жутко громко и запредельно близко» Джонатана Сафрана Фоера. Помните, героя, которого постепенно покидали слова?

Алексия, больше известная как дислексия — неспособность понимать прочитанное, тоже сегодня вошла в круг обыденных понятий, неожиданно обнаружившись у многих талантливых актеров, благо — сегодняшнее развитие техники позволяет воспринимать тексты на слух. С апраксией и атаксией сложнее, это уже скорее клинические симптомы, выражаемые в неспособности совершать целенаправленные действия, отсутствии координации мелкой моторики.

Но описанное в книге, далеко за пределами любых стандартных ситуаций. так титульная глава рассказывает о консерваторском профессоре, полностью утратившем способность ориентироваться, полагаясь на зрение, и удивительным образом скомпенсировавшем это слухом, развитым чувством направления. В то время, как эрудиция и профессионализм позволили ему продолжать преподавательскую деятельность.

Для меня самым жутким и одновременно восхитительным стал случай «Бестелесной Кристи». Удивительное мужество, воля к жизни, целеустремленность у женщины, в одночасье полностью утратившей связь с собственным телом. Все знают ощущение нечувствительности, когда отсидишь ногу. Теперь представьте, что такое происходит со всем телом. То есть, лишаешься возможности ходить, говорить, двигать руками, даже глотать и моргать. Невообразимый ужас. И восхищение женщиной, которая сумела вернуться к подобию прежней жизни, и даже к профессии (она программист). В месте с острой жалостью — героиня до конца довольствовалась таким суррогатом жизни.

«Избытки» посвящены, главным образом, проявлению синдрома Туретта, некоторых форм эпилепсии и нейросифилиса, на определенных этапах внешне выражаемым как гиперактивность. избыточная витальность, эйфорическое чувство довольства жизнью, схожее с действием кокаинсодержащих стимуляторов.

Замкнутые люди резко меняют линию поведения на выражено экстравертную, флиртуют, балагурят, отпускают фривольности выражено сексуального характера, Порой это кажется подселением некоего трикстера или прямой одержимостью. Интересно, что в большинстве случаев, даже переживая после мучительную абстиненцию, пациенты не хотели бы быть окончательно вылеченными.

«Наития», третья часть, повествует о голосах, которые внезапно начинают звучать в сознании пациентов. О давно утраченных воспоминаниях далекого детства, которые сплывают в памяти. О видениях религиозного характера, вроде визионерства Жанны д`Арк, Сведенборга, Даниила Андреева. Жемчужина этой группы историй — грустное и прекрасное «Возвращение в Индию» о смертельно больной девушке, которая, умирая, получила возможность полностью погрузиться в жизнь своей исторической родины.

Финальная часть «Мир наивного сознания» о тех, кого теперь называют особенными, а прежде дебилами. Не приспособленных к школьному обучению, не способных обслуживать себя в быту, но обладающих удивительными талантами, о каких представители условной «нормы» и мечтать не могут. Трогательная история Ребекки, поразительный Ходячий словарь, замечательный Художник аутист Хосе. все это о том, что люди, отличные от нас, не хуже — просто другие.

А с «Близнецами» ощущение, что точно знаю эту историю, нарастало по экспоненте. И да, в основу сценария «Человека дождя» с Дастином Хоффманом положен как раз их случай. в жизни закончившийся куда грустнее. Это чудесная книга, с сильной и правильной философской составляющей и хорошо, что появилась аудиокнига в исполнении Игоря Князева. Прежний вариант Ирины Ерисановой я не смогла бы слушать.

НЕОБХОДИМОСТЬ

...Когда мы задаем вопросы, мы открываем двери. Когда мы записываем ответы, мы закрепляем вещи в их форме.

When we ask questions, we open doors. When we write things down, we fix them in their form...

Заключительный роман «Философской трилогии» Джо Уолтон и книга, которой закончу знакомство с писательницей. Дальше она перейдет в разряд любимых, а к ним отношение простое: читать все новое, что выходит у автора, так скоро, как получится достать. Остались непрочитанными “Tooth and Claw”но это уж после. Или никогда. Опасалась браться и за философский цикл, сомневалась, что для понимания его реалий хватит базисных знаний. Не хватило, пришлось спешно восполнять дефицит чтением Платона (и немного Боэция, но то уже бонусом). Итак, я стала богаче на три отличных книги на английском языке, и на два философских трактата, о которых подумывала давно, не смея приблизиться. О, я тот еще скопидом. Спасибо Джо Уолтон.

Итак, третья книга. С начала эксперимента Афины Паллады, создавшей Справедливый Город, прошло более шестидесяти пяти лет. И сорок, со времени событий второй книги, с ироничным изяществом завершенной вмешательством бога-из-машины (буквально, в финале появляется Зевс, раздающий всем сестрам по серьгам). В чем выразилось? Граждане государства Платона были перенесены на далекую землеподобную планету аж в XXIV век. Климат более суровый, зато гравитация чуть ниже земной и высокая вулканическая активность обеспечивает отопление природными гейзерами. Да, поначалу пришлось очень нелегко и да, суперпауэз детей Аполлона оказались весьма кстати (например телепортация и доставка семян хладоустойчивых растений, роботы, опять же.

Помните, в конце «The Just City» все они, кроме Крокуса, исчезли вместе с Афиной и Сократом? Так закончились Последние дебаты, жители Платона (а именно так назвали своей новой планеты Необходимость колонисты, не путать с Плутоном нашей солнечной системы). Так вот, платонианцы написали об этих последних дебатах десятки книг, и никому в голову не приходило, что мстительная Афина не просто забрала Сократа с собой, но превратила в муху (назойливо жужжит над ухом о наличии души у роботов, так пусть пожужжит подольше). Так или иначе, а поселенцам удалось не только обустроить быт на новом месте, но и сохранить верность принципам мироустройства. Правят городами консулы из числа золотых детей – ничего общего с золотой молодежью или мажорами нашего мира, это отобранные на основе тестирования дети с высоким коэффицентом интеллекта и социальной ответственности. В свободное от забот об управлении время, они заняты на других полезных работах. Например консул Марсилия, внучка Симеи, трудится вместе с родной сестрой Фетидой на рыболовецком судне. Фетида красотка и вообще славная девушка, но она всего лишь железо и работает няней в детских яслях ( в свободное от рыбной ловли время)

На самом деле, просто описывать быт и повседневность жителей Платона потрясающе интересно, а это я еще не сказала об инопланетянах. Да, не так давно свершился контакт и моего владения языком не хватило, а может помешал недостаток внимания именно к тому фрагменту, но подробностей собственно контакта предъявить вам не могу. Зато могу рассказать, что пришельцы гуманоиды, что кожа у них отливает зеленым и испещрена узорами, что для продолжения рода потребно три разнополых особи, а для совместного воспитания детей «стручок» из пяти. И один из чужаков работает на том же судне под началом капитана Джейсона, совсем молодого симпатичного мальчишки, который, однако, взял на воспитание двоих, оставшихся сиротами, рыбацких детей. Джейсон сере, он влюблен в Фетиду, а его любит Марсилия. Никаких жутких треугольников, это люди, изначально иначе воспитанные, не забыли?

И все, что я сейчас рассказала – только присказка. Сказка начнется, когда Аполлон в теле Пелея покинет юдоль скорбей, вернувшись в божественную ипостась и обнаружит, что Афина пропала, ее нет нигде в мирах, а значит – она может уйти в Хаос, а Мир, лишенный Мудрости, скоро погибнет. И когда он, в сопровождении Гермеса, вестника богов, вернется на Платон, где Палладу видели в последний раз, выяснится много удивительных подробностей. Не самой малозначащей из которых будет, что его внучка Марсилия родила после одного из фестивалей Геры дочь от... Гермеса. Который прежде никогда не бывал на Платоне. Просто детективная история. А тем временем нас ожидает еще один контакт, на сей раз с давно покинувшими Землю и успевшими создать собственную цивилизацию людьми, которые мировосприятием отличаются от жителей Справедливого города сильнее, чем инопланетяне.

И если вы подумаете, что это будет водевильным действом, вы сильно ошибетесь. Джо Уолтон – автор с потрясающе четко структурированным мышлением: все по полочкам. Все в свое время, всему свое место. Книга будет отменно интересной, а финал никого не разочарует, не сомневайтесь

БJ:T? ХРАНИ КОРОЛЕВУ

...«Закон, единый для богатых и бедных, равно запрещает тем и другим воровать хлеб и спать под мостами»

Анатоль Франс

“There is one law for rich and poor alike, that prevents them equally from stealing bread and sleeping under bridges,”

Anatole France...

»- Как вы относитесь к глубым? — Атнашу-усь». В моем советском детстве анекдот о незадачливом журналисте, случайно выхватившем из толпы того, кого в Советском Союзе не было по определению — человека, готового открыто признаться в нетрадиционной ориентации, этот анекдот казался дико смешным. Соль в абсурдной нелепости, никто по доброй воле не признается в этаком позоре. В «Half a Crown», третьем романе «Трилогии мелочи» Джо Уолтон такого рода признание было бы не только стыдным, но и смертельно опасным, здешняя Англия, в сорок втором заключившая мир с Гитлером, все больше скатывается к фашизму. К шестидесятому году, на одиннадцать лет отстоящему от времени действия первого «Фартинг» Farthing и второго «Полпенни» «Ha`penny» романов, очевидность этого бьет под дых.

Не для красного словца, сила изобразительного таланта Уолтон с беспощадностью хроникера, фиксирующего обыденные вещи, швыряет читателя в мир, где выпускница элитного девичьего пансиона принимает приглашение жениха фашиста (с родительского одобрения) участвовать в нацистском факельном шествии — «потому что это, говорят, бывает очень забавным». Когда карнавальные платформы с ряжеными в костюмы исторических персонажей сменяются еврейскими повозками, вот тогда-то начинается настоящее веселье. В евреев можно кидать разноцветные желатиновые шарики и бумажные бомбочки наполненные водой. Раньше на подобных парадах закидывали тухлыми яйцами, но после власти запретили — грязи слишком много.

Читаешь запись из дневника пансионерки, хорошей девочки, с которой уже сталкивалась на страницах и успела проникнуться к ней сочувственной симпатией: мать бросила малышку Эльвиру, сбежав с докером, ее воспитывал отец полицейский, убитый в финале второй книги — так вот, читаешь, и тебе становится физически плохо. Джо Уолтон умеет походя разрушать стереотипные представления читателей. Я не случайно начала со старого анекдота про геев, дело в том, что герой «Полукроны», сквозной персонаж трилогии, Кармайкл, прежде инспектор Скотланд-Ярда, успешно предотвратив покушение на Гитлера и премьер-министра Норманби, уже одиннадцать лет пребывает в должности главы охранного департамента Watch (часы? вахта? наблюдение?). Кармайкл гомосексуален. Любовь к Джеку, который с конца войны состоит в статусе его слуги, началась с того, что молодой солдат спас жизнь своего боевого командира и длится восемнадцать лет.

Если это откроется, не только карьера, но сама жизнь обоих закончится отправкой в концентрационные лагеря. Англия образца «Полукроны» почти так же нетерпима к проявлениям инаковости, как ее восточный сосед Рейх. Участие в судьбе сиротки (полусиротки) Эльвиры, глава Watch принимает отчасти по велению сердца, погибший отец девочки был его сержантом, отчасти по настоянию Джека (Мы ведь не оставим малышку? Давай бросим все, заберем ее и эмигрируем в Канаду или Новую Зеландию). Так и получается, что кокни по происхождению Эльвира заканчивает элитную швейцарскую школу, ждет начала учебного года в Оксфорде, готовится быть представленной королеве, живет у родителей лучшей подруги Элизабет и сопровождает ту на факельное шествие Хрустальной ночи.

Третий роман цикла мрачнее и безнадежнее двух предыдущих. Местами он страшен и почти все время пронизан абсурдом набоковского «Приглашения на казнь». И в целом представляет собой не самое приятное чтение. Но сильное и интересное. А финал дивно непредсказуем, да к тому же в совершенно британском духе.

ФИЛОСОФ КОРОЛЕЙ

...Все мы предпочитали говорить на греческом, он язык моей души. Греческий философски ясен. Но английский хранится в моей памяти. Это командный язык

We all preferred to speak Greek. Greek is the language of my soul. Greek has philosophical clarity. But English is stored in my memory. It is a command language.”..

Все мы предпочитаем говорить на русском и не только потому, что русский — язык моей души, но потому, главным образом, что другим никто не владеет. Вот разве что английский вложен в нас в разных степенях постижения как язык, без которого в современном мире нельзя. Одним нужен для работы, другим для того. чтобы извлекать из жизни максимум удовольствия, однако случалось ли кому-нибудь наблюдать, как люди переходят с одного языка на другой, продолжая общаться с той же непринужденностью? Да сколько угодно, мне могут ответить: вот рабочие из ближнего зарубежья, по-русски еле-еле, зато когда начинают общаться на узбекском (таджикском. киргизском). непринужденности хоть отбавляй. Это да, но я теперь не о том. В случае с экономическими мигрантами, русский вынужденно выучен, хотя и не вовсе чужой, в Советском Союзе им владели все, потому ложится на подготовленную почву.

Я спрашивала о другом, доводилось ли вам видеть людей, которые говорят на русском и вдруг разом переходят на английский (французский, немецкий, испанский, латынь) потому что на этом языке легче, точнее и проще продолжить обсуждение темы, какая их занимает? Не ошибусь, если предположу отрицательный ответ. Реальность, в которой существовали целые слои населения, способные осуществлять такой спонтанный лингвистический преход, осталась в XIX веке, даже сами ситуации такого рода напрочь исчезли из литературы (зеркала жизни). Я читаю Джо Уолтон не в последнюю очередь потому, что ее книги отражают миры, в которых говорить на двух-трех языках естественно как дышать или ходить.

«Философ королей» второй роман «Философской трилогии» и события в Справедливом городе Платона, против ожиданий, станут развиваться вовсе не безоблачно. Первая книга закончилась диспутом о возможности существования у машины души, в котором Сократ победил Афину, а граждане города в очередной раз убедились, что философия философией, но гневить богиню себе дороже. Потому что Сероглазая исчезла, а вместе с ней и все the workers, возможность существования души у которых так неопровержимо доказал Сократ. Великий философ, кстати, пропал тоже, лишь много позже и даже не из этой книги, а из третьей, читатель узнает, что он был обращен мстительной Афиной в муху. Что ж, она в своем стиле, вспомните бедняжку Арахну.

Былое единство конгломерата городов порушено, обыденная жизнь с прозой заботы о куске хлеба насущного и необходимости прочистки засорившихся труб требовательно вторгается в реальность граждан. Нет, все они люди самостоятельные, не белоручки и с такого рода сложностями справятся, не особо напрягаясь. Тем более, что в благодатном климате трех урожаев все растет почти само собой. Но вот произведения искусства (а им, спасенным Афиной из разрушавшихся городов за секунду до гибели и переправленных сюда, как Александрийская библиотека во время пожара — им несть числа). И каждый город хочет иметь у себя больше лучших. И начинается, ну, что-то вроде локальных партизанских акций, рейды. Например за картинами из Дрезденской галереи. В одном из таких Симею, которая теперь мать повзрослевших детей и философ-наставница, смертельно ранят. А заключенный в смертное тело Пелея Аполлон не успевает ничего сделать для ее спасения.

И остается, правильно, блюдо, которое едят холодным. Пелей с подросшими детьми — все мальчики, все герои, не в смысле героизма, а в том, что полубоги обладают некими сверхспособностями, наподобие марвеловских суперхиро. Одна только девочка, Арета, она и моложе братьев на пять лет. Так вот, они отправляются в путешествие, дабы покарать Кебеса, уверенные, что убийство жены и матери его подручных рук дело. А дальше будет интересная история, в ходе которой читатель заодно получит возможность познакомиться с типами государственного устройства, описанными Платоном в «Государстве» (тимакратия, олигархия, демократия, тирания). Принцип «развлекая, обучать» не чужд Джо Уолтон. Весьма не чужд. За то и люблю.

МОЙ ЛЮБИМЫЙ ГАМЛЕТ

...Вот розмарин. Это для памяти.

Хэйпни — так на языке Шекспира звучит название полупенсовика, мелкой монеты, я про себя произносила как ха-пени, когда читала. Мне казалось, что раз сокращение от half-penny, то и звучать должно так, а вышло совсем иначе, в постижении чужого языка, носителем которого не являешься, чертова уйма подводных камней. На театральном жаргоне хейпни — верхние, самые дешевые места галерки. Билеты на них когда-то стоили именно столько. Театральная тема не случайна для «Полупенсовика» Джо Уолтон, второй роман «монетной» трилогии писательницы тесно связан с театром.

О «Фартинге», первой книге, я рассказывала, но в нескольких словах обрисую суть происходящего. Альтернативная история, в которой Англия закончила войну миром с Германией в сорок втором году на выгодных для себя условиях. Советский Союз воюет в одиночку против нацистов, которые теперь не тратят ресурсов на Альбион. Война для нас затянулась до сорок девятого года. Англичане, меж тем, процветают, нечувствительно для себя скатываясь к фашизму (скажи мне, кто твой друг).

Актриса Виола Ларк девушка непростая. Во всех смыслах. «Нас было четыре сестры, четыре сестры нас было» Михаила Кузмина почти идеальное попадание в ее семейную ситуацию. С той разницей, что сестер было шесть. Ни религиозные принципы родителей, ни особое их чадолюбие не могли бы сотворить чуда, которое без труда удалось майорату. Это система наследования, при которой имение и титул переходит к старшему мужчине в роду. А к женщине, правильно — не переходит. Дабы защитить ближних от превратностей судьбы, лорд Ларкин страстно хотел наследника, а получались все девочки, пока с шестой беременностью мама не заявила, что больше рожать не будет.

Впрочем, бедняжки сестры Ларкин оказались вовсе не такими беспомощными. Каждая нашла свое место в жизни, а что выглядит диапазон странным на взгляд поверхностного наблюдателя, так это его, наблюдателя, сложности. «У вас самая странная семья, какую можно себе вообразить, говорит Виоле начитавшаяся «Tatler» гримерша, — Одна замужем за премьер-министром, другая — за Гитлером, третья коммунистка, еще одна художница, младшая жена ученого ядерщика, а ты актриса!». «Не за Гитлером, а за Гиммлером, — меланхолично поправляет Виола, и бедная Оливия погибла в начале войны, а я порвала с семьей, чтобы не бросать недостойным занятием тени на их репутацию, затем и псевдоним».

Так или иначе, а актриса мисс Ларк хорошая и настолько перспективная, что модный лондонский режиссер предлагает ей роль... Гамлета. Нет, это не фарсовая постановка, в которой женские и мужские персонажи травестированы, он верит, что Виола справится с таким прочтением. И еще, ну, самую малость, рассчитывает, что это посодействует в дальнейшей карьере. Премьера спектакля приурочена к дружескому визиту Гитлера, который прибудет в сопровождении Гиммлера с супругой. А светская пресса не врет, нынешняя королева Чехословакии Селия Гиммлер, в девичестве Ларкин, приходится родной сестрой звезде его новой постановки.

Виола занята репетициями, когда младшая сестра Сидди, Крессида — у всех шестерых шекспировские имена, просит ее о встрече. Можно не поддерживать отношений с семьей, но стереть ее из себя (как и себя из нее) никому не удается. Молодые женщины и в прежние времена не были особенно близки, альянсы в больших семьях создаются не по возрастному принципу, но отказать сестренке не может: Давай где-нибудь в кафе. — Я не хожу в кафе. — Все еще экономишь каждый пенс для PW (старая семейная шутка, лет шести Сидди во время тотальной забастовки заявила семье, что все они должны отдать свои деньги, чтобы помочь бедным рабочим (Poor Worker). — Нет, давай лучше за городом у твоего крестного

Соглашаясь на поездку, Виола не могла знать, что ей предложат взорвать во время премьеры Гитлера. Днем раньше актриса, игравшая Гертруду, которая должна была исполнить теракт, погибла, а отказываться от планов заговорщики не собираются. Равно как она не собирается в них участвовать, но тут вступают в действие правила конспиративных сообществ: легко войти, трудно выйти; у нас длинные руки; ты уже слишком много знаешь. чтобы вот так просто отпустить тебя. Она только хочет играть роль, о которой мечтает каждый, а женщины и мечтать не могут, а вместо этого оказывается под тотальным присмотром человека, который отныне станет сопровождать ее почти везде под видом любовника. Справедливости ради, ее впрямь тянет к Дэвлину и вскоре он им станет. А просто донести потихоньку о готовящемся покушении не может? Нет, это значило бы погубить сестру и крестного. И, если честно, Виола рассчитывает вывернуться в последний момент — даром ли она актриса?

Джо Уолтон отменная романистка, все причинно-следственные связи в ее книгах работают безупречно, а ружья стреляют в конце того акта, в котором и должны выстрелить. Этот роман не исключение, тем более, что расследование гибели актрисы на роль Гертруды ведет знакомый читателю по «Фартингу» инспектор Скотланд-Ярда Кармайкл, а он далеко не дурак. Все будет непросто и в финале ты с удивляющей себя горячностью шепчешь: пусть Гитлер сдохнет, пусть она спасется! А как все произойдет, вы узнаете, прочитав книгу. Когда ее переведут на русский. Надеюсь, уже скоро.

И да, еще одно значение полупенсовиков — их клали на глаза бедным покойникам. Богачам для этой цели служили золотые соверены.

МОНЕТОЧКА

...Оплати каждый грош

Предсказанья дурного,

Все отдай, что должна,

Но заставь их понять:

С этой ночи ни мысли,

Ни взгляда, ни слова,

Даже шепота

Им у тебя не отнять

Оден «Колыбельная»

Every farthing of the cost,

All the dreaded cards foretell,

Shall be paid, but from this night

Not a whisper, not a thought,

Not a kiss nor look be lost.

W.H. Auden “Lullaby (Lay Your Sleeping Head My Love)”

Я не вполне разобралась с жанром, который в англоязычной литературе носит название спекулятивной фантастики. С одной стороны, это произведения о реальности, в которой изменен базовый принцип: существуют драконы, как у ле Гуинн; атмосфера иначе преломляет свет, отчего горизонт кажется не падающим за край Земли, а поднимающимся над ним чашей, как в Саракше Стругацких; железо горючее – как в «Кесаревне Отраде» Лазарчука. В большинстве же случаев это просто мир, в котором магия может существовать. С другой стороны, приходилось наблюдать, как к спекулятивной фантастике относят то, что у нас альтернативная история: представьте себе мир, где Америка не была открыта Колумбом; Первая Мировая закончилась иначе, а Кеннеди не был убит в Далласе. Справедливости ради, реально вспоминается лишь последнее «22/11/63» Кинга, в противовес огромному количеству альтернативно-исторических вариантов, занимающих воображение русскоязычных авторов.

Потому, если книга определяется, как «альтернативная история», невольно морщусь, как при словосочетании «семейная сага» и стараюсь обойти ее стороной. С одной оговоркой – если больше ничего не знаю об авторе. В том случае, если ему/ей доверяю, даже и семейной саги не испугаюсь. Канадской писательнице валллийского происхождения Джо Уолтон не только доверяю, но успела полюбить, хотя узнала совсем недавно. На русский пока переведена лишь одна ее книга, янг-эдалт «Среди других». второй роман, который довелось прочитать «My Real Children» не менее хорош, хотя совсем в другом роде, вовсе не подростковый и тяготеет к альтернативной истории (и к семейной саге)). Что до «Фартинга» — то это чистой воды спекулятивная фантастика, первая часть «монетной» трилогии, будут еще «Полпенса» и «Полкроны», которые теперь уж непременно прочту.

Итак, Британия, закончившая Вторую Мировую в 1942 году подписанием мирного договора с Гитлером на сказочно выгодных для себя в сложившихся обстоятельствах условиях. Как следствие, второй фронт не будет открыт, Советский Союз продолжает воевать против Германии, еще и к сорок девятому году не сдав Сталинграда. Что до Альбиона, паспорта с двуспальным английским лёвою служат ее гражданам достаточной гарантией защиты от ураганов и штормов истории. Жизнь течет от веку установленным каноном: бедняки трудятся, аристократия предается праздности, сочетаемой с заботами о судьбах Нации, благосостояние умеренно растет.

Наследница аристократической фамилии Люси Эверслей совершает чудовищный мезальянс, выйдя замуж за еврея. Нет-нет, Дэвид Канн из богатой семьи и он герой войны, военный летчик, ас-истребитель. И он был лучшим другом старшего брата Люси, погибшего во время войны. Но он еврей! А в Британии этой реальности, которая закрывает глаза на существование в непосредственной близости лагерей смерти, где представителей этой нации уничтожают, усвоено отношение к ним, как к людям второго, а то и третьего сорта.. Вроде того: мы по доброте душевной позволяем вам здесь жить – сами удивляясь своему долготерпению, И не то. чтобы ее не предупреждали о том, что многие двери, открытые правом рождения, закроются теперь для нее. И дети ее не смогут претендовать на титул. И множество других неприятных последствий, которыми грозит такой брак.

Но наследники Фартинга упрямы и своевольны, и поступают, как сами того желают. Почему одно из богатейших господских имений в стране называется Фартинг, это ведь, вроде, мелкая монетка? Точно. Один из предков еще в Средние Века ссудил королю чертову уйму денег, без отдачи, разумеется. И в благодарность, в числе прочих привилегий получил потомственное право отчислять в казну со своих доходов фартинг (четверть пенса) ежегодно. На выходные в Фартинг съезжаются многие уважаемые люди, состоящие в родстве или свойстве с хозяевами. Не составляют исключения и опальная супружеская пара – дочерью Люси не перестала быть, а папа любит свою девочку, своего маленького кроличка Bunny. О маме остерегусь говорить то же, леди Эверслей любит престиж и положение в свете. Но в таком большом доме можно провести уик-энд практически не пересекаясь. После чего расстаться, поставив галочку в графе «исполнение родственного долга» и еще пару месяцев не появляться под отчим кровом.

Так было бы и на сей раз, не случись в ночь с субботы на воскресенье жуткой вещи – убийства сэра Джеймса Торки, премьер-министра и спасителя нации. Это именно он вел переговоры с Гитлером, увенчавшиеся миром для Британии и многими бедами для прочих участников войны. Сэр Торки найден в спальне с пришпиленной к груди желтой шестиконечной звездой, пространство вокруг обильно закрашено... губной помадой. А дальше будет следствие, которое поручат инспектору Скотланд-Ярда Кармайклу. И покушение на хозяина дома. И многие пикантные обстоятельства, которые выяснятся в ходе расследования. Книга интересная, хотя я не очень люблю детективы, да это и не вполне детектив. Не буду раскрывать всех секретов, что-то подсказывает мне, что Уолтон станут переводить на русский, не хочу портить впечатления. И, таки-да, ей как-то удается мягко, не педалируя, не возмущая придерживающегося традиционных взглядов читателя, последовательно проводить спокойную, ироничную, толерантную линию в отношении гей-темы.

СПРАВЕДЛИВЫЙ ГОРОД

...Some people were naturally philosophical. Others were not.

Некоторые люди были от природы философами. Другие нет...

Это своего рода зависимость. Если уж подсаживаешься на автора, которого определяешь, как своего, непременно нужно прочесть у него/нее все, до чего можешь дотянуться. Мой роман с творчеством канадской писательницы английского происхождения Джо Уолтон начался в конце декабря единственной переведенной у нее на русский язык книгой «Среди других». А то, что прочее на английском, не смутило. Даже напротив, когда постоянно читаешь что-то на иностранных языках ради практики, перманентный статус «в поиске» становится твоей второй натурой – абы-что не подходит, нужно по-настоящему интересное, на что не жаль потратить время и силы и чего нет на русском. Потому стоящий автор, которого мало переводили, подходит идеально.

Ух ты, а ведь за месяц я прочла пять ее книг: «My Real Children», трехкнижие «Трилогия мелочи» и вот теперь «The Just City». Ни-че-го себе. Но это потому что она очень хорошо пишет. И еще она очень умная. Не из разряда писателей-интеллектуалов, вколачивающих читателя удельным весом ментальности с первого удара по колено в землю, со второго по пояс, а с третьего по шею. Из тех, кто поднимает до своего уровня. Особо доброй ее я не назвала бы. Спокойно, без заигрывания и сантиментов, как-бы говоря: «Вот этой дорогой иду я, присоединяйся, если подъем не крут для тебя и сможешь держать заданный темп». А дальше выбор за тобой. И пока речь шла о вещах, в которых интеллектуальная составляющая щедро разбавлялась беллетристической, я справлялась. С «The Just City» («Справедливым городом») все сложнее.

Дело в том, что это книга о построении общества, основанного на принципах «Государства» Платона, а я не взяла себе труда прежде, чем приступать к чтению, основательно проштудировать источник. Понадеялась на общую эрудицию и умение добывать недостающие сведения из контекста, этого оказалось недостаточно. И в результате значительная часть реалий романа ускользнула за пределы моего понимания. Знаете это неловкое чувство, когда в целом понимаешь мотивацию персонажей, но четкий внутренний строй и ритм единственно возможной в предлагаемых условиях линии поведения уходит. Естественное, как дыхание меняется на «от головы». Понимать понимаешь, но удовольствие получать перестаешь. Что ж, мне некого винить, кроме самой себя.

Итак, если отбросить рефлексии и самоедство, Афина Паллада, древнегреческая богиня мудрости, вняв мольбам, которые возносили к ней из разных эпох и стран люди, жаждавшие жить в более просвещенном и справедливо устроенном мире, чем достался им от рождения, помещает в пространственно-временную сферу конгломерат городов, построенный по типу древнегреческих полисов. Заселяя его людьми, способными воспринять платоновы идеи на роли «мастеров», наставников. Что до учеников, ими станут десятилетние дети обоих полов с высоким IQ, которым в обстоятельствах их места-времени уготовано рабство и ранняя смерть. Вы ведь не предполагаете, что история Земли имела в таких недостаток? Тяжелую грязную работу выполняют рабочие – так называют здесь роботов.

Сама богиня, приняв облик смертной библиотекарши Септимы инкогнито поселится в Городе. Вскоре к эксперименту присоединится Аполлон, обескураженный происшествием с Дафной, которая, дабы избежать изнасилования светозарным богом, взмолилась к его сестре Артемиде и была превращена в оливу. Он не может понять, неужто перспектива физической близости с бессмертным показалась нимфе столь ужасной, что она предпочла растительное существование? Приходит с этим вопросом к своей умной сестре, в отличии от Артемис, чьим любимым развлечением были скачки нагишом по лесам, и купание в ручьях, непременно на виду у какого-нибудь незадачливого селянина – не помешанной на девственности. Приходит и, вняв главному вопросу философии «Познай себя» остается в Городе в теле смертного мальчика Пелея. У богов то неоспоримое преимущество, что в любой момент, как игра им прискучит, можно прекратить существование в смертном теле и вернуться на Олимп в истинном виде.

Повествование ведется тремя рассказчиками, первый из которых Аполлон, вторая девочка-девушка философ Симеа, бывшая пейзанка из прибрежной деревни, чья семья была убита, а сама она захвачена в плен пиратами для продажи на невольничьем рынке. Умница Люсия (Симеа – имя, которое она получит в Городе, при втором рождении) уменьшит себе годы, на деле ей одиннадцать, но ей прикажут отвечать, что десять, если на рынке кто спросит. Третья рассказчица молодая женщина наставница Майя, осиротевшая после смерти отца дочь священника, которая мечтала о том, чтобы идеи Платона стали явью.

В романе воплотятся многие реалии «Государства». А еще, не встретив там Платона, мы будем иметь счастье спознаться с Сократом и другими, менее известными, но не менее интересными историческими личностями. Для меня начало книги стало дивным подарком еще и потому, что живо напомнило о Касталии из «Игры в бисер» Гессе. Дальнейшее развитие и финал, возможно в силу нехватки у меня базисных знаний, показались не такими интересными. Тем не менее продолжу читать трилогию второй книгой «The Philosopher Kings».

ДВЕ ЖИЗНИ И ОДНА СУДЬБА

...Она была просто пожилой женщиной, теряющей память. Или, может быть, двумя пожилыми женщинами с той же проблемой. Смеется про себя. Она была собой, неважно, Пат или Триш. Эти двое знали разные вещи и заботились о разных людях, но она оставалась тем, кем была всегда. Патрисия или Пэтси, или Триш, или Пат — она была собой и любила всех своих детей.

She was just an old woman with memory problems. Or maybe two old women with memory problems. She laughed to herself. She was herself, whether she was Pat or Trish. They knew different things and cared about different people, but she was the same person she had always been... Patricia or Patsy or Trish or Pat. She was herself. She had loved all her children...

Мы устроены таким образом, что ждем от автора продолжения однажды начатой линии, особенно если она оказалась успешной. Мое знакомство с Джо Уолтон началось блистательным янг-эдалтом «Среди других» и от следующей ее книги невольно ожидала того же, замыкая талант в рамки, в которых мне было с ним удобно. Не угадала, My Real Children совсем о другом.

Старая женщина доживает дни в доме престарелых. Пансионат комфортен, удобен и весьма недешево обходится близким Патрисии Кован. Вежливый персонал и родственники регулярно навещают ее, однако женщина чувствует себя невыносимо одинокой, большую часть времени будучи погруженной в воспоминания. но и в них не находя покоя. Потому что все путается: звали ее большую часть жизни Пат или Тришей; была ли она домохозяйкой или университетским профессором и автором популярных книг по итальянскому искусству; девять детей, из которых выжили четверо или трое и лишь двоих из этой троицы родила она?

Частный случай сенильной деменции — готовишься констатировать. И ошибаешься. Эта женщина действительно, по странному капризу обстоятельств, вспоминает свою жизнь, прожитую в двух реальностях. Разойдясь после Второй Мировой, когда девочка заканчивала школу и готовилась к поступлению в колледж. дороги ее судьбы вновь соединились в этих безрадостных декорациях. Пойдемте ими, будет интересно.

Начинается как изрядно поднадоевшая, хот я неувядающая, семейная сага. Погожий летний день. Небогатая, но «не хуже других» семья: мама, папа, сын тремя годами старше. младшая девочка — отдыхают на пляже. Дети с отцом развлекаются, строя песочные замки. Девочка папина любимица, мальчик фаворит мамы. Война начнется совсем скоро. И они потеряют сначала сына. ближе к окончанию войны погибнет отец. Две женщины, прежде никогда не бывшие особенно близкими, а последнее время надолго разлученные (Пат была в эвакуации) не видят причин и необходимости оставаться вместе. Тем проще им проститься, когда девочка узнает о своем зачислении в Кембридж: теперь, когда стольких мальчиков убили, им остается брать девочек — комментирует мать.

Пат выучится на школьную учительницу, встретит лучшего парня на свете, согласится стать его женой (нужно только подождать, пока Марк закончит магистратуру, но она пока поработает, откладывая всякую копейку). А потом все происходит, как почти у всех небогатых пар, вынужденных начинать с нуля. Марк находит, что имя Пат не вполне комильфо на слух его продвинутых друзей, теперь они станут звать ее Тришей. И надо вести хозяйство более экономно, какая же она неумеха. И супружеский секс, которого Триша боится и не любит, превращается в пытку. но лишь до времени, когда ей удается зачать — потом сходит на нет. Младенец родится мертвым и Пат объявит мужу о том, что хочет развестись с ним. Триша останется в рамках трех «К», очерченных мужем еще на двадцать три года.

И будет две реальности. в одной из которых Карибский кризис не удастся завершить миром, сверхдержавы обменяются ядерными ударами. Мир не рухнет, вопреки прогнозам антиутопистов, Кеннеди с Хрущевым сядут-таки за стол переговоров и договорятся о демонтаже ядерных баз но радиации в этом мире будет больше и канцерогенных выбросов. и заболеваний раком. А Британия окажется весьма авторитарным и нетерпимым государством, И Пат в этой реальности проживет невероятно счастливую жизнь с любимой женщиной, ярко раскроет свой талант, реализуется, познает успех (не запредельный, никаких первых или даже вторых эшелонов, но и не последней спицей в колесе будет).

А Триша на долгие годы превратится в машину для деторождения, некоторые будут умирать, выживут четверо. И муж станет писать свои умные книги, в грош не ставя ее, третируя старшего сына. А после и вовсе уйдет. Но старший станет знаменитым музыкантом и его хит «Свадьба на Луне» порвет чарты. А младший эту свадьбу на орбитальной лунной станции сыграет. Потому что ее младший тоже невероятно талантливый астрофизик и человечество в этой реальности осваивает Ближний Космос уже к концу восьмидесятых (и я, к собственному удивлению, почти плачу, читая об этом, Великая космическая мечта, особой приверженности которой за собой не замечала, оказывается важна для меня).

Это потрясающая книга. Яркая, талантливая, оригинальная и очень интересная все время чтения. Надеюсь, что ее переведут на русский язык.

АL -ЭТО ДРУГИЕ

...Если вы любите книги, книги отвечают вам любовью...

Джо Уолтон не для всех. Загляните на ее страничку английской Вики и задайте себе вопрос, хотели бы вы иметь в друзьях такую фриковатую, антигламурную тетку. Я-то да. Потому что она лучшая, самая умная, невероятно эрудированная, и пишет книги, в которых чувствую себя дома. Но не берите «Среди других», если ждете зрелищного волшебства с полетами на драконах, метлах, коврах-самолетах; превращений; порталов между мирами; фантастических тварей; волшебных помощников и магических предметов; страшной мести, верной дружбы и вечной любви. Что, этого всего не будет? Будет. Но по-настоящему.

В смысле? Объясняю. В жизни не работает «Авада Кедавра!», даже если вы сотрете до основания язык, тренируясь произносить его с разными интонациями. И артефактов, подобных волшебным палочкам не существует в природе, как ни грустно. Мир пронизан магией и сплошь заплетен тончайшими нитями, соединяющими все со всем: людей, предметы, места и события. Прозревать их в полноте человеку не дано, но некоторые могут видеть быстрый промельк, отблеск, отражение. Интуитивно чувствуют, куда нажать, чтобы в другом месте соединилось или разомкнулось. Ощущают магию предметов и их связь с владельцами. Могут общаться с фейри и разглядеть сумасшедшую ведьму в собственной матери.

Близнецам из глубинки Южного Уэллса, в семьдесят девятом было по четырнадцать. Отца не знали, ничего о нем, кроме того, что сбежал, как только они родились. От их матери кто угодно сбежал бы. Просто так не повезло. Зато у них были замечательные дедушка и бабушка. А главное – они были друг у друга. И еще фейри. Не то, чтобы Морвена и Моргана как-то особенно ценили возможность видеть, а иногда играть и общаться со странными существами. В этом, некогда промышленном, угледобывающем и рудоплавильном регионе (Горноуральская заводская цивилизация, Павел Бажов с Хозяйкой Медной Горы и Алексей Иванов с Золотой Бабой, кто понимает), ресурсы теперь иссякли, производство потихоньку загибается («все развалили» — у нас сказали бы).

Но этих созданий много, для умеющих видеть: малая часть отдаленно похожа на эльфов, какими их описал Толкиен, большая — на страшненьких диковинных звериков, пауконогих или покрытых древесной корой. Почему иной раз не перемолвиться с ними, не выполнить поручения? Знают они многое, а делать сами не могут. И они не говорят, как эльфы во «Властелине колец», однако когда им чего от тебя надо, сумеешь понять. Что, например? Уничтожить химзавод, для чего близняшки должны тайно бросить в заводской пруд два лютика, данных им фейри. Шутите? Нисколько, назавтра газеты выйдут с известием о том, что природоохрана добилась закрытия предприятия и тысяча человек лишилась работы. Волшебство действует непрямыми, неочевидными путями. А в благодарность они помогут избавиться от материного хахаля, который тянет к девочкам свои поганые грабки. Кинь в болото его гребешок и Фред исчезнет, сначала в Лондон, а там и вовсе, но нам до этого нет дела, правда?

Год назад свихнувшаяся ведьма Лиз что-то сделала. Что-то очень нехорошее, о чем фейри предупреждали, да сестры не до конца поняли, не сумели правильно защититься. И Морвена теперь на всю жизнь калека, обреченная ходить с палкой, никогда ей не танцевать, не прыгать и не бегать. Морганы больше нет. А дедушка пережил инсульт, парализован, в богадельне. Формально девочка должна остаться под опекой матери, но жить с ней невозможно, это не капризы мелкой избалованной сучки, как вам понравится мать, которая шлет своей дочери семейные фото, из которых фигурка девочки выжжена? То-то же, всякое бывает. И всякие. Материнский статус сам по себе не трансформирует гиену в ангела, чего бы ни утверждали социальные стереотипы.

Сбежала. Поймали. Поместили в приют. Опека разыскала отца и пятнадцатилетняя нескладная девочка с тростью оказалась в одном доме с чужим мужчиной и тремя женщинами, о существовании которых в природе не подозревала. В Англии. Там, где она выросла, «сакс» — худшее оскорбление и повод для драки. Все пятеро с радостью не знали бы друг друга и дальше, но деваться некуда. Тетки богаты, в отличие от отца, он от другого брака и в полной зависимости от сестер. Мори сплавят в элитный интернат для девочек. Мелкая хромая чужачка со странным акцентом из семьи со скромным достатком. сирота при живых родителях, в девичьем мире, где марка автомобиля твоего отца — род визитной карточки. Нет, Арлингхерст ни разу не Хогвартс.

Она читает. Много, по книге в день. Преимущественно фантастики и фэнтези. Не нужно объяснять, почему? Всякое различие разъединяет, а подобие стремится к подобию. Потому что умеющий находить в книгах прибежище пересидит в них почти любой ад. почерпнет сил идти дальше. И, уверяю вас, я, со своим недурным багажом знаний в области англоязычной фантастики, не прочла десятой части книг, мнением о которых Мори будет делиться по ходу романа.

Галина Юзефович (а книга рекомендована ею), говорит о трех слоях, в которых развивается действие: видимая реальность, невидимая реальность, книги. Можно классифицировать иначе, по социальным взаимодействиям: родственники, школа, книжный клуб. Или так: прошлое: Уэллс, здоровье и сестра; настоящее — одиночество, книги и боль; будущее — каррас (группа единомышленников, близкие люди. отношения с которыми строишь сам). Видите, какое упоительно непростое плетение. А я теперь читаю другой роман Джо Уолтон, Jo Walton — My Real Children , совсем об ином, но тоже прекрасный.