Могу сказать то же, что и (год назад) о первой книге цикла: не очень понятно, для кого эта повесть написана. Видимо, для подростков, но совершенно не уверен, что она сработает. Для взрослых не сработает тем более: история простенькая (хотя сюжетный поворот с папой римским хорош – и своей неожиданностью, и полным соответствием внутренней логике мира), шутки «немного предсказуемы» (как подводное чудище, так опять Ктулху!). К тому же популяризаторские книжки должны бы избегать ошибок (в Англии якобы нет сказки, похожей на «Колобка» – а как же «Джонни-Пончик»? Аббатство «Гладстонберри»? Котовский и Махно – русские исторические деятели? Леонардо – создатель формы ватиканских гвардейцев?).
К сожалению, последняя книга Успенского; к сожалению, неудача.
Продолжаем публикацию отзывов членов жюри литературной премии "Новые горизонты-2015". Артём Рондарев (журналист, музыкальный и литературный критик) о романе Дениса Дробышева"СРО" (номинатор Сергей Шикарев, по рукописи).
цитата
Я, может быть, скажу ужасную для поклонников фантастики вещь, но, по моему мнению, исключительный вред русской фантастической литературе принесла книга «Понедельник начинается в субботу».
Я сейчас не говорю о качестве самой этой книги, качество ее тут ни при чем: при чем тут то, что она сделала популярным тот стиль изложения, который был эндемичен для советской литературы, позиционирующейся как литература для детей и юношества. Это стиль, в котором легким, озорующим и постоянно ироничным языком описывается уникальная советская реальность, вся состоявшая из косных догм, в которой, однако, человек, занятый научной деятельностью, мог позволить себе фронду в адрес господствующих норм – до тех пор, впрочем, покуда фронда эта не выходила за пределы комического, пока не становилась серьезной. Советская власть полагала (справедливо), что люди, облекающие свое недовольство в форму мягкого бытового юмора, с подводной лодки никуда не денутся, ибо не было еще в истории случая, чтобы юмористические книги причиняли господствующей догме какой-либо вред. Юмор во все времена служил средством снятия проблем, а не способом их интерпретации, которым занималась сатира; и люди, которые читали исполненные юмора книги, очень четко считывали в них сообщение о том, что, чем беспорядок исправлять, лучше над ним посмеяться – он и рассосется. Вот почему в советское время были исключительно (и официально) популярны такие артисты, как Аркадий Райкин, «бичующие пороки советского общества», как это тогда называлось: их конформистский месседж, как это называется сейчас, читался всеми, и советская власть данный факт понимала, приветствовала и всячески поддерживала (вот что сообщает по этому поводу Бергсон: «…в нейтральной зоне, где человек для человека служит просто зрелищем, остается известная косность тела, ума и характера, которую общество тоже хотело бы устранить, чтобы получить от своих членов возможно большую гибкость и наивысшую степень общественности. Эта косность и есть комическое, а смех — кара за нее…»).
Но вернемся к «Понедельнику…»: его известность породила иллюзию, что метод, примененный в книге, универсален, а значит, поддается тиражированию, и повесть оказалась во многом ответственна за популярность жанра иронической фантастики, то есть такого вида повествования, механизм которого приводится в движение гэгами.
Вот после этого пространного предисловия мы и переходим к предмету нынешнего разговора, а именно к роману Дениса Дробышева «СРО» (это аббревиатура понятия «саморегулируемая организация», то есть экономической и производственной структуры, составляющей основу экономического, административного и политического устройства страны в книге), который является именно типом книги «повесть с гэгами», хотя имеет явное намерение быть сатирой, а не иронией. Не имея намерения увлекаться перечислением гэгов, сообщу лишь, что уже на первых двадцати страницах книги читателя встречают гуманоид Рейган, глава одной корпорации Иван Охальник и глава другой корпорации Макарий Аматидис, который говорит стихами, вот так примерно: « — Не слышу я в их пении души, — Аматидис задержался на одном из этажей и грустно посмотрел на своих работников, — какой отдел посмел так плохо Зевса славить?»; героиня на второй же странице называет подчиненного «шельма», все участники действа постоянно что-то острят: словом, жанр выдерживается.
Предметом книги являются корпоративные войны между двумя конгломератами, занимающимися вопросами космической индустрии; в первой половине книги структурно текст выстраивается вокруг автобиографии героя, которую тот рассказывает взявшему его в заложники главе одной из корпораций, в то время как участники другой корпорации занимаются его (героя) лихорадочными поисками; далее, после того, как главного героя обоссали холуи враждующей корпорации (простите, православные, не смог удержаться от спойлера, был напуган), под этим предлогом разворачиваются военные действия. Повествование идет бойко, и всё уснащено приметами, милыми сердцу любого нынешнего любителя отечественной истории и повседневности: гуманоиды говорят, что на работе трудно только первые десять лет, потом привыкаешь, имеется идеологическое противостояние либералов и консерваторов, вопросы феминизма и расизма (в адрес гуманоидов), есть террористы, бандиты и прочая публика родом из наших ярких девяностых, а также корпоративный шпионаж, секс и пытки (тоже примерно из тех же времен); текст местами сильно напоминает повесть Кабакова «Невозвращенец», выглядит это примерно так:
«Платить за проезд пришельцы категорически отказались, и Быков, чтобы не рисковать успехом операции, купил им билеты. Все шло хорошо, но на станции Мытищи машинист объявил, что поезд дальше не пойдет. На платформе женщина с опухшими икрами и бородавкой на щеке сказала, что террористы заминировали станцию «Заветы Ильича». Быков достал органайзер и полистал интернет-новости. Женщина оказалась права».
Несмотря на эту бойкость, в какой-то момент становится заметно, что довольно большое число событий в тексте решительно никак не влияет на сюжетное развитие — например, целая глава тут посвящена поездке бывшего военного, а ныне начальника службы безопасности (на деле исполняющего, естественно, роль хитмена корпорации) и его помощников за главным героем, однако вся эта теплая компания в итоге попадает куда-то не туда и возвращается восвояси: вопрос, зачем она ездила, повисает в воздухе. Собственно, в какой-то момент вопрос «Зачем это было?» становится читательской рутиной: вероятно, с помощью побочных тупиковых эпизодов Дробышев решал задачу оживления мира и наполнения его деталями, что для довольно небольших объемов книги представляется непозволительной роскошью. На деле, как мне кажется, подобные тупиковые сюжетные ветви являются инфляцией механики все того же гэга, то есть распространением ее на большие объемы текста; ведь гэг – это, в сущности, точно такая же внешняя по отношению к логике повествования шутка, редко обусловленная чем-либо помимо своей собственной автономной потребности неизбежно возникать через короткие промежутки времени; таким образом, тупиковые эпизоды оказываются такими же гэгами, как и все остальное.
Пейзаж Дробышев рисует унылый: в стране царят разруха, бардак, блат и кумовство (чему виной, как можно смутно понять из текста, либеральные реформы; во всяком случае, о вступлении страны в ВТО здесь упоминается как о катастрофе); есть ощущение, что весь этот пейзаж – своего рода политическое заявление автора, чему в наши времена удивляться не приходится. Идеологию, с платформы которой Дробышев критикует корпоративный капитализм, впрочем, мне особо выявить не удалось: условные левые, условные правые, условные либералы и даже условные граждане второго сорта, каковыми являются гуманоиды, – все тут предстают публикой малосимпатичной, злобной, часто глупой до идиотизма. Возможно, в этом и состоит цель дробышевской сатиры – показать диссипацию общественных связей в эпоху корпоративного капитализма; тема не новая и почтенная, но данная книга к ней мало что прибавляет: от нее, если честно, возникает ощущение какой-то глухой злобы на миропорядок, которая очень часто для людей, не слишком проницательных в вопросах механики общественных отношений, может делаться идеологией сама по себе. Финал книги довольно отчетливо по диспозиции и интонации напоминает финал оруэлловского «1984», так что авторские амбиции обозначены тут довольно ясно; однако вместо социального анализа книга предлагает сюжет и гэги, что, строго говоря, дистопийная проблематика переносит с большим трудом.
Нельзя не отметить, впрочем, что книга не является каким-то забубенным графоманским трэшем, какие в изобилии у нас печатаются в сериях книг про попаданцев, впечатление чего могло бы сложиться из моего пересказа; когда проходит первое ошеломление изобилием сыплюшихся непрерывным потоком на тебя гэгов, ты, в общем, втягиваешься и читаешь вполне структурированный, обладающий внутренним единством текст; впечатления о качестве этого текста (а также о вкусе и такте автора – в тексте есть вещи откровенно пограничные) у всех могут быть различными, но он содержит определенную последовательность и гомогенность: просто не каждому, я боюсь, удастся до этого ощущения дожить. Причина этого, как мне представляется, изложена мною в начале: попытка подмешать в любой жанр, в любую среду генетически юмористические приемы приводит к тому, что целое начинает смотреться как ошибка целеполагания, – то есть, как кино, у которого на полпути сменили режиссера, смекнув, что в нынешнем виде оно зрителя не обретет, и в целях оживления на место социального аналитика пригласили комедиографа.
Лаконичная, красивая, запоминающаяся вещица без особых претензий; но и к ней у меня претензий нет. Напротив, единственное произведение в списке, доставившее мне эстетическое удовольствие.
Продолжаем публикацию отзывов жюри о произведениях, выдвинутых на литературную премию "Новые Горизонты" в 2015 году. Артём Рондарев (журналист, музыкальный и литературный критик) о книге Павла Амнуэля"Вселенные: ступени бесконечности" (номинатор Владимир Борисов). Осторожно: многабукафф!
цитата
Книга эта (романом ее назвать сложно) представляет собой ту разновидность жанра литературной мистификации, в которой текст мимикрирует под научно-популярный труд, — написанный, как сообщает предисловие, в 2057 году. Мистификация выполнена настолько тщательно, что даже датой издания книги на титульном листе значится тот самый 2057 год (об этике такого подхода мы тут судить не будем); в конце книги приведены благодарности тем вымышленным людям, которые помогали автору писать монографию, и имеется даже библиография на несколько страниц и глоссарий. Текст повествует об эволюции науки о многомирии, названной «эвереттикой» — по фамилии Хью Эверетта, в 1957 году предложившего многомировую интерпретацию квантовой механики: речь тут идет о том, что часто и некорректно называется идеей о параллельных мирах; Амнуэль явно обладает амбициями написать исчерпывающий эту тему компендиум. Работает он с идеей многомирий давно, написал по данной теме уже несколько произведений, так что подобное желание, по-видимому, было в конце концов неизбежным: рано или поздно всякий, кто имеет дело с определенным связным пространством, испытывает искушение написать «Сильмариллион».
Компендиум пространен (450 страниц) и весьма наукообразен, несмотря на то, что симулирует «доступное» изложение истории эвереттики, о чем сказано в «симулирующем предисловие» предисловии; сюжетом его является именно история вымышленной науки и ее предмета и ничто другое. Книга поделена на три части: в первой излагается, так сказать, физика процесса, во второй – психология, в третьей – своего рода социология. Амнуэль рассказывает об эвереттике очень подробно и последовательно, перемешивая реальные научные данные и описания подлинных экспериментов с вымышленными; моих знаний не хватает на то, чтобы отличать вторые от первых (если, конечно, не указана какая-то очевидно невозможная дата), а по поводу первых судить о том, насколько корректно они приведены и интерпретированы, так что презумпция невиновности велит нам верить автору.Для представления о том, каким языком написана большая часть текста, привожу цитату: «Рассмотрим аксиому квантового принципа неопределенности для многомирий. Аксиома гласит: идентичные ветви, возникающие при ветвлении типа «А плюс А», обладают общим набором всех квантовых чисел, но тем не менее являются различными в пределах квантовой неопределенности. Иными словами, квантовые числа, описывающие состояние ветви (альтерверса) не могут быть в принципе заданы с абсолютной точностью: если задать точно квантовое число Х, то квантовое число Y невозможно задать с той же точностью, но в некотором вычислимом интервале. Таким образом, идентичные ветви (альтерверсы) «на самом деле» идентичны лишь в пределах неопределенности задания квантовых чисел».
В связи со всем вышеизложенным давать какой-либо сюжетный синопсис в данном случае не представляется возможным. Амнуэль очевидно строит текст по образцу интеллектуальной литературы, уснащая его ссылками, упоминаниями и цитатами (иногда подлинными, чаще вымышленными), указывая годы публикации того или иного фиктивного научного труда и фамилии его авторов на языке оригинала; возникает и неизбежный Борхес, более, чем кто-либо другой, ответственный за популярность в русскоязычной литературе «интеллектуальной прозы». Видны тут, впрочем, и родовые приметы мэйнстримных фантастических наших жанров: так, в наукообразный текст иногда вставляются прямая речь и диалоги, интонационно напоминающие диалоги в книгах для детей и юношества (то есть поучительные, слегка, как бы это сказать, «озорные» и полные авторских ремарок), а ученые (преимущественно физики, как нетрудно догадаться) здесь регулярно мотивируются на свои научные эксперименты «девушками» с красивыми именами, причем ничего хорошего из этого не выходит.
Проблема любого литературного труда, имеющего амбицию претендовать на звание «интеллектуального», состоит не столько в правдоподобии вымысла, сколько в его естественной практичности: выдумать что-либо, противу распространенных представлений, не так уж сложно, сложно заставить все части вымысла быть целесообразными. С этой точки зрения показательна помянутая уже библиография, приведенная в конце книги Амнуэля — это девять страниц вымышленных имен, названий и выходных данных, которые смотреть совершенно незачем: в них нет никакой собственной игры, нет никакой собственной функции, они рабски выполняют только одну, навязанную извне косметическую роль,то есть, представляют собой просто девять страниц пустых означающих, или, в целом, лишенный всякого смысла симулякр, который находится в этом месте только по одной причине: потому что так продиктовала форма симуляции. Любой работник, создающий в фильме декорации, отлично знает, что всякий предмет, помещенный в кадр, должен обладать своим сообщением, которое может пройти (и скорее всего пройдет) незамеченным, но которое будет иметься в наличии, и любой, кто возьмется кадр пристально рассматривать, сумеет его прочитать. Просто так завалить комнату хламом, потому что должно же в комнате что-то находиться, — это не есть работа декоратора; точно так же накидать в конец книги имен и названий только оттого, что так положено «по форме», – это не работа писателя: с этим и секретарь справится.
Собственно, основная претензия непосредственно к тексту состоит даже не в том, что он малопонятен для человека, не обладающего спектром специальных знаний, — а в том, что ты никогда не можешь сказать, что в этом тексте является необходимой его частью, что логично вытекает из развития материала, а что помещено сюда из соображений соблюдения выбранного формата. Посторонний читатель решительно не способен уловить драматургию проблематики; а без ее ощущения все рассыпается на фрагменты, в то время как очевидные «заполнители» вроде библиографии заставляют подозревать недоброе.
Таким образом, возникает проблема, которая покрывает все другие соображения: совершенно непонятно, кому эта книга предназначена. Люди, которые в физике что-то смыслят, едва ли найдут тут для себя много нового, люди, которые физику со школьных лет обходят стороной, половину рассуждений просто не поймут, потому что для уяснения себе того, что значит «коллапс волновой функции», недостаточно здравого смысла и знаний по починке электропроводки. В худшем случае эти последние заучат несколько высокоумных выражений, и мы получим еще некоторое число людей, злоупотребляющих понятиями, смысл которых им мало ясен, и применяющих физические термины для описания своих бытовых проблем, то есть тот тип блогера, который к месту и не к месту (точнее, всегда не к месту) вставляет в свои рассуждения кота Шредингера и принцип неопределенности Гейзенберга. По сути, претензия в сложности к данному опусуровно та самая, которую автор высказывает в адрес вымышленной книги ученого эксперта по многомирю, упоминаемой в предисловии, ради полемики с тяжеловесным подходом которой данный компендиум как бы и написан: можно утешаться тем, что тут имеется постмодернистская интертекстуальная (или метароманическая, если хотите) ирония, но утешение это слабое, ибо ирония подобного рода сейчас имеется почти везде.
Вероятно, существует какое-то количество людей, которые способны с увлечением следить за перипетиями доказательства того, является ли наш мир миром фермионов или миром бозонов, отчетливо понимая, что доказательство это лишено практической или научной пользы (и, более того, не является каким-либо доказательством вообще, а представляет из себя лишь художественную симуляцию оного), однако едва ли будет большой ошибкой предположить, что таких людей на свете не слишком много; а между тем, рассуждения об этом занимают в книге не один десяток страниц. Литература вообще вещь до известной степени непрактичная, факт, но преувеличивать степень эту будет большой ошибкой: любой человек, даже тот, который, как ему кажется, наслаждается только лишь процессом чтения, — на деле всегда занимается целеполаганием, то есть выясняет для себя, зачем он что-то читает: посочувствовать героям, увлечься перипетиейсюжета, обновить свой внутренний список этических и эстетических норм, уловить в тексте какую-то злободневность, «чисто посмеяться» и так далее. Именно поэтому книги, которые представляют из себя чистый мысленный эксперимент ради эксперимента, не сдобренный даже минимальным сюжетом и условностями художественного повествования, скорее всего, не найдут большого отклика: в них, как правило, некому сочувствовать, неоткуда брать норм, в них нет злободневности, там есть только игра интеллекта – но игру интеллекта можно куда с большей пользой отыскать, например, в философском трактате.
Впрочем, если судить о книге по той системе ценностей, которые она сама задает (популярный сейчас подход), то, разумеется, следует признать, что выполнена данная работа с большим тщанием и производит цельное впечатление. Моя проблема в том, что моих знаний не хватает на то, чтобы оценить интеллектуальное и научное качество этой постройки: и боюсь, что таких людей, как я, много.
Отзывы о произведениях, выдвинутых на премию "Новые Горизонты", уже начали появляться на нашем официальном сайте. Сразу предупреждаю: отзывы настолько же разные, как и их авторы. Речь не только о содержании, но и о форме — от одной строчки до нескольких страниц. Ну, нам не привыкать к резким контрастам. Итак, начинаем!
Председатель жюри Андрей Василевский, главный редактор журнала "Новый мир", о романе Константина Образцова"Красные цепи":
цитата
Автор очень старается, но — есть в этой романной постройке какой-то инженерный просчет. Отсутствует чувство меры, необходимое в любом жанре. Очевидный избыток… нет, не нечисти, а применения огнестрельного оружия. Столько стрельбы современный Петербург вместить не может. И еще: лучше бы главный герой был просто похоронным агентом, втянутым в зловещую цепь событий (я надеялся, что так и будет); а как только он оказывается Суперагентом и Героем…
облако тэгов
Итак, начинаем!