Июль 1964 года ознаменовался для Станислава Лема выходом двух новых книг. Первая вышла в Издательстве Министерства Народной Обороны. Заглавное произведение в книге начиналось сурово: "Непобедимый", крейсер второго класса, самый большой корабль, которым располагала База в системе Лиры, шёл на фотонной тяге". Начало настраивало на то, что шуточек, как в каких-нибудь "Звёздных дневниках Ийона Тихого", здесь не будет, и разговор пойдёт о серьёзных вещах. Так оно и было. Роман "Непобедимый", рассказывавший о встрече землян с необычной машинной жизнью, точнее, вовсе даже не жизнью, и не разумной к тому же, читался на одном дыхании, и для многих стал надолго ещё одной книгой Лема, любовь к которой читатели пронесли всю жизнь.
История сражения землян с некросферой легла в трилогию о невозможности установления контакта с существами, очень далёкими во всех отношениях от человека. "Эдем", "Солярис", "Непобедимый" сразу же стали классикой научной фантастики, выдержали множество переизданий и переводов на множество языков. Правда, кино обращалось лишь к одному из этих текстов, "Солярис" трижды экранизировали, а "Эдем" и "Непобедимый" никто не решился визуализировать. Как с усмешкой говорил об этом сам Лем, кому нужны фильмы, в которых нет ни одной женщины?
А вот вторая книга Лема, вышедшая в том же месяце далёкого 1964-го года, была совсем другой и по форме, и по содержанию. Это были "Сказки роботов". Обложку и внутренние иллюстрации художник, как тогда водилось, украсил изображением перфоленты. Тогда это было модно. Кто бы мог подумать, что век перфоленты окажется таким коротким, и сейчас молодые люди с трудом представляют, зачем нужны были эти ленты с дырочками.
"Сказки роботов" казались тогда несерьёзными придумками. Но время показало, что за шуточками скрывается поразительная глубина лемовского воображения. Весёлые истории о неуклюжих роботах, написанные языком с нарочитым намёком на древность, вполне могут стать близкими к реальности по мере того, как сами роботы из фантастических существ становятся самой настоящей действительностью.
Одной из основных проблем прогресса Станислав Лем считал тот факт, что наука и технологии разрушают культуру. Причём в этом нет никакого злого умысла, сами по себе наука и технологии ни в чём не виновны. Человек несовершенен как животное. В результате антропогенеза человек лишился наследуемых, заданных эволюционно норм поведения. Рефлексы животных в процессе эволюции настраивались так, чтобы обеспечивать автоматическое равновесие экосферы. А человек, лишившись таких внутренних механизмов, был вынужден создавать свои нормы и законы поведения, которые и являются культурой. Но тут возникла такая ситуация, что культура создавалась при повышении сложности институциональных связей, причём связи эти представляют собой иерархии ценностей с нематериальной, духовной вершиной. Процесс возникновения культуры был долгим, он сопровождался вненаучной мотивацией, которая определялась эмпирически. То есть культура не только предлагает нормы поведения, но при этом поясняет, почему иначе человеку поступать не должно и какова цель предписанного поведения. Однако все эти интерпретации и пояснения оказываются ложными, если их подвергнуть научному исследованию. Поэтому наука, по мере того, как она давала свои пояснения процессам, разоблачала культурные самообманы, но взамен не предлагала никаких ценностей, наука лишь констатировала состояние дела.
Технологии нацелены на достижение узких конкретных целей, но и их локальные и избирательные действия приводят к эрозии культуры, разбирая фундамент институциональных ценностей. В результате мы сейчас пришли к такому положению дел, когда старые культурные ценности успешно разрушены, но взамен никаких новых привлекательных идей, которые позволили бы заменить или создать новую культуру, не получено. Технологии с наукой отобрали у нас много, а взамен дали мало. Это видно по тому, что наша цивилизация всё больше усложняется технологически и одновременно упрощается культурно.
Лем не представил убедительного решения этой насущной проблемы, не наметил и путей её решения. Он лишь неоднократно предупреждал, что моделирование новой культуры не может быть осуществлено простым перебором уже существующих решений, что вопли футурологов о необходимости "новых идей" являются лишь несбыточными мечтами. Даже если удастся придумать что-то новое, изобрести эту "новую культуру", невозможно будет воплотить её в жизнь. Поскольку речь идёт о создании субинститута некой утраченной веры, как совершенно новой ценности, которую человечеству предстоит освоить, так как без поставленных ею целей оно жить не сможет.
В качестве некой гипотетической лазейки в этом направлении Лем видел теорию творчества: "Быть может, создание универсальной теории всевозможных творческих методов убережёт будущее от столь дорогостоящих и фатальных ошибок. [...] Такая теория может стать указателем направления культурной стратегии дальнего радиуса, потребность в которой у нас больше, чем превращение звёзд в фабрики и машин в мудрецов".