Стиг Ларссон

Стокгольмский журналист средних лет, идеалист и интеллигентный бабник, признанный виновным в клевете на олигарха, от бессильной злобы и отчаяния соглашается на странное предложение другого олигарха, старенького и, в общем-то, списанного. Дедушка почему-то решил, что только такой вот честный красавчик способен найти дедушкину племянницу, невесть как сгинувшую сорок лет назад. Бессмысленное копание в древних бумагах постепенно оборачивается новыми подробностями, библейскими шифрами, серийными убийствами и стрельбой на поражение. И никто бы из этой катавасии живым не выбрался, кабы не заглавная девушка, утыканная пирсингом и психотравмами социопатка, по совместительству являющаяся гением сыска и хакером мирового масштаба.

Трилогия "Миллениум" (названа в честь журнала, в котором работает главный герой) считается главным явлением современной массовой литературы — и наконец-то не зря. Предыдущее явление по имени Дэн Браун было совсем уж откровенной дрянью без совести и элементарного профессионализма. Лично я Ларссона читать опасался и поэтому, и из-за слишком большого количества маркетинговых достоинств (завидное совпадение бестселлинга с критическими восторгами, смерть автора на взлете и все такое). Но все-таки рискнул — в основном из давней сипатии к скандинавскому детективу.

В общем, Ларссон — совестливый профи без стыда, решивший с размахом конвертнуть шведские детективные ценности — и выигравший.

Для скандинавской прозы всегда было характерно либеральное левачество — и честность. То есть герои всегда расплачивались за свои либо авторские убеждения некрасивостью, алкоголизмом, разводами, язвой двенадцатиперстной, депрессией и усталой мизантропией. Просто потому, что такова в этой жизни цена либерального левачества — как, впрочем, и любой иной радикальной истовости.

А Ларссон, сохранив традиционно шведский тускловатый фон, набор свинцовых проблем и персонажей, воспринимающих любое дуновение ветра с позиций мировой справедливости, пролетарского самосознания и защиты угнетенного меньшинства, произвел всего две операции. Он заменил главных героев голливудскими архетипами — и подлил в тональность здорового идиотизма дамского романа. В результате упрямый журналист Блумквист и трудная девушка Саландер сохранили местную внешность, замедленность движений и пылающий феминизм во взоре — зато научились действовать как победители-обаяшки, и чувствовать себя соответственно — здоровыми, крепкими и правыми. В любой ситуации, от обламывания олигархов до сожительства со старушками.

Это и стало большей половиной успеха.

Меньшая половина связана с упомянутым профессионализмом Ларссона. Сильно меньшая: все-таки сюжет слишком явно просчитан на пальцах и калькуляторе, многие эпизоды чересчур старательно срисованы с соответствующей классики типа Blow Up, а некоторые повороты действия наивны с перебором (типа демонстрируемой кучей неглупых жителей христианской страны неспособности увидеть в пятизначных, что ли, числах ссылки на библейские строки). Ну и некоторая передутость текста сказывается: между 100-страничными блоками пару раз попадаются кусочки страниц на 20, сильно тормозящие действие.

Но в целом текст, конечно, является беспощадным засасывателем промышленного масштаба. Оторваться невозможно.

Читаю второй том.

Стивен Кинг

От преподавателя литературы в провинциальном вузе, ботана и потенциального лузера, уходит очень спортивная и любящая гаджеты подружка, которую утомило книжное поголовье вокруг. Препод, потосковав, выписывает с "Амазона" электронную читалку "Киндл" — чтобы, значить, всем всё доказать. Читалка оказывается некондиционно розовой и навороченной, ибо открывает доступ к текстам из каких-то там уров (вяло пугая, правда, неким законом о парадоксе). И препод попал. Потому что уры — это параллельные миры, в большинстве которых были свои Хэмингуэи, Шекспиры и Джоны Д. Макдоналды (Фолкнеров почему-то почти не было) — с другой биографией и библиографией. Потом выясняется, что можно скачивать не только ненаписанные романы папы Хэма, но и газеты про выжившего Кеннеди, присягу Хиллари Клинтон, Пита Беста, разгульность которого сорвала концерт "Битлз" в Белом доме, и Армагеддон 1962 года. А потом розовая читалка открывает доступ к архиву местной прессы. Скачивание оценено в несоразмерно крупные деньги — зато позволяет познакомиться с завтрашними-послезавтрашними новостями. В том числе с участием близких людей. А уж какие новости в газетах — сами понимаете.

Очевидно, Стивен Кинг не читал рассказ Кира Булычева "Другая поляна". Зато он написал рассказ "Текст-процессор богов", роман "Регуляторы", цикл про Темную башню и еще семь бочек мегатекстов. Поэтому прославленному мастеру, получившему заказ "Амазона", наверное, сложно было ваять только первую четверть 50-страничной повести, внятно излагающую булычевскую историю 35-летней давности (про лаз в другую Москву, где никто, кроме профессоров, не помнит рано погибшего Пушкина, а роль нашего всего успешно играет доживший до старости Лермонтов — хотите почитать что-нибудь из позднего?). Со второй четверти поперла нормальная кинговщина с моральным выбором, аппер-миддлом в беде, политической злобой и клешнями из воздуха — так что повесть явно доколачивалась в ур-аганном темпе. Особенно когда дело дошло до ДТП по вине пьяного водителя — к этому феномену, едва не сгубившему самого Кинга, автор возвращается с вполне понятным, но все равно напрягающим упорством. На сей раз алкашом исключения ради оказалась тетка, что позволило автору оттоптаться на социальном слое разведенок с растущим пузцом и непрокрашенными корнями волос.

В общем, товарищ Кинг цинично, но умело подтвердил, что даже взятые из одного сундучка клише могут сложиться в неплохой, красочный и интересный паззл. Если, конечно, сундучок королевский. И если сказочник из ноосферы поможет.

Необязательное примечание. Я редко пишу отзывы на произведения такого размера и уровня, но тут случай особый. "Ур" — первый англоязычный художественный текст, прочитанный мною в оригинале. Вот вы ржете, а для меня, непрактичного самоучки, это мука адская была. Особенно на первых порах, когда уточнять приходилось каждое второе слово (отдельное спасибо как создателям "Киндла" (не розового), вмонтировавшим оксфордский словарь прям в гаджет, так и самому тов. Оксфорду, умеющему объяснять одно непонятное слово с помощью десяти других непонятных слов). Можно было бы и не париться — контекстуально-то и без словаря почти все понятно, но, блин, я ж не газету читал. Потому и стал полный настрадамус.

Может, как-нибудь еще попробую.

"— "Заря", я "Кедр". Слышу вас отлично. Самочувствие отличное. Полет продолжается хорошо. Во "Взор" наблюдаю Землю. Видимость хорошая. Различить, видеть можно все. Некоторое пространство покрыто кучевой облачностью. Полет продолжаем, все нормально. Прием.

— "Кедр", я "Заря", "Кедр", я "Заря". Вас понял. Молодец, связь отлично держите. Продолжайте в том же духе. Я "Заря". Прием.

— Понял вас. Все работает отлично, все отлично работает. Идем дальше.

Пауза около 20 секунд.

— Вот сейчас Земля покрывается все больше облачностью. Кучевая облачность. Покрывается слоисто-дождевой облачностью. Такая пленка на Земле. Уже земной поверхности практически становится не видно. Интересно, да, вот сейчас открыто: складки гор, леса. (Пауза.) "Заря-1", "Заря-1", вас слышу очень слабо. Самочувствие хорошее. Настроение бодрое, продолжаю полет. Все идет хорошо. Машина работает нормально. Прием. (Дальнейшая запись на бортовом магнитофоне космонавтом частично стерта.) ...320 атмосфер. Самочувствие хорошее, настроение бодрое. Продолжаю полет. Чувствую. Не чувствую, наблюдаю некоторое вращение корабля вокруг осей. Сейчас Земля ушла из иллюминатора "Взор". Самочувствие отличное. Чувство невесомости благоприятно влияет, никаких таких не вызывает явлений. Как поняли меня, прием? (Пауза.) А сейчас через иллюминатор "Взор" проходит Солнце. Немножко резковат его свет. Вот Солнце уходит из зеркал. (Пауза.) Небо, небо черное, черное небо, но звезд на небе не видно. Может, мешает освещение. Переключаю освещение на рабочее. Мешает свет телевидения. Через него не видно ничего. (Пауза.) "Заря", я "Кедр", "Заря", я "Кедр". (Пауза.) "Весна", я "Кедр", "Весна", я "Кедр". На связь. Как слышите? Прием.

Пауза около 10 секунд.

— "Весна", я "Кедр". Произошло разделение с носителем в 9 часов 18 минут 7 секунд, согласно задания. Самочувствие хорошее, включился спуск-1. Магнитный индекс БКРФ движется к второму положению. Все пуски БКРФ горят. Самочувствие хорошее, настроение бодрое. Параметры кабины: давление единица, влажность 65, температура 20, давление в отсеке единица. В ручной системе — 155, в первой автоматической — 155, вторая автоматическая — 157. Чувство невесомости переносится хорошо, приятно. Продолжаю полет на орбите. Как поняли, прием.

Пауза 30 секунд. Шум усиливается. Слышно что-то вроде морзянки.

— Бортотсек (?) продолжает вращаться. Вращение отсека можно определить по земной поверхности. Земная поверхность "Взора" уходит влево. Отсек несколько вращается вправо. Хорошо, красота, самочувствие хорошее. Продолжаю полет. Все отлично проходит. Все проходит отлично. Что там по "Заре", связи нет! Что по "Весне"? Тоже связи нет.

Сильный шум. Пауза 6 секунд.

— "Весна", "Весна", я "Кедр", как слышите меня, прием. Весна, я "Кедр". Вас не слышу. Как меня слышите, прием.

Шум. Пауза 5 секунд.

— Чувство невесомости интересно. Все плавает. (Радостно.) Плавает все! Красота. Интересно.

Пауза 45 секунд.

— "Заря-3", "Заря-3" на связь. Как слышите меня, прием. "Заря-3" на связь. Как меня слышите, прием.

Пауза 5 секунд.

— "Кедр", я "Заря-3", "Кедр", я "Заря-3".

— "Заря-3", я "Кедр". Как меня слышите? Прием. "Весну" не слышу. Не слышу "Весну". Самочувствие хорошее, настроение бодрое. Все нормально, полет продолжаю. Невесомость проходит хорошо. В общем, весь полет идет хорошо. Что можете мне сообщить? Прием.

— "Кедр", я "Заря", слышу вас хорошо.

— "Заря-3", я "Кедр". (Говорит очень тщательно, почти по слогам.) Полет проходит успешно. Чувство невесомости нормальное. Самочувствие хорошее. Все приборы, все системы работают хорошо. Что можете сообщить мне? Вас слышу отлично.

— "Кедр", я "Заря-3". Слышим вас хорошо, приборы работают нормально. Самочувствие нормальное. Что можете мне сообщить по полету? Что сообщить мне можете? Прием. (Сильный шум.) "Кедр", я "Заря-3". Указание от двадцатого не поступает, не поступает. Все нормально.

— Понял вас. От двадцатого указание не поступает. Сообщите ваши данные о полете. Привет блондину!"

http://kommersant.ru/doc/253447

Висит в жестянке, один во всей Вселённой, связи нет и не факт, что будет — а он знай фигачит отчет, любуется помянутой Вселённой за все человечество сразу и радуется тому, что плавает всё.

Во человек был.

«Террор»

Дэн Симмонс

Середина 19 века, Арктика, посреди которой намертво вмерзли в лед британские корабли «Эребус» и «Террор». Именно экспедиция сэр Джона Франклина должна была завершить чуть ли не полувековые поиски Северо-Западного прохода к Канаде, потому готовилась по высшему разряду и в соответствии с последними достижениями цивилизованного человечества – парусники оснащались паровыми установками и самоубирающимися винтами, экипажи – новомодными консервированными деликатесами. Достижения вымостили дорогу к долгой мучительной смерти. К традиционно губившим экспедиции догматичности планирования, чванливости командования и воровству поставщиков добавился главный несовместимый с жизнью фактор: живущее во льдах чудовище, которое выныривает из любого сгустка полярной ночи, походя перекусывает человека вместе с реей и любит выкладывать паззлы из фрагментов человеческих тел. Матросы сходят с ума, содомиты плетут заговор, а капитан-ирландец пытается разлепить пьяный бред и накрывающие его по ночам откровения, не обращая внимания на живущую в канатном ящике эскимоску с откушенным языком.

Дэн Симмонс – крупнейший мастер современной фантастики, известный всем и каждому, кроме меня. Умные люди лет двенадцать назад подсовывали «Гиперион», но мне текст показался нудным и многословным и был заброшен на пятой примерно странице. «Террор» еще более многословен и, пожалуй, нуден – но это обусловленная сюжетом и почти чарующая, хоть и довольно безнадежная нудность. Первые 500 страниц 900-страничного тома посвящены обстоятельному нагнетанию кошмара: экипаж сидит на промерзших кораблях, еженедельно сносит в кишашие крысами трюмы очередные трупы и с тоской смотрит в будущее. А читателю еще тоскливей. Я на этом этапе чувствовал себя Геком Финном, который дико загорелся каким-то библейским пересказом, а потом вдруг узнал, что все герои истории давно померли. Гек был еще в выигрышной ситуации: я-то с самого начала знал (за каким-то фигом), что экспедицию Франклина так и не нашли (если не считать нескольких ложек, скелетов и прочих пуговиц). То есть, с одной стороны, ничего хорошего от Симмонса ждать не приходилось, с другой – было интересно, как он вывернется.

Обе стороны оказались вполне впечатляющими. «Ничего хорошего» — довольно мягкий термин. И первые 500 страниц, и последующие, на которых экипажи все-таки сходят на лед и плетутся к берегу, перенасыщены костным крошевом, глупыми предательствами, кошмарными неудачами и глотками, перерезанными в миг триумфа. К автору «ничего хорошего» относится в минимальной степени – он проворошил Эверест материалов, по ноздри влез в эпоху, психологию, Арктику и мерзлые свитера и соорудил многослойный бифштекс-с-кровью-и-цингой, в котором каждому найдется кус по вкусу. Правда, меня малость подламывал странноватый сложносочиненный стиль («Лейтенант Левеконт, со сверкавшим при улыбке золотым зубом, с висевшей на перевязи рукой, занял место Грэма Гора в служебной иерархии, не обнаружившей при такой перестановке видимых признаков распада»). Странность усиливала любовь Симмонса к повторам всего на свете. Он упорно повторяет сравнения (дважды не то трижды уподобляя вмерзшие в лед корабли мушкам, наколотым на штырьки диска музыкального автомата), новые термины («так называемые полыньи (таким словом один русский капитан, знакомый Блэнки, обозначал трещины во льду, открывающиеся прямо у вас на глазах», а через сотню страниц – «полынья — так русские называли редкие отверстия в паковом льду, не замерзавшие круглый год») или просто полюбившиеся детали:

«Самые опытные из нас хорошо стреляют птицу на суше, но не крупную дичь»

«И похоже, никто из нас никогда не охотился на дичь крупнее птицы».

«Он был включен в состав отряда, знал Гудсер, поскольку являлся одним из немногих мужчин на обоих кораблях, имевших опыт охоты на дичь крупнее тетерева.»

«Гудсер, никогда в жизни не охотившийся на зверя крупнее кролика или куропатки…»

«Она единственная среди них, кто умеет охотиться на зверя и ловить рыбу во льдах…»

Впрочем, такой подход по-своему обаятелен. Что сказалось, видимо, на переводчице, неожиданно принявшейся переводить слово «man» строго как «мужчина» – это на корабле, где по умолчанию никого другого и нет (в книге-то есть, но этот момент всегда оговаривается автором отдельно), — и возлюбившей удивительное выражение «которые все», употребив его шесть раз:

«Тогда же ныряльщики — которые все получили обморожение и едва не умерли…»

«Над палубным настилом на добрых четыре фута поднимается куча из сотен крыс, которые все борются за возможность подобраться к окоченелым трупам»

«…Торрингтона и Хартнелла в самом начале января, а затем рядового морской пехоты Уильяма Брейна третьего апреля, которые все умерли от пневмонии»

«На совещании присутствовали также два ледовых лоцмана, мистер Блэнки с «Террора» и мистер Рейд с «Эребуса», а равно два инженера, мистер Томпсон с корабля Крозье и мистер Грегори с флагмана, которые все стояли в нижнем конце стола»

«Фицджеймс потерял своего начальника, сэра Джона, и своего первого лейтенанта, Грэма Гора, а также лейтенанта Джеймса Фейрхольма и старшего помощника Роберта Орма Серджента, которые все стали жертвами зверя»

В общем, меня, признаться, сильно утомило это затянувшееся пиршество – вкупе с регулярным подсчетом потерь (нарастающим остатком), заставляющим вспомнить фильмы типа «Королевской охоты». Которые вообще-то имитировали компьютерную игру, где такой арифметический подход к ресурсам вполне уместен.

Я бы не удивился, если бы герои так же размеренно и самоубийственно тащились до самого финала с титром «Так все и умерли». С другой стороны, понятно было, что сюжетный выверт неизбежен – и, скорее всего, предсказуем. Не зря же, проницательно думал я, «Террор» открывается эпиграфом из «Моби Дика».

Симмонс меня обманул. Как, надеюсь, и всех остальных читателей. Не только раздутой втрое против разумных размеров прелюдией. Обманул сильно, мастерски и очень красиво. Последняя треть книги захватывает, как в детстве. Ну, может, за изъятием пары финишных космогоническо-этнографических главок, которые лично мне очень близки и симпатичны, сюжетом обусловлены – но все-таки завиральны и слишком жестко напоминают, как на самом деле звучит человек.

И каким образом эти звуки извлекаются.

Страшным и чарующим, оказывается.