И вот в выпуске газеты за 14 июня того же года в рамках всё той же дискуссии вышла статья украинского советского писателя-фантаста Василия Бережного, представлявшая собой жёсткий полемический ответ Владимиру Савченко — причём не только на его теоретические рассуждения о том, какой должна быть научная фантастика, но и на злую критику Савченко произведений Бережного. Нашлось место в статье и для критики свежевышедшей повести Савченко «Чёрные звёзды».
Далее статья В. Бережного приводится целиком в переводе с украинского (лишь один её фрагмент мне пришлось кратко прокомментировать — см. сноски в конце статьи).
Фантастика – это искусство
Зелёная улица или тупик?
Научная фантастика… Очень часто разговоры о ней отличаются удивительной поверхностностью. Самое распространённое мнение таково: для фантастики у нас зелёная улица, писать в этом жанре очень легко. Мол, знаешь что-нибудь «научное» — вот и пиши об этом «в лицах». И пишут. Неприхотливые редакторы питаются такой металлической стружкой, потому что это стружка «научная»!
Часто именно с этой точки зрения и рассматривают рукописи. Надёжный резерв «внутренних» рецензентов внимательно следит, чтобы в научно-фантастических произведениях фантастики было не больше, чем сиропа в газировке. Чтобы только для окраски. Чугунные ядра их замечаний бьют в одном направлении: то, о чём идёт речь в произведении, практически невыполнимо. «Да это фантастика… — пытается защищаться автор. — Это не диссертация и не технический проект». «Фантастика… — саркастически улыбается редактор. — Но научная!».
Я глубоко убеждён, что эти тенденции, если они возобладают, могут завести украинскую научную фантастику в тупик. Вот почему и следует разобраться в природе жанра, определить его своеобразие.
Что же такое фантастика?
Будем откровенны: есть литераторы, которые жанр фантастики считают, мягко говоря, второсортным. Это, мол, развлекательное чтиво. До сих пор у нас нет единодушного мнения относительно природы жанра. Некоторые считают, что фантазия должна лететь быстрее света, что для неё не может быть никаких пределов.
Иные впадают в другую крайность. В рубрике «научно-фантастический» выделяют то, что стоит поближе — «научно». Фантастика в научно-фантастических произведениях их просто раздражает. Они дают рецепты: пишите о том, над чем работают в наших лабораториях, популяризируйте плановые работы исследователей… А если вы отправляете ракету в космос, то дайте точные технические расчеты её конструкции, иначе будет ничто иное, как дискредитация науки. А если хотите пофантазировать, например, про кольцо вокруг Земли, то подождите, пока не будет утверждён проект.
Конечно, популяризация научных открытий, достижений нашей техники — дело очень важное. Но ведь существует литература научно-популярная, которая выполняет эту задачу гораздо лучше. Представьте себе, что научные идеи, изложенные в замечательной книге Вавилова «Глаз и солнце», взялся бы воплощать беллетрист… Или благодарной была бы работа над повестью, главная задача которой заключалась бы в освещении исследований академика Ферсмана? Ведь он сам увлекательно рассказал о своём предмете.
Некоторые «учёные», которые вместо научно-популярных брошюр берутся писать повести и занимаются переводами с языка науки на язык литературы, своими беллетристическими эрзацами лишь компрометируют жанр художественной научной фантастики.
О, уже слышно ехидное возражение:
— Значит, надо возвести китайскую стену между наукой и фантастикой?
Отнюдь. У нас и мысли нет противопоставлять фантастику и науку. Напротив, жизнь даёт множество примеров их взаимодействия, когда наука питала фантастику, а фантастика — науку. Нередко учёные обращались к жанру фантастики. Вспомним, например, великого Кеплера, сформулировавшего законы движения планет. Его перу принадлежит фантастическое произведение «Сон», в котором рассказывается о путешествии на Луну. Учёные обращались к фантастике, чтобы выразить то, что нельзя было передать в научной форме.
Надо наконец понять, что фантастика — не горничная во дворце науки, и не нужно навешивать на неё вериги популяризаторства. Фантастика — это часть художественной литературы, и, следовательно, в её основе лежит художественное мышление, мышление художественными образами, а не понятиями или научными терминами. Фантастические произведения, питаясь соками реальной действительности, пробуждают мысль, развивают воображение, своеобразными средствами утверждают жизнь как деяние. А какая большая роль принадлежит фантастике в воспитании, формировании мировоззрения, расширении кругозора юношества! И она это оказывает средствами эмоционального воздействия, потому что фантастика — это, прежде всего, искусство. И беда не в том, что, мол, авторы научно-фантастических произведений, как безапелляционно утверждает В. Савченко, — люди, которые боятся науки. Беда в том, что некоторые нигилистически относятся к литературе как человековедению, не хотят изучать «секретов» художественного творчества. А литература как предмет изучения — никак не легче, скажем, автоматики. Так что разговор о добротности продукции не следует сводить только к вопросу «насколько соответствует произведение современному уровню науки». Этого добиться легче. Надо, чтобы научно-фантастическое произведение соответствовало и высокому уровню художественной литературы. Разве нам не приходится задирать голову, чтобы увидеть сияющие вершины творчества наших великих предшественников? Их фантастика — не популяризация отдельных научных достижений, а смелый взлёт мысли, художественное слово, оружие идейной борьбы.
И гриф не всегда вывозит…
Читатель… Некоторые редакторы и критики привыкли расписываться за читателя как за неграмотного. Они прикладывают к произведениям свои убогие мерки и оглашают приговор… именем читателя.
«…С грифом «Научная фантастика и приключения» читатель берёт всё, что появляется на прилавках…» — утверждает Савченко. Так ли уж неразборчив наш читатель?
Вот в книжных магазинах лежит повесть под названием «Чёрные звёзды». На обложке и гриф есть, и космические ракеты изображены, а очередей за этой книгой нет. В чём дело? Не в том ли, что автор «Чёрных звёзд», тот самый В. Савченко, который, настаивая, как видно из его выступления в этой дискуссии, прежде всего на научности нашей фантастики, забывает об её художественности, пренебрегает требованиями эстетического порядка.
Читаем «Чёрные звёзды» и видим, что В. Савченко всячески пытается создать что-то вроде «производственной» повести в жанре научной фантастики. Нехватка художественного мастерства, неумение рисовать словом он стремится компенсировать наукоподобием. И этот узкий подход к жанру даёт себя знать.
Композиционно повесть распадается на отдельные части, ничем не связанные между собой. Для «изображения» своих героев автор применяет анкетный «метод» — главных он просто перечисляет (1-й, 2-й, 3-й, 4-й), далее отмечает: «Кроме того, есть ещё техники-радисты, вакуумщики, электрики… Вот и все люди». Но людей не видно, есть символы, ходячие знаки. Нам говорят, что героям, работающим над изобретением ядерного монолита — нейтрида, грозит опасность, а нам не страшно; нам говорят — Якин яростно ненавидит Самойлова, а мы не верим, что это новейший Сальери. Ибо слова в этой книге, так сказать, нейтридные, у них нет художественного заряда.
Вот как передаются эмоции:
«…Взглянули и ахнули от удивления: почти во всех мезонаторах вакуум повысился до десяти в минус двадцатой степени миллиметров ртути!» Тут и аханье, и удивление, и восклицательный знак, но абстракция (к тому же изложенная малограмотно) остаётся инертной.
А сколько было переживаний, когда в мезонаторе «кусочек олова… разлился по ванночке голубоватой лужицей. Оксана (свидетельствует герой повести)… тихо вскрикнула и чуть не свалилась на меня.
— Расплавился! — вздохнул Голуб».
А с каким знанием дела описана работа лаборатории:
«…Сдержанно звучали трансформаторы (видимо, у них были плохо стянуты сердечники — В. Б.), негромко постукивали вакуумнасосы и ещё Сердюк сопел у моего уха».
Между прочим, сопение – это незаурядная авторская находка. «Голуб сердито засопел», «Прекрати сопеть!» (это уже Якин сопит), «из темноты послышалось тяжёлое сопение», «Хьюз, ошалело сопя, навалился на Вэбстера», «Он надел очки и довольно засопел. — Гм…»
Кстати, герои повести не только сопят. Они ещё и стискивают (очевидно, пожимают) плечами: «Вэбстер стиснул плечами», «Самойлов молча стиснул плечами», «Сердюк… стиснул плечами». (*) А один астроном подстригается «под покойника…», «Все государства делают вид…»
Вот ещё «образцы» стиля: «Шоссе завело машины в жёлто-зелёную растительность долины»; «По обе стороны дороги проплывали жёлто-зелёные пейзажи»; «Включите тумблер — «щель», Стиннер, — бросил офицеру Вэбстер».
Под пером В. Савченко яркий, душистый украинский язык никнет, теряет свои краски. Приходится напоминать, что язык — это тоже наука, и, берясь за перо, нужно его добросовестно изучить. (**)
Но вернёмся к теоретизированиям В. Савченко. На его взгляд, главное — это научная вероятность, главное — это «насколько соответствует произведение современному уровню науки». Давайте воспользуемся этим советом и рассмотрим с этой точки зрения «Чёрные звёзды».
Автор заставил персонажей повести работать над созданием нейтрида, то есть вещества, состоящего из самих ядер. И вот вам новинка: мезонатор — ускоритель ядерных частиц, «намного сложнее и интереснее» циклотрона или бетатрона, выстроенный из «серого бетона». Вот это рационализация — бетон вместо более дорогих материалов! Интересно, не предлагал ли автор Объединённому институту в Дубне использовать «серый бетон» для постройки новых ускорителей?
А какова же конструкция мезонатора? Оказывается, этот ускоритель «не приспособлен для регулирования скорости мезонов — не предусмотрели в своё время». Вот уровень! Да и то сказать — что бы тогда «усовершенствовал» герой повести Самойлов, если бы всё было сделано так, как следует? А так вдвоём с Якиным они «разломали бетонную стену и полезли в камеру». «Работа, — замечает автор, — как у печников». Лучше и не скажешь.
Наконец-то идут исследования, поиски. Всё удается быстро: вещество сверхвысокой плотности (плотнее, чем на спутнике Сириуса или на звезде ван-Маанена!) создать не так уж трудно. Надо в этом бетонном мезонаторе облучать олово минус-мезонами. «Все протоны ядра… будут превращаться в нейтроны. Лишённые заряда ядра не смогут удерживать электроны, они сомкнутся и под влиянием огромных ядерных сил образуют ядерный монолит — вещество сверхвысокой плотности…».
На первый взгляд, это ужасно научно, верно? А на самом деле… Каждый физик скажет, что это утверждение абсурдно, антинаучно. Современная ядерная физика доказала, что при излишке нейтронов в ядре атома оно становится неустойчивым, приобретает склонность к распаду (например, делению на два или несколько осколков). Следовательно, никакого «нейтрида» образоваться не могло: ядра распались бы.
И на этой «теории» построена повесть, это — «научный» фундамент, основа основ произведения.
Автор так и сыплет терминами и названиями. Здесь и мезоны, и вымышленные мезонные оболочки, и какие-то ещё минус-мезоны, и послемезонная радиация, и потенциометр, и тормозящее поле, и вертикальная траектория, и экспериментальные кривые, и вакуум, осциллограф, гаммаметр, ангстрем… нет необходимости перечислять дальше. Давайте присмотримся, как автор пользуется этим «научным аппаратом». Вот хотя бы ангстрем. В. Савченко любезно объясняет, что это стомиллионная доля сантиметра. Герои повести изготовили и рассматривают нейтридную плёнку толщиной ноль и пять сотых ангстрема. Такая «толщина» просто необходима автору, потому что иначе скафандр из этой плёнки весил бы… Попробуйте представить, сколько бы он потянул, если напёрсток с нейтронами, как пишет Воронцов-Вельяминов, весил бы сто миллионов тонн. Вот почему автор заставил своих героев изготовить плёнку толщиной в ноль и пять сотых ангстрема. Он только забыл об одном: такую плёнку человеческий глаз не увидел бы! Он не может воспринять световые волны короче 4000 ангстрем.
А дальше идут самые настоящие аттракционы… Нас уверяют, что нейтридная плёнка абсолютно непроницаема, что она не пропускает даже сильнейшей радиации. И тут же хотят убедить, что она не разрушает межатомные связи. Учёный перерезает руку широкой лентой из нейтрида. «Края её выступали с обеих сторон, резко выделяясь на фоне белой кожи. Невыносимо медленно… проходила пленка через мышцы и кость запястья. Какое-то мгновение она совсем отделяла кисть. На кисти набухли жилы… Потом вся плёнка вышла с другой стороны». И кисть не отпала. Правда, ловко?
А скафандр сделали — из двух слоёв пленки, переложенных микропором. В нём «можно погрузиться в жидкий гелий, в расплавленную сталь, в бассейн уранового реактора». Интересно, пошло ли на скафандр хоть полнапёрстка нейтрида? Во всяком случае, если бы на его изготовление потратили хоть одну сотую напёрстка, то и то он весил бы миллион тонн! Ничего себе костюмчик — «совсем немного для прогулок в домну», как сказано в повести.
Что же выходит? Если даже принять антинаучную выдумку о сотворении нейтрида, то и тогда у автора не сходятся концы с концами.
Есть в повести не только курьёзные места, но и серьёзные упущения. Об аннигиляции здесь сказано «взаимное уничтожение вещества и антивещества». Современная же материалистическая наука, вопреки идеалистической точке зрения, доказала, что во время аннигиляции имеет место не уничтожение, а переход одной формы материи в другую.
Тематические горизонты
Мечтать — свойство человека, его органическая потребность. Мечта — это романтика, призыв к исканиям, творчеству. В этом смысле произведения научной фантастики занимают в литературе особое место. Возможности жанра огромны. Герои фантастических рассказов, повестей и романов — часто вопреки техническим расчётам — путешествуют в глубинах космоса, спускаются в центр Земли, достигают Венеры, Марса, перелетают в будущее…
В последнее время появился ряд увлекательных научно-фантастических произведений. Особенно плодотворно трудится в этом жанре немалый отряд русских авторов. Из писателей старшего поколения следует прежде всего назвать И.А. Ефремова, из молодых — Валентину Журавлёву (недавно вышел её интересный сборник «Сквозь время»). На литературном небе «Туманность Андромеды» И. Ефремова сияет звездой первой величины.
Опыт показывает, что тематические горизонты жанра научной фантастики неограничены. И «космические» темы, хоть они раздражают Савченко, будут жить в дружбе с «земными». Нам только хочется подчеркнуть, что «земные» темы не следует приземлять, не следует воплощать их по-ремесленнически. Фантастика (хоть и научная!) должна отличаться смелым взлётом фантазии.
Не подумайте, что это сказано просто так, ради звонкого словечка. Есть у нас такая тенденция — вытравливать из научно-фантастических произведений всякую фантастику. Достаточно было, например, Казанцеву сделать фантастическое предположение (к тому же вполне возможное!), что Тунгусский метеорит был на самом деле марсианским космическим кораблём, как на него повели атаку некоторые учёные. Известно, что даже «Туманность Андромеды» была объектом нападок.
Среди множества тем особое место занимает Будущее.
Мы — оптимисты, мы верим в светлое коммунистическое будущее, мы приближаем его своим трудом. Но научно-фантастических произведений на эту тему у нас, на Украине, нет. Зато хватает громких фраз: «Нужно! Важно! Полезно!..»
Методы дискуссии
Дискуссия на страницах «Литературной газеты» о жанре научной фантастики своевременна и нужна. Уже опубликовано несколько интересных выступлений, которые, безусловно, будут способствовать развитию жанра научной фантастики. Понятно, что утверждения и выводы в таком разговоре нужно аргументировать, не передёргивая фактов, не подтасовывая их. К сожалению, именно такое, мягко говоря, свободное обращение с фактами присуще статье В. Савченко.
Зная, что по двум отрывкам нельзя безапелляционно судить обо всём произведении, он пишет, что повесть «Голубая планета» была «напечатана с сокращениями в журнале «Знание и труд» №№ 3, 4 за этот год». Опубликовано только начало повести — восемь журнальных страниц с иллюстрациями! Герои произведения только что закончили своё путешествие, только встали на порог Будущего. Если бы журнал печатал всю повесть хотя бы в сокращённом виде, это заняло бы не менее десяти номеров.
— Разве так можно писать о коммунизме? — восклицает Савченко. А о коммунистическом обществе идёт речь в дальнейших главах, ещё не напечатанных. Здесь же дана только краткая, общая характеристика.
В произведении показано, как астронавты наладили управление ракетой и направили её движение, но это добросовестного критика не устраивает. Он убеждает себя: ракета «сама вернулась в нашу систему». После этого ему уже не трудно «разнести» такую чушь. В «Голубой планете» сказано, что ракету разогнала до огромной скорости не только «бешеная» работа реактора, но и гравитационные поля Солнца и Венеры, — добросовестный критик замечает только реактор…
Ну что ж, это дискуссия, и каждый участвует в ней так, как умеет. Надеемся, что некоторые «тактические» приёмы В. Савченко не введут в заблуждение читателей.
Василь БЕРЕЖНИЙ. Фантастика — це мистецтво // «Літературна газета» (Київ), 14 червня 1960 р., № 47 (на украинском языке)
=============================================
(*) Вот как это предложение звучит в оригинале статьи: Вони ще й стискують (очевидно, знизують) плечима: «Вебстер стиснув плечима», «Самойлов мовчки стиснув плечима», «Сердюк... стиснув плечима».
(**) Удивительно, но В. Бережной считает, что повесть «Чёрные звёзды» написана на украинском языке, и предъявляет претензии В. Савченко именно с этой точки зрения. Между тем повесть (как и все остальные художественные произведения Савченко) написана на русском и к моменту выхода статьи Бережного уже была напечатана, пусть и в сокращённом виде, на языке оригинала в четвёртой книге альманаха «Мир приключений» издательства «Детгиз». Во всех перечисленных Бережным случаях (и ещё в нескольких, им не упомянутых) в исходном тексте стоит «пожал плечами». А вот в переводе на украинский, действительно, в некоторых местах использовано «знизав», а в некоторых — «стиснув». Так что претензии в данном случае следует предъявлять не автору, а переводчику (переводчикам), который (которые), к слову, ни в журнальной публикации, ни в отдельном книжном издании не указаны.
=============================================
Благодарю коллегу slovar06 за предоставленный материал!
Никто ещё не придумал прибор для измерения коэффициента полезного действия литературных произведений. А если бы такой прибор был, то, проконтролировав им действие фантастики на читательские умы, выяснили бы, что многие проекты, изобретения, открытия задуманы и осуществлены благодаря тому, что когда-то воображение и мысль тогдашних школьников и студентов разбудили Жюль Верн, Герберт Уэллс, Александр Беляев, что, прочитав произведения Рэя Брэдбери или Станислава Лема, Айзека Азимова или Ивана Ефремова, многие стали лучше понимать современный мир, его проблемы, успехи и болезни. Побочным мерилом такого воздействия служит огромная популярность фантастики.
Правда, не следует самоутешаться: не замечательными качествами — до них ещё ох как далеко! — фантастических произведений вызвана эта популярность. Причина её в фантастичности сегодняшнего дня. Космические полёты, внутриатомная энергия, «разумные» машины, гиперболоиды-лазеры… Опыты итальянского биолога Петруччо — начало реализации идеи «гомункулуса»… Атомный реактор на манер «философского камня» превращает одни вещества в другие и даже создаёт такие, каких нет на Земле: плутоний, например…
Стремительные и сложные процессы происходят на Земле: численность людей перешла за три миллиарда, а к концу века статистики обещают шесть; многомиллионные армии учёных и технологов всё сильнее раскручивают — на разнос! — маховик «технического прогресса». Возрастает сложность жизни, и вместе с ней усложняется психика современного человека.
Что же дальше? Камо грядеши, мир?
Вот интересующие всех вопросы. Именно они развивают у современного человека психологическую потребность заглянуть за горизонт, мыслью и воображением вести разведку грядущего. Именно они определяют спрос на фантастику.
Спрос явно превышает возможности — поэтому нередко наши журналы и издательства удовлетворяют его всякой всячиной, а отсюда проблема качества была и остаётся проблемой номер один в научной фантастике. В последние десять лет в нашей стране издано немало интересных и значительных произведений — именно им мы обязаны становлением советской научной фантастики как массового жанра большого общественного звучания. Но рядом с ними под видом «фантастики» издавались и издаются такими же (если не бо́льшими) тиражами однообразные, ненатуральные суперкосмические романы с мещанской убогой любовью, слабоумные «международные» детективные боевики, где авторы лихо расправляются с фантастическими заговорами, и т. п.
Нужно ли доказывать, что проблема качества литературного произведения очень важна? Что действие любого печатного слова не нейтрально; оно, это слово, или воспитывает читателя, делает его умнее, более зрелым, или отупляет его? Халтура отупляет. Ущерб от неё — не просто потраченные на издание книг гектары леса и напрасно загубленный труд.
Но упрекать халтурщика за халтуру, как это у нас теперь принято, — всё равно, что отчитывать комара за то, что он разносит малярию. Халтуру нужно просто не печатать. А вот здесь именно то звено, от которого зависит публикация данного произведения, — редактор, рецензент, издатель, — часто пасует.
Другая важная проблема фантастики — тематическое разнообразие фантастических произведений. Его нет, этого разнообразия. Ведь очевидно, что фантастику можно применить к любым жизненным проблемам; более того, она имеет огромные возможности в новаторском их освещении. Однако существует явное стремление «идти в русле», избегать неразработанных тем. Пример у всех перед глазами: бесконечные перепевы космической темы. Ничего не скажешь, эта тема эффектна и увлекательна, но, несмотря на это, её всё же нельзя считать главнейшей для человечества.
Существование обеих названных проблем в значительной степени объясняется тем, что у нас нет ясных и чётких взглядов на фантастику, нет общих критериев её оценки.
Автору этих строк за восемь лет работы в области научной фантастики пришлось прочитать не один десяток рецензий на свои книги: закрытых и открытых, ругательных и хвалебных, — но ни разу не удалось уловить в них какой-либо системы взглядов на фантастику. Ну, что ж, «спасение утопающих — дело рук самих утопающих», попробуем поискать такие критерии. Отмечу только, что речь пойдёт о научной (а не сказочной) фантастике. Хотя следует сказать, что разница между этими разновидностями жанра условна: когда мы что-то пишем всерьёз, нельзя не считаться с научными фактами и идеями.
Начнём с примера. В авторе научно-фантастической повести «Путешествие длиной в век» (журн. «Наука и жизнь», Москва, №№ 9—12 за 1963 г.) всё разоблачало самоуверенного новичка. Попытки «проглотить» гораздо больше сверхпроблем, чем можно переварить их в повести среднего размера: трансляция информации из человеческого мозга в дальние миры, показ будущего общества, интеллектуальное неравенство, телепатия, межзвёздные путешествия, бессмертие, облагораживание искусством, проблема «отцов и детей», проблема «мозгозвёздного скитальца» и т. п., — и вытекающее отсюда беспомощное скольжение по верхам. И стандарт № 1: Всезнающий Провидец Профессор, без которого, как известно, фантастическая повесть — всё равно, что свадьба без генерала. И сюжетное несовершенство: целью действий всех персонажей является исследование разумной цивилизации на далёкой звезде: вот герой возвращается оттуда, и… повесть вся: что там за цивилизация, остаётся загадкой.
Неопытность проявилась и в попытке автора отделаться общими фразами от важных тем. «Извечная борьба за человеческое равенство увенчалась успехом». «Воспитание было рассчитано на то, чтобы никто не остался в стороне от общечеловеческих дел» — вот и всё, что сказал автор по этим вопросам. Квалифицированный фантаст о таких вещах будет либо говорить подробно, либо — если нечего сказать — промолчит.
Пожалуй, единственными красивыми местами в повести были описания природы и экскурсы в прошлое — здесь чувствовались и знание предмета, и литературная одарённость автора… Автором этой повести был известный прозаик В. Тендряков.
Сейчас многие писатели-реалисты пробуют силы в фантастике, и число таких примеров можно увеличить. Взять хотя бы беспомощные опусы бывшего реалиста, ныне фантаста Геннадия Гора, состоящие почти полностью из глубокомысленных размышлений-диалогов, — скажем, повесть «Уэра», опубликованную в сборнике «НФ» издательства «Знание». Эти примеры имеют большое теоретическое значение. Ведь нельзя предположить, что В. Тендряков и Г. Гор схалтурили (не такие это писатели). Следовательно, не смогли. Большой опыт писателей-реалистов не помог им создать что-то стоящее в фантастике. Это лучше всех соображений подтверждает, что жанр фантастики имеет отличную от реализма природу и что работа в нём требует соблюдения своих законов, применения других приёмов и — бесспорно! — особого, специфического дарования. (А потому пусть не радуются халтурщики: никто не ставит на одну доску с ними В. Тендрякова и Г. Гора — они «нефантастику» умеют писать).
Главное отличие фантастики от реализма: она описывает то, чего не было и нет, но что при «определённых допущениях» (как говорят в науке) возможно. Фантастика начинается с мечты, с замысла сделать что-то, добиться чего-нибудь. Но убедительная сила замысла — не только в том, что сделать (откуда происходят только сказки), но и как сделать. Именно такой конструктивный замысел порождает изобретения, проекты, теории. Отсюда: социальные корни фантастики — в творческом труде, которым сейчас заняты миллионы и который преобразует мир.
Радио, ядерное оружие, кибернетические машины, авиация, электричество и даже общественная собственность на средства производства — всё это было когда-то замыслами. Реализация их, как и многих других, до неузнаваемости изменила жизнь, повлияла на человеческие отношения, даже на человеческую психику. Общественная задача фантастики в том, чтоб прикинуть: как поменяется жизнь от реализации новейших идей инженеров, учёных, политиков, экономистов? Какие возможности это открывает человечеству? Как повлияет на отношения, психику, интеллект, быт? Хорошо получится или плохо? Ибо основным предметом исследования в фантастике, как и в других жанрах литературы, являются человек и человеческое общество.
Поэтому методы и приёмы реалистической литературы являются художественной основой научной фантастики. Естественно, что у фантастики в силу её направленности описывать то, чего нет, возможности художественной выразительности несколько ограничены. И это объективно. У фантаста, который изображает инопланетную цивилизацию, будущее или применение ещё не сделанного открытия, нет запаса тех «живинок», которые реалист может черпать из жизни. Многое, конечно, определяют индивидуальные способности автора, да и в целом выше природы не прыгнешь; потому в фантастике так широко и применяют публицистические описания, так часто прибегают фантасты и к взрывной силе неожиданного и драматического, чтобы возбуждённое воображение читателя само дорисовало фантастическое изобретение, невиданные лаборатории и миры.
Вот почему очень важно использовать, так сказать, «логическую основу» фантастического замысла: методы и приёмы научного мышления. Их немало, таких приёмов. Вряд ли нужно объяснять, как близка к научной фантастике гипотеза. Неотъемлемой частью многих произведений является умозрительный эксперимент (приём, использованный, кстати, Эйнштейном при создании теории относительности). Суть этого приёма выражается в вопросе: а что, если?.. (Например, что, если лёд Антарктиды покроет чёрная пыль? Ответ: будет всемирный потоп.) Очень часто фантасты пользуются привнесённым из математики приёмом экстраполяции — распространением замеченной в жизни тенденции или закономерности за пределы исследованной отрасли и доведением её до логического конца. Непревзойдённым мастером такой экстраполяции является Лем.
При разработке фантастического замысла ни в коем случае нельзя пренебрегать таким малохудожественным, на первый взгляд, приёмом, как математический расчёт. В фантастике — литературе замысла, которая по сути своей близка к проектированию, — это не малохудожественный приём; математика всегда позволяет заметить те подробности, которые выпадают из виду при чисто качественном рассмотрении предмета. Могу сказать, что большинство свойств фантастического материала «нейтрида» в повести «Чёрные звёзды», как и связанных с этими свойствами «эффектов» и даже сюжетных ситуаций, были найдены именно путём расчёта.
Если смотреть широко, то именно использование этой «логической основы», научной методики предоставляет фантастике огромные возможности в анализе и обобщении самых разнообразных (социальных, психологических, природных) процессов; именно это делает её самостоятельным, равноправным с реализмом, способом отражения и осмысления действительности.
Часто мы не понимаем таких особенностей фантастики и стремимся истолковать её либо как реалистическое отражение действительности, либо как «пророчество». Это непонимание приводит, например, к тому, что в нашей фантастике до сих пор царит уже отвергнутый другими жанрами «принцип» благополучного литературного оптимизма в духе призыва провинциального фотографа: «Улыбнитесь, снимаю!». Будущее — даже и не такое отдалённое — выглядит в фантастических произведениях таким сусально-розовым, что едва ли не единственными конфликтами там выступают неразделённая любовь и схватки с космическими чудовищами. Это непонимание породило и «психологическое предостережение» относительно таких тем фантастики, как мировые социальные потрясения (хотя они происходят и будут происходить, пока в мире существуют два антагонистических строя).
…Инженер-проектировщик перебирает много вариантов решения в поисках лучшего. Но чтобы отбросить непригодные, ему нужно их выявить, рассчитать, а иногда и промоделировать. Так и научная фантастика представляет собой именно такой перебор частных или общих вариантов будущего. Следует иметь в виду и мрачные варианты, хотя бы для того, чтобы их избежать. В научной фантастике необходимы та же трезвость и та же смелость в осмыслении проблем, стоящих перед нашим обществом и перед всем человечеством, как и в самой науке; иначе она теряет право называться научной.
Какие же критерии можно предложить для оценки научно-фантастических произведений?
Прежде всего, поскольку фантастика — литература замысла, в произведении должна быть не только описательная часть, но и важная проблема: каждый замысел основывается на наличии проблемы. Проблема по своему характеру может быть самой разнообразной: социальной, моральной, философской, научно-технической, и главное — её масштабность и близость к реальным проблемам жизни мира. На мой взгляд, совсем не имеет ни смысла, ни права на существование та «фантастика бегства», фантастика отвлечения умов, которая не помогает осмысливать действительность, а уводит от неё.
Это не призыв вернуться к мелкотравчатой и приземлённой «фантастике завтрашнего дня», нет; в современном мире немало значимых проблем. А фантастика (и от этого никуда не денешься) без актуальной в широком смысле слова проблемы превращается в интересное чтиво, ничего не дающее разуму. Кому, скажите, пожалуйста, нужна, например, проблема «межзвёздного скитальца», решаемая во многих произведениях (астронавт, который благодаря относительности времени после исторических странствий сохранил молодость, возвращается в мир, где все его родственники и знакомые уже умерли, и ему неуютно…)?
Вторым важным качеством фантастического произведения должна быть разработка проблемы. Недостаточно только назвать проблему или, сформулировав её, в авторской безысходности развести руками; недостаточно и просто сказать, что она решена (см. выше). Необходимо показать пути её решения. А это в свою очередь требует высокой философской и научной добротности произведения, более того, наличия в нём авторских идей, оригинальных и глубоких мыслей.
И, наконец, обязательным критерием должна быть литературная добротность произведения — тот принцип жизненного правдоподобия, который в своё время, возможно, грубовато, но точно сформулировал основоположник социалистического реализма Максим Горький: «Ври, но так, чтобы я тебе верил». Логичность сюжета, ясный язык, яркая индивидуальность персонажей и естественность их поступков, выразительность описаний, точная дозировка фантастического и реального — всё это просто необходимо, без этого произведение не сработает.
Здесь следует отметить, что применение этого критерия в фантастике требует учёта объективных возможностей жанра, а отсюда — точного, вдумчивого подхода: чтобы, с одной стороны, не оставить лазеек для халтуры, а с другой — не «зарезать» произведения интересного и нужного, но несовершенного с академической точки зрения. Пора уже признать, что применение критерия литературных качеств как единственного (ныне это практикуется часто) не может полностью преградить путь сырым и запутанным фантастическим произведениям — ведь встречается довольно красочная, но пустая и бессодержательная фантастика-пустоцвет. Поэтому лучше, на мой взгляд, для правильной оценки и формы, и содержания научно-фантастического произведения применять все три критерия: проблему, научно-философскую разработку её и литературную добротность.
Я далёк от мнения, будто предлагаемые критерии будут оказывать существенное влияние на труд литераторов, работающих в жанре фантастики: их продукция определяется уровнем творческих возможностей и знаний автора, а он у каждого свой. Но если эти критерии (не произвольные, как я пытался показать) примут во внимание редакторы и рецензенты, и они помогут им отличать научную фантастику от подделки под неё, значит статья писалась не зря.
«Есть жизнь на Марсе или нет жизни на Марсе» — это, в конце концов, не столь важно. Литературный труд в любом жанре, а значит и в жанре фантастики, должен быть подчинён прежде всего тому, чтобы как следует наладить жизнь на Земле.
Наверное, многим приходил в голову вопрос: почему подавляющее большинство научно-фантастических и просто фантастических произведений, которые выходят сейчас, посвящены космосу? Без преувеличения — на одно произведение, посвящённое «земным» проблемам, приходится едва ли не десяток «космических».
Разве нет других грандиозных тем? Есть и сколько угодно. Простой перечень «некосмических» проблем, важных для людей, для жизни общества и именно поэтому увлекательных и интересных, занял бы всё место, отведённое для статьи.
Новизна? Тоже нет. Это одна из древнейших тем научной фантастики, о путешествиях за пределы Земли писали ещё задолго до Жюля Верна.
Может, нынешние авторы используют космическую тему для популяризации новых научных сведений о небесных телах, о межпланетном пространстве? Или для постановки и решения сложных философских проблем? Так было заведено когда-то. Вспомним хотя бы жюльверновскую «Из пушки на Луну», где содержится огромное количество новых для его времени сведений; или «Первые люди на Луне» Г. Уэллса — он пренебрегает наукой, зато блестяще и, я бы сказал, сокрушительно описывает безобразное возможное будущее капиталистического общества, основанного на специализации.
А в современных произведениях? Прекрасный материал, накопленный в исследованиях Международного геофизического года и помещаемый даже в газетах, — фантасты не используют. Планету Марс, представление о которой благодаря трудам астроботаников (проф. Г. А. Тихов и другие) и благодаря наблюдениям, сделанным во время недавнего великого противостояния, приобретает научные очертания, — фантасты игнорируют. А вот на поверхность Венеры, скрытую от земных телескопов непрозрачной атмосферой, высаживается одна научно-фантастическая экспедиция за другой («Планета бурь» А. Казанцева, «Сестра Земли» Г. Мартынова, «Небесная Кулу» В. Сапарина и др.).
Может, космическая тема позволяет фантастам создавать новые оригинальные сюжеты или запоминающиеся героические образы? Тоже нет. М. Романовская в статье «Жанр осуществимой мечты» правильно описала типичные сюжеты космической фантастики — добавить к этому нечего.
В чём же дело? Почему писателей-фантастов носит по всей Галактике и даже за её пределами, а на Землю они спускаются только по издательских делам? Всё открывается очень просто: космический жанр, как, очевидно, думают некоторые, наиболее безответственный — здесь можно обойтись минимумом научных и философских знаний.
Как только добирается автор до какой-то малоисследованной планеты с грехом пополам, а иногда и с грехом на 99 проц. — то уже не знает удержу. Хочу, чтобы здесь были Змеи-Горынычи и Соловьи-разбойники, — пожалуйста! Хочу, чтобы на Венере жили мыслящие чудовища, похожие на помесь дворняжки с крокодилом, — есть! Сомневаетесь? Вам это в принципе кажется невероятным? Пойдите — проверьте...
Беда нашей научно-фантастической литературы в том, что в этой области нередко выступают люди, очень далёкие от науки, люди, которые боятся науки.
Сейчас в земных лабораториях, в конструкторских бюро, на заводах совершаются удивительные дела. Исследуются тайны движения живой материи, тайны её роста, учёные серьёзно задумываются о возможностях создания биостимуляторов; осуществляют опыты по изучению тяготения, по управлению им, по выявлению антивременных процессов; раскрывают тайны мышления; исследуют антивещество; создают новые небесные тела и новые источники энергии; рассчитывают, сколько будет стоить утепление Сибири... Не было ещё в истории человечества времени, которое бы равнялось нашему таким количеством открытий, идей, увлекательных проектов.
А некоторые писатели с деланным безразличием проходят мимо этого и бездумно погружаются в космос. Почему? Да потому, что для проработки других тем необходимо глубокое знание науки и техники, людей науки и техники, знание технического быта, знание лабораторий и заводов, понимание духа поисков в современной науке. Иначе читатель (а он сейчас умный да любознательный пошёл!) не поверит, не примет всерьёз эту писанину.
Учиться, особенно когда привык поучать других, — кропотливое и нелёгкое дело. Гораздо легче придумать «тезис», что, мол, научная достоверность сковывает фантастику, затрудняет понимание её читателем, снижает интерес к произведению и т. п., и т. д. Но ведь это чушь! Разве не разбирают молниеносно в киосках газеты с сообщениями ТАСС о запуске искусственных спутников и ракет, о проведённых ими исследованиях, о конструкциях этих новых небесных тел? Разве эти сообщения, насыщенные научными данными и терминами, не читаются всеми с бо́льшим увлечением, чем самая остросюжетная фантастика?
А с каким огромным увлечением советские люди встретили позавчера радостное известие о запуске советского космического корабля.
Передовица газеты «Правда», посвящённая успешному запуску «Первого космического корабля-спутника», от 16 мая 1960 года
Что действительно сковывает мечту — это незнание науки. Поэтому большинство произведений о полётах на другие планеты так удручающе похожи друг на друга.
Следовало бы рукописи научно-фантастических или просто фантастических произведений рассматривать в редакциях и издательствах с особым вниманием, учитывая при этом, насколько соответствует произведение современному уровню науки и т. д. Не мешало бы, чтобы авторы подавали издательству обоснованные данные, схемы приборов и т. д. Ведь почему-то Алексей Толстой счёл нужным представить схему гиперболоида или схему залегания Оливинового пояса Земли.
Это было бы полезно и для редакций, и в ещё большей степени для самих авторов. Я верю, что вскоре так и будет, какими бы странными и неприемлемыми ни показались эти требования сейчас. Здесь не нужны пышные «принципиальные» возражения, не нужны громкие слова. Речь идёт всего лишь о добротности нашей продукции, товарищи писатели-фантасты.
Не стоит возводить невежество в принцип.
Галилео Галилей, Джордано Бруно и Олесь Бердник...
О. Бердник в своей статье «Мечта, литература и будущее» пошёл ещё дальше: он противопоставляет мечту, фантазию — науке. Вот как он отстаивает право на необоснованную выдумку: «Учёный, стремящийся подвергнуть сомнению ту или иную мечту с точки зрения современных знаний, по сути, не отличается от монахов, осуждающих учение Галилея или Коперника... Ведь немало научных гипотез, которые потом были отвергнуты наукой, всё же оказали положительное влияние на познание природы...»
Откровенно говоря, когда я дочитал до этого места, мне подумалось: может статья умышленно опубликована в номере за первое апреля? Однако этому высказыванию предшествуют очень серьёзные и глубокие, а местами даже поэтические рассуждения о судьбе нашей фантастики, о направлениях в ней... Следовательно, и это нужно воспринимать всерьёз.
Прежде всего, история науки знает немало примеров, когда гипотезы не приносили полезных последствий. А иногда даже наносили вред. Более тысячелетия догмы и авторитет Аристотеля сдерживали развитие медицины, биологии, космогонии, философии; сотни лет напрасно потратили химики на поиски «философского камня», начатые Роджером Бэконом в XIII веке.
Я далёк от мысли, что фантастика О. Бердника может нанести науке и обществу какой-то ощутимый вред. Времена не те, и О. Бердник — не Аристотель. Но плохо и то, что она не принесёт никакой пользы. Ведь если дела пойдут так, то не только учёные не заинтересуются сомнительными откровениями О. Бердника (в наши дни даже обоснованные гипотезы и теории встают в очередь на проверку), но и простые читатели перестанут принимать их всерьёз. Не помогут ни дарование, ни живость воображения.
Распространённый среди многих авторов тезис «наука сковывает мечту» — защитный: тезис О. Бердника «фантастика — не наука!» носит более агрессивный характер. Однако корни его те же: бегство от науки, защита своего незнания и нежелание знать.
Упаси бог, я не за немцовскую фантастику завтрашнего дня, которая, по сути, совсем и не фантастика. Как раз наоборот: писатели-фантасты должны у наших учёных, изобретателей, инженеров учиться зрелой и рассчитанной смелости мышления, весомой и зримой мечте. В этом отношении они идут впереди.
Наука уже сейчас становится основой нашего мышления. И невозможно описывать ни Людей Будущего, ни технику, ни быт будущего, не основываясь на научных концепциях.
Самая главная тема
Общепризнано уже сейчас: «Туманность Андромеды» — самое значительное за последние годы произведение отечественной литературы, но, по моему мнению, далеко не лучший из романов и повестей И. Ефремова. Однако со стороны читателей, критиков, учёных «Туманность Андромеды» вызвала гораздо большее внимание, чем остальные произведения писателя. Причина этого ясна: в романе сделана попытка, исходя из научных и философских позиций, нарисовать общество будущего.
Мы строим коммунизм. И потому нет человека (не только в нашей стране, а, пожалуй, и на всём земном шаре), который остался бы равнодушным к вопросу: а каким же будет коммунистическое общество? По этому поводу художественная литература сказала ещё очень мало.
И вот за тему коммунистического будущего берутся писатели-фантасты. Тема эта ответственная, и не только потому, что вызывает большой интерес и, следовательно, злободневна, она имеет большое значение для формирования общественного сознания. Люди хотят равнять свою жизнь по будущему.
Не имею намерения рассматривать здесь «Туманность Андромеды» (о романе говорили достаточно и без меня), а хочу остановиться на научно-фантастическом произведении В. Бережного «Голубая планета», также посвящённом теме коммунистического будущего (напечатано с сокращениями в журнале «Знання та праця» №№ 3, 4 за этот год).
В. Бережной выступил в прошлом году с повестью «В звёздные миры». Повесть произвела грустное впечатление отсутствием художественных достоинств и штампованными ситуациями; однако это было первое произведение автора в жанре научной фантастики, а в таких случаях не следует быть пессимистом. И вот второе произведение.
Три астронавта — Пётр Петрович, Игорь и Надя — вылетают в ракете на Венеру. По пути электромагнитная буря (конечно, неслыханной силы) повреждает управление — урановый реактор включается на полную мощность, ракета развивает скорость, близкую к скорости света, и оказывается за пределами Солнечной системы. Один из астронавтов погибает, двое чинят управление, а затем несколько лет мчатся в глубинах космоса в неизвестном направлении. Наконец, на пути встречается какая-то планетная система. Они садятся на планету, понравившуюся им своим голубым светом. И оказывается, что это… Земля! На Земле, судя по описываемому, прошло не менее ста лет. Юные астронавты Игорь и Надя, однако, так и остались молодыми — сказалось релятивистское замедление времени. Их встречают далёкие потомки. На Земле уже коммунизм. И далее рассказывается, какой это коммунизм...
Не будем говорить о том, что сюжет произведения явно компилятивный, так как такие вещи уже были описаны. Прежде всего, отметим, что в научном отношении эта история — досадное недоразумение.
Недоразумение, во-первых, потому, что электромагнитная буря, какой бы «неслыханной силы» она ни была, не может нарушить электронное управление в ракете с металлическим (стальным, по автору) корпусом. Электромагнитная буря влияет только на системы связи с открытыми антеннами, но никак не на заэкранированные.
Недоразумение, во-вторых, потому, что атомный двигатель в ракете, предназначенный для скромного путешествия на Венеру и обратно со скоростью 11,5 километра в секунду, не смог бы, если б даже «взбесился», разогнать ракету до близкосветовой скорости.
И, наконец, просто анекдотическим недоразумением является основной сюжетный поворот: ракета, отдалившись от Солнечной системы со скоростью, близкой к скорости света, не сбилась с эллиптической траектории и сама вернулась в нашу систему. Ведь для того, чтобы ракета перешла с замкнутой эллиптической орбиты на гиперболическую (а эти понятия автор использует) и никогда уже не вернулась бы обратно, достаточно скорости 16,7 километра в секунду, то есть в десятки тысяч раз меньшей!
Куда уж О. Берднику до В. Бережного! Бердник, чуя недоброе, всё же подводит под свою буйную фантазию некий «философский принцип»; а Бережной прямо ставит нас перед свершившимся фактом. Хоть стой, хоть падай... А ведь это не какие-то архинаучные тонкости: элементарную физику и механику изучают в средней школе.
И вот таким дискредитирующим науку способом герои попадают в коммунистическое будущее. Дальше ошибок нет, всё правильно, но... коммунистическое далеко по И. Ефремову вызывает вопросы, размышления, споры. А будущее по В. Бережному ничего не вызывает и ничего не пробуждает — ни мыслей, ни чувств...
Хотите знать, как будут развиваться материальные и духовные силы человечества? Пожалуйста: «Коммунизм расковал духовные и материальные силы человечества, и планета расцвела». Всё.
Хотите знать об отношениях между народами Земли? Просим: «Все народы: и европейские, и азиатские, и африканские, и американские — живут дружной семьёй». Всё.
Интересуетесь, как решается проблема роста населения? И на это есть ответ: «В эпоху коммунизма население растёт постоянно, и всем есть место под солнцем».
Может, вас волнуют взаимоотношения между людьми будущего? «Отношения между людьми здесь были просты, без условностей, но в то же время высокоинтеллектуальны».
К сожалению, нет. Я цитирую повесть В. Бережного «Голубая планета».
Ни жизненной логики событий, ни интересных мыслей (пусть и противоречивых!), ни образов людей. Общие места, трафаретные ситуации, трафаретные жесты, трафаретные фразы. «Родительская улыбка пряталась в его глазах...», «сердца их пели», «радость наполняла их грудь».
Читаешь и аж тошнит от ясно ощутимой беспомощности автора; читаешь — и голову начинает сверлить мысль: да разве можно так писать о коммунистическом будущем?!
Коммунизм — это давняя заветная мечта человечества о счастье для всех, о мире, о равенстве, о творческом труде, о достатке. За эту мечту сражались на баррикадах Парижа, Петрограда, Москвы, за неё гнили в казематах и на каторге, шли на казнь, за неё отдали жизни миллионы людей.
Мы строим коммунизм. Поэтому тема коммунистического будущего очень актуальна. Можно разрабатывать её по-разному. Не надо бояться спорных решений — в этих спорах будут рождаться великие истины.
Но нельзя, недопустимо — писать о будущем бездарно, халтурно!
Уже отмечалось в дискуссии, что для научной фантастики и в журналах, и в издательствах сейчас требования занижены, а тиражи повышены. Объясняется это тем, что с грифом «Научная фантастика и приключения» читатель берёт всё, что появляется на прилавках, что научная фантастика увеличивает количество подписчиков журналов и т. п. Но относительно самой главной темы нашей научной фантастики — темы коммунистического будущего — коммерческого подхода никак допускать нельзя!
Издательства должны следить, чтобы не было спекуляции на важности и злободневности этой темы, чтобы никакая — ни в голубой, ни в розовый, ни в какой другой цвет прикрашенная халтура — не проникала на прилавки.
Пожалуй, лучше Маяковского здесь не скажешь:
— Я чту искусство, наполняющее кассы. Но стих, раструбливающий октябрьский гул, но стих, бьющий оружием класса, — мы не продадим ни за какую деньгу.
Излишне доказывать, что эти слова следует отнести не только к стихам.
В. Савченко. Що сковує мрію? // «Літературна газета» (Киев), 1960, 17 мая (на украинском языке)
облако тэгов
