Никто ещё не придумал прибор для измерения коэффициента полезного действия литературных произведений. А если бы такой прибор был, то, проконтролировав им действие фантастики на читательские умы, выяснили бы, что многие проекты, изобретения, открытия задуманы и осуществлены благодаря тому, что когда-то воображение и мысль тогдашних школьников и студентов разбудили Жюль Верн, Герберт Уэллс, Александр Беляев, что, прочитав произведения Рэя Брэдбери или Станислава Лема, Айзека Азимова или Ивана Ефремова, многие стали лучше понимать современный мир, его проблемы, успехи и болезни. Побочным мерилом такого воздействия служит огромная популярность фантастики.
Правда, не следует самоутешаться: не замечательными качествами — до них ещё ох как далеко! — фантастических произведений вызвана эта популярность. Причина её в фантастичности сегодняшнего дня. Космические полёты, внутриатомная энергия, «разумные» машины, гиперболоиды-лазеры… Опыты итальянского биолога Петруччо — начало реализации идеи «гомункулуса»… Атомный реактор на манер «философского камня» превращает одни вещества в другие и даже создаёт такие, каких нет на Земле: плутоний, например…
Стремительные и сложные процессы происходят на Земле: численность людей перешла за три миллиарда, а к концу века статистики обещают шесть; многомиллионные армии учёных и технологов всё сильнее раскручивают — на разнос! — маховик «технического прогресса». Возрастает сложность жизни, и вместе с ней усложняется психика современного человека.
Что же дальше? Камо грядеши, мир?
Вот интересующие всех вопросы. Именно они развивают у современного человека психологическую потребность заглянуть за горизонт, мыслью и воображением вести разведку грядущего. Именно они определяют спрос на фантастику.
Спрос явно превышает возможности — поэтому нередко наши журналы и издательства удовлетворяют его всякой всячиной, а отсюда проблема качества была и остаётся проблемой номер один в научной фантастике. В последние десять лет в нашей стране издано немало интересных и значительных произведений — именно им мы обязаны становлением советской научной фантастики как массового жанра большого общественного звучания. Но рядом с ними под видом «фантастики» издавались и издаются такими же (если не бо́льшими) тиражами однообразные, ненатуральные суперкосмические романы с мещанской убогой любовью, слабоумные «международные» детективные боевики, где авторы лихо расправляются с фантастическими заговорами, и т. п.
Нужно ли доказывать, что проблема качества литературного произведения очень важна? Что действие любого печатного слова не нейтрально; оно, это слово, или воспитывает читателя, делает его умнее, более зрелым, или отупляет его? Халтура отупляет. Ущерб от неё — не просто потраченные на издание книг гектары леса и напрасно загубленный труд.
Но упрекать халтурщика за халтуру, как это у нас теперь принято, — всё равно, что отчитывать комара за то, что он разносит малярию. Халтуру нужно просто не печатать. А вот здесь именно то звено, от которого зависит публикация данного произведения, — редактор, рецензент, издатель, — часто пасует.
Другая важная проблема фантастики — тематическое разнообразие фантастических произведений. Его нет, этого разнообразия. Ведь очевидно, что фантастику можно применить к любым жизненным проблемам; более того, она имеет огромные возможности в новаторском их освещении. Однако существует явное стремление «идти в русле», избегать неразработанных тем. Пример у всех перед глазами: бесконечные перепевы космической темы. Ничего не скажешь, эта тема эффектна и увлекательна, но, несмотря на это, её всё же нельзя считать главнейшей для человечества.
Существование обеих названных проблем в значительной степени объясняется тем, что у нас нет ясных и чётких взглядов на фантастику, нет общих критериев её оценки.
Автору этих строк за восемь лет работы в области научной фантастики пришлось прочитать не один десяток рецензий на свои книги: закрытых и открытых, ругательных и хвалебных, — но ни разу не удалось уловить в них какой-либо системы взглядов на фантастику. Ну, что ж, «спасение утопающих — дело рук самих утопающих», попробуем поискать такие критерии. Отмечу только, что речь пойдёт о научной (а не сказочной) фантастике. Хотя следует сказать, что разница между этими разновидностями жанра условна: когда мы что-то пишем всерьёз, нельзя не считаться с научными фактами и идеями.
Начнём с примера. В авторе научно-фантастической повести «Путешествие длиной в век» (журн. «Наука и жизнь», Москва, №№ 9—12 за 1963 г.) всё разоблачало самоуверенного новичка. Попытки «проглотить» гораздо больше сверхпроблем, чем можно переварить их в повести среднего размера: трансляция информации из человеческого мозга в дальние миры, показ будущего общества, интеллектуальное неравенство, телепатия, межзвёздные путешествия, бессмертие, облагораживание искусством, проблема «отцов и детей», проблема «мозгозвёздного скитальца» и т. п., — и вытекающее отсюда беспомощное скольжение по верхам. И стандарт № 1: Всезнающий Провидец Профессор, без которого, как известно, фантастическая повесть — всё равно, что свадьба без генерала. И сюжетное несовершенство: целью действий всех персонажей является исследование разумной цивилизации на далёкой звезде: вот герой возвращается оттуда, и… повесть вся: что там за цивилизация, остаётся загадкой.
Неопытность проявилась и в попытке автора отделаться общими фразами от важных тем. «Извечная борьба за человеческое равенство увенчалась успехом». «Воспитание было рассчитано на то, чтобы никто не остался в стороне от общечеловеческих дел» — вот и всё, что сказал автор по этим вопросам. Квалифицированный фантаст о таких вещах будет либо говорить подробно, либо — если нечего сказать — промолчит.
Пожалуй, единственными красивыми местами в повести были описания природы и экскурсы в прошлое — здесь чувствовались и знание предмета, и литературная одарённость автора… Автором этой повести был известный прозаик В. Тендряков.
Сейчас многие писатели-реалисты пробуют силы в фантастике, и число таких примеров можно увеличить. Взять хотя бы беспомощные опусы бывшего реалиста, ныне фантаста Геннадия Гора, состоящие почти полностью из глубокомысленных размышлений-диалогов, — скажем, повесть «Уэра», опубликованную в сборнике «НФ» издательства «Знание». Эти примеры имеют большое теоретическое значение. Ведь нельзя предположить, что В. Тендряков и Г. Гор схалтурили (не такие это писатели). Следовательно, не смогли. Большой опыт писателей-реалистов не помог им создать что-то стоящее в фантастике. Это лучше всех соображений подтверждает, что жанр фантастики имеет отличную от реализма природу и что работа в нём требует соблюдения своих законов, применения других приёмов и — бесспорно! — особого, специфического дарования. (А потому пусть не радуются халтурщики: никто не ставит на одну доску с ними В. Тендрякова и Г. Гора — они «нефантастику» умеют писать).
Главное отличие фантастики от реализма: она описывает то, чего не было и нет, но что при «определённых допущениях» (как говорят в науке) возможно. Фантастика начинается с мечты, с замысла сделать что-то, добиться чего-нибудь. Но убедительная сила замысла — не только в том, что сделать (откуда происходят только сказки), но и как сделать. Именно такой конструктивный замысел порождает изобретения, проекты, теории. Отсюда: социальные корни фантастики — в творческом труде, которым сейчас заняты миллионы и который преобразует мир.
Радио, ядерное оружие, кибернетические машины, авиация, электричество и даже общественная собственность на средства производства — всё это было когда-то замыслами. Реализация их, как и многих других, до неузнаваемости изменила жизнь, повлияла на человеческие отношения, даже на человеческую психику. Общественная задача фантастики в том, чтоб прикинуть: как поменяется жизнь от реализации новейших идей инженеров, учёных, политиков, экономистов? Какие возможности это открывает человечеству? Как повлияет на отношения, психику, интеллект, быт? Хорошо получится или плохо? Ибо основным предметом исследования в фантастике, как и в других жанрах литературы, являются человек и человеческое общество.
Поэтому методы и приёмы реалистической литературы являются художественной основой научной фантастики. Естественно, что у фантастики в силу её направленности описывать то, чего нет, возможности художественной выразительности несколько ограничены. И это объективно. У фантаста, который изображает инопланетную цивилизацию, будущее или применение ещё не сделанного открытия, нет запаса тех «живинок», которые реалист может черпать из жизни. Многое, конечно, определяют индивидуальные способности автора, да и в целом выше природы не прыгнешь; потому в фантастике так широко и применяют публицистические описания, так часто прибегают фантасты и к взрывной силе неожиданного и драматического, чтобы возбуждённое воображение читателя само дорисовало фантастическое изобретение, невиданные лаборатории и миры.
Вот почему очень важно использовать, так сказать, «логическую основу» фантастического замысла: методы и приёмы научного мышления. Их немало, таких приёмов. Вряд ли нужно объяснять, как близка к научной фантастике гипотеза. Неотъемлемой частью многих произведений является умозрительный эксперимент (приём, использованный, кстати, Эйнштейном при создании теории относительности). Суть этого приёма выражается в вопросе: а что, если?.. (Например, что, если лёд Антарктиды покроет чёрная пыль? Ответ: будет всемирный потоп.) Очень часто фантасты пользуются привнесённым из математики приёмом экстраполяции — распространением замеченной в жизни тенденции или закономерности за пределы исследованной отрасли и доведением её до логического конца. Непревзойдённым мастером такой экстраполяции является Лем.
При разработке фантастического замысла ни в коем случае нельзя пренебрегать таким малохудожественным, на первый взгляд, приёмом, как математический расчёт. В фантастике — литературе замысла, которая по сути своей близка к проектированию, — это не малохудожественный приём; математика всегда позволяет заметить те подробности, которые выпадают из виду при чисто качественном рассмотрении предмета. Могу сказать, что большинство свойств фантастического материала «нейтрида» в повести «Чёрные звёзды», как и связанных с этими свойствами «эффектов» и даже сюжетных ситуаций, были найдены именно путём расчёта.
Если смотреть широко, то именно использование этой «логической основы», научной методики предоставляет фантастике огромные возможности в анализе и обобщении самых разнообразных (социальных, психологических, природных) процессов; именно это делает её самостоятельным, равноправным с реализмом, способом отражения и осмысления действительности.
Часто мы не понимаем таких особенностей фантастики и стремимся истолковать её либо как реалистическое отражение действительности, либо как «пророчество». Это непонимание приводит, например, к тому, что в нашей фантастике до сих пор царит уже отвергнутый другими жанрами «принцип» благополучного литературного оптимизма в духе призыва провинциального фотографа: «Улыбнитесь, снимаю!». Будущее — даже и не такое отдалённое — выглядит в фантастических произведениях таким сусально-розовым, что едва ли не единственными конфликтами там выступают неразделённая любовь и схватки с космическими чудовищами. Это непонимание породило и «психологическое предостережение» относительно таких тем фантастики, как мировые социальные потрясения (хотя они происходят и будут происходить, пока в мире существуют два антагонистических строя).
…Инженер-проектировщик перебирает много вариантов решения в поисках лучшего. Но чтобы отбросить непригодные, ему нужно их выявить, рассчитать, а иногда и промоделировать. Так и научная фантастика представляет собой именно такой перебор частных или общих вариантов будущего. Следует иметь в виду и мрачные варианты, хотя бы для того, чтобы их избежать. В научной фантастике необходимы та же трезвость и та же смелость в осмыслении проблем, стоящих перед нашим обществом и перед всем человечеством, как и в самой науке; иначе она теряет право называться научной.
Какие же критерии можно предложить для оценки научно-фантастических произведений?
Прежде всего, поскольку фантастика — литература замысла, в произведении должна быть не только описательная часть, но и важная проблема: каждый замысел основывается на наличии проблемы. Проблема по своему характеру может быть самой разнообразной: социальной, моральной, философской, научно-технической, и главное — её масштабность и близость к реальным проблемам жизни мира. На мой взгляд, совсем не имеет ни смысла, ни права на существование та «фантастика бегства», фантастика отвлечения умов, которая не помогает осмысливать действительность, а уводит от неё.
Это не призыв вернуться к мелкотравчатой и приземлённой «фантастике завтрашнего дня», нет; в современном мире немало значимых проблем. А фантастика (и от этого никуда не денешься) без актуальной в широком смысле слова проблемы превращается в интересное чтиво, ничего не дающее разуму. Кому, скажите, пожалуйста, нужна, например, проблема «межзвёздного скитальца», решаемая во многих произведениях (астронавт, который благодаря относительности времени после исторических странствий сохранил молодость, возвращается в мир, где все его родственники и знакомые уже умерли, и ему неуютно…)?
Вторым важным качеством фантастического произведения должна быть разработка проблемы. Недостаточно только назвать проблему или, сформулировав её, в авторской безысходности развести руками; недостаточно и просто сказать, что она решена (см. выше). Необходимо показать пути её решения. А это в свою очередь требует высокой философской и научной добротности произведения, более того, наличия в нём авторских идей, оригинальных и глубоких мыслей.
И, наконец, обязательным критерием должна быть литературная добротность произведения — тот принцип жизненного правдоподобия, который в своё время, возможно, грубовато, но точно сформулировал основоположник социалистического реализма Максим Горький: «Ври, но так, чтобы я тебе верил». Логичность сюжета, ясный язык, яркая индивидуальность персонажей и естественность их поступков, выразительность описаний, точная дозировка фантастического и реального — всё это просто необходимо, без этого произведение не сработает.
Здесь следует отметить, что применение этого критерия в фантастике требует учёта объективных возможностей жанра, а отсюда — точного, вдумчивого подхода: чтобы, с одной стороны, не оставить лазеек для халтуры, а с другой — не «зарезать» произведения интересного и нужного, но несовершенного с академической точки зрения. Пора уже признать, что применение критерия литературных качеств как единственного (ныне это практикуется часто) не может полностью преградить путь сырым и запутанным фантастическим произведениям — ведь встречается довольно красочная, но пустая и бессодержательная фантастика-пустоцвет. Поэтому лучше, на мой взгляд, для правильной оценки и формы, и содержания научно-фантастического произведения применять все три критерия: проблему, научно-философскую разработку её и литературную добротность.
Я далёк от мнения, будто предлагаемые критерии будут оказывать существенное влияние на труд литераторов, работающих в жанре фантастики: их продукция определяется уровнем творческих возможностей и знаний автора, а он у каждого свой. Но если эти критерии (не произвольные, как я пытался показать) примут во внимание редакторы и рецензенты, и они помогут им отличать научную фантастику от подделки под неё, значит статья писалась не зря.
«Есть жизнь на Марсе или нет жизни на Марсе» — это, в конце концов, не столь важно. Литературный труд в любом жанре, а значит и в жанре фантастики, должен быть подчинён прежде всего тому, чтобы как следует наладить жизнь на Земле.
В. Савченко. Є життя на Марсi чи немає життя на Марсi... // «Літературна Україна» (Киев), 1966, 15 февраля (на украинском языке)
цитировать
свернуть ветку
Она могёт!