В общем, шумиха прошла, ажиотаж и вся эта пошлятина со смакованием смерти затихла, и теперь можно наконец остановиться и заявить: чертовски жаль Майкла... Этот персонаж настолько вьелся в мою сущность, что вычеркни его из моего детства и отрочества, и, возможно, я был бы совершенно другим человеком — кто знает? Как бы то ни было, это был один из моих первых любимых музыкантов.
Кто не знал, Стивен Кинг ведет на сайте "Entertainment Weekly" свою колонку, где пишет обо всем, что в голову взбредет. Написал он и о смерти Джексона, и написал неожиданно проникновенно и тонко. Статья настолько хороша, что вот сейчас буду делиться с вами своим переводом :)
Вспоминая Майкла Джексона
Стивен Кинг рассказывает о работе с королем поп-музыки над видео-клипом «Призраки».
«СТИВЕН?.. Стивен Кинг?.. Это… эм-м-м… Майкл? Майкл Джексон?» — голос высокий, тревожный, преисполнен надежды и возбуждения, он похож на голосок эльфа. – Я, о, Боже мой, я Ваш огромный фан!
Я уверяю его, что чувства взаимны, однако на самом деле я по большому счету был просто сбит с толку. Шел 1993 год, я находился на съемочной площадке мини-сериала «Противостояние», и тут ни того ни с сего кто-то вручает мне телефонную трубку, и на другом конце линии висит самопровозглашенный Король поп-музыки. Как оказалось, чего он хотел, так это чтоб я написал сценарий для самого страшного, пренаистрашнейшего когда-либо созданного видеоклипа под названием «Призраки». Он говорит мне, что клип будет похож на старые фильмы о Франкенштейне, только еше страшнее! УЖАСНЕЕ! «Стивен», – говорит он, – «мы должны это сделать. Мы шокируем веь мир».
Я сделал все, от меня зависящее, и не потому, что делал это для Майкла Джексона, и не потому, что мы собирались шокировать весь мир, а потому, что мне всегда интересно попробовать что-то новое, а мини-мюзиклов я раньше не писал. В тот день он мне рассказал, каким должен быть сюжетный костяк: толпа злобных горожан – не вооруженные факелами селяне, а жители пригородов, из тех, кто застегивают рубашки на все пуговицы – пытается выжить из города чудака, который живет в соседнем замке. Ведь он плохо влияет на их детей, говорят они. Мне это напомнило отношение родителей к рок-н-роллу в те времена, когда я был подростком. Это отношение до сих пор остается неизменным к самым странным музыкантам из певчего племени, таким, как Оззи Озборн и Мерилин Менсон (в 1995 году он еще выпустит альбом «Пахнет детьми» (“Smells Like Children”). Я был не в курсе того, что появились слухи о Джексоне и жестоком обращении с детьми, но, скорее всего, продолжил бы свою работу, если бы слышал об этом. Когда вы – знаменитость, все обвиняют вас в чем угодно, начиная мелочным воровством и заканчивая убийством Джона Леннона.
Фильм снимали три недели, а потом съемки свернули на три года. Возможно, когда-то я и знал, почему, но уже не помню. Мой старый дружбан (и режисер «Противостояния») Мик Гаррис занимался этими съемками. Как-то раз на подготовительном этапе мы проводили телефонную конференцию касательно хореографии, и Майкл заснул. В другой раз он позвонил моей жене и попросил номер телефона, по которому ко мне можно было бы дозвониться в тот день. Она продиктовала номер. Майкл перезвонил через пять минут, он был готов расплакаться. Он сказал, что у него не было при себе карандаша, и он попытался записать номер пальцем, на ковре, а прочесть не смог. Моя жена снова продиктовала ему номер. Он ее щедро поблагодарил… но мне так и не позвонил.
Сьемки «Призраков» Майкла Джексона возобновились так же внезапно, как и свернулись. Мик вспомнил, как в 1996 году ему позвонил Майкл: «Мик, это случится! Мы должны верить в то, что это случится!» И оно случилось, хотя и без Мика за камерой. К тому времени он работал уже над мини-сериалом «Сияние», и Стен Винстон взял на себя режиссерские обязанности. Сюжет значительно отдалился от моего изначального сценария, но это не так уж важно. Что важно, так это то, что в этом видео имеются одни из самых лучших и вдохновленных танцев в карьере Джексона. Если вы посмотрите «Призраков», то поймете, почему Фред Астер назвал Майкла «плясуном – дай Бог!» А еще вы увидите грусть Джексона и его почти что болезненное желание угодить. Да, я странный, говорят его глаза, но я стараюсь изо всех сил, и я хочу сделать вас счастливыми. Разве это так плохо?
Эту грусть часто можно увидеть в людях, чей талант столь велик, что вместо благословения он обернулся для них тяжкой ношей. Несмотря на то, что он был необычайно красив (хотя и, наверное, начал уже серию операций, которые уничтожат эту невероятную внешность), Джексон был до боли застенчив, с ним было сложно, а порой и вовсе невозможно разговаривать, но когда я смотрю это старое видео – я счастлив… и нет, это совсем не так плохо.
Следует отметить, что его ни за что не признавали виновным в уголовном суде, и когда я спросил об этом Мика – он иногда зависал с Майклом – тот был категоричен в своей вере: все эти оскорбительные, голословные обвинения не имели никаких оснований. Однако в суде общественного мнения его признали виновным в Странности Первой степени, и он был вынужден пребывать в уединении, сменяя один замок с привидениями на другой. В конце концов он умер в одном из них. Странный человек. Потерянный человек. И не уникальный в своей смерти. Как и Джеймс Дин, Элвис Пресли, Курт Кобейн, Хит Леджер и дюжина других, он покинул здание слишком рано.
Как-то раз мне захотелось перевести на укр. язык отрывочек из рассказа "The Midnight Meat Train" любимого Баркера.
Просто потому, что он очень красивый.
Задумано — сделано. С относительным успехом.
Начал перебирать старые файли — наткнулся, облагородил, решил выложить.
Все-равно пилится.
Клайв Баркер
Опівнічний м’ясний потяг
переклад Крикун Сергія
Леон Кауфман уже не був новачком у місті. За часів незайманості він називав його Палацом насолод. Але це було тоді, коли він жив у Атланті, а Нью-Йорк все ще лишався для нього чимось на кшталт землі обітованої — там було можливе, все що завгодно.
Та ось Кауфман прожив у Нью-Йорку три місяці, і Палац насолод перестав здаватися настільки ж солодкавим, яким був на початку.
Невже відтоді, як Леон вийшов із автобусної станції «Порт Осоріті» й окинув поглядом 42-гу вулицю до її перетину з Бродвеєм минув лише один сезон? Так мало часу, а так багато втрачених ілюзій.
Тепер йому було навіть соромно думати про свою наївність. Він кривився від самої згадки про те, як він стояв і промовляв «Нью-Йорку, я кохаю тебе».
Кохання? Ніколи.
Щонайкраще, то була тільки закоханість.
І ось тепер, після якихось там трьох місяців проживання зі своїм об’єктом пристрасті, днів та ночей, проведених у її присутності, вона розгубила всю ауру довершеності.
Нью-Йорк — всього лиш місто.
Він бачив, як вона просиналася зранку, наче хвойда, виколупувала загиблих перехожих з-поміж зубів, виплутувала самогубців із ковтунів волосся. Він бачив її жаркої післяобідньої години, слимакоподібну та огидну, байдужу до звірств, які чинилися в її задушливих переходах щогодини.
Це не Палац насолоди.
В ньому плодилися не втіха й розкіш, а смерть.
Всіх, з ким він тут познайомився, товаришували з жорстокістю. Знати когось, хто помер насильницькою смертю, було практично шиково. Адже це було доказом життя у великому місті.
Та Кауфман був закоханий у Нью-Йорк мало не двадцять років. Він планував свій із нею роман мало не все свідоме життя. Одначе було зовсім не легко позбутися цієї пристрасті настільки, щоб тобі здалося, наче ти нічого й не відчував. На світанку, або до того, як почнуть вити сирени поліції, залишилися короткі проміжки часу, коли Манхеттен здавався дивовижним.
За ці моменти і заради своєї мрії він платив їй сумнівом навіть тоді, коли поведінка була зовсім не гідна леді.