Сборы в США/мире/России: ~153 млн / ~285 млн / ~9 млн
---
О чем фильм: см.картинку выше
---
Если первые «Сумерки» были выпущены в прокат полувслепую, с готовностью к любой реакции зрителей, с риском в ставке на красное вампирское, со всего лишь туманной надеждой, что поколение токиохотеля не против бледности, горящих взоров и томной мистики… то вот сиквел, чувствуется, запрограммирован ювелирно, словно ракета-носитель, знающая точные координаты цели, безошибочная и беспощадная. В точности как постер с мускулистым мужским торсом для фильма о простом девичьем счастье.
С небрежностью опытного рекламщика «Новолуние» тупо шарашит по эрогенным зонам давно просчитанной аудитории; примерно половина экранного времени здесь отведена шоу оборотней, разгуливающих по лесу в обличье калифорнийских серферов: в пляжных бриджах, с кубиками идеального пресса и моднявыми татухами на бицепсах. Насчет торсов у фильма определенно есть пунктик: кульминацией действа служит торжественное обнажение по пояс самого Паттинсона, который предварительно, для усиления вау-эффекта, около часа сидит за кадром. Во всей этой буффонаде сквозит замечательная беззастенчивость, грубоватость провинциального деда мороза, с перегаром изо рта раздающего подарки надоедливым детишкам; местами как будто бы даже переходящая в самоиронию.
Вообще, со взрослением героини умилительная сказка про вампирскую любовь стала более телесной, спустилась ближе к повседневной проблематике своих зрительниц: как разобраться в своих чувствах и выбрать между ухажерами? как остаться просто друзьями? и прочая трудовая актуальщина в интонации «дорогой дневничок!…». Здесь есть даже анекдотическая сцена похода в кинотеатр с двумя бойфрендами, более уместная в каком-нибудь квелом ромкоме (и укрепляющая символическое родство по папиной линии с «Американским пирогом» — при этом с приходом Вайца и нового оператора Агирресаробе режиссура и построение кадра больше не кажутся любительскими, технически «Новолуние» смотрится куда породистее первой части).
Возвышенной езды по ушам не то чтобы стало сильно меньше (в конце концов, это атрибут жанрообразующий), но она слегка разредилась экшеном и проговаривается не только Паттинсоном. А еще диалоги стали прямолинейнее: «Сумерки» хотя бы отмечены неуклюжим, но оригинальным афоризмом про овечку, сиквел же сплошь нашпигован вольными цитатами из наобум взятой бульварщины, любой за последние лет триста, и простейшими заклинаниями вроде «я никогда тебя не покину». Они, конечно, работали и будут работать всегда, при любом поколении, но все же есть ощущение, что дракулический лавбургер подрастерял в своем именно что сумеречном, мистическом магнетизме, а таинственные взгляды с поволокой в местной иерархии ценностей едва ли не уступили первенство мускусу, мопеду и крепкому плечу.
С одной стороны, «Новолуние» по букве своей еще больше уклонилось в сторону хаотичного девчачьего фанфика, где мокрые фантазии бессильно формуются в банальные фразы; с другой — в «Сумерках» за текстом примерно того же качества стояло еще что-то невысказанное, упоительное, особая энергетика тихого любовного томления, сверхъестественное придыханье, с лету схватываемое и приводящее в трепет и тринадцатилетнюю Машу из Усть-Каменогорска, и тридцатилетнюю Елену Дмитриевну из Бирюлево. В фильме Вайца этот романтический нерв проступает заметно реже, что отчасти связано и с расширением роли хозяйственного индейца, но главным образом, парадоксально, — со стремлением продюсеров максимально точно попасть в аудиторию. Это как в стрельбе: слишком тщательно выцеливая, рискуешь промазать; нужно больше полагаться на естественное чутье. Перестраховываясь, Вайц с командой на всякий случай выбрали дозировку девичьих радостей (голые тела плюс красивые слова) в несколько раз больше нормальной, подзабыв о тонкой настройке эмоционального фона, действуя с тактичностью того самого поддатого деда мороза из ближайшего супермаркета.
***
Впрочем, у сумеречной киносерии всегда остается один небьющийся козырь, легко амортизирующий любые сценарные выверты и перехлесты, ластиком своей внешности стирающий любые неаккуратности постановки; золотоносный петух и гарант финансовой стабильности студии (по слухам, под него киносъемщикам выдают кредиты) — Роберт Паттинсон; и он сам по себе — уже исчерпывающая рецензия на «Новолуние». На фильм стоит сходить только затем, чтобы увидеть и услышать реакцию женской части зала при первом появлении в кадре 109-летнего секс-символа… и нарушить торжественность момента какой-нибудь глупой сальной шуточкой. Try it.
О чем фильм: Почти карикатурное воплощение понятия «лох», жирный бессловесный инфантил лет двадцати пяти Лешенька живет с бабушкой, клеит модели самолетиков и даже особо не мечтает о лучшей жизни; по крайней мере, до того момента, как его берут подопытной крысой для непонятного научного эксперимента. По его ходу оплывший очкарик в мимолетной галлюцинации видит себя брутальным культуристом, и этот образ становится для него своеобразной идеей fix.
---
Поначалу «Пыль» разворачивается галереей потешных унижений такого среднего по больнице лузера, вяло трепыхающегося под железной пятой своей советской бабушки, поправляющей ему кепочку в жару и ежедневно переспрашивающей, не начал ли он принимать наркотики. Скрип продавленного пружинного дивана, косые коричневые антресоли, Петросян по телевизору и нервный косматый металлюга как единственный друг — гнусненькими, как засохший таракан в ветхой книжечке, бытовыми акцентами здесь формируется удивительно целостный гештальт-образ унылого постсоветского аутсайдерства. На это гадливое впечатление работают и грязная, любительская, кичащаяся своей дешевизной съемка («да-да, я снят за 3000 баксов, а вы меня все равно смотрите»), и беспрестанные крупные планы квелых, сальных, прыщавых, плаксивых лиц местных героев; и не менее мерзкие декорации: душные, угловатые, обшарпанные. Пыльные.
Все это воспринимается как необязательный к просмотру трагифарс о мыканьях типичного задрота из 90-х (для актуализации образу не хватает тяжелой степени игромании и дерзкого виртуального альтер-эго с никнеймом SexyKiller), рассчитанный на эффект узнавания — и вправду, здесь каждая вторая деталь пробуждает какие-то смутные детские воспоминания о не в меру заботливых бабушках, днях рождения у одноклассников, замороченных чудаках из примитивной подвальной качалки, или там об угнетении школьных лузеров: воспоминания хмурые, и, вместе с тем, трогательные; для их активации достаточно быть рожденным в СССР практически в любой год 1980-х.
Однако ожидаемого, жанрово традиционного перевоспитательного финала не происходит (равно как и развязки с моралью в духе geek is a new cool), уроков крутизны Лешеньке никто преподавать не собирается; картинка к середине начинает мерцать странными аллегориями, а Петр Мамонов в роли умствующего доктора — вдохновенно, хотя и банально, философствовать о бренности всего сущего. Открывается язвительный социальный подтекст, превращающий «Пыль» из частной комической истории лошары-миконтары в диагноз поколению, мрачный вариант бытописания лихих 90-х, горькое резюме первого постперестроечного времени (а фильм был снят в первый год нового тысячелетия).
«Пыль» — про тупой беспросвет серой массы «неприспособившихся» к новой жизни, прозябающих в непонятной прострации, каком-то хтоническом запределье с Петросяном, религиозными сектами и импортными сникерсами; застывших, бессильно взирающих на красивую жизнь (как главный герой — на свой воображаемый мускулистый торс), как зомби, в первобытном бездумье тянущих к ней руки, но не способных достичь ее, не приученных прилагать осмысленные усилия, барахтаться, бороться. Такой коллективный беспомощный Лешенька, которого хватает лишь на то, чтобы мимолетом ущербно насладиться миражом, а потом, склонив голову и спотыкаясь, вернуться в постылую хрущевку. Провинциальные мыслители вроде героя Мамонова все же поднимаются на ступень осознания ситуации, но, в сущности, не могут ни сами выбраться с обочины, ни помочь в этом другим.
Ключевой момент фильма — комическая беседа бабушки и ее знакомого дедка о современной молодежи, в ходе которой проговариваются наивная радость за их привольную насыщенную жизнь (в это время Лешенька вяло мнется в коридоре рядом) и сожаление о том, что «в наше время» таких возможностей не было, мы-то за каждую свободочку боролись. Вот только не в коня корм, никто не в курсе, как этими «свободочками»-то воспользоваться. И в таком свете цоевский перестроечный гимн «Перемен» в титрах — не более чем насмешка над инфантильным поколением, получившим вожделенных перемен и, подобно близорукой мартышке из басни, бессмысленно взирающим на непонятную новую реальность.
О чем фильм: одинокий смотритель лунной станции по добыче гелия-3 дорабатывает последние две недели трехлетней смены и уже предвкушает, как наконец свалит на Землю, к жене и дочке. Однако то ли его нервы расшатались от непреходящего одиночества, то ли местный искуственный интеллект Герти что-то скрывает, но на станции творится какая-то чертовщина...
---
Больше всего «Луна» похожа на экранизацию рассказа какого-нибудь мастера гуманитарной фантастики, вроде Роберта Шекли или Клиффорда Саймака. Такая классическая история из толстого sci-fi сборника, со скафандрами, роботами, астероидами и отблесками холодного солнца на металле. Но, что характерно, смысл там неизменно кроется не в устройстве синхрофазотронов. А в устройстве людей.
Что еще отличает лучшие образцы этого ретрожанра — так это крепкая, зачастую детективная, интрига с парочкой сюжетных виражей и щекочущей мозги загадкой. А еще работу внешне совершенных футуристических механизмов, в том числе социальных, обязательно стопорит какая-нибудь неведомая ошибка, случайный баг в программном коде общества, незапланированная эмоция винтика в системе. Отсюда и основной пафос подобных историй: человек остается человеком в марсианской пустыне, кабине звездолета или криогенной камере. Даже если он робот.
Вот и в лунной картине Данкана Джонса проговариваются примерно те же идеи; да и вообще она построена по-старомодному, практически по чертежам из найденной на чердаке подшивки науч-попа 60-х: одинокий смотритель лунной станции после трехлетней смены готовится наконец вернуться на Землю, но реальность вокруг него вдруг искажается странными помехами почти по Филиппу Дику, ставящими под вопрос существование и горячо любимой жены с дочкой, и его самого. Его единственный друг, как и полагается, — смышленый искусственный интеллект Герти, выражающий чувства, совсем как ICQ-аддикты, при помощи скудного набора смайликов. И он, конечно, знает, в подточенной ли психике проблема Сэма, или с миссией по добыче гелия действительно что-то не так. Но не скажет.
Это один из тех свойственных мягкой sci-fi интриговых крючков, что подцепляют зрителя за шиворот, чтобы регулярно встряхивать вплоть до четвертой четверти фильма. Встряхивать, впрочем, легонько, аккуратно, без головокружительного драйва и резких апперкотов зрителю: Джонс предпочитает лобовой атаке ненавязчиво-плавные метаморфозы экранных смыслов, сглаженность конфликтов и лаконичность монтажных фраз; сонный зритель может даже запаздывать за тактичным ходом мысли режиссера, внимательный же будет с удовольствием его предугадывать. Каждые 15 минут эта тихая история лунного отшельника с переменчивостью ртути перетекает в новую форму, отблескивая то одним, то другим вечным жанровым вопросом, и устаканиваясь лишь ближе к финалу. Довершает сходство «Луны» с лучшими рассказами того же Шекли звучный нравственный подтекст; несложный и не очень-то располагающий к заумным интерпретациям про суровое будущее и бездушное общество, но искренний, и выведенный к тому же на интересном материале. Вдобавок все это чудесно смотрится в качестве емкой иллюстрации самого человеческого из всех чувств — одиночества.
Мягкая, медитативная повествовательная техника Джонса оттеняется серией длительных лунных пейзажей холодной красоты, чисто созерцательных, похожих на дорогой умиротворяющий скринсейвер со звездами, кратерами и луноходами; и еще прекрасно рифмуется со слегка тревожным, обволакивающим саундтреком от Клинта Мэнселла, главная тема которого, гармонично скользящая как по лунной пыли, так и по стерильным станционным коридорам, способна уйти в самостоятельное плавание подобно стаккато из «Реквиема по мечте».
Единственное в «Луне», что выкрашено не только холодными тонами, не только с печальной задумчивостью в чертах — игра Сэма Рокуэлла, превратившего фильм в свой бенефис, собственное убедительное портфолио: вдохновенно перевоплощая своего героя в течение всей ленты, рисуя с полдюжины разных образов поверх одной и той же роли, постоянно наново перелепливая ее, он успевает почти полностью продемонстрировать личный арсенал актерских приемов (в обширности которого не было поводов сомневаться и раньше).
***
Итог: лаконичная sci-fi история классического содержания и безупречной выделки. ни единого заусенца.
Господа, а что вы слушаете, когда себе внутреннему нужно что-то вроде обезболивающего, когда нужно вставить в нужные пазы все разболтавшиеся шестеренки, когда нужно пресечь зарождающийся внутри когнитивный, так сказать, диссонанс? Обезкогтить скребущих кошек? В общем, когда паршиво. Или музыкой в этих целях не пользуетесь?
Для меня в этом плане нет ничего лучше radiohead. особенно — ok computer. а конкретно — airbag, с первых тактов которого просто физиологически чувствуешь, как уходит нервный напряг.
облако тэгов
