Как говорится, предсказывать сложно, особенно будущее. Между тем, прогностика успела зарекомендовать себя как традиционная функция фантастики. Жанр, работающий со сценариями будущего в той или иной форме (по словам Брэдбери, «Мы будущее не предсказываем, мы его предотвращаем»), сегодня столкнулся с неким порогом сложности, заглянуть за который не представляется возможным. Исполнив поворот от порога, фантасты обратились к прошлому, причем некоторые предусмотрительно ретировались туда с ноутбуком и пулеметом.
Между тем, действенность прошлых рецептов привела к появлению концепта «Нового Средневековья», пеструю и живую картину (точнее пятьдесят картинок), которого описывает Сорокин. Фрагменты этого мира, лишенные единого героя и главного сюжета и скрепленные лишь теллуровым гвоздем. Такая конструкция романа как нельзя лучше соответствует отображаемому близкому будущему, разменявшему универсальность и глобализацию на многообразие и новые границы. Мир, вернувшийся к мифу, с легкостью вместил и совместил плоды высоких технологий и сказочные образы кентавров, псоглавцев, карликов и великанов.
Удивительный и приятный факт: в роли автора фантастического романа о будущем не столь отдаленном писатель оказался точнее, интеллектуальнее и интереснее большинства записных фантастов.
Стоит заметить и то, что роман далек от прежних хулиганских экспериментов и тем характерных для автора, и ничего скабрезнее сцены double penetration читатель в романе не обнаружит. Зато, как и прежде, обнаружит в Сорокине замечательного стилиста, умеющего сработать словом столь разнообразное будущее ярко, убедительно и красиво.
Номинировал Сергей Шикарев
Для неленивых и любопытных читателей на сайте премии выложены представления на рассказ "Споки" Анны Старобинец и роман "Обратная перспектива" Андрея Столярова. В этой колонке они появятся несколько позже.
Совместная книга одного из лучших фантастов поколения 30-летних Юлии Зонис и дебютантки Екатерины Чернявской являет собой по авторскому определению «роман-спектакль в трех действиях» с сюжетом, стилем и инструментарием, которые не позволяют отнести текст к какому-либо поджанру фантастики. Книга, корнями уходящая в «Снежную Королеву» и «Трех толстяков», начинается практически как пародия, а продолжается как постмодернистский роман, который сочетает то, что сочетать вроде не полагается: от говорящих крыс, троллей, песчаных големов и троицы сверхлюдей, правящих Городом (один член этого триумвирата ко всему прочему периодически меняет пол) до стимпанка и революции. При этом читается «Хозяин зеркал» как вполне реалистическая, хотя и очень странная книга; то, что у других, менее умелых и смелых авторов превратилось бы в невнятный, рассыпающийся, нежизнеспособный конструкт, у Зонис Чернявской превращается в полнокровный текст — один из лучших, по моему мнению, текстов в русской фантастике последнего времени. На Западе ближайшим аналогом такой литературной смелости являются, скорее всего, книги Чайны Мьевиля.
«Вначале было слово». Это сказано нам словами. Язык неисчерпаем, бесконечен, невероятен. Вот и Марина Козлова (конечно же, словами) сообщает читателю своего нелинейного лингвомистического романа «Пока мы можем говорить», что человеческая речь есть основной цивилизационный механизм, что трудные, необычные, безвыходные ситуации можно разрешить применением особых лингвистических конструкций, что лингвоархеологу доступны все тайны мира. Пробиваться к тайнам праязыка и спасать «бедный маленький мир» очень трудно и смертельно опасно, но, «пока мы можем говорить», надежда на спасение не потеряна. Версия, заложенная в романе, заключается в том, что именно праязык содержит необходимые ключи и коды для нового рабочего языка человечества в будущем, которое наступит ЗА глобализацией.
Наш мир на пороге революционных изменений. Глобальное мироустройство устарело. Формы использования и применения интеллекта (в том числе – менеджмент, консалтинг, сосредоточенный в разнообразных «фабриках мысли» и аналитических центрах, медиа, современные типы образования и методы профессиональной подготовки) уперлись в свои границы и неуклонно девальвируются, поскольку уже не отвечают на предельные вызовы, в первую очередь на вопрос: «Как нам жить вместе?». Глоссарий глобального мира не в состоянии адекватно отобразить меняющуюся специфику анропотоков, новые виды человеческих отношений, новые типы человеческих общностей, новые человеческие самоопределения. Стремительно формирующуюся новую вселенную невозможно описать в старом языке. Необходим словарь быстрого мира, но в нём неизбежно будут лакуны – как лексические, так и смысловые. Они-то и станут той «порождающей пустотой», в которой сформируется новый язык и новые способы коммуникации людей друг с другом, с природой, космосом, иными сущностями etc. И встанут перед людьми новые горизонты…
Номинировал Владимир Ларионов
Для неленивых и любопытных читателей на сайте премии выложены представления на романы "Персональный детектив" Владимира Покровского и "Теллурия" Владимира Сорокина. В этой колонке они появятся несколько позже.
По-хорошему стоило бы номинировать весь сборник «Игра в классики на незнакомых планетах», потому что, как бы ни была хороша «Ностальгия…» сама по себе, это всего лишь один из аспектов творчества Ины Голдин, умеющей писать по-разному и о разном — от кафкианских сказок до исторического фэнтези. «Ностальгия…» — редкий представитель старой доброй гуманистической космической фантастики, которую очень легко читать, но очень трудно писать; такие тексты — всегда штучный товар, и в условиях засилья приключенческих романов, маскирующихся под фантастику, это глоток свежего воздуха. Межзвездный лингвист Шивон Ни Леоч — ирландка, решающая те или иные инопланетные проблемы вроде бы благодаря исключительному профессиональному чутью, но на деле что есть подобное чутье, если не оборотная сторона понимания, а значит, и сочувствия? В свою очередь, эта эмпатия была бы невозможна без ирландских мотивов (ностальгия, катастрофа, утрата; отсюда — вечный черный юмор ирландских писателей в сочетании с редчайшим лиризмом, не чуждым и Ине Голдин). Сочетание оригинальных сюжетов, нестандартного мира будущего, у которого, в отличие от подавляющего большинства таких миров, есть прошлое, и весьма запоминающейся героини делает «Ностальгию…» текстом, всячески достойным звания «Новых Горизонтов».
Уже не в первый раз Яна Дубинянская в своих произведениях с той или иной степенью точности предвосхищает события мирового масштаба, тем самым доказывая, что настоящий писатель непременно – интуитивный провидец, пусть даже будущее провидец этот видит не очень ясно, ощущая его с помощью загадочных творческих рецепторов. Дубинянская нащупывает приметы грядущего недискурсивно, «перепрыгивая» обязательные ряды предварительных логических построений, необходимых учёному-аналитику. Конечно, работая над романом «Пансионат», киевская писательница, родившаяся в Крыму, не могла знать, что вектор судьбы её малой родины так резко и так скоро сменит направление, да и роман, вроде бы, совсем не об этом… Тем не менее, описывая метания своих героев, цепляющихся за ускользающую реальность и одновременно ищущих выхода из герметичного пространства, она сумела ощутимо и явственно передать тревожную ауру будущего, которое (вспомним классиков) всегда создаём мы, но не всегда для себя.
Номинировал Владимир Ларионов
Для неленивых и любопытных читателей на сайте премии выложены представления на "Хозяин зеркал" Юлии Зонис и Екатерины Чернявской и роман "Пока мы можем говорить" Марины Козловой. В этой колонке они появятся несколько позже.
Новое: идея инфинитного исчисления, нового раздела математики. Вполне возможно, что эта фантастическая идея может реализоваться и существенно изменить представление о мире. Необычна история человека в состоянии комы, у которого, казалось бы, нет никакой возможности воздействовать на окружение, а он умудряется не только расследовать детективную историю, но и найти решение своей проблемы. Мысль о том, чтобы выбрать такого человека в качестве главного героя, тоже нетривиальна.
Игра в предсказания — захватывающее, пускай даже и неблагодарное занятие. И все-таки хочется здесь и сейчас предречь «Душнице» долгую счастливую жизнь. В повести есть многое из того, за что мы ценим классику — живость чувства, стройность сюжета, глубина мысли (досадно, что это сочетание все чаще воспринимается в ироническом ключе), и все это подано с обманчивой, почти что чеховской простотой. О связи между живыми и мертвыми, о памяти и помнящих писали и будут писать всегда — но настолько хорошо пишут нечасто. Красивая фантастическая метафора становится поводом поговорить на вечные темы и разбередить незажившие раны (те, которые не должны заживать), но прежде всего это увлекательная история об одном обыкновенном мальчишке, которому пришлось совершить нечто необыкновенное… и повзрослеть. История для всех — и для подростков, и для тех, кто уже забыл, каково это — делать первый в жизни трудный выбор… и даже для тех, кто этот выбор так и не сделал. На горизонте фантастической, да и «просто» литературы тонкая игла «Душницы» смотрится естественно и живо — как будто всегда и была там, бок о бок со светлыми башнями, возведенными Брэдбери, Ле Гуин, Крапивиным и другими великими зодчими.
Номинировал Владислав Женевский
Ринат Газизов "Куш"
За последние два столетия облик Города изменился до неузнаваемости — но это только в жизни. Перелистывая страницы старых и новых книг, легко заметить, что все перемены — внешние, что душа этого удивительного существа, созданного людьми и из людей, остается прежней. О магической природе малых и великих городов написано немало страниц. Одним из первых смельчаков, обнаживших тайный нерв городской жизни, был, вероятно, Эдгар По; «Человек толпы» и поныне бродит по тем же улицам, что и мы с вами. Где-то рядом обретается и герой «Куша», только ему милей не бродить — летать. Вечно хмурый Питер и сверкающие витрины бутиков, любовь и кровь, люди и голуби… Так уж сложилось, что в начале двадцать первого века горожане превращаются не в носы и не в тараканов. Магический реализм, weird fiction, боди-хоррор? Все даже проще. Если наше время — организм, то в этом тексте, похоже, нам расшифровали одну из хромосом.
Номинировал Владислав Женевский
Ознакомиться с представлениями номинаторов также можно на сайте премии "Новые горизонты"
Один Михаил Шишкин у нас уже есть. И Борхес с Маркесом в клонировании пока не нуждаются. И так далее. Очень претенциозно, очень само-себя-за-ухо-через-правую-ногу-сложно-вывернуто-тя гуче, очень вязко. Что, на мой вкус, убивает достоинства, а они есть, конечно: ну, способность сопрягать слова налицо. Ее бы на мирные цели. Так что все-таки два.
Оценка: 2.
Сергей Жарковский:
Общее впечатление: чума.
Профессиональное мнение: моей личной читательской компетенции недостаточно, чтобы в данном случае высказывать какое-то там "профессиональное мнение". Вот я его и не высказываю.
Для меня эта самая премия с новыми горизонтами обрела осязаемость после того. как я узнал, что "Каллиопа..." таки номинирована. Я её, "Каллиопу..." то есть, себе по данному автором разрешению скачал давно, тогда же и прочитал, и слава богу, что во время этого первого прочтения имел доступ к, грубо говоря, википедии, а не как последний месяц, когда до сети приходилось добираться. Читал, прибегая к дневникам господина полковника, раз в пять минут. И то только там, где чуял нутром, что надо, а сколько раз нутро не срабатывало, — бог весть.
Не знаю, каков нонеча в стране запас — не то что писателей! — читателей, способных с листа прочесть ВСЁ, что сочинил Роман Шмараков, но лично я в эту сотню не попадаю.
Поэтому не буду о играх и собственной необразованности, буду просто о романе, коий прочёл неоднократно со постоянно возрастающим удовольствием.
Это роман. Это эпистолярный роман. Эпистолярный роман-квест о том, как два образованных на уровне России до тринадцатого года человека попали в замок, а там привидения. Это эпистолярный остро юмористический роман. Это неплохой фантастический эпистолярный, очень смешной роман. Не знаю, как ещё изгильнуться. Да! Это ближе всего по смыслу к Новым Горизонтам, ежели под Новыми Горизонтами понимать забытую писательскую обязанность изучать, анализировать и ещё и любить мировую литературу, и уметь поверять вдобавок литературную теорию литературной же практикой. И наоборот.
Что хочется сказать плохого, кроме того, что я уже сказал? Предъявить, так сказать, автору с высоты "вручающего лит.премии", сломавшего шаблон фэну и редактору Дмитрию Байкалову?
Дискомфорт был — от самой внешней интонации автора писем. Это стёбонесущая, глобально-
русскоязычно распространённая авторская интонация за последние лет тридцать пять приелась ужас как, до того, что и нюансы этой интонации перестали быть различимы, и она мерещится уже даже там, где её нет — по авторскому замыслу — и в заводе. А ведь дело ВСЕГДА в нюансах. Именно нюансами миллионные тиражи Пушкина отличаются от миллионных тиражей Байкалова.
(Кстати, вездесущесть этой интонации сплошь и рядом возбуждает в шир.чит.массах ощущение, что автор и его герой автоматически сообразны. И что автор как-то очень игриво, свысока относится к взаимодействию читателя со своим произведением, да ещё скрывает за игривостью и лёгкостью своё серьёзное, на самом деле, отношение, к литературе вообще и к своей работе, в частности. Как бы за интеллигента типа не приняли.)
Очень подумав и почитав, я пришёл к выводу, что в случае с "Каллиопой..." этот дискомфорт фантомен.
Резюм: учиться надо всегда.
Оценка: 5.
Лев Лобарёв:
Оценка: 5.
Михаил Назаренко:
Книги Шмаракова еще раз доказывают, что истинное остроумие – не в сочетании слов, а, как справедливо заметил Пушкин, в способности сближать понятия и выводить из них новые и правильные заключения.
К сожалению, Шмараков доказывает это от обратного. Тщательнейше сопряженные слова; неожиданные отсылки к общеизвестным классикам и классикам, забытым всеми, кроме филологов-античников; игра с одним жанром, да с другим, да с третьим... И это довольно быстро прискучивает – по крайней мере, мне такой вид филологического юмора кажется несколько натужным (ни строчки без шуточки с тонкой улыбкой на устах), а главное – бессмысленным. К чему мы пришли? К тому, что мир есть текст? Это не «новые горизонты», это старые тупики, затхлые коридоры буэнос-айресской библиотеки. Если ценность и смысл произведения ограничиваются его стилем, неудивительно, что благодарные читатели могут вчитать в роман что угодно, увидеть любые глубины. Только не нужно забывать, что это разговор с зеркалом.
Оценка: 3.
Андрей Рубанов:
Автор — доктор филологии, переводчик античных поэтов. Создал изощренный текст-стилизацию. Отдаленно напоминает Умберто Эко. Только один вечный вопрос витает над этим прихотливым романом: должен ли специалист уходить так глубоко в такой специфический материал — или ему следует время от времени обновляться и пробовать что-то новое? Быть специалистом по филологии, и однажды написать «филологический» роман — слишком легкая задача для такого сильного ума.
облако тэгов
