В гостях у нас были Колоданы. Во множественном числе это звучит странно, но против истины не попрешь. Колоданы приехали к Врочекам — вообще как начало анекдота.
Вечер пятницы.
Дети уложены, жены уснули (или наоборот). Мы с Колоданом решили за бокалом сидра посмотреть фильм. "Мистера Спивета" мы оба видели, "Теорему Зеро" не видел я, но коктейль "Гиллиам + тоталитаризм" в этот раз не сработал, смотреть откровенно скучно. Может, настроение не то. Тогда я включаю фильм наугад — на одном из каналов ivi.
Фильм назывался "Синий тигр (грустный тигр)". Производство Чехия.
Начиналось интересно. Странная девочка, старый ботанический сад посреди города, путь в школу, лицо мэра на плакатах (мэр ужасно похож на Навального, особенно когда улыбается), мультяшные видения девочки, Медуза-Горгона в роли школьной смотрительницы... И вот новый современный мэр хочет снести старый город и начнет с ботанического сада...
— Что-то мне это напоминает, — говорит Колодан.
— Ага. Такое ощущение, что они списывали у тебя.
Увы, дальше стало хуже. Сюжет начал рассыпаться и тормозить. Очарование исчезло, а ощущение легкой наркомании осталось. Хотя рыжая девочка в главной роли — чудесная, и играет прекрасно.
— Зачем мы это смотрим? — задумчиво спрашивает Колодан. Я пожимаю плечами.
— Такое ощущение, что они выбросили все ключевые эпизоды и оставили только связки, — говорит Колодан.
— Точно.
Но мы все-таки досмотрели. Не знаю, почему — может, сидр помог? И вот зло наказано, синий тигр на свободе, собаки спасены, сад тоже, а хорошие люди жили долго и счастливо.
После финала Колодан спрашивает (очень вежливо, как умеет один Колодан):
— Скажи мне, пожалуйста, откуда у них в финале взялся отель? У них был отель?
— Нет, — говорю я. — Там же сказали: они просто взяли первый попавшийся заброшенный отель. И восстановили.
— Что, так тоже можно было?
Но самый цимес ждал нас на титрах. Бегут строчки на черном фоне, голос за кадром озвучивает чешские имена...
Мы переглядываемся.
— Ты тоже это слышал? — спрашивает Колодан. — Режиссер фильма — Петр Угробик.
— Круто! А ты слышал? Такой-то такой-то — Роман Мразик.
— Чудесно!
— Над фильмом работали Петр Угробик и Роман Мразик — какие отличные имена. Как раз для подручных главного злодея.
— Да! Именно!
Так что парочку "Петр Угробик и Роман Мразик" не занимать. Они пригодятся нам для книги.
P.S. Cейчас я проверил гуглом — режиссера зовут Петр Оукропец, а у Романа фамилия — Мражик. Нормальные чешские фамилии :)
В гости приехал писатель Колодан с семейством. Две девицы постарше (одна товарищ ученый, другая балеринка) и товарищ Илья (3 года), который знает все марки автомашин, кроме "тойоты".
Марина (11 лет) — остроносая, в круглых очках, с невероятной копной волос. Она с легкостью бы вписалась в команду "Теории большого взрыва". Общаемся. Пока я наливаю воду в чайник, Марина ведет ученую беседу:
— Дядя Дима, вы любите покемонов?
Интересный вопрос. Я их когда-то видел по телевизору, много лет назад. Желтенький Пикачу и другие.
— Ээ... не уверен, что люблю.
Но Марину не смутить:
— Хотите, я расскажу вам о них?
Прежде чем я успеваю ответить, Марина продолжает:
— Покемов существует восемьсот один... нет, восемьсот два вида.
— Так много? — мой голос звучит воистину жалко.
— Да! А еще они могут эволюционировать. Вот смотрите, сейчас я вам нарисую...
Марина бежит, хватает листок и вдохновенно зарисовывает мне весь цикл эволюции японских животных.
— Итак, вы знали, что все покемоны вылупляются из яиц? Удивительно, но факт. А потом следующая стадия...
Марина говорит и показывает, а я где-то в процессе отключаюсь. Ее голос журчит, журчит... Усыпляет.
— Дядя Дима! Вы слушаете?
Я возвращаюсь. На счастье, тут входит с работы жена. Я говорю:
— А вот тетя Лариса очень хотела узнать побольше о покемонах!
Лариса замирает и распахивает глаза:
— Да? Я не...
Но уже поздно. Марина оживленно журчит ручьем. "Свидетели святого Пикачу" настигли вас и хотят поговорить о своем боге.
Наконец, Лариса не выдерживает и сбегает. Марина ее преследует. Колодан:
— Марина, оставь в покое тетю Ларису!
Юный покемоновед, не растерявшись, разворачивается ко мне. Очки зловеще сверкают. Я чувствую холодок по спине.
— И дядю Диму!!
Маринка поникает. Мне становится жаль ребенка. Я говорю:
— Ты вон Фифе расскажи. Она умеет слушать.
Кошка Фифа лежит у книжного шкафа и смотрит на всех желтыми глазами. Взгляд ее равнодушен и презрителен. Она уже когтями отбилась от средней Саши-балеринки, и теперь думает, что она тут самая независимая.
Против удивления, Маринка воспаряет. Она садится перед кошкой на расстоянии, глубоко вдыхает — и начинает говорить.
— Фифа, внимательно слушай. Покемонов существует 802 вида. Они все вылупляются из яиц...
Кошка бьет хвостом и слушает. Кажется, ей не нравится.
— ...некоторые бьют электричеством, другие умеют летать... но не все... — говорит Марина. Голос ее набирает силу. Покемоны, покемоны, покемоны...
— Танком управлять делать неча, — говорил дед Гоша. — Вот у тебя два рычага. Правый вперед, левый на себя — сворачиваешь налево.
И показывал жилистыми кулаками: вот так. В правом у него была зажата рукоять сечки. Дед рубил в деревянном корыте мясо на пельмени — мелко-мелко. Любил это дело.
— Теперь наоборот. Сворачиваешь направо. Теперь оба рычага вперед — и ходу! Понял, Димулька?
Я кивал. Понял, деда.
Управлять танком казалось удивительно легко. Я не знал, что дед умолчал о сущей мелочи — усилие на рычаг в Т-34 под семьдесят килограмм. В два раза больше моего веса. Так что моя тайная мечта — угнать Т-34 с постамента у Гостинки, проехать по Кунгуру, лязгая траками, а затем уйти через сылвенский мост на гору и там вволю покататься, выбрасывая куски земли из-под гусениц, — опасно зависла на грани провала. Но я этого не знал.
Я подобрал экипаж. Мой лучший друг Димка Жданов, Жданчик должен был сидеть в башне и стрелять из пушки. Мне тоже хотелось стрелять из пушки, поэтому мы уговорились, что будем иногда меняться. Пока на Жданчика не находил бзик, он был золотым человеком. Юрка Рюмин, второй мой лучший друг, согласился стать радистом-пулеметчиком. Юрка — широкоплечий, флегматичный, обещал вымахать в своего отца, двухметрового богатыря дядю Гену. Дядя Гена был лучшим другом моего отца. Я посулил Юрке, что иногда он тоже будет стрелять и рулить. Интуитивно я понял главное правило политика: обещать, обещать и обещать. Дед говорил, что в экипаже танка четыре человека, поэтому четвертым мы взяли моего сродного (двоюродного* — уральский диалект) брата Максю. Его все называли Симонычем. Брат младше меня на пять лет, мелкий, круглолицый, с ямочками на щеках. Когда Симоныч взрывался, он багровел, ярился и очень смешно бегал вокруг. Впрочем, в драке на него можно было положиться, бился он до последнего, как спартанец.
Симонычу я уже цинично пообещал порулить-пострелять. Брат согласился.
В то время был популярен польский сериал "Четыре танкиста и собака". Когда я привел Симоныча, кто-то, подозреваю, что Жданчик, пошутил, что все у нас есть, осталось достать четвертого танкиста. Симоныч вспыхнул и бросился на обидчика с кулаками...
— Деда, а ты на танке через дом проезжал? — спрашивал я с надеждой. Я видел в военных фильмах, что танки постоянно так делают. Бух, пыль и бревна во все стороны. И тяжело ворочаются в развалинах, словно от усталости.
— Было дело, — нехотя отвечал дед. Видимо, об этом он не любил вспоминать. — Прислали мне одного растыку полоротого на мехвода... Он рычаги не удержал и...
— И че?
— Да ниче. Ходили потом всем экипажем, извинялись.
Пока дед рулил танками в Бадене, Австрия, дыша целебным горным воздухом с легким танковым выхлопом, его родной брат Сашка служил пехотой на Дальнем Востоке, на границе с китайцами, и дышал комарами. Мы тогда с Китаем были друзья навек, не разлей вода. В 1950 году началась война в Корее, и через границу потоком шли эшелоны с нашими танками, самоходками, ППШ и кирзовыми сапогами для китайских "добровольцев". Впрочем, история не об этом. А о красоте.
Случилось так, что два родных брата — с расстояния в десять тысяч километров — одновременно получили отпуск домой. И прибыли в деревню Полетаево день в день. Оба сержанты.
Отпуск дается на определенный срок. И сколько из этих дней займет дорога — дело твое.
Так что, в сущности, сержантам как раз хватало времени взглянуть на родной дом, уронить слезу и ехать обратно.
Братья увидели друг друга и замерли.
Дед Гоша — одет с иголочки, форма новая, полушестяная, сапоги яловые, офицерские, бляха огнем играет, сам молодцеватый и подтянутый. У заграничных частей снабжение — дай боже. Европа.
Дед Сашка — тощий, бледный, форму словно с попрошайки на вокзале снял — заношенная, ветхая. Под ним "белуга" до дыр стертая. Сапоги кирза. Ремень брезентовый. Азия.
А лица — почти один в один. Принц и нищий.
Братья обнялись на радостях, выпили чуть-чуть. С родными поцеловались, пора прощаться. Дед Гоша посмотрел на брата, почесал в затылке, потом говорит:
— Скидывай свое барахло.
— Че?
— Да ниче. Скидывай, говорю.
Отдал брату всю свою нарядную форму и хорошие сапоги, а сам в его одежу нарядился. И словно подменили сержантов. Дед Сашка — подтянутый красавец военный, дед Гоша — бабки копеечку подадут, из жалости. Или комендантский патруль подберет.
— А ты как? — спрашивает Сашка.
— Огородами пройду, — отвечает дед. — Мне бы до своей части добраться, а там ребята помогут.
И поехали сержанты в разные стороны. Долго ли, коротко ли, огородами, да задворками добрался дед Гоша до Бадена. В свою часть через забор перебрался, стыдно в таком виде через главные ворота переть. Сразу к старшине — так мол, и так. Обокрали нехристи. Старшина его даже не узнал... шарахнулся сначала.
В общем, приоделся дед, перелез обратно через забор. Обежал часть кругом и зашел как положено, с парадного входа, печатая шаг.
Красота.
Явился, мол, из отпуска. Принимайте танкиста.
...А танк мы так и не угнали. Люки оказались заварены.
Алексей Евтушенко рассказал, как его сын боролся за здоровье родителей.
А я в детстве боролся за экологию.
Нижневартовск, зима. Вышел я гулять, мороз под тридцать, а во дворе синий "жигуль" греется. Без водителя. Двери закрыты, двигатель тарахтит. Этот жигуль мне сразу не понравился. Выхлопные газы, вспомнил я увиденный по телевизору документальный фильм. Много документальных фильмов, особенно о капиталистах. Они отравляют атмосферу. И до катастрофы осталось всего ничего. А тут она стала еще ближе! И все из-за одного водителя, который завел вредный двигатель и ушел домой, чтобы не мерзнуть. А тут выхлоп, и прямо на белый снег черные хлопья оседают.
Ужас.
Я прямо видел, как столбик, показывающий загрязнение атмосферы Земли, лезет вверх, играет музыка Чайковского "Смерть лебедя", а трагический голос диктора сообщает, что до гибели всего живого на Земле осталось шесть... пять... четыре... три минуты...
В общем, из головы у меня этот "жигуль" не выходил. Я погулял, попинал снежные комья, посмотрел на детский сад через забор, проверил пещеры, вырытые в огромном сугробе... Кто-то забыл красную лопатку. Я посмотрел на нее и вылез обратно. Все было не так и все не то. Я вернулся к жигулю. И стал ждать.
Прошел час, а мужик не возвращался и не выключал мотор. Я занервничал. "Как можно быть таким безответственным?", думал я о жигулисте. "Из-за таких, как он..." Он что, капиталист? Нет, он такой же, как мой папа и мой дядя Сережа, советский. Но почему ведет себя как эти, что вырубают тропический лес, а редкие индейцы и птицы потом вымирают?
Земля на моих глазах клонилась к закату. Кажется, воздух стал значительно темнее, и дышать становилось трудно. Мир умирал. Тысячи животных и растений взывали к моему разуму и воле.
Я понял, что должен что-то сделать.
Я пошел к жигулю, полный решимости. Мне было лет семь. Я подошел к зловонной выхлопной трубе этой советской "машины смерти". Снег уже в радиусе метра был черный и мертвый. Дым поднимался клубами на морозе. Ад наступал. Та планета из фильма "Через тернии к звездам" -- она была уже рядом. Ее дыхание сочилось из выхлопной трубы.
Я шагнул вперед. Я брал снег комьями и бросал в жерло загрязнения, кашляя от выхлопа. Я был рыцарь экологии и октябренок. За моей спиной стоял Ленин (прищурившись, он одобрительно качал головой) и другие животные. У животных были страдающие и истовые глаза героя из фильма "Коммунист".
"Орленок, орленок, взлети выше неба". Я бросал и бросал. Снег. Много снега. Целую тонну снега. Спина у меня взмокла, шапка развязалась и съехала на затылок.
Но отдохнуть я не мог. Загрязнение лилось в атмосферу, и я так мало мог сделать. Но я делал, что мог. Я почти засыпал трубу.
— Эй, ты! — меня окликнули.
Я поднял голову и с трудом разогнул натруженную спину. Уже стемнело.
— Эй, пацан! — грубый мужской голос.
Ко мне, не торопясь, ленивой походочкой деревенского драчуна шел мужик в черной дубленке. Я видел, как клубы пара слетают с его губ и запутываются в серых барашках на воротнике. Они показались мне похожими на мертвый снег.
Это был хозяин синего "жигуля".
Я выпрямился и смотрел на него. Мужик подошел и возвышался надо мной, как темная башня. Глаза у него были бледно-голубые.
Страха я не чувствовал. Я хотел сказать: как же так можно? Выхлоп. Вот мне и приходится за вас Землю спасать. А я еще маленький, я уже устал.
Почему-то я думал, что мужик это не специально, а потому, что не сообразил, как это вредно. И что он будет мне даже благодарен.
Несколько секунду мужик смотрел на меня. Взгляд безразличный, словно искоса. Я понял, ему нужно объяснить, что его машина вредит природе и нельзя так делать. Он поймет, не дурак же он и не капиталист, который вредит природе из жадности.
— Дядя, нельзя... — начал я. И тут он меня ударил.
Нет, не ударил. Равнодушно стукнул предплечьем в меня, словно толкнул бревном. Никакой боли, только глухой звук. Я упал на снег. И почувствовал удивление. За что?
Мужик сел в машину и уехал.
Во дворе наступила тишина. А я все лежал, оглушенный. "Я спасал природу, а он..." Как же так?
Потом встал, отряхнулся и пошел домой.
— С тобой все хорошо? — спросила мама, выглядывая из кухни. Она что-то варила.
— Да, — сказал я.
Из окна нашей квартиры я видел пустой двор, черное пятно выхлопа. И целую гору снега, что я накидал, спасая мир.
И неожиданно почувствовал гордость.
Я сделал все, что мог. Пусть кто может, сделает лучше.
Иногда я думаю, что жену в нашу семью подкинули. В наказание. Иначе трудно объяснить, откуда среди "сов" взялся ярко выраженный жаворонок. Может, Лариса в прошлой жизни мешала людям спать? Иисусу в Гефсиманском саду, например. Или Мерлину под холмом. Высшие силы, как известно, не мстят, они воспитывают.
Явление.
Дизайнер Злата появляется в полосатом платье и в кружевных колготках. Эти колготки перешли к Злате в подарок от двоюродной сестры Ники и считаются у нее балетными (балет -- златина священная корова). Поверх колготок надеты розовые носки с "нюшей из смешариков". Я моргаю. Мне смешно, у жены легкая эстетическая контузия.
Злата, несомненно, очень довольна своим внешним видом. Вертится перед зеркалом в коридоре, танцует, затем прибегает в комнату, радостная:
— Мама, можно завтра в театр я надену колготки с носочками?
— Завтра посмотрим, — говорит жена уклончиво. Спорить со Златой трудно, а сказать "нет" почти невозможно.
Вечер. Пора укладываться спать. Дети еще полны сил, а жена, как жаворонок, уже в бреющем полете. Она убредает в спальню, я гоняю детей чистить зубы и спать. Думаю, через часа полтора мне это удастся. Потом час-два подождать и они уже спят. Делов-то.
Злата умело пользуется слабостью матери. Прибегает в спальню:
— Мама, мама! — Лариса еле открывает глаза. — Давай завтра не будем смотреть, а сразу наденем колготки для балета? Хорошо?
— Хорошо, — бормочет жена и засыпает, не успев засмеяться.