Астрид Линдгрен «Мио, мой Мио!»

Где-то на переходном этапе от детства к отрочеству родители подарили мне книгу Астрид Линдгрен, состоящую из трех малоизвестных повестей. Тогда Линдгрен знал любой ребенок, но ее фамилия прочно ассоциировалась с «Карлсоном», «Пеппи Длинный Чулок» и, возможно, с «Калле Блюмквистом». А вот те повести, что были в подаренной мне книге — «Мио, мой Мио», «Братья Львиное Сердце» и «Ронья — дочь разбойника» были массовому читателю почти незнакомы. Кое-кто знал про «Мио», но больше благодаря фильму с участием будущей голливудской звезды Кристиана Бейла.

К моему большому удивлению все три книги оказались значительно увлекательнее и лучше, чем «общепризнанные» повести Линдгрен.

Особенно интересным стало впечатление от последовательного прочтения «Мио» и «Братьев Львиное Сердце». Книги удивительным образом и похожи, и непохожи. В обеих дети, несчастные в реальном мире, чудесным образом переносятся в мир волшебный, где получают все, чего им не хватало в «прошлой» жизни. Но если «Братья», несмотря на спорную тематику смерти, книга вполне оптимистичная, то «Мио» с начала и до конца наполнен надрывным предчувствием, постоянным ощущением приближающейся беды. Мио, в отличие от Карла, не жаждет приключений, а необходимость сразиться с рыцарем Като для него — тяжкий и скорбный долг. Вообще, вся сказка пронизана некой тонкой грустью, звонкой хрупкостью и тревогой. И даже вполне классический хеппи-энд все равно оставляет горько-сладкое послевкусие.

При всех атрибутах детской сказки, книга получилась удивительно взрослой, потому что опасности в ней вышли пугающе-реальными. Подвиги Мио — не веселые приключения в солнечной сказке, они — тяжкое и опасное бремя, которое он несет из чувства долга, а не любви к острым ощущениям. Лично у меня осталось впечатление, что, несмотря на победу над злом, рыцарь Като, несчастные птицы, башня Голода и прочие злоключения останутся с Мио навсегда. И это будут отнюдь не приятные воспоминания о победах.

В каком-то смысле «Мио» — едва ли не эталон детской книги. Она увлекательна, хорошо заканчивается, но в ней звучит ясный (хотя и изложенный в доступной ребенку форме) посыл — «есть вещи, которые НАДО сделать, хочется тебе этого или нет».

И последнее. Когда я читал книгу, мне в голову пришла одна странная мысль, которая опять-таки роднит «Мио» и «Братьев».

Или, возможно, это просто мое воображение?

Если в твоей жизни все очень плохо и нет надежд на лучшее, то на помощь приходит сказка. Так посчастливилось девятилетнему Буссе, так велико было его желание оказаться в волшебной стране, где живет его отец-король, так похожий на отца его лучшего друга Бенке. Детская душа всегда тянется к добру и тогда фантазия уносит тебя в те края, где воплощаются мечты и живут люди очен похожие на тех, кто относился к тебе по человечески. Мне всегда было жаль Буссе с его сиротливым одиночеством, дети не должны страдать ни в жизни, ни в книгах и Астрид Линдгрен пришла на помощь своему герою подарив волшебную страну сбывшихся желаний.

В этой стране талант писательницы создал особую атмосферу сказочности, которую я бы охарактеризовал как сказку до которой можно дотронуться рукой. Словами это трудно выразить, нечто подобное я чувствовал когда впервые читал «Хоббита» и «Властелина колец» Толкиена. Подобное идет от сердца и тут вопрос особого магнетического притяжения к сюжету. Хлеб насущный, колодец сказок-эти атрибуты, в совокупности с удачным стилем повествования, как раз и создают силовые линии волшебного магнетизма.

Но как водится счастье не может быть бесконечным, Линдгрен здорово передает ощущение тревоги в этом мире безмятежности, предчувствия беды затаившееся где-то в глубине груди. В книге и природа сильно реагирует на одно лишь упоминание имени рыцаря Като, темной персонификации зла с которым обречены бороться силы добра. И коль я начал проводить параллели с Толкиеном, то у Линдгрен зло также получилось столь же липкое и тягучее в своей мерзости и безысходности. Мрачный рыцарь с железным когтем, живущий в высоченном черном замке с единственным светящимся окошком может быть стандартен как отрицательный персонаж, но тем не менее вполне реалистичен под пером писательницы. По крайней мере в детстве меня при чтении пробирала дрожь, вызывая гнетущие визуализации. Особенно ярким получилось ощущение неотвратимой беды, когда кажется, что многочисленные слуги Като все равно найдут свою добычу. И какой при этом звучит зловещий лейтмотив: «Ищи повсюду! Мы те, кто ищет повсюду!»

Но сказка есть сказка и не надо говорить, чем все должно быть закончено. Тут не надо оригинальничать, это закон сказочного жанра, отступать от которого просто кощунственно. Линдгрен и не стала этого делать, в чем она на мой взгляд безусловно права. А книга всегда занимает законное почетное место на полке моих любимых сказочных повестей.

В отличие от kerigm'ы, я помню себя с полутора лет, но сказку «Мио мой Мио» читал в шестидесятых годах, когда она печаталась в журнале «Костёр». Журнал выписывался для моей младшей сестры, я считался слишком большим для этого издания, но сказку читал с восторгом. Единственный момент, показавшийся слишком наивным, сцена, в которой ложечка кормит Мио, попавшего в тюрьму к рыцарю Като. Но даже его я помню по прошествии полувека.

Вполне возможно, что разум у меня был затуманен уже в том возрасте, да и вырос я не слишком адекватным членом общества, о чём запоздало предупреждает kerigma, но что есть, то есть. И сказка эта мне нравится по сей день, хотя с тех пор я прочёл много других более взрослых сказок.

- А о чем книга?

- О мальчике, победившем Дракона.

- А он после этого сам не стал Драконом?

- Нет, конечно, он же мальчишка.

(с) Диалог со знакомым.

Перечитывать «Мио мой Мио» я взялась с опаской: боялась себя нынешнюю, только недавно начавшую чувствовать. Да и отзывы от товарищей вроде меня были аналогичные: «Птичка-наивнянка», «Фантазии заброшенного ребенка», «Марти-Сью на лошадке», «Алиса Селезнева не боялась». Но… неожиданно я получила удовольствие, причем немалое. Большим удовольствием было только понять, что я больше не «белое пальто». И да, не быть идеальным – нормально, бояться идти на смерть – нормально, плакать если плохо – нормально. Главное – не сворачивать на полпути. Выдерживать, выстаивать, преодолевать.

Всю дорогу мне рефреном, уподобляясь писательнице, хотелось повторять: «Оставьте вы в покое ребенка, господа критики! Это всего лишь ребенок — маленький, одинокий ребенок, у которого всю дорогу не было ничего по-настоящему своего. А если свое и было, то опекуны этим его попрекали. Тут же свой отец, который не «проходимец», своя лошадь, свой дом – и неважно, замок это или нет. И ничего удивительного нет в том, что мальчик не хочет этого терять. Пропавшие и заколдованные дети для ребенка – для него теория, а украденная лошадь Мирамис – его настоящее». Мое поколение росло на образах пионеров-героев, юных партизан, борцов с фашизмом. А делает вид, что на Арагорнах и Боромирах, и везде тычет: «Мои любимые герои не боялись смерти». Боялись. Очень боялись. Ее нормально бояться – никто не хочет умирать. А тут ребенок девяти лет от роду против взрослого Рыцаря Като, который превращает ему подобных в птиц!

Образ отца – это нечто особенное. Вот вы можете назвать навскидку произведения, где папа бы так убивался о ребенке? Занимался с ним, играл в модели самолетиков в рыцарском мире (потому что для ребенка это было символом отеческой любви на примере отца Бенке), называл его ласково? «Мио, мой Мио» означает «Я тебя люблю» на «мужском» языке. И Мио придавала силы любовь отца, который каждый раз отвечал на его «сигналы» страха и отчаяния, страдая намного больше Мио.

Теоретикам «высокой детской смертности» тоже хочется сказать: никакого мертвого мальчика в Тегнера нет. И отправлял отец сына не погибать, а побеждать, чтобы Мио впоследствии, став Королем, защищал Страну Далёкую от новых возможных бед. Можно застрять в обидах на родителей и недолюбленности, а можно «перерасти» и «вырасти», если в детстве не повезло с отцом-Королем. Попытаться самому стать Королем или Королевой.

Спасибо Линдгрен: оказывается, эмоции во мне не умерли. И плачущий от страха Мио окончательно убедил меня в том, что я не ошиблась в выборе: эта сказка о приключениях Духа, а не плоти. Мио победил – он же мальчишка, и не заразился при этом «каменным сердцем». Рыцарь Като был сам ему не рад.

Не думаю, что Линдгрен, эта в известной степени эмансипированная женщина, женщина с нетипичным по тем временам воспитанием, начитанная и неглупая, когда бралась за эту историю, задумывала все так «плоско» и «картонно», как об этом пишут многие, даже уважаемые мной лабовцы. Скорее всего, внешняя сторона тут обманчива. Очень интересная получилась зарисовка. то одновременно, и почти бесячая квинтессенция всего мальчукового, как в японской пафосной сёнен манге, и лирическая почти-баллада. И красивая притча со своими символами-атрибутами.

Думаю, вся суть в том, что Линдгрен через всю жизнь пронесла чувство вины (кто помнит её биографию) к маленькому сынишке, которого смогла завбрать из приёмной семьи, только когда тому стукнуло пять лет. А вскоре родилась дочь, и большинство сказок были придуманы и записаны автором именно для дочки.

Мне кажется, в такой ненавзячивой манере она хотела реабилитироваться перед самой собой, а заодно попробовать примерить на себя образ его мыслей. Все эти мечты мальчишек о лошадях и подвигах прослеживаются во многих ее произведениях, даже в Эмиле.

Сюжет не кажется жестоким, вообще тема инициации мальчиков или подростков — канонище с бородой. В каждой стране еть свои сюжеты и сказки на эту тему, будь то Иван-царевич или плачущий мальчик, попавший в кабину обезумевшего робота.

Когда-то давно в детстве первой посомтрела экранизацию, в кинотеатре. Большой экран творит чудеса. И по тем временам фильм казался мне ни с чем не сравнимым шедевром. Как спустя лет пять впервые увиденные «Виндария» и «Полет на драконах» — в анимации. Спустя годы «Шедевры» немного утратили свой блеск, но не потеряли шарм. С удовольствием погружаюсь в эту историю.

В отличие от остальных произведений Линдгрен эту повесть можно читать только в детстве. Как-то даже не верится, что автор таких прекрасных, точных, смешных и вполне подходящих для взрослых вещей, как «Карлсон» и «Эмиль», сочинил эту картонную историю в нелепых декорациях. Про хорошего мальчика, который внезапно обрел доброго отца-короля, летающую лошадь и вместе с другом победил злого рыцаря. И все это, заметим, без тени улыбки. Только детское воображение может достроить за всем этим нелепым пафосом что-то стоящее.

Дело в критическом мышлении: у взрослых людей оно обычно чересчур развивается, и начинает нашептывать, что совсем плохих людей не бывает, как и совсем хороших, и задавать неудобные вопросы, почему же это такой прекрасный отец-король бросил своего ребенка в приюте, и что летающих лошадей не бывает. Дружба, правда, бывает, но обычно тоже не в таком сопливом варианте, когда ты — герой и принц тут, а все друзья тебя искренне обожают и рады вечно быть на второй роли.

В общем, герои совершенно картонные, настолько, насколько можно представить картонных персонажей в подобной сказке. Сюжет такой же: на окраине волшебной страны находятся владения злобного рыцаря, и герою надо обязательно попереться туда и сразиться с ним, потому что он каждой букашке в волшебной стране в трамвае наступил на мозоль, а каждой таракашке — не уступил место. Ну или в этом духе. Все это не выдерживает совершенно никакой критики, и, честно говоря, я не знаю, в каком возрасте у детей бывает настолько затуманен разум, чтобы нормально воспринять подобную чепуху. Я себя в таком возрасте не помню, по крайней мере.

При всей моей любви к автору Карлсона, это кромешный ужас и образец того, как не надо писать для детей, если хочешь, чтобы они выросли нормальными членами общества, адекватно воспринимающими эту, нашу реальность, а не какую-то искусственно упрощенную до полного слабоумия и соплей.

Как славно, что есть такой жанр – сказка. Где писатель вправе создать добрый мир, который не обязан походить на наш. Где персонажи положительны по умолчанию, а отрицательные обозначены с начала и обречены на поражение в конце. Где добро торжествует, потому что добро. Где главный герой побеждает, просто потому что он главный герой.

«Имо, мой Имо»

или приключения плаксы-ваксы-мэрисью в Вандерлэнде

Трудно поверить, что эту унылую, слезоточивую и нарочитую до пародии книгу написала та же Астрид Линдгрен, что и искрометных «Рони», «Пеппи», «Карлсона», «Эмиля», «Расмуса». В «Мио» нет ни капли того озорства, той жизнерадостности, которой полны лучшие вещи фрау Астрид. Всё, что есть в этой книге — это слезоточивый пафос. Нет, не тот героический, с которым спартанцы сносят головы врагам, а пафос нарочитой жалости, плаксивости и уныния. Нас все время призывают пожалеть бедняжку героя, который не переживает ничего особенного, но по поводу любой неприятности истерически рыдает. Про себя я решил, что в названии перепутаны буквы — книгу следовало назвать «Имо, мой Имо».

«Имо» рассказывает про попаданца из нашего мира в «тот», который на той стороне обретает все, о чем только можно мечтать. Почти метафора рая после смерти. Но рай — это воздаяние за добрые дела. Чем мальчик Буссе заслужил билет в рай? Ел кашу лучше всех? Был всегда добрым, храбрым и говорил только правду? Нет, просто он ВДРУГ оказался пропавшим сыном короля, и плюшки ему дают за то, что он — это он. Его сосед Бенке ничем не хуже и не лучше его, но ему летающей лошади, замка и папы-короля не полагается.

Тем более обидно, что все блага сыплются даже не на среднего героя. Герой вызывает отвращение. Он — сопля. Ничтожество. Нытик. Девчонка. Для мальчишки, он слишком много плачет. Причем по любому поводу, и даже без повода. Он плачет, слушая пение птиц, плачет, думая о своем отце (которого не знал!), а уж когда начинаются приключения — рыдает без остановки от любого испуга.

Разумеется, такая сопля не способна победить Страшного Темного Рыцаря Като. Поэтому ему выдается инвентарь героя:

* лошадь волшебная летающая, 1 шт.

* меч волшебный, рассекающий стены, 1 шт.

* плащ-невидимка, который ВНЕЗАПНО проявляет свои свойства, 1 шт.

* ложка-кормилка, про которую тоже забыли предупредить, 1 шт.

* птицы-помощники, способные достать меч со дна озера (птицы! не рыбы!) — неограниченно.

* фантастические «рояли в кустах», в стиле «меня догнали стражники, всё пропало... но тут свершилось чудо, земля разверзлась и укрыла нас» — неограниченно.

Обладая такими ништяками, Мио, тем не менее, умудряется продолжать ныть, плакать и попадать в плен, даже не замахнувшись чудо-мечом на стражников. Из каждой передряги он выбирается ТОЛЬКО с помощью внезапного чуда, типа разверзшейся земли, проявившихся чудо-особенностей плаща или ложки, помощи птиц-водолазов. И регулярного сеанса плача. При этом, он себя считает «рыцарем», кстати...

Цитата (у принца Имо отобрали любимую лошадку):

Неужто я не плакал? Сказать по правде, плакал, да еще как! Укрывшись за скалой, прижавшись лбом к каменистой земле, я горько рыдал, никогда еще я так не рыдал! Добрый рыцарь всегда говорит правду. По правде сказать, я плакал навзрыд. Вспоминая преданный взгляд Мирамис, я просто обливался слезами. Может, мои слезы тоже были кровавыми, как слезы тех белоснежных лошадей, которые плакали о своих жеребятах. Кто знает?

Заметим, между делом, что ничего сверхъестественно жестокого с Имо не делают. Апофеоз злодейства — у него отобрали лошадь и заперли в башне. Для сравнения: Фродо получил в пузо ядовитым жалом и потерял палец; Эдмунд Певенси был изрублен в битве, искупая свое предательство; Алиса Селезнёва с одной свечой в руках дралась с чудовищами; Рони той же Астрид Линдгрен тонула в водопаде, замерзала со сломанной ногой в зимнем лесу. Все они подавали юному читателю пример мужества и находчивости, встречая опасность без нытья.

Герой не удался, что уж говорить о злодее? Рыцарь Като — типичный Чёрный Властелин, и местный человек-мем. Все очень любят произносить его имя, хотя каждый раз при этом случаются какие-то гадости. Дует ветер, проливается дождь (как нам не хватало тебя летом-2010, рыцарь Като!), гремит гром, плачут лошадки. Один раз после этого у бабочек ОТВАЛИВАЮТСЯ КРЫЛЬЯ! Ради того, чтобы очередной раз упомянуть его, герои калечат бабочек! При таком эффекте, имя Като давно должно были эвфмеизировать, как того же Вольдеморта: «Тот-кого-не-принято-называть», «Вы-знаете-кто», итп. Но нет, все, во главе с Имо, радостно вопят: «Рыцарь Като!», и в эту минуту за спиной рушится дом, а лошади рыдают кровавыми слезами.

Книга по атмосфере напоминает вышедший в те же годы «Властелин колец» — герой и его верный друг ползут, прячутся, подбираются к цитадели Черного Властелина. А теперь представьте себе, что при подходе к Мордору перед Фродо раздвинулись бы скалы, Голлум подарил бы крутой магический меч, а Шелоб заклевали бы пролетавшие мимо Орлы. При этом хоббитцы бы рыдали на протяжении всего пути, и сами ничего не умели сделать. После финального обрушения Мордор немедленно зацвел бы зеленью, Теоден и Боромир воскресли бы, а Саруман и орки превратились бы в ничто и исчезли в никуда. Вот теперь вы примерно представляете себе, что такое «Имо, мой Имо».

Прибавим к этому ужасный язык. Герои повторяют очевидные вещи по десять раз. Спрашивают друг у друга то, что и так знают. Особенно блистают красноречием стражники Като, чей лексикон ограничен словами «Ищи-ищи, мы те кто ищет». Выше я сравнил книгу с «ВК», чьих орков многие обвиняют в тупости, в одномерности. Но сравните диалог в отряде Углука с «разговорами» стражников Като — и вы поймете, насколько могло быть хуже.

Цитата (стражи скучают на посту):

- Ищи, ищи повсюду! — сказал один. — Рыцарь Като приказал: враг должен быть схвачен. Враг, прискакавший на белой лошади, должен быть схвачен. Таков приказ рыцаря Като. Ищи в горных пещерах, ищи среди лесных деревьев, ищи в воздухе и в воде, ищи близко и далеко, ищи повсюду!

- Ищи близко, ищи близко! — сказал другой. — Мы те, кто ищет близко. Может, враг среди нас. Может, нынче ночью он карабкается по скале к замку! Ищи повсюду!

Положительные герои не лучше. Их язык состоит из сплошных повторов предыдущих фраз, как будто они боятся, что читатель их забудет или неправильно поймет. Они напыщенно пафосны, напрочь лишены чувства юмора. Они заканчивают фразы друг друга. Они констатируют очевидные вещи:

Цитата (только что с грохотом рухнул замок рыцаря Като):

- Нет больше замка рыцаря Като, — сказал Юм-Юм.

- Остались одни камни! — добавил я.

- Ма-лад-цы! — погладил их по головкам К.О.

Не получается представить, что это мог написать тот же человек, что и живую, восхитительно жизнерадостную, искрометную «Рони», где каждый разбойник говорит со своими прибаутками, героиня — остроумна, упряма и решительна, мир — полон жизни, кипящей по своим законам... Не верю. То ли в «Имо» Астрид решила спародировать штампы фэнтези (которые тогда уже были штампами), то ли дело не обошлось без заказа и негров.

Я жалел, что взялся за «Имо», на первых главах, и дочитал исключительно из здорового чувства юмора. И перестал жалеть. Соседи несколько раз просили меня рассказать, что же такое смешное я читаю, раз от меня доносятся раскаты хохота. Я рассказывал им про «эффект рыцаря Като», про ежеминутные рыдания, про фантастические рояли, спасающие Мио — и мы смеялись вместе!

Не зря друзья говорили, что книга мне не понравится.

Многие пишут, что «вот если бы я прочитал это n-дцать лет назад…». Но точно знаю: и тогда бы не понравилось!

Книга – квинтессенция того, что я не выношу в детских (и не только) сказках. Принцы, белые кони, назывная настоящая дружба и такая же назывная великая битва (назывная – та, что не выводится из текста, а просто называется таковой, обычно не один раз, чтоб в памяти отложилось, а читатель не забывал), злые-презлые злодеи, обилие «зелененьких листочков», прекрасных или невыносимо печальных звуков, прекрасных же цветов и характеров.

Чего стоит одно только обращение отца к сыну – (всегда!) с помощью сентиментальной последовательности слов «Мио, мой Мио».

»- Пап, я тебе не мешаю?

– Мио, мой Мио!.. мне нравится пение птиц, нравится перезвон моих серебристых тополей, но больше всего люблю я слушать смех сына в моем саду».

(Т.е. «Я рад, что тебе весело. Конечно, ты не мешаешь».)

«Мио, мой Мио, тебе нравится сад?»

И не дожидаясь ответа:

"— Хорошо, что ты так счастлив. Будь всегда таким, Мио, мой Мио».

Впрочем, ни слова в простоте – это касается вообще всех персонажей. Кроме того, Мио этот, его Мио, оказался еще каким-то невообразимым нытиком, видит он что-то новое, дарят ему что-то необычное, он тут же начинает рисовать себе мрачные картины собственной ужасной гибели с непосредственным участием подаренного/увиденного.

И вот, сквозь многословные причитания главного героя и такие же многословные описания прекрасностей Страны Дальней и ужасностей Страны Чужедальней мы движемся к эпохальной битве, «которую ждали много-много тысяч лет» и которая длилась целый час. Понаблюдаем? Попереживаем? Как бы не так. Битве отведено всего несколько слов («молчаливая, страшная битва») и пара абзацев для финала.

"– Гляди не промахнись! Рази в самое сердце! В мое каменное сердце! Слишком долго терзало оно меня и причиняло страшную боль.

Я заглянул в его глаза. И такими чудными показались мне эти глаза. Мне показалось, будто рыцарь Като жаждет избавиться от своего каменного сердца. Может быть, больше всех на свете ненавидел рыцаря Като сам рыцарь Като».

Ну наконец-то, думаю. Сейчас будет что-нибудь вроде…

"— …я призываю тебя подумать о том, что ты сделал… Подумай и попытайся почувствовать хоть немного раскаяния, рыцарь Като…

— О чем это ты? – Ничто из того, что говорил ему Мио — ни разоблаченные тайны, ни насмешки, — не поражало рыцаря Като так, как эти слова. Мио увидел, как его зрачки сузились в тонкие щелочки, как побелела кожа вокруг глаз.

— Это твой последний шанс, — сказал Мио. — Все, что тебе остается… Я видел, во что ты иначе превратишься… будь мужчиной… попытайся… попытайся раскаяться…»

(Прим. авт. – Имена собственные в цитате изменены.)

Думаю, хоть один герой перестанет быть таким тошнотворно однозначным. Однако не случилось. Нытик Мио вдруг стал решительным — он «не стал мешкать». И вместо неоднозначного героя получилась груда камней и железный коготь.

Собственно, конец истории.

Единственная понравившаяся сцена в книге — сцена с девочкой-птичкой Милимани, пожертвовавшая собой ради спасения Мио. Здесь почему-то обошлось без высокопарных слов. Только констатация факта, страшные последствия – и чудесное спасение. Трогательно и лаконично.

МИО, МОЙ МИО — одна из трех замечательных повестей-сказок (ныне их назвали бы ''фэнтези''; для сказок они уж очень серьезны), входящих в условную трилогию. МИО — наиболее ''сказочная'' повесть из трех. Она не лишена сказочной условности, что только идет ей на пользу: то, что в ''серьезной'' фэнтези казалось бы ''роялем в кустах'', ''богом из машины'', здесь воспринимается как часть традиционной сказочной темы: сама природа помогает герою в борьбе с глубоко чуждым ей Злом.

Образ этого Зла — Рыцарь Като — один из первых образов Темных Властелинов, кои потом будут бессовестно штамповать пачками. Он не поражает поначалу глубиной и многогранностью; это символ — символ безжалостной силы, уничтожающей всякого, кто не склонится перед ней, не позволит заменить свое сердце камнем, превратить себя в бесстрастного исполнителя жестокой воли. Его слуги — марионетки, не думающие, не говорящие ни о чем, кроме исполнения приказов своего повелителя, тупо повторяющие приказы.

Но так ли стереотипны образы злодеев? Вспомним, что Като дает похищенным детям выбор: превратиться в птицу, или получить каменное сердце. Быть может, сердца тех, кто согласился на потерю собственной души не так уж и отличались от холодного камня? И напротив — сам Като больше других страдает от своего каменного сердца. Многие говорят, что ненавидят рыцаря больше, чем все остальные, но...

''Может быть, больше всех рыцаря Като ненавидел сам рыцарь Като?''(с)

Возможно, сам 20-й век, с его ''темными властителями'', с их подданными, добровольно заменившими сердца на камень, отбросившими все чувства ради своих повелителей и залившими землю кровью миллионов, и породил образ жестокого рыцаря и его слуг.

Да, эта книга не так проста, как кажется: она рассказывает о слабости могущественного Зла (Като), и о силе беззащитного, на первый взгляд, Добра (Мио и его верный друг Юм-Юм). Она пронизана настоящей верой в лучшее, верой ничем не подкрепленной, которая неожиданно оказывается сильнее логики и фактов — как любая истинная вера (я не свожу все к христианству, чтоб вы знали). Поистине, оценить эту сказку можно всегда, а вот понять — лишь во взрослом возрасте.

В связи с этим стоит обратить внимание на предыдущий отзыв. Я, честное слово, не имею ни малейшего желания обсуждать чужие отзывы там где надо обсуждать само произведение, мне это претит, но тут я сдержаться не мог. Автор проявил завидное чувство юмора. Его здоровый цинизм, безупречная логика и суждения с позиций множества прочитанных фэнтезийных произведений, конечно, вызывают уважение, но также свидетельствуют о совершенном непонимании поэтики и традиций литературной сказки, непонимании, которое он, очевидно, считает особой просвещенностью, недоступной ценителям этого произведения. Я не имею ни малейшего желания вступать с ним в спор, но не могу не сказать, что его отзыв насквозь субъективен (как любой отзыв, разумеется), логика условна, но при том заметно желание ''всем открыть глаза''. Может, я предвзят, так как задели одно из моих любимых произведений; впрочем, оно проверенно временем, так что я думаю, задеты не только мои чувства. Я все же посоветовал бы уважаемому Робину Паку поискать более достойную мишень для сарказма, благо недостатка в них нет, особенно в современной литературе.

Засим откланяюсь!

Все дети хотят отправиться в страну Дальнюю, где шумят серебристые тополя, где костры освещают и согревают ночь, где скачет по полям прекрасная Мирамис. Здесь все, каким должно быть, каким мечтается: все взрослые — добры и заботливы, а дети — приветливы и уважительны, хлеб насущный всегда утоляет голод, а вода — жажду. В такой стране хорошо путешествовать и даже совершить подвиг, чтобы вернуться потом домой и рассказать родителям, какой ты смелый и решительный. А они — похвалят и отправят спать, уютно подогнув одеяло и обязательно поцеловав на ночь.

Но это для счастливых детей, с которыми отцы делают вместе дельтапланы, катаются на коньках, а матери — читают сказки. Но герой сказки Буссе Вильхельм Ульсон к таким детям не относится: он несчастлив, потому что у него нет родителей, а тетка Эдли все время повторяет: «Будь проклят тот день, когда ты появился в нашем доме». А дядя Сикстен вообще ничего не говорит, а лишь изредка кричит: «Эй ты, убирайся с глаз долой, чтоб духу твоего не было!». Поэтому Буссе /или принц Мио/отправится в страну Дальнюю не за приключениями, а за тем, что не может дать ему реальный мир — за родительской любовью.

«Мио, мой Мио!»- сказка очень поучительная. Взрослым она напомнит, что дети, в сущности, мечтают только об одном — о родительской любви и заботе. И еще — чтобы верили в своих детей и их силы.

Но и для детей в ней есть кое-что. Мио обретает в стране Дальней любовь, дружбу и признание, но все же добровольно отправляется в опасный путь в мертвый лес, чтобы сразится с жестоким рыцарем Като. Зачем? Наверное, для того, чтобы мир был прекрасен его надо защищать от Зла, как и любовь, дружбу и доверие.

Я всегда была счастливой девочкой. В детстве, читая книгу, я радовалась, что у меня-то есть отец-король и мать-королева, которые и так любят меня, и мне можно искать страну Дальнюю только для приключений. Я радовалась, что для меня нет места в песне птицы Горюн, которая рассказывает о всех тех детях, которые несчастливы: остались без родительской любви, обижены или потеряны. К сожалению, птице Горюн всегда есть о чем петь.

В отличие от «Братьев Львиное Сердце», которые берут за душу своей совершенно недетской, реалистичной жестокостью, эта повесть гораздо красивее и романтичнее. Здесь всё происходит не «так, как есть в жизни», а «так, как ДОЛЖНО быть».

Но, имхо, бессмысленно задаваться вопросом — «какая из двух сказок лучше»? Что значит «лучше» — ближе к жизни, что ли? Так они обе близки к жизни, просто Нангияла — это то, что мы есть, а Страна Дальняя — это то, РАДИ ЧЕГО мы есть. То, какими мы стараемся быть (а что не выходит — так это не суть важно. Стараться-то всё равно НАДО... Нравственный императив, одним словом :-) Поэтому: хорошо, что красота Страны Дальней как бы компенсирует недетские ужасы Нангиялы — и хорошо, с другой стороны, что Нангияла своими недетскими ужасами оттеняет красоту Страны Дальней, не давая ей окончательно отойти от жизни и стать «просто сказочкой». Хорошо, что эти две сказки взаимно оттеняют друг друга.

Сейчас эту книгу мне оценивать трудно. Не перечитывала со времен детства, а потому в памяти — те, давнишние, впечатления. И не только от книги, но и от фильма. Ощущение некоторой нереальности и какого-то щемящего чувства. Сентиментальность? Не знаю... Как ребенок воспринимает чудесный мир? Он отдается ему. Но только при том условии, если он верит в этот мир. Или хочет верить.

В любом случае, книга наполнена чувством.

А Страна Дальняя — это своего рода мечта. Сбывшаяся — для Мио, и несбывшаяся для всех тех, кто не нашел себе пристанища в этом мире, семьи, своего места в жизни. Помню еще, что и рыцарь Като вызывал у меня смешанные чувства. Есть злодеи, которые вполне себе осознают, что они злодеи. И в глубине души тяготятся этим и жаждут избавления. Обычно это те, кто ожесточился от страданий — вплоть до каменного сердца. Но в глубине его что-то такое еще теплится. Нужен, верно, огненный меч, чтобы разбить каменную оболочку и вызволить душу из плена. Маленькую серую птичку, которую выпустил Мио из покоев рыцаря Като....

Словом, «Мио, мой Мио!» — сказка-притча, сказка-аллегория. Ну и конечно же, сказка-приключение. :smile:

В этой сказке можно увидеть множество идей. а я хочу подчеркнуть одну, на мой взгляд, наиболее актуальную и не так уж хорошо обыгранную в детской литературе. Буссе жил в Стокгольме с одной лишь мечтою — увидеть отца. Это было самое острое, самое, кажется, несбыточное желание. И выпады его приёмных родителей, что отец его проходимец, наносили мальчику самые глубокие раны. Отметьте, какой была погода в городе, где не было отца. Сыро, холодно, зябко, тоскливо. А в стране Дальней всё было светлым, радостным, красивым. Потому что там живёт отец. Много пишут о матерях, но об отцах пишут мало. О том, как важно чувствовать ребёнку, что у него есть отец, что этот отец ни где-нибудь, а дома. Что можно, прийдя из школы и с прогулки, или увидеть отца или ждать, зная, что он обязательно придёт. Как бы не велик был вклад матери в то, чтобы дать жизнь ребёнку, исполнять свои материнские обязанности, нельзя умалять роли отца. Мать — это будни, это обыденно и просто, потому что в первые годы своей жизни ребёнок почти полностью от неё зависим и проводит время с ней. А отец — это праздник. Это воскресное гулянье, а не скучный дневной сон, это поход в зоопарк или кино, а не ежедневное брожение во дворе или на детской площадке, это «взрослый» шашлык, а не противное овощное пюре, это футбол, теннис, хоккей, плаванье, а не зарядка.

В детстве, когда ни о каких властелинах колец в Союзе и не слыхивали, эта книга показалась мне шедевром. И лишь потом, спустя годы,я понял что как раз этот роман писательницы — слабенький повтор модной тенденции. Но — спасибо ей за мое детское счастье!