«Radiance» — это декопанк-палп-НФ-альтернативка-космоопера-детектив, действие которого происходит в Голливуде и Солнечной системе, очень непохожих на те, что известны нам.
От феноменально талантливого автора попавшей в список бестселлеров «Нью-Йорк Таймс» «Девочки, которая объехала Волшебную страну на самодельном корабле»!
Отец Северины Юнк — знаменитый режиссёр готико-романтических фильмов в альтернативном прошлом, где звуковое кино всё ещё остаётся дерзкой новинкой из-за семьи Эдисон, придержавшей патент. Бунтуя против отцовских фильмов о страстной любви, интригах и потусторонних духах, Северина начинает снимать документальные ленты, совершая космические путешествия и исследуя левитаторские культы Нептуна и салуны Марса, где царит беззаконие. Ибо это не наша Солнечная система, а та, что родилась из классической научной фантастики; все планеты в ней обитаемы, и люди путешествуют сквозь космическое пространство на красивых ракетах. Северина — реалистка в фантастической Вселенной.
Но документальная лента об исчезновении колонии дайверов на покрытой водой Венере, где обитают существа размером с остров, именуемые китёнцами, станет её последним фильмом. Хотя её покалеченная съёмочная группа прилетит домой на Землю, а историю Северины сохранит единственный выживший обитатель колонии, сама она так и не вернётся.
Стилистически напоминающий «Путешествие на Луну» и «Дом листьев», написанный с использованием приёмов из классического кино, светских журналов и метапрозы, «Radiance» представляет собой охватывающую всю Солнечную систему историю о любви, открытиях, семье, потерях, квантовой физике и немом кино.
цитата
— Сколько начал может быть у одной истории, папа?
Мужчина смеётся. У него приятный смех, бархатный и отдающий табаком, и этот смех говорит: «О, какие вопросы задаёт моё дитя!»
— Столько, сколько тебе по силам съесть, ягнёночек. Но только один финал. Или, может, всё наоборот: одно начало — и целая пасхальная корзина финалов.
— Папа, не говори глупости, — наставительно говорит ребёнок тем голосом, который свидетельствует о привычке добиваться своего. — История должна где-то начинаться. А потом она должна где-то закончиться. В этом весь смысл. В реальной жизни всё так и происходит.
Мужчина снова смеётся. Вам нравится его смех. Мне нравится его смех. Мы не можем ничего с собой поделать, нас охватывает благорасположенность к человеку, который так смеётся, хотя на самом деле смех ему не принадлежит — он выучил этот смех в университете, прилежно скопировал у любимого профессора по сценарному мастерству, как вы или я могли бы скопировать то, что сосед написал на экзамене.
— Но в реальной жизни всё происходит совсем не так, Ринни. Реальная жизнь состоит из начал. Дни, недели, дети, путешествия, свадьбы, изобретения. Даже убийство представляет собой начало убийцы. Возможно, серийного убийцы. Всё есть пролог. Каждая история по сути своей заика. Она всё начинается и начинается, пока ты не выключишь камеру. В половине случаев ты даже не понимаешь, что выбор блюд к завтраку представляет собой начало истории, которая не сложится, пока тебе не исполнится шестьдесят и ты не уставишься на пирожное, что сделало тебя вдовцом. Нет, любовь моя, в реальной жизни можно прожить весь отпущенный тебе срок, не закончив ни одной истории. А иной раз даже не начав как следует.
<…>
Её зовут Северина Юнк. Ей десять лет. Она говорит со своим отцом, Перси.
Она мертва. Почти наверняка мертва. В общем-то, решительно мертва. По крайней мере, на звонки точно не отвечает.
Добро пожаловать. Это начало — ваше начало. Мы приберегли его для вас. Ну что?..
Представьте себе мир, где кино навсегда осталось немым и чёрно-белым, и это никого не расстроило и не испугало.
Представьте себе мир, где полёты в космос неуловимо отдают «Путешествием на Луну» Жоржа Мельеса, и где, благодаря относительной простоте и широкой распространённости космических кораблей, человечество расселилось по всей Солнечной системе и избежало обеих мировых войн. Зачем войны, когда столько неосвоенных планет и прочих небесных тел?
Представьте себе мир, целиком и полностью зависящий от молока китёнцев, которое добывают венерианские дайверы, и благодаря которому люди могут существовать за пределами Земли, а Солнечная система — сиять и бурлить от переполняющей её жизни.
Представили? Что ж, тогда вам будет проще вжиться в этот замысловатый, ошеломляющий роман, чей автор ни на секунду не жалеет читателя. Этот текст нельзя осваивать урывками, уделяя ему пять-десять минут в свободное время; собственно, на мой взгляд, возможны всего два сценария развития отношений с ним. Либо вы покоритесь течению и не сможете оторваться, пока не перелистнёте последнюю страницу, либо утонете, не проплыв и четверти пути. Третьего не дано.
Итак, перед нами история Северины Юнк, о которой мы знаем, что она совершенно точно мертва, но как и почему она умерла нам сообщат не сразу. Намёки на некую странную и трагическую историю, приключившуюся на Венере, попадаются тут и там практически с первой главы, однако не стоит ждать от этого романа стандартной хронологии. Всё дело в том, что мы видим события не в том порядке, в каком они произошли, а в том, как их вспоминает — и воспринимает — Персиваль Юнк, задумавший снять фильм о своей погибшей дочери. По ходу дела он несколько раз меняет концепцию и стиль, переходя от нуара к готической фантасмагории, сказке и детективу, берёт за основу для персонажей реальных людей, вольно обращаясь с их прошлым, настоящим и будущим, вмешиваясь в их мысли и мотивы; отрывки из разных версий сценария перемежаются газетными вырезками, диалогами из радиоспектакля «Сколько миль до Вавилона?», сценами из фильмов Северины и её отца, домашними короткометражками, дневниками и письмами, полными правды и вымысла… а история всё не складывается и не складывается. Персиваль, затеяв снять фильм о дочери, никак не может его закончить. Почему? О, всё просто.
В этом случае ему придётся окончательно и бесповоротно признать: она умерла.
В «Radiance», с этим не поспоришь, совершенно безумные, фантасмагорические декорации, но действуют в них персонажи, в которых мне было нетрудно поверить, поскольку движут ими понятные чувства и эмоции. Предприимчивый Персиваль и его жёны — каждая со своим, особым характером и с неповторимой судьбой, — дерзкая и талантливая Северина, венерианский найдёныш Анхис, в каком-то смысле навсегда оставшийся ребёнком, и множество персонажей второго-третьего плана, прописанных с удивительной точностью… Всех не перечислить. Из-за сложной хронологии и замысловатого стиля разобраться в происходящем бывает непросто, однако в какой-то момент кусочки головоломки один за другим начинают вставать на свои места, и мотивация даже самых психоделичных героев вроде Максимо Варелы – Безумного короля Плутона становится понятной и, прямо скажем, логичной. Ведь аннотация правдива: эта история во многом о любви, а также о её неизменных спутницах — ревности, тревоге, печали… Перечень можете продолжить сами, только учтите, что «любовь» в данном случае означает ещё и то чувство, которое творец может испытывать к своему творению (фильму ли, книге), а исследователь — к бескрайнему миру, что раскинулся перед ним. Словом, не надо ограничивать себя какими-то выдуманными рамками, ведь в мире — каким его видит Кэтрин Валенте — нет границ.
Ещё одно измерение романа, которое никак нельзя обойти вниманием, связано с кино. Киностудии во вселенной «Radiance» — влиятельные транскосмические корпорации, чей «Голливуд» расположен на Луне, превращённой в одну большую съёмочную площадку. Между ними идёт бесконечная война. Северина, как уже было сказано, снимает документальное кино, которое в мире вымысла и замысловатых иллюзий всеми воспринимается как глоток свежего воздуха — особенно если учесть тот немаловажный факт, что для своих лент она подбирает актуальные и социально важные темы, не боясь говорить о том, что принято замалчивать, не страшась отправляться туда, где съёмочной группе может угрожать вполне реальная, не киношная опасность. Но кино играет слишком важную роль в жизни нашей героини, чтобы всё было так просто, ведь Персиваль Юнк снимал свою единственную дочь с первого же дня, как увидел её, и любимейшая отцовская камера по имени Клара в каком-то смысле заменила Северине мать. В романе, помимо традиционной для Кэтрин Валенте постмодернистской игры с мифами, сказками и прочим, множество отсылок к кинематографу нашей Вселенной — большей частью, к тому периоду его развития, когда движущиеся на экране картинки воспринимались далёкими от пресыщения зрителями с восторгом, переходящим время от времени в благоговение. На страницах «Radiance» магия кино возрождается в своём первозданном, нетронутом виде.
Впрочем, в «Radiance» нашлось место для разных видов магии, ведь Кэтрин Валенте уже доказала, что её писательский талант граничит с подлинным волшебством. Это полифонический, плотный и насыщенный, необыкновенно сложный и необычайно красивый, очень мудрый и ёмкий роман о жизни и творчестве, о правде и вымысле, о безграничной Вселенной, которая может поместиться в отдельно взятой голове. Это грустная — возвращаться в реальность после хорошего фильма или хорошей книги всегда грустно, — и одновременно очень светлая история.
Древнее пророчество истолковано ошибочно — и на свободу выпущен Разрушитель, воплощение распада. Уже не только Последняя империя, но и весь измученный мир с каждым днем все глубже погружается во тьму и хаос. Рожденные туманом Вин и Эленд Венчер должны остановить вездесущее и всеведущее божество, которое управляет ордами безумных монстров и вызывает извержения вулканов. Ключом к победе или поражению может стать атиум Вседержителя, самый ценный из алломантических металлов. Но каково же истинное предназначение этого металла и почему он спрятан так надежно, что даже Разрушителю не удается его найти? Кто поможет могущественным, но не всесильным алломантам в их нелегкой борьбе? И осталась ли хоть малейшая надежда, что мифический спаситель, Герой Веков, все-таки придет?
Марджори и Холли -- две сестры, которые ещё пару лет назад были очень близки, и казалось, что так будет всегда. Но жизнь берёт своё: Марджори с головой уходит в работу над диссертацией, Холли выходит замуж за еврея Натана, принимает иудаизм и отдаляется от семьи. Поступок младшей сестры -- подумать только, она сменила имя и стала теперь Хавой! -- вызывает у Марджори сильнейшее раздражение и даже злость. Она не понимает, что могло заставить Холли променять любящих родственников на мрачного молодого человека, чья жизнь подчиняется непонятным и отчасти пугающим обычаям, и воспоминания об идиллических детских годах, проведённых бок о бок, лишь причиняют дополнительную боль.
Главную роль в этих воспоминаниях играет дедушка Марджори и Холли, Эли Бёрк. Он несколько лет прожил с семьёй своего сына, отца девочек, и постоянно рассказывал им волшебные истории о Белом Чародее, страннике-чудотворце. Что-то очень необычное было в этих историях, не похожих на простые сказки, и потому Марджори их не забыла. Узнав о том, что Холли-Хава и Натан, живущие в старом семейном доме, переделали комнату дедушки в детскую для ребёнка, который вот-вот должен появиться на свет, Марджори мчится к ним, чтобы проверить, не пострадала ли в ходе ремонта и переезда в подвал оставшаяся после дедушки библиотека.
И в подвале, в ящиках со старыми книгами, она находит тетрадь, на обложке которой знакомой рукой написано: "Белый Рабби и Свет Саббатиона". После смерти дедушки его друг передал отцу Марджори и Холли четыре тетради, сказав: "Эли просил их уничтожить, но я не смог". Марждори считала, что её отец выполнил эту просьбу -- по крайней мере, он унёс тетради, не позволив ей даже заглянуть в них, -- но оказалось, что по меньшей мере одна всё-таки уцелела.
Марджори открывает тетрадь, даже не подозревая, что вскоре её жизнь изменится навсегда...
---
Этот роман распадается на две сюжетно и стилистически неравноценные части, которые примыкают друг к другу очень неплотно, временами вызывая ощущение, что их писали разные люди. Первая часть -- современная, история Марджори и Холли, история о непонимании, любви и ревности, поиске своего пути. Она написана достаточно простым языком, и несмотря на экзотический флёр иудаизма вызывает -- у меня, по крайней мере -- лёгкое дежавю. Во многих семьях найдётся кто-то, отдалившийся от родственников по ряду причин, и эти причины по прошествии многих лет нередко оказываются полной ерундой. Несвоевременная шутка, позабытая просьба, неудачное стечение обстоятельств; добавим обиду, упрямство и принципиальность -- и в результате получим семейную ссору, которая может длиться годами, а то и десятилетиями, пока не произойдёт новое стечение обстоятельств, вынуждающее сесть за стол переговоров и во всём разобраться. Никто не гарантирует, что это будет благоприятное событие -- как раз наоборот, заново объединить семью может общая беда, с которой никому не справиться в одиночку. Так и произошло с Марджори и Холли. Впрочем, помимо семейной драмы есть ещё такой момент: каким бы идиллическим ни казалось детство, братья и сёстры вырастают и идут каждый своей дорогой, а дороги вполне могут разбежаться в разные стороны -- и с этим ничего нельзя поделать.
Можно провести мысленный эксперимент и изъять фэнтезийно-мистическую составляющую из сюжетной линии Марджори и Холли. История от этого не рассыпется, останется прежней, абсолютно житейской; кому-то в ней повезёт, а кому-то -- не очень, но в жизни так всегда.
Вторая часть "Ангела потерь" совсем другая. Пропитанные еврейским мистицизмом легенды о Белом Рабби зачаровывают с первых же строк, как и полагается хорошим сказкам. Некоторые элементы этих легенд Стефани Фельдман придумала сама, а кое-что позаимствовала из других источников (в послесловии она объясняет, что именно и откуда взято), и в совокупности они производят сильное впечатление. История Соломона, Белого Рабби, проста и сложна одновременно: его предок каким-то образом заполучил от ангела Йоде-а частицу божественного огня, Света Саббатиона, а по сути -- ещё одну, тайную букву алфавита, от которой зависит всё сущее. За это ангел был изгнан из рая, и вернуться домой сможет лишь в том случае, если кто-то из иудеев перейдёт Саббатион -- реку из камней, что течёт и бурлит все дни, кроме субботы, когда, как известно, путешествовать нельзя.
На противоположном берегу реки -- рай, где в великолепных дворцах живут потерянные колена Израиля, и если кому-то всё же удастся его достичь, евреи наконец-то станут единым народом, а в мир снова придёт Мессия, со всеми вытекающими последствиями. Ангелу, впрочем, на последствия наплевать, он просто хочет вернуться домой, и потому является к каждому новому рабби из рода Берухим, чтобы рассказать ему одну и ту же историю в надежде на помощь. Если Ангела изгоняют, он приходит опять -- он долго ждал, он может потерпеть ещё какое-то время. Рано или поздно тщеславие, любопытство или сострадание приводят к тому, что очередной рабби отправляется через Саббатион... и погибает, не дойдя до другого берега. Впрочем, "погибает" -- неправильное слово, потому что тайная буква дарует своему носителю бессмертие. И потому его душа обречена страдать среди грохочущих камней, в пространстве между мирами, пока следующий рабби не встретит Ангела Потерь и не решится принять Свет Саббатиона.
цитата
Мужчины в его роду были вождями и чудотворцами-рабби, и секрет их передавался от отца к старшему сыну вот уже десять поколений, начиная со Святой Земли, где великие мистики творили дела свои. Были они до того святыми, что не умирали; в конце жизни они возносились прямо на небеса, точно пророк Илия, исчезая в клубах дымах, пронзаемых молниями.
цитата
Я рождён, чтобы перенести красоту мира на бумагу. Я рождён, чтобы стать книжником.
цитата
Она верила в будущее, которое он пока что не мог себе представить; она верила, что Соломон станет величайшим из всех рабби в его роду; что легенды о его добрых делах распространятся повсюду; что люди, которые ни разу не видели его собственными глазами, смогут описывать его внешность, его волосы и бороду, побелевшие от святости, его пронзительные голубые глаза. Держа её руку в своей, пристально глядя в её очи, пылавшие тёмным огнём, познал он иной алфавит -- не гладкие чёрные знаки Торы или полыхающие символы тайного языка Творца, но ту совокупность букв, что известна лишь влюблённым. И весь остаток жизни -- а была она длинной -- сердца Белого Рабби и его супруги бились как одно.
цитата
Ночью бродил он по небесной академии — по длинным мраморным залам с колоннами вдоль стен, по комнатам, где многоцветные ленты из книжных корешков змеились от пола цвета слоновой кости до куполообразного потолка, мимо тёмных фигур, что толпились у длинных столов и взбирались по железным лестницам к верхним полкам; шуршание страниц звучало точно прилив. В залах этих видел он каждую библиотеку из тех, что были и будут. Он прошёл через комнату с потёртыми, недоделанными деревянными стенами и полом, сквозь щели в котором сочилась грязь; несколько стульев выстроились перед кафедрой, где лежали книги в кожаных переплётах, и свет падал на них сквозь толстое и мутное оконное стекло. Он посетил тесные коридоры, подымавшиеся от фундамента, заключённого между двумя реками, и освещённые мигающими химическими огнями. Он прошёл через маленькую спальню, где не было видно стен за книжными корешками, коричневыми, тёмно-синими и тёмно-бордовыми, холщовыми и гладкими точно змеиная кожа; там были пьесы и философия, история и мифы; поцарапанный столик карамельного цвета, с длинными и тонкими ножками, изогнутыми в стиле барокко, и стул с привязанными к сиденью и спинке плоскими подушками, да ещё настольная лампа со светящимся колоколом из зелёного стекла.
Днём искал он брата своего, обречённого на тысячу перерождений, и находил снова и снова. Вот он у горы Кармель — неграмотный юный садовник, весь в заботах о садах вокруг гробницы Илии. Вот он — мудрый старец, что оплакивает Сион, умоляя о переменах. Вот он — юная девушка, продавщица амулетов на рыке Корфу. Его брат рождался и умирал — умирал снова и снова.
Ночью проходил он через комнату из кобальта и злата, где на потрескавшемся изразцовом полу стояла кафедра, на которой громоздились учётные книги, заполненные списками потерянных вещей: потерянных туфель, потерянных ключей, потерянных домашних любимцев, потерянных народов, потерянных надежд. Были там целые страницы имён: потерянные души. Пыль прирастала на полках, точно плесень, и вода подбиралась к книгам, открытым и брошенным. Он точно знал, как давно эта комната пуста. Прошли века после того, как первый Рабби Берухим приказал ангелу передать людям Свет Саббатиона, и тогда же ангела постигла кара — изгнание. Перед Соломоном был бассейн, и поверхность воды рассекали рыбы, каждая длиной с его предплечье; бока их истекали золотом, а в брюхах светились тайные слова. Когда они показывались над водой, внутри у него всё трепетало от еле ощутимой близости последнего алфавита Творца.
цитата
Просто удивительно, сказал он, до чего люди благодарны тебе за столь незначительные услуги. Я наделил их здоровьем, когда они болели, возразил Белый Рабби. Я дал им детей, когда они были бесплодны. Кто назовёт подобное "незначительными услугами"? Я назову, сказал ангел, ибо я видел рай.
Следует отметить, что в "Ангеле потерь", помимо выдуманных героев и событий, упоминаются лица вполне реальные (Рабби Акива, Симеон бен Зома, Иосиф дела Рейна), а также печально известное место -- Вильнюсское гетто, которое не стало менее жутким от того, что было описано с точки зрения ребёнка. Решив связать воедино и отобразить в одном повествовании разные эпохи и очень разных людей, Стефани Фельдман поставила перед собой весьма смелую задачу и, на мой взгляд, справилась.
Но, к сожалению, без упоминания о недостатках не обойтись.
Первый недостаток связан с тем, как именно в тексте подана вторая -- мистическая -- линия. Легенд в "Ангеле потерь" много, и они оформлены в виде больших вставных повествований, тех самых тетрадей Эли Бёрка, которые его внучка Марджори постепенно находит. Хотя легенды мне понравились, не могу не признать, что такие длительные отступления от основного сюжета существенно замедляют его развитие.
Второй недостаток: путаница с героями, возникающая из-за того, что в истории Марджори фигурируют сразу три мистических персонажа, похожих друг на друга по духу и внешне. В какой-то момент становится тяжело следить за тем, кто из них является героине и чего именно хочет от неё. Мотивация у некоторых героев прописана слабо, и то, что выглядит логичным и правильным в мистической части романа, в современную часть вписывается слабо или вообще не вписывается. Тот же ангел в первом случае вызывает жалость (иногда), а во втором кажется галлюцинацией излишне впечатлительной Марджори. (Впрочем, не исключаю, что так и должно быть.)
Третий недостаток вытекает из второго: мне показалось, что автор отчасти запуталась в собственном сюжете, из-за чего история история Йоде-а, Соломона и его брата Манассии получилась слишком... мутной. Финальная тетрадь теоретически должна была бы расставить всё по местам, но после неё всё равно остаётся много вопросов, касающихся Ангела и его поступков. (Но, возможно, я просто чего-то не поняла...) Если не вдаваться в подробности, то сам Ангел вполне ясен -- он, как недвусмысленно намекает имя, символизирует утрату всего, чем дорожит человек. Отдельные эпизоды, связанные с ним, получились блестяще:
цитата
И в следующий раз [ангел сказал]: твоя жена родила сына. Красивое дитя. Белый Рабби наконец-то собрался ответить, ибо его переполняла гордость, но не успел он сказать хоть слово, как Йоде-а прибавил: здоровое дитя. У Белого Рабби язык прилип к зубам. Было в словах ангела что-то ещё кроме льстивой похвалы, что-то, заставившее Соломона ночью выбраться из постели и понаблюдать, как подымается и опускается грудь спящего ребёнка.
Но всё-таки ощущается, что персонаж оказался слишком сложным для начинающего автора и, скажем так, не поместился в текст.
Резюме:
Стефани Фельдман написала красивый, мудрый, пусть и довольно неровный роман. Этот дебют, на мой взгляд, получился многообещающим. Я с интересом буду ждать её новой книги, а "Ангела Потерь" осмелюсь рекомендовать тем, для кого стройный сюжет без хронологических вывертов и строжайшее следование "путешествию героя" не являются единственно возможными признаками хорошей книги. Также рекомендую интересующимся иудейской тематикой в фэнтези -- изучать вопрос по книге не следует, но она вполне может подсказать тему для дальнейшего гугления и чтения. Да и тема сама по себе редкая -- кроме недавнего "Голема и джинна" Хелен Уэкер (разочаровалась и бросила, не дочитав), вспоминается разве что классический роман Густава Майнрика "Голем"...
облако тэгов
![](<a target="_blank" href="http://fantlab.ru/rating/46460.gif">http://fantlab.ru/rating/46460.gif</a>)
![](<a target="_blank" href="http://fantlab.ru/rating/628623.gif">http://fantlab.ru/rating/628623.gif</a>)