Человеку, который живёт в относительной безопасности, часто хочется пережить небольшой испуг. И уже в XIX веке искусство запугивания читателя стало превращаться в часть индустрии развлечений. Но интеллектуалам хотелось, чтобы их пугали не как всех, а с учётом их культурных запросов. И тогда появился первый Дракула. Роман Стокера был предназначен для продвинутых. Они говорили себе, что держат в руках не просто чтиво — здесь есть своя философия, снимается часть табу викторианской эпохи, критикуется приевшаяся позитивистская картина мира. Всё так, всё правда, но на самом деле им просто хотелось бояться. Как всем.

При всей неприязни к вампирской теме должен высоко оценить роман Стокера (семёрка это высоко). Книга действительно очень неглупая, интересная, допускает возможность альтернативных прочтений. Отдельный плюс за то, что здесь были окончательно разработаны и утверждены все правила игры в вампиров. В этом смысле Стокер сделал для вампиризма больше, чем Толкиен для фэнтези и Жюль Верн для научной фантастики.

С другой стороны, герои не безлики, но однобоки. Интереснее других кажется фигура Мины. Стиль несколько архаичен даже для своего времени. Форма романа в дневниках выглядит искусственной. И задевает привычное уже отношение западных европейцев к европейцам восточным. Угроза исходит из дикой Трансильвании, которую и на карте не каждый сумеет показать. Сам Дракула — то ли венгерский граф, то ли валашский боярин. Разница очень велика, но для просвещённых британцев её не существует. Вокруг такие же дикие словаки. Да ещё русские корабли постоянно шляются в Англию, почему-то из Варны, и, конечно, развозят всякую нечисть.

При всех своих слабостях «Дракула» Стокера — безусловно, штучное изделие. Идею быстро оценили и поставили на поток. С каждой новой реинкарнацией вампиров старались делать страшнее и страшнее, а получались они пошлее и пошлее.

А потом пришёл Голливуд.

Безусловно, Бальзак — один из величайших мастеров психологического романа. В своём времени ему, возможно, нет равных. Но вот Горио выглядит несколько искусственной фигурой. Конечно, для каждого родителя его дети всегда самые лучшие. Тем более, папины дочки. Но не бывает такой ровной всепоглощающей слепоты, как у Горио. Вспомним отношения со своими детьми или со своими родителями. Самый любящий родитель хоть иногда рассердится на самого идеального ребёнка. Почти сразу же простит, пожертвует для него всем, но не сможет вообще ни на что не реагировать. А Горио не человек, а воплощение слепой родительской любви. Видимо, дело в том, что Бальзак, гениальный реалист, всю жизнь хотел быть романтиком. Романтики обычно акцентируют в человеке только одну страсть, чтобы усилить впечатление. В результате такой борьбы романтизма с реализмом получился Горио.

А все остальные персонажи романа великолепны. И обитатели дома Воке, и те, кто избегают к нему приближаться. Особенно хороши Растиньяк и Вотрен. Они не воплощают какую-нибудь страсть, а просто живут. И получились живее всех живых.

Здесь уже сравнивали Лавкрафта со Стивеном Кингом, причём не в пользу Лавкрафта. Согласен. К Кингу можно относиться по-разному, но одного у него не отнимешь — умеет написать так, что станет страшно. У Лавкрафта нет такого дара. Вместо этого он использует эпитеты — ужасный, кошмарный, таинственный, чудовищный и прочее. Кому как, а мне не было страшно ни минуты. Скорее, противно.

Теперь о Ктулху. Извечный и Бессмертный Ужас Вселенной оказался не слишком крупной помесью осьминога со звероящером. И вот этот зелёный студень претендует на роль владыки мира и существовал якобы ещё до рождения Земли. Кстати, откуда известен его возраст? А ниоткуда. Конгресс историков, рассмотрев артефакт с изображением монстра, не смог связать его ни с одной известной цивилизацией и пришёл к выводу о беспредельной древности. Я не могу представить серьёзного историка, который сделал бы с ходу подобный вывод. Скорее уж возникнет мысль о новоделе.

Что касается потребности в Ктулху — она действительно существует, как минимум столетие. Здесь Лавкрафт попал в точку. Когда в душе появляется пустота, а разум засыпает, тут и рождаются чудовища. И нет им числа.

«Триллиум» есть совместный проект трёх писательниц, не худших в жанре фэнтези. Каждая ведёт линию одной из трёх принцесс. Принцесса-отличница, принцесса-сорванец и принцесса, как принцесса. В «Черном триллиуме» три сестры борются против сил зла, захвативших королевство. Борются каждая по-своему и, разумеется, побеждают. На то и принцессы.

В принципе, книга читаема, если отключить голову. Иногда её и надо отключать. Приключений много, и они разнообразны. Штампов сравнительно мало. Вот только с первой до последней страницы ясно, что на самом деле девчонки не смогли бы не только победить, но хотя бы убежать и спрятаться. И с первой же страницы ясно, что их обязательно притащат к победе. Хэппи-энд неминуем. Чуть лучше получилась линия, которую ведёт А. Нортон, но и здесь сюжет надо вытаскивать тракторами.

Когда-то, прочитав только первую книгу, я решил, что проблема здесь в известном феномене «Лебедь, рак и щука». Позже заглянул в продолжения, написанные уже порознь. Увы, там не обнаружилось даже скромных достоинств «Чёрного триллиума».

«Дезертир» — постмодернистский взгляд на Великую французскую революцию. Тут, чтобы не получилось балагана, требуются чувство меры и серьёзный интерес к эпохе. В данном случае присутствует и то, и другое. Герои не вполне адекватны эпохе и своим прототипам, но они интересны. Почти все — Вильбоа, гражданка Тома, Альфонс, Демулен, Дантон, Вадье, комиссар Сименон, Леметр, поручик Дюкло. Многочисленные отсылки к литературной классике, как ни странно, вполне уместны. Что касается фантастики, логров и псевдологров, то без них роман мало что потерял бы. Настоящая фантастика заключается в другом. Французские инженеры умудряются наладить радиосвязь, не имея представления об электромагнетизме, и построить дредноут, располагая паровой машиной в 10 лошадиных сил. Это интереснее и фантастичнее всех логров, вместе взятых.

Что касается главного героя со многими именами, то он как раз не получился. Как человек, если можно считать его человеком. Зато благодаря ему удалось взглянуть на революцию с необычной точки зрения. Париж 1793 ему понятен меньше, чем любому попаданцу из будущего. Революция для него — абсолютное Зло, а революционеры достойны уничтожения. Постепенно приходит понимание, что не всё так просто. Ведь во всякой революции виноват более всего Старый Порядок, утративший способность адекватно реагировать на ситуацию. И никто из участников революции не хотел получить то, что получилось. Все хотели, как лучше. Теперь не знают, что делать. Но и контрреволюционеры, если им случится победить, тоже получат всё, что угодно, только не старое доброе время. И будут вопрошать друг друга: за что боролись?

Излюбленный рецепт от автора — сближение порядочных или хотя бы разумных людей из обоих лагерей. При желании можно найти и общую цель, и общего врага. Во Франции это случится, но не скоро, лет через 10. Боюсь, что никому из героев «Дезертира» до этого не дожить. Кроме Вадье. Вадье неистребим.

Это вторая книга научно-популярной трилогии Хью Томаса об империи конкистадоров. Первая книга — «Реки золота. Подъём Испанской империи». Третья, кажется, ещё не закончена.

Книга в первую очередь о конкистадорах. Три четверти её объёма посвящены открытиям и завоеваниям испанцев в Америке. Европейским и американским событиям уделяется значительно меньше места. В первой книге о них говорилось больше. Рассказ о войнах и политической борьбе на разных уровнях перемежается экскурсиями в область быта и культуры. Экономическим и социальным процессам уделяется очень мало места. Это, вообще, слабое место современной западной историографии. Либо социальная история, либо политическая. И в том, и в другом случае неизбежны искажения общей картины. Кроме того, в наше время уже не сделаешь по-настоящему больших открытий в области политической истории, которые удавались историкам XIX века. Можно только свести уже известные факты вместе, очистить их от домыслов, уточнить детали, посмотреть на картину каким-то новым взглядом. Чем Хью Томас и занимается, и делает это блестяще.

Первый плюс книги — объективность, максимально возможная для историка. Для англоязычного автора написать объективно об испанцах, тем более об основателях Испанской империи, равносильно подвигу. Автор этой книги старается писать как можно более объективно. Мало того, он даже симпатизирует многим участникам событий, в том числе Кортесу, Писарро, Вальдивии, Орельяне, даже Альварадо, хотя не идеализирует их. Во всяком случае, они выглядят у него не злодеями, как положено, а очень многообразными людьми. Без доли симпатии к героям хорошую книгу не напишешь. Цитирует современников достаточно полно, не вырывая слова из контекста. И, наконец, сам искренне увлечён тем, о чём пишет.

Второй плюс — исследование получилось увлекательным. Местами оно напоминает книги великих историков середины XIX века, умевших делать серьёзнейшие труды похожими на приключенческие романы. Вспомнить хотя бы Дройзена, распутавшего загадочный для его предшественников клубок событий, связанных с многолетней борьбой за наследство Александра Македонского, и изложившего это так, что трудно оторваться. Томас, конечно, не Дройзен, но пишет хорошо.

Кроме того, трилогия интересна как свод. Практически все приведённые здесь факты можно найти в литературе, в том числе в русскоязычной, но собирать их надо по десяткам книг. Некоторые главы могли бы стать основой для фантастического, а, может, как раз не фантастического романа. Хотя бы экспедиция Орельяны — ведь до сих пор неизвестно, что на самом деле испытали её участники, а что присочинили для пущего эффекта. Но что-то они действительно видели такое, чего уже не застали последующие экспедиции. Иначе бы не стремились вернуться назад, в гиблые леса Амазонии.

Начинается роман как боевик. Амнезия, погони, покушения, аварии, намёки на мистику, намёки на политику и всё в том же роде. Исполнено это на уровне плохой карикатуры, хотя авторы, кажется, вполне серьёзны. Затем героиня попадает в уединённый особняк типа санатория для избранных. Затем темп замедляется, и роман приобретает черты герметического детектива. Не в духе Агаты Кристи, а в духе современной массовой литературы. Связать детектив с боевиком удаётся только в конце, и то с трудом. Вот эта детективная часть более или менее пригодна для чтения. Под конец снова начинается бесконечная беготня. Дочитал с трудом. Детективная часть может дотянуть до тройки. За обрамление твёрдая единица. Итого двойка. Допускаю, что после знакомства со смежными книгами цикла впечатление может улучшиться, и даже можно будет найти какой-то смысл во всей этой истории. Но знакомиться с ними уже не хочется.

Вероятно, в России найдётся две-три тысячи историков-медиевистов, которым хорошо знакомы все имена и события, упомянутые в романе. Примерно столько же серьёзных любителей. В Европе, допустим, на порядок больше — всё-таки это их история. То есть, во всём мире не более 50 тысяч человек прочтут «Имя розы», не испытывая потребности заглянуть в словарь. Читают миллионы. Умберто Эко удалось почти невозможное — сделать сложную книгу интересной, не делая читателю никаких скидок.

«Имя розы» — историко-философское произведение, принявшее форму детектива. Философская и историческая составляющая здесь намного интереснее детективной. Обитатели монастыря рассуждают на темы, которые были в центре дискуссий в начале XIV века. Но и теперь эти же вопросы остаются нерешёнными. Что такое свобода воли? Нужно ли ограничивать доступ к опасной информации? И если да, то для кого делать исключение? И что такое вообще опасная информация? И вправе ли кто-нибудь объявлять информацию опасной? Что такое имена (слова, знаки) — отражение конкретного предмета, или они имеют и самостоятельное значение? Какая власть важнее для людей — светская или духовная, центральная или местная, выборная или не избираемая? И какая из них ближе к народу, а какая отражает интересы только богатых? Что чревато большими разрушениями — насаждение нового или удержание старого? Не нужно думать, что средневековые дискуссии сводились к переходу на личности или написанию доносов в инквизицию. Искусство диспута в монастырях и университетах Высокого средневековья было доведено до такого совершенства, какое нам и не снилось. Другое дело, что итог всех диспутов во все времена один и тот же — каждый остаётся при своём мнении.

«Имя розы» — первый и самый известный из романов Эко. Отчасти его популярность объясняется экранизацией. Экранизация удачная, но не передаёт и сотой части мыслей автора. Следующим был «Маятник Фуко», настоящий шедевр постмодернизма, о котором я, наверное, так и не решусь тут высказаться.

Что нужно, чтобы роман стал бестселлером? Напряжённый сюжет. Герои, действующие так, как от них ожидают. Объём не менее 500 страниц. Желательно наличие информации, незнакомой читателю. Очень желательны политкорректный подход и наличие натуралистических сцен. В «Каньоне тираннозавра» есть всё это, кроме, пожалуй, натурализма. Теперь чуть подробнее.

Сюжет построен как следует, в духе голливудских триллеров. Он сам просится для экранизации. Портят дело слишком большое количество шаблонов и, с другой стороны, неубедительные повороты сюжета, начиная с разговора с умирающим палеонтологом. На экране это легко сходит, на бумаге вызывает протест.

Информация на разные темы обильна и довольно интересна. Правда, чтобы её правильно оценить, нужно обладать более широкими познаниями в данной области. Я не специалист ни в палеонтологии, ни в истории лунных экспедиций, но всё-таки научился отличать системную информацию от обрывочной. Обрывочная информация почти всегда приводит к неверным выводам.

Объём. Всю историю легко можно изложить на 150-200 страницах, и она ничего бы от этого не потеряла. Лет 50 или 100 назад так бы и сделали. Здесь удалось накрутить упомянутые 500 страниц. Это понятно, это деньги, это святое.

Герои сделаны строго по шаблонам и от этого получились неживыми. В фильме, опять же, вытянут актёры. В книге вытягивать некому. В лучшую сторону отличаются только Мелоди и Форд. На них шаблонов не хватило, и они вышли полуживыми.

При всём при этом книгу вполне можно читать. В дороге, на пляже, сидя у телевизора, чтобы не смотреть на экран.

Это сборник рассказов из времён становления Джона Стейнбека как писателя. «Золотая чаша» уже позади, «Гроздья гнева» ещё впереди. «Золотая чаша» — не слишком глубокая история о человеке, который поднимался к славе и терял всё человеческое. «Гроздья гнева» — исключительно сильная книга про обычных людей, которых жизнь старается опустить как можно ниже, а они всё равно остаются людьми. «Райские пастбища» — спокойное, почти идиллическое место, где можно прожить жизнь, вообще не меняясь. И всё равно здесь постоянно рушатся судьбы.

Поначалу автор попытался внести в историю элемент мистики и время от времени намекает, что без дьявола не обошлось. Не срабатывает. Автор и сам в это не верит. Обычная для Стейнбека социальная тема здесь тоже звучит слабо. Может быть, дело в людях? Да нет, люди как люди. Есть обычные трудяги, есть обычные бездельники, есть чудаки, есть зануды. Повышенный процент ненормальных и очень высокая доля слишком нормальных. Похоже, беда героев в том, что автор их не любит. Понимает, жалеет, сочувствует и старается вызвать сочувствие, но не любит. Поэтому у них и идёт всё наперекосяк. И по этой же, наверное, причине меня задела по-настоящему только одна история из двенадцати.

С одной стороны, это трагикомедия, как определил её автор, с другой, историческая эпопея продолжительностью в одну неделю. 1815, канун Пасхи, первая неделя из Ста дней Наполеона. Император приближается к Парижу. Из столицы бежит королевский двор, гвардия, министры, часть генералов и масса людей, как-то связанных с династией Бурбонов. Одни принесли королю присягу, другие считают, что Бурбоны меньшее зло, чем Наполеон, третьи просто боятся попасть на глаза императору, четвёртые попали в этот поток случайно. Люди разного положения, возраста, биографии, характера, убеждений. Почти все они прожили интересную и, как следствие, очень непростую жизнь. Книга об этих людях в прошлом, настоящем и будущем.

По жизни Луи Арагон был коммунистом. Естественно, левые ему ближе, чем правые. Но понять он старается всех и, что интересно, понимает. Вроде бы бегут реакционеры, но эти люди становятся близки и автору, и читателю. Настоящее неприятие вызывают те, кто предаёт свою страну, своих близких или своих единомышленников. Речь о тех, кто меняется только ради очередной ступеньки в карьере, предают ли они левых или правых. Не о тех, кто вообще изменяется. Во Франции тех лет трудно было прожить жизнь, не изменившись. Вскоре после Ста дней граф Шарль д'Артуа скажет, что во Франции только два человека за всю жизнь не изменили своих взглядов — он сам и Лафайет. И он же, получив корону под именем Карла X. окончательно погубит монархию Бурбонов именно в силу твёрдости своих принципов.

Арагон был одним из последних классиков европейской литературы в эпоху, когда слово «классика» уже становилось почти ругательным. И ещё раз доказал, что классики намного интереснее, сильнее и умнее тех, кто пришёл им на смену. Эпопея в 500 с чем-то страниц о далёкой эпохе с далёкими от нас проблемами, с бесконечными экскурсиями в прошлое и будущее, авторскими размышлениями, с монологами, дискуссиями, воспоминаниями, хотениями и дорожными проблемами множества героев читается удивительно легко. Тот, кому эта эпоха интересна, проглотит за раз. У кого интереса нет, сделает это в два или три приёма. Но дочитает обязательно.

Вероятно, в свои 12-13 лет читал бы эту книгу с удовольствием. Тем более что сочинений про пиратов тогда было практически не достать. Сегодняшние подростки в массе своей скорее посмотрят очередную серию фильма или возьмут в руки планшет. А сильно повзрослевшему человеку тут нечего делать. Идея проста, как деревянная линейка. Весе детали вторичны. Герои с самого начала чётко делятся на очень хороших и очень плохих. Спутать невозможно. Никакого многообразия, никаких сложностей или полутонов, никакой эволюции. Для положительных героев всё закончится хорошо, даже лучше, чем возможно. Отрицательные тоже получат по заслугам. Словом, книга на уровне компьютерной игры. Тройка — только из уважения к людям, которые ещё сохранили в себе мальчишеское и могут читать такие книги.

«Морской волк» — философско-психологический роман, чисто символически замаскированный под приключения. Он сводится к очному и заочному спору Хэмфри Ван-Вейдена и Волка Ларсена. Всё остальное — иллюстрации к их спору. Ван-Вейден, увы, не получился. Джек Лондон таких людей не любил, не понимал и не умел изображать. Лучше удались Магридж, Линч, Джонсон, Луис. Даже Мод получилась лучше. Ну и, конечно, Волк Ларсен.

При чтении (не первичном, в молодости, а сравнительно недавнем) мне иногда казалось, что в образе Ларсена автор видел вариант своей судьбы, нежелательной, но возможной. При определённых обстоятельствах из Джона Гриффита мог получиться не Джек Лондон, а Волк Ларсен. Оба не заканчивали университетов, оба были прекрасными моряками, оба увлекались философией Спенсера и Ницше. Во всяком случае, Ларсена автор понимает. Аргументы его легко оспорить, но сделать это некому. Даже когда на судне появляется оппонент, на него ведь можно и цыкнуть. Со своей стороны, Ван-Вейден понимает, что в его ситуации важно не переспорить, а просто выжить. Картинки с натуры, вроде бы подтверждающие идеи Ларсена, опять же возможны в замкнутом специфическом мирке «Призрака». Недаром Ларсен не любит покидать этот мирок и даже, кажется, избегает сходить на берег. Ну и финал естественный для такого мирка. Старый крупный хищник, одряхлев, становится жертвой малых хищников. Волка жалко, но его жертв жалеешь больше.

Первое и главное впечатление — отсутствие чувства меры и вкуса. Юмор примитивен. Диалоги на уровне канала ТНТ. Авторский текст не дотягивает и до этого уровня. Эпизоды — да, есть интересные эпизоды, но многие из них напоминают аналогичные сцены из других романов Никитина. Хотя я читал далеко не все книги цикла.

Что касается истории, то здесь полная ерунда. Впрочем, это касается и других книг автора. Пока речь идет о легендарных временах, это можно терпеть. Что ни напишешь о неврах, гипербореях или куявах, все равно получится неправда. В «Гиперборее» автор подбирается к более или менее летописным временам, и потому глупости воспринимаются болезненнее.

Сам автор прекрасно знает, что говорит ерунду. Расчет здесь на читателя, который истории не знает, а только где-то что-то слышал. Отчасти и на того, кто немного разбирается и может оценить уровень прикола. В отношении того, кто не разбирается, это прежде всего нечестно. Физик или биолог тоже может сочинить кучу ерунды на свою родную тему, и только специалисты поймут, что это ерунда. Оценить уровень прикола тоже не получается. Скорее, становится неудобно за автора.

Вообще-то, на темы русской истории посмеяться можно, а иногда и нужно. Живет же уже полтора столетия «История государства Российского от Гостомысла до Тимашева». Всего семь или восемь страниц. Запоминаются навсегда. А здесь штук тридцать толстых томов, заполненных однообразной безвкусной ерундой. Нет, я не совсем прав. У Никитина есть романы, написанные на вполне приличном уровне, хотя бы местами. Но к «Гиперборею» это не относится.

К польской гражданке, проживающей в пригороде Копенгагена, приезжают в гости знакомые из Польши. Обитая в получасе езды от исключительно интересного, приятного и красивого города, они выбираются из дома только в казино, на ипподром или в ближайший магазин. Через этот же дом хаотично перемещаются целые толпы родственников и знакомых хозяйки, а неудачливый убийца регулярно пытается кого-нибудь прикончить. Двое убиты, десять или одиннадцать попали в больницу и выжили вопреки законам природы. Вроде бы, не смешно и не серьёзно. Это смотря как рассказать. Пани Иоанна рассказала так, что смеёшься почти без остановки. Смеяться, думаю, будет даже тот, кто иронических детективов вообще не читает. Что касается датского полицейского со знанием польского языка, то это просто уникальный проект. Книгу стоит перечитать только для того, чтобы послушать ещё раз его речи. Оценка — 8, максимально возможная для иронического детектива.

Этот роман, как и смежные с ним, написан с единственной целью — создать мир, приятный сердцу автора. Законы Гора сводятся к двум основным положениям. Первое — женщина должна быть рабыней, а исключения следует поскорее ликвидировать. Второе — у женщин должны быть связаны руки. Как минимум, в нерабочее время, а как максимум, и работать они должны со связанными за спиной руками. Ничего, научатся. Вот к этому и сводится содержание романа, а также, насколько я могу судить, и всё творчество Нормана. Тут возможны два объяснения. Либо мужчины Гора панически боятся женщин, либо, что более вероятно, без верёвок они просто ни на что не способны. Дело усугубляется очень серьёзной, вдумчивой манерой изложения материала. Читать не советую, ни дамам, ни нормальным мужикам. Гарантирую массу неприятных впечатлений.

Сначала о минусах. Книга слишком жёсткая, даже жестокая. Жёсткая даже для взрослого человека с хорошим иммунитетом. Второе. Явный перебор с песнями и стихами. Третье. Приключения немыслимы, особенно путешествия за тысячи километров. Идут без карт и без компаса, практически без снаряжения, вплоть до фляг и спичек, без обуви и подходящей одежды (сколько они прослужат, их футболки). Идут по миру, где нет никаких дорог, зато полно рек, болот, ущелий и прочих препятствий. Не верю.

Многие недостатки книги искупаются тем, что написана она от души. Создаётся впечатление, что человек писал её не для читателей, во всяком случае, не для покупателей, а для себя. Поместил в чужой мир себя молодого и всех своих друзей, вероятно, одноклассников, и решил кое-что переиграть в жизни. Попытка удалась. Вещь получилась сильной, честной, эмоциональной. Но тут таится и ловушка. Автору хорошо знакомы его герои, он знает о них гораздо больше, чем пишет, а для читателя это остаётся неявным. По-настоящему удалась только первая пара.

Теперь о главном. В мир, полный чудовищ, некие силы регулярно переносят подростков с Земли. Пусть в этом мире год надо считать за три, но всё равно это дети. Детей режут, мучают, пытают, насилуют. Детей убивают, и не просто убивают. И дети убивают, и не просто убивают. Кто и зачем устроил этот ад? Кто — выясняется, зачем — остаётся под вопросом. Вернее, декларация организаторов этого ада прозвучала, но мало ли что они скажут. Манипуляторы неспособны говорить правду. В сухом остатке один факт — выжившие научились убивать. Убивают очень умело, быстро, жестоко, без размышлений и сожалений, практически на автомате. Вот в этом качестве их, вероятно, и собираются использовать, когда придёт время. Хотя последние строчки дают некоторую надежду. Ребята могут и не послушаться.

«Бригада» — седьмая книга из цикла о Валдении и, кажется, последняя из числа переведённых на русский язык. Думаю, лучше бы автор ограничился одной. Там он уже сказал всё, что хотел, а полуоткрытый финал оставил бы большее впечатление. Дальше сюжет начинает ходить по кругу. Чтобы избежать прямого повторения, автор вводит в действие новые человеческие и нечеловеческие племена, расширяет географию, меняет стратегию и техническое оснащение сторон. В «Бригаде» военная техника обеих армий соответствует уже уровню первой мировой войны. На Валдении такое немыслимо. В ходе войны погибла уже половина населения, другая половина служит в армии. Кто их кормит, одевает, снаряжает? Для снабжения армий XX века нужны сотни предприятий, военных и гражданских, нужны миллионы грамотных, приученных к индустриальному ритму жизни рабочих. За 10 лет этого не добьёшься.

Вышесказанное можно считать придирками. Хуже другое. Автор любит своих героев. Они похожи на живых людей и непохожи друг на друга. Именно поэтому к концу цикла ощущается их чужеродность в изменившемся мире. И людей XIX века, и тех, кто вырос в доиндустриальном обществе, и, тем более, кочевников-людоедов. Война за жизнь и свободу превращается в бесконечную бойню. От неё устали и люди, и бантаги с мерками, и, кажется, сам автор. Но закончить бойню не получается.

Кто из героев «Преступления и наказания» самый поганый? Безусловно, Лужин. Кто самый интересный? На мой взгляд, Свидригайлов. Самый сильный? Дуня. Самый умный? Всё-таки Порфирий Петрович. А самый глупый? Раскольников.

Итак, студент третьего курса попытался создать собственную теорию элит. По своей глубине и уровню приводимых аргументов эта теория достойна человека, одолевшего начальную школу. Но и эту концепцию Раскольников никак не может довести до ума. Размышляет о ней днём и ночью (он, собственно, и не занят ничем, кроме размышлений), размышляет, бродя без дела по улицам и валяясь днём на кровати, а додумать до конца не получается. Мысли уходят куда-то в сторону. Остаётся провести эксперимент. В результате убиты две женщины, явно не заслужившие смертного приговора. Одну зарубили ради самоутверждения, другую из трусости. Убитых жаль, жаль Мармеладовых, Свидригайлова, жаль мать Родиона, а его самого не жалко.

Конечно, глупость не преступление. Не она сделала Раскольникова убийцей. Просто он принадлежит к породе людей, которые не признают своих долгов и ошибок, зато хорошо видят чужие. В принципе Раскольников добрый человек, даже альтруист, но доброту может проявить только под воздействием минутного порыва. Друзей у него нет и не было, кроме Разумихина, с которым он обращается по-свински. Никого он никогда не любил. Может набрать кредитов у женщин под обещание жениться, но не может содержать семью. Так, действительно, жить трудно.

Судя по всему, Раскольников из мелких служилых дворян, обнищавших ещё до отмены крепостного права. Он единственный трудоспособный человек в семье, но тянет последние деньги из мамы и сестрёнки. Не может найти работу? В Петербурге в эти годы сотнями открывались всевозможные конторы и фирмы. Человек с тремя курсами юридического факультета с ходу нашёл бы место, если не помощника, то секретаря. Да, не очень приятно служить у какого-нибудь полужулика, но что поделаешь. А Раскольникову даже мысли такой в голову не приходит. Лучше пойти зарубить пару ненужных женщин. Отсюда не так уж далеко до Джека Потрошителя. Возможно, Потрошитель был таким же недоучившимся студентом, только более озлобленным. Ведь в протестантских странах неудачник — это клеймо, в отличие от России.

«Далёкая Радуга» — книга о героизме людей будущего перед лицом катастрофы. И о гибели целой планеты в результате экспериментов людей Полудня. Почему-то для экспериментов они выбрали не безлюдный мир типа Меркурия, а планету, где кишит жизнь. Эксперименты регулярно приводят к катастрофам, уничтожающим всё живое в радиусе сотен и даже тысяч километров. Природа этих катастроф остаётся непонятной. Тем не менее, опыты продолжаются с прежним энтузиазмом. Мала того, на планете остаётся не очень нужный персонал, семьи сотрудников, сюда возят туристов, организуют детский отдых. Это уже та самая глупость, которая страшнее преступления. Модель развития, в которой допускаются и поощряются подобные глупости планетарного масштаба, нуждается в корректировке. «Далёкая Радуга» — первая книга о мире Полудня, в которой авторы увидели слабые стороны этой цивилизации, но ещё не решились себе в этом признаться.

И ведь катастрофу устроили люди по-настоящему хорошие. Добрые, умные, весёлые, смелые, жизнерадостные, работящие, готовые на подвиг. Главный их недостаток — неспособность задуматься о цене своего научного любопытства. Они ведут дискуссии о чём угодно. Главным образом, продолжают бессмысленный спор физиков и лириков. Единственная тема, которая здесь под негласным запретом — последствия их собственной деятельности. И только когда катастрофа разразилась, тогда они, нет, не одумались, а задумались. И, если бы не Горбовский, могли бы додуматься до ещё одного подвига во славу науки. Обрекли бы на смерть сотню детей ради продолжения прежних экспериментов. Ну что с ними делать после этого?

Думаю, не стоит искать в этой повести особый смысл. То есть, он вроде бы имеется, и можно его искать, и можно даже найти, но не нужно. Пропадёт всё обаяние книги. Лучше отключить голову и наслаждаться знакомством с внезапно открывшимся миром. Миром, где инфантильность естественна, абсурд реалистичен, а реальность фантастична. Плыть на «Одуванчике» по загадочным протокам и не менее загадочным озёрам, ожидать появления Папашки, смотреть на говорящие ладьи, раков-рыцарей, летающие головы и летающие руки. Понимать, что ничего плохого случиться не может, несмотря на все зловещие предсказания. Получать удовольствие от самой лёгкой сказки.

Обидно встретить такой очерк у Тендрякова. «Весенние перевёртыши», «Три мешка сорной пшеницы», «Чистые воды Китежа» — вещи, может быть, не бессмертные, но переживут всех нас. Этот очерк достоин репортёра жёлтой газетки. Речь идёт об очередной встрече Хрущёва с деятелями культуры, на которую получил приглашение и автор. Мероприятие показано глазами лакея-интеллигента. Лакей всегда презирает хозяина, уже за то, что он хозяин, и ещё больше презирает своих коллег, особенно допущенных к столу. Очерк заполнен раздражённым ворчанием в адрес недостаточно внимательных хозяев, слишком внимательных охранников и слуг, громко или молчаливо холуйствующих гостей. За собой автор этого не замечает. Где не хватает собственных впечатлений, в ход идут сплетни. Единственный человек, для которого нашлись добрые слова — Брежнев, который (совпадение, наверное) к моменту написания очерка как раз оказался у власти.

Встреча состоялась в 1960. Очерк написан в 1974. Не знаю, носил ли его автор по редакциям. Вряд ли. Он прекрасно понимал, что, во-первых, не напечатают, а, во-вторых, если каким-нибудь чудом и напечатают, самому потом будет стыдно. Писал в стол. Очерк опубликовали после смерти автора, при Горбачёве, в тот год, когда печатали и читали всё, что не могло быть опубликовано раньше. Но впечатление, точно помню, даже в тот год осталось нехорошее.

Я не встречал двух человек, которые бы поняли «Сто лет одиночества» одинаково. Буду говорить только о своих впечатлениях, не претендуя на окончательный диагноз. Читал эту книгу два раза, с перерывом около 30 лет. Впечатления, как ни странно, совпали.

Всех членов клана Буэндиа, даже Урсулу, отличает, прежде всего, нездоровое состояние души. Это не вина, а беда. Только двое второстепенных персонажей вызвали у меня симпатию, и только двое вызвали отторжение, но жалко было всех. Всех до единого. Безумие заражает каждого, кто соприкоснулся с Буэндиа, заражает сам город Маконде, заражает страницы романа. Безумие продолжается все сто с небольшим лет существования Маконде, от мифологических времён, когда вещи ещё не имели названий, через реальные события колумбийской истории XIX и XX века, и снова к мифологическим временам, напоминающим конец света.

Литература XX века, по крайней мере, западная, возвела в ранг культа изменённые состояния психики. В этом её коренное отличие от литературы XIX века, которая интересовалась только нормальными людьми. Это не есть хорошо или плохо, это объективное различие между культурой ушедшей и культурой уходящей. А Гарсиа Маркес судит душевное нездоровье, и судит его непомерно строго. В его изображении оно уродливо, бесплодно, обречено на гибель. Это вызывает наибольшее неприятие. Разве они виноваты, что такими уродились? Не выношу истериков и псевдоистериков, орущих на каждом углу «Фашизм, фашизм!», но тут и в самом деле аналогия неприятная.

На мой взгляд, знаменитые романы Гарсиа Маркеса во многом вторичны по отношению к романом Алехо Карпентьера, подлинного отца магического реализма. «Осень патриарха» — неудачное обращение к «Превратностям метода», а в «Одиночестве» заметно влияние «Запутанных следов» и «Царства земного». И Карпентьер мне нравится больше.

«Сто лет одиночества» воспринимается неровно. Многие страницы проглатываешь, через некоторые продираешься с трудом. Иногда становится тягостно, иногда тоскливо, иногда становится противно. Но прочесть эту книгу нужно. Хотя бы раз.

Манускрипт дьявола — это известная в определённых кругах «рукопись Войнича». Книга, написанная на неизвестном языке, неизвестно кем, когда, для чего и о чём. Вокруг неё развиваются две детективные истории. Одна в шестнадцатом веке, другая в двадцать первом.

Формально доминирует современный детектив. Вообще-то, Елена Ивановна умеет писать хорошие детективы. Классические по форме, увлекательные, неглупые, психологически убедительные, с элементами философии и крохотной долькой мистики. Но в данном случае не получилось. Современная часть детектива вполне предсказуема, не слишком убедительна и ещё менее достоверна. Видимо, всё внимание автора занимала история из XVI века.

Старинный детектив — это история Эдварда Келли, знаменитого алхимика, обитателя Дома Фауста в Праге. Увы, и здесь неудача. Эпизоды, из которых складывается эта линия, выглядят немыслимо. Не столько с точки зрения исторической, сколько бытовой и психологической. Сам Келли предстаёт заурядным мелким жуликом. Настолько мелким, что читать о нём просто неинтересно.

А что, на мой взгляд, удалось, так это тема рукописи. Кажется, разгадка этой истории не так уж далека от версии, предложенной автором.

Сколько лет Карлсону? От этого зависит всё к нему отношение. Умный, красивый и в меру упитанный мужчина в самом расцвете сил. Судя по всему, сам Карлсон считает самым расцветом возраст семи-восьми лет, и остаётся в этом состоянии уже довольно долго. То есть, Карлсон — это вечный мальчик. Дети почти никогда не бывают идеальны (даже свои дети, идеальные по определению), но они почти всегда обаятельны. Не только благодаря своей чистоте, но и оттого, что находятся в вечной динамике. Их капризы, шалости, неосознанная жестокость и неосознанный эгоизм, примитивный юмор, приступы самовыражения и приступы самоутверждения — всё это этапы в освоении мира. Вечный ребёнок застыл в своём инфантилизме. Плохо, если человек с годами полностью забил в себе ребёнка, но если он остался вечным мальчиком — это уже страшно. В хорошем варианте получается Карлсон, в классическом — Питер Пэн, а в плохом — в плохом, судя по всему, Кощей Бессмертный. Но вот Карлсон знакомится с Малышом. Малыш — обычный, не вечный ребёнок. И Карлсон тоже начинает меняться. Во второй и третьей книгах он уже не тот, что в первой. Значит, ещё не всё потеряно.

Сюжет рассказа основывается на невероятном, разумеется, допущении, что не Англия захватила Индию в конце XVIII века, а Индия завоевала Англию где-то в XVII веке, не позже. Спустя несколько столетий в Англии имеет место аналог восстания сипаев. По сути, англичане и индийцы просто меняются местами. Задача автора ясна — заставить англичан почувствовать себя в шкуре покорённого народа. Продемонстрировать свою ненависть и к колонизаторам, и к борцам за независимость. Продемонстрировать особую ненависть к британской цивилизации времён её расцвета. Впрочем, последнее стало правилом хорошего тона в современной Англии. В итоге получился один из самых неудачных рассказов не слишком удачного сборника.

До сих пор я считал, что человек, работающий в области альтернативной истории, должен хоть немного знать реальную историю. Нет, не обязательно. Автор прочёл одну поверхностную книжку об англичанах в Индии, заинтересовался, прочёл, похоже, ещё одну (но не более одной) и уселся сочинять. Мыс Горн у него в Африке, арабские страны расположены на восток от Индии, Португалия и Пруссия являются великими державами во все эпохи, а моголы, оказывается, распространились во все концы света после одного голодного года, настигшего их на коренных землях в городе Дели. Интересно, автор хоть знает, кто такие моголы, а заодно и Моголы, и как они поживали до знакомства с англичанами? Может быть, ему это неинтересно, но тогда и не пиши. Англичане здесь выглядят копиями индусов из старых колониальных романов, а индийцы — англичанами XIX века в представлении не слишком образованного англичанина XXI века. Нет смысла доказывать, что англичане не станут индийцами, попав в положение проигравших, а индийцы не станут англичанами, завоевав полмира. В результате и те, и другие вызывают только отвращение. Что, вероятно, и являлось главной задачей.

Пожалуй, при взгляде из сегодняшнего дня больше всего режет взгляд в «Робинзонах космоса» их явная политизированность. В 1955 это было нормально и для французов, и для русских, сегодня воспринимается с трудом. Едва попав в чужой мир, причём попав в результате катастрофы, люди делятся на партии и начинают классовую борьбу. Классовая борьба быстро переходит в гражданскую войну между сторонниками социализма и поклонниками феодализма. Побеждают социалисты, что, в общем, вполне естественно. Третья партия молчит. Это понятно — капитализм на Теллусе точно не построить.

Всё это могло бы быть интересно, если бы герои выглядели живыми людьми. Нет, они практически безлики. Бледные тени социалистов и карикатуры на феодалов. А когда дело доходит до сложных тайных голосований, разных сроков лишения избирательных прав и приговоров за сомнительную нравственность, это может вызвать нездоровый смех.

Сюжет «Робинзонов космоса» явно позаимствован из «Гектора Сервадака» Жюля Верна. Конечно, Жюль Верн писал лучше. Но картины нового мира у Карсака по-настоящему великолепны. Они, оказывается, могут захватить не только в подростковом, но и в солидном возрасте. Удивительно яркий и разнообразный мир с его болотами, горами, степями и океанами, со ссвиссами, голиафами, тигрозаврами и гидрами. И создан мир Теллуса на нескольких десятках страниц, если считать с того момента, когда люди решаются покинуть окрестности полуразрушенного посёлка. За этот новый мир «Робинзонам космоса» можно просить многие их слабости.

В школе нам объясняли, что «Евгений Онегин» есть «энциклопедия русской жизни» того времени. Я бы сказал, энциклопедия жизни среднерусского провинциального дворянства. Тогда повесть Гоголя — энциклопедия жизни южнорусского провинциального дворянства. Разница определяется мироощущением авторов. Пушкин — человек лёгкий, жизнерадостный, стремительный, и персонажей своих он покусывает мимоходом. Гоголь, гений почти того же уровня, смолоду опасался жизни и даже в самых светлых своих произведениях не мог оторвать взгляд от пропасти. Повесть о двух Иванах — книга смешная и страшная, в равной степени.

В общем-то, высшее общество Миргорода состоит из людей не то чтобы неплохих, но невредных. Ведь никто не обрадовался редкому в такой глуши развлечению. Наоборот, пытались помирить бывших приятелей. И сами друзья-враги разругались не от природной злобы или склочности. Люди опускаются здесь от непрерывного абсолютного безделья. В молодости они знали, вероятно, другую жизнь, где-то бывали, служили, даже, наверное, успели повоевать с Наполеоном, а потом осели в своём Миргороде. Здесь за двадцать или более лет полного безделья опустится даже приличный человек. Зачем ещё трудиться, служить, заниматься хозяйством, на худой конец почитывать журнал за позапрошлый год, когда можно только греться на солнышке и дуреть, дуреть, дуреть. Самый большой подвиг, на который способны теперь два Ивана — прогуляться на соседнюю улицу или направить к себе в постель крепостную девушку. Если подумать, этот поступок страшнее изнасилования, но думать тут давно все разучились. Дуреют, дуреют, дуреют...

Итак, Сварог быстренько разобрался с Горротом и взялся за Токеранг. Действовать решил сам, в компании старых друзей. В этом есть смысл с точки зрения сюжета. Сварог — по природе своей странствующий авантюрист. Как король человеческих королевств он показал неспособность и нежелание заниматься повседневными проблемами своих подданных, как король Хелльстада — неумение использовать в полной мере ресурсы этого владения. Новый поход Странной Компании мог бы стать интересным приключением в духе первых книг. Увы. Годы на троне взяли своё. Король Сварог ничем уже не напоминает лорда Сварога, а его сподвижники превратились в безликую толпу. История с экспедицией оказалась настоящим безобразием. По форме — слабенькая пародия на Штирлица, по сути — просто отвратительное зрелище.

Начиная с «Нечаянного короля» и, особенно, со «Слепых солдат» в биографии Сварога заметна чёткая тенденция. Человек, некогда считавший недопустимым для себя компромисс со Злом, превращается в самое страшное зло на поверхности Талара. Причём сам этого не замечает. Карьера увенчалась поголовным истреблением многомиллионного народа. Это действительно венец, дальше идти некуда. Обоснованием служит тезис об отсутствии у токеретов души. Полагаю, для верующих и неверующих в равной мере непонятно, как это утверждение может служить основанием для геноцида. Притом и тезис-то никак не аргументирован. Когда-то часть католических богословов полагала, что у индейцев нет души, а часть мусульманских богословов полагала, что нет души у женщин. И те, и другие хотя бы приводили аргументы, вступал в публичные диспуты и, разумеется, потерпели сокрушительное поражение от оппонентов. Тут никаких аргументов. Только голословное утверждение одной старой ведьмы и одного пьющего проповедника. Этого достаточно. Для короля достаточно, как считает Сварог. Зря он всё-таки полез в короли.

Кажется, это первая книга Натальи Резановой, которую я прочёл в своё время. Она произвела впечатление. Потом брался за другие книги этого цикла, но они как-то не пошли. А эта, первая, захватила прежде всего нестандартным подходом к героям. Дело даже не в том, что в главной героине живут две женщины, умеренно симпатичная Селия и совсем несимпатичная Алиена. Она не похожа ни на дочку трактирной служанки, ни на женщину-воина из знати. Она женщина с уникальной судьбой и уникальным характером, как и положено каждому человеку. Да и остальные персонажи тоже не соответствуют каким-то типичным образцам. Не соответствуют, а просто живут своей жизнью. С другой стороны, несмотря на обилие жёстких сцен, автор, кажется, занимается ими без особого удовольствия, как и Селия хамит без удовольствия, в порядке защиты от окружающего мира.

Отдельный разговор об окружающем мире. Не могу дать ему внятного определения. Это и не реальная история, и не альтернативная, и не параллельный мир. География данного государства и его история, наличие кое-какой магии, вторжения чужого зла — всё это от историй о параллельных мирах. С другой стороны, то же самое государство — часть средневековой Европы конца XIV — начала XV века. Те же социальные и политические институты, те же изобретения, те же ереси. Те же имена философов, монархов, полководцев, учёных, писателей. Они делали здесь те же самые открытия, вели те же дискуссии, писали те же книги. Хотя книги, может быть, и не совсем те же. Хотел даже сравнить некоторые цитаты из здешних сочинений, но руки так и не дошли. В любом случае, это тоже интересно.

О параллельных мирах в советские времена писали редко. Антинаучно как-то это. «Журавль в руке», кажется, единственная повесть Кира Булычёва на данную тему, и то он намекает на возможность альтернативного толкования.

В целом вещь удалась. Особенно хороша первая половина. Прекрасно получилась атмосфера маленького городка и его окрестностей. Убедителен и очень не прост главный герой, да и другие тоже. Интерес к происходящему постоянно нарастает — вплоть до появления прохода между мирами. А вот параллельный мир получился бледным. Конечно, за день тут ничего толком и не увидишь, но дело не в этом. Похоже, автору самому не очень важно, как выглядит созданный им мир и как он устроен. Всё внимание с середины повести сосредоточено на теме «микропрогрессорства». И это действительно интересно.

Есть проверенная закономерность. Если представители одной цивилизации начинают правильно воспитывать представителей другой цивилизации, это дорого обойдётся и тем, и другим. Почти всегда. Кир Булычёв как историк это хорошо знал. А если обыкновенный человек, одинокий, не располагающий особыми возможностями, видит, как мучаются другие люди, конкретные люди, с которыми он к тому же успел познакомиться? Причём они не требуют помощи и даже не просят, а просто погибают. Тут два варианта. Или отвернуться, всё забыть и больше в ту сторону не смотреть, или постараться как-то помочь. Это уже не прогрессорство, а нормальный человеческий поступок. Хотя граница тут очень зыбкая, и плохо всё-таки приходится всем.

Сказка об обаятельной принцессе, благородном драконе и разумном принце может выглядеть по-разному. Можно решить её в традиционном духе, поменяв полярность. Можно изготовить детектив. Можно превратить в балаган, как часто и поступают. А можно сделать вещь на уровне настоящей литературы.

«Ритуал» — не самый сильный, но очень достойный роман семейной пары. Прежде всего получились герои, за малым исключением. Да, они нередко следуют предсказуемым путём. Таков мир, где поступки людей и чудовищ определяются ритуалами. Только двое находят силы и желание выйти за пределы ритуального круга. Романтический дух повествования не раздражает, не становится велеречивым или слащавым. Масса великолепных эпизодов, часто несущих так и не разгаданные загадки. А чего стоит одно только путешествие Арм-Анна в страну первого дракона. Любители сериалов создали бы на основе романа бесконечный цикл и тем бы его загубили.

Хочется коснуться одной второстепенной темы, о которой здесь почти не упоминали. Источник вдохновения. Это не средневековые сказания и, тем более, не «Красавица и чудовище». В основе лежит самая первая подобная история в европейской литературе. Миф об Андромеде. Правда, Андромеда должна быть красавицей, но кто мог знать это точно спустя тысячу лет. Юкка — не кит, но кит — перевод весьма условный. Да и вряд ли Овидий видел живого кита. Принц в мифе тоже присутствует — жених, сдавший Андромеду Киту. А Арм-Анн, как ни дико это звучит, в какой-то мере соединяет роли Персея и Горгоны. Ведь Горгона, по сути, не сделала никому ничего плохого и не виновата в том, что она Горгона, как и дракон не виноват в том, что его предки — людоеды.

Финал мне кажется скорее оптимистическим. Не хэппи-энд, хэппи-энда не могло быть изначально, зато могло быть хуже. Раз уж смог самостоятельно выбраться, значит, наверняка выживет, если немного помочь. С другой стороны, король, потерявший лицо даже в глазах гвардии, уже не король. Человеку, воспитанному в эру телевидения, это нелегко понять, но это так. А мог бы стать неплохим правителем.

Семёрка — это усреднённая оценка. В детстве поставил бы больше, взрослому человеку хочется поставить меньше. Правда, взрослым эту книгу читать необязательно. С точки зрения взрослого слабых сторон немало, особенно на фоне замечательных первых книг. В первой трилогии почти в каждой сцене удавалось создать эффект присутствия, а здесь события скорее перечисляются. Слишком много слегка переработанных эпизодов из «Урфина Джюса». Финал скомкан. Энни — только бледная тень Элли. Понятно, Элли взрослеет, хватит ей уже путешествовать в сказку. Пришлось заменить её младшей сестрёнкой. Но, кажется, Элли-подросток была бы здесь более уместна, чем её малолетняя дублёрша. Собственно, и вклад пришельцев в победу очень невелик.

Самый главный успех книги — возвращение Урфина. Это ведь один из самых ярких героев всего цикла. Обитатели Волшебной страны — люди очень хорошие, но совершенно беспомощные. Они дружно сдадутся, даже если напустить на них плюшевого медвежонка. У Гумилёва есть понятие гомеостаза. Так вот, Жевуны, Мигуны, Болтуны — законченное воплощение этого самого гомеостаза, хотя о теории Гумилёва тогда никто не слышал. Урфин — как человек не из этого мира. В «Огненном боге» он создаёт уже не армию, а мощное государство — создаёт всего за год, на пустом месте, руками охотников из каменного века, не знакомых с огнём и металлом. И ведь научил-таки людей бороться, на свою голову. После походов Урфина племена Волшебной страны пробудились от постистории к истории. За это можно простить кое-какие злодейства. Да и были ли злодейства? Это по меркам Волшебной страны злодейства, а по меркам остального мира — так, реальная политика.

Один из самых сильных рассказов Кира Булычёва, и одна из самых сильных версий конца света. Человечество всё-таки доигралось. Мир заполняют Огоньки. Погасить их практически невозможно. В ближайшее время всё живое на Земле ожидает гибель. Показано это глазами девушки-подростка из небольшого посёлка. В Москве, Риме, Нью-Йорке в огне уже целые районы, а здесь пока только несколько Огоньков. Но умирать придётся всем. Очень не хочется умирать, почти не пожив, но и не хочется доживать последние месяцы, уподобившись знакомым отморозкам. Не потому, что запрещают — запреты уже рухнули. Просто так жить нельзя, даже напоследок.

Гипотеза одного из героев о том, что Огоньки — реакция природы на разрушительную деятельность человека, не выдерживает проверки. Огоньки — не порождение природы, а результат распада человеческих душ. Они появились, когда копившиеся понемногу злоба, эгоизм, цинизм, достигли определённой критической массы. Страх перед Огоньками порождает отчаяние, отчаяние порождает ненависть и ощущение вседозволенности, а это подпитывает всё новые Огоньки. Процесс становится необратим. В принципе остановить его можно, и это, наверное, заметила не только Оля. Но теперь это потребует от человечества таких колоссальных душевных усилий, такого самоотречения, что вряд ли оно сумеет справиться само по себе.

Достоинства прозы Алексея Толстого замучаешься перечислять. Слабых сторон можно назвать только две — конъюнктурность и недостаточную психологическую убедительность некоторых героев, недостаточную по меркам классика такого ранга. Но как раз в «Восемнадцатом годе» эти слабости почти не ощущаются. Герои, и главные, и второстепенные, здесь по-настоящему живые. Как положено живым людям, они не всегда слушаются автора и не всегда соблюдают отведённую им роль. Правда, есть уже ощущение, что со временем они выйдут на правильный путь и пойдут по нему, не сворачивая. Но это случится только в третьей книге.

С конъюнктурностью ещё интереснее. Красному графу не стоило рисковать. Ему могли припомнить и происхождение, и эмиграцию, и несколько откровенно белогвардейских рассказов. Он и сам не любил рисковать, но в данном случае рискнул. «Восемнадцатый год» получился совершенно неортодоксальным с точки зрения коммунистической идеологии. И белые, и красные — не все, но очень многие — представлены в нём как быдло. Ненавижу это слово, но у Толстого получилось именно быдло. Красное и белое. Одни жаждут разрушения, другие жаждут реванша. Автор несправедлив, но доля истины в его наблюдениях есть. За три года Гражданской войны число прямых жертв террора всех оттенков — красного, белого, розового, зелёного, жёлто-голубого — составило, по наиболее реалистичным подсчётам, от трёх до четырёх миллионов человек. 95% этих людей было уничтожено без всяких приговоров и распоряжений, то есть по инициативе рядовых участников событий. Тех самых людей с револьвером, которые мелькают на каждой странице «Восемнадцатого года». Для сравнения, за 30 лет жутковатого правления Сталина расстреляли 800 тысяч человек.

Несмотря на такой почти контрреволюционный подход, роман не только не запретили, но и напечатали огромными тиражами. Тому есть ряд причин. Во-первых, скрывать правду о Гражданской войне тогда было бессмысленно. Каждый из первых читателей «Восемнадцатого года» был их участником или свидетелем. Во-вторых, в Коммунистической партии уже произошёл раскол, и все безобразия можно было списать на троцкистов и прочих уклонистов. Сам Толстой избегал говорить на эту тему, но при желании можно прочесть его роман именно так. В-третьих, автор знал границу абсолютно недозволенного и ни разу не позволил себе усомниться в закономерности победы красных. И, главное, тогдашним правителям Советской России красный граф нужен был именно как союзник с особой точкой зрения. Правоверных писателей у них было много, и читали их те же правоверные, а роман живого классика, почти независимого от цензуры, читали все, и читали не отрываясь. В конечном счёте это принесло властям больше пользы, чем все запреты.

Думаю, «Доннерджек» не должен был появляться на свет в том виде, в каком был напечатан. По сути, это отдельные наброски, с трудом нанизанные на единую цепь. Есть эпизоды очень интересные, есть слабые, есть ненужные, есть вызывающие ощущение неудобства. Идея дуализма Вирту и Веритэ интересна, хотя не так уж и нова. Однако само понятие виртуального мира менялось быстрее, чем шла работа над романом. К моменту смерти Желязны оно уже не имело ничего общего с понятием Вирту. В общем, основная часть работы над книгой была ещё впереди. Это бросается в глаза. Если бы Желязны успел довести дело до конца, он, вероятно, выбросил бы половину известных нам эпизодов, а остальные переработал. Линдсхольд не имела на это права. Она решила сохранить все наброски, которые удалось обнаружить, связать их воедино, завершить все сюжетные линии и сделать это так, чтоб хотя бы не захотелось бросить книгу ещё до середины. Получилось то, что получилось, и это лучшее, что могло получиться при таком подходе.

«Дар Алексея Хрусталёва» — продолжение романа «Грамотные поступки Фёдора Посельского». Обе книги прочёл ещё до их публикации. (Поэтому и без оценок). Надеюсь, что книги найдут дорогу к своему читателю. Они того заслуживают.

Жанр романов Евгения Константинова я бы определил как сказку для взрослых. Обычные люди в обычной обстановке приобретают фантастические способности. Природа этих способностей остаётся неясной, да это и не имеет значения. Действует закон сказки — феномен существует, и всё. Это, на мой взгляд, правильнее, чем придумывать околонаучные теории магии. Те же законы сказки могут оправдать некоторые не очень убедительные повороты сюжета. Больше всего мне не понравились периодические нашествия зомби. Зомби — это Голливуд. Правда, во второй книге зомби появляются нечасто, а могли бы и совсем не показываться.

Самое интересное в обоих романах — сочетание элементов сказки с полным реализмом в изображении людей и обстановки. Действие развивается на пограничной заставе в Южной Карелии и в маленьком подмосковном городе Истре. Герои — обычные парни и девчонки. Обычные, но не типичные, что является признаком настоящего реализма. Решают свои жизненные проблемы и проблемы друзей. Общаются на разговорном языке, грамотном, но не литературном и не матерном. Некоторые, как мне показалось, даже способны меняться. Во всяком случае, в конце книги я воспринимал Алексея несколько иначе, чем в начале. Отдельные детали просто привели в восторг — они настолько своеобразны, что кажутся взятыми из жизни. У меня другой жизненный опыт, и всё я чувствовал себя в этих книгах, как дома. Ситуации понятны, хотя не всегда приятны. Героев понимаешь, хотя и не всегда с ними соглашаешься.

В целом обе книги читал с удовольствием, хотя основные мои литературные интересы лежат в другой области. Возможно, эти вещи понравятся не всем. Для поклонников классического фэнтези и классической НФ здесь мало интересного. Манера изложения может показаться простоватой. Но своих читателей эти романы найдут, и, думаю, их будет немало. Книги могут увлечь, могут поднять настроение, могут вызвать в памяти собственное прошлое или своих приятелей. Могут напомнить, что каждый человек — это и есть самое интересное в нашем мире.

«Мушкетеры» издавались как роман-фельетон, то есть сериал. Казалось бы, их ожидает судьба сериалов — шумный коммерческий успех и последующее забвение. Однако их и теперь читают, пожалуй, больше, чем любой роман тех лет. Интересно, что трилогия в целом получилась сильнее, сложнее и интереснее, чем каждая часть в отдельности. Для сериалов это опять же нехарактерно. Собственно, это повесть об умирании дворянства шпаги. Вообще-то, французское дворянство шпаги начало умирать за полтора столетия до мушкетеров и умирало ещё полтора столетия после них, но Дюма сумел втиснуть весь процесс в рамки одного поколения.

Первая книга — эталон авантюрного романа. Скачки, дуэли, остроумные диалоги, стиль, напоминающий бокал шампанского, и, конечно, четверка бессмертных героев. Они побеждают почти всегда, не выходя за рамки возможного. У каждого куча недостатков и море обаяния. Но и противники четверки, Ришелье, миледи, Рошфор, тоже люди сильные, умные, неоднозначные. Неоднозначна даже демоническая миледи — ведь только благодаря графу де Ла Фер она превратилась в то, во что превратилась.

Прошел год в жизни автора и двадцать лет в жизни героев. Они прибавили в силе, в ловкости, в боевом опыте, вообще изменились к лучшему. Атос избавился от презрения к людям, сохранив свой аристократизм; Арамис все так же скрытен, но куда менее лицемерен, чем в мушкетерские времена; д'Артаньян начал задумываться над последствиями своих подвигов; и только Портос как был, так и остался почти безгрешен. А вот победы приходят теперь нечасто. И дело не только в том, что гражданская война разделила четверку надвое. Даже после воссоединения они одержали единственную победу — вчетвером утопили одного Мордаунта. Уступки, вырванные у Мазарини, он и сам собирался сделать, а что не хотел выполнять, то и не выполнил. То есть, как авантюрный роман «Двадцать лет спустя» всё же не дотягивает до «Трех мушкетеров». Зато какой каскад великолепных исторических сцен! Побег Бофора, визиты к Бруселю, сборище у Скаррона, дорога на Ланс, День баррикад, бегство двора, процесс короля, бой у Шарантона, возвращение Мазарини. За любую из этих глав можно отдать исторический роман среднего качества.

«Виконт де Бражелон» — самая сложная, психологически наиболее достоверная, самая громоздкая и наименее увлекательная часть трилогии. Мушкетеры достигли всего, о чём могли мечтать в молодости, и даже с избытком. (Если честно, какой из д'Артаньяна маршал Франции? Капитан мушкетеров — это в самый раз.) Но места для них во Франции не остаётся. Дело не в возрасте — Портос поднимает и швыряет целые скалы, Арамис способен проскакать за сутки через всю Францию, д'Артаньян готов выйти один против целой роты. Но время для прежних подвигов прошло. Луи Четырнадцатый считает дворянство шпаги своей главной опорой, старается его усилить и при этом давит всех, кто способен хотя бы потенциально проявить независимость. А что это за опора, если она не оказывает сопротивления? И мушкетеры уходят, один за другим. Но вот что интересно — во Франции XVII век считается веком Луи Четырнадцатого, а во всем мире — веком мушкетеров.

Сильная вещь, но далеко не на уровне лучших книг автора. Речь здесь о трагедии целого поколения. Тех, кто прошёл Афган, вернулся домой и угодил как раз в перестройку. И всё-таки обобщать историю «Коминтерна», наверное, не стоит. Сам я не воевал, но из моих знакомых, которые попали в Афган, ни один не примкнул к бандитам. Но спорить на эту тему не буду. Не имею права. И не та это тема, на которую можно спорить.

Девяностые годы и их текущее продолжение поломали жизнь почти всем героям «Ненастья». Почти всех жалко, даже откровенных бандитов. А вот Герману не очень сочувствуешь. Человек очень хороший, добрый, но какой-то прилагательный. Все им распоряжаются, все его используют, кроме несчастной Татьяны, обещают и не исполняют, отбирают и ничего не дают взамен. А он всех слушается. Сказали воевать — воюет, сказали работать — работает, сказали пить — пьёт, сказали бандитствовать — бандитствует, сказали работать — снова работает. Хотят с ним переспать — спит, хотят женить — женится, хотят развести — разводится. Слушается, в том числе и тех, с кем и разговаривать не стоит. Идеальный добровольный раб. И взбунтовался он как раб.

На мой взгляд, лучший из романов Солженицына. Достойный считаться классикой русской литературы. Несмотря на длинноты, тяжеловатый язык, заданность характеристик книга держит, тревожит, заставляет думать, заставляет верить в происходящее. И как ни удивительно, она во многом напоминает советские производственные романы тех лет. Там и здесь ударный труд, только не добровольный, а принудительный. Там и здесь бесконечные дискуссии на отвлечённые темы. Только не о путях победы коммунизма, а о том, был ли ленинизм изначально порочным учением, или это Сталин так его извратил. То есть, социалистический реализм, вывернутый наизнанку. Это ни в коем случае не издёвка ни над Солженицыным, ни над соцреалистами. Их книги смешивали правду с идеологией, как и книги Солженицына, но они и обладали несомненным обаянием. Что касается художественных достоинств, то новой литературе до этого уровня ещё расти и расти.

Всё было бы хорошо, если бы не Володин. Чего он хотел добиться своим звонком? Советская ядерная программа к 1949 уже давно не зависела от шпионских игр. Остановить её американцы могли только ядерным ударом. Но к нему они были ещё не готовы. При сохранении ядерной монополии США ядерный удар по СССР мог бы состояться году в 1951, когда в Штатах был накоплен достаточный запас атомных бомб, и модернизирована стратегическая авиация. В 1951 это означало уничтожение всех главных городов СССР, гибель 30-40 миллионов человек и вполне вероятное уничтожение России как государства. А если бы Трумэн не решился нанести удар, через 10 лет его обязательно нанёс бы Кеннеди. В 1961 это означало полное физическое уничтожение русского народа. Сам же Володин к началу войны в любом случае рассчитывал оказаться за границей. Человек, который хочет физически уничтожить свой народ чужими руками — это даже не предатель, для него и названия не придумано.

Александр Исаевич не разделяет идей Володина. Он только сочувствует его горькой судьбе, не задумываясь над сутью поступка. Ненависть к системе, отобравшей лучшие годы жизни, лишает способности рассуждать. Увы.

Вот вроде нет особых ляпов. Герои-попаданцы не обладают энциклопедическими знаниями, не пытаются наладить новейшие производства, получают от авторов задания по силам. Сценарий выглядит более или менее правдоподобно. Трудно поверить только в скифский флот. Но читать эту вещь скучно. Герои, как обычно, безлики. События развиваются вяло. Масса роялей в кустах. Такое впечатление, что читаешь слегка раскрашенный отчёт о прохождении компьютерной стратегии.

Ну а сама идея победы Ганнибала над Римом? Были у Ганнибала шансы сокрушить Рим или загнать его в границы Лация? Пожалуй, были в первые три года войны. Потом сошли на нет. Мир мог бы стать совсем другим. Палестина в конечном счёте досталась бы Ирану, и христианство, вероятно, двинулось бы не на запад, а на восток — в Сирию, Иран, Аравию, Великую Степь, может быть, в Китай, Японию, Индию. Но там слишком много дешёвой рабочей силы, чтобы история стала искать принципиально новые пути. А на Западе Карфаген так бы и не смог создать империю ни под властью династии Баркидов, ни, тем более, под властью традиционной олигархии. Европа и Средиземноморье превратились бы в конгломерат враждующих племён, народов и цивилизаций. А потом пришли бы германцы, чуть раньше, чем в реальности. В нашей истории они попали под обаяние позднего Рима с его высокой культурой, массовой грамотностью, относительной справедливостью, торжеством закона и, самое главное, с христианской верой. Не будь этого, варвары смели бы античный мир начисто, как это и произошло в ряде регионов. В итоге нет нигде знакомого нам средневековья, и нет тех уникальных условий, которые позволили постсредневековой Европе совершить рывок в будущее. Наука застыла на уровне, достигнутом в Византии, Халифате и империи Сун. Технический прогресс достигнет, может быть, стадии паровых машин, игрушек-автоматов и лейденских банок и без научной основы застрянет там намертво. В этом мире не будет не только компьютеров, но и телескопа с хронометром. За это, вероятно, и боролись.

Сначала о минусах. Словарный запас романа составляет, наверное, около тысячи слов. Посмотрел, подошёл, сказал, ударил. И дело явно не в переводе, а в исходном тексте. Набор квестов стандартен и даже, пожалуй, несколько архаичен для тридцатых годов. Спасти принцессу (обязательно принцессу), наказать узурпатора, разогнать чернокнижников. Герой... таких героев массовая литература штамповала сотнями и во времена Говарда, и позже. Правда, наследники Конана немного прибавили в интеллекте и сильно потеряли в благородстве, но это детали. Кого жалко, так это киммерийцев. После Говарда о них написали больше ерунды, чем о любом народе древнего мира, за исключением египтян и ариев.

Основной плюс — созданный автором мир. В тридцатые годы было принято отправлять мускулистых героев в дебри Африки (Амазонии, Тибета), или на Марс, или в прошлое. Здесь тоже как бы прошлое, но настолько далёкое, что можно дать полную свободу фантазии. По сути, другой мир со своей историей и географией. В этом, кажется, Говард стал пионером. Здешние королевства напоминают реальные страны, но не позволяют провести полную аналогию. То есть, достигнут тот синтез узнаваемого и неизвестного, который лучше всего подогревает интерес читателя.

А социальную задачу «Час дракона» и смежные с ним книги выполнили полностью. Это тоже в плюс. Во времена Говарда люди всех классов и любого возраста читали намного больше, чем теперь. А что мог читать человек, вернувшись домой после тяжёлого, нервного или занудного рабочего дня или прибежав из школы? Что мы сами предпочитаем брать в руки в подобных случаях? Вот нечто подобное.

Как детектив «Чёрный город» получился на обычном для Б.Акунина уровне. Вспомним, Фандорину никогда не удаётся найти преступника с первого захода. Выпадают из этого правила только несколько небольших рассказов из «Нефритовых чёток». Во всех остальных случаях сюжет развивается примерно по одной схеме — куча ложных следов, погоня за непричастными, и озарение в самом конце. Эта схема наполнена приключениями, рассуждениями и подражаниями, ради которых и стоит читать книгу. Точно так же и на этот раз. Только в «Чёрном городе» не сыщик поймал злодея, а злодей поймал сыщика. Всё-таки разнообразие.

Интереснее всего получился образ самого Чёрного города. Если кто был в Баку, наверное, запомнил дворцы нефтепромышленников эпохи первого нефтяного бума. Те, что выстроились вдоль будущей, а ныне, полагаю, бывшей Коммунистической улицы и соседних улиц. Смотришь на эти здания и понимаешь — их обитатели не боялись никакой полиции. Они сами строили полицию, как хотели.

Что касается главного вопроса — убил или промахнулся — ответ, мне кажется, очевиден. Конечно, промахнулся. В упор, но промахнулся. Эрасту Петровичу ещё предстоит породить сына, причём под своей фамилией, чтобы тот породил внука, бестолкового Николаса. Ждём-с.

Дверка в чужой мир открывается не каждому и не всегда. В данном случае этот мир похож на наше будущее, то, что может сложиться в благоприятном варианте. Мир просторный, благополучный, продвинутый, свободный. Как и положено в очень цивилизованном обществе, люди здесь живут для себя. Общаются мало, всё больше виртуально. Соответственно, их и осталось немного. Артём полагает, что миллиарда полтора, но, судя по всему, на порядок меньше. Роскошная золотая осень умирающей цивилизации. А наш мир им кажется опасным, неприятным и невероятно тесным. И всё-таки...

Всё вышесказанное — только реконструкция, только общий фон. На самом деле «Дверка» — добрый, мягкий, немного грустный рассказ об одиночестве и любви.

Сразу хочу сказать — не надо читать эту книгу. Не надо портить впечатление от лучшей книге о детстве. В «Пересмешнике» мир глухой южной провинции показан глазами ребёнка. Мир этот может быть жестоким, несправедливым, неправильным, и дети понимают это лучше взрослых, но всё равно — читаешь и окунаешься в море чистого света. В «Стороже» тот же мир показан глазами взрослой тётки (ей не 26, как она говорит, её хорошо за 30, судя по датам), пожившей в суетном Нью-Йорке, побитой и задёрганной жизнью, да ещё склонной к истерикам. Приятного мало. Героев узнать невозможно, ни одного. Книга получилась нелогичной, нервной, крикливой, полной резких, но не слишком удачных выпадов на все стороны света. И, тем не менее, сама по себе читаема. Вот на фоне главной книги — по-настоящему плохо.

Считается, что «Пойди, поставь сторожа» — первый литературный опыт автора, отвергнутый издательствами. Сомневаюсь. Во-первых, трудно представить эволюцию автора от «Сторожа» к «Пересмешнику». Такое просветление невероятно. Во-вторых, книга, повторяю, читаема. Рукопись могли не принять у молодого автора, но после заслуженного триумфа «Пересмешника» нашли бы и оторвали с руками, за любые деньги. Не стали бы ждать 50 лет. Тут что-то другое. Предлагаю более вероятную, как представляется, версию событий.

Итак, первый роман Харпер Ли был безвозвратно уничтожен или оказался абсолютно нечитаем. Бывает. После триумфа второго романа Ли засела за работу над третьим, возможно, используя черновики первого. Работа шла тяжело. Тоже бывает. Между тем общественное мнение Америки менялось, становилось более жёстким, и не только по отношению к автору. Журналюги изощрялись, выдумывали разные глупости, приписывали авторство «Убить пересмешника» Трумену Капоте. Хотя достаточно почитать Капоте, чтобы понять — нет, точно не он. Харпер расстраивалась, нервничала, работа шла всё хуже. Наконец, перечитав промежуточный результат, поняла, что лучше остаться автором одной книги. А через полвека литературные агенты или, может быть, родственники умирающей Харпер добыли рукопись и решили срубить бабла. Слегка доработали и опубликовали без ведома автора, возможно, с помощью формальной доверенности. Репутация тут не важна.

«Железная пята» — публицистика в чистом виде. Герои практически бесплотны. Сюжет вызывает интерес, когда касается глобальных событий. Диалоги — диалоги похожи на передовицы старых газет. А чем может быть интересна публицистика столетней давности? Прежде всего, политическим и социальным прогнозом.

«Железная пята» вышла в 1908. Её прогноз на ближайшие 15-20 лет — глубокий кризис, рабочие революции во Франции и Германии, жестокое подавление фермерских и рабочих выступлений в США, утверждение олигархического режима, попытка революции при поддержке извне, уничтожение рабочих республик в Европе, окончательная победа международной олигархии, обнищание и деградация 90% населения. Реальные тенденции истории XX века — укрепление, хотя бы формальное, демократии (по сути, и коммунизм, и даже фашизм — тоже дети демократии), снижение социальных барьеров, достаточно устойчивый экономический рост, повышение социального статуса и уровня жизни 90% населения. Всё строго наоборот. А в итоге — в итоге та же международная олигархия. Только олигархи Джека Лондона — люди жестокие, умные и циничные, способные обеспечить трёхсотлетнее господство своей касты. Нынешние олигархи гораздо мягче, гуманнее, и, нет, не глупее, но ограниченнее. Жить при их господстве намного легче, чем под властью Железной Пяты, но цивилизацию они могут развалить на порядок быстрее.

Олигархам противостоят социалисты, борцы за дело народа. Кто для них народ? Фермеры и прочие мелкие собственники — шлак, обречённый на уничтожение ещё до победы олигархии. Люди умственного и организационного труда — прислужники олигархов, с ними всё ясно. Неквалифицированные рабочие — пьяный сброд. Их можно сотнями тысяч гнать на смерть, чтобы отвлечь внимание солдат от настоящих революционеров. Квалифицированные рабочие опять же продались хозяевам. В будущем их придётся взрывать целыми городами, чтобы лишить олигархию массовой базы. Получается, рабочий класс — это профессиональные революционеры. После победы из них получится новая олигархия, сформированная на основе не богатства, а идейной чистоты.

На самом деле социалисты подобного типа редко встречались уже во времена Джека Лондона. Даже большевики — совершенно другая история. Больше всего эти люди напоминают наших эсэров столетней давности. И методы те же, и оргструктура, и та же способность загубить любое дело, за какое ни возьмутся. Интересно и замечание самой Эвис о том, что Ницше узнал бы в Эвергарде свою белокурую бестию. С тех пор успели забыть и бестию, и эсэров. Но через сто лет подобные борцы с системой стали плодиться по всему миру с угрожающей быстротой. Правда, теперь эти бестии не белокурые, и взор их обращён в прошлое, а не в будущее, но кому от этого легче.

Добрались попаданцы и до Софьи. Что тут скажешь? В плюс — основательное знакомство с эпохой. Всё остальное — в минус. И хуже всего получилась сама псевдоцаревна. Мало того, что она ведёт себя подло по меркам любой эпохи, так ещё и неадекватно. Собственно, неадекватны здесь все, кроме, может быть, Алексея Михайловича, но неадекватность Софьи зашкаливает. Если бы царевна хоть изредка говорила и поступала так, как заставляет её автор, ею бы давно заинтересовались ближние люди царя. В Кремле дураков никогда не было, их затаптывали на подходах. Пригляделись бы и убедились, что на месте ребёнка взрослая расчётливая стерва, к тому же не из этого мира. А из какого мира? Это как раз понятно. Бесы девкой овладели. Надо срочно лечить. Отправили бы на лечение в хороший монастырь и оставили уж там насовсем, а сподвижников — кого казнили, кого прогнали, кого поставили на место.

Самое непонятное во всей этой истории — зачем вообще понадобилось подменять царевну. Настоящая Софья была интереснее, умнее и сильнее любой попаданки. Она действовала именно так, как следовало действовать в данной ситуации для получения оптимального результата. Без большой крови, без особых разрушений. И у неё почти получилось.

А начиналось всё неплохо. Интересен был мир. Много обещали герои, особенно известные хотя бы по именам. Потоком шли разумные и безумные гипотезы. Четвёртая книга разочаровала окончательно.

Первое. Если игра началась, надо соблюдать правила. Изначально Мир Реки — мир без минералов и без животных, мир разрозненных, нередко враждующих общин, мир, где нет места регулярному труду и серьёзной интеллектуальной жизни. Собственно, он таким и остаётся. Однако во второй книге здесь строят пароходы, в третьей — дирижабли. В четвёртой книге корабли принца Джона и Сэма Клеменса несут на себе не только артиллерию и авиацию, но и лазеры, и всевозможную электронику. Откуда взялись необходимые материалы, инструменты, приборы? Корабли эти развивают скорость в 50 узлов. Кто-нибудь может вообразить громадный колёсный пароход, бороздящий воды реки (реки!) со скоростью 26 метров в секунду? Автор явно спутал его с автомобилем.

Второе. Идея была интересная — дать старикам их собственные молодые тела, причём вечно молодые, и оставить груз прожитых лет. Как они поведут себя? А никак. Идея не получила развития. К тому же, как тут было замечено, автор не любит своих героев. Симпатичны ему, кажется, только Геринг и титантроп. В результате интерес к персонажам потихоньку угасает.

Третье. Каких только соображений по поводу происходящего не высказывалось в первой книге. Тут и загробный мир, и эксперименты неведомых историков или лингвистов, и Второй Шанс, и много, много всего. Оправдалась самая примитивная из всех возможных гипотез. Её обосновывают, долго, нудно и подробно,но от этого она не становится ни интересной, ни убедительной.

И последнее. Надо уметь остановиться. На первой странице четвёртого романа автор торжественно клянётся, что это последняя книга о Мире Реки. Ближе к концу становится ясно — нет, не последняя. Ещё помучаются.

Почти в каждой книге Астрид Линдгрен звучит тоска по Швеции времён её детства. В середине XX века эта Швеция уже таяла, уходила в глухие углы королевства, исчезала и там. К 1964 её, вероятно, можно было отыскать только на малонаселённых островках. Вот о таком острове Линдрен и написала свою книгу. Есть у неё книги ещё добрее, есть книги сложнее, есть веселее, есть увлекательнее. Но такую очаровательную трудно найти. Может быть, только «Бюллербю». Но Бюллербю — мир незамутнённой детской радости, там и проблем как-то не возникает. На Сальткроке всё несколько сложнее. И выйти из реального затруднения в последней главе удаётся чисто сказочным образом. Этот финал даже менее реален, чем визит Карлсона на день рождения к Вашему ребёнку. Но без него обойтись было невозможно.

Кажется, один из секретов обаяния «Сальткроки» в разном возрасте её героев. Дети здесь разные, и каждый понятен автору, и каждый интересен читателю. Маленькие Пелле, Чёрвен и Стина. Подростки Никлас, Юхан, Тедди и Фредди. Почти взрослая Малин. И самый большой и самый бестолковый ребёнок, отец семейства Мелкер. Каждый из них добавляет частицу радости в атмосферу книги.

Перед нами памфлет на 800 страниц. Памфлет, изумительный по форме и абсолютно лживый по содержанию. Конечно, это фантастика, но речь ведь идёт о реальных людях. Я лично не люблю ни Диккенса, ни Коллинза, но поток ложных обвинений, выдвинутых Симмонсом, заставил проникнуться к ним симпатией.

Как здесь создаются факты? Автор берёт намёки и полунамёки и выдаёт их за достоверные свидетельства. Если и намёков не найти, значит, успели их уничтожить, лицемеры. Значит, свидетельства надо придумать самому и смешать их с общеизвестными фактами, чтобы придать им достоверность. Метод хорошо известный и от этого не менее действенный.

Самое обидное, что написан роман великолепно. Стилизация под викторианскую литературу почти идеальная. Именно такую книгу мог бы написать (не для публикации, конечно) англичанин позапрошлого столетия, сумевший избавиться от всех моральных сдержек своего века, но сохранивший псевдонаучные заблуждения того времени. Нестыковки сюжета, и сознательные, и допущенные ненароком, легко списать на сумеречное состояние сознания псевдоавтора. Коллинз, разумеется, такого написать не мог бы. Не говоря уж о том, что не стал бы так поступать. «Друда» мог бы сочинить сам Друд, воплощение мифов XIX века. А, скорее, мог бы написать её для собственного удовольствия стивенсоновский мистер Хайд, если бы обнаружил у себя литературный талант. Окружающий мир и населяющие его люди — точное отражение того, что царит в душе автора. Море грязи, злобы, насилия, обид и ненависти. А Коллинз — всё-таки не Хайд. Хайды не то, чтобы появились, но вошли в силу уже в нашем веке, ну, в конце прошлого. Они, в частности, и пишут подобные книги, которые расходятся огромными тиражами. Ведь так легко поверить любому вранью, если оно соответствует твоим взглядам на жизнь.