Прочитав в своё время цикл Прозорова о попаданцах в XVI век, обнаружил, что у него есть масса ответвлений. Теперь частично одолел один из таких боковых циклов. Думаю, есть смысл оценивать его только в сравнении с основным.

Сюжет не идёт ни в какое сопоставление с главным циклом. У Прозорова много безумных ходов, но написано лихо. Для развлекательной литературы это достоинство. У Иволгиной-Хаецкой написано вяло. За приключениями следишь без особого интереса. А когда автор пытается оживить сюжет, получается и вяло, и недоверчиво. Даже в наше время для нормального российского гражданина не слишком просто совершить тур по маршруту Новгород – Лондон – Севилья – Новгород. Во времена Грозного это было просто нереально.

История у Прозорова выглядит намного фантастичнее. Собственно, он нафантазировал новый мир, никогда не существовавший в реальности, более или менее правдоподобный на уровне рядовых подданных и совершенно нереальный на уровне царских палат. У Иволгиной, наоборот, при некоторой странности мира на уровне обычных людей общеисторическая концепция укладывается в принятые рамки. Это вызывает меньше отторжения. Один пример. Грозного трогать не будем, тут каждый при своём мнении. Возьмём шведского короля Густава Вазу. У Прозорова он – какой-то дебил на троне, не способный грамотно принять решение и шарахающийся от любой угрозы, особенно русской. У Иволгиной тот же Ваза – умный, сильный, жестокий, невыдержанный по-человечески и при этом дальновидный и последовательный в качестве правителя. Такой, каким он был.

Что касается общей концепции, тут безусловно выигрывает Иволгина. В основном цикле все персонажи делятся на наших, почти всегда благородных или хотя бы порядочных, и не наших, поголовно негодяев. А здесь каждый или почти каждый персонаж выглядит по-человечески. Даже тот, кто связался с Сатаной, делает это не из вредности, а по глупости. Вот только с главной мыслью, что книги опаснее людей и подлежат частичному истреблению, не могу согласиться. С информацией можно бороться только информацией, честной, подробной, объективной, грамотной и понятной. Огонь не поможет.

Хорошо передаёт характер книги одна из первых сцен. Главный герой, оценив численное превосходство одноклассников, берёт два больших камня и долго бьёт оппонентов по затылкам. Примерно то же проделывает автор с читателями на протяжении четырёхсот с чем-то страниц.

Первое ощущение – автор терпеть не может общество, людей и каждого человека в отдельности. Мир 2082 выглядит отвратительно. Мало того, он выглядит абсолютно нереально. Некоторые из сегодняшних читателей Уоттса доживут до указанного им срока. Вряд ли кто-то из них может себе представить, что действительно окажется в подобном мире.

Понятно, будущее предсказать нельзя. Авторы рисуют то, что им хочется видеть, или о чём хотят предупредить, или то, что нужно для сюжета. Боюсь, здесь как раз первый вариант. Многие пакости идут сюжету только во вред.

Второе – жуткий язык. Дело не в переводе. Переводчик, кажется, сделал всё, чтобы хоть часть читателей смогла добраться до конца. Вот одна взятая наугад фраза:

«Тварь оказалась прямо передо мной – без всякого мерцания и абсолютно реальная; ничего, кроме схлопнувшейся волны вероятности и неоспоримой массы».

И так по всему тексту. В приведённой фразе хотя бы можно разобрать смысл. Думаю, насладиться этой книгой смогут только поклонники модернизма. Они способны одолеть любой текст, получить от него удовольствие и найти в нём смысл. Не обязательно тот, который пытался вложить автор, зато более глубокий. Беда в том, что любители модернизма редко читают фантастику.

Единственный плюс – автор умный человек. Ему есть, что сказать собеседнику, и он пытается это сказать, причём всё сразу. Проблема в том, что он не способен внятно высказаться. При этом ещё ненавидит собеседников. И себя, кажется, тоже.

Читалось тягостно. И 30 лет назад, и когда собрался наконец перечитать. Но это просто не моя книга. Семейная сага с женским уклоном. Объективно вещь действительно сильная.

Основные претензии к некоторой недоработанности образов. Семья Клири в целом получилась лучше, чем отдельные персонажи. Лучше всех вышла первая пара. Ральф де Брикассар получился убедительным. Человек долга, который служит католической церкви и при этом знает себе цену. Но и он несколько преувеличен. Уж внешность, так внешность. Уж благородство, так благородство. Уж карьера, так карьера. О Мегги этого не скажешь. Она вышла идеально, со всеми проблемами и недостатками. Возможно, так мне только кажется. Уж в её-то шкуру точно не влезть.

И всех их жалко, кроме Джессики. И особенно жалко оттого, что Клири — люди очень достойные. Именно те, на которых держится любое общество. А судьбы не складываются. Дело не в том, что детям дали слишком много свободы. Этого не скажешь, даже по тем временам. Дело в Дрохеде. Замкнутый мир, где каждый занят однотипным трудом, изо дня в день, из года в год. О мире за пределами фермы они почти ничего не знают. Дрохеда — именно ферма. Пусть ферма размером с английское графство, дела это не меняет. Как только кто-то попадает в большой мир (замужество, война, работа на стороне), там он тут же теряется и ломается. Старается при первой возможности вернуться назад, но и дома уже не может построить жизнь. Только третье поколение выбирается из замкнутого круга. К пятидесятым годам открылся весь мир, даже Дрохеда. И это стало началом её конца.

Первая половина XIX века богата на литературные мистификации. Верили им охотно. Охотнее, чем теперь, когда нетрудно всё проверить. Совсем молодой ещё Проспер Мериме сочинил южнославянский эпос. Как бы перевёл слегка ритмизированной прозой древние песни сербов. Стилизация получилась блестящая. Поверили почти все, включая славян. Поверил и Александр Сергеевич, и захотел перевести эти песни обратно на славянский язык. Есть ощущение, что по ходу работы он понял, в чём дело, но не стал выходить из игры. Взял половину песен Мериме, тех, что вызвали у него вдохновение, добавил несколько настоящих сербских песен и создал великолепное оригинальное произведение. Главное здесь даже не стилизация, теперь уже двойная стилизация, хотя и она получилась, а музыка стихов. Тот пушкинский стих, который одинаково близок и его, и нашим современникам. Есть и настоящие шедевры, зажившие собственной жизнью. «Конь», «Видение короля», «Вурдалак», «Бонапарт и черногорцы». Недаром в центре черногорской столицы стоит памятник Пушкину, хотя нет, кажется, памятника Мериме.

Фазиль Искандер остался не совсем удовлетворён своей философской сказкой. Впоследствии он говорил, что теперь написал бы её иначе. Но на самом деле именно этот вариант, созданный в начале и напечатанный в конце восьмидесятых, оказался книгой на все времена.

Уже много поколений сосуществуют в джунглях королевство кроликов и государство удавов. Друг без друга им не прожить. Не будет порядка. В основе общего порядка лежит гипноз. Лишившись гипнотических свойств, удавы не вымрут, конечно, но сильно отощают. А отощавший удав может вспомнить, что каждый удав, собственно, может стать Главным, если сумеет удавить предшественника. И кролики тоже, оказавшись в безопасности, начнут думать. Сначала немногие, потом все. Появятся вопросы к кроличьей власти. За ними очень нежелательные выводы. А так — нет кролика, нет проблемы. Хотя говорить об этом вслух в травоядном королевстве не положено.

И вот порядок рухнул. Гипноз больше не действует. Что делать? Завести новый порядок. И снова воцарится стабильность. Конечно, как всегда и бывает, новый порядок не слишком приятен ни тем, ни другим. Ничего, привыкнут. Кролики тихо жалуются друг другу на ухо. А удавы, собравшись погреться на поляне, вздыхают:

— Раньше было лучше.

И добавляют из осторожности:

— При гипнозе.

Для меня это единственная большая работа Лукьяненко, которая хорошо помнится и через 10 или 12 лет после прочтения. Лучше всего получились параллельные миры. Хотя они только слегка разработаны. Может быть, именно из-за такой намеченности. Хорошо получился мир, где по улицам бегают броневики на спиртовом ходу, а по ночам на набережные выползают гигантские спруты. Видимо, это первая, очень отдалённая версия «Заставы». Но насколько же этот слегка намеченный предок интереснее потомка. Очень хорош мир просвещённой теократии. И даже заснеженный пустынный мир тоже, оказывается, таит в себе загадки.

Что касается основной темы, функционалов, то интерес к ней постепенно теряется. Слишком много вылезает несообразностей. Как может мир с совершенно иными природными условиями иметь точно такую же географию? Какой нужен расход ресурсов, чтобы создавать и мониторить иные миры? И может ли цивилизация, развалившая свой собственный дом, позволить себе эти игры просто из любопытства? Теряется логика, теряется интерес. От этого и метания героя интересуют всё меньше. Хотя с его завершающим выбором я бы, наверное, согласился. Когда тебя зовут в светлое будущее, надо подумать. Когда тебя тащат, надо сопротивляться.

А самая интересная мысль прозвучала уже в первых главах. Там, где обсуждают, как бы использовали такую ситуацию известные и неизвестные фантасты. Вот А. и Б. Стругацкие написали бы книгу, в которой герой не нужен никому, и даже себе. Настолько не нужен, что начал постепенно отовсюду стираться, пока не стёрся окончательно. Ведь при таком подходе действительно мог бы получиться шедевр. Но для этого надо обладать гением Стругацких.

Детектив. Вроде бы, классический. Крови мало, погони за женихами остаются на обочине. Следствие ведут дамы не из самой элиты, но не слишком загруженные работой и достаточно защищённые статусом, чтобы полиция их не трогала. Даже если они оказались первыми на месте преступления, лучше поискать других подозреваемых. В таких условиях можно и позаниматься расследованиями.

Сама идея, лежащая в основе детектива, не так уж плоха. И ситуации по-своему интересны. Но изложено настолько примитивно, что читается с трудом. Уныло, пресно, однообразно. Вообще-то, у меня сложилось впечатление, что автор может писать намного лучше, но зачем-то выбрала для своих повествований такой вот стиль. Лапидарный, что ли. Только обаяния простоты здесь тоже нет.

«Разгром» — завершающая по своей сути книга главного цикла Золя. История полка, а потом двух его солдат, единственных оставшихся в живых из всех, кто назван по имени. Уцелел ещё и третий, но это особая история. А потом начнётся гражданская война и постарается скосить выживших. Картины горящего Парижа оставляют едва ли не самое сильное впечатление из всех эпизодов очень сильной книги.

Главная составляющая, как всегда у Золя, психологическая. Война показана глазами солдат. Что интересно, из двух главных героев, бывшего крестьянина и бывшего интеллигента, больше симпатий вызывает крестьянин. И самое сильное и постоянное чувство, поглощающее солдат, во многом определяющее их поступки, это чувство усталости. На втором месте ощущение постоянного недоедания. И уже потом всё то, что относится к предстоящему бою.

Сам Золя, насколько я знаю, не только не воевал, но никогда и не служил. Однако он сумел показать войну такой, как она есть, причём показал с разных сторон. С точки зрения психологии, стратегии, быта, политики, социальных отношений, с точки зрения людей военных и людей гражданских. Удивительно, что совершенно не военный человек смог достаточно грамотно разобраться в ходе боевых действий и показать его и сверху, и снизу.

Автор старается быть объективным. Но в конечном счёте он делает однозначный вывод – Франция должна была проиграть войну. Всё плохо – организация, руководство войсками, снабжение, политическое руководство. И самое главное, общество прогнило настолько, что мало кто рассматривает национальный интерес как свой собственный. По сути, распад общества. А что касается политиков, досталось всем. Виноваты нелюбимые автором бонапартисты, ещё хуже свергнувшие их либералы, совсем отвратительны профессиональные революционеры.

О франко-германской войне писали в те годы многие. И участники войны, и те, кто сидел в осаждённых городах, и те, кто только читал газеты. Все соглашались – да, многое сделали не так. Но в следующий раз всё будет иначе. И в следующую войну едва не повторился такой же разгром. Дело не только в том, что республика не смогла вылечить болезни общества. Дело и в том, что никто из французов не смог объективно оценить противника. У Золя немцы выглядят как некая злая сила. Хотя войну начала вообще-то Франция, и вряд ли французские солдаты, оказавшись в Германии, вели бы себя лучше. Об анализе германской армии и общества нет и речи. А дело было не столько в слабостях Франции, сколько в исключительно высоких боевых качествах немецкой армии, и солдат, и офицеров, и генералов, и всей машины войны. Этого признавать не хотелось никому. И снова Франция оказалась готова не к той войне.

Для своего времени это было, конечно, событием. Во-первых, никакого намёка на коммунизм в будущем мире. Во-вторых, элементы редкой у нас космооперы. При этом налицо все признаки твёрдой фантастики с попытками научно обосновать фантастические идеи. В-третьих, и в-главных, вещь сделана в духе западной фантастики золотого века. Что-то в стиле Шекли и Саймака. Такое подражание было действительно необычным для 1979. Правда, в отличие от Саймака и Шекли, «Сезон туманов» удручающе серьёзен.

А из сегодняшнего времени книга выглядит малоинтересной. Единственная идея, которая действительно западает в память – деревья, вершки которых в будущем, а корешки в прошлом. Но и эта идея выглядит неубедительной. Персонажи ничем не отличаются от сотен подобных героев твёрдой фантастики. Приключений немало, но следишь за ними без интереса. Возможно, дело в языке, грамотном, но очень тяжёлом. И, наконец, небольшая по объёму книга жутко утомляет. Даже больше, чем пустые боевики с эльфами и орками.

Итог. Доволен, что добрался на старости лет до пропущенной классики (ну, почти, классики). Но перечитывать точно не захочется.

С Мишей-Тонким всё просто. Конечно, его долго нагибали, но вообще-то подобные привычки существовали у Миши уже с детства. Недаром его в гимназии звали Эфиальтом. И, наверное, лупили всем классом. Не помогло.

Порфирий-Толстый интереснее. Человек к сорока примерно годам дослужился до тайного советника. Двухзвёздный генерал. Начального капитала для такого скачка у него не было. Иначе Тонкий не удивился бы. Людей Толстый, судя по всему, не топтал и не слишком лебезил перед вышестоящими. Иначе опять же не стало бы так противно при встрече с бывшим другом. То есть, добился всего своим трудом и способностями. Забравшись наверх, опять же не поощрял лизоблюдство. То есть, человек очень приличный, хотя и Толстый. И вот этот приличный человек ни с того, ни с сего получает плевок в душу, причём оттуда, откуда не ожидает. Жаль человека. Тонкого не жалко, а за Толстого обидно.

Маленький простой рассказ. Болгарский городок Созопол. Улицы, лестницы и дома городка. Местный музей, заполненный греческими амфорами. Так называемый замок графини (на самом деле, дом портнихи). Вечер в таверне. История человека, который умер от радости, опоздав на пароход, разбившийся на скалах. На самом деле, пароход, вероятно, нарвался на нашу торпеду или мину, но лучше об этом не писать. Разговоры с рыбаками. Разговоры с местным поэтом. Тихий вечер у моря. Всё это на десяток с небольшим страниц. Вроде бы, рассказ ни о чём. Но надо обладать огромным талантом, чтобы этот рассказ оставил след в душе.

Пожалуй, лучшее здесь – это язык. Для фантастики очень богатый, яркий, своеобразный. Есть, конечно, заслуга и переводчика, но и оригинал явно выдержан на высоком уровне.

Второй плюс – главный герой. Тут о нём сказали много разного, но объективно образ получился очень убедительным. Правда, парень пятнадцати лет рассуждает и поступает, как будто ему восемнадцать. Это можно списать на особенности данного мира, как и у Мартина. Возрастом можно объяснить неприятные стороны характера героя – непомерное тщеславие, агрессию, страсть к самоутверждению, слабую работу головы. Болезни роста.

Главный минус, на мой взгляд – невнятная картина мира. Этот мир явно вырос из средневековья и даже постсредневековья, но так ни к чему и не пришёл. Списать его противоречия на магию не получается. Что-то такое, старинное и не слишком, смутно знакомое. Хотя этот подход часто встречается у американцев, лишённых своей истории.

Второй минус – развитие сюжета. Вяло, многословно, без динамики. Динамику сюжета могло бы заменить развитие характеров, но и здесь динамики маловато.

Третий минус – штампы. Перечислять незачем, они бросаются в глаза каждому. Единственная интересная находка – чандриане, но они остаются на обочине.

Общий вывод – вещь чересчур раскручена, но при этом явно возвышается над средним уровнем фэнтези. Книга будет интересна не всем. Главным образом тем, для кого характеры важнее сюжета, философии или проблем мироустройства. Хотя и в этом отношении не следует ожидать слишком уж многого.

P.S. Всем здоровья, спокойствия, удержаться на работе.

Ох, нафантазировал. Ну и нафантазировал.

Роман написан в год окончательной аннексии Россией Кокандского ханства, через 8 лет после покорения Бухары, через 11 лет после того, как генерал Черняев с небольшим отрядом с ходу взял Ташкент. Здесь всё наоборот. В Сибирь 1876 вторгаются войска бухарского эмира и легко берут Тобольск, Омск, Томск, Красноярск, половину Иркутска и массу других городов. Ведёт их русский эмигрант, вроде как революционер, но по сути движимый личными счётами с братом царя. На месте эмира я бы трижды подумал, прежде чем довериться такому товарищу. Исправить положение должен курьер царя, который в век телеграфа едет черепашьим шагом из Москвы в Иркутск, застревая где на день, где на неделю, где на две. А в конце не просто хэппи-энд, а настоящие чудеса ради этого хэппи-энда. В общем, сказка.

Конечно, фантастика есть фантастика. Наши попаданцы и не такое вытворяют. Но при чтении кажется, что речь идёт не о России, а о какой-то другой стране с такими же географическими характеристиками. Ну не знал автор России, не имел о ней представления. А ведь готовился добросовестно. Явно изучил массу справочников и карт. Консультировался с русскими знакомыми, включая Тургенева. Уж не знаю, что ему написал Тургенев, но консультации не помогли. И ведь написан роман с огромной симпатией и уважением к русским, всем вместе и каждому в отдельности. А получилась клюква.

Несмотря на шумный успех романа на Западе, Жюль Верн сам, кажется, понял, что сотворил не то. И больше Россию не трогал. Ну, там, Лифляндию или Туркестан, но не коренную Россию. Тем не менее, советую прочесть эту книгу тем, кто не читал. Ясно видно, что может получиться из русской темы даже у очень умного и доброжелательного европейского автора.

«Милый друг» не о любви. Мопассан вообще, по-моему, не писал о любви. «Милый друг» — гениальный роман о ненависти. И самая лютая ненависть тут – это ненависть автора к герою. Впрочем, вполне заслуженная.

В центре романа амбициозный молодой человек, который ничего не знает, не умеет и не хочет ничего делать. Вернее, крестьянскому труду его, конечно, научили, но в деревню он ни за что не вернётся. Там надо работать. В колледже Дюруа ничему не научился. Даже не смог сдать выпускные экзамены. Из армии, куда пошёл ради карьеры, пришлось уйти. Понятно – за пять лет службы унтер-офицером в гусарском полку Дюруа не научился ни фехтовать, ни стрелять. Какая тут карьера. На гражданке вершина карьеры при его-то трудолюбии – должность канцеляриста. Начать своё дело – во-первых, деньги, а, во-вторых, надо же хоть в чём-нибудь разбираться. Дюруа уже подумывает о криминальном бизнесе, но для этого он трусоват. Даже в журналистике он способен только повторять одни и те же фразы, подсказанные коллегами. Оказывается, этого достаточно.

Кажется, всё плохо. Но у Дюруа есть три замечательных качества – наглость, обаяние и сексуальность. Самое главное – наглость. Она позволяет с улыбочкой лезть напролом, использовать людей и тут же их отбрасывать, сидеть на чужой шее, без зазрения совести эксплуатировать всех и каждого. Жорж живёт только за счёт чужого труда, чужих знаний, чужих денег, чужого покровительства.

Но одной наглости недостаточно. У Дюруа есть ещё обаяние. Оно заставляет окружающих, людей в массе своей неглупых, не замечать очевидного. А сексуальность позволяет добиваться своего простейшим способом, через женщин, их мужей, отцов и официальных возлюбленных.

Роман завершается в момент наивысшего триумфа Дю Руа. Теперь он пойдёт в депутаты, в министры, в сенаторы. И сразу окажется уязвим. Там его встретит сомкнутый строй людей, почитающих наглость своей естественной монополией. А Дюруа же не способен остановиться. Он с ходу начнёт распихивать их локтями. Ради человека со способностями они, может, и потеснились бы, а такого, как Дюруа, торжественно растерзают на радость избирателям. Избирателей тоже надо иногда порадовать. А тут – самозванный барон, зять банкира, аферист, да лучше не придумаешь. Тут и тесть не поможет. Ждать совсем недолго. Девочку только жалко.

У Тарле есть настоящие исторические исследования. «Континентальная блокада», «Рабочий класс во Франции в эпоху Революции», «Жерминаль и прериаль», отчасти «Крымская война». Но знаменитый «Наполеон» не исследование. Это в чистом виде научно-популярная литература. Да и можно ли было в XX веке сделать серьёзные открытия, написав очередную биографию Наполеона? Можно: 1) отобрать из необозримого моря информации значимые факты; 2) изложить их так, чтобы было интересно любому читателю, подготовленному и неподготовленному; 3) попытаться взглянуть на них по-новому, если в этом есть необходимость. Необходимость была. Со всеми тремя задачами автор справился блестяще. Настолько, что поставил под угрозу свою жизнь.

Евгений Викторович Тарле не любил противоречить властям. Но материал он знал великолепно, человек был увлекающийся и не всегда мог остановить себя там, где другие старались промолчать. «Наполеон» был закончен в 1937 и сразу вызвал шквал критики официальных идеологов и примкнувших к ним историков. Известно, чем заканчивалась такая критика в 1937. Но в данном случае всё кончилось благополучно. Обычно считается, что Тарле как раз успел к повороту в официальной историографии от классового подхода к патриотическому. Мне кажется, дело не в этом. Поворот наступил года через полтора-два. По тем временам это много. Успели бы разобраться с автором, а потом и с его оппонентами. Спас автора, думаю, блеск, с которым написан «Наполеон». В такую книгу не смогли не заглянуть и в Кремле, а, заглянув, не смогли оторваться. За 24 часа Тарле превратился из злобного врага Советской власти в солнце исторической науки. Так что в данном случае он не следовал за линией, а, возможно, сам отчасти ускорил её поворот. Что особенно приятно, не стал никого топить в ответ.

Где-то после 11 Сентября президенту Германии задали вопрос:

Что Вы будете делать, если террористы захватят самолёт с атомной бомбой и направят его на Берлин? Собьёте самолёт?»

Президент ответил:

«Сбивать нельзя. Там могут быть наши граждане. Десять человек или миллион, это не принципиально».

Вероятно, в реальной ситуации самолёт бы сбили и свалили всё на автоматику.

В некотором царстве прошло 30 лет после несостоявшейся катастрофы. Отныне здесь царит толерантность. Ведьм никто не преследует. Инквизиция теперь занята охраной их прав. Ведьмы даже получили привилегии перед прочими гражданами. Единственное условие – отказ от инициации. Хотя уже и об инициации поговаривают, что это на самом деле путь к добру. Вроде достигнуто спокойствие, но какое-то оно подозрительное. И вот уже большинство начинает выражать естественное недовольство привилегиями меньшинства. В кругу ведьм зреет такое же естественное желание разобраться с врагами, как подобает ведьмам. Экстремисты пытаются взять на себя функции инквизиции, разумеется, в самом дуболомном исполнении. Инквизиция, опомнившись, возвращается к репрессиям, где надо, а чаще, где не надо. Классическая модель эскалации конфликта. Страдают от этого, как всегда, те, кто вообще ни в чём не виноват.

Кажется, супруги Дяченко, уехав в Штаты, так и остались нашими людьми. Не могу представить себе раскрученного американского писателя, который рискнул бы писать в таком духе о проблемах толерантности. Хотя, кажется, на Западе этот роман и не издан. Он написан для нас.

Сам по себе «Ведьмин зов» — достаточно сильный роман. Слабых книг я у этой пары не встречал. Но на фоне такого шедевра, как «Ведьмин век» — на две головы ниже. «Ведьмин век» мог вызывать сочувствие, недовольство, понимание, возмущение, раздражение, страх – всё, что угодно, только не спокойный интерес. «Ведьмин зов» задевает очень умеренно. В благополучную концовку первой книги веришь не до конца. Да авторы и не настаивали на хэппи-энде, только предлагали такой вариант. Здесь с самого начала понимаешь, что кончится всё более или менее благополучно. Герои первой книги были сделаны на уровне, который не всегда обнаружишь даже в настоящей большой литературе. Новые герои, по сути, лишь проекции старых в новую обстановку. Мартин сделан на основе Клавдия, Эгле – на основе Ивги, Майя – на основе Дюнки. А старые герои потеряли слишком много. Но, повторяю, эти слабости видны на фоне первой книги. Сам по себе «Ведьмин зов» сделан на хорошем уровне.

Главный плюс второй книги на фоне первой – масштаб событий. В первой книге размах катастрофы несколько зашкаливал. «Ведьмин зов» получился соразмерен своим героям, не слишком эпическим персонажам. На мой взгляд, это хорошо.

«Настигнут Радостью» — автобиография автора «Нарнии». Попытка описать первый период своей жизни, вернее, путь к обретению той системы взглядов, которая уже мало менялась в последующие десятилетия. Радость по Льюису, в отличие от удовольствия, это то, чего нельзя добиться собственными усилиями. Состояние души. Оно ассоциируется у него с бессознательным устремлением к Богу, хотя прямо об этом автор, кажется, нигде не говорит. Состояние Радости он относит к детству, затем оно проблесками возникает во время юношеских исканий и, наконец, осознаётся после окончательного обращения. О самом окончательном обращении, в отличие от пути к нему, только упоминается. Ну и правильно. Вероятно, у каждого человека этот путь и этот момент свой.

Льюис – выходец из английской семьи среднего достатка (чуть выше среднего) и средней успешности (чуть ниже средней), проживавшей в Северной Ирландии. Его ранняя биография небогата событиями, тем более важными для истории. Основное внимание он уделяет своим интеллектуальным увлечениям, развитию взглядов и людям, оказавшим влияние на этот процесс. Развитие это довольно хаотично, как часто бывает в молодости. Автор, кажется, перепробовал почти все модные тогда жизненные установки. При этом о людях, встреченных на пути, он старается говорить хорошо, а если они ему неприятны – объективно. Каждый, независимо от взглядов и характера, хотел хорошего.

Мне интереснее всего показались главы о пребывании автора в закрытых школах начала XX века. Школы достались, естественно, не самые престижные. Но всё-таки закрытые школы, рассадник британской элиты. Такое впечатление, что ничему хорошему они научить не могли. Полезных с нашей точки зрения уроков мало, и проводились они на уровне крайне неравномерном, в зависимости от познаний самих учителей в данном предмете. Нравы – можно встретить всё, от дедовщины до гомосексуализма. Но самое удивительное, что эти школы выпускали людей порядочных, добросовестных, стойких в любых обстоятельствах и привычных у упорному ежедневному труду. Именно поколение Льюиса выдержало, и достойно выдержало, самую кровавую войну в истории Англии, тяжёлое межвоенное двадцатилетие и страшный удар Второй мировой.

Вроде бы роман не так плох. Герои бледноваты, но хотя бы различимы и даже нестандартны. Сюжет крайне запутан и не всегда логичен, но это не всегда плохо. Мироустройство – ну, это дело вкуса. Но читать было невыносимо скучно. С великим трудом продирался через хитросплетения сюжета, не испытывая никакого сочувствия героям, и ждал завершения. Какого угодно, но завершения. Понимаю, что это может быть субъективным ощущением, тем более что оценки разные, и надо бы дать автору второй шанс, но так и смог заставить себя взяться за продолжение.

Цикл интересен, в основном, с точки зрения необычной альтернативы. Император Деций в середине III века сумел возродить могущество Римской империи, причём на староримской основе. Его наследники закрепили успех. Боги и гении охраняют Империю и гарантируют стабильность её существования. К XIII веку достигнут уровень развития Европы конца XX века. Боги только притормаживают развитие авиации, атомной энергетики, некоторых видов вооружений – того, что опасно и для них самих.

Прогресс коснулся не только науки и техники. Меняются социальный строй, экономика, система управления. При этом сохраняются основы римской цивилизации, как до наших времён сохранились основы японской цивилизации. Интересно, что герои часто вспоминают политиков, полководцев, философов, писателей, художников старого Рима, из времён до Деция, но почти не называют новых имён. За тысячелетие их, как видно, не появилось. Сама столица напоминает тщательно отреставрированный Рим эпохи Антонинов. Соседи модернизируются вслед за Римом и тоже сохраняют при этом свои цивилизационные особенности. Чингисхан разъезжает на специальном поезде, пересаживает воинов на танки и финансирует работу над атомной бомбой, но в захваченных городах творит то же, что и в реальной истории.

Создаётся впечатление, что главную причину упадка старого Рима автор видит в христианстве. Недаром на роль восстановителя выбран Деций, один из самых активных противников христиан. Развитие ускорилось на 7-8 столетий, как раз за счёт выпадения средневековья. На мой взгляд, всё наоборот. Именно христианская церковь спасла из умирающей античной культуры то, что ещё можно было спасти. А без европейского средневековья, именно такого, христианского и феодального, никогда бы не случился научно-технический рывок последних столетий.

Итак, боги хранили Рим. Но вот гении низвергнуты на Землю, а затем и боги отвернулись от обречённой Империи. Начинается деградация. Рим стремительно превращается в общество потребления, мир сиюминутных интересов. Рука об руку с потребительством идёт вседозволенность. Возрождаются рабство, кровавые обычаи, идиотские забавы богачей поздней античности. Естественная реакция на вседозволенность – жажда сильной руки. Сильная рука не может ничего исправить, но и общество уже не способно ей противостоять. Финал осторожно-оптимистичен (очень-очень осторожно), но даже такой финал вызывает недоверие.

Лучше всего удались первая и пятая книги цикла. В первой книге есть и новые идеи, и сюжет, и не совсем бледные герои. Затем автор стала разбрасываться. Старые сюжетные линии и персонажи отходят на второй план. Появляются новые линии, ненужные и неинтересные. Они тоже быстро заходят в тупик. Нижняя точка достигнута к середине третьей книги. В конце автор сумела собраться и завершить основные темы более или менее достойно и даже интересно.

Это третья, насколько мне известно, книга Виталия Марковича на тему Дозоров. В «Ином среди иных» отношение негативное и к Светлым, и к Тёмным, с позиций верующего человека. Здесь и те, и другие показаны с симпатией или, во всяком случае, с сочувствием. Причём Тёмные как-то даже лучше Светлых. И у тех, и у других цвет может меняться, и не по своей воле, но это мало влияет на их поведение. Собственно, в этой книге почти каждый Иной, как и положено человеку, несёт в себе оба начала, и что возобладает, зависит больше от него самого. Хотя и от обстоятельств тоже.

Читал книгу с редким удовольствием. Я не большой любитель Дозоров, но из всего прочитанного «Масть» понравилась больше всего. Прежде всего, книга добрая без слащавости. Это само по себе редкая удача. Герои убедительны, и не только главные, что тоже не так часто встречается в фантастике. Им сочувствуешь, почти всем. Сюжет – сюжет получился ровно настолько, чтобы следить за ним с интересом.

Теперь о заговоре, формально центральном эпизоде романа. Лучше бы он удался. Такой заговор только расчистил бы дорогу к трону для Павла, который разобрался бы с заговорщиками за пару часов. А Павел 1789 – это не Павел 1796. История могла бы слегка измениться к лучшему.

Узнал уже на этой странице, что текст романа при издании сокращён. Вообще-то, при чтении ощущались местами какие-то недоговорённости. Представляя примерно взгляды автора, могу предположить, что именно редакторы заставили его сократить. Чтобы не было диссонанса с другими книгами серии. Но это только предположение.

Дома скучно. Юный Мюнхгаузен в неполные 17 лет отправился на службу в Россию. Стал офицером гвардии, воевал с турками, ездил с поручениями по всей России. Впечатлений море. Он же совсем мальчишка. Даже знаменитые усы только начали пробиваться. В 30 с небольшим вернулся на родину. Устроившись в кресле, рассказывал соседям о приключениях своей юности. Ну, где-то преувеличивал, как полагалось путешественнику. Соседи, никогда не отъезжавшие за 10 километров от своего имения или городка, ничему не верили. Дома смеялись в голос и пересказывали истории родственникам и знакомым, прибавляя от себя для красоты. Знакомые не верили уже на законных основаниях и пересказывали дальше, добавляя от себя. Через пятые или десятые руки эти истории добрались до просвещённых и просвещающих писателей. Так получилась по-настоящему остроумная книга. По сути, несколько книг, каждая из которых дополняла и облегчала предыдущую. Причём вышли они анонимно, как бы от лица самого Мюнхгаузена.

Задача книги ясна – довести фантазии до абсурда, посмешить читателя и посмеяться над фантазёром. Но при этом барон получился на редкость обаятельным. Видимо, таким он и был, и обаяние его сохранилось через все пересказы. В каком-то смысле повторилась история Дон Кихота, хотя уровень этих книг, конечно, несопоставим.

А барона жаль. Он был явно правдивее всех своих пересказчиков.

«1984» — не роман, а политический памфлет. Всё, что касается героев, сюжета, стиля, логики событий, логики характеров, выполнено на таком уровне, что читать бы не стоило. Вот как памфлет вещь удалась. В наше время она ещё актуальнее, чем в год написания. Конечно, основная часть предсказаний не сбылась, но то, что сбылось, поражает. Особенно то, что касается Министерства Правды. Пожалуй, спрогнозировать так невозможно. Можно только угадать.

В памфлете можно разглядеть, как минимум, три слоя. Те, кто книгу не читал или заглянул краем глаза, считают, что речь здесь идёт о сталинизме. Те, кто всё-таки прочёл, помнят, что Океания – это англо-американская федерация. Её тоталитарный режим – результат перерождения традиционной либеральной демократии. Все реалии «1984» выросли из реалий привычного для Оруэлла мира. Вот Евразия, извечный враг-партнёр Океании, это Советский Союз, каким он представляется западному обывателю. И ясно видно, что представления Оруэлла о России просто дикие, на уровне самых безграмотных обитателей англоязычного мира.

Но есть и третий слой. «1984» написан в 1948. Правительство Эттли проводит реформы, направленные на создание в Англии основ социального государства. Реформы, может быть, не слишком успешные, но абсолютно демократические. Оруэлл был убеждённым троцкистом. Идейный троцкист должен бы радоваться сдвигу общества влево. Нет, реакция строго противоположная. Когда в чужой стране истребляют миллионы людей ради светлого будущего, это заслуживает всяческого одобрения. Когда тебя самого вежливо просят поделиться частью доходов с согражданами, тут же поднимается крик о кровавом тоталитарном режиме. Это мои деньги. Это святое.

То ли сон, то ли бред. До самого конца не оставляла надежда, что это сон. Тогда всё получается по-своему логично и даже интересно. Нет, оказалась явь. Явь совершенно бредовая.

Задумано-то было неплохо.Познакомить американских подростков с сильно искажённым эпизодом английской истории в доступной для них форме. А получилось не поймёшь что. Не ужастик, не фантастика, даже не сказка. Волшебник — ладно, пусть будет волшебник. Амнезия — ладно, как тут без амнезии. Изменение пола одной из жертв — тоже ладно. Но сам сюжет складывается из бредовых ситуаций, плавно или резко переходящих одна в другую. Как во сне, только этот сон пытаются выдать за реальность. Бред даже по меркам американских детей, которых пичкают глупостями ещё больше, чем наших. Вероятно, в виде комикса или фильма эта история могла бы иметь свою аудиторию, но читать её с удовольствием вряд ли возможно.

Наше поколение знакомилось с историей монголов по книгам Яна. Не скажу о них ничего плохого. Однако «Жестокий век» оказался намного глубже и сильнее известной трилогии. Это книга не столько о войнах Чингисхана (военные сцены автору как-то плохо удаются), сколько о жизни Тэмуджина от зачатия до смерти. О том, как он постепенно, незаметно для самого себя, превращался в Чингисхана.

Роман объёмом до 900 страниц делится на три неравные части. Первая треть – история степного княжича, несправедливо лишённого наследства и всеми способами возвращающего прежнее положение. Следующая часть, около половины текста – история степной междоусобицы, создания единой Монголии. И только последние 100-150 страниц – книга войн. Здесь автор иногда сбивается на скороговорку.

Сильная сторона романа – развитие характеров. Меняется не только Тэмуджин, меняются практически все заметные персонажи. Много очень сильных эпизодов. Жёсткость без чернухи и натурализма. Умение пройти по границе между архаизмом и модернизацией. Это мало кому удаётся. Герои понятны, хотя их никак не принять за наших современников. И точное следование истории. Максимум, что позволяет себе автор – даже не замолчать, а замять некоторые события. Замяты эпизоды с убийством брата Тэмуджина, с вероятным пребыванием молодого Тэмуджина в Китае, смягчена история с геноцидом татар. Ну, это право автора.

Почему именно Тэмуджин стал Чингисханом? Умный, сильный, хитрый, жестокий человек. Но были среди его соперников люди не менее умные и жестокие. Хороший полководец. Но были в степи полководцы просто блестящие, и многие из них добровольно подчинились Тэмуджину. Прежде всего, он был гениальным организатором. Умел поставить каждого на самое подходящее место и дать нужную задачу. Умел правильно говорить с каждым, от пастуха до князя. Умел доказать необходимость тотальной дисциплины и проследить за её соблюдением. Потом многие пожалеют, увидят, что выгод от тотального подчинения меньше, чем неприятностей, но будет поздно. Вместо Тэмуджина над ними уже будет Чингисхан.

А если бы у Тэмуджина ничего не получилось? При всех его способностях шансы были ничтожны. Тогда никто из его соперников не смог бы объединить Степь. Добрый и порядочный Тогорил, беспокойный Джамуха, оплывший от жадности Таргутай, успокоенный собственной мощью Таян-хан – никто из них не смог бы и, прежде всего, не захотел. У них другие цели в жизни. Продолжались бы вялые междоусобицы и периодические набеги на соседей. Остались бы в живых десятки миллионов китайцев, тангутов, чжурчженей, хорезмийцев, персов, половцев, русских, венгров, вьетнамцев, яванцев, японцев, и так далее, страницы на две. Ну, кто-то погиб бы в других войнах, но большинство бы уцелело. Да и сама Монголия не потеряла бы почти всех взрослых мужчин в трёх поколениях. Читая роман, Тэмуджину по большей части сочувствуешь, но лучше он бы споткнулся в самом начале.

« — Рано или поздно сумасшедшие кончают тамплиерами.

— Все?

— Нет, есть сумасшедшие без тамплиеров. Но которые с тамплиерами, опаснее».

Шедевр постмодернизма. Бесконечные отсылки и к уже существующим книгам, и, что удивительно, к ещё не готовым на тот момент. Кажется, Эко хотел предупредить о грядущем нашествии дэн-браунов и им подобных. Не помогло, само собой. Сочинили, издали и раскрутили по полной.

Трое миланских интеллектуалов решили поиграть в игру. Игра затянется на всю их жизнь. Что получится, если допустить, что известная легенда о тамплиерах — чистая правда. Из этого допущения постепенно выстраивается фантастическая картина мировой истории и мироздания вообще. Попутно приятели уклоняются в теории заговора, в области каббалистики, алхимии, оккультизма, демонологии, и пр., и пр. Находят сторонников, находят соперников, находят доказательства. При желании можно найти доказательства чего угодно. К ним начинают присматриваться граждане не столь интеллектуальные, зато крайне серьёзные. А вдруг эти трое действительно что-то знают.

Поток информации начинает утомлять. Информации нужной и ненужной, интересной и неинтересной, известной, малоизвестной и неизвестной. В таком потоке можно спрятать любые объёмы вранья. Любимый приём дэн-браунов. Вычислять это дело надоедает. Но, когда книгу уже хочется отложить, снова осознаёшь, что роман не столько об интеллектуальных играх, сколько о самих интеллектуалах. Бельбо, Казобон и Диоталлеви — люди, в общем, симпатичные и порядочные, при этом исключительно умные, эрудированные, оригинальные, жизнелюбивые, переполненные иронией и самоиронией, способные объяснить что угодно и как угодно. И утратившие способность понимать главное, то, что понимает большинство первых встречных.

Финал поразительный. Ему можно дать как минимум пять разных истолкований. На любой вкус. Кто-то найдёт и больше. Я предпочитаю самое неинтересное и самое вероятное объяснение. У Казобона просто поехала крыша.

Резкий контраст с основным текстом составляют воспоминания Бельбо о детстве сороковых голдов. Они как глоток свежего воздуха в душной атмосфере тамплиерских игр. Окно в настоящий мир. Тот штрих, который превращает книгу в шедевр.

В посёлке на берегу моря живёт большая полиэтническая семья. Бывшая актриса, весьма эксцентричная бабушка, забравшая в прислуги бывшую ассистентку, не очень любимая внучка актрисы и куча приёмных детей всех возрастов. Старушка всегда следует своим собственным правилам и никого особенно не любит. Детей всех рас и наций она берёт в дом, руководствуясь этими правилами. Ко всем, кроме старушки, испытываешь сочувствие.

Пока дело касается семейных проблем, роман вызывает средний интерес. Но вот приходит сообщение о том, что Британия отныне входит в состав США. Сюжет сразу оживляется. В посёлке появляются американские солдаты. Оккупанты ведут себя вполне прилично, но англичанам это всё равно не нравится. Растёт взаимное раздражение, затем взаимное озлобление.

Пассивное сопротивление переходит в активное. Появляются жертвы. В финале американцы как будто собираются покинуть Англию. Конечно, трудно поверить, чтобы они так легко оставили однажды захваченные позиции. Но ведь мы видим события в маленьком кусочке Англии. Если распространить их на всю Британию, то англичане могли бы и победить.

Эту книгу я читал лет пять назад. Тогда казалось, что она устарела. Англичане 1972, возможно, сумели бы вернуть себе независимость. Англичане XXI века — вряд ли, как тогда виделось. Однако последние события показали, что книга Дю Морье всё ещё актуальна. Кажется, я всё-таки недооценивал современных англичан.

Роман стал почти пророческим. В наше время таких вот упёртых товарищей стало намного больше. Пайл точно знает, что хорошо, и что плохо, и не допускает мысли о том, что может быть неправ. Сам Пайл – человек, хоть и неприятный, но в принципе неплохой. Во всяком случае, порядочный в рамках своих представлений о порядочности. Просто ему вдолбили в голову простые, как палка, идеи. В данном случае либеральные. Он их усвоил и начал применять на практике по своему не слишком великому разумению. Сам додумался, или, может, подсказали воспитатели. При этом он не желает никому зла. Даже организуя теракты, он не хочет жертв. Есть жертвы – искренне жаль, впредь постараемся не допустить, но борьба за правильный миропорядок всё-таки важнее. И его самого жалко, дурака.

Антипод Пайла – Фаулер. Тип, характерный для романов Грина. Человек хорошо поживший, в меру циничный, уставший от всего на свете. От жизни, от работы, от войны и от политики, от чужой страны и от своей страны, от французов, вьетнамцев, американцев и своих англичан. Я тоже много от чего устал и, кажется, мог бы его понять, но понимать не хочется. В отличие от многих других героев Грина, Фаулер симпатий не вызывает, хотя автор и смотрит на мир его глазами. И, потом, ведь это такие, как Фаулер, воспитали таких, как Пайл, своими репортажами и статьями, в которые сами не верят. Трудно сказать, чья вина больше.

Для своего времени этот роман стал событием. Мы читали его десятиклассниками и первокурсниками. Зачитывались. Даже старшеклассники понимали, что нельзя тут всё принимать на веру. Ясно, что не будут миллиардеры обсуждать планы небольшой войны так, походя, за коктейлем: «Там ещё «Энтерпрайз» должен болтаться». Ясно, что никто не станет имитировать ядерный удар по штаб-квартире ЦРУ, чтобы проверить рядового кандидата в сотрудники. Гангстеры вообще взяты из комиксов. Мы, правда, тогда комиксов не видели, но представляли их себе очень точно.

Но это всё мелочи. «Джин Грин» был исключительно популярен. Во-первых, непреходящее ощущение фиги в кармане. Во-вторых, обилие приключений. В-третьих, и в-главных, это было окно в незнакомый нам мир. Картины его убеждали множеством мелких деталей, ненужных и даже вредных с точки зрения пропаганды. Оставалось только отделить информацию от идеологии. А уж это мы умели.

Теперь я думаю, что фигу в кармане держали все три соавтора, несмотря на свою безупречную или почти безупречную на тот момент биографию. Эта биография и связи, вероятно, помогли книге пройти через цензуру. И тема, конечно, разоблачение империализма. Правда, разоблачение получилось каким-то подозрительным, а многие цэрэушники и белоэмигранты оказались вполне симпатичными ребятами. Но формально все идеологические ритуалы были исполнены. При Брежневе формальное исполнение ритуалов могло помочь книге дойти до читателя.

А теперь всё-таки о плохом. Сегодня эту книгу читать не стоит. После всего, что мы сами увидели, узнали и пережили, большая часть текста оставляет впечатление поверхностной журналистики. В лучшем случае. Исключение – главы о войне во Вьетнаме. Они сделаны действительно хорошо. И, конечно, выступление пастора перед курсантами – прямое и явное издевательство над выступлениями замполитов всех рангов, всех времён и всех народов.

Самую известную пьесу Шиллера можно считать и самой слабой в литературном отношении. Невозможно поставить её в один ряд с трилогией о Валленштейне, с «Доном Карлосом», «Марией Стюарт», даже с «Коварством и любовью». Персонажи — маски, которым задана определённая роль. Логика их поведения абсурдна даже с точки зрения этой самой роли. Диалоги удались, но монологи невыносимы и по меркам своего времени. Тем не менее, эта пьеса стала крупнейшим театральным событием своего века. Вызвала восторг не только студентов, но и серьёзных учёных с высочайшим уровнем интеллекта. Людей, видавших или читавших пьесы Шекспира и Марло, Лопе де Веги и Кальдерона, Расина и Корнеля, не говоря уже о греческих трагиках. Успех объясним. Шиллер в свои юные годы написал пьесу-провокацию, отвергавшую все существующие жизненные правила. А люди как раз устали. Устали от этих самых правил, сохранившихся со времён средневековья. Устали от попыток изменить эти правила, но только в интересах власти. Устали и от существующей альтернативы, одномерных идей французских просветителей. И слабая юношеская пьеса породила мощное литературное и общественное движение, ставшее уже по-настоящему плодотворным.

Случайно обнаружил сказку, совершенно забытую с шестилетнего возраста. При чтении с удовольствием вспомнил хотя бы некоторые эпизоды. Что сказать? Сказка увлекательная, необычная, страшноватая для детей в возрасте от четырёх до восьми лет. Вдобавок ясно ощущается, что написал её хороший человек. Это всегда приятно. Такую книжку можно и сегодня почитать детям или дать им прочесть самим. Если удастся её найти. Своё время она не пережила, к сожалению. И это можно объяснить. Прежде всего, достаёт язык, начиная с первой страницы, с появления племени хулиганцев. Язык мог пострадать при переводе, допустим. Но и в сюжете есть явные прорехи, и персонажи только слегка намечены, кроме Веснушки. Детям в шесть лет такие вещи безразличны, но, чтобы перейти к следующему поколению, книге нужен всё-таки другой уровень.

Как обычно у Петрушевской, герои безымянны. Как обычно, хоть кто-нибудь страдает психической неустойчивостью. Как обычно, текст состоит из бесконечно долгих фраз. Как всегда, речь идёт о смерти. На этот раз о смерти цивилизации. Но читается хорошо. Единственный рассказ Петрушевской, который мне захотелось перечитать.

Итак, папа, мама и дочка, спасаясь от предстоящего апокалипсиса, перебираются из мегаполиса сначала в деревеньку за речкой, потом в лес. В катастрофу не очень верится. Как можно укрыться от апокалипсиса за речкой? Таких деревушек, где остались три бабуси, в России многие тысячи. И ещё тысячи таких, где никого не осталось. И даже деньги в этой деревушке ещё в ходу, бумажные рубли, после общего краха. В год написания рассказа, до общего краха, рубли уже не всегда принимали и в реальной жизни. Похоже, у отца семейства случился острый приступ человекобоязни, и он заразил своими страхами остальных. Жену жалко, дочку очень жалко. А в покинутом мире, вероятно, продолжается жизнь. Сильно неустроенная жизнь, но прятаться в лесу тоже не выход.

Повесть написана в 1906. На тот момент она была предельно актуальна. Губернатор дал приказ стрелять в толпу. Теперь он сам должен умереть. Вся повесть — ожидание человеком своей смерти, по сути, революционной казни. При этом в правомерности и даже необходимости предстоящего убийства никто не сомневается, и прежде всего сам губернатор. Он человек очень порядочный, совестливый, но он человек долга. Дал приказ, потому что считал это необходимым. О жертвах он сожалеет, о приказе нет. Так же точно для кого-то является долгом его убийство. Всё, что происходит, необходимо. Лев Толстой, доведённый до логического завершения, только без толстовской любви к человеку.

При всей спорности идеи «Губернатор» — объективно очень сильная вещь. Андреев вообще умел заставить читателя проникнуться тем, что он хочет ему, читателю, сказать. В данном случае казнь справедлива и не страшна. Даже для жертвы. Даже, если жертву жалко. А через два года вышел «Рассказ о семи повешенных». Вещь запредельно сильная. Думаю, каждый, кто её прочёл, независимо от отношения к смертным приговорам, проникся хоть на минуту её настроением. Нельзя так с людьми, даже самыми гнусными уголовниками. Страшна смерть, ещё ужаснее её ожидание. Так ведь и губернатор ждёт казни, и не сутки, недели. Но в «Губернаторе» совсем другое настроение, скорее благостное. Как объяснить? Очень просто. Семеро — наши, губернатор — не наш. «Судите праведно; наши б не были виновны».

Начнём с того, что мир дистриктов не может существовать. Такое могло случиться, если бы не США развалились, а исчезло вдруг всё человечество. Остались дистрикты и Капитолий, всего около миллиона человек. Но правдоподобность мира мало волнует и автора, и не слишком придирчивого читателя. Ставились другие цели. Во-первых, высказать своё отношение к оборзевшим собственникам, безответственным правителям, журналюгам и шоуменам. К симбиозу этих сил. Американцам он тоже знаком, как и всем. Во-вторых, заявить, что и в нечеловеческих условиях в людях должно оставаться что-то человеческое. В-третьих, создать хороший боевик, в первую очередь для подростков. Фантастический боевик, где масса экшна, явно присутствует мысль, и герои не выглядят картонными. В первой книге все задачи оказались выполнены. Не на высшем уровне, но на хорошем.

Финал первой книги обещал продолжение, хотя и необязательное. Вариантов продолжения могло быть много. Ну, не революция, наверное. Если до сих пор революции не устроили, то и теперь не повод. Но развитие событий в любом случае могло быть интересным и неоднозначным. Вместо этого автор не устояла и пошла на второй круг. Похоже, сказались законы рынка. Снова Голодные игры, только теперь в нелепом и неинтересном варианте. И, согласен, только последний идиот мог устроить их именно в такой форме именно в этот момент. Что касается героев, то они меняются, но не слишком убедительно. Просто вот – они, оказывается, уже не такие. Замысел был интересным, но на достигнутом уровне автор не удержалась.

Биография Кромвеля, изданная в 1980, написала в лучших традициях старой ЖЗЛ. Все диалоги, монологи и внутренние монологи, попавшие в текст, основаны на достоверных документах. При этом книга получилась увлекательной, на уровне хорошего романа. Она не только и даже не столько о самом Кромвеле, сколько о его эпохе.

В советской, да и в европейской историографии английской революции главное внимание обычно уделяется социальной истории, затем политической и уже на третьем месте религиозной. Здесь строго наоборот. Социальные вопросы затронуты настолько, насколько требуется, чтобы адекватно понимать происходящее. Интересно, что главной социальной реформой революции стала отмена рыцарского держания, платежа дворян в пользу короля. Права и привилегии самого дворянства остались неприкосновенны. Это подтверждает тот факт, что английская революция была не столько буржуазной, как учили в школе, сколько дворянской.

События политической истории изложены гораздо подробнее. И опять подробная картина революции сильно отличается от привычных представлений. Все участники революции много говорят о свободах, торжестве правовых норм, более радикальные – о демократии, республике и даже республике равных. И как выглядит торжество свободы в Англии XVII века? Из 500 избранных депутатов парламента в нём после всех чисток остаётся около 30 человек. Эти 30 человек принимают решения от имени народа Англии и собираются сделать своё правление пожизненным. Это демократия? Для суда над королём специально подобрали 135 особо надёжных товарищей. Из них только 59 подписали приговор, почти все под сильнейшим давлением сверху, и приговор вступил в силу. Это правовое государство? Утвердив республику, Кромвель получил пожизненный титул лорда-протектора и с этим титулом полномочия, которых не имел ни один король в истории Англии. Но и эти невиданные полномочия он постоянно расширяет по своему усмотрению. Это республика? Пожалуй, только левеллеры действительно боролись за демократию, но и они в случае выбора – демократия или власть – выбрали бы, наверное, власть.

Особое значение автор справедливо уделяет религиозным вопросам. Вот тут все участники событий стоят насмерть, не допуская мысли об уступках, компромиссах и, тем более, изменах. И чем фанатичнее их вера в правильность своего пути к Богу, тем больше у них шансов победить в мирских делах. Мне очень не нравятся кальвинисты и близкие к ним секты, но надо отдать должное пуританам – их вера была несокрушимой, а успех закономерным. Сама же автор симпатизирует более радикальным, но менее агрессивным протестантам типа квакеров.

Что касается самого Кромвеля, он показан в основном со стороны, на фоне внешних событий. Но при этом образ получился удивительно живым. На мой взгляд, Кромвель совершил массу безобразий. Убивал, резал безоружных, врал, предавал, затыкал рты всем несогласным. Но, читая обо всех этих безобразиях, испытывал к этому человеку сочувствие. И в давно прошедшие советские времена, и в теперешние.

Сначала о хорошем. В последнем романе Ефремов возродил своё умение видеть мир удивительным, ярким, прекрасным и страшным одновременно. Это умение произвело огромное впечатление в ранней дилогии, а потом куда-то делось. Персонажи здесь получились самыми интересными во всём творчестве писателя. У каждого свой характер и своя голова на плечах. И, прежде всего, идеи. В «Таис Афинской» Ефремов решил проследить зарождение в античности тех самых идей, которые он уже высказывал в «Лезвии бритвы», отчасти и в других книгах. Пожалуй, если бы не всемирная известность автора, в печать они могли бы и не попасть. Слишком уж демонстративное несоответствие истмату. Чтение этих страниц захватывает, даже если не соглашаться ни с одним из высказанных тезисов.

Теперь о плохом. Идеи автора, как обычно, единственно правильны. Кто просто не согласен, ещё ладно, но кто исповедует противоположные идеи, тот заведомый дурак и негодяй. Аристотель не только законченный мерзавец, но и абсолютная, полнейшая бездарность. Это Аристотель. Зато Лисипп, о котором не известно ничего достоверного, гениален во всём, включая гадательную магию.

То же касается цивилизаций. Одни автору симпатичны — индийская, критская, с оговорками эллинская, другие неприятны — египетская, переднеазиатская, иранская, китайская. Он признаёт, что каждый народ имеет свои достижения. Но если цивилизация руководствуется неверной философией, то все её достижения пойдут прахом, если не хуже.

Теперь о самом плохом. Ефремов принимает традиционную версию поджога Персепольского дворца, изложенную античными историками. Таис на пиру призвала сжечь дворец, сопроводив это развёрнутым идеологическим обоснованием, Александр послушался и спалил заодно весь город. Вот это идеологическое обоснование варварства и есть самое отвратительное. Судя по тому, что сохранилось от дворца, он был одним из величайших творений античной архитектуры, вровень с Парфеноном, храмом Артемиды Эфесской, вавилонской Эсагилой. Если его сжечь по пьяни, по злобе, по глупости, это, конечно, очень плохо, но, если его уничтожить из идеологических соображений, это по-настоящему отвратительно.

Утешает то, что на самом деле Таис вряд ли виновна в случившемся. Неизвестно, что конкретно она сказала в тот вечер, и удалось ли ей перекричать пирующих. В любом случае Александр бы её не послушал. Он в принципе никогда не следовал никаким советам. Сам всё решил, сам поджёг, а потом понял, что натворил, и повелел придворным историкам сочинить пристойную по тем временам версию. Они и сочинили.

Очень сильная книга. Конечно, не Лев Толстой, но по нашим временам вещь замечательная. А вброшенная тема остаётся открытой. Можно ли воспитать нового человека путём насилия над человеком? Идея порочна, или воспитатели подобрались поганые? Кажется, всё уже сказано, всё уже ясно, и тут тема в который раз выходит на новый круг. У меня сомнений нет и не было, но спорить не стану. Всё равно каждый останется при своём мнении. И в книге, и в жизни. Оставим идею и перейдём к человеку.

Итак, все обитатели Соловков становятся хуже, по какую бы сторону решётки они ни находились. Единственное исключение делается вроде бы для Артёма. Он, как будто, хуже не становится. Может, потому что хуже уже некуда? Он ведь в лагере абсолютно по заслугам. В Англии в те же годы и за то же преступление любой суд без исключения отправил бы его на виселицу, в Америке — на электрический стул. И в лагере он относится к людям потребительски. Хорошие люди те, с кем ему хочется иметь дело, и до того момента, пока ему этого хочется. Именно такая зависимость, не обратная. Живёт и выживает он благодаря тому, что кто-то постоянно жертвует чем-то ради него. Сам он не жертвует ничем и никогда. Разве что крысу покормил. Есть за что уважать отца Иоанна, найдётся, за что уважать Мезерницкого, Бурцева, Афанасьева, Василия Петровича, Викентия, можно уважать Галю и Эйхманиса, а уважать Артёма никак не получается.

Можно спросить себя — а если бы тебя туда сунули, как бы ты себя вёл? Вполне вероятно, ещё хуже. Но Артёма это не оправдывает.

Уверен, что многие читатели «Обители» не согласятся с высказанным мнением. Это тоже говорит в пользу романа. Слабую книгу, как правило, все понимают одинаково.

Сюжета здесь как такового нет. Есть серия переплетающихся историй, коротких и бесконечных. Автор старается нанизать их на единый сюжет, но не очень старается. Герой, московский археолог Зыков, работает в тридцатых годах в музее Алма-Аты, который по привычке называют городом Верный. Сразу вопрос с очевидным ответом — как он здесь оказался? Москвичи редко уезжали туда по доброй воле.

Истории частью самые обычные, частью невероятные, частью созданные искусственно. Зыков старается найти в них, нет, не здравый смысл, в данном случае это прозвучало бы пошловато. Скорее рациональную составляющую. Найти её не всегда удаётся. Тоже бывает. Теперь мне кажется, что самое интересное в книге — вот эти истории.

Это теперь так кажется. В семидесятые и восьмидесятые годы казалось, и вполне справедливо, что главное — это тема 1937. В «Факультете ненужных вещей», второй части «Хранителя», эта тема уже заслоняет собой всё остальное. По автору, единственный выход в такой ситуации — сохранять стойкость, несмотря ни на что. Тогда можно остаться человеком и даже, может быть, уцелеть. А если посмотреть с другой стороны?

В семидесятых «Хранителя древностей» читал с удовольствием (вторую часть тогда не издавали). На исходе перестройки узнал, что автор — величайший писатель советской эпохи, а его книги — одна из вершин мировой литературы. Это вызвало ненадолго эффект отторжения. Потом немного подумал и понял, что не надо реагировать на заведомо необъективные рецензии, хвалебные или ругательные. Надо относиться к книге так, как она того заслуживает. Как к очень хорошей книге.

Ещё раз убедился, что для написания модного теперь исторического детектива (или ретро-детектива, непринципиально) нужен достаточно высокий уровень таланта. Как у Сэнсома, или хотя бы у Акунина, или хотя бы у Питерс. Иначе получается, в большинстве случаев, скучноватая полицейская история, украшенная историческими деталями. Полицейский протокол трудно превратить в развлекательное чтиво. Здесь именно тот случай. Следить за сюжетом неинтересно, хотя событий много, и крови хватает. Герои или безлики, или отвратительны. Уже пролог оставляет мерзкое впечатление, которое, видимо, во многом задаёт отношение к книге. Вдобавок многие детали плохо согласуются с реальностью. Начиная с целой деревни крепостных в Сибири. Уже это вызывает скепсис, который постепенно только усиливается.

Вообще-то, у меня было и остаётся подозрение, что в основу романа легло какое-то реальное дело. Это объясняет и угрюмость, и слабую увлекательность, и нестандартные детали из жизни России XIX века. В реальности подобных деталей встречается больше, чем можно придумать. Проверять эту версию лень. В любом случае сделать из полицейского протокола настоящий детектив не удалось.

В скором поезде из Туркмении в Пекин едет пёстрая компания. Французы, русские, англичане, китайцы, американцы, немцы, узбеки, румыны, монголы. Что интересно, все едут в Пекин по делу. Туристов в чистом виде среди них практически нет. Тем не менее, как положено у Жюля Верна, на каждой остановке они осматривают местность и получают о ней подробные сведения. В бонусе дорожные приключения, включая нападение бандитов и крушение паровоза. И всё-таки поезд прибывает почти без опозданий.

Роман написан в 1892. Действие происходит лет через 10, не больше. Прошло уже 127 лет, а железную дорогу в тех местах так и не проложили. Мало того, многие из дорог, с которыми стыкуется в романе Великая Трансазиатская магистраль, тоже остались в проекте.

Книгу эту я прочёл лет 50 назад и тогда был от неё в восторге. Второй раз она попала в руки совсем недавно. К своему удивлению, получил редкое удовольствие, хотя вообще-то из Жюля Верна давно вырос. Роман получился поразительно лёгким. Почти все персонажи более или менее симпатичны. Почти все описаны с лёгкой иронией. Злодеи оказываются злодеями только после того, как окончательно исчезнут со страниц. А в роли безупречного героя на этот раз оказался русский. Майор Нольтиц. (Бывают русские с такой фамилией? Ладно, неважно).

Даже в моё время подростки читали Купера меньше, чем других классиков приключенческой литературы — Майн Рида, Дюма, Джека Лондона или Жюля Верна. Прежде всего, медлительность, или, скажем так, излишняя основательность повествования. Архаичность стиля — американская литература отставала по фазе от европейской. Чрезмерный консерватизм, переходящий иногда в ханжество. И удручающая серьёзность. Нет, юмор присутствует, юмор двухсотлетней давности, который теперь только навевает тоску. Единственное исключение — «Следопыт», на мой взгляд, лучшее или, во всяком случае, самое интересное произведение Купера.

Первое. Относительная объективность. Объективность американцам вообще мало присуща, и к Куперу это относится в полной мере. Тем более, индейская тема была для современников автора слишком больной. Индейцы могут быть хорошими, но только если это наши индейцы, из дружественных племён. Здесь правы по-своему все — индейцы наши и не наши, англичане, французы, колонисты. Правота индейцев даже выступает более явно. А главный злодей воюет на стороне англичан.

Второе. Помимо тяжеловесного колониального юмора, здесь присутствует ирония. Явление редкое в литературе тех лет. Объектом иронии оказываются почти все герои. Глава о состязаниях в стрельбе — просто шедевр.

Третье. Интересно выглядит великая война за Канаду. Два небольших кораблика, английский и французский, гоняются друг за другом по водам гигантского озера Онтарио. Отряд из 30-40 индейцев нападает на десяток английских солдат. Ещё с десяток индейцев пытается осаждать блокгауз, который пытается оборонять одна-единственная девица. Видимо, из таких эпизодов и состояла, в основном, великая война за Канаду, изменившая всю последующую историю Северной Америки.

Я не большой специалист по Стивену Кингу, но, как показалось, эта книга заметно отличается от остальных. Обычно у Кинга присутствует маленький американский городок, вполне себе современный, жители которого — нормальные американцы. В каких-то критических обстоятельствах, а иногда и без этого, они, за исключением немногих положительных персонажей, начинают проявлять не лучшие человеческие качества. Нередко присутствуют нехорошие госструктуры, провоцирующие катастрофу, иногда как побочный, иногда как прямой эффект своей работы.Здесь люди все хорошие, и остаются такими до самого конца. Единственный отвратительный персонаж – главный герой. Дело не в том, что Луис раз за разом совершает несусветные глупости. Он с самого начала вызывает какое-то мерзкое ощущение. Высокомерие? Цинизм? Неадекватность? Всё близко, но не совсем то. Даже трудно передать, из-за чего возникает отторжение, но от него не отделаться. Даже когда у Луиса погибает ребёнок, жалко всех, кроме отца. Наверное, если бы автор не смог так убедительно передать его мысли и ощущения, подобного чувства не возникло бы. Всё-таки, похоже, Кинг активно не любит людей. Ну и общее впечатление от книги не столько страшное, сколько мерзкое, и это впечатление долго сохраняется. Да, Кинг великолепно решает поставленные задачи, и понимаю его многочисленных поклонников, но ещё раз убедился – это чтение не моё.

По сути, во всех, ну почти во всех своих романах Ремарк рассказывает про одного человека с разными именами. Своего ровесника, который попадает в различные, но, в общем, сходные жизненные ситуации. В терминах старой социологии его можно назвать «деклассированный интеллигент». Но характер этого сквозного героя разработан на таком психологическом уровне, который редко встречается даже у писателей XX века.

История поколения Ремарка имеет много общего с историей моего поколения. Они росли в стабильном и сравнительно комфортном для проживания мире, где царила общепринятая система моральных ценностей, порядок сочетался с гуманностью, а прогресс считался фактором постоянным и неотделимым от интересов людей. И вот в этот мир пришла война, затем революция, крушение государственности, крушение национальной идеи, старого уклада жизни, всей прежней системы ценностей, голодные годы, гиперинфляция, господство явных жуликов во всех сферах жизни. А как только жизнь чуточку наладилась, ясно обозначилась угроза новой войны. Одни нашли в новом мире для себя какую-то нишу, другие не смогли найти, третьи и искать не стали. Не захотели строить жизнь заново в мире жуликов и ожидать, когда и он в свою очередь рухнет. Среди них почти все герои Ремарка.

В «Трёх товарищах» основному герою романа уже за 30. Может себя прокормить, есть настоящие друзья, а большего вроде и не надо. Желания соответствуют возможностям. Но хочется всё-таки счастья, которого так и не было. И вот счастье рождается и сразу умирает. Потеряна любимая. Потерян друг. Кажется, скоро и родная страна будет потеряна. И переданы эти трагедии так, как умели только великие писатели.

Для меня «Три товарища» — главная книга Ремарка. Возможно, потому что депрессивность здесь смягчается сентиментальностью Кому-то ближе «На Западном фронте без перемен», или «Чёрный обелиск», или «Триумфальная арка». Собственно, чтобы узнать Ремарка, достаточно прочесть любую из его книг. Одну надо прочесть обязательно. Остальные под настроение.

Основное впечатление от знаменитого бестиария — бессистемность. Здесь смешаны в кучу существа фантастические, мифологические, легендарные, сказочные, мистические и пр. О многих вообще не упоминается, другие упомянуты в двух словах, о третьих рассказано подробно, рассказ о четвёртых сводится к длинной цитате. Во всех случаях информация имеет характер случайной выборки из подвернувшихся под руку источников. Это сводит на нет идею энциклопедии. Но книгу читают Это Борхес. Великий писатель, философ, книжник, эрудит, находившийся как раз на пике своей славы. И вот человек решил, как мне кажется, поразвлечься. Обложился двумя десятками книг (а подбирать книги он умел, и умел их понимать) и сочинил такую вот компиляцию. Для собственного развлечения. Если бы эту работу выполнил кто-нибудь другой, книга пролежала бы с месяц на полках магазинов, нашла сколько-то сотен читателей и через несколько месяцев выпала из памяти. Но это Борхес.

«Посёлок» — книга на все времена. Вероятно, лучшая книга Кира Булычёва. В маленьком посёлке на безымянной планете живёт кучка людей, чудом уцелевших при крушении звездолёта. Выжить на этой планете невозможно. Труднее, чем на Пирре Гаррисона. Но люди живут уже почти 20 лет.

Уже за создание такой планеты надо ставить десятку. Кир Булычёв высказался однажды в том духе, что фантазия средневековых европейцев населила заморские земли самыми невероятными чудовищами, но никто из них не смог додуматься до кенгуру. Так вот, в «Посёлке» Булычёв додумался до кенгуру. Здешняя фауна немыслима, она не придёт в голову ни при стандартном подходе, ни при нестандартном, но вот родилась, и при этом мир выглядит очень убедительным. В происходящее веришь. Это редко бывает в фантастике.

Ещё реже фантастам удаётся оживить людей. Здесь люди живые, практически все. В лютом мире они сумели остаться людьми. Дело не в том, что они помнят о Земле и стараются передать знания детям. Это не главное. Те, кто Землю не видели, и знать о ней ничего не хотят, на самом деле не хуже тех, кто о ней помнит. Думаю, что, если бы в посёлке народилось четвёртое и пятое поколение обитателей, для которых Земля превратится в смутную легенду, они тоже остались бы людьми. Жители посёлка, люди очень разные, терпят друг друга уже столько лет, работают не столько на себя, сколько на соседей, учат, кормят и спасают друг друга, помогают выжить и тем, от кого не может быть никакой пользы, и тем, кто уже сильно достал. При этом никто не идеален. У каждого свои тараканы, каждый иногда вызывает раздражение, и его могут раздражать окружающие.

Вторая часть получилась немного слабее первой. Нет, то, что касается жизни в посёлке, экспедиции на воздушном шаре, второго похода на перевал получилось великолепно. Дело портят участники второй земной экспедиции, на удивление бестолковые и безответственные. Они способны загубить своё дело и без всякой катастрофы. А оставшись без звездолёта, не продержались бы и двух часов, не то что двадцати лет. Может, дело в неудачном подборе участников. Может, неуклонный технический прогресс заставил следующее поколение землян расслабиться. Неясно, да и неважно. Менее удачные эпизоды не могут испортить общее впечатление, неспособны откусить даже маленький кусочек от десятки.

В 1965, в год первого выхода человека в открытый космос, казалось, что это только самое начало. В шестидесятые все были уверены, что человек высадится на Марсе не позже 1975. Ну, в крайнем случае, 1980 (взгляд пессимиста). Для этого были основания. Апрель 1961 — первый космический полёт. Август 1961 — первый длительный полёт. Октябрь 1964 — первый многоместный корабль. Март 1965 — первый выход человека в космос. Декабрь 1968 — первый полёт вокруг Луны. Январь 1969 — первая стыковка космических кораблей, по сути, первый вариант космической станции. Июль 1969 — высадка на Луне. Все семь главный прорывов, пять советских и два американских, пришлись на первые 8 лет пилотируемой космонавтики. Последующие 50 лет — в лучшем случае развитие достигнутого. Первые остались недосягаемы.

Книга Леонова — это, скорее, не воспоминания, а только запись воспоминаний. Отсюда её главные слабости. Здесь нет документальных фактов. Человек рассказывает по памяти. От некоторых тем отмахивается, о других говорит так, как ему помнится. Но зато здесь можно найти то, чего нет ни в одном документе. Алексей Архипович честно рассказывает о своей жизни и работе, о работе и подвигах тех, кто был с ним рядом. Рассказывает так, как будто это обычная работа. А ведь его подвиг можно сопоставить только с подвигом Гагарина и, может быть, Армстронга.

И всё-таки, почему такое торможение? Леонов видит причину в смене руководства космической отраслью. Не буду спорить, ему виднее. Но это не может быть главной причиной. Ведь то же самое и в те же годы случилось с американской космической программой. Думаю, важнее две других причины. Из книги видно, с каким риском был связан каждый из полётов первого десятилетия. Рисковали все, кто летал. Рисковали, хоть и меньше, те, кто оставался на космодроме. Теперь безопасность повсюду на первом месте. Это правильно. Но и безопасность имеет свою цену — нет прорывов.

Вторая причина — экономическая. В семидесятые объективно требовалось приостановиться, хорошенько освоить то, что уже достигнуто. А затем пришёл свободный рынок, и на Западе, и на Востоке. Свободный рынок предусматривает быструю отдачу вложений. Космос не может дать быстрой финансовой отдачи. Какие бы уникальные минералы ни удалось найти на Луне, Марсе или Церере, их добыча никогда не окупит стоимости полётов. Вероятно, прорывы в космонавтике ещё будут, но сначала должна измениться ситуация на Земле.

В британской историографии принято назначать злодеев. Из английских монархов к ним причисляют Ричарда III, Марию Тюдор и Георга IV. Хотя они совершили преступлений заметно меньше, чем их предшественники или преемники. Джозефина Тэй решила реабилитировать Ричарда III. Как автор детективов, она и реабилитационный процесс построила в форме детектива. На мой взгляд, ход неудачный. Действия нет, результат известен заранее, персонажи никакие. Логика расследования годится для историка, но непригодна для профессионального детектива. Борьба с несправедливостью в отношении Ричарда приводит к не менее несправедливым обвинениям в адрес его обвинителей. Некоторые аргументы не лезут ни в какие ворота. И, тем не менее, когда взглянешь на собранные факты даже взглядом скептика, ясно видно — преступлений за Ричардом на самом деле немного, да и те строго не доказаны. А когда вспомнишь, сколько крови на ближайших соседях Ричарда по царствованию, на Эдуарде IV, Генри VII, Генри VIII, начинаешь испытывать симпатию к королю, назначенному злодеем.

На англичан книга Тэй не произвела, кажется, особого впечатления. Англичане медленно и неохотно меняют свои взгляды. Для этого надо подключать телевидение, школу и всю мощь британской прессы. Другое дело в России. «Дочь времени» вышла у нас огромным тиражом в тот самый год, когда мы верили всему, что не совпадало с прежними представлениями. Ричард III в глазах почти всех, кто интересуется историей, превратился в ангелоподобную личность. Думаю, это другая крайность. Не был он белым и пушистым, не мог быть. Он был, вероятно, нормальным королём своего времени, не слишком кровожадным, не слишком умелым, не слишком удачливым. Просто человеку не повезло — именно его решили назначить историческим злодеем.

Формально это исторический детектив. Жанр, любимый Джоном Диксоном Карром. Немолодой одинокий профессор-историк из XX века заключает сделку с дьяволом. Он хочет попасть в тело баронета из XVII века, чтобы разгадать мучающую его загадку и, может быть, что-то поменять в ходе событий. Но дело не только в этом. Профессору ещё и нравится его новая жизнь. Нравится чувствовать себя молодым, сильным, неуязвимым для врагов. Человеком, которому можно почти всё. Нравится. Хотя сам себе он не решится в этом признаться. А что касается расплаты по сделке — это мы ещё посмотрим. Современный человек может и дьявола кинуть. Так, по крайней мере, ему кажется.

В целом роман удался. И как приключенческий, и как исторический, и как детектив. Хотя детектив в заданных условиях не должен был получиться. Решение оказалось неожиданным и при этом логичным. Сюжет напряжённый. Читается очень легко. Есть эпизоды среднего качества, есть очень необычные. Сцена дуэли на Стрэнде даже немного отдаёт сюрреализмом.

В итоге профессор в теле баронета не достиг всего, на что надеялся, и даже умудрился влезть в неприятности. Английский аристократ эпохи Реставрации должен хорошо постараться, чтобы обеспечить себе неприятности с законом, но профессор таки сумел. И всё же авантюра удалась. Ум и жизненный опыт в сочетании с молодостью, силой, высоким положением и правом свободно заходить в любой дом вплоть до Уайтхолла сделали героя непобедимым. Но остался всё же один вопрос. Если душа профессора оказалась в теле баронета, то душа глуповатого аристократа XVII века должна бы вселиться в покинутое тело XX века и заняться решением профессорских проблем. Это тоже было бы интересно.

Часть попаданческой эпопеи. Группа попаданцев пытается вернуться в знакомый для них уже мир. Их разбрасывает по разным концам огромной планеты. Практически на протяжении всей книги они пытаются воссоединиться и достичь нужной точки. Приключений много, но следить за ними довольно тоскливо. Плывут, плывут. (Идут, идут). Что-то незаладилось. Решили поправить дела за счёт местных. Построили игру так, чтобы местные захотели их спасти. Спасатели — люди не слишком симпатичные. Значит, их можно со спокойной душой ограбить, а, возможно, и убить. Собственно, ограбить планировалось изначально, но теперь есть моральное оправдание. И так раз за разом. Изложено довольно однообразно и слишком подробно. Только в последней трети романа ситуация несколько меняется за счёт присоединения более приличных героев. Сама же главная героиня ко всему ещё и лесбиянка. Это может объяснить некоторые её поступки, но никак не оправдать.

При чтении иногда создаётся впечатление, что книга вышла из ноутбука какой-нибудь упёртой феминистки. Нет, сочинил мужчина, вполне адекватный и к тому же способный написать хорошую книгу. Будем считать, что это неудача случайная.

Сначала о плохом. В романе господствует единственно правильная точка зрения. Главы слабо связаны между собой. Сам порядок, утвердившийся на Тормансе, недостаточно продуман. Общество, на 75-80% состоящее из детей-сирот, не продержится и 10 лет. Герои трудноразличимы. Их беседы сводятся к изложению своей точки зрения на проблему, не всегда актуальную в данный момент. Этим они занимаются даже в критических ситуациях. Но при этом никто из прочитавших роман не усомнится — это книга из золотого фонда фантастики. Прежде всего за счёт высказанных здесь идей, не устаревших и сегодня. И, в не меньшей мере, благодаря картине двух миров.

Цивилизация Торманса явно выросла из китайского социализма эпохи Мао. Самой тоталитарной формы социализма из существовавших во времена автора. Китайские корни этой культуры Ефремов подчёркивает даже там, где в этом нет необходимости. Проблема в том, что информации о Китае тех лет у автора было недостаточно. Пришлось заполнять пробелы заимствованиями из более знакомых культур, советской и американской. Самыми неприятными особенностями той и другой. Читатели Ефремова, в свою очередь, сравнивали прочитанное со своей собственной жизнью, и многое казалось знакомым. Начальству, разумеется, это не нравилось. «Час Быка» почти не издавали. Вопреки легенде, его выдавали в библиотеках и при Брежневе, и при Андропове, но очереди за ним стояли громадные.

Мир коммунистической Земли выглядит полной противоположностью Тормансу. А если присмотреться? Жители Земли абсолютно нетерпимы ко всему, что хоть немного не совпадает с их моделью развития. Любое упоминание о порядках на Тормансе или в прошлом самой Земли вызывает у них всплеск негативных эмоций. Даже на Тормансе есть люди, способные спокойно оценить чужую модель развития, а для землян это исключено. В результате они не замечают сходства. И там, и тут разрушение семьи, культ эвтаназии, никем не избираемые руководящие советы, контроль над уровнем осчастливливания, мощные системы психологической, информационной и генетической настройки, от которых не ускользнёт ни один подданный на Тормансе и ни один гражданин свободной Земли. Если не затрагивать вопросы гуманности и эффективности управления, можно заметить одно принципиальное различие. Система Торманса построена в интересах меньшинства, система коммунистической Земли — в интересах большинства. Разница действительно огромная. Но, может быть, интересы большинства были уже отрегулированы с помощью систем психологической и информационной настройки.

Кажется, сегодня не так уж важен конфликт либерального и нелиберального коммунизма. Оба не без греха, и оба потерпели поражение, по крайней мере, временное. Теперь мы видим конфликт либерального и нелиберального капитализма. Оба не менее агрессивны, не менее нетерпимы к чужому мнению, так же охотно используют психологические и информационные настройки и оба, на этот раз оба, защищают интересы меньшинства. Кажется, «Час Быка» — действительно книга на все времена.

В эпоху Пушкина, особенно молодого Пушкина, потоком шли героические трагедии. Александр Сергеевич, вернее, ещё Александр создал героическую комедию. Потрясающе лёгкую, весёлую, увлекательную. Не хотелось ему писать трагедии. На протяжении всей поэмы он иронизирует над бытовавшими в его время представлениями о Древней Руси. Принимает их и в то же время посмеивается. Временами проглядывает явная пародия на литературные труды современников. Правда, определить, на кого эта пародия, смогут в большинстве случаев только специалисты. При этом в своём веселье А. С. очень тонко соблюдает необходимую грань, ни разу не опускаясь до пошлого стёба.

Это всё бросается в глаза при первом прочтении. Вернее, при первом прочтении во взрослом возрасте. А когда содержание знаешь, покоряют стихи. Заставляют забывать обо всём. Запоминаются целыми страницами без малейшего к этому усилия. Конечно, когда задают в школе, толку мало, а когда читаешь для себя, то и запоминается само собой. Да, именно в эти годы и создавался новый русский язык, именно в эти годы десятками появлялись новые поэты, каждый из которых был бы заметен в любую эпоху. Но всё-таки не найти до 1820 ни одной поэмы, которую по чисто литературным достоинствам можно было бы поставить рядом с «Русланом и Людмилой». А пройдёт всего три года, и под тем же пером начнут рождаться строки «Евгения Онегина».