О Египет! Древний и загадочный, как Марс, яркий и неистовый, как солнце, радость Ра.
О Египет! Кузница Богов, которых ты понимал лучше, чем человека.
О Египет! Вечное тело фараона, его двойник-ка, его душа-ба, его дух-ах, его тень, его сердце, его тайное имя.
Как мало мы тебя знаем и сколь многому обязаны! Прости, что не сумели сохранить великолепие твоих храмов и золото твоих пирамид. Прости, что больше не молимся твоим звероголовым Богам и божественным фараонам. Прости, что больше не верим в бессмертие так, как верил ты — со всей страстью юного и бесстрашного человечества. Лишь иногда, перелистывая ту или другую книгу, мы вдруг очарованно замираем — перед нами возникает твой великий образ; и тогда мы бежим по бумажному песку, плывем в папирусной лодке навстречу восходящему светилу, такому чистому и всеобъемлющему. Подобно тому как много путешествовавший человек на закате дней посещает места детства и юности, так мы, люди заката, неизменно возвращаемся к тебе, дабы еще раз испытать это пьянящее чувство — свет нового мира, зарю человечества.
И тогда вскипает наша кровь — лишь на мгновение, но достаточное, чтобы почувствовать всю ее древнюю силу. Ибо не тепленькая водичка Нила текла в жилах египтянина, но яростная стихия солнца, воля самозданного Атума. Повинуясь ей, воин вкушал плоть поверженного врага, царь входил в чресла своего колесничего, жрец читал мысли других и вспоминал прошлые жизни. Нам это кажется мистикой, небылицей, плодом нездоровой фантазии. Слишком многого мы лишились, слишком многое обменяли на научно-технический прогресс, просвещенный рационализм, христианскую мораль и заботу о материальном благополучии. Но забудем на минуту о комфорте наших кондиционированных домов, вдохнем полной грудью жгучий воздух первородного Египта — разве покажется нам что-то чрезмерным, надуманным, нездоровым там, где тела выкованы из меди, где Боги ходят среди людей, где жизнь — лишь краткий миг перед посмертной вечностью? Нет, это вся наша цивилизация — лишь краткий миг перед вечностью…
Несомненно, сам Египет — и есть главный герой этой книги. Но также: Рамсес Второй — Сетепенра-Усермаатра, один из величайших фараонов в истории, живой Бог, воплощение Хора, победитель народов, строитель городов, дворцов и храмов, отец сотен детей, легендарный Сезострис, поэтический Озимандий, более полувека правивший мировой державой. О Нем помнят уже тридцать два столетия. Кто мы перед этим колоссом в вечности? На Него, как на солнце, нельзя смотреть в упор. Поэтому Он предстает перед нами в рассказе своего бывшего колесничего, старого Мененхетета, вспоминающего из своей четвертой жизни свою первую жизнь. Точнее, этот рассказ передает нам шестилетний мальчик, правнук Мененхетета, в полудремотном состоянии оказавшийся способным воспринять мысли своего прадеда. Еще точнее, этот рассказ вспоминает ка мальчика, умершего в двадцатишестилетнем возрасте, через тысячу лет пробудившееся в своей гробнице, посреди чуждого эллинистического Египта. Только через такую сложную систему зеркал нам становится доступен божественный отблеск великого фараона, только уменьшив настолько, мы можем взглянуть в Его глаза, мысли, чувства. Исида свидетель, иначе никак.
Мы стараемся жить в середине, вдали от опасных крайностей. Греки, основоположники западной цивилизации, заповедали нам «знать меру». Египтянин не ценил меры, но уважал равновесие — Маат. Равновесие двух сил в смертельной схватке; канатоходца над пропастью; пустыни и реки. Тонкая, не толще лезвия, граница — вот где жил и ощущал себя египтянин. Весь Египет представлялся ему рубежом — между миром людей и царством мертвых; фараон был мембраной между Богами и смертными; слово было рубиконом между вещью и волей говорившего. Поэтому Египет — родина европейской магии. Но равновесие для египтянина имело более важное, чем любые прикладные, свойство. Оно гармонизировало его сердце. Эта гармония натянутого лука, о которой у нас вспомнил только Ницше, позволяла одинаково прославлять «доброго» Осириса и «злого» Сета, вверяя обоим концам прямую стрелу свой судьбы. Правильно выпущенная стрела превращалась в молнию и могла ранить даже Богов. Можно ли даже надеяться на это сегодня, вдали от грозовых туч и Их жилищ? Мы убиваем только самих себя.
Тысяча и одна ночь понадобилась Шахерезаде, чтобы влить в уши султана живую душу арабского Востока. Рассвет неумолим — он не считается с царями поздних народов. Но фараон Древнего Египта мог повелевать и Хепри. Солнечный скарабей замешкался, и мы стали свидетелями одной невероятно долгой ночи, в течение которой и была рассказана вся эта история — сто восемьдесят лет одиночества колесничего Мененхетета — человека с четырьмя жизнями, и шестьдесят пять лет царствования Рамсеса Второго — Бога с четырнадцатью душами. А кроме того история Его цариц и наложниц, и история его жен, одновременно матерей, ибо рождался Мененхетет от самого себя же. А еще история битвы при Кадеше, история битвы Хора и Сета и история выбора Рамсеса Девятого, у которого давно уже не было никакого выбора. И все это, словно в картуше, в обрамлении золотого Египта, в эпоху наивысшей славы его Богов.
Все на свете боится времени, а время, как известно, боится пирамид. Но пуще пирамид время боится книг, способных и через тысячелетия пробуждать к жизни образы ушедших царств. Книги обманывают прямолинейное время, как обманывал Богов одного за другим мудрый Тот, изобретатель письменности. Сами подвластные тлену, они, словно эстафету, перебрасывают память через века и от культуры к культуре. Пусть что-то теряется безвозвратно, пусть многое приходится воображать и домысливать — главное остается неизменным: восхищение прошлым и желание поведать о нем будущему. Эта книга — кирпичик в настоящей пирамиде-памяти Древнего Египта. Пускай он заложен в нашу, закатную, эпоху, но и на закате сверкают молнии…
Друзья, наконец вышла моя книжка — сборник литературно-критических работ "Философствующая фантастика: От Стругацких до «Матрицы»". Здесь в основном работы, посвященные творчеству С. Лема, бр. Стругацких, Ф. Герберта, У. Ле Гуин, большое толкование кинотрилогии "Матрица" (74 стр.), концептуальные статьи о бессмертии и коллективном разуме в НФ, рецензии на романы П. Уоттса, Г. Игана, Н. Стивенсона, Я. Дукая, К. Робинсона, Р. Холдстока и др. Почти половина объема книги нигде прежде не публиковалась и не выложена.
Выходные данные: СПб.: Группа компаний АУРАИНФО & ГРУППА МИД, 2019. — 272 стр. Илл. (Серия "Лезвие бритвы").
ISBN 978-5-6040839-4-9
Твердый переплет, белая бумага, шитый блок.
Тираж 200 экз. (1 завод).
Приобрести уже можно в СПб: магазин "РаскольниковЪ", Апраксин переулок, д. 11
Цена 490 руб.
В Москве книга появится скорее всего уже после НГ в магазине "Фаланстер". Жители регионов могут написать в "РаскольниковЪ", они отправят почтой. Ну, или обратиться непосредственно ко мне.
Что мы знаем о богах и духах палеолита? О мифах и верованиях последнего ледникового периода, долгие века которого (26–12 тыс. до н. э.), несомненно, повлияли на становление человека и общества самым серьезным образом? Ни-че-го. Эти сведения не раздобыть на археологических раскопках, не реконструировать из письменных источников позднего времени, не прочесть в геноме. Огромнейший, важнейший пласт нашей культуры, наших корней и истоков навсегда пропал с горизонтов человеческого сознания… Но, быть может, он остался в бессознательном?
Попытки представить, вообразить себе первые божества и древнейшие культы регулярно предпринимались в литературе. Собственно, из этого вырос жанр фэнтези. Лавкрафт, Говард, Толкиен… У Дансейни есть впечатляющий образ знакомых богов, за спинами которых смутно возвышаются гигантские фигуры богов неизвестных, забытых, но оттого не менее могущественных. Однако все это можно назвать объективно-историческим подходом, когда писатель сочиняет что-то вроде летописи «реальных» событий. Другое дело — метод субъективно-психологический, отправляющий читателя в страну, чья карта изображает не поверхность земли, но глубины человеческой психики. И здесь цикл Холдстока «Лес Мифаго» — один из ярчайших образцов.
А кем еще вдохновляться на таком пути, как не К. Г. Юнгом?! В тексте книги то и дело встречаются характерные юнгианские маркеры: «коллективное бессознательное», «архетипы», «символы бессознательного». Само центральное понятие Холдстока, «мифаго», очевидно сделано из юнговского «имаго» — так называются бессознательные образы, подспудно воздействующие на сознательную жизнь человека. Юнг считал индивидуальные имаго производными от коллективных архетипов, но ведь архетипы тоже когда-то возникли? Возможно, когда-то чье-то бурное воображение и сильные переживания впервые породили столь устойчивые структуры психики, что они словно зажили своей жизнью внутри наших душ? А может, и сейчас существуют люди, способные создавать мифаго? Ответ Холдстока — однозначное да.
В поисках первообразов он отправляет своих героев в чащу Райхоупского леса — этого волшебного резервуара коллективного бессознательного, своим существованием обязанного бессчетным поколениям палеолита. Порой на своем пути они мельком замечают Артура, Робина Гуда, Кухулина и прочих «литературных» мифаго, с которыми работал и Юнг, но Холдстоку они не интересны. Он гонит героев туда, где перед грузом веков беспомощны любые книги, любые легенды, где холодное дыхание тысячелетних льдов поставило человека на грань вымирания — и тем самым сделало его таким, каким ему отныне предстояло быть. Холдсток обнаруживает в сознании этого «ледникового» человека ту волю к жизни и те мощные чувства, что не только позволили ему выжить, но и отлились в формы первых мифов Земли. Некоторые из этих мифов автор записывает — и как знать, не явились ли они ему из его собственного бессознательного?
Неудивительно, что чары Райхоупа столь притягательны. Стивен Хаксли, герой романа «Лес Мифаго», влюбляется в девушку-мифаго и отправляется за ней в лес. Его компаньон Гарри Китон ищет там свое прошлое, а Таллис, героиня романа «Лавондисс», — уже самого Китона, своего брата. Но это лишь повод — лес обещает много больше: и любовь, и знание, и проверку себя, и что-то действительно подлинное, непреходящее. Это что-то вторгается в жизни героев (а заодно и в воображение читателей) уже с первых страниц книги ошеломляющими запахами, мощь которых Холдсток не устает подчеркивать. Животная, первобытная «вонь» обитателей леса, стойкий дух его земли и растений вскоре подкрепляются силой других стихий: огня, воды, воздуха. Все это вместе пробуждает ощущение настоящей природы — не той, что в парках и между автострадами, а той, откуда мы все вышли и которая все еще внутри нас — не зря они синонимы.
Поход к истокам закономерно оборачивается путешествием к себе — или индивидуацией, на языке Юнга. Это подчеркивается и повествованием от первого лица, и прихотливой игрой времени, которое растягивается и сжимается по законам скорее внутреннего чувства, чем объективной реальности. Здесь смена сезонов может занять несколько минут, а героиня — потерять счет столетиям, превратившись в дерево. Совсем избавиться от оков времени вроде бы можно, достигнув сердца Райхоупского леса — страны Лавондисс, «теплого» или райского места, что для ледникового человека, впрочем, одно и то же. И вот тут наши герои терпят поражение, потому что рай — не для людей.
Согласно Юнгу, путешествие в глубины бессознательного должно оканчиваться если не приручением последнего, то по крайней мере освобождением от его слепой власти. Полная захваченность бессознательным, отождествление себя с ним крайне опасны — немецкий психолог видел в этом тупик и даже регресс. Цель индивидуации — достижение уровня самости, при котором трезвый, сознательный взгляд на жизнь проистекает из ясного понимания бессознательных основ. Ни один из героев книги этого уровня не достиг. Кого-то остановила страсть к своей аниме, другой забылся в ложном, ничего не стоящем здесь знании, третьих неудержимо влекло к таким пределам, за которыми заканчивается все человеческое. Неслучайно началом и итогом всех их судеб стала разлука. Разлука, не единение.
Стивен разлучен с Гуивеннет, а также с братом и отцом. Таллис разлучена с родителями и братом, а позже и с возлюбленным. Ученый Уинн-Джонс теряет записи всей жизни и умирает, так и не повидав свою уже взрослую дочь. Дивная магия Райхоупского леса обернулась черной, посулив, но не принеся нашим героям счастья. Древние мифы оказались слишком большим искушением для современного сознания, а их власть — поистине неодолимой. Может быть, это и к лучшему, что они погребены в самых тайных уголках нашей души? Артуры и Робины Гуды — сколько угодно, но опасайтесь разбудить в себе дух вепреподобного Уршакама.
Холдстоку особенно удался образ юного Тига, палеолитического мальчика-шамана, одержимого бессознательным и потому не знающего ни сожалений, ни сомнений, ни привязанностей. Его разум целиком заполнен архаическими мифами, они ведут его, убивают его рукой и говорят его языком. Они же наделяют его силой и, будем честны, неким величием. Именно в ощущении надчеловеческого величия — залог живучести первобытных архетипов и вечное их искушение. Кажется таким естественным, таким необходимым — провалиться с головой в древние сны, пробиться к истокам, быть не собой, но кем-то, кого ведут, наставляют на путь, кому придают смысл, цель, силы… Ради этого порываешь с родными, гонишься за призраками, теряешь остатки человеческого — и попадаешь не в рай, но в нечто совсем противоположное. Однажды Таллис все-таки осознала безумие своего мира, Лавондисса, созданного безумными, одержимыми людьми, ибо остальным сюда доступ заказан. Впрочем, многие ли из нас могут похвастаться обретенной гармонией самости? Скорее напротив, у каждого — свои мифаго и лавондиссы…
Нельзя не признать, что романы Холдстока — незауряднейшие творения, наделенные настоящей болью, мыслью и волшебством. Они расширяют границы как человеческого сознания, так и того, что называется литературой. Тем самым они напоминают человеку, сколь он многослоен и как нелепо сводить его то к настоящему моменту, то к бодрствующему разуму, то к прагматике повседневного существования. Не стоит забывать, все мы родом из палеолита. Поэтому если вас время от времени не преследует древний дух вашего Уршакама, спросите себя, а живете ли вы вообще?
Друзья, рад анонсировать выходящую вскорости мою книжку — сборник литературно-критических работ "Философствующая фантастика: От Стругацких до «Матрицы»". Книга входит в весьма симпатичную фантастиковедческую серию "Лезвие бритвы", в которой уже представлено творчество Марины Галиной, Сергея Шикарева, Константина Фрумкина, Антона Первушина. Твердый переплет, белая бумага, стильный дизайн — что еще нужно для библиофильского счастья? ;)
В книге — как старые тексты, которые в разное время выигрывали кое-какие конкурсы и печатались в тех или иных альманахах, так и новые, написанные специально для этого издания. Особо горжусь большой статьей "Расшифровывая «Матрицу». Древние учения и современное сознание", в которой даю обширное толкование этой выдающейся кинотрилогии с позиций философии буддизма, гностицизма, юнгианства и прочих традиционных учений (доказывая попутно, насколько ничтожна первая часть перед глубокой мудростью второй и третьей). Думаю, на волне вновь возникшего интереса к "Матрице" (в связи с ее повторным кинопрокатом и готовящимися сиквелами) эта статья будет интересна многим. Полное содержание книги ниже. О точных сроках выхода и способах приобретения, разумеется, еще сообщу не раз.
облако тэгов
СПб.: 
