Скажу сразу: я полностью романа не читал. Прочел несколько отрывков на русском, прочитал, что пишут о романе французские (американец Литтелл написал свой роман на французском языке), американскиее и отечественные критики, говорил о "Благоволительницах" с сотрудниками "Маргинема", работающими над романом.
Данная заметка является своеобразным микстом, обзором мнений.

Название романа Литтелла — прямой отсыл к античной мифологии: имя Благоволительниц-Эвменид получили после очищения Ореста усмиренные богини мести Эринии, терзавшие героя за убийство его матери Клитемнестры. Судьба ГГ романа, оберштурмфюрера СС Максимилиана Ауэ, во многом повторяет миф об Оресте и всячески отсылает к его литературным изложениям (в частности, к "Орестее" Эсхила и к "Мухам" Сартра. Впрочем, над сартровским романом, Литтел, по словам критиков "издевается").

У Максимилиана имеются пропавший без вести (а возможно, убитый) отец-военный, быстро обзаведшаяся новым мужем мать, близкие (инцестуальные) отношения с сестрой и преданный друг. И точно так же, как в античном мифе Орест не мог противиться року, не может противиться ему и Максимилиан.
Начав войну с Советским Союзом как гаупштурмфюрер СД (спецподразделения СС, предназначенного в первую очередь для решения еврейского вопроса), Ауэ оказывается сперва на Кавказе, потом в окруженном Сталинграде. Получив ранение и повышение до оберштурмфюрера, он попадает на работу в министерство внутренних дел, руководимое Гиммлером. Там ему поручают заняться оптимизацией работы фабрик и мастерских при концлагерях. Но это всего лишь сюжетная канва, причем изложенная очень и очень схематично.

В другом эпизоде романа, Максимилиана, присутствующего на выступлении Гитлера, вдруг посещает странная галлюцинация: фюрер видится ему покрытым бело-голубым раввинским талесом. Или еще один пример из разсуждений ГГ:"Разница между брошенным в газовую камеру или расстрелянным еврейским ребенком и немецким ребенком, погибшим под зажигательными бомбами, только в средствах, которыми они уничтожены; две эти смерти одинаково напрасны, ни одна из двух не сократила войну даже на секунду, но в обоих случаях человек или люди, убившие этих детей, верили, что это справедливо и нужно; если они ошиблись, кого винить?" (Примечание: цитата в переводе А. Лешневской и И. Мельниковой)

Однако, еще один критик написал о романе буквально следующее: "Максимилиан Ауэ был там. А вот нас — читателей там не было. И не потому, что мы заслужили там не быть. Так распорядился рок. По Литтеллу, те, кто — вот просто так, волей судьбы, оказавшись в другом месте, родившись в другое время,— не был в сентябре 1941-го в Бабьем Яру, не должны, не могут судить тех, кто — по воле рока — там находился. И в каком-то смысле даже не важно — во рве или у рва."

И, наконец, еще мнение о романе: "Литтелл не предлагает этих людей обелить или даже "пересмотреть" оценку фашизма, фашистов и холокоста. Он говорит о возможности пересмотра нашей оценки нас самих, а вернее — нашей самодовольной уверенности в том, что мы бы уж точно никогда, ни при каких обстоятельствах не стояли бы "с ружьем у расстрельного рва". Несколько раз на протяжении этой страшно длинной книги читатель с болезненным чувством осознает, что эта уверенность, да, колеблется."