меня иногда спрашивают, почему я так интересуюсь сидельцами, к чему этот якобы нездоровый интерес. никакого нездорового интереса здесь нет, есть желание ближе посмотреть на людей, оказавшихся на грани. после первой отсидки (если эта сидка еще и была многолетней) человек выходит на свободу — перевоспитанный, изменившийся, озлобленный, исправившийся, отупевший — таким он мог стать. но само понятие свобода для него меняется. жизнь по эту сторону колючей проволоки совсем другая, чем была когда-то. что-то — многое — изменилось. и вот здесь этот исправившийся сиделец (или так и не исправившийся) должен решить, что же свобода для него и как с ней уживаться. как вливаться в новую жизнь — и нужно ли. может и нужно, но новая жизнь не хочет, чтобы в нее вливались, выталкивает законом архимеда. и человек оказывается на распутье.
выбор всегда есть у человека. у сидельца — это серьезный выбор. когда нет родни (или она есть, но даже видеть не хочет сидельца), почти нет документов, когда не берут на работу, когда негде спать и нечего есть. тут человек либо выкарабкивается, либо ищет прежние, знакомые, пути. и свобода перестает быть свободой. кто еще в жизни сталкивается с таким давящим выбором? студент, окончивший вуз? у него всегда есть мама, друзья, да хотя бы та же корочка, вроде бы сулящая работу. детдомовец, вылетевший из интерната? им дают жилье, они могут держаться друг дружки. ум детдомовца или студента еще не закрепился, чтобы из них получился солидный герой. они изучили теорию жизни, сиделец уже изучил практику жизни. сидельцы, как и все люди, абсолютно разные. но один и тот же выбор стоит перед ними всеми.
и правильного выбора не бывает.