Клим Жуков, Екатерина Антоненко "Солдат императора"

Издательская аннотация: "Невинная шалость с дочерью главы Академии гуманоидных миров обернулась для студента Этиля Аллинара командировкой на самую окраину Галактики. Ему предстояло работать наблюдателем на захудалой планетке под названием Земля. Будущему историку пришлось на практике окунуться в Средневековье. Здесь, под именем ландскнехта Пауля Гульди, он прошел нелегкий путь от ледяных альпийских перевалов до песков Сахары. Здесь познал омытое кровью побед и поражений воинское братство и невероятную, невозможную на его родной пресной планете любовь. Хоронил погибших в бою друзей и убивал врагов. И когда пришла пора возвращаться на родной Асгор, Аллинар-Гульди оказался перед нелегким выбором, который сделала за него Судьба."

Как видно из аннотации, перед нами роман о попаданце, но попаданце не из другого времени, а с другой планеты (есть в романе и эпизод с попаданцами во времени, но он маленький и совершенно не обязательный). А если уж совсем начистоту, то это беллетризованная реконструкция военных (и не только) нравов, тактики и пр. раннего нового времени (действие романа начинается в 1534 году). Во всяком случае описанию битв и оружия уделено очень много внимания, больше чем чему-либо ещё. В общем не книга, а мечта железячника и реконструктора. Не могу сказать, что меня сколько-нибудь сильно интересует всё это вооружение, но о военной тактике того времени я теперь знаю гораздо больше, и даже понимаю, откуда на полях сражений возникали пресловутые горы трупов, столь неумело скосплеенные в сериале "Игра престолов".

Рекомендую любителям военной истории и реконструкторам.

Пара цитат:

      Война… Всю свою безусую юность я мечтал оказаться в армии, а значит, рано или поздно, на войне. И вот теперь я оказался в рядах наступающей армии. Ничего приятного, хотя, некоторое время все было тихо и мирно, насколько это вообще возможно. То есть, до поры, непосредственно меня никто не пытался убить. И мне никого убивать не приходилось.
      Мечталось и грезилось, конечно, совсем о другом. Геройский подвиг, всеобщая любовь и уважение, отвага, самопожертвование, патриотизм и любовь к Родине, гражданский долг, стремительная атака — вот примерный список понятий, с которыми я ассоциировал это недоброе, гавкающее слово «война». Недоброго оказалось гораздо больше, чем я мог себе представить, при том, что я историк, хоть и недоучка, и много-много читал о настоящей войне.
      Оно, конечно, представлял я себя совсем в другой армии, но, если быть честным с самим собой до конца… какая разница? Лететь в межзвездном мраке на огромном крейсере и гвоздить по мирным городам ничего не ожидающих планет ракетами с плазменными БЧ, или вот так пешком наматывать мили, и своими руками грабить и лишать жизни незнакомых и тебе ничего плохого не сделавших людей? Второе, по-моему, выходило честнее.
      Что приятнее, или, лучше сказать, не так ужасно: гореть заживо в штурмовике с заклинившей катапультой, мечтая только о том, чтобы рванул маршевый реактор, положив конец боли и страху, или получить в живот полметра ржавого железа; дрожать от ужаса, вжавшись в землю, глядя как истребители заходят для атаки, чтобы пустить тебя в распыл вместе с тяжелым штурмовым скафандром зарядом позитронной антиматерии, или оказаться под копытами и жадными до крови копьями чужой конницы? Трудный выбор, в любом случае, не очень здорово. Прямо скажем — на любителя.
      Если рассуждать с точки зрения этики, а последнее время я оказался весьма склонен к самокопанию, видимо, обстановка настраивала, моя война оказывалась… человечнее, что ли? Если так вообще можно сказать.
      По крайней мере, никто из моих нынешних коллег не мог погубить нажатием кнопки несколько тысяч человек. А уж если припрет погубить кого, то жертве придется взглянуть в глаза, услышать последний её вздох и ощутить последний трепет уходящей жизни.
      Такая перспектива заочно накладывала персональную ответственность за содеянное именно на тебя. Нельзя ведь сказать, что это не я убиваю, а алебарда, или, скажем, пика?
      Хотя и здесь начали бурно цвести целые заросли прежде незнакомых для этого мира слепых орудий войны, вроде пушек и мушкетов. Когда-то мы тоже прошли этот путь, и, учитывая молодую свирепую страсть новой цивилизации, скоро, очень скоро, они улучшат их, усовершенствуют. А там, глядишь, выйдут и на межзвездные трассы.
      Вот поэтому мудрые наши повелители и рассылали наблюдателей по планетам, погруженным в счастливые пучины архаики. Если отжать прекраснодушную розовую водичку из общих положений, делалось это для того, чтобы точно представлять, чего именно ждать от молодых дикарей, если они из этих пучин вынырнут.
      Ведь для овладения космическими технологиями требуется смешной срок, а вот чтобы перестать быть дикарями, иногда и ста тысяч лет цивилизации недостаёт. Моя родина, во всяком случае, хоть и гордилась респектабельным донельзя обличием, но, говоря честно, была весьма беспокойным звездным соседом. В смысле, весьма далеким от счастливого созерцательного гомеостаза.
      Вояки наши кичились постоянно обновляющимися коллекциями нашивок за боевые вылеты, штурмовые атаки и ранения. Откуда бы им взяться в мирном космосе? «Огневые» списки убыли личного состава никогда не отличались стабильностью, постоянно удручающе вырастая. А рейдеры дальней разведки рвали неподатливую материю пространства в самых отдаленных уголках галактики. Кто бы назвал наши рейдеры мирными кораблями? Ха-ха-ха, таких наивностей я не слыхал даже на Центральном Канале Государственного Вещания…

      Здешние военные не догадались еще, что маленький латунный кругляшок, или, скажем, звездочка, может здорово удешевить процесс награждения. Солдаты рвались бы получить эти копеечные значки. Чтобы иметь, так сказать, зримый, четко определяемый количественный показатель их силы, отваги, доблести, удачи, словом: необходимых для всякого самца качеств.
      Но для этого мира идея орденов и медалей была в будущем. А пока мы резвились на зеленых холмах Северной Италии.

      Такими сценами был полон город. Полон до краев, аж выплескивалось. Город методично и неуклонно убивали. Он сопротивлялся все более вяло, уверенно отходя в мир иной.
      Посреди агонии его огромного тела двигался маленький человечек на коне, бессильным эритроцитом пытаясь погасить очаги заразы. Эта болезнь была не по нему. Имя её — безумие. Когда армия превращается в толпу — наиболее смертоносный патогенный организм в природе. Страшнее холеры, ужасней чумы.
      Мы с вами знаем, читали и видели, что толпе не обязательно собираться в одном месте. Толпа легко заражает огромные пространства, так что вечером засыпаешь частицей единого народа в могучей державе, а просыпаешься сам по себе — неделимый атом среди роящейся толпы.
      Нам легко судить, а вот испанец этого не знал, а оттого очень боялся, поминутно ежась не то от страха, не то от омерзения. Ведь он первый раз в жизни видел со стороны, что делают толпообразованные индивиды, не имеющие ни собственного разума, ни персональной ответственности. Хуже всего было то, что он твердо знал, что не раз и не два с удовольствием поддавался пьянящему чувству ложного единения. И ненавидел себя за это. Теперь ненавидел. И было ему непереносимо стыдно. За себя и за своих братьев по оружию.

   Джон Скальци "Божественные двигатели"

Издательская аннотация: "Капитан Иен Тефе — человек глубоко верующий. Его преданность своему Господу и его кораблю неоспорима. Боевая Епархия знает это, и поэтому когда ей требуется корабль и команда для секретной священной миссии на неизвестной планете, задание поручают именно Тефе. Тефе с самого начала знает, что эта миссия будет проверкой его навыков, как руководителя, и его преданности своему богу. Однако он не знает пределов испытаний, которым подвергнутся его вера и его корабль, и что эти испытания будут исходить не только от его бога и Боевой Епархии, но и из другого совершенно неблагожелательного источника..."

Автор создал смесь НФ и религиозной фантастики — с одной стороны космические корабли бороздят просторы Вселенной, с другой — их движущей силой являются боги, побеждённые Господом. Причём эти боги, как и сам Господь, победивший их, не трансцедентальные существа (хотя с нашей точки зрения местами вполне себе трансцедентальные), а представители некоего вида. И вера в этом мире не просто внутреннее ощущение человека, а очень ценный ресурс, придающий богам силу. Можно задать вопрос, какая же может быть вера в мире, где боги вполне реальны и осязаемы? Как и в мире людей — вера не в существование начальства, а в его, начальства, свойства. В общем, книжка заставила подумать над некоторыми вопросами, касающимися божественного.

Рекомендую любителям религиозной фантастики в мрачном духе.

   Александр Абрамов, Сергей Абрамов "Тень императора"

Авторский сборник, в который вошли две повести и пять рассказов.

Хождение за три мира

Повесть о параллельных мирах. О ней я уже писал раньше.

Новый Аладдин.

Повесть. Герой, школьный учитель английского и при этом полиглот, получает из параллельного мира браслет, позволяющий переноситься в любую точку Земли.

Тень императора.

Наука грифонология занимается тем, что извлекает из фона и анализирует произнесённые некогда слова (всё произнесённое не рассеивается в пространстве, а оставляет остаточные следы). Один из главных специалистов по такой дешифровке и очистке, обнаруживает, что если накопить достаточно много речей одного человека, можно заняться чем-то напоминающим общение с духами...

Комната для гостей

Советский учёный, изучающий дискретность пространства, оказывается в старинном шотландском замке, в котором по словам хозяина есть привидения. Естественно, учёный, материалист до мозга костей, решает заночевать именно в комнате с привидениями...

Спокойной ночи

Антиутопический рассказ о системе контроля снов и юноше, который работает в системе этого контроля. Сны, кстати, в этом государстве рекомендуется смотреть не свои, а из каталога.

Цитата:

      — Хотите получить свои семь футов под килем? — весело спросил незнакомец.
      — Семь футов? — не понял Ли.
      — Это же название ресторана. Разве не слыхали?
      — Странное название, — удивился Ли.
      — Старое напутствие морякам, отправлявшимся в плавание. Семь футов под килем — достаточно, чтобы не сесть на мель.
      — Разве сейчас есть такие суда?
      Незнакомец засмеялся: мальчик был глуповат или наивен; вероятно, только что вышел из школы, где ничему не учат, кроме умения пользоваться современной техникой.
      — Мы любим вспоминать прошлое только для рекламы, — сказал он. — Или вспоминаем о былых неудобствах только для того, чтобы сказать: «Как хороша жизнь!»
      — А разве она не хороша? — спросил Ли.

Принц из седьмой формации

Человек из XXIV века (седьмой общественной формации) направлен на машине времени для изучения Великой Отечественной войны, но промахивается и попадает в шестидесятые годы. В рассказе ещё тогда очень чётко показано, какие проблемы должны возникать у попаданцев и почему попаданец не может идеально вписаться в эпоху попадания.

Гамма времени

Рассказ в стиле "Дня сурка" (точнее наоборот, поскольку рассказ вышел раньше). Польский журналист, приехавший в Нью-Йорк на сессию Генеральной Ассамблеи ООН, встречается в баре с земляком-эмигрантом. Тот рассказывает, что разработал теорию дискретного времени, после чего демонстрирует своё изобретение.

Как видно, многие модные нынче темы рассматривались уже давно. Книга, конечно, местами устарела и читается как раритет, но в целом весьма неплоха и заслуживает прочтения.

   Кэти О`Нил "Убийственные Большие данные"

Книга посвящённая началу вторжения тупого ИИ в нашу реальную жизнь и вполне кафкианским последствиям этого. Издательская аннотация:

"Математические алгоритмы с каждым днем все сильнее подчиняют себе нашу жизнь. Более того — по мнению автора книги, профессора математики и финансового аналитика, эти алгоритмы уже превратились в опасное оружие в руках государства и корпораций — и это оружие нацелено в первую очередь на самые бедные и незащищенные слои населения. При этом скрытые принципы работы математических моделей охраняются как величайшая коммерческая тайна, а их вердикты, подчас очевидно ошибочные и явно вредные, считаются окончательными и обжалованию не подлежат. Добро пожаловать в прекрасный новый мир — мир убийственных Больших данных!"

Оглавление:

Компоненты бомбы: что такое модель?

Посттравматический синдром: мое путешествие к утрате иллюзий

Гонка вооружений: поступление в колледж

Машина пропаганды: интернет-реклама

Жертвы среди мирного населения: справедливость в эпоху Больших данных

К службе негоден: в поисках работы

Нервное расстройство: на работе

Небоевые потери: кредитная политика

В поисках укрытия: получение страховки

Гражданин под прицелом: общественная жизнь

Пара цитат:

      Давайте представим себе, что я решила запустить кампанию за более жесткое регулирование оружия математического поражения и разместила соответствующую петицию на своей странице в Facebook. Кто из моих друзей увидит эту петицию в своей новостной ленте?
      Понятия не имею. С момента, когда я нажимаю «Опубликовать», эта петиция уже принадлежит Facebook и лишь алгоритм этой социальной сети решает, как лучше ее использовать. Алгоритм подсчитывает вероятность, с которой она заинтересует моих друзей. Некоторые из них, как он знает, часто подписывают петиции – и, возможно, делятся ими у себя на стене. Другие их просто проматывают. В то же время некоторые из моих друзей обращают на меня больше внимания, чем другие, и обычно кликают на ссылки, которые я у себя выкладываю. Алгоритм Facebook принимает все это во внимание, решая, кто подпишет мою петицию. Для многих из моих друзей она будет погребена так низко в новостной ленте, что они никогда ее не увидят.
      Вот что происходит, когда невероятно мощная социальная сеть, которую мы делим с парой миллиардов пользователей, одновременно представляет собой открытое акционерное общество. И хотя с виду Facebook и кажется похожим на современную городскую площадь, лишь компания определяет, в соответствии с собственными интересами, что именно мы увидим и узнаем с помощью нашей социальной сети.

      Используя специальное лингвистическое программное обеспечение, Facebook рассортировал позитивные (жизнерадостные) и негативные (депрессивные) посты. Затем они уменьшили показ депрессивных постов в половине новостных лент, а во второй половине уменьшили количество жизнерадостных постов. Выяснилось, что это изменение действительно повлияло на настроение пользователей. Те, кто видел меньше жизнерадостных постов, выкладывали больше негативных постов. Зеркальная закономерность наблюдалась у второй половины пользователей. Исследователи пришли к следующему выводу:
      Эмоциональные состояния могут передаваться другим пользователям, и в результате эти люди начинают испытывать те же эмоции, не осознавая этого.
      Другими словами, алгоритмы Facebook могут влиять на то, как чувствуют себя миллионы людей, и эти люди при этом не знают, что происходит.

      По мере того как телевидение и остальные СМИ движутся в сторону составления профилей на своих потребителей, потенциал политического микротаргетирования продолжает расти.
      По мере этого роста нам станет все сложнее получить доступ к политическим посланиям, адресованным нашим соседям, – и в результате все труднее понять, почему они верят в то, во что верят, причем зачастую верят очень страстно. Даже самый настойчивый журналист с трудом сможет отследить подобные послания. Ему недостаточно будет просто посетить сайт кандидата – ведь каждый посетитель сайта будет тут же оценен и учтен по всем признакам, начиная от почтового индекса до ссылок, по которым он кликает на странице, и даже фотографий, которые он рассматривает. Бесполезно будет и создавать десятки ботов, ведь система связывает каждого реального избирателя с большим массивом накопленной информации о нем, включая истории его покупок, адрес, номера телефонов, историю его голосований и даже номер социального страхования и адрес на Facebook. Чтобы убедить систему в том, что он реальный пользователь, бот должен содержать определенную массу информации. Ее фабрикация потребовала бы такого объема работы, которую никакой исследовательский проект (а тем более один журналист) не может себе позволить.
      Результатом этих «подпольных» кампаний становится опасный дисбаланс. Политические маркетологи ведут на нас все более обширные досье, скармливают нам порции информации и отслеживают, как мы на них реагируем. Это похоже на практику, обычно используемую людьми, ведущими деловые переговоры. Они имеют дело с разными партиями по отдельности, чтобы ни одна из них не слышала того, что слышит другая. Эта асимметрия информации не дает разным партиям объединить силы – а именно это является сущностью демократического правительства.

      В нашем путешествии сквозь виртуальную жизнь мы посетили школу и колледж, суды и кафе, банки и офисы, даже избирательные участки. Но везде мы видели, какие разрушения производит оружие математического поражения. Обещая эффективность и справедливость, оно на самом деле разрушает высшее образование, увеличивает долги и число заключенных, наносит множественные удары по беднякам и подрывает демократические устои.

      Как нам приступить к регулированию математических моделей, которые все больше управляют нашими жизнями? Я бы предложила начать с самих создателей этих моделей. Как и врачи, специалисты по анализу данных должны давать нечто вроде клятвы Гиппократа, сосредоточенной на возможных ошибках в использовании и интерпретации моделей. После краха 2008 года два финансовых аналитика, Эммануэль Дерман и Пол Уилмотт, составили такую клятву. Она гласит:
      Я буду помнить о том, что не я сотворил мир – и он не укладывается в мои уравнения. Хотя я буду смело использовать модели, чтобы оценивать стоимость, я не буду слишком сильно попадать под влияние математики. Я никогда не пожертвую реальностью ради элегантности, не объяснив, почему я так поступаю. Также я никогда не буду уверять людей, которые пользуются моей моделью, в том, что она абсолютно точна. Вместо этого я подробно расскажу о погрешностях и недостатках модели. Я понимаю, что моя работа может иметь огромные последствия для общества и экономики и многие из этих последствий окажутся за пределами моего понимания.
      Это хорошая философская основа. Но твердые моральные устои и самоконтроль – удел лишь порядочных. Более того, клятва Гиппократа игнорирует постоянное давление, которое часто оказывается на специалистов по анализу данных, когда начальники заставляют их выдать конкретные ответы. Чтобы уничтожить ОМП, недостаточно установить идеальные правила игры в одной только области Больших данных. Наши законы тоже нуждаются в переработке. А чтобы это произошло, мы должны пересмотреть наши критерии успеха.

Можно рекомендовать тем, кто не боится умных книг, описывающих наше не слишком приятное будущее.

   Жюль Верн "Михаил Строгов"

Во время Еврокона-2018, проходившего в Амьене, где Жюль Верн прожил вторую половину жизни, я с удивлением обнаружил, что не имею понятия о его весьма популярном за границей романе "Михаил Строгов". Решил непременно прочитать и вот теперь, наконец, сделал это. Роман оказался альтернативно-историческим, а действие его происходит на просторах России и Сибири, которую автор представляет себе отдельной от собственно России полуавтономной территорией.

О сюжете. Заглавный герой — особый курьер царя, из тех, которые готовы выполнить задание любой ценой, не пощадив собственной жизни. В Сибирь с юга вторгается нашествие т.н. "татар", спровоцированное изменником Иваном Огарёвым. Между тем, в Иркутске пребывает брат царя, который в своё время посадил этого самого Огарёва, и которому оный злодей стремится отомстить. Царь пишет брату письмо, чтобы его предупредить, и Михаил Строгов должен как можно скорее добраться с этим письмом от Москвы до Иркутска, в том числе и через захваченные "татарами" территории...

Как и в большинстве других своих романов, Жюль Верн сообщает читателям множество географических сведений, а главные герои претерпевают множество приключений, сопряжённых порой со смертельной опасностью. Но кончится всё, конечно же, хорошо. При советской власти роман не издавался, думаю из-за слишком благоговейного отношения героев к царю. До революции, кстати, он тоже был издан лишь через четверть века после написания, полагаю из-за нелюбви царской администрации к альтернативной истории.

В наше время роман можно рекомендовать лишь любителям экзотики.

Цитаты:

      Нечего и говорить, что оба журналиста с восторгом выполняли свое назначение в этом мире, лихо устремляясь по тропе самых неожиданных открытий, ничего не страшась и ничем не гнушаясь, с невозмутимым хладнокровием и подлинной отвагой профессионалов. Настоящие жокеи этой гонки, этой охоты за информацией, они были готовы шагать через заграждения, переплывать реки и брать барьеры с несравненным пылом истинных спортсменов, решившихся либо добежать «в первой тройке», либо умереть.
      Впрочем, их газеты не жалели на них гонораров — того самого надежного, быстрого и совершенного средства для получения информации, которое известно на сегодняшний день. К чести корреспондентов стоит добавить также, что ни один, ни другой никогда не позволяли себе совать нос в тайны личной жизни и включались в дело лишь тогда, когда речь шла о политических или общественных интересах. Одним словом, они занимались тем, что вот уже несколько лет называется «серьезным военно-политическим репортажем».

      Петр Строгов свалил более тридцати девяти медведей, стало быть, сороковой тоже пал от его руки, — а ведь из русских охотничьих легенд известно, как много охотников, удачливых вплоть до тридцать девятого медведя, на сороковом находили свой конец!
      Петр Строгов переступил это роковое число без единой царапины. И с тех пор его Михаил, которому было всего одиннадцать лет, всегда сопровождал отца на охоту, неся «рогатину», то есть вилы, чтобы в случае чего прийти на помощь родителю, вооруженному лишь ножом. В четырнадцать лет Михаил Строгов уже собственной рукой убил своего первого медведя, и мало того, — ободрав добычу, дотащил шкуру гигантского зверя до отцовского дома, от которого находился за несколько верст. Все это говорило о необычайной силе мальчика.
      Такой образ жизни пошел ему на пользу, и к зрелым годам ни жара, ни холод, ни голод, ни жажда и никакая усталость уже не страшили его. Он стал железным человеком — подобно якуту северных окраин. Мог сутками оставаться без еды, по восемнадцать часов не спать, а если приходилось, то ночевал среди голой степи, где другие бы непременно замерзли.

      — Чрезмерное тщеславие сгубило не одну великую империю, — возразил Гарри Блаунт, не чуждый известной «английской» ревности касательно русских притязаний в Центральной Азии.
      — О! Ни слова о политике! — воскликнул Альсид Жоливэ. — Медицинским факультетом это запрещено! Для ран в плечо нет ничего хуже!… Разве что это нагонит на вас сон!

      Обежав улочки поселка, Надя раздобыла несколько кусков «черного хлеба» — того особого хлеба, что пекут из ржаной муки, и немного сладости, которая в России известна под названием «мед».

      Иногда случалось, что среди ночи Николай, продолжая править, засыпал и истово храпел, что говорило о его спокойной совести.

      От Каинска до ближайшего поселка перегон оказался очень длинным, около ста тридцати верст. Разумеется, были соблюдены все регулярные остановки, «в противном случае, — как выразился Николай, — со стороны лошади мог бы последовать справедливый протест». Уже перед этим с мужественным животным договорились, что через каждые пятнадцать верст ему предоставляется отдых, а когда заключают договор, пусть даже с лошадьми, справедливость требует придерживаться его условий.

      За эти два дня к Николаю так и не вернулось его привычное благодушное настроение. Дурная примета задела его больнее, чем можно было думать, и теперь этот весельчак, который до сих пор не мог и часу провести без разговоров, впадал порой в длительную немоту, и Наде с большим трудом удавалось его разговорить. То были, по-видимому, симптомы умственного расстройства, вполне объяснимого, когда речь идет о людях нордических корней, чьи суеверные предки считаются создателями гиперборейской мифологии.

   Виктор Точинов "Остров без сокровищ"

Автор называет своё произведение роман-расследование. Что же он расследует? То, что происходило на самом деле в знакомом большинству из нас с детства романе Стивенсона "Остров сокровищ". Я читал Стивенсона в школьном возрасте, но даже тогда заметил некоторые неувязки и странности в поведении героев, что впрочем не помешало насладиться их приключениями. Точинов же исследует все странности дотошно и на основе своих исследований строит непротиворечивую версию об истинных мотивах персонажей и взаимоотношениях между ними. В первую очередь этому помогает помещение романа Стивенсона в контекст — чёткое определение времени действия, того, что происходило тогда в Англии, Европе и южных морях, и прочих деталей времени, возможно известных читателям Стивенсона, но неизвестных среднему современному читателю. И снятие романтической позолоты, свойственной романам того времени. Вышло, как на мой взгляд, весьма интересно. Некоторые авторские построения представляются излишне натянутыми, но основная часть реконструкции вполне реалистична и непротиворечива. Мотивы самого Стивенсона скрыть/исказить некоторые детали Точинов тоже объясняет весьма правдоподобно.

Всячески рекомендую любителям альтернативного прочтения классики.

Цитата:

      Наше исследование могут упрекнуть в излишней въедливости, во внимании к мелочам, которыми вполне можно пренебречь… Ну какая разница, в самом деле, когда восходит и заходит солнце на далеком острове в Атлантическом океане? Или сколько времени шло письмо в восемнадцатом веке от Бристоля до Лондона? Разве это главное в литературном произведении?
      Действительно, мелкие детали и детальки – не самое главное в повести или романе. Но факт в том, что одни писатели обращают внимание на достоверность даже в мелочах, а другие относятся к достоверности наплевательски, как Рафаэль Сабатини.
      Вот что думал по этому поводу сам Роберт Льюис Стивенсон:
      «Писатель должен знать свою округу – будь она настоящей или вымышленной – как свои пять пальцев; расстояния, деления компаса, сторону, где восходит солнце, поведение луны – все должно быть безупречно. А сколько хлопот с одной луной! Я уж раз сел в лужу из-за луны в „Принце Отто“ и, после того как мне указали мою оплошность, в виде предосторожности взял себе за правило никогда не писать без лунного календаря, что и другим советую.
      Имея календарь, карту местности и план каждого дома – на бумаге ли или четко и подробно удержанный в уме, – можно надеяться, что избежишь хотя бы самых грубых ошибок. С раскрытой картой перед глазами едва ли разрешишь солнцу сесть на востоке, как это происходит в „Антикварии“. Имея под рукой календарь, не позволишь двум всадникам, которые скачут с важным поручением, потратить шесть суток (с трех часов ночи в понедельник до поздней ночи в субботу) на путь длиною, скажем, в девяносто или сто миль, а потом еще до истечения недели и все на тех же скакунах проделать пятьдесят миль за день, как о том пространно повествуется в неподражаемом романе „Роб Рой“…»

   Джон Скальци "Люди в красном"

Издательская аннотация:

      "Прапорщик Эндрю Даль был назначен на корабль «Бесстрашный», являющийся флагманом Всеобщего Союза с 2456 года. Это престижная должность, и Эндрю рад, что ему придется работать в лаборатории ксенобиологии.
      Жизнь хороша… до тех пор, пока Эндрю не начинает понимать, что, во-первых — каждая Удаленная миссия включает в себя летальное столкновение с какими-нибудь пришельцами; во вторых — капитан корабля, главный научный офицер, и смазливый лейтенант Керенский, всегда переживают эти столкновения; в-третьих — по крайней мере, один из незначительных членов экипажа погибает.
      Не удивительно, что большая часть сил среди команды тратится на избежание, любыми средствами назначения на Удаленную миссию. Эндрю внезапно находит информацию, о том, чем действительно является «Бесстрашный», что может позволить им спастись."

Боюсь, если добавить к сказанному ещё что-нибудь это раскроет главную интригу, так что не стану этого делать.

Роман в 2013 году получил премию "Хьюго". Полагаю, не за выдающиеся литературные достоинства, а за близость читателю — Скальци писал сценарии космоопер и активно использовал приобретённый опыт в "Людях в красном". В каком-то смысле, хоть автор и возражает против такого определения, роман можно назвать черноюморной пародией на космооперу.

Можно рекомендовать любителям космоопер и неожиданных поворотов сюжета.

Пара цитат (осторожно, возможно раскрытие деталей сюжета!):

      И снова в памяти всплыли слова Дженкинса: «Каждый бой срежиссирован максимально драматично. Вот что происходит, когда Сюжет берет верх над жизнью. Все делается бессмысленным. Законы физики отдыхают. Люди перестают мыслить логически и начинают думать драматически».
      «Сюжетом» Дженкинс называл то, как телешоу вмешивалось в реальность, отметая напрочь здравый смысл и законы физики, засовывало в память неожиданные знания, заставляло делать несуразности и говорить нелепости.

      – Среди мирской публики бытует мнение, что теологи яростно спорили, сколько ангелов умещается на кончике иглы. Вряд ли твой вопрос покажется нелепее.
      – А они выяснили сколько?
      – Этот вопрос никогда не рассматривался всерьез. Яростные споры теологов – всего лишь легенда. Но если бы и рассматривался, ответ был бы простым: столько, сколько угодно Богу.

   Александр Розов "Ехиднаэдрон — решето джамблей"

Первая книга нового цикла "Решето джамблей". В Солнечную систему прилетает инопланетный исследовательский робот. Казалось бы, это событие должно стать главной новостью, не сходящей с экранов и страниц, но сейчас не шестидесятые годы XX века. В конечном итоге робот улетает, но оставляет человечеству подарок...

Персонажи, как и в других романах Розова играют чисто служебную роль носителей и обсуждателей идей. Концентрация идей велика, так что любителям поразмышлять над судьбами человечества будет чем заняться. Тем более, что книга совершенно очевидная затравка цикла.

Цитата:

      Если какого-то человека надо подцепить на крючок, то это очень просто, если у него дом, семья, дети, и банковские кредиты, взятые на эту канитель. И подцепленный человек побежит делать то, что целесообразно для вас, иначе движение кнопки, и он лишится всего, ради чего трудился, как ломовая лошадь. Сложнее, если у человека ничего подобного нет. Приходится тащить силой, плюнув на habeas corpus и прочие декоративные узоры, в шутку называемые «правами человека».

   Александр Розов "Букет для улитки"

Вторая книга нового цикла "Решето джамблей". Подарки, оставленные человечеству инопланетным зондом в предыдущей книге — холодный термоядерный синтез и молекулярный дизассемблер для генов — начинают использоваться внесистемными пассионариями, что приводит к началу глобального кризиса сложившейся системы общества. Под внесистемными пассионариями я понимаю некую квазирелигиозную секту, которая для достижения своих целей использует растущее движение аргонавтов — людей, которые бросают работу и семью, и уходят в плаванье, "чтобы континента не видеть". Автор хитро придумал, как сделать так, чтобы на занятые аргонавтами территории никто не претендовал, и продолжение явно следует.

Как и прочие книги Розова, можно рекомендовать любителям поразмышлять о различных социальных моделях.

Пара цитат:

      Стажер-эксперт сделала печальное лицо, артистично развела руками и выдала очень ироничную и циничную тираду. Всемирный догматический мейнстрим требует жертв. Борьба с глобальным потеплением, якобы вызванным парниковыми газами от горения углесодержащего топлива, включая бензин — не исключение. И чем больше сомнений вызывает парниковая догматика, тем больше жертв требуется. Еретики и отступники караются штрафами за парниковые выбросы, а корпорации-отступники – еще всякими формами бойкота (потребительского, инвестиционного, кредитного, и т.п.). Переход к электромобилям и «гибридам» обходится чертовски дорого, но расчетные издержки от «парниковой анафемы» оказываются больше. Так мировая экономика идет на поводу у «парникового лобби», продвигавшего на рынок — свои товары «зеленой энергетики». В общем, это формула современного глобального бизнеса. Зачем делать нужный товар? Намного выгоднее сделать много фигни, и затем заставить мир покупать эту фигню. А недовольных – подвергнуть анафеме. Так работает и зеленая энергетика, и цифровые финансы, и здоровое питание, и благотворительное фондирование. А если кто-то, по еретическим соображениям, укажет на издержки и риски, то его затопчут в СМИ. Так получается, что в этом случае начальство не поддержит версию теракта. Техногенные катастрофы и теракты, это для сатанинских сфер: атомной и дизельной энергетики. В священной зеленой энергетике бывают лишь трагические стечения обстоятельств.

      — Это, — ответил Поль, — например, когда корпорация «Solfo» желает получить сегмент пищевого рынка для своего искусственного мяса и нанимает веганов-радикалов, чтобы терроризировать ключевые точки корпораций «Brado» и «Eltsen». В свою очередь, для «Eltsen» важно закрепиться на рынке Южного полушария, и она нанимает эко-бойцов, которые терроризируют в Бразилии агрокомплекс «Brado». Что касается «Brado», то ей интересно потеснить «Solfo» и «Eltsen» на севере в секторе безалкогольных напитков. Разумеется, тема не ограничена пищевым рынком. Есть телефоны, автомобили, любые товары, вообще говоря. Главное, что общество оплачивает террор против себя.

      Тут необходимо расставить акценты. Грамотный и уравновешенный старший офицер спецслужбы выходит из себя лишь в запредельных случаях. Никакие обычные случаи (например: тотальная бездарность правительства, бытовой кретинизм прокураторы и полиции, поведенческая древовидность военных) не считаются запредельным, они не выводят из себя.

      — Глупый вопрос, полковник. Это по TV во всех новостях. Так вот, когда случилось это забавное событие, ни одна из верхушек спецслужб не дала себе труд подумать мозгом. Зачем, когда есть искусственный идиот – современный суррогат пифии Дельфийского оракула. Порченный суррогат. Настоящая античная пифия, обкурившись чем-то ныне забытым психотропным, пускала слюни и бормотала бессвязные слова. Но, возможно, таким образом, через нее говорил Аполлон или еще какой-то из богов, существование которого мы не можем ни опровергнуть, ни доказать. Нынешний суррогат пифии, это искусственный идиот, который пускает цифровые слюни, выдает бессвязные слова на монитор, и точно известно, что никакой бог через эту штуку не говорит. Вы получаете результат примитивной обработки огромных массивов мусорных данных при помощи программы, которая составлена толпой полуграмотных, очень скромно оплачиваемых индостанских программистов. Они выбрали эту профессию потому, что недостаточно хорошо водят автомобиль, чтобы пойти в таксисты. Они не разбираются в алгоритмах прикладной математики и инженерии знаний. Они прошли какой-то дешевый тренинг полуавтоматического программирования, они научились, как мартышки, переставлять мышкой всякие квадратики-модули в окне приложения, они кое-как умеют приделать программные заплатки к дурной путанице кодов, которую слепит приложение из этих квадратиков, и получится кое-какая скороварка для больших данных. Плевать, каким окажется качество сваренной каши — главное, чтобы смотрелось. Далее, такой продукт мартышкиного труда получает раскрученное именование: искусственный интеллект и перепродается IT-корпорацией с наценкой миллион процентов. Конец сказки.

      — Правительство — это кунсткамера. Редкие дебилы. Ходят слухи про питомник, где их выращивают. Нечто среднее между элитной школой и бройлерной птицефабрикой.
      — Процедура проще, — произнес Тарен, — элитная школа превращает обычного ребенка в амбициозного социопата, и далее — в дебила с комплексом Нарцисса. После школы оно всплывает в верхний слой общества, примерно как дерьмо всплывает в пруду.

      — Друзья, это элементарно. Отношения между взрослыми и детьми. Отношения между взрослыми разного пола и возраста. У приматов это строится на прямых контактах, и в частности — на тактильных контактах. Прикосновение. Поглаживание. Универсальные тактильные сигналы, они позволяют человеку найти взаимопонимания с шимпанзе или гориллой на интуитивном уровне. И уж тем более — найти взаимопонимание с другими людьми, даже говорящими на незнакомом языке. Если вы лишите примата тактильных контактов с себе подобными, то он впадает в депрессию. С какой целью бюрократия регламентирует тактильные контакт, и криминализует контакты вне регламента?
      — Док, ты сейчас о сексе говоришь? — спросил Тарен.
      — В частности о сексе, — ответил Эбо, — если какой-то инопланетянин прочтет сборник законов и регламентов о сексе и эротике, то решит, будто секс это такое колдовство, запрещенное господствующей церковью, и преследуемое по схеме охоты на ведьм. С каждой новой цифровой технологией слежки, расширяется поле этой охоты. Даже за безобидные эротические картинки на компьютере, владелец подлежит аутодафе. Мне довелось исследовать судебный материал по поводу японских эротических комиксов.
      — Вероятно, — предположил Штеллен, — там были изображения малолетних.
      — Там, — сказал Эбо, — были условные картинки вымышленных персон. Говорить об их совершеннолетии — бессмысленно, как о совершеннолетии пиктограммы на дорожном указателе. Впрочем, мы слишком удалились от ключевой темы тактильных контактов. Вернемся к этому. По мере экспансии цифровых технологий, бюрократия все сильнее регламентирует тактильные контакты, и все жестче карает за контакт вне регламента. Запреты множатся быстрее, чем можно прочесть их, и порой имеют обратную силу. За сегодняшнее действие человеку грозят санкции по закону, который появится завтра — о харрасменте, педофилии, сексизме или шейминге. У людей возникает индуцированная тактилофобия: страх прикасаться к другим людям, плюс антропофобия: страх прямого общения с другими людям. Это невроз, переходящий в биохимическую патологию...

      — По-моему, — сказала Рюэ, — слово «цивилизованность» толком не определено.
      — Это, — ответил Штеллен, — толком объяснил знакомый дознаватель из отдела уличной преступности. Цивилизованность, это когда не быкуют и не крысятничают.