Лето… Оно было так давно, но так недавно… Оно, словно художник, рисовало свои картины широкими, смелыми мазками. Оно вплетало в свои песни шелест листьев, журчание ручьёв, трели птиц и шорох ветра. Оно дарило ароматы цветов и трав. Оно было прекрасно, но оно прошло. Остались лишь картинки.
Закат был поначалу красив. Прохладно-розовые полосы облаков застыли на бледной бирюзе вечернего неба, замерли в полудрёме, словно давая вдоволь налюбоваться собой. Но стоило закату угаснуть, как облака окрасились грязно-серым и стали больше походить на низкий дым неведомого пожарища. И лишь поверху среди этих серых, неаккуратных, растрёпанных перьев, будто пытаясь хоть как-то приукрасить тоскливое небо, серебрились белые мелкие кудряшки.
Июльская полночьПолуночное небо чудесно. Индиго в зените мягко перетекает в пронзительно синий и бледнеет к горизонту, на западе становясь почти белёсым, лёгким, воздушным. Через весь небосвод протянулись плавные нежные полосы тончайших облаков. Только по самому краю, над лесом, облака сливаются в тёмное кружево, прикрывающее голубизну отгоревшего заката. И лишь кое-где, пока кое-где, проглядывают меж облачных волн серебряные капли первых звёзд…
Гадюка
Жила ли она там всё лето, осторожничая, стараясь не попадаться на глаза или только-только приглядела для себя уютный уголок, кто знает. Раньше её никто не видел, но то, что её родичи всегда любили это местечко знали все и давно. Холод приближающейся ночи, а это лето не часто баловало теплыми ночами, заставил её выползти на разогретое дерево старой помойки и, свернув своё длинное тело аккуратными серо-чёрными кольцами, с наслаждением впитывать тепло вечернего солнца. Её заметили. Но она, разомлев от тепла не придала этому значения, не метнулась прочь, среагировав непростительно медленно. Когда же на следующий день она выползла из своего убежища на приглянувшийся тёплый уголок, она позволила увидеть себя снова. И эта новая неосторожность стала для неё последней, чудовищной ошибкой. Тяжёлая лопата прервала её недлинную змеиную жизнь.
Туман
Он появился тогда, когда солнце уже скрылось за темнеющим лесом. Прохладный вечерний воздух и прогретая за день, пропитанная дождём земля позволили ему родиться. Прижимаясь к ней, он жадно впитывал влагу и рос, неторопливо перетекая от дерева к дереву, обнимая их стволы молочно-белыми густыми струями. Затопив собой низины, выбрался он из подлеска. Здесь он приподнялся чуть выше и вдруг стремительным броском поднялся к вершинам деревьев, раскинулся, развернулся, стирая краски, приглушая звуки. И лес утонул в тумане. И уже непонятно, есть ли там вообще этот лес, или он растворился, исчез в белой густой пелене…
Дождь
Безветрие, полнейшее безветрие. Замерла каждая травинка. Замерли деревья, не в силах шевельнуть ни веткой, ни даже листом. Словно незримый художник положил на холст очередной мазок кистью и отошёл на шаг, чтобы оценить правильность и красоту картины. Но вдруг нежданный ветер врывается в это царство покоя, заставляя его вздрогнуть, изогнуться в едином движении. Ветер накатывает волнами, всё сильнее и сильнее. И вот уже сорванные с набегающей тучи первые тяжёлые капли вносят хаос в это размеренное устремление, заставляя каждый лист заметаться, задергаться, разбивая единый порыв на миллионы мельчайших судорожных подрагиваний. Но ветер уже утих, сдался, и лишь изредка тщетно пытается придать подобие порядка беспечно вздрагивающим под дождевыми каплями листьям.