Банановые деревья сгибались под широкими листьями и плодами. Затем мы снова терялись в листве, где птицы с тысяч цветов садились на наши головы, издавая различные звуки. Большие зимородки с желтым оперением и с большими красными клювами сидели по краям прудов, приняв позы подобно цапле в розовом оперении, наблюдающей за рыбой, стоящей на одной ноге и кажущейся спящей — в то время как великие черные обезьяны массово свисали над нашими головами, бросаясь фруктами и приветствуя нас самыми разнообразными гримасами, которые только есть у них в запасе.

Затем сквозь просвет внезапно показывалось море, сначала белое с пеной по краям, а затем синее... всю эту картину дополняли сотни людей, которые проходили мимо нас полуобнаженные — мужчины, женщины, дети — неся на своих плечах фрукты, овощи и цветы для своих домов.

Как же мы восхищались ими, облаченными в светлые и живописные ткани! Их загорелые тела казались нам весьма крепкими, а их формы великолепными, словно природа знает, как их нужно создать, чтобы служить в качестве кулона этого великолепного солнца и этой восхитительной растительности.

С другой стороны, ни один из этих храбрых людей не спешил приветствовать нас, поднося руку ко лбу по обычаю хинди. Эти люди не выглядели хоть сколько-то веселыми и жизнерадостными.

Именно так, ведь эти бедные сингальцы, которым крайне мало нужно для существования, а именно немного риса, плоды, которые земля производит почти без культивации, крыша из соломы как место обитания и коврик для отдыха не являются в наше время сколько-либо счастливыми людьми, благодаря той небрежности и рассеянности, которые являются отличительными чертами их характера...

До недавнего времени они вообще не представляли что такое работа. Вообще, азиатская роскошь их раджей не являла собой то, чем она представляется нам сейчас. Это были времена, когда священные слоны были увешаны золотыми украшениями и рубинами. Престол Маджи-Раджа Канди, все золото и слоновая кость, прибывали издалека, а все богатства короны были наследием былых времен. Налоги же главы страны и высоких каст на землю и труд крестьян были крайне мизерны и значительно отличались от непомерных сумм наших дней.

Но вот сюда прибыли первые европейцы, португальцы и голландцы. Вместо лояльности в прямом смысле слова стало необходимо платить налоги в деньгах, обрабатывать землю, выращивать пряности, корицу и гвоздику, удваивать производство риса для экспорта. Но тут получилось совсем не то, что люди немного поработали, заплатили налоги и на этом все кончилось.

Когда вся Европа была в огне, а Французская Республика сражалась в одиночку против коалиции всех народов, а Брансуик обещал сжечь Париж было самое время ссориться с теми, кто не мог себя защитить. Поэтому в 1782 году англичане изгнали из Тринкомали французский флот, который спешил на помощь своим союзникам, которые в 1795 году вдруг осознали, что сейчас самое время захватить Цейлон, который они давно желали заполучить.

В Пуан-де-Галле, Коломбо и Негомбо они сокрушили голландцев в проэкции пятеро на одного, установили свое господство, которое юридически зафиксировали в 1802 году по Амьенскому соглашению, и с тех пор они стали постепенно совершать политические шаги, в основе которых лежит лояльность, по сути сводя на нет власть раджи... в новом варианте сингальцы должны были распрощаться с тем досугом и жизнью, которые вели испокон веков. Возникла необходимость заготавливать древесный уголь и наполнять золотом карманы Джона Булля, который нуждается в нем для оплаты своих миллиардных долгов, набранных с целью "создания хаоса в Европе". А раз есть сборщик налогов, то ему нужно платить. Кошелек этот пополняется также путем ведения военных действий и всякого рода насилием... и сингальцы вынуждены платить. Мне самому не верится, когда я узнаю о действиях некоторых английских агентов, которые занимаются сбором налогов на Цейлоне и в Индии. Заинтересованные в этих жутких историях исследователи могут изучить дебаты английского парламента касательно деятельности в их азиатских колониях на протяжении последних ста лет. Там можно найти такие откровения, которые я не осмеливаюсь описывать здесь, даже ссылаясь на такие авторитетные личности как Фокс, Шеридан и Берк.

Итак, мы двигались в сторону Коломбо. Мы уже продвинулись на два лье и были примерно на полпути от места назначения, когда наш возница внезапно свернул с дороги, повернув коляску на мелкую тропу и остановился на расстоянии почти пятидесяти шагов от очаровательного домика с окруженной колоннами верандой и украшенного вьющимися растениями и лианами самого изысканного сорта.

Это был бунгало в Баржапуре в нескольких милях от Кальтуры, места отдыха, где направляющиеся в Коломбо путешественники обычно останавливаются чтобы перевести дух и немного передохнуть перед дальнейшей дорогой. Не стоит пробовать нарушить этот обычай или пытаться возмущаться по этому поводу — ваш кучер все-равно будет действовать так, как считает нужным. Вы же должны позволить ему уступить привычке подкрепить свои силы и подчиниться неизбежности. Справедливости ради стоит сказать, что мысль помешать ему даже не пришла нам в голову.

Амуду эта привычка пришлась по вкусу, и он спустился, чтобы выпить стакан с автомедоном (ШУТЛИВОЕ ПРОЗВИЩЕ ИСКУСНОГО ВОЗНИЦЫ), как он привык поступать и в родной стране.

Не успели мы спешиться, как высокий индус с Малабарского побережья, приставленный сюда для обслуживания путешественников, подошел к нам и спросил по-английски, что бы мы хотели выпить или съесть — шампанское, пиво или вишневый коблер с мороженым. В закромах у него имелись также джин, виски и коньяк — словом все для любых народов и на любой вкус.

Нас отвели в заднюю часть хижины под веранду, защищенную от палящего солнца, и мы растянулись в огромных перевернутых вверх ногами креслах вокруг маленького столика из битового дерева с потрясающей отделкой.

Высокий белокурый молодой человек в возрасте 28-30 лет, видимо англичанин, курил сигару и, глотнув из бутылки эля, поднялся и любезно поприветствовал нас. Когда мы поклонились в ответ, один из офицеров прошептал мне на ухо: "Это нечто! Англичанин, покинувший свою обитель со всем багажом. Это настолько редкий факт, что заслуживает занесения его в записную книжку путевых заметок."

Комментарий этот был сделан с таким выражением на лице произнесшего его, что человек, бывший объектом комментария, услышал его и со смехом сказал:

— Позвольте вам заметить, мой дорогой сэр, позвольте заметить... если вы конечно хотите, чтобы историческая правда восторжествовала — я француз и, более того, уроженец Бордо.

Наш незадачливый шутник извинился, и мы все пожали руку нашего соотечественника, который спросил нас, не прибыли ли мы с пароходом "Эримант", который, по его словам, входил в порт Пуан-де-Галля этим утром. На наш утвердительный ответ он сообщил нам, что возможно на борту корабля находился путешественник, которого ему рекомендовал один парижский приятель, и что наш собеседник держал путь в Пуан-де-Галль, чтобы оказать этому другу прием достойный доброй репутации плантаторов Цейлона.

Представьте мое удивление, когда я услышал эти слова.

— А вы случаем не месье Огюст Дюфо? — быстро спросил я его.

— Это мое имя.

— Ну, мой дорогой соотечественник, именно я и представляю собой друга вашего друга.

При этих словах я вручил ему свое рекомендательное письмо. Тут же последовали всеобщее удивление, новые рукопожатия и обычная в таких случаях любезность. Судьба оказала мне прекрасную услугу, предоставив встречу с человеком, которому я был рекомендован, ибо я сам по себе являюсь человеком крайне стеснительным, а потому ничто в чужих странах не заставляет меня нервничать больше, чем необходимость представлять себя в доме или в магазине с рекомендательным письмом в руке, будучи тщательно изучаемым в течение пяти минут словно на суде инквизиции. Такое положение часто вредит джентльмену, который конечно полагает, что вы просите подаяния, или же что вы бродяга, которому нужно место для ночлега. А вот после изучения письма он готов моментально предложить вам и свой дом, и свой кошелек.

Ситуация складывалась как нельзя лучше ибо в подобных ситуациях я выгляжу настолько смешным, что очень редко бывает, что второе впечатление редко способно полностью изменить эффект от первого. По этой причине я редко прибегаю к помощи рекомендательных писем, которые у меня обычно были при себе, особенно держа в голове мысль, что между человеком, который дал мне письмо, и его адресатом может и не существовать каких-либо теплых отношений. Однако на этот раз мне не пришлось опасаться холодного или торжественного приема. Я не мог и мечтать о более открытом и располагающем подходе и более теплой руке, чем та, что предложил мне мой соотечественник.

Через несколько минут мы были уже словно старыми друзьями. История появления этого человека на Цейлоне оказалась крайне незамысловатой, что он и поведал мне в двух словах. Каждый год его отец продавал два-три миллиона наименований различных экзотических товаров, особенно хлопка и индиго. Будучи здравомыслящим человеком, он дал сыну отличное образование, и, подержав его в течение нескольких лет в своем магазине для того, чтобы привить ему чутье торговых операций, в двадцать четыре женил его и отправил на Цейлон, чтобы тот заменил действующего там комиссионера (ПОСРЕДНИК, ПОМОГАЮЩИЙ ПОКУПАТЕЛЮ И ПРОДАВЦУ НАЙТИ ДРУГ ДРУГА).

В течение шести лет, когда он был здесь представителем своего отца, прибыль компании возросла вдвое и через два-три года мой новый друг планировал вернуться в родную Францию.

— Однако я покину эту страну не без сожаления, — сказал он, — моя жена и я полностью привыкли к местной жизни и уверяю вас, что вдали от суеты и амбиций, которые так в почете в другом полушарии, будучи в этой великолепной природе мы чувствуем неподдельную и умиротворяющую радость, которой я был бы полностью удовлетворен, если бы не был, как и все мои соотечественники, изнутри привязан к углу той улицы, на которой появился на свет.

Данная встреча изменила планы нашего дальнейшего следования.

— Что вы планируете делать в Коломбо? — спросил нас Дуфо. — Вы не найдете там ничего достойного внимания, и, если вы не желаете посещать английские гостиницы, изучать лавки и базары или смотреть на продавцов чудес и губернатора, то вам лучше будет провести несколько дней в моем доме. Я приглашаю вас посетить великолепный остров, где мы могли бы поохотиться на каймана и оленя, а в вашей памяти останутся такие воспоминания об этой стране, которые из нее уже никогда не сотрутся.

Я уже собирался ответить, когда мой собеседник энергично оборвал меня.

— Я обращаюсь не к вам, — сказал он мне, — вы будете гостем хозяина Кальтны на несколько месяцев. Я же возобновляю свое приглашение для офицеров "Эриманты" и настаиваю на их согласии.

— Мы принимаем его с огромной радостью, — ответил один из офицеров. — Есть только одна небольшая сложность. Командир корабля может изменить время отплытия и в таком случае он обещал отправлять нам сообщения к Коломбо, а...

— Это несложно поправить, — прервал его наш новый друг, у которого явно был готов ответ на любой вопрос. — Я отправлю экспресс-почту в Пуан-де-Галль с указаниями того, чтобы предупредить вас в случае, если у вас возникнет необходимость прервать визит в мой дом. Вы передадите через курьера сообщение для вашего капитана, и таким образом ничто не помешает вашему отдыху. Вы также может отпустить свою повозку, она вам более не понадобиться ибо моя достаточно большая чтобы вместить нас всех. В день отплытия вы будете доставлены в ней обратно на свой корабль.

Оба офицера вынуждены были уступить такой любезной настойчивости, а мали (ЧЛЕН КАСТЫ ТОРГОВЦЕВ ФРУКТАМИ, ОВОЩАМИ И ЦВЕТАМИ), своего рода лакей, был отправлен обратно в Пуан-де-Галль с задачей следовать указаниям командира корабля.

Кальтна, где наш соотечественник раскинул прекрасную хлопчатобумажную плантацию и устроил свою резиденцию, находится в отличном месте в центре долины, расположенной на склоне Адамова пика у водохранилища Котмале в восемнадцать-двадцати милях от Коломбо, что позволяло ему, проживая в сельской местности, тем не менее за несколько часов добираться до штаб-квартиры компании в Коломбо для проведения деловых встреч.

Наше общение продолжалось довольно долго. Наступила ночь, и хозяин пригласил нас разместиться в его повозке. Он предупредил о нас жену экспресс-почтой, но предполагал, что она не поверит в то, что мы прибудем почти вслед за курьером. Оставив побережье и дорогу на Коломбо слева о себя, мы двинулись вглубь острова вдоль реки Калло. Наша повозка приводилась в движение двумя энергичными чистокровными лошадьми, благодаря которым мы должны были добраться до Кальтны менее чем за два часа.

На Цейлоне, как и во всей остальной Индии, слуги никогда не передвигаются внутри повозки, особенно если в ней располагаются их хозяева. Однако Амуду, учитывая протяженность дороги и незнание местности, по которой мы должны были двигаться, умудрился пристроиться на одной из широких задних ступеней к большому изумлению двух виндикара, которые управляли повозкой и которые доселе никогда не были свидетелями подобного отступления от древних обычаев.

И мой негр несомненно приобрел бы серьезную значимость в их глазах, однако лишь в той ситуации, если бы эта расса была неизвестна в этой стране и не была крайне глубоко презираема.

Отвращение к тому, что погонщик овец (мулукома), как они их называют, вдохновляет цейлонцев на такие действия, в результате которых, если бы не мое вмешательство, виндиагар (извозчик) и два виндикара несомненно хлестнули бы Амуду кнутом, заставив покинуть подножку повозки.

В городах кучера выносят их с большим трудом, если только последние не принадлежат к касте изгоев. В этом случае, если только они сами не относятся к какой-либо другой касте, они больше всего боятся быть оскверненными самим только присутствием мулукомы.

Вскоре у меня появится возможность поподробнее рассказать о нравах, привычках и обычаях сингальцев, которые сейчас я описываю крайне коротко...

За десять минут до того как мы прибыли на место нам на глаза попались пять-шесть слуг, держащие в руках смолистые факелы и будучи посланные мадам Дюфо, которые начали бегать вокруг лошадей с целью подсветить их передвижение.

Эту прекрасную услугу нам оказала та самая молодая леди, муж которой предоставил нам свою повозку. Рекомендации, которые были предоставлены мне, принесли мне ее сердечное рукопожатие в американском стиле. Затем без дальнейших церемоний — ибо было уже довольно поздно — мы перешли в столовую, где нас ждал обед, бывший полностью в индийском стиле. Посуда имела двойное дно, в котором находилась горячая вода, поэтому каждая тарелка сохраняла жар, не способствуя однако созданию чрезмерной перегретости блюда. Она также предотвращает блюдо от засушки, поддерживает необходимое тепло и может пребывать в подобном состоянии в течение нескольких часов. Если же мы слишком долго сидим за столом, то повар обновляет исключительно горячую воду под каждым блюдом, и не делает ничего более...

Еда была изысканной, однако мой личный вкус, немного отвыкший от такой кухни за два года пребывания в Европе, нашел бы соусы и карри чуть слишком пряными.

Сидевшие в конце стола два моих спутника так устали, что ушли со свободой восточного гостеприимства, которая позволяет каждому поступать как он захочет и чувствовать себя как у себя дома. Что касается меня, то я пробыл очень много часов с этой прекрасной семьей, прежде чем почувствовал необходимость в отдыхе. А нам было о чем поговорить!

И в том была не наша вина. Я прибыл из Парижа, поэтому именно с него начался наш разговор: мода, театры, спектакли и новости. В какой-то момент молодая леди даже пробовала обсудить со мной детали вопросов моды... а затем мы заговорили иб индуистской легенде, по которой Хева родился у Адамова пика в долине этой самой Кальтны. Как только я сделал это замечание, женщина от души рассмеялась и ограничилась весьма тонким комментарием: "Все дело в том, что наша индуистская легенда вообще не похожа на иудейскую версию, хотя наш Хева на Цейлоне и не имеет ничего общего с яблоком и змеей."

В ответ последовала реплика ее мужа, который был в курсе моего интереса в отношении санскрита:

— Будьте острожны, мой добрый друг! Разве вы не знаете, что обращаетесь к адепту метампсихоза, чье тело принадлежало в предыдущей жизни мудрому брамину?

Тут пришла моя очередь улыбнуться этой лести тем более тонкой ибо она была тщательно замаскирована. Затем мы вернулись к разговорам о родине и наших общих друзьях, чьи приветствия я передал моим новым знакомым. Было крайне приятно погрузиться в эти воспоминания: нам даже показалось, что мы не покидали Францию, а беседуем в гостиной у себя дома.

И все-таки подобная иллюзия могла существовать лишь в нашем воображении. Все вокруг напоминало нам о другой стране и других обычаях. Сильный индус, сидящий здесь же на ступенях, махал огромным опахалом над нашими головами, что значительно освежало воздух. Опьяняющие ароматы цветов и деревьев окружали нас, мы словно находились в паровой бане. Слуги, сидящие у своих строений, раскинувшихся под финиковыми деревьями и яркими красными цветами, пели в несколько голосов, внося некоторое оживление в тот медленный и монотонный ритм, который столь свойственен восточной музыке.

Тысячи фосфоресцирующих светлячков возникали среди листвы словно искры унесенные ветром. Со всех сторон — с гор, лесов, прудов, полей риса и сахарного тростника — слышались тысячи звуков, тысячи криков насекомых, пальмовых крыс, ночных птиц и животных всех видов.

Как долго мы бодрствовали? Я затрудняюсь ответить на этот вопрос. Звезды побледнели на небе, разговор затухал, мы чувствовали сильную усталость... но активно боролись со сном. Мы провели вместе один из тех вечеров, который уже никогда не забывается — и изо всех сил стремились сделать его максимально длиннее.

В конце концов мы вынуждены были уступить усталости, и слуга, особенно привязавшийся ко мне и не желавший оставлять меня ни на минуту пока я пребывал в этом доме, отвел меня в комнату, которая была подготовлена специально для меня.

Как обычно в моей спальне была кровать и гамак с противомоскитными сетками по всему периметру. В большинстве случаев я предпочитаю гамак — и неудивительно ибо спать в нем удобно и прохладно. У меня никогда не было причин сожалеть о своем решении, потому что я спокойно проспал до позднего утра и пробудился только в тот момент, когда приставленный ко мне добачи (камердинер) принес поднос с тремя чашками, в которых были кофе, чай и ароматный бульон золотистого цвета, называемый мулукутани (грибной суп). Последний является одним из основных блюд индийской кухни. Позже я сообщу вам его рецепт.

Я едва успел проглотить последнюю ложку ароматной пищи, когда мсье Дюфо вошел в мою комнату, а за ним вошел слуга, который принес мне полный охотничий костюм, сделанный из легкого и прочного тика (ТИП ТКАНИ), сотканный из коры ананасового дерева.

— Одевайтесь скорее, — сказал мне мсье Дюфо, — мы совершим небольшую прогулку перед завтраком и поохотимся на кайманов. Лошади и оружие уже готовы, мы ждем только вас.

Мы отправились в путь на маленьких элегантных сингапурских лошадях, изо всех сил сопротивляющихся жаре и усталости и представляющих собой огромную ценность в этой стране.

Почти полчаса мы ехали через долину около Кальтны, которая простирается между двумя горными хребтами до самого Адамова пика. Долина эта изобилует великолепной растительностью и столь живописна, что самая восторженная и поэтичная рука была бы бессильна ее описать. Здесь росли кусты, граничащие с рисовыми полями, а кофейные деревья словно тонули в лианах и цветах.

Здесь и там росли несколько деревьев, а на берегах мелких заводей, используемых для орошения территории, укрывались мириады птиц с различными оперениями, которые облаками перелетали над головами земледельцев и пахарей, которые занимались поливкой риса из ручных насосов, с одного поля на другое, не причиняя людям никакого беспокойства.

Прибыв на край леса, где росли финиковые, огненные и финиковые деревья, мы спешились, оставив наших лошадей на попечении четырех слуг, которые скакали за нами с одинаковой скоростью, и, положив винтовки на плечи, устроились под одним из деревьев.

Через четверть часа ходьбы мы оказались в чаще финиковых деревьев, настолько толстых, что они привлекли наше внимание и на первый взгляд создали совершенно непроходимый барьер для прохода через них.

— Запомните, — сказал мсье Дюфо низким голосом. — Старайтесь двигаться медленно и тихо, чтобы насладиться одним из самых великолепных событий, которые человек способен узреть возможно лишь раз в жизни.

Мы следовали за ним по маленькой тропе, вырубленной топором, через листья и корни финиковых деревьев, затаив дыхание и пытаясь ступать как можно тише. Вскоре дорога начала подниматься по склону так резко и отвесно, что мы должны были хвататься за ветки, чтобы избежать падения вниз.

Через десять минут такого восхождения мы решили сделать остановку, чтобы перевести дыхание.

Я огляделся вокруг себя. Ни один луч солнца не проникал через толстый свод над нами. Освещение под этой гигантской листвой было темно-зеленого оттенка, который отражался в том же тоне на стволах деревьев и на нас. Самое тонкое ухо не услышало бы ни малейшего звука — это была тишина девственного леса, тишина полная величия и поэтичности, но с некоторым налетом грусти, которая постепенно проникала в наши сердца.

Неожиданно наш друг тихим голосом позвал Рамассами, главного из слуг, который сопровождал нас, и указал на зеленую лиану, висевшую над нашими головами. Явно он приказал слуге следовать за нами, чтобы что-то показать нам.

Индус, бывший уроженцем малабарского побережья, тотчас присел у подножия дерева, где была лиана, и начал петь низким протяжным голосом, который он перемежал коротким свистом, более или менее резким по модуляции, а завершил свое пение руладами как у дрозда, этой птицы с красным гребнем и меланхоличным пением, которая умирает как только проходит двадцать пятый градус широты ибо не способна жить далеко от теплых стран и вечно цветущих деревьев, в кроне которых она вьет гнезда.

После нескольких минут этой странной и монотонной песни лиана как по волшебству задвигалась, и продолжительный свист ответил на призыв индуса... С трудом совладав с собой, мы содрогнулись: эта лиана бы красивой ярко-зеленой змеей.

— Не бойтесь, — сказал наш хозяин, — через две минуты Рамассама схватит ее, вырвет зубы, если они есть, потому что он не уверен ядовита змея или нет, а затем подарит ее вам.

Как только он произнес это, заклинатель продолжил свою песню с тем же своеобразным ритмом и тоном. Змея постепенно разворачивала кольца, в соответствии с амплитудой качания своей головы, которая весьма изящно двигалась вдоль ветки, по которой рептилия спускалась на зов того, кто манил ее к себе.

Вскоре, продолжая слушать эту странную мелодию, змея начала медленно качаться в пустоте, больше не обвиваясь вокруг ветки дерева, за исключением одного единственного кольца. Она устремила свои маленькие красные глаза на индуса, которые старался привлечь ее. Постепенно змея размотала свое последнее кольцо и позволила себе соскользнуть на землю.

Я не уверен в том, что змея действительно успела коснуться земли. Со скоростью мысли Рамассама схватил ее за голову так, что она не смогла бы его укусить, и, поднявшись с земли, показал нам змею, зажатую в своей руке.

Затем, вставив кончик лезвия ножа в рот рептилии, он срезал два резца с везикулами яда, которые были у рептилии во рту, а затем передал змею своему хозяину, который взял ее, чтобы показать нам. После такой операции змея была уже совершенно безвредной.

Мы измерили ее. Длина составила более полутора метров.

— Это одна из самых опасных змей в этих местах, — сказал наш хозяин, рассматривая рептилию. — Сначала я, увидев ее зеленое тело, подумал, что это просто лиана-змея. Само ее название говорит о том, что она является крайне неопасным животным. А теперь обратите внимание на те мелкие красные пятна, которые расположены по всему ее телу. Достаточно лишь мелкого укуса, чтобы наступила быстрая смерть несмотря на всю существующую науку и средства целителей. От укусов этой змеи есть только одно эффективное средство — отсасывание яда из ранки.

— Индусы, которые передают из поколения в поколение свое средство защиты, поступают именно таким образом, чтобы исцелить себя. Сначала они перевязывают укушенную часть тела, а затем вырезают рану ножом или листом тростника. Однако если этот способ терпит неудачу, то они удаляют яд высасыванием и продолжают лечение, обильно поливая это место кипящей смесью сахарного тростника, корицы и гвоздики.

— Я видел, как двое моих людей были спасены этим способом, — добавил он, — и это единственный вариант, который использовал бы и я в случае укуса моих знакомых или меня самого. Вот вам и урок практической медицины. А теперь продолжим нашу прогулку и постараемся не шуметь. В противном случае боюсь, что мы сильно испугаемся, если будем обсуждать заранее тех, кого нам предстоит увидеть далее.

Лес становился все гуще и гуще. Каждая ветвь становилась толще, когда касалась земли, укрепляясь и порождая новое дерево, которое, в свою очередь, воспроизводило себя таким же образом. Это был непрерывный процесс.

Я уже сказал, что путь, по которому мы следовали, был вырублен топором. Мы шли между двумя стенами листвы, стволами деревьев и корнями, отводя руками молодые ветви, которые лезли нам в лицо.

Наконец мы достигли вершины плато. Это и был конец нашего маршрута. Я не мог сдержать восхищения от увиденного.

Перед нами была маленькая круглая долина, похожая на воронку, на которой согнутые фикусовые деревья продолжали расти вширь и ввысь, однако не в таком объеме как на склоне, по которому мы только что поднимались. На дне долины было небольшое озеро длиной около двух километров, в водах которого эти гигантские деревья прорастали своими корнями, образовывая новые деревья и создавая лес в самой середине озера. Несомненно, что пища, которую они черпали в воде, была крайне обильной или идеально приспособлена к их природе, потому как они также сильно разрастались сверху, как их сородичи снизу, хотя озеро и находилось лишь внизу ущелья. Отсюда открывался великолепный вид, и ничто иное не было бы способно поразить воображение потенциального живописца такого пейзажа. В середине озера находился небольшой холм, остров, расположенный всего в двадцати шагах от берега и являющийся продолжением этого великолепия, будучи покрытый цветами самого красивого красного оттенка и кажущийся центром огромного букета, который по своим краям был обрамлен темно-зеленой листвой.

По озеру скользили золотистые ржанки, утки-брамины шафранового цвета, животные, почитаемые в мифологии людей, которые были участниками самых невероятных приключения в войне Рамы с Раваной, а также мириады маленьких уток-мандаринок с желтыми клювами и зеленоватым оперением. В то же время на берегах летучие рыболовы всех размеров и оттенков от розовых цапель до бакланов плавали и ныряли, чтобы выхватить себе из воды что-нибудь вкусное.

— Вот оно, озеро кайманов, — сказал наш друг, — и надо признать, что эти джентльмены не смогли выбрать для себя более ужасное жилище.

Я не мог скрыть своего удивления от вида озера, которое укрывало таких ужасных животных, и в то же время было заселено таким количеством водоплавающих птиц.

— Нууу! — ответил мой собеседник. — Дело в том, что у ржанок, уток и других местных птиц на удивление очень острый и пронзительный взгляд. Как только появляется кайман, всплывающий на поверхность полностью или частично, как первые из птиц увидевших его издадут тревожный крик, и все пернатые сразу улетят и укроются на противоположном берегу озера. А, кроме того, кайманы, привыкнув или усвоив со временем тщетность своих усилий по поимке птиц, никогда не пытаются это сделать. Теперь же давайте обнаружим себя. Рамассама бросит приманку у края воды, и, даже будь мы полными неудачниками, максимум через четверть часа у нас появится возможность попробовать в деле наши винтовки.

Мы спрятались в двадцати шагах от берега в гуще кустарника, а индус, привыкший к подобным действиям, с большим мастерством бросил точно на нужное расстояние большие куски козьего мяса, приготовленные им специально для подобной цели. Затем он и сам залег в траву.

Все было сделано с такой быстротой, что всего какая-нибудь парочка ржанок из ближайших к нам повернули головы, немного испугавшись и затаившись на время посреди высокой травы, которая росла на поверхности воды.

Сидя на коленях, держа палец на курке винтовок и медленно дыша, мы смотрели на поверхность озера через плотную стену листвы, хотя и не видели никаких движений... ничто внешне не обнаруживало присутствие ожидаемых нами опасных животных.

Без сомнения они видели или чувствовали нас даже несмотря на те меры предосторожности, которые мы предприняли, но все-таки не стремились покидать свои жилища, устроенные посреди высоких трав и тростника.

Эта тишина продолжалась почти полчаса, и, измучаные изнурительным сидением, мы уже собрались нарушить тишину и зажечь свои сигары, когда Рамасама подполз к нам и показал на красного коршуна, который перепрыгивал с ветки на ветку крича и хлопая крыльями. Вскоре хищная птица улетела, описывая как обычно круги над озером, словно следя за добычей.

— Вскоре наше терпение будет вознаграждено. Когда вы увидите вон ту птицу, — сказал наш хозяин, — спрячьтесь в листве у берега и наведите дуло на озеро, ведь кайман находится уже где-то поблизости. Коршун наблюдает за ним, преследует его, сопровождая это трепетом своих крыльев и радостными криками, ибо он знает, что в случае удачной охоты ему и самом будет чем поживиться.

Наш друг не ошибся. Через несколько минут мы и сами узрели чудовищного размера аллигатора, который быстро двигался по нашей стороне озера. Он с такой силой рассекал воду, что даже устроил вокруг себя небольшой шторм.

В мгновение ока большая часть уток, ржанок и цапель исчезла в заводях противоположного берега, и кайман стал полноценным хозяином озера. Более того, инстинкт не подводил рептилию, и она спокойно плыла прямиком к приманке, которая была брошена ей.

— Внимание! — произнес наш друг, который привел нас на эту любопытную охоту и которому мы полностью подчинялись. — Нужно дать кайману съесть первые куски мяса. Тогда полностью успокоенный он будет поедать все до последнего куска, которые ему бросил Рамассама. А мы в это время сможем выбрать, как всадить пули в его единственные уязвимые места, глаза.

— Необходимо, чтобы мы все стреляли одновременно. У нас не будет времени для второго выстрела, и если хотя бы одна из наших взрывоопасных конических пуль достигнет цели, то кайман наш. Будьте наготове! Когда он будет находится в пределах досягаемости, я кивну — и в этот момент нужно действовать.

Должен признаться, что мое сердце колотилось словно вне меня, хотя и не от страха, потому что мы абсолютно ничем не рисковали. Возможные увечья в таких ситуациях были крайне редкими и их было легко избежать, но я не мог защитить себя от чисто человеческих эмоций, которые проявлялись во мне каждый раз, когда я держал в руках ствол винтовки. Нет никаких сомнений, что рептилия словит все первые пули. Именно это мы и предвидели, сидя в тишине и спокойствии, царившем вокруг нас. Кайман никак не подозревал о предстоящих наших действиях. Тяжело дыша, мы с тревогой смотрели на нашего друга, который будучи спокойным и бесстрастным наблюдал за рептилией и вычислял расстояние до нее. Сухая ветка, которую один из нас сломал ногой, изменила движение каймана, почти потерявшего контроль за положением, а нам доставила немало неприятных минут.

При новом звуке кайман внезапно остановился, забеспокоился и понюхал воздух вокруг себя. Не учуяв ничего, он поднял голову из воды как бы для того, чтобы увидеть откуда исходит угрожающая ему опасность. Затем мы увидели полностью раскрытую нижнюю часть его челюсти и верхнюю часть неба серо-желтого цвета, на которой нет каких-либо крепких чешуек, делающих рептилию неуязвимой в других частях тела. По общему сигналу наши четыре выстрела прозвучали в таком унисоне, что были соединены в одну детонацию, за которой сразу последовал гортанный и продолжительный свисток. Кайман был ранен, а может быть и мертв. Мы все сразу вскочили, чтобы посмотреть на результат... когда наш друг сказал голосом полным эмоций: "Он только что вылез на траву и пошел вперед, корчась от боли."

В ту же минуту мои товарищи были на полпути к деревьям. Я же увидел ветвь финика, которая склонилась у меня над головой, схватил ее и энергичным движением забрался на дерево.

Оглядевшись вокруг, я не без испуга увидел, что в том самом месте, которое мы только что покинули, бушевал вихрь из тростника, листьев и ветвей... Монстр стонал от боли и размахивал своим жутким хвостом, снося на пути все, что находились в радиусе его достижения...

Это продолжалось всего несколько секунд. Затем его движения резко прекратились, и он распластался в луже крови и того хаоса, который он создал вокруг себя.

Несколько секунд мы сомневались в благоразумном исходе наших действий, и кто-то из нас уже опечалился впредверие неудачи.

Теперь же мы могли подойти поближе и внимательно рассмотреть нашу жуткую жертву. Убедившись в его смерти и отсутствии последней судороги, которую нужно было опасаться больше всего, Рамассами и его хозяин склонились над телом животного, чтобы осмотреть полученные им раны. "Я доволен нами, — сказал мсье Дюфо вставая, — Ни глаза, ни руки наши не дрогнули, все выстрелы попали в цель. Но ведь нам пришлось и бежать. Я видел первый прыжок каймана на берег. Всего несколько секунд колебания — и он приземлился бы посреди нас, и мы бы уже не качались, как эти сломанные им тростники. Теперь, когда мы позаботились о завтраке, у нас есть полная свобода действий и можно поохотиться на уток и других птиц, которые уже начинают возвращаться на берег."

Рамассами было приказано разрезать и выпотрошить каймана, которого его хозяин пожелал сохранить нетронутым на память об этом приятном и удачном утре.

Я надеялся получить настоящее удовольствие от второй части охоты и уже видел себя обладателем одной из тех прекрасных птиц с мерцающим оперением, когда мы к великому сожалению поняли, что придется отказаться от этой идеи ибо мы забыли взять с собой пули с дробью. Таким образом мы вынуждены были вернуться домой и отложить эту часть охоты на следующее утро. Это место так понравилось нам, что мы умоляли нашего хозяина не устраивать нам какие-либо другие развлечения на следующий день. Было решено, что мы должны вернуться туда для охоты на цапель, кондоров и различную другую водоплавающую птицу.

Однако с этой затеей проишло тоже самое, что и со всеми подобными проектами, которые мы так отчаянно стараемся воплотить в жизнь. Нам всем вместе не суждено было снова увидеть это очаровательное место, где природа казалась просто совершенной, объединяя в себе все чудеса растительности, не имеющие равных в мире.

Когда мы вернулись в дом Калтны, то с искренней скорбью узнали, что накануне из в Пуан-де-Галля был послан индус-гонец с письмом от командира "Эриманты", приказывающий двум своим офицерам вернуться в тот же вечер на борт. На следующее утро корабль должен был поднять якорь.

Обед прошел с оттеноком грусти, ведь люди крайне быстро становится друзьями в этих теплых широтах, в этих благословенных бесподобных странах, где жизнь течет без забот и напряжений посреди всех удовольствий природы, объединенных с удобствами, созданными рукой человека.

Мы сопроводили двух офицеров в Пуан-де-Галль, и капитан сообщил нам за ужином, отведать который он пригласил нас на борт, что его действие было крайне поспешным ибо на этом побережье необходимо пользоваться моментом перемен в мусоновых ветрах, в которых никогда нельзя быть уверенным вне зависимости ото дня.

На следующий день мы отправились обратно в Кальтну уже другим маршрутом — через горы, которые оказались не менее прекрасными и даже более живописными, чем берег моря.

На вершине насыпи, менее всех покрытой пышной растительностью, которая временами прятала от нас небо аж на несколько часов, мы увидели, что Адамов пик залит солнцем, хотя он и был сейчас расположен к нам ближе, чем в тот момент, когда мы первый раз увидели его со стороны океана.

Именно оттуда происходят религиозные традиции индусов, что Адима ушел оттуда со своей спутницей Хевой, в сторону континента, даже несмотря на защиту Брахмы, властелина всего живого, и выказав неповиновение, за которое они заплатили трудом и страданиями тех, кто до сих пор является их потомками.

В своей книге "Библия в Индии" я перевел браманическую легенду о первом человеке и первородном грехе — легенду, крайне логичную и не особенно смешную, хотя и причудливую, как история яблока и змеи. Я приведу эту легенду здесь, когда я расскажу о верованиях сингалье, а также о том, как одни и те же события пересказываются людьми, являющимися последователями буддизма.

В течение почти трех месяцев я был гостем Кальтны, коротая время на охоте и рыбалке, а также за длительными поездками на слонах, во время которых, забыв весь мир, я бесконечно предавался различным мечтам, которые отвлекали меня от окружающей действительности.

Вечером за ужином, собравшись в гостиной, мы признались друг другу, а именно моим очаровательным хозяевам, что ничто в мире не стоит подобного спокойствия и что на этой земле, где все словно было создано для удовольствия и счастья человека, он навсегда построил бы здесь свой дом, если бы его постоянно не толкало на приключения и действия то, что делает нас ненасытными в поисках новых удовольствий и стремления к неизвестному.

Нигде кроме Индии я не чувствовал тот умиротворенный внутренний покой, который помогает нам чувствовать себя счастливыми и ощутить жажду жизни. Такое же чувство всегда проявлялось во мне на Цейлоне, в Пондишерри, Чанданнагаре, Агре, Дели, Бенаресе и в долинах Гималаев. Весь мир становился безразличен, а моя жизнь была заключена в пейзажи, которыми я мог любоваться, и в чувства семей и друзей, которые окружали меня.

Я всегда буду с искренней радостью помнить это очаровательное маленькое поселение, затерянное в лесу в нескольких лье от Пондишерри на берегах озера Осуду, где я провел с этой семьей, с немногими моими настоящими друзьями, самые счастливые и возможно самые спокойные часы во всей своей жизни.

Свежесть утра и вечера позволяли нам охотиться или ловить рыбу, в то время как в самый жаркий час дня, растянувшись в гамаках, мы предавались бесконечным разговорам, погружаясь в густой и пахучий дым сигары из Рангуна или Коринги.

Вдали от любого центра жизни мы были самодостаточны без всякой тени волнения, когда-либо осмеливающегося нарушить наше спокойствие. Как часто мы не желали, чтобы эти дни заканчивались, пребывая вдалеке от проблем и шума, которые кажутся вечной причиной человеческих страданий!

Мы словно нашли в этом месте беспечность и радость нашей юности, эти приятные сердечные чувства, которые приходят, чтобы вернуть нас к жизни, придать мужество и настроить на положительную волну в те минуты грусти и печали, когда память наполняется мыслями о родине и о тех, кого нет в этот момент рядом.

Какие поэтические и очаровательные вечера мы проводили на этом озере под звуки однообразных и причудливых песен наших индийских гребцов, когда мы наслаждались видом золотых уток-мандаринок и лебедей, спящих в высокой траве!

Ночи в Индии не такие спокойные, тихие и мрачные, как в Европе.

Кажется, что вся природа замирает одновременно. Люминесцентные светлячки населяют небеса словно тысячи звезд, насекомые гудят в листве, ветер и звуки подобные арфе приносят с собой аромат цветов и крики больших птиц. Ночные огни беспрестанно трепещут над вашими головами, соединяя воедино пронзительные крики и машущие крылья на тысячах концертов, которые происходят повсюду от воды до земли и неба.

Время от времени мы слышали жалобный лай голодных шакалов или более страшные крики, которые создают внутри вас ужас перед пантерой или тигром, занятыми поисками еды.

Именно в такие моменты большие черные буйволы с длинными витыми спиральными рогами, которые проведя день пасясь в джунглях, приходят, чтобы утолить свою жажду и вдохнуть свежий воздух озер или рек... Они движутся вперед медленным шагом, взывая к замешкавшимся сородичам продолжительным ревом.

Молодые буйволы находятся в центре стада рядом со своими матерями, а спереди и сзади идут особи мужского поля, выбирающие стоянку на ночь. Все бежит от их стада — и тигры, и пантеры, и ягуары, и шакалы. Горе отсталому путешественнику, который встречает их на своем пути, или ночью, пересекая озеро или реку, не позаботится о том, чтобы лодка не останавливалась рядом с их лагерем. В мгновение ока блуждающие рядом звери набросятся на вас, и на следующий день ваш труп будет лежать на берегу, растерзанный хищными зверями и стервятниками.

С другой стороны, имея на борту гребцов, вы ничем не рискуете ибо даже в самые темные безлунные ночи можно спокойно дрейфовать по воде и наслаждаться этими странными звуками, в которых для меня всегда было что-то таинственное и очень приятное.

Хотя цель этой книги не состоит в том, чтобы с точностью рассказать о конкретных сценах моей жизни в Индии, я не могу устоять перед соблазном рассказать историю одной из самых странных ночей, которые я когда-либо проводил в этой стране.

Я был в Чанданнагаре.

Мы долгое время охотились в джунглях у Трипани, а также на больших островах Ганга, которые простираются вверх по течению реки, в двадцати пяти или тридцати милях от той деревни, когда однажды утром капитан Б..., сипай (НАЕМНЫЙ СОЛДАТ В КОЛОНИАЛЬНОЙ ИНДИИ), пришел сообщить мне, что группа буйволов устроила стоянку в этих местах и ​​что было бы неплохо спешить, если мы хотим застать этих животных, которые в это время года спускаются с холмов и движутся на юг.

Для осуществления своего предприятия мы решили отправиться в путь в тот же вечер, и я немедленно отправил своего кансаму на поиск дингви, своеобразной лодки с каютой, и дюжины энергичных гребцов, способных помочь нам двигаться вверх по Гангу в течение пяти дней, то есть тот период времени, который был необходим нам для достижения цели.

Кансама в Бенгалии — это главный слуга, который также называется у жителей Индостана и идентичен понятию "добачи" в тамильском языке.

Около четырех часов к нам пришли двое наших друзей, чтобы попросить нас позволения взять их с собой, на что мы с удовольствием согласились ибо две хорошие винтовки никогда не бывают лишними в Индии.

Поскольку мы могли отправиться в путь не раньше следующего дня, до наступления которого необходимо было решить несколько неотложных дел, то было условлено, что слуги отправятся верхом в Трипани, где мы должны будем ждать их, чтобы вместе вернуться назад к Большим Островам.

Охота в Индии не имеет ничего общего с европейской. Для начала вы должны взять с собой всех своих слуг, чтобы иметь тот же уровень жизни, тот же комфорт и те же удобства, которыми располагаете дома, а также иметь с собой палатку, спасающую вас от дневной жары и позволяющую принимать свежую и ароматную ванну, чтобы вернуть телу гибкость и эластичность, которые оно теряет от усталости. Вот тут только, будучи изрядно измученным дорогой, вы и способны по достоинству оценить навыки и мастерство индусских массажистов!

На все время путешествия необходимо также позаботиться о питании. Маленький саквояж с традиционной крольчатиной, столь милой для парижских охотников, не способен удержать свежесть мяса, да и джунгли Бенгалии не стоит сравнивать с равнинами Солони или Боса (ГЕОГРАФИЧЕСКИЕ РЕГИОНЫ ФРАНЦИИ). Особенно не стоит забывать о хорошем запасе воды. Горе тому, кто будет использовать для питья воду из озер, полных различных растений и животных всех видов. Малейшее происшествие может стоить вам шансов на победу — и призом является одна из тех страшных болотных лихорадок, которые не отпускают вас затем в течение многих последующих лет. Даже смена климата не всегда способна исцелить вас, особенно если вас угораздило столкнуться в начале болезни с одним из тех самоуверенных английских врачей, которые пичкают вас дозами хинина, способными свалить слона, или же льют в вас литрами коньяк, который в конечном итоге поступает прямиком вам в голову. Будьте заранее уверены, что если жар или тиф не коснутся вас, то значит врачебная ошибка обошлась вам крайне дешево.

Я знал одного господина, который был врачом в правительственном учреждении и использовал одно и тоже лекарство и для людей, и для лошадей, утверждая, что у нас нет различий в плане органического строения, а потому он творил добро для одних и ничуть не вредил другим.

Многочисленные приготовления и медлительность индийских слуг — господа ведь не могут сами подумать о том, чтобы ничего не забыть — задержали нас до темноты, так что было уже около одиннадцати часов вечера, когда мы, капитан Б. и я, смогли сесть в нашу дингви и отплыть от берега.

Погода была великолепна. Благодаря лунному свету, с которым мы совершенно не знакомы в наших туманных северных странах, можно было без труда различить берега этой величественной реки, самой красивой в мире. При звуке же равномерного пения наших гребцов, которые мерно двигали в воде веслами, мы позволили своей задумчивости унести нас на волю мечтаний и фантазий.

Время от времени до нас доносились звуки рогов и там-тама, принесенные с земли одним из тех теплых и ароматных бризов, которые встречаются только в этих широтах и которые погружают вас в одну из тех непреодолимых дремот, в ходе которых ваше тело, качающееся в полусне, позволяет душе заняться наблюдениями, отдавшись на волю фантазии.

Мы плыли мимо индийских деревень, где возносились почести бесчисленным местным богам или же под звуки священной музыки давались необходимые наставления для молодой невесты в супружеском доме.

Эти люди — самые счастливые на земле ибо когда они не поражены голодом, а их урожай достаточен, чтобы заплатить налоги, радость или боль никогда не ограничиваются одной семьей, пораженной несчастным или счастливым событием. Вся каста, а зачастую и вся деревня, участвуют в событии и каждый приносит свою дань слез или песен.

Сидя у двери нашей маленькой хижины, мы провели пару часов не сказав ни единого слова. Похоже молчаливое согласие обоюдно погрузило каждого из нас в свои мысли. Эта спокойная ночь на огромной реке вызвала в нас непреодолимое чувство меланхолии.

В разгар этой грандиозной тишины, благодаря объединению наших идей, которые при желании очень нетрудно уловить, мои мысли понемногу обратились к Франции. Я задумался о полуразрушенных башнях старого замка герцогов Бургундии, вблизи одного из которых я появился на свет... и мое детство мгновенно открылось передо мной...

Затем продолжая вспоминать прожитые годы, я подумал о множестве тех обстоятельств, которые забросили меня более чем на три тысячи лиг от моей страны.

Внезапно меня вырвал из моих воспоминаний энергичный заместитель командира, и я услышал его голос, который сказал мне:

— Друг мой, очень любопытно наблюдать как вы спите с открытыми глазами. Я сигнализировал вам целых пять минут, а вы, похоже, не обращали на меня никакого внимания. О чем это вы так глубоко задумались?

— О прошлом, — сказал я ему.

Со своей стороны он тоже был очень взволнован.

— Ну, Амуду, — сказал я, — скоро ты покинешь меня! Вряд ли у нас будет еще время для беседы, так что давай обсудим оплату твоих услуг, и...

— Значит вы гоните меня, сагиб, — ответил бедняга с крайне жалким видом.

— Нет! Но ты же сам знаешь, что я не могу насильно держать тебя рядом.

— Почему?

— Разве ты не являешься лоцманом на борту "Камбоджи"?

— Амуду никогда не передвигается от одного порта к другому. Он может перестать делать это в любой момент.

— Значит, ты готов остаться со мной?

— До тех пор, пока вы не устали от моих услуг, сагиб. Я знаю все побережья этих морей, и, так как вы путешествуете, то могу быть очень полезен вам. Я знаю, как ухаживать за лошадьми и седлать их, поэтому мы вполне можем двигаться дальше вместе.

Вопрос о заработной плате был быстро урегулирован, и это замечательный человек поклялся, что последует за мной на край света. Нет слов как я был счастлив этому приобретению.

Для серьезного путешественника, целью которого является изучение и исследование стран, которые он посещает на коне, каноэ, муле или верблюде, на слоне или в повозке с волами, при этом почти не задумываясь о багаже, хороший слуга — самое ценное из всех известных мне приобретений.

В дополнение к тому, что есть необходимости кушать, разбивать лагерь и искать место для ночлега, слуга очень быстро становится компаньоном, который нарушает монотонность одиночества, поражает вас своими бесконечно наивными и любопытными размышлениями о жизни, которые бывают крайне нестандартными. Он изучает нравы местных жителей, узнает как вам не остаться в накладе, потому что, если он как Амуду знаком со всеми соседними странами, то постоянно дает вам жизненные уроки, рассказывая без искажений и преувеличений об интимных обычаях и деталях, на изучение которые у вас уйдут долгие месяцы. Он также является связующим звеном между жителями деревни, в которой вы оказались, и непосредственно вами. Через четверть часа после того, как палатка расставлена и вы готовы поужинать отварным рисом или цыпленком, приготовленными в латунной посуде, слуга поспевает везде, занимаясь всеми делами одновременно и развлекает вас историями, от которых вы не чувствуете себя посторонним в различных жизненных ситуациях. Вообще редко бывает, что он не может организовать вам визит на какое-то мероприятие, где мы можете еще пристальнее приглядеться к окружающим людям.

Хотя англичанин, который так спокойно покинул нас утром, несомненно сообщил капитану о факте похищения двух пассажиров, "Камбоджа" в любом случае подняло якорь вовремя в заранее утвержденное время отплытия, которое не может быть изменено вне зависимости от серьезности причин. Прощальный гудок известил нас, что судно покидает Аденскую бухту...

В пять часов мулла заставил нас вкусить обильный ужин, состоящий из домашней птицы, жареной баранины и фруктов, а также сообщил нам, что согласно некоторым сведениям, которые он только что получил, племя тех самых всадников находится сейчас в своем лагере. Самый простой способ найти наших спутников и не потратить на это более двух дней — это отправиться прямо в этот лагерь, не отвлекаясь по дороге на поиски, которые могут быть совершенно бесплодными. Мулла также сообщил, что он полагает, что лично найдет похитителей и заставит их вернуть пленников.

В тот час, когда солнце покидает равнину из песка, а морской бриз приходит на берег освежить воздух, мы сели в седла и начали медленное движение по узким улочкам Адена в следующем порядке: мулла и Гемаль во главе отряда, Амуду и я во втором ряду, а позади нас в колонне по двое двадцать всадников даура Гемаля.

Я предался мечтаниям.

Мне очень хотелось увидеть, как наши двое молодых спутников вырвутся из рук кочевников, которые завладели ими лишь для того, чтобы сделать их своими рабами и заставить выполнять самую трудную и, как это часто бывает, самую противную работу. Ведь араб считает, что только рабы имеют право на обретение самого высокого блаженства.

Неизвестность их участи мешала мне трезво оценить создавшуюся ситуацию.

Я собирался пересечь пустыню, простирающуюся от Аравийского побережья до гор Хеджаза, чтобы проникнуть в Аравию в палатки одного из тех кочевых племен, которые не признают никакого верховного правителя, кроме Аллаха, и которые отвечают Иману Мускату, который претендует на роль их сюзерена и требует от них уплаты налогов: "Мы можем предложить вам, как и наши отцы в свое время, только тени от наших лошадей."

Удивительно, но я вынужден признать, что я не могу проверить, чтобы для того, чтобы сохранить этот вид феодального права и установить подчинение для самых могущественных племен, каждый год посланник имама Маската пересекает широкие равнины Аравии и часть пустыни, которая формально подвластна имамату, усаживается на несколько минут в тени лошади главы племени, как бы делая попытку взымать этот призрачный налог, который кочевники обязаны платить. В этой ситуации кочевник также должен сесть и произнести следующие слова:

— Гемаль-бен-Метор, я нахожусь в тени твоей лошади во имя имама Маската.

И Гемаль-бен-Метор обязан ответить:

— Пусть Аллах хранит имама Маската, потомка Магомета.

Когда это произнесено, племя устраивает праздничный обед для посланника, который после продолжает свою поездку, в ходе которой везде повторяется одна и та же история.

Как это ни странно, видимо даже если посланник не сможет добраться до племени и умрет от голода и жажды, он все-равно не получит от племени ни стакана молока, ни жареной баранины до тех пор, пока не произнесет необходимые церемониальные слова приветствия и пока глава племени не ответит ему. Поскольку посланец представляет имама, тот в противном случае моментально задумает изменить налог, которым обложены все его подчиненные и который представляет собой лишь дань уважения, в более значительный вариант, который будет состоять из поставок верблюдов и овец для семьи правителя.

Люди сведущие в восточной казуистике утверждают, что если бы до произнесения слов, предусмотренных обычаем, посланник имама смог бы получить молоко и баранину, то он получил бы их после произнесения дающим следующих слов:

— Гемаль-бен-Мотор, я владею десятью верблюдами, которые способны были произвести это молоко, и двадцатью овцами, способными предоставить эту плоть, во имя имама Маската...

Сразу после такого события племя будет облагаться налогом в пользу имама с ежегодной пошлиной в размере десяти верблюдов и двадцати овец, то есть с этого момента первоначальный налог будет изменен на другой, и более того — станет увеличиваться каждый год. Лишь миграция племени сможет избавить его от такого бремени... ну прямо как в некоторых европейских странах.

Что в значительной степени подкупило меня в совершении этой поездки к кочевникам, так это то, что она была свободна от любой опасности ибо происходила в обществе мусульманского священника, влияние которого на жителей пустыни было, безусловно, намного выше, чем того самого имама, о котором я только что рассказывал. И надо признать, что уверенность, которую я чувствовал, была тем более сильна, если подумать о цели данного предприятия.

Как только мы миновали последние дома Адена, я увидел муллу и Гемаля с двумя или тремя веревками из верблюжьего волоса. Каждый из них затянул веревки вокруг своей талии... Я повернулся и увидел, что все всадники нашего отряда делают тот же маневр.

"Запомните, сагиб, — сказал Амуду, — если вы не очень хороший наездник, держитесь руками за седло."

Известно, что передняя часть арабских седел удерживает всадника словно в чемодане, благодаря чему он сидит еще выше, да и держится в седле настолько прочно, что при некоторой тренировке может спать, когда лошадь скачет во весь опор.

Едва Амуду успел произнести эти слова, как повинуясь резкому и продолжительному свистку Гемаля все лошади развернулись и, резко тронувшись с места, поскакали вперед. Через несколько минут они перешли на рысь, полную прелестного и неожиданного вкуса. Относительная свежесть ночи, дополненная нашей скоростью, наступила вокруг, освежая наше горячее дыхание. Скачка арабских лошадей, великолепных и чистокровных, чья генеалогия поддерживается племенами от рода к роду, не была резкой или прерывистой. Напротив, она повергала меня в сон, и несомненно я бы с радостью согласился на это приглашение, если бы не бесконечные мысли, которые тревожили меня, а также та необычность ситуации, в которой мы находились. Несмотря на сильнейшую усталость, все это не давало мне возможности сомкнуть глаз.

У Амуду было столько же причин, как у меня, желать отдохнуть. Лишь после того как он убедился в моей полной безопасности, он обвязал себя двумя или тремя толстыми веревками с каждой стороны седла и попросил разрешения поспать несколько часов, что я ему моментально позволил.

Вскоре мне показалось, что наши лошади сильно увеличили темп движения. Их первые шаги были лишь легким разогревом. Через мгновение я уже был вынужден склониться в седле ибо скорость наша была такой, что, пробивая воздух спереди, могло показаться, что само дыхание всадника было способно повергнуть его на землю.

Два араба, которые ехали передо мной и чьи белые силуэты отлично виднелись в темноте ночи, казалось, были словно рыба в воде в своих горах и в тот момент двигались в темпе скаковой лошади.

Они двигались перед нами, не обмениваясь словами и пожирая пространство, а мы следовали вслед за ними, поднимая вокруг себя облака красноватой пыли, которая постоянно пыталась проникнуть мне в горло, а их по-видимому совершенно не заботила.

Как долго шла эта бешеная гонка? Не сбились ли мы с дороги? Разве можно быть уверенным, что лошади не заблудятся и точно доставят нас до места назначения? Таковы были вопросы, которые беспокоили меня и на которые я не мог ответить, учитывая еще и то, что я никогда не бывал в Аравии в подобной ситуации.

За всю ночь мы не сделали ни одной остановки, ничуть не снизили скорость, и, что самое необыкновенное, все это произошло не без помощи наших благородных животных, которые выказывали минимальную усталость.

При первом свете дня, желая проверить состояние своей лошади, я провел рукой по ее крупу, по бокам и по шее. Кожа лошади была слегка влажной словно у такой же свежей лошади в идеальном состоянии, а на попоне не было ни капли пота.

Ночью мы пересекли одну из горных цепей Хеджаза, посреди которой вместо песчаной и засушливой равнины перед нами простирались огромные пастбища, которые хотя и состояли из низких жестких трав, переплетающихся с дикой полынью и кустарниками, были идеальны для употребления в пищу огромными стадами овец, составляющих все достояние жителей этой части Аравии.

Здесь и там было несколько рощ из чахлых деревьев, окруженных зеленым дерном и указывающих на наличие источников или колодцев, вблизи которых караваны или кочевые пастухи, хранители стад племен, всегда находили грубо вытесанные желоба для омовения животных.

Гемаль и мулла отправились в одну из рощ, более густую чем другие, посреди которой протекал источник, достаточно обильный для удовлетворения наших потребностей. Было решено, что мы проведем день в этом лагере, чтобы избежать жуткой жары, а также предоставим необходимый отдых нашим лошадям, которые, проскакав тридцать лиг менее чем за десять часов, выглядели тем не менее намного меньше уставшими, чем мы сами.

Что касается меня, то не постесняюсь признаться в том, что был предельно измотан. С изрядной долей сомнения я задумался, возможно ли будет продолжить путешествие вечером. Амуду, который не нуждался в таком виде отдыха как я, спрыгнул на землю таким бодрым, словно провел всю ночь в своей постели, а затем заверил меня, что после хорошей ванны и отдыха я и сам буду таким же бодрым как он.

Лошади, освобожденные от седел, были предоставлены сами себе, чем они немедленно воспользовались, чтобы пожевать траву в роще...

В моем случае усталость взяла верх над телом. Я лег на одеяло, которое показалось моим усталым конечностям настолько мягким, словно это была самая мягкая кровать в мире.

Нечто зловещее было в том, что в этой дикой стране у меня были одни только неприятные пробуждения. И действительно, когда я открыл глаза, то увидел, что все наши лошади оседланы и готовы продолжать путь. Солнце уже заходило за горизонт — вот сколько я проспал. И никто, даже Амуду, не осмелился разбудить меня, чтобы рассказать зловещие новости.

Увидев контрастную фигуру моего слуги, а также почувствов в воздухе напряженность и серьезность, с которыми мулла и Гемаль смотрели на меня, я ощутил боль в сердце. Я знал правду, но не осмеливался поверить в нее... и уже решился задать тот самый вопрос, чтобы избежать этой давящей напряженности, когда глубокий голос муллы нарушил мучительную тишину:

— Твои спутники были убиты этой ночью в одном из тех многочисленных ущелий в горах Хеджаза, которые мы пересекли ...

Удивление и ужас парализовали меня. Гемаль же произнес следующие слова, как бы объясняя отвратительное убийство:

— У ваших друзей были слишком хорошие ружья, которые все время оставались у пленников. Это и послужило причиной их смерти. Если вы дорожите своей жизнью, то не приходите в пустыню, чтобы показать кочевникам свои ружья, убивая шакалов в получасе ходьбы от лагеря.

— Невероятно! Не может ведь быть, чтобы их убили только для того, чтобы захватить оружие!

— Другого мотива для этого действия нет, — ответил мулла.

А затем, потянув меня за руку и отведя на несколько шагов от всадников, он тихо произнес: "Поверьте мне на слово, Гемаль и его люди сделали бы тоже самое. Вы ведь не обращаете внимание на то, с какой завистью они смотрят на ваши револьвер и карабин, марка которых им совершенно неизвестна. Если бы вы не были их гостем и не были бы со мной, то вам не суждено было бы пересечь эти горы во второй раз."

— С какой целью вы мне это рассказываете? Ведь, если я правильно понимаю, на данный момент я не подвергаюсь никакой опасности.

— Это должно дать вам понять, что вы не сможете отомстить за своих друзей. Они были нашими гостями, мы выполнили свой долг по преследованию их похитителей. С того момента, как они мертвы, вам больше нечего здесь делать, и вы не найдете одного человека среди подчиненных Гемаля, который согласился бы сделать этой шаг, то есть отомстить кому-либо из виновников смерти ваших друзей... хотя что я говорю, какая месть? Они скорее убьют вас, чем позволят прикоснуться к волосам головы кочевника. Я должен особо отметить, и вы должны понять мои слова ибо знаете наши обычаи, что теперь данный вопрос ни в вашей компетенции, ни в моей. Честно говоря, даже ваши друзья не поверят вам, что Гемаль и его люди отправились в такой поход. Нарушив законы гостеприимства, кочевые всадники оскорбили Гемала и весь его даур. Особенной компенсацией этого оскорбления является один тот факт, что глава племени сам лично поехал верхом... Ваши друзья мертвы, повторяю вам, с этим ничего не поделаешь. Вам остается только вернуться с нами в Аден, не надеясь упросить арабов пустыни сделать то, на что они никогда не согласятся, то есть преследовать одного из своих.

Объяснения муллы не могли быть подвергнуты сомнению. Единственное, что я попросил его рассказать мне, это как до него дошли новости об этом ужасном событии.

— Несмотря на уверенность, которой я пытался вдохновить вас, — ответил он, — я очень переживал за ваших друзей. Именно по этой причине я и присоединился к вам, чтобы использовать свою власть в том случае, если бы мы прибыли вовремя к главе их племени. Подобный вопрос даже не обсуждался ибо нужно было бы действовать напрямую на похитителей, которые, ощущая себя преследуемыми, моментально пожертвовали бы своими пленниками. Примерно через час после привала в оазисе два всадника, которых я отправил на разведку, привели ко мне кочевника, который охранял свои стада на склоне горы, а на рассвете присутствовал при убийстве двух ваших спутников. Это случилось в овраге справа на небольшом расстоянии от главного ущелья Хеджаза, который мы пересекли, чтобы добраться до равнины.

"Я немедленно отдал приказ отправиться на поиски трупов, чтобы похоронить их в песках и как можно глубже спрятать их от шакалов, а также установить на их могилах несколько камней, чтобы найти их позже, если это будет необходимо.

"Все это было сделано. Мои всадники вернулись с мешками, в которые уложили одежду этих несчастных, а также бумаги, которые я отдаю вам лично в руки. Теперь, если вы позволите, мы сядем на лошадей и вернемся в Аден."

Я уже видел, как друзья и родственники уходят в иной мир, но не уверен, что смерть кого-либо любого из них тронула меня также глубоко, как трагический конец этих двух несчастных молодых людей, которые направлялись в Манилу, чтобы занять высокое положение в администрации этой испанской колонии. Амуду был безутешен, он горько винил себя в том, что стал причиной этого ужасного события.

— Мне следовало поехать с ними, когда они покинули палатку Гемаля, — повторял он. Его широкое, честное и искреннее лицо было залито слезами. Я был не в силах успокоить его...

Гемаль тоже был сильно расстроен. Я чувствовал себя спокойно ибо не хотел делиться с ним соображениями муллы на его счет. В этот вечер мы снова отправились уже в бесцельную и головокружительную гонку подобно той, что совершили накануне. На рассвете мы вернулись в Аден после тридцати шести часов отсутствия и проехали всего около шестидесяти лиг на тех же самых лошадях. По словам Гемаля эта поездка не заслуживала названия гонки... Возможно арабы склонны к преувеличению, когда речь идет об их лошадях. Никому их них путешествие в пятьдесят-шестьдесят лиг без остановок или отдыха не кажется гонкой. Потребовалось бы написать множество книг, чтобы рассказать о бесчисленных легендах, которые действительно воспринимаются как подвиги арабских лошадей.

Я передал в руки нашего консула в Адене одежды и бумаги двух несчастных, которых не смог спасти. После выяснения обстоятельств их гибели все это будет передано властям Манилы.

Сие зловещее событие сильно изменило мои планы. Вместо того, чтобы добраться до Маската по побережью Аравии, совершая по дороге различные экскурсии, а оттуда в индийский Бомбей, что я собирался сделать изначально, я решил совершить короткий визит в Моку, отложив поездку в Аравию на другой раз, а затем отплыть с первым же кораблем на Цейлон (СТАРОЕ НАЗВАНИЕ ШРИ-ЛАНКИ).

Мока находится на расстоянии почти полдня пути от Адена. Я должен предупредить туристов, что рассказы об этом городе не стоят того, чтобы посещать его, особенно во время сильной жары. Плоские крыши домов, белые стены, никаких других отверстий кроме двери, узкие улочки, которые делают хождение по ним еще более невыносимым из-за палящего солнца. Так или иначе это обычная арабская деревня, и я бросаю вызов другим путешественникам составить какое-либо более интересное описание этого места.

С другой стороны, Мока обязана своим существованием экспорту кофе, что делает этот город экономически намного важнее Адена. Как порт Мока значительно оживает во время сбора урожая, однако это длится недолго, поэтому несколько местных кораблей, спящих на солнце в течение семи-восьми месяцев в году, видимо существуют лишь для украшения ландшафта.

Не думаю, что кого-то удивлю, сказав, что в вопросе кофе город Мока столь же значим, как французская провинция Шампань в отношении виноделия.

Район Мока не производит даже тысячную часть кофе, который потребляется во всем мире под его названием. Во всех кафе Индии, Аравии и Египта продается кофе мокка. Должен признаться, что пока я не увидел его непосредственно в самом месте изготовления, состав ​​этого кофе был мне совершенно незнаком. В этом отношении я хочу исправить небольшую ошибку, которая, не оказывая прямого влияния на судьбы человечества, является еще одним доказательством того, что путешественники-романисты описывают то, о чем не имеют ни малейшего представления и что видели лишь на картинках. Если и есть стандарт кофе, то он варьируется по месту его происхождению. Это либо сладкие зерна из Коста-Рики, Манилы или Моки, либо ароматные зерна из Рио, Бурбона или Мартиники.

Кофе не является ни зерном, ни бобом, а представляет собой сердцевину небольшого плода по размеру и форме сходную с вишней. Она краснеет при созревании и не испытывает недостатка в нужном аромате. Для детей она является особенным лакомством.

Амуду утверждает, что этот плод лучше всего лечит от лихорадки. Оставляю всю ответственность за это утверждение на его совести.

После двадцати четырех часов смертельной скуки ибо отвлекающие факторы вроде прогулки между кофейными деревьями исчерпываются крайне быстро мы отправились обратно в Аден на арабской лодке, которая благополучно доставила нас туда и обратно без каких-либо неудобств, если только не принимать во внимание задержку в пять-шесть часов, вызванную порывом ветра, который заставил нас изрядно понервничать.

После прибытия я отправился к нашему консулу мсье Конилю. С трудом взбираясь на скалы, на которых был построена его резиденция, я задавался вопросом как буду убивать время до прихода следующего корабля.

Первая же фраза представителя нашей страны была ответом на мои размышления. Он сообщил мне, что корабль "Эримант", который принадлежит компании "Messageries Maritimes" и обычно несет службу на Цейлоне и в Калькутте, был отправлен на ремонт в район Суэца и теперь возвращается к месту постоянной дислокации. Его прибытие в Аден ожидается на следующий день.

Эта новость вызвала у меня самое большое удовольствие. Я очень хотел побыстрее покинуть эти пустынные берега, которые вызывали у меня столь горькие и болезненные ассоциации.

На следующее утро ровно в семь часов "Эримант" встал ​​на якорь в гавани города, имея на борту лишь почту для доставки и цель забрать здесь новую партию писем. Корабль имел достаточный запас угля для предстоящего плавания, поэтому ровно в одиннадцать часов он снялся с якоря с двумя пассажирами на борту в лице Амуду и меня и вышел в Индийский океан.

Когда берега Аравии стали не более чем длинной синеватой линией на горизонте и почти скрылись за океанскими водами, мои глаза невольно стали мокрыми от слез, и я отправил последний взмах рукой тем, кто отныне и навеки упокоился под песчаными дюнами Хеджаза.

После нескольких часов плавания с востока прилетел сильный ветер. Перед ним летел сильный ветер Аравии, который господствовал над океаном весь день, освежая нам грудь. Погода стала вполне приятной.

Я принялся изучать моих новых попутчиков, которые, покинув вместе Марсель, уже успели познакомиться друг с другом и разделиться на группы в соответствии с положением в обществе и интересами.

Океан был таким же спокойным, как озеро, и все занялись игрой... в шахматы, в карты или в жокей, или в скромную игру с шляпками со всем тем азартом, который возникает при продолжительных переездах. Молодые англичане повисли на решетках лестниц с той неповторимой грацией, которую способны передать лишь карандаши Шама или Берталла (АМЕДЕ ШАРЛЬ АНРИ ДЕ НОЭ И ШАРЛЬ-АЛЬБЕРТ АРНУ БЕРТАЛЛ — ФРАНЦУЗСКИЕ ХУДОЖНИКИ 19 ВЕКА), в то время как парикмахер и военный, которые направлялись в Сайгон, общались на французском языке с немецкой гувернанткой, которая держала путь на Яву для работы в качестве преподавателя.

Нужно было видеть как эта приятная девушка держала себя, нисколько не сомневаясь, что столкнулась с прекрасным образом парижской галантности.

Я заметил, что все иностранцы почти всегда убеждены, что все французские парикмахеры непременно занимаются туалетом местных принцесс.

Десять дней прошли совершенно однообразно, прерываясь время от времени лишь наблюдением за косяком летучих рыб, падавших на палубу, или изучением морских свиней (ЖИВОТНОЕ СЕМЕЙСТВА ДЕЛЬФИНОВЫХ, НЕ ПУТАТЬ С "МОРСКОЙ СВИНКОЙ"), которые следовали за кораблем и в которые пассажиры хотели бросить гарпун, который, если бы не высокая скорость нашего корабля, имел неплохие шансы на удачную ловлю.

Англичане продолжали свои упражнения, шахматы передвигались, кубики бросались все с тем же азартом, парикмахер в итоге очернил учителя фехтования в представлении берлинской дамы ибо был бит офицером, которому пришлось уступить торговцу из Бордо, который уже заполучил доступ в кабину торговца семян шелкопряда из Японии... и начал уже делиться сплетнями с мужчинами. Воцарилась невероятная скука... когда в тишине раздался крик "Земля!". Вскоре на горизонте появилась черная полоса с неровными очертаниями. Это и был Цейлон!

Поскольку мы не могли прибыть ночью из-за трудности захода в порт, то приблизились максимально близко к побережью. На закате капитан приказал бросить якорь и дожидаться следующего дня.

Я нетерпеливо смотрел на берега этого божественного острова. Солнце собиралось опуститься в волны, обволакивая землю покрытую растительностью, красоту которой невозможно себе представить даже в свете одного из тех последних фиолетовых оттенков, которые возможно наблюдать только в этих теплых широтах. И только пик Адама еще темнел на закате... Через несколько минут и это волшебное зрелище пропало в последних сумерках, и всюду воцарилась ночь.

Мы знаем, что во всех остальных странах на экваторе ночь наступает ​​без каких-либо сумерек.

Я долгое время мечтал, опираясь на перила, о той таинственной и великолепной Индии, которую никто никогда не может покинуть без сожаления в сердце и которую всегда видит как вторую родину. Я подумал обо всех тех дружеских сердцах, которые оставил в Карикале, Пондишери, Бенгале, Хайдерабаде и Дели и которые даже не мечтали вновь увидеть меня в столь ближайшее время.

Я не спускался в свою каюту до самого начала ночи, а когда проснулся, корабль уже стоял под парами. Я поднялся на палубу как раз вовремя, чтобы увидеть, как наше судно входит в гавань и бросает якорь.

Перед нами в солнечном свете раскинулся полукругом город Пуан-де-Галль, утопавший в цветах и зелени. Кокосовые пальмы росли прямо у моря, соединенные друг с другом тысячами лиан, которые напоминали цветочные веревки. Я взываю к тем, кто наименее восприимчив к очарованию природы, чтобы они вместе со мной смогли восторгаться этим очаровательным островом, где индийские поэты располагают рай и где ни один путешественник не может не побывать, пока не закончились его земные дни.\

Вскоре я собрал свои вещи, и маленькая лодка, выструганная из ствола дерева с небольшим рулем на корме, искусно маневрируемая двумя энергичными сингальцами, за несколько минут доставила меня на берег вместе с верным Амуду.

Вот почему в Египте, на побережье Аравии и на всем остальном Востоке кофе замечателен только в том случае, если он приготовлен в европейском стиле.

Благодаря нашей неслыханной щедрости и уважению к их обычаям, эти чернокожие, которые изначально показались нам такими жуткими, были в течение тех двух часов, что мы провели среди них, самыми нежнейшими из людей, которых вообще только можно себе представить. Когда мы должны были выдать им сумму от наших щедрот, то счет, который Амуду представил нам от их лица, составил всего восемь рупий, то есть двадцать франков. За эту незначительную сумму мы угостили их всех... и нет никаких сомнений, что эта плата была еще и завышена, как для любого иностранца.

Когда мы собрались продолжить наше странствие, араб, подпоясанный красным поясом, являющийся отличительным знаком полиции почти во всех английских колониях, подошел к нам и уведомил, что после восьми часов по городу запрещено передвигаться с оружием, поэтому нам пришлось отправиться в персидскую гостиницу.

Толпа приветствовала эти слова громким презрительным смехом, и на бедолагу констебля со всех сторон моментально обрушился град издевательств.

Мы поняли, что этот символ власти, поставленный англичанами в Адене и являющийся жупелом их безраздельного господства в регионе, совершенно не воспринимается населением серьезно.

Мы выдали бедному служителю монету, которую он схватил с жадностью собаки, вгрызающейся в брошенную ей кость, и, в качестве доказательства своей признательности, тот схватил свой фонарь и вознамерился присоединиться к нам в качестве очередного проводника. Мы с удовольствием приняли его услуги, обрадовавшись тому, что на нашем попечении оказался представитель английской власти.

Не странно ли то, что бедный служитель закона, имеющий оклад в горстку пенни, служит в Адене штатным констеблем?... Но пройдет лет пятнадцать-двадцать — и для новых поколений он уже будет авторитетом... Именно таким вот способом англичане без военных походов, без тысяч ежегодно погибающих солдат постепенно подчиняют своей власти самые свирепые народы.

Мы шли по направлению к цистернам, когда внезапно процессия резко остановилась, а Амуду, спрятавшись за нами, быстро произнес:

— Вот он, мулла!

Мы увидели, как в нам приближается весьма почтенного вида старик, который положил ладонь на лоб, поприветствовав нас таким образом в соответствии с восточным этикетом, и пригласил нас к столу, который был накрыт специально для нашего визита в его доме.

Внешне мулла был высоким и крепким человеком, который, несмотря на свои седые волосы, выглядел так, словно был в полном расцвете сил. Для того, чтобы выказывать нам столь уважительные знаки внимания, он без сомнения должен был иметь значительное влияние на положение дел в стране. Англичане щедро платят за его услуги, используя его в собственных целях, хотя и не признавая это открыто. Я был рядом с ним в Адене и без тени сомнения утверждаю, что считаю совершенно справедливым заявление, что он был недалеко от места преступления в день убийства нашего несчастного консула Ламбера.

Одиозная политика, проводимая этой нацией торгашей в Индии и на Востоке, мало известна в Европе.

Поскольку Англия владычествует над обширными территориями Индостана, она действует осторожно, предусмотрительно и настойчиво, что внешне почти незаметно, однако проводится с целью предотвратить какое-либо вмешательство в свои дела Европы, а особенно Франции, направленное на то, чтобы обосноваться в любой точке побережья, которое находится у Красного моря и Индийского океана.

Ничто не ускользает от пристального английского взора. Как только французский военный корабль приходит в любой порт в той или иной точке из указанных нами выше мест, то сразу после его отплытия в том же самом месте оказывается английский корабль, который начинает проводить свои шпионские действия под предлогом гидрографических исследований. Адмиралтейство должно быть осведомлено обо всем, зачем французы побывали в этих местах. Более того, в Лондон отправляется отчет, описывающий природу подарков, которые были сделаны шейхам, имамам и другим мелким правителям на берегах Аравии или Африки.

Англия не остановится ни перед чем, чтобы обеспечить безраздельное господство своего флага. Может быть парламент и осуждал действия Варрена Гастингса, но я не верю в подобную искренность. Ведь вне зависимости от используемых им средств, он никогда не возвращал обратно и никогда не сдавал территории, приобретенные в результате вероломных действий, на которые он сам же и толкал свои жертвы.

Крайне необходимо, чтобы большая масса английской нации, не обладающая свободными материальными средствами, вне независимости от каких-либо политических веяний имела обширное пространство для коммерческих действий... Именно на таких условиях Англия сохраняет — без особого расточительства — привилегии своей аристократии. И именно поэтому лорды Адмиралтейства проявляют такую заботу о том, чтобы сохранить морское превосходство Англии, которое обеспечивает ее коммерческое процветание...

Случай или, как говорили древние, неумолимый фатум (РОК, СУДЬБА), в последнее время отлично послужил английским интересам... Царь Радама с Мадагаскара игнорировал подарки и дружбу королевы, стремясь наладить дружбу с Францией... Его министры были французами... Он попросил офицеров нашей армии помочь ему... Но ему так и не удалось начать реформы, так как он погиб в ходе дворцовой революции... и это несмотря на все усилия английского миссионера Эллиса спасти его. А Ламбер, убитый на берегу Красного моря?

Ламбер, офицер морской пехоты и французский консул в Адене, стремился получить этот пост. Как и все его соотечественники, которые путешествовали по этой части мира, он с горечью созерцал то пренебрежение, с которым наша страна забывается в тех государствах, где когда-то развивался наш флаг, и то безразличие, с которым мы закрываем глаза на действия своих соперников-англичан.

Возмущенный той хитрой и лживой политикой, представляющей Францию как людей третьего сорта в лице восточных народов, Ламбер вознамерился сопротивляться такой беспринципной политике и создать на побережье Аравии невдалеке от Адена французскую факторию, которая могла бы стать центром снабжения наших кораблей всем необходимым в этих водах.

Чтобы достичь своих целей, консул совершал частые поездки к местным племенам. Он установил дружеские отношения с шейхами, используя свое положение для того, чтобы убедить последних, что в их же интересах прекратить посягательства Англии, и в том, что нет лучшего способа прийти к этому результату, чем разрешить Франции аренду значительной части той земли, что с одной стороны подходит к Красному морю, а с другой — к Аравийскому морю ниже Адена, так что сам город станет чем-то вроде будущего вложения во французскую территориальную зону.

Однако эта идея быстро растворилась в воздухе. Арабское недоверие в отношении иностранцев, которое, насколько мне известно, является наиболее стойким в мире, было полностью устранено благодаря усилиям нашего умного консула. Но вот однажды, не имея возможности даже вообразить себе подобное событие, Ламбер возвращался с морской прогулки и был убит в собственной лодке в нескольких ярдах от берега Аравийского полуострова, чуть выше Адена, несколькими фанатичными кочевниками, карманы которых были доверху набиты золотом.

Боль командующего английским фортом Адена, с которым Ламбер водил близкую дружбу, можно сравнить разве только с болью, которую испытывал миссионер Эллис, который до сих пор еще не пришел в себя от потери своего другого друга, Радамы. Он подал своему правительству прошение об отставке, чтобы вымолить у Бога прощение, как он сам высказался, "за подлое преступление, совершенное арабскими фанатиками, бесцельное по своей сути, не имеющее никаких мотивов за исключением удовлетворения своих диких инстинктов и т.д."

От Англии требовалось наказать виновных, но вскоре оттуда последовал ответ, что с юридической точки зрения было сделано все возможное ибо убийство было совершено в нескольких футах от границ территории, на которой распространяется ее владычество, и что сделать что-то большее не представляется возможным. Было еще добавлено, что если Франция настаивает на активных действиях, то может поступать как считает нужным и покарать виновных, если у нее есть на то достаточные основания...

Данный комментарий был воспринят положительно, ведь тогда между странами были более-менее дружеские отношения... И вот к берегу пристал французский фрегат. С помощью наших прекрасных союзников было проведено почти пятнадцать арестов. Однако эти действия не дали никакого результата. Невозможно же было призвать к ответу торговца финиками и погонщика верблюдов. Что касается начальников или тех, кто мог быть хоть как-то ответственен за произошедшее, то они были под покровительством главы государства и были сделаны недвусмысленные намеки на то, чтобы не заниматься их преследованием. До сих пор окружающие продолжают смеяться над французским министерством иностранных дел и колониальным правительством, которые выставляют нас в свет как нацию, которую проще простого оставить в дураках в колониальных вопросах...

Хотя! Не будем обвинять во всем МИД Франции, который якобы не разобрался в вопросе... ведь у нас никогда не было консула в Адене, а тот, что есть, является всего лишь агентом компании "Messageries Maritimes" (ФРАНЦУЗСКАЯ ТОРГОВАЯ КОМПАНИЯ, ОБРАЗОВАННАЯ В 1851 Г. И ДЕЙСТВОВАВШАЯ НА ТЕРРИТОРИИ БЛИЖНЕГО И ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА) и действует как консульский представитель... Более того, ему прямо запрещено касаться каких бы то ни было вопросов политического оттенка.

Прошу прощения, что мы столь далеко ушли от темы, однако я полагаю, что некоторые подробности этого таинственного преступления с политическими мотивами представляют определенный интерес для читателя.

Что же стоит сказать в заключении рассказа об этом событии? Со своей стороны я очень хорошо знаком с нашим главным военно-морским офицером, с которым беседовал несколько месяцев назад и который при обсуждении этого дела, будучи одним из судей на процессе, сказал мне буквально следующее:

— Во время допроса предполагаемых преступников мы словно чувствовали за ними чью-то невидимую руку... и мы были предельно возмущены собственным бессилием ибо у нас был формальный приказ воздерживаться от каких-либо детальных разбирательств по столь деликатному делу...

Принимая приглашение муллы, я предполагал, что будет несложно получить от него какую-либо информацию по этому делу. Меня не интересовала та мистическая роль, которую он играл в этом деле, а скорее публичные факты, сопровождавшие сие преступление. Однако мои надежды было полностью разрушены, так как мулла оказался совершенно непроницаем в этом вопросе и ограничился лишь тем, что предложил нам сладости, состоящие из фиников, инжира и бананов, а также горный мед с Эль-Хиджаза (НАЗВАНИЕ ГОРНОГО ХРЕБТА НА ОДНОИМЕННОЙ ТЕРРИТОРИИ), к слову самый вкусный, который мне вообще доводилось пробовать. После нескольких чаш этого прекрасного напитка мулла вызвался сопровождать нас в поездке к цистернам.

В этой песчаной стране, где никогда не росла трава, нехватка воды под пылающим небом является величайшим из лишений. Несчастным арабам приходится утолять жажду где придется, а бывает и так, что по два-три года на горизонте не появляется ни единого облачка.

Ничто не может сравниться со страданиям этих мучеников, вынужденных доставлять драгоценную жидкость верблюжьими караванами более чем за десять лиг вглубь страны.

Стоит увидеть своими глазами, как люди с нетерпением ждут сезона муссонов, которые кладут конец всем этим напастям. Повсюду по этому поводу совершаются публичные молитвы, соблюдаются посты и совершаются паломничества.

Сколь же велико то запустение, которое возникает до тех пор, пока этот столь желанный муссон не принесет с собой благотворные бури, дарующие жизнь всему живому! После того как он проходит все надежды тускнеют до следующего года. Часть жителей мигрирует — кто на более благоприятные для жизни территории, кто на африканский континент. Но есть и те, кто предпочитает безмолвно умирать с тем самым мусульманским фанатизмом, который никогда не противится коварной судьбе.

Однако в один прекрасный день солнце становится более красным, чем обычно, его лучи становятся наиболее проникающими, и весь песок вокруг словно горит и мерцает. Сначала ветер порывами прилетает с юга, с неравными интервалами прилетает пылающая пыль, а море ревет и бушует. Таким способом ураган заявляет о себе. Через несколько часов небо полностью чернеет. Наэлетризованные облака копят в себе молнии... а затем наступает развязка. Морские волны обрушиваются на берег, ветер ревет, поднимает потоки пыли и песка. Видимость полностью отсутствует, дождь потоками льет на землю. Хотя что я говорю? Это уже не дождь, это словно речные волны, огромный водопад, который заливает все вокруг. Через несколько минут короткой передышки и мнимого спокойствия все начинается снова — и так продолжается две недели, а иногда и месяц с одинаковой интенсивностью. Пески арабского побережья поглощают столько воды, сколько может вместить в себя несколько озер. Затем также неожиданно все прекращается. Накануне вечером вы ложились спать под проливным дождем и черным небом, а на следующий день проснулись под ярким солнцем и безоблачной небесной синевой...

И вот уже сердце ваше полно радости, ибо цистерны наполнены до краев, а держать в себе воду они способны аж в течение трех лет...

Эти цистерны — настоящий шедевр, создание которых требует огромных усилий. Построенные из кирпича, щебня и цемента, окруженные со всех сторон песками и движущейся почвой, они обладают такой прочностью, что вне зависимости от своей постройки на заре мусульманского владычества они совершенно не пострадали от своего многолетнего возраста и по-видимому способны простоять еще немалое количество лет.

После посещения цистерн, мулла простился с нами. Уже была глубокая ночь, а он хотел отдохнуть хотя бы несколько часов до восхода солнца, что не должно останавливать истинного сына Пророка от раннего пробуждения (МАСУЛЬМАНСКИЙ ОБЫЧАЙ УТРЕННЕЙ МОЛИТВЫ НА ВОСХОДЕ СОЛНЦА). После традиционного прощания мы отправились в гостиницу "Парсис", где уже были готовы постели для отдыха.

Однако нам не суждено было поспать той ночью, потому что мы едва успели сделать несколько шагов, как Амуду, подойдя ко мне, тихо произнес:

— Не советую вам, сагиб, покидать город, не посетив танцовщиц!

Я понял, что он имел в виду жриц культа Китиры (КИТИРА ИЛИ КИФЕРЫ — ОСТРОВ В ЭГЕЙСКОМ МОРЕ, ГЛАВНЫЙ КУЛЬТОВЫЙ ЦЕНТР ГРЕЧЕСКОЙ БОГИНИ ЛЮБВИ АФРОДИТЫ). Я сообщил об этом своим попутчикам, которые будучи также прельщенные любопытством приняли предложение нашего гида. Не было никаких сомнений, что в этом путешествии мы познакомимся с любопытными нравами местного населения...

Сопровождаемые Амуду, мы оказались у входа в дом с белыми стенами и очень узкой плоской крышей как и у всех местных домов. Однако здесь имелось то, чего не было у других строений, а именно несколько маленьких окон. Данный знак на Востоке означает наличие в доме женщины, не подвластной хозяину и будучи свободной.

Дверь открылась словно по волшебству, и мы сразу увидели, что здесь нас уже ждут. Взгляд, который был в наших глазах при входе в этот дом, выражал полное очарование окружающей обстановкой.

Мы оказались в большой квадратной комнате на первом этаже, по стенам которой с каждой стороны были установлены очень низкие, но широкие арабские диваны. На полу лежал безупречно сделанный коврик из бамбука, а во всех четырех углах комнаты горели те маленькие подвесные шары с душистой угольной пылью внутри, которые обычно называют лампами сераглио.

Освещение было очень тусклым, что нисколько не удивило меня. В тех странах, где лунные ночи ярче наших зимних дней в Европе, последнее, о чем мы думаем, это наличие лампы, детали, которая для многих является предметом роскоши. В центре помещения сидели на корточках около десяти совершенно черных женщин, держа на коленях различные местные музыкальные инструменты, среди которых я различил там-там, тебуни и гитару, если так вообще можно назвать округлый кусок дерева с выбитой сердцевиной, на который натянуты три металлические струны.

При нашем появлении все женщины как по команде встали и по знаку старого араба, который видимо был их хозяином, сделали шаг вперед и поклонились нам.

На каждой из девушек был кусок индийского шелка синего, розового, белого или желтого цвета, который охватывал их бедра, поднимался выше чтобы скрыть грудь и был прикреплен сзади к поясу.

Признаюсь, что это было восхитительное зрелище. А ведь мы ожидали обнаружить здесь нескольких падших женщин, совершенно опустившихся от частого предания пороку и злоупотребления алкоголем. Я же со своей стороны полагал, что собираюсь своими глазами узреть одну из тайн жуткой и отвратительной жизни низших классов Востока, о которой мы, европейцы, не имеем никакого представления. Зайдя в это место с некоторым отвращением и нехорошим предчувствием в душе, мы внезапно оказались перед самым прекрасным цветком арабской и африканской красоты на обоих побережьях.

Самой молодой девушке было около четырнадцати лет, а самой старшей не более шестнадцати-семнадцати. Несмотря на то, что кожа их была черная и блестящая как у водяных струй, в них совершенно отсутствовали типично негритянские черты. Их волосы были длинными и шелковистыми, носы прямые и узкие, рты маленькие, губы тонкие и розовые как кораллы, а глаза с длинными широко расщепленными ресницами были такими прекрасными, что ни одна женщина с подобными глазами не могла быть уродиной. Их руки и ноги были небольшими и утонченными. В целом их тела были настолько восхитительными, что были способны заставить самую прекрасную из античных статуй побледнеть от ревности.

В этом описании нет никаких преувеличений. Чрезмерная активность европейской жизни заставила нас потерять чистоту формы. Бедность, работа, временные рамки, корсеты, мода и малокровие заставили наших женщин потерять силу и значимость в сочетании с изяществом и деликатностью форм — качествами столь распространенными на Востоке, где тело женщины свободно и без лишнего напряжения развивается в соответствии с законами природы, и, я могу сказать это с полной уверенностью, в этих стран крайне небольшое количество женщин от тринадцати до двадцати и даже двадцати пяти лет не являются идеальными моделями пластической красоты.

Мы быстро уселись или скорее прилегли на расположенные у стан помещения диваны. Наше ночное путешествие было столь активным, что усталость начала брать свое. И тут по знаку хозяина начался танец. Уверяю вас, что в мире не может быть ничего более необычного и одновременно столь страстного.

Это был уже не простой танец Алемы из Каира, но далеко еще не танец баядерок в Индии. Нас было шестеро — и шесть женщин отделились от остальных. Они встали по одной напротив каждого из нас и изящно вытянули руки над головой... это был знак приветствия.

По следующему знаку их хозяина четыре музыканта, сидящие на корточках посреди комнаты, начали медленно играть на своих инструментах, словно воспроизводя продолжительный и ритмичный шепот необычного происхождения очень похожий на наши тремоло в оркестре, но в более резком стиле.

Ничто не могло быть более завораживающим, чем эти низкие быстрые мелодии, льющиеся из различных инструментов словно поток таинственных и причудливых звуков. Временами эти звуки были очень слабыми, хотя и достаточно отчетливыми, что очень напоминало ритмичную игру нескольких скрипок, чьи большие струны были едва потревожены смычком. В последующие как минимум пять минут молодая девушка, которая стояла напротив меня, оставалась застывшей в поклоне и неподвижной как статуя, одновременно глядя вперед большими черными глазами, не выражающими никаких признаков жизни. Ни одни мускул не дрогнул на ее теле.

Я посмотрел на своих товарищей ... все шесть женщин были в такой же позе, то есть совершенно неподвижны. Мы были буквально очарованы этим зрелищем.

Представьте себе ожившую античную статую в возрасте пятнадцати лет с обнаженной колыхающейся грудью, гладкими как черный мрамор плечами, хорошо развитыми бедрами, изящной талией, не искривленной издержками цивилизации и не деформированной корсетом. Представьте, что это идеальное как скульптура тело едва прикрыто розовой шелковой марлей... стоит перед вами с живым, волнующим, возбуждающим ротиком и полуоткрытыми глазами, полными огня... и все же оно неподвижно как статуя.

В этот момент музыканты начали неистовую игру на своих инструментах. Она не была ритмичной, но постепенно ее темп становился все более частым и быстрым и заставил нас затаить дыхание.

Я чувствовал себя полностью очарованным, мои мысли в голове поплыли... и я уже хотел встать, чтобы сбросить с себя этот морок очарования... когда неожиданно моя танцовщица внезапным движением словно бросилась назад, а затем ее прекрасное тело бесцеремонно наклонилось и упало на ногу, словно она присела на колени. Ее глаза поднялись к небу, ее руки слегка изогнулись и поднялись над головой. Несколько минут, казалось, она молила о той благодати, которая никогда не была ей дарована... Ее пять других спутниц были в той же позе. Это было настолько потрясающе, что даже балет с его точностью не шел ни в какое сравнение с происходящим...

Я посмотрел на танцовщицу. Она медленно подошла ко мне, распустив длинные волосы, которые словно струи воды заливали ее плечи. Она бросилась к моим ногам со страстью обезвоженного путника в пустыне и стала словно молить меня о помощи, принимая при этом самые томящие и сладострастные позы.

Я начал понимать пантомиму.

Ощущая силу своих прелестей, она стремилась захватить власть надо мной своими жестами и взглядом. Затем она стала нежной и покорной. После упоения властью она начала умолялять. Она пробовала требовать, но признала свое поражение и заплакала. Не имея возможности стать хозяином положения, она стала рабом, снова стала женщиной и попыталась снова соблазнить меня своим телом и красотой.

Как же хорошо Создатель знал человеческое сердце, когда создавал восточных людей, ибо только они смогли до конца прочувствовать сладострастие и выразить через него свои чувства!

В их жизни нет театра. Вся их реальность проходит за толстыми белыми стенами домов. Они создали танцоров для себя, а не для окружающих.

Они упиваются возбуждением и запахами. Им нужна женщина, которая танцует только для них, которая пробуждает их безмятежное воображение, трясет своим телом, горячит кровь и щекочет нервы, тем самым погружая их в бесконечные сны ...

Что только ни пытаются делать балерины из Оперы (ЗНАМЕНИТЫЙ ПАРИЖСКИЙ ТЕАТР) с их пируэтами и гимнастическими упражнениями! Интересно, что бы они стали они делать под этим синим небом, в этой жарком климате, оказавшись в плену резких и пьянящих ароматов!

Скажу вам прямо — оставайтесь же дома на своих постелях, с вашими худосочными телами, вашей увядающей красотой и вашими высохшими букетами пахит и роз. Вы не способны противостоять природной красоте.

Как и попытки покорить нас, подвижные и сладострастные позы не смогли изменить нашу безмятежность. Таковы правила в подобных заведениях — человек должен оставаться каменным перед всеми соблазнами. Музыканты тем временем заиграли новую мелодию, на этот раз унылую и жалобную.

Звук барабана стал тише, прерываясь с равными интервалами жалобными звуками, которые издавал гитарист, слегка зажимая одну из жестких металлических струн своего инструмента.

В это время танцовщицы отошли от нас, хотя и сделали это медленными и неуверенными шагами. Они положили руки себе на грудь, их глаза были полны слез, волосы взъерошены. Весь их вид выражал полнейшее отчаяние.

И тут совершенно неожиданно, словно оставляя нас с невыносимым сожалением в душе, вспоминая ту бесчувственность, с которой мы отнеслись к их красоте... они внезапно остановились на затяжном ударе по барабану, недвижимо застыли словно раненные в самое сердце, а затем медленно развязали шелковые шарфы вокруг своих бедер и явились нам во всем ослепительном блеске своей наготы.

Это выглядело так, словно шесть Венер из черного мрамора, изваянных древнегреческим скульптором Праксителем, ожили и сошли с постаментов храма, одаренные дыханием какого-то современного Прометея!

Это был словно удар молнии! Оставшись без своей легкой одежды на талии, они улыбаясь подошли и устроились у наших ног.

Танец завершился, и музыканты сразу удалились.

Кофе циркулировал среди нас на деревянном подносе. Тут появился и сам хозяин заведения, пришедший поприветствовать нас и попросить заплатить по счету.

С его появлением любая поэтичность растаяла в воздухе. Мне трудно выразить то отвращение, которое я испытал при виде этого старого дряхлого араба, руки которого тряслись от алчности при получении наших денег.

Не довольствуясь этим вознаграждением и не будучи уверенным что его работа завершена, он послал за Амуду, несомненно полагая, что мы неверно истолковали его обязанности как хозяина заведения, что его танцовщицы не затронули наши сердца и оказались настолько недостойными, что мы пожалели для них даже носовой платок.

Таким образом этот низменный торговец человеческой плотью испортил наше удовольствие, напомнив нам, что девушки лишь качественно сделали свою работу.

Во всех восточных странах танцовщицы одновременно являются и храмовыми жрицами, которые имеются в Китире. Чем дальше вы попадаете на Восток, тем больше видите то уважение, с которым относятся к этой профессии. Нигде в Индии, в Трихнаполи, в Хеламбруне, в Хайдерабаде или в Вильнёре, у баядерок великих пагод Юга, где поклонялись и продолжают поклоняться Богу, вы не найдете места, где местный священик брамин не исполнял бы свои обязанности в сочетании с песнями и танцами девушек.

В ходе нашего дальнейшего путешествия у нас будет возможность приподнять один крайне любопытный угол занавеса, который скрывает от непосвященного глаза интимные обычаи индостанских весталок.

Но вернемся к Адену.

Старый араб, не получив ответа на свой немой вопрос к нам, ушел, а танцовщицы одарили нас долгими, изумительными и провокационными взглядами.

Я не знаю испытывают ли восточные люди то же самое волнение страсти, что и мы, чужестранцы. Я достаточно хорошо знаю их характер и нравы, чтобы поверить в это. Если вам интересно мое личное мнение, то я полагаю, что эти красивые девушки с такими прекрасными формами, будучи во всем великолепии молодости, еще не вверглись в пучину разврата и не испортились так, чтобы я не смог изгнать их своего сознания любые недостойные мысли.

Все сказочные и героические времена Древней Индии, героини греческой и египетской древности со своими богинями, героями и полубогами, их нимфами и служителями культа Бахуса предстали перед моими глазами. Я подумал, что, без сомнения, в эпоху короля Вишвамитры, как и во времена Перикла, художники и скульпторы стремились своим искусством передать очарование прекрасного, поставив перед собой в качестве моделей танцовщиц из Эллоры, Эфеса или Элевсины...

Я замечтался... а этот отвратительный и алчный араб пришел, чтобы вернуть меня с небес на землю.

Мы дали этим девушкам несколько монет, и они набросились на них так жадно, как и их хозяин. Сами мы направились в гостиницу "Парсис", где собирались отдохнуть после ночи, которая была столь богата на всевозможные эмоциональные потрясения. Большинство наших псевдогидов покинули нас еще у входа в дом танцовщиц, где по их мнению мы бы остались до утра. Они же пошли присоединиться к своим друзьям и выпить с ними на полученные с нас деньги.

Только два высоких и стройных кочевых араба немного дикого вида остались вместе с Амуду, крайне серьезно относясь к той роли защитников, которую мы им изначально предложили.

Крики, песни и танцы смолкли во всем городе. Заря еще не занялась, и, благодаря относительной свежести этой второй части ночи, жители Адена могли отдохнуть хотя бы несколько часов.

Прибыв в отель "Парсис", мы оплатили услуги наших последних спутников и собирались прилечь на маты, расположенные специально для нас под верандой. В этот момент Амуду пришел передать нам предложение от имени тех двух кочевых арабов, которые оставилсь верны нам до последней минуты.

— Прошу тебя, — сказал я Амуду, — говори скорее ибо мы очень сильно устали...

— Когда вы, господа, услышите то предложение, которое мне поручено сделать вам, то вы забудете об отдыхе, — ответил наш проводник.

— Что же это за предложение?

Тогда Амуду сообщил нам, что те двое кочевников, которых зовут Али-бен-Осмара и Садда-бен-Фитрт, что означает Али сын Осма и Садда сын Финира, были настолько впечатлены нашим с ними обращением, что предложили нам пойти и отведать в их доме жареную баранину и выпить верблюжьего молока. Дорога туда занимала всего пару часов пешком, а сами дома находились около тех небольших песчаных дюн, которые мы могли видеть на горизонте. Если отправиться немедленно и взять в дорогу наших мулов, то мы должны были оказаться там до восхода солнца. Амуду гарантировал тем, кто направлялся в Камбоджу и в Индийский Океан, что мы вернемся назад ровно в одиннадцать часов утра.

Двое из моих товарищей, полные и медлительные голландцы, крайне измученными упали на их маты и больше от них невозможно было добиться ни звука. Остальные трое, в том числе два молодых испанца и один из тех космополитических англичан, что не вызывают у меня стойкого отвращения, соблазненные необычностью и неожиданностью предложения, приняли его с одним только условием, что Амууду доставит нас обратно на корабль к моменту его отплытия.

Через несколько секунд мы устроились на спинах наших мулов, а двое кочевников, встав во главе маленького каравана, повели нас через огромную песчаную равнину, которая раскинулась перед нашими взорами.

Оставив в отеле двух храбрых голландцев, которые крепко спали под верандой, я подумал, а правильно ли мы поступили, соблазнившись на это предложение... это был не более чем порыв... но я не думал останавливаться. Чего нам было бояться? Я слишком хорошо был знаком с тем глубоким почтением, с которым арабы следуют законам гостеприимства, поэтому даже сама мысль об опасности не могла придти мне в голову.

Эти двое кочевников, скачущие перед нами на лошадях на рассвете, казались до такой степени необычными и дикими, что позволили бы своим женам, дочерям и всему их племени убить нас, но никогда не смогли бы предать нас даже в случае самого серьезного риска для их жизней... И если такой опасности суждено было возникнуть, они первыми закроют наши тела своими и погибнут за нас. Мы были их гостями, мы поверили им на слово — и этого было вполне достаточно, чтобы в их глазах мы выглядели неприкосновенными...

Таковы обычаи и законы, предписанные Кораном, которые уважают все племена и народности Аравии.

Можно даже сказать, что без этого почтения к гостеприимству, которое сопровождает вас здесь повсюду, Аравии было бы просто невозможно стать перепутьем дорог всей Африки.

Нам нечего было бояться этой поездки на несколько часов в гущу кочевого племени, где мы смотрелись бы так, словно были одними из его членов.

По крайней мере, так я думал, не предполагая в тот момент, что впоследствии мне придется пожалеть о том, что прогнал мимолетную мысль о сомнениях в своей правоте.

Полчаса галопа быстро привели нас в лагерь, куда мы прибыли с первыми лучами солнца, взбудораженные криками изумленных детей, лаем местных собак и ржанием арабских скакунов, которые будучи привязанными поводьями из шерсти верблюдов начали скакать и взбрыкивать, выражая нам таким образом свое приветствие.

Что за прекрасные животные! Их было как минимум дюжина, им позавидовали бы самые изысканные конюшни мира, не пожалев отдать за них любое количество золота.

После нашего приезда оба кочевника исчезли в своих шатрах.

Как только мы спешились, перед нами появился глава доура (НЕБОЛЬШОЕ СЕЛЬСКОЕ ПОСЕЛЕНИЕ В СЕВЕРНОЙ АФРИКЕ), высокий и красивый старик, который приветствовал нас так, как принято в подобных случаях:

— Хвала Создателю, который привел вас сюда. Мы не знали, как пригласить вас ибо вы недостаточно хорошо владеете арабским языком, чтобы поддержать одну из тех кратких бесед, которыми мы решаем все важные дела в пустыне. Именно Амуду помог нам решить эту проблему.

— Именно он и передал нам ваше предложение.

— Бог благословил наш доур, приведя вас сюда.

— Амуду-бен-Рахаман и иностранные путешественники желают вам долгих лет процветания. Да снизойдет на вас благодать увидеть третье поколение своих сыновей!

— Гемаль-бен-Метор приветствует Амуду-бен-Рахамана и иностранных путешественников! Палатки сынов Али открыты для вас.

Сказав так, он подошел к нам, и мы обменялись рукопожатиями, в чем он продемонстрировал свое знакомство с нашими обычаями. Затем он представил нас своим соплеменникам...

Нет ничего более простого, чем сам дом и его интерьер у вождя маленького кочевого племени. Палатка в виде конуса из грубой ткани или сделанная из верблюжьего волоса, если владелец может позволить себе подобную роскошь, несколько больших и малых ковров для красоты, два или три ятагана, пара винтовок с резными прикладами, кальяны, несколько медных ваз... житель обширных равнин Аравии имеет все необходимое для частого переезда с место на место, отдыха когда ему этого захочется, возможности пить, есть, спать, находится в обществе своих жен, а время от времени и воевать — вот и все, что составляет его повседневную жизнь... с того дня, когда отец преподносит ему в дар винтовку, лошадь, палатку и женщину, и вплоть до того дня, когда его похоронят в песчаных барханах, уложив так, что его стопы смотрят в сторону Мекки...

Это жизнь мечтаний и созерцания, лености и чисто физического наслаждения.

...В-целом, возможно, это и лучше, чем жизнь какого-нибудь клуба, кружка или кабаре, которую мы так любим в своей реальности.

Никто не приходит сказать этим арабам, что они не родились свободными или что они не могут ходить где хочят без того, чтобы за ним следил полицейский или что им нужно где-то отчитываться о месте своего нахождения. Они не слышат каждый день, как мы, что сорок миллионов мужчин слишком глупы, чтобы заниматься своим делом... у них есть бесконечное пространство, пустыня, огромные равнины, богатые пастбища, красивые женщины, которые рожают им очаровательных детей. У них самые красивые в мире лошади... и они бегут вперед, не ожидая от жизни чудес и желая только двух вещей, солнца и пространства. Предки их вели такую жизнь еще десять тысяч лет назад, и с тех пор не поменялось ничего... и их сыновья, в свою очередь, будут стараться сохранить эту реальность для следующего поколения.

Выпив по чашке верблюжьего молока, которое, кстати, является намного более приятным, чем любое другое молоко, хотя и содержит в себе больше пенки, я попросил разрешения понаблюдать за процессом приготовления баранины и кускуса. Наш гид как раз сообщил мне, что овец уже принесли в жертву и подготовили к жарке и что тесто для кускуса уже было помещено в деревянный шомбу. С тем любопытством, на котороя я был еще способен невзирая на усталость и депрессию, вызванные бессонной ночью, я устроился рядом с нубийским рабом, который обычно отвечает за приготовление национального блюда...

По готовке овец я ничего не могу сказать, ибо это самые обычные кости с мясом на них. Животное всегда жарят целиком либо в печи с сухими камнями, покрытыми мокрой землей, закрывающей промежутки между ними, либо на открытом пространстве на дровяном огне. Мне также доводилось встречать караваны, которые не имели достаточно материалов для готовки и жарили овец на плоских камнях, раскалив их докрасна с помощью огня. В нашем случае кости сложили вместе в небольшую каменную печь, которую кочевники сделали специально для этой цели и которую строят в этих местах на территории каждого даура.

Готовка кускуса намного сложнее, но я должен сказать, что вознаграждение пропорционально затраченным усилиям ибо это блюдо действительно очень вкусное.

Я сообщаю эти детали рецепта и процесс приготовления, так как читатель ничего не понял бы, если бы он оказался на моем месте и услышал ту пафосную беседу, перемешанную различными арабскими оскорблениями, которыми обменялись между собой Амуду и нубийский повар.

Амуду с его самонадеянным характером делал вид, что является бОльшим профессионалом на кухне, чем его оппонент, а нубиец со своей стороны демонстрировал глубочайшее презрение к талантам Амуду. В такой ситуации мне с большим трудом удалось извлечь из нашего гида приемлемый перевод процесса создания кускуса.

Амуду, глубоко уязвленный насмешками окружающих над своими комментариями к рецепту, упорствовал и решительно заявил, что может приготовить блюдо лучше кого бы то ни было. Пока я делал свои заметки, он упрашивал меня во имя справедливости не отдавать предпочтение никому другому, а восхвалять именно его способ приготовления.

Возможно мне не стоит этого говорить, но... рецепт повара был классическим, он готовил кускус в традициях Авраама и Измаила, в то время как Амуду должен был производить впечатление на белых людей, внося в процесс готовки различные улучшения, которые и дали основание его оппоненту заявить, что кускус Амуду был не в традициях его предков.

Вся эта ситуация выглядела несколько комично, хотя страсти вокруг уже закипали и грозили принять широкий масштаб. Ни консерватор, ни двигатель прогресса не смогли бы придти к компромиссному варианту, и я решил положить конец их угрозам и провокациям друг друга, предложив нейтральный вариант решения проблемы готовки кускуса.

— Уважаемые господа, — сказал я арабам, каждый из которых стал на сторону своего оппонента. — Пусть каждый из наших спорщиков сделает свою тарелку, а мы все попробуем и определим у кого лучше.

Нубиец согласился крайне неохотно, его совершенно не тянуло принять подобный вызов.

Именно в силу такого подхода Египет не занимается производством шарфов или фланели. Америка в свою очередь не озадачивается интеллектуальным трудом. Таким образом, эти две страны заимствуют у других то, чего им самим не хватает.

Если поездка ваша была крайне неудачной и весь гардероб пропал бесследно, то вы можете обратиться к своему консулу, который обычно завидев вас издалека, задает следующий вопрос не дожидаясь никаких объяснений с вашей стороны:

— Я так понимаю, что вы пришли подать жалобу против младших сотрудников железной дороги?

— Да, сэр.

— У вас в багаже что-то осталось?

— О, да! Мои сундуки не тронуты, а вот чемодан, где лежали все мои личные вещи для ежедневного использования, пуст.

— Ба! Так вам невероятно повезло! Во время своей первой поездки в эту страну я остался в одной рубашке.

— И что же делать, господин консул?

— Тут ничего не поделаешь.

— Как это, ничего?

— Совсем ничего!

Я знал одного консула, крайне остроумного человека, который с легкой улыбкой говорил:

— В тот день, когда вы найдете в Египте украденный у вас шарф, вы раскроете главную тайну Востока.

Когда я вышел из вагона, то стал свидетелем небольшой сцены, которая очень позабавила публику. Главным героем, как всегда, был один из наших друзей англичан, который и доставил нам удовольствие насладиться этим развлечением. Штука в том, что младшие сотрудники египетской железной дороги используют очень удобный способ разгрузки багажа. Чтобы ускорить этот процесс, они заходят по трое или четверо в багажный вагон и оттуда выбрасывают вниз на песок все, что попадается им на глаза. Образуется настоящий дождь из чемоданов, коробок и пакетов. Выражаю смутную надежду на то, что при этом действии хрупкие объекты остаются без повреждений.

Один из наших спутников, англичанин, как я уже сказал, решив заняться выгрузкой своих вещей самолично, приказал сотрудникам поезда не трогать принадлежащие ему вещи. Понятное дело, что сказал он это на своем родном языке, а сотрудники, не поняв ни слова, тут же метнули чемодан ему под ноги.

За сим последовали очередные экспрессивные комментарии англичанина, услышав которые сотрудники моментально выбросили из вагона ящик пассажира, который приземлился рядом с чемоданом.

В этот момент аргументы у англичанина кончились и, уже не сдерживая своих эмоций, он ворвался в вагон и выгнал оттуда непослушных сотрудников. В дело моментально вмешалась станционная полиция, и дело грозило принять серьезный оборот, но тут часть путешественников, знавших местные нравы, решили проблему с помощью нескольких золотых монет.

Золото — вот единственный бог, которому поклоняется весь без исключения Восток. Для человека, обладающего достаточным количеством этого металла, нет законов, справедливости, преград и невозможности исполнения порой самых странных капризов.

Нет паши, кади (СУДЬЯ) или шейха, которого невозможно было бы купить. Сумма пропорциональна рангу государственного служащего, а возникающая проблема равносильна действию, которое нужно совершить для ее решения. Данные сделки, которые всегда совершаются без зазрения совести и по взаимному согласию, осуществляются с таким бесстыдством, что в большинстве случаев вся общественность в курсе даже самых мельчайших деталей.

Мне часто приходилось слышать, как несчастный человек, ущемленный в правах административным или судебным взысканием, философски утешал себя следующей фразой: "Я пожадничал при даче взятки."

В стране, где все принадлежит хозяину, не может быть иначе. Феллах здесь является только частью земли, которую он удобряет своей работой, а все люди в-целом — это лишь машина для производства, предназначенная для поддержания самого невероятного расточительства, способного удовлетворить все мечты и прихоти самой деспотической власти в мире. Подобная авторитарность, целью которой является эксплуатация всего и вся, уже давно признана несостоятельной и незаконной в Европе.

Эта цивилизация стран солнца пробуждает горькие чувства. Самое же любопытное состоит в том, с каким трепетом писатели, которые посетили эти страны, стремятся поэтизировать их, изо всех сил пытаясь избежать описания жестокой реальности... Поездка на Восток с самого начала предусматривает вечную таинственность... и все авторы один за другим выдают описания в стиле Ламартина (АЛЬФОНС ДЕ ЛАМАРТИН — ФРАНЦУЗСКИЙ ПИСАТЕЛЬ И ПОЭТ 19 ВЕКА) и других писателей романтического направления.

Арабская женщина в лохмотьях, сгибающаяся под тяжестью кувшина с водой? Да это Ребекка, фонтан... желанный и страстный тип женщины, которая... и так далее в этом духе. Феллах, поедаемый вшами и лежащий от изнеможения на спине верблюда? Да это дикий ребенок пустыни, любующийся огнем... и т.п. На самом же деле эта женщина — всего лишь деградированное существо, униженное рабством и извращениями своего хозяина... Что касается дикого ребенка в пустыне, то его бьют каждый день до изнеможения... Он будет следовать за вами целых два часа, сначала прося милостыню, а в конечном итоге предложит вам свою жену или дочь.

Я не знаю, кто ввел моду на восточную ревность. Несомненно, высокие паши, беи и богатые торговцы держат своих жен в гаремах. Однако вся ценность этих женщин состоит только в деньгах, которые были за них уплачены. Ими владеют как оружием, драгоценностями или лошадьми и стараются избавиться от них, как только они начинают стареть. Что же касается простых людей, данная ситуация для них является печально известным видом сделки. Ведь всего несколько девушек семьи обеспечивают ее безбедное дальнейшее существование!

Я сожалею, что в моей ситуации существовала острая необходимость как можно скорее покинуть Египет. По моему мнению в этой стране есть очень много до сих пор неисследованных фактов, которые вызовут невероятный шок своей откровенностью и неожиданностью... Настоящий Египет еще не открыт для нас. Подобное изучение может быть предпринято только в том случае, если мы будем обращаться к первоисточникам и проведем много лет на берегах Нила... Кто знает, может быть я и озадачусь этим вопросом по возвращении из юго-восточной Азии.

Как только я прибыл в Суэц, моим первым делом было решить вопрос максимально быстрого отъезда в Аден. Я с огромным удовольствием выяснил, что великолепное судно "Камбоджа", идущее в Индокитай, отправляется на следующий же вечер в 6 часов под командой майора Джеэнна, который четыре года тому назад уже отвез меня в Пондишери (НАЗВАНИЕ ГОРОДА "ПОНДИЧЕРРИ" ВО ВРЕМЕНА ЖАКОЛИО) и которого я уже давно знал лично.

Несмотря на столь скорое отплытие корабля, у меня все-таки было еще 36 часов, чтобы провести в городе, где нет ничего, что можно было бы осмотреть или что можно было бы узнать, если только дело не касается самого бесстыдного разврата. Европа сильно отстает в этом плане от Африки и Азии.

В этом городе есть все — мавританки, нубийки и арабки всех возрастов и цветов. Будучи едва прикрытыми лоскутами прозрачной марли, он задешево предлагают вам насладиться своими прелестями.

Здесь есть и молдаванки, и валахи (РУМЫНКИ), и итальянки, поющие ночью в захудалом кафе и стремящиеся на каждом шагу похвалиться, что когда-нибудь вы услышите их пение в опере... и в этих местах нет загородок или занавесок. В подобных местах женщина падает еще ниже в моральном отношении... Данный вид развлечений не требует особой лицензии, да и кому интересно заниматься разоблачениями подобных дел?

В Суэце, как и во всех городах с проститутками-космополитками, светловолосые немки почти всегда составляют две трети из числа всех девушек удовольствия. Они переселяются сюда специально для занятия подобной профессией, которая словно не несет в себе ничего постыдного и которая не мешает им создать в голове Фрица, Карла или Ганса иллюзию своей душевной чистоты и непорочности, которые они сохранили даже в ходе осквернения своих тел... плюс все это помножено на немаленькую денежную сумму, которую Фриц, Карл и Ганс обычно помещают себе в карман без требования документа об источнике дохода.

В том, что у этих немецких девочек-блудниц совершенно отсутствует понятие скромности, нет ничего странного и необычного (ДАННАЯ ФРАЗА НАПИСАНА В 1868 ГОДУ — ПРИМ. АВТОРА). В то время как женщины других национальностей вряд ли будут делиться с окружающими подробностями о своем прошлом, детстве и семье и будут старательно скрывать свое истинное происхождение, фрау Гретхен, напротив, хранит все свои чувства, уважительно отзывается о семье, с восторгом смотрит на портреты маленьких братьев, которые она только что получила по почте, показывает всем желающим фотографии уже пожилых родителей, которым она оказывает посильную финансовую поддержку... Она терпеливо ждет, когда кто-либо из ее двоюродных братьев или младшая сестра заменят ее. Помещение, в котором она принимает клиентов, ухожено и аккуратно. Работая таким образом можно собрать небольшое приданое. Ни малейший стыд не продвигается из их сердца к воротам — Бранденбургским, Померанским и другим. Они как грубая природа, лишенная любого чувства нравственности. Они не оказались тут из-за сильных переживаний или падения в глазах общества. Большинство из них совершенно безразлично относятся к проявлению сильных чувств, сделав сию отвратительную профессию исключительно способом грязного, но легкого заработка.

Местные базары выглядят внешне весьма неприятно. Здесь продаются табак, маленькие медовые пирожки, финики и разные другие вкусности, которые так по вкусу арабам африканского побережья, приезжающим в Суэц для торговли курами и зерном.

Увидев эти бедные магазины, у путешественника не возникает и мысли о роскошных базарах Бейрута и Дамаска, Бомбея и Калькутты, где янтарь, золото, шелк и кашемир выставлены на обозрение изумленных глаз покупателей.

Рядом со старым Суэцем полным ходом идет строительство нового города. Я искренне желаю ему такого процветания, которое только можно себе представить... Будет ли это очередная арабская деревня в песках или соперник Марселя — это вопрос для будущих поколений.

Утомленный прогулкой по узким городским улочкам, на которых солнце вызывало невыносимую духоту, я с нескрываемым удовольствием осознал, что близится час моего отплытия. Мне не терпелось поскорее оказаться в открытом море и возобновить знакомство с тем блестящим любезным офицером, которого я уже имел удовольствие знать ранее.

Спустя пять с небольшим дней плавания мы оказались в Адене, городе-воротах Индийского океана.

Я не знаю ничего более ужасного, чем переход через Красное море в это душное время года. И ночью, и днем буквально отсутствует какой-либо намек на воздух, и периодически сталкиваешься с ужасной смертью одного или двух своих попутчиков, пораженных солнечным ударом или дизентерией. К счастью, на этот раз мы благополучно пересекли это зловещее море, которое в предыдущем рейсе заполучило жизни доктора и одной молодой особы. Девушка была голландкой, вышла замуж всего шесть недель назад, и вот теперь молодая пара направлялась на остров Ява. Оба они умерли в течение всего нескольких часов от кровоизлияния в мозг. Для профилактики подобных случаев принимаются наиболее профессиональные и максимально эффективные меры. Однако в большинстве случаев эти жуткие беды происходят исключительно по неосторожности путешественников, которые не имеют с собой зонтиков и не носят шляп, чтобы скрыться от палящего солнца, способного убить человека за несколько минут.

Отплывая из Суэца, вы можете увидеть слева три пальмы, растущие на противоположном берегу той реки, что находится в устье Красного моря и которая указывает на местонахождение фонтана Моисея... Именно там, согласно библейской истории, находится то место, где Моисей ударил посохом по горе и из нее полилась вода (ЭТО МЕСТО НАЗЫВАЕТСЯ "РЕФИДИМ", А ГОРА "ХОРИВ" ИЛИ "СИНАЙ"). Не желая развенчивать сию легенду, которая в достоверном варианте звучала бы совершенно иначе, чем как она рассказывается сегодня, ограничимся кратким комментарием — фонтан Моисея представляет собой три колодца в середине небольшого оазиса. Видимо удары тем посохом по этой земле были весьма сильными...

Плавание по неглубокому и капризному Красному морю крайне затруднительно в особенности для моряков ибо приходится постоянно бросать вызов рифам и коралловым берегам, которые таятся на небольшой — несколько футов — глубине. Малейшая нерасторопность может привести к катастрофе, поэтому уже сложилась стабильная традиция, что моряки должны выходить в такой рейс бодрыми и хорошо отдохнувшими.

Английские судоходные компании ежегодно безвозвратно теряют здесь несколько кораблей. Знаменитые британские привычки, которые в полной мере проявляются после вечерней трапезы, также способствуют возникновению этих неприятных ситуаций.

Я ступил на землю Адена с чувством неподдельного любопытства. По время плавания мы наслушались жутчайших историй о диких нравах жителей этого города. В мыслях у нас не было подвергать эти слова сомнениям, особенно в свете недавнего убийства нашего консула Ламбера, произошедшего при самых зловещих обстоятельствах. Кроме того, нынешний консул мсье Кониль сообщил нам, что за две недели до нашего прибытия два офицера с военного фрегата "Юнона" были возвращены из города в полузасушеном состоянии. Дипломатический инцидент по данному вопросу до сих пор не исчерпан.

Эти истории сильно охладили порывы исследователей этого места, где берут в плен пассажиров, а многие путешественники отказываются от идеи посещения города, руководствуясь советом англичан, служащих форта.

В моей ситуации, я имел указания посетить Аден и побережье Аравии, поэтому настроился отступить от поставленной мне задачи лишь в самой крайней ситуации.

Город Аден находится под английским протекторатом, однако здесь до сих пор не создан гарнизон. Полиция, если к ней вообще можно применить данное слово, набирается исключительно из местного населения, а основной ее задачей состоит взаимовыгодное сотрудничество с населением города с целью вымогать деньги и по любому поводу убивать иностранцев.

Удаленность этого арабского города, расположенного в двух лье от побережья, только усложняет его изучение, особенно если путешественник не примет серьезные меры предосторожности.

Англичане не обитают и даже не останавливаются на побережье. Они создали здесь правительственный отель, больницу и казармы, которые в сочетании с гостиницей французского консульства и приморскими отелями являются почти единственными зданиями во всей стране. За этими домами находится груда огромных камней, сложенных в форме полумесяца. Каждый конец этой груды уходит в море, что полностью изолирует здания от окружающей реальности. По бокам также находятся высокие откосы, и территория в границах этого полумесяца включает в себя еще и небольшую часть побережья.

За этими скалами на обширной песчаной равнине и находится Аден. Теперь мы уже знаем, что получить какую-либо помощь от военных в этом месте почти невозможно, так как власть не пользуется никаким уважением со стороны арабов, и поэтому иностранцам самим нужно думать о своей безопасности, создавая подобные скалистые насыпи, которые со стороны выглядят как неприступные крепости. Пушки этих строений направлены своими жерлами в сторону моря.

Надо сказать, что англичане вовсе не скрывают истинного положения вещей. "Этот берег — говорят они, — принадлежит нам, а все это сооружение играет значительную роль ибо Аден — это ключ к воротам Индии. Но за камнями, как видите, наша власть прекращается. Если хотите, посетите Аден на свой страх и риск, но в таком случае мы за вас не отвечаем."

Мы уже были в этом городе на пути паломничества в Мекку. Здесь было полным-полно чернокожих мусульман, жителей этой огромной африканской территории, а страх в отношении фанатиков силен здесь гораздо больше, нежели в отношении арабов. Казалось все наперебой советовали нам быть крайне осмотрительными. Однако столь безумные причины как дух приключений и желание проявить себя возобладали в нашем сознании, и мы решили, что вшестером мы вполне способны попытаться совершить подобную вылазку. Остальные пассажиры не решились или не отважились последовать нашему примеру.

— Поторопитесь, — сказал командир корабля, подойдя ближе к берегу чтобы подобрать нескольких своих друзей. — На закате после шести часов вечера запрещено входить в проход между скалами, которые отделяют нас от Адена. Эта предосторожность предпринимается в интересах путешественников, и, если вы готовы поверить мне на слово, то я бы посоветовал отложить экскурсию в город до завтра ибо это будет чревато меньшими последствиями. Лично с моей стороны на этот счет нет никаких сомнений.

На следующий день в десять часов корабль планировал продолжить свой путь на Цейлон. Остальные пассажиры наотрез отказались высаживаться в Адене, советуя мне и моим пяти товарищам также не делать этого. Но те пятеро не колеблясь сказали: "Мы пойдем туда!"

Судя по их решительности, я понял, что буду иметь серьезную поддержку в их лице в случае неудачного приключения.

Мы отправились в путь в пять часов вечера на небольших мулах. У каждого из нас был карабин и револьвер.

Лоцман судна, негр Амуду, сам был родом из Адена. Он вызвался помогать нам и, если нужно, использовать свое влияние на соотечественников, чтобы избежать любых неприятностей.

В шутку офицеры "Камбоджи" подпоясали его красным поясом и нацепили ржавую саблю. Даже ребенок, получивший первую в жизни игрушку, не был бы так счастлив. Перед самым отъездом я подарил ему некое подобие стрелкового оружия. Он был так горд собой, что встал во главе нашей процессии и сказал, обращаясь ко мне:

— Теперь, капитан, все белые будут капитанами для местных жителей. И если мулла вздумает шутить с нами, то я заставлю его почувствовать запах пороха.

Я ответил ему, что и понятия не имею о том, что это за личность, которой он так серьезно угрожает. Тогда он поведал мне, что мулла — это мусульманский священник, который пользуется большим авторитетом в Адене, а злые языки утверждают, что именно он сыграл некую важную, но неясную роль в деле убийства Ламбера.

Совершив получасовую прогулку по песку, мы добрались до английского форта. Для того, чтобы пересечь вал, нужно было миновать канал глубиной от 30 до 40 метров, шириной от пяти до шести метров под прицелом жерл орудий гарнизона, расположенных на одном уровне.

В конце этого перехода мы с интересом увидели обширную равнину, которая лежала у наших ног, а также то странное зрелище, которое открылось нам. Солнце лежало далеко за горами Хиджаза, бросая свои лучи почти горизонтально на песок, который был словно огненно-красным как кровь. По мере того как нашему взору открывалась вся территория, мы заметили полное отсутствие деревьев или травы, а кое-где посреди этой огромной голой и пустынной равнины виднелись и сновали во всех направлениях шакалы и гиены, которые остервенело скребли землю и чьи зловещие вопли иногда доносили до нас порывы ветра.

Почти через час ходьбы мы увидели несколько сотен арабских домов, плотно прилепленных друг к другу, которые издалека выглядели словно гробницы посредине пустыни благодаря своим плоским белым крышам. Это и был Аден!

Мы решили, что нам не стоит разделяться во избежание какой-либо неприятной истории. Я лично не мог отделаться от тревожной мысли об опасности нашего положения. В этот самый момент мы двигались по узкой тропе сквозь скалу и были такими взволнованными, что даже наши мулы, несмотря на наличие у них рогов и копыт, чувствовали себя не в своей тарелке и были готовы сбросить своих ездоков и убежать от тех мук, которые выпали на их долю.

По мере того, как мы продвигались вперед, мои попутчики стали более напряженными, а я внимательно осмотрел дуло своего револьвера, чем немало удивил их.

Интересно, что бы мы стали делать в тот момент, если бы нам было дано предвидеть, что эта спонтанная экскурсия, которую мы затеяли вопреки всем мудрым советам, должна была стать роковой для двоих из нас.

Но назад пути уже не было!

Солнце садилось быстро и, даже если бы мы и хотели вернуться, это уже не изменило бы наше положение, так как должностная инструкция не позволяла пропускать назад в крепость ни одного живого человека после захода солнца, особенно если они вышли за пределы прохода между скал. И было бы легче построить подобно герою греческого мифа Амфиону город под звуки лиры, чем попытаться смягчить английского солдата, который получил столь строгий приказ. Если он, увидев вас возле своего поста, выстрелит как в арабского мародера или хищную гиену, то ни один мускул не дрогнет на его лице и шаг его не станет быстрее или медленнее.

Мы находились не более пятисот ярдов (ПОЧТИ 500 МЕТРОВ) от города, когда услышали смутные звуки, доходящие до нашего слуха и становившиеся более отчетливыми по мере уменьшения расстояния. Вскоре они превратились в хриплые и гортанные крики, перемешанные со звуком там-тама (БАРАБАН) и тебуни (СТРУННЫЙ ИНСТРУМЕНТ ТИПА АРФЫ).

— Сегодня было выпито много арака, — сказал нам Амуду. — Наш правитель сказал, что в этом году Пророк доволен своими детьми в Адене.

— Как это? — спросил я. — Разве мусульмане, которые возвращаются из Мекки, могут пить спиртное наперекор заветам своей религии?

— О! Господин — ответил Амуду, — арак — это не спиртное для белых людей, это ферментированный сок кокосового дерева, принесенный нам лодками Чаллаха с индуистского побережья Малабар.

— Да, я понимаю, но ведь Магомет обычно запрещает любой ферментированный напиток.

— Повторюсь ибо видимо вы меня не поняли. Сагиб, наш божественный пророк Магомет ставит запрет только на алкогольные напитки белых людей.

Я был восхищен этим незначительным различием казуистов и соотечественников Амуду, последние из которых являются совершенно черными или, по крайней мере, сильно загорелыми людьми. Я сказал, что вполне удовлетворен этим существенным аргументом. Было бы очень бесполезно стараться убедить этого бедного малого, что цвет кожи в данном случае не имеет значения и что мусульмане Константинополя поголовно имеют белую кожу как и мы, европейцы, которых он считает неверными.

Во время нашей беседы мы пересекли то небольшое расстояние, которая отделяло нас от города, и оказались на небольшой площади полной арабов, кочевников, галлас с темным цветом кожи (ГАЛЛАС — НАРОДЫ АФРИКИ, СОСТАВЛЯЮЩИЕ ПЕРЕХОД ОТ ЧЕРНОКОЖЕЙ К СВЕТЛОКОЖЕЙ РАСЕ) и африканцев, которые кричали и жестикулировали так активно, словно их избивали.

Подобные крики и яркие жесты никак не выходили за рамки дружеской беседы. Конечно, при виде этого создавалось совершенно противоположное впечатление, но внешнее спокойствие — это не характерное качество этих народов.

Художники и поэты завистливо описывают восточных людей, как личностей великой важности и достоинства... Вы должны увидеть это своими глазами. Каждый же нарисовал или описал свою картину с прусско-подобным голубым небом, красным песком, флегматичными караванами верблюдов и приземистыми арабами, который курят свой шибук (ТРУБКА), восхищенно созерцая это самое голубое небо, красный песок и верблюда.

Обычно поэты, люди более экспрессивные, чем их коллеги с кистью в руках, от души добавляют красок в портрет типичной Айши (КЛАССИЧЕСКОЕ ИСЛАМСКОЕ ЖЕНСКОЕ ИМЯ). Айша в их описаниях говорит на языке девственниц Библии (героини которой никогда в жизни не говорили словами пророков ибо находились с ними в совершенно разных возрастных категориях) и не меняет тембра голоса на протяжении всей беседы. Обычно классический поэт заканчивает свой рассказ комментарием, что черноволосая восточная красавица была крайне страстной на протяжении всей беседы и оставила неизгладимый след в сознании собеседника.

Честно говоря, я не имею понятия о том, что именно заставляет этих авторов напрягать свои мозги и создавать типажи, которые не существовали и не существуют никогда и нигде, кроме их воображения. Я прожил на Востоке много лет и не только никогда не встречал таких представителей, которых они описывают, но слишком часто видел, что эти люди были еще хуже, чем это вообще возможно себе вообразить. Трусливые, ленивые и развращенные — у них нет никакой другой цели в жизни, как служить своим самым постыдным и низменным страстям. Это достойно! Это величественно! Это по-восточному... вот так! Когда вы видите эту личность, сидящую за занавеской или неподвижно под колоннами здания, на кушетке мавританского кафе или на корточках на углу у белой стены мечети, то можете смело сказать без всякого преувеличения, что это невыносимый грубиян, который в эту минуту либо спит, либо переваривает съеденную пищу.