В течение двух или трех минут, за которые ночь полностью сменила день, сумерки прошли крайне быстро. В экваториальных странах я видел бесчисленное количество шакалов, которые появлялись из кустов и зарослей, где они прятались в течение дня, и начинали поиски еды, издавая при этом жалобные и печальные завывания, которые сродни стонам смертельно раненого человека.

Шакалов в Индии больше, чем в любой другой стране. Нигде более в мире их не встречается столь много. Это, безусловно, в значительной степени влияет на дезинфекцию животного мира страны и способствует фильтрации прочих видов животных.

Я сидел на веранде бунгало, погруженный в глубокую задумчивость и наблюдая за густыми тенями, которые вносили разнообразие в этот странный ландшафт, который существовал тут задолго до моего появления на свет. Я смутно слышал тысячи шумов ночи, которые исходили отовсюду: из воды, озера, болот, джунглей и леса. В этот момент слуги сэра Джона пришли, чтобы сообщить мне, что обед подан.

Повар, специально присланный сюда за день из Каттиара, был настоящим гуру французской кухни. Его хозяин заставил его побывать в Пондичерри, где несколько поколений специалистов вбивали в него все те принципы правильного питания, за которые, по словам одного известного гурмана, человечество должно назначить большую цену, чем за завоевания всех королевств вместе взятых.

Со своей стороны скажу, что не верю во все эти сказки про белого бычка.

В Пондичерри есть апелляционный суд и суд первой инстанции. Что делать за пределами часов, потраченных на изучение дел и слушаний? Специалисты продолжают славные традиции Брилая-Саварина, одного из них... Таким образом, повара, побывавшие в столице наших французских владений, очень высоко ценятся во всей Индии.

Я знал одного государственного прокурора по имени Х... (хотите найти его фамилию, посмотрите ежегодник 1864 года), человека с тонким умом, хорошего собеседника, которого я спросил однажды, не обучался ли он у Фонтенелля в салонах Нинона. Именно он однажды совершил то действие, о котором было доложено во Францию ​​его заместителем, у которого были связи с бульварной прессой. История эта была на первых полосах всех газет.

Дело было на вечере у губернатора, где целый рой очаровательных молодых женщин порхал вокруг персоны начальника магистратуры, ожидая, что он скажет им один из тех комплиментов, секретом дарования которых он обладал, или же расскажет одну из тех историй, которые он так хорошо знал. Тем более оказалось странно, что он никак не реагировал на все эти действия. В итоге окружающие начали засыпать комплиментами его красивые маслянистого цвета штаны, которые ярко выделялись на черном фоне других гостей: "Уважаемые дамы, — сказал наконец генеральный прокурор, — если этот предмет моей одежды так восхищает вас, то позвольте мне поместить его у ваших ног!.."

Невозможно поверить, насколько силен дух того, до чего может дойти чужеземец, даже не будучи жестким человеком, в ревности уровня Рабле, находясь далеко от родины за горами и морями... Давайте же оставим это чувство на совести тех, у кого оно есть, что бы там о них ни говорили.

Кстати, этот генеральный прокурор, хотя это не мешало ему быть ученым и образованным человеком, обладал особым талантом готовить. Он обращался со своими поварами так, что он желал оставлять их ни на минуту ибо золото коварного Альбиона способно соблазнить любого, кто когда-либо был к нему допущен...

Я же возвращаюсь в джунгли озера Канделле, о которых я позабыл, поддавшись капризной ассоциации мыслей.

Все ресурсы европейской кухни, объединенные с индийской, были творением гения сэра Джона, который явно хотел показать нам, что возможно сделать даже будучи в джунглях. Стоит также упоминать о том, что ни одна страна в мире наверняка не смогла бы обеспечить нас дичью в таком большом количестве и в таком богатом разнообразии.

Около девяти часов сэр Джон и два офицера, побежденные в гомерической битве с шато-лафитом и клико, были отнесены в свои постели.

Англичане устраивают охоту в Индии с предельно нелепым комфортом и роскошью. На каждом вечернем приеме пищи, вне независимо от широты, шампанское искусственно создают специальными машинами и принимают пищу в плоских блюдах. Более того, обладая зарплатами от ста до ста пятидесяти тысяч франков в год, эти сотрудники гражданской службы обладают секретом накопления долгов.

Прежде чем отправиться на покой, я решил подышать на веранде свежим воздухом, который ночной ветерок доносил с озера вместе с теми ароматными и проникающими запахами, которые оно источало, проходя по пути через коричные и финиковые леса, а также заросли акаций. Время от времени посреди визга шакалов и рева тигров, гуляющих по округе, я мог уловить и более громкие дикие звуки буйвола или ягуара, выходящих из джунглей, чтобы утолить жажду водой из озера, на которые наши слоны, расположившиеся около бунгало, отвечали унылым и продолжительным ревом.

Всю ночь благородные животные волновались и нервничали. В любой момент можно было услышать, как голос того или иного погонщика разрывает тишину, хотя и не будучи неспособный полностью успокоить своего питомца. Здесь слоны чувствовали себя как дома. Ветер доносил до них запахи диких животных, и они хотели броситься вперед и начать охоту.

Наконец забрезжил рассвет. Нильмаархеи, вставшие еще до рассвета, уже были готовы выступать. За день до этого индусы-охотники и загонщики уже побывали в джунглях, чтобы изучить следы животных, и один из них, только что вернувшийся оттуда и покрытый с ног до головы потом и грязью, принес нам отличные вести. Менее чем в двенадцати милях от бунгало на берегу ручья под названием Поллиар расположилась небольшая группа диких слонов. Густые заросли позволили бы нам подойти к ним очень близко будучи незамеченными, а затем почти без опаски насладиться активными событиями столь необычайной охоты.

Мы отправились в том же порядке, что и накануне, то есть с Манджари во главе отряда. Когда мы начали входить в джунгли, я не мог не ощутить сильное волнение. На обширных равнинах Цейлона и Индостана кажущаяся безвредной охота может обернуться трагедией, даже несмотря на те чрезвычайные меры предосторожности, которые обычно принимаются в подобных случаях.

Я мог бы даже сказать, не боясь быть непонятым серьезными путешественниками, которые хорошо знают цейлонские болота, столь коварно спрятанные под растительностью на Ганге, в болотах Явы и Борнео, что нельзя покидать обжитые места и устраивать короткие прогулки или небольшую охоту в подобных местах без риска для жизни. На каждом шагу вы можете столкнуться с пантерой, стадом буйволов или диких слонов или же с одним из тех королевских тигров, которые настолько свирепы, что не было и случая, чтобы они хоть раз пощадили неблагоразумных людей, оказавшихся у них на пути. Я уже не говорю о рысях или пумах, на которых можно охотиться лишь с высокоточным оружием, или змеях, да и то лишь боа. Также нужно остерегаться, чтобы не стать легкой добычей кайманов, аллигаторов и других типов крокодилов, которые следят за путешественником с берега реки или из грязи в водоемах.

Вот поэтому нам приходится просить помощи и защиты у более могущественного животного, чем все эти свирепые хозяева джунглей и лесов.

На спинах хорошо обученных слонов большинство этих опасностей почти неощутимы, однако и у этих умных животных есть свои защитники, которым вполне можно доверять. Несмотря на это есть еще несколько серьезных ситуаций, которых стоит опасаться. Слон может свирепо гнаться за тигром, перестав прислушиваться к вашему голосу или голосу своего погонщика, и в ходе погони разломать гауду, в которой вы сидите, об ветку дерева, которая окажется на его пути.

При охоте, подобной той, которую мы собирались совершить, может случиться и такое, что слон, который несет вас, хотя он и не является частью боевого отряда, подвергнется нападению дикого слона. И тогда в редких случаях в ходе этой гигантской битвы двух гигантов вы будете разнесены в куски в той хилой хауде, которая служит вам укрытием. Кроме того, чтобы свести к минимуму вероятность такого рода происшествия, европейцы привыкли охотиться на диких слонов лишь на спинах слоних. Не было ни одного случая, чтобы мужчины-слоны, даже если они доведены до предела ярости, обратили бы свой гнев против самок.

Как бы то ни было, любые опасности возможны в подобной охоте, в хоте которой нельзя предвидеть все превратности судьбы. Я не смог бы предоставить читателю максимально точное описание тех мест, которые мы пересекали. В распоряжении наших слонов были трава, кустарник и длинный тростник. Горизонт был полностью застлан огромными ростками бамбука поднимающимися на высоту от сорока до пятидесяти футов, и эти деревья были настолько многочисленны и настолько близки друг от друга, что иногда наши глаза не могли видеть более чем в радиусе пятнадцати-двадцати метров. Почва в тех местах, где мы могли ее увидеть, была усеяна костями, принадлежащими всем видам животных, среди которых были помимо всех остальных и скелеты крокодилов и шакалов.

В любой момент мы ожидали, что кто-либо из диких обитателей этих мест возникнет перед нами, но наши опасения были напрасны. Солнце послало свои жгучие лучи на равнину, рассеивая густой туман, который поднимался над болотами. Все было спокойно и тихо в джунглях. Вокруг нас находилось бесчисленное множество куликов, уток-мандаринок, больших браминских уток, розовых цапель, зимородков всех видов и пеликанов, которые наблюдали за нами, философски доставая себе еду из воды. На берегу водоемов за три последующих часа мы не встретили никого из многочисленных жителей этих уединенных мест.

Наконец, нильмакарея Саверинаден пришел, чтобы сказать нам, что видел на расстоянии холмы Поллиаар, которые пересекали эти обширные равнины с севера, и что мы находимся около лагеря стада слонов, который его люди уже видели раньше. В нескольких шагах от нас загонщики построили в роще из бамбука и листвы импровизированную палатку, чтобы укрывать нас в ней во время обеда. Обнаружив следы слонов, они собрались в этом месте, ожидая нашего прибытия, и провели ночь в своего рода восьмиугольной кирпичной башне, которые древние раджи Цейлона строили в отдаленных местах на этих огромных равнинах, чтобы защитить от диких зверей путешественников, которые вынуждены были пересекать эти места, двигаясь из Колом-Паттое, Тринкомали и Тамблгама в Анурадапур, а также на побережье Манаара.

Мы и сами должны были бы на крайний случай укрыться там, если бы не смогли вернуться обратно в бунгало.

— Если мы будем спать здесь сегодня вечером, — сказал майор Дейли, мой напарник по хауду, — то вы никогда в жизни не забудете того, что увидите и услышите. Не так ли, Элфинстон? — обратился он к молодому офицеру, который как и мы только что спустился на землю. — Ночью в джунглях на террасе этого индусского бунгало, окруженного водоемами, куда приходят на водопой ягуары и буйволы, может возникнуть одна из тех самых щекотливых ситуаций, с которыми только может столкнуться человек.

— Вы абсолютно правы, майор, — ответил капитан, — Настолько, что, не делая никаких бесполезных действий, я не желаю приобретать подобный опыт, если только нам не удастся вернуться сегодня к вечеру на озеро Канделле.

— И однако вам придется сделать выбор, мой дорогой Элфинстон, — сказал сэр Джон, присоединяясь к беседе. — Мы не сможем вернуться в "Талаву" раньше завтрашнего дня. Так что поступайте по собственному усмотрению.

Майор и капитан уже проводили ночь в джунглях провинции Гирове-Патту, где находится много девственных лесов и слонов, и, как мы видим, не имели на этот счет приятных воспоминаний.

На своем выразительном языке индусы назвают место, где мы находились, Прасведа-Палеом, что в переводе значит "водоемы ужаса".

После короткого ланча, в ходе которого нам были предоставлены вкусные блюда из пяти или шести видов дичи, сэр Джон скомандовал продолжать путь, несмотря на жаркую погоду.

Охота должна была вот-вот начаться.

Примерно в двух милях от нашей стоянки простирался лес, огибавший холмы Поллиара и, по словам наших гидов, охватывал всю верхнюю часть страны на территории около сорок миль до самого озера Падвиль. По мере нашего продвижения растения незаметно становились выше. Тростник, бамбук и другие болотные растения уступали место кустам неизвестных видов, покрытым цветами всех оттенков, которые благоухали ароматами и таким образом наполняли наши носы различными запахами с равнины.

Было около полудня. Солнце во всей своей силе заставляло землю блестеть. Нам явно не хватало нескольких порывов морского бриза, которые бы немного освежили наши легкие, а потому нам приходилось часами идти или выжидать в лесу, где было менее жарко вечерами и где можно было продолжить движение вперед.

У подножия первого холма предводитель нильмакарии, который возглавлял процессию со своим слоном Манджари, быстро приблизился к нам, и сэр Джон приказал ему доложить общую остановку.

— Ну что, Саверинаден? — спросил его хозяин.

— Слоны здесь, — ответил индус.

— Далеко от нас?

— Менее чем в миле. Я обратился к вам сразу же, как только увидел, что два оставшихся наблюдать загонщика сигнализируют мне остановиться и показывают на краю леса двух великолепных черных слонов и маленького детеныша, сидящего под тенью гигантского баньяна.

Место, где мы находились, было почти на вершине холма и являлось, пожалуй, наиболее подходящим из тех, что мы могли бы найти, чтобы возвышаться над равниной, простирающейся вдаль на своих восточной и западной сторонах. Здесь мы также могли без особой опасности смотреть за любыми деталями необыкновенного зрелища, которое должно было развернуться перед нами.

Было решено, что мы останемся с Рохини и Баладжей на этом плато, в то время как Манджари и другие четыре его спутника двинутся вперед. Остальные же будут оставаться под рукой Саверинадена, пока не будут ему нужны. Для большей безопасности, а также следуя совету вождя индусских охотников мы все скрылись за зарослями кустов, находясь достаточно высоко, чтобы полностью быть сокрытыми от диких слонов, которые были ниже нас, но при этом хорошо видя их.

Наиболее удивительным в этой охоте является то, что обученные слоны, когда они лежат на земле, не имеют никаких других импульсов, чем свои собственные ощущения. Если дикие слоны неожиданно видят любое человеческое существо, они сразу бросаются в чащу — и тогда преследование становится бесполезным, так как неизбежно приведет к катастрофе. Или же, если слоны почувствовали за собой силу, они будут отважно атаковать ручных слонов и затеят с ними борьбу, исход которой никогда невозможно предсказать.

При различных привратностях этой ужасной охоты главная неосторожность состоит в том, что ничто не может обнаружить людей, если они находятся в укрытие. Поэтому должен сказать, что мы никогда не отважились бы пойти на стадо диких слонов с имеющимися у нас слонами, по крайней мере вдвое превышающими их диких собратьев. Нужно быть также уверенным, что в сорока или пятидесяти милях вокруг нет больших стад этих животных, на которые можно было бы случайно наткнуться или которые могли бы услышать рев застигнутых врасплох слонов и прийти к ним на помощь.

Поскольку не существует никакого иного способа поймать слона, индусы-нилмакерия по сути своей профессии часто обращаются к животным низшего типа, хотя европейцы и получают удовольствие от процесса, который сочетает в себе охоту с мерами предосторожности.

Едва Манджари получил указания от своего хозяина, он начал медленно спускаться во главе своей маленькой группы с холма в противоположную сторону от той, на которую мы должны были подняться, не выдавая своего намерения присоединиться к тем, кого он должен был пленить. Разумное животное сыграло свою роль с большой радостью. Слон шел не торопясь, прямо над водоемом Поллиаар, который находится на дне оврага, словно намеревался просто пойти на водопой со своими спутниками. При спуске он играл с ветвями и кустарниками, которые росли у него на пути, попутно срывая здесь и там пучки травы, которые будто случайно попадали в его широкий рот.

Слоны, которые находились в долине, заметили эту группу и смотрели на нее с любопытством, хотя и без малейшего опасения, находя их движения совершенно естественными ибо те не содержали в себе ни малейшего намека на истинные намерения пришельцев.

Неожиданно мы стали свидетелями крайне любопытных событий.

Молодой слон, который был в компании своей матери, ибо он всегда там остается, пока ему не исполнится пять или шесть лет, увидел Манджари и его сопровождающих, которые продолжали спокойно двигаться вперед к реке, не сбиваясь к курса, и направился навстречу незнакомцам. Мать позвала его один или два раза, но, видя, что он не слушается и что ничего не вызывает озабоченности в привязанности к нему, прекратила свои крики и довольствовалась видом издалека, чтобы убедиться в том, что ее младенцу без сомнения будет оказан достойный прием.

Слон, который обычно сильно любит и защищает детей своего хозяина, невыразимо нежно относится к молодняку своего рода.

Кроме того, старый охотник и его труппа слонов встречают пришельца негромкими радостными криками и объятьями, чьи искренность не может быть подвергнута сомнению. Но в первые же минуты все события оказались под контролем Манджари, когда два других слона расположились по бокам от молодого и больше ни на секунду не оставляли его.

Прибыв на берега Поллиара, наши охотники были охвачены нетерпением, которое было совершенно бесполезным, учитывая сорок градусов жары, которые в настоящее время в воздухе. Затем без малейшего колебания они приблизились своим беззаботным шагом к двум диким слонам, которых им предстояло окружить и пленить. Малыш начал прыгать от радости и громко кричать, видя, как что новые друзья идут вместе с ним в сторону его матери, которая отвечала ему, не подозревая об опасности, которая угрожала ее ребенку. Ее компаньон пасся здесь же, поедая высокие ароматные травы и молодые побеги деревьев.

Их обоих мгновенно окружили, и когда слоны поняли, что имеют дело с врагами, бежать было уже слишком поздно. Каждый из слонов был схвачен двумя товарищами Манджари хоботами и, плотно прижав их к себе, они сделали невозможным любое сопротивление или борьбу. После тщетных усилий пленники поняли это так хорошо, что прекратили все попытки сопротивления и начали сотрясать лес своими ревами и отчаянными позывами.

Саверинаден, оценив ситуацию, отпустил четырех слонов, которых держал в запасе, и все они в одно мгновение достигли нашего небольшого отряда. Поддержка их была бесполезна, двух слонов всегда достаточно, чтобы руководить одним, но, кроме того, что они были вознаграждены за свои трудности, их присутствие все еще способствовало устранению у пойманных слонов их последних иллюзий и облегчению их присутствия у нас.

Все было сделано c легкостью, умело и без особой борьбы. Это походило на парад, и никто не смог заподозрить, что к тому времени, когда слоны были пойманы, хоботы напряглись, бивни скрипели, а пленники были так плотно зажаты между двумя слонами, которые их пленили, что сразу поняли бесполезность сопротивления.

Когда же слоны хотели заставить пленников идти, то предприняли величайшее усилие. Однако слоны, будучи под управлением Манджари, все-таки решили, что позволят себя вести. Когда эти бедные звери увидели нас, то сильно испугались и задрожали всеми своими лапами. Мы, ничтожные глупцы, произвели на их воображение больший эффект, чем их победители.

Затем Саверинаден проскользнул за каждого из них, и, приказав держать их под контролем, установил им на задние лапы железные колодки, сделанные для такой цели и являющиеся очень прочной защитой от любой глупости. С этого момента всего одного слона было бы достаточно, чтобы держать их. Они могли передвигаться лишь очень маленькими шажками, и даже ребенок перегнал бы их в ходьбе. Все, что нам осталось — это лишить их воли и заставить позабыть, благодаря хорошему обращению, о свободе, своих спутниках и великих лесах, в которых они родились.

Обычно уже через три дня уже можно смело приближаться к пойманному слону. В конце восьмого его оковы снимают, а через месяц он уже спокойно гуляет под навесом, куда его привели спутники, и поражается всему, что, как он видит, делают окружающие слоны, уже сам предлагая себя в качестве рабочего инструмента.

Теперь мы знаем, что эти огромные животные могут быть пойманы лишь в одиночестве, а также видим, с какой скоростью пойманные слоны становятся цивилизованными, что вводит нас в заблуждение касательно своего и слоновьего потрясающего интеллекта. Я должен сказать, что я много раз видел, как через несколько часов после охоты победители и побежденные уже находятся в наилучших отношениях и что иногда индусские охотники решаются освободить пленников от оков уже на третий или четвертый день.

Как только разумное животное попробует домашнюю жизнь, оно больше не возвращается в джунгли, если только с целью охоты. Также слон теряет всю свою энергию и изящество, столь характерные черты его диких собратьев.

Нет ничего более любопытного, чем посещение дрессировки этих животных у нильмакареев. В ходе этого путешествия у нас еще будет возможность описать эти любопытные действия ибо я видел все своими собственными глазами.

Данная охота не представляла для нас никакой опасности. Мы не чувствовали особых эмоций, которую вызывает яростная борьба в ситуации, когда охотники и преследуемые ими животные встречаются друг с другом будучи равными по силе и мощи. Тихо сидя на наших мирных "скакунах" — Рохини и Баладжа не сделали и шага за пределы рощи, где мы укрылись — мы лицезрели шоу, в котором наши "скакуны" защищали нас, не направляясь с нами к большой группе слонов, вмешательство которых могло придать охоте совершенно иной оборот. Но, не будучи столь ужасной, наша экскурсия оказалась все-таки достаточно любопытной. Я со моей стороны с необычайным интересом зафиксировал множество свидетельств утонченного и аргументированного интеллекта, который демонстрировали наши слоны в течение тех двух часов, которые длилось наше приключение.

Во время борьбы молодой слон не оставил свою мать. Он издавал жалобные крики и сопровождал ее рядом с нами, хотя и не был обязан делать это. Ему не мешали, и он так быстро свыкся с фактом своего пленения, что уже на следующий день осторожно брал у нас с рук хлеб и фрукты, которые ему предлагалось взять хоботом. Сам малыш был ростом с пони, но раза в два-три толще.

Было почти четыре часа, когда все было кончено. Солнце быстро садилось, у нас едва осталось два часа, и нам понадобилось восемь или десять, чтобы вернуться к бенгальскому озеру Канделле. Как и планировал сэр Джон, мы должны были провести ночь на террасе башни раджей.

Мы послали вперед слуг, загонщиков и самих слонов, и, восседая на Рохини и Баладже, решили вернуться в бунгало, пойдя по самой длинной дороге и желая немного поохотиться на бесчисленных птиц, которыми были заполнены эти болота, а также диких зайцев, фазанов, павлинов и индюков, которые буквально на каждом шагу лезли под ноги наших слонов.

Наши два погонщика прекрасно знали эту местность. Если бы даже мы сбились с пути, у нас все еще были бы в качестве ориентира холмы Поллиар, которые доминировали на равнине, а потому, зная способности наших двух слонов, мы не боялись тигров, пантер или буйволов. В любом случае мы могли бы легко устроить спокойную охоту на обычных уток и уток-мандаринок в самом центре мест обитания самых опасных животных планеты.

Мы разделились дабы не мешать друг другу. Сэр Джон и капитан вместе с Баладжей медленно двинулись в сторону Поллиара, чтобы застигнуть врасплох какого-нибудь оленя, отдыхающего в кустах, а майор Дейли и я на Рохини углубились в болота, следуя изгибу местности, который должен был привести нас к нашему бунгало.

Мы не могли и представить себе то количество дичи, что скрывалось в этих диких местах. По этой причине мы считали, что охота на таких бедных животных — не более чем бойня, в которой не может быть ничего интересного для настоящего охотника. Каждый раз мы одергивали сами себя, но наши заряженные винтовки, если можно так сказать, сами лезли к нам в руки, поэтому несмотря ни на что к наступлению ночи все наши боеприпасы вполне могли подойти к концу.

Человек порочен и зачастую не знает, как остановить самого себя. Полное насыщение вообще вряд ли возможно.

Однако пришло время поворачивать назад, и, положив оружие в угол кибитки, мы приказали погонщику возвращаться в лагерь.

За полчаса движения мы так и не достигли места назначения, и, что еще более важно, насколько наши глаза могли видеть, мы больше не могли определить местонахождение башни раджей, скрытой вне сомнения одной из бесчисленных рощей бамбука, которые усеивали всю равнину.

Смеркалось. Солнце собиралось уже пропасть за горизонтом, а в джунглях стали оживать необычные реалии. Шакалы начали заявлять о себе в чащах, предшествуя более ужасным животным. Еще несколько минут, и мы не могли бы сделать ни одного шага без опасения зайти глубже в болота. Может нам суждено провести ночь в этом месте на спине Рохини?

Неосторожность, к которой мы должны были прислушиваться при выборе направления движения, которому мы следовали во время охоты, могла обойтись нам крайне дорого. И мы могли винить в этом себя и только себя, потому что, хотя погонщик и явно видел, что мы уходим от планируемого места ночлега, он не предупредил нас об этом ибо индусские слуги никогда не обращаются к своим хозяевам с вопросами.

Не успели мы, майор и я, сообщить окружающим свои впечатления, как почувствовали трепет наших слонов и только тут смогли увидеть что произошло. Рохини, издав страшный рев, помчался вперед с поднятым хоботом через джунгли, несмотря на усилия его погонщика, старавшегося удержать его. "Ягуар!" — воскликнул Амуду. Мы все поняли. Наш слон, встретив своего самого непримиримого врага, стал преследовать его с отменной яростью. В тридцати шагах от нас действительно находилась черная масса, которая не позволяла нам хорошо различить ее. Масса перепрыгнула через подлесок и попыталась вырваться из той западни, которая угрожала ей.

— Мы заблудились, — сказал майор, — охота закончилась болотом.

Комментарий не мог быть более полным, чем явился. В прыжке наш слон приземлился посреди торфяника, упав в грязь до самого живота. Осознавая всю опасность своего положения, разумное животное предприняло отчаянное усилие и достигло другого берега — по крайней мере, нам так показалось — и, схватившись за ствол огромного бамбука, находившегося на краю, попыталось закрепиться на твердой почве. Однако все было напрасно, ему удалось только поставить две передние ноги на ствол бамбука и твердо стоять на этом месте.

Беглый осмотр места выявил ужасную ситуацию, в которой мы оказались. Бамбуковое дерево, за которое цеплялся Рохини, находилось в самом центре торфяника, в который мы упали. Эта хрупкая "соломинка" не могла бы выдержать огромный вес слона, вполне достаточный, чтобы вырвать дерево из земли за пару часов.

Если помощь не придет быстро, мы несомненно погибли. Вся задняя часть нашего слона была погружена в грязь и, если его крепкий хобот выпустит бамбук, то все животное увязнет в торфянике. Погонщик предложил нам вариант спасения, но мы с отвращением отвергли его, ведь речь шла об убийстве Рохини выстрелом из винтовки в ​​ухо затем, чтобы бросить его здесь, а затем самим сесть на ствол бамбука, который, освобожденный от веса слона, был способен продержать нас на себе около суток.

В этот момент слева от нас на расстоянии почти двух миль мы увидели лучи крайне яркого света. Это был, без сомнения, фонарь сэра Джона, который осветил всю ночь вокруг себя. Однако мы, увы, не могли насладиться им ибо со всех сторон тявкали шакалы, в темноте сверкали огненные глаза гиен, а с ветки одного из кустов через равные промежутки посылала нам свои жалобные крики макара (разновидность совы).

Что же делать? Мы все сидели, цепляясь за опрокинутую гауду, половина которой зарылась в торфяник, на спине Рохини, который, обернув хобот вокруг дюжины бамбуков, стоял твердо и крепко как скала. Ярко горел свет, и крики диких зверей исполняли вокруг нас концерт, который не имел ни конца, ни края.

С самого начала этой сцены Амуду оставался задумчивым. Без сомнения, мой нубиец, помня свое детство, проведенное в глубине Африки, сопровождая караваны и сталкиваясь с опасностями, из которых выпутывался, искал способы выручить нас из создавшегося положения.

Взглянув в последний раз на джунгли, он наклонился ко мне и сказал:

— Бамбуки начинают дрожать сильнее, сагиб.

— Это-то и пугает! — ответил я.

— Через два часа вес одного только Рохини вырвет их из земли, и мы все пойдем на дно болота... если только...

— Договаривай...

— Если только мы не последуем совету погонщика.

— То есть убить нашего храброго слона? ...

— Жизнь четырех человек оправдывает эту необходимость, — задумчиво сказал майор Дейли.

— Давайте прибегнем к этому ужасному способу только в крайне случае, — быстро сказал я.

Мне было больно осознавать, что мы обязаны жизнью этому бедному колоссу, чья невероятная сила теперь держала нас над пропастью.

— Тогда, — сказал Амуду, — я могу попробовать спасти и нас, и Рохини.

— Каким образом? — спросил я с проблеском надежды. Я знал Амуду и понимал, что он способен на величайшую преданность.

— Если вы выведите нас оттуда целыми и невредимыми, — сказал майор Дейли, — то даю вам слово англичанина, что предоставлю вам возможность служить нам лишь по собственному желанию.

— Послушайте меня, сагиб, — продолжил мой верный слуга. — Прежде чем ночь стала такой темной, как сейчас, я успел осмотреть края торфяника, в который нас завел сам не подозревая того бедный Рохини. Я убедился в том, что трава на этой стороне, слева от нас, на берегу находится не дальше, чем в тридцати до сорока кальпах (локтях). Вот проект, который я вам предлагаю. В связке бамбука, который в данный момент служит нам опорой, есть те, которые безусловно должны достигать высоты от тридцати до тридцати пяти локтей. Я собираюсь подняться на вершину самого большого из тех, что Рохини не обхватил своим хоботом. Надеюсь остальные не сломаются от этого. Как только я окажусь наверху, вы легко отрубите бамбук под корень топором, который находится в гауде. Затем, цепляясь за его край, я буду следовать за ним в падении, и для меня будет сущим пустяком достичь земли без происшествий. Двадцать раз в детстве я пересекал реки, где поток не позволял мне плыть по течению, когда нужно было переправить на другую сторону конец веревки с кокосовым орехом на конце, когда наводились мосты для прохода караванов.

— Но если бамбук сломается под твоим весом, пройдя по кривой, когда будет падать? — спросил я Амуду.

— На все воля Аллаха.

— Но если бамбук, даже и не сломавшись, не достигнет другого берега?

— В тот момент, когда бамбук наклонится к земле с сильным толчком, я попытаюсь достичь берега. Если же я не смогу сделать этого... пусть свершится воля Аллаха!... Тогда вы убьете Рохини, чтобы дождаться помощи, которая обязательно придет к вам, лишь только наступит день, который позволит вам полностью увидеть эту местность.

Я пытался отговорить Амуду от его опасного проекта, предлагая сию же минуту пожертвовать слоном — но тот отказался и заявил, что уверен в успехе, если только бамбук не сломается в тот момент, когда, наклонившись для падения, он будет держать тело Амуду, которое ему предстоит нести. Оказавшись на суше, с факелом в руках он отправится в бунгало, помечая свой путь сломанными ветвями кустарников и быстро вернется с помощью.

Я все-таки колебался.

— Если мы выстрелим из винтовок, — сказал я, — то это сможет указать наше местонахождение.

— Да, — ответил майор, — но это не даст другим возможности присоединиться к нам. Ах! Если бы у нас был фонарь...

— Если бы мы сделали мост из бамбуков вокруг нас...

— О, сагиб, — уже нервничая сказал мне Амуду, — мы тратим слишком много времени на поиски бестолковых способов. В лучшем случае, если в нашем распоряжении будет четыре или пять бамбуков, остальные будут схвачены Рохини, который не отпустит их. Их все-равно недостаточно, чтобы построить мост, который мог бы держать нас. В вертикальном направлении бамбуки имеют некоторое сопротивление, а в горизонтальном они ломаются даже под меньшим весом, чем тот, который на них находится. Если даже мы и висим на них, то все-равно не знаем, достаточно ли они крепки и как прочно их концы закреплены на твердой почве. В этом случае мне пришлось бы перейти на другую сторону, чтобы убедиться в этом и закрепить их. А это просто невозможно, сагиб.

Время шло, и мы согласились на проект Амуду.

С ловкостью тигра наш храбрый нубийец залез на бамбуки, сказав нам, какой из них он выбрал, а затем взобрался на его вершину.

Не имея ни малейших эмоций в голосе, он закричал на нас, используя военно-морской термин: "Руби канаты!". Если не использовать этот самый военно-морской термин и не придавать голосу те эмоции, с которыми это было сказано, то значило просто: "Руби!"

В пять или шесть ударов топора бамбук был срезан под корень, и Амуду, почувствовав себя на свободе, отбросил в сторону то, за что цеплялся, и прыгнул в воздух.

Какая острая тревога охватила наши сердца в течение тех четырех или пяти секунд, прошедших от начала действия до падения нубийца. Мы ничего не могли различить, но звук падения тела в кусты говорил нам, что мой верный слуга не ошибся в своих расчетах.

Поднимаясь, Амуду произнес: "Аллах велик! Мы спасены."

— Берегись болот и ягуаров, — закричал майор.

— Не бойтесь, сагиб, я родился в болотах нижней Нубии, — ответил он.

Не успел он произнести эти слова, как мы услышали шелест кустов, через которые он пробирался. Огонь все еще ярко сиял в стороне башни раджей.

В течение примерно четырех-пяти минут мы слышали звук, который издавал Амуду, пробивая себе дорогу через джунгли. Затем все вернулось к тишине, если, конечно, мы можем назвать так те недовольные вопли, повизгивания и крики диких зверей, которые неслись со всех сторон.

Час, век — сколько времени прошло в этом беспокойстве? Напрасно мы подвергали сомнениям огонь, который продолжал гореть, пытаясь собрать воедино разные благоприятные сигналы. Ничто не могло нас успокоить или сохранить в нас надежду на спасение. Наш слон, все такой же непоколебимый, начал дышать громче. Он явно был крайне измучен в эту минуту. Погонщик успокоил нас, сказав, что таким образом колосс выражает в своей манере возмущение, которое вызывают у него находящиеся вокруг шакалы и гиены, которые, как правило, боятся приблизиться к нему.

Вдруг вдали раздались два выстрела из винтовки. Амуду явно добрался до башни раджей, весь дрожа от возбуждения. Мы сразу же отреагировали на его сигнал. До этого момента мы не осмеливались использовать наше огнестрельное оружие, чтобы сообщить о нашей ситуации сэру Джону, опасаясь, что он попадет в такую ​​же неприятную историю, что и мы, жаждая приключений и не имея проводников.

С этого момента мы могли следить за всем процессом нашего спасения. В самом деле, вскоре мы увидели в джунглях ряд факелов, направлявшихся к нам, которые явно двигались на спинах слонов. Мы насчитали девять особей, то есть весь отряд пришел нам на помощь. Менее чем через полчаса с Амуду во главе сэр Джон, капитан Элфинстон и все индусы-нилмакархея были уже на берегу болота, которое чуть не стало нашей гробницей. Было самое время, потому что связка бамбука уже начала клониться вниз. Когда Рохини увидел своих товарищей, он начала реветь от удовольствия. Остальные сразу ответили ему, и на несколько минут это было самым потрясающим из всех возможных концертов.

— Я думал вы потеряны без возврата, — воскликнул сэр Джон.

Фактически мы чудом избежали смерти.

Теперь извлечь нас из болота было делом одной минуты. Кокосовая пальма, срезанная вокруг бенгальского дерева и опрокинутая на спину слона, стала для нас естественным мостом, и, едва коснувшись земли, мы были встречены энергичным рукопожатием сэра Джона и его друзей.

Спасение Рохини потребовало больше работы. Ствол кокосовой пальмы, действовавший как точка опоры, быстро тянул за собой ветви деревьев, кустарников и камней, в то время как грязь собиралась уже проглотить слона. Таким образом, нужно было создать искусственный настил для колосса, которому с энергичным импульсом придется помогать в его усилиях с помощью длинной веревки из оболочки кокосового ореха, удерживаемой на другой стороне двумя слонами, будет возможно выбраться из грязи и оказаться на твердой почве.

Вся честь этого хорошо выполненного проекта принадлежала Амуду — мы спаслись благодаря его хладнокровию и отваге. Покинув нас, ему потребовалось больше часа, чтобы добраться до лагеря с факелом в руках, который зажег сам сэр Джон.

Недостаточно было идти вперед, нужно было знать куда вернуться. Храбрый нубиец позаботился с особой тщательностью, чтобы обозначить свой маршрут, делая каждые десять шагов пометки ветвями дерева и камнями, отметки на которых было затем нетрудно распознать.

Мы провели в том ужасном положении почти пять часов.

Я позволю себе задуматься, был ли обед, который ожидал нас в башне раджей, праздничным в знак нашего спасения. Теперь, укрытые стенами башни и защищенные слонами, мы мирно закончили день в своих гамаках той ночью, что началась со столь ужасных обстоятельств.

В середине дня мы вернулись в Каттиаар и, оставив позади нас нильмакариев с пойманными слонами и охотничьим экипажем и не задерживаясь для остановки в Четти-Колом, прибыли в дом сэра Джона тем же вечером.

Подобные несчастные случаи на болотах джунглей Цейлона, особенно в болотах Ганга, крайне часты и не все из них заканчиваются так благополучно, как наш. Если жертвами становятся люди, то лишь потому, что число путешественников, действительно достойных этого имени, пересекает Индию пешком с винтовкой на спине, с двумя слугами и телегой с волами, что является наиболее распространенным явлением. Однако количество диких зверей, крупного рогатого скота и индусов, проглоченных этими торфяниками, сокрытыми под зеленой и густой травой, что придает им вид луга, не поддается исчислению.

Во время моих путешествий и долгих лет, которые я прожил в этой стране, я пять или шесть раз подвергался серьезной опасности смертельного исхода — и это всегда проходило в подобных торфяниках.

После двадцати четырех часов отдыха я приказал Амуду и виндикару подготовиться к отъезду. Время уже сильно поджимало, близился срок, к которому я должен был появиться в Пондичерри, поэтому я принял решение останавливаться лишь для еды и сна на всем пути от Тринкомали до Джаффнапатнама.

Когда мы прощались с сэром Джоном и его дружной семьей, мой любезный хозяин пожаловал мне в подарок молодого слона, которого мы поймали и которого молодая мисс Хэстли уже взяла под свое покровительство. Я поблагодарил их за труды, но не смог найти в себе силы отнять это животное у этой очаровательной особы.

Амуду получил от майора Дейли, который по-королевски выполнил свое обещание, чек на пятьсот ливров на предъявителя в "Агра-банке" Калькутты (12 500 франков). Добрый малый мог теперь вернуться домой в Аден или на нубийские равнины. Теперь у него теперь было достаточно денег, чтобы прожить в любой из этих двух стран до конца своих дней.

На следующее утро, на рассвете, под присмотром сэра Джона и во избежание необходимости объезжать огромную бухту Тамблегам, каноэ привело меня к оконечности Веллоора, что напротив Каттиаара. Моя телега с волами, Амуду и виндикара совершили то же путешествие на плоту, а через несколько миль мы уже достигли Тринкомали. Окрестности этого города изобилуют очаровательными и живописными местами. Их оживляет множество небольших домиков, принадлежащих английским офицерам и офицерам заставы.

Тринкомали имеет самую большую и лучшую бухту из всех известных портов. Пролив, который дает к нему доступ, не способен пропустить два корабля одновременно, хотя в этом порту можно встретить флаги всех флотов мира.

В день, когда Англии придется вершить гигантскую борьбу за свою индийскую империю, возможно именно этот порт, где на протяжении многих лет собираются боеприпасы и всевозможные запасы, спасет ее.

Около сорока пяти лье отделяют Тринкомали от Джаффнапатнама, где дорога ведет либо внутрь материка к озерам Ниллавеле и Падвиль, либо к побережью, чтобы соединиться в районе Кари-Катое-Молле с двумя фортами Кокелай и Моллетиво, расположенных в конце двух заливов с одинаковым названием, которые образуют два порта, более широкие и менее безопасные, но почти такие же большие, как у Тринкомали.

Эта дорога есть результат работы древних раджей, которые покрывали этот великолепный остров дорогами, искусственными озерами и водопадами, которые прекрасно оберегаются англичанами. Дорога эта окружена столетними деревьями, которые, нависая над нашими головами, позволяли нам продолжать путь даже в те часы, когда жара обычно заставляет остановиться на полуденный сон.

Несмотря на это, нам потребовалось четырнадцать дней, чтобы добраться до Джаффнапатнама, главного города провинции и полуострова с таким названием, который каждый раз был на пути нашего путешествия и где особенно возле озера Падвиль из-за частичных наводнений и обильных водных потоков всегда нужно искать броды.

Север провинции особенно интересен для посещения. Здесь почти везде проживают малабарские индусы, которые вобрали в себя автохтонный элемент. Провинция также дает возможность изучить самые разные обычаи и самые необычные и любопытные традиции. Все это так, а потому с глубочайшим сожалением я был вынужден покинуть Цейлон, не имея возможности подробно посетить провинции Тоуэнсе, Корнавеллатоат и другие обширные районы полуострова. Однако я пообещал себе, что при первом же отпуске обязательно исправлю этот недостаток.

Я пересек весь этот прекрасный остров, начиная с Пуан-де-Галля, был у Адамова Пика, в Канди, на внутренних плато, а также в Тамблегаме, Тринкомали и Джаффнапатнаме. Чтобы довершить свои исследования Цейлона мне нужно пройти через северный полуостров и районы, которые я только видел краем глаза, а также северо-западное побережье острова Манаар, город Анурадхапур во внутренней части острова, старую столицу раджей первых поколений и обширные провинции, которые ее окружают, чтобы затем оказаться в Негомбо, Коломбо, Галле, Матуру, Каттрагам, провинции со старыми пагодами и разными любопытными местами юго-юго-востока, покрытой обширными непроходимыми лесами, гигантскими убежищами змей боа, неисчерпаемыми стадами диких слонов, на которых нильмакарии постоянно охотятся для вывоза их в глубь Индостана, в Сингапур, на Яву и Борнео.

Мое длительное пребывание в Калтне и других местах не позволило мне сделать какую-либо передышку в течение последних сорока восьми часов. Должностные обязанности, выполнение которых я больше не мог откладывать, вызвали меня в Пондичерри.

Как только я прибыл в Джаффнапатнам, то сразу арендовал лодку-хулаа с гребцами на случай полного штиля, а после того, как продал свою телегу с волами и поблагодарил Рамасами за виндикару, поднялся на борт с Амуду за несколько часов до заката. Река Пратисурья (невероятно красивая в лучах), которой покровительствует сам Танапасара, который, направляя свою большую шхуну, плывет по ветру и каждый вечер оказывается на берегу Бенгальского залива, приводит через несколько часов к перевалу Каре и достигает Негапатама, довольно важного города в Карнатике на побережье Индостана, куда я и хотел добраться. Плавание под парусом должно было доставить нас туда за двадцать пять или тридцати часов в зависимости от ветра.

Сидя на корме маленького корабля возле паломника-рулевого, который держал курс с взглядом, прикованным к берегам этого замечательного острова, который исчезал за горизонтом, освещенным последними лучами заходящего солнца, я не мог укрыться от сильных эмоций, размышляя о тех четырех месяцах, которые я провел в этих местах, где природа, кажется, вывернула сама себя наизнанку, чтобы собрать все свои богатства, самую необычную растительность, самые грандиозные и самые живописные места и многочисленные красоты.

В тот миг, когда древний Тапробан, изумительная Ланка, которую древние индусские стихи воспели двадцать тысяч лет назад, начал пропадать в тумане заходящего солнца, я помахал ему рукой, словно говоря: "До новых встреч."

С приходом ночи ветер посвежел. Моряки из Малабара опустили стекло, чтобы насладиться бризом и пели гортанным голосом строки из популярной местной баллады:

"Ингуэ ва,

Ингуэ по,

Териман, териман илле,

Сами купренга."

"Иди сюда,

Иди туда,

Поймешь иль не поймешь,

Повсюду Бог ведет тебя."

Сидя на корточках в углу, Амуду плакал.

КОНЕЦ КНИГИ

Общее число прислуги составляет около двадцати человек и не может быть уменьшено путем передачи другим работы тех, кого вы решили рассчитать. Индийские слуги принадлежат к специфическим кастам по своим функциям и от них невозможно получить ничего более, чем те обязанности, которые издавна закрепились за ними.

Самое интересное состоит в том, что вы не можете взять себе никаких других слуг, кроме как из этих каст.

Как ни странно, эти касты несомненно образовались самими индусами, которые согласились служить европейцам, лишь бы максимально сократить работу, предписанную каждому из них. Таким образом они покрывают самих себя, как и все свои прочие религиозные авторитеты. Так что если вы случайно попросите стакан воды у вашего виндикара, то тот он немедленно обратиться к вашему же бохису, передавая ваш приказ с комментарием в вашу сторону: "Моя каста запрещает мне делать что-либо, кроме управления повозкой."

Из этого следует, что, оказывая вам услугу, он попирает свои обязанности, которые должен исполнять в первую очередь. Увольте тотукуров — и никто больше не позаботится о вашем саде и у вас не будет больше ванны в те часы, когда вы привыкли принимать ее.

Без кавелерес ваши лошади больше не будут есть.

Без велакура ваш дом не будет освещен в темные часы.

Без повара вы не будете есть. Остаются други пятнадцать-двадцать слуг, но ни один из них, даже если это мети, привязанная к вашей персоне, никогда не согласился даже сварить вам пару яиц.

Как только слуга покидает вас, он должен быть своевременно заменен, если вы не хотите подвергнуться очень серьезным неудобствам. К счастью, добочи в ответе за данный вопрос и, поскольку именно они заботятся о любых изменениях или перетрубациях среди вашей прислуги, то привыкли всегда иметь в своем распоряжении людей, желающих заменить тех, кого было необходимо уволить или которые ушли по собственному желанию.

После добочи, своего рода мсье Жака, который заботится обо всем в доме, и мети, которая заботится о вас, самые драгоценные слуги, без сомнения, — панкабохисы, которые несут ответственность за воздух над вашей головой, т.е. в течение дня и ночи управляясь с этой сложной вещью, своего рода веером, который присутствует в каждой комнате и который они приводят в движение наружной веревкой, идущей через всю стену и блокирующей вход в вашу комнату.

Благодаря этому полезному инструменту, который, работая на полную мощность, дает восхитительную свежесть всему помещению, вы можете работать, есть и спать в самые знойные часы этого жаркого климата, не испытывая при этом никакой усталости.

Несмотря на всю роскошь домашней прислуги, жизнь в Индии не дорогая; заработная плата этих слуг колеблется от пяти до десяти франков в месяц. Они не питаются едой в вашем доме, только лишь добочи получает пятнадцать франков, включая деньги на еду. Индус способен разделить несколько горстей риса на три приема пищи.

Домашняя птица, дичь, рыба, крупное мясо и все предметы ежедневного потребления имеют необычайно дешевую стоимость. За пятьдесят франков в месяц можно поселиться в настоящем дворце с садами, конюшнями и служебными помещениями.

В Пуан-де-Галле, Коломбо, Канди и на материке, а именно в Бомбее, Мадрасе, Калькутте, где бы ни находились крупные населенные пункты, цены становятся выше, но в той пропорции, которая не имеет резкого роста.

Короче говоря, жизнь здесь свободна и легка, превосходна для всех, кто готов к ней и, если мы сможем преодолеть проблемы акклиматизации в стране, столь отличной от нашей, то скоро придем к потере любых мыслей о возвращении домой из этой очаровательной природы, полной поэзии, цветов и запахов.

Молодые люди приобретают по низкой цене в полное распоряжение одну или нескольких молодых индийских любовниц, бедных существ, проданных родителями в голодное время, и меняются они со скоростью того, как спортсмен меняет лошадей на скачках.

Это малообразованные, нежные и покорные женщины, а потому нередки случаи, когда те, которым не хватало самого необходимого в отцовском доме, очень довольны своей новой жизнью. Постепенно они учатся скрывать свои эмоции и горько плачут в день расставания, когда хозяин решает, что не хочет их больше видеть.

Я видел некоторых из них, которых покупатели несомненно из-за собственного безрассудства сильно привязали к себе. Должен признаться, что эти женщины были живыми, ласковыми, игривыми и часто крайне чувственными созданиями. Никогда не уходя и занимая лишь угол в саду, засаженном банановыми деревьями и олеандрами, где находилась их маленькая хижина, они сохраняли детскую манеру тех юных лет, когда человека не заботит ничто другое, кроме как возлежание в ванне, где они моют свои длинные волосы, а вечером сидение на корточках подобно преданной хозяину молодой собаке, жаждущей улыбки, которую хозяин дарует им крайне редко, будучи занятым тем, что созерцает извилистые спирали густого дыма, исходящие из его трубки.

Я знал молодого офицера, который в течение четырех лет своего пребывания в Индии держал у себя молодую и очаровательную девушку из Транкебара, которую он взял по прибытии. С ней было приятно и хорошо, и он относился к ней точно также, как и к любой европейской женщине, да и сам в свою очередь был объектом такой привязанности и столь глубокой преданности, что при его отъезде бедная беспомощная девушка укрылась в одинокой хижине в этой деревне, плача над предстоящей потерей и энергично отвергая все предложения, которые столь необычайная верность не могли не вызвать в нем сочувствия.

"Может я еще вернусь", сказал ее любовник, оставляя ее. И она ждала его с той крепкой верой, которая является отличительной чертой любви и наивного интеллекта.

Подобные примеры, однако, крайне редки на Востоке, в чем есть вина одурманиваемых народов этих стран, которые в наши дни видят в женщинах лишь объект получения удовольствия.

Низкий статус женщины в Индии состоит именно в нравственном, а не в юридическом аспекте. Грустно видеть, что европейцы перенимают в этом отношении у индусов свободную мораль.

Из этих временных союзов, эдакой смеси двух рас уже появилось большое число людей на Цейлоне и на всем полуострове Индостан, получившее у туземцев название "топас" или по-английски "полукровка", т.е. половинная кровь.

Заклейменные от рождения глупым предрассудком, ведущие повседневную жизнь между страданиями и упреками, отвергнутые индусами, презираемые европейцами, эти полукровки, неспособные ни к какой работе и увенчанные лохмотьями, представляют собой лишь чудовищное собрание пороков обеих рас, чьим продуктом они являются.

Вся карьера магистратуры, армии и различных ветвей власти закрыта для них теми же англичанами, которые на своих собраниях в лондонском Сити беспорядочно кричат ​​об освобождении негров и свободе народов. И все же, какую выгоду могла бы извлечь из этого их политика! Защищая, воспитывая и образовывая смешанных людей, делая их просвещенными и интеллигентными личностями, более активными, чем туземцы, которые со временем смешались бы с ними, возможно было бы эффективно бороться с кастовыми предрассудками, которые мешают возрождению Индии, и, возможно, это могло бы полностью изменить эту страну грез и инертности, которая на протяжении тысячелетий беспробудно спит в своих изношенных институтах, откармливая иностранца за счет своей крови и богатств.

Но было бы абсурдно приехать в Англию и просить ее следовать линии поведения, соответствующей цивилизации и человечности.

Народы, которые она угнетает, имеют для нее лишь товарную ценность. Она относится к ним как к своему хлопку, углю или металлам. Нравится это окружающим или нет, но они должны платить налоги и отдавать излишки. Все приемлемо, когда если дело касается английских интересов.

Здесь следует отметить, что высокопоставленные английские чиновники, такие как сэр Хэйстли, вполне согласны использовать неисчерпаемые богатства этой земли в интересах собственной нации... а какую жизнь пышности и великолепия ведут эти административные набобы!

Делайт-Хаус, дом сэра Джона, был настоящим дворцом, для украшения которого было собрано все и с Запада, и с Востока. Сады и парк были восхитительны, природа выполняла здесь почти всю работу садовника, который вряд ли среди всей этой пышной растительности утруждал себя украшением аллей и лабиринтов.

Наша экскурсия завершилась визитом в корнилу или жилище слонов, в котором находились четверо этих великолепных животных. В тот момент, когда мы вошли в их жилище, они были заняты, чтобы разместить на своих стойках запас корма и диких сахарных тростников, которые утром забирались отсюда под руководством сына погонщика, 12-летнего ребенка, чья сила была достаточной, чтобы не позволять слонам свободно гулять по джунглям или рисовым полям.

— Как по вашему мнению можно использовать этих животных? — спросил сэр Джон. — Я думаю, что не просто для удовольствия.

— Для охоты, — отвечал я.

— Я думаю, что они подойдут для охоты на бенгальского тигра. Но действительно ли ягуары и черные пантеры Цейлона стоят того, чтобы выходить с ними на бой?

— Вы правы. Поэтому охота, о которой я хочу поговорить с вами, более волнующая и, прежде всего, более опасная, чем эта. Район Таблегама и окрестности озера Канделле покрыты болотами и непроходимыми лесами, убежищами огромных стад диких слонов. Именно этих ужасных хозяев джунглей мы время от времени беспокоим своими набегами. Дикому слону мы противостоим цивилизованным слоном, и редко бывало, чтобы при каждой вылазке мы триумфально не возвращались бы с двумя или тремя из этих животных, которых мои люди пленяли и отдавали затем индусам, которые помогают нам. Требуется всего месяц или два хорошего ухода, чтобы приручить такого слона и отбить у него всякое желание вернуться обратно в лес. Я как раз планировал для вас на завтра одну из таких вылазок. Я уверен, что вы не видели ничего другого столь необычного, столь непредвиденного и столь результативного в столь трогательных событиях.

— Однажды на бенгальских равнинах я участвовал на спине слона в погоне за крупным тигром на границах сандеров (болота Ганга).

— Эти две вещи нельзя сравнивать друг с другом. Когда вы преследуете королевского тигра, слон бушует, бросает животное на землю и давит его ногами, если конечно ему удается схватить его своим мощным хоботом. На охоте, которую мы собираемся устроить, превосходно обученные слоны действуют совершенно иначе, стараясь преуспеть в хитрости и изяществе, о которых мы не можем и догадываться пока не увидели их в действии. Речь идет о том, чтобы добровольно или непроизвольно поймать дикого слона, которого возможно отбить от его стада, а затем уже преследовать его. Наши слоны используют силу только на последней стадии процесса. Охота эта не представляет собой особой опасности. Понятное дело, что не следует сталкиваться с самим стадом, которое в этом случае заставит вас дорого заплатить за свое безрассудство. Поэтому принято позволить индусам-чалеас полностью руководить всеми действиями, так как благодаря многолетнему опыту жизни в лесах и джунглях они вполне способны проводить подобные вылазки.

Будучи обрадованным, что предстоящее событие было вовсе не тем, о чем я подумал вначале, то есть пойти и устроить засаду в месте, подходящем для того, чтобы легко послать оттуда взрывную пулю в глаз или ухо разумного колосса, я устроил себе настоящий праздник до следующего дня, в который не должен пропустить предстоящие эмоции, интересные наблюдения или опасности... Я решил совершить путешествие в торфяные болота озера Канделле без Амуду.

По возвращении в дом, куда нас позвали на завтрак, сэр Джон сказал мне, что вечером он ожидает к себе двух офицеров из Тринкомали, больших любителей охоты, которые должны были присоединиться к нам со своими людьми. Весь день был занят подготовкой, ведь мы должны были оставаться в джунглях два или три дня, а мой знакомый, полностью занявшись распоряжениями, которые должен был отдать для этого, оставил меня до вечера с леди Хэйстли и ее подругами, молодыми и обаятельными дамами, которые благодаря своей игривости, очарованию беседы и изысканности манер обеспечили мне самые приятные часы, которые я провел со времен Калтны.

У великих красот природы есть свои прелести. Например, пересечь самые дикие места, которые, возможно, только есть в мире, среди растительности, которой нет равных. Или отдыхать ночью в самодельном гамаке в лесу, в джунглях или в горном ущелье. Слышать в ночной тишине больших кошек, которые приходят пить к реке или охотятся на пустынных тропах, издавая при этом свои хриплые крики. Все это просто непередаваемо, полно поэзии и неописуемой увлеченности. Опять же, бывают времена, когда сущность человек из старушки Европы берет верх и жаждет бесед и общества, особенно женского. И это тем более приятно, если удается встретить тех, кто живет в большом мире и умеет поддержать беседу.

Как и было запланировано, двое английских офицеров из Тринкомали прибыли к чаю с шестью великолепными слонами, погонщиками и прочими слугами. Животные были немедленно отведены в корилу, где их товарищи приветствовали их тысячами радостных объятий. Они уже охотились вместе, поэтому каждый раз, когда они встречались снова, то прекрасно понимали, что следующий день будет для них днем ​​радости.

За несколько часов до восхода солнца все было готово, и мы отправились в следующем порядке.

Восемь слонов были предназначены для охоты. Двое других, увенчанные большими и удобными гаудами, в которых мы могли спокойно спать, служили исключительно для обслуги.

Старый слон по имени Манджари (Жемчужина) был во главе процессии, неся на спине своего погонщика и предводителя нилмарйериа (охотников на слонов). Именно это умное животное было ответственным за всю охоту, которую он давно знал и за которую приобрел заслуженную репутацию. Его спутники никогда не должны были упускать его из виду, следовать его чутью и защищать при малейшем сигнале.

За Манджари следовали в колонне по одному семь остальных слонов. Каждый из них, помимо проводников, нес на себе двух или трех нилмарйериа.

Затем шли Рохини (имя богини) и Баладжа (аромат жасмина), два слона, которые защищали нас и которые должны были участвовать в охоте лишь в качестве наблюдателей.

Майор Дейли и я сидели на Рохини, а сэр Хэйстли и капитан Эльфинстон расположились на Баладжа.

Две бычьи повозки, снабженные всевозможными продуктами, закрывали процессию. Амуду получил разрешение сесть на шею Рохини, рядом с погонщиком.

Весь путь составлял около двадцати миль, то есть почти семь лье, достаточных для того, чтобы добраться до берегов озера Канделле. Что касается остановки в столь жаркую погоду, сегодня у нас был целый свободный день, а охота вполне могла начаться и завтра. Вместо того, чтобы идти через Тамблегам по главной дороге, сэр Джон распорядился следовать вдоль живописной реки Котти, один из притоков которой бежит от великого озера, берега которого с куликами, утками-мандаринками, золотыми утками, бекасами, ржанками и множеством других водоплавающих птиц, характерных для этой страны, постоянно привлекали наше внимание.

Я не буду пытаться описать ту очаровательную панораму, которая раскинулась перед нами от Коттиара до Канделле. Ничто не могло превзойти магические эффекты этого солнца экватора, проникающего сквозь цветущие виноградные лозы, ветви кокосовых пальм, огненные и тюльпанные деревья, которые имеют на своих вершинах купола зелени, через которые проходил свет. Тысячи птиц проносились над нами, издавая крики, свист и песни. Плач зеленого голубя, посвященного Вишну, смешался со звуком трубы раджувалы, щебетанием бенгальского языка и рулетами бульбула, в то время как большие черные обезьяны с белыми ожерельями, разгоряченные своими трюками, висели на ветках и смотрели, как мы проходим мимо.

Когда мы покидали лес, чтобы приблизиться к руслу реки, в соответствии с извилистостью дороги, по которой мы шли, нам открывались самые замечательные виды, крайне часто сменяющие друг друга и показывающие нам во всех аспектах эту великолепную сингальскую природу, которая взывает к самому материальному уму, дабы тот узрел ее сам и почувствовал в себе перемены.

Мы остановились в десять часов утра, чтобы без необходимости не получить солнечный удар, возле маленькой деревни под названием Четти-Колом, почти исключительно населенной несколькими креольскими семьями португальского происхождения.

Люди, которые называют себя креолами на Цейлоне, не похожи на наши представления о них в Европе. Вырождающиеся потомки древних завоевателей Индии, испорченные праздностью, увенчанные гордостью, почти такие же бронзовые, как топы или полукровки, вряд ли занимают какое-либо высокое положение особенно в вопросах морали. Те, кто сохранил некоторые обломки счастья или, благодаря банальной торговле, ведет спокойный образ жизни, все еще стремятся сохранить определенное положение. Однако оно настолько слабо, что при контакте с окружающими они крайне быстро осознают скудность своих умственных способностей, помноженные на европейское тщеславие и индийские суеверия.

Поднявшись с положения детей слуг, они с раннего возраста заражаются пагубными привычками, даже пороками, от которых им никогда не удастся избавиться впоследствии. За редкими исключениями английское общество не допускает их в свой круг. Вообще все жители, которые не являются чистой кровью, беспощадно отталкиваются англичанами во всех их колониях.

Женщины этих креолов-метисов имеют уникальные представления о скромности. С самого детства они ходили полуголые перед слугами, не задумываясь о своем поле. Они принимают ванны, не заботясь о присутствии окружающих. Есть даже некоторые, которых моют в ванне без всяких стеснений молодые индуски в возрасте от шестнадцати до восемнадцати лет, и нередки случаи, когда эти действия приносят печальные результаты.

Деньги сами по себе определяют класс, в котором находятся эти люди. Накапливая деньги, они начинают называть себя креолами. Как только они снова оказываются на мели, то вновь становятся топами или полукровками. Чем больше они богатеют, тем ближе они приближаются к сингальцам и тем больше говорят о чистоте своей расы и своих португальских предках. Они называют себя Дон Гомес, Дон Алонзо, Дон Альбукерке, Дон Хуан да Сильва. Нельзя не улыбнуться моральной несостоятельности тех, кто носит столь громкие имена. Стойкие и гордые, креолы, которым не повезло и которых, в свою очередь, отвергают как полукровок, вносят вклад, возможно, даже больший, чем англичане для поддержания корней своей расы, не имея однако ничего, чтобы поддержать эти притязания и мгновенно признавая, что любые даже самые абсурдные предрассудки можно игнорировать.

Однажды вновь прибывшая молодая француженка поприветствовала топас, которая, будучи трудолюбивой и честной, сумела завоевать определенное уважение.

"Вы терпимы к этим людям?" — спросила креолка, чья загорелая кожа свидетельствовала об ее происхождении.

"Мадам, — возразила та, — когда дело касается чести, как же я могу быть терпимой к ним в своей стране?"

Все действия жизни полукровок подвергаются двойному влиянию европейских и индусских предрассудков.

Суеверные до крайности они приписывают одинаковые способности демонам католической религии и тысячам злых духов, населяющих индусский пантеон.

Если они болеют, то врач вызывается в зависимости от положения, то есть вы должны быть достаточно богатым, чтобы заплатить за английского доктора. Но как только он вышел за дверь, местри, своего рода местный знахарь, начинает применять магические травы и читать ментрамы или молитвы, которые должны излечить вас от лихорадки, дизентерии или холеры.

Излишне говорить, что исцеление, когда оно происходит, всегда определяется жонглированием индусского шарлатана. Довольно часто можно увидеть, как в смертельном случае посылаются свечи и подарки и в христианскую часовню, и в местную пагоду ибо если Христос окажется бессилен, то Вишну непременно спасет душу усопшего.

На великих индусских фестивалях в знаменитых пагодах айя и няни детей возвращаются из паломничества с набором маленьких амулетов, которые были благословлены рукой брамина. Креольские матери принимают их с благодарностью и спешат надеть на шеи своих детей вместе с экс-войо или иконой Богородицы... Таким образом, дети гарантировано защищены с обеих сторон одновременно.

Попробуйте показать им совершенную беспомощность всех этих амулетов с любых сторон, и они даже не поймут о чем вы говорите.

Креольские женщины не являются матерями в буквальном смысле слова в этой стране. Ребенок их по сути брошен на попечение местных женщин, которые, стоит сказать, окружают его величайшей заботой ибо они крайне милы, добры и любят детей своих хозяев наравне со своими. Но какие привычки креольская мать способна привить ребенку, если она вообще не занимается им аж до десяти или двенадцати лет?

Вечерами, когда ребенок уже начинает говорить и понимать, он слушает бесконечные сказки, где все ракшасы, дэвы, супарны и другие хорошие или плохие существа, принимая жуткие роли, травмируют воображение этих бедных маленьких существ. В итоге со временем им в голову вбиваются совершенно абсурдные предубеждения, которые никогда уже их не покинут.

Позже священник будет пытаться искоренить все это, однако он говорит о подобных же демонах, искусителях и злых духамах. Его истории, как минимум, столь же необычны, как и истории айя-цингалки. Они превосходно адаптируются к причудливым рассказам об индусах, и из всего этого возникает непрерывная путаница суеверий, в клоаке которых несчастный креол проведет всю свою жизнь, относясь к ним с одинаковой верой и уважением. Когда же он умрет, его семья будет удостоена чести продолжать эту двойную веру. Рядом с католической свечой будет помещена в углу дома лампа, зажженная в священном огне пагоды, чье масло было благословлено брамином. И будьте уверены, что в вазе будет стоять букет маленьких желтых цветов с резким и пронзительным ароматом, который индусы используют на всех праздниках, чтобы отогнать злых духов.

Не следует предполагать, что подобные отклонения — это участь исключительно низших каст. Креолам, которые учились в университетах Бомбея, Мадраса или Калькутты, так и не удается избавиться от этих суеверий полностью. Я знал одного из них, который, вопреки обычаям своих соотечественников, стремился с пользой провести жизнь. Он устроился в Британское управление общественных работ и занял довольно большой пост в Коломбо. Что ж, этот человек, которого все считали очень умным на его посту, никогда бы не положил свою ложку в блюдо для переноски, не прочитав заранее, на тамильском языке, ментрам, который он хранил у своей медсестры и которым пользовался для защиты от злых духов. Ведь те были постоянно заняты тем, что подбрасывали ему гадости в еду, чтобы сделать ее невкусной и нездоровой.

Он не осмеливался признаться перед европейцами, что верит в силу своего ментрама, однако без колебаний заявил об этом в их присутствии, говоря как паллиатив: "Было бы абсурдом придавать какое-либо значение этому действию. Я вполне понимаю всю абсурдность своих действий, но мне крайне дорогая эта детская привычка. Она напоминает мне мою старую айю, которую я очень любил."

Брамины используют кокосовое масло, которое они ароматизируют и разбавляют, чтобы покрыть им статуи своих божеств. Верующие благочестиво принимают то, когда масло появляется на пальцах идолов, и приписывают им самые необычайные способности. Слепые люди, которым святое масло восстановило зрение, горбуны, которых оно выпрямило, умирающие люди, которых оно вернуло к жизни — примеры неисчислимы, если мы обратимся к религиозной хронике. При подобных действиях постоянное использование такого священного бальзама гарантирует исцеление от укуса змеи и всех видов болезней. Наш знакомый доставал себе это масло тайно из ближайшей пагоды и каждое утро натирал им свои шею и живот в соответствии с предписаниями браминов. Если он собирался в путешествие, то намазывал все свое тело, делая вид, что это придает конечностям гибкость и эластичность и делает его приспособленным к длительным поездкам, забирая чувство усталости. Но он никому не открывал реальной основы своих мыслей, что делалось по сути для того, чтобы избежать неприятных роспросов.

Стоит отдельно отметить, что интеллектуально этот человек был намного выше всех прочих своих соотечественников.

Небольшая деревня Четти Колом на реке Котти, где, как я уже говорил, проживали креолы португальского происхождения, имеет собственную историческую основу. Действительно, с трудом верится, что эти люди являются потомками смелых моряков, которые оказались в Индийском Океане задолго до других европейских народов. Часть спутников Лоренцо д'Альмейды, которые открыли Цейлон, заблудились в лесах острова и не смогли вернуться обратно на корабль португальского адмирала. Тогда они обратились к Кирти Ниссанге, радже, который правил тогда в Канди, чтобы тот предоставил им женщин, рабов и землю. После того, как этот тройной запрос был одобрен, авантюристы решили обосноваться на берегах реки Котти, где находилась дарованная им земля, и основали ту самую деревню, которой местные жители дали имя Четти-Белатти-Колом, то есть деревня иностранных торговцев, более известная как Четти-Колом.

В этой бедной деревне в наши дни едва ли найдется с десяток семей, живущих в полуиндусских и полевропейских хижинах. Их уже совершенно невозможно отличить от местных людей ни по цвету кожи, ни по манерам. На самом деле португальскую кровь давно уже поглотила кровь малабарская или цингальская. Примечательно, однако, что мужчины до сих пор носят европейский костюм, а женщины, которые в своем интерьере имеют только простую набедренную повязку, надевают длинные мешковатые платья и фантастические шляпы, словно они сделаны в ателье в Сохо для дам африканского побережья и правящих правителей Малайзии.

Кроме того, между собой эти люди продолжают изъясняться на португальском языке. Майор Дейли подтвердил мне, что в этой деревне, не имевшей никаких сношений с метрополией с момента ее основания, потомки спутников Алмейды до сих пор говорят на классическом языке времен Камоэнса.

Некоторое время спустя сэр Хэйстли сказал мне: "Эти люди думают, что говорят на языке родной страны, но на самом деле это обычная смесь португальского, тамильского и хиндустани."

Я уже было собирался заставить майора Дейли и сэра Джона поломать копья в области лингвистики, когда местри или глава деревни, сеньор Альварес де Кастро, пришел, чтобы выразить свое почтение господину сборщику налогов и обратился к нему по-португальски. Никто из нас не понимал этот язык, поэтому спор решился сам собой, а разговор продолжился на тамильском языке.

Остановившись здесь на несколько часов, мы отправились к бунгало на Канделле, стремясь попасть туда до наступления темноты, когда наше внимание привлекли звуки родной трубы, которая звучала у берега реки, чуть ниже деревни. Оттуда неслись крики: "Ингу ва, ингу ва! (Сюда, сюда!)" Решившись подойти, мы увидели огромных размеров каймана, извивающегося в воде и удерживаемого крепкой цепью, на конце которой был острый железный крюк, который глубоко вошел в глотку рептилии. Сие происшествие в челюсти каймана поразило его в тот момент, когда он попытался проглотить приманку.

(1) Рапы или исполнители рапсиами, т.е. песен и од, поэты.

Много времени минуло с тех пор, как в Тамблегаме была столь важная свадьба, к которой все так активно готовились.

Налла-Тамби Моделиар был не только главой округа, но и главой касты велладжей, которые утверждали, что они принадлежат к королевской семье, то есть к древним кшатриям (ПРАВИТЕЛЬ) Индостана.

Вся северо-восточная и северная часть Цейлона, которую нам еще предстоит посетить, населена малабарами из континентальной Индии, хотя мне и не удалось полностью изучить их разделение на касты, которые отличаются от прочих сингальцев. Пока мы опустим эти детали, направляя читателя в Индостан, где все этом можно изучить подробнее, хотя здесь надо сказать пару слов, чтобы лучше понять все последующие события.

Благодаря санскриту и множеству рукописей, оставшихся нам со времен Древней Индии, сегодня мы можем с полной исторической достоверностью описать события двадцати пяти-тридцати тысячелетней давности. Опять же с точки зрения той науки, которая изучает жизнь людей в различных эпохах, это всего лишь один миг из всего человеческого существования протяженностью в несколько миллионов лет!

В тот отдаленный период существования мира основным авторитетом в патриархальном обществе была власть главы семьи, который одновременно являлся священником основной религии. Отец и священник в санскритских священных текста, а также в греческом и латинском языках, в течение многих столетий назывались одним словом для отображения их гражданских и религиозных обязанностей.

Священник поддерживал престиж семьи, и его авторитет постоянно усиливался. Поэтому когда семья постепенно становились общиной, община народом, а народ нацией, то власть священника росла вместе с этими изменениями: она отделилась от власти отца и стала безликой силой в руках отдельного класса людей, которые для того, чтобы закрепить свое владычество, стали заявлять, что Бог послал их быть пасторами народа. Эти люди стали называться браминами от Брахмы, Бога-Творца.

Чтобы твердо установить свой деспотизм, священники закрепились на религиозной идее и с того момента используют имя Бога для творения различных чудес, заклинаний, откровенной лжи и таинства, что на протяжении многих веков дает им столь прекрасные преимущества.

Они начали с того, что разделили людей на касты, и, для того, чтобы их решение было неоспоримым, поручили самому Брахме совершить это. Вот что они говорят: "Мы ратуем за то, чтобы добрые люди приняли в себя вечный воздух блаженства и радости" или "это угодно Богу... так говорит Бог... мы лишь недостойные исполнители небесной воли."

Однажды эти люди обнаружили, что при создании мира Брахма создал человека из четырех разных частей своего тела, что указывало на его относительную неполноценность и зависимость, с которой должны сталкиваться определенные касты людей. Из своего рта Брахма сделал брамина, то есть священника, повелителя вселенной, который был создан исключительно для выполнения его заветов. Таким образом, любой, кто пытается противостоять браминам, священникам, левитам, безумным и вертящимся дервишам и прочим шулерам, не заслуживает прощения, так как мы существуем только для них и по их милости. Из руки Брахмы вышли кшатрии или правители, раджи, цари, которым поручено управлять миром под надзором священников. Из бедра Брахмы родились вайшья, которым в качестве торговцев, фермеров, скотоводов, ремесленников и т.д. нужно обеспечивать две первые касты. Наконец, из своей ноги Брахма сделал шудров, то есть рабов, которым велено вечно прислуживать всем прочим кастам.

Как видим, не так все и плохо. На современном этапе все еще делаются попытки ликвидации всех этих прекрасных священнических изобретений.

Каждый человек, и это стало неизменным законом, не мог ни по оказанным услугам, ни по каким-либо другим мотивам покинуть касту, в которой он родился. С тех пор не было никаких действий, которые могли бы его смутить, не было надежды на улучшение своего положения, что явилось бы стимулятором энергии индуса, чей каждый шаг и каждое движение от рождения до смерти стало регулироваться характерными для его касты законами и нормами. В такой ситуации индус погрузился в жизнь снов и материализма, которая до сих пор остается его единственной реальностью и заставляет отвергать все изменения как зло или действия равные преступлениям.

В итоге получилось, что брамины создали нацию, в которой легко доминировать и которая не в силах стряхнуть с себя подобное иго. Брамины получили великие почести, пожертвования, богатство и уважение. Но с того дня, когда жители с севера стали бросать ревнивый взгляд на богатства Индостана, со дня, когда на индусов началось нашествие монголов, они тщетно пытались защитить себя. Любые усилия были бесполезны для попытки организации людей, которых столь долго доводили до безразличия в целях обеспечения собственного господства. Только кшатрии были ликвидированы, чтобы сохранить власть, которой поделились с ними священники. Брамины, молясь богу в своих пагодах, который был бессилен спасти их, поняли, что рушится их сила, укрепленная мерами предосторожности, изначально принятыми для ее сохранения. Напрасно они предавали захватчиков анафеме и угрожали им небесным гневом, который был направлен на многочисленные армии последних. В результате новые хозяева спокойно селились на завоеванной земле и в свою очередь уступали места лишь тем завоевателям, которые приходили сюда после них.

С тех пор Индия стала классической страной для вторжений, а ее народ, одуряемый пятнадцать тысяч лет и попираемый деспотией священников, всегда безропотно подчинялся всем захватчикам. Вероятно даже шудра не были особенно довольны свержением тех высоких классов, которые столь долго доминировали над ним.

Сегодня из четырех изначальных каст Индии существуют только та, в которую входят брамины, которые, потеряв абсолютную власть, сохранили чистоту расы и часть своего религиозного престижа.

Предоставленное самому себе население подразделяется на касты до бесконечности. Разделение зависит от деятельности человека: каждая профессия, и каждая специальность полностью изолируют себя от прочих каст. Когда все причины для разделения, разграничения и уточнения были исчерпаны, то каждая каста в свою очередь стала делиться на два чуждых друг другу лагеря, словно они никогда и не имели общего происхождения. Эти два лагеря называются сторонники правой руки и сторонники левой руки.

Здесь требуется объяснение.

Индусы едят руками без какого-либо прибора. Какой бы вариант они ни выбрали для этой функции, другая рука считается нечистой, никогда не должна касаться пищи и предназначена лишь для священного омовения. Отсюда и разделение, о котором я только что говорил. В одной и той же касте одни члены используют правую руку для еды, другие — левую.

Так, например, у касты веллая есть веллая правой руки и веллая левой руки. То же самое существует и во всех других кастах.

Все касты признают превосходство браминов. Но эта уступка лишь является поводом поставить себя выше остальных. Отсюда и происходит беспощадная борьба за влияние и богатство, порой ведущая к гибели людей.

Раньше только раджи и принцы королевской семьи имели право носить позолоченную трость, статус которой соответствовал нашим тамбур-мажорам. Европейские правительства, захватившие Индию, зарезервировали это право в качестве награды местным правителям. Трудно даже представить себе до в какой степени низости и раболепия опускаются богатые индусы, чтобы заполучить эту трость, и сколько они платят агентам влияния, которые выбивают им такую награду. Двадцать лет своей жизни индус будет пресмыкаться и умолять губернаторов, советников и чиновников всех мастей. Если он наконец получит трость, то он будет до смерти рад, а вся его семья и каста будут в течение нескольких поколений гордиться полученным отличием. Европейцам крайне по душе эта мания, которую они активно эксплуатируют. Справедливости ради надо сказать, что индусов не меньше привлекают различные тряпки из красной, желтой или зеленой ткани, которые мы вшиваем в наши петли.

Сходите в народный суд во время разбора дела о продажи недвижимости, и если вдруг два человека из конкурирующих каст и примерно равных друг другу по богатству, окажутся там и сделают одинаковую ставку, то можете быть уверены, что стоимость этой недвижимости возрастет вдвое или втрое. Один потратит тридцать тысяч рупий на брак своей дочери, другой потратит сорок. Пусть первый даст исполняющим ритуалы браминам на религиозной церемонии пятьдесят волов, а через восемь дней второй сделает свое подношение и даст сто волов.

Я знал богатого банкира из касты коммути, который, поссорившись со своим зятем из-за какого-то вопроса о старшинстве, расстроил всем его планы и заплатил тридцать тысяч франков за переезд своей конюшни, не стоивший и пяти тысяч — и все потому что банкир сказал, что его зять никогда не будет иметь таких лошадей в своей конюшне.

Будучи охваченный тщеславием, индус способен на самые невероятные глупости.

Стоит также отметить и воздать индусам должное, что эти люди способны на самую горячую преданность и благородство, которые нечасто встречаются в мировой истории.

В связи с этим мне хотелось бы сделать следующее заявление. Я не претендую на то, чтобы восстанавливать справедливость: в нынешней Франции просто невозможно, чтобы люди стонали под административным и бюрократическим гнетом сил, стоящих выше закона! В конечном счете мы всегда остаемся преданными своей стране, которую, по крайней мере, стараемся не забывать на чужбине.

Я беру то, что собираюсь сказать, под личную ответственность.

В Пондичерри есть индус по имени Сандира-Пуле, который живет на скромную пенсию в три тысячи франков вместе со своей многочисленной семьей. Его дедушка потратил двенадцать миллионов на Францию, и Сандира-Пуле ждет что, если понадобится, Франция вспомнит об одной из величайших семей в Индии, которая разрушила сама себя во имя нашего флага.

Вот эта история.

В 1793 году англичане осаждали Пондичерри, этот несчастный город, известный своей непоколебимой верностью Франции, со стороны Гуделура (КУДДАЛОР — НЕБОЛЬШОЙ ПОРТ НА КОРОМАНДЕЛЬСКОМ БЕРЕГУ ИНДОСТАНА) и с моря. Город защищался на пределе отчаяния, ему не предстояло ожидать помощи от метрополии, которая сама была центром иностранной коалиции.

В один прекрасный день мы не могли уже отвечать на огонь англичан. У нас был порох, но не не было больше снарядов. Все железо в городе было отправлено в "краснорубашечников" (ИРОНИЧЕСКОЕ НАИМЕНОВАНИЕ БРИТАНСКИХ СОЛДАТ ПО ЦВЕТУ МУНДИРА): балюстрады памятников, стрелы и кресты церквей были выстрелены в них.

Был собран военный совет. Губернатор и старые солдаты, которые были его старыми друзьями, горько плакали при мысли о сдаче. Там были и старые вояки де Лалли-Толлендаль, и Дюплеи, и Маэ де ла Бурдоннэ. Этим храбрым людям было очень больно покидать старый Понди, город дворцов, как его называют на коромандельском побережье.

Внезапно один индус попросил поговорить с членами совета. Представим его читателю. Это был глава касты велладжи в Пондичерри, самый богатый человек в стране, дед Сандира-Пуле.

— Господа! — сказал он, — Узнав, что у вас больше нет боеприпасов и что мы возможно собираетесь сдаться, я привез вам повозку с пятьюдесятью ящиками денег, золотых рупий. Не хотите ли вы сделать отличный выстрел?

При этих словах комната разразилась аплодисментами. Таким образом, глава велладжи послужил на благо своей страны. Каждый военный вернулся на свой пост, и защита возобновилась с еще большим энтузиазмом.

Двадцать дней англичан поливали золотом и серебром.

Конвент (ТОГДАШНЕЕ ФРАНЦУЗСКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО), растроганный подобным жестом преданности, предписал в качестве национальной награды вернуть сумму, которую индус предложил французским защитникам. Министр финансов Ролан за взятку низвел сумму подлежащую выплате до десяти миллионов. Но выплата так никогда и не была сделана. Благородный глава велладжи, слишком гордый, чтобы потребовать чего-либо, умер в бедности, а его внук Сандира-Пуле живет в положении близком к нищете в городе, где его семья потеряла свое влияние за то, что он слишком горячо и преданно любил Францию.

Реальность однако состоит в том, что Сандира-Пуле получил для себя и своих наследников пожизненное разрешение носить трость с золотым набалдашником.

Грустно говорить, но даже англичане всегда стремятся наградить достойных и преданных им людей.

Дело не в том, что мы менее щедры, чем наши соседи. На протяжении более чем шестидесяти лет у нас не было достойной внешней или колониальной политики. У нас нет даже правительства, мы всего лишь административная единица. Мы знаем, что и даже при хорошем управлении вся действительность состоит лишь в том, чтобы платить налогоплательщикам и повышать зарплату государственным служащим от десяти тысяч до двенадцати тысяч франков, затем от двенадцати до пятнадцати, а потом и от пятнадцати до двадцати. Что же касается преданности и героизма, то это составляет какие-то жалкие пятьдесят франков в виде подачки.

Но давайте вернемся к индусским кастам.

Человеческая жизнь всегда должна подпитываться какими-либо действиями. Отними у народа свободу и политическую жизнь, и жизнь навсегда погрязнет в византийских ссорах, пустых дискуссиях и мелких прениях о старшинстве.

В индийских городах у каждой касты есть своя улица, которая по своему назначению запрещает прохождение по ней во время фестивалей всех, кроме членов данной касты. Подобный запрет существует и на фестивалях других каст. Нарушение этого запрета может караться смертью.

Некоторым кастам не разрешается переносить паланкины. Другие, имеющие это право, могут пользоваться им только в праздничные дни или в конкретное время года.

Бросать коробки, пользоваться взрывчатыми веществами или бенгальским огнем, слушать музыку во время похоронных церемоний, носить сандалии, стричься определенным образом, иметь право носить ту или иную прическу, передвигаться в повозке с одной, двумя или четырьмя лошадьми, есть на дереве, в углублении на земле, из медной, серебряной или золотой посуды, так или иначе брить бороду и тысяча других обычаев, которые было бы слишком долго перечислять — все это формирует привилегии, которые индусы имеют право использовать в своей жизни. Однако они не только не делают этого, но и запрещают делать это другим, если какая-либо каста не имеет на это права.

А теперь представьте себе восстание против иностранной оккупации в условиях, когда два человека не могут ни есть вместе, ни носить одинаковую одежду ибо они принадлежат к разным кастам! Таким было восстание 1857 года против англичан, крайне слабое восстание мусульман с севера, весьма легкое при своем подавлении и принявшее эпические масштабы в Европе исключительно благодаря британскому пафосу, когда невозможно пройти мимо строя из трех солдат в шеренге, не произнеся им страстные возгласы восхищения. Благодаря слоганам всех газет, которые печатают на английском языке по всему миру: "Каков герой этот Джон Булль!", Европа бросается к окну и смотрит, как проходят эти самые герои.

История этой знаменитой войны известная всему миру.

Вот она в двух словах.

В 1856 году лорд Далхаузи, генерал-губернатор Индии, издал указ о конфискациии королевства Ауд, по той причине "что глава королевства не способен управлять им." Именно такие слова содержится в этом указе.

Франция не протестовала ни против этого акта, ни против невероятной наглости терминов, использованных в акте о конфискации. Такое жестокое попирание прав нации было утешительной запиской лишь для Англии, которая стремилась продолжить Крымскую войну.

В результате этого акта наземного пиратства от 40 до 50 тысяч несчастных мусульман восстали на защиту своей национальной независимости. Они захватили часть городов на севере, но поскольку из двухсот миллионов индусов ни один не сдвинулся с места, то повстанцы не осмелились идти вперед, а у Англии образовалось достаточно времени, чтобы послать в страну двадцать тысяч человек, которые и подавили так называемое восстание.

На следующий день Джон Булл стал настоящим героем! Чтобы отомстить за свой испуг и научить индусов более не беспокоить их по пустякам, англичане в течение шести месяцев совершали военные марши в сопровождении музыки и винтовочных выстрелов, убивая тысячи заключенных с разрешения своего командования на каждом утреннем параде. Только в Лакхнау было убито семь тысяч человек, включая мужчин, женщин, стариков и детей...

О, француз! Причудливый, гуманный, космополитический путешественник и двигатель прогресса. Взгляни на то, что происходит вокруг, посмотри как сильные обращаются со слабыми — и ты можешь не проснуться однажды утром, будучи убитым в своей кровати с разграбленными шкафами и ящиками. И все это лишь из-за того, что ты думал, что нет нужды закрывать на ночь входную дверь.

Англичане, которые поощряют разделение каст, разводят их в разные стороны еще больше, чем когда-либо до них, так как до тех пор, пока это разделение существует, у них не будет причин опасаться сколь-либо серьезного восстания. Данная ситуация не оказывает никакого влияния на индусов низшей касты, которые всегда были угнетены и которым было невозможно придать какое-либо представление о национальной гордости в стране, где они постоянно платят налоги браминам или раджам, мусульманам или англичанам. Что касается высших каст, они требуют только одного: глава сохраняет свой статус и свой капитал, следуя примеру всех аристократов мира, которые всегда служили подстилкой для захватчиков. Сначала они яростно борются с завоевателями, но это только в самом начале. Весь вопрос состоит только в сохранении власти. И вот когда вся территория завоевана противником, они первыми отправляются к победителю, который почти всегда сохраняет им все привилегии, и, в свою очередь, нуждается в том, чтобы обосноваться на земле и пожинать всевозможные плоды своих завоеваний.

Все эти многочисленные касты, так разделенные по интересам, постоянно соперничают между собой за подачки и привилегии и постоянно делают Индию наиболее легкой добычей для той европейской нации, которой удастся ее захватить.

На северо-востоке Цейлона от Тамблегама и Тринкомали до Джаффнапатнама проживают индусы с берегов Малабара и Короманделя, однако здесь представлены далеко не все касты Индостана. Вот те единственные, которые действительно имеют вес:

1. Каста велладжа, которая утверждает, что является самой важной из всех после браминов;

2. Касты коммутис, т.е. банкиры, судовладельцы, крупные предприниматели;

3. Каста шеттис, т.е. торговцы всех мастей;

4. Каста джадавал, т.е. фермеры, плантаторы и промышленники.

Мы упомянем здесь и браминов, которые имеют тот же авторитет и ту же власть, что и на основной территории страны.

Ниже этих каст есть множество других, о которых у нас еще будет возможность рассказать позже. Пока давайте удовлетворимся теми, которые мы только что указали на Цейлоне и которые являются единственными, кто действительно населяет этот остров.

Здесть также есть и пария здесь в небольших количествах. Мы обсудим их, когда будем говорить об Индии.

Три касты велладжа, коммутис и шеттис охотно появляются друг рядом с другом на обычных праздниках, а также сталкиваются между собой в быту, хотя и не имея возможности породниться через брачный союз. Они пользуются почти одинаковыми привилегиями, эти коммутис и шеттис, завоевав ценой денег и богатыми подношениями богами все права, которые касаются исключительно браминов.

Что касается велладжа, то они обладают этими правами уже в течение длительного времени, будучи выходцами из класса воинов и ариев, то есть королей.

Несмотря на это, хотя они и принимают приглашения друг к другу, велладжа относятся к коммутис как ремесленники района Сэн-Жермен к финансистам района Антин.

На свадебные торжества дочери Наллы-Тэмби Моделиар были приглашены все, кто входили в касты коммутис и шеттис. Они прибыли на это событие со всех отдаленных мест от Тринкомали до Джаффнапатнама. Как результат подарки, которые получила невеста, оценивались на сумму более миллиона рупий. Каждый гость был обязан сделать подношение, каким бы малым оно ни было. Ни при каких обстоятельствах невозможно игнорировать данный обычай, установленный религиозной традицией.

"Святой отшельник Вайдева, — гласит легенда, — неожиданно для себя попав на празднование свадьбы прекрасного Бахвани с могущественным царем Вишвамитрой и не имея ничего, чтобы преподнести им, оторвал волосы от своей бороды, которые он предложил в дар как священную реликвию.

Волосы святого были заперты в золотой шкатулке и долгое время хранились как талисман династии Вишвамитры."

... Когда я закончил свою прогулку по улицам Тамблегама, которую был вынужден снова совершить, чтобы вернуться в бунгало, весь шум уже прекратился. Оставалось всего несколько часов от глубокой ночи. Факиры, чародеи, нищие, санньясины, тигры, слоны и их погонщики спали тут же в пыли, и я едва смог пробраться сквозь все эти разпластанные тела, принявшие самые фантастические позы под жаром ламп из огромных ароматизированных смоляных шариков, которые горели наверху, будучи установленными на штативы.

При первом луче солнаца праздник начнется заново.

Я никогда не забуду тот вид, который поразил мой взгляд, когда я прибыл в дом Наллы Тэмби и занял свое место под верандой с резными колоннами на первом этаже. Сэр Джон и леди Хэйстли уже уединились там с молодыми служанками, и после обычных приветствий мы полностью предались удовлетворению своего любопытства.

Представьте себе огромный квадрат, усаженный гигантскими деревьями и яркими красными цветами. С одной стороны, дом Наллы-Тэмби; на другом конце — пагода, несущая в небо свою внушительную массу, а на расстоянии более одного километра от пятнадцати до двадцати тысяч человек в самых странных и разнообразных костюмах, то есть все гости и все жители района, которые собрались отовсюду, чтобы посмотреть на данную процессию.

Все было идеально. Слоны с их шелковыми и кашемировыми паланкинами, которые должны были быть пожертвованы пагоде, гордо держали головы, шествуя со своими погонщиками. За ними последовали баядерки, которые окружали статую Вишну, этот прекрасный монумент, который тащили двенадцать черных буйволов. Затем следовало два паланкина, оба цвета слоновой кости, расшитые золотом и шелком и предназначенные для двух будущих супругов. Сразу по окончании торжеств гости должны были разместиться среди зелени и ​​цветов, помещенных здесь специально для этого события.

На всем пути следования заклинатель, нищие, пандароны, санньясины и факиры ждали сигнала...

Музыканты со своей стороны не смогли принять участие в религиозном фестивале. Они были зарезервированы для вечерних торжеств.

В тот момент, когда первые лучи солнца достигли священного треугольника на вершине пагоды, вдали послышались высокие звуки браминской трубы, за которыми сразу раздались громкие звуки восклицания и радости, издаваемые толпой в ответ на сигнал из храма.

В это же время появилась Лакми, девушка Наллы Тэмби-Моделиар, и ее жених Пону-Рассендрен Моделиар и уселись в свои паланкины. Сразу же, словно по волшебству, слоны начали марш, размахивая в такт движению своими огромными бивнями, украшенными гирляндами цветов. Баядерки начали танцевать и петь вокруг статуи бога, и каждый занял свое место в процессии, следуя за новой семьей.

Мы шли медленно, под дождем цветов и листьев, которые чокры (слуги) с разными интервалами бросали в толпу. Ароматические шары горели на штативах. Нищие, пандароны и санньясины пели религиозные гимны на всем нашем пути. Двадцать тысяч грудей представляли священный хор. Заклинатель жонглировал своими змеями.

Внезапно в толпе пробежал долгий тремор. Факиры только-только начали свои восхитительные действия. Никто не смог бы и представить себе то странное дикое зрелище, которое предстало перед нашими глазами.

На пути, по которому мы шли, стволы деревьев были прикреплены вертикально к земле. На вершине каждой кроны было движущееся колесо, которое тащили за собой пять или шесть человеческих тел, которые аж все покраснели от натуги. Это были факиры, которые прикреплялись к нему железными крючками, проходящими через их бедра, почки или плечи. Эти бедные чародеи, пестуемые браминами, которые используют их для совершения фокусов и чудес перед удивленной толпой, улыбались и пели так, словно возлежали на ложе из роз.

Факиры воспитываются священниками в самых отдаленных пагодах. Метод воспитания, если мы можем использовать это выражение для той процедуры, которой они подвергаются, неизвестен, а брамины продолжают хранить на эту тему, если их даже когда-либо спрашивают, молчание, которое ничто не может нарушить.

Все, что реально узнать об этом — это то, что фанатики с одной стороны подвергаются ужасным лишениям и пыткам, а с другой получают все возможные удовольствия и самые извращенные виды разврата.

Думаю, что мы вряд ли сможем приподнять угол этой завесы и выбрать осторожные и разумные слова, которые были бы способны смягчить описания этих религиозных оргий. Соответствующие выражения стоит поискать в описаниях сатурналий на Лесбосе и в Гоморре.

Когда мы добрались до пагоды, я и семья сэра Хэйстли были вынуждены отказаться от участия в религиозной церемонии, так как вход в святилище был для нас запрещен как для нечистых белатти (иностранец). Мы не спеша отправились обратно в дом Наллы Тэмби верхом на наших лошадях, еще раз пройдя через группы чародеев и факиров, о которых я уже упомянул выше.

Странная вещь: в Индии нет ни одного европейца, который до сих пор ни властью, ни взяткой не смог бы получить от браминов вход в святилище храмов. Они продадут вам своих баядерок, даже своих женщин, если вы умеете действовать осторожно, но они не позволят вам проникнуть на территорию пагоды, даже если вы посулите им все сокровища Канавера или Голконды.

Коррупция с одной стороны и фанатизм с другой — вот бессменная кульминация любого религиозного деспотизма.

Религиозная церемония длилась недолго и было ограничена обычным омовением в священном пруду пагоды, потому что не соответствовало праздникам благородства Лакми. Последующей фразой, которую исполняющий обязанности брамина произносил в присутствии двух супругов у алтаря Лингама было:

— Пусть Брахма объединит ваши души неразрывной связью, и пусть добродетель будет этой связью. Пусть в ваших сердцах никогда не зародится ни отвращение, ни презрение. Муж, который презирает свою жену, проклят Богом. Женщина, которая презирает своего мужа, не может надеяться войти в небесную обитель.

Относись с уважением к событиям, которые часто могут быть неблагоприятными. Тот, кто все время предается удовольствиям любви, оскорбляет Господа, который по этой причине не дает семье многочисленного потомства.

Посвятите Богу старшего из ваших сыновей, поскольку именно он совершит на вашей могиле похоронные церемонии, которые смывают последние пятна и позволят вам войти в жилище очищенных душ."

Когда священник закончил свою тираду, процессия возобновила свой шаг в прежнем порядке. Поскольку Пону-Рассендрен-Моделиар не жил в Тамблегаме, то молодую женщину отвели обратно в дом ее отца, который был выбран семейным домом для оставшейся части церемонии.

Прибыв к веранде дома Наллы Тэмби, Пону-Рассендрен предложил своей молодой жене немного жареного риса, молодого козленка с красной шерстью и двух молодых голубей.

Лакми съела жареный рис, поделившись им с мужем, вернула двум голубям свободу и, взяв молодого козленка на руки, перешла порог дома, произнеся следующие слова:

— Я девственница, еще не знавшая мужчину. Пусть мои глаза навсегда закроются на свету и не останавливаются на другом лице, чем лицо моего мужа! Пусть мой голос засохнет у меня в горле и не произнесет слова любви, которые не дойдут до его ушей! Пусть я умру, но не раскрою свою набедренную повязку другой рукой, кроме его.

Фраза брамина-священника и клятва невесты исходят из индусской патриархальной эпохи. Жареный рис, который едят оба супруга, символизирует на их единение на земле. Два улетающих голубя являются признаком единения их душ на небесах. Теперь они знают, как жить вместе и оставаться такими же чистыми, как молодой рыжий козленок, которого молодая жена получает от мужа. Эта символика трогает своей простотой и не лишена величия.

После слов, которые только что произнесла Лакми, Пону-Рассендрен повесил себе на шею золотое тали, своеобразное ожерелье, на котором на цилиндрической пластине изображены фигура и знак касты двух супругов.

Брак был заключен, оставались лишь некоторые крайне необычные формальности, о которых мы сообщим позже.

Ману, старейший законодатель Индии, излагая принципы брака, сказал:

"Мудрецу предписано не вступать в союз с женщиной, страдающей туберкулезом, диспепсией, белой проказой, эпилепсией или слоновостью.

Пусть он возьмет себе хорошо сложенную женщину, чье имя приятно, которая подражает важному шагу лебедя или молодого слона, чье тело покрыто легким пухом, у которой красивые волосы, маленькие зубы и очаровательной сладости конечности."

Согласно этому тексту, все женщины, страдающие одним из этих заболеваний или каким-либо скрытым уродством и которые, тем не менее, вступают в брак, могут быть отвергнуты своими мужьями, как только они узнают об этих немощах. Но если любая из этих болезней появляется у женщины уже после вступления в брак, то причин для отказа быть не может.

Для предотвращения любого обмана, особенно для предотвращения отказа мужа от своей жены после какого-то заболевания, разразившегося уже после брака, обычным явлением, особенно в высоких кастах, для которых такое событие было бы позором, является нужда раскрыть перед определенным числом свидетелей самые тайные прелести молодой женщины. Не расторгнуть брак можно будет только после того, как будет доказано, что в женщине не имеется ни одна из тех немощей, которые Ману считал важными причинами для признания брака недействительным.

Свидетели записывают свои показания в специальный реестр, который ведет вождь касты. Четверо из них выбираются отцом, четверо мужем. Поскольку женщины не допущены к процессу, свидетелями могут быть только мужчины.

Мы с сэром Джоном Хэйстли были назначены один от Наллы-Тэмби, а другой от Пону-Рассандрена, чтобы участвовать в освидетельствовании. Остальные шесть свидетелей были взяты из членов обеих семей.

Нас отвели в огромный салон с диванами, чьи шелковые и кашемировые завесы тысячами оттенков приятно мерцали в глазах. Именно здесь молодая Лакми должна была быть представлена в наше распоряжение.

Если бы я не боялся обидеть Наллу-Тэмби и его зятя, я бы отказался от чести быть одним из участников этого своеобразного жюри. В своей чрезмерной свободе нравы индусов почти всегда имеют некоторую соблазнительную и поэтическую сторону, но в данному случае в этой узаконенной демонстрации было что-то жестокое, что волновало мои личные чувства.

В тот момент, когда я высказывал эти мысли сэру Джону, завеса, укрытая в задней части помещения, раскрылась и оттуда появилась девушка, которая шла к нам, сопровождаемая одним из ее спутников, а также сестрой мужа.

Лакми с головы до пят была завернут в кашемировую набедренную повязку, окаймленную золотом. Жестом плеча она сбросила ткань, которая соскользнула по ее телу и обвилась вокруг ног. Теперь она предстала перед нашими ослепленными глазами во всем блеске своей девственной красоты.

Ей было тринадцать лет... возраст, когда женщина достигает своего полного развития в этих жарких широтах.

Мучительное чувство, которое я сначала ощутил, быстро улетучилось при виде этого замечательного существа, которое я лицезрел перед собой. Оставив индусов проводить свои экспертизы, я восхищался в лице этого дитя одной из самых совершенных красот, которые когда-либо видел в этой удивительной стране деликатности и чистоты формы. Сам же сэр Джон с моноклем, инкрустированном в одном из своих глаз, исследовал девушку так, словно перед ним была чистокровная лошадь.

Девушка стояла в потоке кашемира, в пяти футах от нас, склонив голову, ее взволнованный взгляд как у оленя потерялся в окружающем убранстве, тело было слегка наклонено вперед, колени слегка согнуты, плечи, грудь и бедра были безупречны, нога, руки и ступни красоты и деликатность привязанности, которые можно найти только в этой солнечной стране, рука, тонкая в своей грации, скромно убранная под грудь... Лакми, сама не подозревая об этом, приняла позу безупречного целомудрия, и для ее скромного беспокойства было ясно, что она не является жертвой и не испытывает страдания от этого нелепого обычая.

Более того, очаровательная молодая женщина принадлежала к касте, которая не поставляет женщин на аукционы потери девственности и чьи члены наказываются за прелюбодеяния разводом.

Это, правда, не очень серьезное по сути преимущество, однако оно вполне достаточно, чтобы дать женщинам велладжа — особенно среди браминов — реальное превосходство над женщинами из других каст.

Всякий раз, когда мне приходилось видеть эти оживленные статуи Индостана в их ослепительной наготе, я испытывал глубочайшее сожаление по поводу того, что не мог передать свои впечатления долотом или кистью, то есть не являюсь скульптором или художником, не освоившим секреты этих древних видов искусства. Даутия Рамана, Арявасла, великие скульпторы барельефов и фронтонов пагод, Зевксис, Пракситель, Фидий, Аппеллий, представители греческого искусства жили повседневной возвышенной жизнью, окруженные красотой. Пуританская мораль не может дать нам вдохновения. Дело не в стандартном копировании модели, как это заведено в нашей классической школе. Вы должны любить модель, она должна вдохновлять вас, вам нужна свобода нравов и чувство любви в кисти. Что можно сделать без этого?

Раз двадцать в своей жизни я видел голую женщину, позирующую перед портными в ателье, и мне всегда казалось это циничным.

Но каждый раз я тронут, когда мысленно представляю, как Рафаэль снимал, дрожа от страсти, последний элемент одежды с Форнарины, чье тело пульсировало любовью и скромностью... или как герцогиня Феррара ложилась в величественной позе у ног Тициана и скидывала с себя во имя искусства свою бархатную тунику, представая во всем великолепии своей пышной красоты.

Что вы можете сделать, художники моделей по пять франков в час, работая с восьми до двенадцати часов в своих мастерских, в те дни, когда живопись является лишь честным способом заработка на жизнь? Разве вам не известно, что гениальность — это эмоции, которые передаются из сердца в руки? Что такое не может быть получено путем механической обработки гипса или копирования обнаженной фигуры или драпировки манекена? И что, по сути говоря, многие из вас лучше бы очастливили общество в качестве хороших портных и отличных сапожников?

В конце концов процесс был завершен и было объявлено, что красавица Лакми отвечает всем требованиям Ману, и наш отчет в реестре касты свидельствует о ее безупречном совершенстве.

Крайне взволнованная нашими похвалами и вновь получившая свободу действий, молодая женщина завернулась в набедренную повязку, обратилась со словами восточной благодарности к каждому индусу, подала сэру Джону и мне свою маленькую руку для пожатия, а затем исчезла со своими спутниками за занавеской, которая отделяла это помещение от внутренних комнат.

Несколько мгновений спустя мы снова оказались вместе с толпой гостей. Последний этап бракосочетания был завершен.

После этого Налла-Тамби сжег священную траву куса на золотом штативе, окончательно соединив двух супругов незамысловатой фразой:

"Теперь вы одно тело и одним будете навеки. Вместе выполняйте обязанности, предписанные Ману и священным писанием. Я отдаю свою дочь Лакми Пону-Рассендрен Моделиару."

Будучи совершенно бесподобной в искусстве порока, девушка должна уметь разбудить ослабленные и усталые чувства старых браминов и богатых индусов, которые используют баядерок исключительно для получения физического наслаждения.

Женщины в Индии настолько просты, что молодежь предпочитает выбирать спутниц по своему усмотрению из своей касты. Содержание баядерки — это большая роскошь, ведь она должна соглашаться никогда не отказывать тем, кто дает ей больше всего денег ибо львиную долю дохода она обязана возвращать браминам. Последние воспринимают этот пункт крайне серьезно и не могут допустить проявления сердечных чувств, так как это приведет к уменьшению доходов.

Образование, которое получают эти женщины, не располагает их к серьезным привязаностям.

Я был лично свидетелем чрезвычайно любопытного факта, о котором просто обязан рассказать здесь. Мне доставляет огромное удовольствие пересказать этот случай, связанный с приключениями баядерки в окрестностях Бенареса и крайне экстравагантными нравами жизни европейца в Индии.

В январе 1866 года, устав от детальных исследований, которые в дополнение к жаркому климату оказали свое пагубное влияние на мое здоровье, я, получив два месяца отпуска, принял гостеприимство, которое мне предложил мой соотечественник, владеющий чайной и кофейной плантацией в районе горного массива Нилгири, плоды с которой он перевозил на свой склад в Мадрасе. В один прекрасный вечер я прибыл в местечко Салем в сердце горного массива в дом этого человека и был невероятно очарован той великолепной природой, которая раскинулась перед моими глазами и которой нет равных в целом мире.

Представьте себе ущелья Швейцарии, покрытые цветущими гранатами, олеандрами, огненные деревья с красными цветами — буквально повсюду произрастала бурная растительность.

Виноградная лоза и прочие европейские фрукты растут здесь вместе с тропическими плодами посреди множества цветов, которые способны расти на местной почве. В траве на склонах холмов фиалка сочетает свой аромат с ароматом земляники. Все это освящено индийским солнцем, которое придает красоту и непередаваемые оттенки всему, что оно согревает и заливает своими лучами.

Со всех сторон журчат реки, несутся водяные потоки, которые затем теряются в мелких озерах с настолько прозрачной и чистой водой, что мы можем увидеть плавающих на мелководье крупных золотых рыбок с желтыми или зелеными плавниками, которые словно играют среди водорослей, лотосов и голубых кувшинок.

На каждой скале расположены сказочные домики, построенные из черного ароматного бука и утопающие в потоках зелени. Эти постройки служат жилищем для плантаторов.

Всякий раз, когда я попадал в такие места, а в Индии их было очень много, я не мог не задумываться о том, насколько счастливым был бы человек, если, ограниченный в своих желаниях, он был бы способен наслаждаться красотой природы, которая помогает ему отвлечься от вечной жажды наживы.

В этих местах я наткнулся на небольшую колонию французов, владельцев плантаций, которые встречались каждый вечер у моего друга, имевшего самый большой дом, для обсуждения бытовых вопросов и изгнания по возможности того самого многогранного насекомого, которое называют скукой и которое временами в одиночестве грызет и атрофирует самые деятельные умы.

Излишне говорить, что мне оказали очень сердечный прием, а мой визит сам по себе явился приятным разнообразием их обычного монотонного существования.

Возьмите француза из любого места, городского бульвара или провинции, отправьте его в Индию и верните назад через шесть месяцев. Нет никаких сомнений, что если дела в Индии не заставляют его жить активными действиями, он обозлится, сведет на нет лучшие способности своего мозга и в итоге будет влачить безразличное и ленивое существование в индусском стиле.

Француз здесь проводит время попыхивая дымом из своей трубки, лежа на ротанговом или ветиверском коврике, нюхая местный ароматный кофе и взращивая бронзовую красоту, опасную русалку с античной статуей и дикой страстью Мессалины, которая за несколько дней извратила чувства и поразила воображение своего поклонника.

Образ отечества и семьи понемногу стирается из памяти. Такой человек больше не открывает приходящие письма, полосы газет остаются непрочитанными и, если ничто не сможет изменить подобную вялость существования, то несчастный человек умрет в Индии в окружении четырех-пяти женщин и множества детей.

Есть и такие, для кого местная жизнь полна чар, которые позволяют своим дням течь без заботы об остальном мире, одеваться и питаться в индусском стиле и с радостью в сердце оставлять любую надежду на возвращение на родину.

Я знал одного блестящего и образованного человека, бывшего ученика Бурнуфа, который приехал в Индию, чтобы продолжить и улучшить свои знания санскрита, надеясь однажды вернуться в Главный Колледж Франции и показать, наконец, своим учителям, что знает на санскрите что-то за пределами правил грамматики. Ему еще повезло ибо это была для него единственная в жизни потеря!

С энтузиазмом изучая великое прошлое страны, в которой он теперь жил, он вскоре стал прекрасно говорить на санскрите благодаря брамину, которого он взял на содержание. Все индусы, чей язык он выучил, благосклонно относились к нему, он щедро одаривал их в минуты нужды и в итоге воспринял Индию с такой сильной любовью, что решил остаться там навсегда.

Когда меня познакомили с ним, он жил в окружении трех браминок (самых красивых женщин Индии благодаря чистоте их крови), которых он выкупил в молодом возрасте и которые уже родили ему нескольких детей.

Эти женщины, которых он окружал роскошью, которую они никогда бы не увидели в своей семье, казались ему чрезмерно преданными. С другой стороны, они восприняли его до такой степени буквально как божество, что каждое утро одевали его как подлинного брамина, подпоясывали его священным поясом и приносили вместе с ним жертвы Вишну, статую которого он украшал цветами, после того, как поливал ее кокосовым молоком.

В первые дни он исполнял эту задачу только для смеха и самодовольства своих жен, но постепенно он стал выполнять сие действие с максимальной серьезностью. Я положительно отношусь к вере, но это было уже несколько чересчур.

Я уверен, что когда он умрет, похороны будут совершены со всей пышностью индуистского обряда, потому что брамины, которые всегда, когда это нужно, находят рис для себя и деньги для своей пагоды, имеют для облегчения таких действий влияние, которое они используют на толпу, которая следует за ними по пятам. Им было открыто звездами, что душа благочестивого факира уходит, чтобы оживить тело своего друга и что таким образом индусы могут признать его за своего.

Дополнительную иллюзию создает то, что ни одна из браминок не понесет кару за то, что ее дети были воспитаны не по индусским заповедям. Индуистские верования гласят, что эти женщины являются женами брамина из Гималаев, то есть страны, жители которой также белокожи, как и европейцы.

Такие примеры встречаются реже, чем можно подумать. Нечасто можно встретить людей, которые благодаря деньгам и знанию страны и языка стремятся усыновить местных аборигенов. Опять же крайне часто в мелких городах встречаются люди, которые живут в индусских домах и имеют вполне европейские имена.

Чтобы противостоять этой склонности к мечтательной лени, которая делает вас более приспособленной лишь к материальной жизни, эта небольшая группа французов из Салема встречалась как можно чаще, чтобы посоревноваться между собой в красноречии и повспоминать о Франции, которую почти всем им хотелось когда-нибудь увидеть вновь.

Первый вечер дня моего приезда мы потратили на то, чтобы получше познакомиться друг с другом и разумеется поговорить о Париже!

Сидя в длинных креслах под верандой дома, часть из них курили приятные сигары из Тричинополи и Рангуна, в то время как другие довольствовались скромными самокрутками, которые маленький индусский слуга умело наполнял пахучим табаком из Коринги.

Разговор шел оживленный, активный и полный экспромтов. Я полагал, что мы будет рассказывать друг другу о различных обстоятельствах, которые забросили нас за три тысячи лье от нашей родины и наших друзей на Коромандельском побережье, когда один из нас, казалось бы самый меланхоличный и рассеянный, который до этого момента принимал лишь незначительное участие в разговоре, вдруг воскликнул:

— Да, именно Париж заставил меня бежать из Парижа... и я не стремлюсь возвращаться домой, мне слишком хорошо здесь.

— Вот Альбер ты и восстал против своих товарищей, которые будут тебе активно протестовать!

— Протестуйте сколько душе угодно, — ответил им Альбер. — Только этот протест со временем станет бессмысленным. Давайте будем откровенны! Помимо нашего нового друга, который, как мне представляется, приехал в Индию изучать старинные рукописи и имеет к тому неподдельную страсть, которую я не берусь оценивать, мы ведь не все здесь по той причине, что предпочли изгнание или бросили перспективную работу?

Разве мы не отказались от всего нашего имущества? Имейте смелость признать это.

— Что до меня, то повторюсь — мне очень хорошо здесь. Париж начал раздражать меня, и я оставил его. Город задыхался от строительства, штукатурки, машиностроения, архитекторов и инженеров. Кучер стал строительным подрядчиком, предприниматель стал банкиром или заместителем банкира, а все прочие люди акционерами.

— Там была была очень сильная лихорадка власти. Оставалось только похоронить тех, которые оставили после себя миллионы и галереи, полные Рафаэля и Ван Краутена. Если бы Жером Парту вывозил битум из Марокко, то так оно и было бы. Я не мог спокойно смотреть на это отвратительное зрелище.

Он снова закурил сигару и, увидев, что каждый из нас обмахивается своим веером, продолжил:

— Да! Это было просто невыносимо.

— И посреди всего этого строгая исправительная полиция занимается лишь клерками, которые убедили своих боссов дать им возможность занять место в этой разномастной смеси нездоровой и бесчестной роскоши. Кассиры теперь возвращаются из Бельгии между двумя жандармами, а банкиры крутят свои темные делишки не думая о том, чтобы вовремя остановиться, ибо видят, как их коллеги делают подобные дела и наутро просыпаются миллионерами.

— Молодежь же в свою очередь пренебрежительно относится к понятиям семьи и искренней любви.

— О, плоские тупицы! О, воры чести! Это они убили моих бедных друзей! Все эти франты. Я назову лишь парочку примеров.

— Один из моих друзей вышиб себе мозги на чердаке в декабрьский день. Другой умер от воспаления легких. Третий от двенадцати шаров. Один из лучших людей, мой друг детства, чтобы бежать от этого кошмара, отправился воевать в Польшу — и это привело его в Сибирь.

— Я встретил одного из них в Индии, корректора из типографии в Мадрасе.

— А многие другие, которые я видел, упали еще ниже.

— И, как поется в песне, — добавил мой знакомый, — "нам уже давно за тридцать."

— Вы правы, — ответил ему один из молодых людей, — ситуация совсем невеселая. Мой опыт еще не такой большой, но я вынужден признать, что даже античность была лучше, чем ужасная современность. Может ли в наше время появиться новая Аспасия (ВОЗЛЮБЛЕННАЯ ПЕРИКЛА, ПОЛИТИКА ИЗ ДРЕВНЕЙ ГРЕЦИИ, ОТЛИЧАЛАСЬ УМОМ, ОБРАЗОВАННОСТЬЮ И КРАСОТОЙ)? По крайней мере их жизнь не атрофировала сердце и разум, и у интеллекта всегда было достаточно сил, чтобы, подобно оратору из Афин, знать цену раскаянию.

— Отлично сказано! — сказал мужчина, которого он прервал. — Ведь именно из-за женщины я отправился в Индию! Но это не изменило меня к лучшему. Как только я оказался здесь, то предпринял ряд авантюр, который не раз мог привести меня к фатальному исходу. Дело касалось похищения баядерки из пагоды Мирзапур у Бенареса, о которой ходит множество темных слухов. Данная история отвлечет нас от меланхоличных мыслей, которыми мы стали бы сейчас делиться друг с другом. Детали этого события неизвестны до конца. Я сам знаю лишь несколько ее эпизодов.

Тема видимо была ему по душе, и он начал без дополнительных предисловий:

— 11 февраля 1863 года пакетбот "Имперских Посланников" под названием "Алфея" привез меня в Калькутту с небольшим багажом и кое-каким количеством денег. Через два дня я отправился в Бенарес, где меня ожидало место на плантации индиго, которое предоставил мне через своих коммерческих партнеров один парижский купец, друг семьи.

Я не буду докучать вам подробностями ибо вы и так хорошо знаете места, о которых я рассказываю, включая великолепные берега Ганга, когда вы проплываете вдоль них на лодке.

Все казалось мне необычным и странным, в чем не было ничего особенного, ведь равнины Бенгалии не очень похожи на холмы Монмартра, а индусов я до отъезда из Франции видел лишь в малых количествах в Сюрнесе (ПРИГОРОД ПАРИЖА). Однако больше всего меня поразило то, что каждое утро на рассвете я видел группы из двух-трех сотен человек, которые приходили совершать омовение на берегах реки, в том числе и женщины с замечательными идеальными формами, которые демонстрировали себя во всем великолепии своей наготы, что нисколько не укрывалось от моих глаз.

Временами когда лодка из-за мелководья проходила слишком близко от берега и женщины замечали нас у настила, то сразу вскакивали словно стая испуганных птиц и бежали, чтобы спрятаться в высокой траве.

Во время этого путешествия я был в постоянном состоянии очарования.

Я достаточно быстро добрался до нужной мне плантации индиго и заметил, что Индия продолжает привлекать меня все больше и больше. Я мечтал об этой ленивой небрежности, которая идеально подходит моей природе и моим вкусам. Год спустя я уже говорил на хинду как на родном языке и поглощал местную ароматную и острую пищу со скоростью метеора.

В двух лье от плантации находилась пагода Мирзапур, чьи баядерки иногда ходили танцевать перед большими праздниками в домах богатых торговцев и некоторых привилегированных европейцев, чтобы собирать подношения для своей пагоды.

Однажды они пришли и к нам. Это были баядерки, танцевавшие для пуджи (ОДИН ИЗ ГЛАВНЫХ ОБРЯДОВ ПОКЛОНЕНИЯ В ИНДУИЗМЕ) Кали.

На первый взгляд, танец этих очаровательных девушек не вызвал у меня особенных эмоций. Сравнивая их с нашими балеринами из "Опера", я был удивлен, что они не делали прыжков и ни вальсировали на пальцах ног. Однако вскоре я изменил о них свое мнение, и их позы, полные пластической поэзии и страсти, заставили меня почувствовать восторг по сравнению с танцами эльфов и гимнасток с улицы Лапелетье (АДРЕС ПАРИЖСКОЙ "ОПЕРА").

В тот день, когда баядерки пришли на плантацию, я заметил одну из них, явно новенькую, которая превосходила всех прочих спутниц своей грацией, красотой и юностью.

Она выглядела грустной и бросала пугливые взгляды на окружающих подобно оленю, пойманному в родных зарослях и посаженному в клетку.

Она почти вообще не танцевала.

Я не упускал из виду ни одно из ее движений и смутно видел в ней необычное стремление к свободе.

Благодаря некоторым серебряным монетам я узнал от одного из музыкантов, что эта девушка, которая уже как несколько месяцев не была таковой, была отдана в пагоду своей матерью, которая умерла от холеры на ступенях храма, в качестве благодарности за ту заботу, которой брамины окружили ее в последние минуты.

Священники завладели своей добычей, возлагая самые большие надежды на аукцион девственности новой баядерки, на который не могли не придти богатые торговцы и раджи.

Я подошел к ней и обратился на хинди:

— Почему ты не танцуешь? Смерть твоей матери огорчает твое сердце?

Она ответила пренебрежительно:

— Я не из касты этих девушек.

— Почему же твоя мать согласилась пожертвовать своим ребенком ради пагоды?

— За это ее душа переродится в писаччи (вампир)!

— Знаешь ли ты, что на твоей шее никогда не будет тали (знака брака) и что брамины каждый день будут продавать твою красоту какому-нибудь старику, который будет тратить на твои ласки все свое золото?

При этих словах его глаза загорелись мрачным огнем, а губы пробормотали несколько слов, которые я не расслышал.

Я продолжал:

— Знаешь ли ты, что у тебя больше нет касты, что твои соотечественники больше не будут пускать тебя в свои дома к своим дочерям и женам, потому что в противном случае после твоего ухода должны быть проведены церемонии очищения? Ты теперь не более, чем просто баядерка!

— Какое это имеет значение для тебя, который не принадлежит ни к моей расе, ни к моей религии? Почему ты говоришь со мной об этих вещах?

— Ты хочешь сбежать со мной?

— Нет.

— А если одна?

— О да! Я вернулась бы в Гималаи, и никто не узнал бы, что здесь произошло.

— Разве ты не родилась в районе Бенареса?

— Я родилась в Непале на берегах реки Арун.

— Хорошо, я позабочусь о тебе. Доверься мне, и я найду способ вернуть тебя назад в твою страну.

Когда баядерки ушли, я начал размышлять над тем, что пообещал, и не мог скрыть от себя, что осторожность не была той рекой, по которой текли мои слова.

Отказ баядерки от власти браминов был актом, который неизбежно должен был навлечь на меня их гнев, и, хотя я мог легко избежать жалобы, поданной ими в местный английский суд (включая штраф в 50 франков), я должен был опасаться неизбежной мести, состоящей из ночных нападений и любых притязаний со стороны факиров (фанатиков, состоящих на содержании священников) ибо никто не остановится, когда дело касается мести за попрание местных религиозных обычаев.

В конечном счете, яд, это абсолютное индусское оружие, несомненно, должно было сыграть последнюю роль в случае, если никакие другие средства не возымеют успеха — и я знал, что по приказу брахманов ни один из моих слуг не поколебался бы чтобы подсыпать его мне.

Я не испытывал любви к этой женщине. Вряд ли кто-то вообще способен испытывать подобную ​​привязанность к красоткам Востока. Они пробуждают желания совершенством форм, красотой глаз, грацией отношений, но никогда не будят в душе те непередаваемые ощущения, которые могут порождать лишь скромность, честность и целомудренные добродетели.

Однако я испытывал к ней желание, и этого было вполне достаточно в данной ситуации. Презрев весь свой страх, я решил приложить все возможные усилия, чтобы вернуть этой молодой девушке свободу и заставить себя полюбить ее.

Я ни с кем не делился своими планами. Меня бы просто не поняли, а в моих принципах никогда не менять принятое решение.

Что касается первой части этого дела, то у меня не возникло особых трудностей. Баядерки никем не охраняются, и та, кого я обязался спасти, могла вполне сбежать и одна без каких-либо серьезных проблем с преодолением любого физического препятствия на своем пути.

Но едва она оказывается снаружи, то прекрасно понимает, что все дома будут закрыты для нее и что новость о ее побеге благодаря браминам распространится с быстротой молнии на все триста лье, отделяющих ее от родной страны.

Мой план сформировался, и мне нетрудно было сообщить его девушке, когда я отправился в один из европейских домов, который баядеркам предстояло посетить перед самым праздником в честь Кали.

Она должна была просто покинуть пагоду в ночь перед праздником богини и присоединиться ко мне в отдельно стоящем доме, где я жил. Я заранее позаботился о том, чтобы в нужный час удалить оттуда всех своих слуг. Я не планировал встречаться с ней, потому что было жизненно необходимо полностью снять с себя подозрение в том, что хоть один индус видел меня той ночью где-либо около пагоды.

Я также полагал, что брамины, которые в течение пятнадцати дней были заняты великой пуджей, не смогли бы в течение всего этого времени озадачиться вопросом исчезновения одной из их баядерок или послать запросы о ней по округе и что мне было бы легко воспользоваться всем этим временем для защиты нас от любого преследования.

Я объяснил ей все это очень кратко при всех, якобы ведя пустой разговор о драгоценностях, которыми она была украшена, в тот момент как европейские дамы, которые присутствовали при этом танце, с задорным очарованием сели поближе друг к другу, привлекая рубинами и кашемиром своих спутников.

После моей тирады она сказала, что поняла мой план. На этот раз мне показалось, что ее глаза смотрели на меня нежнее, чем при первой встрече.

Я с лихорадочным нетерпением ждал дня, который указал ей для побега, не представляя, хватит ли у нее смелости выполнить мои намерения. Как только наступила ночь, я отпустил весь свой персонал в честь праздника до следующего дня и через пять минут остался совсем один.

Кровь прилипла к моим вискам. Мне казалось, что я слышу биение собственного сердца.

Я начал ходить по саду в поисках свежего воздуха, потому что уже с трудом мог дышать. Песок, шуршащий под моими ногами, вызвал ощущение неописуемой тревоги. Во мне шевелились два чувства: любовник, ожидающий свою первую любовницу, и человек, который только что совершил преступление.

Внезапно на повороте дороги передо мной появилась тень. Я уже собирался закричать от страха, когда понял, что это была моя молодая баядерка, которую я не узнал, потому что она была завернута с головы до ног в темную набедренную повязку, а безлунная ночь не позволяла видеть и на три шага вперед. Она могла бы дотронуться до меня босыми ногами, и я бы ничего не почувствовал.

Я впустил ее в дом, будучи настолько взволнованным, что не мог произнести ни слова, и отчаянно обнял ее, не осознавая своих действий. Она не оттолкнула меня, но я почувствовал ее дрожь, и вскоре она расплакалась.

Я приложил все усилия, чтобы успокоить ее. Внезапно она сказала мне:

— У меня нет больше касты, родителей или друзей. Я ниже метрани (дворник), ты можешь взять меня с собой, чтобы набрать воду в Ганге и совершить омовение. Теперь только парии согласятся есть рядом со мной.

Я был удивлен, услышав эти слова. Я еще не представлял себе что являет собой индуска особенно в нервном состоянии, которое активно развивается под солнцем этой страны.

Она продолжала дрожать, как лист:

— Не ходи за мной. Кто теперь даст мне рис и шафран? Я буду вынуждена омывать мертвых до того, как их уложат в костер на берегах Ганга и, чтобы очистить эту нечистоту, буду в течение тысячи поколений перерождаться в теле шакала. Что мне теперь делать в моей стране? Брамины будут преследовать меня там, они скажут всем: она была посвящена поклонению Кали и сбежала из священного святилища под защиту белатти (иностранца).

Я бережно взял ее на руки и, обнимая как ребенка, мягко сказал:

— Да, ты моя, и я буду хранить тебя. Я не боюсь ваших браминов. Пусть они придут и попробуют увести тебя отсюда. Я сделаю тебе постель из шелка и кашемира, и ты станешь рани (королевой) дома, а если тебя посмеют обидеть, то ты увидишь, что белатти знает, как защитить ту, которую он любит.

Я еще долго продолжал говорить в таком стиле. Страсть приключения, новые ощущения, которые пробуждала во мне эта женщина, ее великолепная девственная красота — все это вдохновляло меня на возвышенные речи. Ночной ветер принес в дом запахи цветов и деревьев. Пьяный от счастья, я с восторгом выплескивал на нее все самые прекрасные фразы из восточной поэтики, а когда остановился, она сказала, улыбаясь и совершенно успокоившись: "Прошу тебя, говори еще! Я чувствую себя снова ребенком, очарованным фантастическими сказками." Ее длинные волосы струились под моей рукой ​​шелковистыми и ароматными кудрями. Я сжал ее нежную и стройную талию. Если то, что я чувствовал, не было любовью, это было, скорее всего, исступление.

На следующий день, когда я проснулся, то обнаружил, что она свернулась калачиком у моих ног на диване и спокойно спит. Я провел несколько минут, созерцая ее, обаятельную в беспечной и усталой позе. И без малейших колебаний в сердце, я сказал себе, что готов пойти на любые жертвы, лишь бы спасти ее.

Рожденная в Хаатсе, она не была смуглой как многие южные девушки. Ее нежный и свежий цвет лица имел белые и матовые отражения жемчужины перламутра. Все было хорошо в ней, и тело, и формы. Это было самое великолепное существо, о котором можно было только мечтать.

В тот момент, когда она открыла глаза, то с улыбкой посмотрела на меня. Затем, внезапно вспомнив о своей реальности, она бросилась в мои объятия, испуганно говоря:

— Спрячь меня! Спрячь меня, они придут сюда!

Однако я убедил ее, что ей нечего бояться в этом доме, куда не осмелится вторгнуться ни один индус, и добавил, что немедленно приму меры для ее и своего спокойствия.

Я укрывал девушку, которая искала защиты от ловушек и тайной мести, и наверняка улучшил бы свое положение обращением в английскую полицию, которая всегда защищала своих соотечественников в подобного рода делах, однако ни разу ни упускала возможность досаждать французам.

Радамони, так звали девушку, умела писать. Я заставил его написать на хинду заявление, в котором, подтверждая, что она была посвящена в баядерки вопреки своей воле, она взывала к закону с просьбой защитить ее в том убежище, которое она добровольно выбрала у меня дома, чтобы избежать оскорбительной власти браминов.

Я сам отнес этот документ в нужную инстанцию судье, которого по счастью знал и который оказался человеком свободолюбивым и сильным духом.

Выслушав мои объяснения, он заверил меня, что ничто не нарушит наше спокойствие на законных основаниях. "Хотя, — добавил он, — я могу обещать вам только то, что в моих силах. Остерегайтесь засад, не выходите ночью, если не будете хорошо вооружены и присмотритесь внимательно к вашему повару. Я живу в Индии тридцать пять лет и видел многих погибших от ужасных местных растений, которые содержат в себе яд, который наука в большинстве случаев не может распознать."

В течение дня я разузнал, что брамины уже знали о побеге Радамонии и подали на меня жалобу, поддержанную раджой Мирзапура, который за несколько дней до этого передал пагоде четыре тысячи рупий и должен был получить эту самую молодую баядерку в свою собственность по окончании пуджи Кали.

В течение какого-то времени не происходило ничего, что могло нарушить наше спокойствие, однако я постоянно держался настороже, уверенный в том, что брамины, скованные в своих действиях полицией благодаря принятым мной мерам предосторожности, не преминут использовать всю свою силу, чтобы добраться до меня любым другим способом.

Радамони, которая боялась их даже больше, чем я, потому что она знала их лучше, отослала всех моих индусских слуг, чтобы окружить нас мусульманами. Но у меня осталось двое, садовник и привратник, которых я вынужден был оставить при себе, поскольку мусульмане считают, что они слишком благородная раса, чтобы выполнять нечистую или рабскую работу, возложенную на этих двух слуг.

Излишне говорить, что они были объектом постоянного наблюдения. Пару месяцев спустя я подумал, что наши тайные враги, по-видимому отказались от своих планов и, отбросив ряд мер предосторожности, я, уже изрядно заскучавший, постепенно вернулся к прежнему образу жизни.

Но Радамони, чья возвышенная нежность не разделяла мою беспечность, присутствовала при каждом приготовлении моей пищи, фильтровала и очищала воду, ложилась на мои колени вечером, чтобы не дать мне выйти наружу и ни на минуту не ослабляла ту тщательную защиту, которую создала вокруг меня.

И это принесло свои плоды, ведь она спасла мне жизнь.

Брамины начали свою месть ударом мастера, который сразу дал мне понять, что я чудом избежал смерти и рано или поздно должен был увидеть решительные действия в той борьбе, в которой хитрость была главной силой. Вскоре произошло событие, которое заставило меня немедленно и без колебаний покинуть страну, чтобы избежать участи, которая ожидала меня.

Однажды ночью, когда мы мирно спали на своих матрасах на диване, который служит кроватью в этих странах, я почувствовал, как меня нежно тянут за волосы и услышал голос полусонной Радамони, которая тихо произнесла:

— Если тебе дорога жизнь, не делай никаких движений, оставайся неподвижным на своей циновке, словно мы оба умерли.

При этих словах, которые были настолько странными, что нарушили мой сон, я почувствовал трепет ужаса, охвативший все мое тело. Я не нервничал, но неожиданное заявление об опасности, которую я к тому же не понимал, было достаточно для того, чтобы внушить мне страх.

— В чем дело? — спросил я ее.

— Мы в плену у очковых кобр, — ответила Радамони. — Здесь в комнате их как минимум двести. Я только что видела, как в наше открытое окно упали три черных свертка, которые, как я полагаю, были сумками и которые явно полны этих змей. Несомненно это дело рук факиров пагоды. Слышишь как змеи ерзают на полу? Должно быть, их заставляли голодать в течение долгого времени, чтобы сделать их наиболее агрессивными.

Действительно, вокруг нас отовсюду раздавался гортанный свист, смешанный с легким шипением, словно как у курицы, которая только что нашла желанное насекомое.

Я слишком много знал о природе этих странных шумов, чтобы хоть на мгновение усомниться в их происхождении.

— Теперь, когда ты в курсе, — сказала Радамони, — я попробую выйти из дома. Если меня укусит змея, мне вполне хватит времени чтобы позвать слуг, которые пойдут и найдут заклинателя.

Надвигающаяся опасность разбудила всю мою энергию, и я приказал своей мужественной спутнице не двигаться.

— Я хочу спасти тебя! — страстно сказала она мне.

— Я прошу тебя, Радамони, оставайся рядом со мной, — ответил я. — Я люблю тебя, без тебя жизнь для меня ничто. Если ты выйдешь из комнаты, я последую за тобой и мы умрем вместе.

Она покорилась неизбежному!

И, сжав ее руку в своей, я с тревогой ждал без малейшего движения того, что должно было произойти.

Внезапно я почувствовал, как она вздрогнула. Лишь на секунду, но я почувствовал это. Холодное стройное тело прошелестело по моей груди. Я задержал дыхание. Змея уползла. Ее сменила другая, потом третья, а потом еще одна. Это продолжалось более двух часов. Я лежал неподвижно и был похож на труп.

Было необходимо, чтобы ужасные рептилии ползали вокруг нас как по стволу дерева и каменному валуну без малейшей возможности обнаружить жизнь. Потеряй мы бдительность хоть на секунду, мы были бы мертвы!

Что это были за моральные страдания! Что за пытки! Я не пожелал бы этого своему самому заклятому врагу.

Скоро должен был забрезжить день. Мы пылко молили этого ибо в этом таилось наше избавление. Затем рядом с нами послышались тихие звуки бенгальской музыки, и дверь нашей комнаты медленно открылась.

— Это я, садовник, — сказал голос. — Вы мертвы?

— Нет, — ответила Радамони.

— Это хорошо, я отзову кобр.

И, сказав это, он снова взял в руки инструмент и начал извлекать из него жалостливые и резкие ноты, перемежающиеся тремоло, которые начались быстро и поспешно продолжали постепенно тонуть и заканчиваться словно бы в шуме дня. Почти сразу шипение змей прекратились.

Садовник, продолжая играть, медленно спустился в сад по лестнице веранды, и вскоре мы услышали, как он затерялся в роще. Шума вокруг нас больше не было. Без сомнения, змеи оставили нас.

Прежде чем я успел ее остановить Радамони вскочила с дивана и быстро зажгла небольшую лампу, подвешенную в середине комнаты, и мы увидели пять или шесть змей, ползающих вдоль стены, которые не последовали за заклинателем.

Какая огромная радость наполнила наши сердца! Мы были спасены!

Радамони, которая обладала огромной моральной силой, упала в обморок мне на руки и пришла в себя только для того, чтобы ее накрыл нервный срыв, который длился почти полдня.

Как только я смог оставить ее, то пошел к пагоде и там объявил браминам о неудаче их попытки, предупредив их, что при малейшем подозрении на новый заговор я вполне готов не только обратиться к английскому правосудию, но и сжечь заживо четырех или пятерых из них. Я знал, что эти угрозы будут гораздо более эффективными, чем страх судебного преследования этих трусливых и лицемерных священников. Они не собирались опровергать свою причастность к этому делу, но все же имели смелость сказать мне, что будут молиться, чтобы Шива сохранил мои дни.

Как правило, когда священник объявляет, что собирается помолиться Богу за своих врагов, неважно кто он такой, то это значит, что человеку брошен серьезный вызов.

Как бы то ни было, я был уверен, что у нас есть некоторое время для передышки и решил использовать его для подготовки к бегству из страны.

Вернувшись домой, я сообщил о своем решении Радамони, которая приветствовала его с величайшей радостью. В свою очередь она сказала мне, что садовник, который помог нам, сбежал из дома и что она подозревала его в сговоре с факирами, которые и подбросили в нашу комнату очковых кобр.

Возможно, он боялся, что если начнется судебное расследование, то брамины пожертвуют им и откажутся заплатить за работу ибо он был пария. Потому он и решился прийти к нам на помощь, хотя и с некоторым опозданием.

Или он думал, что мы уже мертвы и просто решил удалить змей подальше от дома? Мы так и не узнали, на что еще он был способен.

Пятнадцать дней спустя мы уехали в Салем, куда меня позвали старые друзья, добрые и прекрасные люди, которые смогли найти мне иную работу. Вот как я стал выращивать кофе в этих местах."

— А Радамони? — рискнул спросить я.

— Она здесь. У нас есть маленький домик в десяти минутах отсюда, на склоне горы. Друзья мои, я полагаю, что наш разговор слишком затянулся и бедная девушка уже заждалась меня.

У меня была возможность увидеть эту девушку на следующий день, и я должен признать, что ее описание не было преувеличено.

Это была молодая женщина всего семнадцати лет, прекрасная, прежде всего, в выражении лица, как и большинство женщин из этих примитивных рас Северной Индии, которые никогда не смешивались с другими расами.

Она носила восточный костюм, но два года совместного проживания с этим благородным мужчиной, которого она полюбила, полностью сформировали у нее европейские привычки. Одним словом, это было очаровательное существо, достойное любви и преданности, на которые она вдохновляла свого любимого.

Я ничего не изменил в этой истории, которая является истинной в каждой мелочи. Пусть она доставит читателю столько же удовольствия, сколько мне довелось ощутить, как она была мне рассказана!

Какой бы необычной ни была сцена с очковыми кобрами, в Индии было много подобных случаев, и почти всегда такие убийства были успешными. После яда это самое ужасное оружие мести у индусов, так как в их безмолвном фанатизме почти невозможно найти того, кто заплатил за руку, ниспославшую подобную смерть.

Сколько путешественников, найденных безжизненными во внутренних дворах Бенгалии, погибли таким вот образом, не оставив после себе ничего, кроме записи в реестрах английской полиции: "Accidental death" ("Смерть от несчастного случая").

Как только баядерка посвященная пагоде в молодом возрасте достигает половой зрелости, ее девственность продается с аукциона. Предложения часто доходят до невероятных сумм — от десяти до пятнадцати тысяч рупий в зависимости от красоты объекта, богатства участников и количества месяцев или лет, которые баядерка должна оставаться во власти своего покупателя.

Нет ничего лучше, чем ходатайство браминов ибо это повышает цены на подобных аукционах, где честь касты, ее влияние или удача играет бОльшую роль, чем страсть.

Один раджа не захочет, чтобы другой опередил его в своих предложениях, а второй — в ранге, уступающем его собственному.

По этой причине девушка в большинстве случаев становится жертвой какого-то бессильного старика, который не может извлечь из ситуации выгоду и бережно хранит баядерку в интерьере своего дворца как какой-нибудь предмет роскоши. Однако сделанный вклад приносит свои плоды. Баядерка стоит вне действия закона в течение двух или трех лет, практикуя позорную практику своей профессии проститутки. Нет сомнений, что ее желания постепенно берут верх. Как бы ни были закрыты ворота дворца раджи, как бы ни был силен контроль, баядерка может уговорить некоторых из слуг помочь ей ускользнуть и получить продолжительную свободу... пока, будучи пойманной соответствующим специалистом, она не будет отправлена обратно в свою пагоду, где с этого момента она сможет свободно удовлетворять любые желания.

Если ее эксцессы были слишком публичными, ее больше не пускают во внутреннюю часть пагоды, и она пополнит собой число тех легкодоступных девушек, которые отдают себя всем подряд кастам. Но как бы низко она ни упала, она остается достойной внимания и никогда не разделит ложе с пария.

Таким образом, баядерка очень редко изгоняется из храма. Она может вполне открыто торговать собой с людьми из низшей касты или быть преследуемой настойчивостью какого-то влиятельного персонажа, который в силу своих даров и подношений может многое потребовать у браминов. В большинстве своем последние всегда смотрят свысока на этих посвященных девушек, если они попали в общественное достояние.

Дети баядерки не принадлежат ни к одной касте. Девочки унаследуют профессию матери, а сыновья становятся музыкантами пагоды.

Иногда однако бывает, что предполагаемый отец, будучи достаточно наивным чтобы признать свое крайне сомнительное отцовство, сам будет заботится о воспитании одного из детей. В любом случае, он никогда не сможет добиться того, чтобы принять ребенка в свою касту или оставить ему часть наследства.

Самый дальний родственник не принесет подобную жертву, незаконную с точки зрения морали и индусского права.

Излишне говорить, что дети, на которых не распространяется более власть пагоды, обычно все-таки возвращаются обратно как факиры, музыканты или слуги.

Откуда взялась эта странная традиция? Может дело здесь в религиозной морали, с которой они уже более не связаны с того момента, когда перестают быть частью служения богам?

Должны ли мы напротив поверить в то, что их свободное рождение — это действие, которое не способно изменить религиозное усыновление браминами?

Я полагаю, что в этих мерзких индусских традициях есть чувство сострадания к плодам такой любви.

Вне зависимости от того насколько мала ваша должность, на Востоке вас уважают с того момента, когда вы можете назвать имя своего отца.

Существует некая двойственность в том, что баядерка предоставляет себя своим соотечественникам. С одной стороны, это большая честь, дополненная подарками от самых уважаемых людей, которые никогда не пользовались ее талантами, а с другой — она презираема самыми последними кулисами (ВЕЛЬМОЖА), которые не позволят ей ни есть, ни пить, ни даже сидеть рядом со своей законной женой.

Когда умирает баядерка, такая же особенность наблюдается на ее похоронах. Ее тело сжигается со всеми церемониями и роскошью, сопровождающей кремацию индусов высшей касты, однако затем ее останки развеиваются по ветру. В некоторых провинциях Верхней Бенгалии тело баядерки сжигается лишь наполовину, а вторая часть оставляется на съедение шакалам и стервятникам.

Разве в этой стране нет глубокого учения о бытие? Разве не подозревая об этом и несмотря на падение своего морального уровня эти люди не отдают должное невинным и скромным добродетелям, которые они изгнали из своих домов?

В первобытные времена ведического периода баядерка должна была соблюдать целомудрие и вести уединенную и чистую жизнь, свободную от религии. Любое нарушение этого строгого правила каралось смертью. Но эти предписания ранних времен власти Брахмы полностью забыты вместе со всеми великими деталями той древней индуистской цивилизации, которая, создав мир вокруг себя, заселила Азию и Европу, умудрившись все-таки сохранить некоторые традиции. Афины и Рим практически вымерли на своей земле.

Мне осталось рассказать о самом танце этих женщин, о котором Европа даже не подозревает, о его характере и о том, что большинство писателей, которые пытались передать этот танец, даже не увидели в нем.

Обычно этот танец — одна из первых вещей, о которой думает путешественник. Это действие больше всего возбуждает его любопытство.

Как только путешественник оказывается здесь, он спрашивает окружающих, не может ли он посетить танец баядерок. Первый же слуга, который приходит к нему, уверяет его, что нет ничего проще и что он должен всего лишь указать час, когда он будет готов в визиту этих девушек!

Затем ему приводят несколько публичных танцорок, чья работа — выступать под руководством импресарио на праздниках низших каст или свадебных церемониях пария, которые все-таки могут позволить себе сию роскошь за небольшую сумму.

И вот эти женщины предстают перед сбитым с толку европейцем, салютуют ему рукой, переминаются с ноги на ногу во время ходьбы в ритме под звуки двух маленьких медных тарелок, которые бьются друг об друга, принимают две или три позы или корчат рожи, протягивая руку, чтобы получить свой заработок и за сим прощаются с благородным незнакомцем.

И этот последний говорит сам себе: "И это все? Да, оно стоило того!"

Он покидает Индию, полную баядерок, и идеально опишет свои впечатления от путешествия. Он и не подозревает, что над ним посмеялись и что никаких баядерок он и в глаза не видывал.

А вот не на публичных религиозных церемониях и не на семейных торжествах как раз можно увидеть этих танцовщиц, которые, хотя и весьма искренне, изображают подвиги разных богов или жизнь предков могущественной семьи, которая получила помощь от браминов.

Нужно прожить в Индии долгое время, разобраться в нравах и обычаях, выучить язык страны, то есть не быть более обычным иностранцем — и тогда вы сможете попросить богатого индуса или раджу, чье расположение вм удалось завоевать, чтобы они согласились пригласить к себе для вас баядерок, за которых они заплатят лично, и позволить вам увидеть своими удивленными глазами их захватывающий танец страсти, состоящий из неистовых движений. Уверяю вас, что добиться такого совсем непросто.

Другой способ — уговорить браминов из пагоды, находящейся подальше от города и возможности получить побольше золота, и знающих, что их благосклонность к вам не получит широкую огласку, чтобы они не смогли отрицать прошедшее событие. Возможно в такой ситуации брамины смогут приютить вас на одну ночь в своем храме.

Было несколько примеров подобных случаев.

Настоящая баядерка изначально не способна танцевать на публике. Для того, чтобы довести до предела те чувства, которые она затем демонстрирует, баядерке нужны сумрак и таинственность. Ей необходимо дойти до такой степени экстаза, чтобы ее талия заставила дрожать ее бедра, чтобы ее голос дрожал, чтобы содрогались все ее мышцы и чтобы ее тело изгибалось под невероятным возбуждением в безумном экстазе.

Время от времени она делается полусогнутой, ее волосы растекаются по обнаженным плечам, опускаются до ковра в гостиной, она крутит своими конечностями как похотливая кошка, бросая на тех, кто смотрит в ее большие черные глаза, молниеносные взгляды полные огня и буквально источающие томление и желание. Иногда она посылает свои импульсы вверх словно божественная дева, принимая восхитительные манящие и страстные позы. Иногда она впадает в сумасшедший экстаз, падая в обморок от неизвестных удовольствий подобно девушкам из Левена (ГОРОД В БЕЛЬГИИ) или янсенистам с кладбища Сен-Медар (ЯНСЕНИЗМ — РЕЛИГИОНОЕ ДВИЖЕНИЕ В КАТОЛИЧЕСТВЕ, ОСУЖДЕННОЕ СО ВРЕМЕНЕМ КАК ЕРЕСЬ).

Затем внезапно самые соблазнительные, мягкие и провоцирующие изгибы тела застывают для того, чтобы лучше всего продемонстрировать изгибы бедер, гибкость талии и движений и все прочие достоинства.

В полдень, когда все шумы стихают и начинается сон, все гаснет, все склоняется перед палящим солнцем Индии, которое иссушает тело и смешивает мысли. Все шторы домов опускаются вдоль колонн веранд. Время от времени обнаженные до пояса атлетические бохи обливают себя водой для получения столь нужной свежести.

Итак, мы разлеглись на циновках посреди белой мраморной гостиной, закрытой со всех сторон другими комнатами, перед которыми стояли террасы, которые позволяли проникать внутрь с трудом, два или три раза проходя через экскременты животных. Всюду царит тайна и сдержанность, а в десяти шагах от нас сидели четыре женщины, едва достигшие пятнадцати лет, прекрасные словно представители жителей Гималаев, похотливые по темпераменту, чьи жесты и все отношение были сформированы в детстве под руководством опытного мастера в искусстве передачи чувств. Четыре женщины с черными глазами, длинными влажными ресницами, распущенными волосами, обнаженными шеями. Остальная часть их тел была едва покрыта шелковой марлей с бахромой из золота. Они вносили жизнь в сумрак и тишину, не нарушая общую гармонию.

Казалось, что четыре фантастических видения, четыре грации из рая Индры спустились, чтобы открыть людям утраченный секрет чистейшей формы и самой изысканной красоты.

Затем они начали танцевать ...

Представьте самые изящные позы, выраженные в искусстве картинами мастеров, представьте чувства пиратов, опьяненных возлияниями и таинственными духами. В такой ситуации вы может представить себе этих женщин, которые ползают на коленях, такие гибкие и ласковые. Вы тоните в их глазах, томных от томления. Их грудь пульсирует от лихорадочного возбуждения, их конечности дрожат под воздействием гашиша словно в преддверии нервного срыва. Теперь вы имеете хотя бы приблизительное представление о том необычном и захватывающем зрелище, которое разворачивалось перед нами.

Эти женщины были доведены до исступления препаратом, сделанным из смеси имбиря, шпанской мушки и конопли. Обращаюсь к тем, кому интересен этот препарат — он возбуждает, не причиняя немедленного вреда и действует долгое время до того момента, когда вы ощутите на себе его разрушительные последствия.

Нельзя безнаказанно поддерживать подобные зрелища! Данная смесь при слишком частом использовании приводит тех кто ей пользуется к раннему старению, что является неизбежной участью всех богатых восточных жителей, чья жизнь была всего лишь жертвой алтаря материальных удовольствий.

Но это еще не все.

Для этих жриц любви танец должен всегда заканчиваться полным истощением всех их сил. Если они сопротивляются первым экзальтациям, этим спазмам, которых из-за длительной привычки она могут достигать по желанию, то затем они начинают крутиться вокруг своей оси с невероятной скоростью, пока не чувствуют сильнейшее головокружение и падают полуголые на ковер.

Я не решился бы сказать это, если бы не строгая точность и очень существенная черта морали, которая является нормой морального уровня этих народов. Данные действия используются индусами для осуществления их похотливых желаний. Чтобы увеличить свои аппетиты у них должно быть учащенное сердцебиение и обморок, женщины же превращаются в полусумасшедших от возбуждения и всегда остаются неудовлетворенными...

У индуски редкая нервная чувствительность. В итоге у нас появляется возможность для изучения в любой момент этих необычных явлений истерии, которые священники так долго считали в Европе проявлением одержимости дьяволом. Предшественники европейских святых отцов, брамины, продолжают объяснять таким же образом эти физиологические курьезы, не встречая никакого недоверия со стороны окружающих.

В каждой пагоде есть священник-экзорцист, и он получает за свою работу хорошие деньги! Мы видели, как он исполняет свои обязанности в пагоде Челамбрум, известном месте, куда стекаются толпами одержимые из всех стран, которых не смогли излечить дома.

Путем использования гашиша для женщины индус без особых затруднений формирует свои желания для получения удовольствия и вполне можно сказать, что он является мастером подобного искусства.

Затрачивая как можно меньше времени на физический труд, которым он всегда занимается из-под палки, он не получает удовольствия от любых материальных вещей, которые ему покажутся достойными для того, чтобы занять место в его жизни.

Вот почему, не довольствуясь заселением своего гарема самыми красивыми женщинами из всех провинций Индостана, он нуждался в чем-то большем и ему приходилось доводить себя до безумия страданиями от сладострастия. И тогда он создал баядерку.

Я прилагаю сюда две легенды, которые могут быть интересны читателю с точки зрения происхождения древних и современных религий, вся информация о которых за редким исключением взята из одного и того же источника, а конкретно из Вед или священных писаний Индии.

История буддизма не написана в полной мере. Что касается индусских поклонников Брахмы, то их легенды происходят из священных книг, и я впервые перевел и опубликовал их в своей книге "Библия в Индии". Далее я просто цитирую сам себя.

"Пройдитесь по восточной оконечности Индии и Цейлона, где традиции сохранились во всей своей чистоте. Задайте индусу вопросы в его скромной хижине или же Брахме в храме, везде вы столкнетесь с этой легендой о сотворении человека, которую мы рассмотрим здесь в соответствии с Ведами. В "Бхагавад-Гите" Кришна в нескольких словах рассказывает ее своему ученику Арджуне по большей части в тех же терминах, что и в священных книгах.

Земля была покрыта цветами, деревья гнулись под плодами, тысячи животных играли на равнинах, тысячи птиц парили в воздухе, а белые слоны мирно бродили под тенью гигантских лесов. Брахма понял, что настал момент создать человека, который должен был поселиться в этом прекрасном месте.

Он извлек из великой души чистой сущности зародыш жизни, из которого создал два тела, мужское и женское, пригодные для размножения как растения и животные, а также наделил их "аханкарой", то есть разумом и голосом, которые сделали их выше всех прочих существ, но при этом сохраняющими преданность ангелам и Богу.

Он наделил мужчину силой, ростом и величием и назвал его Адима (на санскрите "первый человек").

Женщина получила благодать, сладость и красоту и получился имя Хевы (на санскрите "та, которая дополняет жизнь").

Таким образом, подарив Адиме спутницу, Господь дополнил жизнь, которую только что дал Адиме, а следовательно заложил основу рода человеческого, который должен было появиться, а также провозгласил равенство мужчины и женщины на земле и в небе.

Это и есть священный принцип, который был не совсем правильно истолкован древним и современным законодательством и от которого Индия отказалась только из-за дурного влияния священников во времена переворота браминов.

Затем Господь предоставил Адиме и Хеве для жизни древний Тапрабам древних, остров Цейлон. Остров был известен своим мягким климатом, плодами и великолепной растительностью, чтобы быть земным раем, колыбелью человеческой расы.

— Идите туда, — сказал он им, — соединяйтесь и создавайте существ, которые станут вашим живым подобием на земле. Через много веков вы снова вернетесь ко мне. — Я, владыка всего живого, создал вас, чтобы вы любили меня всю жизнь. Те, кто верит в меня, разделят счастье со мной после конца света. Донесите это до своих детей, чтобы они никогда не забывали обо мне, потому что я буду с ними до тех пор, пока они славят мое имя.

Он также запретил Адиму и Хеве покидать Цейлон и сказал следующее:

— Ваша жизнь должна быть ограничена этим прекрасным островом, где я собрал все для вашего блага и удобства, а также для распространения поклонения мне в сердцах тех, кто будет здесь рожден. Остальная часть земного шара пока еще необитаема. Если впоследствии число ваших детей увеличится настолько, что этого места уже не будет достаточно для всех них, то пусть они обратятся ко мня в ходе жертвоприношений, и я сообщу им о своей воле.

Затем он исчез.

Адима, повернувшись к своей молодой жене, посмотрел на нее. Его сердце сильно билось в груди при виде такой неземной красоты. Она стояла перед ним, улыбаясь в своей девственной искренности и охваченная неизвестными ей желаниями. Ее длинные волосы обвивались вокруг ее тела, обнимая ее нежные изгибы, скромное лицо и обнаженную грудь. Странное чувство внутри Адимы стало расти.

Адима подошел к Хиве, весь дрожа от страсти. Вдали солнце собиралось опуститься в океан, цветы банановых деревьев поднимались, чтобы всосать в себя вечернюю росу, тысячи различных птиц тихо щебетали на верхушках финиковых и пальмовых деревьев, и фосфоресцирующие светлячки трепетали в воздухе. Все эти звуки природы доходили до Брахмы, который был несказанно рад, пребывая в своей небесной обители.

Наконец Адима решился провести рукой по ароматным волосам своей спутницы. Он почувствовал, как по телу Хевы пробежала дрожь, и этот трепет передался и ему. Он взял ее на руки и даровал ей первый поцелуй, шепча имя Хевы, которое было дано ей Брахмой.

— Адима! — нежно выдохнула молодая женщина, прижимая его к себе. Ошеломленная и растерянная, она дрожала всем своим прекрасным телом на руках мужа.

Наступила ночь, птицы утихли в лесу. Господь был удовлетворен, потому что на свет родилась любовь, предшествующая союзу обоих полов.

Брахма хотел научить своих созданий тому, что союз мужчины и женщины без любви будет лишь чудищем, противоречащим природе и ее законам.

Некоторое время Адима и Хева жили в идеальной гармонии. Никакие страдания не нарушали их спокойствия. Им нужно было лишь протянуть руки, чтобы собрать с деревьев самые вкусные фрукты или наклониться, чтобы собрать самый ароматный и сладкий рис.

Но однажды смутное беспокойство начало охватывать их. Завидуя их счастью, принц Ракхусос, дух зла, посеял в них неведанные доселе желания.

— Давай прогуляемся по острову, — сказал однажды Адима своей спутнице, — и посмотрим, найдем ли мы место еще красивее, чем это.

Хева последовала за мужем. Они шли дни и месяцы, останавливаясь на отдых у чистейших фонтанов или под гигантскими фикусами, которые скрывали от них солнечный свет.

Но чем дальше они шли, тем сильнее молодая женщина ощущала необъяснимый ужас и непонятный страх.

— Адима, — сказала она, — давай не пойдем дальше, мне кажется мы нарушаем закон Бога. Разве мы уже не покинули место, которое он определил нам для жизни?

— Не бойся, — ответил Адима. — Ведь это не та ужасная и необитаемая земля, о которой он нам говорил.

И они продолжили свой путь. Наконец они достигли конца острова Цейлон. Перед собой они увидели рукав небольшого моря, а с другой стороны обширную землю, которая, казалось, простиралась до бесконечности. Узкий путь, образованный скалами, поднимающимися из глубины вод, соединял их остров с этим неизвестным континентом.

Два путешественника были очень удивлены, так как страна, которую они там видели, была покрыта высокими деревьями, а птицы тысячи расцветок щебетали среди листвы.

— Это просто прекрасно, — сказал Адима. — Какие же сладкие плоды должны расти на тех деревьях! Давай попробуем их, и, если эта страна лучше нашей, то мы построим там свой дом.

Хева задрожала, умоляя Адиму не делать ничего, что могло бы вызвать гнев Бога против них.

— Разве нам плохо здесь? У нас есть чистая вода и вкусные фрукты. Зачем искать что-то еще?

— Хорошо, потом мы вернемся назад, — сказал Адима. — Что плохого может быть в посещении этой неизвестной страны, которая лежит перед нами?

И он пошел к скалам. Хева следовала за ним, дрожа от страха.

Адима взял жену на плечи и начал пересекать проход, который отделял их от незнакомой земли.

Как только они коснулись земли, раздался ужасный грохот. Деревья, цветы, фрукты, птицы, вообще все, что они видели на другой стороне, исчезло в одно мгновение. Камни, по которым они шли, опустились в волны, и только несколько острых скал продолжали возвышаться над морем, как бы указывая на проход, из которого явился разрушительный небесный гнев.

Эти скалы, поднимающиеся в Индийском океане между восточной оконечностью Индии и островом Цейлон, до сих пор известны под названием Палам-Адима.

Когда люди, попадающие в Китай и Индию, минуют Мальдивы, то первая точка индо-цейлонского побережья, которую они видят, это голубоватая вершина, зачастую покрытая облаками и величественно поднимающаяся из воды. Именно у подножия этой горы по легенде первый человек ступил на побережье большой земли.

С незапамятных времен эту гору называют Адамов Пик, это название закрепилось и в современной географии.

Растительность, которую два путешественника видели на расстоянии, была не более чем обманчивым миражом, созданным принцем Ракусосом, чтобы заставить их нарушить слово, данное Богу.

Адима упал на колени, плача от горя на голом песке, но Ева подошла к нему и бросилась в объятия, говоря:

— Не грусти, скорее всего Бог простит нас.

Когда она произнесла это, в облаках послышался голос, который опроверг ее слова:

— Женщина! Ты согрешила лишь из-за любви к мужу, которого я повелел тебе любить, и ты уповала на меня. Я прощаю тебя и его тоже из-за тебя. Но теперь вы не сможете вернуться в то место, которое я создал для вашего счастья. Из-за вашего непослушания моим заветам на землю вторгся дух зла. Ваши дети, для которых вы будете страдать и работать на земле по вашей же вине, станут плохими людьми и забудут меня. Но я пошлю Вишну, который воплотится в грудь женщины и принесет им надежду на вознаграждение в другой жизни и возможность молиться мне, чтобы смягчить причиненное зло.

Адима и Хева успокоились и поднялись с земли. Однако с тех пор им пришлось усердно трудиться, чтобы добывать из земли пищу."

Буддийская легенда связывает этот шаг, застывший в граните, не с появлением первого человека, а с воплощением первого Будды в тело девы Авани и ее рождением.

Вот отрывок из "Нирдиса", одного из священных текстов буддизма, который имеет к этому прямое отношение:

"Когда дева Авани, оплодотворенная лучом Вечной Мудрости, почувствовала, как божественный Шакьямуни возник внутри нее, ей было приказано поселиться в какой-либо высокой части страны, чтобы открыв глаза в первый раз Будда смог бы увидеть весь остров, который он пришел возродить к жизни своим праведным учением.

Усевшись на Дхарма-Суриа, священного слона, которого джин Кундаса подготовил для нее, она покинула дом своего отца и направилась по дороге, которая шла прямо к горе, называемой Саманта-Кунта (Адамов Пик).

Прибыв на вершину горы, она несколько месяцев жила едой, которую приносили ей слуги, которые оспаривали между собой честь служить ей, ожидая счастливого освобождения от бремени, которое должно было наполнить небо и землю радостью.

Когда пришло время, Шакьямуни вышел из чрева Авани, что произошло без всякой боли для роженицы. Через несколько мгновений он достиг размера взрослого человека на удивленных глазах своей матери, которая опустилась на колени и поклонилась ему.

Первое место на земле, где ступил Будда, сохранило свой отпечаток, чтобы постоянно указывать своим почитателям место его рождения. Тот, кто каждый год приходит, чтобы созерцать этот божественный знак, считается освобожденным от греха и может принести жертву раньше других, то есть совершить омовение."

Здесь я прерву цитирование отрывка из "Нирдеса", который напоминает в нескольких словах легенду, советующую отправиться для поклонения в пасхальные дни на ежегодное паломничество. История всей легенды об матери-девственнице Авани согласно Маха-Вансе и буддийским традициям потребует намного большего объема текста.

Когда солнце начало покрывать склоны Адамова Пика, я стал свидетелем хорошо известного явления, о котором часто сообщают путешественники и которое я уже имел возможность наблюдать сам.

Уже много раз было сказано, что слон встает на колени перед восходящим солнцем и словно поклоняется ему.

Возможно это разумное животное, которое любит отдыхать в покое, действительно могло служить объектом для создания такой истории, попав в поле зрения в подобный момент. Однако несмотря на необычайные способности, о которых мне всегда приятно узнать, я не могу поверить, что слон развивает свою интуицию до такой степени, чтобы продемонстрировать столь любопытное внешнее действие.

В следующем вопросе я мог убедиться много раз и могу подтвердить его со всей аккуратностью.

Когда слон видит первые лучи солнца, если он предоставлен самому себе, то есть не вынужден по приказу своего хозяина продолжать путь или работу, он поворачивается передом в сторону восходящей звезды, а его туловище закручивается спиралью вокруг себя, что является одним из признаков медитации колосса. Глаза его устремляются вперед и будто теряются в пространстве. Слон смотрит, наблюдает, и несомненно, ищет секрет происхождения этого таинственного света, который наполняет землю. Однако же природа этого животного еще недостаточно развита, чтобы объяснить это явление.

Я много раз с огромным интересом наблюдал этот вид экстаза, эти попытки огромного животного направить свою мысль в нужном ключе.

Слон знает своего хозяина, своих друзей, понимает их язык, ему знакомы деревья, цветы, фрукты и все явления природы. Он чувствует себя и хорошо, и плохо, он ожидает то вознаграждения, то выговора. У него есть представление обо всем, каким бы малым оно ни было. Однако же солнце является для него совершенно непонятным явлением, поэтому то пристальное внимание, которое он уделяет солнечному светилу каждое утро, указывает на то, что данный феномен превосходит его интеллект.

Даже если вы поднимитесь на несколько интеллектуальных уровней выше и достигните вечности, то и там вы поймете, что и человек не намного более развит, чем слон.

Нирджара и его два собрата, которых мы оставили на более низком плато, чтобы не загромождать путь к вершине, которая была так высока, что их уже почти не было видно, не преминули воздать благосклонной звезде свое безмолвное созерцательное уважение.

После легкой закуски из чая и бутербродов, съеденных на свежем утреннем воздухе, мы присоединились к нашему каравану и начали спускаться по противоположному склону горы в районе Димбола.

Лесистые долины, которые мы пересекали буквально каждую минуту, вызывали в нашей груди порывы восхищения, и, хотя мы были в этой стране не первый день, нам впервые посчастливилось узреть подобную растительность.

В дополнение к живописным и грандиозным ландшафтам и великолепным видам, которые представали перед нами на каждом шагу, наше внимание постоянно привлекало множество разнообразных птиц и животных. Я никогда не видел нигде — даже на Борнео и Яве — такой природы, как на Цейлоне. На каждой ветке дерева была обезьяна, за каждым листом — попугай ара, райская птица или сусликобелка.

Вечером мы прибыли в город Котмале на Диосбидже, одном из крупнейших притоков Махавеле-Ганги, вдоль которого мы должны были проследовать в Канди.

Ни одно необычное событие не произошло в ходе нашего путешествия с гор Котмале в эту столицу внутренних районов, в которой мы вровели всего лишь пару часов. Время нашего совместного путешествия подходило к концу. Важные деловые вопросы не позволяли мсье Дюфо посвятить этой поездке даже один лишний день сверх тех, которые он сам себе выделил.

Я пожалел, что несмотря на свою цель изучения различных индийских древностей, я не провел как минимум неделю в городе древних раджей Цейлона, и решил, что если мне доведется побывать здесь еще раз, то займусь более тщательным исследованием Канди и его исторических памятников. Я также пообещал себе провести побольше времени на острове Манаар, а также в северо-западных, западных и южных провинциях, которые мне пришлось оставить в стороне из-за траектории того пути, по которому я следовал из Пуан-де-Галля в Тринкомали и Джафнапатам (СОВРЕМЕННОЕ НАЗВАНИЕ — ДЖАФФНА).

В этот раз у меня было время лишь на то, чтобы посмотреть дворец древних царей — великолепное здание, чей важный фасад простирается на протяжении более двухсот пятидесяти метров в длину, а также Патерипауч — большую шестиугольную двухэтажную башню, на вершине которой раджи, украшенные золотом и бриллиантами, являлись пред народом в дни великих праздников. После быстрого осмотра Амавелле или дворца царских жен, мы возобновили наше путешествие в сторону Налланде.

Сколько археологических шедевров я оставил позади, не говоря уже о знаменитой гранитной горе Домбул, которая возвышается на более чем триста метров над окружающими ее горами и лесами, и где поколения скульпторов возводили на гранитном фундаменте от подножия до самого верха полдюжины храмов, посвященных Будде.

На подходе к Канди мы не могли не посетить знаменитый туннель, вырытый в Курунайгале английским губернатором сэром Эдвардом Барнсом, целью которого было окончательно установить английское господство в центральных провинциях.

Старая легенда, хранящаяся в сердцах всех жителей всего города, гласит, что никакое иностранное господство не может быть установлено в стране, пока одна из гор вокруг Канди не будет пробита захватчиками насквозь. Священники тщательно поддерживали это суеверие, что неоднократно вызывало восстания в стране.

Сэр Эдвард Барнс, хорошо зная страну, в которой суеверия оказывают огромное влияние на умы людей, в один прекрасный день решил все-таки начать строить проход в одной из этих гор. В течение всего времени, в течение которого велись работы, священники каждый день твердили, что небесный огонь уничтожит рабочих или же что гора обрушится на них.

Но все усилия были тщетны. Спустя некоторое время китайцы, которых намеренно привели сюда для того, чтобы на них не влиял местный страх, завершили работу. Жители Канди были ошеломлены, и, поняв, что богов с ними больше нет, более не пытались избавиться от иностранного влияния.

После трех остановок в Атгале, Довале и Канделуре мы прибыли в Налланду, где мне пришлось растаться с семьей Дюфо.

Нет ничего более грустного, чем подобная разлука. После двух с половиной месяцев наши пути расходились. Срочные дела вызвали меня в Пондичерри, и я не мог откладывать свой приезд более чем на месяц, что примерно составляло время, когда я мог примерять на себя костюм путешественника.

Настоящая печаль, которая явно охватила моих друзей из Калтны и которая заняла и мое сердце, заставила меня принять героические действия. Вместо того, чтобы провести четыре из пяти дней с моими друзьями на станции, как было условлено ранее, вечером того же дня в Налланде я подготовил свою повозку и наказал погонщику волов Мутту Сами и моему слуге Амуду принять на себя управление ей. Со слезами на глазах я объявил месье и мадам Дюфо, что на следующий день на рассвете я продолжу свое путешествие один.

— О нет! — воскликнула молодая жена моего друга... Она почти зарыдала, ее голос предательски задрожал, и она сразу замолчала. Ее муж, не способный выразить словами свои чувства, молча пожал мне руку. Они оба поняли, что я спешу уехать, чтобы побыстрее закончить тяжелый момент расставания.

За ужином мы все были грустны. Я хотел попрощаться с семьей Дюфо, чтобы отправиться в путь до восхода солнца, но они ничего не хотели слышать и потребовали, чтобы я позавтракал с ними на следующее утро.

Когда я подошел к повозке, на которой стояла моя кровать, то услышал приглушенные рыдания за деревом. Я подошел ближе... это был безутешный Амуду, который прощался с Анниамой, сингальской брюнеткой, которая тронула его сердце и которая считала его самым красивым из всей прислуги семьи Дюфо.

На следующее утро в семь часов я повесил винтовку на плечо и уселся в повозку с волами, и мои двое слуг, ставшие за столь короткое время хорошими друзьями, двинулись в направлении на Амбаар.

В ходе обмена словами прощания я поклялся моим друзьям вернуться. Я не сомневался, что сдержу слово.

Около тридцати лье отделяли меня от Тринкомали. Мы пересекли это расстояние за семь дней, что является настоящим подвигом, учитывая разнообразные препоны, которые нам пришлось за это время преодолеть.

В ночное время нам приходилось особенно удваивать меры предосторожности. Местность, через которую мы продвигались, полна самых опасных животных на всем своем протяжении от Налланды до озера Канделле и Тамблгама. Ягуары, черные пантеры, дикие полосатые кошки, змеи боа и всевозможные огромных размеров крокодилы словно сговорились собраться вместе в этой части провинции, которая наименее населена из всех частей страны. Я не говорю уже о диких слонах, которые обитают в лесах вдоль Махавели и которые крайне опасны в случае нападения их на человека.

Некоторые англичане иногда доставляют себе радость поохотиться на этих слонов. Кроме того, что для меня охота на таких животных, которые никому не причиняют вреда и легко позволяют себя застрелить, представляется кощунственным убийством, так я еще и считаю эту охоту совершенно одиозной и трусливой, потому что невозможно убить слона иначе, чем высматривая его на скале, на которую он просто не может залезть, или на дереве, слишком большом для него. Если бы охотник хотя бы решился напасть на слона лицом к лицу, я бы мог считать его джентльменом.

Мы благополучно прибыли на берега искусственного озера Канделле, творения, созданного браминами после их завоевания, с целью орошать прилежащие к пагодам земли во время сезона засухи. Оттуда мы направились в Тамблеган, маленький город в заливе Тринкомали, расположенный в крайне живописном месте.

Ничто не может быть столь красиво и очаровательно, как эта местность, буквально утопающая в деревьях, лианах и цветах.

Мы попали сюда в разгар великого праздника, который поднял огромную шумиху по всей стране. Дело в том, что эта часть острова населена почти одними только индусами с побережья Малабар или Коромандель. Один из самых богатых обитателей касты велладжа, который утверждал, что принадлежит к королевской семье, женился на своей дочери из другой веллажа с Негапатама, который находится на материке. В результате территории и касты двух супругов, то есть территория от Тамблгама до Цейлона и Негапатама на юге Индии, были объединены, а население увеличилось более чем в три раза. Со всех сторон провинции люди из всех каст и сословий приезжали толпами для участия в праздничных мероприятиях, которые обещали быть просто потрясающими, судя по богатству велладжа Налла-Тамби-Моделиар, отца молодой девушки.

Едва я обосновался в бунгало на берегу очаровательной бухты, где собирался провести несколько дней, как вдруг увидел, что поток тюрбанов самых разных оттенков движется в мою сторону. Во главе процессии был толстый индус, одетый в муслин, белый и золотой шелк, покрытый бриллиантами, и опирающийся на позолоченную трость, усыпанную рубинами, которую имеют право носить только члены правящих каст.

Это был Налла-Тамби-Моделиар, который, узнав о прибытии европейца в бунгало для иностранцев, пригласил меня на праздник, который должен был вот-вот состояться. Это вполне нормальная практика, я был готов к этому, тем более что только что сам отправил ему как вождю деревни сообщение, подписанное генерал-губернатором, которое давало мне основания требовать, чтобы мне в бунгало были доставлены посуда, постельное белье и противомоскитные сетки.

Конечно же я принял сделанное его приглашение, которое идеально соответствовало моим планам пребывания в этих местах.

Праздник должен был длиться минимум две недели. Там было произнесено множество малопонятных речей о количестве преподношений всех видов, которые были сделаны в целях организации данного торжества, а также о богатстве подарков, которые должны были быть сделаны руководящим празднеством браминам.

Фейерверк прибыл из Бенгалии, резиденции раджи Аллахабада. Последний самолично принял на себя командование кораблем, чтобы доставить груз с набедренными повязками всех цветов и хлопчатобумажными тканями, предназначенными для раздачи всем нищим, пандарусам и факирам, и приобретенными у их производителей в Транкебаре.

Девять из десяти белых слонов были покрыты попоной.

Наконец, что поразило толпу больше всего и дало высочайшее представление о касте и влиянии Налла-Тамби — это группа молодых и симпатичных девадасси, баядерок, которые прибыли накануне из знаменитой пагоды Челамбрум в Карнатике, известной во всю Индию самыми талантливыми и красивыми священными танцовщицами. Прежде чем рассказать читателю об роскошном празднестве, представляющих своеобразный интерес, а также дабы лучше понять символическое значение религиозных церемоний, я хочу поведать вам о баядерках.

Эти жрицы алтаря и любви известны в Европе лишь по замысловатым рассказам путешественников, которые не подозревают, что на проникновение в суть реалий Востока уходит ни один год. Я же хочу показать ситуацию в ее истинном свете.

Сама популярность этих прекрасных девушек заслуживает того, чтобы я посвятил им отдельную главу.