Ползком от гангстеров / Светлое завтра

Серега -- мой дядя, жилистый, быстрый, загорелый, в синей клетчатой рубахе и потертых джинсах, в темных очках. В уголках глаз насмешливые морщины. Он напоминает мне Сталлоне из древнего фильма «Кобра». Особенно когда легко и изящно держит руль одной рукой, в уголке рта зубочистка.

Под колеса его «китайца» убегает трасса.

— В Москве? — говорю я. — Это когда ты ноги сломал?

— Ага.

Мы едем на большуху. Теперь так почти не говорят, а для старых северян были Север, где нужно было работать, и Большая земля, «большуха», куда потом можно было вернуться. Но многие так и остались в Вартовске, в городе, отсыпанном на песке. Север, он затягивает.

— Барыга -- не человек, — произносит Серега. — Так пацаны в бригаде говорили. И относились к ним соответственно. Стригли, как овец. Жестоко. Барыга -- жадный и глупый, лучше сгноит товар, чем цену хотя бы на копейку снизит. За копейку удавится, даже во вред себе, и другого удавит. Какой он человек? Он -- барыга.

Вот был случай.

Арендовали однажды у нас экскаватор, в Радужный ехать, я водителем.

Приехал. Что делать нужно? — спрашиваю. Мне говорят: грузи банки. Я говорю: как грузи? Я же экскаватор. А мне: ковшом грузи.

Раньше такие консервы были. Селедка Иваси. Вкусные. Дефицит, сейчас не достать.

Так вот я эти банки ковшом зачерпывал и грузил в самосвалы. Три самосвала нагрузил, и вывезли на свалку.

А там банки -- раздувшиеся, некоторые вообще как железный шар.

Этот бизнесмен, хозяин взял где-то партию «Иваси» и поставил их себе в магазин. За бешеную цену. Допустим, взял он их за десять рублей... я так, условно говорю... десять рублей. А продавал в своем магазине -- за двести рублей. Понимаешь? Куда это годится? Вот взял ты за десять, поставь цену двенадцать рублей или пятнадцать. Человек, работяга зайдет к тебе в магазин, увидит и возьмет, попробует. Я возьму. Но торгаш не хочет десять или двадцать процентов прибыли. Он хочет сразу сто процентов! Двести процентов!

И ни на копейку не снизит цену, даже если никто брать не будет. Вот ты представляешь, сколько такие консервы хранятся? Не месяц, не два. Годы! А там банки раздуло до шара. Представляешь, сколько времени прошло?

Серега качает головой, не отрываясь от дороги.

— Я когда вернулся, Сереге Саляхову говорю: представляешь, грузил «Иваси» ковшом. А он мне -- знаю, я эти консервы в том магазине давно видел, хотел взять, но не стал -- дорого.

А я ему говорю: я их три самосвала нагрузил.

А теперь представь. Много лет эти банки стояли в магазине и лежали на складе у этого бизнеса, а он вместо того, чтобы снизить цену, все ждал свои двести процентов прибыли. Он в уме уже все посчитал, сколько получит, и уже не мог себя обделить. Жадность. Вот это -- барыга.

Представляешь, сколько это стоило? Экскаватор заказать из другого города, самосвалы арендовать, свалку оплатить... Деньги огромные. Да и сами консервы когда-то денег же стоили, еще склад под них держать. Годами!

Нет, не понимаю я.

— Барыги, — Серега выговаривает это слово с презрением. — Я их много в Москве повидал.

— А ты был в какой бригаде?

— В ...кой.

Из-за грохота обогнавшего нас дальнобоя, я не расслышал.

— В солнцевской?

— В коптевской. И не в бригаде самой, а при ней, водителем. Мы с Коротким жили за городом, там коттедж снимали специально для нас. С нами еще жили три молдаванина. Первый -- мастер спорта по боксу, второй -- мастер спорта по греко-римской борьбе, такой шкафчик два на два, кинг-конг, шея толстая, как бревно...

— А третий?

— Третий -- боевик Леха.

— Мастер спорта по стрельбе?

— Да нет. Солдат, вояка. Он воевать начал еще с Афгана, да так и не смог остановиться. Во всех горячих точках был. Афган, Чечня, Югославия, потом Приднестровье. Даже в Африке где-то воевал. Он сам откуда-то из-под Кишинева, «герой Молдовы» под номером восемьдесят. Единственный из первой сотни, кто живой и без серьезных ранений. Остальные или мертвы, или инвалиды. Или умом тронулись.

— А он сам молдаванин?

— Не... сам на лицо -- рязанский парень скорее. Русский, но из-под Кишинева. Он о себе мало рассказывал. В компании вообще ничего не говорил, только так иногда -- один на один. И то очень редко. Мы с ним как-то квасили, и я спросил: Леша, у тебя семья есть?

— А он что?

— Первая жена, говорит, сразу сбежала. И смеется. Вторая через два года. А третья еще держится. Ребенок растет. Я, говорит Леха, возвращаюсь домой, денег привезу, месяц-два отдохну -- и невмоготу мне. Надо на войну. Весь изведусь. Я сюда приехал, в Москву, думал, тут движуха будет, стрельба, дело. А тут тоска. Сидим на этой даче, балду пинаем.

— Адреналиновый наркоман.

— Ага, наверное.

— Зачем молдаване сидели на даче? Как боевики?

— На всякий случай сидели. Незасвеченные. Вот мы и жили там впятером в коттедже -- хороший был коттедж, большой, с гаражом и садом. Территория огромная, везде сигнализация, камеры. Впятером жили -- я, Короткий и эти трое.

— А Короткий как в бригаде оказался? — вспоминаю я. — Он же водителем был в Вартовске?

— В Вартовске, мы в одной бригаде работали, потом в Лангепасе. У него жена работала в Лангепасе. Он меня тогда и сманил -- приезжай, да приезжай. А я тогда с первой женой развелся уже, и думаю -- почему нет? Махнул в Лангепас. А потом Короткий в Севастополь собрался. Говорит мне -- поехали. Солнце, море. Я и поехал, вместе с Ириной уже. В Севастополе хорошо было, ничего не скажу. Мы с Иринкой неплохо жили. Я фуры по горам водил.

— А как Короткий в Москве оказался? У коптевцев?

— Так его Боря, морской диверсант, позвал.

— Тот самый?

— Угу.

Я вспоминаю прежний рассказ Сереги -- о Борисе, «барракуде» из отряда черноморского морского спецназа. Советский гражданский корабль проходит пролив Босфор -- по международным правилам, а под ним идет наша подводная лодка, близко-близко, чтобы сигнал не разделялся. А вокруг подлодки -- наши боевые пловцы, охраняют, чтобы турки мину не поставили или жучок, или еще что. И с турецкими боевыми пловцами схватывались, бывало. На поверхности солнце, сухогруз идет, флагом салютует, все ручками машут. Идиллия. А под водой кипит безмолвная схватка.

Боря несколько раз ходил через пролив, все проходило удачно. Но однажды Борю и еще одного пловца оглушили гранатой, они и всплыли вверх брюхом. Корабль прошел, остановиться не имеет права, а пловцов турки вытащили на берег. Товарища Бори сразу бросили в колею и проехали бмп-шкой. В назидание остальным. По международному праву пловцов наших там «не было», поэтому турки не церемонились. Этих людей не существует. Их нет.

Избитого Борю погрузили в грузовик и повезли в тюрьму. По пути Боря сбежал (или из тюрьмы уже? забыл). И с одним ножом, без денег и документов, через полстраны вышел к советской границе и вернулся домой. Рэмбо. Дольф Лунгрен из «Красного скорпиона». Ти был в спэцназэ. Я и тэперь в спэцназэ.

Он полковником, кажется, уже был, когда началась вся эта свистопляска с развалом СССР. Крым отдавали, флот делили, зарплату задерживали, полный швах.

И оказался в итоге Боря среди коптевцев. Мы бывшие спортсмены, а ныне рэкетмэны...

— Их там двое было, главных, в коптевской бригаде. Старший и младший, забыл, как их звали. А Боря при них. Вроде как третий человек в бригаде.

— Силовик?

— Ага.

— А как его фамилия, этого Бори? Я бы материал покопал. Интересно.

Серега смеется.

— Не знаю. Я даже не уверен, что он Боря. Он только при мне два раза паспорт менял.

— Ясно.

— Поселились мы в коттедже. С молдаванами сели водку квасить, а ночью я встал отлить -- слышу, скрежет металлический. Я думаю, что это может быть? Вышел из дома. А там под домом гараж и мастерская. Я спустился вниз. А там этот Леха, боевик, топор точит. Искры летят. Представляешь? Темень вокруг, тишина. Я говорю: ты зачем топор точишь?

Он мне: да я просто спать не могу, а делать нечего. Я уже четыре раза обход сделал. А там территория -- огромная. Вот представь, он ее четыре раза обошел, все проверил, — Серега усмехнулся. — Леха вообще ночью не спал.

— Только днем?

— Ага. Да и то, подремлет полчаса и все. Вполглаза.

— Понятно.

— Случай он мне рассказывал. Перестреливаемся Леха в какой-то школе. Приднестровцы наступали, пытались взять школу. Теперь полшколы молдавская, половина их. И перестреливается Леха с кем-то в коридоре, долго уже. Выстрелил рожок, тридцать патронов. И ждет. А тот, кто напротив, тоже выстрелил тридцать (Леха подсчитал) и тоже затаился.

А рожок у Лехи подпиленный. Пружина в магазине подпиливается, чтобы туда влезло еще два-три патрона. НЗ, короче. И у Лехи, получается, осталось два патрона. И вот тишина, оба ждут.

Потом тот, приднестровец, кричит Лехе:

— У тебя патроны кончились? Или тоже магазин подпиленный?

Представляешь?

Мы с Серегой смеемся.

— Леха понял, что там тоже человек опытный. Кричит, ты в Афгане был?

Ага, отвечает приднестровец, там-то там-то, вторая рота.

Э, говорит Леха. А я там-то и там-то.

Блин, говорит приднестровец после паузы. Так я тебя знаю! Ты Леха, да? А я Миша... или кто он там был.

— О, так это ты! Выходи, покурим, — говорит Леха. — Стрелять не буду.

Вышли в коридор, покурили. У обоих, действительно, магазины подпиленные. Поболтали, вспомнили Афган, общих знакомых, друзей.

— А чего, — говорит Леха. — Вы в эту школу вдруг ломитесь? Нафига она вам?

— Понимаешь, нам пятьдесят штук обещали, если возьмем ее к вечеру.

— Так там наемники что ли, воевали? — я удивился. Хотя чему тут удивляться?

— Само собой. С обеих сторон причем.

— ...Так вот. Леха говорит: давай, я со своим переговорю, сдадим вам эту школу, а деньги пополам. Годится? Приднестровец: годится. Покурили и разошлись. Вечером приднестровцы начали штурм, молдаване постреляли для проформы и отошли. Деньги разделили, без обмана. А утром, опять же по договоренности, молдавская армия пошла на штурм и отбила школу. Так и воевали.

Я Леху спрашиваю: а как ты патроны считал? И у себя, и у другого? Откуда ты знал, что именно тридцать каждый выстрелил? Леха говорит: просто знал. Не могу объяснить.

Это для меня, — говорит Серега и качает головой. — Темный лес. Меня спроси, сколько патронов я выстрелил? Откуда я знаю? Хотя на охоту хожу постоянно. А он знал. Не думаю, что Леха врал. Когда придумываешь, надо на компанию рассказывать. Чтобы все ахнули. А он только мне рассказал -- да и то, еле вытянешь из него. Ну что, попьем кофе?

Мы останавливаемся там, где останавливаются дальнобои, пьем растворимый кофе с сахаром и едем дальше. На такой диете Серега может работать сутками.

Палит солнце. Ветер теребит Серегины коротко стриженные волосы с сединой. Какие-то цыганские.

— Еще был случай, попал Леха в плен. И начали его расстреливать. Ополченцы подогнали бмп к стене жопой, открыли двери. Разложили закуску, нарезали сала и хлеба, водку разлили. Их трое было. А Леху поставили у стены. Он стоит и ждет. Ничего, говорит мне, тогда не хотел. Просто ждал. Словно пустота внутри. Так бы и расстреляли, но тут один из приднестровцев говорит: выпьешь водки?

И наливает Лехе.

Леха на негнущихся ногах подошел, взял стакан. Пока тянул руку, заметил нож, им закуску резали. Опрокинул стакан. Когда потянулся за закуской, схватил нож и...

Я его потом спрашиваю: а как ты их порезал? Их же трое было.

Леха: а знаешь, ничего не хотел. А водки выпил -- представляешь, так жить захотелось!

Серега смеется.

— Выпил водки и жить захотелось! — повторяет он. — Вот Леха. Короче, сел он в бмп и поехал к своим. А там посты, все дела. Давай, короче, они стрелять по нему из всех стволов. Ладно, хоть гранатомета у них не было, сожгли бы к ебеням. Леха им уже кричит, белым флагом из люка машет.

— Бесполезно?

— Да нет, узнали наконец. Обошлось. Даже какую-то медаль дали за это дело.

— Однако. Рэмбо прямо.

Мы садимся в машину и трогаемся.

— А сейчас он где? Небось тоже где-то воюет?

— Да ну, вряд ли... Думаю, убили где-нибудь за столько-то лет. Или осколок зацепил. Или снайпер. Или пацан с ружьем. Война это дело такое. Непредсказуемое.

Серега молчит.

— Леха всегда пластины дополнительные в броник совал. Тяжело бегать, зато надежней. Как-то его снайпер снял. Леха говорит: иду я и чувствую, что-то не то. Оглядываюсь -- никого нет. Но чувство нехорошее. Я начинаю отступать, и тут -- мелькнуло что-то. Я успел только дернуться, а тут вспышка и удар. Меня снесло. Я весь рожок в ту сторону выпустил -- не знаю, попал или нет. Как в себя пришел, отполз в развалины. Болит все тело зверски. Потом в развалинах наши снайпера нашли. Мертвого. Зацепил я его все-таки. Синячище, конечно, был здоровенный. Но через месяц прошел. Главное, что жив. Пуля почти вторую пластину пробила.

— Повезло.

— Да, повезло.

Некоторое время мы едем в молчании. Серега обходит одну фуру за другой. Машина несется по дороге, плавно, легко. Серега перед выездом поставил новые газо-масляные амортизаторы.

— Вот ты про солнцевских спрашивал... — говорит он.

— Ну да. Вроде как одна из самых больших группировок тогда была.

— Мы с ними раза два пересекались, при мне.

— Разборки?

— Да не, какие разборки. Так, пересекались. Первый раз я пацанов вез, остановились на МКАДе, кофе попить. А там рядом тормознул автобус, он на Киевскую челноков вез. Там аэропорт рядом. Внуково, что ли? Все с баулами. Вова и говорит, это че? Почему они не платят? Пойду тряхну. Ему все пацаны -- да брось, оно тебе надо? Вова: да мне просто скучно. Щас вернусь. Подошел к водиле, переговорил. Как это делается, это надо видеть, словами не расскажешь. Там выражение лица, жесты... ну, не передать. Вова вернулся. Сейчас будет, говорит.

И через десять минут подваливают два черных джипа. Солнцевские. Водила сбегал, сел на телефон, вызвал их. Вываливают шкафчики и к нам. Они, оказывается, с этих челноков уже процент сняли, и теперь их крыша. Давай нам претензии предъявлять. Кто такие, это наши овцы, мы их стрижем. Как услышали, что это коптевская бригада, понты сбавили. А потом вообще утихли. У нас-то серьезные люди, а это обычные «быки», для стрижки.

Один из солнцевских с обидой: это, мол, наш район, наше шоссе. Вова не выдержал. Не понял. С чего это ваше шоссе?! Ты его купил, что ли?! Барыг вы первые остригли, это без претензий, имеете право, мы их не тронем. А «мое, наше» -- тут нефиг словами бросаться. И пошел базар. В общем, не передать. Тот «бык» скис уже окончательно. Пошел начальству звонить. Развлекся Вова.

В другой раз у нас с ними была «стрелка». Мы из коттеджа каждый день ездили одной дорогой в город и останавливались в одном ресторане. И как-то нам там нахамили. Хозяин борзый, мол, у меня «серьезная крыша», все дела. А это солнцевские. Ну, зови свою крышу. Вызвали коптевцы их на «стрелку». Приехали серьезные люди с обеих сторон. И давай разговаривать. Ни разу не было при мне, чтобы кто-то в кого-то стрелял или еще что. Все решалось разговорами.

В общем, инцидент замяли. Солнцевские нам накрыли «поляну» -- за счет хозяина ресторана, конечно. И сказали хозяину: ты был неправ, вот этих угощаешь бесплатно.

Так что мы каждый день в том ресторане завтракали и ужинали.

— Хозяин сам себя наказал, получается?

— Ага.

— А ты там грузовики водил?

— Не, большегруз только один раз. Мне в пару дали московского таксиста, он весь город наизусть знал. Представь. Молодой парень в общем-то, только вышел, отсидел десять лет, но до того работал таксистом, Москву знал -- куда там навигатору. Без карты, чисто по памяти. Он рядом со мной сидит, а я как руки его. Он скажет влево, я кручу влево, скажет вправо -- я кручу вправо. Так и ехали. Он говорит: вот здесь перестраивайся в левый крайний, сейчас гаи будет. И точно -- я только перестроился, справа стоят. Не будут же они нас из левого ряда выдергивать? Они всегда здесь стоят, говорит парень. Хлебное место.

— За десять лет Москва не изменилась?

— Видимо, не очень.

— А обычно ты на какой машине ездил?

Серега пожимает плечами.

— На разных. Коптевские заберут машину за долги, поездят, продадут или отдадут кому-нибудь. Тогда разговор короткий был. Да и они чаще сами ездили, пьяные или нет, без разницы. А я молдаван возил или там юриста, куда скажут. В Нижний Новгород я много раз мотался. С молдаванами приедем и стоим, ждем в отдалении, пока пацаны там решают. Видимо, на всякий случай. Но ни разу этот случай не настал. И хорошо. Так что я только водителем был, ездил и все, без криминала.

— А с ногами что?

Серега усмехается. Кажется, ему приятно вспоминать это.

— Да по глупости. У нас, главное, с Коротким уже билеты на самолет были -- до Симферополя. Завтра вылет. Мы приехали в гостиницу «Космос», туда Боря должен был со старшими подъехать. Мы его ждем. Пока ждем, сидим в ресторане, квасим. И вот Вова мне говорит: выгляни с балкона, приехал Боря или нет. Я выглядываю: нет, не вижу ничего. Темно. А напротив нашего здания -- еще одно, чуть пониже, мы-то в центральном. Там как раз номер Бори. Я смотрю на стоянку -- вижу, подъезжают две машины. Выходит Боря, еще пацаны. И идут в здание, где номер Бори.

Я кричу им -- бесполезно. Не слышат. Кричал, кричал -- вернулся.

Вова говорит, будь другом, сбегай в то здание, скажи, что мы здесь сидим. А я пьяный уже, говорю, нафига я буду бегать в обход? Я сейчас прямо пройду.

А там вроде террасы, нависает над соседней башней. И там тоже терраса наподобие.

В общем я, дурак, и прыгнул туда. Чудом ведь вниз не улетел. Обе ноги сломал. Лежу в темноте, а вокруг никого. Кричал -- никто не слышит. Пару раз мимо люди проходили, парочки. Как услышат мой голос в темноте -- сразу бежать. Только грохот по лестнице. Время такое.

Лежал, лежал, на балкон вышел Короткий, давай меня звать. Я ему кричу, я здесь. Где здесь? В другом здании. Ноги сломал.

И пришли они меня забирать.

Пацаны притащили меня обратно вниз, потребовали врача. Навели кипеш, короче. Тут и Борю вызвонили из соседней башни. Медсестра пришла, осмотрела мои ноги и говорит: пятки раздроблены, надо скорую, я ничего сделать не могу. Вызвали скорую. А пока она ехала, дура администраторша, молодая девка, увидела кровь, как меня тащат, и вызвала милицию. Решила, что тут убийство.

Милиция приехала быстрее. И давай паковать пацанов. Старлей ко мне подходит, я сижу в кресле. Мол, этот с ними? Вставай! А Боря говорит с подковыркой: да-да, забирайте, у него как раз обе ноги сломаны. Старлей аж в лице изменился. «Нет-нет», говорит мне, «Сиди». Еще бы -- потом скажут, что в ментовке ноги сломали. Забрали пацанов. Они прежде чем уйти, свои барсетки мне поскладывали. Вот я сижу, как склад барсеток. И приходят главные коптевские. Старший и младший. Смотрят на меня и спрашивают, а где остальные? Я говорю: забрали их.

Идти можешь? Нет. Я скорую жду. Они меня тогда под руки взяли и понесли к себе в номер. Мужики здоровые. Принесли и водки налили. Чтобы нескучно было скорую ждать.

Скорая приехала наконец. Врач говорит: его надо в больницу. Младший: а куда лучше? Врач: в Склиф. Младший: поехали тогда в Склиф. Но я не на скорой поехал. Старший с младшим меня на своей машине везли.

Палата, врачи, рентген, все дела. Утром приехали Боря с Коротким, их отпустили из ментовки. Они взяли с собой молдаван -- боксера и борца. Меня с загипсованными ногами -- такие гипсовые сапоги выше колен, в машину на руках и в аэропорт.

Серега смеется воспоминаниям. Зубы белые, красивые.

— Очень смешно было, как меня эти два шкафчика на руках таскали. Весь аэропорт, наверное, озадачили. Кто это, мол, такой? Меня в медпункт, Вова с моими документами на регистрацию. К самолету меня на скорой привезли через все взлетное поле. Место дали впереди, у пилотской кабины. Там места много для ног, они в гипсе не сгибаются.

Сижу я, значит, и заходит этот.... Сиреневый туман... как его?

Серега щелкает пальцами. Я тоже не сразу вспоминаю имя, хотя лицо вспоминается мгновенно. Большой, седой. Поет хриплым голосом.

— Добрынин!

— Да, точно. Он как раз на день рождения летел к Шуфутинскому, вроде. Он увидел меня, говорит: сидишь? Я говорю: сижу. Он кивнул мне и зашел к пилотам в кабину. И там шу-шу-шу до самого взлета, болтал. Я только голоса слышал. Потом перед самым взлетом вышел, ушел на свое место. Можно было автограф взять для Ирки, но я не сообразил.

Прилетели в Симферополь. Командир вышел ко мне, спрашивает: скорую надо заказывать? Я говорю: ну, а как? Я ходить не могу совсем. Командир: понял. Так что и там везли меня на скорой до вокзала.

В Симферополе нас встречал на машине друган Короткого. Посадили они меня с Коротким, привезли в Севастополь. А тут как раз засада. Лифт сломался в тот день. И они меня вдвоем на девятый этаж.

Серега смеется.

— Звоним в дверь. Вот представь картинку: Иринка, она как раз беременная была, открывает дверь, а там две взмыленных пацанов, а на руках я с ногами в гипсе и с букетом. И улыбаюсь. Привет, говорю. Я вернулся. Как она меня тогда не прибила, не знаю.

Я еще год на коленях передвигался. Инка скоро родилась, мы потом вместе с ней ползали по квартире. На пару. Трехмесячный ребенок и я.

— Ничего себе. А потом?

— Короткий в Москву опять умотал. Я за руль сел, только ходить еще не мог. Потом Люда в гости приехала... Я ее на машине встречал, ноги еще в гипсе были.

Люда -- это моя мама. Я помню, она тогда из Севастополя вернулась, была проездом через Москву. Я спрашивал: как там у Сергея дела? Мама передернула тогда плечами. Сказала нехотя: «Ну как. Нищета. Но Серега гордый, он не скажет. Ты же знаешь. Работы нет, а фуры водить он не может, с гипсом-то. Я как увидела их каморку, у меня сердце оборвалось. Поехала на рынок, накупила продуктов и детских вещей, привезла. Так он разозлился».

Серега ведет «китайца», это двухтонный пикан с движком два и три литра. Я знаю, что Серега может быть резким, в молодости он был резким, как удар в нос, особенно, когда выпьет. Сейчас он уже три или четыре года не пьет совсем, но спустя много часов дороги, на одном кофе и сахаре, он словно возвращается в молодость. Точно дорога дает ему опьянение, которого он давно лишен. Он снова резкий и опасный. Как Кобра из старого фильма.

— Люда говорит, чего ты тут маешься? Возвращайся в Вартовск, там работа всегда найдется. И через несколько месяцев, когда гипс сняли, я своих отправил поездом, а сам на машине своим ходом. В Вартовске работы много было...

Так закончилась эпопея гангстера Сереги. Судьба его сделала крюк от Урала до Дальнего Востока, где он чуть не попал в Суворовское училище (но это другая история), забросила обратно на Урал, затем армия, Хакасия, ревущие в ночи «ураганы» с атомными боеголовками, потом Нижневартовск, снега, бросок через полстраны в Севастополь, море, солнце, затем Москва, стрелки, пацаны, разборки, опять Крым, и снова Вартовск, город, отсыпанный на песке посреди болот.

Почти все, кто когда-то приехал на север, собирались вернуться на Большую землю. Некоторые вернулись. Но Серега остался.

Север, он такой. Затягивает.

А может, просто работы было много.

=====

Дисклеймер: любые совпадения с реальными людьми и событиями чисто случайны :)

В качестве иллюстраций: кадр из фильма Джона Ву «Светлое будущее» и фото «Нижневартовск после дождя, 1980е», автор неизвестен

P.S. Вообще не уверен, что кто-то прочитает эту длинную простыню до конца. Если вдруг вы видите эту надпись -- то я вам машу «Привет!» :))